мной. - Разве в Воздушных Силах тебе преподают этику? - прошипел я. - У тебя был когда-либо курс, который назывался бы Ответственность пилотов самолетов-истребителей? Такого курса у тебя не было и никогда не будет! В Воздушных Силах учат так: выполняй приказы, делай то, что тебе говорит твоя страна, и не думай, правильно это или нет. Тебе не скажут, что тебе всю жизнь придется жить со своей совестью и отвечать перед ней за все свои правильные и неправильные поступки. Ты выполнил приказ и сжег Киев, а через шесть часов парень, который бы тебе очень понравился, пилот по имени Павел Чернов, выполнил свой приказ и кремировал Лос-Анджелес. Все умерли. Если, убивая русских, ты погибаешь сам, - зачем вообще их убивать? - Но ведь я... я поклялся, что выполню приказ! Внезапно безумец отпустил мое горло и исчез, исполненный отчаяния. Я снова заговорил спокойно. - Что они сделают с тобой, если ты спасешь миллион жизней, если ты не последуешь приказу? - спросил я. - Тебя назовут неумелым пилотом? Отдадут под трибунал? Приговорят к смерти? Будет ли это хуже, чем все то, что ты сделаешь с Киевом? Он долго смотрел на меня молча. - Если бы ты мог сказать мне что-то главное, и если бы я пообещал это помнить, что бы это было? - спросил он наконец. - Ты бы сказал, что тебе стыдно за меня? Я вздохнул, внезапно почувствовав усталость. - О, малыш, мне было бы намного проще, если бы ты просто-напросто отгородился и настаивал на том, что ты прав и всего лишь выполняешь приказы. И почему ты мне кажешься таким славным парнем? - Потому, что я - это вы, сэр, - ответил он. Я почувствовал прикосновение к своему плечу и увидел блеск золотистых волос при свете луны. - Ты не представишь меня? - спросила Лесли. Тени сделали ее волшебницей в ночи. Я сразу выпрямился, улавливая ее намерение. - Лейтенант Бах, - сказал я, - познакомься с Лесли Парриш. Это твоя родная душа, твоя будущая жена, та женщина, которую ты искал и которую найдешь после многих приключений и перед началом самых лучших из них. - Здравствуй, - сказала она. - Я... о!.. здравствуйте, - сказал он, заикаясь. - Ты говоришь... моя .жена ?! - Это время может прийти, - сказала она тихо. - Вы уверены в том, что речь идет обо мне? - Сейчас где-то живет молодая Лесли, - сказала она. - Она начинает свою карьеру и размышляет о том, кто ты, где ты и когда вы встретитесь... Молодой человек был поражен, когда увидел ее. Многие годы она снилась ему, он любил ее и знал, что гдето в этом мире она ждет его. - Я не могу в это поверить, - сказал он. - Вы из моего будущего? - Из одного из твоих будущих, - ответила она. - Но как нам встретиться? Где вы сейчас? - Мы не можем встретиться, пока ты служишь в армии. А в некоторых будущих мы вообще никогда не встретимся. - Но если мы с вами родные души, - мы должны встретиться! - воскликнул он. - Родные души рождаются для того, чтобы провести жизнь вместе! Она отступила от него назад. Всего один маленький шаг. - Мы можем и не встретиться. Никогда она еще не выглядела более прекрасной, чем теперь, - подумал я. - И как сильно он захотел устремиться в будущее, чтобы найти ее! - Я не думаю, что что-то может... какая сила может помешать встрече родных душ? - спросил он. Говорила ли это моя жена или какая-то другая Лесли из иного пространства-времени? - Мой дорогой Ричард, - сказала она, - мы не встретимся в том будущем, в котором ты сбросил бомбу на Киев, а твой русский друг-летчик разбомбил Лос-Анджелес. Студия "ХХ Century-Fox", где я буду в то время работать, находится меньше чем в миле от эпицентра взрыва. Я буду мертва уже через секунду после того, как взорвется первая бомба. Она повернулась ко мне, и в глазах у нее промелькнул ужас, ведь нашей осмысленной совместной жизни могло бы и не быть. Ведь существуют такие будущие, кричало ее другое "я"... две половинки встречаются не всегда! Я сразу же оказался рядом с ней, моя рука обнимала ее и прижимала к себе до тех пор, пока страх не рассеялся. - Мы не можем изменить это, - сказал я. Она кивнула в знак согласия, и когда волнение покинуло ее, произнесла раньше, чем я успел об этом подумать: - Ты прав, - говорила она с грустно, повернувшись лицом к лейтенанту. - Это не наш выбор. Выбрать должен ты. Все, что мы могли сказать, было сказано. Все, что мы знали, теперь он знал тоже. Где-то в нашем одновременном с ней будущем Лесли сделала так, как сказала Пай. Настало время покинуть этот мир, и, закрыв глаза, она вообразила себе тот другой мир, мир рисунков на поверхность воды, а затем толкнула вперед рычаг газа Сиберда. Ночное небо, истребители, база Воздушных Сил, на территории которой мы были, и лейтенант, кричащий нам вслед: "Подождите!"... Боже мой, - думал я. - Женщины, дети и мужчины, влюбленные и пекари, актрисы, музыканты, комедианты, врачи и библиотекари - лейтенант убьет их всех без всякого сожаления, следуя приказу какого-то Президента. Маленькие щенята, птицы, деревья, цветы и фонтаны, книги, музеи и картины - он сожжет это все, и даже свою единственную, и мы ничего не можем сделать, чтобы остановить его. Он - это я, и я не могу остановить его! Лесли прочла эту мысль и взяла меня за руку. - Ричард, дорогой, послушай. Возможно, мы не смогли помочь ему, - сказала она. - Но может быть и так, что это получилось. Восемь Лесли передвинула ручку газа вперед, и Ворчун стал плавно подниматься в небо. Футах в ста над водой она сбросила газ, уменьшила скорость и перешла в горизонтальный полет. Нас окружало ясное чистое небо, внизу искрилась прозрачная вода, но в кабине мрачной тучей повисло отчаяние - как могут разумные человеческие существа воевать, уничтожая друг друга? Мы словно впервые увидели все безумие войн, и та мрачная покорность, с которой мы прежде принимали их возможность в нашей жизни, разлетелась вдребезги. - Пай, - сказал я наконец, - почему из всех участков бесконечного узора, на которых можно приземлиться, мы выбрали именно эти эпизоды нашего прошлого? Почему именно Лесли у фортепиано и Ричард - рядом с боевым самолетом? - Может быть, вы сами ответите? - спросила она, адресуя вопрос к нам обоим. Я мысленно просмотрел эти два эпизода. Что в них общего? - Они оба были очень молоды и растерянны? - Перспектива? - подсказала Лесли. - В жизни каждого из них настал момент, когда нужно было вспомнить о силе выбора... Пай кивнула. - Вы оба правы. - И цель этого путешествия, - спросил я, - в том, чтобы научиться использовать перспективу? - Нет, - ответила она, - никакой цели нет. Вы попали сюда случайно. - Ну да! - не поверил я. - Вы не верите в случайность? Тогда вам придется поверить в то, что вы сделали это сами. - Ну уж я-то сюда точно курса не прокладывал... - сказал я уверенно и повернулся, чтобы посмотреть на Лесли. Между собой мы часто шутили, что Лесли, которая на земле способна заблудиться в трех соснах, гораздо лучше меня ориентируется, когда мы поднимаемся в небо. - Штурман - я, - сказала она и улыбнулась. - Ей кажется, что она шутит, - сказала Пай. - Но без нее ты бы сюда не смог попасть, Ричард. Ты это знаешь? Я кивнул. - Среди нас двоих именно я очарован экстрасенсорными способностями, идеями о путешествиях вне тела, жизни после смерти. Я страница за страницей изучаю книги на эту тему, зачитываюсь до поздней ночи. Лесли книг почти не читает, зато она читает мысли и видит будущее... - Ричард, это вовсе не так! Я скептик, и ты это знаешь! Я всегда скептически относилась к твоим иным-мирам... - Всегда! - заметила Пай. - Ну... Иногда он бывает прав, - признала Лесли. - Бывает так, что ему приходит в голову какая-то необычная идея, а через неделю или через год то же самое открывают ученые. Поэтому я научилась относиться с определенным уважением даже к самым сумасшедшим из его теорий. Мне нравятся те причудливые формы, которые иногда принимает ход его мыслей, даже если наука никогда с ним не согласится. В его точке зрения часто присутствует какое-то особое очарование. Но сама я всегда руководствовалась лишь практическими соображениями... - Всегда? - спросил я. - А... это не считается, - сказала она, прочитав мои мысли. - Я тогда была маленькой девочкой. И мне все это не понравилось, поэтому я перестала этим пользоваться! - Лесли говорит, что ее интуиция была настолько сильной, что ей становилось просто страшно, - прокомментировала Пай. - Тогда она решила подавить ее и с тех пор изо всех сил старается, чтобы она снова не вырвалась на свободу. Трезвомыслящие скептики не любят пугать себя необычными способностями. - Мой дорогой штурман, - сказал я, - какие могут быть сомнения! Ведь когда исчез Лос-Анджелес, это не ты, а я хотел вернуться обратно в наш мир. И не я могу подвинуть вперед воображаемую ручку газа, а ты! - Что за глупости, - запротестовала Лесли. - Я бы никогда не смогла управлять гидросамолетом, да и вообще никогда бы не села в самолет, если бы не ты. И поездка в Лос-Анджелес была твоей идеей... Что правда, то правда. Именно я уговорил Лесли оставить дом и цветы и направиться в Спринт Хилл. Но идеи - это наш духовный рост и радость, наши находки и разочарования. Из ниоткуда приходят вопросы и дразнят нас; заманчивые ответы пляшут там, впереди, призывая нас разгадывать то, -как-то выразить это, пойти сюда, поступить так, помочь тому. Никто из нас не может устоять перед идеями. И тут же мне захотелось узнать, почему так. - Пай, откуда приходят идеи? - спросил я. - Влево на десять градусов, - ответила она. -. Не понял? - переспросил я. - Нет, я говорю потен. Просто они... появляются в самые неожиданные моменты. Почему? - В этом узоре содержится ответ на любой твой вопрос, - пояснила она. - Поверни влево, теперь уже на двадцать градусов, и иди на посадку. С нашим столь продвинутым духовно другом я чувствовал себя как когда-то с летными инструкторами - пока они были со мной на борту, я не боялся проделать даже самый рискованный трюк. - О'кей, Буки? - спросил я жену. - Ты готова? Она кивнула, предвкушая новое приключение. Я развернул гидроплан так, как велела Пай, убедился, что шасси убрано, закрылки выпущены, уменьшил обороты двигателя. - Два градуса вправо, выровняйся над этой яркой желтой полосой, следуй по ней вперед... добавь чуть-чуть газа, - выдавала инструкции наш гид наконец: - Здесь! Точно! Место, куда мы попали, было похоже на гигантскую адскую кухню. В печах бушевало и ревело пламя, чудовищных размеров ковши с расплавом, подвешенные к мостовым кранам, плыли, тяжело покачиваясь, под самой крышей. - О, Боже... - вырвалось у меня. По ближайшему проходу подкатила небольшая электротележка, с нее спрыгнула и направилась к нам стройная девушка в комбинезоне и защитной каске. Если она и поздоровалась, то ее слова утонули 6 грохоте металла и реве пламени. Котел накренился и из изложницы позади девушки брызнули мириады зеленых искр, превратив ее для нас на мгновение в силуэт. Это была девушка хрупкого телосложения с ярко-голубыми глазами; из-под каски струились белокурые локоны. - Неплохое местечко, правда? - прокричала она вместо приветствия. По ее голосу можно было сказать, что она гордится этим заводом. - Они скорее всего вам не понадобятся, - добавила она, протягивая нам защитные каски, - но если начальство заметит, что вы без касок... - Она усмехнулась и чиркнула пальцем по горлу. - Но мы же не можем коснуться... - начал было я. Она покачала головой. - Все в порядке, здесь вы это можете. И конечно же, мы не только смогли взять каски в руки, но они пришлись нам как раз в пору. Она махнула рукой, мол, следуйте за мной. Я взглянул на Лесли: кто эта незнакомка? Она, прочитав мои мысли, пожала плечами и отрицательно покачала головой - я не знак). - Скажите, а как вас зовут? - крикнул я вдогонку. Девушка остановилась от неожиданности. - Вы придумали для меня столько всяких имен! Но все они уж больно официальные! - Она пожала плечами и улыбнулась. - Зовите меня Тинк! Она проворно вела нас к железной лестнице, рассказывая по ходу дела, что происходит вокруг. - Сначала руда поступает по транспортерам в грохоты, установленные снаружи, потом проходит промывку и попадает в главный бункер... Мы с Лесли вопросительно посмотрели друг на друга. Она говорит с нами так, как будто считает, что мы в курсе того, что здесь происходит. -... откуда попадает в одну из плавильных печей - на этом этаже их двадцать пять - и плавится при температуре в три тысячи градусов. Затем подвесной кран доставляет ковши с расплавом вот сюда. - О чем ты нам рассказываешь? - спросил я. - Если вы пока повремените с вопросами, - сказала она, - то, вероятно, на большинство из них я отвечу по ходу рассказа. - Но мы не... Она указала рукой. - По пути расплав проходит продувку ксеноном, а затем выливается в эти изложницы. Их стенки покрыты слоем порошкового хондрита толщиной в 20 микрон. - Она улыбнулась и подняла руку, предупреждая наш вопрос. - Нет, хондрит нужен не для того, чтобы способствовать кристаллизации, просто так легче извлекать слитки из изложницы! Слитки эти были не из стали, а из какого-то стекла. Остывая, они из оранжевых постепенно становились прозрачными. Рядом целая команда промышленных роботов подобно гранильщикам алмазов превращала эти почти невидимые блоки в бруски, кубы и ромбоиды. - Здесь блоки проходит огранку и их заряжают энергией, - пояснила Тинк, когда мы пробегали мимо, - каждый по-своему, разумеется... Вместе с нашим загадочным экскурсоводом мы поднялись по винтовой лестнице в шлюзовую камеру. - А вот и последний этаж. - С особой гордостью произнесла она. - Вот то, что вы так хотели увидеть! Мы шагнули вперед. Двери перед нами автоматически распахнулись, потом так же автоматически закрылись за нашей спиной. Грохот стих. Здесь стояла абсолютная тишина, вокруг было чисто, каждая вещь - на своем месте. От одной стены до другой тянулись рабочие столы, покрытые мягким фетром. На каждом из них покоился отполированный кристалл - скорее нечто нерукотворное, чем изделие тяжелой промышленности. Люди за столами работали молча и сосредоточенно. Что это - сборный цех космического центра? Мы замедлили шаг и остановились возле стола, за которым во вращающемся кресле сидел здоровенный молодой парень. Он внимательно изучал кристалл размером больший, чем я, закрепленный в установке, похожей на ультрасовременный револьверный станок. Вещество было таким прозрачным, что его едва можно было различить - скорее намек на некий объем в пространстве, - но его грани восхитительно сверкали. В кристалле мы увидели сложное переплетение разноцветных лучей, эдакую сеть из светящихся ниточек, словно внутри него были спрятаны мини-лазеры. Парень нажал на какие-то клавиши установки, и в кристалле что-то едва заметно изменилось. Я коснулся руки Лесли, показал на кристалл и озадаченно кивнул, пытаясь припомнить. Где мы все это раньше видели? - Он проверяет, все ли соединения завершены, - прошептала Тинк. - Если пропустить хоть одну ниточку, весь блок пойдет в брак. Услышав ее слова, парень обернулся и увидел нас. - Привет! - сказал он так, словно мы были его старыми друзьями. - Рад вас видеть. - Привет, - ответили мы. - Мы знакомы? - спросил я. Он улыбнулся, и сразу мне понравился. - Знакомы? Да. Хотя ты вряд ли помнишь меня. Мое имя Аткин. Однажды я был твоим авиамехаником, в другой раз - твоим Дзэн-мастером... Нет, не думаю, что ты помнишь. - Он пожал плечами, - все это было неважно. Я запнулся, пытаясь найти слова. - А чем... чем ты сейчас здесь занимаешься? - Смотрите сами. - Он указал на окуляры прибора, установленного рядом с кристаллом. Лесли прильнула к ним. - Вот это да! - произнесла она. - Что там? - Это... это не стекло, Ричи. Это - идеи! Словно паутина - они все взаимосвязаны! - Расскажи мне. - Здесь нет слов, - объяснила она. - По-моему, каждый должен выразить их словами сам, как может. - А какие бы слова ты подобрала? Попробуй, скажи. - Ах! - восторженно воскликнула она. - Только посмотри на элю! - Скажи, - попросил я. - Пожалуйста. - Хорошо. Я попробую. Здесь о том... как трудно сделать правильный выбор и как важно поступать наилучшим, по нашему мнению, образом... и о том, что мы на самом деле знаем, как лучше всего поступать! - Она извинилась перед Аткином. - Я знаю, что передаю содержание не совсем точно. Ты не прочел бы нам этот серебристый кусочек? Аткин снова улыбнулся. - У тебя очень хорошо получается, - сказал он, заглянув в соседнюю пару окуляров. -Здесь сказано: Небольшая перемена сегодня приведет нас в совершенно другой завтрашний день. Тех, кто выбирает высокий, трудный путь, ждет щедрая награда, но она долгие годы останется в скрытом виде. Каждый выбор совершается нами вслепую, не задумываясь, и окружающий нас мир не дает никаких гарантий. Следом за этим, видишь? Единственный способ навсегда избежать пугающего нас выбора - это покинуть общество и стать отшельником, но такой выбор испугает любого. А это связано вот с чем: Мы творим свой характер, когда следуем своему высшему чувству правильного, когда верим в идеалы, не будучи уверенными, что они оправдают наши надежды. Одна из задач, которую нам предстоит решить во время наших приключений на этой земле, - это стать выше безжизненных систем - войн, религий, наций, разрушений, - перестать быть их частью, и вместо этого реализовать свое истинное "Я", которое известно каждому из нас. - А вот, Ричи, послушай это, - сказала Лесли, вглядываясь в кристалл. - Никто не сможет решить проблемы человека, проблема которого в том, что он не хочет, чтобы его проблемы решились. Я правильно поняла? - спросила она Аткина. - Абсолютно! - подтвердил он. Она снова прильнула к окуляру, обрадовавшись, что начала понимать. - Несмотря на то, как много мы умеем, сколь многого заслуживаем, мы никогда не достигнем лучшей жизни, пока не сможем ее представить и не позволим себе жить именно так. Боже, это истинная правда! - Вот на что похожа идея, когда мы закрываем глаза и думаем о ней! - она с восторгом улыбнулась Атеину. - Тут все целиком, все связи, ответы на любые вопросы относительно этой идеи. Можно следовать цепочке связей в любую сторону. Это великолепно! - Благодарю, - сказал Аткин. Я повернулся к нашему экскурсоводу. - Тинк! -Да? - Идеи приходят к нам из литейного цеха? С металлургического завода? - Они не могут быть сделаны из воздуха, Ричард, - сказала она серьезно, - и сахарную вату мы использовать не можем! Человек доверяет свою жизнь тому, во что он верит. Его идеи должны поддерживать его, они должны выдерживать груз вопросов, которые он задает самому себе, плюс бремя сотен, тысяч, десятков тысяч критиков, циников и любителей разрушать. Идеи человека должны вынести тяготы всех последствий, к которым они приведут! Я окинул взглядом огромный зал, сотни столов, покачал головой. Да, это правда, что лучшие идеи всегда приходят к нам в готовом, завершенном виде, но я не готов был принять мысль о том, они приходят к нам из... - Плохо, когда мы отказываемся от того, во что верим, - сказала Тинк, - но еще хуже, когда идеи, которым мы верим всю свою жизнь, оказываются ложными. - Она посмотрела на меня, нахмурившись, и сказала решительно и четко: - Разумеется, они приходят из литейного цеха! Только они не из стали. Сталь бы не выдержала. -Это замечательно! - воскликнула Лесли, снова углубившись в чтение кристалла. Она была похожа на капитана подводной лодки у перископа. - Вот, послушай: Успех - элю потея плюс воплощенный выбор. Оглянись вокруг: все, что ты видишь, к чему можешь прикоснуться руками, когда-то было лишь невидимой идеей, пока некто не воплотил ее в жизнь. Какая мысль! Когда альтернативные мы из других воображаемых пространств-времен нуждаются в нашей помощи, мы не можем передать им деньги, но в наших силах передать им идеи, которые они смогут плодотворно использовать, если пожелают. Она уступила мне свое место и повернулась к Аткину. - Я поражена, - сказала она. - Здесь... все так точно выражено, так хорошо продумано! - Мы стараемся, - скромно ответил он. - Над этим блоком пришлось поработать. Это основополагающая едея - она называется Выбор. Если в такой идее будет дефект, человеку придется в своей жизни забросить все, пока он не разберется, в чем дело. А смысл нашей работы не в том, чтобы вас остановить, она в том, чтобы помочь вам двигаться вперед. Я прильнул к окулярам. Его голос доносился до меня все глуше и глуше - настолько захватила мое внимание картина внутри кристалла. Она была странной и в то же время знакомой. Странной - потому что хитросплетение цветных лучей и сверкающих плоскостей моментально превращалось в готовую мысль. Знакомой - потому что я был уверен, что уже видел все это, лежа с закрытыми глазами, когда вдруг в голове, словно падающая звезда, вспыхивает новая идея. А ведь мы набрасываем на идеи сети, - подумал я. - Все что угодно: от Единой Теории Поля до проклятия, от элементарного гвоздя до орбитальной станции, все, что можно выразить на любом языке: на арабском, зулу, на языке математики, музыки, искусства, все, что можно аккуратно записать, небрежно застенографировать или выбить на камне - все это сеть, наброшенная на некоторую идею. Мое внимание привлекло фиолетовое мерцание, и я попытался как можно лучше высказать эту идею вслух. - Неприятности - это не самое плохое, что может с нами произойти. Хуже всего, когда с нами НИЧЕГО не происходит! Я справился у Аткина: - Похоже? - Слово в слово, - ответил он. А там, в кристалле, фиолетовый сменился темно-синим. - Легкая жизнь ничему нас не учит. А главное - то, чему мы в итоге научились, что познали и как выросли. - Точно, - подтвердил Аткин. Я увидел изумительную полоску, проходящую через алмазную грань: - В своей жизни мы можем найти себе оправдание, а может - здоровье, любовь, понимание, приключения, богатство и счастье. Мы создаем свою жизнь силой своего выбора. Мы чувствуем себя совершенно беспомощными, когда уклоняется от возможности сделать выбор, когда не хотим строить свою жизнь сами. - Ты это говорила молодой Лесли! Третий уровень соединял две эти плоскости и, казалось, усиливал всю конструкцию. Каждому из нас при рождении дают глыбу мрамора и инструменты, чтобы превратить ее в статую. Рядом парила такая мысль: Мы можем таскать эту глыбу за собой, так ни разу ее и не коснувшись, мы можем раздробить ее в мелкую крошку, мы можем создать из нее великий шедевр. Параллельно этому: Нам оставлены примеры, созданные всеми другими прожитыми жизни: завершенные и незавершенные, ведущие нас и предупреждающие об опасностях. Диагональ, соединяющая последнее и первое: В конце, когда наша скульптура уже почти завершена, мы можем навести последний глянец, отполировав то, что начали многие годы назад. Именно тогда у нас появляется возможность шагнуть далеко вперед, но для этого необходимо видеть сквозь внешние ограничения возраста. Я молча вчитывался, чувствуя себя пчелой, пьющей нектар из цветка. Мы сами создаем окружающий нас мир. Мы получаем именно то, что заслуживаем. Как же мы можем обижаться на жизнь, которую создали для себя сами? Кого винить, кого благодарить, кроме самих себя! Кто, кроме нас, может изменить ее, как только пожелает? Я повернул окуляры и увидел, что во все стороны расходятся следствия. Даже самая прекрасная ц мощная идея совершенно бесполезна до тех пор, пока мы не решим ею воспользоваться. Разумеется, подумал я. Самое интересное в идеях - это попробовать их на деле. В тот момент, когда мы собственными руками запускаем ее в жизнь, она превращается из "а-что-если" в лодку, несущую нас в отважное и захватывающее плавание по бурной реке. Как только я отошел от окуляров, кристалл снова превратился в загадочное произведение искусства. Я чувствовал, что в нем таится большая сила, но уже утратил радость понимания скрытого в ней смысла. Если бы эта идея появилась в моем уме, она не вылетела бы так скоро. -... так же, как звезды, планеты и кометы притягивают к себе пыль, - рассказывал Лесли Аткин, довольный, что можно поговорить с кем-нибудь, кому так нравится его работа, - так мы являемся центрами мысли и притягиваем к себе идеи всех видов и масштабов: от интуитивных озарений до таких сложных мысленных систем, что на их проработку требуется несколько жизней. Он повернулся ко мне. - Закончил? Я кивнул. Тогда он без особой церемонии нажал на своей машине -какую-то клавишу и кристалл исчез. Прочитав на моем лице изумление, он пояснил: - Он не исчез. Перешел в другое измерение. - Пока вы здесь, - сказала Тинк, - может быть вы хотели бы что-то передать другим аспектам вашего "Я"? Я моргнул. - Что ты имеешь в виду? - Что могло бы пригодиться им в их мире из того, чему вы научились? Если бы вы хотели изменить чью-либо жизнь, подарить кому-нибудь замечательную мысль, как бы она звучала? Мне в голову пришел афоризм: Нет такого несчастья, которое не могло бы стать благославением, и нет такого благославения, которое не могло бы обернуться несчастьем. Тинк глянула на Аткина и гордо улыбнулась. - Какая прекрасная мысль, - сказала она, - а вам самим она пригодилась? - Пригодилась? - воскликнул я. - Да на ней уже вся краска стерлась - так часто мы ею пользуемся. Теперь мы уже не спешим с выводами - что хорошо, а что плохо. Наши несчастья оказались едва ли не лучшим из того, что было в нашей жизни, а то, что мы считали подарком судьбы, на самом деле оказалось худшим. - А что значит лучшее и худшее? - спросил как бы мимоходом Аткин. - Лучшее - это то, что надолго делает нас счастливыми, худшее - то, что надолго делает нас печальными. - А сколько это времени - "надолго"? - Годы. Целая жизнь. Он молча кивнул. - Где вы берете свои идеи? - спросила Тинк. На ее лице появилась улыбка, но я почувствовал, что это очень важный для нее вопрос. - А ты не будешь смеяться? - Нет, если это не будет смешно. - Их приносит фея сна, - сказал я. - Идеи приходят, когда мы крепко спим или когда едва проснулись и еще не в силах что-либо записать. - А еще есть ванная фея, - подхватила Лесли, - фея прогулок, фея долгих поездок, фея плавания, садовая фея. Лучшие мысли приходят в самые невероятные моменты времени - когда мы насквозь промокли или перемазались в грязи, а под рукой, конечно же, нет записной книжки. Словом, когда их труднее всего записать. Но они так много для нас значат, что почти каждую из них нам удается сохранить. Если когда-нибудь мы встретим нашу дорогую фею идей, мы просто задушим ее в объятиях - вот как мы ее любим! Тут Тинк закрыла лицо руками и разрыдалась. - О, спасибо, спасибо вам! - сказала она, всхлипывая. - Я так стараюсь помочь... Я вас тоже очень люблю! Я остолбенел. - Так ты и есть фея идей? От кивнула, не отрывая рук от лица. - Здесь всем руководит Тинк, - тихо произнес Аткин, выставляя свою установку в исходное состояние. - Она очень серьезно относится к своей работе. Девушка вытерла слезы кончиками пальцев. -Я знаю, вы зовете меня разными глупыми именами, - сказала она, - но главное, что вы прислушиваетесь. Вы удивляетесь, - почему, чем больше идей вы используете, тем больше их к вам приходит? Да потому, что фея идей знает, что она для вас что-то значит! А раз так, то и вы для нее значите немало. Я говорю всем, кто здесь работает, что мы должны отдавать все самое лучшее, потому что эти идеи не просто витают в нуль-пространстве, они приходят к людям! - Она достала носовой платок. - Простите, что я расплакалась. Не знаю, что это на меня нашло. Аткин, забудь об этом... Он посмотрел на нее без улыбки. - Что забыть, Тинк? Она повернулась к Лесли и принялась горячо объяснять. - Вы должны знать, что каждый из работающих на этом этаже по крайней мере в тысячу раз умнее меня... - Все дело в очарованно, - сказал Аткин. - Все мы были учителями, нам нравится эта работа и подчас мы не так уж плохо с ней справляемся, но никто из нас не может придать идее такого очарования, как Тинк. А без него даже самая превосходная идея во Вселенной так и останется мертвым стеклом, и никто к ней не прикоснется. Но. когда к вам приходит идея, посланная феей сна, она настолько очаровательна, что от нее просто невозможно отказаться, и идея отправляется в жизнь, изменяя миры. Эти двое нас видят, - подумал я, - значит они - это мы из альтернативной жизни, те, которые выбрали другие пути на карте судеб. Все же как-то не верилось. Фея идей - это мы? Неужели другие уровни нашего "я" многие жизни шлифуют знание, доводя идеи до кристальной ясности, надеясь, что мы увидим и воспользуемся ими в нашем мире? В этот момент к нам подкатил маленький робот, державший в манипуляторах новый кристалл, под тяжестью которого поскрипывали амортизаторы. Он осторожно установил кристалл на стол Аткина, дал два негромких звонка, и укатил вдоль по проходу. - Отсюда, - поинтересовался я, -... все идеи? Изобретения? Ответы? - Не все, - сказала Тинк. - Есть ответы, которые вы получаете сами на основе собственного жизненного опыта. Отсюда приходят только самые странные, самые неожиданные, те, на которые вы наталкиваетесь, когда освободитесь от наваждения повседневности. Мы просто просеиваем бесчисленные возможности и отбираем из них те, которые вам понравятся. - А идеи рассказов? - спросил я. - Идеи книг? Чайка Джонатан тоже пришла отсюда? - Рассказ о чайке для тебя был просто идеален, - нахмурилась она, - но ты только начинал тогда писать и ничего не хотел слушать. - Тинк, я слушал! Ее глаза вспыхнули. - И он еще говорит, что слушал! Ты хотел писать, но только чтобы в твоих произведениях не было ничего слишком необычного. Я из сил выбилась, пытаясь привлечь твое внимание! - Из сил выбилась? - Пришлось подействовать на твою психику, - сказала она, и в ее голосе послышалось огорчение. Я этого страшно не люблю. Но если бы я тогда не прокричала тебе в ухо название, если бы не прокрутила весь сюжет, словно фильм перед носом, бедный Джонатан был бы обречен! - Ты не кричала. - Да, но ощущение у меня было именно такое после всех попыток до тебя достучаться. Значит тогда я слышал голос Тинк! Это было очень давно, темной ночью. Никакого крика, просто совершенно спокойный голос произнес: "Чайка Джонатан Ливингстон". Поблизости никого не было, и я до смерти перепугался, услышав этот голос. - Спасибо, что ты в меня верила, - сказал я. - Пожалуйста, - ответила она, смягчившись. Она посмотрела на нас торжественно. Мы помахали рукой и комната растаяла, сменилась уже знакомым хаосом. В следующее мгновение мы, как и следовало ожидать, оказались в кабине самолета, отрывающегося от поверхности воды. Рука Лесли лежала на рукоятке газа. Первый раз с тех пор, как началось это необычное путешествие, мы улетали с чувством восхищения, а не печали. - Пай, как здорово! - воскликнула Лесли. - Спасибо тебе за эту радость! - Мне приятно, что я смогла так вас порадовать перед тем, как я вас покину. - Ты нас покидаешь? - спросил я, вдруг забеспокоившись. - На некоторое время, - ответила она. - Вы знаете, как найти те аспекты себя, с которыми вы хотите встретиться, те места, где можно чему-то научиться. Лесли умеет возвращаться в самолет, когда это нужно, и ты, Ричард, тоже это сумеешь, когда научишься доверять своему внутреннему чувству. Больше вам наставник не нужен. Она улыбнулась, как улыбаются летные инструкторы, отправляя своих учеников в первый самостоятельный полет. - Возможностей - бесконечность. Выберете самое для вас важное, доверьтесь этому, исследуйте это вместе. Мы еще встретимся. Улыбка, лазерно-синяя вспышка, и Пай исчезла. Девять - А без нее совсем не так уютно, правда? - отметила Лесли, глядя вниз на узор. - Тебе не кажется, что он потемнел? И действительно. Море, игравшее прежде яркими бликами, стало каким-то угрожающим. Даже цвета изменились. На смену мягким пастельным и серебристо-золотым краскам пришли малиновые и темно-красные, дорожки на дне казались черными, как уголь. Я поежился. - Жаль, мы еще о многом не успели ее спросить. - Почему она была так уверена, что мы сами со всем справимся ? - спросила Лесли. - Если она - это мы, только ушедшие далеко вперед, - ответил я, - она, пожалуй, должна знать. - М-м... - Может, выберем место и посмотрим, что случится, ты как думаешь? Она кивнула. - Я попробую, как говорила Пай, выбрать что-нибудь важное, найти то, что имеет самое большое значение. - Она закрыла глаза, сконцентрировалась. Через пару минут она их снова открыла. - Ничего! Странно, но интуиция никуда меня не ведет. Давай я буду управлять самолетом, а ты попробуешь. Я тут же ощутил, как что-то во мне напряглось. Это не страх, подумал я, просто осторожность, обычное чувство для человека из двадцатого века. Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза, расслабился и мгновенно почувствовал, что нужно снижаться. - Сбрось газ! Прямо здесь! Садимся! Мы остановились в нескольких метрах от грубо сработанного многоугольного шатра. Крыша его представляла собой сшитые друг с другом куски кожи, швы на ней лоснились от смолы. Стены были сделаны из темной, грязно-серой ткани, на которой вишневыми бликами отражался свет факелов. В пустыне вокруг нас виднелись сотни костров, оттуда доносились грубые пьяные голоса людей, ржание и топот лошадей. У входа в шатер стояли двое стражников. Если бы они не были такими грязными и нечесанными, мы бы приняли их за центурионов. Это были люди небольшого роста, их грубая кожа была сплошь покрыта шрамами, на них были плохо сидящие туники с бронзовыми застежками, шлемы и отделанные сталью кожаные сапоги, у каждого к поясу были подвешены короткий меч и кинжал. Огонь и мрак, поежился я. Куда это я нас затащил? Посмотрев на стражников, я обернулся к Лесли и взял ее за руку. Они нас не видят, но если бы видели, она бы явно привлекла их внимание! - Есть ли у тебя какие-нибудь идеи по поводу того, что мы здесь делаем? - спросил я шепотом. - Нет, солнышко, - прошептала в ответ Лесли, - это ведь была твоя посадка. Невдалеке двое сцепились друг с другом и завязалась драка. Никто нас не заметил. - Я полагаю, тот, с кем мы должны встретиться, - в шатре, - сказал я. Она с опаской поглядела на меня. - Если это альтернативный ты, то нам нечего бояться, правда ведь? - Может, нам с ним и незачем встречаться. Я думаю, здесь какая-то ошибка. Давай вернемся назад. - Ричи, вдруг это важно, вдруг это самое важное. Должна же быть причина, по которой мы здесь очутились, наверняка это чему-то должно нас научить. Разве тебе не интересно узнать все это? - Нет, - ответил я. У меня была ровно столько же желания встречаться с человеком в шатре, как и встречаться с огромным пауком в центре его паутины. - У меня нехорошее предчувствие. На какой-то момент ее охватило сомнение, она озабочено оглянулась. - Ты прав. Только глянем мельком и возвращаемся. Мне просто интересно узнать, кто... Прежде, чем я успел что-либо сделать, она проскользнула сквозь стену шатра вовнутрь. Секундой позже оттуда донесся крик. Я ринулся вслед за ней и увидел как зловещая фигура с ножом в руке пытается добраться до шеи Лесли. -НЕТ! Я бросился вперед и в тот же момент нападавший на Лесли пролетел сквозь нее, выронив от удивления нож. Это был низкорослый, крепко сложенный человек, но реакция у него была мгновенной. Он подхватил свое оружие, вскочил на ноги и, не говоря ни слова, набросился на меня. Я попытался по возможности отойти в сторону, но он уловил мое движение и ударил меня ножом прямо в живот. Я остался стоять, где стоял, а он пролетел сквозь меня, как камень сквозь огонь, и ударился о стойку шатра. Стойка переломилась, и крыша над нами провисла. Нож он потерял, но тут же вытащил из-за голенища другой, развернулся и снова бросился в атаку. Пролетев сквозь меня на уровне плеча, он приземлился на низкую остроугольную деревянную табуретку, разбив вдребезги светильник. Через какое-то мгновение он уже снова был на ногах, в щелочках его глаз пылал гнев, все мускулы напряжены, как у борца, кинжал - снова в руке. Вцепившись в меня взглядом, он медленно двигался вперед. Ростом он доходил Лесли до плеча, но глаза его несли смерть. Вдруг он с быстротой молнии обернулся, ухватил Лесли за воротник блузки и дернул вниз. Потом тупо уставился на свои руки, в которых ничего не было. - Стоп! - крикнул я. Он повернулся и запустил кинжал мне в голову. - ПРЕКРАТИ НАСИЛИЕ! Он замер и уставился на меня. Самым страшным в его глазах была не жестокость - это были разумные глаза. Когда этот человек убивал, это было не случайно. - Ты можешь говорить?- спросил я, хотя и не ожидал, что он поймет английский. - Кто ты? Он, злобно нахмурившись, тяжело дышал. Затем, к моему удивлению, ответил. Не знаю, какой это был язык, но мы поняли. Он показал на свою грудь и гордо произнес: - Ат-Ила. Ат-Ила, Бич Бога! - Ат-Ила? - произнесла Лесли. - Аттила? - Хан Аттила? Воин заметил, как я потрясен, и оскалился в усмешке. Потом глаза его снова сузились. - Стража! - рявкнул он. Тут же в шатре возник один из стоявших снаружи оборванцев. Он ударил себя кулаком в грудь, отдавая честь. Аттила показал на нас. - Ты не сказал мне, что у меня гости, - произнес он вкрадчиво. Солдат испуганно обвел глазами помещение. - Но здесь нет никаких гостей, о, Великий! - Здесь нет мужчины? Здесь нет женщины? - Здесь никого нет! -Хорошо. Оставь меня. Стражник отдал честь, обернулся и поспешил к выходу из шатра. Аттила его опередил. Его рука взметнулась, словно атакующая кобра, и он с неимоверной силой всадил кинжал стражнику в спину. Это действие произвело поразительный эффект. Впечатление было такое, будто стражника не убили, а разделили надвое. Тело почти беззвучно рухнуло на пол у выхода, а призрак этого человека спокойно вернулся на свой пост, даже не заметив, что он умер. Лесли в ужасе посмотрела на меня. Убийца вытащил кинжал из тела. - Стража! - позвал он. На пороге возник второй оборванец. - Убери это отсюда. Стражник отдал честь и вытащил тело наружу. Аттила вернулся к нам, вложил окровавленный кинжал в ножны. - Почему? - произнес я. Он пожал плечами, на лице его отразилось презрение. - Если мой стражник не видит того, что вижу я в моем собственном шатре... - Нет, - остановил его я. - Почему ты такой жестокий? Зачем столько убийств? Столько насилия, разрушений? Я имею в виду не только этого человека, - ты уничтожаешь целые города, целые народы без всякой причины!. Он захлебывался от презрения. - Трус! Ты что, предлагаешь мне не обращать внимания на вторжения дьявольских сил Римской империи и ее марионеток? Безбожники! Бог приказал мне смести безбожников с лица земли, и я подчиняюсь слову Бога! Его глаза сверкали. - Горе вам, земли Запада! Я обрушу на вас свою кару! Бич Бога уничтожит ваших мужчин, под моими колесницами падут ваши женщины, копыта моих лошадей растопчут ваших детей! - Слово Бога, - сказал я. - Пустой звук, но он сильнее стрел, потому что никто не осмеливается восстать против него. Как легко с его помощью обрести власть над дураками! Он уставился на меня широко раскрытыми глазами. - Ты говоришь мои слова! - Сначала стань безжалостным, - продолжал я, сам поражаясь тому, что говорю, - затем объяви, что ты - Бич Бога - и твои армии наполнятся теми, у кого недостаточно разума, чтобы вообразить любящего Бога, кто слишком боится восстать против злого. Прокричи во всеуслышание, что тому, кто погибнет с мечом, обагренным кровью безбожников. Бог обещает женщин, апельсины, вино и все золото Персии, и вот уже у тебя есть сила, способная обращать города в руины. Чтобы удержать над ней власть, призови на помощь слово Всевышнего, ведь оно лучше всего превращает страх в гнев на любого нужного тебе врага! Мы пристально смотрели друг на друга, Аттила и я. Это были его слова. Это же были и мои слова. Он знал это, и я тоже. Как просто было увидеть себя в Тинк и Аткине, в их мире, полном радостного творчества! И как трудно было сейчас узнать себя в этом полном жестокости убийце. Я так долго носил его в себе запертым в клетку, прикованным цепями в маленьком внутреннем подземелье, что не узнал, когда встретился с ним лицом к лицу! Он повернулся ко мне спиной, отошел на несколько шагов, остановился. Он не мог ни убить нас, ни прогнать. У него была только одна возможность - победить разумом. Затем, грозно нахмурившись, он вернулся на прежнее место. - Я запугиваю так же, как запугивает Бог! - заявил он. Что делается с разумом, когда он начинает верить в придуманную для других ложь? Неужели он гибнет в мрачных дырах, куда его затягивают водовороты безумия? Тут заговорила Лесли, в ее голосе слышалась печаль. - Если ты веришь, что сила исходит от страха, - сказала она, - ты окружаешь себя теми, кто охвачен страхом. Это не слишком симпатичная компания, и как глупо, что это делает такой умный человек! Если бы ты использовал свой ум... - ЖЕНЩИНА! - проревел он. - Замолчи/ - Ты запуган теми, кто чтит страх, - продолжала она мягко. - Те, кто чтит любовь, могли бы любить тебя. Он пододвинул стул и уселся лицом ко мне, спиной к Лесли. Каждая черточка его лица источала гнев, он стал читать: - Всевышний говорит: "Я разрушу твои высокие башни, превращу в руины твои стены, камня на камне не оставлю от твоих городов!" - Так говорит Бог. Здесь ни слова нет о любви. Если бы гнев мог кипеть, этот человек представлял бы собой бурлящий котел. - Я ненавижу Бога, - прошипел он. - Ненавижу Его приказы. Но других Он мне не дает! Мы промолчали. - Ваш Бог, полный любви. Он никогда не обратил против меня Свой меч, никогда не открыл мне Своего Лица! - он вскочил на ноги, схватил одной рукой тяжелый стул и с силой ударил им о землю - только щепки полетели. - Если Он так силен, почему Он не встал на моем пути? Я знал, что гнев означает страх. Тот, кто злится, - испуган, он боится что-либо потерять. И я никогда еще не видел такого злого человека, как это отражение моего собственного дикого я, запертого и захороненного глубоко внутри. - Почему тая так боишься ? - спросил я. ОН придвинул ко мне, глаза - сплошной огонь. - Ты ОСМЕЛИЛСЯ! - зарычал он. - ТЫ ОСМЕЛИЛСЯ сказать, что Ат-Ила боится?!! Я изрежу тебя на куски и скормлю шакалам! Мои кулаки сжались. - Но ты не можешь коснуться меня, Ат-Ила! Ты не можешь причинить мне вреда, и я ничего не могу тебе сделать! Я ведь - твой собственный дух, только из будущего, которое наступит через две тысячи лет! - Ты ничего не можешь мне сделать ? - спросил он. - Ничего! - Если бы мог, сделал бы, несомненно! - Нет. Он на секунду задумался. - Почему? Я же Смерть, Божий Бич! - Пожалуйста, - сказал я, - хватит лжи! Лочему ты так боишься? Если бы стул еще был цел, он бы снова разнес его вдребезги. - Потому что, я одинок в этом сумасшедшем мире! - взревел он. - Бог зол. Бог жесток! И я должен быть самым жестоким, чтобы быть повелителем. Бог приказывает: убей или умри! Затем он вдруг тяжело вздохнул, его бешенство прошло. - Я одинок, вокруг одни чудовища, - проговорил он едва слышно. - Все это бессмысленно... - Как это все печально, - сказала Лесли, на ее лице изобразилась мука. - Довольно. - Она повернулась и вышла сквозь стену шатра. Я задержался еще на мгновение, глядя на него. Это один из самых свирепых людей в истории, - подумал я. - Если бы он мог, он бы нас убил. Почему же мне его жаль? Я последовал за Лесли и увидел, что она стоит невдалеке от призрака убитого стражника, глядя невидящими от скорби глазами в пустыню. Он же, совершенно сбитый с толку, смотрел, как его тело грузят на повозку, пытаясь понять, что же произошло. - Ты меня видишь, правда? - обратился он к ней. - Я ведь не умер? Потому что я... здесь! Ты пришла забрать меня в рай? Ты - моя женщина? Она не ответила. - Идем? - спросил я ее. Он резко обернулся на мой голос. - НЕТ! Не трогай меня! - Лесли, поднимай Ворчуна в воздух, - сказал я. - На этот раз попробуй ты, - ответила она устало. - Я ни о чем думать не могу. - У меня это неважно получается, ты ведь знаешь. Она словно не услышала, осталась стоять неподвижно, неотрывно глядя в пустыню. Я решил попробовать, расслабился, насколько это было возможно в таком месте, вообразил, что мы - в кабине Ворчуна, потянулся к ручке газа. Ничего не произошло. Ворчун, - мысленно взмолился я, - ДАВАЙ! - Женщина, - крикнул призрак, - иди сюда! Моя жена не сдвинулась с места. Вдруг он решительно направился к нам. Смертные не могут нас коснуться, - подумал я, - а призраки варваров-стражников? Я встал между ним и Лесли. - У меня не выходит вернуть нас отсюда, - сказал я ей в отчаянии. - Придется это сделать тебе! Стражник бросился вперед. Как быстро мы меняемся, когда нам угрожают! Мной овладел пещерный разум Аттилы, все его навыки пошли в ход. Никакой защиты! Когда на тебя нападают, атакуй первым! В ту же секунду я бросился к нему, целясь в лицо, пригнулся в последний момент и ударил ниже колен. Он был крепкий малый, но и я не из слабых. Ниже колен - это нечестно, - подумал я. К черту честность, - ответил примитивный разум. Он перелетел через меня, упал, вскочил на ноги и тут я изо всех сил ударил его сзади, по шее. Порядочные люди не нападают сзади. Убей - завопил внутренний зверь. Я уже собирался ударить его ребром ладони, как топором, ниже подбородка, но вдруг этот ночной мир исчез, мы оказались в кабине взлетающего гидросамолета. Свет ударил мне в глаза. Ночь сменилась ясным небом. - Ричард, стоп! - закричала Лесли. Моя рука застыла в воздухе, едва не разбив вдребезги альтиметр. Глаза все еще были налиты кровью, как у разъяренного буйвола. Я обернулся к ней. - С тобой все в порядке? Она кивнула, передвинула ручку и самолет устремился вверх. - Я не знала, что он может нас коснуться. - И он, и мы были призраками, - сказал я. - Видимо, в этом все дело. Я обессиленно откинулся на сидение. Не верится. Всегда и везде, где Аттила мог выбирать, он выбирал ненависть и уничтожение. И все это делалось в угоду злому богу, которого нет. Почему? Некоторое время мы летели молча, я приходил в себя. Уже второй раз я видел себя в образе разрушителя - сначала современный лейтенант, затем древний генерал. Почему это так, я не знал. Неужели даже ветеранов, реально не участвовавших в военных действиях, преследуют события, которые могли произойти, картины того, что они могли совершить. - Я? Хан Атилла? - сказал я. - Хотя по сравнению с пилотом, который испепелил Киев, Аттила - просто безобидный котенок! Лесли надолго задумалась. - Что все это значит? Мы знаем, что все события происходят одновременно, но, может быть, сознание эволюционирует? Однажды в этой жизни государство готовило тебя в убийцы. Теперь это уже невозможно. Ты изменился, ты эволюционировал! Она взяла меня за руку. - Наверное, и во мне есть что-то от Аттилы, наверное это есть в каждом, кому хоть раз приходила в голову насильственная мысль. Видимо, поэтому мы забываем прошлые жизни, когда рождаемся заново, чтобы начать сначала, сосредоточиться, чтобы на этот раз получилось лучше. Что получилось лучше ? - едва не произнес я вслух, и прежде, чем вопрос успел оформиться в слова, услышал. - Выразить любовь. Ощущение было такое, словно после этой посадки наш самолет вымазался, словно на него налипла грязь. Под нами сверкала чистая прозрачная вода. - Ты не будешь против, если мы пополощемся немного, омоем Ворчуна? Она вопросительно посмотрела на меня. - Просто символически. Она поняла, что я имею в виду и поцеловала меня в щеку. - Давай, пока ты не научишься жить за других, ты будешь нести ответственность лишь за жизнь Ричарда Баха, а Аттила пускай отвечает за свою. На небольшой скорости мы коснулись поверхности волн, замедлились, но не остановились; вокруг нас поднялись целые фонтаны брызг. Они искрящимся хвостом извивались позади нас, когда я поворачивал влево-вправо, смывая память об этом ужасном мире. Чтобы брызги улеглись, я немного сбавил скорость. Они улеглись, но мы, разумеется, оказались в новом мире. Десять Мы остановились на лужайке. Впечатление было такое, словно кто-то налил целое озеро изумрудной травы в чашу из гор. Пурпурные облака укутали догорающий закат. Швейцария, - тут же подумал я, - мы приземлились на открытке со швейцарским пейзажем. Внизу, в долине, среди деревьев были разбросаны домики с остроугольными крышами, высился купол церквушки. По сельской дороге катила телега, но ее тянул не трактор и не лошадь, а животное, похожее на быка. Поблизости не было ни души, а на лугу - ни тропинки, ни козьего следа. Только озеро травы, кое-где усыпанное полевыми цветами, в полукольце скалистых гор, увенчанных снежными шапками. - Как ты думаешь, почему... - сказал я. - Где это мы? - Во Франции, - ответила, не задумываясь Лесли, и прежде, чем я успел поинтересоваться, откуда она это знает, она, затаив дыхание, прошептала: - Смотри! Она указала на расщелину в скале, где у небольшого костра стоял на коленях старик в грубом полотняном коричневом одеянии. Он занимался сваркой. Скалу позади него озаряли яркие белые и желтые вспышки. - Что здесь делает сварщик? - недоуменно спросил я. Лесли пригляделась внимательнее. - Это не сварка, - сказала она так, словно эта сцена не происходила у нее перед глазами, а всплывала в памяти. - Он молится. Она направилась к старику, я последовал за ней, решив пока не вмешиваться. Может быть, моя жена увидела себя в этом отшельнике так же, как я увидел себя в Аттиле? Мы подошли ближе и убедились, что никакого сварочного аппарата там действительно нет. Ни звука, ни дыма, вместо этого в метре от старика поднимался от земли яркий пульсирующий столб солнечного света. -... и в мир отдашь ты то, что было тебе передано, - услышали мы мягкий голос, доносящийся из света. - Отдашь тем, кто жаждет узнать истину о том, откуда мы приходим сюда, смысл нашего существования и тот путь, который ведет в наш вечный дом. Мы остановились в нескольких шагах позади него, пораженные увиденным. Однажды я уже видел этот яркий свет много лет назад. Тогда я был совершенно поражен, случайно взглянув на то, что до сегодняшнего дня я зову Любовью. И теперь мы смотрели на тот же самый свет, и по сравнению с ним мир вокруг казался призрачным, погруженным в сумерки. В следующее мгновение свет исчез, а на том месте, из которого он исходил, остался лежать ворох золотистых страниц, исписанных исключительно ровным и красивым почерком. Старик все еще стоял на коленях с закрытыми глазами, не догадываясь о нашем присутствии. Лесли ступила вперед и подняла с земли сияющий манускрипт. В этом загадочном месте ее рука не прошла сквозь страницы. Мы ожидали увидеть руны или иероглифы, но обнаружили английский текст. Разумеется, - подумал я, - старик прочтет это по-французски, а перс - на языке фарси. Так и должно быть со всяким откровением - язык не имеет значения, важно восприятие идей. Вы - существа света, - начали читать мы. - Из света вы пришли, в свет вам, суждено вернуться, и на каждом шагу вас окружает свет вашего безграничного бытия. Лесли перевернула страницу. По своей воле оказались вы в мире, который создали для себя сами. Что держите в сердце своем, то и исполнится, чем больше всего восхищаетесь, тем и станете. Не бойтесь и не поддавайтесь смятению, увидев призраков тьмы, личину зла и пустые покровы смерти, поскольку вы сами выбрали их, чтобы испытать себя. Все это - камни, на которых оттачивается острие вашего духа. Знайте, что вас повсюду окружает реальность мира любви, и в каждый момент у вас есть силы, чтобы преобразить свой мир в соответствии с тем, чему вы научились. Страниц было очень много, сотни. Мы листали их, охваченные благоговением. Вы - это жизнь, создающая формы. И погибнуть от меча или от старости вы можете не более, чем умереть на пороге двери, проходя из одной комнаты в другую. Каждая комната дарит вам свое слово - вам его сказать, каждый переход - свою песню, вам ее спеть. Лесли посмотрела на меня, глаза ее сияли. Если это писание так тронуло нас, людей двадцатого века, - подумал я, - то какое впечатление оно должно произвести на живущих... в каком же это?.. двенадцатом! Мы сноба принялись читать манускрипт. В нем не было ни слова о ритуалах, поклонении, никаких призывов обрушить огонь и разорение на головы врагов, не было упоминания о каре за неверие, не было жестоких богов Аттилы. Там не упоминалось о храмах, священниках, раввинах, братствах, хорах, рясах и священных праздниках. Эта рукопись была написана для полного любви существа, живущего у нас внутри, и только для него. Стоит лишь выпустить эти идеи в мир, - подумал я, - дать людям этот ключ к осознанию власти над воображаемым миром, к раскрытию силы любви, как исчезнет всякий ужас. И тогда мир сможет обойтись без Темных Веков в своей истории! Наконец старик открыл глаза, увидел нас, и поднялся, ничуть не испугавшись, словно рукопись была его сутью. Он скользнул по мне взглядом, задержал его на Лесли. - Я - Жан-Поль Ле Клерк, - представился он. - А вы - ангелы. Прежде, чем мы оправились от изумления, он радостно рассмеялся. - А вы заметили, - поинтересовался он. - Свет? - Это было вдохновение! - сказала моя жена, вручая ему золотистые страницы. - Воистину, вдохновение. - Он поклонился так, словно помнил ее, и она, как минимум, была ангелом. - Эти слова - ключ к истине для тех, кто их прочтет, они подарят жизнь каждому, кто их услышит. Когда я был маленьким ребенком, мне было обещано Светом, что эти страницы попадут ко мне в руки в тот вечер, когда явитесь вы. Теперь, когда я стал стар, наступил это вечер - вот вы, вот и они. - Они изменят этот мир, - сказал я. Он как-то странно посмотрел на меня. - Нет. - Но ведь они были даны тебе... -... в испытание, - закончил он. - Испытание? - Я много путешествовал, - сказал он. - Я изучил писания сотен верований, от Китая до земель северных викингов. И, несмотря на все свои изыскания, я научился вот чему. Каждая из великих религий уходит своими корнями в свет. Но лишь сердце может сохранить свет. Писания этого сделать не могут. - Но у тебя в руках... - начал я. - Ты должен прочесть. Это великолепно! - В моих руках бумага, - сказал старец. - Если отдать эти слова в мир, их поймут и оценят те, кто уже знает истину. Но прежде чем это сделать, нам придется дать им название. А это их погубит. - Разве дать имя чему-то прекрасному - значит погубить его? Он удивленно посмотрел на меня. - В том, чтобы дать имя какой-либо вещи, нет ничего плохого. Но дать имя этим идеям - означает создать религию. - Почему? Он улыбнулся и вручил мне манускрипт. - Я отдаю эти страницы тебе,... ? - Ричард, - сказал я. - Я отдаю эти страницы, пришедшие прямо из Света Любви, тебе, Ричард. Желаешь ли ты, в свою очередь, подарить их миру, людям, жаждущим узнать, что в них написано, тем, кому не выпала честь быть на этом месте, когда явился сей дар? Или ты хочешь оставить эту рукопись лично для себя? - Конечно, я хочу отдать их в мир! - А как ты назовешь свой дар? Интересно, куда это он клонит, подумал я. - Какая разница? - Если ты не дашь ему название, это сделают другие. Они назовут их Книгой Ричарда. - Ага, я понял. Ладно, тогда я назову это... ну хотя бы просто Страницы. - Будешь ли ты оберегать Страницы? Или позволишь другим править их, изменять то, что им непонятно, выбрасывать то, что им не понравится? - Нет! Никаких изменений. Они появились из самого Света. Какие могут быть изменения! - Ты уверен? Ни единой строчки? Даже из самых благих побуждений? "Многие этого не поймут?", "Это их обидит?", "Здесь непонятно изложено?" - Никаких изменений! Он изогнул брови вопросительной дугой. - А кто ты такой, чтобы так на этом настаивать? - Я был здесь, когда они явились, - не унимался я. - Я сам видел, как они были даны миру. - Итак, - продолжил он, - ты станешь Хранителем Страниц? - Не обязательно я. Пусть будет любой другой, кто пообещает следить, чтобы не было никаких изменений. - Но все-таки нужно, чтобы кто-то стал Хранителем Страниц? - Да, я думаю, нужно. - Так появятся служители Страниц. Те, кто всю свою жизнь посвятят защите некоего образа мысли, сделаются служителями этою образа. Но любой новый образ мысли, любой новый порядок означает изменение. А когда появляются изменения, наступает конец тому миру, который есть сейчас. - Эти страницы не несут никакой угрозы, - не сдавался я. - Они несут любовь и свободу! - А любовь и свобода - конец страху и рабству. - Разумеется! - горячо воскликнул я. Куда же он всетаки клонит? Почему Лесли стоит молча? Разве она не согласна, что... - Как ты думаешь, тем, кто наживается на страхе и рабстве, - продолжил Ле Клерк, - принесет ли им счастье то, что написано на этих Страницах? - Скорее всего, нет. Но не можем же мы допустить, чтобы этот... свет... был утрачен! - Обещаешь ли ты защищать этот свет? - спросил он. - Конечно! - А другие последователи Страниц, твои друзья, они тоже станут его защищать? -Да. - А если поборники страха и рабства убедят власти этих земель, что ты опасен, если они придут к тебе в дом с мечами, как тогда ты защитишь Страницы? - Я убегу вместе с ними! - А если за тобой снарядят погоню, настигнут, загонят в угол? - Если нужно будет сражаться, я буду сражаться, - ответил я. - Есть принципы более важные, чем даже жизнь. За некоторые идеи стоит умереть. Старик вздохнул. - Так начнутся Страничные Войны, - сказал он. - В дело пойдут кольчуги, мечи, щиты, стяги, на улицах появятся лошади, огонь, кровь. Это будут немалые войны. Тысячи истинно верующих присоединятся к тебе, Десятки тысяч ловких, сильных, находчивых. Но принципы, провозглашенные в Страницах, бросают вызов правителям всех тех государств, где власть держится на страхе и невежестве. Десятки тысяч встанут на борьбу с тобой. Наконец, до меня понемногу начало доходить то, что пытался сказать мне Ле Клерк. - Чтобы вас узнавали, - продолжал он, - чтобы могли отличить от других, вам понадобится символ. Какой символ ты выберешь? Какой знак изобразишь на своих стягах? Мое сердце застонало под тяжестью его слов, но я продолжал сопротивляться. - Символ света, - сказал я, - знак огня. - Я будет так, - сказал он, читая еще не написанные страницы этой истории. - Знак Огня встретится со Знаком Креста в битве на полях Франции, и Огонь одержит славную победу. Первые города Креста будут сожжены твоим священным огнем. Но Крест объединится с Полумесяцем, и их армии вторгнутся в твои владения с юга, востока и севера; сто тысяч человек против твоих восьмидесяти. "Стой", - хотел сказать я. Я знал, что будет дальше. И за каждого воина Креста, за каждого солдата Полумесяца, которых ты убьешь, защищая свой дар, сотни проклянут твое имя. Их отцы, матери, жены, дети и друзья возненавидят Страничников и проклятые Страницы, которые погубили их возлюбленных. А все Страничники станут презирать всех христиан и проклятый Крест, каждого мусульманина и проклятый Полумесяц, за смерть их родных Страничников. - Нет! - воскликнул я. Каждое его слово было чистой правдой. - И во время этих Войн появятся алтари, вознесутся шпили соборов и храмов, чтобы увековечить священные Страницы. А те, кто искал нового знания и духовного роста, вместо них получат новые предрассудки и новые ограничения: колокола и символы, правила и песнопения, церемонии и молитвы, одеяния, благовония и подношения золота. Сердце Страницизма вместо любви наполнит золото. Золото, чтобы сооружать все больше храмов, золото, чтобы купить на него мечи, которыми потом обращать неверующих, спасая их души. - А когда ты умрешь. Первый Хранитель Страниц, понадобится золото, чтобы запечатлеть твой лик. Появятся величественные статуи, огромные фрески, полотна, своим бессмертным искусством превозносящие эту сцену. Вообрази огромный гобелен: здесь Свет, здесь Страницы, там, в небе, распахнулись ворота в Рай. Вот преклонил колени Ричард Великий в сияющих доспехах; а вот прекрасный Ангел Мудрости - держит в своих руках Священные Страницы; рядом с ней старый Ле Клерк у своего скромного костра в горах, свидетель этого чуда. Нет! - воскликнул я мысленно, - это невозможно! Но это было не только возможно, это было просто неизбежно. - Отдай эти страницы в мир, и возникнет еще одна религия, новое духовенство, снова будут Мы и будут Они, настроенные друг против друга. За сотню лет миллионы погибнут за эти слова, которые мы держим в руках; за тысячи лет - десятки миллионов. И все из-за этой бумаги. В его голосе не было даже намека на горечь, сарказм или усталость. Жан-Поль Ле Клерк был исполнен знания, которое он получил в своей жизни, спокойно принимая то, что он в ней нашел. Лесли поежилась. - Дать тебе мою куртку? - спросил я. - Спасибо, Буки, - ответила она, - я не замерзла. - Холодно? - спросил Ле Клерк. Он нагнулся, достал из костра горящую веточку, поднес ее к золотистым страницам. - Это тебя согреет. - Нет! - Я отдернул ворох страниц. - Сжечь истину? - Истину невозможно сжечь. Истина ждет любого, кто пожелает ее найти, - сказал он. - Сгореть могут лишь эти страницы. Выбирайте, желаете ли вы, чтобы Страницизм стал еще одной религией в этом мире? - Он улыбнулся. - Церковь объявит вас святыми... Я в ужасе посмотрел на Лесли и прочел в ее глазах то же выражение. Она взяла веточку из его рук, коснулась краев манускрипта. В моих руках распустился солнечно-огненный цветок, я опустил его, и на землю упали догорающие лепестки. Еще мгновение - и снова стало темно. Старец облегченно вздохнул. - Благословенный вечер! - сказал он. - Не часто нам выпадает шанс уберечь мир от новой религии! Затем он, улыбаясь, посмотрел на мою жену и спросил с надеждой. - А мы спасли его? Она улыбнулась в ответ. - Спасли. В нашей истории, Жан-Поль Ле Клерк, нет ни слова о Страничниках и их войнах. Они нежным взглядом попрощались друг с другом, скептик и скептик, полный любви. Затем старик слегка поклонился нам обоим, повернулся и пошел прочь, в горы, под покров темноты. Охваченные огнем страницы все еще догорали у меня в сознании, вдохновение обращалось в пепел. - Но как же те, кому нужно то, что говорилось на этих страницах, - обратился я к Лесли. - Как же они... как мы узнаем все, что там было написано? - Он прав, - ответила она, провожая взглядом фигурку старца, - тот, кто хочет света и истины, сможет найти их сам. - Я не уверен. Иногда нам нужен учитель. Она обернулась ко мне. - Попробуй вообразить, что ты искренне, страстно желаешь узнать, кто ты, откуда пришел и почему ты здесь оказался. Представь, что тебе не будет покоя, пока ты этого не узнаешь. Я кивнул и вообразил, как я не покладая рук прочесываю в поисках знания библиотеки, ищу книги, изучаю рукописи, посещаю лекции и семинары, веду дневники, куда записываю свои надежды, размышления, интуитивные прозрения, пришедшие во время медитаций на горных вершинах, изучаю свои сны, ищу подсказку в случайных совпадениях, беседую с различными людьми - словом, делаю все то, что мы делаем, когда самым главным в нашей жизни становится познание. - Представил. - А теперь, - продолжала она, - можешь ли ты вообразить, что не найдешь того, что искал? Вот это да! - подумал я, - как этой женщине удается открывать мне глаза! Я поклонился в ответ. - Моя Леди Ле Клерк, Принцесса Знания. Она присела в медленном реверансе. - Мой Лорд Ричард, Принц Огня. Мы стояли рядом, нас окружала тишина и чистый горный воздух. Я обнял ее, и звезды, спустившись с небосвода, окружили нас. Мы стали одним целым со звездами, с Ле Клерком, с рукописью и полнящей ее любовью, с Пай, Тинк, Аткиным и Атгилой, со всем что есть, что когда-либо было или еще будет. Одним. Единым. Одиннадцать Миля за милей проносились под нами, мы летели, охваченные тихой радостью. Если бы только шанс не был одной триллионной, подумал я. Если бы любой мог хотя бы раз в каждой своей жизни попасть в это место! Лучащиеся коралловые отблески, возникшие на дне, под водой, словно магнитом притягивали нас к себе. Лесли кружила над ними, заставляя Ворчуна выделывать виражи. - Это великолепно, - сказала она. - Стоит приземлиться, ты как думаешь? - Я полагаю, да. Что тебе говорит твоя интуиция? Что мы пытаемся отыскать? - То, что важнее всего. Я кивнул. Я готов был поклясться, что мы остановились на Красной Площади после наступления темноты. Вымощенная булыжниками мостовая, возвышающиеся справа от нас величественные стены, освещенные прожекторами, позолоченные луковицы куполов на фоне зимнего ночного неба. Вне всяких сомнений, мы очутились в самом центре Москвы без визы и без экскурсовода. - О, Боже! - вырвалось у меня. Толпы людей, одетых в пальто и меха, озабоченные своими вечерними проблемами, спешно проходили мимо нас, недовольно щурясь на снегопад. - Можешь ли ты определить, где мы находимся, по людям ? - спросила Лесли заинтересованно. - Представь себе, что они - жители Нью-Йорка, надевшие лохматые шапки. Ну как, сможешь определить? Для Нью-Йорка это место было слишком просторным, не хватало страха ночных улиц. Однако, если отвлечься от самого города, то разницу в людях, которую я почувствовал, выразить словами было трудно. - Дело тут не в шапках, - произнес я. -Эти люди похожи на русских точно так же, как день-следующий-зачетвергом похож на пятницу. - А могли бы они быть американцами ? - спросила она. - Если бы мы находились в Миннеаполисе и наблюдали там этих людей, могли бы мы сказать о них - русское ? - Она на мгновение умолкла. - Похожа ли я на русскую? Я посмотрел на нее искоса, наклонил голову. Посреди этой советской толпы - голубые глаза, знакомая скуластость, золотистые волосы... - Вы, русские, - весьма красивые женщины! - Спасибо, - застенчиво ответила она по-русски. Вдруг, не более чем в шести метрах от нас в толпе остановились, держась за руки, двое. Они уставились на нас так, словно мы были марсианами, высадившимися из летающей тарелки, и вместо рук у нас были щупальца. Остальные пешеходы, косо поглядывая на эту пару за то, что она так некстати остановилась посреди тротуара, обходили ее двумя потоками. Пара не обращала на них внимания, их взгляд был прикован к нам, к тому, как их сограждане, как ни в чем не бывало, проходили сквозь нас, будто мы были голограммами, спроецированными у них на пути. - Привет! - крикнула Лесли с некоторым колебанием в голосе. Не последовало никакой реакции. Они глазели на нас с таким недоумением, словно не поняли ее слов. Неужели наша удивительная способность владения любым языком не оправдала себя в Советском Союзе? - Привет! - я предпринял еще одну попытку заговорить с ними. - Как дела? Не нас ли вы ищете? Первой пришла в себя женщина. Ее темные волосы ниспадали каскадом выбивались из под шапки, ее пытливые глаза изучали нас. - Это вы нам? - спросила она, застенчиво улыбаясь. - Ну, тогда добрый вечер! Она направилась к нам, увлекая за собой мужчину, и тот очутился совсем рядом .с нами, даже ближе, чем ему хотелось бы. - А ведь вы - американцы, - сказал он нам. Только когда я снова стал дышать, то сообразил, что на какое-то время у меня перехватило дух. - Как вам удалось это определить? - поинтересовался я. - Мы как раз только сейчас об этом говорили! - У вас вид, как у американцев. - А что в нас такого особенного? Или в наших глазах есть что-то от Нового Света? - Все дело в ваших ботинках. Мы отличаем американцев по их ботинкам. Лесли рассмеялась. - А как вы тогда отличаете итальянцев? Он запнулся, улыбнувшись едва заметной улыбкой. - Итальянцев не получится отличить, - сказал он. - У них и так всегда все отлично... Мы все рассмеялись. Как странно, - подумал я, меньше минуты прошло после нашей встречи, а мы уже ведем себя как друзья. Мы рассказали им, кто мы такие и что с нами произошло. Но в том, что мы реальны, мне кажется, их окончательно убедило то странное состояние нереальности, в котором мы пребывали. Более того, Татьяна и Иван Кирилловы пришли в полнейший восторг, поскольку обрели среди американцев альтернативных себя. - Пойдемте, прошу вас, - пригласила Татьяна, - к нам в гости! Это недалеко... Мне всегда казалось, что мы избрали в качестве своих соперников именно советских, потому что они так похожи на нас. На редкость цивилизованные варвары. Тем не менее, их жилье не выглядело варварским, оно было таким же уютным и светлым, каким бы мы хотели видеть и свой собственный дом. - Входите, - сказала Татьяна, приглашая нас в гостиную. - Пожалуйста, чувствуйте себя как дома. Трехцветный котенок, распластавшись, дремал на софе. - Привет, Петрушка, - сказала Татьяна. - Ты была сегодня примерной девочкой? - Она села рядом с кошкой, придвинула ее ближе к своим коленям, ласково поглаживая. Петрушка прищурилась, взглянула на хозяйку и, свернувшись клубочком, снова уснула. Большие окна, выходящие на восток в ожидании утренней зари. Стены напротив доверху уставлены книжными полками, пластинками и кассетами с теми же записями, которые мы слушаем у себя: Барток, Прокофьев, Бах, А Crowd of One (Толпа из Одного) Пика Джеймсона, Private Dancer (Приватная танцовщица) Тины Тернер. Множество книг. Три полки книг, посвященных сознанию, жизни после смерти и экстрасенсорике. Я думаю, Татьяна не прочла ни одной из них. Не хватало только персональных компьютеров. Как они могут обходиться без компьютеров? Иван, как мы узнали, был авиаинженером, состоял в партии и, пойдя на повышение, оказался в Министерстве авиации. - Ветру все равно, какие крылья обдувать - советские ли, американские ли, - начал он. - Стоит лишь превысить критический угол атаки, и они тут же теряют подъемную силу. - Только не американские крылья, - возразил я, открыто глядя ему в лицо. - Американские крылья никогда не теряют подъемную силу. - Знаем, знаем, - сказал Иван. - Да, испытывали мы ваши крылья, не теряющие подъемную силу. Но при этом мы так и не придумали, как доставить пассажиров на борт самолета, который не может сесть! Пришлось бы ловить самолет с вашими крыльями сачком и отправлять обратно в Сиэтл. Наши жены нас не слушали. - За последние двадцать лет я чуть с ума не сошла! - жаловалась Татьяна. - Правительство никому не дает возможности работать слишком хорошо. Они полагают, что если мы работаем менее эффективно, то при этом образуется больше рабочих мест, и стране не грозит безработица. Я утверждаю, что у нас чересчур много бюрократии. Нам не следует мириться с этим безобразием. Особенно у нас, на киностудии, ведь наша задача - распространять информацию! " Ну-ну, - смеются мои сослуживцы и говорят, - Татьяна, сохраняй спокойствие". Но теперь пришла лерестройка, гласность - и все сдвинулось с мертвой точки! - А что, теперь не нужно сохранять спокойствие? - поинтересовался ее муж. - Ваня, - ответила она. - Теперь я могу делать все, на что способна. Я могу упрощала все там, где это требуется. Я вполне спокойна. - Вот бы нам упростить наше правительство, - сказала Лесли. - Ваше правительство приобретает облик нашего, это замечательно, - добавил я, - но наше начинает походить на ваше, вот что ужасно! - Лучше уж нам походить друг на друга, чем уничтожать, - сказал Иван. - А вы видели газеты? Нам не верится, что ваш президент мог такое сказать! - Об Империи Зла? - уточнила Лесли. - Наш президент любит все несколько драматизировать в своих выступлениях... - Нет, - возразила Татьяна. - Давать нам такие прозвища просто глупо, но это уже дела давние. А вот - совсем свежее, прочтите! - Она отыскала газету, пробежала по ней беглым взглядом, нашла нужное место. - Вот здесь. - Она зачитала нам выдержку. - Временное радиационное заражение почвы зарубежной страны лучше, чем постоянное влияние коммунизма на умы подрастающих американцев, - утверждал капиталистический лидер. - Я горжусь мужеством моих сограждан и благодарен им за их молитвы. С именем Господа на устах, следуя Его воле, я обещаю вести свободу к ее окончательной победе. Кровь застыла в моих жилах. Когда на свет появляется Бог ненависти, будь бдителен! - Как это понимать? - воскликнула Лесли. - Временная радиация? Окончательная победа свободы? О чем это он? - Он утверждает, что у него есть прочная поддержка общественности, - сказал Иван. - Люди Америки и в самом деле хотят уничтожить людей Советского Союза? - Конечно же, нет, - успокоил я Ивана. - Уж таков стиль речей всех президентов. Они всегда говорят о том, что обладают полнейшей поддержкой народа, и если в вы. пуске новостей не показывают, как толпа кричит и швыряет булыжники в сторону Белого Дома, то они думают, что мы им поверим. - Наш маленький мир рос и развивался, - сказала Татьяна. - Наконец мы подумали, что слишком много средств тратим на защиту от американцев, но теперь... эти слова нам кажутся абсурдом! Может быть, мы потратили на защиту не чересчур много, может, мы наоборот, недостаточно средств израсходовали? Как нам избежать этого ужаса... эта бегущая дорожка так никогда не остановится! Мы все бежим и бежим, и кто знает, когда это кончится? - А что если бы вы унаследовали дом, которого никогда раньше не видели, - начал я. - И вот однажды приехали бы с ним познакомиться и обнаружили, что из его окон торчат... - Пушки! - изумившись, закончил за меня Иван. Откуда американец мог знать, что русский придумал для себя ту же метафору. - Пулеметы, артиллерийские орудия и ракеты, нацеленные через поле на другой дом, находящийся неподалеку. И что окна того другого дома тоже забиты пушками, направленными в противоположную сторону! Оружия в этих домах хватит, чтобы сотню раз убить друг друга! Что бы мы сделали, если бы нам вдруг достался такой дом? Он сделал мне жест рукой, чтобы я продолжил этот рассказ, если смогу. - Жить среди пушек и называть это миром? - произнес я. - Накупать все больше оружия только потому, что его накупает человек из дома напротив? С наших стен сыплется штукатурка, у нас протекает крыша, но пушки наши смазаны и нацелены друг на друга! - Интересно, в каком случае сосед выстрелит вероятнее всего, - если мы уберем из окон пушки, - вмешалась Лесли, - или если добавим новые? - Если мы уберем из наших окон несколько пушек, - ответила Татьяна, - так, что сможем убить его лишь девяносто раз, станет ли он в нас стрелять потому, что теперь сильнее нас? Я не думаю. Так что я уберу одну старую маленькую пушку. - Односторонне, Татьяна ? - спросил я. - Ни соглашения? Ни переговоров, длящихся годы? Ты собираешься разоружаться односторонне, в то время как у него есть пушки и ракеты, нацеленные в твою спальню? - Она вызывающе вскинула голову. - Односторонне! - Поступите так, - соглашаясь, кивнул ее муж, - а затем позовите его на чай. И угостите его маленьким пирожным, говоря при этом следующее: "Послушай, я на днях унаследовал от своего дяди этот дом, впрочем, как и ты унаследовал свой. Возможно, они недолюбливали друг друга, но у меня нет оснований для ссоры с тобой. У тебя тоже течет крыша?" Он скрестил на груди руки. - И что предпримет этот человек? Разве, съев наше пирожное, он вернется домой и пальнет в нас из пушек? - Он повернулся ко мне, улыбаясь. - Американцы - отчаянный народ, Ричард. Но неужели вы такие безумцы? Неужели ты, проглотив наше пирожное, придешь домой и откроешь по нам огонь ? - Американцы - не безумцы, - возразил я, - мы - хитрецы. Он искоса посмотрел на меня. - Вы убеждены, что Америка тратит миллиарды на ракеты и сложнейшие системы управления к ним? Это не так. Мы экономим миллиарды. Как, спросите вы?- Я поглядел ему в глаза, ни тени улыбки. - Как? - переспросил он. - Иван, на наших ракетах нет систем управления! Мы даже не ставим на них двигатели. Только боеголовки. А остальное - картон и краска. Еще задолго до Чернобыля мы осознали следующее: не имеет значения, откуда стартуют боеголовки! Он посмотрел на меня важно, будто судья. - Не имеет значения? Я покачал головой. - Мы, хитрые американцы, осознали две вещи. Во-первых, мы поняли, что где бы мы ни начали строить ракетную базу, это будет не пусковая площадка для наших ракет, а цель для ваших! Как только перевернута первая лопата земли, мы уже знаем, что с вашей стороны сюда нацелено пятьсот мегатонн. Во-вторых, Чернобыль был крошечной ядерной катастрофой, которая произошла в другой части мира. По мощности он равнялся не более чем сотой доле одной боеголовки, тем не менее, шесть дней спустя после этих событий мы в Висконсине выливали молоко, которое подверглось воздействию ваших гамма-лучей! Русский изогнул брови дугой. - Поэтому вы поняли... Я кивнул. - Если у нас друг для друга припасено по десять миллионов мегатонн, то какая разница, откуда они стартуют? Все погибнут! Зачем тогда тратить миллиарды на ракеты и управляющие компьютеры? Как только мы засечем первую советскую ракету, выпущенную по нам... мы взорвем Нью-Йорк, Техас и Флориду, и вы обречены! А тем временем, производя ракеты, вы подрываете свою экономику. - Я посмотрел на него лукаво, как койот. - Где мы, по-вашему, взяли деньги на строительство Диснейленда? Татьяна слушала меня с открытым ртом. - Совершенно секретно, - сказал я ей. - Мои старые приятели по Воздушным Силам теперь стали генералами Стратегического Ракетного Командования, лиственные в Америке ракеты, у которых настоящие двигатели, - это РОИ. - РОИ? - словно эхо повторила Татьяна, глядя на мужа. Оба они занимали высокие партийные должности, но никто из них не слышал о РОИ. - Ракеты Общественной Информации. Изредка мы запускаем одну из них, чтобы произвести эффект... - И все это вы снимаете четырьмя сотнями камер, - сказал Иван, - а потом показываете по телевидению не для американцев, а для нас! - Разумеется, - признался я. - Вас никогда не удивляло, что все изображения ракет в наших выпускам новостей напоминают одну и ту же ракету? Это и есть одна и та же ракета! Татьяна посмотрела на мужа, на лице которого, клянусь, не было и тени улыбки, и залилась хохотом. - Если КГБ нас подслушает, - спросил я, - и услышит только русскую часть нашей беседы, что они подумают? - А если ЦРУ подслушает американскую часть? - спросил Иван. - Если ЦРУ подслушает нас, - ответил я, - нам крышка! Они назовут нас предателями, выдавшими Главную Американскую Тайну в наши планы не входит бомбить вас, наш план состоит в том, чтобы разорить вас производством ракет. - Если наше правительство узнает... - начала Татьяна. - ...то ему вообще не нужно будет строить ракет, - продолжила за нее Лесли. - Вы можете сидеть здесь безоружными. Мы не сможем вас атаковать, потому что в наших ракетах вместо двигателей - опилки. Нет, мы конечно могли бы отправить их в Москву по почте, посылкой, прикрыв сверху для маскировки свистульками, но что в этом толку... - ...через шесть дней мы погибнем от нашей же радиации, - подхватил я. - Стоит сбросить на вас бомбы, и прощай футбол в понедельник вечером! Я обращаюсь к вам двоим, послушайте: первым правилом капитализма является Создание Потребителей. Вы что, могли подумать, что мы станем разорять, наших дорогих потребителей, что согласимся потерять доход от парфюмерной промышленности, от рекламной индустрии ради Бог знает чего? Он вздохнул, посмотрел на Татьяну. Она едва заметно кивнула. - У СССР есть свои собственные тайны, - сказал Иван. - Чтобы выиграть в гонке вооружений, нам нужна Америка, которая бы недооценивала нас, глядела бы свысока на наши перемены. Пусть в Америке думают, что для Советского Союза идеология важнее экономики. - Вы строите подводные лодки, - сказал я, - авианосцы. На ваших ракетах стоят рабочие двигатели. - Конечно. Но обратило ли ЦРУ внимание, что на борту наших новых подводных лодок нет ракет и что у них - стеклянные окна? - Он замолчал и снова посмотрел на жену. - Расскажем им? Она решительно кивнула в знак согласия. - От подводных лодок тоже может быть определенная польза... - начал он. - ...подводные экскурсии! - прибавила она. - Первая страна, которая доставит туристов на дно океана, разбогатеет на этом! - Вы думаете, мы строим авианосцы ? - спросил он. - Ну-ну, думайте. Это не авианосцы - это плавающие кварталы! Для тех, кто любит путешествовать, но не желает расставаться с домом. Это бездымные города с самыми большими в мире теннисными кортами, плывущие туда, где бы вам хотелось жить. Скажем, где климат потеплее. - Космическая программа, - продолжил он. - Знаете ли вы, сколько людей стоят в очереди на двухчасовой полет в космос, за любую цену, которую мы запросим? Скорее в Сибири наступит жара, - сказал он, улыбнувшись, словно довольный кот, - чем Советский Союз обанкротится! Настала моя очередь прийти в изумление. - Вы собираетесь продавать полеты в космос? А как же коммунизм? - А что ? - пожал он плечами. - Коммунисты тоже любят деньги. Лесли повернулась ко мне. - Что я тебе говорила? - А что она тебе говорила? - спросил Иван. - Что вы такие же, как и мы, - ответил я, - и что надо приехать к вам и самим в этом убедиться. - Для большинства американцев, - стала объяснять Лесли, - холодная война закончилась, когда по телевидению показали фильм, в котором Советы захватили Соединенные Штаты и установили у нас свои порядки. К тому времени, как фильм кончился, вся наша страна едва не умерла от скуки, мы никак не могли поверить, что где-то в мире может быть такая глупость. Нам захотелось посмотреть на все самим, и буквально за пару дней поток туристов в Советский Союз вырос в три раза. - Ну и как, у нас скучно? - спросила Татьяна. - Не настолько скучно, - ответил я. - Кое-что в Советской системе - действительно глупость, но некоторые американские политики тоже индейку в транс загонят. Остальное по обе стороны не так уж плохо. Каждый из нас выбирает, что для него самое важное. Вы жертвуете свободой во имя безопасности, мы жертвуем безопасностью во имя свободы. У вас нет порнографии, у нас нет законов о невыезде. Но никто еще не заскучал настолько, чтобы пора было покончить со всем миром! - В любом конфликте, - сказала Лесли, - можно защищаться, а можно учиться. Защита довела мир до такого состояния, что в нем невозможно жить. А что произойдет, если мы вместо нее выберем учебу? Вместо того, чтобы говорить я тебя боюсь, мы скажем ты мне интересен? - Нам кажется, наш мир очень медленно идет к тому, чтобы это стало возможным, - сказал я. Интересно, чему нас научит эта встреча, подумал я. Что Они - это Мы? Американцы - это русские, они же китайцы, они же африканцы, они же арабы, азиаты, скандинавы или индийцы? Различные выражения одного и того же духа, которые произрастают из разных выборов, различные повороты бесконечного узора жизни в пространстве-времени? Наш вечер незаметно перевалил за полночь, а мы все говорили о том, что нам нравится и что не нравится в двух суперсилах, которые так влияют на нашу жизнь. Мы сидели рядом, словно старые друзья, и чувствовали, что любили этих двоих всю нашу жизнь. Как все изменилось, когда мы познакомились с ними! После сегодняшнего вечера начать войну против Татьяны и Ивана Кирилловых было бы все равно, что сбросить бомбы на самих себя. Когда из шаблонного образа жителей Империи Зла они превратились в равные нам человеческие существа, в людей, которые, как и мы, изо всех сил пытаются строить разумный мир, исчезли все страхи, которые могли у нас по отношению к ним возникнуть. Для нас четверых бегущая дорожка остановилась. - У нас есть история о волке и танцующем кролике, - начал Иван, поднимаясь, чтобы изобразить нам ее в лицах. - Ш-ш-шш! - вдруг перебила его Татьяна, вскинув руку. - Слушайте! Он тревожно взглянул на нее. Из темноты за окном донесся глубокий медленный стон, словно город вдруг охватила боль. Завыли сотни сирен, их звук слился в одну мощную струю. Он грохотал, бился в окна. Татьяна вскочила на ноги, глаза - размером с блюдца. - Ваня! - закричала она. - Американцы! Мы подскочили к окну. По всему городу вспыхивали огни. - Этого не может быть! - вырвалось у Лесли. - Но это случилось! - воскликнул Иван. Он повернулся к нам, махнул рукой от боли и безысходности. Затем подбежал к шкафу, вытащил оттуда две сумки, одну из них вручил жене. Она подхватила с софы сонную Петрушку, запихнула ее в одну из сумок, и они выбежали из квартиры, оставив дверь открытой. Через секунду на пороге опять возник Иван, он посмотрел на нас недоуменно. - Чего вы ждете ? - закричал он. - У нас есть пять минут! Давайте бегом! Мы вчетвером пронеслись вниз по лестничным пролетам и выскочили в хаос, который творился на улице. Толпы перепуганных людей бежали в направлении метро. Родители с младенцами на руках, дети, цепляющиеся за плащи взрослых, чтобы не отстать, старики, отчаянно пытающиеся двигаться вместе с толпой. Одни в ужасе кричали, толкались, другие шли и бежали молча, зная, что все это бесполезно. Иван заметил, что толпа несется сквозь нас, ухватил Татьяну и выскочил из этой реки отчаявшихся. Он тяжело дышал. - Вы, вы, Ричард и Лесли, - сказал он, сдерживая слезы, безо всякого гнева и ненависти к нам. - Вы единственные, кто может отсюда выбраться. - Он остановился, чтобы перевести дыхание, помотал головой. - Не идите с нами. Возвращайтесь... обратно, откуда вы пришли. - Он кивнул, выдавив из себя улыбку. - Возвращайтесь в свой мир и расскажите им. Расскажите всем, что это такое! Пусть с вами этого не случится... С этими словами они нырнули в толпу и скрылись из виду. Мы с Лесли остались стоять на этой московской улице, полные беспомощного отчаяния. На наших глазах становился реальностью кошмарный сон. Нам было все равно, выберемся ли мы отсюда, останемся живы, или погибнем. Что толку рассказывать об этом в нашем мире, - подумал я. В вашем мире, Иван, это все тоже было известно, и тем не менее он совершил самоубийство. Пойдет ли наш по другому пути? Затем над городом громыхнуло, он содрогнулся и превратился в мириады брызг, стекающих по лобовому стеклу Ворчуна. Еще долго после взлета Лесли держала руку на ручке газа, и все это время никто из нас не проронил ни слова. Двенадцать - Почему ? - закричал я. - Что, черт возьми, так притягательно в убийстве себе подобного, что никто за всю историю мира так и не нашел более умного решения проблем, чем убить каждого, кто с ним не согласен? Неужели человеческий разум так ограничен? Неужели мы - все еще неандертальцы? "Бог испуган, Бог убивает!" Неужели это... Я не могу поверить, что все всегда были такими... идиотами. Что никто никогда... Я захлебнулся от бессилия и посмотрел на Лесли. По ее щекам текли слезы. То, что вызвало у меня бешеную ярость, ее повергло в глубокую печаль. - Татьяна... - всхлипнула она, в ее голосе звучала такая боль и обреченность, словно это на нас вот-вот должны были упасть бомбы. - Иван... Какие родные, светлые, веселые... и Петрушка... О, Боже! - Она разрыдалась. Не выпуская ее руки из своей, я взял управление самолетом на себя. Как я хотел, чтобы здесь была Пай! Что бы она сказала, увидев наш гнев и наши слезы? Черт возьми, подумал я, неужели, несмотря на все то прекрасное, чего мы можем достичь, невзирая на все то великолепное, чего многие уже достигли, все обязательно должно закончиться тем, что какой-то последний кретин нажмет на кнопку и всему наступит конец? Неужели во всем узоре не найдется никого, кто смог бы предложить что-нибудь лучше, чем... Я это услышал, или мне показалось? Поверни влево. Лети прямо, пот узор внизу не приобретет янтарную окрасу, Лесли не спросила, почему мы повернули и куда мы направляемся. Ее глаза были закрыты, но из них по-прежнему катились слезы. Я крепче сжал ее руку, чувствуя охватившее ее отчаяние. - Держись, малыш, - сказал я. - Мне кажется, на этот раз мы увидим, на что похож мир без войн. Это было недалеко. Я сбросил газ, поплавки коснулись воды, мир обратился в брызги и... Мы оказались в самолете, который летел, перевернувшись вверх брюхом, на высоте около шести тысяч футов. В следующее мгновение он ринулся прямо вниз. На какую-то долю секунды мне показалось, что это наша амфибия потеряла управление, но потом я понял, что это не Ворчун - мы неслись на полной скорости вниз в боевом самолете. Кабина была маленькой, и если бы мы с Лесли не были призраками, то никак не уместились бы рядом друг с другом позади пилота. Прямо перед нами, то есть прямо под нами, пятьюста футами ниже еще один боевой самолет вертелся в воздухе, отчаянно стараясь улизнуть. Я посмотрел сквозь наше лобовое стекло, и мурашки пробежали у меня по коже: этот самолет почти полностью попадал в рамку наводки, яркая точка прицела плясала в поисках его кабины. Мир без войн? После того, что произошло в Москве, нам предстояло увидеть, как чей-то самолет вот-вот разнесут в воздухе на кусочки. Одна моя половина сжалась от ужаса, другая бесстрастно наблюдала. Самолет не реактивный, заметила эта другая половина, это не Мустанг, не Спитфайр, не Мессершмидт, такого самолета, как этот, вообще никогда не существовало, военный летчик во мне тоже наблюдал, одобряя действия пилота. Хорошая техника полета, подумал я. Плавно ведет цель, подходя на расстояние прицельного выстрела, взмывает вслед за ней вверх, повторяет ее вращения, снова пикирует вместе с целью вниз. Лесли, затаив дыхание, застыла рядом со мной, ее глаза были прикованы к самолету под нами, к земле, со свистом несущейся нам навстречу. Я крепко обнял ее. Если бы я мог перехватить штурвал и увести наш самолет в сторону, если бы я мог сбросить газ, я бы сделал это. В кабине было чересчур шумно, поэтому обращаться к пилоту, поглощенному этим убийством, было бессмысленно. На крыльях самолета, что вертелся в нашем прицеле, были красные звезды Китайской Народной Республики. О, Господи, подумал я, неужели безумие охватило все эти миры? Неужели мы и с Китаем воюем? Со стороны китайский самолет был как две капли воды похож на спортивный того типа, на котором в авиа-шоу выполняют приемы воздушной акробатики. Снизу он был раскрашен к небесно-голубой цвет, сверху покрыт коричневыми и зелеными пятнами. Кроме того, несмотря на шум и динамичность событий, наш индикатор скорости показывал лишь триста миль в час. Если это война, подумал я, где же реактивная авиация? какой же это год? Изо всех сил стараясь уйти, цель заложила такой крутой вираж, что с кончиков ее крыльев сорвались струйки пара. Наш пилот повторил маневр, не желая прекращать преследования. Мы не чувствовали перегрузок, которые испытывал он, но сзади было видно, как его тело вдавило в кресло и как вместе с ним поехал вниз его шлем. Это я, - решил я. Я снова пилот. Проклятая армия! Сколько же еще раз я буду совершать одну и ту же ошибку? В этом мире я вот-вот кого-то убью .и буду сожалеть потом об этом до конца жизни... Цель резко ушла вправо, потом, отчаявшись, снова влево. Уже буквально на расстоянии прямого выстрела она оказалась точно в центре нашего прицела, и альтернативный я нажал гашетку на штурвале. В крыльях приглушенным фейерверком застрекотали пулеметы, и тут же из двигателя китайского самолета вырвалось облако белого дыма. Наш пилот произнес два слова. - Готов! - сказал он. - Почти... - Это был голос Лесли! Оказывается в кабине сидел не альтернативный я, а альтернативная Лесли! В поле прицела вспыхнула надпись: ЦЕЛЬ ПОВРЕЖДЕНА. - Черт возьми! - донеслось спереди. - Давай же, Линда!.. Она еще ближе подобралась к подбитому самолету и выпустила по ней длинную очередь. В кабине запахло порохом. Белый дым стал черным, из двигателя жертвы полилось масло, капли которого попали даже на наше лобовое стекло. ЦЕЛЬ УНИЧТОЖЕНА. - Есть! Все-таки есть! - воскликнула альтернативная Лесли. Из ее шлемофона до нас едва слышно донеслось: - Дельта Лидер, уходи вправо! Сейчас же! Немедленно! Уходи, вправо! Она, даже не обернувшись, чтобы посмотреть, где опасность, резко бросила штурвал вправо, словно от этого зависела ее жизнь. Поздно. В тот же момент наше лобовое стекло залила струя горячего масла из двигателя, из под обтекателя повалил дым. Двигатель чихнул раз-другой и заглох, пропеллер замер. В кабине прозвучал гонг, будто закончился боксерский раунд. В поле прицела зажглась надпись: СБИТ. Стало тихо, лишь снаружи доносился свист ветра, да дым клубами вырывался из двигателя. Я обернулся и посмотрел назад. За нами тянулся черный хвост. Самолет, двойник того, что мы сбили, только раскрашенный в желто-оранжевую шахматную клеточку, с рокотом обгонял нас. До него было не более пятидесяти футов. Его пилот засмеялся и помахал нам рукой, радостно при этом улыбаясь. Альтернативная Лесли подняла стекло своего шлема и помахала в ответ. - У, проклятый Хиао, - проворчала она. - Ты у меня еще получишь! Самолет проплыл мимо, на его борту под кабиной выстроились в ряд знаки одержанных побед нарисованные чем-то блестящим, они вспыхивали на солнце. Затем он задрал нос и в меньшом развороте ушел вверх, навстречу нашему ведомому, коршуном пикирующему на него, чтобы отомстить. Через полминуты оба самолета, описывая круги друг вокруг друга, скрылись из вида. Огня в кабине нашего самолета не было, дыма тоже почти не осталось, да и пилот наш выглядел чересчур спокойным для того, кто только что проиграл битву. - Дельта Лидер, отзовись, - раздался голос из шлемофона, в тишине он прозвучал громко. - Твоя камера отключена! Я здесь вижу по лампочкам, что тебя сбили. Скажи, что это неправда! - Сожалею, тренер, - ответила женщина-пилот. - Где-то выигрываешь, где-то проигрываешь, черт побери! Меня сбил Хиао Хиен Пинг. - Извинения, оправдания... Скажешь их своим поклонникам. Я поставил двести долларов на то, что Линда Олбрайт будет сегодня в тройке лучших асов, и вот так пролетел! Где ты приземляешься? - Ближе всего Шанхай Три. Могу зайти на Второй, если хочешь. - Третий подходит. Я назначу тебе вылет назавтра с Шанхай Три. Позвонишь вечером, ладно! - О'кей, - и она добавила виновато. - Извини меня. Голос стал мягче. - Всех не победишь. Небо было замечательным, лишь несколько по-летнему пушистых облаков парили в нем. Запас высоты у нас был достаточный, до аэродрома хватит. Даже учитывая заглохший двигатель и потеки масла на переднем стекле, посадка будет нетрудной. Она коснулась переключателя радиодиапазонов. - Шанхай Три, - произнесла Линда в микрофон. - Дельта Лидер Соединенных Штатов, юг-десять высота пять. Сбит, прошу посадки. Диспетчеры ждали ее запроса. - Дельта Лидер, даю посадку под номером два в безмоторной части, полоса два восемь правая. Добро пожаловать в Шанхай... - Спасибо. - Она вздохнула, откинулась на спинку кресла. Я, наконец, осмелился нарушить тишину. - Привет, - сказал я. - Ты не могла бы объяснить нам, что здесь происходит? На ее месте я, наверное, так подскочил бы от испуга, что вылетел бы из самолета. Однако Линду Олбрайт мой вопрос, кажется, не удивил. Она ответила, вся охваченная злостью, не задумываясь над тем, кто спрашивает. - Целый день пошел насмарку, - резко выпалила она, стукнув кулаками по приборной панели. - Считается, что я самая что ни на есть суперзвезда, а я только что принесла нам потерю десяти очков в Международном Полуфинале! Плевать мне на ведомого, на всех мне наплевать, я больше никогда... Я буду смотреть, смотреть, смотреть ц еще смотреть - назад! - Она выдохлась и тут вдруг прислушалась к своим собственным словам, резко обернулась, чтобы посмотреть назад - на нас. - Вы кто? Мы рассказали ей, и к тому времени, как она зашла на посадку, она уже настолько освоилась с тем, что мы сказали, словно жители параллельных Вселенных появлялись у нее в гостях как минимум раз в несколько дней. У нее все не выходили из головы эти десять очков. - Здесь это спорт? - спросил я. - Вы превратили воздушный бой в технический вид спорта? - Да, это так и называется - Авиа-Игры, - ответила она мрачно. - Но это не игра, это большой бизнес! Как только ты становишься хоть сколько-нибудь пилотомпрофессионалом, как сразу попадаешь на большое телевидение. В прошлом году я сбила его в Синглс, сбила Хиао Хиен Пинта в двадцатишестиминутном бою, черт побори! А только что позволила ему меня слопать лишь потому, что не смотрела по сторонам, и вот теперь я - вчерашняя новость. - Она в сердцах ударила по рычажкам шасси, словно это могло изменить то, что уже произошло. - Колеса вышли и стали на замки, - произнесла она вяло. В бою смотреть по сторонам - это задача ведомого, но наш ведомый предупредил об опасности слишком поздно. Китайский истребитель вышел прямо со стороны солнца совершенно открыто, и в первом же заходе ее сбил. Мы спланировали на посадочную полосу, колеса мягко скрипнули по бетону, самолет покатился и остановился у красной линии прямо возле рулежной дорожки. Над ним склонились шеи телекамер. Мы находились не столько в аэропорту, сколько на огромном стадионе. По бокам пары посадочных полос