Тематические сборники зарубежной фантастики  * Сборник зарубежной фантастики "Практичное изобретение" *  Джон Д.Пирс. Инвариантный --------------------------------------------------------------- Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974 OCR: Благовест Иванов --------------------------------------------------------------- Вам, разумеется, в основном известно все, что касается Хомера Грина. Значит, мне нет нужды рассказывать об этом. Я и сам многое знал, но тем не менее, когда мне довелось, одевшись по-старинному, попасть в этот необыкновенный дом и повстречаться с Грином, я испытал странное чувство. Сам дом, пожалуй, не назовешь таким уж необыкновен-ным - не больше, чем его изображения. Зажатый между другими зданиями XX века, он, вероятно, хорошо сохранился и не выделяется на фоне окружающих его старин-ных домов. Но несмотря на предварительную психологи-ческую подготовку, когда я вошел, ступил на ковер, уви-дел кресла, обитые ворсистой тканью, и принадлежности для курения, услышал (и увидел) примитивный радиоприемник (хотя мне было известно, что он воспроизводит старые записи) и, наконец, самое удивительное - смог взглянуть на разожженный в камине огонь, меня охватило ощущение нереальности. Грин сидел на своем обычном месте, в кресле, у огня. У его ног лежала собака. Я не мог забыть, что он, судя по всему, - один из ценнейших людей на Земле. Но чувство нереальности происходящего, навеянное окружающей обстановкой, владело мною по-прежнему, и сам Грин тоже казался мне нереальным. Я почувствовал острую жалость к нему. Ощущение нереальности не исчезло и потом, когда я представился. Сколько людей побывало здесь? Конечно, это можно было бы узнать заранее, из отчетов. - Я Кэрью, из Института, - сказал я. - Мы с вами никогда не встречались, но мне сказали, что вы будете рады меня видеть. Грин встал и протянул мне руку. Я с готовностью пожал ее, хотя этот жест был для меня непривычен. - Да, я рад вас видеть, - сказал Грин. - Я тут чуть-чуть вздремнул. Вся эта процедура вызывает что-то вроде легкого шока. Поэтому я и решил немного передохнуть. Надеюсь, что мои препарат будет действовать вечно. Садитесь, пожалуйста, - добавил он. Мы расположились у камина. Собака, вставшая было при моем появлении, снова улеглась и прижалась к ногам хозяина, - Вам, наверное, хотелось бы проверить мои реак-ции? - спросил Грин. - Да нет, это не к спеху, можно и позже, - ответил я. - У вас здесь так уютно. Отвлечь Грина было легче легкого. Он расслабился и стал смотреть в огонь. Не буду подробно излагать содержание нашей краткой беседы. Она воспроизведена в моей диссертации "Некоторые аспекты двадцатого века" (см. приложение А) и была, как известно, весьма непродолжительной. Мне очень повез-ло, что я получил разрешение на встречу с Грином. Как я уже упоминал, беседа, приведенная в приложе-нии А, продолжалась недолго. Материалы, сохранившиеся от XX века, намного более насыщенны, чем память Грина, содержание которой давно и подробно изучено. Как известно, рождению новых мыслей способствует не сухая ин-формация, а личный контакт, безграничное разнообразие возникающих ассоциаций и человеческая теплота, которая оказывает стимулирующее воздействие. Итак, я был у Грина и имел в своем распоряжении це-лое утро. Грин, как всем известно, ест три раза в день, а в перерывах между едой к нему допускается только один посетитель. Я испытывал к нему чувство благодарности и симпатии, но все же был несколько не в своей тарелке. Мне хотелось поговорить с ним о том, что ближе всего его сердцу. Разве это не естественно? Я записал и эту часть нашей беседы, но не стал ее публиковать. В ней нет ничего нового. Возможно, она тривиальна, но для меня она значи-ла очень много. Разумеется, это глубоко личное воспоминание. И все-таки мне кажется, что и для вас это будет небезынтересно. - Что послужило толчком к вашему открытию? - спросил я его. - Саламандры, - ответил он без тени сомнения, - саламандры. Отчет о его опытах, связанных с полной регенерацией тканей, как известно, давно опубликован. Сколько тысяч раз Грин повторял свой рассказ? Но клянусь, в моей запи-си есть некоторые отклонения от опубликованного отчета. Всетаки число возможных комбинаций практически бесконечно! Но каким образом явление регенерации оторван-ных конечностей у саламандр навело его на мысль о пол-ной регенерации частей человеческого тела? Почему бы, скажем, не добиться того, чтобы на месте зажившей раны появился не шрам, а точная копия первоначальной ткани? Как при нормальном метаболизме добиться регенерации тканей, причем без изменений, происходящих при старе-нии организма? Как в точности восстановить первоначаль-ную форму, и притом всегда и во всех случаях? Вам демонстрировали это на животных при прохождении обязательного курса биологии. Помните цыпленка, у которого с помощью метаболизма замещаются ткани, но они всегда остаются неизменными, инвариантными? Страшно пред-ставить, что то же самое может быть и у человека. Грин выглядел молодо, он казался моим ровесником. А ведь он родился в двадцатом веке... Рассказав о своих опытах, включая и последнюю при-вивку, которую он сделал накануне вечером самому себе, Грин стал пророчествовать. - Я уверен, - сказал он, - что действие препарата будет вечным. - Да, доктор Грин, - заверил я его, - действительно, это так. - Не к чему торопиться, - заметил он, - прошло слишком мало времени... - А вам известно, какое сегодня число, доктор Грин? - спросил я. - Одиннадцатое сентября тысяча девятьсот сорок третьего года, если вам угодно, - ответил он. - Доктор Грин, сегодня четвертое августа две тысячи сто семидесятого года, - сказал я ему серьезно. - Бросьте шутить, - сказал Грин, - если бы так бы-ло на самом деле, я был бы одет иначе, да и на вас была бы другая одежда. Разговор зашел в тупик. Я вынул из кармана коммуникатор и начал демонстрировать прибор, показав напоследок объемное изображение со стереозвуком. Грин наб-людал за моими манипуляциями со все возрастающим удивлением и восторгом. Сложное устройство, но человек эпохи Грина мог ожидать от будущего такого развития электронной техники. Казалось, Грин забыл о разговоре, из-за которого мне пришлось достать коммуникатор. - Доктор Грин, - повторил я, - сейчас две тысячи сто семидесятый год. Мы в двадцать втором веке. Он растерянно оглядел меня, но уже без недоверия. На его лице отразился ужас. - Несчастный случай? - спросил он. - У меня выпа-дение памяти? - Никакого несчастного случая не было, - сказал я. - Ваша память в полном порядке, только... Выслушайте ме-ня. Сосредоточьтесь. И я рассказал ему обо всем коротко, в общих чертах, так чтобы он мог поспевать за моей мыслью. Он с тревогой смотрел на меня, по-видимому, его мозг работал напря-женно. Вот что я ему сказал: - Сверх всяких ожиданий, ваш эксперимент удался. Ваши ткани получили способность восстанавливаться полностью без всяких изменений. Они стали инвариантными. Фотографии и точнейшие измерения показывают это с полной очевидностью, хотя прошло уже много лет, про-шли века. Вы точно такой же, каким были двести лет назад. За это время с вами происходили несчастные случаи. Но любые раны - и незначительные, и глубокие - зале-чиваются на вашем теле, не оставляя ни малейших следов. Ваши ткани инвариантны, и мозг ваш тоже инвариантен, точнее, инвариантны его клеточные структуры. Мозг мож-но сравнить с электрической сетью. Память - это сеть, катушки, конденсаторы, их соединения. Сознание - процесс мышления - не что иное, как распределение напряжений в этой сети и текущие в ней токи. Этот процесс сложен, но он носит временный характер. Выражаясь языком элек-тротехники, это переходный процесс. Память же изменяет саму структуру мозговой сети, влияя на все последующие мысли, то есть на распределение токов и напряжений в се-ти. В вашем мозгу сеть никогда не изменяется. Она тоже инвариантна. Иными словами, можно провести аналогию между мыслительными процессами и работой реле и переключательных устройств в вашем XX веке, сравнить память со схе-мой соединения отдельных элементов. В мозгу всех остальных людей схемы соединения элементов с течением времени изменяются, элементы соединяются и разъединя-ются, появляются новые соединения, соответствующие из-менениям в памяти. В вашем же мозгу схема соединений никогда не меняется. Она инвариантна. Другие люди могут приспосабливаться к новому окру-жению, узнавать, где лежат необходимые вещи, изучать расположение комнат, адаптироваться к внешней среде, но вы этого не можете, потому что ваш мозг инвариантен. Вы связаны привычками с этим домом, он остался точно таким же, как в тот день, когда вы испытали на себе свое средство. Ваш дом вот уже двести лет как держат в полном порядке, подновляют, чтобы вы могли в нем жить, не ис-пытывая никаких неудобств. Вы здесь живете постоянно, с того самого дня, как ваш мозг стал инвариантным. Не думайте, что вы ничем не отвечаете на заботу о вас. Вы, быть может, являете собой самую большую ценность в мире. Утром, днем и вечером - три раза в день - вас разрешают посещать тем немногим счастлив-цам, которые заслужили эту честь или нуждаются в вашей помощи. Я изучаю историю. Я пришел, чтобы увидеть двадцатый век глазами интеллигентного человека этого столетия. Вы необыкновенно умный, блестящий человек. Ваш разум изучен лучше, чем любой другой. Трудно найти человека, превосходящего вас по силе мысли. Мне бы хотелось, что-бы ваш могучий мозг, соединенный с огромной наблюда-тельностью, помог мне в исследовании XX века. Я пришел поучиться у вашего мозга - свежего источника, не заблокированного, не измененного прошедшими годами, остав-шегося точно таким же, каким он был в тысяча девятьсот сорок третьем году. Но речь не обо мне. К вам приходят выдающиеся исследователи-психологи. Они задают вам вопросы, затем повторяют их, слегка изменив, и внимательно наблюдают за вашими реакциями. При этом каждый последующий эксперимент не искажается вашими воспоминаниями о предыдущем, Когда цепь мыслей у вас прерывается, в ва-шей памяти не остается никакого следа. Ваш мозг по-преж-нему, инвариантен. Поэтому психологи, которые в других случаях могут делать только самые общие выводы из про-стых опытов на многих индивидуумах, сильно отличающихся друг от друга, неодинаково подготовленных и по-разному реагирующих на раздражители, в вашем случае наблюдают изменения реакций при малейших изменениях стимулов. Кое-кто из этих ученых доводил вас до шока, но вы не в состоянии сойти с ума. Ваш мозг не может измениться. Он инвариантен. Вы представляете такую ценность, что, кажется, без вашего инвариантного мозга человечество вообще не смог-ло бы прогрессировать. И все-таки мы больше никому не предложили произвести на себе такой эксперимент. На животных - пожалуйста, Взять хоть вашу собаку. Вы пошли на это сознательно, но ведь вы не представляли, каковы будут последствия. Вы оказали человечеству громадную услугу, не сознавая этого. Но мы уже не имеем права повторять такой опыт. Голова Грина опустилась на грудь. Лицо его было озабоченным. Казалось, он искал утешения в тепле, идущем от камина. Собака, лежавшая у его ног, зашевелилась, и Грин взглянул на нее, неожиданно улыбнувшись. Я знал, что ход его мыслей был прерван. Переходные про-цессы затухали в мозгу. Наше свидание начисто исчезло из его памяти. Я встал и тихонько вышел, не дожидаясь, пока он поднимет голову.
Джон Рэкхем. Обновитель --------------------------------------------------------------- Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974 OCR: Благовест Иванов --------------------------------------------------------------- Кому не известны все эти прописные истины - от люб-ви до ненависти один шаг, смех и слезы живут рядом и так далее? А ведь то же самое можно сказать и об удаче. Во вся-ком случае, по отношению ко мне. Я один из тех, кому веч-но не везет, и это несмотря на такие-возможности, которые любого другого поставили бы на одну доску с Наффилдом или Рокфеллером. Чем только я не занимался: пробовал свои силы в электронике, машиностроении, гипнотерапии, экспериментальной химии, был коммивояжером и даже один сезон разъезжал с цирковой труппой. И ради чего? Старался зашибить деньжат побольше, чем я потрачу на будущей неделе. И, представьте, мне это ни разу не уда-лось. Фред прозвал меня циником. Но когда вы познакоми-тесь с моей жизнью, вы вряд ли меня осудите. Сейчас мы с Фредом компаньоны, занимаемся "внедрением", как го-ворят интеллектуалы. То есть я пытаюсь убедить людей, что у пас есть товар, который нужен им до зарезу. Посмот-рите-ка наш номер по телеку - по-моему, это здорово. Все это выглядит, как мы расписываем. Но мне даже не ве-рится, что так пойдет и дальше. Все это добром не кончит-ся. Это у меня всегда так. Откровенно говоря, точит нездо-ровое любопытство - страшно хочется узнать, каким блю-дом угостит меня рок на этот раз. Вот за это Фред и зовет меня циником. Он-то совсем другой. Неисправимый оптимист, каким я был когда-то. Если б я дал себе волю, то проливал бы по этому поводу горькие слезы. Эх, не надо бы Фреду ввязываться в это дело: он женат, счастлив в браке, ему бы какую-нибудь постоянную работу, без всяких неожиданностей. Впрочем, это для него не так уж важно: миссис Фред сама зараба-тывает, и притом неплохо. Кстати, и нашим теперешним процветанием мы обяза-ны блестящей идее, которая пришла в голову миссис Фред. Поэтому и о ней стоит сказать несколько слов. Она ведет раздел советов страдающим от несчастной любви в одном из крупнейших журналов для женщин и по-настоящему предана своему делу. Мимоходом я хотел бы опровергнуть старые басни насчет того, что подобные советы сочиняют пожилые джентльмены с бакенбардами, курящие трубки и насквозь пропахшие прокисшим элем. Вздор! По крайней мере, в данном случае. Миссис Фред - это вам не кто-нибудь! Да, о ней одной стоит написать целую книгу. Может, я когда-нибудь и напишу, потому что я ею просто очарован. Только поймите меня правильно - все это совершенно невинно. Она высокая, брюнетка, грациозна, а главное, в ней бездна того, что у актеров называется шармом. Она прекрасна той красотой, которая постепенно берет вас в плен. При этом она наивна! И к тому же упряма! Никогда не встречал столь ребячливой и простодушной женщины. Ни капли лукавства, лживости; никогда ей и в голову не придет помыслить о ком-то дурно. Устоять против нее в споре просто невозможно. Один бог знает, как они с Фре-дом составили пару: он маленького роста, легкомысленный, болтливый, и в голове у него вечно роятся самые дикие мысли, которые когда-либо рождались на свет. Впрочем, такие пары возникают сплошь и рядом. Вот почему теперь я могу рассказать об одной встрече субботним вечером два месяца назад. Мы сидели втроем в их гостиной, лениво поглядывая на экран телека, посмеиваясь над нелепой рекламой, и чувствовали себя какими-то опустошенными. - Голова как пустая бочка, - простонал Фред, будто удивляясь, что такое возможно. - Неужели у меня когда-нибудь бывали мысли? Мне пришлось признаться, что я нахожусь в таком же незавидном состоянии. Мы загрустили. Миссис Фред, кото-рая сидела в сторонке и что-то вязала, вкладывая в это не-хитрое занятие бездну грации, благосклонно улыбнулась нам. - Просто вы разбрасываетесь своими идеями, - тихо сказала она. - Вот мой дед - признаться, чудаковатый был старик - записывал все свои мысли в книгу. Он говаривал, что, если потрудиться и облечь мысли в слова, они приоб-ретают некую основательность. Считал, что таким путем они набирают вес. Чудные рассуждения, правда? - А по-моему, в этом что-то есть, - возразил я. - Для большинства людей написанное слово убедительнее. Вспом-ните, сколько раз вы слышали: "Но это же черным по белому написано, я сам читал!" И, знаете, верят, что это совершенно меняет дело. - Дед всегда утверждал, что он гений, - сказала она. - Он и правда был изобретатель. Фред, помнишь "искусственную радугу"? Теперь-то все знают про эту ра-дугу, хотя мало кто понимает механизм ее действия. Тут каким-то образом использован стробоскопический эф-фект - это я знаю точно. Поверхность, покрытая такой краской, подвергается действию обычного электрического света и при частоте тока пятьдесят герц выглядит серова-той. Но увеличьте частоту тока, и вы получите любой цвет спектра, от инфракрасного до ультрафиолетового. Голли-вуд сделал на этом хороший бизнес. Такой краситель ис-пользуют для задников и всяческих световых эффектов - вы можете это увидеть в любом лондонском театре. - Так вот отчего ваша семья разбогатела! - восклик-нул Фред. Теперь он был весь внимание. - А не изобрел ли твой дедушка еще чего-нибудь? - Ну разумеется, - улыбнулась она. - Но он больше ничего не продавал. Он говорил: если кому-то что-то действительно нужно, пусть сам и изобретет. Он только записывал свои мысли в книгу, о которой я вам рассказала. Бывало, придумает что-нибудь - запишет, смотришь - уже занялся другим. Чудесный был старик. - А ты не знаешь, где сейчас эта книга? - как бы невзначай спросил Фред. Она улыбнулась ему и поднялась с места. - Я ее положила вместе со всяким старьем. Если хочешь, сейчас принесу. И она грациозно выплыла из комнаты. Фред не изменил позы, но я почувствовал, что он весь напрягся. - Спокойнее, старик, - посоветовал я, протягивая ему сигарету. - Конечно, я готов отнестись к дедушке, с должным почтением и все такое, по, сдается мне, он был немно-го того... Не обольщайся на этот счет... - Но ведь искусственную радугу придумал он! - Да, но это самая непонятная вещь на свете! Я пробовал разобраться в формуле - она просто бессмысленна. - И все же она пошла в ход. Для меня этого вполне достаточно, мой дорогой. Я слышал странные россказни про этого предка. На старости лет мозги у него совсем раз-мягчились: занялся метафизикой, оккультными науками и прочим вздором. Но ведь то же самое произошло и с Ньютоном. И все же дедова радуга пошла в ход! А нам с тобой не приходится особенно привередничать... Она вернулась с книгой. Это был здоровый толстенный том в кожаном переплете, и пахло от него прокисшим кле-ем и сыростью. Страницы были сплошь исписаны нелепым паучьим почерком - ничего подобного я в жизни не видывал. Конечно, Фред кое в чем прав: мы не в таком положе-нии, чтобы привередничать. Но, взглянув на эти иерогли-фы, я застонал. Усмотреть в этом смысл было не легче, чем в следах мухи, побывавшей в чернильнице. Я продолжал вглядываться и с третьего захода понял, что все это было написано на разных языках. То тут, то там мне удавалось разобрать латинские, немецкие и французские слова и еще какие-то на совсем неведомых языках. Английские вкрапления, видимо, представляли собой советы по части само-усовершенствования: как возвыситься духом, как встре-титься с мировой сверхдушой и тому подобное. Очень скоро я по горло насытился этой духовной пищей. Я нашел в книге две-три формулы, но сложные математические объяснения к ним были написаны по-фран-цузски, а мой интерес к этому языку исчез с окончанием школы. Очень скоро я потерял терпение и снова уткнулся в телек, предоставив Фреду барахтаться в одиночестве. Он владел французским примерно так же, как и я, но про-должал упорствовать, щурясь на паучьи следы и что-то бормоча про себя. Через несколько минут он спросил: - Вот... Как ты думаешь, что может значить rajuster? Это звучит, как readjust - исправлять, что-то в этом роде. - А почему ты спрашиваешь? - Потому, что, если я не ошибаюсь, здесь есть форму-ла, связанная с этим. Взгляни-ка! Если вы воображаете, что я приведу здесь сейчас саму формулу, то вы еще наивнее, чем была миссис Фред до этой истории. Скажу только, что, порядком попотев и поворочав мозгами, поспорив и полистав дешевый разговорник, который мне удалось купить для этой цели, мы состряпали что-то вроде перевода. Выходило, что Фред совершен-но прав. Перед нами была, видимо, формула соединения, способного "исправлять"... Новое патентованное средство?.. Нечто универсальное?.. Называйте как угодно. - Все ясно, Фред, это просто бредни! - То же самое говорили и про радугу! - Что верно, то верно! И, знаешь... такие штуки всег-да идут у публики нарасхват. Формула вполне пристойна. Насколько я понимаю, в ее составе нет ядов, хотя некото-рые ингредиенты довольно странные. Мы могли бы полу-чить это соединение в какой-нибудь крупной лаборатории... Поначалу все казалось совсем простым. Формула действительно имеет пристойный вид. Я хочу сказать, что в ней нет ничего несуразного, вроде вздоха безумца, левой зад-ней лапы кривого кролика с кладбища - ничего в таком духе. Но теперь осторожность стала неотъемлемой частью моей натуры. - А нет ли там формулы антидота, Фред? Он только громко фыркнул, но я дал понять, что со мной этот номер не пройдет. Заставил его вчитаться. Мы оба вчитывались. Я не записываю все своп мысли, подобно деду миссис Фред, но это вовсе не значит, что у меня их нет. Мы потеряли уйму времени, пока не обнаружили, что это французское слово conterpoison как раз и значит "анти-дот". А мы-то думали, что "антидот" - французское сло-во... Удивляться тут нечему! Я сам знаю множество лю-дей, которые уверены, что "меню" - тоже французское слово. Так или иначе, мы перевели все, связанное с этой вто-рой формулой, и убедились, что она выглядит тоже вполне пристойно. Поэтому я переписал обе в свою записную книжку. Эти формулы сопровождали устрашающие мате-матические выкладки, но по части цифр я не мастак, а по-тому опустил их. Математическим гением в пашей группе был Фред. Покажите ему издали задачку с цифрами - и он побежит за ней, забыв надеть шляпу. Но на этот раз он все предоставил мне. Вот и пришлось попотеть. На это ушла целая неделя. Надо было придумать, как самому изготовить смесь в количестве, достаточном для испытания. Не хотелось впутывать в это дело какого-нибудь химика, который будет во все совать свой длинный нос. Я уже бывал в таких переделках. Мне все известно за-ранее. Я разбил формулу на части и каждую изготовил отдель но. Это давало известную гарантию: ничего не случится, пока все вместе не будет растворено в воде, В конце концов в моем распоряжении оказались три бутылки вместимостью в двенадцать унций каждая, снабженные этикетками "А", "В" и "С" и наполненные серо-вато-зеленым порошком. По моим расчетам, достаточно было смешать их содержимое в определенных соотноше-ниях, и вы получали то, что нужно. Все это время Фред надоедал мне телефонными звонками, излагал заумные планы, как мы это будем рекламировать. Его совершенно не заботило, будет ли смесь действовать как надо. Даже миссис Фиггинс - моя квартирная хозяйка, очень терпе-ливая женщина, начала проявлять признаки недовольства, поскольку каждые полчаса ей приходилось звать меня вниз к телефону. Но я был осторожен. Хотелось прежде всего убедиться в том, что все три вещества смешиваются. Для начала хоть в этом. Затем, если все пойдет как надо, я намеревался осу-ществить эксперимент и использовать для этой цели хо-зяйского кота - толстую и ленивую тварь, которая почти все свое время проводила, разлегшись на единственной ступеньке, куда не падал свет. Я всякий раз рисковал сломать себе шею, когда, поднимаясь или спускаясь по лестнице, пытался перешагнуть через кота. Так вот, Тибби - а это прозаическое имя принадлежало именно ему - предстояло, возможно, стать мучеником науки. Наконец я поставил в раковину умывальника пустую банку из-под джема. Насыпал туда порошка из трех буты-лок, перемешал стеклянной палочкой и тоненькой струй-кой пустил воду. Помешивая содержимое, я наблюдал за ним. Сначала жидкость сделалась темно-красной, затем, по мере добавления воды, стала розоветь. Ничего особенного не происходило. И вдруг очень тихо, без всяких там бур-лений, раствор стал кристально прозрачным, булькнул... и ушел в сточное отверстие. А я машинально продолжал по-мешивать стеклянной палочкой... помешивать ничто! Потому что от банки из-под джема не осталось никаких следов. Битых пять минут я как дурак стоял неподвижно, вместо того чтобы поскорее убраться подальше - ведь я был уверен, что вот-вот раздастся взрыв и трубу разорвет. Но ничего не произошло. Я постарался привести в порядок свои мысли. Прежде всего я предположил, что смесь растворила банку из-под джема! По одному этому можете судить, как я был потрясен. Потом до меня дошло, что я все еще держу стеклянную палочку и она целехонька. Зна-чит, моя догадка неверна. Но что же тогда случилось, черт побери?! Я додумался только до одного - повторить опыт, на этот раз взяв более слабый раствор. Порошка поменьше, а банку побольше. На моих дешевеньких весах я мог отве-сить только вдвое меньше порошка - точнее не получа-лось. А вот банки вдвое больше у меня не было. Пришлось обратиться к миссис Фиггинс. Она принесла мне огромный сосуд, о назначении которого я не осмелился и помыслить. Он был украшен цветами, купидонами и полустертой надписью "Сувенир из Блекпула". Я был вынужден преду-предить хозяйку, что сосуд может оказаться поврежденным или вовсе разбитым, но она только фыркнула в ответ. - Голубчик вы мой, - сказала она, - да в августе бу-дет ровно тридцать лет, как он у меня. Уж признаюсь, сколько раз я старалась будто ненароком разбить его, про-клятущего. Просто так его кокнуть мне совесть не позволя-ет, очень уж он нравился моему Альберту, тот только им и пользовался. А я и видеть не могу это уродство, ну просто не могу. Сколько ни пробовала ронять, от него только оско-лочки отламывались, и больше ничего. Так что не беспо-койтесь, дорогой! Век бы мне его не видеть!.. И вот, взяв половинную порцию порошка, я налил в сосуд воды и, чувствуя себя очень глупо, принялся помешивать раствор на расстоянии вытянутой руки. Ничего не произошло. Битых полчаса я мешал розовую жидкость, запахом напоминавшую сосновую эссенцию, применяемую для дезинфекции. Все это время я размышлял, не ослабла ли моя деловая хватка. Наконец я потерял терпение, вы-лил жидкость, вымыл горшок и в полном недоумении понес его обратно к миссис Фиггинс. Она первая заметила это. - Ух ты! - воскликнула хозяйка, держа сосуд на весу и разглядывая его со всех сторон. - Разрази меня гром, если он не стал опять совсем как новенький. Тут и я заметил, что позолота снова заблестела, все краски стали свежими и яркими, трещин и царапин в глазури как не бывало. Горшок и в самом деле выглядел совсем как новенький. Миссис Фиггинс вперила в меня пристальный взор, глаза ее расширились и округлились. - Небольшое изобретение, над которым я сейчас работаю, - поспешно пробормотал я. - Еще не все отлажено... Пока это секрет... Пожалуйста, миссис Фиггинс, никому ни слова. И, пошатываясь словно лунатик, я стал подниматься по лестнице, гадая, чего же мы добились на этот раз. Все ис-правляющее средство?.. Так, да не так... "Исправитель" - он все исправлял с лихвой. А мы-то думали, что нашли панацею от всех болезней! И почему только этот старый болван не мог писать на обыкновенном английском? Повернул я себя с небес на землю - что все-таки произошло с банкой из-под джема? Сложная проблема! И решить ее предстояло мне одно-му. Но тут я сообразил, что это не совсем так. У меня есть компаньон! Почему же только мне расхлебывать эту кашу? Я и так уж слишком многое делал сам! После этого я приготовил с полдюжины порций сухого порошка, который высыпал в шесть стеклянных трубочек, в каких продают таблетки от головной боли. У меня всегда в запасе куча таких трубочек. Затем отправился к Фреду, Они живут в пригороде, в симпатичном старинном доме с отдельным участком. Кажется, дом достался жене Фреда в наследство. Я шел по садовой дорожке и в тысячный раз думал о том, какой же Фред обалдуй, если он согласился стать моим компаньоном. И как всегда, отвечал себе, что это, быть может, совсем не глупость, может, ему просто плевать, как пойдет дело - станет процветать или лопнет. Другое дело - я. Мне надо было зарабатывать на хлеб с маслом или джемом. И тут я снова вспомнил о проклятой банке из-под джема! Я подробно рассказал Фреду обо всем, Сначала он удивился так же, как и я. А миссис Фред просто сидела и слу-шала, точь-в-точь нежная, снисходительная мамочка, лю-бующаяся на двух своих малышей, которые пытаются пус-тить пыль в глаза. Меня это бесило, да еще как! - Может быть, тут имеет значение температура, - предположил Фред, с хмурым видом встряхнув одну из трубочек. - Может, та, первая порция воды застоялась в кране и была нагретой или что-нибудь в этом роде?.. - Ну и что? - А то, что попробуем растворить порошок в горячей воде и посмотрим, что получится. - Ладно, только возьмем сосуд побольше. При условии, что тут действуют обычные законы, тепло ускорит реакцию, если здесь вообще происходит реакция... впрочем, я бы не стал биться об заклад, что она происходит... В конце концов Фред, проявив недоступную мне широ-ту натуры, предложил использовать ванну. Мне бы никогда не пришла в голову подобная мысль. А ему это представи-лось само собой разумеющимся. Мы налили полную ванну горячей воды, высыпали в нее целую трубочку порошка, вода порозовела, и мы почувствовали запах хвои. И все тут! Подождав немножко, разочарованный Фред стал предла-гать один план за другим Нет ли у меня какого-нибудь старья, чтобы не жалко было бросить в ванну? Посмотрим, не станет ли оно поновей? У меня ничего такого не было, разве что собственная голова, но я предпочитал носить па плечах прежнюю, хотя и дырявую голову. Пусть лучше поищет у себя какую-нибудь рухлядь. - Ничего такого у нас нет. А не попробовать ли нам жидкость из ванны на вкус? Я без колебаний отверг это предложение. По правде говоря, мне и запах-то не очень нравился, а о том, чтобы взять эту воду в рот, не могло быть и речи. Вода в ванне постепенно остывала, зато отношения на-ши все более накалялись. Фред было совсем собрался выдернуть затычку, произнеся при этом краткую речь, отнюдь не восхвалявшую мою предприимчивость. Миссис Фред стояла рядом с нами, наблюдая за опытом. Только я собрался проехаться насчет ее мужа - я-де не заметил, чтобы он сам жаждал сделать глоток-другой, - как она вклини-лась в наш разговор. - Мне пришла в голову одна идея, - ласково сказала миссис Фред, и мы оба заткнулись. - Возможно, дедушка думал о втираниях, о лосьоне, жидкой мази или о чем-то в этом роде. Смесь пахнет, как дезинфицирующее средство... - И что? - выдохнули мы разом. - Я, пожалуй, сейчас приму ванну. Что бы вы стали делать на нашем месте? Мы умоляли, бранились, спорили, протестовали. Разве что не применяли грубой силы. Нельзя же, в самом деле, насильно вытащить грациозную и прекрасную женщину из ее собственной ван-ной комнаты. Во всяком случае, я не мог себе этого позво-лить. Ее доводы были неоспоримы. Ванна наполнена теп-лой приятной водой. И в это время дня она всегда купа-ется. Раствор хорошо пахнет, а ее милый дедушка никогда не придумал бы ничего, что может повредить людям, - в этом она уверена. Услышав последнее утверждение, я чуть не взвыл. Дед-то был явно чокнутый, но как ей об этом скажешь?! Конечно, она настояла на своем. А мы потерпели пораже-ние. Еще хуже было то, что нам пришлось убраться прочь. Нельзя же вести протокол опыта, когда совершенно очаровательная женщина принимает ванну, ведь правда? На-учные исследования тоже имеют свои пределы, и в данном случав мы до них дошли. Поэтому, все еще препираясь, мы неохотно вынуждены были отступить и предоставить мис-сис Фред ее собственной судьбе. Мы медленно спустились вниз. - Фред, - сказал я в отчаянии, - давай-ка еще раз просмотрим записи в книге старого психа. Может, мы пропустили что-нибудь. Вдруг мы найдем отмычку?! Черт по-дери, он-то должен был знать, что к чему, Только мы сошли с последней ступеньки, как Фред схватил меня за руку. - Тихо!- скомандовал он.- Ты что-нибудь слы-шишь? Я прислушался и, конечно, услышал. - Похоже, что плачет ребенок! - Плачет, - ухмыльнулся Фред. - Орет как зарезанный, словно... Совершенно верно. Мы затаили дыхание. Нам обоим пришла в голову одна и та же мысль. Дом стоит в стороне от других, соседей поблизости нет, значит, плачущий младенец здесь... наверху. Значит, он в ванной!.. Когда Фред высаживал дверь, я отстал от него всего на один прыжок. О, я знаю, мне не следовало врываться в ванную, но я ринулся за ним и увидел, что в воде, ставшей те-перь прозрачной как горный хрусталь, еле держится на ногах маленькая девочка девяти - ну, десяти месяцев от роду, не больше. Чтобы не упасть, она смертельной хват-кой уцепилась за висячую мыльницу и яростно вопила. На миг Фред и я просто оцепенели. Потом он бросился к ванне и выхватил из нее малышку, а я закутал ее в поло-тенце. Следующий кадр я увидел совсем вблизи. Малют-ка сжала пальчики в кулачок и решительно заехала Фре-ду по носу - явно нарочно. После этого у меня не осталось сомнений. - Ты думаешь то же, что и я?.. - бормотал Фред, пока мы спускались в гостиную. При этом он вел себя как забот-ливый папаша. - Ведь это... миссис Фред, да? Мне пришлось согласиться. - Похоже, в ванной же больше никого нет, я своими глазами видел... Невероятно, конечно, но... Я пожал плечами. Младенец снова заорал. - И что теперь делать? - Понятия не имею! Давай попробуем опять загля-нуть в эту проклятую книгу. Только мы раскрыли ее, я понял, в чем наша ошибка. Скажите, если угодно, что сработало подсознание. Теперь я ясно увидел, что здесь написано не rajuster, а rajeunir. Обратившись к словарю, мы узнали, что это означает "омо-лаживать". Я честил Фреда, он поносил меня, затем мы, объединившись, ополчились на дедушку и его отвратительный почерк. Теперь, когда разобрались, что к чему, стали понят-нее и цифры. Дедушка и не думал утверждать, что потра-тил двадцать пять лет на совершенствование своего изобре-тения, как мы считали раньше. Он, оказывается, написал, что его состав отбрасывает предметы на двадцать пять лет назад или что-то в этом роде. Ну конечно! Я знал, что ме-сяца через два миссис Фред собиралась отметить свой два-дцать шестой день рождения. Когда Фред понял, что все это значит, он чуть не поседел от горя. И тут я вспомнил о составе conterpoison. Как человек предусмотрительный, я уже изготовил его. Противоядие состояло из порошков "Л" и "С" с примесью обычной питьевой соды. Насколько я мог разобрать ужасный почерк деда, состав оказывал сильное воздействие на концентра-цию ионов натрия в живых тканях. Итак, ключ у меня в руках. Я торопливо объяснил это Фреду и убежал, бросив его с ребенком на руках. Вернувшись в свои меблированныe комнаты, я заполнил таинственной смесью весь запас трубочек. Затем схватил такси и опять помчался к Фреду. Приближалась полночь. Я отсутствовал около двух часов, и за это время Фред явно постарел. Впрочем, ничего удивительного здесь не было. - Ты уверен, что это моя жена? - застонал он, показывая следы укусов и царапины на руках и лице. - У нее отвратительный характер! Галстук его сбился к уху, волосы торчали во все сторо-ны. Впервые в жизни он выглядел как муж, находящийся под башмаком у жены. Притом у жены-младенца! - Может, она отвыкнет от дурных привычек, когда подрастет, - пошутил я. Фред даже не улыбнулся. Мне тоже было не очень-то смешно. Мы поднялись наверх. Я пустил воду из крана, попробовав ее локтем - это я вычитал в романах, - и высыпал в ванну антидот. На этот раз вода помутнела, приобрела золотистый оттенок и слегка запахла йодом. Фред прижимал младенца к себе, он колебался. Я не осуждал его. Но что еще оставалось делать? Он развернул полотен-це и на вытянутых руках опустил крошку в воду. Малютка отбивалась изо всех сил. Вдруг раздался всплеск и крик, который сразу же перешел в бульканье. - Я уронил ее в воду! - завопил Фред, делая отчаян-ные попытки выудить ребенка. - Она утонет... Я бросил полотенце, ринулся на помощь и тут же отпрянул: в ванне стояла миссис Фред и гневно глядела на нас. Такого выражения на ее лице я еще никогда не видел. - Не смей тыкать меня в ребра!- взвизгнула она, стараясь отдышаться. Вода стекала с ее спутавшихся волос. Мы так никогда и не узнали, как именно миссис Фред хотела нас обозвать, ибо в этот миг она сообразила, что стоит по колено в прозрачной воде совершенно голая. Она вся съежилась, по-краснела с головы до пят и погрузилась в воду. Мы опрометью выскочили вон. К тому времени, когда она появилась вновь, мокрая и взбешенная, мы о ней и думать забыли. Накопец-то мы разобрались, что означают проклятые цифры в книге; я ведь уже говорил вам, что Фред - прирожденный матема-тик. Он весь погрузился в эти причудливые каракули, что-то чиркая карандашом и непрестанно бормоча себе под нос. Результаты получились поразительные. Для удобства мы обозначили один состав знаком "минус", другой - знаком "плюс". Растворенные или нерастворенные, они действо-вали одинаково, хоть и разнонаправленно: отправляли на двадцать пять лет вперед или назад. Но если их соеди-нить, то... - Мы добьемся заданного сдвига во времени, понима-ешь? - Фред прямо искрился энтузиазмом, и на этот раз я разделял его чувства. - Если подобрать правильные про порции для смеси порошков, можно будет отодвигать вре-мя на любой срок в пределах двадцати пяти лет. Тут-то на нас обрушилась мечущая громы и молнии миссис Фред. - Вот два придурка! - бушевала она. - Я могла утонуть, а вам все трын-трава... Меня поразило, как изменился ее нрав. Фред был слишком поглощен делом и не заметил этого. - Хватит! - резко оборвал он ее.- Лучше пошевели мозгами. Подыщи несколько однотипных предметов, чтобы срок их изготовления был известен. Но он должен быть разным. Займись-ка этим побыстрее. Фред превзошел Цезаря, отдающего приказы: она ста-ла покорной, как овца, ушла и принесла то, что нужно, раньше, чем я сообразил, чего он хочет. Однотипные предметы, изготовленные в разное, но точно известное время?.. Я и за тысячу лет не додумался бы, что же взять, а она за десять минут разыскала кучу старых газет, начиная со вчерашней и кончая выпуском трехмесячной давности. Потом мы вынули из серванта редчайший старинный хрусталь. Это были фамильные вещи, доставшиеся по наследству: можно гарантировать, что они не растворятся в воз-духе. Мы стали взвешивать и отмерять в хрустальные сосуды небольшие дозы порошка, а затем торжественно налили туда чистую водопроводную воду. Если бы кто-нибудь застал нас за этим занятием, нас бы тут же, без всяких разговоров, отправили в желтый дом. Но все это были пустяки. Главное началось, когда мы опустили вырезку из самой старой газеты в самый сильный раствор. Вода порозовела, потом сделалась прозрачной, и вырезки не стало. Дружно, затаив дыхание, мы вручили Фреду другую вырезку из той же газеты, чтобы он опустил ее в следующий раствор. Бумага уцелела, зато напечатанный на ней текст полностью исчез! - Это уже само по себе кое-чего стоит! - заулыбался Фред. Мы с облегчением перевели дух, а миссис Фред с тревогой схватилась за свое вышитое полотенце. - Во всяком случае, до сих пор надежного отбеливателя для типо-графской краски не существовало. Так! Пошли дальше!.. Что мы и сделали, К рассвету у нас уже были два пригодных для наших целей раствора. Один омолаживал любой предмет на неде-лю, другой - на месяц. Глаза у нас воспалились, ноги подгибались от усталости, но мы торжествовали победу. Доби-лись-таки своего! Но чего именно? Когда я начал раздумывать об этом, меня одолели сомнения. - Ну и на что же они годятся, эти растворы? - спро-сил я Фреда. Он улыбнулся, до ушей и торжествующе заявил с ви-дом победителя: - Косметика! Представь себе крем для лица, содержащий наш обновитель. Стоит только намазаться - и жен-щина молодеет на месяц. Конечно, результаты скажутся не сразу, а постепенно... понял? Я понял. Чем больше я думал, тем больше мне все это нравилось. В голове у меня уже родился план рекламной кампании для распространения нового средства. Неясно было одно: как уговорить фармацевтов проверить, доста точно ли безвредно это вещество. Но тут ледяным тоном заговорила миссис Фред. - Фред! Ты дурак. Я это всегда подозревала. А теперь знаю наверняка. Кожа школьницы? Велика радость! Могу вас заверить: у школьницы нос блестит, и все лицо в прыщах. Я-то знаю - сама была такой. Вы до того заморочены рекламой, что сами в нее поверили. А дедушкин поро-шок - настоящий, это не выдумка коммивояжера... - Ладно, - раздраженно сказал я. - Какая же гениальная идея пришла вам в голову? Тонизирующее вещест-во? Или соль для ванной? Разумеется, мне не следовало упоминать об этом. Я рас-каялся в своей ошибке, еще не успев закончить фразу. И целых десять минут каялся, пока миссис Фред объясня-ла, что я такой, кем я был, кто я сейчас и коротко - чем я кончу. При этом она ни разу не перевела дыхания. Нако-нец с надменным видом она торжественно заявила: - Это ведь обновитель, не так ли? Ну, вот и продавай-те его в таком качестве. Смешивайте его с моющим сред-ством и рекламируйте как состав, который придает старым автомашинам, линолеуму и потускневшим краскам первозданный вид. Они будут выглядеть как новые. Ясно? Разумеется, мы сделали все, что нам сказали. С той великой минуты прошло лишь два месяца, а порошок "Обновитель" уже расходится вовсю. И это вполне понятно - он действительно делает старые вещи новыми или по крайней мере придает им такой вид. Мы, конечно, снабдили его яр-лыком с инструкцией покупателям: использовать только для обновления старых вещей. Кроме того, мы решились пустить в продажу лишь "одномесячный состав". Сейчас Фред обдумывает, как бы внедрить наше средство в неко-торые отрасли промышленности. Это не так-то легко. Когда время отодвигается назад, возникает множество осложне-ний. О чем это я?.. Ах да, погодите минутку, звонит теле-фон! Так я и знал. Так и знал. Звонил Фред. Сказал, что контору завалили гневными рекламациями. Например, одна покупательница вымыла "Обновителем" свой новый линолеум - его больше не существует. Другой покупатель об-работал им новый автомобиль, только с конвейера, - теперь он владелец бесформенной груды металла. Несколько женщин разводили состав в ведрах, и эти ведра постигла участь моей банки из-под джема. В наши дни товары так быстро попадают в магазины! И это только начало! Жалоб будет больше, уверяю вас. Знаете, что я сейчас сделаю? Приму ванну, но не простую. Ведь несовершеннолетним нельзя предъявлять иски, не так ли?
Робин Скотт. Короткое замыкание --------------------------------------------------------------- Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974 OCR: Благовест Иванов --------------------------------------------------------------- - Ну, парень, ты действительно мастак, - сказал Махас, очищая себе место среди обрезков хлеба, сыра и поми-доров, кусков проволоки и различного электронного барах-ла, которое, словно море, бурлило, и пенилось в подвальной мастерской, снимаемой им и Хейери Первым. Махас высо-ко ценил работу Хейери не только по чисто эстетическим соображениям; он, как коммерческий директор их фирмы, добывал средства пропитания на двоих случайной прода-жей опытных изделий, которые Хейери Первый создавал в ходе своих "фундаментальных исследований". - Ну как? - спросил Хейери Первый, не отрывая взгляда от дымящегося паяльника. - Потрясно! Хейери Первый выбрал шестнадцатидюймовый кусок ярко желтого провода двенадцатого калибра с поливини-ловой изоляцией на шестьсот вольт и припаял его к корич-невой клемме списанного зенитного прицела перехватчика спутников со счетно-решающим устройством типа "Марк-1 V". Немного выждав, пока серебристый блеск расплавленного припоя не потускнел и олово не затверде-ло, он подергал провод, свернул его спиралью и подтянул свободный конец к седьмой ножке на цоколе электронной дампы 117L7, болтающейся вверх тормашками на старом перевернутом "Моторолле", Провод пришелся как раз впо-ру, и Хейери прихватил его паяльником. - Ну, на выставке все рты разинут, - заметил Ма-хас. - Я хочу сказать, что теперь у нас будет куча денег, Хейери. Но Хейери Первый ничего не ответил. Его безразличие не было наигранным. Он жил только своей работой и раз-делял радость Махаса при удачной продаже лишь тогда, когда испытывал недостаток в сырье. - Вот моя работа, - заметил он, выстраивая в ряд двухсотмикрофарадные конденсаторы и подгибая вывод-ные концы к ушкам клеммной гребенки "Дженерал теле-фон".- Я хочу сказать - вот мое дело. Каждый должен делать свое дело, не важно какое. Разинут рты - хорошо, не разинут - тоже неплохо, - произнес Хейери необычай-но длинную для него речь. Махас, гордившийся собственной практической смет-кой, неодобрительно покачал головой, подчеркнуто выка-зывая свое презрение. - Что с тобой говорить, балда ты этакий, - сказал он. - Занимайся своим делом, но ради бога оставь эту штуку как она есть. Такую я продам в один момент. Неде-ли не пройдет, как она с выставки попадет прямо в апар-таменты какого-нибудь богача. Эти шикарные парни - де-кораторы интерьеров - в лепешку расшибутся, чтоб ее заполучить, вот увидишь. Хейери Первый равнодушно пожал плечами и углубил-ся в работу. Он на скорую руку приварил два переверну-тых трехдюймовых параболических рефлектора к кругло-му серому шасси какого-то опытного прибора военно-морской акустической лаборатории, который попал в утиль после того, как обошелся налогоплательщикам в полмил-лиона долларов. Затем Хейери отступил назад, чтобы взглянуть па плоды своих трудов, и ударом молотка сбил один из рефлекторов. Вместе они производили чересчур сильное впечатление, торча, словно женские груди, и на-рушали общую картину, что было явно ни к чему. Весь агрегат возвышался почти па семь футов. Механи-ческий каркас состоял из серых, эмалированных, сделан-ных под муар стоек фирмы "Бад", которые едва виднелись сквозь толстый слой кабелей и проводов яркой окраски, деталей, выдранных из тысяч различных устройств, кото рые покупались оптом у Джейка в магазине списанного военного оборудования на Сорок пятой улице, Хейери Первый даже отдаленно не представлял, каково было первоначальное назначение используемого им радио-электронного барахла. Но стоило оно дешево, как раз в пределах той сметы, которую выделял ему Махас, после то-го как расплачивался с домовладельцем, бакалейщиком и мясником. Хейери Первый всегда приходил в восторг от ярких красок, блеска медных и латунных деталей, атласной гла-ди поливиниловых проводов и трубок из пластика, от плав-ных изгибов высокочастотных волноводов, причудливых, экзотических очертаний длинных тонких рубиновых стержней, оплавленных стеклом; от круглых, квадратных, шестигранных алюминиевых кожухов; маленьких цилинд-ров с нанесенными на них цветными полосками или точка-ми; штепсельных разъемов с множеством штырей и гнезд - если он достаточно долго подбирал эти разъемы, они плот-но входили друг в друга, образовывая сложнейшие соеди-нения. Среди барахла валялись стеклянные трубки с маленькими металлическими моделями сказочных стран, старинные латунные шкалы с красивой, отделанной под орех облицовкой, на которых было написано "Рио", "Па-риж", "Берлин", "КБ", "СВ" и "ДВ". Были тут и предметы в форме блюда, которые, если их толкнуть, медленно поворачивались туда-сюда на кардан-ных подвесах; и квадратные трубопроводы - отвернешь кран, и они тут же начнут извергать квадратные струи воды; и какие-то черные приземистые тяжелые устройства, напоминавшие катки - они сами просились в руки; и лин-зы - в них виднелась призматическая чернота; и целые мили провода, оголенного, блестящего провода, провода изолированного - зеленого, черного, белого, красного, ро-зового, пурпурного, желтого, коричневого, голубого; прово-да, окрашенного цветными полосами или в цветной горо-шек; провода двойного, тройного, многожильного, скручен ного так, словно на одном его конце земной шар стоял неподвижно, а на другом Вселенная повернулась раз десять. И вся эта Ь-образная конструкция сверкала мириадами крошечных паек, фосфоресцирующих, словно светлячки в тропиках. Когда Хейери Первый задумал создать эту конструк-цию, он, полный благоговейного трепета, приступил к ра-боте: принял ванну, стащил где-то чистую рубашку и две недели проработал на электронном заводе фирмы "Сильвания" в Лонг-Айленде. Там его научили работать с паяль-ником, действовать отверткой и гаечным ключом. И он паял, завертывал болты, затягивал гайки. Любая деталь, которую можно было привернуть к другой, была привернута. Ко всем клеммам подходили провода, а так как последних было больше, чем первых, то места паек виднелись прямо на крепежных стойках, на волноводах, каркасах оптических устройств и рефлекторах. Ни одного свободного конца не оставалось, каждый ку-да-то вел, кроме двух. Двух толстых черных кабелей. Махас и Хейери Первый в восхищении отступили назад. - Ну, скажу я, старина, вот это да! Сила! Хейери Первый кивнул головой. Он тоже так считал, если бы не эти два кабеля. - Тут вот два конца болтаются. Их не к чему присо-единить. Никак не могу взять в толк, откуда... Махас ущипнул себя за маленькую, клинышком, бород-ку и сказал: - Почему бы тебе не вытащить их совсем? Хейери затряс головой. - Черт возьми, я не знаю, откуда они идут, А нач-нешь копаться, так все дело испортишь. - Брось-ка ты их тогда! Не лезь в это дело! Потом вспомнишь. Есть из-за чего ломать голову. Но Хейери Первый никак не мог успокоиться. Он во всем любил завершенность, поэтому свободные, праздно-болтающиеся концы не давали ему покоя. - У меня от них прямо шарики за ролики заходят, - сказал он. - Ведь сегодня днем придут эти типы с выстав-ки, чтобы забрать нашу дорогую мамуленьку. Опасаясь, как бы Хейери Первый второпях не испор-тил свой шедевр, Махас сказал: - Хейери, успокойся. Пусть забирают. Да мы в любой момент, хоть сегодня ночью, можем забраться на выставку. Хейери Первый, пусть и неохотно, но согласился, и когда на грузовике с подъемным краном его творение, его детище увезли на выставку, он отправился вместе с Махасом выкурить трубочку. Решение само пришло ему в голову, когда он располо-жился в их скудно меблированной квартире, как раз над мастерской. - Ура! Вспомнил! - вскричал он. Растянувшийся на своей кровати Махас, который вот уже полчаса рассматривал обложку старого номера журна-ла "Ридерс Дайджест", взглянул поверх страниц на Хейери. - Я знал, что ты разгрызешь этот орешек. В чем там дело? Растолкуй-ка мне, старик. Из-под заднего сидения самолета "Гудзон терраплейн" модели тысяча девятьсот тридцать восьмого года, которое вместе с кроватью составляло всю меблировку их жилища, Хейери Первый выудил потрепанный шнур единственной в комнате настольной лампы. - Да проще простого, - заявил он. Махас, чей запас слов на время иссяк, вопросительно глядел на Хейери, - Видишь вот эти два провода, Махас? Скажи куда они идут? - К лампе, старик. Чтобы туда попало электричество. - Я говорю о другом конце шнура. - А-а, усек. К штепселю... на стене. Озарение, словно солнце, поднявшееся над полями Нью-Джерси, засияло на худом лице Махаса. - Так вот оно что! - закричал он. - Твоему агрегату не хватает штепсельной вилки! Эти два кабеля... - Ну как, разве не здорово? - спросил Хейери Пер-вый. У него было такое же выражение лица, какое, видимо, было у Архимеда или человека, поймавшего под пролив-ным дождем такси в час ленча. Торопливо одевшись, они тем же вечером отправились па Сорок пятую улицу. Магазин радиодеталей был еще открыт, и Джейк сам встретил их у входа. - Как дела, Хейери? Что, нужно еще мешочка два барахла? Тут как раз прибыла куча хлама из "Дженерал дайнамикс" и чуть поменьше из ЦРУ. - Нет, - ответил Хейери Первый. - Мне сейчас нуж-но только одно - штепсельная вилка. - Штепсельная вилка?! Какого типа? Мы найдем лю-бую... - Нужна большая, силовая. Квадратная - зеленая или черная. - А какой ток? Сколько ампер она должна выдержать? - А кто ее знает, - пожал плечами Хейери Первый. Он никогда не задумывался над этим вопросом. - Неваж-но. Лишь бы она была квадратной - черной или зеленой. Джейк покопался в одной из бочек. - Как вот эта? - спросил он, показывая массивную двухштыревую вилку. - Их используют на выставках. Это на сто ампер. - Отлично, старик, - сказал Хейери Первый. - Я ее беру. - А тебе есть куда вставлять вилку? - спросил Джейк, стремясь продать побольше. - Да, подбери-ка мне к ней и штепсель. - А как насчет подключения гнезд к сети? Кабель не нужен? Хейери Первый нерешительно посмотрел на Махаса. - О каких еще гнездах он толкует? Джейк вздохнул и, тщательно подбирая слова, стал го-ворить: - Гнездо - это то место, куда вставляется вилка. Те-бе нужен хороший силовой кабель, чтобы подключить ис-точник тока к гнезду штепсельной розетки; когда вста-вишь одну половину в другую, это будет равносильно по-даче потока электричества к той чертовщине, к которой она присоединена. - Хорошо, старик, я их беру. Джейк продал Хейери Первому штепсельную вилку вместе с розеткой и больше ста футов двухжильного кабе-ля четвертого калибра. Поторговавшись, Махас расплатился с Джейком, а за-тем они вместе с Хейери Первым влезли в автобус и поеха-ли на опустевшую выставку. Сломав изрядное число кустов и отдавив друг другу руки, они ухитрились открыть отверткой окно на первом этаже. Включить свет они побоялись и в темноте ощупью пробрались в выставочный зал, где стояло детище Хейери. При тусклом свете, падающем из окон домов на Сорок вто-рой улице, Хейери Первый принялся за дело. Махас помо-гал ему - зажигал одну за другой спички, а их у него всег-да было в избытке. Хейери подсоединил концы двух болтающихся кабелей к зажимам штепсельной вилки. С гнездами розетки спра-виться оказалось трудней, но после множества проклятий он все-таки ухитрился подключить к ним один конец сто-футового кабеля, купленного у Джейка. . - А что будем делать о другим концом? - спросил Махас, зажигая сороковую спичку. - Не знаю. Наверно, надо подсоединить его к какой-нибудь проводке. Они внимательно осмотрели полутемный зал, но ника-кой проводки, кроме обычных штепсельных розеток в сте-не, не нашли.  Может, в подвале? - предположил Махас. - Что ж, пойдем, посмотрим. Они выбрались в коридор и спустились по лестнице в подвал. В одном из темных углов они увидели высокую ре-шетчатую ограду, за которой стояло несколько больших гудящих темно-серых ребристых аппаратов. На ограде ви-село объявление: НЕ ТРОГАТЬ! ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ! 50 ТЫСЯЧ ВОЛЬТ! СМЕРТЕЛЬНО! - Вольты - это электричество, так ведь, Хейери? - спросил Махас. - Да, - ответил Хейери Первый. - На объявлении сказано, что трогать это запрещается. - Теперь поздно отступать! - заявил Махас, человек необычайной храбрости. - Послушай, подсади меня, тог-да я дотянусь до одной из тех белых штук, откуда выходят провода, а потом до другой - с обратной стороны. Хейери, который был очень волосат и по комплекции своей напоминал гориллу, медленно кивнул головой; его нижняя губа самодовольно выпятилась вперед. - Давай, старик. Махас, взгромоздившись Хейери на плечи, перевесился через ограду и подключил вначале один, а потом второй провод кабеля. Он не привык работать руками да к тому же все еще находился под хмельком, поэтому потратил много времени и выслушал массу ворчливых советов Хей-ери, прежде чем концы кабеля оказались прочно присоеди-нены к выходным клеммам трансформатора. Поскольку купленный у Джейка двухжильный кабель оказался слишком коротким, чтобы его можно было протя-нуть вверх по лестнице и длинному коридору до выставоч-ного зала, они протащили его сквозь подвальное окно и по стене добрались до окна, через которое они поначалу попа-ли в здание. Кабеля хватило как раз на то, чтобы дотя-нуть вилку до розетки. Было уже за полночь. Фонари на Сорок второй улице, тускло мерцавшие сквозь окна выставочного зала, освеща-ли мудреное творение Хейери Первого желтовато-зеленым светом. Сам Хейери стоял, зажав в одной руке вилку, в другой розетку, - Ну, давай, старик, действуй, - сказал Махас. - Я хочу посмотреть, как загорятся все эти желтые, зеленые, красные лампочки. Но Хейери Первый колебался. - Сейчас, Махас, мы стоим у порога неизвестности, а когда я включу нашу мамулю, то мы присоединимся к се-ти, охватывающей весь мир. Электричество - оно идет от-туда, где сжигают уголь, чтобы получать пар и вращать генератор на Копи-Эдисон. А уголь - он получается из старого окаменевшего ствола, который вырос благодаря солнцу, а солнце, солнце - это часть звезд, и вся эта энергия там, наверху, - рукой, сжимавшей штепсельную вил-ку, он показал куда-то на темный потолок. - Это часть разумного мира, и мы, вероятно, устроим короткое замы-кание для всей Вселенной. Махас был потрясен, но не сдавался. - Давай, старик, втыкай! Я понимаю, ты, брат, прав, но страсть хочется посмотреть, как все эти лампочки будут горсть! Хейери Первый глубоко вздохнул и вставил два латун-ных штыря штепсельной вилки в гнезда розетки. Появилась толстая голубая искра. Из пятидесятикиловольтного трансформатора, стоявшего в подвале, электри-чество потекло через штепсельный разъем в агрегат Хей-ери Первого. В электропроводных цепях возникли перегрузки, и це-пи преобразовались в свою противоположность. Магнит-ные поля, резко насытившись, вызвали магнитный гистере-зис. Частоты сдвинулись, подверглись детектированию, создавая биения на непопятных атональных гармониках. Электрооптические приборы загорелись и сфокусирова лись. Электромеханические устройства начали вращаться в разные стороны и переформировываться. Тарельчатые антенны повернулись и застыли в фиксированном положе-нии. Во взаимодействие вступили поля. Что-то такое, что не было ни электрическим, ни магнитным, ни механиче-ским или оптическим, хотя и обладало всеми их свойства-ми, вступило в самостоятельную жизнь и установило та-кую связь с миром, какой еще никогда на свете не было. Фонари на Сорок второй улице погасли. На Манхеттене также. Погас свет вдоль всего восточного побережья, вплоть до самого штата Пенсильвания. Дежурный инже-нер электростанции "Лассомпсьон" в Канаде восклик-нул: - Тьфу, черт! Опять началось! Хотя больше никакой электроэнергии из черного кабе-ля не поступало, агрегат Хейери Первого замкнулся со всей Вселенной и теперь черпал энергию из другого источ-ника в ином времени и пространстве. Его красные, зеленые и янтарные контрольные лампочки полыхали, словно дале-кие грозовые зарницы. Его тарельчатые антенны и опти-ческие устройства качались из стороны в сторону, шарили вокруг, фокусировались. Луч чего-то - не просто света, - испускаемый агрегатом, пульсировал, наполняя темный зал каким-то сиянием. Послышалось слабое завывание, словно плач об утраченных грезах и разбитых мечтах, до-несся запах машинного масла, подул промозглый ветер. Луч постепенно разгорался, пока не стал нестерпимо яр-ким. Махас и Хейери Первый, шатаясь, отступили назад, прижались к стене возле окна и, когда жалобный вой под-нялся до таких высоких нот, что перестал быть слышным, закрыли лицо руками. На мгновение наступила тишина, луч погас. Тотчас раздался звон маленького колокольчика. Махас был человек храбрый, он первым опустил руки и огляделся по сторонам. - Эге, - тихо сказал он. - Взгляни-ка на эту штуку! Хейери Первый выглянул из-под руки. Перед его агре гатом, который теперь как-то безжизненно покосился, стоя-ло Нечто двенадцати футов ростом. Оно смутно напомина-ло человека и было каким-то угловатым, словно выполнен-ная кубистами статуя. Сделано оно было из некоего блестя-щего, люмннесцирующего металла, пластика и из чего-то еще. На его огромной квадратной груди виднелась осве-щенная панель, на которой, быстро сменяя друг друга, горели некие странные письмена, а из маленького зареше-ченного отверстия в огромной, причудливой формы голове исходило непонятное ворчание. Некоторое время Махас стоял, раскрыв рот от удивле-ния, а затем обратился к Хейери Первому: - Вот так чудо! Прямо настоящее чудо, Хейерп! Хейери застенчиво пожал плечами. - Моя работа, - сказал он. Параболический протуберанец качнулся в их сторону и проглотил сказанное. На огромной груди чудища замелькали огненные письмена и, ярко вспыхнув, образовали знакомые словосо-четания; ЯЗЫКОВЫЙ ЦИКЛ ЯЗЫК ОПОЗНАТЬ УСТНАЯ ПРОВЕРКА Из динамика вместо ворчания послышался мелодичный женский голос: - Отбор образцов языка закончен. Язык опознан. Способ общения: Модулированные изменения давления атмосферы. Язык классифицируется как древнеанглий-ский. Правильно, сэр? Этот голос был чем-то средним между голосом стюар-дессы и телефонистки: бесстрастно-вежливый, избегающий всяких двусмысленностей - только буквальное значение слов. - Это она нам говорит? - шепотом спросил Хейери Первый. - Надо думать, нам, - ответил Махас. - Что она сказала? - Не знаю. Вроде что мы разговариваем на англий-ском языке. Хейери Первый недоуменно пожал плечами, сглотнул слюну и шагнул к чудищу. - Эй, детка! - сказал он чуть громче. - Мы разгова-риваем скорее на американском. На панели быстро-быстро замелькали буквы и по сло-гам воплотились в слова: ЯЗЫК ОПОЗНАН А затем: ПОЖАЛУЙСТА, УСТАНОВИТЕ ЛИЧНОСТЬ Грудной голос произнес: - Будьте добры, назовите ваше имя и фамилию, а также галакс-номер, прежде чем сообщите свои желания. Теперь наступила очередь Махаса недоуменно пожи-мать плечами. - Давай, Хсйери! Чего нам терять? Назови ей... Хейери Первый, все еще пребывая в нерешительности, начал: - Меня... хм... Меня зовут Бертран Лоуренс Фрамптон... - Бертран... - воскликнул Махас. - Вот уж не знал... - и он прыснул. - Эй, Махас, заткнись! - Хейери Первый был явно смущен и пребывал в нерешительности. - Слушай, ска-жи, что это, черт возьми, за галакс-номер? - Кто знает. Сообщи ей свой номер социального обес-печения... - Э-э... 339-24-3775... Внутри чудища что-то щелкнуло, послышалось тихое жужжание. На груди вспыхнула надпись: ПРОВЕРИТЬ ГАЛАКТИЧЕСКИЙ РАСЧЕТНЫЙ СЧЕТ И вслед за тем бесстрастный голос сделал заключение: - Сэр, у вас нет расчетного счета, так что вы имеете право только на обычную норму гражданина, равную трем желаниям. Можете просить любые товары или выпол-нения каких-то пожеланий по третьему классу или ниже. Дополнительные требования могут быть предъявлены только после открытия расчетного счета на сумму не менее тысячи галактических рабочих единиц. На панели загорелись слова: СООБЩИТЬ ЖЕЛАНИЕ 1 Хейери Первый замотал головой так, словно хотел ура-зуметь происходящее. - Старик, - обратился он к Махасу, - я ничего не мо-гу понять, - М-да, - сказал Махас. - Надо будет поговорить с Эрни насчет того барахла, которое он нам всучил. Вдруг он в возбуждении буквально пустился в пляс. - Кретин! Так это же, как в кино! Как у Рекс Ингрема, Турхан-бея или, черт возьми, в корнелевском "Оскаре Уайльде"! Хейери Первый продолжал вопросительно смотреть на Махаса. Он привык обращаться за разъяснениями к этому маленькому человечку. - Что это значит, Махас? Ты тут что-нибудь куме-каешь? - Верняк! Все очень просто, Как в кинофильме. Ты поймал золотую рыбку. Ну ту, которая исполняет три лю-бых твоих желания. - А-а... - Ну давай, старик, скажи ей свое желание! Все еще смущенный, Хейери Первый снова замотал го-ловой. Но он уважал в Махасе уменье схватывать на лету то, что находилось вне сферы деятельности Хейери, поэто-му решительно повернулся к возвышающейся перед ним машине, чтобы сообщить свое первое желание. Он уставился в зарешеченное отверстие и только рас-крыл было рот, как замер в нерешительности. Закрыл рот, снова открыл, опять закрыл и обернулся к Махасу. - Слушай, а чего просить-то? - Жратвы, старик! Проси хлеба, старик! Махас задыхался от возбуждения, досадуя на тугодумие своего напарника. - Тоже мне, Бертран Лоуренс Фрамптон...- с презре-нием проговорил он вполголоса. Хейери Первый повернулся назад к чудищу и кивнул головой в знак одобрения мудрого совета, - Э-э, во-первых, хм... я хочу много хлеба, так что-бы...- Хейери! - вдруг дико закричал Махас. - Ты болван! Скажи ему, что ты имел в виду не то. Не хлеб! Деньги! Деньги, вот что! Тьфу, получай, несчастный... - Я оговорился! - закричал в свой черед Хейери Первый. - Детка, хлеб не нужен, забери его... Но видимо, было уже поздно; вокруг них прямо из пусто-ты начали материализоваться буханки хлеба: круглые дат-ские хлебцы, длинные темно-золотистые французские бул-ки, толстые ржаные немецкие батоны, приплюснутые квадратные американские кирпичи, низенькие английские чайные хлебцы, плоские грузинские лаваши, греческие лепешки, непонятные караваи со всех стран света, из всех эпох и времен. Все вокруг было завалено хлебом; воздух пропитался ароматом печеного хлеба и кислым запахом дрожжей; от мучных изделий, сыпавшихся дождем, стало темно. И под этим бесконечным хлебным ливнем на гру-ди чудища загорелось слово "желание", сопровождаемое цифрой "2". Стоя по колено в хлебе, Махас беззвучно рыдал, тряся головой от безутешного горя.  Эх, старик, - причитал он. - Раз в жизни выпала удача. Такое простое дело - попросить что-то у золотой рыбки, и то не сумел. - Извини, Махас. Прости меня, пожалуйста. Как, по-твоему, не попробовать ли мне еще раз? - Стой, стой! Махас вытянул вперед руки, словно хотел наглухо за-крыть едва видимую щель между усами и бородой Хейери Первого. - Не торопись, Хейери! Давай-ка лучше немного по-думаем. - Ну, что ж, давай подумаем, - послушно ответил Хейери Первый. - На этот раз я буду осторожен и попрошу денег. Де-нег, и только денег. - Нет, нет. Посмотри на хлеб! Деньги-то разные бывают. Получишь бумажки каких-нибудь конфедератов. Фи... Откуда знать, что тебе дадут?.. Махас замолк и погрузился в раздумье. Хейери Первый терпеливо ждал, восхищаясь красотою стоящего перед ним чудища, его техническим изяществом и совершенством конструкции. Несколько минут спустя Махаса озарило и он вновь обратился к своему напарнику: - Я придумал. Проси алмазы. Они стоят страшно до-рого. Хейери только повернулся, как вдруг Махас остановил его, подняв руку. На его лице было написано разочаро-вание. - Нет, не годится. Слишком трудно будет продать. Полиция не даст покоя. Он опять задумался и поскреб лысину. Затем с хитрым выражением лица выхватил из кармана помятую пятидол-ларовую купюру. - Вот, - сказал он. - Попроси у нее пару миллиончи-ков таких фитюлек, - и тут же добавил: - Только ради бога, умоляю тебя, не назови их какими-нибудь пити-ми-тями. Хейери Первый взял банкнот, согласно кивнул головой и обратился к чудищу со словами, исключительно точно подобранными: - Второе желание. Я... я хочу два миллиона вот таких пятидолларовых купюр. Махас слушал с улыбкой удовлетворения. Чудище помигало лампочками на груди, и откуда-то из области паха вылез узенький ящик, Голос проговорил: - Если вы хотите получить дубликаты чего-либо, по-жалуйста, положите артифакт, который должен быть ско-пирован, на этот зайджипат. Хейери приблизился к чудищу. Он был уже готов опу-стить купюру в ящик, как вдруг Махас опять закричал: - Стой, Хейерп! Погоди! У них же у всех будет одина-ковый серийный номер. Как на фальшивых! Хейери Первый замер в испуге. Он чуть было снова не дал маху. В мгновенье ока Махас одолел разделявшие их пятнадцать футов и сунул ему в руку кольцо держателя ключей, в которое был продет потертый серебряный дол-лар. - Держи! Проси пару миллионов вот этих кругляков. Хейерп взял держатель, проглотил слюну, бросил пуг-ливый взгляд на своего товарища и, закрыв глаза, уронил кольцо вместе с серебряным долларом, медным ключом и круглой пластинкой с нанесенным на ней номером лицен-зии (Небраска, 1948) прямо в зайджипат. Что-то щелкнуло, словно затвор, и все вокруг посерело от дождем посыпавшегося металла. Хейери Первый прикрыл голову руками и спрятался среди батонов. По мере того как груда металла у его ног поднималась все выше и выше, Махас, взвизгивая, словно одержимый, прыгал и плясал. Полетели куски хлеба, липкие и очень клейкие, а вокруг стоял грохот. Словно тысяча разменных автоматов извергала из себя монеты. Шторм утих; Хейери Первый опустил руки и, открыв глаза, увидел светящуюся надпись на груди чудища: СООБЩИТЕ ЖЕЛАНИЕ 3 Махас перестал набивать деньгами карманы, правда, в них и так уже больше ничего не вмещалось. Вдруг он за-стыл, пораженный некоей мыслью. - Боже мой! - вскричал он, тяжело опускаясь у осно-вания горы из смеси хлеба с металлом. - Боже мой! - Что случилось? - спросил Хейери. В голосе его слышались страх и покорность судьбе. - Опять что-ни-будь не так? - Посмотри! Как мы все это унесем домой? Ведь тут больше двадцати тонн! Представляешь? - Да ничего, возьмем грузовик, пару лопат и... - Ты что, рехнулся?! Подъехать на грузовике к вы-ставке в два часа ночи! Да сюда сбегутся полицейские со всего света! Махас весь ушел в раздумье, а Хейери опять направил восхищенный взор на стоявшее перед ним чудище, - Нет, - промолвил наконец Махас. - Остается только одно. Твое третье желание должно быть такое - доставить всю эту гору к нам домой... Хейери Первый отвернулся от чудища. Затем отвер-нулся и от Махаса. Трудно было ему идти наперекор этому маленькому человечку. Очень трудно! - Нет, - сказал он в конце концов. - Что значит "нет"? Какой нам прок от этих денег, если они здесь? Придут утром работники выставки, хлопот не оберешься. Как мы объясним... Но Хейери совсем расхрабрился. - Нет! - повторил он. - Ну давай, давай, действуй, дундук! У тебя осталось еще одно желание: смотри не промахнись! Нам надо куда-нибудь упрятать все эти денежки. Подумай, чего только на них не купишь! Тебе - новую мастерскую! Оборудова-ние - какое захочешь! - Нет, - твердо заявил Хейери Первый. - У меня ос талось последнее желание, и я должен выпросить то, чего мне действительно хочется. - Что?! - Махас был несказанно удивлен. - Да если мы доставим домой эти денежки, ты сможешь купить все что пожелаешь. Но, интересуясь только своим делом, Хейери Первый отмахнулся от напарника и решительно обратился к чу-дищу: - Эй, ты! - окликнул он его - Я хочу задать вопрос. На панели чудища загорелась надпись: СПРАШИВАЙТЕ Голос повторил: - Чего вы хотите? Получить справку или узнать что-то по каталогу? - Мне нужно немного подходящей рухляди, то есть я имею в виду ненужные, списанные детали и узлы раз-личных устройств и электронного хлама. Хлама, из кото-рого можно собрать что-то похожее на тебя или что-то в этом роде. При этом намеке на возвышающуюся перед ним маши-ну Хейери Первый сильно смутился. Заполыхала надпись: ПРОВЕРИТЬ ПО СПРАВОЧНИКУ И после минутного молчания голос возвестил: - Справочник сообщает, что склад бракованного, по-ломанного, списанного некомплектного электромеханиче-ского, гравитационного, псевдонейронного оборудования, малоценного или не имеющего коммерческого значения, находится в четвертом пространственном секторе, сорок восьмая временная зона. - Отлично! - весело воскликнул Хейери Первый. - Дайте мне сколько-нибудь этого добра.  Уточните, сколько именно? Хейери Первый принялся припоминать размеры под-вальной мастерской. - Столько, чтобы хватило заполнить пространство площадью тридцать футов на сорок и высотой пять-шесть футов. И... - Хейери соображал мгновенно, так как он в этом деле собаку съел, - подбросьте немного того утиля, который у вас используется для соединения и под-ключения всех этих механизмов, друг к другу, и, кроме того, кое-какой ручной инструмент. Надпись начала мигать и гаснуть. - Подождите! - закричал Хейери. Внезапно ему пришла в голову еще одна идея. Опять засияла надпись: СООБЩИТЕ ЖЕЛАНИЕ 3 - Как насчет доставки товаров? Она бесплатная? Голос сообщил: - Доставка товаров, полученных по исполненным же-ланиям, бесплатна в пределах пространственных секторов с первого по третий и временных зон с сорок второй по шестьдесят пятую включительно. - Великолепно! - вскричал Хейери Первый. - Адрес: дом 217, Западная Тридцать пятая улица, город Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, почтовый индекс 10011. Подвальный этаж. - Затем, уголком глаза взглянув на опечаленного Махаса, он торопливо добавил: - Доставьте также на дом весь этот хлам, - и широ-ким жестом обвел горы хлеба и металла. На панели замигали непонятные иероглифы; из дина-мика понеслось что-то невнятное. Поднялся слепящий смерч, в котором закружились батоны хлеба и серебра. Внезапно в открытое окно ворвался ураганный ветер: это воздух с улицы стремился заполнить образовавшийся ва-куум. Махаса и Хейери швырнуло о пол. Вновь их осле-пил удивительный луч. Ультразвук перешел в слышимый звук и загремел. Оглушенные и ослепшие, с нервами, на пряженными до предела, два человека пытались сохранить ясность мысли. Лишь тонкие нити удерживали их на гра-ни обморока. А потом нити оборвались... ...Через некоторое время на выставке снова воцарились темнота и безмолвие. Сквозь окна с улицы не проникало ни единого луча света, на панели агрегата, созданного Хейери Первым, не горели красные, зеленые, янтарные контрольные лампочки. Лишь слабый грохот уличного дви-жения на Сорок второй улице нарушал гробовую тишину. Махас первым пришел в себя. Он встал, потянулся, за-жег спичку и огляделся. Зал был пуст, если не считать детища Хейери и маленькой горки обгоревших спичек воз-ле включенного штепсельного разъема. Он наклонился над Хейери и принялся его тормошить. - Хейери, Хейери! Вставай! Да очнись же наконец! Тот с трудом поднялся и сел. Зажав голову руками, он простонал: - Что случилось? Его компаньон затряс головой. - Не знаю. Надо полагать, мы дали маху. Придется все-таки поговорить с Эрни насчет того, что он нам подсу-нул в тех мешках. Уф, ну и страшилище тут стояло! Хейери, не соглашаясь, замотал головой, - Нет, Махас, ты не прав. Машина была красивая. Я прямо обалдел. Но мне припоминается, что я говорил на-счет своих желаний. - Да, да и я тоже. - Тут Махас споткнулся о спарен-ный штепсельный разъем. - Дело не только в том, что мы обалдели. На всей Сорок второй улице нет света. Пока по-лицейские не установили, кто это сделал, нам надо отклю-чить эту штуку. Хейери Первый кивнул головой и полез за отверткой в карман. - Надо вначале отключить это, прежде чем они почи-нят свет на улице. Он отправился в подвал. Махас потащился вслед за ним. Совместными усилиями они отключили трансформа-тор, свернули черный кабель в небольшой моток и покину-ли выставку тем же путем, каким пришли. Вдоль всей Сорок второй улицы возле смотровых колод-цев копошились линейные монтеры, автомашины сердито урчали, огибая выставленные у открытых люков красные фонари. Усталые и измученные, два человека пешком про-шли шестнадцать кварталов и добрались до мастерской. Перед дверью (которая несколько выперла наружу, хотя они этого не заметили) Махас остановился, пошарил по карманам и выругался с досады: - Вот, черт возьми, Хейери! У тебя ключ с собой? Я, должно быть, где-то потерял свой...
Клод Шейнисе. Конфликт между законами --------------------------------------------------------------- Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974 OCR: Благовест Иванов --------------------------------------------------------------- Двадцатый век породил вычислительную технику. Но он же породил и нелепые выдумки относительно электронно-счетных машин. Летописцы науки дают себе волю - "мыслящие машины", "электронный мозг", "сверхмозг"... Из того обстоятельства, что ЭВМ типа 14-40 может сы-грать простенькую партию в шахматы, а типа 360-30 - по двум-трем строчкам установить, кто автор текста, досужий профан, ничтоже сумняшеся; делает поспешные выводы, приписывая приборам, немного более сложным, нежели маникюрные ножницы или пннцет, чисто челове-ческое качество - способность принимать решения по соб-ственной воле. И даже когда люди наделили машины свободой выбора между теми или иными способами решения заданной проблемы, от этого ничего не изменилось. В следующем столетии беспрестанная миниатюризация приборов, снижение себестоимости электронной техники и к тому же необходимость исследований планет, проводи-мых в такой среде, где человек работать не может, подве-ли человека к осуществлению его извечной мечты о роботе. В тот высокоторжественный день, когда появилась на свет первая партия электронных роботов - устройств-ана-логов систем, обладающих свободой выбора, - им присвои-ли имя "Карел" (в честь Карела Чапека, придумавшего слово "робот"). Но и у них свобода выбора была лишь от носительной, они были свободны не более, чем любой ин-струмент, повинующийся воле человека. Простейшее орудие - молоток - не снабжено каким-либо устройством, которое предотвращало бы удар по пальцам. Более совершенное орудие - бумагорезательная машина - останавливается, если рабочий не успевает убрать из-под нее руку. Что же касается сверхсовершен-ной машины - Карела (или, точнее, в какой-то мере че-ловекоподобного механизма, чьим прообразом послужил Карел), то в ней было множество таких устройств, предна-значенных лишь для одного - помешать человеку своей новой "игрушкой" стукнуть себя по пальцам. Этот рассказ посвящается Айзеку Азимову, деятелю науки, который в 40-х годах XX цена, намного опередив свое время, сформулировал и облек в форму законов наи-более существенные положения относительно такого рода страховки. Но: 1) Невозможно предусмотреть все... 2} Кто хочет все делать слишком хорошо... Для людей жизнь на Проционе-Ш была отнюдь не райской, хотя местные жители со своим фторо-кремниевым обменом чувствовали себя великолепно, купаясь в плави-ковой кислоте. Но это уже другая история. Проционцы, находящиеся примерно на уровне развития землян 20-х годов XX века, впрочем, оказались народом гостеприимным и приветливым. При помощи специально разработанного радиокода, позволявшего взаимное обще-ние, они сообщили о своем согласии на то, чтоб земляне высадились и оборудовали на Проционе-Ш свою базу - герметизированную капсулу с кислородной атмосферой, внутри, прочно прикрепленную к скале, чтобы противо-стоять фтористым ураганам. Через толстые двойные иллюминаторы, сделанные из прозрачного материала, устойчивого к разъедающему дей-ствию кислорода, а снаружи - к такому же действию фто-ра, с инертным газом посредине, между рамами, обитатели Проциона порой с доброжелательным любопытством со-зерцали чудищ, вдыхающих кислород и пьющих закись водорода. Подумать только, что эти чудища называют за-кись водорода водой! Но это опять-таки совсем другая ис-тория. В тот день на базе, содрогавшейся, несмотря на все крепления, под бешеными порывами фтористого урагана, томились от скуки трое землян. Двое из этих чудищ при-надлежали к числу пьющих закись водорода (частенько с добавлением некоего этилового соединения в виде вод-ки - это относилось к экспедиционному биологу и пси-хологу, русскому полковнику медицинской службы Борису Мужинскому - либо рома, когда дело касалось американца Питера Говарда, геолога, минералога и химика). Третье-го - тоже землянина - звали Карел-178, и томился он больше всех. Ибо из-за обостренного, как и у других Ка-релов, чувства ответственности он считал, что все непри-ятности происходят из-за него. Пожалуй, здесь была доля правды, хотя сам Карел, конечно, был совершенно не ви-новат. Накануне Питер пожаловался: - Я плохо себя чувствую. Болит живот. Борис жестом обвинителя ткнул в Карела пальцем и, раскатисто произнося "р", приказал по-французски - а он говорил с Питером именно на этом языке: - Повтори-ка Первый закон роботов! Отдаленно напоминавший человека футляр, которого называли Карелом, не мог менять выражение лица, зато голосовой регистр робота был очень богат. Удивленно, до-садливо-жалостливым тоном, каким обращаются к надоед-ливому ребенку, отнюдь не изменившись в "лице", Карел ответил: - Первый закон. Робот не может причинить вред че ловеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред. Карел был славным малым, но чувство юмора в отличие от сегодняшних роботов у него было развито слабо. - Вот видишь, ты нарушил Первый закон, - продол-жал врач. Прежде чем брякнуть "Как так?", Карел издал дико-винное гудение. Борис расхохотался: - Очень просто! Ты в полдень накормил нас неудобо-варимым американским кушаньем - сосисками с кетчу-пом. И вот пожалуйста - у Питера болит живот. Питер улыбнулся, несмотря на недомогание (пока это было лишь легкое недомогание!). Ни тот, ни другой че-ловек не был специалистом по роботам и не отдавал себе отчета в том, какой грозный смысл имеет сказанное. Ибо для робота нет ничего более важного, чем Первый закон. Не худо бы это знать любителям шуточек. Человеку шутка может спасти жизнь. Но у Карела она может вывести из строя дорогостоящий мозг. Вот мы и подошли к нашей истории. Побледнеть Карел не мог, он не был на это способен. Он ответил бесцветным голосом: - Вы полагаете, доктор, что Питеру повредил приго-товленный мною обед? Однако Борис был поглощен своим делом и не ответил. Уложив американца на кушетку, он пощупал его живот и, хмурясь, произнес: - Как же так - не вырезать-аппендикса перед поле-том в космос! Весьма непредусмотрительно! Двенадцать часов спустя стало совершенно ясно, что диагноз правилен и требуется операция, к тому же без-отлагательная. И вот начинает разыгрываться драма. За-вязка: Карелу одно за другим отдаются распоряжения. Прежде всего - очистить длинный стол, за которым и обе-дают, и работают. Затем Борис, вертя в могучих руках ам-пулу растворителя для пентотала, приказывает: - Сходи в кладовку, приставь себе новую пару рук и прокали их на огне. Карел повинуется беспрекословно. Такие, как он, не оборудованы устройством для обсуждения приказов. Ког-да он возвращается в столовую, вытянув новые стерилизо-ванные руки и стараясь ни к чему не прикоснуться, Питер лежит па чистой простыне, а Борис извлекает из ящичка стерильные инструменты. Американец, уже усыпленный, тихонько дышит через маску, подсоединенную к небольшо-му черному баллону. Стоя у стола, Борис отдает очередное распоряжение: - Встань напротив меня! Робота еще со вчерашнего дня преследует все та же мысль, и он, легко скользнув к указанному месту, задает свой вопрос: - Так вы считаете, доктор, что обед, приготовленный мною... Удаление аппендикса не бог весть какая хитрая опе-рация. Борису не раз приходилось оперировать аппенди-цит. Но он был врачом широкого профиля, а не хирургом и поэтому немного волновался. Ему было не до пережива-ний робота. По счастью, он даже не ответил на вопрос. Натянув перчатки (как было бы удобно, если бы можно было приставить и себе другую пару рук, предварительно ее прокалив, подумал он), Борис уверенно взял скальпель и протянул Карелу зажим. - Когда я сделаю разрез и из сосуда пойдет кровь, - пояснил он, - ты сразу подашь мне этот зажим, возьмешь позади себя кэтгут и по моему приказанию приготовишь узелок. Борис наметил линию разреза. И тут началась драма. Отступив на шаг, Карел голосом, выдающим полней шее смятение (такой голос тоже предусмотрен в его коле-бательном контуре), заявил: - Я не могу! - Что?! - воскликнул Борис. - Не могу. Я даже и вам не могу позволить! Первый закон! Робот не может причинить... Ну, как его переубедишь? Оставалось одно: отведя ду-шу в залпе непереводимых русских выражений, разбудить Питера и искать решение. Прошло еще двенадцать часов. В капсуле томятся трое землян - врач, больной, которому срочно необходима опе-рация; но больше всех томится робот, который не может ассистировать, когда человеку разрезают живот, не может даже допустить, чтобы это было сделано. - И зачем только вы мне сказали? - тужит он.- Я вышел бы на воздух - или, как его, на фтор, - а по воз-вращении просто оказался бы перед совершившимся фак-том... Питер лежит на кушетке. Временами он постанывает от боли и мучительно размышляет. Борис и Карел сидят за столом друг против друга и в двадцатый раз перебирают все возможные варианты, тут же отвергая их один за другим. Допустить, что Карел выйдет? Невозможно. Теперь, когда он знает, в чем дело, его первейший долг, самая главная его обязанность - исполнить Первый закон, то есть остаться на месте и не допустить посягательства на целостность брюшной полости Питера. Эвакуировать Питера? Но до ближайшей базы один-надцать суток полета. Он не выживет. Вывести Карела из строя? Немыслимо. Карел - един-ственный, кто может выходить во фтористую атмосферу и обеспечивать бесперебойную работу генераторов, разме-щенных под станцией. Если же генераторы перестанут ра-ботать, погибнут два человека. В двадцатый раз Карел стонет: - Зачем, зачем вы мне сказали?! Борис предпринимает заведомо безнадежную попытку - отдать настолько категорический приказ, чтобы он взял верх над Первым законом. Борис кричит роботу: - Встать! Приказываю - не мешай мне оперировать Питера! Не действует. Если бы Карел мог, он бы пожал плеча-ми. Первый закон сильнее. Питер разражается длинной тирадой, призывая Карела спрятать свой Первый закон в карман. Нелогично, так как у Карела нет соответствую-щего отверстия и, кроме того, закон - не такая вещь, кото-рую можно спрятать. Умирая от боли и страха, Питер об-рывает его рассуждения: - Брось свою дурацкую логику! Перестань, наконец, понимать все буквально! Ух, добраться бы мне до этого Азимова! Робот возражает еще настойчивее, и голос его стано-вится еще более жалобным. Удержаться от возражений он не может, так как его электрические цепи - это цепи ло-гических умозаключений. - Добраться до Азимова невозможно. Он умер двести двадцать семь лет назад. Борис хватает табуретку, размахивается и собирается треснуть Карела. Но стальная рука перехватывает ее. Не столько из-за Третьего закона ("Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в какой это не противоре-чит Первому и Второму законам"), сколько из-за Перво-го: ведь если он допустит, чтобы его поломали, погибнут два человека. - Но у тебя ведь есть, пропади он пропадом, твой Первый закон, - заявляет Питер. - Ну что ты можешь со мной сделать, чтобы "не допустить"? Шею мне, что ли, свернешь? - Я заявлю самый решительный протест в устной форме, - благонравно отвечает Карел. Топтание на месте продолжается в прямом и в перенос ном смысле. Борис и робот топчутся вокруг стола, время от времени возвращаясь к какому-нибудь из отвергнутых вариантов и снова отвергая его. Отчаяние охватывает его со все большей силой. И в этот-то момент Карел не находит ничего лучшего, как нежнейшим голосом задать вопрос: - Вы все еще полагаете, Борис, что он заболел из-за приготовленного мною недоброкачественного обеда? Да? Вы думаете, что дело в моей оплошности? Борис разражается градом проклятии. Питер с постели обращается к роботу: - Ну, а что ты скажешь насчет второй части Первого закона? Как это там "...или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинен вред"? Жалобным голосом Карел отвечает: - Вторая часть действительно создает потенциал дей-ствия, по он уступает потенциалу первой части. Неоспори-мо, однако, что в такой ситуации возникает конфликт, и его надо как можно скорее устранить. Необходима консульта-ция робопсихолога и, может быть, даже частичная пере-настройка. Время идет. - Конфликт, конфликт, конфликт, - задумчиво по-вторяет Карел. - Конфликт между законами. Это скверно, скверно, скверно, это скверно для меня. Идет время. Робот подражает голосу маленькой де-вочки: - Скверно, скверно, очень скверно. Пойду-ка я зай-мусь генераторами. Я пробуду там не меньше двух ча-сов. - И, протягивая "руку" Борису, добавляет: - А вы пока будьте умницами! Разумеется, два часа спустя Питер был уже опериро-ван. И жизнь его спасена. Робот никак не прокоммептиро вал это событие, но с тех пор стал говорить девчачьим го-лосом: видимо, какие-то его логические цепи вышли из строя. При смене дежурства на базе Карел получил приказа-ние вместе с людьми вернуться в звездолет. Там его ожи-дали робопсихолог и программист. Через некоторое время они встретились с Борисом и Питером в баре. За стаканом вина психолог сказал: - Любопытная вещь: робот свихнулся гораздо быст-рее, чем следовало бы ожидать. Если б все шло как поло-жено, он бы сопротивлялся еще сутки, и больному от этого, конечно, не стало бы лучше. Не знай я вас обоих так хоро-шо, я бы поклялся, что из-за какого-то вашего промаха он начал сходить с ума еще до возникновения конфликта. К примеру, не случилось ли вам еще до начала всей этой истории упрекнуть его в том, что он нарушил Первый закон?..
Леонард Ташнет. Практичное изобретение --------------------------------------------------------------- Сборник "Практичное изобретение" библиотеки Зарубежной фантастики, 1974 OCR: Благовест Иванов --------------------------------------------------------------- Я человек практичный, не то что мои сыновья, хотя они и умные ребята. А ума у них хватает, ничего не ска-жешь. Не родись они близнецами и достанься этот ум одному, а не двоим, так все ученые в мире, вместе взятые, этому одному и в подметки бы не годились. Ну, да и сейчас им жаловаться не приходится - оба отличные инженеры и на самом лучшем счету в своей фирме. Большая фирма, занимается электроникой и еще чем-то в том же роде. На-зывать я ее не буду, потому что ребятам это не понравит-ся. Я их хорошо знаю. Да кому и знать, как не мне? Я ведь сам их вырастил, а это, позвольте вам сказать, было сов-сем не так легко: мать их умерла, когда им еще девяти не исполнилось, а я второй раз жениться не стал. Вот и при-ходилось и делами заниматься, и следить, чтобы в доме все шло как полагается и за ребятами настоящий при-смотр был. Ну, да они всегда были хорошими мальчиками... У Ларри есть свой конек - лазеры. Ну, это такой спо-соб посылать свет. Как уж они устроены, я не знаю, пото-му что я-то в колледжах не обучался, не до того было. А Лео - фокусник-любитель, и, надо сказать, это у него ловко получается. Ну, и вместе они напридумывали много разных фокусов и номеров. Подвал у нас битком набит всяким оборудованием. Вот об этом-то я и хотел расска-зать. Ларри придумал аппарат для Лео, чтобы создавать оптические иллюзии. Ну, знаете: словно бы видишь что-то, чего на самом деле тут и вовсе нет. Как-то там зеркала приспосабливают. А Ларри приспособил лазеры и начал делать вроде бы картинки, но только вовсе и не картинки, а голограммы - вот как он их назвал. На негативе одна мешанина из точек и всяких завитушек, а если спроециро-вать на экран, то вид такой, словно этот предмет можно кругом обойти. Объемное изображение. Ну, объяснить это трудно, надо своими глазами видеть. Обычная картинка - она плоская и выглядит одинаково, с какого боку на нее ни посмотришь, а голограмма выглядит, как будто это не картинка, а настоящая вещь, и если зайти справа или сле-ва, то видишь совсем не то, что спереди. Так вот, значит, Ларри сделал нашему Лео аппарат для голограммных иллюзий. Он проецировал изображение не на экран, а прямо в воздух. При помощи зеркал. Они меня позвали и показали. Просто поверить невозможно! В воз-духе плавает самая настоящая шкатулка, или ваза с фрук-тами, или букет - ну просто что хотите. Даже кучка мел-кой монеты. И она-то и навела меня на мысль. - Прямо как настоящие, - говорю я. - Жалко, что вы не можете их сохранить насовсем! Обрызгали бы плек-сигласом что ли, - ну, как цветы сохраняют. Это я вспомнил про сувениры, которые продают в лав-ках для туристов - всякие штучки в прозрачных кубиках, вроде бы стеклянных. Ребята так и покатились. - Папа, - говорят они хором (они всегда говорят хо-ром), - это же только иллюзия. Это же не реальные день-ги. Их на самом деле тут нет. - Реальные - не реальные... А что такое "реальные", позвольте вас спросить? Я их вижу, и вы их видите, - го-ворю я. - Мы могли бы хоть в суде под присягой показать, что видели горсть мелочи прямо в воздухе. Разве нет? А потом в шутку я и говорю... Ну, не совсем в шутку, потому что забава - это забава, но раз уж подвернулась возможность заработать доллар-другой, так с какой стати ее упускать? Вот, значит, я и говорю: - Вы, ребята, у меня такие умные, так почему бы вам не придумать способа, чтобы эта иллюзия не исчезла, да же когда вы свой лазер выключите? Хоть и мелочь, а все равно ведь деньги. Ну, тут они принялись мне объяснять, что у световых волн нет никакой массы и еще всякие там премудрости, в которых сам черт ногу сломит. Но одно я все-таки понял: - Раз световые волны, которые, по-вашему, неосязае-мы, могут рисовать такие картинки, что кажется, будто тут что-то есть, так вам, чтобы оно и вправду тут было, достаточно будет это изображение чем-то обмазать. Ска-жем, другими какими-нибудь световыми волнами, чтобы изображение не пропало. А если его удастся обмазать, так, значит, оно и в самом деле будет тут, ведь верно? Они опять засмеялись, но я увидел, что мои рассужде-ния не пропали даром... - Папа, тебе бы философом быть, - говорит Лео. - Ты-бы побил епископа Беркли его собственным оружием... (Я потом нашел этого епископа в энциклопедии. Чело-век был с головой, ничего не скажешь. Так умел рассуж-дать, что не сразу и подкопаешься.) Тут они принялись спорить между собой, что обмазы-вать надо будет волнами особой длины, и все такое прочее. Ну, я и ушел. Недели через три ребята пригласили меня посмотреть, что у них получилось. К своему прежнему аппарату они добавили приставку, которая окружила голограмму (для модели они взяли десятицентовик) вроде бы туманом, как только она возникла. Потом они что-то включили, туман рассеялся, и - хотите верьте, хотите нет - изображение десятицентовика начало опускаться на пол. Правда, очень медленно, но все-таки оно опускалось. - Видишь, папа, - говорит Лео, - у голограммы те-перь есть вес. - Очень интересно, - говорю я. А что еще я мог ска-зать? Тут вдруг изображение монеты исчезло, и на пол упала капля клея, какой прилагается к детским авиакон-структорам. - Ну, а дальше что? - спрашиваю я. - Чего вы, соб-ственно, добились? - Одну проблему мы решили и сразу же столкнулись с другой, - говорят ребята хором. - Нам теперь нужно до-биться, чтобы обмазка успевала затвердевать прежде, чем голограмма исчезнет. Если это нам удастся, то мы получим точный слепок оригинала. Ну, я уже говорил, что я человек практичный. Я им по-советовал: - А вы сделайте так: когда туман рассеется и изобра-жение начнет падать, пусть оно упадет в жидкую пласт-массу, которая затвердевает быстрее, чем за секунду. Вот будет фокус - взять в руку слепок оптической иллюзии. Ну, тут они опять принялись втолковывать мне, что голограмма существует только в пучке света - то да се, - и вдруг оба замолчали и переглянулись. Я понял - они что-то придумали. Потом время от времени я все пытался их расспросить, как у них идут дела с новым фокусом, но они отмалчива-лись. Прошло с полгода. Я совсем уж и думать забыл про эти голограммы, но тут они меня опять позвали посмот-реть свой новый аппарат. В углу подвала стояли два бочонка. Ребята дали мне мотоциклетные очки и велели их надеть. А я тем временем заглянул в бочонки и вижу, что они чуть не доверху пол-ны десятицентовикамп. Новый аппарат был совсем не похож на прежний. Это была трубка из толстого, только совсем прозрачного стек-ла в форме буквы "X". Трубка была со всех сторон запая-на, и только там, где палочки "X" перекрещивались, снизу имелось отверстие. А на полу под трубкой лежал старый матрас, весь в черных дырочках, словно об него гасили окурки. Лео навел голограмму десятицентовика внутрь трубки и двигал ее до тех пор, пока она не оказалась в са-мой середке "X". А Ларри в другом углу включил еще какой-то аппарат, и в одном конце трубки появилось изо бражение тумана - длинная такая, узкая полоска. Ларри покрутил что-то, и полоска тумана начала медленно дви-гаться по трубке, пока не совпала с голограммой десяти-центовика в середке. - Давай! - скомандовал Лео. Тут они оба что-то покрутили - и в центре "X" будто мигнула лампа-вспышка. И тут же матрас на полу по-ехал вперед, потом назад и вбок. Я просто глазам не верил: из отверстия в трубке на матрас посыпались десятиценто-вики, укладываясь ровными рядками. Скоро весь матрас был покрыт монетами, и они перестали сыпаться. Я только рот разинул. А ребята расхохотались, и Лео говорит: - Ну-ка, попробуй возьми их в руки, папа! Я принялся подбирать монеты. Ну, ни дать ни взять настоящие десятицeнтовики, только покрыты очень тонкой прозрачной твердой пленкой и совсем легкие - прямо ни-чего не весят. - Ты подал нам хорошую мысль, папа, - говорит Ларри, - но мы кое-что добавили и от себя. Сгусток све-товых волн нельзя обмазать ничем материальным, но мы сообразили, что па голограмму десятицентовика можно на-ложить голограмму аэрозоли быстротвердеющей прозрач-ной пластмассы. Тут он объяснил, что свет - это не просто волна, но еще и частица, а потому теоретически тут должно прои-зойти образование пленки. Он мне очень подробно это объяснил, но только я все равно ничего не понял. - Теперь ты видишь, папа? Наложи один негатив на другой - и получишь позитив. Минус на минус дает плюс. Это верно не только с математической, но и с философской точки зрения. Отрицание отрицания, как сказал Гегель. Только новый позитив находится на более высоком витке диалектической спирали, чем оригинал... И пошел, и пошел. А я рассматривал десятицeнтовики. Если бы не пленка, они ничем не отличались бы от настоящих монет. - И что же вы будете с н