Евгений Гришковец. Рубашка Издательство: Время, 2004 ISBN: 5-94117-119-6 OCR: Killer Bee, 26 октября 2004 Origin: http://users.gazinter.net/kbee ? http://users.gazinter.net/kbee /Посвящается Л.../ Я проснулся утром и сразу подумал, что заболел. Не почувствовал, а именно подумал. Мысль была точно такой же, как когда просыпаешься в первый день каникул, которых ты так ждал... Вот просыпаешься и думаешь: "А почему мне не весело, почему я не рад, где счастье, которого я так ждал?... Наверное, я заболел!..." Я проснулся, как будто меня включили. Я не вздрогнул, не потянулся, не издал никакого звука, я просто открыл глаза. Точнее один глаз, другой был прижат к подушке. Еще я стал слышать. И я увидел и услышал... Увидел край подушки, ткань наволочки, близко-близко к открытому глазу. Подушка была едва освещена синеватым светом. Было рано, и была зима. Вообще-то было еще совсем темно, но в окно падал обычный городской синеватый утренний свет - смесь света белых уличных фонарей и уже зажженных желтых окон дома напротив и... моего дома. Почему-то эта смесь всегда синеватая; вечером она приятная, а утром... невыносимая. Я услышал много звуков. Это звучал город. Огромный город. Я слышал, конечно, не весь город, и это были не звуки какого-то "городского пульса" или что-то в этом роде. И это были звуки даже не просыпающегося города, город давно уже проснулся... Я слышал, как люди, живущие в моем доме, покидают его... Они шли на работу или влекли куда-то своих детей: звуки шагов по лестницам, гудение лифта, поминутно повторяющийся стон и стук входной двери подъезда. Я слышал, как с задержкой и как бы безнадежно махнув рукой на все, заводились во дворе автомобили. А фоном всему этому, там... чуть дальше... там, звучал проспект. Я проснулся. Я не почувствовал тела, нет. Проснулась голова. Я ощутил только голову. И в этой голове был я. У меня открылся один глаз, я стал слышать, и я не был этому рад......... Мне так захотелось снова вернуться в сон. Не в том смысле, что я видел какой-то чудесный сон, а в том смысле, что уснуть. Так захотелось смалодушничать и позвонить всем-всем, сказать, что я заболел, наврать, и все-все отменить. Отменить ВСЁ, а главное не вставать, не зажигать яркий свет, не умываться и не бриться, не надевать носки... и все остальное, не выходить из квартиры, позвякивая ключами, не гасить перед уходом свет в прихожей, не давить на кнопку с цифрой "1" в лифте, не выходить на улицу, не делать первый утренний холодный вдох, не садиться в твердую, холодную машину... и не ехать в аэропорт, чтобы встретить Макса. Макса, который подлетал сейчас к городу и был неотвратим. Но Макса, моего друга Макса, отменить было невозможно. И значит, нужно было делать это ВСЁ! А Макс был сейчас совершенно некстати. Так некстати, как может быть только старинный друг, который живет далеко-далеко, которого искренне ждешь, а он приезжает или прилетает... как всегда некстати. И пару дней... вынь да положь - отдай ему. В смысле: отмени все дела, какие бы они там ни были, и приготовься много говорить, смеяться, пить, есть, и еще пить... и говорить. Спать, конечно, пару суток не получится... Но это все очень хорошо... просто некстати. Совершенно! И особенно в этот раз... Потому что я влюбился. Сильно! Очень-очень сильно. Так, как этого со мной не было. Никогда! Так что Максим был НЕКСТАТИ!!! *2* Я ехал в аэропорт долго. Снега было много. Не свежего, а такого, раскисшего, грязного снега. Машин было тоже много. Я медленно двигался по окружной дороге. Впереди то гасли, то зажигались красные огоньки: я тоже давил на тормоз. Постоянно казалось, что в полосе слева движение гораздо быстрее. Справа ползли грузовики, все грязные от слякотных брызг. Я слушал радио. По радио динамично менялись музыка и новости. Сообщили о какой-то авиакатастрофе, я сделал громче. Погибли все пассажиры и члены экипажа. О причинах трагедии говорить было рано. Не исключали версии террористического акта. Я сразу подумал о Максе. Только вот пропустил информацию о месте крушения самолета. Ага- Пакистан... Разочарование слегка коснулось меня. Я тут же выругал себя за это. Но выругал так... не искренне, без огонька, не талантливо. Если бы это был самолет Макса... Это было бы ужасно... Черт возьми - это было бы ужасно. Но... Какое "но"... Ужасно!!! Но у меня был бы такой настоящий повод быть несчастным. А я был бы по-честному несчастным, если бы это был самолет Макса. Зато я смог бы отлично пить неделю, исчезать куда-то или пить при всех... И все бы сочувствовали. А главное, я смог бы позвонить Ей, прямо сейчас! И сказать, что в той авиакатастрофе, про которую она, конечно, уже слышала, про которую сейчас говорят все, погиб мой старинный лучший, да и, если быть до конца честным, единственный друг. Он погиб, а я не знаю, что мне делать, и поэтому мне необходимо Ее немедленно увидеть. Но Макс не погиб. Он подлетал к городу. Он опять меня подвел. Макс подводил меня почти всегда. Он не поехал со мной в Москву... Тогда, когда надо было ехать. Он остался. И он, черт возьми, не спился там. Не опустился... а наоборот процветал. Занимался самыми разными делами, и всегда небезуспешно. Он ужасно меня огорчал тем, что когда я мыкался и мучился первое время в столице, и мне было нужно только одно - информация из Родного города о том, что там все очень плохо, все спились, опустились... после моего отъезда жизнь остановилась, и все страшно скучают, а главное, всех преследует жуткая нищета. .. Нет! Максим радостно звонил мне и сообщал о своих новых успехах, рассказывал о том, как чудесно живут все знакомые и не знакомые мне люди, какой отличный ресторан открылся недалеко от того дома, где я жил, и что этой осенью какое-то нечеловеческое количество грибов в лесу. Он частенько прилетал в Москву. Привозил обычные домашние гостинцы. Сорил деньгами, веселился, а на третий-четвертый день начинал поговаривать о том, как он хочет домой. И улетал домой. Я ненавидел его. Максим женился лет пять назад. Я не поехал к нему на свадьбу. Я вообще старался не возвращаться в родные места. А тут свадьба, причем свадьба Макса, то есть свадьба по полной программе. Я не поехал. Максим обиделся. По-настоящему обиделся. Его жену я ни разу не видел. Только на фотографиях. Он о ней говорил мало, часто ей звонил. Как-то так удалялся куда-нибудь в уголок и звонил жене. Подружек и девок после женитьбы Макс не забыл... Но именно после его женитьбы мы придумали, точнее Макс придумал, игру в Хемингуэев. Всю идеологию и терминологию придумал я. Я разработал и стиль и стратегию этой игры. Но сам принцип, саму игровую суть... придумал Макс. Я играл в сто раз лучше его, он часто отвлекался, раскалывался, не доводил игру до конца или пытался выйти из игры. Я удерживал его, всячески его поправлял... Я играл отлично, но придумал игру он... После того, как женился. За пять минут до выхода из дома... перед тем как ехать в аэропорт, я секунды четыре думал, что надеть - свитер или рубашку. Свитер был практичнее и теплее. Но вдруг сегодня удастся встретиться с Ней. Вдруг... найдется повод Ей позвонить... И найдутся слова, и что-то получится... Тут нужно быть в рубашке. Обязательно! Костюм и галстук - ни в коем случае. Будет нарочито и как-то принужденно. Джинсы, твидовый пиджак и хорошая рубашка. Очень хорошая. Моя любимая! Белая. Обычная белая рубашка. Но любимая. Я надел ее... и отправился встречать Макса. Я вышел во двор, подошел к машине, открыл ее. Было еще темно, но во дворе уже осталось немного автомобилей, в основном все разъехались. Я сел в машину, завел двигатель, и как только я это сделал, зажглись фары автомобиля, который стоял у соседнего подъезда. Я оглянулся на свет; два ярких огня ослепляли меня, так что я не смог рассмотреть ни марки машины, ни человека или людей в ней. Я погрел двигатель минуту и поехал. Фары двинулись за мной, я повернул из двора на улицу; фары светили мне в затылок и в мои зеркала заднего вида. На улице было много машин и фар, но некоторое время я ощущал на себе свет именно тех фар. На проспекте я забыл об этом. Но что-то во мне царапнуло тот самый орган, который отвечает за тревогу... Рубашка - обязательный элемент одежды для игры в Хемингуэев. Для того чтобы правильно играть в эту игру, нужно очень правильно одеться. В одежде должна отсутствовать заметная продуманность. Все должно быть как бы небрежным, и в то же время... классным. Одежду нужно выбрать как бы вневременную. Благодаря ей размываются признаки возраста, а стало быть, поколения. Эта одежда кого угодно должна поставить в тупик по поводу образования, занятий, доходов и социального статуса... того, кто решится играть... в эту странную игру. То есть эта одежда должна сообщить игроку некоторую нездешность, таинственность и намек на какой-то серьезный, неведомый жизненный опыт. Белая рубашка - это самое лучшее, что можно выбрать. Конечно, никакого галстука! Еще неплохо надеть помятый, но хороший и актуальный пиджак. По поводу брюк ничего сказать не могу. Вариантов довольно много. Но вот обувь... должна быть первоклассная. Ботинки классические, этакие английские, потертые, но ухоженные, правда, без фанатизма. То есть обувь должна быть такой, чтобы можно было сказать: "За этим что-то стоит, не правда ли?!" У Макса со всем этим всегда были проблемы. Да, и еще: у игроков в Хемингуэев нет и не может быть другого имени кроме Эрнест... И во время игры при себе нельзя иметь никаких средств мобильной связи. Это разрушает образ... В первый раз игра получилась у нас сама собой, но постепенно закрепились какие-то правила и выработались навыки, а точнее появилась техника...игры. Одному играть можно, но не очень интересно, все-таки нужен партнер - зритель. Втроем не пробовал, но наверное это невозможно. Идеально играть вдвоем. Кстати, если вам недостаточно лет, не пытайтесь играть в Хемингуэев. Итак, два Эрнеста идут играть. Для игры нужно выбрать какое-нибудь модное кафе или не очень шумный клуб. Неважно, в центре он или нет. Даже если вы заходите в заведение не в первый раз, вы должны быть там как бы впервые. Нужно слегка осмотреться, задать пару вопросов бармену или официантам, мол, что тут и как, надо быть слегка неловкими, но милыми и улыбчивыми. Ни в коем случае нельзя скользить по лицам и фигурам тем самым характерным блуждающе-ищущим взглядом... Понятно, о каком взгляде идет речь. Глаза Эрнеста должны быть слегка незрячими, глаза должны быть такими, чтобы в поле их зрения хотели попасть... все женщины. В свою очередь, необходимо игнорировать женские блуждающие и ищущие взгляды. Те дамы и барышни, которые пришли на откровенный съем, или профессионалки не годятся совершенно. Совсем юных барышень лучше тоже избегать, потому что они не смогут оценить... Ничего не смогут они оценить. Заметно выпившие женщины?... Не рекомендовал бы. Но волноваться не надо, найти тех, кто нужен, можно всегда и везде. Вас не должно останавливать количество женщин, она может быть одна или их может быть пять. Это неважно. Единственно, с ними не должно быть мужчин. Очень хороши для двух Эрнестов дамы, которые решили небольшой женской компанией после работы немного посидеть и выпить. Идеальны подруги, которые вырвались от детей, а мужья у них состоятельные, но весьма занятые люди, близкого к Эрнестам возраста. Но самый желаемый объект - это элегантная женщина, которая сидит за столиком одна, например после ссоры со своим мужчиной, или просто в ситуации какой-то неприятности. Знакомство происходит само собой. Но до знакомства нужно привлечь к себе внимание. Например, заказать какую-то очень непростую выпивку, которой официант не знает, и получить отказ. Тогда пригласить кого-то из руководства заведения, и быть при этом не капризным, не конфликтным, а наоборот, любезным и участливым. Потом пойти к барной стойке и обучить бармена приготовлению той самой смеси, которую вы хотели. Хорошо бы при этом бармена и человека из руководства этого заведения как-то рассмешить, а самому остаться с грустными глазами. Напарник должен при этом просто наблюдать за происходящим внимательно и с улыбкой. Напарник обязан нежно смотреть на напарника всегда, только тут важно не переборщить и не допустить двусмысленности. И вот вы знакомитесь. Потом подсаживаетесь к женщинам или женщине... Через короткое время нужно все взять в свои руки. Должен предупредить, что игра в Хемингуэев - дело не дешевое. Нужно заказывать напитки... Нужно быть остроумными, милыми... Например, Эрнесты могут устроить искрометную, но дружескую пикировку друг с другом... Но главное, нужно постоянно восхищаться женщинами, с которыми вы познакомились. Это восхищение должно быть открытым и чистым, без напора и уклона в соблазнение. Но сладость в нем должна быть. Подлинная сладость! Нужно смотреть женщинам прямо в глаза и не отводить взгляда, нужно говорить смелые комплименты, искренне интересоваться всем-всем... И при этом быть не суетливым, слегка грустным, и как бы раненым... Раненым жизнью. Нужно создать атмосферу безопасности, надежности и подлинной правды!!! Если вдруг возникнет желание и соблазн... С этим нужно бороться... не скрывая борьбы. То есть весь вечер или часть ночи должны пройти по такой тонкой грани, чтобы никто даже и не подумал предложить обменяться телефонами. (С этим у Макса хуже всего.) То есть, чем лучше все складывается, тем яснее должно становиться, что больше мы никогда не увидимся. Никогда! Но легкий-легкий звук надежды должен висеть в воздухе. И в тот самый момент, когда эта тонкая грань может быть нарушена. .. нужно проститься! Ни в коем случае нельзя самому доставить женщин или женщину домой. Так как станет известно, где она живет. И тогда звук надежды станет фальшивым или неоправданно сильным. (Короче говоря, за Макса ручаться нельзя.) Нужно вызвать такси или поймать его, усадить их или ее, последний раз взглянуть очень близко в глаза... И остаться.. . Лучше всего, чтобы шел ночной дождь или снег. Из уезжающей машины должны быть видны два неподвижных силуэта двух Эрнестов. Стоять нужно неподвижно, смотреть вслед. Долго!!! Проститься прямо в заведении и уйти, или печально остаться сидеть за столиком, глядя ей (им) вслед... Пробовали, по это не очень хорошо. Ночь, снег или дождь, или дождь со снегом намного лучше. А у тех, кто умчались в такси, должно остаться ощущение каких-то нереализованных возможностей и мысль: "Вот ведь, оказывается, как бывает! Вот, оказывается, какие бывают... мужчины". Они должны ехать домой на заднем сидении такси и... улыбаться. А два Эрнеста не должны сказать после всего этого "Ессс!", не должны пожать победно друг другу руки. А должны медленно и печально отправиться восвояси, думая: "Вот ведь какие бывают...". Так получается не всегда. Так сыграть не просто. Но если получается, поверьте - очень приятно... Просто е-мое, как приятно! И не стыдно!... Я перестроился в правый ряд, чтобы свернуть с кольцевой в сторону аэропорта. Мелькнул знак со стрелкой и белым самолетиком на синем фоне. Знак указания направления на аэропорт. Сердце самопроизвольно радостно вздрогнуло, а потом так же самостоятельно упало на место. "Нет, нет, - сказал я ему, - мы никуда не улетаем"... Сердце обрадовалось этому белому самолетику и дороге на аэропорт, но ошиблось... Я никуда не улетал... А надо было бы, и неважно куда. Жаль, что Она здесь, в Москве... Так бы я немедленно улетел к Ней. Я прилетел бы к Ней из Москвы. Позвонил бы и сказал: "Я только что прилетел из Москвы. Я прилетел к Тебе"... А когда кто-то прилетает куда-то из Москвы, это почему-то вызывает уважение и понимание, что человек прилетел неспроста. А когда кто-то откуда-то прилетает в Москву - это... Ну, прилетел и прилетел, сколько таких прилетает каждый день. Самолет Макса, конечно, задержался. Ненадолго, но задержался. Разумеется, Макс не мог не задержаться. Я пошел искать кофе. Как же много людей утром в аэропорту! Удивительно, ведь это недешево - летать самолетом, но так много людей летают. Как много всякого барахла продается в аэропортных киосках и магазинчиках. Причем продается намного дороже, чем в обычных местах. Но если продают, значит покупают. Покупают все. Я пил гадкий растворимый кофе из пластикового стаканчика, слушал гулкие объявления о прилетах, отлетах и так далее. И я при этом думал только одну мысль: "Как же сильно я Ее люблю! Как же сильно!!!" Я увидел Ее в первый раз еще летом. Собралась большая компания самых разных людей. Это был не пикник, а новоселье в загородном доме. Съехались какие-то родственники хозяина дома, масса его друзей, дети этих друзей и родственников. Все друг друга отлично знали, а я не знал никого, кроме хозяина дома и его жены. Я построил этот дом. Я архитектор. Ну, то есть, это так звучит - архитектор!!! На самом деле... Но об архитектуре чуть позже... Короче, я построил этот дом. Я этим занимаюсь. Дом получился большой, с колоннами. Мне он не очень нравился, но родственники и друзья были в восторге. Все разбрелись по еще необустроенной территории и по дому. Были на подходе шашлыки. И я уже собрался откланяться и исчезнуть, потому что уже раздал свои визитные карточки тем друзьям хозяина, которые немедленно хотели заказать мне дом... такой же, но немного другой. Она была с мужчиной, который тоже взял у меня визитку. Этот мужчина был лет пятидесяти, высокий и очень загорелый. Симпатичный, но со слишком ухоженной бородкой непростой формы. Он в той компании знал всех, а она никого. Мужчина поминутно представлял ее то одному, то другому. Я увидел Ее, просто представился, сказал что-то. Она тоже. Я даже не запомнил ее имени, не зафиксировал, какая у нее прическа, и так далее... Я уехал оттуда еще до шашлыков... Но на следующее утро я подумал о Ней, а потом днем подумал: "А что Она, интересно, сейчас делает?", а потом вечером: "А кто Ей этот мужик с дурацкой бородой, и как Ей с ним, ведь он же зануда, наверняка зануда". Я вспоминал о Ней все лето и начало осени. А потом, месяц назад, мы повстречались снова, и с тех пор я просыпался утром, если удавалось уснуть, и думал, что я заболел. И уже целый месяц я жил как бы один бесконечный день. День не заканчивался. Потому что я беспрерывно думал одну и ту же мысль: "Как же сильно я Ее люблю!!!" Наконец-то Макс приземлился. Об этом сообщил громкий женский голос. И я пошел в зал прилета. Там уже стояли люди, некоторые с цветами, некоторые с табличками, остальные безо всего. На одной табличке было написано "Max Ludvigson". Я подумал, если Макс это увидит - тут же подойдет и скажет, что это он и есть. Но господин Людвигсон подошел раньше, чем мой Макс. Этот господин оказался высоким, носатым и в зеленом пальто. От него веяло сильнейшей нездешней скукой. Потом из дверей повалили женщины и мужчины в больших меховых шапках. Наш рейс, догадался я. Макс появился последним. Он был весь расстегнут, шапку и шарф нес в руке. Расстегнуты были пальто, пиджак и половина рубашки. Волосы торчали в разные стороны, лицо было несвежее, и на нем была дурацкая бородка и усики, которых раньше не было. Он засмеялся сразу, как только увидел меня. Засмеялся от радости. Боже мой, как бы я жил без Макса! Мы обнялись крепко-крепко. Он смеялся. От него был сильный выхлоп перегара. Макс, конечно, пил во время полета. Он боится летать. Мы долго не могли найти машину. Я, хоть убей, не мог вспомнить, как и где я ее парковал. Я, конечно, подъехал к аэропорту и где-то оставил машину, иначе как бы я оказался в самом аэропорту. Но я не помнил этого. Я слишком сильно влюбился... Мы ходили вдоль рядов автомобилей, Макс все время отставал, застегивался на ходу и беспрерывно чего-то говорил... Я снова встретил Ее месяц назад... Была вечеринка по случаю открытия большого косметического салона. Его сделали мои приятели-коллеги. Я пошел туда посмотреть на очередной типичный салон с набором типичных модных элементов. Я хотел прийти убедиться, что ничего интересного не получилось, поздравить приятелей с успехом и позлословить на их счет с другими коллегами. Потом, на таких мероприятиях всегда много красивых женщин, всем скучно, и значит много разных возможностей. Я архитектор... То есть, я не государственный архитектор, который создает "застывшую музыку" и фиксирует эпоху... Я не влияю на изменение лица города... Я построил десяток загородных домов. За четыре из них мне совершенно не стыдно, а одним я просто горжусь. Как-то совпали мои взгляды и интересы с желанием заказчика... И получилось. Этот дом был во многих архитектурных журналах. Другие тоже были ничего, но компромиссные, а стало быть, неинтересные. Зато я освоил и переделал много первых этажей разных зданий. Я спроектировал и соорудил целый ряд магазинчиков, кафе (два кафе), и даже один фитнес-центр. Я не люблю это делать. Самое неприятное в такой работе - это понимание, а вернее сказать, точное знание, что то, что я теперь делаю - магазин или кафе - ...вот этого скоро не будет. Имеется в виду, что через какое-то непродолжительное время какой-нибудь мой коллега, на том месте, где я строю сейчас кафе, будет планировать какую-нибудь парикмахерскую или салон оптики. Обязательно будет. Мне уже приходилось видеть, как ломали то, что я сделал всего несколько лет назад. Я не переживаю по этому поводу, просто неприятно. Хотя, когда мы искали с Максом мою машину, мне было совершенно не до архитектуры. Если я даже не мог вспомнить, где и как я парковал машину, какая тут к черту архитектура. У меня не "феррари" и не "порш". Все почему-то думают, что архитекторы - они такие-сякие. Есть и такие - это звезды, и уже непонятно, в каких космосах они находятся. Я с такими не знаком и тоже видел их только в журналах. Но это, по-моему, уже люди, которые ничего не строят, а только указывают пальцами некие направления. Им можно, им никто не скажет: "Не показывай пальцем, это нехорошо!" А я нет! Я хорошо знаю, какие новые строительные материалы поступают на рынок, где они дешевле. Я отлично умею материться, потому что строители это любят и других слов понимать не желают. Мне кажется, что я умею разговаривать просто со всеми. И еще мне кажется, что я хороший человек. Я был женат... там, в Родном городе. А в Москву я приехал уже неженатым. Чуть было не сказал, что был женат неудачно. Просто всегда говорится, в случае если люди разошлись, что брак был неудачным. Люди, может быть, прожили вместе много счастливых лет, а потом что-то пошло по-другому, и вот они расстались. Какая же тут неудача? Вот и я ничего плохого про свою женитьбу не скажу. Было много хорошего, расстались более-менее нормально, даже не без благородства... с обеих сторон... но я об этом не хочу... не могу я теперь об этом. Как же мне невыносимо! Господи!!! Зачем я так влюбился?!!! - Ты чего такой зеленый, влюбился, что ли? - Макс покорно трусил за мной. - Ты меня слышишь вообще?!!! - Мне твоя борода не нравится! - Шикарная борода, три недели - и готово! - Сбрей немедленно... Да где же она, е-мое, а?! Наконец-то мы нашли машину. - Ты ее моешь вообще? - Макс нарочито брезгливо открыл дверцу. - А ты зубы чистишь вообще? Он тут же, по-детски, прикрыл рот рукой. - Боюсь летать! Боюсь ужасно! Саня, мне так хочется кофе, булочку и душ! - Макс сложил брови домиком так, как это умеет только он. А меня зовут Саша. Максим - он не толстый, а скорее такой... упругий. Он не толстеет, он поправляется. То есть, становится все правильнее и правильнее. Если бы Макс похудел, никто не сказал бы ему, что он в отличной форме, все интересовались бы, не заболел ли он. Его невозможно представить себе худым. Макс из такой породы людей, которые не меняются. Макса все и сразу находят на школьных и даже детсадовских групповых фотографиях. Но эта борода... была очень пошлая! Мы уже ехали в город, когда Макс спросил: - Значит, плохая борода? - Просто нечеловечески!!! Хуже нельзя придумать! - А я думал, для Эрнеста такая борода будет нормально. - Какой Эрнест?! Ты скорее похож на сибирского... тореадора. - Я еще раз в упор посмотрел на Максову бородку. - Кошмар... ужас настоящий! - Да ладно тебе, я просто не брился три недели, а тут стоял у зеркала, думаю, чего-то похож я на какого-то купчишку или на разбойника. - Лучше уж разбойник или купчишка. Сибирский золотодобытчик или душегуб, но при этом милый и таинственный. А тут просто какой-то опереточный персонаж, к тому же еще и пьющий. - Я же так, слегка... - Пока ты ее не сбреешь, я с тобой вместе даже на заправку постесняюсь заехать. - Я тебя рассмешить хотел. - Макс повернул к себе зеркало и стал рассматривать бороду, выпячивая вперед подбородок. - Значит, не стоит мне носить бороду? - Да делай что хочешь! Но ты не видишь разве то же самое, что и я? Ты же смотришь в зеркало! И что, доволен? Это же просто... Ну посмотри, ты сделал себе лицо, среднее между шкипером и мушкетером. А среднее между шкипером и мушкетером - это дурак! Причем дурак с претензией. - Саня, она у меня растет клочками какими-то, я хотел попробовать... И все. Сейчас доедем куда-нибудь, и сбрею я ее. Не переживай ты так. - Ну и пускай растет клочками, как растет, так и пусть растет. Или сбривай ее совсем, чтобы не было никакой. А эти усы, эти бородки, бакенбарды сраные всякие. Ужас просто. Понимаешь, вот есть у человека лицо, и слава Богу!!! Нос или рот, какой бы он там ни был, он есть и все. А вот какой-нибудь деятель отпустит себе усы, и трясется над ними, а когда смотрит на себя в зеркало - он же остается доволен. Понимаешь, доволен. Если бы был недоволен, то сбрил бы их или изменил форму усов. Нет! Ему нравятся именно эти, а значит он сам себе нравится. И нравится по-серьезному, безо всяких там. Терпеть не могу! Чем пафоснее и серьезнее какой-нибудь деятель, тем ухоженнее усы и борода. А эти шкиперские бородки... Мол, я такой интеллигентный, но романтический и свободный. Все эти пошлые эспаньолки... Представляешь, они же красят их, Макс, красят... Конкистадоры, ядрена мать. - Я говорил, распалялся и гнал машину все быстрее. - А эти лысые длинноволосые люди. Отрастят с одной стороны длинные потные перья, и давай их зачесывать на лысину. Тошнит! Тошнит ведь! И лысина от этого у них выглядит, как какой-то мерзкий припудренный прыщ. Не могу просто! Нет чтобы состричь все коротко и забыть про это... Но главное, они же смотрятся в зеркала, представляешь!!! И остаются довольны. Это непостижимо! - Я ее сбрею, сказал, значит сбрею. Я же не спорю. Ты что думаешь, я не понимаю... Что с бородой, что без бороды - один черт... Я же пошутить хотел. Но в Москве, вижу, не прокатывают такие шутки. - Макс улыбался, он не обижался, а я чего-то прямо-таки завелся. В этот момент зазвонил мой телефон. Началось! Рабочий день подал о себе первый сигнал. Но последний месяц от каждого звонка сердце вздрагивало надеждой... Вдруг это Она! Как жаль, что Она знает мой телефон... Точнее, не то, что она его знает, а то, что он у Нее есть... Или был. Во всяком случае, я его Ей давал. Зачем я это сделал?! Как только я дал ей номер своего телефона, я сразу стал ждать ее звонка. Это ужасно!!! И это еще на фоне того, что я все время сам хотел позвонить Ей. Номер ее телефона высвечивался огненными цифрами прямо у меня в мозгу... Когда я вновь встретил ее, там, на открытии косметического салона... Она увидела меня первой. Я разговаривал с кем-то, а потом перевел взгляд в сторону и увидел ее улыбку. Она уже смотрела на меня и улыбалась. А потом... мы просто поздоровались, вспомнили летнюю встречу. В смысле, просто сказали что-то друг другу о той встрече. Говорили еще о чем-то. Потом меня отвлекли, и она отошла к кому-то. Но я все время под разными предлогами подходил к ней или тем людям, которые с ней разговаривали. Я внимательно осмотрелся, но не обнаружил того мужчину, который был с ней летом. Если его нет, значит нужно было выяснить, с кем она пришла. Не может быть, чтобы она была одна. Отчетливо помню, что мне удалось как бы непринужденно и даже обоснованно, ну, как бы не просто так, спросить у нее номер телефона. Она сразу же дала мне свою визитную карточку, протянула ее мне, потом извинилась, достала ручку и написала на обратной стороне номер мобильного телефона. Я сделал то же самое... И сразу стал ждать ее звонка... Она в тот вечер была одна. Потом ей кто-то позвонил, она сказала: "Да-да, сейчас выхожу". Так получилось, что я помог ей найти пальто, помог надеть его и проводил до выхода. Она на секундочку оглянулась, сделала такой полуоборот, улыбнулась и слегка повела рукой. Получился почти неуловимый прощальный жест. Она вышла. Мелко-мелко переступая, быстро подбежала к стоящей напротив входа машине. Из нее вышел мужчина, не тот, что был летом. Он сидел за рулем, и вышел ей навстречу, открыл ей переднюю дверцу. Она села, он захлопнул дверь, вернулся на свое место, там, внутри, они, кажется, коротко поцеловались. И уехали. Мужчина был в чем-то темном, даже скорее в черном. Куртка или короткий плащ. Машина была хорошая, и не такая, на которой ездят с водителем. За рулем такой машины должен точно сидеть хозяин... машины. Ну конечно, а как же иначе?! Такая женщина! У меня осталась Ее визитная карточка. Я поднес ее к глазам. Там было Ее имя!!! Я так боялся увидеть карточку какого-нибудь модельного агентства или узнать, что она дизайнер. Страшно было прочесть также о каком-нибудь диетпитании или про что-нибудь, связанное с юриспруденцией. Журналисткой быть она не могла. Это было очевидно. Нет! Она работала в туристической фирме. Большой и солидной. Она заведовала там авиаперелетами. Я обрадовался. Самолеты - это прекрасно. Я поцеловал карточку. А еще можно было быстренько выяснить, кто ее пригласил на это мероприятие... и получить еще информацию... Когда я ехал домой, я знал о ней достаточно. Она была знакомой одной из хозяек этого салона, и один мой приятель, из тех, кто делал салон, тоже ее немножко знал. Они сказали, что она очень хорошая, она не замужем, у нее есть дочь лет восьми-девяти. И еще они сказали, что она точно очень хорошая. Дочь восьми-девяти лет!!! Ни фига себе. Мне она показалась одновременно и очень юной, и взрослой. Точнее, я почувствовал. Что она старше меня. Хотя это наверняка не так. Моему сыну десять. Но она показалась мне старше меня. Потому что она такая красивая. Все очень красивые женщины кажутся мне... что они меня старше. А она была прекрасная... Я позвонил ей через три дня. Как я их прожил, не очень понятно. Раньше звонить было нельзя. И так-то было слишком рано. Но больше я выдержать уже не мог. *3* Мы с Максом ехали к городу. Уже стало светло. Наступил такой белесый день. Зимний облачный день, матовый и неконтрастный. Первый звонок в этот день был не от Нее. Звонил Паскаль, мой забавный французский друг. Архитектор из Парижа. Очень энергичный и деятельный сорокалетний парень. Его отец был когда-то консулом в России. Паскаль отлично знал русский язык. У него был даже не акцент, а какой-то свой очаровательный неправильный, но выразительный вариант русского языка. Этакий диалект, которым владел только он один. Общаться с ним было очень смешно. Он сильно хотел что-нибудь осуществить в Москве, приехал с этой целью месяца два назад, и закрутился... Закрутился так, что его невозможно было остановить. Ему очень нравилось в Москве. Но о каком-то деле он пока не договорился. Я пообещал ему помочь, хотя чем помочь, ни он, ни я - мы оба не понимали. Он позвонил, чтобы напомнить мне о встрече. - Саша, прривет, я не разбудил? - он задавал этот вопрос всегда, даже если звонил вечером. - Нет! Ну что ты! - Мы договорились встрэчаться сегодня. Ты еще хочешь повстрэчаться? - Я уже еду к тебе. - О-о-о! А куда? - спросил Паскаль. - Паскаль, не проверяй меня, пожалуйста, а! Я помню, во сколько и где мы встречаемся. - Хорошо, до скорого, пока! - он отключился. - Хочешь, познакомлю с модным французским архитектором? - спросил я Макса. - Хочу! А как же борода? - Он француз, он не заметит! Поехали, мне надо с ним встретиться. Ненадолго. Там будет кофе и булка. - Отлично! А я не помешаю? Я могу пока сгонять к своим, а потом повстречаемся где-нибудь. Я бы хотел лучше пока переодеться и душ принять. - Макс! Что значит - сгоняю к своим. Я тебе не извозчик! - Да я такси возьму, ты не так понял! - Макс, не надо! Не надо этого! Я, конечно, тебя отвезу куда нужно. Но можно было об этом сказать раньше, а? У меня сегодня рабочий день. Рабочий! Куда тебя везти? - Ты чего?! Обалдел? Не мог меня встретить, так и не надо. Проблемы-то нету. Выпусти меня, я машину поймаю. - Макс!!! Куда ехать? - Понятно! - Макс отвернулся. - Где ты встречаешься с французом? Вот туда и езжай. Потом разберемся. Некоторое время ехали молча. - Извини, Макс! Макс не ответил. Опять ехали молча. - Макс, извини, говорю. - Угу. - Максим кивнул головой, не повернувшись ко мне. Я, не включив сигнал поворота, пересек правую от меня полосу движения... Потом, чуть не вылетев на тротуар, затормозил... Как только я выскочил из машины и захлопнул за собой дверцу, я закричал. Закричал очень громко. Многие люди оглянулись на меня. Крик получился короткий. Это был крик... в самом конце выдоха. Потом я застонал, наклонился вперед и... заплакал... *4* Паскаль ждал меня в кафе на Пушкинской площади. Он сидел прямо у окна и увидел меня, когда я подходил к кафе. Он радостно замахал рукой. Черт бы его побрал... совсем. Я успел завезти Макса к родственникам. Мы договорились после обеда созвониться и повстречаться снова. Макс чего-то хотел мне сказать. Знаю я, к чему сводятся его разговоры! Надо будет перемещаться по городу и везде выпивать. А еще, как только он выпьет - сразу начинает звонить бывшим землякам, которые обосновались в Москве. А те будут и рады. Если же не будут рады... все равно приедут. Максу отказать невозможно. Я чувствовал, что зря так обошелся с Максом. Далась мне его борода... Нет! Борода была ужасная, но только вел я себя... В общем, так нельзя! Мы договорились встретиться с Паскалем в полдень. Я опоздал минут на пятнадцать. То есть, было уже четверть первого, а я так и не придумал хоть сколько-нибудь нормального повода Ей позвонить. Паскаль бросился мне навстречу и стал обнимать меня, как сумасшедший. Это не было такое формальное европейское объятие и поцелуй мимо щеки. Нет! Это были яростные объятия очень счастливого человека. Паскаль не стал укоризненно постукивать пальцем по стеклу своих наручных часов, дескать, сколько можно тебя здесь ждать. Сам он опаздывал, и ничего. Но если опаздывал я, он надувал щеки и делал непонятный у нас, какой-то, видимо характерный для Франции, жест. А тут... Он был в восторге от чего-то. - Саша! Спасибо, дружище! Это так прекрасно! Я очень-очень ррад! - он вел меня к столику за которым сидела очень эффектная женщина в чем-то леопардовом и с прической. Я не сразу посмотрел ей в глаза, потому что бюст был предъявлен как центр внимания. - Саша, познакомься - это Катеррина, мой первый клиент в Москве! Слава Богу, что я не сказал то, что тут же чуть не выпало у меня изо рта, потому что я чуть не ляпнул: "Зато ты у нее точно не первый клиент!". - Катеррина - подруга Алеши. Познакомься! - он посмотрел на Катерину. - Познакомьтесь - это Саша! Я вам о нем рассказывал. - Саша, - сказал я и улыбнулся, как мог. - Катя, - тихо сказала она и протянула мне расслабленную руку ладонью вниз. Вот и пойми, пожимать ее или целовать. Я пожал. - Катеррина - подруга Алеши! Мы начинаем очень интересный проект. Может получиться манификально совершенно... очень смело! - Простите, - извинился я, обращаясь к даме. - Паскаль, дорогой, какой Алеша? - Ну-у-у?! Алеша! К которому мы ездили смотреть квартиру! Мое лицо продолжало хранить непонимание, хотя я уже сообразил, о ком идет речь. - Алеша! Который хочет большой ремонт и мансарду! - уточнил Паскаль. Я понял... я, конечно, понял, о ком говорит Паскаль. Но я не мог поверить ушам! Во-первых, интересно, что должно было произойти, чтобы этот француз в помятой рубашке навыпуск и старых коричневых брюках крупного вельвета стал называть "Алешей" человека, которого, наверное, даже родная мама в детстве так не называла. Алешей он назвал минимум 120 кг живого веса, без шеи, почти без волос на голове, с огромными руками и маленькими, вечно прищуренными голубыми глазами на хитром лице. Если бы этого "Алешу" показали в каком-нибудь кино, критики непременно сказали бы, что герой чересчур карикатурен и таких в жизни не бывает. А "Алеша" был! Он был мой земляк. Он недавно переехал в Москву, купил огромную квартиру на Пречистинке, заказал мне, как земляку, нечеловечески роскошный ремонт и... вот... обзавелся подругой Катей. Но то, что Паскаль назвал Алешей человека, которого в родном городе никто кроме как Циклом не звал - это ерунда... Главное, что я только услышал, что мой приятель, француз, увел у меня заказчика. Вот так вот! Вуаля! И все! Офигеть просто! На столе перед Катериной лежали журналы и фотографии, какие-то папки. Журналы и фотографии Паскаль всегда таскал с собой... Когда мы ездили к "Алеше", все это было при нем. Однажды я взял Паскаля с собой в гости. Я хорошо помню, что мы сидели на даче моих хороших знакомых. Я привез к ним Паскаля. Он - очень хороший аттракцион. Когда я хотел кого-нибудь из приятных мне людей чем-нибудь порадовать, я брал с собой Паскаля. Он, кажется, отлично понимал, зачем я его таскал с собой, но не подводил никогда. Больше всего радовал Паскаль тем, как он говорил. Особенно удавались ему разные странные производные... Например, он мог сказать: "Они (кто-то) уже полностью затрахнули мне весь мозг!" Или: "А я им сразу сказал, что это мне до фига не интересно!" Он очаровательно сообщал: "Как я устал от этой пьянственной жизни". Или: "Мне необходимо поутюгствовать рубашку!" Я не мог втолковать ему, что надо говорить "секретарь", а не "секретарщица", и так далее. Однажды он выдал просто шедевр. Он сказал про одного человека: "На-верное, у него комплекс недрагоценности". Так вот, мы приехали с ним к очень милым людям на дачу. На хорошую, классическую подмосковную дачу, с большой деревянной белой верандой и запущенным садом. Мы там чего-то задержались и остались ночевать. А значит, выпивали почти до утра. Хозяин дачи пожаловался, что их соседи продали свой домик, который был еще лучше, чем их собственный. Продали каким-то идиотам, которые уже купленный домик сломали и собираются строить нечто, сильно напоминающее замок графа Дракулы. Мы начали развивать тему идиотизма. Я, конечно, говорил, что все мнят себя архитекторами и ваяют себе такое!!! Паскаль уверял, что просто людям надо объяснять, убеждать их, и все получится. Я же говорил ему, что это бесполезно! Потому что назначают модным что-нибудь - и все начинают делать себе круглые башни, потом кто-нибудь сделает зимний сад, и пошло-поехало. А главное, развелось такое количество шарлатанов, которые слова поперек желания заказчика не скажут, идут на поводу. .. А Паскаль свое - мол, всем все можно объяснить и доказать. Я разозлился, сказал ему, что понаехали сюда знатоки того, как надо и не надо, а на самом деле вообще ничего здесь не понимают, и только пользуются тем, что русские люди живут иллюзиями и с большим почтением относятся к европейцам. Но ничего! Недолго уже осталось!!! Паскаль говорил, что не надо устраивать "поссор" (то есть ссориться не надо). В итоге, мы поспорили, я пообещал взять его на встречу с заказчиком. Мне как раз надо было встречаться с Циклом... ну, то есть, с "Алешей". Я думал: "Пусть посмотрит на реального человека и скажет, можно ему что-то объяснить или нет". Я был уверен, что Алеша-Цикл не подведет. Это было неделю назад. Мы поехали с Паскалем смотреть квартиру и чердак, которые я взялся реконструировать и делать там большой ремонт. Алеша ждал нас, стоя посреди огромного помещения с разбитыми окнами. Стены уже сломали, но обломки еще не вывезли. Дом был старый, с высокими потолками. Паскаль очень воодушевился, попросил у меня план квартиры и чердака и забегал по дебрям разрушенного жилья. Мы стали обсуждать с земляком детали проекта. Цикл не вникал в эти детали. Ему было как бы все не очень важно. Он возил меня в дом, где ему нравилось, "как все сделано". И он просто хотел то же самое, но лучше, и чтобы обязательно была бильярдная. Большая. В том доме было все по полной программе. Паскаль убегал на чердак, возвращался, говорил какие-то восторженные слова о том, как и что можно сделать, и как это будет "манификально" и "спектакулярно"... и убегал снова. Цикл, конечно, услышал акцент и иностранное имя, и я представил Паскаля как своего коллегу, но минут через двадцать он спросил: "А кто это?". Я сказал, что это мой друг, модный парижский архитектор, теперь хочет сделать что-то у нас. - Конечно, хочет, - сказал Алеша. - Везде сейчас понимают, где реально платят... Я говорил, что Паскаль романтик, но очень талантливый, хотя делает странные вещи. Паскаль как раз сунул мне свои журналы и фотографии. А я возьми да и скажи: - Кстати, вот... его работа, - я показал фотографии Паскалевых произведений в архитектурном журнале. Это был какой-то очень решительный объект. Весь из металлоконструкций и стекла. Городская художественная галерея, где-то на севере Франции, в небольшом городке. Паскаль построил ее года четыре назад и получил за нее какую-то премию. Я специально показал самый дикий объект, чтобы услышать что-то вроде: "И за это его не посадили?" или "У нас мужики сортиры делают красивее". Но Алеша внимательно посмотрел фотографии, забрал у меня журнал и стал листать. Когда Паскаль вернулся, Цикл пальцем ткнул в фотографию и сказал громко, как будто говорил с глухим человеком: - Ты сделал? - Да!!! Но это было давно! - Молоде-е-ец! - Цикл переглянулся со мной и показал на Паскаля пальцем, так, как если бы тот был какой-нибудь работящий зверек, типа бобра или енота-полоскуна. И все, больше они не разговаривали. Паскаль только на прощание сунул Циклу свою визитную карточку. А Цикл, в свою очередь, прощаясь, спросил меня громким шепотом: "Модный, значит?" Я сказал, что вполне модный... И вот - на тебе! Глаза Паскаля блестели, причем казалось, что левый глаз блестит ярче, чем правый. - Альеша решил, что Катеррина будет решать, как будет получаться. Мы думаем, как делать мансарду, по-смотрри. Он стал показывать мне какие-то размашисто исполненные эскизы. Там были его любимые металлоконструкции. То, что он мне продемонстрировал, было почти дикостью... Дикостью, даже в сочетании с Паскалем. Но Катерину в леопардах, и тем более Алешу-Цикла, я представить себе во всем этом просто не мог... Паскаль говорил, а я думал, стоит ли то, что сейчас со мной происходит, того, чтобы позвонить Ей, и рассказать об этом. И если об этом стоит рассказать, то как следует эту историю интерпретировать: как эпизод забавный и курьезный или как историю вероломства и предательства. - Катеррина, - Паскаль обратился к нашей молчаливой даме, - извините нас, пожалуйста. Мы немного отойдем. Катя слегка приподняла брови... и все. Паскаль увлек меня в сторону. - Саша, я все очень хорошо понимаю! - сказал он спокойным и ровным голосом, совсем немного отведя меня от столика. Он говорил, казалось, совершенно без акцента. - Как ты думаешь, сколько я тебе должен за твою помощь? - Паскаль???! - мое лицо, видимо, отобразило полное смятение и непонимание вопроса. - Саша! Я должен тебе за твою помощь. Обязательно должен. Сколько? Это же нормально! Ты помог мне найти хороший заказ, и я тебе плачу. Ты хочешь процент или какую-нибудь определенную сумму? - Паскаль, дорогой!!! - сказал я совершенно спокойно. - Ты где этому научился? Здесь или у себя на родине? - Саша! Не говори, как моя первая жена, пожалуйста. - Он сказал это с какой-то неподражаемо "нашей" интонацией. - Поздравляю, дружище! Ты отлично начал! Пока! Я искренне рад за тебя! - я улыбнулся как можно честнее, потом наклонился к Паскалеву уху и громким шепотом сказал: - Поаккуратнее с Катериной, Алеша может подвесить и поджарить... Я протянул ему руку, он машинально пожал ее. Я развернулся и вышел из кафе. Быстро-быстро подошел к машине, сел за руль и минут пять думал о произошедшем. Нужно было срочно разобраться в этом. И я разобрался, как мог. Во-первых, Паскаль как минимум выиграл спор! Во-вторых, хотел я делать этот ремонт для Цикла? Не хотел! Нужна мне эта канитель со всем тем, что хотел Алеша-Цикл получить в итоге нашего сотрудничества? Не нужна! Ловко Паскаль все обстряпал? Ловко! Влюблен я сейчас или нет? Влюблен!!! Прав Паскаль сейчас? Не прав! Правильно я изобразил обиду? Правильно! Значит, все очень хорошо!!! Можно спокойно напиться с Максом! И как же хорошо, что мне удалось сохранить вид благородной обиды. Это прекрасно. Какой же Паскаль молодец-то, а?! Вот так смотришь на этих иностранцев, которые идут по Тверской, не глядя под ноги и замедляя общее движение. Идут, рты чуть-чуть приоткрыты, улыбаются. Кажется, все такие наивные, милые, нежизнеспособные. А тут вон как, оказывается! Молодец! Я завел машину и поехал, поехал просто вперед. Нужно было обдумать причину, выдумать повод позвонить Ей. Из-за того, что встреча с Паскалем сократилась практически до минимума - у меня появилось свободное время... И можно было что-нибудь сделать... Например... Позвонить Ей. *5* Я отлично знаю, что звонить, конечно, не нужно. В этом нет решительно никакого смысла! После таких звонков становится только хуже. Причем в любом случае. Например, вот ты не выдержал и позвонил. Предварительно придумал причину, высосал из пальца какой-то предлог и набрал заветный номер... И тебе не ответили! До этого звонка было не здорово, а после... стало просто невыносимо! Почему она не ответила? Не услышала звонка? Опять же почему? Не хочет отвечать? Может быть, у нее определился номер того, кто ей звонит, то есть мой номер, и она не пожелала ответить? Почему? Я надоел? Или она занята? Или она не одна? Почему она не отвечает? Надо бы позвонить с другого, не известного ей номера... Или она ответила, но коротко сказала: "Извини, не могу сейчас говорить, перезвоню сама", - и отключилась. Почему не может? Уже не рабочее время, а если даже рабочее, зачем же так-то! Она перезвонит! Когда? Ждать невыносимо! Но она уже сказала, что перезвонит сама, и значит, сам я уже перезвонить не могу. Она же сказала!... Вдруг она в больнице у кого-нибудь или на похоронах, мало ли что. А если она позвонит нескоро, как тогда жить? А если вовсе не позвонит сегодня, как спать? Как дожить до завтра? Надо немедленно придумать совсем весомый повод, чтобы как бы не мочь снова не позвонить. Или я позвонил, а она обрадовалась, мы поговорили, о чем-то договорились даже... И вот прощаемся, я говорю: "Пока, целую", - а она: "Пока-пока". И не сказала "целую". Почему? Почему она не сказала? И я начинаю думать, думать... И понятно, что срочно нужно придумать предлог, чтобы снова позвонить и снять это напряжение, а иначе можно просто сойти с ума. Или звонишь... и все хорошо! Поговорили прекрасно, и договорились обо всем, и она "поцеловала" в конце разговора, и попрощались хорошо. И минут десять-пятнадцать после такого разговора - счастье и покой. Но скоро, очень скоро покой улетучивается. А просто после такого прекрасного разговора ты вспоминаешь каждое ее слово... У тебя больше ничего нет, кроме этих слов. Ты перебираешь весь разговор, все его детали, как драгоценные камешки, и сначала радуешься... а потом камешки меркнут, их становится НЕДОСТАТОЧНО! И нужно еще, еще... И желание позвонить становится еще сильнее и невыносимее, чем до того последнего звонка... И нужно немедленно найти причину снова набрать ее номер. Или ее номер занят, она говорит с кем-то............ То есть, звонить Ей не надо. Ни в коем случае. Это я понимал. Понимал с самого начала. Я помню, как Она обрадовалась, когда я позвонил ей в первый раз............ Паскаль позвонил мне минут через десять после того, как я отъехал. Голос его был очень, как бы это сказать... значительным. - Саша! Пррости меня, пожалуйста! Ты должен меня послушать. Я понимаю, как ужасно ты подумал. Прости, но я не такой сволоч, как ты решил. Я тебе все объясню!!! - Паскаль, я... - Я тебе хочу сказать, - он не дал себя перебить, - что если тебе так не нравится, и если ты со мной так не захочешь больше разговаривать, то я откажусь от этого заказа. Я просто откажусь и все! "А-а-а!!" - подумал я. - Паскаль! Я сейчас не могу говорить. Извини. Поговорим позднее. Я сам тебе позвоню. - Саша, я срочно хочу... - Потом поговорим! Я чуть позже тебе позвоню. O.K.? Пока! - Я отключился. То-то же! Пускай помучается. Очень хорошо! Только зачем я сказал это "O.K."? Зачем? Вышло грубо и как-то по-дурацки... Позвоню ему вечером или завтра. Да! Так вот... Когда я позвонил ей в первый раз, она обрадовалась. Узнала не сразу, но... почти сразу, и обрадовалась. Три дня, которые я непонятно как прожил... Те три дня, после той встречи, когда она дала мне свой телефон, и до того, как я ей позвонил... Казалось - все те три дня я только вдыхал и не выдыхал. А тут она обрадовалась, и я выдохнул. У меня так легко-легко получилось предложить ей встретиться! Она согласилась! Не в тот же день, конечно, а через пару дней. Мы встретились в кофейне на бульваре... совсем недалеко от Чистых прудов. Я пришел раньше и видел, как она подходила к кафе. В этот раз я разглядел ее очень хорошо и подробно. Оказывается, я каждый раз забывал и забываю ее лицо. Не в том смысле, что не помню его. Но в смысле: не могу удерживать его в памяти и воспроизводить. Оно так прекрасно, что мне не хватает памяти на воспроизведение! А ее фотографию я не хочу иметь при себе, и вообще не хочу ее фотографию... Непонятно, зачем фотография нужна... Хотя, я хотел бы беспрерывно ее фотографировать. Она пришла тогда почти точно вовремя. На ней было легкое пальто... У нее прекрасный вкус! Как мне нравится, как она одевается! От нее так пахнет! Мне нравится все! Я так ее люблю!!! Слишком сильно! Невыносимо! Мы только один раз были в том кафе, а я не могу теперь проезжать мимо него. Я стараюсь этого не делать. Мы просидели тогда в нем не более сорока минут, выпили - она чай, я два кофе. Говорили ни о чем, она смеялась, а я смотрел на нее - и думал о том, как я хочу взять ее сейчас за руку и не отпустить никогда. Посидели сорок минут, и это кафе стало для меня "нашим" кафе. Я не могу туда зайти больше, и вид этого кафе ранит меня. И бульвары... все бульвары ранят. И весь город ранит меня беспрерывно. Потому что она здесь. А все те места, где мы встречались, стали просто эпицентрами нестерпимого... волнения, тревоги... Вот, к примеру, на открытии косметического салона она дала мне номер своего телефона, и теперь все косметические салоны мучают меня и заставляют вздрагивать. Мало того, даже слово "косметика", и то как-то тревожит. И слово "космос"... из-за близости звучания не оставляет шансов быть спокойным хоть иногда. И вот так со всем! Я узнал, что она работает в туристической фирме и занимается авиаперелетами - теперь для меня все турфирмы стали источниками сильнейших сердечных спазмов... И все офисы всех авиакомпаний тоже. Все-все, что было хоть как-то с ней связано... А с ней было связано ВСЁ. Особенно этот город. Я ехал и думал: "Уже час дня, а я никак не могу ей позвонить, нет внятной причины, да еще Макс тут. Надо быть с ним. Куда его девать?!" Еще нужно было заехать на один объект. Я вел "стройку". Ну, то есть, делал очередной магазин, и там возникли какие-то проблемы, и нужно было заехать - поругаться. Нужно было привести в чувства бригаду строителей, которые, видимо, расслабились. Ехать туда было рано. Есть я не хотел. С этим в последнее время вообще были проблемы. Я не ел ни черта! Не хотелось. Паскаль даже спросил меня как-то: "Саша! Ты что, не пользуешься едой?!" Ну, не лезло в меня! А что еще можно делать в Москве в обеденное время в будний день? И вдруг, пришла счастливая мысль. Я обрадовался ей. "Постригусь, - решил я. - Надо постричься". В школе, в старших классах, я очень хотел иметь длинные волосы, но они не очень росли. Волосы у меня вообще не очень. Никогда мне мои волосы не нравились. Я стригусь нечасто и значения волосам особого не придаю. Но когда мне бывает плохо, не в смысле, заболел или огорчился, а когда долго плохо... мне хочется побрить голову наголо. Я уже делал это. Помогает. Не знаю чем, но помогает. Становится как-то легче, что-то обновляется. И некоторое время каждый подход к зеркалу вызывает удивление и даже улыбку. То есть, после бритья головы моя внешность вызывала у меня улыбку. Я с радостью побрил бы голову и в этот раз. Но что Она об этом подумает, как Ей это понравится? И если Она спросит: "Зачем ты это сделал?", - я же не смогу ей сказать: "Понимаешь, я слишком сильно тебя люблю, я не могу справиться с этим чувством, я схожу с ума. Вот я и подумал, может быть, будет лучше мне побыть без волос. Может быть, станет легче". Я не могу так сказать! А что тогда говорить? Все остальное не будет правдой. А как я могу Ей сказать неправду?! И, кстати, я Ей еще ни разу не сказал прямым текстом, что люблю ее. Я поехал на Петровку. Там, во дворах, есть одна знакомая парикмахерская, где можно надеяться попасть к хорошему мастеру без записи... в обед, в будний день. Я давно перестал ходить в такие парикмахерские, где приходится сидеть и ждать в живой очереди. Те парикмахерские остались там, в Родном городе. Там в очередях сидят мальчики и пенсионеры. Стригут их одинаково. Там громко работает радио. Толстые парикмахерши говорят еще громче. Они говорят обо всем-всем, как будто тех, кого они стригут, вовсе не существует. Они говорят, стригут, потом крикнут: "Следующий", берут веник или щетку и, продолжая разговор, плохо подметают у своего рабочего места. "Как будем стричься?" - и опять свое. Если бы мне, как в детстве, подкладывали доску под задницу, чтобы я сидел выше, я бы продолжал ходить в такие парикмахерские. Там меня стригли и хвалили за то, что я такой хороший. И я казался себе очень талантливым и чудесным человеком. Мне повезло. Оказался свободный мастер. Она охотно согласилась меня постричь. Маленькая, худенькая, можно сказать, костлявая, с очень выразительным острым лицом. "Такая может свести с ума, - подумал я. - И наверняка кого-то уже свела". Мне очень повезло с ней. Она оказалась немногословная, внимательная, и такая, ну... в общем, когда она меня стригла, то от сосредоточенности, ответственности сжимала губы так, что губы белели. Короче, два месяца назад я обязательно взял бы у нее телефон, чтобы, якобы, иметь возможность стричься только у нее. - Как будем стричься? - глядя на мое отражение в зеркале, спросила она. - Ну, так... покороче. Сверху уберите чуть-чуть, уши откройте, впереди так... ну-у-у, в общем, чтобы было прибрано, но не прилизано, понимаете? И сзади слишком явной окантовки не делайте, я не офицер. Она улыбнулась, запустила пальцы мне в волосы, пошевелила ими. - Понятно. Пойдемте голову помоем, - сказала она. - Пойдемте, хотя я мыл голову утром. - В порядке у вас волосы, просто с мокрыми волосами легче работать. Она мне мыла голову, массируя ее и поливая теплой водой. Зачем я так влюбился? Как бы мне было сейчас хорошо, если бы не это. Как только она стала меня стричь - я начал засыпать. Я видел в зеркале себя, завернутого в... эту... ткань, не знаю точного слова, в общем, в то, во что заворачивают в парикмахерских. Из свертка торчала голова. Голову стригла женщина. Она внимательно рассматривала мои волосы и стригла их. Она лучше меня знала, как мне будет лучше, какую и где оставить длину волос. Я пришел сюда, потому что хотел, чтобы обо мне позаботились. Она касалась моей головы, легонько поворачивала и без усилий наклоняла ее. Я засыпал. Было так приятно. Глаза мои закрылись. Я увидел какие-то белые пятна среди темноты. Я думал, но думал ту мысль, которую думал не здешний я, а тот, который находился во сне. Не могу сказать, что я видел сон. Я же не спал, как спят в постели ночью. Это был другой сон. Сон, который бывает, только когда тебя стригут. Потому что сон в вагоне метро или сон на лекции - это другие сны. В общем, я подумал... И мысль была такая, которую просто так не воспроизвести. Это была не мысль даже, а идея, которая пришла в виде желания, мечты, видения и даже истории. Но пришла и ушла в один миг... как вспышка. Как свет молнии в ночи. Молния освещает мир на миг, но видно все в деталях. Много-много всего видно! И можно этот миг описывать долго-долго. Так и со мной. Идея пришла в одно мгновение, и целиком, во всех подробностях... Сейчас я расскажу, что мне привиделось. Я увидел... Быстро стемнело, и мы зажгли костры. Наш избитый батальон - стрелковый батальон измотанного и обескровленного экспедиционного корпуса - готовился покинуть лагерь. Мы получили приказ срочно отступать. Отступить нужно было ночью, тайно, не привлекая внимания неприятеля. Мне приказано было остаться. Осколки моего взвода и я должны были жечь костры, чтобы враг ничего не заподозрил и думал, что наш батальон на месте. Утром мы встретим неприятеля и постараемся подарить уходящим как можно больше времени. Быстро двигаться они не могли. Было много раненых, да и те, кто остались невредимы, очень страдали от жажды и усталости. Месяц назад нам удалось прорваться на узком участке, и какое-то время мы успешно наступали. Но потом наше наступление завязло в песках и совсем остановилось. Снабжение сильно отстало. Только некоторым грузовикам удалось проползти через пески и доставить нам немного столь необходимых боеприпасов, еды и воды. Воды сильно не хватало. Последние несколько дней не удавалось думать ни о чем, кроме воды. И вот нам приказали срочно отступить. Я был возмущен. Два дня назад наши разведчики ушли и до сих пор не вернулись. Их нельзя было лишать шанса вернуться к своим, хотя надежды на их возвращение почти не осталось. Я настаивал, чтобы кто-то остался хотя бы до утра. Вот и оставили меня и мой взвод. Я был рад. Я прекрасно себя чувствовал. В этом мире не было женщин. Они были где-то далеко. А здесь их даже представить себе было трудно. Батальон уходил тонкой вереницей и сразу исчезал в темноте. Мы прощались быстро и молча. Кому-то пожимал руку, с кем-то обнимался. Не было сил даже на то, чтобы подумать, что мы больше никогда не увидимся. Точно не увидимся! Все так устали, что было не до таких мыслей. Кто-то спешно дописывал письмо, чтобы отдать уходящим. Последние письма! А я не стал писать. А кому?! Я хотел написать только Ей! А что я Ей могу написать? Что я думаю только о Ней. И буду думать до самой смерти... Нет! Я не могу так Ей написать... А если я напишу Ей что-нибудь милое и забавное, Она же все равно узнает, что со мной случилось. Она поймет, что я писал Ей это милое и забавное письмо, будучи уже обреченным. Она будет плакать. А я не хочу, чтобы Она плакала. Вот я и не стал ничего писать. Подул сильный ветер, он поднимал в воздух песок и носил какой-то хлам по опустевшему лагерю. Жуткий зной сразу сменился холодом. Ветер почти срывал пламя с костров. Огонь завывал. На длинном флагштоке громко хлопал наш флаг. Пока мы будем живы - он будет там. Мне было хорошо. Я так устал, так сильно страдал от жажды и едва стоял на ногах от недосыпа, что просто ничего не чувствовал, кроме сухого языка во рту и тяжелых век, которые моргали все медленнее и подымались не выше середины глаз. Все это притупило остроту мысли о том, как сильно и нестерпимо я Ее люблю. Завтра, а точнее уже сегодня, все кончится. Я чувствовал себя отлично! Я прошел, проверил и поправил костры. Потом спрыгнул в неглубокую траншею и добрел по ней до пулемета. Пулемет был обложен мешками с песком. Я погладил пулемет и пару раз легонько похлопал его ладонью. Потом вынул из кармана плоскую стальную фляжку, встряхнул ее. Там было немного виски. Я пошелестел во рту языком, пошевелил губами и даже потрогал потрескавшиеся губы пальцами. Но пить не стал. Я посмотрел вверх. Звезд было много-много. Потом посмотрел туда, куда был направлен пулемет. Там, в темноте, далеко, виднелись костры вражеского лагеря. Туда два дня назад ушел Макс и пока не вернулся. Я обещал ему, что мы допьем виски вместе. Макс такие обещания не забывает. Я сунул фляжку обратно. Я же остался здесь ждать его. Я не мог уйти, иначе как я буду жить? Что это будет за жизнь, если я уйду?! Я сел на дно траншеи, прямо у пулемета. Я не спал последние несколько суток. Бороться со сном было уже невозможно. "Посплю, - подумал я. - Можно поспать чуть-чуть". Сон сначала расслабил мою нижнюю челюсть, потом шейные позвонки, глаза стали закрываться, а нижняя губа отвисла. Но мысль в голове продолжала звучать. Такая ясная и радостная мысль: "Хорошо, что нет никаких сил и переживаний! И еще хорошо, что Ей нельзя позвонить. Невозможно! А то бы сейчас думал, как Ей позвонить, о чем Ей сказать, нужно звонить или нет?!!! Хорошо мне! Хорошо!" Шея и челюсть окончательно расслабились, и голова упала на грудь... Моя голова упала на грудь, и я проснулся. Парикмахерша хихикнула. - У меня ножницы очень острые. Осторожнее, пожалуйста. - Скажите, а многие засыпают, когда вы их стрижете? - Да все почти, - глядя мне в глаза через зеркало, сказала она. - Да вы спите, только не дергайтесь. Еще минуть десять можно поспать. Какое там! Я совершенно обалдел от увиденного. Там было так хорошо! Там было прекрасно! Господи! Что это со мной?! Мне нужно туда. Если бы я знал технологию возвращения!!! Возвращения туда, где остатки моего батальона... ну, в общем, туда... Я бы вернулся... только бы меня и видели. - Интересно, а где вы только что были? Вы так улыбались хорошо, - очень приятным голосом сказала парикмахерша. - Улыбался? - Да-а-а! И губами шевелили! Очень мило. Далеко, наверное, слетали только что? - Очень далеко. Очень! - Как же холодно-то! Я так устала от зимы. Я бы хотела сейчас куда-нибудь в теплые края. - Она не улыбалась, просто говорила и продолжала стричь. - А как вы поняли, что я был в теплых краях? - Я ничего не поняла! Просто хочу лета поскорее или в теплые края. А вы, значит, только что погрелись? - Она продолжала стричь. - Точно! Погрелся. - Я покивал головой. - Не надо головой трясти. Ножницы очень острые... В этот момент я увидел в зеркале человека... Мне было видно, как у меня за спиной какой-то человек с улицы подошел к большому окну парикмахерской и стал всматриваться внутрь. Окно было замерзшим, поэтому он приблизил лицо вплотную к стеклу. Я не смог толком рассмотреть его. Пальто, на голове ничего. Он коротко оглядел парикмахерскую и отошел, вышел из поля моего зрения. Моя мастер закончила стричь меня. Она вымыла мне голову, потом высушила волосы феном. Горячий ветер трепал волосы и обжигал кожу на голове. "Как в пустыне", - подумал я. Хорошо, что я постригся. Хорошо! Вот только мелкие отстриженные волосы нападали за воротник. Одно неверное движение при разматывании этой чертовой мантии... и за воротником оказались колючие волоски. Нужно заехать сменить рубашку и вымыть шею. Но до вечера это вряд ли получится. Я обречен оставшийся день терпеть мучительный зуд и раздражение на шее. Но зато я побывал Там! Ради такого можно потерпеть. Уходя, я пожал руку женщине, которая почти час заботилась обо мне и дышала совсем-совсем рядом. Почти час! Я был ей искренне благодарен. Очень! Я вышел из парикмахерской и постоял несколько секунд у двери. Боковым зрением я увидел человека в длинном темном пальто, который поспешно сел в автомобиль. Я тут же посмотрел прямо туда, но он уже скрылся за тонированным стеклом машины. Мне показалось, что это был тот же самый мужчина, что заглядывал в окно. Моментально вспомнился свет фар в затылок... Что за ерунда? С какой стати? Кто я такой, чтобы за мной следить? Чепуха! Машина, в которую сел тот человек, поехала прочь, а вскоре повернула и скрылась. Это был темный и скучный большой "мерседес". Обычный "мерседес", каких в Москве много. Номер я запомнил. "Да ну, - подумал я, - ерунда!" У меня однажды были неприятности. Меня обвинили в воровстве денег. Заказчики, совсем молодые ребята откуда-то с Урала, рванули где-то денег и решили сделать бильярдный клуб. Я был совсем неопытен. Они дали мне большую сумму и попросили сделать все "по-человечески". Еще они сказали, чтобы я их сильно не беспокоил, а когда деньги кончатся - они дадут еще. Деньги кончились довольно быстро. Видимо, у них тоже. Они обвинили меня в воровстве. Были какие-то тягучие и дурацкие разговоры, они угрожали, стращали. Я очень переживал. Тогда я только начинал работать в Москве и был щепетилен в вопросах денег, проводил сутки напролет на стройке... А тут вон как. Они пугали меня, а я верил. Конечно, я старался не показывать страха, но было неприятно. Они даже изобразили слежку за мной. Короче, получил полезный опыт. Но в последнее время у меня не было подобных ситуаций... так что... "Ерунда", - подумал я. *6* В пятнадцать минут третьего я не выдержал и набрал Ее номер. Просто набрал номер, и все. Никакого повода я так и не придумал. В висках шумно запульсировала кровь... Но голос оператора сообщил о том, что вызываемый абонент временно недоступен. Какой ужасный голос! Как должно быть много проблем у той женщины, которая позволила записать свой голос для этих чертовых телефонных сообщений. Эти голоса огорчают всегда! Они спокойны и, как бы, снисходительны, как голоса психиатров. Человек, может быть, погибая, из последних сил, в отчаянии набирает номер, а там, в телефонной трубке, спокойный женский голос - мол, позвоните позже. Какие жуткие проклятия слетают с уст или проносятся в головах тысяч и тысяч людей, которые слышат этот голос. И так происходит постоянно, каждую секунду. И днем, и ночью в адрес этой бедной женщины летят жуткие ругательства, а если не в ее адрес, то в связи с тем, что услышали ее голос. Как, должно быть, ей непросто живется. А, скорее всего, получилось все очень просто. Ей, видимо, предложили записать несколько фраз. Она их наговорила в микрофон, получила немного денег... И вот такие последствия! Наверняка у ее мужа или мужчины тоже есть телефон. Сначала они вместе посмеялись над тем, что кому бы он не звонил, получается, что звонит как будто ей. Но постепенно... все пошло наперекосяк. Ее голос стал у него прочно ассоциироваться с чем-то неприятным... И вот они уже ругаются, а он просто не может больше слышать ее голос! В итоге, она остается одна. И с кем бы не пришлось ей встречаться, все говорят: "Простите, мне ваш голос кажется очень знакомым..." В общем, беда... Я ехал, думал о чем-то, не об этой бедной женщине, а о чем-то, чего я не помню... Что-то тревожное и неприятное варилось у меня в голове. Все вместе: и этот мужчина, который заглядывал в окно парикмахерской, и фары, которые светили мне в затылок, и то, что Она выключила телефон, и еще миллион всего. Я ехал нормально... поворачивал в нужном месте, показывал повороты, маневрировал, притормаживал, но я не могу вспомнить, как я выехал на Садовое кольцо. И еще... зачем я поехал туда? Я был, как бы... Ну, то есть, бывает, читаешь, читаешь книжку, а потом, вдруг, раз - и понимаешь, что все буквы, слова и знаки препинания я прочитал, но не понял и не запомнил того, что читал, и надо возвращаться назад и перечитывать все снова. А лучше в такой момент вообще отложить книгу, потому что бесполезно читать. Я ехал в таком вот состоянии, и вдруг меня вернули... Вернули в мою машину... на Садовое кольцо. Кто-то, какая-то женщина, обгонявшая меня на маленьком желтом автомобиле, громко сигналила мне и выразительно жестикулировала, мне же. Я тут же почувствовал, что что-то не так с машиной... Заднее левое колесо спустило, и какое-то время я ехал на спущенном колесе. Оно было изжевано в хлам. Так захотелось очень громко выругаться, а еще пнуть и ударить машину... И я тут же все это сделал... Сразу после этого захотелось все бросить и выпить, но это нужно было делать уже постепенно. Запаски у меня не было... просто не было! Я каждый божий день думал, что надо заехать к специалистам, привести запаску в порядок... Я думал об этом каждый раз, как садился в машину... вот уже месяц... Я выругался еще раз - не помогло совершенно. Колесо было уже не спасти. Я сел в машину и дополз до ближайшей парковки. Метров сто пятьдесят, не больше. И как я мог ехать так до этого и ничего не чувствовать?! Нужно было что-то делать с машиной. Не бросать же ее так! И я ее тут же бросил. Взял с заднего сидения шарф и перчатки, пожалел, что не надел утром кепку, захлопнул машину и бросил ее. Как-нибудь завтра разберусь. "Не могу сейчас этим заниматься! Не могу-у-у!!!" Я собрал ладонью немного снега... На крыше стоящей рядом машины было много слежавшегося снега... Потом я наклонился и стал протирать этим снегом шею. Шея горела от волосков, которые нападали за воротник. От снега было очень приятно! "Нужно сменить рубашку! Принять душ и сменить рубашку", - эта мысль была ясной и очень конструктивной. "Надо бы поехать домой. Домой!" Но дом находился ровно в другой стороне, и неблизко. А еще, я не хотел видеть то место, которое я подразумеваю, когда говорю: "Я пошел домой". Я не хотел видеть его при дневном свете... Весь этот не доведенный до конца ремонт, который я начал два года назад, а теперь не видел смысла его заканчивать, потому что мои представления о том, что я хочу у себя дома, сильно изменились за эти два года. "Я не хочу туда. Сейчас не хочу!" Я захотел взять себя за голову и тут же сделал это. "Какая маленькая у меня голова, какой это маленький сосуд! И сколько же в ней говна, а?!" Я так и стоял минуту, а потом мне позвонил Макс! "Спасибо! Спасибо, Макс!!!" - Здорово! Ну как ты? - радостно спросил он. - Х...во! - очень быстро ответил я. - Чего так? - Все, Макс! Я без машины! Колесо проколол. Труба! - Отлично!!! Значит, можно выпить немедленно!!! - Это да! Но маленько погодя... Я на стройку заеду, а ты пока подумай, куда пойдем. Но, Макс, я сильно соответствовать тебе не смогу. У меня должна быть вечером еще встреча. - Женщина? - Макс! Давай я не буду сейчас тебе ничего объяснять, а? Я тут на улице стою, кругом опаздываю, в общем... - Саня, а ты на метро - и кругом успеешь! Кстати, если ты встречаешься с женщиной, то я не обижусь, а если не с женщиной, то забудь, как меня зовут! - Макс! Ты бороду сбрил? - Саня, - Макс перешел на шепот, - с этим лажа! Тетя от бороды в восторге. Увидела - так обрадовалась. Я при ней сбрить ее никак не могу. Попозже сбрею, не переживай! Разберемся. - С бородой на глаза ко мне не показывайся! Даже не вздумай! Через час созвон. Бай! Зачем я сказал этот "бай", что со мной? То "O.K.", то "бай" какой-то... Надо было выбраться отсюда! Надо ехать на эту чертову стройку. Я поднял руку, машина остановилась. Я заглянул внутрь. В машине было накурено, грязно и жарко. Еще там за рулем сидел парень в кепке. "Плевать", - подумал я. - На проспект Вернадского. И я тороплюсь! Он молча кивнул. Я сел на сиденье, покрытое чехлом, имитирующим шкуру зебры. Белые полоски были серыми, как на тельняшке очень грязного матроса. В машине я увидел пару маленьких икон. Как только мы поехали, парень включил музыку. Ужасную музыку. - Покажешь, как ехать! - перекрикивая музыку, спросил он. - Останови, - сразу сказал я. - Ну ты че? Я же по-человечески спрашиваю, - очень спокойно сказал парень. - Останови, говорю! - Ну-у-у! - он остановился. Я сразу вышел из машины и сильно хлопнул дверцей. - По голове себе постучи, - открыв форточку, крикнул он мне. - Машину вымой и сам помойся! Понял? И карту города... - Да пошел ты!... - сказал он, не дослушав. Голос у него был сильный и спокойный. Он сорвался с места и уехал. Я еще чего-то тявкнул ему вслед... И остался, как оплеванный. Как оплеванный чистоплюй. Хуже стало многократно! Я пошел к метро. Снег освежил ненадолго. Шея снова дала о себе знать. "Надо хотя бы снять рубашку и очистить воротник от волос. Нельзя в начале дня ходить в парикмахерскую. Или надо ходить в салон, где научились уже не сыпать волосы за шиворот. Хватит экономить на таких вещах!!! - Было ясно, что нужно что-то сделать. - Рубашку новую купить, что ли?" Но купить рубашку - это же целое дело. Только кажется, что это легко! На самом деле хороших рубашек так же мало, как... всего хорошего. Это же вещь, которая будет очень близко к телу!... Оказывается, я давненько не был в метро. Да-а! В метро... Там не прекрасно и не ужасно. Там как в метро... Там как всегда. Пока спускался по эскалатору, попытался собрать мысли в порядок. Надо было это сделать. А то что-то совсем стало худо. Тревога и раздражение... просто достигли своего предела. Мальчишка, лет пятнадцати, сильно толкнул меня плечом, пробегая мимо по эскалатору, а я схватил его, выругал и обидно отпихнул прочь. Зачем?! Ну, совсем уже нервы были никуда... И тогда я пустился в размышления. Такие размышления, которые всегда помогали мне в моменты непонятной тревоги. Нужно было найти источник раздражения и просто его локализовать и осознать как таковой. И даже если нет возможности его устранить и исправить, все равно становилось легче. Значит, так: "Отчего же меня трясет? А?! В целом все более-менее нормально. У меня сейчас два объекта. На одном все О.К.... Почему опять O.K.? Я что, герой-ковбой что ли?... Надо избавляться от этих океев. Значит, на одном - все в порядке, а на другом - лажа. С этим понятно! Обеспокоили мужик у окна, машина у подъезда и общее ощущение слежки. Но это просто ерунда. Какая слежка? За кем? Кто я такой, чтобы за мной следили? Хорошо! Теперь Макс. Макс?! А что Макс? Макс как Макс. Все нормально. Машина? Ну а что с машиной? Завтра с утра позвоню, и мне скажут, что делать. Машина как раз таки чепуха! А что не чепуха? То, что дома бардак, и давно? Да! Это неприятно. Я это не люблю". Я люблю, чтобы все было прибрано, чисто и поглажено. Люблю, чтобы машина была вымыта и в ней не накапливался разный хлам, чтобы в багажнике лежали только необходимые вещи, а не было всяких коробок, пакетов, журналов, которые собирался три месяца назад кому-то отдать. Я люблю, когда мои книги и музыка в порядке, рабочий стол не завален, а в ящиках стола почти пусто. Я люблю выбрасывать разный хлам - открытки, которые дарили мне, или же те, что я собирался подарить сам и не подарил, визитные карточки тех, кого я не мог вспомнить, буклеты, газеты, путеводители по разным городам, где я побывал, и прочее, и прочее. Когда я выбрасываю хлам, мне становится легче жить. Когда я помою машину, она начинает лучше ездить, когда привожу в порядок обувь - улучшается здоровье. Но сейчас все было в состоянии полного беспорядка. Даже в недоделанном ремонте может быть какая-то структура, но сейчас... везде висели рубашки, которые надо было стирать и гладить. Валялись книги, какие-то бумаги... в общем, все! А еще пыль... Машина тоже заросла. А в ванной комнате... Короче - ужас! Я периодически находил тех, кто наводил порядок у меня дома. Это были домработницы или те женщины, что на какое-то время поселялись у меня. Но идеальный порядок мог навести только я сам. Я это делал... очень редко. Если не брил голову наголо, то наводил порядок дома. Сейчас очень хотелось навести порядок! Только сил не было совершенно. "Хорошо, - подумал я дальше, - с беспорядком сейчас не справиться, это очень неприятно. Но понятно! Нечего так нервничать из-за этого. В любом случае, дело поправимое. Беспокоит ли меня выходка Паскаля? Пожалуй, нет! Паскаль, скорее, мне помог. Я, по совести, не хотел этого заказа! С Паскалем все в порядке, к тому же он хочет извиниться. Нормально с этим! А отчего же так хреново-то мне?! Рубашка и эти волосы? Да! Это серьезно. С этим нужно срочно что-то делать. И она выключила телефон! Вот основной источник тревоги!!! Плохо мне! Плохо! Мне нужно услышать Ее голос! Скорее! Немедленно!" Я протолкнулся в вагон метро. Народу было много. "Это еще и от зимней одежды, - мелькнуло в голове. - Летом будет легче. Летом всегда легче. Но к лету должно что-то измениться, иначе я до лета не доживу". Я прикрыл глаза и даже едва слышно простонал. Потом мои глаза открылись, и я увидел на уровне своих глаз головы людей. Мы стояли, плотно прижавшись друг к другу. Головы покачивались, поезд быстро бежал по тоннелю. Я видел эти головы. Через окна в конце вагона был виден другой вагон. Там, казалось, люди качаются сильнее. А им, наверное, казалось наоборот. "Вот среди голов мотается моя голова, - подумал я. - А в этой голове творится такое! Если бы можно было улавливать приборами энергию каких-то переживаний, то мою голову можно было бы отследить из космоса. Ее было бы видно даже сквозь землю, на такой глубине, где проложено метро. Мне, наверное, сейчас больнее всех. Не может быть много таких больных голов одновременно в одном месте. Не должно быть! Иначе провода погорят. Господи! Если бы мне удалось Ее поцеловать, наверное, где-нибудь в Уругвае или Новой Зеландии взорвалась бы какая-нибудь электростанция. Мне нужно сесть. Немедленно сесть!" Езды до нужной мне станции было минут двадцать пять без пересадки. Я очень хотел сесть, и когда место рядом освободилось, я решительно двинулся к нему и сел. Я видел, как к этому же месту устремилась пожилая полная женщина в пальто и мохеровом берете, под которым была прическа. В руке она держала большую сумку. Этой сумкой она раздвигала людей. Увидев мой маневр, тетка... (позвольте мне ее так назвать) укоризненно покачала головой. "Наплевать! - твердо решил я. - Не нравится мне эта тетка, не хочу уступать!" Я закрыл глаза, чтобы не видеть... никого чтобы не видеть. - Как же не стыдно!! Чуть не убил тут всех, так кинулся, - сказала тетка. - И делает вид, что не видит никого. Ни стыда ни совести! "Да пошла ты, зараза, - очень уверенно и спокойно подумал я. - Обязан я, что ли, тебе уступать место. С детства уступаю. Детство закончилось! К тому же тетка противная. Злобная тетка! Мне нужнее сейчас! Бесполезно! Буду сидеть, и все!" Я заставлял себя не думать об этом и не заводиться. Справа от меня стояли три парня. Я услышал их голоса и то, о чем они говорили. Говорили они громко, с сильным московским выговором. - Не буду я брать машину, какой мне интерес? - говорил один. Видимо, он старался не материться в людном месте, поэтому говорил как-то не бегло. - Толян не хочет мне машину давать просто так. Значит, мне ее мыть, а потом вас возить. Вы бухать будете, а я... - Да ты прикинь, машина нужна по-любому! Завтра утром заедем, купим все... - говорил другой. - Сколько мы пива на себе унесем? На выходные не хватит! А там, в деревне, где ты будешь за пивом бегать по морозу? Сразу все возьмем, и все. Потом заедем за девками и поедем. Туда приехали - и бухай нормально! Весь день. А в воскресенье мы тоже пить не будем... - Не хочу я у Толяна машину просить. Он ноет, бля... Как я позавидовал этим парням! Они планируют свои выходные дни. Я позавидовал им не в смысле "по- бухать" пару дней где-то в деревне. А в смысле, что у них есть выходные дни. У них выходные! Работали неделю, дождались выходных, выпили - не выпили, рыбалка - не рыбалка... неважно. У них выходные! А у меня выходные в последний раз были наверное... в Родном городе. Давно! А теперь, кто мне даст выходной?! Кто мне даст выходной день от того, что творится у меня голове? Кто мне даст выходной от Нее? Да никто! Даже если бы давали, как его взять?! Я сам взять не смогу. Надо дозвониться срочно! Если удастся договориться о встрече сегодня - это одно. Если сегодня Она не может, точно скажет, что сегодня не может, тогда сразу после стройки отправлюсь на воссоединение с Максом... и надо выпить! Как же хорошо выпивать с Максом. Особенно раньше! Тогда, когда я расстался с женой, мы частенько выпивали. Очень здорово! Сначала я не мог соответствовать Максовым затеям, а потом... даже превзошел его по многим показателям. Сначала мешало странное чувство, что НАДО ДОМОЙ. То есть, в какой-то момент срабатывал внутренний тормоз, исчезало ощущение свободы и радости. Нужно было говорить самому себе: "Нету у тебя дома, где тебя ждут, где нужно кому-то что-то говорить, где кто-то что-то будет говорить тебе. Нет дома, куда надо обязательно вернуться, по возможности, до полуночи. Нет тех, кто ждет и волнуется или сердится. НЕТУ! Можно веселиться!" Но веселье как-то само собой ослабевало. И подступала тоска или что-то вроде тоски. Так длилось долго. Потом это прошло! Но если быть точным, выходные были у меня, пока я был женат. Тогда были выходные! Мне так нравилось как-нибудь в пятницу вечером, не планируя ничего, неожиданно напиться с Максом. Всегда все развивалось одинаково. Мы начинали выпивать пиво, потом ели, потом я собирался ехать домой, но... как-то не удавалось мне это сделать. Потом мы перемещались куда-то. В начале двенадцатого я обязательно звонил домой. - Милая, я уже еду. Мы с Максимом тут засиделись. У Сергея сегодня день рождения, но... - я старался говорить как можно быстрее, пока не перебили. И мне казалось, говорил я совершенно трезвым голосом. В ответ я всегда слышал либо: "Не трудись!", или "Все понятно!", или просто тишину, а потом гудки. В любом случае, вторую реплику мне сказать не удавалось никогда. Тогда я обижался и выпивал уже без тормозов. Приходил домой часика в три, прокрадывался, сшибая стулья, на диван. Утром мне было худо. Со мной не разговаривали. Я болел, звонил Максу. Ему было еще хуже. Мы немного болтали по телефону, договаривались встретиться поскорее в маленьком прокуренном ресторане, где было все какое-то коричневое, и по вечерам там пел и играл музыкант, известный городу под прозвищем "Бемоль". Этот ресторан находился в аккурат на полпути от моего дома до дома Макса. В Родном городе все близко. Когда я приходил, Макс уже сидел с пивом. Особенно хороши были выходные летом, когда возле ресторана можно было сидеть под зонтиками. А летом, в два часа, в субботу, в Родном городе не так много людей. И вот я шел на встречу с Максом, по не то чтобы знакомой, а по выученной наизусть улице. Солнце мешало смотреть, а трещинки на асфальте мешали идти. В голове мозг ощущался как определенный орган. То, как я в этот момент выглядел, было неважно. И вот мы молча сидим друг напротив друга. - Как тяжело, оказывается, идти по жизни с высоко и гордо поднятой головой, - сказал ссутулившийся Макс. Он отпил совсем немного пива, пока ждал меня. В моей кружке пива на полтора сантиметра больше. Он заказал нам пива и ждал. Макс всегда печально остроумен с похмелья. - Макс, ну я же просил тебя - не бери мне пива! Оно уже выдохлось и согрелось! - брюзжу я. - Помолчи, а! Что ты за человек такой! - Он брал свою кружку, я тоже... Как вкусно! Потом я выпивал еще маленькое пиво, а Макс большое. Тут приносили горячую солянку и сто грамм ледяной водки. Мы разливали водку и выпивали по пятьдесят... И сразу суп... И через несколько минут жизнь начинает возвращаться. Солнце, большие листья на деревьях, тень от зонтика, летние звуки, дети на велосипедах. .. И мысль, которая радостно подбрасывает сердце высоко-высоко: "Впереди еще целый вечер, а завтра воскресенье! Счастье! И лето только началось! Господи! Как хорошо! Выходной!" Я ехал, не открывая глаз. Я устал. Я очень устал. Голова склонилась, и подбородок улегся на грудь... Непонятно, сколько я спал. Минут десять-двенадцать, не больше. Проснулся я от того, что навалился на соседа. Хорошо, что проснулся! Во-первых, я не пропустил свою станцию, а во-вторых, я успел втянуть обратно в рот слюну, которая начала сползать с нижней губы. Я быстрым движением вытер рот и осмотрелся безумными глазами. Безумными, потому что я увидел за эти десять-двеннадцать минут. .. точнее, даже не увидел. А побывал... В общем... Я стоял, широко расставив ноги. Глаза слипались. И спать хотелось так, что я пару минут всерьез обдумывал вопрос, можно ли в глаза вставить спички, и как это делается. Как-то же это делается, если есть такая поговорка. На мостике остались только вахтенный матрос и я. Матрос только что заступил на вахту, но тоже едва держится на ногах. Вглядываться в темноту не было никакого смысла. Не видно было ни черта, но мы упорно делали это. Шторм утих. Нас трепало полтора суток, а теперь стало полегче. Я почти не спал все это время. Весь день пришлось провозиться в машинном отделении. Механик и два машиниста почти не поднимались наверх. Старая машина просто отказывалась работать. Я периодически спускался к ним. Хотя, чем я мог им помочь?! Во время шторма мы кое-как давали ход, чтобы держать курс и не перевернуться. Теперь, когда шторм утих, механик с гордостью сообщил, что мы можем дать 12 узлов. А что такое 12 узлов, когда последние шесть часов... я считал каждый час! Уже шесть часов Макс не подавал никаких сигналов. Его SOS первыми услышали норвежцы, двинулись на помощь, но сообщили о толстом льде в районе поиска, и поостереглись двигаться дальше. В общей сложности на помощь Максу двинулось четырнадцать судов. Датчане собрались поднять два самолета, и даже стали их готовить, но погода настолько испортилась, что про самолеты можно было забыть. Шторм налетел и бушевал больше суток. Спасателей разметало кого куда. Большинство поспешили вернуться. Но SOS продолжал пробиваться. Мы то теряли этот сигнал, то находили. Но я был совершенно уверен, что Макс пока жив и держится. Что случилось с его кораблем, никто не знал. Он неожиданно передал сигнал бедствия, причем оттуда, откуда никто не ожидал его услышать. Как его туда занесло? Но что уж теперь? Мы одни ползли ему на помощь, со скоростью всего 12 узлов, хотя впору было самим подавать SOS. А шесть часов назад он замолчал. Я сказал рулевому держать прежний курс и решил спуститься к себе в каюту. Когда проходил мимо камбуза, заглянул туда. На камбузе сидя спал кок. Я, не без сожаления, разбудил его и попросил кофе. - Сахару шесть кусков. На мостик тоже отнеси, - сказал я. - И поесть ему дай. Пусть ест, тогда не уснет. Я взял большую эмалированную кружку с горячей коричневой жижей. Знаю я этот кофе! Одно название. Надо было выпить чего-то горячего и сладкого. Я сделал большой глоток... и чуть не заорал... Так сильно я обжег небо и ... дальше пищевод. Глаза наполнились слезами, я почувствовал, как кожа с неба просто отслоилась. Сон был отброшен, но ненадолго и недалеко. Я сунул палец в рот, собрал с неба обожженную кожу, и просто вытер руку об зюйдвестку. Чувствительность притупилась. Датчане, норвежцы, шведы в один голос предупреждали о толстом льде. Но мы устали так, что было уже просто не страшно. К тому же, толстый лед или тонкий, какая разница?! Моей старой посудине было все равно. В смысле, потонем в любом случае. Я набросил капюшон зюйдвестки и выглянул на полубак. Льда на палубе было много, красиво обледенели леера. Ветер дул холодный, но не сильный. "Темно! - это был единственный вывод, который мог сделать мой засыпающий мозг. - Где-то там, в темноте, Макс". В этот момент меня позвали на мостик. Снова поймали SOS! Оказывается, мы все время шли правильно. - Ну и чутье у вас, - сказал матрос. Радист, рулевой и я могли только улыбаться, и все. Я сообщил в машинное отделение хорошую новость и попросил добавить хода. Механик что-то буркнул и отключился, казалось, что он где-то за много тысяч миль, а не совсем рядом. Тут я понял, что мне можно прилечь хотя бы на полчаса. Я спустился в каюту и сел на койку. Пару секунд я думал про бутылку бренди, закрытую в корабельном сейфе. Но решил, что просто нет сил, да и тем, кто сейчас ждет нас там, в темноте, бренди будет нужнее... "Макс обрадуется", - подумал я, и, не ложась на койку, просто прислонился спиной к переборке и моментально уснул... Меня разбудило ощущение, что я валюсь, падаю куда-то вбок. И еще я почувствовал, как слюна стала вытекать у меня изо рта. Я сел прямо и открыл глаза... В вагоне было уже не так много людей. Тетка, которой я не уступил место, сидела прямо напротив меня. На носу у нее были очки, и она читала книжку в мягком переплете. В тот момент, когда я посмотрел на нее, она послюнила палец и перелистнула страницу. "Трогательно, - подумал я. - Наверное, она много ездит в метро. А я уже нет. Хорошо!" Еще я подумал о грязной машине со спущенным колесом и бардаком в багажнике. И вдруг вспомнилось видение, из которого только что вернулся. Там опять было хорошо. Там было так легко и чудесно! Таких ясных, связных и последовательных видений у меня не было никогда. "На сон это не очень похоже", - понял я. Надо было над этим подумать. Потому что там, внутри... ну... внутри того, что я видел, все было ясно, просто и кристально строго... Но при этом легко! Как мне, тому, который сидел в вагоне московского метро, нравился тот "Я", который в холодном море... или в пустыне... "Там спасение! - понял я. - Спасение!" *7* Я вышел на улицу из метро, сразу набрал Ее номер. Тут же нажал на отбой. Во рту было гадко. Я ни черта не ел сегодня и, к тому же, уснул в метро. Даже по телефону нельзя было разговаривать с Ней, когда во рту такая мерзость. В киоске я купил жевательную резинку. Жуя, стал набирать номер, и снова прервал вызов. Как можно разговаривать с Ней жуя? Я посмотрел на часы... Полчетвертого! На метро действительно быстрее! Хотя кажется, что дольше. Нужно было поесть чего-нибудь. Просто перехватить немного еды, затолкать в себя еду! Голова даже кружилась от пустоты в желудке. Но есть не хотелось совершенно! Тошно было думать о том, что придется жевать и глотать... все равно что. Я купил бутылку кефира и быстро влил ее в себя. "Полезно, - подумал я и сам себе усмехнулся. - Чего полезно? Полезно, главное!!!" Два года назад я купил себе велотренажер. Он стоял сейчас посреди беспорядка в моей спальне и своим видом сообщал беспорядку некоторую молодежность, здоровье и надежду на то, что целеустремленность и благоразумие наконец-то придут и воцарятся в этой комнате. Сколько я видел таких вот тренажеров, стоящих в гаражах, кладовках, чердаках и дачах... и все же купил его. Эта покупка была полезна только тем, что, после того как велотренажер оказался у меня дома, я перестал периодически думать о том, что надо начать бегать по утрам, ходить на каток или поднимать тяжести. Он стоял рядом с моей кроватью и как бы говорил: "Все бесполезно!". Только три дня после покупки я крутил педали, очень себя уважал и чаще обычного подходил к зеркалу. Зато Макс, когда приходил ко мне, сразу усаживался на него, даже не сняв пальто или куртку, и начина-а-л...... - Саня! Это что за цифры? Это я столько километров проехал, что ли? - спрашивал он, тыча пальцем в дисплей тренажера. - Нет. Это калории, которые ты сжег. А вот - метры, - терпеливо объяснял я. - Сань, а ты-то понимаешь, что это все х.. .ня, а? Американцы здорово всех с этими калориями обманули. Молодцы! Надо мне будет такой же купить, - болтал Макс, сильнее крутя педали и глядя на бегущие цифры. - А помогает? - От чего, Макс? - Ну, вообще... - Вообще? Помогает! Я шел от метро к своему "объекту", поминутно поскальзываясь. Не люблю Москву, когда в ней много несвежего снега, скользкой наледи, и машины все грязные. Чувствуется, как город устал, как Москва стала как бы ниже ростом оттого, что вросла в кучи снега и придавлена темным небом. Еще не было четырех, а уже вечерело, и во многих окнах горел свет. А в каких-то окнах свет не гасили с утра... "Мы устали, устали вместе", - прозвучало в моей голове. Идти было недалеко. Перед тем как войти внутрь, я остановился перед витриной с надписью "Ремонт". Было тихо. Значит, действительно, дела идут на "объекте" плохо. Как радостно подходить к стройке и издалека слышать стук, гул, громкие голоса. "Сейчас придется сильно ругаться", - понял я. Но прежде, чем шагнуть внутрь, я набрал Ее номер. Мне было страшно снова услышать голос... Не Ее голос, а голос, говорящий о том, что мне нужно перезвонить позже. Мне было страшно... просто страшно. Я испытывал этот страх всегда, когда набирал Ее номер. Но вот прошли секунды, необходимые для непостижимого факта соединения двух телефонных номеров... И пошли длинные гудки. Один... второй... тре... Она взяла трубку! *8* Я не могу воспроизводить Ее слова. Хотя, мне кажется, я помню каждое Ее слово, все, что она говорила мне при встрече или по телефону. Помню интонации... Но воспроизводить, повторять Ее слова, не буду. Просто не могу и все! Она взяла трубку и обрадовалась мне. Сказала сразу, что у нее была важная встреча, и ей пришлось выключить телефон. Она предположила, что я звонил, и объяснила все. Какая она прекрасная! Я, конечно, спросил, как у нее прошла эта встреча, она сказала, что хорошо прошла... На Ее вопрос о том, как мои дела, я быстро-быстро стал рассказывать все... Про то, что приехал Макс, мой друг, и я хотел бы их познакомить, рассказал про машину и колесо, про проблемы на "одном объекте". - Да, и еще мой приятель Паскаль, помнишь, я говорил тебе... Ну, француз, такой авантюрист-романтик. Ну, помнишь, я рассказывал про такого наивного, очень активного французика, - она, конечно, сразу вспомнила, - так вот, он оказался не так уж наивен. - Я засмеялся. - Расскажу при встрече, что он сделал. Очень забавно... Потом я предложил встретиться попозже вечером, и лучше бы сегодня вечером, хотя бы ненадолго, после ее работы. Я сказал, что подъеду куда угодно. Она сказала, что пока не может сказать, удастся ли ей со мной встретиться сегодня. Она сама хотела встретиться, но какие-то сложности были связаны с ее дочкой. В общем, Она сказала, что перезвонит мне сама. А я сказал, что позвоню сам через час. Она засмеялась. Хорошо засмеялась. Ура! Мне сразу стало не то чтобы лучше. А стало хорошо! Мне просто очень хорошо стало. "Можно идти ругаться", - понял я и шагнул внутрь объекта. Когда на стройке дела идут хорошо, тогда на ней очень шумно, но при этом мало мусора. Здесь все было прямо наоборот. Стояла тишина, и все было завалено мусором. Отовсюду свисали провода... В общем, было очень плохо. В большом помещении торгового зала будущего магазина не было никого, и было холодно. Какие-то звуки доносились из коридора. Я пошел туда. Там пахло сигаретным дымом и едой. Из дальней комнаты доносились смех и голоса... Запахи шли тоже оттуда. Там сидело и стояло шесть молодых строителей в пыльных зеленых комбинезонах, бригадир Боря, толстый бровастый мужик в синей спецодежде, и мой помощник Гриша, хороший, шустрый парень, который очень хотел быть похожим на меня, и старался мне во всем подражать. Когда я это понял, я стал чаще его прощать и поменьше ругать его. Хотя все равно Грише доставалось от меня. Как только я вошел туда, все замолчали. За руку я поздоровался только с Гришей, остальным кивнул, и пробежал по их лицам взглядом. Сразу почувствовалось напряжение. Конечно! Всем было все понятно. Все были готовы к ругани. В комнате было плохо. Плохо пахло, на столе стояли немытые чашки и замызганный чайник, на стене висел календарь с тремя женскими задницами в бикини. Во всем было видно разложение и саботаж. - Гриша, выйдите на минутку! - сказал я Грише. - Извините, мы удалимся ненадолго, - обратился я к остальным. Вежливого обращения на вы строители боятся больше всего. Такое обращение возбуждает у них чувство вины. Не всегда, но часто. Я этим пользовался. Мы отошли с Гришей в другую комнату. - Ну, что здесь у нас? Докладывайте, - с ним я был на вы всегда. - Проблемы! У Паши, я его перевел сейчас на другой объект, пять дней назад родился сын. Он мне об этом сообщил. Я дал ему два дня отдыха. Ну а он в тот же день накупил всего, и прямо здесь... Но, правда, по окончании рабочего дня. А тут заехал хозяин, да еще с каким-то своим приятелем. Один раз такое случилось... и как назло! Ничего особенного не было. Ребята были выпившие, обрадовались, когда хозяин появился, даже налили ему, мол, "дело святое". Короче, он на них наорал, потом на меня. Говорил, что не заплатит, что нужно сменить бригаду... Угрожал, в общем. Паша обиделся. - Ну, платить он будет или не будет - это, скорее, вопрос ко мне, - сказал я очень сурово. - Гриша, проблема-то в чем? - Ну-у... В этом и проблема... - В чем в этом? - Ребята, - Гриша неопределенно указал рукой в сторону комнаты, где были рабочие, - хотят получить денег... - Каких денег? Аванс они получили! Дальше нужен результат, и будут деньги. - Они говорят, что надо дать денег хотя бы Паше, чтобы он мог отметить рождение сына. - Они что, не наотмечались, что ли?! Я говорил, а сам понимал, что зря я это объясняю Грише. Что он может сделать? Крепкие мужики, работяги, особенно, когда они вместе, могут так усовестить, так надавить на чувство справедливости... Гриша пожал плечами. - Так! У нас что здесь, забастовка, что ли? - Нет, не то чтобы... В общем, хозяин тоже вел себя неправильно. - Гриша совсем расстроился и не мог смотреть мне в глаза. - Он ничего не захотел слушать, сказал, что будет разговаривать только с вами. Конечно, я запустил дела! Это очевидно. Хозяин этого магазина был довольно нервный мелочный мужичок. Все перепроверял по десять раз. Но это нормально. Хуже всего было то, что он был уверен, что очень сильно переплачивает мне. Он постоянно приводил на "стройку" каких-то своих друзей-знатоков, которые говорили ему то, что он хотел услышать - мол, его сильно обманывают. Но такое поведение - обычное дело. Просто противно слушать нытье. Хотя деньги есть деньги. С этим объектом как-то сразу не заладилось, и я малодушно отстранился от него. Паша, у которого родился сын, хороший парень и давно уже со мной работал. Боря - тоже нормальный такой бригадир. Остальных рабочих я знал не всех. Бригада как бригада. Но чего-то накопилось, и пошло вкривь и вкось. Гриша не справлялся, заказчик, то есть "хозяин", нервничал и звонил мне... А я?... Я влюбился ужасно! Вот и все! Ситуацию необходимо было переломить. Ребята и так-то работали медленно и плохо в последнее время, а тут совсем остановились и явно готовились мне чего-то предъявить. Я отлично знаю эту коллективную демагогию, мужицкие обиды и поиски справедливости. Не люблю я это. Надо было идти к ним, а хотелось немедленно поехать к Ней... Я снова вошел в комнату, где меня ждали семь недовольных, и сплоченных этим недовольством, мужиков. - Ну-у-у?! Так, значит?! - ничего более бессмысленного и беспомощного я сказать не мог. Но надо же было с чего-то начинать. - Вот что, коллеги, вы перед кем тут решили демонстрации устраивать? Так не пойдет! Два дня не работали? Значит, выходных в этот раз не будет. Логика простая. А про пьянку на рабочем месте - это уже отдельный разговор, такие номера... - Пока нам не заплатят за то, что мы уже сделали, и пока перед нами не извинятся, - мы дальше работать не будем, - сказал большой белобрысый парень. Он один сидел, остальные стояли. Я раньше с ним не работал. Сказал он это так... в общем, он давно подготовился к тому, чтобы это сказать. - Сильное заявление! - ответил я. - Что еще? - Пашу надо вернуть и премию ему надо небольшую дать! - сказал маленький и сухонький парень. Его комбинезон был самым чистым. Я давно его знал. Хороший специалист, и парень нормальный. - У человека сын родился первый. Надо как-то по-людски... - По-людски? И премию? Да? - перебил я его резко. - Конечно премию! За пьянку на рабочем месте, за хамство и разгильдяйство - конечно премию! Обязательно! - Он хорошо работал до этого случая, и нельзя сказать, что он нахамил, - вступил в разговор Гриша. Он стоял чуть сзади меня. На самом деле, ему сейчас было хуже всех. Он был как бы между мной и бригадой. Гриша чувствовал себя кругом виноватым, но встрял он в разговор совершенно некстати. - Пьянка на рабочем месте - это мерзость! И я этого не терплю. Вы, Григорий, это отлично знаете. С вами у меня будет отдельный разговор, - сказал я, даже не обернувшись к нему. - Если не можете организовать нормальный рабочий процесс, значит не вмешивайтесь! - Мы выпили после работы. У человека сын родился! После работы мы что, не можем выпить?! - сказал все тот же белобрысый. "Проблема в нем", - понял я. - Выпить? Да пожалуйста! Мне все равно! Но на "объекте", в рабочей одежде - это свинство! Хоть бы у него тройня родилась - этого делать нельзя. - Я смотрел этому блондину прямо в глаза, он глаз не отводил и нагло улыбался. - Вы будете наказаны и за пьянку и за саботаж. - Это наше рабочее место, - не сводя с меня своих прозрачных глаз, сказал белобрысый. - Мы здесь работаем и можем отметить... ну, поздравить друга. - Он сделал ударение на слово "наше" и слово "мы". - Это рабочее место дал вам я. И я могу разрешить делать здесь что-то или не разрешить, понятно?! - я сделал ударение на слово "я". - А пьянку здесь я запрещаю! Я уже решил, что уволю этого белесого, и намеренно обострял разговор. Нужна была победа. - Скажите спасибо, что мы этого... вашего... ну, этого "хозяина" тут не покалечили, - продолжал мой собеседник. Остальные молчали. Значит, они были с ним согласны. - За такие слова, которые он тут сказал, вообще-то надо отвечать... - Мне вам спасибо говорить не за что! Лично вам! - я показал на него пальцем. - И мне насрать, что и кто вам тут сказал. Если вы находитесь здесь и в рабочей одежде, значит вы должны тут работать, а не прохлаждаться целых два дня. Понятно? - "Уволю обязательно", - продолжал говорить и думать я. - Вы напились, и никаких оправданий тут быть не может, и нечего тут даже... - Короче, чего ты заладил "напились, напились", ничего другого сказать не можешь что ли, а? - белобрысый сорвался. "Отлично! - подумал я. - Все, он уже проиграл". - Слово "короче" вы будете говорить у себя дома. Можете сказать его своим родителям, потому что они вас плохо воспитали. - Он прямо-таки обалдел от этих слов. Я намеренно затронул "святую" для таких вот пафосных горлопанов тему родителей. - И "тыкать" вы будете тоже у себя дома. Он резко поднялся, почти вскочил. Его лицо пошло пятнами. На правой щеке загорелся румянец неправильной формы. "Похоже на карту Африки", - успел подумать я. - Вы что, хотите меня ударить? - очень спокойно сказал я. - Учтите, вам в этом никто не поможет. С вами тут не очень-то согласны. Мы с коллегами, - я сделал такой округлый жест, указующий на всех остальных,