ыть гениальным человеком, но родители мои были против. Для чего же я жил? Для чего? Для статистики. Жизнь моя, сколько лет издевалась ты надо мной. Сколько лет ты меня оскорбляла, жизнь. Но сегодня мой час настал. Жизнь, я требую сатисфакции. Бьет 12 часов. Гробовое молчание. Маргарита Ивановна. Собирайтесь, Семен Семенович. Семен Семенович. Как, уже? А они не вперед у вас, Маргарита Ивановна? Маргарита Ивановна. Нет, у нас по почтамту, Семен Семенович. Пауза. Александр Петрович. Что же, присядемте, по обычаю. Все садятся. Пауза. Семен Семенович. Ну, прощайте, товарищи. (Идет к выходу. Возвращается, берет бутылку, прячет в карман.) Извиняюсь, для храбрости. (Идет к выходу.) Официант. Приходите опять к нам, Семен Семенович. Семен Семенович. Нет, теперь уже вы приходите ко мне. (Уходит.) ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Комната в квартире Подсекальникова. Явление первое Серафима Ильинична сбивает в стакане гоголь-моголь. Серафима Ильинична (поет). Ревела буря, дождь шумел, Во мраке молния блистала, И беспрерывно гром гремел, И в дебрях буря бушевала. Серафима Ильинична и Мария Лукьяновна (из другой комнаты). И беспрерывно гром гремел, И в дебрях буря бушевала. Серафима Ильинична. "Вы спите, юные..." Мария Лукьяновна (из другой комнаты). Мама? Мамочка! Серафима Ильинична. Что тебе? Явление второе Мария Лукьяновна с керосиновой лампой в руках. В ламповое стекло воткнуты щипцы для завивки волос. Мария Лукьяновна. Как, по-твоему, Сенечке лучше понравится: мелкой зыбью завиться или крупными волнами? Серафима Ильинична. Разве, Машенька, догадаешься? Мария Лукьяновна. Как же все-таки быть? Серафима Ильинична. Я тебе посоветую, Машенька, так: сделай спереди мелко, а сзади крупно, вот и будет без промаха. (Поет.) "Вы спите, юные..." Мария Лукьяновна. Он, наверное, скоро вернется, мамочка, ты живей растирай. Серафима Ильинична. Я и так, как динамо-машина, работаю -- два желтка навертела на полный стакан. Мария Лукьяновна. До чего он любитель до гоголя, страсть. Серафима Ильинична. Пусть уж нынче полакомится. (Поет.) Вы спите, юные герои. Друзья, под бурею ревущей... Мария Лукьяновна. Как ты, мамочка, думаешь -- он на место устроится или нет? Серафима Ильинична. А то как же? Теперь непременно устроится. Мария Лукьяновна. Скажут -- нету работы, и кончен бал. Серафима Ильинична. Разве может в России не быть работы, да у нас ее хватит хоть на все человечество, только знай поворачивайся. Мария Лукьяновна. По какой же причине не все работают? Серафима Ильинична. По причине протекции. Мария Лукьяновна. Почему ж это так? Серафима Ильинична. Потому что в России так много работы, что для каждого места не хватает протекции. Скажем, место имеется, а протекции нет, вот оно и пустует от этого, Машенька. А уж если у Сенечки есть протекция, то работа отыщется -- будь покойна. Мария Лукьяновна. Неужели мы, мама, опять заживем. Серафима Ильинична. Заживем, обязательно заживем. (Поет.) Заутра глас раздастся мой, На славу и на смерть зовущий. Обе. Заутра глас раздастся мой, На славу и на смерть зовущий. Мария Лукьяновна. Это что за письмо? Серафима Ильинична. Брось, наверное, старое. Мария Лукьяновна. Нет, не старое... запечатано... и тебе адресовано. Серафима Ильинична. Ну-ка, Машенька, прочитай. Мария Лукьяновна. Что такое? (Читает.) "Многоуважаемая Серафима Ильинична, когда вы прочтете это письмо, меня уже не будет в живых. Предупредите поосторожней Машу". Серафима Ильинична. Боже праведный! Мария Лукьяновна. Погоди. (Читает.) "Пальто мое демисезонное и портсигар отправьте брату в Елец. Семен". Как же это возможно? Да что ж это? Батюшки! (Падает на кровать. Рыдает.) Серафима Ильинична. Маша! Машенька! Ну, не плачь, ради бога, не плачь. Явление третье Распахнув двери, входят Гранд-Скубик, отец Елпидий, Калабушкин, модистка, портниха, Маргарита Ивановна. Отец Елпидий. Плачьте, плачьте, вдова Подсекальникова. Обнимите детей своих и взывайте с рыданием: "Где ваш папочка? Нету папочки. Нету папочки и не будет". Александр Петрович. И не было. Отец Елпидий. Чего? Александр Петрович. Папочки не было, я говорю. Отец Елпидий. Почему? Александр Петрович. Потому что деточек не было. Отец Елпидий. Не было. Вот так фунт! Ничего не поделаешь-- промахнулся. Нету папочки, значит, и не было. Плачьте, плачьте, вдова Подсекальникова... Аристарх Доминикович. Лучше после об этом, отец Елпидий. Дайте я. Дорогая Мария Лукьяновна, разрешите мне обратиться к вам с маленькой просьбой от имени русской интеллигенции. Муж ваш умер, но труп его полон жизни, он живет среди нас, как общественный факт. Давайте же вместе поддерживать эту жизнь. Я кончил. А теперь, Генриетта Степановна, приступите, пожалуйста, к вашим обязанностям. Модистка. Пардон, мадам. Мадам интересуется обыкновенной соломкой или рисовой, или, может быть, мадам интересуется фетром? Вот опять же вполне элегантная шляпа для похорон. Мария Лукьяновна. Ничего мне не нужно... зачем это... боже мой... Маргарита Ивановна. Вы напрасно, Мария Лукьяновна, так относитесь, погребение будет довольно шикарное, для чего же вам выглядеть хуже всех. Серафима Ильинична. Да откуда шикарное, Маргарита Ивановна? На какие шиши нам его хоронить? Александр Петрович. Вы об этом не думайте, Серафима Ильинична. От преданья земле до пошивки траура -- все шиши эти люди берут на себя. Портниха. Может быть, мы приступим к примерке, сударыня? Мария Лукьяновна. Не могу я... не троньте меня... товарищи. Аристарх Доминикович. Слез не надо, вдова. Муж ваш умер героем -- о чем же вы плачете? Мария Лукьяновна. Жить-то как же мне... господи... Аристарх Доминикович. Я скажу вам на это, Мария Лукьяновна: живите так же, как умер ваш муж, ибо умер он смертью, достойною подражания. Портниха (снимая мерку). Длина переда сорок один. Аристарх Доминикович. Один, совершенно один, с пистолетом в руках, вышел он на большую дорогу нашей русской истории. Портниха (снимая мерку). Длина зада девяносто четыре. Аристарх Доминикович. Он упал на нее и остался лежать... Серафима Ильинична. Где остался лежать? Александр Петрович. На дороге истории, Серафима Ильинична. Серафима Ильинична. Это где же такое? Далеко от нас? Александр Петрович. Да, довольно порядочно. Аристарх Доминикович. И остался лежать страшным камнем всеобщего преткновения. Портниха. Или, может быть, вы обожаете рюшики? Аристарх Доминикович. Пусть же тот, кто шагает по этой дороге, Мария Лукьяновна, споткнется сегодня о труп Подсекальникова. Модистка. Вот прекрасная шляпка фасон фантази, можно сделать из крепа поля колокольчиком. Аристарх Доминикович. И когда он споткнется, Мария Лукьяновна, он, конечно, посмотрит под ноги, и когда он посмотрит под ноги, он, конечно, увидит нас. И мы скажем ему... Модистка. Разрешите прикинуть на вас, сударыня. Аристарх Доминикович. Вы, шагающий по дороге истории государственный муж и строитель жизни, посмотрите поглубже на труп Подсекальникова. Серафима Ильинична. Глубже, глубже. Маргарита Ивановна. И набок. Модистка. Вот так. Восхитительно. Аристарх Доминикович. И тогда он посмотрит и спросит нас: "Что же он означает, сей труп Подсекальникова?" И мы скажем ему: "Это наша рецензия на вашу работу". Портниха. Вы хотите гофрэ или, может быть, клешики? Аристарх Доминикович. Да, супруг ваш скончался героем, Мария Лукьяновна. Мария Лукьяновна. А скажите, нельзя и гофрэ, и клешики? Аристарх Доминикович. Честь и слава супругу вдовы Подсекальниковой, честь и слава жене дорогого покойника! Серафима Ильинична. А он где же находится? Аристарх Доминикович. Это нужно узнать в отделении милиции. Мы сейчас вас покинем, Мария Лукьяновна, но вернемся опять. Мы теперь не оставим вас в вашем несчастии. Я не плакал, когда умерла моя мать, моя бедная мама, Мария Лукьяновна. А сейчас... а сейчас... разрешите, я вас поцелую от имени всех присутствующих. (Целует.) Александр Петрович. Разрешите, и я. Маргарита Ивановна. Александр! Уходят. Явление четвертое Мария Лукьяновна, Серафима Ильинична. Серафима Ильинична. До чего симпатичные господа. Значит, есть еще люди хорошие, Машенька. Мария Лукьяновна. Люди, мамочка, есть, а Семена нету. Серафима Ильинична. Нет родимого! Нет сердешного! А примерка тебе на когда назначена? Мария Лукьяновна. Нынче в три. У нее. Вот и адрес на карточке. Серафима Ильинична. Ателье-мастерская мадам Софи. Дорогая, наверное. Мария Лукьяновна. Ясно, что не дешевая, по ухваткам видать. Серафима Ильинична. Ты бы, Машенька, шляпку сняла, истреплется. Мария Лукьяновна. Пусть истреплется. Ничего мне не жалко на свете, мамочка. Все равно мне не жить. Для чего мне нужна моя жизнь окаянная, если полного счастья ни разу не было. Сеня был -- шляпы не было, шляпа стала -- Семена нет. Господи! Почему же ты сразу всего не даешь? Стук в дверь. Серафима Ильинична. Кто там? Явление пятое Два подозрительных типа вносят в комнату безжизненное тело Семена Семеновича. Мария Лукьяновна. Мамочка! Боже! Серафима Ильинична. Святые угодники! Вот сюда опускайте его, сюда! Мария Лукьяновна. Сеня, милый, да что ж ты наделал, Сенечка. Первый. Ничего не попишешь -- абсурд судьбы. Второй. Так сказать, не застигнут на четверть минуточки. Серафима Ильинична. Неужели вы видели? Второй. Все как есть. Первый. Поначалу, действительно, мы не заметили, но потом он, действительно, говорит: "Отвезите меня, говорит, по адресу". Ну и что же вы думаете? Только мы от него отошли немножко, он заходит за дерево, постоял да как ахнет -- и брык с катушек. Мы, конечно, обратно, но поздно, действительно. Подбежали, лежит он -- ни бе ни ме. Второй. Так сказать, приведен в состояние духа. Мария Лукьяновна плачет. Первый. Долго будет она убиваться, по-вашему, или нет? Серафима Ильинична. Дай-то бог через год, через два очухается. Первый. Через год, через два. Это нас не устраивает. Мы уж лучше пойдем. Уходят. Явление шестое Серафима Ильинична, Мария Лукьяновна. Тело Семена Семеновича. Мария Лукьяновна. Не сумели мы с мамой тебя уберечь, вот ты и умер, Семен Семенович. Семен Семенович. Умер, кто умер? Я умер. Ой, держите меня! Обе. Караул! Семен Семенович. Ой, держите, держите! Лечу, лечу! Осанна! Осанна! Мария Лукьяновна. Сеня! Сеня! Серафима Ильинична. Семен Семенович! Семен Семенович. Кто со мной разговаривает? Мария Лукьяновна. Это я, Мария. Семен Семенович. Мария? Это какая Мария? Бога слово родшая? Сущая Богородица? Сущая Богородица, я не виновата. Мария Лукьяновна. Что ты, Сенечка? Это я, бог с тобой! Семен Семенович. Бог со мной. Извиняюсь, я вас не узнал. Разрешите представиться: душа Подсекальникова. Мария Лукьяновна. Он с ума сошел, мамочка. Серафима Ильинична. Где вы были, Семен Семенович? Что вы делали? Семен Семенович. Я страдала. Серафима Ильинична. Как страдала? Семен Семенович. Отче наш, вы не думайте, что я вру. У меня есть все данные на царство небесное. Отче наш, прикажите, я буду плясать и петь. (Поет.) "Слава в вышних Богу и на земле, мир и..." Серафима Ильинична. Вы придите в себя. Очухайтесь. Семен Семенович. Отче наш... Серафима Ильинична. Я не отче, я теща, Семен Семенович. Семен Семенович. Кто? Серафима Ильинична. Теща ваша, Семен Семенович. Семен Семенович. Теща? Вот тебе раз. Вы когда же скапустились, Серафима Ильинична? Мария Лукьяновна. Это бред. Он, наверное, ранил себя куда-нибудь. (Наклоняется над ним.) Сеня, милый, ты ра... Фу... Серафима Ильинична. Что такое? Мария Лукьяновна. Понюхай его, пожалуйста. Серафима Ильинична. Поздравляю вас. Здравствуйте. Где же вы нализались, Семен Семенович? Семен Семенович. Честнейшая херувим и славнейшая без сравнения Серафима Ильинична, где здесь можно зачислиться в сонм? Вы не знаете? Мария Лукьяновна. Что ты скажешь. Опять балаган начинается. Серафима Ильинична. Дай графин. Обливай ему, Машенька, голову. Лей смелее. Не бойся, не бойся, окачивай. Семен Семенович. Где я?.. Батюшки... это этот свет или тот? Серафима Ильинична. Этот, этот. Мария Лукьяновна. Ты что же придумал, бессовестный? Сам оставил записку, что уходишь застреливаться, а сам водки накушался вместо этого. Ах ты, сукин ты сын. Ты меня до агонии чуть не довел. Я здесь плачу, рыдаю со своим малокровием... Семен Семенович. Погоди. Мария Лукьяновна. Нет уж, ты погоди. Я здесь плачу, рыдаю со своим малокровием и хожу в положении безутешной вдовы, а ты вовсе не умер и даже пьянствуешь. Что же, ты хочешь живой меня в гроб уложить? Почему ты молчишь? Отвечай, когда спрашивают! Семен Семенович. Погоди. Мария Лукьяновна. Ну? Семен Семенович. Сколько времени, а? Мария Лукьяновна. Сколько времени -- два часа. Семен Семенович. Два часа. Как же это случилось такое? Господи! Я же должен в двенадцать, в двенадцать, Машенька. Стой! Когда я сюда пришел? Серафима Ильинична. Вы не шли, вас тащили, Семен Семенович. Семен Семенович. Кто тащил? Серафима Ильинична. Два каких-то мужчины противной наружности. Семен Семенович. Два мужчины... действительно... было... как будто бы... на бульваре... подсели... и вместе... из горлышка. Мария Лукьяновна. Ты уж прямо из горлышка хлещешь, бессовестный! Семен Семенович. Я для храбрости, Машенька, пил, для храбрости. Все для храбрости, Машенька, пил и пил. А с последней бутылкой зашел за дерево, думал -- выпью последнюю и смогу. Выпить выпил, а смочь не смог. Мария Лукьяновна. Для чего ты затеял всю эту комедию? Чем тебе не жилось? Семен Семенович. Приходил сюда кто-нибудь или нет? Серафима Ильинична. Очень даже, скажу вам, нарядная публика. Семен Семенович. Ну и что же она? Серафима Ильинична. Говорила слова, выражала сочувствие. Мария Лукьяновна. Все расходы берем, говорят, на себя, муж ваш умер героем, Мария Лукьяновна. Серафима Ильинична. Как же мы им в глаза теперь будем смотреть? Мария Лукьяновна. Ведь они все расходы обратно потребуют. Серафима Ильинична. В это время ей, может быть, траур шьют. И какая портниха. Мадам Софи... Это встанет в копейку, Семен Семенович. Мария Лукьяновна. Вдруг они еще, к нашему счастью, не начали. Едем, мама, к Софи. Семен Семенович. Подождите еще, ведь не все потеряно. Я еще застрелюсь. Мария Лукьяновна. Ты опять мне, Семен, балаган устраиваешь. Идем, мама, к Софи. Семен Семенович. Застрелюсь, вот увидите -- застрелюсь. Серафима Ильинична. Где уж вам застрелиться, Семен Семенович, вы бы чайник лучше на примус поставили. Убегают. Явление седьмое Семен Семенович один. Семен Семенович. Не поверили. Не поверили. Даже Маша и та не поверила. Хорошо. Пожалеешь, да как еще, Машенька. Где он? Вот. (Вынимает револьвер.) Нужно сразу, не думая, прямо в сердце -- и моментальная смерть. (Приставляет револьвер к груди.) Моментальная смерть. Или нет. Лучше в рот. В рот моментальнее. (Вставляет дуло револьвера в рот. Вынимает .) Буду считать до трех. (Снова в рот.) Ас... ва... (Вынимает.) Или нет. Буду лучше считать до тысячи. (Опять в рот.) Ас... ва... ы... че-ы-и... а... э... э... ээ... э-э... э-э... о-и-и-а... (Вынимает.) Нет, уж если считать, то придется в сердце. (Приставляет револьвер к груди.) Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять... Это трусость -- до тысячи... нужно сразу... решительно... До ста -- и кончено. Нет... скорей до пятнадцати. Да... сейчас. (Снова приставляет револьвер к груди.) Раз, два, три, четыре, пять, семь, восемь, девять, десять... одиннадцать... двенадцать... тринадцать... четырнадцать... Или, может быть, лучше совсем не считать, но зато в рот. (Дуло в рот. Вынимает.) В рот... а пуля куда же?.. Сюда вот... в голову. Жалко голову. Ведь лицо в голове, дорогие товарищи. Лучше в сердце. Только надо нащупать. Получше наметиться, где колотится. Вот. Здесь колотится. Ой! Какое большое сердце, где ни тронешь -- везде колотится. Ой! Как колотится. Разорвется. Сейчас разорвется. Боже мой! Если я умру от разрыва сердца, я не успею тогда застрелиться. Мне нельзя умирать, мне нельзя умирать. Надо жить, жить, жить, жить... для того, чтобы застрелиться. Не успеть. Не успеть. Ой, задохнусь. Минутку, еще минутку. Бей же, сволочь, да бей же куда ни попадя. (Револьвер выскальзывает из рук. Падает.) Опоздал... умираю. Да что ж это, господи... Явление восьмое Два мальчика с огромными венками, завернутыми в бумагу. Первый мальчик. Что, покойник здесь живет? Семен Семенович. Кто? Первый мальчик. Здесь покойник живет или нет, я вас спрашиваю? Семен Семенович. А вы кто же такие? Зачем вы? Откудова? Второй мальчик. Мы из "Вечности". Семен Семенович. Как -- из вечности? Второй мальчик. Из бюро похоронных процессий "Вечность". Получите, пожалуйста. Ставит венки. Семен Семенович. Это что? Мальчики снимают с венков бумагу. (Читает надписи на лентах.) "Спи спокойно, Семен Подсекальников, ты герой". (Другой конец.) "Почитатели твоей смерти". (Другой венок.) "Незабвенному Сене, борцу и зятю. Убитая горем теща". Первый мальчик. Вам венки? Семен Семенович. Мне... то есть нам. Первый мальчик. Распишитесь в получении. (Подает книгу.) Нет, вот здесь. Семен Семенович (читает). "Шесть надгробных венков получил". (Расписывается.) Мальчики. До свиданья. (Уходят.) Явление девятое Семен Семенович подходит к венку, расправляет ленту. На ленте написано по-французски. Семен Семенович (читает). "Раг-до-пе топ Си-топ..." Что такое? Ситоп. Это, верно, не мне. (Подбегает к двери.) Стойте, мальчики. (Пауза.) Все равно. (Подходит к другому венку. Читает.) "Не говорите мне -- он умер, он живет. Твоя Раиса". Боже мой! Догадалась. Догадалась, проклятая. Где револьвер? Скорей. (Поднимает револьвер.) Говорите, живет? Хорошо. Вот посмотрите, как живет. Вот посмотрите. (Приставляет револьвер к виску.) Спи спокойно, Семен Подсекальников, ты герой, ты герой. Ты герой, Подсекальников, спи. (Опускает руку.) Герой-то я герой, а вот спать у меня не выходит. Ну, никак не выходит, дорогие товарищи. Потому, что я очень устал, наверное. Очень. Страшно устал. Нужно сесть на немножечко и отдохнуть. Да, да, да. Сесть с газетой и отдохнуть... А потом уже снова со свежими силами. (Садится. Берет газету. Читает.) "Международное положение". Международное положение... Какие это, в сущности, пустяки по сравнению с положением одного человека. (Перевертывает газету, читает.) "Хроника происшествий". "Восемнадцати лет... кислотой..." Вот оно настоящее международное положение. (Читает.) "На углу Семеновской улицы и Барабанного переулка сшиблен трамваем неизвестный гражданин. Труп неизвестного отправлен в покойницкую Филатовской больницы". Вот счастливец! Ну, скажите пожалуйста, шел, не думал и вдруг попал. А здесь -- думаешь, думаешь и не можешь попасть. Потому и не можешь, должно быть, что думаешь. Да, да, да. Я теперь догадался. Надо взять себя в руки, отвлечься от этого, все забыть, рассмеяться, прийти в настроение, а потом как трамваем наехать, и кончено. Да, да, да. Взять представить себе, что все чудно, прекрасно, хорошо, замечательно, и что вот ты идешь и как будто не думаешь, может быть, напеваешь чего-нибудь. Да, да, да, напеваешь какую-то песенку. (Начинает петь.) Целует нас мама, свернувши в пеленки, Целует иная родня, Когда подрастем, нас целуют девчонки Средь ночи и белого дня. Черт возьми, как хорошо -- тромбон. Трамвай начинает идти. (Приближает вытянутую руку с револьвером к виску.) Сколько прелести в... (Останавливает руку.) Сколько прелес... Нет, не могу. Сколько пре... Не могу. Черт возьми, как хорошо -- тромбон... Черт во... Тьфу ты, черт! Ну, никак не могу! Голос за дверью: "Заворачивай веселей. Веселей заворачивай". Явление десятое Трое мужчин вносят в комнату гроб. Первый. На себя, на себя! Да куда же вы тыркаетесь? Ставь на стол. Гроб ставят на стол. Все в порядке. Доставили. Семен Семенович. Очень вам благодарен. Большое спасибо. Первый. Сам-то где? Семен Семенович. Ктой-то сам? Первый. Подсекальников. Упокойник. Семен Семенович. Вот он. Первый. Где? Семен Семенович. Что я, нету его еще, но он будет... на этих минутах, наверное. Первый. Жалко вам упокойника? Семен Семенович. Ой как жалко, товарищи! Первый. Вот я тоже жалею всегда упокойников. На чаек с вашей милости. Семен Семенович. Ради бога, пожалуйста. Первый. Ну, счастливо вам справиться. Уходят. Явление одиннадцатое Несколько мгновений Семен Семенович пребывает в полной неподвижности, потом направляется к гробу, обходит его кругом, заглядывает внутрь, поправляет подушку и расставляет вокруг гроба венки. Затем вытаскивает из кармана револьвер и приставляет дуло к виску. Опускает руку. Подходит к зеркалу, занавешивает его черным. Снова приставляет дуло к виску. Пауза. Семен Семенович. Почемуй-то ученые до сих пор не дошли, чтобы мог человек застрелиться, не чувствуя. Например, застрелиться под хлороформом. А еще называются благодетели человечества. Сукины дети. Боже праведный! Господи! Жизнеподатель! Дай мне силы покончить с собой. Ты же видишь, что я не могу. Ты же видишь. Явление двенадцатое В комнату вбегают Мария Лукьяновна и Серафима Ильинична. Мария Лукьяновна. Идут! Семен Семенович. Кто идут? Мария Лукьяновна. Все идут! (Выбегает из комнаты.) Явление тринадцатое Семен Семенович мечется по комнате. Слышен шум толпы. Семен Семенович. Боже мой! Боже мой! Шум приближается. Боже мой! (Вскакивает на стол.) Боже мой! (Прыгает в гроб.) Шум приближается. Пережду, а как только уйдут -- конец. Раз -- и кончено. (Ложится в гроб.) Явление четырнадцатое В раскрытых дверях появляются: Гранд-Скубик, Пугачев, Калабушкин, Маргарита Ивановна, Раиса Филипповна, отец Елпидий, Егорушка, Зинка Падеспань, Груня, дьякон, церковные певчие. Все в трауре, у многих в руках цветы. Мария Лукьяновна и Серафима Ильинична обе спиной к зрителям, в ужасе простирая руки, сдерживают толпу. Мария Лукьяновна. Вы войдите сначала в его положение. Ведь людям-то не хочется умирать. Умирать-то не хочется. Кто ж, товарищи, виноват? Аристарх Доминикович. Виноваты другие, Мария Лукьяновна, а не мы. Серафима Ильинична. Разве мы вас виним, дорогие товарищи? Мария Лукьяновна. Я вас, граждане, только хотела спросить: как же вы относительно мужа со мной поступите? Аристарх Доминикович. Мы заменим вам мужа, Мария Лукьяновна, общими силами. Семен Семенович (в гробу). Этого еще недоставало. Мария Лукьяновна. А заранее знать мы не знали, товарищи, пусть он сам засвидетельствует. Сеня. Се... (Увидела Семена Семеновича в гробу.) А! Аристарх Доминикович. Стул вдове! Поскорее, Егор Тимофеевич! Серафима Ильинична (подбегая к Марии Лукьяновне). Что ты? (Заметила Семена Семеновича в гробу.) Мамочки... Пугачев. И второй захватите. Под тещу понадобился. Егорушка приносит два стула. Вокруг вдовы и тещи хлопочет группа людей. Другая группа направляется к гробу. Маргарита Ивановна. Как живой! Зинка Падеспань. Только носик завострился. Мария Лукьяновна. А-а-а. Пустите, пустите меня к нему! Он не умер, он только немножечко выпимши. Он проспится и встанет, Егор Тимофеевич. Егорушка. Успокойтесь, не встанет, Мария Лукьяновна. Мария Лукьяновна. Он живой, он живой, уверяю вас, граждане. Раиса Филипповна. Как кричит... Груня. На мозги повлияло, наверное. Аристарх Доминикович. Вы ее отведите в соседнюю комнату. Мария Лукьяновна. Сеня! Сеня! Серафима Ильинична. Проснитесь, Семен Семенович... Зинка Падеспань. И старушка туда же, скажите пожалуйста. Александр Петрович. Прихватите и тещу, Егор Тимофеевич. Мария Лукьяновна. Он живой! Он живой! Егорушка уводит Марию Лукьяновну и Серафиму Ильиничну в соседнюю коннату. Явление пятнадцатое Груня. Что из дамочки сделалось. Маргарита Ивановна. Прямо в голос скучает, обратите внимание. Голос Марии Лукьяновны (из соседней комнаты). Он живой, он живой... Раиса Филипповна. Как страдает, бедняжечка. Александр Петрович. С непривычки всегда так, Раиса Филипповна, а потом приедается. Я ведь тоже недавно жену схоронил. Даже ночи не спал. Вот хотите, спросите Маргариту Ивановну. Маргарита Ивановна. Александр! Голос Марии Лукьяновны. Сеня, Сеня! Проснись! Груня. До чего убивается... Зинка Падеспань. Побежимте посмотримте, как убивается, интересно, наверное. Все женщины устремляются в соседнюю комнату. Явление шестнадцатое Аристарх Доминикович, Александр Петрович, отец Елпидий, Пугачев, Виктор Викторович. Александр Петрович. Нет! Минуточку. Разрешите задать вам нескромный вопрос. Вы когда же со мной рассчитаться намерены? Пугачев. Рассчитаться? За что? Александр Петрович. Как -- за что? За покойника. Человек на столе -- значит, деньги на бочку. Арифметика ясная. Аристарх Доминикович. Вы все деньги и деньги, товарищ Калабушкин, а идея для вас не имеет значения? Александр Петрович. Хороша та идея, которая кормит, Аристарх Доминикович. Аристарх Доминикович. Кормит только господствующая идея. Дайте сделаться нашей идее господствующей, и она вас прокормит, товарищ Калабушкин. Виктор Викторович. Борьба за идею -- борьба за хлеб. Александр Петрович. Лучше меньше идей и побольше хлеба. Рассчитывайтесь, товарищи. Аристарх Доминикович. Но позвольте, вы всех поручений не выполнили. Александр Петрович. Как же так? Аристарх Доминикович. Вы с предсмертной записки размножили копии? Александр Петрович. Машинистка работает, Аристарх Доминикович. Аристарх Доминикович. Ну, тогда приступите к распространению. Выстрел грянул, пускай его слышат тысячи. Отец Елпидий. Значит, вы уповаете на большой резонанс? Аристарх Доминикович. Уповать уповаю, отец Елпидий, но немного боюсь. Нужно прямо сознаться, дорогие товарищи, что покойник у нас не совсем замечательный. Если б вместо него и на тех же условиях застрелился бы видный общественный деятель, скажем, Горький какой-нибудь или нарком. Это было бы лучше, дорогие товарищи. Семен Семенович (в гробу). Это было бы просто прекрасно, по-моему. Виктор Викторович. Вы напрасно так думаете. Нам не важен покойник как таковой. Нам гораздо важнее сервировка покойника. Важно то, как подать его, Аристарх Доминикович. Я вчера разговаривал с Федей Питуниным. Как я с ним разговаривал. Я ему сочинил своего Подсекальникова. Сочинил и влюбил в него Федю Питунина. А теперь, когда наш Подсекальников мертв, что он может сказать о моем сочинении. Только "с подлинным верно", Аристарх Доминикович. Смерть сама по себе не имеет значения. Заражает не смерть, а причина смерти, а причину мы можем любую выдумать. Аристарх Доминикович. Нужно вызвать, товарищи, шепот общественности. Это самое главное. Отец Елпидий. Мы дня на три поставим его в часовню и устроим прощание. Аристарх Доминикович. Очень правильный ход. (Александру Петровичу.) Отправляйтесь за факельщиками. Александр Петрович уходит. Явление семнадцатое Отец Елпидий, Аристарх Доминикович, Пугачев, Виктор Викторович, дьякон и певчие. Отец Елпидий. Что ж, приступим. Дьякон. Приступим, отец Елпидий. Благослови, владыко. Пугачев. Начинают, пожалуйте. Явление восемнадцатое Те же и Егорушка, Мария Лукьяновна, Серафима Ильинична, Груня, Зинка Падеспань, Маргарита Ивановна, Раиса Филипповна. Отец Елпидий. Благословен Бог наш, всегда, ныне и присно и во веки веков. Хор. А-минь. Мария Лукьяновна. Как же это? Живого. Да что же вы делаете? Дьякон. Миром Господу помолимся. Мария Лукьяновна. Что вы делаете? Не держите меня. Хор. Господи, помилуй! Серафима Ильинична. Караул! Дьякон. О свышнем мире и спасении душ наших Господу помолимся. Хор. Господи, помилуй! Явление девятнадцатое Несколько женщин и мужчин заглядывают в дверь. Между ними -- глухонемой. Маргарита Ивановна. Вы смотреть? Не стесняйтесь, заходите, товарищи. Все входят. Глухонемой встает у гроба. Зажигает свечку. Дьякон. Об оставлении согрешений во блаженной памяти преставившегося раба Божия Симеона, Господу помолимся. Мария Лукьяновна. Что вы делаете? Хор. Господи, помилуй! Мария Лукьяновна. Милиция!.. Дьякон. О приснопамятном рабе Божием Симеоне покая... Мария Лукьяновна. Милиция! Дьякон. Окна, окна закройте. Тишины, блаженные памяти его. Господу помолимся. Хор. Господи, помилуй! Дьякон. И простите ему всякое прегрешение... Аристарх Доминикович. На минуточку, батюшка. Слово Божие свято, отец Елпидий, но, учитывая аудиторию, вы уж лишнее выкиньте, сократите немножко. Отец Елпидий. Сократить -- это можно, Аристарх Доминикович. (Подходит к певчим. Шепчет.) Хор. Господи, помилуй! Мария Лукьяновна. Он живой! Серафима Ильинична. Разбудите его, товарищи! Дьякон. О избавится нам от всякие скорби, гнева и нужды. Господу помолимся. Хор. Господи, помилуй! Мария Лукьяновна. Почему же он, мама, не просыпается? Отец Елпидий (скороговоркой). Яко ты еси воскресение и живот усопшаго раба твоего, Семеона, Христе Боже наш и тебе славу воссылаем со безначальным твоим Отцем, и со святым и благим и животворящим твоим Духом, ныне и присно и во веки веков. Хор. А-минь. Мария Лукьяновна. Он, должно быть, действительно умер, мамочка. Хор. Со святыми упокой. Мария Лукьяновна. А-а-а. Дурно. Дурно! Воды! Все бросаются к Марии Лукьяновне. У гроба остается только не слышавший крика глухонемой. Хор поет. Все хлопочут вокруг Марии Лукьяновны. Глухонемой со свечкой в руке опускается на колени, отвешивает земной поклон. Хор поет. Семен Семенович не выдерживает и, сев в гробу, лезет в карман за платком. В это время глухонемой поднимается с колен, поднимает руку, чтобы перекреститься, откидывает голову и видит сидящего в гробу покойника, который вытирает платком слезы. Глухонемой вскрикивает и падает навзничь. Голоса. Что случилось? -- Еще один! Бросаются к нему. Явление двадцатое Входит Александр Петрович с факельщиками. Аристарх Доминикович. Уносите его. Уносите скорей. Факельщики берут гроб. Уносят. Хор поет. Мария Лукьяновна (очнувшись). Умер. Умер. К ней подбегает глухонемой, в ужасе показывает жестами то, что он видел. Вынимает платок, прикладывает его к глазам. Жалко? Плачете? А уж мне-то как жалко, и сказать не могу. (Обнимает глухонемого.) Пение. Занавес. ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ Кладбище. Возле кучи земли свежевырытая яма. Явление первое Александр Петрович, Аристарх Доминикович, Виктор Викторович. Александр Петрович. Вот отсюда, отсюда смотрите, товарищи. Как вам нравится? Аристарх Доминикович. Я считаю, что место довольно приличное. Александр Петрович. Да уж что говорить, Аристарх Доминикович, как себе выбирал. Аристарх Доминикович. Между прочим, я все собираюсь спросить: приглашенья разосланы? Александр Петрович. Всем разосланы. Виктор Викторович. Нет, не всем. Аристарх Доминикович. Как -- не всем? Виктор Викторович. Мы совсем позабыли о Феде Питунине. Нужно было ему приглашенье послать. Аристарх Доминикович. Так о чем же вы думали? Виктор Викторович. Я, к несчастью, не видел его два дня, не до этого было, Аристарх Доминикович. Аристарх Доминикович. Ну не так это важно, в конце концов. Виктор Викторович. Что же важно, по-вашему? Аристарх Доминикович. Самое важное -- чтобы заговорило общественное мнение. Явление второе Мимо могилы проходят две старухи. Первая. Ах, я дурочка старая. Вторая. Что такое? Первая. Как же я пропустила, скажите пожалуйста, свежую вырыли. Вторая. Нет, я утром заметила; я как в церковь трепала еще -- заметила. Первая. Кто же это преставился? Вторая. Наш приходский мужчина один преставился. Серафимы Ильиничны зять, Подсекальников. Первая. Как же я пропустила, скажите пожалуйста. Вторая. Двое суток в часовне у нас простоял. Я намедни ходила смотрела с Панкратьевной. Первая. И Панкратьевна видела? Вторая. Уж мы плакали, плакали... Первая. Как же я пропустила, скажите пожалуйста. А с чего он преставился? Вторая. Сам себя порешил. Первая. Ах ты, ужас какой. Как же я пропустила, скажите пожалуйста. Да с чего ж он себя порешил, Борисьевна? Вторая. С чего? Это ясно с чего. Первая. Это верно, что ясно. Скажите пожалуйста. Так, так, так. Уходят. Аристарх Доминикович. Общественное мнение заговорило. Идем. Уходят. Явление третье Проходят еще две старушки. Первая. Не весело стало у нас на кладбище, нет, не весело. И гулянье не то, и покойников интересных нету. Вторая. В наше время покойники что дрова -- жгут их, матушка. Первая. Потому что о будущем не заботятся, вот и жгут. А придет воскресение, воскресать-то и нечем. Ох, ох, ох, ах, ах, ах, а уж дело-то сделано. Вторая. Вот тогда посмеемся над ними, Панкратьевна. Проходят. Явление четвертое Вбегает Клеопатра Максимовна, таща за руку Олега Леонидовича. Клеопатра Максимовна. Вот. Олег Леонидович. Что -- вот? Клеопатра Максимовна. Здесь. Олег Леонидович. Что здесь? Клеопатра Максимовна. Здесь его похоронят. Олег Леонидович. Кого похоронят? Клеопатра Максимовна. Олег, я признаюсь тебе... я убийца. Я убийца, Олег. Олег, обнимите меня, мне страшно. Олег Леонидович. Будет вам, Клеопатра Максимовна, полноте. Клеопатра Максимовна. Олег, вы какой-то такой, вы особенный, вы меня не осудите. Олег, я убила его. Олег Леонидович. Кого? Клеопатра Максимовна. Подсекальникова. Олег, он хотел мое тело, он хотел меня всю, но я говорила: "Нет". И вот он лишил себя жизни из-за меня. Олег, я убийца! Мне страшно, Олег. Везите меня к себе. Олег Леонидович. Лучше я вас домой отвезу, Клеопатра Максимовна. Клеопатра Максимовна. Олег, я признаюсь тебе: моя мама была цыганкой. Ее тело лишало ума, как гром. С пятнадцати лет я стала вылитой матерью. Помню, в Тифлисе я поехала на извозчике покупать себе туфли, и что же ты думаешь, приказчик сапожного магазина не сумел совладать с собой и так укусил меня за ногу, что меня увезли в больницу. С тех пор я ненавижу мужчин. Потом меня полюбил иностранец. Он хотел одевать меня во все заграничное, но я говорила: "Нет!" Тогда меня стал обожать коммунист. Мой бог, как он меня обожал. Он сажал меня на колени и говорил: "Капочка, я открою перед тобой весь мир, едем в Алупку". Но я говорила: "Нет!" И он проклял меня и вышел из партии. Потом меня захотел один летчик. Но я рассмеялась ему в лицо. Тогда он поднялся над городом и плакал на воздухе, пока не разбился. И вот теперь Подсекальников. Женщины падали перед ним как мухи, Раиса грызла от страсти стаканы и дежурила возле его дверей, но он хотел только меня. Он хотел мое тело, он хотел меня всю, но я говорила: "Нет!" Вдруг -- трах, и юноши не стало. С тех пор я возненавидела свое тело, оно пугает меня, я не могу оставаться с ним. Олег, возьмите его себе! Олег Леонидович. Видите ли... Клеопатра Максимовна... Дело в том... Отец Елпидий (за сценой). И сотвори ему вечную память! Клеопатра Максимовна. Боже мой. Это он. Ой, мне плохо. Держите меня, Олег. Крепче, крепче. Олег, я слабею. Это выше меня. Олег, я не в силах противоборствовать. Я буду сейчас вырываться на похороны. Олег, ты не должен меня отпускать. Крепче, крепче. Пустите меня, пустите. Хорошо, я поеду. Олег Леонидович. Куда? Клеопатра Максимовна. К вам. Хор (за сценой). Вечная память. Олег Леонидович. Видите ли, Клеопатра Максимовна, только вы не поймите превратно мои слова, но сегодня мне несколько... неудобно. Дело в том... Клеопатра Максимовна. Все понятно. Молчи. У тебя Раиса. Олег, я раскрою тебе глаза. Олег, я клянусь тебе перед этой могилой, что Раиса обманщица. Все ее тело построено на фу-фу. Каждое утро она подкладывает ноги под шкаф и делает упражнения животом. А я... Моя мама была цыганка. Я росла и цвела без обмана, как дерево. Олег, увезите меня к себе. Олег Леонидович. Уверяю вас, Клеопатра Максимовна, что сегодня мне несколько неудобно. Хор (за сценой). Вечная память. Клеопатра Максимовна. В таком случае, Олег Леонидович, я знаю, что мне остается сделать. Прощайте! (Убегает.) Олег Леонидович. Клеопатра Максимовна! Капа! Капочка! (Бросается за ней.) Хор (за сценой). Вечная память, вечная память, вечная память. Явление пятое Гроб. Похоронная процессия. Отец Елпидий, дьякон, певчие, Мария Лукьяновна, Серафима Ильинична, Маргарита Ивановна с кутьей, Аристарх Доминикович, Александр Петрович, Виктор Викторович, Пугачев, Егорушка, Раиса Филипповна, жильцы, проститутки, старухи, гуляющая публика, любопытные, факельщики. Хор. Вечная память, вечная память. Аристарх Доминикович. Осторожнее, осторожнее. Александр Петрович. Гражданин, не пихайте вдову, пожалуйста. Маргарита Ивановна. Тише, тише кутью. Егорушка. Да куда же вы лезете? Первая старушка. Молодой человек, пропустите бабушку. Егорушка. Вы покойника бабушка? Первая старушка. Нет, я так. Егорушка. Ну, тогда вы и здесь постоите, не барыня. Пугачев. Опускайте. Александр Петрович. Поставили. Виктор Викторович. Кто у нас выступает от имени масс? Аристарх Доминикович. Вот. Егор Тимофеевич. Виктор Викторович. Начинайте, Егорушка. Егорушка. Я боюсь. Александр Петрович. Да чего ж вы боитесь, Егор Тимофеевич, ведь надгробное слово не так уже страшно. Егорушка. Как же слово не страшно. Слово не воробей, выпустишь -- не поймаешь, так вот, значит, выпустишь -- не поймаешь, а за это тебя поймают и не выпустят. Аристарх Доминикович. Но ведь мы же условились. Егорушка. Все равно я отказываюсь. И потом, я не знаю, с чего начинать. Виктор Викторович. У меня есть для вас замечательное начало. Вы начните, Егор Тимофеевич, так: "Не все спокойно в королевстве Датском". Егорушка. Кто сказал? Виктор Викторович. Марцелл. Егорушка. Что ж вы раньше молчали? Чудак вы эдакий. (Бежит к насыпи.) Дайте место оратору. (Взбегает на насыпь.) Граждане, разрешите мне поделиться с вами радостной новостью. Минуту тому назад до нас дошли сведения от товарища Марцелла, что в королевстве Датском не все спокойно. Поздравляю вас. Между прочим, этого надо было ожидать. Прогнившая система капитализма проявила себя. Кто там дергает? Виктор Викторович. Что вы порете? Я же вам для начала сказал, понимаете? Вы должны были сразу на покойника перейти. Егорушка. Не волнуйте оратора. Перейдем. Итак, товарищи, в Дании неспокойно, тем не менее умер один из нас. Но утритесь, товарищи, и смело шагайте вперед, в ногу с покойником. Но вернемся, товарищи, к Дании. Вы опять меня дергаете. Дания -- это... Аристарх Доминикович, Александр Петрович и Виктор Викторович стаскивают Егорушку с насыпи. Голоса. Что случилось? -- В чем дело? Александр Петрович. Дорогие друзья. Предыдущий товарищ почувствовал себя плохо. Больше он говорить не может. Слишком свежа эта рана, слишком тяжка потеря -- слезы душат его. Мария Лукьяновна. Ну зачем я живу, ну скажите мне, граждане. Маргарита Ивановна. После, после, потише, Мария Лукьяновна, не мешайте писателю. Виктор Викторович. Что хочешь пей, как хочешь сквернословь, Он заплатил за всех назначенную цену. Вся жизнь его была похожа на любовь, А наша жизнь теперь похожа на измену. Как было радостно, как было хорошо Лежать в траве и лазить по сугробам. Но с этих пор, куда бы я ни шел, Мне кажется, что я иду за гробом. Где нет пути -- там смерть прекрасный путь. Бывают дни, когда он виден многим. Но сколько тысяч вздумало свернуть С своей единственной и правильной дороги. Он не свернул, тому порукой кровь. Он заплатил за всех назначенную цену. Вся жизнь его была похожа на любовь, А наша жизнь похожа на измену. Раиса Филипповна. Очень тонко подмечено. Егорушка. А-а-а! Я, товарищи, тоже хочу прочитать. Дайте мне. Александр Петрович. Что вы, что вы! Держите его! Егорушка. Не трогайте. (Взбегает на кучу.) Я сейчас прочитаю стихи на смерть с вовлечением массы в действие. Вы, Мария Лукьяновна, обернитесь сюда и следите за ручкою. Я как ручкой махну, вы скажете "кто". Так вот: "кто". Понимаете? Приготовились. Начали. Стих на смерть моего сочинения, с вовлечением массы в действие. Из толпы. Тихо...Тс... Егорушка. Когда бы он на свете жил И в учреждении служил, Он был бы лучшим из начальников. (Машет рукой.) Мария Лукьяновна (сквозь слезы). Кто? Егорушка. Семен Семеныч Подсекальников. Виктор Викторович. Аристарх Доминикович, говорите скорей. Нужно выправить впечатление. Аристарх Доминикович. Умер Сеня. Скончался Семен Подсекальников. Я считаю, что смерть Подсекальникова -- это первый тревожный сигнал, говорящий о бедствии русской интеллигенции. Только первый сигнал, не забудьте, товарищи, одна ласточка... не делает весны. Нынче он, завтра я. Да, товарищи, завтра я. Берегите интеллигенцию. Я взываю к вам, граждане, берегите ее. Поднимите свой голос в ее защиту и воскликните все, как один человек... Явление шестое Вбегает Клеопатра Максимовна. За ней -- Олег Леонидович. Олег Леонидович. Капа! Капочка! Раиса Филипповна. Люша! Олег Леонидович. Раиса Филипповна! Клеопатра Максимовна. Пропустите, пустите меня к нему! Голоса. Ктой-то? -- Что с ней? -- Должно быть, родная. -- Сумасшедшая! Клеопатра Максимовна. Я пришла не прощаться с тобой, а здороваться. Из толпы. Так и есть, сумасшедшая. Клеопатра Максимовна. Ты лишил себя жизни из-за меня, и я знаю, что мне остается сделать. Из толпы. Нет, выходит, нормальная. Мария Лукьяновна. Извиняюсь, но вы обознались, наверное, это муж мой, сударыня. Клеопатра Максимовна. Что вы знаете? Он хотел мое тело, он хотел меня всю, но я говорила "нет". Раиса Филипповна. Врет она, это я говорила "нет". Клеопатра Максимовна. Он вас даже не спрашивал. Раиса Филипповна. Вас он спрашивал. Клеопатра Максимовна. Он хотел мое тело... Раиса Филипповна. Тоже тело, подумаешь. Аристарх Доминикович. Тише, тише, товарищи. Здесь не личная драма, Раиса Филипповна, здесь тревожный сигнал, -- что вы, сами не знаете? Окруженная недоверием и недоброжелательством, русская интеллигенция... Виктор Викторович. Ничего подобного. Покойник играл на геликоне. Он был близок к искусству. Он горел, он хотел... Клеопатра Максимовна. Он хотел мое тело. Тело! Тело! Пугачев. Мяса, граждане, мяса. Дорогие товарищи, я мясник. Не могу торговать я в такую эпоху. Сил моих нету. Я уж клялся, божился и книги показывал. Нет мне веры, товарищи. Вот народ и стреляется. Отец Елпидий. Вера есть. Верить негде у нас, православные. Церкви Божии запечатывают. Пугачев. Что там церкви, когда магазин запечатали. Аристарх Доминикович. Из-за этого не стреляются. Я был другом покойного. Вы спросите у близких -- из-за чего. Серафима Ильинична. Из-за ливерной колбасы, Аристарх Доминикович. Пугачев. Из-за ливерной. Правильно. Дорогие товарищи, я мясник... Раиса Филипповна. Это низкая ревность, Олег Леонидович. Он стрелялся из-за меня. Клеопатра Максимовна. Тело, тело... Отец Елпидий. Религии... Пугачев. Мясо... Аристарх Доминикович. Товарищи... Пугачев. Колбаса... Виктор Викторович. Идеалы... Аристарх Доминикович. Интеллигенция... Мария Лукьяновна. Сеня! Сеня! Серафима Ильинична. Забыли покойника, граждане. Отец Елпидий. И сотвори ему вечную память. Хор (поет). Вечная память, вечная память. Все опускаются на колени, кроме Егорушки. Виктор Викторович уходит. Маргарита Ивановна. Почему вы, Егор Тимофеич, не молитесь? Егорушка. В современное время молиться грех. Отец Елпидий. Ну, прощайтесь с покойником. Аристарх Доминикович (опускаясь на колени). Прости, Семен. (Целует Подсекальникова в лоб.) Семен Семенович (обнимая Аристарха Доминиковича). Прости и ты меня, Аристарх. (Целует его.) Аристарх Доминикович. А-а-а! (Бросается в толпу.) Все. Караул! Семен Семенович (вылезая из гроба). Простите и вы меня, дорогие присутствующие. Мария Лукьяновна. Сеня! Сенечка! Семен Семенович. Маргарита Ивановна! (Бросается к ней.) Маргарита Ивановна (с кутьей в руках). Чур меня, сатана! Что ты хочешь? Семен Семенович. Рису, рису мне, Маргарита Ивановна, дайте рису. (Вырывает кутью.) Товарищи, я хочу есть. (Ест.) Ночь, и еще ночь, и еще день пролежал я в этом гробу. И только один раз удалось мне выбраться из часовни и купить себе пару булок. Товарищи, я хочу есть. Но больше, чем есть, я хочу жить. Аристарх Доминикович. Но позвольте... как жить? Семен Семенович. Как угодно, но жить. Когда курице отрубают голову, она бегает по двору с отрубленной головой, пусть как курица, пусть с отрубленной головой, только жить. Товарищи, я не хочу умирать: ни за вас, ни за них, ни за класс, ни за человечество, ни за Марию Лукьяновну. В жизни вы можете быть мне родными, любимыми, близкими. Даже самыми близкими. Но перед лицом смерти что же может быть ближе, любимей, родней своей руки, своей ноги, своего живота. Я влюблен в свой живот, товарищи. Я безумно влюблен в свой живот, товарищи. Клеопатра Максимовна. Ну, и этот туда же, за Раисой Филипповной. Семен Семенович. Я влюблен в свои руки и ноги, товарищи. Ах вы, ножки мои дорогие. Отец Елпидий. Что же это такое, Мария Лукьяновна? Аристарх Доминикович. Вы мерзавец. Вы трус, гражданин Подсекальников! То, что вы говорили сейчас, -- отвратительно. Нужно помнить, что общее выше личного, -- в этом суть всей общественности. Семен Семенович. Что такое общественность -- фабрика лозунгов. Я же вам не о фабрике здесь говорю, я же вам о живом человеке рассказываю. Что же вы мне толкуете: "общее", "личное". Вы думаете, когда человеку говорят: "Война. Война объявлена", вы думаете, о чем спрашивает человек, вы думаете, человек спрашивает -- с кем война, почему война, за какие идеалы война? Нет, человек спрашивает: "Какой год призывают?" И он прав, этот человек. Аристарх Доминикович. Вы хотите сказать, что на свете не бывает героев. Семен Семенович. Чего не бывает на свете, товарищи. На свете бывает даже женщина с бородой. Но я говорю не о том, что бывает на свете, а только о том, что есть. А есть на свете всего лишь один человек, который живет и боится смерти больше всего на свете. Александр Петрович. Но ведь вы же хотели покончить с собой. Аристарх Доминикович. Разве вы нам об этом не говорили? Семен Семенович. Говорил. Потому что мысль о самоубийстве скрашивала мою жизнь. Мою скверную жизнь, Аристарх Доминикович, нечеловеческую жизнь. Нет, вы сами подумайте только, товарищи: жил человек, был человек и вдруг человека разжаловали. А за что? Разве я уклонился от общей участи? Разве я убежал от Октябрьской революции? Весь Октябрь я из дому не выходил. У меня есть свидетели. Вот я стою перед вами, в массу разжалованный человек, и хочу говорить со своей революцией: что ты хочешь? Чего я не отдал тебе? Даже руку я отдал тебе, революция, правую руку свою, и она голосует теперь против меня. Что же ты мне за это дала, революция? Ничего. А другим? Посмотрите в соседние улицы -- вон она им какое приданое принесла. Почему же меня обделили, товарищи? Даже тогда, когда наше правительство расклеивает воззвания "Всем. Всем. Всем", даже тогда не читаю я этого, потому что я знаю -- всем, но не мне. А прошу я немногого. Все строительство наше, все достижения, мировые пожары, завоевания -- все оставьте себе. Мне же дайте, товарищи, только тихую жизнь и приличное жалованье. Отец Елпидий. Серафима Ильинична, что вы смотрите? Вы же его теща, заставьте его замолчать. Александр Петрович. Не давайте ему говорить, товарищи. Аристарх Доминикович. То, что он говорит, это контрреволюция. Семен Семенович. Боже вас упаси. Разве мы делаем что-нибудь против революции? С первого дня революции мы ничего не делаем. Мы только ходим друг к другу в гости и говорим, что нам трудно жить. Потому что нам легче жить, если мы говорим, что нам трудно жить. Ради бога, не отнимайте у нас последнего средства к существованию, разрешите нам говорить, что нам трудно жить. Ну хотя бы вот так, шепотом: "Нам трудно жить". Товарищи, я прошу вас от имени миллиона людей: дайте нам право на шепот. Вы за стройкою даже его не услышите. Уверяю вас. Мы всю жизнь свою шепотом проживем. Пугачев. То есть как проживем? Это что же такое, друзья, разворачивается? Я молчал, я все время молчал, любезные, но теперь я скажу. Ах ты, жулик ты эдакий, ах ты, чертов прохвост! Ты своими руками могилу нам выкопал, а сам жить собираешься. Ну, держись. Я себя погублю, а тебя под расстрел подведу, грабителя. Обязательно подведу. Раиса Филипповна. Расстрелять его! Голоса. Правильно. Семен Семенович. Маша, Машенька! Серафима Ильинична! Что они говорят? Как же можно... Простите. За что же? Помилуйте! В чем же я виноват? Все, что вы на меня и на них потратили, я верну, все верну, до последней копейки верну, вот увидите. Я комод свой продам, если нужно, товарищи, от еды откажусь. Я Марию заставлю на вас работать, тещу в шахты пошлю. Ну, хотите, я буду для вас христарадничать, только дайте мне жить. (Встает на колени.) Аристарх Доминикович. Какая гадость! Фу! Семен Семенович (вскакивая). Пусть же тот, кто сказал это "фу", товарищи, пусть он выйдет сюда. (Вытаскивает револьвер.) Вот револьвер, пожалуйста, одолжайтесь. Одолжайтесь! Пожалуйста! Аристарх Доминикович. Что за глупые шутки, Семен Семенович, опустите револьвер. Опустите револьвер, я вам говорю. Семен Семенович. Испугались, голубчики. Ну, так в чем же тогда вы меня обвиняете? В чем мое преступление? Только в том, что живу. Я живу и другим не мешаю, товарищи. Никому я на свете вреда не принес. Я козявки за всю свою жизнь не обидел. В чьей я смерти повинен, пусть он выйдет сюда. Раздается траурный марш. Явление седьмое Вбегает Виктор Викторович. Виктор Викторович. Федя Питунин застрелился. (Пауза.) И оставил записку. Аристарх Доминикович. Какую записку? Виктор Викторович. "Подсекальников прав. Действительно жить не стоит". Траурный марш. Занавес.