л объяснение учителя. По-видимому, в данном  отношении  я не
поглупел, так как, подглядев вчера аналогичное объяснение  в книге, я  опять
его понял. Ошибка здесь кроется в путанице между "бесконечностью"  возможных
делений  на  части  конечного  расстояния,  как  утверждается  в  логической
посылке,  и  той "бесконечностью", о которой говорится в  логическом выводе,
тоже  связанном с  этим  расстоянием.  По существу, это просто семантическая
ловушка.
     Должен также  признаться,  что  профессиональному  ученому  в  какой-то
степени  унизительно осознавать,  что  он  не  в состоянии  найти  ошибку  в
рассуждении, которое  во всем  мире используется в качестве  обязательного и
стандартного умственного  упражнения для школьников. Но  я люблю  учиться на
своих ошибках и поэтому попытался  проанализировать возможные причины своего
фиаско.
     Даже  после  того  как  мне  объяснили ошибку  и  я ее понял, я не  был
удовлетворен  решением.  Зенон  был  великим  философом, а все-таки  не смог
обнаружить ошибку в своем  парадоксе. И  у меня  есть тайное подозрение, что
мой  школьный  учитель   тоже   не  сам   ее  нашел.  Разумеется,   какой-то
профессиональный философ все-таки отыскал решение, иначе откуда оно попало в
книгу?  Мне неизвестно, кто был этот философ, возможно Аристотель, поскольку
он любил поговорить о  парадоксах Зенона. Но кто бы это ни был, я сомневаюсь
в  том, что ему удалось бы преуспеть в медицине. Биологу  из опыта известно,
что быстродвижущиеся  объекты перегоняют объекты,  движущиеся  медленно.  Он
настолько уверен, что  Ахиллес догонит черепаху, что просто не в состоянии с
должным  энтузиазмом  озадачиться тем,  как  это Зенон  ухитрился  сам  себя
запутать.  Быть может, биологу такое безразличие в  целом простительно,  ибо
если он станет тратить  свою энергию на решение  апорий Зенона, кто же тогда
будет изучать биологию черепахи?


        Эпилог.
     Надеюсь, мне удалось показать читателю,  что гораздо проще избежать тех
заблуждений, которые могут помешать биологу в его повседневной  работе, если
руководствоваться  здравым смыслом и  опытом, а  не  полагаться во  всем  на
глубокомысленные  логические размышления. Поэтому я отобрал для специального
рассмотрения серию опасных  ловушек,  иллюстрирующих печальные, но правдивые
истории об ученых, угодивших в них (в большинстве случаев это был я сам).  В
конечном счете все эти разнообразные заблуждения распадаются на три  группы,
которые можно  было бы  назвать: 1) "мираж  -- нечто  увиденное перевернутым
вверх ногами"; 2) "зеркальное отражение" и 3) "отвлекающие уловки". Вот  вам
мой совет в связи с этим.
     Учитесь сосредоточиваться  -  невзирая ни  на  какие уловки, западни  и
миражи - сначала на выборе темы, достойной исследования, а потом, когда ваша
работа закончена,- на оценке ее истинного значения.
     Помните, очень  легко попасть в  ловушку и не  заметить того, что  ясно
предстанет перед вами, но
     в перевернутом виде:
     <img src=otkrytie_p321a.png>
     отраженным в зеркале:
     <img src=otkrytie_p321b.png>
     или с крохотной отвлекающей уловкой
     <img src=otkrytie_p321c.png>
     и тогда вы упустите его
     <img src=otkrytie_p321d.png>.
     Все  эти  слабости  аналитического  аппарата  нашего  мозга  уже  давно
известны психологам, но, подобно другим, более приятным слабостям плоти, они
продолжают "нарушать порядок", ибо противостоять искушению трудно. Для этого
одного  знания  недостаточно. Если  только страшная участь  тех из нас,  кто
попался  в  эти ловушки, послужит  предостережением  для других,- мы обретем
право сказать: "Нет мы пали не напрасно!"




        *9. КАК ЧИТАТЬ?*


     Образование  создало огромное  количество людей,  способных  читать, но
неспособных определять, что достойно чтения.
     Джордж Тревельян

     Но вот уже много лет, как я не могу заставить себя  прочитать ни  одной
стихотворной строки поэзии; недавно  я попробовал  читать  Шекспира, но  это
показалось мне невероятно, до отвращения скучным. Я почти потерял также вкус
к живописи и  музыке. Вместо того чтобы доставлять мне удовольствие,  музыка
обычно  заставляет меня особенно напряженно думать о том, над чем я в данный
момент работаю.  У меня  еще сохранился некоторый  вкус к красивым  картинам
природы, но  и  они уже  не приводят меня в  такой чрезмерный восторг, как в
былые годы. С другой стороны, романы, которые являются плодом фантазии, хотя
и фантазии  не очень высокого порядка,  в течение уже многих  лет служат мне
чудесным  источником  успокоения и удовольствия, и я часто благословляю всех
романистов.  Мне прочли  вслух  необычайное  количество романов, и  все  они
нравятся мне, если они более или менее хороши и имеют  счастливую развязку,-
нужно было  бы, издать закон, запрещающий  романы с печальным концом. На мой
вкус,  ни один роман нельзя считать первоклассным, если  в нем нет  хотя  бы
одного  героя,  которого  можно по-настоящему полюбить, а если  этот герой -
хорошенькая женщина, то тем лучше.
     Эта  удивительная  и  достойная  сожаления  утрата  высших эстетических
вкусов тем более поразительна, что книги по истории, биографии,  путешествия
(независимо от  того, какие  научные  факты в  них  содержатся) и статьи  по
всякого рода вопросам по-прежнему продолжают интересовать меня. Кажется, что
мой ум стал какой-то машиной, которая перемалывает большие собрания фактов в
общие  законы, но я не в состоянии понять, почему это должно было привести к
атрофии одной  только  той  части  моего  мозга, от  которой зависят  высшие
эстетические вкусы.
     Чарльз Дарвин

     Классика - это нечто такое,  что каждый хотел  бы прочесть, но никто не
хочет читать.
     Марк Твен



        Специальная литература

     Какое количество специальной  литературы вам следует читать, зависит от
изучаемого вами предмета  и от  вашей личности, а в конечном счете только от
вашей личности.
     Создается   впечатление,   что   ученый,   интересующийся  сравнительно
небольшой,  строго  ограниченной   областью  исследования,  должен  охватить
меньшее количество литературы, нежели его коллега, изучающий обширную  тему.
Но  в науке нет  небольших,  ограниченных областей  - есть только небольшие,
ограниченные  ученые. В  природе  каждая область  сливается  с соседними,  и
только  от вас  - и в значительной  степени от вашей  способности к чтению -
зависит, где именно пройдут границы ваших интересов.
     В  1937  г., когда  впервые  было описано  анафилактоидное  воспаление,
охватить всю мировую литературу по этому предмету было  совсем нетрудно - ни
одной публикации  не  существовало. Теперь, спустя более чем  четверть века,
все еще  имеется  лишь  около пятисот  статей, специально  посвященных  этой
реакции. Ученый, который в 1937 г. решил бы заняться этой  темой,  при таком
небольшом  числе публикаций за столь многие  годы  наверняка не испытывал бы
затруднений в том,  чтобы постоянно следить за ними. Даже хорошо "переварив"
только  пятьсот  статей, он  смог бы  рассчитывать на  получение собственных
интересных результатов. Но  его  потенциальные возможности как исследователя
наверняка увеличились  бы  в  огромной степени, если  бы он следил  также за
смежными   областями  исследований.  С   течением  времени  выяснилось,  что
анафилактоидное воспаление  может вызываться различными агентами.  Возникают
следующие  вопросы:  каковы  существенные  фармакологические  свойства  этих
"анафилактоидогенов",  какие  общие   химические  или  физические   свойства
объясняют их своеобразное воздействие? Ответ такой: в органах, находящихся в
состоянии  шока  и  подвергшихся  воздействию  анафилактоидогенов,  серьезно
повреждены тучные клетки. Сразу же возникает другой вопрос: что еще известно
об этих тучных клетках? Ответ на этот вопрос  вынуждает нас заняться поиском
литературы, и  глубина этого поиска доходит  до того момента, когда сто  лет
назад  Эрлих  открыл   тучную  клетку.  Мы   выясняем,  что   тучные  клетки
вырабатывают гистамин, серотонин и гепарин, и начинаем гадать, не  играют ли
эти соединения  определенную роль в анафилактоидном воспалении. Какова связь
между  анафилактоидным  воспалением  и   анафилактическим  шоком  или  между
анафилактическим шоком и другими реакциями повышения чувствительности?
     Цепочке вопросов, поднимаемых одним-единственным новым наблюдением, нет
конца, и  поскольку  "судьба улыбается  только  дерзающему",  чем  больше вы
знаете,  тем   больше   вероятность   того,   что  вы   откроете  что-нибудь
значительное.  Чем больше вы  знакомитесь с литературой,  не имеющей прямого
отношения к вашей специальности, в том числе с философской и художественной,
тем более обостряется ваша способность к значимым открытиям.
     Однако точно так же, как в лабораторной работе чрезмерные приготовления
к  открытию  порождают  своеобразный  "технический  фанатизм"   (бесконечное
усовершенствование  исследовательской аппаратуры, но не самих исследований),
так и  неуемное  стремление  к  повышению своей эрудиции,  совершенствованию
своего интеллекта превращает человека в "книжного червя", "кладбище знаний".
На практике  чрезмерная  эрудиция  порой  становится  серьезным препятствием
творческой деятельности. Как здесь не вспомнить о простаке, который не знал,
что этого сделать нельзя, и потому сделал это!
     В изучении литературы всегда должна существовать граница между "слишком
мало" и "слишком много". В отличие от мнения большинства психологов я твердо
убежден в том, что человеческий мозг располагает ограниченным  пространством
для запоминания  информации, которое быстро переполняется, по крайней мере в
той его части,  где информация еще извлекаема. После заполнения этой области
каждый  новый факт, который вы туда "запихиваете",  выталкивает какой-нибудь
другой факт на задворки, откуда  его можно извлечь на свет божий только  при
значительном  усилии. В моей памяти, например, один иностранный язык может с
успехом замещать другой.
     Я  довольно  прилично говорю по-испански и  по-итальянски, но если  мне
приходится читать серию лекций на итальянском, мой испанский "ускользает" от
меня и восстановить его можно  только практикой. Точно так же "ржавеет"  мой
итальянский, если  я слишком много пользуюсь  испанским. (Забавно, но это  в
меньшей  мере  касается  языков, принадлежащих  к разным  языковым  группам;
например, чтение  лекций  по-русски  не причиняет ни  малейшего вреда  моему
венгерскому и немецкому, но наносит ущерб чешскому.)
     При чтении, так же как при поглощении пищи, чувство насыщения находится
в  прямой  зависимости  от аппетита  - поглощать  литературу  можно только в
строгом соответствии со своими возможностями. При первом появлении симптомов
"переедания"  следует   немедленно  остановиться.   К  счастью,  запоминание
информации можно значительно облегчить с. помощью некоторых приемов, которым
человек обучается на протяжении жизни. Вот некоторые из них.
     Не старайтесь запоминать то, что вам в ближайшее время не понадобится,-
запомните  только,  где  это  можно отыскать. Если вы  в  данный  момент  не
работаете  с  гистамином, например,  а  вам попалась  на  глаза  статья  или
монография по этой тематике, просто пролистайте  материал, чтобы определить,
заслуживает ли он внимания. Если да, то  сделайте соответствующую пометку  в
своей картотеке. Если через неделю или десять лет  вам понадобятся материалы
по гистамину, то, обратившись к соответствующему  разделу картотеки, вы. без
труда найдете нужную работу.
     Я настойчиво рекомендую делать такого рода  пометки и  записи не только
для  запоминания публикаций, но и  почти во всех случаях  жизни. По  крайней
мере  в  нашем  институте  мы  всегда  носим   в  нагрудных  карманах  своих
лабораторных халатов  записные  книжки и  карандаши,  с  тем чтобы  в случае
необходимости сделать нужную запись, не  прерывая основной работы. Например,
во время наших  ежедневных обходов может появиться  запись  о  необходимости
заказать  какой-либо  препарат,  проверить фразу в рукописи,  начать тот или
иной  эксперимент или  пополнить свои знания  по какому-то предмету; хранить
всю эту информацию мы доверяем  записной  книжке,  чтобы  иметь  возможность
использовать ее в  будущем.  Она  более надежно  хранит информацию, чем  наш
мозг, и к тому же без ущерба для других занятий.
     Либо  читайте,  либо  перелистывайте  материал, но не  пытайтесь читать
быстро. Сейчас во всех американских учебных заведениях обучают  скорочтению.
Считается, что это экономит время, но я опасаюсь, что это "экономит" также и
знания. Возможно,  я несколько  субъективен, поскольку сам читаю  безнадежно
медленно.   Однако,  поговорив  со  своими   коллегами,  я   обнаружил,  что
большинство из них жалуются на тот же недостаток - неумение быстро читать. А
может быть, это вовсе не  недостаток? Если текст меня интересует, то чтение,
размышление  и  даже  фантазирование  по  этому поводу  сливаются  в  единый
процесс,  в  то  время как вынужденное скорочтение не только не способствует
качеству  чтения, но  и  не  приносит  чувства  удовлетворения,  которое  мы
получаем,  размышляя  о  прочитанном.  С  таким  же  успехом   мы  могли  бы
рассчитывать на увеличение музыкальных  способностей человека, предложив ему
прослушивать  магнитофонные  записи со  скоростью, в  пять  раз  превышающей
нормальную. Вот  мой  совет: никогда не  пытайтесь  читать  быстрее, чем  вы
считаете  нормальным  для  себя, всегда отводите время  для размышлений  над
прочитанным и на аналогичные темы. Для меня чтение - это своеобразный каркас
для  размышлений об основной  работе и о  будущих  экспериментах. Никогда не
скажешь себе: "Ну, теперь думай  об интересном  эксперименте". Идеи приходят
сами  по себе  по  мере того,  как  вы соединяете  чьи-то  мысли  со  своими
собственными, неторопливо читая чужой текст.
     Но в то  же время, если  вы хотите быть на  уровне последних достижений
(или по крайней  мере держать на этом уровне свои картотеки), вам необходимо
предаваться  массированному  чтению.  Это  уже  совершенно  иной  умственный
процесс:  вы  просто  перелистываете  страницы в поисках информации, которая
может оказаться полезной. Берете новый текст, например, и просто знакомитесь
с его заглавием. Если оно не  дает  вам  достаточной информации, вы  читаете
аннотацию. Затем, если описываемая методика представляет для вас интерес, вы
обращаетесь к разделу  "Материалы и методы". Но  никогда не пытайтесь быстро
прочесть весь текст. Все, что в нем есть важного, можно в течение нескольких
секунд перенести  в каталожную карточку  с  помощью простых условных знаков,
которые вы всегда сможете расшифровать в случае необходимости.
     Вот  такому  типу  массированного чтения мы  учим  наших  библиографов,
которые систематически обеспечивают поступление в библиотеку института самых
свежих публикаций.  И они  используют  эти навыки с немалой пользой.  Кстати
сказать,  большинство из них  даже не являются врачами и от  них  не следует
ожидать профессионального владения всеми навыками, которые необходимы нашему
научному  персоналу. Они работают с  текстом особым образом - примерно  так,
как  это  нужно   при   подготовке  предметных  указателей.  Их  составители
приобретают поразительную  способность выявлять ключевые слова, не делая при
этом  ни  малейших  попыток понять  текст.  Чтобы обучиться этому искусству,
возьмите  какой-нибудь  журнал  и  попробуйте  просмотреть  страницу  сверху
донизу,  прикрывая  текст  каталожной  карточкой  и  перемещая  ее  по  мере
просматривания.  Подобную  операцию можно  научиться делать очень быстро, не
теряя  ни  одного  ключевого  слова,  подлежащего  индексации.  Можно  также
повысить чувствительность восприятия к определенным  наиболее важным словам,
и они  будут избирательно  фиксироваться  в  вашей голове  по мере просмотра
текста. Некоторые  библиографы  проделывают  эту  операцию  и без  карточки,
пользуясь  методом  "диагонального  чтения" - из левого  верхнего  в  правый
нижний угол страницы.
     Кроме указанных видов чтения, я бы рекомендовал внимательно прочитывать
последние издания,  учебников по предметам, не связанным  непосредственно  с
вашим собственным.  Учебники, как  правило,  содержат квинтэссенцию наиболее
важных и надежных фактов в достаточно широкой области, и потому они являются
превосходным  средством  поддержания  общей  научной  культуры  специалиста,
работающего в той  или  иной  ограниченной области  медицины. В  этом случае
наиболее   рациональным  будет  диагональное   чтение,  за  исключением  тех
разделов, которые представляют для вас интерес,- их следует читать не спеша.


        Художественная литература

     Относительно  чтения  неспециальной  литературы   не  существует  общих
рекомендаций.  Большинство  ученых  читают   примерно  то  же,  что   и  все
образованные  люди.  К  сожалению,  научная работа  -  столь  всепоглощающее
занятие, что многие  исследователи попросту не  читают ничего, кроме научных
текстов. Некоторые не читают даже газет.  Правда, есть  и такие, кто вечером
берет с собой в постель в качестве успокаивающего  или снотворного детектив.
С большим удивлением я узнал, что некоторые величайшие ученые нашего времени
на  досуге не читают ничего, кроме детективных романов. Я и сам пытался этим
заняться,  но  безуспешно.   Разумеется,  среди   ученых  есть  и  страстные
почитатели  поэзии   и   классики,  но  какой-либо   связи   между   научной
квалификацией ученого и его литературными вкусами мне обнаружить не удалось.
     Огромную  воспитательную роль,  особенно  для  молодых  исследователей,
нередко играют биографии  великих  ученых и художественные  произведения  на
темы науки.  Я  никогда  не  забуду  тот  колоссальный  эмоциональный заряд,
который  я   получил  после  прочтения  биографин  Луи  Пастера,  написанной
Валлери-Радо{40},  сочинения  Клода Бернара, в  котором  тот  излагает  свой
принцип изучения  экспериментальной медицины и  которое  является.  по  сути
дела, его  научной автобиографией, или романа  Синклера  Льюиса "Эрроусмит".
(Из бесед с коллегами я вынес  убеждение, что эта  последняя книга послужила
для  молодых ученых  всего  мира  одним  из  величайших стимулов  к  научной
деятельности, хотя  ее  автор  не был ученым,  а  сюжет  -  всего  лишь плод
воображения.)
     Лично  я  читаю всякого рода  неспециальную литературу только в постели
перед сном,  но  занимаюсь этим ежедневно в течение всей своей жизни. Поэзию
воспринимаю  только в малых  дозах,  очень люблю хорошие  романы, биографии,
автобиографии, философские произведения  и - как вы,  быть может, заметили -
афоризмы.  Я испытываю сильную антипатию  к переводам (возможно, потому, что
некоторые  из моих собственных книг были  переведены отвратительно), поэтому
все,  что  могу,  читаю  на  языке  оригинала.  Эта  привычка  приносит  мне
дополнительное удовольствие,  так как мне  нравятся  языки  как  таковые.  Я
нахожу,  что ничто не в  состоянии дать мне большего  разнообразия мыслей  и
чувств, так полно познакомить меня  с культурой другого  народа, чем  чтение
книг в оригинале  или беседы  с людьми на  их  родном языке, который  служит
средством  самовыражения  и  моим  собеседникам, и авторам прочитанных  мною
книг.
     Когда я  читаю  какую-нибудь  забавную  историю,  анекдот  или  ходячее
выражение, особенно характерные для другого народа и  его культуры, я  ловлю
себя на мысли о своем родстве с этим народом и думаю: "Ну совсем как мы..."




        *10. КАК ПИСАТЬ?*


     Не пишет вовсе тот, чьи поэмы никто не читает.
     Марциал

     ...ибо очевидно,  что  мне  не  удалось произвести  впечатление на моих
читателей; однако именно тому,  кто  сумел  добиться  этого,  и  должна быть
отдана, по моему мнению, вся честь открытия.
     Чарльз Дарвин


     В  этой   главе  я  попытаюсь  сформулировать   несколько   предложений
относительно   эффективного   использования  учеными  письменного  слова   и
иллюстративных средств. Мои  соображения будут основываться  преимущественно
на личном опыте медицинских исследований, но в такой же мере они применимы и
к  другим  наукам  и даже, хотя и  в  меньшей  степени, ко  всей литературе,
исключая, впрочем, беллетристику.


        Общие соображения
     Существует много детальных  руководств  по написанию научных трудов  по
медицине. Здесь же  мне  хотелось бы  обсудить  вопросы, с которыми я  и мои
ученики сталкивались наиболее часто в нашей сочинительской практике.
     Для кого  вы  пишете? Когда вы решаетесь  написать  что-либо,  будь это
просто  письмо или  целая  энциклопедия, прежде  всего надо спросить  самого
себя:  "Кто  должен  и  кто  будет  это читать?"  Не  существует всесторонне
совершенных  сочинений,   в  лучшем  случае  они   совершенны   только   для
определенного круга  читателей.  Основная  ошибка  начинающих ученых - когда
присланная  ими статья не соответствует профилю журнала или  когда общий тон
статьи  противоречит тому, к чему  привык  читатель  этого  журнала. В числе
обычных ошибок  - обращение  к читательской аудитории  свысока  или излишнее
многословие вместо сжатого и делового изложения, и наоборот. Мы поговорим об
этом в  связи  с различными средствами изложения результатов работы ученого.
Выбрав  подходящую  аудиторию,  старайтесь   следовать  традиционному  стилю
изложения  избранного  вами средства  информации, особенно в тезисах  устных
докладов, статьях для научных журналов и  диссертациях на  соискание  ученой
степени. Гораздо  меньшая степень конформизма допустима в обзорных статьях и
еще меньшая - в монографиях, если они не  являются очередным томом серийного
издания.
     Когда  следует писать?  Разумеется, писать следует тогда, когда есть  о
чем  писать.  Но  проблема  не  так  проста.  Если  только  вы  не   сделали
поразительного,  совершенно  нового  и  простого наблюдения,  которое  легко
поддается  описанию,  то  перед тем, как  приступить  к  написанию  научного
текста, необходимы многочисленные и утомительные приготовления. Надо собрать
все  протоколы  экспсриментов, обработать результаты и свести  их в таблицы,
подобрать схемы  и  фотографии.  В  процессе  этой  подготовительной  работы
обязательно  выясняется,  что  часть данных  представлена неполно, а  потому
необходимо провести дополнительные эксперименты.
     Я бы посоветовал  описывать основные результаты каждого  эксперимента -
удачного или нет,- как только  он закончен, и надлежащим образом хранить эти
описания, чтобы при необходимости ими легко можно было воспользоваться. Даже
схемы,   графики  и  фотографии  относящиеся  к   интересным,  но   еще   не
опубликованным данным, следует готовить  в  процессе  работы.  Особенно  это
касается фотографий, которые иллюстрируют какой-либо наиболее "фотогеничный"
эксперимент, так  что повторить его только ради получения нужных иллюстраций
чрезвычайно трудно. Разумеется, если действовать таким образом, то некоторая
доля усилий неминуемо будет затрачена  впустую, ибо не  весь зафиксированный
материал войдет в публикацию. Но  тем не  менее такой систематический подход
вполне себя оправдывает. Хотя поддержание  порядка в постоянно обновляющихся
рабочих материалах  и потребует от вас некоторых усилий, зато та легкость, с
которой впоследствии  их  можно будет преобразовать в рукопись, послужит вам
щедрой наградой. И что, быть может, еще важнее, такая "бухгалтерия" помогает
планировать исследования, давая исчерпывающую картину ситуации, в которой вы
находитесь в каждый данный момент.
     Я уже устал от авторов, которые  постоянно жалуются на то, что накопили
массу   материала,  но  никак  не  могут  выкроить   время,  чтобы  написать
соответствующие  статьи. При  этом  они  руководствуются, разумеется, только
интересами дела,  а  никак не собственной  выгодой. В действительности же  в
большинстве случаев они просто не  могут привести в порядок  свои неряшливые
записи.
     До тех пор  пока  свидетельства  в  пользу  какого-либо научного  факта
недостаточны,  публикацию следует отложить. Но в  то же время одна из  очень
распространенных  слабостей  ученого   -   искать  спасения  в   бесконечном
повторении  какого-то  одного эксперимента  или же  в неоправданном уходе от
темы (то же касается административного, преподавательского и любого  другого
вида деятельности);  все что  угодно,  лишь  бы отсрочить тот страшный  миг,
когда  нужно  съесть и  вымучить  из себя  рукопись!  Все  дело  в том,  что
настоящий  ученый любит предельную ясность, и им  владеет  предчувствие, что
как только он начнет писать, отсутствие ясности и системы в его записях - и,
боже сохрани, даже в экспериментах! - станет мучительно очевидным.
     Я  намеренно излагаю свои мысли  столь  грубо  и откровенно, чтобы  вы,
читатель,  осознали, что  они  относятся  именно к вам. Надеюсь, что теперь,
когда ваши ухищрения обнародованы, вам будет  совестно и дальше "тянуть кота
за хвост".
     А  когда вы уже  преодолели  все препоны и решились начать, подготовьте
свои заметки,  справочный и иллюстративный  материал и общий  набросок того,
что намерены сообщить, за день до начала работы. Первые шаги самого процесса
писания  (так  же как и  первые фразы  устного выступления) - самые трудные.
После того  как этот барьер  преодолен, все  пойдет по инерции. Не начинайте
работу если вы утомлены предварительными  приготовлениями  пусть накануне  у
вас будет  достаточно  времени, чтобы привести  все  в  полную готовность. А
потом, рано утром, начинайте на свежую голову.
     Все эти приемы  могут  помочь  ускорить  процесс написания, но  главная
опасность  в  том,  чтобы  не начинать  писать  слишком  рано, когда  автору
недостает аргументов,  а  энтузиазма  предостаточно.  Я  не  говорю  об этом
специально только потому, что это условие очевидно.
     Заголовок и  подзаголовки.  Как ни  важно направить статью  в  наиболее
подходящий журнал, еще важнее  продумать  ее название, ибо на  него  и будет
ориентироваться ваш потенциальный читатель. Даже если журнал не очень широко
известен, заглавие вашей  статьи будет  упомянуто в реферативных  журналах и
библиографических перечнях других публикаций по сходной тематике.
     Заглавие научной статьи должно быть кратким, но в то же время полностью
отражать ее содержание. Насколько это возможно, оно должно отражать проблему
в целом, а не  конкретные методики и примеры, использованные при ее решении.
Статья  "Методика   удаления   гипофиза  у   карликовой  мыши"  должна  быть
озаглавлена именно так, если основной целью работы была разработка процедуры
такой операции  для данного конкретного вида животного. В то же время работа
"О  влиянии  формалина, пентаметилентетразола  и  интенсивной принудительной
мышечной работы  на надпочечники  у белых крыс"  озаглавлена неудачно,  хотя
автор, желая изучить гистологические изменения, происходящие в надпочечниках
во время стресса,  использовал эти конкретные стрессы и этот  конкретный вид
животных только потому, что они оказались под  рукой. Если  даже он и не был
уверен, что использование других  стрессоров или других  видов животных дает
те же  результаты,  то  все равно более  удачным  был  бы заголовок "Влияние
стресса на гистологическую структуру надпочечников".
     Насколько это  возможно,  заголовок  статьи должен  быть  понятен  даже
неспециалистам и лицам, слабо владеющим  английским - только  тогда он будет
иметь  смысл для  широкой  международной  читательской аудитории.  Например,
лучше  использовать  краткие  родовые названия  препаратов,  чем  их длинные
химические   обозначения   или   запатентованные   названия.  Лучше   писать
"церебральный"  -  благодаря  латинскому  корню   это  будет  сразу  понятно
иностранному читателю,- чем "мозговой".
     Нет никакой необходимости начинать  заглавие всевозможными "К вопросу о
некоторых..."  или "Об  исследовании проблем, относящихся к...". Если работа
посвящена "Анафилаксии у крыс", то это и есть самое подходящее заглавие.
     В оригинальных статьях среднего  объема  обычно  не нужны подзаголовки,
кроме   таких  традиционных,  как   "Материалы   и  методы",   "Результаты",
"Обсуждение  результатов",  "Выводы"  и  т. п.  Впрочем, если  надо  описать
несколько  существенно  различных  экспериментов,  то   их  можно   выделить
отдельными подзаголовками, по крайней мере в разделе "Результаты". В длинных
же статьях  довольно  трудно пробираться сквозь все новые и  новые  страницы
текста  и иллюстраций,  если  они не  разделены  подзаголовками,  которые бы
подчеркивали  общую  структуру материала.  В ряде  случаев  полезно выделять
ключевые   слова   жирным  шрифтом   или  курсивом.  Это  помогает  читателю
воспринимать  в  каждый  моент один  смысловой  отрывок.  Кроме  того, вновь
просматривая  уже прочитанную статью, читатель с помощью подзаголовка найдет
нужный  раздел,  не  читая   заново  всего  текста.  Разумеется,   правильно
расставленные  подзаголовки  в  работах  значительного  объема,  таких,  как
диссертация, обзор или книга, играют еще большую роль.
     Используемый   словарь.   Здесь  девизом  должны  быть   "простота"   и
"точность".  Не  надо бояться использования необычного слова, если оно лучше
любого  другого может  выразить  вашу мысль. Слово "сребролюбивый" не  часто
услышишь в обыденной речи, но если бы мне пришлось писать об ученом, который
перешел на работу  в фирму  по  торговле лекарствами только потому,  что там
хорошо платят,- лучшего  слова мне не  выдумать, и я бы использовал  его без
колебаний.
     Приемлемы даже разговорные выражения, если они выразительны, но жаргона
(в  том  числе принятого в клиниках и  лабораториях) следует избегать, хотя,
разумеется, не ценой излишнего многословия и туманности изложения. Выражение
"острый живот" - это лингвистический кошмар, но при неоднократном упоминании
этого  симптома в письменном тексте я не могу придумать ему более подходящей
замены, чтобы она не звучала надуманно.
     Следует  избегать различных  вошедших  в  привычное  употребление  форм
преувеличения,  скажем  описания каждого значимого изменения как "заметного"
или  "явно  выраженного".  Точно  так же  не стоит  говорить  о  "тщательном
обследовании"  или  "высокоточном  взвешивании",  если  это  обследование  и
взвешивание выполнялось обычным образом.
     Руководствуясь  похвальной  скромностью,  некоторые авторы  доходят  до
крайностей  в  отчаянных  попытках избежать употребления местоимения "я". На
мой взгляд,  все зависит от  того, как часто говорят "я"  и  в  какой связи.
"Автор данного  сообщения был не прав" звучит, конечно, весьма изысканно, но
вряд ли более скромно, чем: "Я был не прав".
     Неологизмы.   Слишком   многие   ученые,   говоря   словами    Р.    У.
Эмерсона[СК1]{41},  "и не  любят, и не знают тех цветов, которые собирают, и
все их ботанические познания - одни лишь мудреные латинские названия".
     Неологизмы  являются  обычной  и  неотъемлемой принадлежностью научного
языка и потому заслуживают  особого внимания. Каждое  новое материальное или
общественное явление должно  получить имя,  так  как неудобно при каждом его
упоминании  заново  давать исчерпывающее описание  всех  его  характеристик.
Невозможно  всякий раз, упоминая сонную  артерию или явление кальцифилаксии,
заново  их  определять.  И  хотя  это  самоочевидно,  существует  устойчивое
неприятие неологизмов.  Особенно  затруднительно привыкать  к новым терминам
тем  людям, у которых не  было возможности изучить  иностранные  языки. В их
глазах такие термины выглядят  либо  нелепыми (благодаря их  непривычности),
либо   вычурными,   так   как   в   медицине  большинство   терминов   имеют
греко-латинские корни. Разумеется, изобретение  новых названий может вызвать
путаницу.  Неся  ответственность за создание некоторого их  количества  (как
названий,  так и  случаев путаницы), я очень хорошо  это осознаю. В разделе,
посвященном заблуждениям,  мы имели случай убедиться, что  названия  классов
явлений могут стать источником серьезных недоразумений.
     Несомненно, новые термины  следует изобретать, только  если  без них  в
самом  деле  нельзя  обойтись. Оправданное  в  целом  неприятие  неологизмов
объясняется  в  первую  очередь  творчеством  тех авторов, которые  ввели их
просто для того,  чтобы "расписаться" на чем-либо, что  вовсе не заслуживало
специального имени. Хорошей иллюстрацией этому явлению служат многочисленные
клинические  синдромы,  представляющие  собой  незначительные  видоизменения
известных заболеваний. Синдром, доселе  характеризовавшийся тремя  основными
симптомами  и  вновь  наблюдающийся  в  сочетании  с  четвертым, очень редко
заслуживает переименования.
     Если же новые имена все же даются, их необходимо строить в соответствии
с   определенными   и  хорошо   испытанными   лингвистическими   принципами.
Произвольным буквенным сочетаниям или имени  открывателя следует предпочесть
термин, заключающий  в себе свое  собственное объяснение, да еще желательно,
чтобы он был понятен ученым других стран и чтобы его было несложно перевести
на другие языки. Вот почему лучше всего начать с поиска знакомых греческих и
латинских  корней,  широко  используемых  в  биологии.  Некоторые  поборники
чистоты языка  яростно  протестуют  против  составных  терминов,  в  которых
участвуют  и латинские, и греческие корни. Если только  это оправдано, таких
гибридов  действительно  следует  избегать,  но  не ценой  надуманности;  я,
например,  предпочитаю   говорить   "аппендицит",  а   не   "перитифлит"   и
"адренотропный", а не "эпинефротропный".
     Мне пришлось столкнуться со значительной оппозицией моему использованию
слов  "стресс"  и  "стрессор"  для  обозначения  соответственно "суммы  всех
неспецифических  изменений, вызванных функцией или повреждением", и  агента,
обусловливающего такие изменения. В качестве аргумента  приводился тот факт,
что термин "стресс" уже используется в физике в несколько ином смысле; кроме
того,  он постоянно используется  в  разговорном английском для  обозначения
круга  явлений,  связанных  с усталостью.  Впрочем,  этот термин был  весьма
быстро и повсеместно принят в  его  новом, строго определенном биологическом
смысле,  а  этот  факт  позволяет  усомниться  в  том,   что  какое-то  иное
обозначение оказалось бы более удовлетворительным.  И все же  не  исключено,
что  даже  в  этом  случае было  бы  лучше  избрать термин  греко-латинского
происхождения.
     Несколько  лет  назад я  предложил термин  "кортикоид"  (от  латинского
"кортекс", т. е. "кора",  и греческого суффикса  "оид",  означающего подобие
чему-либо)  в  качестве обобщающего  названия  для  "тех  гормонов,  которые
имитируют физиологическую функцию коры надпочечников". За это меня отчитали,
ибо вообще "...попытки изобретения новых  терминов людьми,  для которых язык
не  является родным,  очень опасны...". В  свое оправдание я сделал невинное
замечание,  что  прогресс науки  сильно  застопорился бы,  если бы  право на
придумывание греко-латинских научных терминов  признавалось только  за теми,
кто может считать греческий и латинский своими родными языками [Селье, 19].
     Таблицы.  Расположение данных в форме таблиц является одним из наиболее
эффективных  средств  их подготовки для  сравнения и оценки. При  разработке
таблиц  следует всячески экономить место - не только потому,  что  стоимость
набора  таблицы гораздо выше, чем страницы текста, но также и потому, что их
главной целью является сжатое представление данных. Принципы конструирования
таблиц содержатся в соответствующих руководствах.
     Рисунки  и  фотографии.  Таблицы,  графики и диаграммы  призваны давать
точную  информацию  для  подтверждения  количественных  взаимосвязей   между
явлениями. В отличие от  них большинство рисунков и фотографий предназначены
для  иллюстрации  качественных, а не точных  количественных  аспектов, и они
способны  выполнять  эти  функции  достаточно  хорошо  за   счет   некоторых
преувеличений,   подчеркивающих   наиболее  важные   моменты.   К   примеру,
схематический   рисунок,   иллюстрирующий  влияние  некоторого   гормона  на
различные  органы, не  обязательно  - да и  не  нужно  -  делать в  реальном
масштабе.  Атрофированный  орган  должен  изображаться  гораздо  меньшим,  а
гипертрофированный - гораздо большим, нежели это имеет место на  самом деле,
с  тем  чтобы  сделать  различия более  очевидными. Рисунок только  помогает
наглядно изобразить или  интерпретировать факты,  уже доказанные в тексте  и
представленные  количественно в виде таблиц, графиков  или диаграмм. Поэтому
редко  возникает необходимость  давать  один  и  тот же  материал и в  форме
таблиц,   и  в   графическом   изображении.  Представленные   таким  образом
количественные данные могут быть с успехом обобщены на рисунке, который, как
и карикатура, подчеркивает наиболее характерные черты.
     Почти то  же  самое можно сказать и о  фотографиях.  Фотография  должна
показывать  не средние измерения, но такие, которые лучше всего иллюстрируют
происходящий  процесс,  если, разумеется,  это ясно представлено  в  тексте.
Скажем,   иллюстрируя   инфаркт   миокарда,   нам  вовсе   не   обязательно,
руководствуясь неверно понимаемой  научной честностью,  выбирать стандартный
тип  заболевания, если к тому же цвет и расположение  органов неблагоприятны
для  фотографирования.  Гораздо  лучше  использовать  образец,   в   котором
происшедшие изменения заметны наиболее отчетливо.
     Ссылки. Кроме как в обзорных статьях и в  библиографической литературе,
ссылки  должны  сводиться  к минимуму,  необходимому  для должного признания
более  ранних исследований и для того,  чтобы была ясна  основа,  на которой
зиждется новая работа. Ссылки  следует также использовать вместо пространных
описаний сложных экспериментальных процедур, которые уже описывались. Только
новичков  восхищает  собственная  способность  приводить  огромный  перечень
литературы, к которому читатели все равно обращаются весьма редко.
     Диссертация
     Этиология  и профилактика  "диссертационного  невроза". Если  в  период
написания    диссертации   экспериментальная   работа    молодого    ученого
продолжается,  а уровень руководства ею ниже желаемого, то  постоянная смена
видов работы и неопределенность ее конечного результата неминуемо приводят к
серьезному  умственному  расстройству,  которое  в нашей лаборатории  обычно
именуют "диссертационным неврозом". Диссертант теряет уверенность в себе и в
своей  работе,  становится  подавленным,  нервным,  легковозбудимым  и часто
раздражается  из-за  все  более  лихорадочных и  потому  безуспешных  усилий
закончить  работу  к  назначенному  сроку. Он  теряет объективность в оценке
результатов, особенно тех, которые угрожают  свести на нет большие разделы и
без того с трудом подготовленной рукописи.
     Другой  важный фактор возникновения  "диссертационного  невроза" -  это
неспособность новичка  сконцентрироваться  на процессе  писания, работать не
разгибая спины до тех пор, пока  объемистый текст  не будет закончен. Каждый
раз, излагая свои мысли на  бумаге  и натыкаясь на непредвиденные трудности,
он ищет спасения "на стороне" - или в еще одном эксперименте, или в оказании
услуги  родственнику или другу,  острую  потребность  в которой он  внезапно
ощущает,  да и  вообще  в  чем  угодно, лишь бы это  позволило приостановить
работу и на какое-то время оторваться от письменного стола.
     Работа над диссертацией не только учит молодого ученого самодисциплине,
но  и дает ему  первую  возможность  на  собственном опыте  познакомиться  с
организационными   аспектами   рукописного   творчества   -   контактами   с
машинистками,  картографами,   фотографами,   различными   административными
инстанциями и т. п.
     В  целях  обеспечения  результативности  своей  работы  и  профилактики
"диссертационного невроза" диссертанту следует, на мой взгляд:
     1)  научиться  самому делать  все,  что  необходимо  для  исследования,
включая выбор темы, планирование экспериментов  и организацию лабораторной и
кабинетной работы;
     2) не стремиться перегружать себя монотонной, рутинной работой, доказав
свою  способность  выполнять  ее  в  совершенстве; гораздо  важнее научиться
руководить работой других;
     3)  подготовить  детальный  план  диссертации  и  представить  его  для
тщательного критического обсуждения руководителю и коллегам;
     4)   закончить  всю  экспериментальную  работу  (и   описывать   каждый
эксперимент в отдельности по  мере его  за вершения)  до начала  работы  над
окончательным вариантом текста;
     5) на несколько месяцев освободиться от всех прочих обязанностей, чтобы
иметь  возможность  ни  на  что  не  отвлекаться  и  целиком  посвятить себя
написанию диссертации;
     6)  лично  отвечать  за  все  организационные  и   финансовые  аспекты,
связанные с диссертацией.
     Кроме перечисленных пунктов,  при написании диссертации возникают те же
проблемы, что и при работе над монографией. Мы обсудим их в последующем.
     Обзорные  статьи.  Целью обзорной  статьи  является  критический анализ
литературы, доступ к которой по тем или иным причинам затруднен, и изложение
основных принципов ее толкования.  Поэтому цель обзора в основном та же, что
и у  монографии, за исключением  того, что  последняя обычно посвящена более
широкой  проблематике.  Во  всяком  случае,  технические аспекты  подготовки
обзоров и монографий - сбор, обобщение и  гармоничное расположение материала
- практически идентичны.


        Книги
     Вопросы, связанные с  наукой, излагаются в самых  разнообразных книгах:
монографиях,  учебниках,  энциклопедиях, технических  руководствах,  а также
художественных и популярных изданиях о науке. С каждым из них связаны особые
проблемы,  но  одно правило  применимо  ко всем  сразу:  они должны сообщать
что-то новое и быть "читабельными".
     Стало  быть, как  только  вы  почувствуете себя  в  настроении написать
книгу,  первое,  что вам  надо  сделать,- это  определить,  есть  ли  в  ней
потребность, то  есть будет  ли  задуманная вами книга достаточно новой, чем
она  будет  отличаться  от  уже существующих  публикаций и  чем  она  сможет
привлечь  читателя.  Затем  полезно  убедиться  в  том,   что  вы  обладаете
способностью и возможностью собрать, "переварить" и изложить соответствующий
материал в манере, пригодной для чтения.


        Монография.
     ОБЩИЕ  СООБРАЖЕНИЯ.  Монография  (от  греч.  "mono",  т.  е.  "один"  и
"graphein"  -  "писать")  -  это ученый труд,  тщательно документированный и
исчерпывающим образом охватывающий  какую-либо одну  область знания. С  моей
точки зрения, это  наивысшее средство выражения научной мысли, поскольку оно
обеспечивает  интеграцию,  а  зачастую  и  создание  новой  области   науки.
Монография  может  быть  короткой,  если  о  предмете известно  немного, или
чрезвычайно объемистой,  если  соответствующая литература  обширна. В  любом
случае она должна охватывать все важные аспекты темы.
     Поскольку основной  целью  монографии является интеграция информации  с
совершенно новой  точки  зрения, ее автором  почти  неизменно  является один
человек.  Ответственность за  составление  учебника  или энциклопедии  может
разделить между собой группа лиц,  но при  этом каждый автор пишет отдельный
раздел.   Такие  коллективные   усилия  никогда  не  достигают  гармоничного
единства, свойственного идеальной монографии, в которой один  человек строит
новую  концепцию  на  основе  всесторонней  интеграции  множества   аспектов
исследуемой проблемы.
     Единственные рекомендации, которые мне хотелось бы сделать относительно
подготовки монографии, сводятся к следующему: 1)  автор на собственном опыте
должен быть знаком с данной областью науки; 2) должна существовать  насущная
потребность в обобщении знаний в данной области исследования и  их освещении
с  новой  точки  зрения;  3)  должны  соблюдаться общие  правила  добротного
написания научного сочинения, изложенные в начале этой главы.
     НЕКОТОРЫЕ  ПРИЁМЫ.  В процессе  написания  монографий  я овладел  рядом
"профессиональных хитростей", и  некоторые из  них  заслуживают  упоминания,
особенно в силу того обстоятельства, что  они полезны также и при подготовке
книг других типов.
     При подборе материала для книги не  надо заботиться о порядке изложения
и фразеологии.  Просто  накапливайте  заметки  обо  всем, что покажется  вам
заслуживающим  внимания:  краткие аннотации нужных вам статей,  итоги  ваших
собственных  экспериментов и теоретических работ.  Разумеется,  структура  и
стиль книги чрезвычайно важны, но придет время, и  они  сами собой  сложатся
должным образом, с тем чтобы вы  впоследствии  придали получающемуся  целому
окончательную форму и  все отшлифовали. Короткие  заметки лучше печатать  на
полосках бумаги шириной  примерно 15 см и  затем клейкой  лентой наносить на
листы,  которые  у  нас  получили  название  "рельсовой  бумаги".  Они имеют
стандартный формат  (ширина примерно 21 см)  и отверстия, чтобы подшивать  в
скоросшиватель, а слева и справа на полях каждого листа  наклеены во всю его
длину  вертикальные  полоски  клейкой ленты  двойной  ширины, образуя  нечто
похожее на рельсовый путь. Более узкие полосы с разного рода заметками легко
прикрепить к такому листу, а потом  приклеить  в другом  месте. Этот простой
способ   очень   удобен,   поскольку  позволяет   быстро  перегруппировывать
фрагменты,  для того  чтобы,  вставляя  между старыми  заметками  новые,  не
прибегать к методу "клея и ножниц".
     Когда  план  книги  созрел  до  такой  стадии,  что можно составлять ее
примерное  оглавление, к полям  "рельсовой бумаги" в  соответствующих местах
приклеиваются выступающие за внешний край полоски  с сокращенными названиями
глав.  Теперь страницы располагаются в  соответствии с  оглавлением и  новый
материал может быть легко вставлен в нужное место.
     Вкратце мои  рекомендации  по технологии  написания  книги  сводятся  к
следующему:  приступайте к подготовке  заметок задолго  до того, как начнете
обдумывать  структуру книги,  запаситесь  скоросшивателем, клейкой лентой  и
диктофоном. Все остальное уже просто.
     Учебник.
     Учебники  предназначены  прежде всего для студентов.  Как правило,  они
охватывают  обширную и  хорошо разработанную  область  знания,  составляющую
стандартный  лекционный курс,  который учебник должен дополнить. В  учебнике
содержится больше  информации, чем в лекциях, но не настолько, чтобы сбить с
толку.
     При написании учебника  автору следует  иметь в  виду примерную степень
подготовленности его читателей и то количество времени,  которое  они смогут
уделить изучению данного конкретного  предмета. Поэтому стандартные учебники
не  должны   изобиловать  изложением  нерешенных   проблем,  так  же  как  и
противоречащих  друг  другу точек зрения,  ибо в этом случае предполагается,
что читатель, ознакомившись с первоисточником, сделает выбор самостоятельно.
Хотя  теоретически  такой способ  воспитания независимости  и оригинальности
мышления  студентов нельзя не приветствовать, однако практически  у  них нет
времени на то, чтобы ознакомиться с упомянутыми в учебнике источниками, и не
хватает опыта, чтобы критически оценить прочитанное.
     Именно  по  этой причине при  подготовке  учебника по эндокринологии  я
старался как  можно больше читать и оценивать материал самостоятельно; затем
я  обсуждал  каждый  раздел  с  одним  или несколькими  специалистами, но  в
окончательный  текст попало  только то, что я в итоге расценил как  наиболее
широко  разделяемую  точку  зрения.  Когда  же такой  выбор  был  совершенно
невозможен,  я  упоминал  альтернативные  возможности интерпретации  фактов,
кратко  перечисляя  все  "за" и "против", но не ссылаясь в каждом  случае на
источники. В то же время в расчете на того редкого читателя, который захочет
поглубже  окунуться в тему, в конце каждой главы я приводил перечень статей,
наиболее  примечательных  либо   с  точки  зрения  ясности  изложения,  либо
представляющих  исторический интерес,  либо  изобилующих  библиографическими
сведениями. Каждую из ссылок я снабдил краткой аннотацией, дабы читатель мог
решить, желает ли он ознакомиться с соответствующей работой.
     Чтобы  учебник  был  интересным  и  легко  читался,  крайне  желательно
использовать  в изложении интересные  рассказы, касающиеся истории некоторых
открытий, примеров их практического применения и теоретического значения,  а
также несложные иллюстрации и диаграммы.
     Популярные книги о науке.
     Большинство  ученых настолько увлечены работой, что в  своих сочинениях
практически не пользуются  никаким другим языком, кроме специфического языка
их научной дисциплины. На мой взгляд, это весьма прискорбно. Между тем такие
выдающиеся ученые, как Бернар,  Рише, Пуанкаре, Дарвин,  Эйнштейн, Каррель и
Кеннон,  создали  немало  увлекательных  книг,  посвященных общим  проблемам
науки. Эти книги написаны в форме дневников, биографий или эссе по философии
и  психологии  научной деятельности. Вообще говоря,  я  не  вижу причин,  по
которым как  сама наука, так  и личность  ученого  должны  быть представлены
перед глазами читателя только в изложении профессиональных литераторов. Даже
если  ученый   не  может  писать  столь  же  профессионально,  он  с  лихвой
компенсирует этот недостаток  более  глубоким знанием своей работы. Но самая
большая  ценность этой стороны их  творчества состоит в том, что  оно играет
побудительную и ориентирующую роль для всех, кто  готовится заняться научной
работой. Интерес молодежи  к опыту ученых предшествующих поколений мы просто
обязаны удовлетворять.  Кроме того, в будущем, по  словам  Бертрана Рассела,
"люди науки должны будут не только преодолевать научные проблемы, касающиеся
человека,  но и - что гораздо труднее - убедить мир прислушаться к открытиям
науки.  Если же они  не преуспеют в этом трудном начинании,  человек  станет
жертвой своей "полуобразованности"".
     Что  и  говорить,  человек,  никогда не писавший  ничего,  кроме  чисто
научных работ, впервые  обратившись  к широкой  аудитории,  испытывает массу
трудностей. Работая в новом для себя  жанре, он в еще большей степени обязан
постоянно помнить о тех, для кого пишет.



        *11. КАК ГОВОРИТЬ?*

     Чтоб ты мог свою  речь от ошибок сберечь, о  пяти вещах  помни  всегда:
кому говоришь, о ком говоришь, и как, и где, и когда.
     Неизвестный автор

     Чем значительнее и сложнее  то, о чем говорится,  тем проще и свободней
должна быть манера изложения.
     Стендаль

     Человека нельзя переубедить, заставив его замолчать.
     Виконт Джон Морли


     Искусство  убедительно  излагать свои мысли  имеет для ученого огромную
ценность. Оно необходимо  не только для  чтения лекций  студентам и коллегам
или в тех практически  неизбежных случаях,  когда  требуется выступить перед
более  широкой  аудиторией  (клубы, радио,  телевидение), но  и  в  качестве
могучего  оружия в научных дискуссиях.  Мало кто из ученых  любит  выступать
перед публикой, во-первых, потому, что нередко эти выступления расцениваются
как  попытка  саморекламы,  а  во-вторых,  они  оборачиваются  чем-то  вроде
обязанности, налагаемой  на представителя науки  организаторами всякого рода
пропагандистских кампаний или лекционных курсов по  дежурной тематике. И все
же в качестве инструмента достижения взаимопонимания ораторское искусство по
меньшей мере так же важно для ученого,  как и сочинительское, а овладеть им,
быть может,  даже  сложнее.  Написанный текст можно переделать и  довести до
уровня,  удовлетворяющего если не  читателя, то хотя бы самого автора. А вот
устное слово, раз сказанное, уже не  сотрешь, даже если оно не удовлетворяет
ни слушателя, ни выступаюшего. Искусство говорить в гораздо большей  степени
связано  с  импровизацией,  чем искусство  писать;  оно в значительной  мере
зависит  от  врожденной способности к  свободному  владению  речью и даже от
таких  личных  качеств,   как  самообладание,  приятная  дикция  и  обаяние.
Выступающий должен также уметь улавливать настроение аудитории, подчинять ее
себе,  парировать  неожиданные  вопросы,  незаметно   отклоняться  от   темы
выступления, если это диктуется ситуацией.
     Многое из того, что говорилось выше об искусстве письма справедливо и в
отношении  ораторского   искусства,  хотя,  к  сожалению,  это  последнее  в
значительной  степени зависит  от  врожденных  качеств,  которым  невозможно
научиться, но которые  можно усовершенствовать с  помощью опыта. Поэтому мой
первый совет начинающему оратору - использовать каждую возможность выступать
на публике.  Упражнения  перед зеркалом  помогают  следить за  своим внешним
видом и способствуют раскованности,  однако в целом они мало что  дают. Стоя
на трибуне,  вы видите перед собой  аудиторию, которой вы нравитесь  или  не
нравитесь,  она выражает  интерес или скуку,  понимание  или  растерянность;
искусство  состоит  в  том,  чтобы,  сообразуясь   с   этим,   строить  свое
выступление.  Прямо  скажем,  задача  не  из  легких.  Необходимо  научиться
поддерживать контакт  со своими слушателями, хотя,  как правило, вы ничего о
них не  знаете, а их вопросы нисколько вам не  помогают. Вот они сидят перед
вами в  загадочном молчании - и вы должны не просто  читать по их лицам,  вы
должны читать по их глазам, о чем они думают. Таким искусством можно и нужно
овладеть. Читатель написанной вами книги не в силах задать вам вопрос, но он
может  обдумать каждое  положение,  выдвинутое  вами,  подстроиться к  темпу
вашего изложения  и даже заставить  вас повторить  трудный абзац,  перечитав
его.  Кроме  того,  аудитория печатного  текста  не  ограничивается  людьми,
находящимися в одном  помещении  и,  как это обычно бывает, принадлежащими к
определенной  общественной группе  или  научному коллективу; печатный  текст
обязательно найдет свою аудиторию, пусть даже самую небольшую.
     Я читаю  очень  много лекций  (иногда  до  восьмидесяти в  год) в  ходе
специально   организованных   лекционных   турне,  которые   приводят   меня
практически в каждую страну, где ведутся активные  медицинские исследования.
По  причинам,  о которых  речь пойдет  ниже, я никогда не пользуюсь  заранее
подготовленным  текстом.  В своих  путешествиях  мне  приходилось экспромтом
выступать  на десяти  языках  (некоторыми  из них я  владею  очень  слабо) и
приспосабливаться к  самой  разнообразной  аудитории.  Не  без гордости могу
заявить,  что  стал  крупным специалистом  по  части промахов на  лекционной
трибуне. Поскольку основная цель этих заметок - дать вам возможность извлечь
какую-то пользу из моих  ошибок, начнем с того, что мне представляется самым
худшим.


        Пять "смертных грехов" при чтении лекций

     1. Неподготовленность.
     Напутствуя меня  на  мое  первое  публичное  выступление,  мой  учитель
профессор  Бидль  сказал:  "Никогда  не  используйте  в  лекции  более  трех
процентов ваших познаний".
     Этот   совет   сослужил  мне   добрую   службу.   Новичкам  свойственно
рассказывать  обо всем, что им известно,  и они неизбежно путают слушателей,
упоминая о вещах, с которыми сам выступающий не очень хорошо знаком. "Хорошо
бы повторить последний эксперимент с "предварительными результатами", думает
он, а эту последнюю работу  по адреналину (или  это был адреналон?..) вот бы
хорошо  еще раз просмотреть!" Между тем даже тщательно проверенные  факты не
обязательно приводить, если они мало что добавляют к вашим рассуждениям.
     Но существует  и такая вещь,  как переподготовленность. Разумеется,  ни
один  опытный лектор не станет дословно зачитывать  написанный  текст  (если
только  это  не  биография  докладчика,  которого   он  должен   представить
аудитории, или особенно важное краткое заявление, которое ему нужно сделать,
скажем, на пресс-конференции). Но излишне подробные тезисы могут  сковывающе
действовать как на вас, так и  на аудиторию; я уже не говорю о полном тексте
выступления, даже если его не зачитывать, а просто держать перед глазами для
ориентировки.
     И хотя  делать какие-либо  обобщения в связи с различной манерой чтения
лекций  нельзя,  я предпочитаю пользоваться пометками, включающими  не более
дюжины  ключевых  слов.  Этого  достаточно,  чтобы  напомнить  об   основных
положениях, которые я намерен высказать  в лекции, и  о порядке, в котором я
собираюсь  их  излагать. К примеру, если  мне  пришлось  бы читать лекцию  о
"смертных грехах" лекторов, я  бы взял маленькую каталожную карточку и очень
разборчиво, большими буквами написал бы следующие пять слов:
     1) неподготовленность;
     2) многословие;
     3) невнятность;
     4) углубленность в себя (интроверсия);
     5) манерность.
     Если  по  поводу  какого-либо  из  этих  пяти  пунктов   можно  сказать
что-нибудь особенно любопытное, я  бы добавил к  соответствующему  заголовку
одно-два слова, не больше. Если бы я написал  целые  фразы,  то, несомненно,
забыл бы их прочесть, увлекшись своей речью. А может,  и не увлекся бы ею  и
прочел их. Из этих двух зол, кстати, меньшим является первое.
     Даже  самый  опытный лектор не  может читать текст, сохраняя  при  этом
свежесть, прямоту и колорит свободной речи, как если бы она еще "тепленькой"
сходила  с  "жаровни" вашего разума. Случайная оговорка,  жаргонное словечко
или  грамматическая ошибка, встречающиеся  в  обыденной  речи  образованного
человека,   не  повредят  лекции,  а,  напротив,  придадут   ей  живость   и
непосредственность. Чтобы отшлифовать письменный текст  до  последней буквы,
требуется уйма времени, в то время как, ведя свободную и откровенную беседу,
мы  никогда  не   пользуемся   абсолютно  безупречным  языком.   Вот  почему
зачитывание даже самого прекрасного  текста  и даже самым естественным тоном
всегда выглядит искусственно и нарочито, что явно настораживает аудиторию  и
препятствует установлению тесного контакта с ней.
     Короче, я рекомендую:
     включайте  в  лекцию лишь  "сливки"  своих  познаний, оставляя себе для
маневра  широкое и безопасное поле накопленных  знаний - тот резерв, куда вы
могли  бы   отступить   либо  под   воздействием  собственной   речи,   либо
руководствуясь реакцией аудитории;
     никогда  не  читайте  заранее   подготовленный  текст   (хотя  бы  даже
заглядывая в  него краешком глаза), в  качестве ориентира  вполне достаточно
нескольких хорошо читаемых ключевых слов;
     помните,  что  лучше  тщательно  подготовиться  к  лекции,  чем   потом
раскаиваться  в своей  непредусмотрительности;  всем  нам,  грешившим  плохо
подготовленными  лекциями,  знакомы  многочасовые,  а иногда  и многодневные
(или,  что хуже,  ночные)  терзания  после важной  лекции, когда  без  конца
повторяешь себе, что мог бы сказать лучше.
     Лекция  должна быть  хорошо подготовлена  не только  лектором,  но и ее
организаторами.  Много  лекций  было  испорчено неудачным  выбором  времени,
плохим  оповещением потенциальной аудитории, неподготовленностью помещения и
технических  средств.  Важно  также  должным  образом  представить   лектора
слушателям:  куда  вероятнее,  что  они  будут  слушать  его  с  напряженным
вниманием, если им гарантируют компетентность  выступающего в той области, о
которой  он  собирается  говорить.  Представить  выступающего  -  не  пустая
формальность, но  и не  пышный  панегирик  в  стиле  надгробной  речи.  Цель
вступительной речи - помочь оратору установить контакт с аудиторией.
     2. Многословие.
     Боюсь, что это главный "смертный грех" лектора. Как бы ни был велик ваш
опыт, возможность улучшить соотношение между количеством слов и сутью вашего
выступления всегда имеется.
     Искусство быть  кратким  приобрести сложно, особенно если вы выступаете
без  подготовленных тезисов. Начинающий  лектор считает,  как правило,  тему
своей  речи настолько  сложной,  что  ее  практически невозможно  изложить в
сжатой форме. Нет сомнения, что чем большим временем вы располагаете,  тем о
большем  вы  можете сказать, но даже самый сложный  предмет можно  объяснить
просто,  понятно  и правильно.  К  примеру,  взятое  из словаря  определение
кортизона   не  в  состоянии  заменить  монографию  о  нем,  но  оно  вполне
удовлетворит  тех, кто никогда о нем не слышал. Как  я уже говорил,  ни одна
написанная статья не может быть совершенна. В  лучшем случае она  может быть
таковой  для  определенного  типа  читателей.  То  же  касается  лекции  или
объяснения, которое  вы даете своему помощнику; любые  сообщения должны быть
адаптированы   и  к  слушателю,  и  ко   времени,  которым  мы  располагаем.
Рассказывают,  что, когда  некая студентка попросила Эйнштейна дать  простое
определение  относительности, он сказал: "Целый час в объятиях твоего дружка
кажется тебе  минутой, одна минута в горячей печке - целым часом. Вот  это и
есть относительность".
     Чтобы уберечься от многословия при чтении лекции, для начала обдумайте,
к  кому  вы будете  обращаться  и в  какое время вы  должны уложиться. Потом
против каждого ключевого слова в своей "шпаргалке" проставьте отведенное для
него время и просто придерживайтесь этого графика.
     Одно  из  худших  бедствий  научного  совещания -  это  "сорвавшийся  с
привязи" докладчик.  Его слова  несутся  наподобие лавины: каждая  невесомая
снежинка мысли, будучи пущена в  движение, собирает вокруг себя все больше и
больше  бесформенного пуха,  пока  не превратится  в могучее чудище, в конце
концов разлетающееся на огромное количество "чепушинок".
     3. Невнятность.
     Как  едко  заметил один  бывший вундеркинд,  большинство  наших учебных
курсов совершенно  непригодны для  языкового образования  среднего студента:
"Они  знакомят  его  с английским языком  наподобие того,  как где-нибудь на
званом вечере знакомят с хорошенькой девушкой:  студент не  вполне расслышал
ее имя и в следующий раз уже ее не узнает" (Норберт Винер).
     Случайная  грамматическая  или   синтаксическая  ошибка,   необычный  и
образный оборот или, смею надеяться, легкий иностранный либо местный  акцент
вполне   допустимы;   такие   мелкие   погрешности   даже   придают   лекции
индивидуальность. Однако, если  у оратора, как говорится, "каша во рту", ему
следует учиться дикции,  а если у  него слабый  голос, ему  нужно  держаться
поближе   к   микрофону.   Нечленораздельная  речь  является,  как  правило,
следствием  эмоционального состояния  выступающего,  связанного  с  чувством
напряженности  и застенчивости.  Это чувство  особенно  обострено  в  первые
минуты  выступления. Тут можно  посоветовать выучить  первые  несколько фраз
наизусть  или даже прочесть их, поскольку, начав говорить, оратор уже думает
не о себе, а о теме выступления, и страх перед публикой пропадает.
     Другой     формой    невнятной     речи    является     злоупотребление
профессионализмами и  даже обычным  жаргоном. Оратор подсознательно пытается
снискать  себе расположение публики,  как бы говоря:  "Смотрите, несмотря на
ученость, я, в общем-то, такой же простой, как и вы, ребята!" И тем не менее
жаргон неуместен на научной лекции, делайте это только в крайних случаях.
     Наконец, небрежно  сделанные  слайды,  диаграммы и фотографии,  а также
переполненные информацией таблицы и диаграммы создают такие же сложности для
понимания, как и неразборчивая речь.
     4. Углубленность в себя (интроверсия).
     Хороший оратор  должен проецировать  себя вовне, на  аудиторию, избегая
театральности.  Ему  следует  учиться  держать себя  раскованно  и свободно.
Скромность - это прекрасное  качество, но, когда  она  выливается в излишнюю
застенчивость на кафедре, она изолирует оратора от слушателей. Боясь уловить
тень критики на лицах собравшихся, он старается глядеть в сторону, обращаясь
в  поисках спасения  к знакомым строчкам своего текста. Из предыдущего опыта
ему известно, что, подняв  глаза он рискует увидеть то, что наверняка собьет
его с толку: зевающую физиономию  здоровяка-студента, даму, занятую вязанием
и слушающую его рассказ о находках, стоивших ему многих лет тяжкого труда, с
полным равнодушием, смешную  яркую шляпку  с  торчащим пером, кокетливый вид
которой  столь неуместен в этой обстановке... Он может обнаружить мальчишку,
читающего газету за спиной сидящего впереди него типа, и, что хуже всего, он
может  заметить неодобрительную,  а порой и саркастическую усмешку.  Все эти
опасения парализующе действуют на нервную систему. Но чем  лучше лектор, тем
меньше опасность увидеть нечто подобное. В любом случае самый простой способ
побороть  безразличие и  невнимание - это смотреть прямо  в лица слушателей.
Выберите в  разных местах аудитории одно-два приятных вам лица и обращайтесь
сперва к одному, потом к другому - точно так же, как если бы вы находились в
спокойной обстановке своего кабинета, а эти люди пришли побеседовать с вами.
     Интроверсия  - едва  ли  не самая тяжелая болезнь лектора -  связана со
всеми другими перечисленными  здесь "смертными  грехами". Ее  причиной может
быть  неподготовленность,  она ведет  к  многословию, невнятному  изложению,
манерности  - основным "баррикадам" между оратором и слушателем. Интроверсия
губит  главное преимущество лекции  перед написанной статьей:  она устраняет
живой контакт  между учителем  и учеником,  столь необходимый  в непрерывном
процессе приспособления устного слова к постоянно меняющейся аудитории.
     5. Манерность.
     У нервных лекторов  вырабатывается поразительное разнообразие  ужимок и
гримас. Подергивание  уголка  рта, преувеличенно  театральная  жестикуляция,
напыщенность выражений, многократное повторение одних и тех же банальностей,
обязательное взирание на пол или на потолок невидящим  пустым взглядом - все
эти  повадки проистекают из  чувства напряженности и  страха перед публикой.
Как  и некоторые из упомянутых выше  проявлений  интроверсии,  они изолируют
оратора  от  аудитории.  Слушателю неловко за лектора,  за  его  слабость  и
неуверенность  в себе,  проявляющуюся  в  его  ужимках, и  он не в состоянии
воспринимать  содержание  выступления.  Облегчение наступает,  когда гасится
свет  для показа  слайдов  и все  смотрят  на экран. И  внезапно  манерность
докладчика  исчезает, ибо  темнота спасла  его  от  ужасающей  необходимости
видеть  своих  слушателей и быть увиденным  ими. Если плохому лектору  такая
зашита  нужна,   как  шпоры  пугливой  лошади,   то  для   начинающего  идея
использования  большого  количества  слайдов  в  качестве  частичной  замены
написанного  текста  и  "дымовой  завесы"  против  приводящей  его  в трепет
аудитории представляется плодотворной.
     Немало  ораторов,  чье  аффектированное  и  претенциозное поведение  на
кафедре являет собой уже не манерность, а просто невоспитанность. Существует
тип  агрессивного   лектора,  который  впустую   растрачивает   время  своих
слушателей,  пространно  и  злобно  обличая  тех,  кто  не  согласен  с  его
взглядами.  Бывают  обороняющиеся  лекторы,   постоянно   отстаивающие  свой
приоритет  или подчеркивающие важность своих самых тривиальных наблюдений  с
помощью  хитроумных,  но  вполне  прозрачных   аргументов.  Характерно,  что
неумеренная  красивость  речи  также  является недостатком  научной  лекции,
поскольку  отвлекает внимание слушателей от сути объясняемого. Эта опасность
усиливается,   когда  лекция   читается  на   языке,  обладающем   особенной
музыкальностью, например на французском или итальянском.
     Анализ дурных привычек поведения на кафедре помогает с ним справляться.
Лично я обнаружил, что те способы поведения, которые могли бы  отдалить меня
от аудитории, легче  всего преодолеть, призвав на помощь способы  поведения,
имеющие  противоположный эффект. Ничто так не способствует теплому  контакту
со  слушателями,  как  манера  поведения,  совершенно  не  свойственная  для
официального выступления, но приемлемая для неформальной  беседы с друзьями.
Просто облокотившись на край стола, вы уже сняли напряжение, но самое важное
- следить за тоном своего голоса  и  выбором слов. Расслабьтесь. Представьте
себе, что вы рассказываете о своей работе коллегам, которые заглянули  к вам
в лабораторию...{42}
     Существует  такая манера публичного выступления,  которую  мы  привыкли
ассоциировать  с церковной  кафедрой  или  амвоном.  Она  создает  атмосферу
торжественности и почтения авторитету,  предполагает  скорее  безоговорочное
согласие,   нежели  критический   анализ,   способствует  не   пониманию,  а
запоминанию. Избегайте этого стиля. Ученому лучше намеренно сбросить  с себя
академическую  спесь,  заменив  ее  простотой  и отсутствием  претензий. Его
личный авторитет  отнюдь  не  помогает  слушателям  независимо  и объективно
судить о каждом новом факте.



        *ЗАКЛЮЧЕНИЕ*

     Ну вот и  конец моего рассказа,  Джон.  Заметок, составленных о  вещах,
которые представлялись мне значительными и  которые я собирал в течение всей
моей жизни, оказалось довольно  много, и,  чтобы привести их  в  порядок мне
потребовалось  больше времени,  чем я ожидал.  Но  вот они готовы, аккуратно
перепечатаны, сложены  и насколько позволяет моя многоречивость, освобождены
от излишеств. В них --  те впечатления и  события,  которые оказали наиболее
решающее  влияние на мою жизнь. Какова  бы ни была  их фактическая ценность,
сам я  извлек огромную  пользу  из  такой  систематизированной  исповеди Она
помогла  мне навести в своих мыслях порядок, порядок -  и умиротворение. Ибо
совесть мучает  нас меньше,  если мы  осознаем, почему ведем себя так,  а не
иначе, и если нам удалось,  к своему удовлетворению, установить, что, раз уж
мы такие, какие есть, именно так нам и следовало действовать.
     Когда я просматриваю написанное, меня больше всего удивляет - возможно,
и тебя тоже -  односторонность моих заметок: прямо или косвенно они касаются
науки, о прочих же ценностях речи нет. Я выгляжу маловосприимчивым к, вещам,
которые доставляют  удовольствие большинству  людей, но, как  мне кажется, я
все  их  обрел  в  науке.  Возвышающее  воздействие  красоты,  грандиозность
свершений, покров таинственности и даже отдых, который дает нам обычная игра
или простое безделье,- все это окружает меня  здесь, в моей лаборатории. Где
бы еще я ни искал удовольствий, меня всегда постигало разочарование: все мне
казалось    тривиальным.    Как    подсказывает   мне   моя    односторонняя
восприимчивость,  ни  одно  из  творений рук человеческих по  красоте и силе
воздействия не может соперничать с тем, что создает Природа.
     И вот теперь, когда я изложил все эти мысли на бумаге, меня интересует,
какую  пользу ты можешь  извлечь из них? Мне  бы хотелось, чтобы эти заметки
побудили тебя к соблюдению трех  принципов  в  науке: простоты, честности  и
милосердия.
     Во-первых,  я бы хотел призвать тебя к простоте  в мыслях  и действиях.
Сейчас  наступил критический  момент в  истории науки,  особенно биологии  и
медицины.  Все  более  детальные  исследования  и  все  более  усложняющаяся
аппаратура,  необходимая  для  их  проведения,  угрожают погубить  искусство
наблюдения  с помощью наших  естественных  органов чувств  и интуитивный дар
связывания воедино  наиболее  существенных  явлений жизни  и бытия.  Сегодня
многие   считают,  что  в  сравнении  с   современной  техникой  мои  методы
исследования устарели, а  все те  проявления жизни, которые  можно наблюдать
невооруженным  глазом  и изучить путем простых экспериментов, уже описаны. В
этих  заметках  я  попытался  показать,  что   это  не  так.   Ряд  наиболее
фундаментальных открытий в области медицины был сделан и делается до сих пор
без  всякого  применения  сложной  аппаратуры;  эти  открытия   основаны  на
интуитивном  постижении  тех  методов,  которые  использует  Природа,  и  на
способности проникать в  ее тайны. Нет сомнения, что применение химических и
физических  методов   исследования,  математического  анализа  биологических
явлений и  создание  сложных приборов чрезвычайно плодотворны. Этот основной
принцип  нашего  университетского обучения  не нуждается в  рекламе.  Мне же
позволь выступить в защиту ученого-естествоиспытателя, занимающегося простым
наблюдением и  обобщением,  и всей  старой школы  биологии, которой угрожает
исчезновение.  С моей  точки зрения,  ученый  широкого профиля,  который  не
является специалистом ни в одной конкретной области знания -- в нашем случае
медик-"интегратор", -- еще не утратил своей потенциальной ценности для науки
и она еще не раз обратится к нему за помощью.
     Во-вторых,  мне  хотелось  бы,   чтобы  эти  заметки  послужили  уроком
честности  и  воспринимались   как   исповедь  человека,   всю   свою  жизнь
посвятившего науке  и служившего  ей "не за страх,  а за  совесть".  Человек
этот, признаюсь, являет собой крайний  случай, некую странность, которой  не
обязательно подражать, но которая,  как и .многие  диковинки  Природы, может
чему-то научить. Во всяком  случае,  как и все живые существа,  он  отчаянно
хочет,  пока  не поздно, продолжить  свой род и чувствует, что он  может это
сделать, лишь создав  тебя,  Джон. Если ты тот  человек, каким  я  хочу тебя
видеть, ты,  не стал  бы  доверчиво  слушать  мой  рассказ,  вздумай  я  его
приукрасить и сгладить острые углы. И я хочу, чтобы ты увидел,  как человек,
шедший впереди тебя по той же дороге и подверженный тем  же слабостям, что и
все смертные, обрел  счастье и удовлетворение не вопреки своему гуманизму, а
благодаря ему.
     И наконец, последнее по счету,  но не по значению пожелание: я хотел бы
призвать  к  милосердию. В  наше  время большинство  одаренной  молодежи,  к
которой  обращены  мои  заметки,  увлечены,  физикой,  химией,  космическими
исследованиями  и другими  сферами  знаний, где захватывающий дух.  прогресс
бросает  вызов возможностям интеллекта.  Но я хочу спросить: что  может быть
благороднее  и  важней,   чем  борьба  с  болезнями,  старостью  и  смертью?
Правительства многих стран тратят миллиарды  на исследование космоса. Должно
быть,  там  действительно  есть  нечто,  стоящее  таких  усилий  и затрат. И
все-таки, как я говорил, со времени успешного запуска первого спутника Земли
нет причин  сомневаться в том,  что при  равном  вложении  денег и, что  еще
важнее, таланта систематическая атака на рак, сердечно-сосудистые  болезни и
старость  будет не менее  успешной, чем осуществление нашей  мечты - достичь
других  планет. Не думаю, чтобы там можно обнаружить сокровища более важные,
благородные и престижные для человечества, чем излечение, скажем от рака или
сумасшествия.
     Пока ты молод и полон сил, ты мало задумываешься  о  болезнях и смерти,
но, проведя длительное время в  больнице,  ты будешь думать иначе. Когда  ты
увидишь  больных  с признаками смерти  в  глазах, все  прочее покажется тебе
маловажным.  Старайся  помнить  о  них, когда  будешь  трудиться  у  себя  в
лаборатории. Старайся помнить  их лица, выражающие  полное безразличие.  Они
даже  не  пытаются  ответить  на  твою  дружескую  улыбку  -  она  не  стоит
потраченных  усилий.  Старайся  вообразить себе худшее,  что только  есть  в
осознании  неминуемой  смерти,- ее унизительность. Ничто  так  не  разрушает
человека, как сознание выключенности из  жизни, отсутствия будущего, которое
когда-то  руководило  каждым нашим шагом.  Какое это было счастье - идти  по
дороге жизни и  предвкушать удовольствие от следующего  шага,  а  вот теперь
этого  следующего  шага  не  будет, впереди -  пропасть.  Борьба за  знания,
деньги, славу, власть - за все то, что может пригодиться  в будущем,- теперь
бессмысленна, ибо будущего больше нет...
     Наши коллеги - физики, химики, математики,- так же, как и мы,  а  может
быть, даже и больше чувствуют красоту науки как таковой. Но нет ничего более
достойного  забот  человека,  чем  борьба  за   его  жизнь,  за  преодоление
мучительности и унизительности болезней и смерти.  Как бы я ни старался быть
объективным, отдавая должное другим профессиям, я не вижу ничего, Джон, чему
бы ты мог посвятить свою жизнь и что было бы более значительным и достойным,
нежели  медицина.  Величие  покорения  Вселенной,  опасность  разрушительной
войны, последствия перенаселения нашей планеты - все теряет смысл у  постели
больного, который обречен, и ты ничем не смог  ему помочь. И все это потому,
что ты не сумел побольше узнать о его болезни.


        *СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ*

     Поскольку  настоящая книга не  является  монографией  в строгом  смысле
слова,  а  представляет собой  довольно разрозненные заметки,  в большинстве
случаев наговоренные  на магнитофон, постольку  ее научный аппарат крайне не
строг.  В  этой  связи  список литературы в русском  издании книги включает,
кроме трудов самого Г. Селье, только те работы, на которые  имеются ссылки в
тексте и  которые  непосредственно цитируются.  Источники  всех  эпиграфов в
список литературы не включены. --- От редакции.

     1. Barzun J. Teacher in America, New York, Doubleday, 1955.
     2.  Вeveridge W. I. B. The Art of Scientific Investigation,  Melbourne,
London, Toronto, William Heinemann Ltd., 1951.
     3.  Boole  G.  An Investigation of  the Laws  of  Thoutht on  Which Are
Founded  Mathematical  Theories of Logic  and  Probabilities. New York Dover
Publ., First ed., 1854.
     4. Вridgman P. Q.  Reflections of a  Physicist. New York, Philosophical
Library, 1955.
     5. Cannon W. B. The Way of an Investigator. A Scientist's Experience in
Medical Research. New York, W. W. Norton, 1945.
     6. Кюри E. Мария Кюри. Перев. с франц., 3 изд., М., 1979.
     7.   Дарвин   Ч.   Воспоминания  о  развитии  моего   ума  и  характера
(Автобиография), Дневник работы и жизни, М., 1957.
     8. Де Крюи П. Охотники за микробами. Перев. с англ., М., 1928.
     9. Duсlaux E. Pasteur: Histoire d'un Esprit. Paris, Sceaux, 1896.
     10. Fisher  R. A. "Has Mendel's work been rediscovered?", Ann. Sci., 1,
115, 1936.
     11. Fried В. М. Arch. Path., 26, 700, 1938.
     12.  Jones E. The Life and Work of Sigmund  Freud.  Years of  Maturity,
1901 -- 1909. New York, Basic Books, 2, 1955.
     13. Koch R. Investigations into the  Aetiology of  Traumatic  Infective
Diseases.  Translation  by  W. W. Cheyne. London,  The New Sydenham Society,
1880.
     14. Koenigsberger L. Hermann von Helmholtz. Translation by F. A. Welby,
Oxford, Clarendon Press, 1906.
     15. Пуанкаре А. О науке. М., 1983.
     16. Richet С. Le Savant. Paris, Librairie Hachette, 1923.
     17.  Sсhild  A.  "On  the  matter of  freedom:  the university and  the
physical  sciences", Canad. As. Univ. Teachers  (C.A.U.T.), Bulletin, 11, 4,
1963.
     18. Schutz Q. Ber. deut. chem. Ges., 23, 1265, 1890.
     19. Selye H. "The nomenclature of steroid hormones", Pharm J., 149, 98,
1942.
     20.  Selye  H.  Textbook of Endocrinology.  Montreal,  Acta  Inc., Med.
Publ., First ed. 1947; Second ed. 1949.
     21. Selye H. Encyclopedia of Endocrinology. Section I: Classified Index
of the Steroid Hormones  and Related Compounds (4 vols.), Montreal, A. W. T.
Franks Publ. Co., 1943.
     22. Selye H. Stress. Montreal, Acta Inc., Med. Publ., 1950.
     23. Selye H. Annual Reports on Stress. (In collaboration with G. Heuser
and A. Horava), Volumes I--V, Montreal, Acta Inc., Med. Publ., 1951 -- 1956.
     24. Selye H. The Stress of Life. New York, McGraw-Hill., 1956.
     25.  Selye  H. "What makes basic research basic?" In: Adventures of the
Mind. New York, Vintage Books, 1960.
     26.  Selye H.  The  Pluricausal  Cardiopathies.  Springfield,  Charls С
Thomas Publ., 1961.
     27.  Selye H. Calciphylaxis.  Chicago, The University of Chicago Press,
1962.
     28. Selye  H.  and  Stone  H. On the  Experimental  Morphology  of  the
Adrenals. Springfield, Charles С Thomas Publ., 1950.
     29. Selye H. and Ember G. Symbolic Shorthand Systems for Physiology and
Medicine. Montreal, Acta Inc., Med. Publ., 1964.
     30. Селье Г. Очерки об адаптационном синдроме, М., 1960.
     31. Селье Г. Профилактика  некрозов сердца  химическими средствами, М.,
Медгиз, 1961.
     32. Селье Г. На уровне целого организма, М., 1982.
     33. Селье Г. Стресс без дистресса, М., 1979, 2-е изд. 1982.
     34.  Sinclair  W. J.  Semmelweis, His  Life  and  Doctrine.  Manchester
University Press, 1909.
     35.  Trotter  W. Collected  Papers  of Wilfred  Trotter. London, Oxford
University Press, 1941.
     36. Wallace A. R. My Life. London, Chapman & Hall Ltd., 1908.
     37. Wallas G. The Art of Thought. New York, Harcourt, Brace, 1926.
     38.  Woodger  J.  H.  "The  technique  of  theory  construction".   In:
International  Encyclopedia  of  Unified  Science,  2,  No  5. Chicago,  The
University of Chicago Press, 1939.
     39.  Zinsser H.  As  I  Remember Him (The Biography of  R.S.),  Boston,
Little, Brown & Co., 1940.


        *ГАНС СЕЛЬЕ --- ТВОРЧЕСКАЯ ЛИЧНОСТЬ И ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ТВОРЧЕСТВА*

        *(Вместо послесловия)*
     В августе 1980 г. группа советских историков науки принимала  участие в
работе  международного   симпозиум;  в  Канаде.   После   завершения  работы
симпозиума мы посетили  Международный институт стресса и  встретились с  его
директором -- всемирно известным физиологом Гансом Селье. Цель нашего визита
объяснялась,  во  первых,  тем,  что  многие  его   работы  --   "Очерки  об
адаптационном синдроме" (М., 1960), "На уровне целого организма" (М., 1972),
"Стресс без  дистресса"  (М.,  1979)  и др.  --  вышли  в  русском переводе.
Благодаря его трудам понятие о стрессе вошло в XX в. не только в язык науки,
но  и любого грамотного человека.  Я  неоднократно  писал об  этих трудах, и
соблазн  увидеть  живого  классика, побеседовать с ним о  его открытиях был,
естественно, велик. Кроме  того, я изучал  творчество физиолога, которого (я
знал это по  литературе) Селье считал своим учителем,  а  именно  ближайшего
друга Ивана  Петровича  Павлова американца Уолтера Кеннона, и нами  написана
биография  Кеннона  -- создателя учений  о  механизме  эмоций,  о  механизме
постоянства  внутренней  среды  организм  (гомеостазе) и  др.  И хотя книга,
которую я хотел бы преподнести Селье, написана и издана на русском язьке, но
ведь на другом языке  биографии  Кеннона  не существует вообще. Поэтому  мне
представлялось, что Селье, который читает по-русски, будет рад познакомиться
с  людьми  написавшими  книгу о  человеке, который  всегда  служил  для него
предметом  обожания. И наконец,  мой коллега В. П. Карцев был  заинтересован
взять  интервью для журнала "Вопросы истории естествознания и техники". Наша
3-часовая беседа, опубликованная в виде интервью на страницах этого  журнала
(1981, No 2), и составила основу настоящей публикации.
     Мы начали с разговора о И. П.  Павлове и его влиянии  на  творчество Г.
Селье  (дважды  приезжая  в  нашу  страну  в 30-х гг.,  Г.  Селье, тогда еще
начинающий физиолог, встречался с Павловым). Павлов, как известно, стоял  на
позициях  нервизма,  то  есть  теоретического  подхода,   согласно  которому
решающую роль в работе  организма  играет нервная  система, и  в особенности
высший нервный центр --  большие  полушария головного мозга. Исследования же
Селье  принесли ему  успех  благодаря  открытиям,  связанным  с  гуморальной
системой,  влиянием гормонов  на жизнедеятельность,  различным биохимическим
процессам  в крови, лимфе, тканях. Однако, по признанию профессора Селье, он
заимствовал  у Павлова очень многое. То, что Павлов трактовал с точки зрения
нервной системы, он  перевел на язык и  термины гуморальной системы. Величие
Павлова  --  в восприятии  организма  как  целого,  в объяснении того, каким
образом это целое  непрерывно  адаптируется к  окружающей  среде. Именно эту
идею  целостности и адаптации  он -- Селье -- почерпнул у  Павлова, и именно
она стала рычагом всей его экспериментальной  работы и самой теории стресса.
Ведь стресс неразрывно связан с тем, что Г. Селье назвал общим адаптационным
синдромом,  то  есть  совокупностью  реакций  организма,  и   прежде   всего
эндокринной системы, с целью мобилизации его защитных сил и приспособления к
трудным  ситуациям.  Но,  кроме  признания  научных  заслуг  нашего великого
соотечественника,  весь физиологический  мир, по словам нашего  собеседника,
видит в  нем  образец личности, для  которой не  существовало ничего,  кроме
страстного  и  бескорыстного  служения  научной   истине,  имевшего  высокий
нравственный  смысл.  Он считал науку  именно тем орудием,  которое способно
спасти  человечество  от  бедствий,  болезней  и нищеты.  Быть  может,  этот
нравственный мотив способен сегодня поддерживать ученого в его изнурительном
труде больше, чем любые  другие побуждения. Во  всяком случае,  в наше время
особенно  важно культивировать в деятельности ученых  нравственное начало. И
хотя   мы   не  физики,  открытия   которых  изменили   судьбу  человеческой
цивилизации, а биологи --  представители науки о  жизни, но и от нас зависит
решение  человеческих  проблем,  ибо   при   определенных  условиях  и  наша
деятельность может быть направлена на истребление жизни. Еще в 1934 г. И. П.
Павлов  писал  Н.  Бору:  "Сейчас  наука  является  противоречивой,  работая
одновременно и  для счастья  человечества, и  для его гибели. Будет  ли этот
вопиющий контраст  когда-либо разрешен? Уничтожит ли когда-нибудь наука этот
позор для человеческой мысли?" И  эти слова  были написаны в период,  когда,
разумеется, ни Павлов, ни его адресат -- знаменитый датский физик -- еще  не
знали о  том,  что физика стоит  на  пороге создания  смертоносного атомного
оружия.
     Об открытиях Селье  мы, конечно, знали  по его книгам. Но в публикациях
ученого обычно запечатлеваются результаты  его поиска,  а  не сам  поиск  --
сложный,  нередко  сопряженный с ошибками процесс познания.  Путь  к  истине
извилист, а в статьях и книгах он выглядит прямым. Вопрос о природе научного
открытия  волнует  не  одно поколение  исследователей  науки. Ведь она -- не
только   система   готовых   знаний,   но   и  особая,  полная  противоречий
деятельность,  на  которой всегда  лежит  печать  конкретной  личности с  ее
порывами,  думами, сомнениями,  сложными отношениями с  коллегами,  от  суда
которых  зависит  оценка результата.  В этом желании  сохранить для  истории
"самоотчет"  ученого  о  его пути  к  открытию  --  одна из причин  создания
прочитанной Вами книги.
     Теория стресса, как и всякая большая теория, должна рассматриваться под
углом зрения логики развития науки. Как ни велико  значение личности ученого
--  творца  этой  теории,  он   в   своем  творчестве  обусловлен  действием
объективных законов  познания. Этим объясняется, в  частности,  что зачастую
научные  открытия делают независимо друг  от друга различные  ученые. Хорошо
известен такой  классический пример, как открытие великого закона сохранения
энергии. Он был  установлен  почти одно-временно тремя учеными, а еще девять
ученых вплотную приблизились  к  нему. Это важное историческое свидетельство
того, что развитие научных идей  подчинено объективным законам. У  каждой из
них  имеются   предшественники.   Что   же   касается   предшественников   в
исследованиях по стрессу, то их, по словам Г. Селье, было  очень много. "Еще
в  1842 г. английский  врач  Томас  Керлинг описал острые желудочно-кишечные
изъязвления у больных с  обширными  ожогами тела. В 1867  г. венский  хирург
Альберт Бильрот  сообщил о  таких  же язвенных  явлениях после хирургических
операций, необходимость которых была вызвана  инфекцией. Пьер Ру и Александр
Йерсен   в  Пастеровском  институте  наблюдали  увеличение  надпочечников  у
зараженных дифтерией морских свинок. В медицинской литературе довольно часто
сообщалось также  о "случайной" атрофии  вилочковой  железы и потере  веса у
некоторых больных.
     Никто  не  попытался   соотнести   эти  явления  с   открытой  Кенноном
"экстренной секрецией  адреналина" при  страхе  и  ярости  и  ролью  в  этих
процессах гипофиза  или  коры  надпочечников.  Самому  Кеннону  трудно  было
принять идею о неспецифической адаптивной реакции. Он не смог увидеть в этих
частных  проявлениях  действие  единого  адаптационного  синдрома"  (с.  145
журнала).
     Отмеченный  профессором   Селье   факт   несогласия   с   ним  Кеннона,
приезжавшего  из  Гарварда   в  Монреаль,  чтобы  ознакомиться   с  данными,
положенными  в  основу  теории стресса,  свидетельствует  о том,  что ученые
зачастую под влиянием сложившихся у них научных  ориентации оценивают одни и
те  же  эмпирические  факты  совершенно  по-разному.  Между тем,  по  мнению
канадского)    ученого,    неприятие    еще    незрелого   замысла    другим
высокоавторитетным   ученым  может  отрицательно  сказаться   на  психологии
генератора  новой идеи.  Из-за  скептического  отношения  Кеннона к замыслу,
приведшему  к  созданию  теории  стресса,  самому  Селье  пришлось  пережить
неприятные  минуты.  В  результате  только  10  лет  спустя  он  вернулся  к
разработке своих идей по стрессу.
     Как   убедился   читатель,   проблеме   соотношения   эмпирического   и
теоретического в познании  Г.  Селье  уделяет много  внимания в своей книге,
используя  при  этом  данные  как  собственного  многолетнего опыта,  так  и
материалы, почерпнутые в историко-научных исследованиях (см. об этом  гл. 2,
7 и 8 настоящего издания).
     Как  известно,  наука  --  это  особая  система, особый  "организм",  у
которого имеется  своя среда -- научная.  Именно  этому  "организму"  и этой
научной среде, ее обитателям -- ученым, их психологии, отношениям между ними
посвятил Селье специальную книгу "От мечты к открытию". На вопрос о том, как
была встречена его  новаторская идея о неспецифической  реакции организма на
стрессоры в научной среде, автор теории стресса ответил следующее: "Конечно,
научный  факт  говорит  сам  за  себя и  рано  или поздно  будет  оценен  по
достоинству, независимо от своего первооткрывателя. Но, к сожалению, история
науки знает множество примеров, когда научные факты  значительной ценности в
течение  десятков  лет  были  похоронены в  малоизвестных журналах, а  затем
переоткрыты, и никто даже не задумывался над тем, что это "уже известно". Но
кому известно? Ученому, сделавшему открытие и умершему много лет назад?
     Но  история  науки  учит  также,  что  серьезное значение имеет  умелая
пропаганда  самими  исследователями своих  необычных  с  традиционной  точки
зрения идей. Поэтому я решил для себя, что лучшим путем распространения моих
выводов  и  гипотез  будет   их  пропаганда  через  книги,  через   теле-  и
радиоинтервью, поскольку они позволяют  обращаться к самым широким кругам. Я
также посвящал  довольно  много времени чтению лекций во  всех странах мира.
Стоит   упомянуть   то   обстоятельство,   что   разъяснение   концепции   о
неспецифической реакции  организма  в  специальной научной  аудитории всегда
было для меня  весьма тяжелым бременем. В то же время так называемая широкая
аудитория  восприняла  эту  концепцию  с  большим  пониманием,  чем  крупные
специалисты, притом весьма компетентные и уважаемые.
     Много лет  я боролся  за свою концепцию стресса, пока она была принята.
Мне доставляет необычайное удовольствие осознавать, что некоторые положения,
вызывающие особенно яростные нападки, сейчас считаются общепринятыми. Я живо
помню, как  ученый  мир сопротивлялся  введению  мной  концепций  и  понятий
биологического стресса, стрессоров, неспецифичности, кортикоидов и др."  (с.
146 журнала).
     Вопрос   о  сопротивляемости  научной   среды   новаторским   идеям,  о
необходимости их  защищать, вступать в полемику с научными противниками и т.
п. Селье подверг всестороннему анализу в книге "От мечты к открытию". На его
решение отвлечься от работы физиолога и обратиться к этой книге, посвященной
необычному  для  естествоиспытателя   предмету,  несомненное   влияние,   по
признанию  самого  Селье, оказала  книга  Кеннона "Путь  исследователя". Эта
книга представляет собой замечательный, можно  сказать, классический образец
отчета ученого о своем подходе  к  таким  повседневным  проблемам,  мнение о
которых высказывается  обычно  лишь  в  кругу  своих близких  или коллег. Во
всяком случае, в печати ученый делится такими мыслями  лишь в исключительных
случаях.  Между тем  в условиях, когда  занятия  наукой  приобретают широкое
распространение, как это произошло в условиях современной научно-технической
революции,  чрезвычайно  важно  свой  личный опыт организации  исследований,
отбора  талантов,  их  воспитания,  создания  у  них  сильной  мотивации  на
самоотверженный  труд, обмена  информацией,  участия в  дискуссиях  -- иначе
говоря,  все  тайны  творческой  лаборатории  --  сделать общим  достоянием.
Ответом на  запросы времени, по мнению Селье, и стала его книга "От мечты  к
открытию".  Для начала он прочитал почти  все,  что говорилось  о науке и ее
людях в  специальной литературе, в книгах философов и социологов, но остался
этими книгами  неудовлетворен. Суждения их авторов  не соответствовали тому,
что  говорила его собственная  многолетняя  исследовательская практика,  его
наблюдения  за  ситуациями,  в  которых повседневно  оказываются  ученые  --
молодые и  опытные.  Философы  анализировали  науку  извне,  с высоты  общих
представлений о структуре и нормах рационального познания  о том, каким  оно
должно быть соответственно их критериям. Селье  же задумал рассмотреть науку
изнутри, описать, как  в действительности  живут и работают  обитатели  мира
науки.  Он  с  самого  начала не  претендовал  на  теоретические  обобщения,
подобные тем,  к которым  пришел, изучая стресс  и  его механизмы.  Для него
главной  задачей являлось  поведать об искусстве исследователя  и нужных для
успеха личностных  качествах, о заботах организатора  и руководителя научной
группы.  Образ ученого как одинокого искателя истины, доставшийся от прежних
эпох, ничего  общего не имеет с реальностью. Но это вовсе не означает, будто
утратили значение свойства  личности,  будто  люди  науки взаимозаменяемы  в
механизме производства новых знаний.
     Предложенная Г. Селье типология  ученых  известна у нас  в стране (см.:
"Стресс  без  дистресса" и с. 35--46  настоящего издания). Она интересна, но
вызывает  много споров.  Однако  крайне желательна ее дальнейшая разработка,
ибо  история  науки важна не  только для  того,  чтобы прослеживать  историю
возникновения научных идей,  ее примеры нужно использовать и для воздействия
на  организацию современной научной деятельности.  Следовало бы предостеречь
от американского  опыта, когда ученые превращаются в администраторов, потому
что не способны  ни на что  другое. Складывается пагубная для науки картина,
когда  в  университетах  преподают  те,  кто не  может  заниматься  научными
исследованиями,  а наукой управляют  люди,  не  способные к  самостоятельной
научной работе.
     И   хотя   наш  крупнейший  физик   академик   Петр  Леонидович  Капица
придерживается такого  же  мнения, в современных  условиях,  на  мой взгляд,
сформировать универсальный тип организатора науки -- задача крайне  сложная.
Ведь,  по  существу,  организатору нужны не  только  волевые,  но  и  особые
интеллектуальные качества. Известно, что, решая организационные  задачи,  он
оперирует другими схемами и категориями, нежели  когда, изучая биологические
объекты,  ставит эксперименты или производит вычисления. В книге "От мечты к
открытию"   как   раз   и  показана   неверность   широко   распространенных
представлений   о   так   называемом   логическом   научном   методе,  якобы
гарантирующем,  подобно алгоритму, безошибочное решение  научной проблемы. В
действительности логика научного исследования  совсем  не  такова,  какой ее
изображают учебники  по логике. В  творчестве ученого  многое зависит от его
интуиции, воображения, от  случая и обстоятельств, которые ученый, приступая
к  исследованию,  не  может предвидеть.  И тем  не менее  случайное открытие
всегда   предполагает  упорный  систематический  труд.   Известно  изречение
Пастера:   "Случай  благоприятствует  подготовленному  уму".  История  науки
содержит   немало    прецедентов,   которые   подтверждают   этот   афоризм,
предостерегая молодежь  от соблазна надеяться на озарение, которое, согласно
легендам, находит на великих ученых во  сне. Для продуктивной работы в науке
важное  значение  имеет  также общий  подход ученого  к  объектам  изучения,
своеобразие которого заключается, по  словам Селье,  в следующем:  "Я ощущаю
себя как-то ближе к Матери-Природе, когда могу наблюдать  ее непосредственно
теми органами чувств, которые она сама мне дала, чем когда между  нами стоят
инструменты,  так часто искажающие ее облик.  ...Порой мне  казалось,  что я
выгляжу  "отсталым"  в  этой  моей  страсти  к  простоте  и всеохватывающему
подходу. Тем  более что в науке сегодня действует совершенно противоположная
тенденция. Создаются  все более сложные  средства  для  все более  глубокого
"копания"  в каком-то  одном  месте.  Разумеется, это необходимо, но  не для
всех... Узкий специалист теряет общую перспективу; более того, я уверен, что
всегда  будет существовать потребность в  ученых-интеграторах, натуралистах,
постоянно  стремящихся к исследованию  достаточно обширных  областей знания"
(с. 12--13 настоящего издания).
     Учение  о стрессе,  оказавшее существенное влияние на ряд направлений в
исследовании организма, отдельных биологических функций и поведения в целом,
перспективы  развития  учения  о  стрессе  Селье  мыслит в  рамках  изучения
белковых  структур  на  церебральном уровне  и  открытия  гормонов головного
мозга.
     Г.   Селье   положительно   оценил    работы    советских   ученых   по
психологическому  стрессу  в  русле  учения о высшей  нервной  деятельности,
которое открыло новый путь к объяснению кортико-висцеральных регуляций.
     Заканчивая нашу беседу,  мы спросили  о творческих  планах  выдающегося
канадского ученого. "Это хороший вопрос. Меня редко спрашивают  о планах  на
будущее.  Многие   полагают,  что,  когда  человеку  далеко   за  семьдесят,
творческие планы не играют в его жизни существенной роли. Что касается меня,
мне нужно закончить ряд исследований. Будущее и прошлое для меня слиты. Я не
имею  намерения  менять  свою  жизненную  задачу.  Я  начал  исследования  с
применения биохимических и гистологических методов и довел их до клинических
применений. Моя основная задача сейчас --  разработать утвердить более общую
точку зрения  на исследования  области стресса,  подготовить  интерпретацию,
основанную на  еще  более  широких  коррекциях.  Мне кажется,  что  мне  это
удастся.  Меня вдохновляет  пример Томаса  Манна,  который написал  "Доктора
Фаустуса", когда  ему было за  семьдесят, а "Феликса Круля", когда ему  было
почти  восемьдесят.  А  вспомните  творческие  успехи,  которых  в  довольно
преклонном   возрасте  достигли   Микеланджело,  Пикассо,  Тосканини,  Артур
Рубинштейн, Павлов,  Бертран  Рассел!  Я  часто  думаю  о  своем  преклонном
возрасте  и  полагаю,  что  каждый   период  в  жизни  человека  имеет  свои
преимущества.  У  нас  накапливается  громадный  опыт. Природа  снабдила нас
многочисленными компенсаторными механизмами: когда  один канал  блокируется,
мы развиваем  другой.  Наша цель -- не достижение абсолютного совершенства в
любом отношении, но достижение наиболее высокой из достижимых целей" (с. 147
журнала).
     Над входом в Международный институт стресса начертаны следующие  слова:
"Ни престиж  предмета твоих исследований,  ни мощь твоего инструментария, ни
степень твоей эрудиции, ни точность твоего  планирования  не смогут заменить
оригинальности   твоего  подхода   и  остроты  твоего   наблюдения".  Именно
оригинальность того подхода к жизнедеятельности, который отстаивал Селье и о
котором он  стремился поведать читателю в своей книге "От мечты к открытию",
обусловила его выдающийся вклад в науку XX столетия.
     М. Г. Ярошевский


        x x x

     Ко второму изданию на русском языке своей книги "Стресс  без дистресса"
(М.,  Прогресс,  1982)  знаменитый  канадский  ученый  Ганс   Селье  написал
специальное предисловие. Оно,  к сожалению, пришло слишком поздно и так и не
увидело  свет, а через полгода  Ганс  Селье скончался. Мы  сочли необходимым
поместить его на  страницах прочитанной  Вами,  читатель, последней книги Г.
Селье  как   своеобразное   творческое   завещание.  (Текст   печатается   с
незначительными сокращениями).
     "Не без удовольствия я  узнал,  что  книга "Стресс без дистресса" имела
такое большое  воздействие на читающую публику  Советского Союза.  Я  всегда
стремился  преодолевать  политические,  религиозные  и  расовые   барьеры  и
подчеркивать  то,  что  считаю кодексом  поведения  человека, основанным  на
законах природы и, как мне кажется, наилучшим образом отражающим эти законы.
     ...Позвольте  привести цитату из книги:  "Некоторые религии и философии
устарели, другие продолжают оказывать сильное влияние на поведение человека.
Главной их задачей  по-прежнему  остается  достижение  человеком внутреннего
мира, а также мира между людьми и между человеком и природой".
     Пути  и способы управления  стрессами в  повседневной жизни, которые  я
разработал  за четыре десятилетия  исследований  стресса,--  это как  бы мои
"посланники"   тем  людям,   которые  стремятся  достичь  некоторой  степени
удовлетворения своих жизненных запросов.
     Я  глубоко верю, что,  если  бы мне удалось раскрыть  кодекс  поведения
человека, я бы достиг чего-то совершенно  необходимого,  того, что в будущем
вдохновляло бы и других.
     ...Моя работа по стрессу  далека от завершения, и я понимаю, что мне не
увидеть  ее  конца,  ибо  мы   постоянно  сталкиваемся  с  новыми  способами
рассмотрения  почти  всех  биологических  проблем.  Не преувеличивая,  можно
сказать, что так будет всегда, пока существуют биология  и медицина.  В этом
плане  изучение  стресса  стоит  в  одном  ряду  с учениями  о  метаболизме,
наследственности и биологическом развитии".
     Когда в 1956 г.  Ганс  Селье опубликовал  книгу "Стресс в жизни",  один
журналист  назвал  его  "Эйнштейном  медицины".  Попытка  увязать  различные
научные открытия с  легендарным  именем  --  не редкость в истории науки*. И
хотя   Эйнштейн  и  Селье  никогда  не   встречались,   одно  обстоятельство
представляет  несомненный интерес. Когда появились  первые статьи  о работах
Селье в области теории стресса, Эйнштейн  оказался в числе тех, кто сразу же
важность этих  исследований.  Он  обратился  к Селье с  письмом,  в  котором
поддерживал идею создания "единой теории медицины".
     ----
     *  Пример   такой  попытки  см.:  Khorol   I.   Einstein  and  Selye.--
"Rejuvenation".  April, 1977, vol. V, No. 2. (To the anniversary of dr. Hans
Selye.)
     ----
     Создание  такой  теории  предполагает  открытие  общих  закономерностей
живого. Жизнь существует в постоянно меняющемся мире. Поэтому Природа должна
обеспечивать  все  живые  организмы  специальными  регулирующими  системами,
которые  позволяют  сохранить  их  внутренние  хар