ться,  чтоб  объявить об этом людям. Зачем  говорить? Они  сами
увидят.  Ничего говорить не  надо. Рука неподвижная и холодная. Сложить надо
на груди. Вишняков сделал это и теперь только поднялся. Его собственное тело
стало чужим и тяжелым. И губы были не своими, -- что-то пытался  сказать, но
не услышал своего голоса.  Зачем говорить?  Они  и так  понимают. Обвел всех
тяжелым, невидящим взглядом. Подошел к кадке и плеснул на лицо водой. Затем,
будто вспомнив о чем-то, вернулся к кровати и укрыл Катерину платком.
     Сознание  не  приняло мысль  об утрате: он  укрыл  так, как  укрывал бы
живую,  подоткнув платок под бока. Отступил на шаг, потом  поправил подушку.
Зажав рот руками, Стеша со страхом следила за ним. Арина сказала:
     -- Царство ей небесное за все муки, принятые от супостатов...
     Вишняков, вскинув голову, посмотрел  на нее, и теперь только ему  стало
ясно, что ничему уже не будет возврата.
     -- Что говоришь? -- спросил он, пятясь к двери.
     -- Отмучилась свое, -- вздохнул Паргин.
     Вишняков дико взглянул на него.
     -- Топтал ее ногами на допросах есаул...
     Вишняков вздрогнул, закрыл глаза.  Сквозь темные пальцы  потекли слезы.
Плакал он беззвучно, наверное,  впервые в  жизни так горько и открыто. Никто
не решался подать голос и помешать плачу. Никто  не остановил его,  когда он
вышел из  дома и побрел  неизвестно куда по улице. Шахтеры знали, как тяжело
бывает человеку  в горе, знали,  что перед  этим горем отступает все другое,
пока душа не отойдет сама по себе.
     Белой, почти одинакового цвета со снегом, была голова.
     Он говорил над  могилами  погибших  в бою  --  вместе  с ними  хоронили
Катерину:
     -- Стоим мы на земле, политой кровью революционеров.  От нее будет идти
сила  нам и  нашим  детям. А тех, кто  забудет об этом, ничего радостного не
ждет...
     Был  вечер. После  похорон  шахтеры уходили на  смену. В серых сумерках
курился  и  светил  на заснеженных  скатах  жаровыми  проталинами  террикон.
Кроваво  стекали вниз отсветы  его огня. Было  в  них и что-то  печальное, и
вечное, с чем никогда  не расстается  шахта, было и обнадеживающее для  тех,
кто плутает в степи дотемна и ищет короткой дороги к жилью.





        Примечания


     <b>[1]</b>
     К иным путям нас жизнь зовет.
     А всяк по-своему живет.
     У каждого небо и солнце свое.
     А общий ключ правды усох и не бьет...


     <b>[2]</b>
     ... Так прожила я долгую зиму.
     Зима минула, и весна настала, --
     А для меня все та же неизменная пора.
     Мой час плывет всегда так тихо-тихо,
     Как по пруду плывет листок сухой.
     Смешная жизнь... когда бы солнце
     Живой печалью и болью не пронзалось,
     Не знала б я, действительно ль живу,
     Иль только видится мне жизнь сквозь сон...