ведь он сорваться может!
   - Все может быть... Но он старается - мечется с объекта на объект,  как
торпедный катер. Но если еще и рудники получит, то уж сорвется наверняка.
   - Почему?
   - У нас эта площадка называется чертовым колесом. Так  что  кого  хотят
прокатить по наклонной плоскости - туда посылают.
   - А что же такого непозволительного сделал Воронов?
   - Ого! - воскликнул Зеленин. На его  желчном  сухом  лице  изобразилось
удивление. - Вот что значит быть нормировщиком в  чистом  виде.  Слушайте,
вам это полезно знать. Вся примудрость состоит в том, что  наше  хозяйство
всегда выполняет производственный план. Заметьте - всегда! И  это  главный
наш козырь. За это нас хвалят и даже премируют. Правда, по вводу  объектов
в эксплуатацию, особенно жилья, мы отстаем - это наш  минус.  За  это  нас
даже и критикуют. Но что за беда! У кого нет минусов?! Кого не критикуют?!
А что хочет Воронов? Он решил снять часть людей, ну кой-какой  резервишко,
с основных объектов на жилье. Понимаете,  чтобы  и  то  тянуть  и  другое.
Словом, за двумя зайцами решил  погнаться.  Ай-я-яй,  какой  неопытный!  -
Зеленин защелкал языком и покачал головой. - На пределе захотел  работать.
И думает, что все последуют его примеру, вся стройка. Но ведь работать так
- значит смотреть надо в оба. А то, не ровен час, и сорваться можно. Разве
могут рисковать такими вещами разумные люди? А во главе стройки у нас люди
стоят очень даже разумные. Впрочем, вы и сами убедились в этом.
   Желчная речь Зеленина делала свое дело, и Катя все  больше  тревожилась
за Воронова. "Надо непременно поговорить с ним, - думала  она,  -  убедить
его, чтобы он поступал более осторожно..."
   Но в эту минуту в кабинет Зеленина вошел  высокий  беловолосый  паренек
лет восемнадцати в вельветовой курточке, из которой он заметно  вырос.  По
светлым голубым глазам, по густому щетинистому бобрику Катя уловила в  нем
сходство с начальником отдела кадров. Это был  его  сын  Толя,  работавший
лаборантом.
   - Леонид Николаевич, ну что это за безобразие?! - сказал  он,  капризно
наморщив лоб. - Меня Воронов выгнал из лаборатории.
   - Воронов? Тебя? Выгнал? - качал головой Зеленин, поджимая свои  тонкие
губы. - Как же он тебя выгнал, интересно?
   - Я им приготовил состав бетона для массивов-гигантов. А он  приехал  с
этим рецептом и как заорет: "Кто подписывал этот рецепт?" Я  отвечаю:  "Я,
потому что начальник в отпуске". А он говорит: "А кто  составлял  его?"  Я
говорю: "Тоже я". А он как гаркнет: "Вон из лаборатории, чтобы ноги  твоей
здесь не было! Тебе, говорит, не состав  бетона  готовить,  а  мякину  для
коров". Я ему сказал, чтобы он сам убирался  подальше.  Он  тогда  схватил
меня за руки, повернул и коленом... вытолкал.
   - Какая непочтительность!
   - Если его не накажут, я не буду работать в лаборатории.
   Зеленин развел руками.
   - Ну зачем же так пугать, Толя? Ведь ты только подумай -  на  тебе  вся
лаборатория держится. Как же без тебя будет существовать стройка?
   - Вы все шутите, Леонид Николаевич! Я вижу - мне тут делать нечего.
   На пороге с Толей столкнулся Воронов, хмуро посмотрел на него и  вдруг,
заметив Катю, смутился.
   - Что этот недоросль у тебя делал? Жаловался? - спросил он Зеленина.
   - Нет, восторгался твоей силой.
   - А черт с ним! Все равно его нужно выгонять.
   - А ты об этом поговори с Синельниковым либо с начальником.
   - И поговорю. - Воронов набычился и сурово смотрел на Зеленина.
   - Что ты на меня уставился? Может, и меня выгнать хочешь?
   Воронов вскользь посмотрел на Катю.
   - Массивы бетонировать скоро. А этот  недоросль  прислал  такой  состав
гравия, что им не тонкие стенки бетонировать, а фундаментные башмаки.
   За дверью раздался трубный голос жены Дубинина:
   - Идем, идем! Это ему так не пройдет. Я покажу ему...
   Могучая, пышущая гневом, она ворвалась, как пожарный,  почуявший  запах
дыма. За руку она тянула сына и с ходу пошла в атаку на Воронова:
   - Ты что же это безобразничаешь? Думаешь, на тебя управы  не  найдется?
Врешь! Я в суд подам! Я до Верховного Совета дойду!..
   - Что случилось, Ефросинья Ивановна? - перебил ее Зеленин.
   - Как, что случилось? И ты еще спрашиваешь? Он, злодей,  осрамил  моего
сына. Толя, расскажи, как он тебя ударил. Ну, чего стоишь? Рассказывай!
   Дверь снова распахнулась, и вошел сам Дубинин.
   - Фрося, у тебя совесть есть?
   Дубинин  говорил  глухо,  просительным  тоном,  и  чувствовалось,   что
подобные сцены для него не впервой и что ему стыдно.
   - Ты не у меня совесть спрашивай, а у него, - она  гневно  показала  на
Воронова. - Вот кто бессовестный.
   - Ну, кто здесь какой - это наше мужское дело, Разберемся. А ты ступай,
ступай домой. Толя, бери мать!
   Они вместе с сыном взяли ее под  руки,  но  в  самых  дверях  Ефросинья
Ивановна остановилась и крикнула Воронову:
   - Мы еще посчитаемся!
   - Ступай, ступай... -  Дубинин  аккуратно  притворил  дверь  и  сказал,
неловко переминаясь у порога: - Я случайно  заметил,  как  жена-то  к  вам
пошла. Ну и почуял, что недоброе учинит. Вот  оно  как...  -  Он  неуклюже
повернулся и вышел.
   - Кой черт меня дернул! - досадливо произнес Воронов. - И как это я  не
сдержался?
   - Да ничего... Нет худа без добра, - сказал Зеленин. - Ему в школе надо
учиться, а не в лаборатории работать. Все синельниковская протекция. Пусть
теперь почешет себе мягкое место.
   - А чего ради он старается? - спросил Воронов.
   - Э, брат! Здесь - тактика. Михаил Титыч и начальник отдела  кадров,  и
парторг по совместительству. Для Синельникова Дубинин -  находка.  Человек
он простой, честный, лет двадцать с лишком прослужил в армии  на  каких-то
складах, старался. И здесь вот старается.
   - Постой! - перебил его Воронов. - Разве у  Дубинина  нет  технического
образования?
   - Какое там образование!
   - Но ведь его же избирали?!
   - Конечно. Начальство предложило, мы поддержали. Да и  чего  возражать?
Человек он простой, честный.
   - Но ведь одной честности мало. Это же стройка!
   Зеленин пожал плечами.
   - А что же Лукашин? - спросил Воронов.
   - А ничего. Живет. Спокойно, хорошо живет. Работа идет  как  по  маслу,
план выполняется. Чего еще надо?
   Невозможно было различить, где кончался серьезный разговор и начиналась
желчная зеленинская ирония.
   - Можно подумать, что  вам  очень  весело  от  всего  этого,  -  сказал
Воронов.
   - А вы-то чего нос повесили? - обратился Зеленин к Кате, молча сидевшей
в стороне. - Работать будете здесь, в  моем  кабинете,  вон  в  стеклянной
кабине, - он кивнул в сторону застекленной перегородки. -  Будете  сидеть,
как на  командном  пункте.  Вся  стройка  видна  отсюда  как  на  ладошке.
Извините, друзья мои, - Зеленин округло развел руками, -  я  на  минуточку
отлучусь... - И он вышел.
   - Ну, как вы здесь устраиваетесь? - спросил Воронов.
   - Спасибо, все хорошо. - Она  как-то  напряженно  посмотрела  на  него,
словно колебалась - говорить или  нет  -  и  наконец  спросила:  -  Сергей
Петрович, может быть, я не в свое  дело  суюсь...  Но  тут  Зеленин  много
говорил про вас. Послушайте, зачем вы берете новые объекты? Ведь это же  с
целью делают...
   - Наплевать... Под большой нагрузкой жить веселее.
   - Опять это не мое дело... Но я  хочу  вас  предупредить  -  вам  хотят
рудники подсунуть. Не берите их.
   - Спасибо, Катя, за участие, - он мягко посмотрел на  нее  и  ободряюще
улыбнулся. - Все будет в порядке... Но отказываться не в моих правилах.
   За дверью послышались шаги, и Воронов направился к выходу.



        9

   Если  бы  Синельникову  сказали,  что  он  противник   так   называемой
инициативы снизу, он бы от души рассмеялся. В самом деле, он много возился
со всякими изобретениями: он первый,  например,  поддержал  идею  создания
безманжетного краскопульта. Никому не известный  рядовой  механик  участка
Иван Селянин принес ему однажды  в  кабинет  модель  такого  краскопульта,
сделанную из  портативного  огнетушителя.  Краскопульт  был  вдвое  меньше
обыкновенного, прост и безотказен в работе, а главное - не имел манжетного
насоса, этого бича маляров. Синельников вмиг оценил  его  достоинство.  Он
сам  помог  Селянину  сконструировать  шаровой  клапан  и,  не   дожидаясь
утверждения в совнархозе, заказал пятнадцать образцов в своих  мастерских.
А теперь и в совнархозе знают,  что  этот  самый  краскопульт  куда  лучше
патентованного. Да и того же Селянина не кто-нибудь,  а  он,  Синельников,
поставил главным механиком. Нет, инициативных людей он умел  ценить,  и  в
совнархозе это знали.
   Но Воронов!.. Это совсем другое дело. Воронов  пытается  доказать,  что
планы строительства перевыполняются за счет жилья, что эти планы  попросту
занижены. Словом, он бросил вызов ему, Синельникову. Работать  на  пределе
захотел? Хорошо! Получит рудники...
   В самом деле, в будущем оловянные рудники станут  не  только  отдельным
участком, но и, по всей вероятности, самостоятельным управлением. Пока там
строится только жилой поселок, да фабрику нужно закладывать. Так что  если
Воронову отдать эти объекты, он и увязнет в них, и участок его будет  там.
И пусть себе в горах вытворяет свои чудачества. Все  подальше.  А  Лукашин
должен согласиться с этим. И уж если придется, Синельников сможет настоять
на своем.
   Лукашина  он  знал  хорошо.  Когда-то  очень   непоседливый,   "летучий
голландец", как именовали его на стройках, Лукашин исколесил весь  Дальний
Восток, и не было,  пожалуй,  ни  одного  шпунта,  забитого  в  набережные
дальневосточных  портов  без  его  участия.  Он  был  и  гидротехником,  и
фортификатором,  и  аэродромы  строил.  Синельников  впервые  увиделся   с
Лукашиным, когда лицо у того было уже в глубоких старческих морщинах. И он
"пристал к  берегу",  как  шутили  в  тресте.  Его  назначили  начальником
производственного отдела.  Невысокий,  узкоплечий,  как  подросток,  но  с
большой угловатой головой, Лукашин говорил с инженерами высоким голоском и
смотрел при этом куда-то вниз, в сторону, словно стеснялся. Ко всем у него
было одно  и  то  же  обращение  -  либо  "деятель",  либо  "труженик",  в
зависимости от занимаемой должности. Еще у него была  поговорка  -  "Всего
дела хрен да копейка". И в тресте звали его за глаза -  капитан  Копейкин.
Когда  организовался  совнархоз,  ему  предложили  должность   заместителя
начальника управления по делам строительства, но он отказался  и  уехал  в
Тихую Гавань "на самостоятельную работу". Здесь  ему  построили  отдельный
дом, обнесли высоким забором, и вскоре он весь  заполнился  многочисленной
лукашинской семьей. Возле дома осталось много нетронутых деревьев. Лукашин
разбил цветник и зажил на славу.
   - Я уж, деятели, и помирать здесь буду. Никуда больше отсюда не поеду.
   Синельников видел, что Лукашин ценит свой покой и уж конечно не  станет
ломать копья из-за какого-то Воронова. И потом  Синельников  понимал,  что
такой заместитель, как он, нужен Лукашину. В производственном опыте он  не
мог с начальником соперничать, зато тонко знал  планирование.  Он  отлично
умел извлекать  деньги  из  выгодных  объектов,  очень  хорошо  знал  свои
резервы, редко пускал их в ход  и  никогда  не  работал  на  пределе.  Эти
резервы Лукашин в шутку называл "запасами прочности". "Ну,  как  там  наши
запасы прочности? - говаривал он. - Не худо было бы нажать в этом месяце".
И они "нажимали", перекрывая план в  отдельные  месяцы,  за  что  получали
благодарности и премии.
   Строительство все разрасталось,  и  теперь  уже  каждому  понятно,  что
вместо  управления  создадут  трест.  Вот  почему  Лукашин  и  Синельников
отказались передать все  портовые  объекты  Тихой  Гавани  -  док,  пирсы,
набережные стенки - субподрядчику. Словом, всю  гидротехнику  оставили  за
собой. Это были все  выгодные  объекты  с  железобетоном,  с  металлом,  с
богатым  "запасом  прочности".  И  вот  этот  Воронов  первым  делом  стал
прощупывать их "запасы прочности". Но Синельников умеет дать по рукам... И
Лукашин должен понять это и поддержать главного инженера.
   Если бы Синельникова спросили, чему он завидует, он бы ответил:  только
одному - производственному опыту Лукашина.
   Война  застала  его  на  студенческой  скамье.   Прямо   из   института
Синельников  завербовался  в  Дальстрой.  Это  была  крупная  строительная
организация с основным "строительным кадром", так шутили  инженеры,  -  то
есть с заключенными. Там работникам  выдавали  бронь,  и  Синельников  всю
войну проработал на стройках. Правда, непосредственно на участках  работал
мало. Быстро попал в плановый отдел  и,  уже  будучи  инженером  планового
отдела, заочно окончил институт. Потом  многие  годы  просидел  в  отделах
треста. И теперь, наверстывая упущенное, постоянно бывал и в  доке,  и  на
рудниках, и на строительстве пирсов. Ему хотелось, чтобы все  видели,  как
сведущ он в любом деле. Он охотно брался за проектирование  тех  объектов,
на которые еще не было  технической  документации.  Так  спроектировал  он
массивы-гиганты, работая по ночам не жалея сил.
   И вот это налаженное с таким трудом дело мог развалить какой-то пришлый
человек. Словом, неприятности могли быть только со  стороны  Воронова.  Но
они появились совершенно неожиданно для Синельникова с другой стороны.
   Однажды  Лукашин  ездил  осматривать  массивы-гиганты   и   возвратился
озабоченный.
   - Деятель, зайди ко мне, - позвал он Зеленина и уже  в  своем  кабинете
спросил: - Ты считал массивы-гиганты на остойчивость?
   - Нет.
   - Почему?
   Зеленин развел руками.
   - В суматохе-то времени не нашлось. А потом, проект  составлял  главный
инженер. Что же я его буду проверять?
   - Ну, ты эти экивоки брось, деятель. Не к делу они. Посчитай.
   Долго провозился Зеленин с расчетами и, когда  подвел  итог,  -  ахнул.
Метацентр массива-гиганта  оказался  чуть  ниже  центра  тяжести.  Значит,
массив должен перевернуться. У него отрицательная остойчивость.
   Лукашин тщательно проверил расчеты и вызвал Синельникова.
   - Петр Ермолаевич, тебе знаком этот массив-гигант? - Лукашин подал  ему
чертеж с расчетами  Зеленина.  -  Полюбуйтесь!  -  Он  смотрел  по  своему
обыкновению вниз в сторону, но голос его звучал повелительно.
   - Расчет? - спросил Синельников, недоумевая. - Я считал уже.
   - Посмотрите! Если нужно, еще раз посчитайте.
   Синельников с минуту просматривал расчеты и вдруг густо покраснел.  Его
самоуверенное холодное лицо  изменилось,  на  губах  появилась  виноватая,
просительная улыбка.
   - Нет, не может быть, не может быть, - проговорил он, переводя глаза то
на Зеленина, то на Лукашина, словно ища поддержки.
   - Ну что ж, докажите обратное, - холодно заметил Лукашин.
   - Постойте,  постойте...  Здесь  что-то  не  то.  -  Он  склонился  над
расчетом, стал быстро проверять  формулы,  прикидывал  на  логарифмической
линейке, и чем дальше, тем все суетливее становились его движения. Наконец
он распрямился, растерянно пожал плечами.
   - Черт знает что! Не понимаю, как это могло произойти.
   - Садитесь, - указал Лукашин рядом на стулья Зеленину и Синельникову. -
Что делать? Как будем выводить массивы-гиганты в море?
   - Единственный выход - на понтонах, - сказал Зеленин.
   - Понтоны мы не достанем, по крайней мере, в  эти  месяцы,  -  возразил
Лукашин. - А массивы ставить нужно.
   - Придется изготовлять  деревянные,  -  заметил  Синельников,  все  еще
виновато улыбаясь.
   - Правильно мыслишь, деятель. Но деревянные понтоны - лишний расход. На
него могут обратить внимание, и потом неприятностей  не  оберешься.  Стало
быть, этот расход нужно оправдать.
   Лукашин долго выводил  карандашом  какие-то  затейливые  каракули;  его
большой палец смешно отгибался и был похож на кочедык, которым  в  старину
плели лапти. Лукашин сидел сбоку стола, заплетя ногу за ногу  штопором,  и
впереди вместо одного носка торчала пятка.  "Как  это  он  ухитряется  так
вывертывать суставы?" - думал Синельников и отмахивался от этих неуместных
мыслей и досадовал, что в голову не приходило ничего путного.
   - Вот что, деятели, - заговорил наконец Лукашин, -  массивы-гиганты  мы
потом должны добетонировать на месте - голову пирса делать.  Работа  будет
идти медленно - волны мешают. А понтоны нам позволят еще на берегу поднять
стенки чуть выше проектной  отметки,  да  и  в  море  будут  ограждать  от
волнения. Значит, дело пойдет быстрее. Вот и надо подсчитать, сколько дней
мы сможем таким образом сэкономить, выиграть. И написать надо  официальный
документ, что за счет этого выигрыша во времени мы идем на  дополнительный
расход. На изготовление понтонов. А теперь ступайте и действуйте.
   Уходя, Синельников подумал о том, что  эта  неприятность  при  разумном
подходе еще и пользой обернется.



        10

   После работы  в  контору  к  Воронову  сходились  десятники,  механики,
мотористы -  велись  подсчеты  сделанного  за  день,  закрывались  наряды,
выписывались новые. Затем он ехал с рапортом к  начальнику  Управления  на
летучку.
   Лукашин собирал всех к девяти  часам  вечера.  "Время  теперь  горячее,
деятели, извольте докладывать лично, что сделано и  что  намечено".  Домой
возвращался только к одиннадцати, наскоро  перекусив  сыром  или  копченой
кетой, засыпал тяжелым тревожным сном.
   По утрам вставал рано с неприятной вялостью во всем теле  и,  перекусив
тем же сыром или кетой, бежал на  работу.  К  семи  часам,  когда  еще  на
объектах, не было ни души, надо успеть в  гараж  -  выколотить  грузовики,
разослать экспедиторов по складам, подписать путевки  и  накладные.  Потом
мчаться на груженом самосвале с  каким-нибудь  цементом  или  кирпичом  на
далекий объект, где уже началась работа и ждут его указаний,  расстановки.
Все это и называлось - "войти в дело" или "горячим временем"...
   В последние дни они готовились к бетонированию массивов-гигантов. Бетон
решили  изготовлять  на  месте.  Для  этого  сколотили  дощатый  навес   и
установили под ним три бетономешалки.  Воронов  сам  тщательно  осматривал
опалубку каждого массива, проверял  прочность  арматурной  вязки,  сварные
узлы... И вот, когда эта подготовительная работа подходила к концу,  вдруг
прислали на участок новое распоряжение.
   Воронов вместе с Семеном лазили в сложном плетении арматурных  сеток  и
проверяли электропроводку для вибраторов.
   - Ну как? Не подведешь с бетонированием? - спрашивал Воронов. - Смотри,
опозоримся на всю стройку.
   - Что вы, Сергей Петрович!
   По лестнице на опалубку поднялся Михаил Забродин.
   - Сергей Петрович! - крикнул он, помахивая чертежом. - Новость! Вот!  -
Он подал Воронову чертеж.
   - Что такое?
   - Приказано понтоны деревянные делать для массивов, - ответил Михаил.
   Воронов развернул чертеж, внимательно посмотрел его и  озабоченно  свел
брови. Потом вынул карандаш и начал быстро набрасывать цифры  на  обратной
стороне чертежа.
   - Я поехал в Управление, - сказал он наконец Михаилу и сунул  чертеж  в
планшетку. - Надо выяснить, в чем дело.
   В кабинете начальника производственного отдела он  увидел  уже  готовый
макет деревянного понтона. На  столе  перед  Зелениным  стоял  миниатюрный
массив-гигант с этим деревянным кольцом поверху. Воронов мельком  взглянул
на Катю, сидевшую за стеклянной перегородкой, и  быстрым  шагом,  наклонив
голову, пошел к Зеленину. Тот встретил его понимающей едкой улыбкой.
   - Чего это ты как на ринг вышел? Зубы-то стиснул.  Иль  вправду  хочешь
подраться?
   Воронов показал на макет массива-гиганта:
   - Кто придумал массивы-гиганты на деревянных понтонах выводить?
   - Лукашин.
   - Что он - с ума сошел?
   - Почему?
   - К чему огород городить? Выведем в море как обычно, без понтонов.
   - Видишь ли, - дипломатично произнес Зеленин. - С понтонами мы  быстрее
соорудим из них пирс. Восемь дней экономим. Это подсчитано.
   - А не подсчитано, во что обойдется эта экономия? Сколько стоит  каждый
понтон? Тысяч пять?
   - Примерно, - утвердительно кивнул Зеленин.
   - А их нужно восемь штук, - горячился Воронов. - Восемью пять  -  сорок
тысяч. Хорош выигрыш! Нет, тут что-то нечисто. Ты не хитри.
   - А ты об этом с Лукашиным поговори.
   - И поговорю, в кулак шептать не привык.
   - Геройствуешь? - улыбнулся Зеленин.
   - По крайней мере, не ехидничаю. Смотрю я на тебя, Леонид Николаевич, и
удивляюсь - человек ты деловой, видишь все  несуразности  на  стройке,  но
прячешься от них в насмешки, как черепаха в панцирь.
   - В панцире жить можно, - сказал Зеленин и продекламировал:

   - Из чего твой панцирь, черепаха? -
   Я спросил и получил ответ:
   - Он из мной пережитого страха,
   И брони надежней в мире нет.

   - Цинизм - это следствие озлобленной души, - отчеканил Воронов.
   - Замолчи!  -  Зеленин  встал  и  вышел  из-за  стола.  -  Озлобленный,
говоришь? - Он остановился перед Вороновым. -  Ты  здесь  работаешь  пятую
неделю, а я четвертый год. Главным инженером был. Геройствовал так же вот.
А теперь в производственном отделе сижу. Ниже катиться не хочу... Понял?
   Катя во время этой перепалки в напряжении застыла над столом.
   В кабинет вошел Лукашин.
   - А, деятель, здравствуй! - обратился он весело к Воронову. - Что это у
вас тут за шум, аж в коридоре слышно? - ласково взяв Воронова под руку, он
подвел его к макету массива. - Ну, как тебе наше изобретение на  понтонах,
нравится?
   - Нет.
   - Почему?
   - Ненадежно и дорого. Буду категорически возражать.
   - За дешевизной гоняетесь, -  сдержанно  возразил  Лукашин.  -  Кстати,
издержки производства неизбежны в любом деле. А время нам дороже денег.
   - Особенно когда они государственные, - отрезал Воронов.
   Катя даже зажмурилась.
   - Вот что, деятель! - холодно сказал Лукашин. -  Я  двадцать  пять  лет
трудился на стройках и  за  это  время  не  раз  встречал  таких  речистых
обличителей, которые живут в коллективе без году неделя.  Извольте  делать
то, что вам поручено. - И уже  на  ходу,  возле  двери,  не  оборачиваясь,
добавил: - Вперед  советую  выражаться  уважительнее,  хотя  бы  по  долгу
службы.
   - Ну как, поговорил? - спросил Зеленин, почесывая лысину.
   - Поговорил, - сквозь зубы произнес Воронов и,  не  простившись,  ушел,
хлопнув дверью.
   Катя вышла из-за перегородки, взволнованно прошлась по кабинету.
   - Не понимаю, - остановилась она перед Зелениным,  пожимая  плечами.  -
Зачем понадобились эти понтоны?
   - М-да, - улыбнулся Зеленин. -  Видишь  ли,  у  массивов  отрицательная
остойчивость. Они перевернуться могут. Потонут!.. Без понтонов нельзя.
   - Как так? Это же недопустимо!
   - Да вот так. Их главный инженер спроектировал. Блеснул!
   - А что же Лукашин?
   - Дал втихую нагоняй мне и Синельникову. Но  ведь  он  и  сам  виноват.
Просмотрел! Не станет же он оглашать этот конфуз. Авторитет свой  бережет.
Да и выход искать надо. Вот он и сделал ход конем:  на  понтонах  выводить
массивы. И оправдание нашел  -  восемь  дней  экономии.  Вот  как  жить-то
учитесь!
   - Но ведь их опасно устанавливать. Перевернуться могут!
   Зеленин остановил ее:
   - Это - кабинет, а не площадь. Не кричи!
   Она молча ушла за  перегородку,  надела  свою  клетчатую  шляпу,  взяла
сумочку и направилась к выходу.
   - Куда ты? - крикнул ей вслед Зеленин.
   Но она даже не обернулась.
   - Да что вы - с ума, что ли, посходили все?
   На площади перед Управлением она села в автобус и  доехала  до  старого
порта. "А теперь недалеко, пешком вдоль берега",  -  решила  она  и  пошла
торопливо  по  каменистой  тропинке.   Почему   он   все-таки   согласился
устанавливать массивы-гиганты  с  отрицательной  остойчивостью?  Ведь  это
опасное дело! Зачем он берет на себя  такую  ответственность?  Или  он  не
догадывается, в чем дело? Нужно предупредить его, поговорить  с  ним.  Она
понимала, что ее поспешный побег мало что изменит,  и  все-таки  торопливо
шла к нему на участок.
   Тропинка вилась по оголенным, словно ободранным, отрогам большой  сопки
вдоль самого  берега  бухты.  Внизу  с  шумом  колотились  волны,  и  Кате
казалось, что это бьется ее сердце. Ветер трепал на ней спадающий воротник
серой кофты, плотно лепил на ноги  узкую  юбку,  и  было  трудно  идти  на
спусках. "Словно спутанная", - подумала она.
   Ее одинокая фигура, спускавшаяся с голой обрывистой сопки, была  хорошо
видна со строительной площадки, от  массивов.  Лиза  ее  узнала  сразу  по
клетчатой шляпе.
   - Сергей Петрович! - крикнула она, запрокинув голову.
   Сверху, из-за опалубки массива,  высунулась  сначала  голова  Воронова,
потом Михаила.
   - Что такое? - спросил Воронов Лизу не совсем любезно.
   - Катя Ермолюк! - Лиза показала на подходившую Катю.
   - А-а, - Воронов вылез из опалубки массива-гиганта, спустился на  землю
по лесенке и пошел навстречу Кате.
   Лиза ушла за массив и стала подсматривать за ними из-за угла  опалубки.
Вдруг ей на голову свалилась щепка. Она вздрогнула и вскинула голову: там,
на высоте семи метров, сидел Михаил и хитро подмигивал ей: "Ай-я-яй!"
   - Подумаешь, важность какая, - Лиза и не стронулась с места.
   - Сергей Петрович, я пришла вам кое-что сообщить про массивы-гиганты, -
говорила Катя, все еще волнуясь и тяжело дыша от быстрой ходьбы. -  У  них
отрицательная остойчивость. Зеленин сказал.
   Воронов взял ее за руку, с минуту шел молча к морю.
   - Знаю, - наконец произнес он. - Уж проверил.
   - Но ведь их опасно устанавливать!
   - На то я и инженер, чтобы  не  бояться  таких  опасностей.  -  Воронов
сорвал тальниковый прут, подошел к самому приплеску. - Присядьте. Чего  вы
волнуетесь? - указал он на большой валун.
   Катя села и невольно оглянулась - отсюда их не видно было  -  заслоняла
скала.
   - Я вас не понимаю, - сказала она, с недоумением пожимая плечами.
   - А чего же тут понимать? Кому-то надо исправлять ошибки.  Дело  стоять
не должно.
   - Но нельзя же молчать!
   - А я и не собираюсь  молчать,  -  задумчиво  произнес  Воронов,  чертя
прутом по влажному песку.
   Они старались не смотреть друг на друга, испытывали  какую-то  странную
неловкость, молчали... Но говорить ему хотелось с  ней,  только  совсем  о
другом, о том, что она пришла к нему, пришла сама, и массивы  тут  ни  при
чем... Все проще и важнее - он ждал ее, ждал последние дни и ночи,  и  сам
хотел к ней, и пошел бы, если бы не эта  дьявольская  занятость,  если  бы
знал, что она выйдет навстречу...
   - Значит, зря я сюда шла, - сказала она наконец.
   - Нет, почему же! Очень даже не зря...  Очень.  -  Он  смотрел  на  нее
как-то растерянно и робко улыбался. - Хотите  знать  -  я  бы  сам  к  вам
пришел.
   Она встала.
   - Сергей Петрович! Сережа, милый!.. - она бросилась ему на грудь и  вся
тряслась и плакала, приговаривая: - Прости меня, прости...
   Он целовал ее прохладные, отдающие морской влагой волосы и бормотал:
   - Ну что ты, что ты, глупая! За что же? За что?



        11

   Голубые стены лукашинского коттеджа в летний день совершенно  тонули  в
густой листве амурских бархатов, кленов  и  ясеней.  Здесь,  у  бугристых,
выпирающих из земли корней таежных исполинов, было тихо, свежо и  тенисто.
Лучшего места для отдыха и не найдешь. Лукашин любил под вечер растянуться
в гамаке с газетой в руках, слушать заливистый хохот своей  многочисленной
неугомонной детворы и добродушную воркотню дородной  супруги,  оберегающей
цветники.
   Вечернее солнце с трудом пробивалось сквозь заслон деревьев: в подсвете
красноватых  лучей  трепетали  серебристые  перистые  листья   бархата   и
мельтешили в глазах, как морская рябь. Лукашин отложил газету  и,  закинув
руки за голову, долго смотрел на протекающее сквозь листья  синее  небо  и
думал о том, что вот прошел еще один день, что  завтра  будет  новый,  что
дни, в сущности, так мало отличаются один от другого, как и эти листья.
   - Сеня! - послышался от цветников голос жены.
   - Аиньки!
   - К тебе Петя пришел.
   - Так пусть проходит, - не вставая, сказал Лукашин.
   От дома шел Синельников, одетый, как всегда,  щеголевато  -  он  был  в
светло-сером костюме и кофейного цвета шляпе.
   - Ну, что стряслось? - спросил Лукашин. - Ты, деятель, и  после  работы
не даешь покоя. - Он, кряхтя, стал подниматься.
   - Да вот распоряжение о закладке фабрики пришло,  -  подал  Синельников
депешу. - Пришел посоветоваться, кого послать завтра на рудники.
   Лукашин прочел бумагу.
   - Ну и кого думаешь? - спросил он.
   - Мне думается, Воронова  надо  послать,  -  предложил  Синельников.  -
Закладка фабрики - дело ответственное. К тому же там строительство  жилого
поселка идет скверно. Может, пристегнем ему и поселок? Я думаю, он  двинет
дело.
   - Правильно мыслишь, деятель. Он  потянет.  Феня!  -  крикнул  Лукашин,
обернувшись к жене. - Принеси-ка чего-нибудь из графинчика!
   - Сейчас.
   Над  гамаком,  раскинув  свои  пестрые  крылья,  спланировал  дятел  и,
усевшись неподалеку на толстый ясень, начал  деловито  постукивать  носом.
Лукашин с минуту наблюдал за ним.  Потом  перевел  свои  робкие  глаза  на
Синельникова, усмехнулся:
   - Видал, птаха какая? Порхает, суетится, а дело  свое  делает  и  место
свое знает. Не лезет в соловьи. Так вот и в жизни, деятель,  важно  занять
свое место.
   - Правильно, Семен Иванович! Да не каждый знает, какое  место  отведено
ему, - сказал Синельников в тон Лукашину, с оттенком многозначительности.
   Жена Лукашина, седеющая женщина с могучим тройным подбородком, принесла
графинчик густой вишневой наливки, две рюмки и тарелочку свежих парниковых
огурцов. Лукашин  снял  с  себя  полосатую  куртку,  расстелил  на  траве,
разложил на ней все это богатство и присел на колени.
   - Давай сюда, деятель! - Он налил обе рюмки.
   Синельников, боясь запачкать костюм, присел на корточки.
   - За новую фабрику, - поднял рюмку Лукашин.
   - И за успех Воронова, - добавил, улыбаясь, Синельников.
   На следующий день он занес в производственный отдел папку  с  чертежами
фабрики, положил на стол Зеленину.
   -  Вот,  передайте  Воронову   чертежи.   Пусть   отправляется   завтра
закладывать обогатительную фабрику.
   - Значит, Воронова решили на рудники послать?
   - Да, Воронова. И передайте ему, чтобы он принял там еще жилой поселок.
   - Но почему же Воронова? - вышла из-за своей перегородки Катя. - Ведь у
него план повышенный. Он сорок человек отпустил с основных объектов!
   - Вы напрасно беспокоитесь за него, - любезно возразил  Синельников.  -
Он отличный производственник. И потом, если ему не под силу, он может  сам
отказаться. - Синельников слегка  кивнул  головой  и  вышел  своей  легкой
походкой.
   - Леонид Николаевич, да что  же  это  такое?  -  с  бессильной  горечью
спросила Катя. - Он план может провалить.
   - К этому и ведут, - зло ответил Зеленин.
   - Но зачем?
   - Чтоб не лез поперед батьки в пекло. Вы знаете, что  будет,  если  ваш
Воронов выполнит план без сорока человек?  Строительству  удвоят  жилищную
программу. Понятно? А от Синельникова потребуют выполнить ее.  -  Он  взял
оставленную Синельниковым папку и сердито вышел.
   В вестибюле за длинным некрашеным столом одиноко сидел шофер  дежурного
"газика" и выкладывал столбики из домино.
   - Поехали в рыбный порт,  к  Воронову,  -  сказал  ему  Зеленин  и,  не
задерживаясь, пошел к машине.
   "Ну, Аника-воин, - невесело подумал он про Воронова, -  вот  теперь  ты
попрыгаешь!"
   Ему  нравилась  открытая,  горячая  натура  Воронова  и  эта  ничем  не
поколебленная вера в правоту дела, в свои силы. А он  давно  уже  растерял
свою уверенность. Жизнь обходилась с ним далеко не  любезно,  она  тискала
его, точно пресс формовочную глину,  и  Зеленин  не  раз  удивлялся  своей
выносливости. Первый удар обрушился на его голову  совершенно  неожиданно:
это было в тридцать восьмом году. Он был тогда еще  совсем  юнцом,  только
что окончившим институт. Работал в Белоруссии, неподалеку от  границы,  на
строительстве  небольшой  гидроэлектростанции.  Грунты  были   болотистые,
тяжелые,  речушка  своенравная,  лесная.  После  сильных  дождей   размыло
временную фашинную перемычку, залило котлован с  оборудованием,  посрывало
насосы. Словом, убытки были большие. Началось расследование. И посадили за
вредительство кое-кого из инженеров, в том числе и его, ответственного  за
перемычку. В сорок втором выпустили, и он сразу попал в армию. Потом  бои,
три раза был ранен и под самый конец войны получил тяжелую контузию -  два
с лишним года провалялся в госпиталях  -  и  опять  встал  на  ноги.  Куда
податься? Жена с маленьким сыном была угнана  в  Германию  и  пропала  без
вести. Знания порастерял настолько,  что  на  большую  стройку  идти  было
стыдно. Он и подался на край земли, сюда, на Дальний Восток. И здесь начал
все сначала: и стаж производственный зарабатывать, и семью наживать.
   Четыре с лишним года  назад  его  послали  главным  инженером  в  Тихую
Гавань. Здесь тогда было маленькое строительство по реконструкции  старого
рыбного порта,  кое-что  закладывалось  в  рыбацком  поселке  да  строился
рыбоконсервный  заводишко.  Но  уже  через  год   строительная   программа
увеличилась в несколько раз... А потом по соседству было открыто оловянное
месторождение и запроектированы рудники  с  горняцким  поселком.  Прислали
изыскательскую группу с представителем от заказчика.
   Зеленин выбрал под будущий поселок широкую солнечную долину, километрах
в пятнадцати ниже того ущелья, где должны быть рудники. Он составил проект
и послал его на утверждение в совнархоз. И вот приехал сам председатель  с
начальником управления горнорудной промышленности  и  начисто  забраковали
зеленинский проект, приостановили уже начатые работы по закладке поселка и
приказали перенести строительство ближе к  рудникам  в  целях  экономии  и
удобства. Зеленин пытался возражать, но его не поддержал Лукашин. "Не  все
ли равно, деятель, где нам строить. Мы подрядчики".
   А через два  месяца  в  Тихую  Гавань  приехал  на  должность  главного
инженера Синельников  -  автор  нового  проекта  горнорудного  поселка.  В
приказе говорилось, что, в связи с увеличением объема работ, целесообразно
сосредоточить усилия Зеленина на производственном отделе, и далее в  таком
духе... Зеленин отнесся к этому  философски  спокойно,  только  чаще  стал
выпивать и насмешливее, желчнее получались  его  рассуждения.  Собственный
горький опыт научил его прозорливости. Он и теперь видел, чего  добивается
Синельников, и ему было жаль запальчивого в  своем  упорстве  Воронова.  А
впрочем, ну их всех к чертям! Жизнь идет  своим  ходом.  И  все,  в  конце
концов, в порядке вещей.
   Воронова он застал на участке, в конторе.
   - Привет передовикам! - воскликнул Зеленин, входя. - А вот и добавочная
нагрузка. - Он подал папку с чертежами  сидящему  за  столом  Воронову.  -
Белено ехать завтра на рудники фабрику закладывать.
   Воронов с недоумением  принял  папку,  раскрыл  ее  и  озабоченно  стал
рассматривать чертежи.
   - Да, но ведь  у  меня  план  под  угрозой!  И  потом,  массивы-гиганты
бетонировать надо.
   - У всех план. У тебя есть заместитель, вот и поручи ему.
   - У меня же повышенные обязательства!
   - Вот тебе и отдали фабрику. Почетное дело! Кстати,  горняцкий  поселок
тоже примешь.
   Воронов испытующе посмотрел на Зеленина.
   - Понятно! - наконец тяжело произнес он и встал.
   С минуту ходил,  подминая  скрипучие  половицы.  -  Что  делается!  Что
делается! И все довольны.
   - Почему все? Вот ты, например, недоволен.
   - А ты доволен?
   - А я посмотрю, как ты теперь план будешь выполнять. А не  выполнишь  -
уж на тебе отоспятся.
   - Спасибо за откровенность... Все равно,  рано  или  поздно,  а  нам  с
Синельниковым придется столкнуться.
   - Да дело-то не в Синельникове, голова.  Ведь  Синельников  не  сам  по
себе, а при Лукашине. По попомни меня, если Синельников будет  проигрывать
- Лукашин пожертвует им.
   - Почем ты знаешь?
   - По личному опыту. Он даже поддержит тебя.
   - Почему - даже?
   Зеленин усмехнулся.
   - Поддержать может. Но учти, Лукашин никогда не поставит  тебя  главным
инженером.
   Воронов в недоумении пожал плечами.
   - Не догадываешься? У тебя слишком много самостоятельности.  Ты  можешь
гнуть свою линию. Нет, таких в заместители не берут. Впрочем,  желаю  тебе
удачи.



        12

   Воронов выехал на рудники ранним утром. Впрочем,  рудников  никаких  не
было; так называлось  прорабство  в  верховьях  речки  Снежинки  на  месте
оловянного месторождения. Воронов ехал закладывать  первую  обогатительную
фабрику для будущих рудников. Там уже строился жилой поселок для горняков,
но, судя по донесениям, дела шли из рук вон плохо.
   Дорога в верховьях Снежинки проходила по таежной долине и была в летнее
время доступна только для тракторов, да, в порядке исключения, пробивались
к рудникам грузовики - "татры".
   Машину, на которой ехал Воронов, основательно загрузили  кирпичом,  так
что рессоры вытянулись в стрелочку.
   - Надо, чтоб лесная жижа вылетала из-под колес, как  из-под  пресса,  -
пояснил шофер, конопатый худенький паренек  в  солдатской  гимнастерке.  -
Чтоб до корней пробивало.
   Грузовик был высокий, тяжелый, как танк, с двумя  ведущими  мостами  да
еще  со  свободной  подвеской  четырех  спаренных  задних  скатов.  В  его
тупорылом корпусе глухо рокотал могучий дизель.
   - Цепи возьми на всякий случай, - сказали шоферу в гараже.
   "Черт возьми! Словно на штурм Казбека собираемся", -  невесело  подумал
Воронов.
   Сразу же за поселком, как только въехали в березовое мелколесье, дорога
запетляла.  Первый  мосток   через   Снежинку,   выложенный   из   кривых,
неошкуренных бревен,  под  тяжелыми  колесами  грузовика  забился,  как  в
ознобе. Воронов опасливо покосился из кабинки на стремительный, бугристый,
словно перевитый, поток:
   - А не провалимся?
   - Тут неглубоко, - равнодушно отозвался шофер. - Мы  раз  десять  будем
переезжать ее, Снежинку-то.
   И в самом деле,  километра  через  полтора  невыносимо  тряской  дороги
грузовик  на  мгновение  застыл  на  гравийном   речном   откосе,   словно
приглядываясь, и, раскатисто всхрапнув, смело пошел в речной поток,  шумно
разбрызгивая воду. Потом этих бродов и через  речку,  и  через  потоки,  и
через болота было столько, что Воронов сбился  со  счета.  Ехали  по  двум
широким  колеям,  оттиснутым  зубчатыми  гусеницами.   На   корневищах   и
выворотнях могучий грузовик кренило и  бросало  с  боку  на  бок.  Воронов
упирался обеими ногами в пол кабинки, держался за скобу,  и  все-таки  его
сильно потряхивало. "Эдак всю душу вымотает, пока доедешь, - думал он. - И
что у нас за народ! Фабрику закладывают, а  дороги  к  ней  нет...  Давай,
давай! Будет и дорога. Разумеется, будет  когда-нибудь.  Но  почему  не  с
дороги начинать? Почему начинаем закладывать фабрику, когда еще поселок не
готов?
   Ведь и дорога и этот поселок нужны позарез, и,  рано  или  поздно,  они
будут! Так почему их до сих пор нет? Ведь давно известно, что фабрику  там
ставить надо. Почему же рабочие,  строя  фабрику,  теперь  должны  жить  в
палатках? Почему сначала не построить этот поселок? И рабочих завезти в те
дома столько, сколько нужно для строительства фабрики.  И  поселить  их  в
настоящие квартиры. И работа пойдет веселее и куда легче. А так мы  ломаем
машины на этих вот дорогах, несем убытки на временном жилье... А  люди?  В
какие убытки уложишь их лишения?"
   Широкая  лесная  долина,  по  которой  петляла   Снежинка,   все   выше
поднималась в горы.  Они  тянулись  двумя  ровными  хребтами,  увалистыми,
пологими, затененными дремотной таежной синевой.  Куда  ведут  они  и  где
окончатся - кто знает? Их мягкие от лесного  покрова,  словно  шерстистые,
спины пропадали где-то высоко в лиловом мареве  горизонта.  А  машина  все
упорно шла, подпрыгивая, решительно ревела, и можно было подумать, что она
в самом деле хочет забраться куда-то на небо.
   Мысли Воронова от этой беспрестанной тряски постоянно прерывались, и  в
памяти возникал вчерашний вечер, Катя и как привел он ее домой.
   Он ввел ее в квартиру  по-смешному  торжественно:  оставил  чемодан  на
лестничной площадке и повел ее, открывая двери и в комнаты, и на балкон, и
в ванную - отчего квартира казалась больше и внушительней.
   - Это все наше! - говорил он, радуясь, чувствуя, как смотрит она больше
на него самого, чем на эти двери, белые раковины и блестящие краны.
   - Наше, - тихо повторяла она. - Наше... я как во сне.
   Потом они пили водку и смеялись, что на закуску нашлась только копченая
кета. Они обдирали сухие вязкие волокна и складывали их в кучку, на  столе
перед собой, точно щепки. "Мы биндюжники!" - засмеялась Катя, не  особенно
представляя себе смысл этого слова. "Мы охотники, - возражал Воронов. -  У
нас есть юкола, но нет собак, поэтому мы поедаем ее  сами..."  Он  наливал
водку в высокие пластмассовые стаканчики. Каждый раз после выпитой  стопки
он обнимал ее за плечи и притягивал  к  себе.  Она  запрокидывала  голову,
закрывала глаза и жадно, торопливо целовала его.
   Он вдруг легко поднял ее на руки и понес в спальню.
   - Боже мой, в комбинезоне? - прошептала она.
   - Наплевать! - он совсем позабыл, что не переоделся с работы.
   - Наплевать, - повторял он, торопливо сбрасывая одежду с  ее  обмякшего
податливого тела... У него дрожали руки и щемило где-то в горле, точно  от
испуга. Его и в самом деле охватил на какое-то мгновение страх -  а  вдруг
всего этого не будет, не состоится? И то, к чему он теперь стремился, чего
так жаждал, казалось важнее всего на свете.  И  он  всем  существом  своим
чувствовал, как сильно забилось сердце, как отдавались эти удары  гулом  в
ушах, как от радостной тревоги распирало грудь. "Ну, скорей же, скорей!" -
все кричало в нем в какой-то слепой ярости. Катя, Катюша... Катенька...
   А утром, когда он чуть свет очнулся от короткого сна,  то  увидел,  как
разбросанные на полу вперемешку валялись простыни, сапоги, одеяло,  черный
комбинезон и розовая сорочка. Катя  спала  совершенно  нагой,  свернувшись
калачиком, положив голову ему на руку. Она показалась ему теперь худенькой
и совсем небольшой. Он стал тихонько гладить ее ноги и удивился, что бедра
были теплые, а голени каменно холодными...
   Потом на балконе в пестрых  халатах  они  пили  кофе,  и  он  удивлялся
свежести ее лица - как будто и не было беспокойной ночи,  словно  проспала
она восемь часов беспробудным сном.
   - Ну, обживай здесь... хозяйка, - сказал ей на прощанье Воронов.
   Она долго не отпускала его у порога:
   - Приезжай скорее, Сережа!..


   Грузовик,  натужно  ревя,   медленно   выползал   из   болотной   гати;
застоявшаяся зеленоватая жижа быстро затягивала следы, и только по  хрусту
фашин под колесами можно было предположить, что  под  ними  есть  все-таки
какая-то твердая основа. Вместе с болотом внезапно окончился  лес.  Машина
весело катила по мягкой,  черной,  взбудораженной  тракторами  дороге.  На
травянистой широкой впадине вовсе не было леса,  и  оттого  казалось,  что
горы здесь внезапно расступились,  отдав  этот  простор  солнцу,  ветру  и
веселым серебристым волнам, несущимся по высокому  травостою  в  оранжевых
пятнах  саранок  и  синих  вкраплинах  касатиков.  Посреди  этой   пестрой
цветочной  благодати  серыми  кочками  возвышалось  несколько  заброшенных
развалюшек, полузаросших бузиной и бурьяном.
   - Что это за местечко? - спросил Воронов у шофера.
   - Солнечное. Раньше здесь подсобное хозяйство леспромхоза было.
   -  Солнечное!  -  Воронов   вспомнил,   что   в   этом   Солнечном   по
первоначальному проекту Зеленина и должен был строиться поселок горняков.
   - А ну-ка останови!
   Он вылез из кабинки как раз  напротив  невысоких  куч  битого  кирпича.
Осмотрелся. Здесь же, недалеко от дороги,  чернели  когда-то  вырытые  под
фундамент траншеи: теперь они обсыпались, отвалы их позаросли травой.  Да,
в этом самом месте по замыслу Зеленина закладывался поселок.  Сомнений  не
было. Ну что ж, по крайней мере, место выбрано подходящее. Посмотрим,  что
там. Воронов влез в кабинку.
   - Поехали!
   И снова пошел густой подлесок,  только  не  светлый  березовый,  как  в
низовьях, а  темный  кедрач.  По  уступам  скалистых  отрогов  карабкались
островерхие ели; свилистые ветви ильмов и трескуна безжизненно свешивались
над дорогой, точно перебитые. Высокие хмурые хребты, словно в отместку  за
приволье Солнечного, сошлись теснее, громоздя друг перед другом  угловатые
гранитные  плечи.  Долина  перешла  в  горное  ущелье.  Снежинка  зашумела
тревожнее и вся растеклась по каменистому ложу на десятки пенистых ручьев.
Вскоре скрылось за одним из хребтов солнце, и  со  дна  ущелья,  там,  где
сгрудились темные кедры, потянуло  острой  погребной  сыростью.  Чем  выше
поднимались в горы, тем все теснее  становилось  ущелье,  все  беспокойнее
металась река по своему изменчивому руслу.
   На рудники  приехали  лишь  за  полдень.  Сперва  показались  дома  так
называемого аварийного поселка, то есть поселка, располагающегося у  самой
фабрики, в котором будут потом  размещаться  дежурные  службы.  Он  был  в
основном уже построен. Воронов насчитал шесть восьмиквартирных двухэтажных
домов, прижатых Снежинкой к самому подножию хребта. Чуть на отшибе  стояло
обнесенное забором деревянное здание школы. Полускрытая  елями,  виднелась
белая коробка котельной, черная труба вровень с макушками елей. Прорабская
дощатая контора вместе с двумя сараюшками-складами притулилась  под  самым
скальным навесом. Воронов поставил машину под разгрузку,  а  сам  пошел  в
контору.
   Здесь, вокруг стола на табуретках, сидели человек пять ребят и отчаянно
ругались. В конторе  было  сумрачно  от  табачного  дыма  и  голо,  как  в
проходной. В одном углу стоял грубо  сколоченный  из  неоструганных  досок
стеллаж, на его полках валялись чертежи. Возле стеллажа виднелось ведро, в
котором плавал ковш.
   - Что это у вас за спор? - спросил Воронов, поздоровавшись.
   Один  из  споривших,  с  редкими  рыжими   волосами,   сквозь   которые
просвечивался шишковатый череп, словно булыжник сквозь клок сена,  сердито
вскинул  на  Воронова  голубые  глазки  с  белыми  ресницами  и  вызывающе
произнес:
   - А вы кто такой, чтоб отчитываться перед вами?
   Воронов представился, показал направление, подписанное Лукашиным. Рыжий
парень сразу как-то обмяк, и его белые ресницы часто замигали.
   - Прораб Белкин, - протянул  он  руку  и  заговорил  быстро,  заикаясь,
словно  его  подстегивали:  -  Что  ж  это  за  работа!  Надо   фундаменты
закладывать,  траншеи  копать,  а  наши  бригадиры  только  и  знают,  что
скандалить...
   - Да ты обеспечь нас насосами!
   - Ломы давай нам, клинья! А потом  работу  спрашивай,  -  загудели  все
разом.
   - Стойте! - Воронов поморщился. - Выкладывай по очереди. Кто первый?
   Но все умолкли, как по команде. И снова заговорил Белкин:
   - Насосов у нас не хватает. Да  разве  их  напасешься!  Ведь  мы  здесь
только и делаем, что воду качаем. - Он огорченно  махнул  рукой.  -  Да  и
наледь замучила. Хватишь грунт штыка на полтора, а там -  лед:  ни  киркой
его, ни лопатой не возьмешь.
   - Это где же наледь?
   - Да по всему ущелью. Особенно на месте будущего главного поселка.
   - В июне - и наледь? - удивился Воронов.
   - Ого! Она тут до самого августа держится, как в хорошем погребе.
   Один из сидевших, черноусый, с намотанным на голову полотенцем, похожий
на турка, зло сказал, ворочая синеватыми белками:
   - Мы ехали сюда за десять тысяч километров не воду качать, а работать.
   - Так не будешь же в  воде  фундамент  класть!  -  крикнул  с  каким-то
тоскливым бессилием Белкин. - Или тебе все равно, лишь бы траншею завалить
и деньги получить?
   - Ты нас  деньгами  не  попрекай,  -  угрюмо  пробасил  широкоскулый  с
облезлым носом рабочий в засаленной гимнастерке. - Много  мы  у  тебя  тут
заработали денег-то?
   - У меня заработали? Ты так же у  меня  работаешь,  как  я  у  тебя,  -
отбивался и наскакивал по-петушиному Белкин.
   - Ты нас работой должен обеспечить, а не мы тебя, - упрямо твердил свое
рабочий в гимнастерке.
   - Поди ты, докажи ему, что здесь не частный сектор! - Белкин  всплеснул
руками и просительно посмотрел на Воронова в надежде получить поддержку.
   Воронов знал, что подобные препирательства затягиваются надолго  и  тут
порой трудно бывает не только разобраться, кто прав,  кто  виноват,  но  и
доискаться до причины споров. Поэтому он решил попросту перевести разговор
на другую тему. Посмотрев на широкоскулого, он спросил дружелюбно:
   - Где это вы так нос перекалили? Вроде бы вас не балует здесь солнышко.
   Парень в гимнастерке пощупал свой облупленный сизый нос.
   - А вон там, на верхушке, - он поднял кверху палец.
   - Он к нам недавно из экспедиции перешел, - пояснил Белкин.
   - А что ж в экспедиции? Харчи кончились?
   - Работу завершают геологи, - отозвался беловолосый паренек  в  розовой
рубашке, - запасы пересчитали. Колоссальные залежи!
   - Ну вот и мы к сроку поспели. - Воронов положил папку с  чертежами.  -
Фабрику закладывать будем.
   - Вот это дело!
   - На сопке?
   - Вот это можно рвануть...
   - Да уж не воду качать.
   Черные, мозолистые, заскорузлые руки потянулись со всех сторон к папке.
   - Э, нет! - Воронов придавил ее ладонью. - Фабрику строить будут другие
рабочие.  Специально  приедут  сюда  шестьдесят  человек.  Так  что   надо
приготовить место для палаточного лагеря, - сказал Воронов Белкину. - А  у
вас же есть работа! - обернулся он к  примолкшим  рабочим.  -  Вы  строите
жилые дома... целый городок с клубом, с магазином  и  даже  с  центральным
проспектом.
   - Этот городок на воде вилами писан,  -  усмехнулся  похожий  на  турка
парень. - Пополоскать бы в этой воде тех, кто проектировал его.
   - Ну что же, разберемся, товарищи! - Воронов посмотрел на часы. -  Обед
кончился, пора за работу.
   Загремели табуретки, и рабочие стали расходиться  нехотя,  вразвалочку,
засовывая руки в карманы.
   - Новый начальник, новые обещания...
   - Все они хорошо поют первое колено, - раздавались голоса в  дверях,  и
Белкин настороженно посмотрел на Воронова: "Ну-ка, что ты  возразишь?"  Но
Воронов равнодушно выкладывал из папки чертежи, словно ничего и не слышал.
Потом  посмотрел  на  стеллаж  -  куда  все  это  положить?  Там  валялись
замусоленные и протертые на сгибах  чертежи,  пухлые  растрепанные  книжки
"пояснительных  записок"  и  смет  с  оборванными  корочками,   "единичных
расценок" - и все эти стопки были придавлены то счетами, то  арифмометром,
то какими-то ржавыми железными  болтами.  Перехватив  тяжелый  вороновский
взгляд, Белкин бросился к стеллажу наводить порядок.
   - Ладно, чего уж там, - примирительно сказал Воронов. - Есть и поважнее
дело. Пошли-ка на строительную площадку. Что у вас там за веселье?



        13

   Будущий главный поселок лежал выше аварийного,  за  Снежинкой,  на  том
месте, где виднелись разваленные избы и  дворы,  оставленные  экспедицией.
Через Снежинку переходили до середины по бревнам, дальше - вброд.
   В одном месте Воронов оступился и залил сапог. Вода оказалась  холодной
до ломоты в костях.
   - А, черт! - выругался он. - Хоть бы мосток уложили.
   - Укладывали не один раз,  да  сносит,  -  уныло  отозвался  Белкин.  -
Сумасшедшая  река.  После  дождей  здесь  такое   творится,   что   и   не
подступишься. Море-окиян...
   От самой кромки  противоположного  берега,  сплошь  покрывая  неширокую
речную пойму, поросшую низкорослым жиденьким леском, потянулась наледь. Из
ее  ноздрястой  грязной  поверхности  торчала  клочковатая  бурая   щетина
застарелого  бурьяна,  отчего  наледь   смахивала   на   шелудивую   шкуру
издыхающего зверя. Она все еще  была  толстой  и  крепкой,  от  нее  веяло
холодной сыростью и  горьковатым  грустным  запахом  оттаивающей  ольховой
коры. Все эти прихваченные наледью деревца стояли трогательно  обнаженными
и по сравнению со своими рослыми  зелеными  собратьями  на  склонах  сопок
выглядели какими-то жалкими недокормышами. Все  здесь  было  запоздалым  и
почти ненастоящим: ольха казалась голенастой, и крохотные зеленые  листики
удерживались на ней  рядом  с  черными  прошлогодними  шишечками;  тонкие,
словно вымученные березки росли кустами  и  были  похожи  на  картофельные
побеги, вытянувшиеся из подполья; на них тоже еле  распускались  листочки;
багульник стоял совершенно голый и цвел  вовсю,  хотя  пора  его  цветения
прошла  уже  давным-давно  -  месяца  два  назад.  И  только  темные  ели,
равнодушные  и  к  теплу  и  к  холоду,  сохраняли  свой  обычный  вид   и
достоинство, одиноко возвышаясь остроконечными макушками,  да  вокруг  них
теснились стайками маленькие лиственницы, опушенные налетом мягкой хвои.
   Воронов долго оглядывал эту непривычную  для  глаз  картину  и  наконец
произнес сочувственно:
   - Ничего себе кладовая! Холодильника держать здесь не надо.
   - За зиму ее столько намерзнет, что дома  по  крышу  закрывает.  Из-под
каждого камня прет.
   - А ну пойдем, показывай свои дома. - Они пошли по  наледи  к  подножию
того хребта, на склонах которого будут карьеры и  фабрика.  Здесь,  внизу,
всюду остались следы от геологической экспедиции: валялись вмерзшие в  лед
ящики, бревна, остатки разваленных и  растащенных  сараев;  а  там,  возле
самого устья Снежинки, в редком ельнике, Воронов заметил три  вмерзшие  по
самые крыши избы - их так и бросили, поснимали только кровлю да  на  одной
разобрали верхние венцы сруба.
   - Есть здесь кто-нибудь из экспедиции? - спросил Воронов.
   - Есть. Кажется, главный инженер. Там, наверху, возле штольни обитает.
   Весь   будущий   поселок    горняков    состоял    пока    из    одного
двенадцатиквартирного дома, выведенного почти под стропила. Здесь работали
десятка два каменщиков и плотников: одни заканчивали кладку  стен,  другие
трудились над чердачными перекрытиями. Окна первого этажа наполовину  были
скрыты наледью, междуэтажного перекрытия не было; изнутри  здания  десятка
полтора рабочих вырубали лед.
   - До сих пор не могли лед вырубить! - с  заметным  раздражением  сказал
Воронов.
   - Так ведь рабочие заняты были в аварийном поселке. - Белкин по-девичьи
заморгал своими белыми ресницами.
   "Не в том беда, что лед поздно вырубают, а в том,  что  на  этом  месте
дома строят", - с досадой подумал Воронов и пошел к траншеям, вырытым  под
новые дома.
   Закладывалось четыре фундамента: они вытянулись по  наледи,  окруженные
кучами бутового камня и кирпича, завезенного зимой и снизу наполовину  все
еще  скованного  льдом.  Под  наледью  шли   тяжелые   глинистые   грунты,
перемешанные с булыжником. Вода хлестала по дну траншей сплошным  потоком,
и насосы, установленные на фундаментах, не успевали  откачивать  ее.  Люди
ходили грязные и злые - одни ругались,  вычерпывая  воду  ведрами,  другие
курили и, казалось, равнодушно смотрели, как вода затапливает  только  что
уложенные стенки фундамента.
   Здесь  Воронов  встретил  тех  ребят,  что  шумели   в   конторе;   они
выжидательно смотрели на него и тяжело молчали.
   - Надо все  насосы  поставить  на  один  фундамент,  -  сказал  Воронов
Белкину.
   - А что будут делать люди на остальных фундаментах? - спросил Белкин. -
Куда я их поставлю? Эх! -  воскликнул  он  в  сердцах.  -  Пока  аварийным
поселок строился, еще дело шло. А теперь вот сгрудилось все здесь...
   - Ведь это же Снежинка, Снежинка бьет здесь  из-под  каждого  камня!  -
выкрикивал он с каким-то злорадством,  тыча  рукой  в  траншеи.  -  Просто
какая-то подземная река. Разве ее перекачаешь?
   - Верно говоришь, река и впрямь будто подземная, - согласился  Воронов.
- Тут одними насосами не обойдешься.  Здесь  канал  отводной  нужно  рыть.
Сверху, на перехват воды.
   - Да кто ж нам заплатит за такой канал? В проекте он не предусмотрен...
   - Придется заняться этим проектом, - раздумчиво заметил Воронов. -  Вот
что, распоряжайся здесь. А я схожу к геологам, у них  должен  быть  точный
дебит Снежинки. А потом вместе подумаем, что можно сделать.
   Он несколько раз пересекал  ущелье,  поднимался  наверх  к  геологам  и
тщательно  изучил  многочисленные  промеры  Снежинки.  Река  действительно
оказывалась, по меткому определению Белкина, подземной.  Ее  поверхностный
дебит был в девять раз меньше грунтового. Она имела капризный, своенравный
характер: постоянно меняла  русло  и  гуляла  в  пределах  ущелья  как  ей
вздумается.
   Характер наледи оказался тоже очень неприятным.
   Если бы она имела определенное направление, ее можно было бы преградить
барьером. Но она вырастала повсюду и принимала  самые  неожиданные  формы.
Здесь, в ущелье, били сотни ключей - грунтовые  воды  выбивались  повсюду.
Они неслись в Снежинку и наращивали наледь. "Очень сложные условия.  И  не
столько для строительства, сколько для  жизни  здесь",  -  думал  Воронов.
Существующий  проект,  по  его  глубокому  убеждению,  не  устранял   этих
трудностей. Снежинку, например, предлагалось взять в  глубокое  русло.  Но
это было б целесообразно, если бы  река  являлась  обыкновенной,  а  не  с
подземным дебитом. А так она может пробиться в любом ином месте и попросту
обойти уготовленное ей русло.  Другое  дело,  если  ее  взять  в  огромную
дренажную трубу, но это будет стоить колоссальных денег! И  даже  в  таком
случае трудно застраховаться от наледей.
   Вечером Воронов  долго  просидел  с  Белкиным  над  генеральным  планом
поселка. Чертежи Белкин прихватил с собой на дом.  Он  занимал  комнату  в
коммунальной квартире нового дома. В комнате Белкина было так же голо, как
и в конторе: вся мебель состояла из койки, стола  с  двумя  табуретками  и
грубо сколоченного стеллажа под книги. В углу висели  фуфайка,  комбинезон
да валялись резиновые сапоги, прикрытые портянками.
   -  Вы  расположились  как  временный  постоялец,  -   сказал   Воронов,
осматриваясь.
   - А я и так временный, - весело отозвался Белкин. - Меня  уж  два  раза
снимали отсюда. И опять посылают...  Видать,  лучше  подыскать  никого  не
смогли. Наверно, подыщут.
   - За что же вас снимали?
   - План заваливал. И в этом месяце завалю. - Белкин говорил с  отчаянной
веселостью, но за этой веселостью чувствовалась невысказанная горечь.
   - Отчего же так примирился?
   - А, шут с ней, - он равнодушно махнул рукой. - Сначала-то вроде хорошо
шло. А впрочем, все мы начинаем хорошо, да вот не все тянуть умеем.
   - Вы здесь с самого начала?
   - Да. Сразу после института сюда попал.
   - Как же вас загнали в это ущелье? Ну-ка расскажите.
   - Очень  просто.  Мы  начинали  строить  поселок  в  Солнечном.  Видели
травянистую ложбину? Ну вот. В начале позапрошлой  зимы  приезжает  к  нам
председатель совнархоза Мясников, а с ним начальник управления горнорудной
промышленности да  еще  наши  братья-строители.  Председатель  совнархоза,
такой солидный, в бобровой шапке, - говорят, начальником главка был, -  но
мужик веселый, все с шутками да с прибаутками прохаживался. "Вы,  говорит,
хутора, что ли,  здесь  строите?"  -  "Нет,  -  отвечаем,  -  поселок  для
горняков". - "Для горняков? - он вплеснул руками. - А я и не догадался.  А
чем же здесь будут заниматься ваши горняки? Может, коров пасти?"  -  "Руду
добывать", - говорим. "Ишь ты, руду!.. А где  же  рудники  будут?"  -  "Да
километров пятнадцать отсюда по ущелью в горы". - "Вот бы  проектировщиков
заставить бегать на работу за пятнадцать километров, да  еще  в  горы".  -
"Для рабочих  автобусы  будут",  -  сказал  Зеленин.  "Ага!  -  иронически
согласился Мясников. - А возить их за счет государства? Вот умники! Ну-ка,
поехали к рудникам..." И  все  подались  сюда.  Здесь  красиво  было.  Все
снежком припорошено. Наледь еще не успела образоваться - начало зимы. "Вот
здесь и строить нужно поселок, - сказал Мясников. - Тут тебе и  работа,  и
жилье под боком. И возить их никуда не надо. Экономно и для государства, и
для рабочих удобно".
   - Да неужто никто не возразил ему из строителей? - спросил Воронов.
   - Зеленин возражал. Здесь, говорит, условия трудные,  наледи  много.  А
Мясников ему: "А вы что, трудностей испугались? Наледи устранить и строить
поселок. Орлы горные будут здесь жить!" Вот так сказал да уехал.  А  потом
уж появились и проект Синельникова и рабочие чертежи домов  из  проектного
института.
   Воронов встал и, заложив руки за спину, крупно зашагал по комнате.
   - Но солнце-то, неужели они  не  заметили,  что  солнца  здесь  нет!  -
воскликнул Воронов.
   - Солнца? - переспросил Белкин. - О солнце ничего не говорили. День был
пасмурный, его вообще не было, солнца-то.
   - Ну а что ж заказчик? Будущие горняки! Они тоже молчат? Ведь им  здесь
жить! Рудник рядом и на высоте... Значит, пыль от выработки  породы  будет
оседать в ущелье. Это ж верный силикоз!
   - Заказчики каждый месяц возмущаются. Как приезжают  принимать  работы,
так все грозятся прикрыть это дело и перенести в  поселок  Солнечное.  Вы,
говорят, построили да уехали, а нам силикоз  наживать...  Вроде  в  Москве
хлопочут... Ну, заговорились мы совсем, спать пора. - Он встал из-за стола
и лениво потянулся. Потом принес откуда-то раскладушку для Воронова и одну
подушку.
   - Вот оказия-то, - виновато говорил он, - забыл я совсем  про  постель.
Надо бы у коменданта взять. А теперь придется кое-как. - Белкин достал  из
чемодана одну простыню и кинул Воронову еще свой облезлый плащ.  -  Больше
ничего нет.
   А через минуту он уже захрапел на своей кровати,  сраженный  мгновенным
сном. Воронов долго еще не спал и думал о том, что Синельников  расчетливо
занижает планы жилья, шоферы  надрывают  моторы  на  расхлябанной  дороге,
Белкин строит неразумно поселок и тратятся впустую трудовые копейки.  "Это
как наледь, - думал Воронов, - прет из подземных глубин в лютые  морозы  и
находит теневые ущелья, где скапливается, мешает работе  и  жизни.  Вокруг
горы великого дела, а в ущелье наледь... И ведь не в том особая беда,  что
ошибается Мясников. Он не семи пядей во лбу. К тому же и не специалист.  А
беда в том, что тотчас же находятся  ловкие  сообразительные  люди,  вроде
Синельникова, которые любую ошибку могут преподнести в ореоле  гениального
открытия. И уж конечно не без выгоды для себя..."



        14

   Весь вечер у  Семена  было  скверное  настроение.  Завтра  бетонировать
массивы, а сегодня выяснилось, что не хватает вибраторов. Звонили на склад
- там сказали, что  разобрали  по  участкам...  Прислали  какой-то  жалкий
десяток. А их нужна чертова уйма. Вот и выкручивайся как  знаешь.  Был  бы
Воронов, тот что-нибудь придумал бы. А Михаил замахал руками,  расшумелся:
"Комитетчики! Суетесь не в свои дела. Вот и расхлебывай за вас  эту  кашу.
Как хотите, так и бетонируйте".  Теперь  он  и  не  смотрел  на  Семена  и
разговаривать не желал.
   В первые  дни  их  знакомства  Забродин  работал  десятником,  а  Семен
крановщиком у него на объекте. Жили они в одной палатке -  койки  рядом  и
харчи пополам, по-братски. Семен хоть и носил украинскую фамилию  Саменко,
но был коренным дальневосточником, из Ханкайского района. Его родители  по
доброй украинской привычке присылали ему ежемесячно свиное сало,  которое,
впрочем, поедалось сообща. И за Семеном  с  той  поры  прочно  закрепилось
прозвище Салменки. Его компанейский нрав,  безобидный  юмор  и  простецкая
физиономия с комично вздернутым носом -  все  это  располагало  к  нему  и
малого, и старого. Вскоре его избрали комсоргом прорабства, а  потом  и  в
бюро ввели.
   На стройку он пошел работать после окончания десятилетки. Говорили, что
теперь так положено, что нужно зарабатывать трудовой стаж. К тому же  весь
класс после выпускных экзаменов решил ехать на  стройку  в  Тихую  Гавань.
Чего ж еще искать? Куда ребята, туда и он. Ему везде было интересно: и  на
курсах, и теперь вот, в  механизаторах.  Поступил  он  еще  и  на  заочное
отделение в институт. Надо ж чем-то заниматься по вечерам.
   Семен сидел в палатке за длинным столом перед расчетными схемами.
   - Что же придумать? А? - поминутно спрашивал он вслух.
   Собранные  со  всех  объектов  шланговые  вибраторы   и   даже   старые
вибробулавы закрепили всего на трех массивах. А их еще  пять.  Да  сколько
башмаков для отмостки! Эх, если бы бетонщиков не отпустили! Но они  теперь
на кладке. Снимать их оттуда - значит кладку срывать. И так план полетит и
эдак. А там скандал на всю стройку. И во всем  виноват  он  -  Семен.  Его
идея... И чего это Воронов застрял на проклятых  рудниках?  Тут  без  него
хоть на стенку полезай...
   Позади Семена лежал на койке арматурщик Бойков и наигрывал на балалайке
"польку-бабочку".
   Балалайка была расстроена, струны дребезжали и зудели, словно осы.
   - Да прекрати ты эту дурацкую игру! - крикнул Семен, обернувшись.  -  И
так тошно!
   Бойков положил балалайку, поскреб небритую щеку.
   - А чего ж не играть? Нынче праздник. Аванс -  это,  понимаешь,  звезда
пленительного счастья. Она взошла.
   - И ты доволен?
   - На сегодня? Да.
   - Очень хорошо! Вместо того чтобы задержаться  часа  на  два,  подвезти
вибраторы да закрепить их, все  разбежались  до  конца  работы.  Бегут  за
авансом, как на пожар. Ведь никуда же не уйдет от вас.
   - Сеня! - раздался в углу из-за полога слабый женский голос.  -  Ты  бы
поискал моего Федьку. Получил он ай не получил деньги-то.
   - Ну где я его найду, тетка Марья?
   - Получил ай не получил, - бормотала женщина  за  ситцевым  пестреньким
пологом.
   Федька - ее сын, с которым она приехала из-под Калуги и с  полгода  как
поселилась здесь, отгородив для себя палаточный угол.
   - Насчет аванса ты, Семен, не прав, - сказал Бойков.  -  Аванс  -  это,
понимаешь, как свидание  с  любимой  девушкой.  Никто  ничего  с  тебя  не
спрашивает. Благодать! А вот получка - это как отчет перед  женой.  За  то
удержат, за другое высчитают... Н-да. Поэтому спеши  за  авансом,  как  на
свидание, ибо оно может и  не  состояться.  Уж  тут  поверь  мне,  старому
строителю.
   - Поискал бы Федьку-то, - доносилось из угла. - Кабы не пропил, родимец
его взял бы.
   - Да ведь эдак с ума можно сойти! - Семен стукнул карандашом.
   -  Мы  все  сойдем  под  вечные  своды,  -  бормотал  Бойков.  -  И  я,
несознательный, и ты, передовой. Все мы -  одна  ступень  к  счастью,  так
сказать, грядущих поколений.
   Расхлестнулась дощатая дверь, и в палатку ввалилась целая ватага  ребят
с гармоникой.
   - А, привет нашей технике!
   Федька сорвал с головы серую шестиклинку и приветливо помахал Семену  с
порога. Полог в углу дернулся, сначала высунулась сухая  коричневая  рука,
потом показалась и тетка Марья.
   - Федька, иди сюда! Нализался? Так я и знала. Ах ты, черт сопатый.
   - Да ты что, мамка! Я не пьяный... А денег у меня хватит. Вот они, во!
   Он  блаженно  улыбался,  вынимая  из  кармана  деньги,  и  совал  их  в
материнские руки.
   - А чего это наш Саменко сердитый? - ребята окружили Семена.  -  Ну-ка,
играй туш!
   - Да пропадите вы все пропадом! - Семен схватил свои папки и выбежал из
палатки.


   Наутро, еще задолго до работы, он взял  одну  из  занаряженных  участку
машин и прямо из гаража поехал на центральный склад. Но и  там  вибраторов
не оказалось. Они были розданы по участкам.
   - Когда? - спросил Семен.
   - Да вот развезли... На днях. По разнарядкам Синельникова. Больше  нет,
- тучный краснолицый завскладом с недоумением поглядел  на  остолбеневшего
Семена и спросил: - Да что у вас там за прорва такая?
   - У нас? Нет, это у вас...  -  Семен  тяжело  поплелся  к  поджидавшему
грузовику. Что теперь  делать?  Куда  податься?  Конечно,  можно,  скажем,
бетонировать и по два массива, но  этак  они  протянут  волынку  до  конца
месяца.
   - Куда? - спросил шофер влезавшего в кабинку Семена.
   - Давай к Управлению.
   Семен решил зайти к  главному  инженеру.  "Авось  распорядится  собрать
вибраторы с участков, - подумал Семен. - Хоть он и подложил нам свинью, но
дело-то не должно страдать".
   В приемной посетителей  не  было.  Секретарша,  постно  поджимая  губы,
минуту с любопытством осматривала Семена, словно впервые видала его. Потом
воинственно тряхнула своим черным хохлом и спросила с усмешкой:
   - Как доложить?
   У Семена была с Нелей старая тяжба помимо драки  с  Дербень-Калугой,  и
если бы не этот исключительный случай, он бы лучше с  вышки  без  парашюта
прыгнул, чем пошел к ней на поклон.
   Долгое  время  она  была  главным  прогульщиком  на  стройке  и   вечно
околачивалась возле Дома офицеров. Ее вызывали на бюро. "Надо работать,  а
не дефилировать", -  обвинял  ее  Семен.  Но  Неля  ничуть  не  смутилась:
"Саменко хочет, чтобы девушки  построили  для  него  коммунизм,  а  он  за
моторами приглядывать станет. У нас девчата всю грубую работу выполняют, а
ребята поближе к технике лезут". И все заседание бюро она тогда  в  сумбур
превратила. Ловкая, черт! И к Синельникову подлизалась. Семен  смотрел  на
нее с чувством скрытой досады, что не может  послать  ее  ко  всем  чертям
вместе с этим ехидным "как доложить?".
   - Скажите, что с участка Воронова, - хмуро ответил он наконец.
   - Вон что!.. А я и не знала.
   Через минуту она вышла от главного инженера и сказала с  издевательским
поклоном:
   - Просят войти...
   Синельников сидел за столом своего обширного кабинета и молча указал на
длинный ряд стульев, стоящих у стены.
   Семен сел, убрав под стол свои пыльные сапоги, и, тиская в руках  серую
кепку, стал смотреть куда-то поверх головы Синельникова.
   - Чем могу служить? - спросил главный инженер.
   - Вибраторов у нас не хватает для бетонирования массивов.
   - Возьмите на складе.
   - Мы уже забрали.
   - И все еще мало?
   - Да. Мы ведь почти всех бетонщиков отпустили.
   - Слышал. Ну, а чем же я могу помочь?
   - Прикажите взять вибраторы с других участков.
   Брови Синельникова поползли кверху.
   - То есть прекратить работу на  остальных  участках?  -  спросил  он  с
веселым удивлением.
   - Ведь не везде же бетон идет, - простодушно уверял Семен.
   - Может быть. Но для того чтобы выяснить, где  что  идет  и  что  можно
забрать - нужно время. И думать об этом следовало раньше. А впопыхах такие
вещи не делаются. Понимаете?
   - Ясно! - Семен мотнул головой.
   Синельников сделал неопределенный жест рукой, как бы давая понять,  что
раз все ясно, о чем же говорить? Семен встал и распрощался.
   В коридоре он  остановился  возле  двери  начальника  производственного
отдела и нерешительно переминался. Зайти  или  нет?  Там  работала  теперь
Катя. Может быть, она  поможет?  Ведь  попадет-то  больше  всего  не  ему,
Семену, а Воронову. Должна же и она беспокоиться! Он робко постучал и,  не
дождавшись ответа, открыл дверь. В кабинете у  телефона  стоял  Зеленин  и
громко разговаривал. Тут же у стола стояла Катя и с напряжением следила за
разговором.
   - На складе вибраторов больше нет! - кричал в трубку Зеленин. - Где  же
я вам возьму? А? На других участках? С  других  участков  главный  инженер
забирать не разрешил. Что вам делать? Так вы же сейчас начальник  участка,
товарищ Забродин, вам виднее. Раньше надо было думать,  -  и  он  с  силой
придавил трубку.
   Семен понял, что звонил Михаил, по той же самой причине, по  которой  и
он пришел сюда. Его по-прежнему не замечали, и он оставался  возле  двери,
не осмеливаясь подать голоса.
   - Что у них? - спросила Катя Зеленина.
   -  Бетонирование  массивов  заваливают,  вот  что,  -  сердито  ответил
Зеленин.
   - Им надо помочь!
   - Чем? Мудрыми советами?
   Зеленин отошел к окну и демонстративно повернулся к Кате спиной.
   Катя выдвинула верхний ящик стола, достала чистый  лист  бумаги,  потом
взяла ручку и протянула все это Зеленину.
   - Леонид Николаевич, напишите распоряжение участкам -  пусть  передадут
все свободные вибраторы. Я сама поеду и соберу их.
   - Что? - спросил удивленно Зеленин, оборачиваясь. - Решить за  главного
инженера, самовольно?
   - Хорошо, - сказала Катя. - Тогда я сама пойду к нему. Вы хотите этого?
   Она положила на стол ручку и направилась к двери.
   - Подожди! - окликнул ее  Зеленин.  Он  сердито  написал  распоряжение,
размашисто расписался, затем подал ей листок. - На!
   Катя быстро прочла распоряжение.
   - Спасибо!
   - А! - кисло скривился Зеленин и, заметив Семена, спросил:  -  Что  вам
нужно?
   - А вот то же самое, что и Ермолюк.
   - Что?
   - Я с участка Воронова.
   - А, тоже, поди, из героев, - усмехнулся Зеленин. - Дело это  решенное.
Ступайте на участок.
   - У кого машину взять? - спросила Катя.
   - У меня бери, - торопливо ответил Семен. - Возле Управления стоит.
   Зеленин снова криво усмехнулся и сказал Кате, все еще стоявшей у стола:
   - Ступайте, ступайте. И действуйте.
   Семен добрался до рыбного порта на попутных кузовах.
   Под   бревенчатыми   сводами   бетонного   завода   среди    грохочущих
бетономешалок он столкнулся с Михаилом. Тот был весь перепачкан  цементной
пылью, точно мельник мукой, и слушал Бойкова, только что  поднявшегося  на
средний помост.
   -  Придется  бетонщиков  снимать  с  кладки,  -  кричал  тот.  -  Бетон
застаивается.
   Михаил    отрицательно    покачал    головой    и    поманил    пальцем
рабочего-дозировщика.
   - Отключите две бетономешалки, - приказал он.
   Тот пошел к  щитку  и  выключил  рубильники.  Грохот  стал  значительно
слабее:  теперь  в  ряду   бетономешалок   вращалась   только   одна.   Ее
пронзительный скрежет разрывал Семену душу.
   - Ну, экономист, видишь? - произнес Михаил, указывая на  бетономешалки.
- Эдак мы с тобой до зимы пробетонируем.
   - Ермолюк скоро привезет вибраторы, - виновато ответил Семен.
   - Вибраторы! - передразнил его  Михаил.  -  Считать  надо  было  лучше.
Разогнал бетонщиков...
   Катя появилась только к обеду. Грузовик с  полным  кузовом  вибраторов,
вихляя на ухабах, катил по участку. Рабочие шарахались в стороны с дороги,
прикрываясь ладонями от густых клубов поднятой пыли.  Первым  заметил  его
Семен.
   - Приехала! - закричал он во все горло  и  опрометью  бросился  вниз  с
высоченной опалубки массива.



        15

   Переполох  в   Управлении   поднялся   с   самого   утра.   Сначала   в
производственный отдел вошел Синельников и, сердито покосившись в  сторону
Кати, сухо сказал Зеленину:
   - Зайдите к начальнику.
   Потом прибежала Целикова из технического отдела, про которую  говорили:
"Ее ни объехать, ни обойти", разумея при этом не только ее тучность, но  и
яростное любопытство. Несмотря  на  свою  раннюю  полноту,  она  сохраняла
удивительную подвижность, и ее заплывшие, но острые, как  гвоздики,  глаза
впивались в лицо Кати.
   - Что это натворил Воронов на руднике?
   - Понятия не имею, - Катя растерянно пожала плечами.
   - Да не притворяйтесь!
   - В самом деле, что-нибудь случилось? - уже тревожась, в  свою  очередь
спрашивала Катя.
   - А ну вас! - разочарованно махнула рукой Целикова. -  Все  равно  ведь
будет известно.
   - В самом деле я ничего не знаю, - с досадой уверяла ее Катя.
   - Да? - Целикова огорченно вздохнула и произнесла:  -  И  я  ничего  не
знаю.
   - Так в чем же дело?
   - Пришел к нам Синельников  и  потребовал  все  чертежи  по  рудничному
поселку и сказал еще сердито  нашему  начальнику:  "Я  никому  не  позволю
своевольничать". Как будто мы-то и были виноваты. У нас  решили,  что  это
Воронов расшевелил их.
   Потом по коридору  бегала  секретарша,  хлопали  торопливо  закрываемые
двери, и в кабинет к Лукашину спешили сотрудники их отделов  с  папками  в
руках.
   Наконец вернулся Зеленин. Вид у него был нарочито торжественный, словно
он только что побывал на важном приеме.
   - Ну, можете поздравить  своего...  мила  дружка.  -  Его  тонкие  губы
привычно кривились в усмешке.
   - С чем? - спросила Катя.
   - Он остановил строительство рудничного поселка.
   - Как остановил?
   - Очень просто. Запретил строить поселок на том месте.
   - А разве у него есть такие  права?  -  Катя  еще  не  понимала,  шутит
Зеленин или говорит правду.
   - Вот именно - права! - Зеленин сел за стол и, разглядывая  свои  руки,
заговорил: - У некоторых это слово, как хлыст у погонщика, вечно под рукой
для устрашения. С этого, между прочим, Синельников и начал. "А  по  какому
праву?" - Зеленин резко откинулся  назад  и,  глядя  на  Катю  исподлобья,
сердито отвечал: - А по тому праву, что Воронов инженер и гражданин. В том
ущелье, точнее - в ледяном колодце, должны люди жить. А Воронов  этого  не
может допустить. И поступил на свой страх и риск. Конечно,  на  него  семь
собак повесят и "за самовольство", и за срыв  плана,  и  за  все  смертные
грехи. Но и мы не лыком шиты. - Зеленин все  более  воодушевлялся,  и  его
желчное лицо преобразилось  -  глаза  гневно  сверкали,  на  впалых  щеках
проступили бурые пятна.
   Катя еще не видела его таким возбужденным и теперь все острее понимала,
что дело не шутейное затеял Сергей и что быть буре.
   Потом Зеленин показал ей свой старый  проект  строительства  рудничного
поселка в Солнечном. Потом долго рассказывал, сопоставлял оба  варианта  -
старый и новый, синельниковский.
   - Ну, как? - спросил он наконец.
   - По-моему, Сергей прав.
   Зеленин усмехнулся.
   - Это еще ничего не значит. Вот если он выстоит, тогда другое дело.
   - Так надо помочь ему!
   Зеленин пристально посмотрел на нее и серьезно сказал:
   - Да, надо. Кстати, Синельников срочно  отозвал  Воронова  с  рудников.
Завтра он приедет. Так что будем готовиться.
   Они расстались по-дружески.
   Воронов приехал с рудников пополудни и, не заходя домой, явился прямо в
кабинет Лукашина. Его зеленая куртка  была  заляпана  белесой  подсыхающей
грязью.
   - Эко тебя разукрасило, деятель! - встретил его Лукашин.
   - С самого рассвета добирался, - Воронов потянулся к графину с водой.
   - Может, отдохнешь с дороги-то? А вечером поговорим.
   - Чего ради откладывать? - возразил Воронов, выпив одним махом воду  из
стакана.
   -  Ну,  как  знаешь.  -  Лукашин  нажал  кнопку,  и  немедленно   вошла
секретарша. - Неля, позови Синельникова, Дубинина и Зеленина.
   - Хорошо, Семен Иванович! - Неля вышла.
   Лукашин усадил Воронова в кожаное кресло, а сам зашагал  вокруг  стола,
заложив руки за спину.
   - Признаться, не  ожидал  я  от  тебя  такого.  -  Лукашин,  по  своему
обыкновению, смотрел куда-то в сторону, мимо Воронова. - Ну что  ж,  будем
решать совместно. Дело-то серьезное.
   "Не скоро тебя склонишь к решению", - думал Воронов, оглядывая  кабинет
начальника. Все здесь было солидно, внушительно: и длинные столы, покрытые
зеленым  сукном,  и  массивный  из  серого  мрамора   чернильный   прибор,
изображающий маяк, и над столом  морской  пейзаж  с  портальными  кранами,
подаренный заезжим художником, и мягкая  мебель,  и  бархатные  коричневые
шторы.  Среди  всего  этого  внушительного  великолепия  сухонькая  фигура
Лукашина чем-то смахивала  на  тихого  служителя  музея.  Воронов  перевел
взгляд на свои болотные запыленные сапоги и вдруг заметил, что каблуки его
как раз придавили голову жар-птицы в малиново-синем  оперении  с  огненным
венчиком. Он невольно подобрал ноги.  "Черт  возьми,  а  уж  ковер  зачем?
Только и ходить по жар-птицам в наших сапожищах".
   В кабинет вошли сначала Дубинин  с  Синельниковым,  потом  Зеленин,  он
незаметно подмигнул Воронову. Они уже виделись.  Перед  тем  как  зайти  к
Лукашину, Воронов  на  минуту  заскочил  в  производственный  отдел  и  на
тревожный Катин вопрос: "Ну, что у тебя?" -  ответил  скороговоркой:  "Все
будет  хорошо..."  Ему  хотелось  увидеть  ее,  успокоить.  Хоть  бы  руку
пожать... Деликатный Зеленин вышел из кабинета, и они обнялись.
   - Сережа, милый, я боюсь за тебя...
   - Все обойдется, - утешал ее Воронов.
   - Рассаживайтесь, - предложил Лукашин, - да к столу поближе. И  давайте
начинать без лишних слов.
   Он удобно уселся на свой высокий  жесткий  стул;  его  голубые  кроткие
глаза привычно отыскали ближнее, справа, окно, а там -  в  синеющей  дымке
дальнюю полоску берега и сосредоточенно застыли: со стороны казалось,  что
он весь ушел в себя, что ему нет никакого дела ни до  собравшихся,  ни  до
этих разногласий. - Будете сообщение делать, Петр  Ермолаевич?  -  спросил
он, не меняя позы.
   - Да! - Синельников встал. - Собственно, делать подробное сообщение нет
смысла. Причина нашего маленького заседания всем известна. Мы имеем дело с
совершенно беспрецедентным фактом - начальник участка Воронов  самовольно,
превысив не только  свою  власть,  но,  я  бы  сказал,  власть  начальника
Управления, приостановил строительство рабочего поселка на  рудниках.  Это
не просто недисциплинированность - здесь срыв  плана.  Поэтому  мы  должны
крайне серьезно подойти  к  выяснению  мотивов  поступка  Воронова  и,  по
возможности, принять согласованное решение по этому вопросу. - Синельников
думал,  что  мягко  выраженной  объективностью  речи  он   будет   выгодно
отличаться  от  неизбежных   резкостей   Воронова   и   тем   самым   даст
почувствовать, что это он  -  Воронов  -  невозможен  в  своих  выпадах  и
волей-неволей обходиться с ним надо строго.
   Зеленин, разгадав скрытый  замысел  Синельникова,  усмехнулся;  Дубинин
старательно потер пятерней свои щетинистые волосы, и недоуменное выражение
на лице его еще больше усилилось. И только  Лукашин  оставался  совершенно
непроницаемым.
   Воронов встал, расстегнул планшетку и выложил на стол пачку чертежей.
   -  Главный  инженер  обвинил  меня  в  превышении   власти,   в   срыве
производственного плана. - Он тяжело придавил кулаком  чертеж  и  поглядел
исподлобья на Синельникова. - Я ездил на рудники не затем, чтобы  показать
свою власть. И не задумывался над тем, какой у нее  предел,  у  этой  моей
власти. И нужно ли задумываться о пределе власти, когда требуется разумное
решение?
   - То есть, по-вашему, что разумно, то вам и подвластно? -  спросил  его
Синельников.
   - По крайней мере, я не пройду мимо головотяпа, бьющего оконные  стекла
или  уличные  фонари,  -  повысил  голос  Воронов.  -  Пусть  на  мне  нет
милицейского мундира, но я схвачу его за руки.
   - Ну, с точки  зрения  милицейского  мундира  легко  установить  предел
разумного, - насмешливо заметил Синельников.
   - Я две недели прожил на руднике не как праздный соглядатай. -  Воронов
поднял чертежи. - Я изучил и эти проекты - старый и новый варианты -  и  в
большой мере ту местность, где должен строиться поселок.  Разумеется,  все
это я делал не с той целью, чтобы показать свою власть.
   - Какие же мотивы руководили вами? - спросил Синельников.
   - Очень простые. Я думал о том, что в  этом  каменистом  ущелье  должны
жить люди. Да, да! Жить на тех булыжниках, где и цветника не разобьешь, не
говоря уж об огороде.
   - Да, это верно - огородникам там делать нечего, - заметил Синельников.
   - Изложите, деятель, свои выводы, - попросил  Лукашин,  которого  стала
раздражать эта перепалка.
   - Основной вывод заключается  в  том,  что  строить  поселок  в  ущелье
нельзя. И вот почему. Ущелье это не только каменистое - оно лишено солнца.
Три часа в сутки, и то летом, бывает там  солнце.  А  самое  неприятное  -
ущелье подвержено сильной наледи. Толщина льда  весной  местами  достигает
трех-четырех метров. До самого августа, залеживается  там  лед,  и  с  ним
вместе держится погребная сырость. А там будут жить рабочие, вырастать  их
дети. Мы  должны  построить  там  школу,  детские  сады.  Сами  подумайте,
товарищи, что это за детский сад, куда солнце и не заглянет?  Что  это  за
поселок, где летом вместо мягкой травы оледенелые булыжники?  Я  полностью
разделяю протест наших заказчиков - рудокопов. Они не  хотят  жить  в  том
ущелье. К тому же там возможен силикоз из-за близости рудника. Они требуют
строить поселок в Солнечном. И я согласен  с  ними.  Нельзя  лишать  людей
солнца и радости во имя грошовой экономии на автобусных  перевозках.  И  к
тому же строительство поселка в ущелье обойдется значительно  дороже.  Вот
мои подсчеты. - Воронов вынул пояснительную записку, сшитую из  нескольких
листков. - Можете познакомиться с  ними.  Строительство  в  речном  ущелье
вести неизмеримо труднее, чем в сухой долине.  Рабочие  буквально  в  воде
тонут. Вот почему я прекратил строительство поселка.
   Лукашин наконец перевел взгляд на Воронова.
   - Ну-ка, деятель, дайте ваши подсчеты!
   Воронов подал ему пояснительную записку и  сел.  Дубинин  с  удивлением
посмотрел  на  Лукашина.  Этот  лукашинский  жест,   кажется,   удивил   и
Синельникова, он заговорил с еле заметным раздражением:
   - Наконец-то Воронов объяснил истинную причину того, что заставило  его
столь энергично принять запрещенное решение, или, иными словами, ради чего
он сорвал производственный план. Строить или  не  строить  там  поселок  в
конечном счете определяет не начальник участка, а совнархоз.  И  поскольку
совнархоз уже решил,  то,  стало  быть,  поселок  строить  там  будут,  не
Воронов, так другие. Почему же Воронов прекратил  временно  строительство?
Дело-то в общем не в горняках. О них позаботиться есть кому. И  нечего  на
силикоз сваливать - поставят фильтры, и  вся  недолга.  Дело  в  том,  что
строить там, возле рудников, значительно труднее, чем в другом месте.  Вот
оно что, оказывается!
   - Да, и поэтому! - воскликнул Воронов.
   - Вот-вот. Сегодня Воронову показалось трудно строить на рудниках, и он
закрыл поселок. Завтра ему покажется трудным строительство рыбного  порта.
Он и его прикроет. А послезавтра он, может быть,  перенесет  свой  участок
куда-нибудь в Подмосковье под тем предлогом, что там строить  легче.  Так,
что ли? Нет, так не пойдет, товарищ Воронов.  Значит,  там,  в  ущелье,  -
вода, работать тяжело? А в Комсомольске в непролазной тайге, в болотах,  в
бездорожье, порой без куска хлеба... легче было?
   - Правильно, расскажите ему о  строительстве  Комсомольска,  -  перебил
Зеленин.
   Синельников строго посмотрел на Зеленина и продолжал с прежним напором:
   - Мы строим, не выбирая легких путей. И живем  не  нынешним  днем.  Нам
важнее конечный итог труда, а  не  его  сегодняшние  тяготы.  И  прав  был
председатель совнархоза, который отдал предпочтение строительству  поселка
в горах. Рабочие  будут  жить  рядом  с  рудником.  И  никаких  перевозок.
Экономия в государственном деле - вещь немаловажная. Земли  пахотной  нет?
Ну так что ж? Не  огородники  там  будут  жить.  Председатель  совнархоза,
конечно, не  пожалел  строителя  Воронова,  которому,  видите  ли,  трудно
придется.  Что  ж  поделать,  такой  уж  мы  народ  -  не  жалостливые!  -
Синельников сделал паузу. - Вот мое главное  возражение.  Детские  сады  и
школу можно вынести на солнечный склон. Это вопрос  не  принципиальный.  А
что касается наледи, в проекте предусмотрена борьба с ней путем углубления
русла Снежинки.
   - При условии сохранения постоянного русла  Снежинки?  Так?  -  спросил
Воронов.
   - Разумеется, - небрежно согласился Синельников.
   - Но ведь за последние десять  лет  Снежинка  трижды  меняла  русло!  -
воскликнул Воронов. - Где же гарантия, что она и впредь не  станет  менять
его?
   - Мы прикажем не менять русла, - заметил Зеленин.
   Синельников холодно посмотрел на Зеленина, но возразил с раздражением:
   - У нас нет таких сведений.
   -  Это  установила  геологическая  экспедиция,  -  пояснил  Воронов.  -
Сведения точные, можете удостовериться.
   Синельников не ожидал такого удара и с минуту растерянно молчал, втянув
голову в плечи, словно погружался в холодную воду.
   Лукашин просматривал расчеты Воронова.  Зеленин  с  блуждающей  улыбкой
поглядывал на стены, и только Дубинин внимательно смотрел то на  Воронова,
то на Синельникова. По всему было заметно, что  спор  захватил  его  и  он
никак не может решить, на чьей стороне истина.
   - Вам известно, что Снежинка - река подземная? -  продолжал  спрашивать
Воронов растерявшегося Синельникова.
   - Разумеется.
   -  Ее  подземный  дебит  в  девять  раз  превышает  поверхностный.  Так
согласитесь сами, что простым углублением русла мы от наледи не избавимся.
   - Ну что ж, может быть, придется в таком случае брать реку в  подземную
трубу, - Синельников снова вернулся к своему испытанному  снисходительному
тону.
   - Это верно! Только строительство  этой  бетонной  трубы  будет  стоить
примерно столько же, столько и весь поселок. Вот посмотрите подсчеты.
   Синельников вспылил:
   - Что  вы  мне  суете  свои  подсчеты!  Прошу  избавить  меня  от  этой
экзаменовки. Я не спорю, что  отдельные  детали  технического  проекта  не
решены еще. Но следует искать решение в заданном проекте, а  не  отвергать
утвержденный совнархозом план работ. А все эти рассуждения о детских садах
и о солнышке просто непринципиальны.
   Воронов резко встал.
   - Конечно, для вас  не  принципиально,  где  будут  жить  горняки  -  в
солнечной долине или в ледяном ущелье!  Это,  мол,  не  наше  дело,  мы  -
подрядчики!
   - Я довольно ясно сказал, что вы попросту спасовали перед  трудностями,
- перебил его Синельников.
   - Да, вы ловко отвели спор от существа  вопроса.  Вы  переключились  на
обвинение меня в том, что я боюсь трудностей. Дело не в  трудностях,  а  в
равнодушии к людям. Почти два года многие рабочие живут у нас  все  еще  в
палатках! Вас это не трогает. Вас не смущают  невыносимые  лесные  дороги,
где калечатся машины и надрываются люди.  Все  это  вас  мало  заботит  не
потому ли, что вы избавлены от многих тягот? Это не вы  стоите  в  ледяной
воде на закладке фундаментов. И в палатке  вы  не  живете.  И  не  из  вас
вытрясают душу ежедневные рейсы по таежному бездорожью. И тем не менее  вы
говорите от имени этих людей, что нам важен конечный итог нашего труда,  а
не его сегодняшние тяготы. По какому праву вы говорите от имени других?
   - Однако мы отвлекаемся, деятель, - перебил его Лукашин.
   - Я кончил. - Воронов решительно сел и нахмурился.
   - Мне  думается,  что  нам  следует  попытаться  найти  какое-то  общее
решение, - предложил Лукашин. - Как вы полагаете, Петр Ермолаевич?
   - Решение очень простое, - уверенно заявил Синельников. - Строительство
поселка продолжать, а персональное дело Воронова разобрать на бюро. Что же
касается  некоторых  предложений   Воронова,   то   пусть   ими   займутся
производственный и технический отделы.
   - В таком случае  я  вынужден  буду  обратиться  в  крайком,  -  сказал
Воронов.
   - Не надо торопиться, деятель, - досадливо поморщился Лукашин. - Как вы
думаете, товарищ Зеленин?
   - На днях у нас будет производственное  собрание  по  итогам  месячного
плана, - ответил Зеленин. - Вот и пусть выступит Воронов. Обсудим и решим,
что делать. Если нужно будет, пошлем в совнархоз резолюцию собрания.
   Лукашин хорошо понимал, что  от  вороновских  расчетов  так  просто  не
отмахнешься. И уж если узнают об этом горняки, то заварится каша.  Значит,
на тормозах надо съезжать. Мысль Зеленина показалась ему стоящей. Выступит
коллектив Управления, а там пусть разбираются, пусть решают.
   - А что! Это заслуживает внимания. - Лукашин посмотрел на Синельникова.
   - При чем тут собрание? - резко возразил тот. -  Мы  сами  в  состоянии
известить об этом совнархоз.
   Синельников больше всего не желал этого коллективного обращения  -  оно
неизбежно вызвало бы широкую огласку и могло спутать все карты.  На  худой
конец, ему нужно успеть съездить в совнархоз, подготовить почву.
   - С мнением коллектива следует считаться, - бросил Зеленин.
   Синельников вызывающе промолчал.
   - А как вы, Михаил Титыч? - Лукашин повернулся к Дубинину.
   Дубинин так и не мог разобраться, кто же прав, Синельников или Воронов,
поэтому охотно согласился обсудить этот вопрос еще и на собрании.
   - В таком случае давайте  соберем  специальное  собрание,  -  предложил
Синельников.  -  Приготовимся  как   следует,   пригласим   представителей
совнархоза...
   - А зачем второй раз беспокоить людей? - простодушно возразил Дубинин.
   "Ох, идиот!" - выругался про себя Синельников.
   - В самом деле, деятель, - согласился и Лукашин. - Давайте  послезавтра
и поговорим.
   "И эта старая лиса заюлила", - зло подумал Синельников, а вслух сказал:
   - Как хотите.
   Само собрание для него, в конце концов, не страшно...  Лишь  бы  успеть
убедить кое-кого, что дело тут не столько в престиже Синельникова, сколько
в авторитете самого совнархоза. А свою позицию он отстоять сумеет.
   Он пришел к себе в кабинет и тотчас заказал билет на вечерний поезд  до
Приморска...



        16

   На другой день утром Лукашин вызвал к себе  Воронова.  Там  уже  сидели
Дубинин и Зеленин.
   - Вот так, деятели...  Только  что  звонили  из  совнархоза.  Приказано
явиться туда сегодня же. Я заказал билеты на самолет. Поедете все  втроем,
сразу же, от меня.
   А после обеда они были в приемной председателя совнархоза.
   Зеленин отказался идти в Управление строительства к Пилипенко.
   - Только к самому председателю... - настаивал он.  -  Иначе  дело  наше
дрянь.
   Их вызвали первыми.
   Высокий крутоплечий Мясников встал из-за стола и пошел к ним навстречу.
У него было широкоскулое лицо, слегка рябоватое, редкий седеющий бобрик  и
рыжие густые брови, придававшие ему выражение насупленное и властное.
   - Строители? Привет, привет, - говорил он, здороваясь. -  Чего  это  вы
всем колхозом пожаловали? Проходите к столу, проходите.
   "Эх черт! Вот так медведь! - подумал Воронов, пожимая объемистую ладонь
Мясникова. - Такого не  скоро  собьешь  и  не  свалишь..."  Воронов  питал
слабость  к  людям  крупным,  напористым  и  теперь  не  без  удовольствия
поглядывал на Мясникова, на обстановку кабинета. В центре  стоял  огромный
на  толстых  дубовых  тумбах  стол,  обтянутый  сверху  зеленым  сукном  -
настоящее бильярдное поле, возле стола - старомодные черные кожаные кресла
с высокими резными спинками...
   - Садитесь, - приглашал Мясников, указывая  на  кресла,  потом  сел  за
стол, вынул расческу и сперва причесал брови, затем волосы.
   Воронов посмотрел на эти диковинные брови,  вспомнил  из  истории,  что
какого-то  Цимисхия,  византийского  императора,  звали   "Бровястым",   и
улыбнулся.
   - Ты чего это заранее веселишься? - грубовато спросил его Мясников.
   - А потом, может быть, поздно будет, - ответил Воронов.
   Мясникову шутка  понравилась,  он  пошевелил  насупленными  бровями,  и
из-под них весело блеснули светлые голубые глаза.
   - Ну, с кого начнем? Вы, кажется,  парторг  Управления?  -  спросил  он
Дубинина.
   - Да.
   - Ну, давайте вы.
   Дубинин пожал плечами.
   - Вопрос-то у нас сложный. Я, право, не знаю, как попроще изложить суть
дела. Вот тут специалисты сидят. Может, с них начнем.
   - А вы разве не инженер? - брови Мясникова удивленно взметнулись.
   - Нет, - ответил Дубинин.
   - На стройке-то? Парторг! Н-да, - Мясников перевел взгляд на  Зеленина.
- Говорите.
   - Речь идет о строительстве жилого поселка для  оловянных  рудников.  -
Зеленин говорил,  чуть  растягивая  слова,  стараясь  скрыть  проступавшее
волнение.  -  На  этот  поселок  было  два  проекта;  по  первому  проекту
предлагалось строить поселок в пятнадцати километрах от рудников, в долине
Солнечное. Это был мой проект, - его отвергли. По второму проекту  поселок
перенесен к рудникам в ущелье. Но строить в том месте нецелесообразно.  По
нашим  расчетам  строительство  обойдется  значительно   дороже,   чем   в
Солнечном. Вот наши расчеты, -  Зеленин  взял  папку  из  рук  Воронова  и
передал ее Мясникову. - А главное - жить в том ущелье очень  неудобно.  Мы
предлагаем пересмотреть это решение, пока еще не поздно.
   - Любопытно, - Мясников стал бегло просматривать расчеты. - А почему же
вы ко мне-то сразу обратились? Ведь у нас есть в совнархозе и строители, и
горняки... целые управления!
   - Потому, что поселок в том ущелье строится по вашему  распоряжению,  -
сказал Воронов.
   - Как? По моему распоряжению? Вот это  новость!  -  Мясников  захлопнул
папку и с любопытством уставился на Воронова.
   - Для вас это новость? - переспросил Воронов.
   -    Разумеется.    Ведь    я    председатель    совнархоза,    а    не
проектно-изыскательская  контора.  Я  места  для  городов  и  поселков  не
выбираю.
   - Но вы же были у нас на рудниках года полтора назад, - сказал Зеленин.
   - Был... Теперь я припоминаю эту поездку. Я еще критиковал вас  за  то,
что слишком далеко отнесли поселок от рудников. Большие  расходы  придется
нести на перевозку  рабочих...  Вот  и  предложил  вам  перенести  поселок
поближе. Предложил... Понимаете?
   - Да, но потом был проект  Синельникова,  утвержденный  совнархозом,  -
возразил Зеленин.
   - Совершенно верно. Мне докладывали потом, что поселок  решили  строить
рядом с рудниками - удобнее.
   - Там жить нельзя! -  громко  сказал  Воронов.  -  И  я  остановил  это
строительство.
   - Одну минутку, - Мясников нажал на кнопку звонка.
   Вошла высокая худая секретарша в черном костюме.
   - Пригласите ко мне Пилипенко.
   - Почему же там нельзя жить? - спросил Мясников у Воронова после  ухода
секретарши.
   - Ущелье очень сырое, до августа месяца держится в нем наледь, и солнце
бывает часа три в сутки. Потом,  строительство  поселка  обойдется  в  том
месте слишком дорого.
   Мясников покачал головой.
   - Значит, строят по моему распоряжению. Интересно... очень.
   В кабинет без стука вошел начальник Управления строительства Пилипенко.
Он был высокий, очень моложавый, с белоснежными висками.
   - Знакомьтесь. Строители из Тихой Гавани, - сказал Мясников.
   - Знаю, - Пилипенко приветствовал их легким наклоном головы. -  У  меня
сидит главный инженер Синельников.
   - Они доказывают,  что  поселок  возле  рудников  строить  нельзя.  Вот
расчеты. Просмотрите. - Мясников подал ему папку с расчетами.
   - Я уже знаком с ними, - сказал Пилипенко, мельком взглянув на расчеты.
- Горняки, наши заказчики, прислали  мне  их  вместе  с  жалобой.  Правда,
жалоба направлена в министерство, а мне копия.
   - Вот как! Как же попали к ним эти расчеты? - спросил Мясников.
   - Я им дал, - ответил Воронов. - Еще неделю назад.
   - Однако вы разворотливый, - усмехнулся Мясников. - А что они в  жалобе
пишут? - спрашивал он.
   - То же самое, что в расчетах. Пишут еще, что поселок  попадет  в  зону
силикоза, и воздух там будет загрязнен, вреден  для  здоровья,  -  отвечал
Пилипенко, стоя как на строевой линейке.
   - Н-да. - Мясников встал из-за стола. - Вот что, сегодня же свяжитесь с
проектными отделами  и  немедленно  создайте  комиссию.  Пусть  хорошенько
займутся этим делом. А выводы доложите мне.
   - Слушаюсь, - сказал Пилипенко.
   Мясников провожал  посетителей  до  двери.  Прощаясь  с  Вороновым,  он
задержал его руку.
   - Ну как, строптивый? Доволен?
   - Разумеется, - ответил Воронов.
   - Вот так... Разберем, уладим.
   В приемной Зеленин тронул Воронова и Дубинина:
   - Смотрите, Синельников!
   Главный инженер сидел возле стола и что-то на ухо нашептывал  сухопарой
секретарше. Она вытягивала к нему шею  из  широкого  воротника,  точно  из
хомута, и как-то заливисто, по-лошадиному, взвизгивала и смеялась. Заметив
своих сослуживцев, Синельников даже  бровью  не  повел  -  продолжал  свое
нашептывать. И они прошли мимо него, не окликнув, не поздоровавшись...
   - Ну, а теперь и по маленькой пропустить не грешно, -  сказал  Воронов,
беря под руку Дубинина и Зеленина. - Пошли в гостиницу!
   - Не с чего веселиться, - возразил Дубинин. - Мне, по крайней мере.
   - Чего это вы нос повесили, Михаил Титыч?
   - Видал, как Мясников посмотрел на меня, когда узнал, что я не инженер,
- сказал Дубинин. - То-то и оно. А мне совестно: сидишь как  чучело.  Ведь
это мое дело разбирать - кто прав, кто виноват. И где поселок строить, где
не строить... Но у меня багаж не  тот.  А  на  одном  старании  далеко  не
уедешь. Того и гляди, шею сломаешь и себе, и другим. Вот так-то.  Ступайте
пейте. А я  в  крайком  схожу,  в  промышленный  отдел.  Попрошусь,  чтобы
освободили... С меня хватит!
   - Но ведь мы вас избирали, - сказал Зеленин.
   - Ничего, переизберете. - Дубинин насупился и тяжело, грузно  пошел  на
выход.
   - Черт возьми! - развел руками Воронов. - Товарищи называются. Неужто и
ты мне не составишь компанию? Ведь это законное торжество... как фронтовые
сто граммов. Мы их взяли с бою...
   - Погоди веселиться. Смотри не  прослезись,  -  сказал  Зеленин.  -  Не
нравится мне этот Пилипенко.



        17

   Комиссия была создана на другой же день под председательством Пилипенко
и немедленно выехала  на  рудники.  Делом  этим  заинтересовалась  краевая
газета, и к  работе  комиссии  подключился  ее  собственный  корреспондент
Терехин.
   Лукашин потребовал от Воронова письменного объяснения о причине простоя
на  рудниках.  Воронов  подал  ему  рапорт.  В  нем  написал  он   и   про
горнорудничный поселок, и про массивы-гиганты, доказывал, что  наблюдаются
непроизводительные резервы и что отставание  жилищных  объектов  ничем  не
оправдано. Синельников окрестил это заявление поклепом на весь коллектив и
требовал строго наказать Воронова. Поговаривали, что сам Пилипенко остался
очень недоволен  резкостью  Воронова.  Корреспондент  Терехин  вернулся  с
рудников, прочел вороновский рапорт и явился к Лукашину.
   - Здравствуйте, Семен Иванович! - шумно приветствовал  он  Лукашина  от
самого порога и, размашисто пройдя через кабинет, журавлем перегнулся  над
столом, с улыбкой выкинул руку.
   Лукашин слегка приподнялся.
   - Привет, привет советской печати! Садитесь. Чем могу служить?
   - Да вот очерк собираюсь написать о вас, - сказал Терехин, усаживаясь в
кресло. - Вы на счету, так сказать, примерного руководителя.
   - Ну, что вы, деятель! Какой я примерный руководитель?  Так,  стараемся
по малости.
   - Как у вас с планом в этом месяце?
   - В целом неплохо. Но участок Воронова не выполняет.
   - Воронова? - удивленно спросил Терехин. - Вот оно что! А я только  что
читал его заявление о неполадках на стройке. Что вы об этом думаете?
   - А что же тут думать?  Я  начальник...  Вы  послушайте,  что  об  этом
говорит коллектив.
   В кабинет неслышно вошел предупрежденный секретаршей Синельников.
   - Петр Ермолаевич! - сказал Лукашин Синельникову. -  Вот  корреспондент
интересуется заявлением Воронова.
   - Заявлением Воронова? - переспросил Синельников.
   -  Да.  Это  интересно  и,  по-моему,  важно!  -  воскликнул   Терехин,
поздоровавшись. - Вы можете сказать что-либо поподробнее об этом?
   Синельников отошел на два шага в  сторону,  заложил  руки  за  спину  и
озабоченно потупился.
   - Видите ли, я в этом деле, так сказать, лицо заинтересованное, - начал
он, смущенно улыбаясь. - Мне трудно быть  объективным,  но  я  постараюсь.
Воронов - человек новый в нашем коллективе, и вполне понятно,  что  многое
видится ему в  ином  свете.  Это  -  нормальное  явление.  Было  бы  более
странным, если бы все непривычное  для  него  он  принимал  безоговорочно.
Ну-с, ближе к делу. Воронов решил, что мы быстрее можем двинуть жилье.  Он
отжал кое-какие резервы, попросил еще техники. Мы  дали.  Пожалуйста,  как
говорится, ему и карты в руки! Но эффект получился  не  тот.  Он  распылил
людей и, попросту говоря, не выполнил плана. Вы понимаете, разумеется, что
не можем мы по примеру Воронова снимать людей с основных  производственных
объектов и ставить на жилье. Мы просто оголим участки и завалим план.
   Терехин сд