я дверь гостиной. Голоса стихли.
Томас нажал ручку спальни. Дверь была заперта. Но была не заперта дверь
в ванную. И та, что из ванной вела в холл. Она тоже была не заперта. Дядя
Костя не успел вникнуть в архитектурный ребус министерских апартаментов
гостиницы "Виру".
Томас осторожно выглянул, а потом вышел в холл. Стараясь не шуметь,
извлек из стенного шкафа темный просторный плащ и очень бережно, сморщившись
от старания, открыл и потом тихо закрыл за собой тяжелую входную дверь.
Язычок замка щелкнул, как выстрел. Томас замер. Но в номере выстрела не
услышали. Он облегченно вздохнул.
В коридоре никого не было. Томас двинулся к грузовому лифту, но тут
вспомнил, что не сделал одного важного дела. Он спустился в холл гостиницы,
взял у портье листок бумаги и фирменный конверт. На конверте написал:
"Госпоже Рите Лоо". Вложил в конверт ключ от ячейки гостиничного сейфа, где
оставил черный кейс с бабками, которые выдоил у Краба, мир праху его,
развеянному вдоль Пярнуского шоссе.
На листке написал:
"Это тебе. На год хватит. Больше у меня нет ничего. Я тебя люблю.
Томас".
Величественный, как адмирал, швейцар пожелал господину Ребане доброго
вечера и приятных развлечений и предупредительно открыл перед ним дубовую
дверь. Томас вознаградил его купюрой в десять марок, завалявшейся в кармане
еще с поездки в Аугсбург, и подумал, что сейчас его популярность ему ни к
чему. Он надел плащ, поднял воротник и бочком, по стеночке, выскользнул в
темноту задворок из праздничных огней фасада гостиницы. Из-за угла выглянул
и понял, что успел вовремя. К подъезду подкатил черный джип "Мицубиси
Монтеро". С водительского сиденья выпрыгнул прапор, помощник Янсена, и
поспешно открыл заднюю дверь.
Появился Юрген Янсен в черном кожаном реглане с поднятым воротником,
приказал прапору, судя по жесту, ждать и скрылся в гостинице.
Главное было сделано. Теперь можно не спешить. Куда спешить? Некуда. У
него осталось только одно дело. И в запасе была целая ночь.
Томас пешком дошел до своего дома, стащил с белого "жигуленка"
"ВАЗ-2102" прорезиненный тент и сунул его в багажник. Двигатель завелся,
бензина в баке было литров десять. Хватит. Томас не собирался ехать далеко.
Он собирался ехать недалеко.
Какое-то ощущение незаконченности заставило его подняться в квартиру.
Студия встретила его запахом пыли и тишиной. На большом мольберте был
укреплен тусклый от пыли холст с его последней, а если говорить честно -
всего второй в его жизни картиной, которую он назвал для понта "Композиция
номер семь". Томас смахнул полотенцем пыль, но картина от этого ярче не
стала. Он скептически оглядел холст, хотел махнуть на него рукой, но то же
неясное чувство несделанности того, что сделать можно, остановило его. Он
выбрал из ящика тюбик с кармином и выдавил из него краску в то место,
которое было самым мертвым.
Красный. Как закат. Так-то лучше.
Потом зеленый. Как глаза Риты Лоо.
Потом белила с охрой. Как ее волосы.
Потом черный.
Томас увлекся. Сначала он писал картину так, как чешутся. Где чешется,
там и чесал. В каком месте холста чувствовал зуд недосказанности, туда и
лепил краски, размазывал их мастихином, снова лепил. Потом стал писать так,
как накладывают целебную мазь на изорванное ранами тело.
Краски кончились. Раны еще болели, но лечить их было уже нечем.
Ну и ладно.
Томас окинул холст критическим взглядом. По крайней мере, хоть на
что-то похоже. Он не знал на что, но это уже не имело значения. Остатками
кармина добавил к старому названию картины: "Любовь". Получилось:
"Композиция номер семь. Любовь". Он не понял, почему ему захотелось так
сделать. Так захотелось. Поэтому и написал.
Когда он вышел из дома, была уже ночь. За окнами "жигуленка" проплывали
утихающие кварталы. На центральных улицах еще бурлила, переливалась
рекламными огнями жизнь, а окраины уже медленно отходили ко сну. На выезде
из города Томас тормознул возле палатки и долго рассматривал выставленные на
витрине бутылки. Богатый был выбор. Была даже водка "Смирновъ, столовое
белое вино номер 21". Раньше он остановился бы на ней без раздумий. Но
сейчас "Смирновъ" не годился. Сейчас нужно было что-то попроще. Что-то
бесхитростное, как вся его жизнь. Он купил бутылку "Виру валге". Продавщица
услужливо предложила стакан. Простой, граненый. Стакан Томасу тоже
понравился. Своей бесхитростностью. Он купил и стакан.
На окраине Пирита Томас свернул к морю. Он хорошо знал эти места.
Когда-то здесь был пионерлагерь, в последние годы его превратили в недорогой
пансионат. Сейчас пансионат пустовал, не сезон. Тут был небольшой пляжик,
окруженный огромными каменными валунами, хороший подъезд к берегу.
Томас подогнал "жигуленка" к солярию. К нему примыкала кладовая, где
хранили лежаки и шезлонги. Томас потыкался в запертые двери. Сторожа не
было. Он принес из машины монтировку, сковырнул висячий замок кладовки и
вытащил из нее деревянный шезлонг с парусиновым полотнищем. Установил
шезлонг на берегу, набросил на него захваченный из дома шотландский
шерстяной плед, подарок какой-то милой дамы, о которой Томас помнил только
то, что она подарила ему этот шотландский шерстяной плед. Выложил из
карманов "Виру валге" и стакан, пристроил их на крупном песке рядом с
шезлонгом. Потом натаскал сухого плавника, разжег костерчик и наконец
погрузился в шезлонг, прикрылся пушистым пледом.
Вот этого ему и не хватало. У ног его шелестели тихие балтийские волны.
Лицо его овевал тихий балтийский ветер. Над черным заливом висели блеклые
балтийские звезды. Горьковатый дымок костерчика ласкал его ноздри.
Какая-то небольшая яхта очень медленно двигалась вдоль цепочки
береговых огней. Какой-то теплоход, весь в иллюминации, прошел к Таллину.
Может быть, это был круизный теплоход. Может быть, на нем был праздник.
Томас проводил его доброжелательным взглядом. Пусть люди празднуют. Пусть у
них будет праздник.
Ему было очень грустно. Но хорошо. Ему никогда не было так хорошо.
Потому что никогда им так безраздельно не владела Любовь. Он любил эту ночь.
Он любил эту легкую балтийскую воду, эти мирные огни в далеких домах, всех
людей в них. Он любил свою маленькую Эстонию с ее зелеными озерами, как
зеленые глаза Риты Лоо, с ее ржаными полями, как волосы Риты Лоо, с ее
лебедями над озерами и осенним жнивьем. Он любил и себя за то, что не бросил
свой крест и все-таки доволок его до конца демонстрации. Все-таки доволок.
Береговые огни становились все реже. Потом на дальней дуге залива, где
были правительственные санатории и самые престижные дачные поселки, возник
какой-то огонь. Какой-то очень густой черный дым закрывал и открывал огонь.
Маленькая яхта, почти неподвижно лежавшая на воде, пошла к тому месту, где
был огонь. На его фоне прорисовался ее силуэт. Томасу он показался знакомым.
Может быть, эта яхта была "Сириус". Может быть, люди на ней увидели огонь,
решили, что там пожар, и поспешили на помощь.
Томас понял, что нужно закругляться, если он не хочет, чтобы мелкие
подробности жизни испортили ему это счастливое состояние мира в нем. Мира в
нем и Любви.
Да, Любви.
Он нащупал бутылку, отвернул пробку и набулькал в стакан сто двадцать
пять граммчиков. Потом добавил до ста сорока. Не мало и не много. Нормально.
Должно хватить.
Мимолетно подумал, увидит ли он райские кущи и ангелов. И еще почему-то
подумал, какая на том свете погода и есть ли там погода вообще.
"Может быть, Господи, я делаю что-то не то, - обратился он к Нему. - Но
Ты знаешь, почему я делаю это. А если Ты не хочешь в это вникать, будем
считать, что я просто решил немножко выпить. Договорились?"
Томас прислушался, ожидая, не будет ли явлен ему какой-нибудь знак.
Молчали небеса. Молчали звезды. Успокаивающе шелестели, гасли в песке
легкие балтийские волны.
Томас понял: это и есть знак.
Он быстро выпил, закурил и стал ожидать смерти.
Часть вторая
ПЯТОЕ ВРЕМЯ ГОДА
I
Погода на том свете была. И довольно приятная. Неяркое солнце висело
над тихим, как ртуть, заливом. От деревянного сооружения, до странности
похожего на пляжный солярий, на песок падали длинные нечеткие тени опорных
столбов и голой решетки навеса. На серых валунах сидели большие белые птицы,
до странности похожие на чаек. Иногда они взлетали и оглашали берег
жалобными криками. Крики тоже были похожи на крики чаек. А ничего похожего
на райские кущи не было.
Перед шезлонгом, в котором, как и накануне ночью, в своей прошлой
земной жизни, лежал Томас, закутанный уютным шотландским пледом, стояли два
молодых ангела, одна ангелица и один старый ангел с густой рыжей бородой, в
резиновых сапогах и в парусиновом плаще. В руках у него была связка ключей
на железном кольце. Вероятно, это был архангел. Или, может быть, святой
Петер, ключник. Никаких крыльев ни у кого не было.
Один ангел был высокий, русый и немного небритый, очень похожий на
Артиста. Второй был маленький, чернявый, с круглым лицом, точь в точь как
Муха. У ангелицы были красивые длинные волосы цвета спелой осенней ржи и
зеленые глаза, как у Риты Лоо. И черное лайковое пальто с длинным красным
шарфом было такое же, как у Риты.
Архангел скупым жестом руки с широкой, как лопата, ладонью указал
ангелам и ангелице на Томаса и сказал по-русски, но с характерным акцентом,
в котором звонкие "д" и "б" превращались в мягкие "т" и "п", что выдавало
его эстонское происхождение:
- Госпота, я натеюсь, что стелал все правильно.
Похожий на Муху ангел извлек из кармана зеленоватую бумажку, до
странности похожую на американские доллары, и вложил ее в широкую ладонь
архангела как бы в знак того, что тот сделал все правильно. Архангел с
достоинством поклонился и удалился, позвякивая ключами.
Ангел, похожий на Артиста, достал мобильный телефон, набрал номер и
сказал таким же, как у Артиста, голосом:
- Все в порядке, нашли.
Ангелица присела перед шезлонгом, положила на плечи Томаса руки и
спросила голосом Риты Лоо:
- Зачем ты это сделал, Томас Ребане?
Он взял ее руки в свои, поцеловал ее пальцы и сказал:
- Ангел мой. Я тебя люблю.
- Придурок! - жалобно, как чайка, крикнула ангелица и почему-то
заплакала.
Томас откинул с себя уютный шотландский плед, поднялся из шезлонга и
осмотрелся. Ему нужно было немножко времени, чтобы в своем сознании пройти
обратный путь от сегодняшнего утра к прошлой ночи. При этом у него было
ощущение, что он двигается спиной назад.
Возле шезлонга в песке стояла бутылка "Виру валге". В бутылке не
хватало ста сорока граммов. Ровно столько он вчера и выпил. Но, как уже было
совершенно ясно, почему-то не умер. И даже голова не болела. Так бывает,
когда хорошо выспишься на свежем воздухе. Он хорошо выспался, потому что
проспал, судя по положению солнца над заливом, не меньше восьми часов.
- Значит, доктор Гамберг немножко схалтурил, - заключил Томас,
обозначая исходную позицию, от которой уже можно будет идти из вчера в
сегодня вперед, передом. - Он сказал, что вколол мне биностин. Он сказал,
что если я выпью сто граммов, будут кранты. Я выпил сто сорок граммов.
Никаких крантов. Что же он мне вколол?
- Ничего, - ответил Муха. - Пустышку. Плацебо.
- Ты знал?
- Конечно, знал.
- Эх, ангел! - укорил Томас. - И ничего не сказал. Хоть бы намекнул!
- Я не ангел, - как-то довольно нервно, как о чем-то неприятном о себе,
сообщил Муха. - Совсем не ангел. Ты даже не представляешь, насколько я не
ангел.
- Я об этом и говорю. Ладно, не расстраивайся, я тоже не ангел. Я
понимаю, вы не хотели, чтобы я пил. Я и не пил.
- Теперь можешь.
Томас посмотрел на бутылку и покачал головой:
- Да нет, пожалуй. Когда было нельзя, все время хотел. А сейчас
почему-то не хочу. Даже странно.
Он продолжил осмотр. В стороне от берега, рядом с его пикапчиком
"ВАЗ-2102", стоял белый "линкольн", арендованный национал-патриотами для
обслуживания внука национального героя Эстонии. Водитель курил, не отходя от
машины, так как понимал, вероятно, что если он отойдет от машины, то тем
самым разрушит естественный симбиоз себя и автомобиля и будет выглядеть
половинчатым, как ковбой без коня.
- Как вы меня нашли? - спросил Томас.
- Тебя узнал сторож и позвонил в полицию, - объяснил Муха. - Перед этим
в полицию звонила Рита. Портье передал ей какое-то письмо от тебя. Она
почему-то решила, что с тобой беда. Рано утром, когда мы вернулись, она
заставила нас поехать к тебе домой. Она увидела твою картину. Слушай,
Фитиль, что ты на ней нарисовал?
- Не знаю. Что нарисовалось, то и нарисовал.
- В другой раз ты все-таки думай, что рисуешь, - почему-то сердито
посоветовал Муха.
- А что? - удивился Томас. - Я назвал картину "Любовь".
- Любовь, твою мать! Ты нарисовал не любовь, жопа! Ты нарисовал смерть!
- Да ну? - поразился Томас. - А как ты это понял?
- Я? Я ни хера не понял. Это поняла Рита.
- Надо же, - сказал Томас. - Извини меня, Рита Лоо. Искусство, знаешь
ли, это такая хреновина, что никогда не знаешь, что оно тобой нарисует.
- Придурок! - жалобно перебила она. - Придурок!
- Ты мне это уже говорила, - мягко напомнил Томас. - Зачем повторяться?
Я же не спорю. Когда мне говорят правильные вещи, я никогда не спорю. Ты
говоришь: придурок. А я говорю: полностью с тобой согласен. И я не понимаю,
почему нужно плакать.
- О Господи! - сказала она, отвернулась и стала смотреть на залив.
Томас тоже посмотрел на залив. Если уж он вернулся в этот мир,
следовало разобраться в происходящем. На дальнем конце береговой дуги что-то
чадило и над водой стелился дымок, как от забытого костра.
- Ночью там вроде бы что-то горело, - вспомнил он. - Мне показалось,
что там пожар.
- Был, - подтвердил Муха. - Сгорела база отдыха
Национально-патриотического союза. Такое несчастье.
- Вся? - испугался Томас.
- Не вся. Примерно половина.
- Но там же держали вашего парня! Он... погиб?
- Нет, Фитиль. Он не погиб. Его держали в котельной. А котельная не
сгорела. В ней, правда, взорвался бойлер и подвал залило кипятком. Но он
успел выскочить.
- Значит, обошлось без жертв?
- Я бы не сказал, что совсем без жертв. Хотя вряд ли правильно назвать
это жертвой. Один человек погиб. Но есть люди, отсутствие которых только
украшает жизнь, делает ее живее. И даже, я бы сказал, многолюднее. Он и был
таким человеком. Так что можно сказать, что обошлось без жертв.
- А теперь объясни, почему ты это сделал, - вмешался в разговор Артист.
- Рите ты объяснил. Теперь объясни нам.
Томас растерянно пожал плечами:
- А что мне оставалось? Кто-то должен был это остановить.
- Что?
- Бойню. Можно называть это как угодно. Гражданская война и все такое.
Но это все равно бойня. Купчие дедули нашлись. Без меня они ничего не
значат. Если меня нет, то их тоже нет. Вот мне и пришлось. Но оказалось, что
все напрасно. Последнее время что-то мне не везет. Что ни сделаю, все не
так.
- Напрасно? - не понял Муха. - Что оказалось напрасно?
- Да все. Купчие где-то есть. Я, оказывается, тоже есть. А снова на это
дело я уже не решусь. Значит, Он не захотел. Я, наверное, не очень хороший
лютеранин. Но против воли Его идти нельзя.
Артист сходил к "линкольну" и вернулся с небольшим серым кейсом.
- Держи, - сказал он. - Это твое.
Томас открыл кейс. В нем лежали папка-скоросшиватель со сценарием
фильма "Битва на Векше", созданным вдохновенной фантазией кинорежиссера
Марта Кыпса, информационная записка отдела Джи-2 Главного штаба Минобороны
Эстонии о герое фильма, штандартенфюрере СС Альфонсе Ребане, его парадный
снимок со всеми регалиями, сделанный сразу после вручения ему Рыцарского
креста с дубовыми листьями, о чем свидетельствовала впечатанная в угол
снимка надпись: "Alfons Rebane. 9.05.45. Murwik-Flensburg".
Но главное, что было в кейсе: три пачки старых гербовых бумаг,
перевязанных шпагатом.
Томас поразился:
- Но это же...
- Да, - кивнул Артист. - Это купчие твоего деда. Мы хотели
отдать их Розе Марковне.
- Она бы их не взяла.
- Тем более. Теперь это все твое.
- Откуда они у вас?
- Неважно. Важно, что их нет там, где они были еще вчера.
Томас оглянулся на дальний берег залива, где чадило то, что еще вчера
было базой отдыха национал-патриотов.
- По-моему, я знаю, где они были. В сейфе Янсена?
- Верно, - сказал Муха. - Там они и были. В этой фразе мне больше всего
нравится прошедшее время.
- И он вам их отдал?
- Почему нет? Как попросить.
- И что мне с ними делать?
- А вот это, Фитиль, решать тебе.
- Ну вот, Рита Лоо, я снова самый богатый жених Эстонии, -
констатировал Томас. - Ты выйдешь за меня замуж?
- Нет, - сказала она. - Я не хочу быть самой богатой вдовой Эстонии.
- Мне кажется, мы с тобой поладим. Мы сходимся в главном. А в чем
главное? В том, что не в бабках счастье. Мне тоже почему-то не хочется,
чтобы ты стала самой богатой вдовой Эстонии. И вообще вдовой. Из-за этих
бумаг образовалось уже два трупа. Нет, три, если считать и генерала Мюйра. А
его можно считать, он приложил к этим бумагам руку. Три трупа. Пожалуй,
хватит. Как ты считаешь?
Рита оглянулась на бывшую базу отдыха национал-патриотов и заметила:
- По-моему, уже четыре.
- Шесть, - сказал Артист.
- А кто еще? - встревожился Томас.
- Два солдата из спецподразделения "Эст". Ты их не знаешь. И не узнал
бы, даже если бы знал.
- Они имели отношение к бумагам дедули?
- Прямого - нет.
- Но все же имели?
- Все же имели.
- Значит, шесть трупов, - заключил Томас. - Многовато будет. Так
недалеко до демографической катастрофы. Нет-нет, с этим делом надо кончать.
Он развязал на пачках шпагат. Взял одну из бумаг. Это была купчая на
землю, на которой стояли кварталы таллинского района Вяйке-Ыйсмяэ.
- Граждане Вяйке-Ыйсмяэ, я возвращаю вам вашу землю, - возвестил Томас
и чиркнул зажигалкой. Пламя мгновенно охватило сухую, как порох, бумагу. -
Живите на ней мирно и любите друг друга. Иначе я на вас обижусь.
Следующая купчая была на землю, на которой стоял таллинский телецентр.
- Господа телевизионные журналисты, объективно освещайте
действительность, - дал им строгий наказ Томас. - Не приукрашивайте ее, но и
не очерняйте. Употребляйте свободу слова на пользу эстонскому обществу, а во
вред ему не употребляйте.
Он бросил горящий листок на кострище и выудил из пачки следующую
бумагу.
- А это у нас что? Это у нас земля, на которой стоит загородный дом
президента. Господин Леннарт Мери! Помните, что вы президент всех граждан
Эстонии независимо от их национальности. Если всем будет хорошо, то и
Эстонии будет хорошо. А если одним будет хорошо, а другим плохо, то в конце
концов всем будет плохо. Извините, что говорю вам такие очевидные вещи, но
иногда нужно о них напоминать. Чтобы не забывались.
Томас свалил все бумаги на кострище и поджег кучу с четырех сторон.
Потом достал сигарету и прикурил от огня.
- Меня надо занести в Книгу рекордов Гиннеса, - сообщил он. - Еще ни
один человек в мире не прикуривал от костра, в котором горят тридцать или
пятьдесят миллионов долларов. Или даже сто в зависимости от конъюнктуры.
- Фитиль, я тебя уважаю, - торжественно произнес Муха.
- А это я уже понял. Ты назвал меня словом "жопа". Этим словом ты
называешь только своих друзей. Мне приятно, что ты считаешь меня своим
другом. Если я, конечно, не ошибаюсь.
- Фитиль, ты не ошибаешься, - заверил Муха и обратился к Рите: - Рита
Лоо! В Чечне всем нам повезло. Нам повезло, что мы не попали в прицел твоего
"Винтореза". Тебе повезло, что ты не попалась нам. Ладно. Проехали. Но если
эта жопа будет из-за тебя плакать, я на тебя очень обижусь!
- Пока из-за него плачу я, - ответила Рита. Она подгребла
разлетевшиеся бумаги в огонь и со вздохом сказала: - Даже не
верится. Наконец-то кончился этот кошмар.
- Еще не кончился, - возразил Артист. - И неизвестно, чем кончится.
Пора ехать. Рита, отгони в город тачку Томаса. Пастух ждет тебя в гостинице.
Нам понадобится твоя помощь. Он скажет, что делать. А мы проскочим за Розой
Марковной.
- Я сам отгоню, - запротестовал Томас. - Вы поезжайте, а мы с Ритой
поедем на моем "жигуле". Рита Лоо, я по тебе соскучился.
- Ты придурок, - сказала она. - Но я тоже по тебе соскучилась.
- Скажи не так, - попросил он. - Скажи так, как ты сказала вчера.
- Томас Ребане, я по тебе соскучился, - сказала она.
- Извините, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь, но с ней придется
погодить, - заявил Артист. - Томас, поедешь с нами. Покажешь дорогу. Мотель
"Линда" в Марьямаа. Знаешь, где это?
- Артист, ты меня обижаешь. Эстонию я знаю до последней родинки. Потому
что люблю. Вот ты однажды сказал, что тебе не нравится Эстония. И мне это
очень обидно.
- Она начинает мне нравиться, - сказал Артист.
Муха кивнул:
- Мне тоже.
II
Мотель "Линда" располагался на трассе Таллин - Пярну километрах в
восьмидесяти от Таллина на северной окраине небольшого городка Марьямаа. О
том, что до поворота к мотелю осталось 500 метров, предупреждал большой
красочный щит, но Артист приказал водителю не останавливаться. "Линкольн"
вплыл в пригород, развернулся на оживленной рыночной площади и вернулся к
мотелю с юга. Здесь Артист велел тормознуть. Он немного посидел в лимузине,
внимательно осматривая подходы к мотелю, потом удовлетворенно кивнул и
приказал высаживаться. Муха прихватил из салона спортивную сумку с надписью
"Puma", а Томасу было велено забрать серый кейс, который без купчих дедули
напоминал ему змеиную кожу, сброшенную змеей.
"Линкольн" отослали в Таллин, потому что обратный путь предполагалось
проехать на "фиате" Розы Марковны. Артист и Муха прошли к мотелю, а Томасу
приказали стоять на месте и ждать. Он остался в одиночестве на солнечном
тротуаре, снял плащ и вскоре ощутил сладкое бремя славы.
Он не понял, узнавали его самого или сначала узнавали его элегантный
серый сюртук, в котором он не раз появлялся на телеэкранах. Но уже минут
через десять негромким возгласом "Зиг хайль!" и вскинутым к плечу кулачком
его приветствовал какой-то старикан, который тут же удалился, опасливо
посматривая по сторонам. Потом какая-то русская женщина средних лет с
чувством сплюнула в его сторону. Потом на него налетела стайка
старшеклассниц и начала совать ему тетрадки и учебники. Томас охотно одарил
всех автографами, при этом несколько сожалея в душе, что фашистские, в сути
своей человеконенавистнические, идеи уже проникли в души даже этих
аполитичных вроде бы школьниц, таких милашек. Но тут одна из них робко
спросила, в каком новом фильме он будет сниматься, и он с облегчением понял,
что его тревоги за будущее молодежи Эстонии были несколько преувеличенными.
Потом два горячих русских парня вознамерились набить ему морду, за него
заступились два горячих эстонских парня. Пока они выясняли отношения с
помощью слов и угрожающих, а также неприличных жестов, подкатил на мощном
"харлее" толстый бородатый байкер в черной коже с цветной косынкой на голове
и объяснил сидевшей за его спиной герле в такой же коже:
- Этого мэна я видел в ящике. Он говорил.
Герла выразила неумеренный восторг, что заставило Томаса заподозрить,
что она под легким кайфом, и пожелала получить автограф. А поскольку писать
было нечем и не на чем, сунула Томасу тюбик губной помады и бесстрашно
распахнула куртку, обнажив и подставив Томасу очень симпатичную левую
сисечку. Он не без удовольствия расписался на ней и не без некоторого труда
подавил в себе соблазн нажать на сосочек, как на кнопку дверного звонка. Но
рассудил, что с его стороны это будет несолидно и можно схлопотать от
байкера, которому экзальтированность подруги не слишком понравилась.
Эта сцена ненадолго отвлекла горячих русских парней и горячих эстонских
парней от выяснения идеологических разногласий, но, едва байкер свалил, они
схватились уже всерьез. Тут же вокруг них образовалась небольшая толпа и
начала степенно обсуждать шансы противоборствующих сторон на победу. Про
Томаса все забыли, чему он был очень рад. А тут подкатил и синий "фиат
браво", за рулем которого сидела Роза Марковна. Муха перебрался на заднее
сиденье, уступая Томасу место. Томас нырнул в "фиат" и сообщил Розе
Марковне, что она была права, в свое время остерегая его от политической
карьеры, так как он еще раз убедился, что не чувствует к публичной политике
никакого призвания.
Роза Марковна посмотрела в зеркало заднего вида на потасовку и
неодобрительно покачала седой головой:
- Это в Марьямаа в будни. А что же будет в Таллине в субботу?
- А что будет в Таллине в субботу? - заинтересовался Томас.
- Он меня спрашивает, что будет в Таллине в субботу. Это я должна вас
спросить, что будет в Таллине в субботу. Торжественные похороны останков
эсэсовца - вот что будет в Таллине в субботу!
- Черт! - сказал Томас. - Совсем про это забыл. А сегодня у нас какой
день?
- Сегодня у нас пятница. Вашего деда будут хоронить завтра.
- Уже завтра? - удивился Томас. - Время-то как идет! Но не такой уж он
мне и дед, - дипломатично заметил он, имея в виду, что кое у кого из
присутствующих родственные связи с вышеупомянутым эсэсовцем немножко более
прямые и не такие сомнительные, как у него. Но тут до него дошло, что Роза
Марковна не просто так сказала "вашего деда", а не сказала "моего отца". Он
понял, что эта тема ей неприятна, и не стал ее развивать.
- Ваш друг Сергей Пастухов сказал, что на нелегальном положении мне,
возможно, придется прожить несколько дней, - продолжала Роза Марковна,
обращаясь к Артисту и Мухе.- Я прожила всего день. Из этого я заключаю, что
опасность для моей жизни миновала. Что произошло за этот день?
- Да ничего, - ответил Артист. - Никакой опасности и не было. Мы просто
подстраховались.
- Не думаю, что вы просто подстраховались. Ладно, попытаюсь понять
сама. В этом контексте мне видится только одно событие. В утреннем выпуске
новостей сообщили, что ночью на базе отдыха Национально-патриотического
союза в Пирита произошел сильный пожар. В огне погиб оргсекретарь союза,
член политсовета Юрген Янсен.
- Как?! - ахнул Томас. - Янсен погиб?!
- Какая утрата! - воскликнул Артист.
- Кто же теперь будет за меня платить? - расстроился Томас. - А
стипендия? Он обещал мне стипендию!
- Томасу верю. Вам не верю, - заметила Роза Марковна. - Семен, вы
плохой актер. Почему ваши друзья называют вас артистом?
- Потому что я артист. Плохой? Может быть. Потому что у меня роли
плохие.
- Наконец-то я вспомнила, откуда мне знакомо ваше лицо. Ну конечно же!
Вы снимались в рекламном ролике про какой-то стиральный порошок. Правильно?
- Роза Марковна, я вас умоляю! - завопил Артист. - Смотрите на дорогу,
а не на меня! Мы сейчас будем в кювете!
- Никогда, - парировала она. - У меня хорошее боковое зрение. И
все-таки - я права?
- Вот такова судьба у человека искусства, - со вздохом сказал Артист. -
Тратишь половину жизни, чтобы тебя узнавали на улицах, а вторую половину -
чтобы не узнавали.
- Я ошиблась. Вы хороший актер, Семен. Вы очень умело увели разговор от
нежелательной для вас темы. Но я все-таки к ней вернусь. Как-то не очень
удачно складываются в последние дни дела Национально-патриотического союза.
Прямо какая-то черная полоса. Лидер в реанимации, врачи оценивают его
состояние как тяжелое...
- А что с ним? - из вежливости поинтересовался Томас.
- Цирроз печени. Профессиональная болезнь эстонских политиков. А теперь
вот и Янсен. Его прочили в председатели Национально-патриотического союза.
Любопытная складывается ситуация. Благоприятная для появления теневых фигур.
И одна из таких фигур очевидна. Это некто Генрих Вайно.
- Господин Вайно? - переспросил Томас.
- Вы его знаете?
- Не так чтобы очень. Но не исключено, что я буду его зятем.
- Неужели? Рита Лоо, этот анфан террибл! Как вам удалось ее приручить?
- Не знаю. Так получилось, - смущенно признался Томас.
- Поздравляю. Не исключено, что вы станете зятем президента Эстонии.
- Да ну? - поразился Томас. - Нет, я бы этого не хотел. А то все будут
думать, что я женился по расчету.
- Так будут думать только те, кто вас не знает, - успокоила его Роза
Марковна. - А тем, кто знает, это и в голову не придет. Так вы утверждаете,
Семен, что гибель в огне господина Янсена и мое освобождение никак не
связаны между собой?
- Ничего я не утверждаю, - недовольно ответил Артист. - Я любуюсь
природой, а вы отвлекаете меня посторонними разговорами.
- В мире все связано между собой, - пришел ему на выручку Муха. - Но
господин Янсен погиб не в огне. Это неудачная формулировка. Если строго
придерживаться фактов, он погиб в воде.
- Вы хотите сказать, что он утонул?
- Утонул? Можно, конечно, сказать и так. Но это тоже не совсем
правильно. Во время пожара он почему-то оказался в подвале котельной.
- Ты говорил, - вспомнил Томас. - В котельной взорвался бойлер, и
подвал залило... Святые угодники! Муха! Ты хочешь сказать, что он не утонул,
а сварился?!
- Странный ты человек, Фитиль, - рассудительно проговорил Муха. - Я
тоже люблю точные формулировки, но нельзя же доводить их до абсурда. Если
все детализировать, как делаешь ты, можно зайти черт-те куда. Сварился. Уж
тогда не сварился, а недоварился. И сразу новые вопросы: в какой степени
недоварился, сколько еще нужно было варить до состояния полной готовности.
- Муха! - ужаснулся Томас. - Ты говоришь страшные вещи!
- Я говорю страшные вещи? Это ты говоришь страшные вещи. Я всего лишь
сказал, что формулировка "погиб в огне" не кажется мне удачной. Лучше просто
"погиб". Или "героически погиб". А еще лучше: "Героически погиб за родину".
Мечта любого истинного патриота. Патриоты не истинные мечтают, чтобы за
родину героически гибли другие люди. А патриот истинный героически гибнет
сам. Господин Янсен оказался истинным патритом. Хотя, возможно, от себя он
этого не ожидал.
- Кончай трепаться! - приказал Артист.
- В самом деле, давайте сменим тему, - поддержала его Роза Марковна. -
Семен, вы бывали раньше в Эстонии?
- Нет, к сожалению. Или к счастью.
- Вам не нравится Эстония?
- Сначала она им не нравилась, - подсказал Томас. - А теперь начала
нравиться. И я очень этому рад. Не потому, что я патриот. А потому, что я
люблю Эстонию.
- Я тоже люблю Эстонию, - сказала Роза Марковна. - Мне будет очень ее
не хватать. Сейчас начинается самое хорошее время. Весна.
- Да, это хорошее время, - согласился Томас. - В детстве мы поджигали
сухую траву и убегали от огня. Меня за это пороли, но все равно было очень
весело. С тех пор я люблю весну. Лето я тоже люблю. Даже осень люблю. А зиму
не люблю. Зимой люди становятся какими-то неприветливыми. Зима похожа на
старость.
Он умолк и стал думать о том, что сказал. Ему понравилась случайно
высказанная мысль. Получилось нечаянно, но неглупо. Старость - это
одиночество. А когда человек чувствует себя одиноким? Зимой.
Томас посчитал, что на этом тема времен года исчерпана, но Роза
Марковна сказала:
- Это моя последняя весна в Эстонии.
- Почему последняя?
- Потому что мне придется уехать.
- Куда?
- Куда уезжают евреи? В Израиль, друг мой. Другого места для евреев еще
не придумали. Были попытки придумать другие места. Но евреи там почему-то не
приживались.
- Вы имеете в виду Биробиджан, - догадался Томас.
- Нет. Я имею в виду Освенцим.
- Извините, - смутился он. - Я не хотел навести вас на такие мысли.
- Вы-то при чем? На Метсакальмисту похоронен мой прадед. В этой земле
прах всей моей семьи. Завтра в нее закопают фашиста. Я не могу этому
помешать. Но я не смогу больше ходить по этой земле. Она будет проклята. Она
притянет к себе всю злобу мира. Я уехала бы немедленно, но меня удерживают
очень близкие мне люди.
- Но... - Томас обернулся и посмотрел на Артиста и Муху. -
Можно сказать?
Они хмуро переглянулись. На лицах обоих была неуверенность.
- Нужно сказать, - убежденно заявил Томас. - Ей обязательно нужно
сказать!
- Ладно, скажи, - разрешил наконец Артист. - Но сначала... Роза
Марковна, можно мне сесть за руль? А вы спокойно поговорите. Не отвлекаясь
на дорогу.
- Меня не отвлекает дорога. О чем вы хотели сказать?
Артист пожал плечами и кивнул Томасу, как бы подтверждая разрешение
говорить.
- Роза Марковна, вам не нужно никуда уезжать! - обрадованный этим
разрешением, заторопился Томас. - Не будет на Метсакальмисту никакого праха
фашиста! Я вам говорю, не будет!
Она сухо напомнила:
- Похороны состоятся завтра в десять утра.
- Похороны будут. А останков не будет. Вы можете мне не поверить, но
ребята не дадут соврать. Не было никакого фашиста в гробу. В гробу вообще
никого не было.
- В гробу? - переспросила она. - Про какой гроб вы говорите?
- Про тот, который откопали в Аугсбурге. На котором было написано:
"Альфонс Ребане, 1908 - 1951".
- Это было написано на гробу?
- Да нет! На камне! На камне, который стоял на могиле! На могиле, из
которой вытащили гроб! Понимаете?
- Понимаю. Гроб вытащили из могилы. Откуда же еще можно вытащить гроб?
И что?
- В том-то и дело, что ничего!
- Что значит ничего?
- Ничего значит ничего! - начал сердиться на ее
непонятливость Томас. - В гробу не было никакого фашиста! В
гробу было немного земли, немного камней и немного костей коня.
Очень может быть, что на этом коне когда-то ездил фашист. Но
разве можно по этой причине сказать, что в гробу останки
фашиста? Это просто глупо. Поэтому я и говорю, что не нужно вам
никуда уезжать.
Роза Марковна остановила "фиат" и повернулась к Артисту:
- Садитесь за руль, Семен. Вы правы. Этот разговор требует всего
внимания.
Артист занял ее место, а она пересела на заднее сиденье и закурила
коричневую сигарету "More". Кивнула Томасу:
- Продолжайте.
- Да нечего продолжать. Я сказал все.
- Начните с начала. И не опускайте подробностей.
Выслушав рассказ Томаса об эксгумации, она внимательно посмотрела на
как бы окаменевший затылок Артиста, а потом обратилась к Мухе:
- Это правда?
- Да.
- И это все, что вы можете мне сказать?
- Все.
- Тогда объясните мне, что это значит. Кого же похоронили в Аугсбурге?
- Никого. Пустоту.
- Кого будут хоронить завтра на Метсакальмисту?
- Пустоту. Прошлое.
- Спрошу по-другому. Где похоронили Альфонса Ребане?
- Этого мы не знаем.
- Когда его похоронили?
- Этого мы тоже не знаем.
- А что вы знаете?
- Кое-что знаем. Но гораздо меньше, чем нужно.
- Кто вы такие, молодые люди? - спросила Роза Марковна. - Кто вы такой,
Олег Мухин? Кто вы такой, Семен Злотников? Откуда в вас эта жуть?
- Не понимаю, о чем вы говорите, - ответил Муха.
Роза Марковна взглянула на Томаса:
- Вы понимаете?
- Немножко понимаю. Я тоже замечал. Но это ничего. Просто из них еще
немножко не выветрилась война.
- Чечня?
- Ну, Чечня, Чечня! - с досадой подтвердил Муха. - Нашли о чем
разговаривать. Как будто нет других тем. Говорили о весне. Чем не тема? А
лето? Осень? Зима? А другие времена года?
- Какие другие? - изумился Томас. - Времен года всего четыре! Разве
бывает пятое время года?
- Бывает, - буркнул Муха.
- Какое?
- Война.
- Извините меня, ребята, - помолчав, сказала Роза Марковна. Она еще
помолчала и попросила: - Пожалейте меня. Пожалейте старую еврейскую женщину.
Расскажите мне то, что знаете. Я обещаю молчать.
Далеко впереди прорисовались пригороды Таллина, над ломаным контуром
крыш возникла игла телецентра. Артист свел машину на стоянку придорожного
кафе и заглушил двигатель. Кивнул на серый кейс, лежавший на коленях Томаса:
- Там справка об Альфонсе Ребане. Достань. Без нее она ничего не
поймет.
Томас вынул из папки со сценарием Кыпса листки служебной записки
Информационного отдела Главного штаба Минобороны Эстонии и протянул их Розе
Марковне. Она углубилась в чтение. Артист сидел, откинувшись на спинку
кресла, барабанил пальцами по рулю. Муха рассеянно смотрел в окно на
проносящиеся по шоссе машины.
- Разведшкола в Йоркшире, - проговорила она. - Об этом я не знала.
Потом прочитала вслух:
- "Обращает на себя внимание то обстоятельство, что большинство
диверсантов, прошедших обучение в разведшколе А.Ребане и заброшенных в
Эстонию, было выявлено органами МГБ, перевербовано и использовано в
контрразведывательных операциях советской госбезопасности, в результате чего
были уничтожены многие отряды "лесных братьев"... Это ключевое место?
- Да, - сказал Артист. - Да.
- Теперь я понимаю, почему с "лесными братьями" в Эстонии покончили
раньше, чем в Латвии и Литве. Мало ему показалось быть эсэсовцем. Мало. Я
иногда жалела, что сделала стерилизацию. Да, молодые люди, я сделала
стерилизацию. Потому что не хотела быть разносчиком заразы. Не хотела, чтобы
в моих детях была хоть капля его крови. Крови фашиста! Оказывается, еще и
крови предателя. Крови стукача! Крови шпиона!
- Он не был предателем, Роза Марковна, - сказал Артист, оборачиваясь к
ней и глядя на нее с коровьей еврейской грустью в серых и вроде бы совсем не
еврейских глазах. - Да, он был фашистом. Он был эсэсовцем. Но стукачом и
шпионом не был. Под именем Альфонса Ребане жили два человека. Один -
штандартенфюрер СС. Второй - советский разведчик. Вот он и был начальником
разведшколы в Йоркшире. Настоящий Альфонс Ребане в это время уже сидел на
Лубянке. Его выкрали в мае сорок пятого года. А в пятьдесят первом году из
Аугсбурга эксфильтровали в Москву разведчика. Для этого и была устроена
инсценировка с автомобильной аварией и похоронами пустого гроба.
- О чем ты говоришь, Артист? - изумился Томас. - Откуда ты это знаешь?
- Сорока на хвосте принесла.
- Я понял. Да, понял. Все это узнал доктор Гамберг в Аугсбурге.
Правильно? Доктор Гамберг - это их друг, они называют его Доком, - объяснил
Томас Розе Марковне. - Он остался в Аугсбурге, чтобы выяснить, почему гроб
дедули оказался пустым. Мэр обещал открыть архивы и свести со свидетелями. Я
говорю "дедули" для простоты. Как-то же нужно его называть. А как его
правильно называть, я теперь уже и не знаю.
- Это так? - спросила Роза Марковна.
- В общем, да, - подтвердил Артист. - В общем и целом. Чтобы не
вдаваться в подробности - да. Но доктор Гамберг узнал в Аугсбурге еще одну
очень странную вещь. Чрезвычайно странную. Объяснить ее мы не можем. Того,
кто как бы стал жертвой аварии, хоронили трое из эстонского землячества, -
продолжал Артист. - Так они назвали себя. Они вроде бы ехали за ним на
другой машине и увидели, как "фольксваген-жук" сорвался в пропасть. Тут же
сообщили полицейскому из соседней деревни. Тот осмотрел место происшествия.
Смотреть было особо не на что, машина упала с трехсот метров, взорвалась, на
что там смотреть? Личность погибшего сомнений не вызывала, земляки назвали
его, машина была его, обгоревшие документы тоже его. В общем, полицейский
составил протокол и разрешил забрать останки. И если бы погибший ехал на
каком-нибудь "рено", дело так бы и ушло в архив. Но погибший ехал на "жуке".
Комиссара это заинтересовало. У него самого был "фольксваген-жук", он знал,
что эта машина просто так не ломается. Он вызвал эстонцев в комиссариат, но
те исчезли. Выяснилось, что документы, которые они предъявили, были
поддельными. Комиссар прижал полицейского, тот признался, что в ущелье даже
не стал спускаться. Комиссар открыл уголовное дело, начал копать. Он
заподозрил, что здесь не обошлось без руки Москвы. То, что Альфонс Ребане
был штандартенфюрером СС и все такое, его не очень волновало. Во всяком
случае, так он сказал доктору Гамбергу. Но то, что русские хозяйничают на
подведомственной ему территории, ему не понравилось. Первые результаты
расследования показали, что он на верном пути. И тут произошло самое
интересное. Его неожиданно вызвал комендант города...
- Ты не сказал, что Аугсбург находился в американской оккупационной
зоне, - подсказал Муха.
- Да, это была американская зона. Военной комендатуре подчинялись все
гражданские власти. Так вот, комендант приказал полицайкомиссару закрыть это
дело и забыть о нем. При их разговоре присутствовал еще один человек,
штатский. Как всякий законопослушный немец, комиссар сказал: "Яволь, герр
комендант". Но это ему тоже не понравилось. Он установил слежку за этим
штатским и в конце концов выяснил, кто он такой. Это и есть самое
обескураживающее во всей истории.
- Он оказался советским разведчиком, - уверенно предположил Томас. -
Или как там у них? Резидентом. Я угадал?
- Угадал, - усмехнулся Артист. - С точностью до наоборот. Да, он
оказался разведчиком. Но не очень-то советским. Он оказался полковником
Форсайтом из отдела МИ-6 английской разведки Сикрет интеллидженс сервис.
- Кранты, - сказал Томас. - Все. У меня кранты. Я уже ничего не
понимаю. У меня в голове все немножко перемешалось. Для таких дел я,
наверное, тупой. Не знаю, для каких дел я не тупой. Но для этих тупой.
- Не расстраивайся, - утешил Муха. - Мы тоже ничего не понимаем.
- Какова же судьба настоящего Альфонса Ребане? -
спросила Роза Марковна, по-прежнему, как отметил Томас, избегая
называть его отцом, хотя уже назвала по имени.
- Ничего не могу сказать. Есть один документ, который
проясняет это. Или наоборот, еще больше запутывает. - Артист
достал из бумажника какой-то листок и подал его Розе Марковне. -
Это завещание Альфонса Ребане. Текст удалось восстановить.
Она пробежала взглядом неровный машинописный текст и растерянно
посмотрела на Артиста:
- Господи Боже! Я не верю своим глазам! Что это значит? Объясните мне,
ради всего святого, что это значит?
- Мы не знаем.
- Могу я оставить это у себя?
- Нет. Извините, Роза Марковна, нет, - твердо сказал Артист, отбирая
листок. - Я даже не очень уверен, что имел право показать его вам.
- Может быть, вы хотите взять снимок вашего отца? - чтобы как-то
утешить ее, предложил Томас. - Все-таки отец. Что там ни говори. Можно? -
оглянулся он на Артиста.
- Почему нет? Это не наши дела.
- Про какой снимок вы говорите?
Томас поспешно извлек из кейса парадный снимок эсэсовца, который был
приложен к информационной записке, и протянул его Розе Марковне. Она взяла
его не очень уверенным движением, как бы сомневаясь, стоит ли это делать. Но
после первого же взгляда на снимок на ее патрицианском лице появилось
напряженное и даже как бы болезненное выражение.
- Кто этот человек? - спросила она.
- Как кто? - удивился Томас. - Альфонс Ребане, ваш отец.
- Это Альфонс Ребане?
- Ну да, - сказал Томас. - Там написано. В углу. "Альфонс Ребане.
Девятое мая сорок пятого года. Мюрвик-Фленсбург". Видите?
- Надпись вижу. Но это не Альфонс Ребане.
- Как это?
- У тети Хильды была его фотография. Она была сделана перед войной, в
сороковом году. В детстве я очень часто ее рассматривала. Потом сожгла. Но
человека, который был на той фотокарточке, запомнила на всю жизнь. Это не
он.
Роза Марковна еще раз всмотрелась в снимок, и Томасу показалось, что
она побледнела.
- Вы его узнали, - догадался он.
- Нет, я не знаю этого человека, - повторила она. - Поехали, Семен.
Хочу поскорей оказаться дома. В моем возрасте такие умственные нагрузки
противопоказаны.
- Какой возраст! - укорил ее Томас. - Вы еще очень даже ничего.
Особенно когда смеетесь. Когда смеетесь, вы становитесь молодой. Вам нужно
чаще смеяться.
- Я постараюсь.
Возле подъезда гостиницы "Виру" Артист остановил машину. Томас вылез и
осмотрелся. Его белый пикапчик стоял на платной стоянке. "Мазератти" Артиста
не было. "Линкольна" тоже не было. Роза Марковна подождала, пока выгрузятся
Артист и Муха, села за руль "фиата" и немного вымученно улыбнулась:
- Спасибо, молодые люди. Мне было с вами интересно.
- Секунду, не уезжайте, - попросил Артист. Он для чего-то
взял у Мухи спортивную сумку "Puma" и побежал к цветочнице,
раскинувшей свой многоцветный товар на углу гостиницы.
Вернувшись, галантно поднес Розе Марковне крупную, как качан
капусты, бледно-желтую розу на длинном стебле. - Роза Марковна,
это вам. Это "Глория Дей". Должен признаться, что Эстония
нравится мне все больше.
- Мне тоже, - сказал Муха.
"Фиат" отъехал от гостиницы.
- Быстро, ловим тачку! - распорядился Артист.
- Зачем нам тачка? - удивился Томас. - Вон мой "жигуль".
- А ключи?
- При чем тут ключи?
Со своим "жигулем" Томас прекрасно обходился и без ключей. Ключи он
много раз терял по пьянке, поэтому запасной всегда держал в салоне под
ковриком. А проникнуть в машину не составляло никакого труда, так как замок
на задней правой двери давно уже был сломан, и дверь открывалась, если ее
дернуть за ручку и одновременно пнуть.
- Езжай за "фиатом", - приказал Артист. - Близко не подходи.
- Она поедет домой, - напомнил Томас.
- Сомневаюсь.
Он оказался прав. Роза Марковна повернула не к своему дому, а к Старому
городу. Возле табачного киоска остановилась. Но подошла не к прилавку, а к
уличному телефону.
- Кому-то звонит, - заметил Томас. - Она могла бы позвонить с твоего
мобильника.
- Значит, не могла, - ответил Артист.
Закончив разговор, Роза Марковна вернулась в машину, миновала ратушу и
свернула к Домскому собору. Припарковалась на малолюдной в этой дневное
время площади перед собором, открыла дверцу и закурила, не выходя из машины.
По приказу Артиста Томас приткнул "жигуленка" за автобусной остановкой возле
библиотеки Крейцвальда и заглушил двигатель. С этого места хорошо были видны
и Домский собор, и площадь, и "фиат" Розы Марковны.
Минут через десять она вылезла из машины и пошла к собору. Роза "Глория
Дей" была у нее в руках.
- Проверь, - сказал Артист.
Муха извлек из спортивной сумки с надписью "Puma" плоскую черную
коробку, выдвинул из нее антенну и покрутил ручку настройки. В динамике
раздалось слабое шипение. Муха кивнул:
- Порядок, пашет.
Роза Марковна подошла к собору и остановилась. Артист и Муха
внимательно наблюдали за ней.
- Чего мы ждем? - поинтересовался Томас.
- Фитиль, помолчи, - попросил Муха.
До Томаса вдруг дошло:
- Я понял! Она узнала этого человека! Да, узнала! Того, что на снимке!
Вы думаете, она ждет его?
Ни Муха, ни Артист не ответили. Томас почувствовал себя обиженным.
- Хоть показали бы мне это завещание, - сказал он. - А то вы уж совсем
держите меня за пешку. А сказали, что считаете меня своим другом. Друзьям
принято доверять.
Артист вынул из кармана листок и молча сунул его Томасу.
Это была ксерокопия завещания, которую когда-то оставил Томасу генерал
Мюйр. Но затушеванные места на ней были каким-то образом проявлены и
выделялись из текста, словно бы отмеченные светло-серым маркером.
"Я, гр. Ребане Альфонс, 1908 года рождения, находясь в здравом уме и
ясной памяти, действуя добровольно, настоящим завещанием завещаю все
принадлежащее мне имущество гр. Штейн Розе Марковне, 1941 года рождения".
- А я вам еще в Аугсбурге сказал, что она наследница, -
прокомментировал он.
- Не туда смотришь, - сказал Муха.
Томас прочитал:
"Настоящее завещание составлено и подписано в двух экземплярах, из
которых один выдается на руки завещателю Ребане Альфонсу, а второй хранится
в делах нотариуса по адресу поселок Усть-Омчуг Тенькинского района
Магаданской области..."
- Вот это номер! - поразился Томас. - Магаданская область!
Это же Колыма! Как его туда занесло?
- Это не главное, - сказал Муха.
- А что главное?
- Дата.
"Завещание составлено и заверено дня Четырнадцатого, месяца Октября,
года Одна тысяча девятьсот семьдесят пятого".
Томас даже потряс головой. Этого не могло быть. И тем не менее это
было. Так и стояло: "Года Одна тысяча девятьсот семьдесят пятого".
- Это что же получается? - ошарашенно спросил Томас. - Выходит, в
семьдесят пятом году он был еще жив? Может, он и сейчас жив?
На безлюдной площади появился высокий худой человек в светлой шляпе и
белом плаще. В руке у него была трость. Судя по какой-то особенной
медлительности его движений, это был глубокий старик, но держался он прямо,
посматривал вокруг словно бы свысока и лишь слегка опирался на трость.
- Приготовься, - приказал Артист.
- Все готово, - ответил Муха.
Роза Марковна увидела старика, повернулась к нему, но навстречу не
пошла. Он приблизился к ней, снял шляпу, открыв совершенно седые волосы,
блеснувшие на солнце, как снег, наклонился к ней и поцеловал в щеку.
- Включай, - сказал Артист.
В динамике прозвучало:
- Здравствуй, Роза. У тебя странный вид. Что-то случилось?
- Здравствуйте, отец.
- Отец. Я всегда хотел, чтобы ты называла меня отцом. Вот и назвала.
- Здравствуйте, отец. Здравствуйте, Альфонс Ребане.
- Приехали, - сказал Томас. - Вот, значит, кого должны завтра хоронить
на Метсакальмисту!
III
В ту ночь, когда на базе отдыха Национально- патриотического союза в
Пирита произошел пожар, командующий Силами обороны Эстонии генерал-лейтенант
Йоханнес Кейт проводил совещание со своими доверенными офицерами,
командирами спецподразделения "Эст". Благовидный предлог для того, чтобы
провести довольно многолюдное совещание и при этом не привлечь внимания
въедливой, как керосин, прессы, дал неожиданный приезд в Таллин эксперта
Военного комитета НАТО генерала Урхо Тимонена. Это был толстый добродушный
финн с розовым поросячьим лицом, любитель попариться в сауне, плотно поесть
и крепко выпить. Он уже не раз посещал Эстонию с рабочими визитами, которые
на самом деле были инспекционными поездками. Его отчеты о состоянии
эстонских вооруженных сил были благоприятными для республики. Генерал
Тимонен отмечал в них, что уровень боевой выучки Сил обороны Эстонии
уверенно приближается к стандартам НАТО, и это во многом является заслугой
командующего Силами обороны генерал-лейтенанта Кейта.
Нынешний визит генерала Тимонена был неплановым и очень не ко времени,
но Кейт не ощутил недовольства. Так человек, занятый строительством дома,
все же рад случаю показать хорошему знакомому, как споро движется стройка, и
выслушать заслуженные похвалы. Для высокого гостя из Брюсселя была
разработана разнообразная программа визита, но генерал Тимонен сослался на
нехватку времени и согласился посетить лишь одну воинскую часть.
После некоторых колебаний Кейт остановил выбор на отдельном батальоне
спецподразделения "Эст" с базой под Тарту, возле которой две недели назад
так неудачно начались и тут же закончились съемки патриотического кинофильма
"Битва на Векше". Воспоминания об этом были для генерал-лейтенанта Кейта
крайне неприятными, но он всегда старался быть справедливым. Капитан Кауп,
которому он устроил грубый публичный разнос, был одним из лучших молодых
офицеров "Эста". Не его вина, что его люди столкнулись с профессиональным
диверсантом неожиданно высокого уровня. Капитан Кауп не заслуживал этого
разноса. Кейт понимал, что следует перед ним извиниться, но сидевший в нем
опыт десяти лет службы в Советской Армии мешал ему это сделать. Генералы не
извиняются перед капитанами. Здесь вам не тут. Инспекционная поездка
Тимонена давала Кейту возможность принести извинения, но сделать это неявно.
Показательные выступления спецназовцев капитана Каупа непременно получат
высокую оценку эксперта Военного комитета НАТО, а это позволит Кейту
объявить личному составу и командиру благодарность в приказе. База части
была идеальным местом и для проведения секретного совещания.
Генерал Тимонен остался доволен уровнем боевой подготовки молодых
солдат капитана Каупа, но от сауны и ужина, накрытого в офицерской столовой,
решительно отказался. Вместо этого предложил Кейту выйти на свежий воздух.
Водрузив грузный зад на скамейку беседки, он рассеянно оглядел обсаженный
молодыми тополями плац и заговорил без обычного благодушия, сухо, жестко.
Его безупречно правильный и словно бы выхолощенный английский язык звучал с
бесстрастностью компьютерного синтезатора речи.
- Генерал Кейт, я имею поручение руководства Военного комитета НАТО
проинформировать вас о нашем понимании ситуации в Эстонии в контексте общего
положения в Европе. Известно ли генералу Кейту, что переговоры в Рамбуйе по
урегулированию проблемы Косово практически сорваны?
- Да. Милошевич отозвал свою делегацию.
- Понимает ли генерал Кейт, что это делает военную
операцию НАТО в Югославии неизбежной?
- Да, - повторил Кейт.
- Известно ли генералу Кейту, что противостояние между российским
президентом Ельциным и премьер-министром Примаковым продолжает обостряться,
популярность президента Ельцина стремительно падает, а президентский рейтинг
премьера Примакова так же стремительно растет? - продолжал финн, как бы
поднимаясь со ступеньки на ступеньку по логической лестнице, которую он
выстроил у себя в голове, готовясь к этому разговору. - Понимает ли генерал
Кейт, что это противостояние вынудит президента Ельцина и его команду
использовать любую возможность, чтобы укрепить свой престиж прежде всего в
России?
- Да, - кивнул Кейт, пытаясь сообразить, к чему ведет его
высокопоставленный гость из Брюсселя.
- Понимает ли генерал Кейт, что политика дискриминации русскоязычного
населения в Балтии вообще и в Эстонии, в частности, от которой страны НАТО
решительно предостерегали правительства прибалтийских республик,
подсказывает кремлевской администрации адрес крупномасштабной акции, которая
поможет Кремлю решить свои внутриполитические проблемы? - поднялся на
следующую логическую ступеньку натовский генерал. - Понимает ли генерал
Кейт, что этот адрес - Эстония?
- Генерал Тимонен, я не политик. Я военный, - решительно заявил Кейт. -
Эти проблемы вне моей компетенции.
- Этот адрес - Эстония, - словно не услышав его, повторил финн. - А
повод для этой акции - торжественные похороны останков эсэсовского офицера,
которым ваше правительство придало статус государственного мероприятия.
Торжественные похороны останков фашиста.
- Мы хороним не эсэсовца и не фашиста, - возразил Кейт. - Мы хороним
отважного эстонского офицера, патриота и борца против коммунистического
режима.
- Вы хороните эсэсовца и фашиста, генерал Кейт. И когда я говорю
"фашист", это и означает фашист. Для всего цивилизованного мира он прежде
всего фашист. Он фашист для России, которая заплатила за победу во Второй
мировой войне десятками миллионов жизней. Вы бросаете вызов России. Любой,
самый жесткий ответ России на ваш вызов будет активно одобрен всеми
гражданами России. И когда я говорю "любой ответ", это и значит любой ответ.
Кейт хотел снова напомнить ему, что он не политик, но промолчал.
- Вы демонстративно отклонили ноту протеста России. Вы никак не
отреагировали на отзыв посла России. Это заставило наших аналитиков сделать
вывод о том, что вы провоцируете Россию на следующий шаг. Прошу меня не
перебивать, генерал Кейт. Разжигая ажиотаж вокруг торжественных похорон
фашиста, вы даете России повод для этого шага. Этим шагом будет введение в
Эстонию российских миротворческих сил. Или даже во всю Прибалтику.
Высшая точка восхождения была достигнута. Генерал Тимонен помолчал, как
бы давая собеседнику возможность прочувствовать ответственность момента, и
тон его стал еще жестче.
- Мы настоятельно рекомендуем вам отменить это мероприятие, генерал
Кейт. Если же в силу каких-то причин сделать это невозможно, мы настоятельно
рекомендуем провести его без лишнего шума. И когда я говорю "без лишнего
шума", это и означает без лишнего шума.
Это была не рекомендация. Это был приказ. Кейт ощутил, как кровь
горячим толчком прихлынула к его лицу.
- Генерал Тимонен, мы никому не позволим указывать нам, что нам следует
делать, а чего не следует, - сдержанно произнес он. - И когда я говорю
"никому", это и значит никому.
- Вы рассчитываете, что угроза вашей независимости со
стороны России заставит нас принять Эстонию в НАТО срочно, в
обход всех формальностей, - холодно и даже словно бы чуть
брезгливо предположил финн. - Вы недооцениваете Россию,
генерал Кейт. Она не даст нам на это времени. В июне сорокового
года русские оккупировали Прибалтику за одну ночь. Сегодня им
хватит двух часов. Кто окажет сопротивление десантникам
Псковской дивизии? Эти ваши игрушечные спецназовцы, которые
умеют сокрушать голыми руками доски и кирпичи? Русские
десантники умеют сокрушать не доски и кирпичи, а головы. И когда
я говорю "головы"...
- Я понял, - перебил Кейт. - Когда вы говорите "головы", это
и означает головы. Следует ли из ваших слов, что Запад предаст Эстонию,
как предал в сороковом году?
- Возможности НАТО ограничены. Наша главная проблема сейчас - Косово.
Мы не можем отступить перед вызовом Милошевича. Это будет означать слабость
НАТО. Это побудит к активности все диктаторские режимы. У цивилизованного
мира
много врагов. НАТО не может продемонстрировать им свою
слабость.
- Вы полагаете, что если НАТО позволит России оккупировать Эстонию, это
продемонстрирует всему миру вашу силу? - с иронией поинтересовался Кейт.
- Это политическое решение. Его будут принимать политики. Цель моего
визита - довести до эстонской стороны позицию Военного комитета НАТО. Я имел
беседу с вашим премьер-министром и министром обороны. У меня создалось
впечатление, что они не посвящены ни в какие планы. Но если эти планы есть,
а наши аналитики убеждены, что они есть, в них не можете не быть посвящены
вы, генерал Кейт.
- В чем же состоит позиция Военного комитета НАТО?
- В том, что мы видим в Эстонии союзника и будущего члена НАТО. Но мы
не позволим Эстонии навязывать нам вынужденные решения. Эстонии следует
трезво оценивать собственное значение. Эстонии не следует забывать, что
Россия при всех ее проблемах - это мировая держава. Мировая ядерная держава.
Эстония должна знать свое место. И когда я говорю "свое место", это и значит
свое место.
За годы службы в Советской Армии генерал-лейтенанту Кейту не раз
приходилось получать выговоры и молча, стиснув зубы, выслушивать
начальственные разносы. Его обкладывали матом и по делу, и не по делу. Но
никогда он не чувствовал себя таким униженным, как сейчас под холодным
взглядом заплывших свинячьих глаз этого финна. Он разговаривал с командующим
Силами обороны Эстонии, как со слугой. Ему указывали его место. Эстонии
указывали ее место. Эстонии командовали: "К ноге!" Это и было ее место.
Сукин сын! Попробовал бы ты говорить так с командиром танкового
батальона Кантемировской дивизии майором Кейтом! Попробовал бы ты говорить
так даже с командиром танковой роты Забайкальского военного округа капитаном
Кейтом!
Командующий Силами обороны Эстонии генерал-лейтенант Кейт молчал.
Потому что он не знал, что ответить.
Генерал Тимонен встал, давая понять, что разговор закончен.
- Мы не оставим Эстонию в беде, - счел нужным добавить он. - Но лишь в
том случае, если будем совершенно уверены, что ее независимости угрожает
Россия. И когда я говорю "совершенно уверены", это и значит совершенно
уверены.
Генерал Тимонен отбыл в Таллин на вертолете командующего, а Кейт прошел
в офицерскую столовую, где его ждали вызванные на совещание офицеры. Но
прежде, чем начать совещание, приказал своему порученцу капитану Медлеру
связаться с Янсеном и договориться о срочной встрече.
Разговор с натовским генералом очень встревожил Кейта. Необходимо было
незамедлительно обсудить его с Янсеном. Но в центральном офисе
Национально-патриотического союза Янсена не было. В его секретариате
сказали, что он работает в своем кабинете на базе отдыха в Пирита. Дежурный
в Пирита доложил, что господин Янсен куда-то срочно уехал. Кейт приказал
Медлеру быть на связи и немедленно соединить его с Янсеном, как только тот
объявится.
При появлении Кейта в офицерской столовой с накрытыми к ужину столами
все разговоры мгновенно стихли. Он постарался придать себе обычный деловой
вид, но офицеры почувствовали, что происходит что-то очень серьезное.
В коротком вступлении Кейт сформулировал общую цель, поставленную перед
спецподразделением "Эст". Каждый из офицеров знал свою задачу, но в идею
акции не был посвящен никто. Это предстояло сделать сейчас. Сделать это было
необходимо, чтобы превратить отдельные части "Эста", разбросанные по всей
республике, в единый организм, объединенный единой целью.
- Мы располагаем достоверными сведениями, что русские
национал-экстремисты используют торжественное перезахоронение останков
эстонского патриота Альфонса Ребане, чтобы дестабилизировать обстановку в
республике, -
проинформировал Кейт участников совещания. - Они хотят
продемонстрировать нам свою силу. Они хотят бросить вызов
народу Эстонии. Мы ответим на вызов. Хватит либеральничать.
Хватит трусливых компромиссов. Чем больше мы уступаем, тем
больше они требуют. Пришла пора сказать всему миру, кто хозяин
в Эстонии. В Эстонии хозяева мы, эстонцы. Мы никому не
позволим диктовать нам свою волю. И когда я говорю "никому", это
и значит никому!
Кейт почувствовал, что выбрал верный тон. Его слова находили отклик в
офицерах. Он перешел к конкретике. По сигналу из центра мобильные группы
"Эста" должны занять помещения региональных отделений Объединенной народной
партии Эстонии и других пророссийских партий и общественных организаций,
арестовать их руководителей, занять помещения редакций, телестудий,
радиостанций и типографий, арестовать редакторов и ведущих журналистов. При
проведении оперативных мероприятий особое внимание следует обратить на то,
чтобы захватить архивы и финансовую документацию, предотвратить их
уничтожение. В последующем это даст возможность правоохранительным органам
республики выявить каналы финансирования Россией укоренившейся в Эстонии
пятой колонны и пресечь эту антиконституционную деятельность. Все попытки
воспрепятствовать действиям военных должны подавляться самым решительным
образом с применением силы и, если возникнет необходимость, оружия. Основные
события развернутся в Таллине, но поставленная задача должна быть выполнена
во всех городах республики. Даже там, где не будет отмечено признаков
проявления гражданского неповиновения со стороны русскоязычного населения.
- Даже там, - повторил Кейт. - Вопросы?
Вопросов не было. Общая часть на этом была закончена. Генерал-лейтенант
Кейт прошел в кабинет капитана Каупа и по одному вызывал туда офицеров.
Слушая их доклады, он отмечал, что подготовительная работа дала результаты.
Адреса офисов, редакций, складов, фамилии и домашние адреса руководителей и
активистов каждый знал наизусть. Все действия мобильных групп "Эста" были
спланированы поминутно. Но одновременно Кейт ощущал, что ему не хватает
чего-то важного. Может быть, главного. Нерва не было. Слишком обстоятельными
были его офицеры. Слишком спокойными.
Генерал-лейтенант Кейт хорошо помнил, как готовились и как проходили
большие учения в Советской Армии. До какого изнеможения и остервенения
доводили замордованных, полуголодных солдат замордованные, полуголодные,
нищие, ютящиеся с семьями по углам офицеры. Но сколько же было в них ярости
и азарта, как преображались они в деле, где главным и единственным мерилом
был результат, как ликовали они и любили друг друга, когда их рота
вырывалась вперед, когда их батальон первым выполнял поставленную задачу.
Какими снисходительными они были, стоя в парадном строю после учений и
слушая сорванный голос командующего, зачитывающего приказ с благодарностью,
которая была ничтожной платой за их адский труд.
Не было этого в Силах обороны Эстонии. Не было этого в
спецподразделении "Эст". Сытыми были его солдаты и офицеры. Да, сытыми.
Генерал Тимонен прав. Даже "Эст", даже эта элита Сил обороны, лучшие солдаты
и офицеры Эстонии ничего не смогут сделать, если на их головы свалятся
десантники 76-й Псковской дивизии. Ничего они не смогут сделать. Потому что
сытые. Потому что благополучные.
Надежда была только на одно. Только на то, что четко сработают
спецслужбы, и фальсифицированные документы о готовящейся агрессии России
против Эстонии оперативно попадут в штаб-квартиру НАТО в Брюсселе. Они
вынудят натовских генералов сделать то, что им до зубовного скрежета делать
не хочется. Но им придется это сделать, им придется объявить Эстонию членом
НАТО.
Но и тут у Кейта было много сомнений. Спецслужбы. А в них кто? Да такие
же сытые военные чиновники. Сытые и самовлюбленные от сознания своей
значительности и таинственности. Кейт не раз говорил Янсену, что информация
Бюро-1 и Бюро-2 Департамента охранной полиции и отдела Джи-2 Главного штаба
Минобороны не кажется ему достоверной. Слишком уж она благополучна, чтобы
быть достоверной. Не может такого быть, чтобы за три месяца активного
агентурного проникновения в расположение 76-й Псковской дивизии ВДВ не было
ни одного провала. Янсен заверял, что контролирует ситуацию. Кейту ничего не
оставалось, как принять его заверения к сведению.
Совещание затянулось. Участники его разъехались по своим частям уже в
темноте. Кейт чувствовал, что совещание достигло цели. Офицеры прониклись
важностью момента и лежащей на них ответственностью.
И все же сомнения не оставляли его. Кейту не нравилось, как ведет дело
Янсен. Он все замкнул на себя, а это чревато осложнениями. Что-то случится с
ним, какая-нибудь нелепая дорожная авария - и что? Кейт делился своими
сомнениями с Генрихом Вайно. Тот дал понять, что он в курсе всех дел.
Второе, что не нравилось Кейту, - атмосфера тайны, в которой велась
подготовка. Понятно, что эта работа не рассчитана на широкую огласку, но
руководители должны понимать общую ситуацию. Эта была логика армейского
офицера. У бывшего полковника КГБ Юргена Янсена были свои представления на
этот счет. Он ничего не желал объяснять. Даже то, что, по мнению Кейта,
объяснять был обязан.
Кейт резко воспротивился, когда Янсен неожиданно вызвал его в свой
кабинет на базе национал-патриотов в Пирита и приказал инсценировать
убийство двух спецназовцев. Кейт потребовал разъяснить, для чего это нужно.
Янсен заявил, что он знает для чего это нужно, и этого достаточно, каждый
должен заниматься своим делом. Произошел тяжелый, на нервах, разговор. Янсен
был чем-то взвинчен. Он позволил себе повысить голос на Кейта. Он извлек из
сейфа аудиокассету "Сони" с записью ночного совещания, на котором Кейт
согласился участвовать в заговоре, и видеокассету "Бетакам", на которой был
запечатлен позорящий Кейта инцидент на съемочной площадке фильма "Битва на
Векше". Из его слов явствовало, что у генерала Кейта нет хода назад, если он
не хочет, чтобы аудиокассета оказалась у премьер-министра, а видеопленка
была показана по телевидению.
Это был шантаж. Настолько наглый, что Кейт даже не сразу нашелся с
ответом. Янсен понял, что зашел слишком далеко, и отыграл назад. Сказал, что
возникли очень серьезные проблемы, ему приходится решать их в одиночку,
потому что ни на кого положиться нельзя. Он не спит уже вторые сутки, нервы
ни к черту, он просит генерала Кейта его извинить. Но для чего нужна
инсценировка с убийством спецназовцев, так и не объяснил. И не отдал Кейту
аудиокассету и видеопленку, швырнул их к сейф, как нечто не имеющее
значения, и захлопнул тяжелую дверцу. При этом вид у него был такой
угнетенный, что Кейт почувствовал угрызения совести за то, что своим
недоверием осложняет и без того сложную жизнь человеку, который несет на
себе всю тяжесть общего дела.
И лишь вернувшись в свой кабинет, Кейт понял, что этой пошлой
скандальной сценой Янсен фактически выбил из-под его ног почву, заговорил
ему зубы. Как ни странно, это не возмутило Кейта, а даже успокоило. Это
говорило о том, что бывший кагэбэшник Янсен обладает тем опытом, которым
профессиональный военный Йоханнес Кейт не обладал. Этот опыт и сделал его
центральной фигурой заговора, его движителем. И раз уж так получилось, что
Кейт вошел в это дело, нечего и цапаться по пустякам. Каждый должен
заниматься своим делом.
Около девяти вечера капитан Медлер доложил, что господин Янсен вернулся
в свой кабинет на базе отдыха в Пирите и закрылся там с каким-то господином,
приказав помощнику ни с кем его не соединять. Кейт решил, что разговор о
визите генерала Тимонена потерпит до завтра, и вернулся в Таллин.
В шесть утра оперативный дежурный сообщил ему по спецсвязи, что база
отдыха Национально-патриотического союза в Пирита наполовину уничтожена
сильным пожаром, а член политсовета союза господин Юрген Янсен погиб.
IV
Смерть Янсена ошеломила генерал-лейтенанта Кейта не самим своим фактом
и не своей неожиданностью. Ошеломлением было то, что он, Йоханнес Кейт, ее
словно бы предсказал. Пока разгонный "лендровер", присланный по приказу
Кейта оперативным дежурным, вез его в Пирита, он попытался понять, что
заставило его допустить эту возможность. Тут была мистика, в которую Кейт не
верил. Предчувствия всегда базируются на реальности. Эта реальность не
всегда осознана, но в основе всех предчувствий лежит только реальность.
Случайностью здесь не пахло. Не может быть случайностью, когда за сутки
до решающего дня выбывает из игры главная фигура дела. За сутки! Не бывает
таких случайностей. А если допустить, что существует некая сила,
заинтересованная в том, чтобы разработанный Янсеном план был сорван? Если
представить ситуацию в координатах противостояния двух противоборствующих
сил, в координатах "синих" и "красных" на крупномасштабных военных учениях?
Кейт вдруг понял, что именно так он все это себе и представлял, не
думая об этом, не осознавая этого. А его подсознание само подсказывало самое
уязвимое место в позиции. Это всегда штаб. Его защищают в первую очередь.
Янсен был штабом. Он был защищен только завесой тайны. Ему она казалась
надежной. Генерал-лейтенант Кейт с его опытом профессионального военного
интуитивно чувствовал, что эта защита слишком слабая. Интуиция его не
подвела.
Ворота усадьбы, где располагалась база отдыха национал-патриотов, были
распахнуты. Возле них стояли две полицейских "мазды". Во дворе выстроились
пять красных пожарных машин. Здесь же был и микроавтобус "скорой помощи".
Кейт ожидал увидеть в нем труп Янсена, но его уже увезли в морг. Возле
"скорой" толпились охранники и обслуга базы. Врач и медсестра смазывали
ссадины и перебинтовывали обожженные руки. Пожарники в брезентовых робах
поливали из брандспойтов дымящие кострища. Между ними бродили три молодых
полицейских и пожилой капитан, озадаченно покачивали головами. В движениях
пожарных не было никакой суеты, от этого они походили на дворников,
поливающих газоны.
Поливать было нечего и в общем-то незачем. Разве что для того, чтобы
быстрей перестало чадить. От трех из пяти бревенчатых коттеджей базы
остались одни головешки, кирпичные трубы каминов и покореженная арматура
водяного отопления. Кроме двух коттеджей, сохранилась большая жилая рига с
зеленой черепицей и котельная, снабжавшая усадьбу теплом. От коттеджа,
стоявшего ближе других к берегу, огонь перекинулся на лодочный сарай у
причала. Он занялся почему-то лениво, его успели потушить.
Генерал-лейтенанта Кейта не сразу узнали, так как он приехал в
штатском, рассудив, что мундир привлечет к нему ненужное внимание и даст
возможность газетчикам строить предположения о вовлеченности Сил обороны
Эстонии в дела Национально-патриотического союза. Но когда узнали, он сразу
оказался окруженным полицейскими, командирами пожарных расчетов и
охранниками базы, еще не вполне пришедшими в себя после обрушившихся на них
событий. Как бывает всегда, когда на месте происшествия появляется свежий
человек, да еще и в больших чинах, на него посыпались возбужденные рассказы
о том, кто что видел и кто что подумал. Кейт приказал полицейским
протоколировать показания свидетелей, а сам обошел усадьбу в сопровождении
начальника службы безопасности Национально-патриотического союза, холеного
сорокалетнего господина с высокомерным лицом и неприятным взглядом.
Даже беглый осмотр утвердил генерал-лейтенанта Кейта в уверенности, что
ни о какой случайности здесь не может идти и речи. Случайно мог загореться
один коттедж. Три коттеджа, стоявшие на значительном удалении друг от друга,
случайно загореться не могли. Два коттеджа стояли на берегу, третий -
штабной, где был кабинет Янсена, - располагался в глубине усадьбы.
Кейт подозвал командира пожарников и распорядился расчистить завалы на
месте штабного коттеджа. Тот дал команду расчетам. Баграми стали
растаскивать головешки. Через полчаса извлекли и выволокли на асфальтовую
дорожку обгорелый металлический ящик. Это был сейф из кабинета Янсена. В нем
он хранил самые секретные документы, все материалы по реализации намеченной
операции. В нем были и компрометирующие Кейта кассеты, но о них он сейчас не
думал.
- Попытайтесь открыть, - приказал он, напряженно соображая, достаточно
ли высокой была температура, чтобы уничтожить документы, или толстые стенки
сейфа все же предохранили их.
Пожарники с сомнением посмотрели на сейф, потом один из них повертел
ручку. Дверца неожиданно легко открылась. Сейф был не заперт. Кейт похолодел
от дурного предчувствия.
Пожарники вытряхнули на асфальт содержимое сейфа: кучку пепла и с
десяток плотных обугленных бумажных комков. Комки распадались от легкого
прикосновения ботинка. Это были пачки долларов. Капитан полиции смотрел на
них с выражением крайнего недоумения и неодобрения. Кейт смотрел не на
доллары. Он смотрел на пепел. Его было очень мало. Это означало, что все
документы из сейфа исчезли еще до начала пожара. Это была катастрофа.
Через час картина происшествия, составленная из показаний охранников и
обслуги, предстала перед генералом Кейтом во всей полноте.
Два коттеджа, те, что стояли ближе к берегу в разных концах усадьбы,
вспыхнули одновременно ровно в десять часов вечера. Штабной коттедж
загорелся минут через двадцать. Огонь возник в какой-то из комнат,
распространился незаметно, загорание обнаружили, когда весь сруб был уже
объят пламенем. Пожарная сигнализация сработала, это позволило всем
выскочить из коттеджей. Первые пожарные машины появились в усадьбе через
двенадцать минут, но сухие сосновые срубы горели с такой интенсивностью, что
струи воды и пены оказались бессильными.
Вой пожарных сирен и высокие столбы пламени заставили сбежаться к месту
происшествия многих местных жителей, которые пытались оказать пожарным
посильную помощь. Примерно через полчаса, привлеченная огнем, к причалу базы
подошла небольшая моторная яхта. Один из охранников вспомнил, что она
называлась "Сириус", а порт приписки, выведенный на борту, был Кронштадт.
Несколько человек из команды сошли на берег и приняли участие в тушении
пожара. Но посторонние не помогали, а только мешали. Поэтому командир
пожарников по мегафону приказал всем покинуть территорию базы. Местные
жители отошли к воротам и оттуда наблюдали за действиями пожарных, а команда
яхты вернулась на борт, и яхта ушла.
Котельная базы находилась на задворках усадьбы. Поэтому то, что в ней
происходит что-то необычное, заметили только на рассвете по клубам пара,
поднимавшимся снизу, из подвала, где были установлены автоматические газовые
котлы. Начальник службы безопасности Национально-патриотического союза,
прибывший на базу только в четвертом часу утра, так как он засиделся в
гостях и его не сразу смогли найти, приказал отпереть подвал. Он примерно на
полметра был заполнен горячей водой. В клубах пара ничего нельзя было
разглядеть. Не помогли и сильные фонари пожарников. Лишь когда пар вытянуло
в открытую дверь, в глубине подвала заметили что-то темное, плавающее в
воде. Его удалось подцепить стальной "кошкой" на тросе и подтащить к выходу.
Это был труп с обезображенным до неузнаваемости лицом. Руки его были
скованы дымчатого цвета наручниками, какие входили в штатное снаряжение
охранников базы. На нем было черное кожаное пальто с рукавами "реглан". По
этому пальто и по наручным часам "Патек Филипп" предположили, что это
господин Юрген Янсен. Такие часы были только у него одного.
Размокшие документы, извлеченные из кармана, подтвердили, что это он.
Страшная находка парализовала всех животным ужасом.
Как Янсен попал в подвал и почему он оказался в наручниках, никто
сказать ничего не смог. А между тем во всем случившемся это было самое
важное.
По приказу Кейта на базу были доставлены помощник Янсена и дежурный по
штабу. Они были последними, кто видел Янсена. Поэтому Кейт допрашивал их по
одному и особенно тщательно, стараясь не пропустить ни одной мелочи.
Начальник службы безопасности предложил ему расположиться в небольшой
гостиной в старинной жилой риге, в которой старинной была только оболочка, а
все внутреннее пространство занимали бассейн, сауны, трапезная и комнаты
отдыха. В этой гостиной с камином состоялся памятный для Кейта ночной
разговор с Янсеном и Генрихом Вайно, когда он дал согласие взять на себя
руководство военной частью заговора. Еще тогда Кейт предположил, что
гостиная может прослушиваться. Дальнейшие события показали, что он был прав.
Поэтому местом для допросов помощника Янсена и дежурного по штабу Кейт
выбрал раздевалку бассейна. Начальник службы безопасности с видом человека,
имеющего на это несомненное право, выразил намерение присутствовать, но Кейт
резко приказал ему выйти и ждать, когда до него дойдет очередь.
Дежурный показал, что в его смену, около семи часов вечера, в приемную
позвонил внук национального героя Эстонии Томас Ребане и потребовал
соединить его с Янсеном. Дежурный связался с шефом по интеркому и доложил о
звонке. Вначале Янсен не хотел говорить, но затем взял трубку. О чем был
разговор, дежурный не знает. Звонок, очевидно, был очень важным, так как шеф
сразу же вызвал помощника и уехал с ним в город на джипе "Мицубиси Монтеро".
О том, куда он едет и когда вернется, он ничего не сказал.
Из показаний помощника Янсена следовало, что примерно в восемь вечера
они подъехали к гостинице "Виру", шеф приказал ждать в машине, а сам вошел в
гостиницу. Вернулся он минут через сорок в сопровождении неизвестного
мужчины. Приметы мужчины: русский, тридцати пяти - тридцати семи лет,
немного выше среднего роста, плотного сложения, волосы темные, большие
залысины. Одет так, как одеваются солидные бизнесмены: костюм с жилетом и
галстуком, светлый габардиновый плащ. Помощник обратил внимание, что плащ
был расстегнут, а руки спутник господина Янсена все время держал в карманах
плаща.
Дежурный открыл перед ними дверь джипа. Он ожидал, что первым в машину
сядет спутник шефа, но тот сказал по-русски: "Только после вас". Янсен
приказал ехать в Пирита. Приказ он отдал по-русски, хотя обычно говорит на
эстонском, из чего помощник сделал вывод, что шеф не хочет показаться
невежливым, разговаривая по-эстонски в присутствии человека, который
эстонского языка не знает. Всю дорогу они молчали. Возле штабного коттеджа
помощник остановил машину. Янсен сказал, что он может ехать домой, так как
сам останется ночевать на базе. Они вошли в коттедж, а помощник уехал в
Таллин.
На вопрос Кейта, не заметил ли он в поведении Янсена чего-нибудь
необычного, помощник сказал, что шеф показался ему каким-то особенно хмурым,
но он не придал этому значения, так как после возвращения из Аугсбурга
господин Янсен постоянно находился в хмуром и раздраженном состоянии.
Тот же дежурный из приемной показал, что Янсен распорядился ни с кем
его не соединять и никого к нему не впускать и вошел в кабинет в
сопровождении господина, внешность и одежду которого точно описал помощник.
На сообщение о том, что с господином Янсеном хочет срочно поговорить
генерал-лейтенант Кейт, шеф сказал, что он сам позвонит ему позже.
Разговор в кабинете продолжался около часа. Правда, дежурный почему-то
не очень уверен, был ли какой-нибудь разговор вообще. Примерно через полчаса
он заглянул в кабинет и спросил, не желают ли господа кофе. Он увидел, что
гость господина Янсена сидит в кресле, вытянув ноги и держа руки в карманах
плаща, а господин Янсен сидит за своим письменным столом, но почему-то не
раздевшись, в реглане, как будто оба чего-то ждут. На вопрос о кофе гость
ответил:
- Спасибо, поздно для кофе.
А господин Янсен сказал:
- Доктор Гамберг заботится о моем здоровье.
Без четверти десять оба вышли из кабинета. В левой руке доктора
Гамберга был небольшой серый атташе-кейс, которого раньше дежурный у него не
заметил. Правую руку он по-прежнему держал в кармане плаща. Была еще одна
странность, которая удивила дежурного. Господин Янсен человек воспитанный и
никогда не позволил бы себе идти впереди гостя, так как это невежливо. Но он
вышел из кабинета первым и из приемной тоже вышел первым.
Дежурный немного подождал и вышел на крыльцо коттеджа покурить, так как
господин Янсен не курил и не выносил запаха табачного дыма. С крыльца он
увидел, как господин Янсен и доктор Гамберг идут по аллее усадьбы в сторону
котельной. Дежурный выкурил сигарету и вернулся в приемную. Ровно в десять
начался пожар. Ни господина Янсена, ни его гостя он больше не видел.
Уже в конце допроса прибежал молодой полицейский и взволнованно
доложил, что на пепелище одного из коттеджей обнаружены остатки устройства,
которое скорее всего является термитной шашкой. Такие же устройства ищут и
на месте других коттеджей.
Примерно этого Кейт и ждал.
- Ищите и остатки дымовых шашек, - приказал он. - И проверьте запорные
вентили бойлера в котельной.
Полицейский возразил:
- Бойлер взорвался из-за разрыва магистрали подачи холодной воды. И
почему-то не сработала автоматика.
- Это я и хочу знать: почему, - оборвал Кейт.
Диверсия - вот что это было. Диверсия.
В этом генерал-лейтенант Кейт был уже совершенно уверен. Оставалось
выяснить, как диверсанты проникли на территорию базы, охраняемой, как
секретный военный объект: с круглосуточным караулом на вахте, с
видеокамерами и тревожной сигнализацией по периметру забора. Как исчезли,
было ясно: в панике, возникшей во время пожара. А как проникли, было пока
неясно.
И оставалось выяснить главное: что было целью диверсии. Убрать Янсена?
Для этого не нужны такие сложности. Документы, которые хранились в его
сейфе, а потом были унесены таинственным доктором Гамбергом в сером
атташе-кейсе? Да, это могло быть целью. Скорее всего, это и было целью. Но
это не объясняло, каким образом Янсен оказался в подвале котельной.
Кто такой этот доктор Гамберг? Какие отношения связывали его с Янсеном?
Что это за телефонный звонок внука национального героя Эстонии Томаса
Ребане, после которого Янсен немедленно выехал в гостиницу "Вира" и вернулся
оттуда с доктором Гамбергом?
Томас Ребане, отметил про себя Кейт. Все крутится вокруг этого
фанфарона. Вот он и будет тем, кого следует сегодня же допросить.
А сейчас на очереди был начальник службы безопасности
национал-патриотов. Он был из той же породы, что и Янсен. Гэбистское нутро
перло из него, как из матерого уголовника прет тюрьма. Он записал ночной
разговор Кейта, Янсена и Вайно в гостиной с камином. Наверняка он сделал это
по приказу Янсена, но это не извиняло его в глазах Кейта. Он и теперь
предложил гостиную, чтобы воспользоваться прослушкой. Но главное было в
другом. Он первым сунулся в котельную.
С этого Кейт и начал допрос:
- Что за помещение было в подвале котельной?
- Нечто вроде губы. Вы же понимаете, генерал, губа необходима, когда у
тебя служат два десятка половозрелых охранников, и ни один из них не записан
в общество трезвости.
- Откуда вы знали, что там Янсен?
- Этого я не знал. Это было для меня полной неожиданностью.
- Вы приказали отпереть подвал. Вы вызвали пожарных с фонарями и
приказал светить. Это означает, что вы знали, что в подвале кто-то был. Кто
там был?
- Генерал, вы разговариваете со мной как с преступником.
- Постарайтесь меня в этом разубедить. Для этого у вас есть только один
способ: откровенно отвечать на все мои вопросы.
- А то что? - нагло спросил гэбист.
- Я прикажу вас арестовать.
- Да ну? За что?
- Объясняю, - с огромным трудом сдержавшись, ответил Кейт. - Вы
прослушивали и записывали все разговоры господина Янсена и конфиденциальные
совещания. Эти записи вы продавали заинтересованным лицам. И я вам скажу,
кого интересовали дела Национально-патриотического союза. Они интересовали
российскую агентуру ФСБ.
- Генерал...
- Молчать! Господин Янсен заподозрил, что вы ведете двойную игру. Вы
знаете, как поступают национал-патриоты с предателями. Поэтому вы
организовали убийство Янсена. Каким образом - это и будут выяснять
следователи генпрокуратуры.
Эту нелепую версию Кейт выдвинул от бешенства, наугад, но взглянул на
побледневшее лицо начальника службы безопасности и понял, что он, может
быть, не очень далек от истины.
- Господин генерал, это немыслимо! Я не понимаю, как вам это могло
прийти в голову!
- Хватит болтать! Кто был в подвале?
- Я скажу, - заторопился гэбист. - Да, скажу. Только для того, чтобы
вы... В подвале был опасный русский диверсант. Его фамилия Хохлов. Дмитрий
Хохлов. Агентурная кличка Боцман. Он был связан с теми, кто организовал
взрыв на съемочной площадке кинофильма "Битва на Векше".
- Кто его арестовал?
- Мои люди. По приказу господина Янсена.
- Почему его не передали полиции?
- Он был нужен, чтобы держать на коротком поводке трех
других диверсантов. Тех, что охраняют Томаса Ребане. Они были
нужны господину Янсену для завершения операции. Вы знаете, о
какой операции я говорю. Он отводил им очень важную роль.
- Какую?
- Я знаю не все. Я только выполнял приказы. На них должны были что-то
свалить. Что-то очень серьезное. И обвинить в этом российские спецслужбы. У
шефа была информация, что они могут быть связаны с Управлением по
планированию специальных мероприятий. Это спецслужба президента России. Эта
информация подтвердилась. В Таллине появился начальник оперативного отдела
этого управления генерал-майор Голубков. Он поселился в том же номере
гостиницы "Виру", где живут и они. Господина Янсена это очень встревожило.
Поэтому он и приказал убить двух солдат. Вы знаете, про каких солдат я
говорю. Я имею в виду, убить по-настоящему.
- Вы хотите сказать, что этих солдат убили по-настоящему? -
насторожился Кейт.
- Это был приказ господина Янсена. Господин генерал, нет никаких причин
для беспокойства. Все было сделано очень чисто. Они пили на старом сеновале
на заброшенном хуторе на Сааремаа. Вероятно, курили. Сеновал сгорел. Трупы
не опознаны. Чтобы опознать их, нужно было знать, что это они. Полиция
решила, что это бомжи. Надеюсь, теперь вы понимаете, что я не мог быть
причастен к убийству шефа?
"Да что же это такое? - ошеломленно подумал Кейт. - Куда я ввязался?
Зачем?"
- Я считаю, генерал, нам следует проинформировать господина Вайно, -
поделился своим мнением сразу обнаглевший гэбист. - Генерал, вы где? Я
говорю, что...
- Вон! - рявкнул Кейт так, что эту тварь мгновенно вымело из
раздевалки.
На какое-то время генерал-лейтенант Йоханнес Кейт даже забыл, что
привело его сюда. И вспомнил лишь когда вышел из риги и полицейский капитан
доложил, что предположения господина генерала оказались правильными: бойлер
в котельной взорвался из-за того, что была перекрыта подача холодной воды, а
автоматика газовых котлов выведена из строя.
Была и еще одна очень важная находка, которая объясняла почти все: под
причалом базы были обнаружены три притопленных акваланга с баллонами и три
гидрокостюма.
Капитан сделал правильный вывод: преступники проникли на территорию
базы с моря. Скорее всего - с борта яхты "Сириус". Подплыв к берегу под
водой и сбросив гидрокостюмы, они заложили под коттеджи термитные и дымовые
шашки.
Как попала термитная шашка в штабной коттедж, пока не очень
понятно. Завершив преступление, они поднялись на борт яхты
"Сириус" вместе с членами команды, которые помогали тушить
пожар или, что вероятнее, делали вид, что помогали.
Полицейский уже связался со своим начальством и получил санкцию на
задержание членов экипажа и пассажиров яхты "Сириус" в рамках расследования
уголовного дела по факту пожара на базе Национально-патриотического союза.
Но сделать этого не удалось. Около трех часов ночи яхта пришвартовалась у
прогулочного причала в порту Таллина и почти сразу ушла в Санкт-Петербург.
Из пограничной службы сообщили, что на борту яхты "Сириус", приписанной к
Кронштадту и принадлежащей Военно-морскому училищу, кроме штатных членов
команды, находились два пассажира: российские граждане Дмитрий Хохлов и
Рудольф Гамберг. Никаких нарушений ни по линии таможенников, ни по линии
пограничников обнаружено не было, поэтому яхте разрешили покинуть
территориальные воды Эстонии.
- Это ни на что не похоже, - заключил капитан. - Ни на что. Это похоже
на диверсию.
- Это и есть диверсия, - подтвердил Кейт.
Это была не просто диверсия. Это была диверсия, проведенная с такой
хирургической точностью и с такой холодной жестокостью, что у
генерал-лейтенанта Кейта по спине прошел невольный озноб.
И при всем при том схема операции была проста, как дважды два.
Высадка с яхты. Отвлекающий поджог двух коттеджей. Поджог третьего
термитной шашкой с таймером, поставленным на двадцатиминутное замедление, -
чтобы уничтожить следы похищения документов из сейфа Янсена. После этого
освободили из подвала сидевшего там диверсанта и сунули вместо него Янсена.
Перекрыли подачу в бойлер холодной воды, вывели из строя газовую автоматику.
И спокойно, без малейшего риска, поднялись на борт яхты и ушли в Питер.
Не все, понял Кейт. На борту "Сириуса" было только два пассажира:
доктор Гамберг и Дмитрий Хохлов, которого гэбист назвал Боцманом. А
аквалангов и гидрокостюмов было три. Куда делись эти трое? Остались в
Таллине. Сошли с яхты, когда она в три часа ночи пришвартовывалась у
прогулочного причала.
Да, эти трое сейчас в Таллине. А завтра в десять ноль-ноль начнется
торжественная церемония похорон останков национального героя Эстонии.
Завтра. В десять ноль-ноль. Осталось меньше суток. Времени нет. Но у них его
тоже нет. Они не успеют использовать документы. Они ничего не успеют.
Операция будет завершена. Потому что остановить ее может только он, генерал
Кейт.
Теперь стало понятно, почему Янсен и его гость в кабинете не
разговаривали, а чего-то ждали. Доктор Гамберг ждал десяти часов -
условленного момента начала операции. Но чего ждал Янсен? Почему он не
поднял тревогу? У него был миллион возможностей. И при выходе из гостиницы
"Виру". И на вахте базы, где дежурили четыре вооруженных охранника. Что ему
помешало?
Доктор Гамберг все время держал правую руку в кармане плаща. И все
время пропускал Янсена впереди себя. Объяснение этому могло быть только
одно: в руке у него был пистолет. Но неужели Янсен не понимал, что ни в
людной гостинице, ни при охранниках доктор Гамберг не решится стрелять? Это
верное самоубийство, полнейшее безрассудство, просто безумие!
А похитить на глазах у всего Таллина одного из самых известных
политиков Эстонии - не безумие?
К тому времени, когда генерал-лейтенант Кейт закончил свое
расследование, в котором остался невыясненным лишь вопрос о том, почему
бывший полковник КГБ Юрген Янсен вел себя, как парализованный взглядом удава
кролик, на место происшествия прикатило все начальство из Таллина - от
министра внутренних дел до генерального прокурора с их многочисленной
свитой. Появилась пресса, нагрянули телевизионщики, перед воротами базы их с
трудом сдерживал усиленный наряд полиции. Кейт поискал взглядом среди
начальства высокую массивную фигуру Генриха Вайно, но не нашел. Либо ему еще
не сообщили о том, что случилось, а вернее всего - он решил не приезжать,
чтобы не проявлять своей заинтересованности. Но поговорить с ним нужно было
немедленно.
Кейт приказал водителю прорываться сквозь толпу журналистов, а сам
пригнулся на заднем сиденье неприметного на фоне солидных машин начальства
армейского джипа. Маневр удался. Пишущая и снимающая братия даже не
посмотрела на джип, в котором не было никого, кроме молодого
солдата-водителя. Только после этого Кейт слегка расслабился. Невидяще глядя
на бегущую навстречу ленту шоссе, он попытался сориентироваться в резко,
обвально изменившейся ситуации.
Он чувствовал себя, как человек, который неожиданно потерял
ориентировку в лесу. Все то же, что было еще минуту назад, и все не то. Все
поменялось местами, все перепуталось и перемешалось. Где он? Что это за лес?
Что это за земля? Что это за страна? Как он в ней, черт побери, оказался?
К действительности его вернул восторженный возглас водителя:
- Господин генерал, вы только посмотрите! Какая красотка! Я тащусь!
Впереди на обочине стояла открытая красная иномарка. К багажнику
прислонилась стройная молодая блондинка в черном кожаном пальто с небрежно
наброшенным на шею длинным красным шарфом. На солнце золотилась волнистые
волосы цвета осенней ржи. По случаю теплого дня пальто было распахнуто. Под
ним белел костюмчик, высокий обрез мини-юбки открывал стройные ножки.
И хотя генерал-лейтенанту Кейту было сейчас не до этого, он кивнул -
только для того, чтобы как-то отреагировать на восторг молодого солдата:
- Да, красивая женщина.
- Женщина? Какая женщина? - удивился водитель. - Я говорю про тачку!
Это же "мазератти джибли"!
Блондинка увидела приближающийся джип и подняла руку.
- Нам, - сказал водитель. - Господин генерал, тормознем?
И остановил джип, не дожидаясь разрешения.
Неужели в этом запредельном, вывернутом наизнанку мире существуют
красивые женщины, красивые спортивные автомобили, существует яркое солнце,
ранняя нежная весна и свежий ветерок с залива?
Все это существовало. И красивая молодая женщина с грациозными ножками,
зелеными глазами и точеным, безупречно правильным и от этого немного
надменным лицом. И ее автомобиль, от вида которого мальчишка-водитель впал в
ступор. Причина, которая заставила ее стоять на дороге, была прозаична и тем
самым утверждала вещность и реальность жизни, в которую генерал-лейтенант
Кейт словно бы вынырнул из сумрачных балтийских глубин.
Осевшее на обод колесо "мазератти". Валяющийся на асфальте домкрат.
Слишком железный, слишком грубый для ее нежных рук.
Кейт вышел из джипа и вежливо улыбнулся.
- Сударыня, ни слова. Мелкие бытовые неприятности украшают жизнь.
Потому что они легко устранимы. Займись! - кивнул он водителю.
Кейт и не ожидал, что она рассыплется в благодарностях. Но она
взглянула на него с явной иронией, даже насмешливо и произнесла на хорошем
эстонском:
- Как это по-генеральски! Галантность руками слуги. Будь вы
средневековым рыцарем, генерал Кейт, платок дамы вашего сердца поднимал бы с
земли лакей. А потом вы вручали бы его даме.
- Вы меня знаете?
- Кто же вас не знает? По телевизору я привыкла видеть вас в мундире.
Мундир вам очень идет. Штатский костюм тоже идет. И если вы будете чуть чаще
бриться, Силы обороны Эстонии будут неотразимы.
Кейт озадаченно провел рукой по щеке. Щетина была. Он вспомнил, что в
спешке не успел побриться. Неожиданно для себя он засмеялся. Ему нравилась
эта женщина. Ему нравилось, что она ему нравится. Это означало, что он еще
не омертвел в том бездушном мире, в котором много лет привычно существовал.
- Отставить! - приказал он водителю. - Сударыня, мне стыдно. Надеюсь,
вы разрешите мне загладить свою вину?
Он снял плащ, подвернул рукава пиджака и взялся за домкрат. Забыв про
"мазератти", солдат уставился на командующего, с ловкостью опытного
автомобилиста снимающего колесо.
- Давайте запаску, - распорядился Кейт.
- Не верю своим глазам, - проговорила она, но багажник открыла. -
Отпустите водителя, генерал. Я отвезу вас туда, куда вам нужно. Такие
подвиги не должны оставаться без награды.
- Свободен, - бросил Кейт солдату. - Не генерал, сударыня. Сегодня мне
очень хочется забыть, что я генерал. Йоханнес Кейт. А еще лучше - просто
Йоханнес.
- Рита Лоо, - назвалась и она.
- Рита Лоо. Я знаю вас. Да, знаю. Вы дочь Генриха Вайно. Какая
неожиданность. А я как раз ехал к вашему отцу.
- Неожиданность? - переспросила она. - Нет, Йоханнес.
Никакой неожиданности нет.
- Вот как? - удивился Кейт. - Почему?
- Потому что я ждала вас.
- Заинтригован. Объясните?
- Обязательно. Чуть позже. Садитесь, - сказала Рита, когда колесо было
заменено. Она развернулась и направила "мазератти" в сторону Пирита. - Нам
нужно ненадолго заехать в одно место. Это рядом.
Машина свернула с шоссе и через пять минут остановилась у ворот
большого дачного участка в той части поселка, где еще с советских времен
селились партийные бонзы и директора крупных таллинских магазинов. Ворота
были открыты. В глубине участка стоял двухэтажный основательный дом.
Забранные раздвижными металлическими решетками окна и пыльные, немытые
стекла говорили о том, что в доме зимой не жили. Возле крыльца стоял длинный
белый "линкольн". В нем дремал водитель, опустив спинку кресла.
- Это дача отца, - объяснила Рита. - Пойдемте, генерал.
- Я посижу в машине, - отказался Кейт.
- Пойдемте, пойдемте, - повторила она. - Вас ждут.
- Вы сказали, что отвезете меня туда, куда мне нужно, - напомнил он. -
Я не уверен, что мне нужно сюда. Более того, я совершенно уверен, что сюда
мне не нужно.
- Вы ошибаетесь, генерал. Именно сюда вам и нужно.
Рита провела его в нетопленый дом и открыла дверь в просторную
сумрачную гостиную с мебелью в холщовых чехлах. В гостиной нещадно дымил
камин. Какой-то молодой человек сидел перед ним на корточках, раздувая
огонь. Второй - лет пятидесяти, с короткими седыми волосами и простодушным
лицом - скептически наблюдал за его усилиями заставить гореть поленца. Оба
были в плащах с поднятыми воротниками. Судя по всему, ждали они давно и
основательно продрогли, так как в гостиной было холодней, чем на улице. При
появлении Риты и Кейта пожилой произнес:
- Спасибо, Лола. Генерал Кейт, разрешите представиться: начальник
оперативного отдела Управления по планированию специальных мероприятий
генерал-майор Голубков.
- Что это значит? - резко спросил Кейт.
- Прошу извинить. Нам пришлось прибегнуть к такому способу встречи с
вами. Потому что мы в острейшем цейтноте. Это не похищение. Вы совершенно
свободны и можете уйти в любой момент. Но я прошу выслушать меня. Эт