вестно. Для всего мира мы превратимся в изгоев, в мразь. Надеюсь, что вы не правы, полковник. У вас слишком богатое воображение. Даже в Советском Союзе подпольная торговля оружием в таком масштабе была невозможна. А мы все-таки демократическая страна. - Но немножечко нищая, - напомнил Голубков. - А это - миллиарды долларов. Тех самых, что мы клянчим у Международного валютного фонда. - Миллиарды, - согласился конструктор. - Но это бандитские миллиарды. С них будет капать кровь. - Бытует мнение, что при всех своих декларациях Америка тоже занимается подпольной торговлей оружием. - Это проблемы Америки, а не России. Если ваш сосед вор, вы тоже станете воровать? Если он убийца, станете убивать? Послужит это вам оправданием? Я далеко не идеалист, полковник. Но я восемь лет был испытателем. Там я оставил свои волосы. И ноги. И вот что я вам скажу: Бог есть. Крылов тяжело поднялся, постоял у окна и обернулся к Голубкову. - Что происходит, полковник? Что происходит со страной? С нами? Мы привыкли думать, что живем в средней полосе России. Березки. Зайчишка-зайка серенький. И вдруг выясняется, что мы живем не в средней полосе России, а в каких-то чудовищных джунглях. И под каждой елкой не волчок серый бочок, а голодные львы. В окружении шакалов. И все это не завезено к нам. Все это и есть мы. Голубков промолчал. Но конструктор и не ожидал ответа. - Вернемся на грешную землю, - проговорил он. - Эту программу нужно остановить. Кто бы ее ни санкционировал. - Даже если это сам президент? - спросил Голубков. - Да. Даже если это сам президент. Он не мог этого сделать. По определению. Он президент демократической России. Если страна станет бандитской, она востребует другого президента. Возможно, он уже ждет. - Вы сказали, что у меня слишком богатое воображение, - заметил Голубков. - А у вас? - Я оперирую фактами. Только фактами. И логикой. Будем называть вещи своими именами. Это заговор, полковник. Заговор против новой России. Она может нам нравиться или не нравиться, но другой нет. Это больной ребенок. Со всеми наследственными пороками. Его легко убить. Но где мы окажемся после этого? Вы обязаны предотвратить этот заговор. Это ваша профессия, полковник. В конце концов, вы за это получаете деньги. - Конечно, конечно, - покивал Голубков. - За мою зарплату только такие заговоры и предотвращать. - Полагаете, есть связь? - поинтересовался конструктор. - За маленькие деньги предотвращают маленькие заговоры, за большие - большие? А за очень большие? - За очень большие деньги заговоры не предотвращают. За очень большие деньги заговоры устраивают. Крылов хмуро усмехнулся. - Ерничаем. Всю жизнь ерничаем. Булыжник - оружие пролетариата. Ирония - оружие интеллигенции. Средство самозащиты. Я полагал, что спецслужбы вооружены лучше. Ладно. Я попросил вас приехать, чтобы получить совет. Вы в этих делах разбираетесь лучше меня. Следует мне объявить о краже хард-диска? Или сделать вид, что ничего не случилось? - Следует, - сказал Голубков. - Не только диска. Но и дискеты. Укажите в протоколе, что именно было на дискете. Информация о причинах гибели самолета "Антей". Подчеркните, что эта информация уникальна и не может быть восстановлена. И потому вы требуете сделать все, чтобы ее вернуть. Крылов недоверчиво взглянул на собеседника: - Верите, что вернут? - Нет, - ответил Голубков. - Верю, что не вернут. Но после этого я смогу снять с вас охрану. В машине он угрюмо молчал, исподлобья смотрел, как тянутся по обочинам придорожные поселки и стынут под проливным дождем милые русскому сердцу березы. Средняя полоса России. Джунгли. Заговор. Твою мать. Только нового ГКЧП не хватает. С чего ему вылупиться, из какого желтка? Инфляция усмирилась. Правительство молодого премьера Кириенко ведет успешные переговоры с МВФ о займе в восемь миллиардов. Президент хоть и болеет, но вожжи не ослабляет. Даже левые в Думе притихли. Выступают, но привычно, по обязанности, без сердечного ликования. Заговор. Весной заговоров не бывает. Заговоры бывают осенью, когда народ возвращается из отпусков и вспоминает, что не худо бы изменить жизнь к лучшему. И все-таки Крылов прав. Против логики не попрешь. Нужно называть вещи своими именами. Да, заговор. Вопрос только один. Насколько он осознан? Что это? Обычная совковая дурь: хапануть под носом мировой общественности несколько миллиардов долларов и сделать вид, что я не я и лошадь не моя? Или хладнокровный расчет? Голубков машинально потянулся закурить, но раздумал. Рассеянно повертел пачку в руках, перечитал всегда раздражавшую его надпись: "Эти уникальные сигареты высшего качества воссозданы на основе элитных сортов табака, поставлявшегося ко двору Петра I из Европы, и способны удовлетворить самого требовательного знатока, верящего в возрождение традиций и величия Земли Русской". Он сунул пачку в карман и вдруг понял, что не верит в возрождение величия Земли Русской. И не хочет верить. Величие Земли Русской всегда было оплачено слишком большой кровью. А слишком маленькой крови не бывает. Кровь всегда большая. Всегда. III В Управлении полковника Голубкова уже ждал лейтенант Авдеев. Мать Николая Фалина не опознала Ермакова. По ее утверждению, к ее сыну приезжал совсем другой человек: лет тридцати пяти, рослый. И фамилия его была не Ермаков, а какая-то украинская. В настольном календаре сына она нашла номер телефона, по которому Николай Фалин звонил этому человеку, и его фамилию. Фамилия его была - Тимашук, а телефонный номер, как выяснил лейтенант, принадлежал центральной диспетчерской ЗАО "Феникс". Голубков приказал оперативнику представить рапорт и поднялся к себе. Сбросив плащ, не присаживаясь, достал из сейфа досье, а из него - свой проект докладной записки на имя президента России. Нашел фразу, которая всплыла у него в памяти уже после того, как он вышел из кабинета Крылова: "Эксперт Крылов располагает неопровержимыми доказательствами, что в трюме "Антея" было не два истребителя "МИГ-29М", как указано в документах, а как минимум три." Эта фраза едва не стоила Крылову жизни. Теперь многое стало понятно. Почти все. Заговор. И это не дурь. Дурь не прикрывают так плотно. И на таких дальних обводах. Твою мать. Оставалась малость. Выяснить, кто стоит во главе этого заговора. После этого можно будет с чистой совестью застрелиться. Полковник Голубков запер сейф и спустился в Информационный центр. Дежурный оператор доложил: группа Пастухова на вызовы не отвечает. - Рация не могла выйти из строя? - Рация исправна. Сигнал идет. Радионавигационная система работает в автоматическом режиме. Голубков приказал дать точные координаты с привязкой к местности. Оператор вывел на экран монитора схему объекта. На него наложилась координатная сетка с пульсирующей точкой передатчика. Навигационные сигналы шли с территории аэродрома. Голубков нахмурился. Что за черт? Они проникли на объект? Но такого приказа они не получали. Приказ был: срочно убираться к чертовой матери. В спешке бросили рацию, а ее нашла охрана? Не исключено. Тащить лишние десять килограммов по горам, да еще при спешном отходе - мало радости. Вполне могли бросить. И правильно сделали. А если не успели уйти? Голубков молча смотрел на экран, мял в руках незажженную сигарету. - Что передать? - спросил оператор. - Пока ничего. Повторяй вызовы. Голубков вышел из бокса и поспешил к начальнику Управления. В приемной его остановил помощник: - Извините, товарищ полковник. Александр Николаевич занят. У него посетитель. - Кто? Помощник сказал. - Кто?! - ошеломленно переспросил Голубков. Помощник подтвердил: - Да, он. Председатель правительства Российской Федерации. Бывший. IV Первые недели после своей отставки бывший председатель правительства России чувствовал себя калифом Гаруном аль-Рашидом из "Тысяча и одной ночи". Эти сказки Шахрезады он читал в глубоком детстве, не помнил о них ничего, кроме того что этот всемогущий калиф переодевался в одежду простолюдина и ночами ходил по Багдаду, ловя кайф от своей неузнанности. Приставка "экс" к должности премьер-министра, на которой он провел долгие шесть лет, и была прикрытием его могущества, маской для непосвященных. А посвященных было очень немного, пальцев на руках хватит пересчитать. Для остальных его внезапная отставка была прихотью президента, который любил время от времени устраивать кадровую чехарду, чтобы показать, кто в доме хозяин. Даже в Госдуме, где с нетерпением ждали отчета правительства, ничего не поняли и возмутились. Одно дело потоптаться на премьере, повозить его мордой по столу, набирая политические очки, а совсем другое убрать его, самую серьезную фигуру в исполнительной ветви власти. А с кем работать? С этим шибздиком Кириенко? Президенту даже пришлось пригрозить роспуском Думы, чтобы добиться утверждения молодого премьера. Утвердили. Через не хочу, с третьего захода. Этот раунд был выигран вчистую. Отношение думского большинства к опальному премьеру обрело оттенок благожелательства. Опала - она всегда способствует. Что и требовалось. Это сыграет свою роль, когда придет время. И уже тогда, в кулуарах Думы, он ощутил себя аль-Рашидом. К нему подходили, выражали сочувствие. Он держался безучастно, как человек несправедливо обиженный, но не считающий возможным высказывать свое отношение к решению президента. А сам посматривал на собеседников из-под седых бровей, запоминал. Этот искренне сожалеет. Надо же, а долбал при каждом удобном случае. Эти вроде бы и сочувствуют, но с внутренним говнецом, с глубоко скрытой издевкой. Ладно, учтем. А эти - ну, вообще. Ах, мерзавцы! Да у него жопа гладкая, как биллиардный шар, от того, что они ее вылизывали! Или, если сказать прилично: залысины у него такие большие. А теперь решили, что ноги об него можно вытирать? Ну, подлецы! Ничего, ничего. Воздастся. Всем воздастся. Но через некоторое время он начал ощущать вокруг себя пустоту. Все реже звонила "вертушка". Рабочий календарь, прежде заполненный до отказа, зиял пустыми страницами. Телевизионщики уже не кидались к нему при любом его появлении на людях. Он чувствовал, как его неудержимо сносит с главной струи политической жизни в тихую заводь, где медленными кругами плавает мусор. И ему даже начинало казаться, что он не калиф в одежде простолюдина, а самый обыкновенный простолюдин. Что он и есть тот, за кого его все принимают: экс, отставной премьер, политический тяжеловес, превратившийся в одночасье в политический мыльный пузырь. Разглядывая по утрам в зеркало свое большое тяжелое лицо, он с неудовольствием отмечал, как оно разглаживается, сходят тени, появляется барственная холеность - печать бездельников. Клеймо бывших. Он знал, что этот период будет, что нужно быть готовым к нему, нужно спокойно его переждать. Отсутствие во власти - дело опасное. Уйти легко, вернуться трудно. И хотя тут был особый случай, он все же не ожидал, что воспримет это так болезненно. Не думал, что его так быстро забудут. После шести лет во главе правительства. И каких лет. Чего только не было за эти годы. Как вспомнишь, так вздрогнешь. Гиперинфляция. Кризис 93-го, когда страна была на грани гражданской войны. Чеченская катастрофа. Президентские выборы 96-го, стоившие Ельцину трех инфарктов, а его сподвижникам - седых волос. И хоть бы одна блядь вспомнила теперь, кто вывел корабль России из этих бурь. Воистину: истории чужда благодарность. Вечерами он смотрел телевизор, и у него портилось настроение. По всем каналам порхали молодые реформаторы, пространно разъясняли свои программы. Показывали, какие они умные. Острили с журналистами, выпендривались на тусовках. Мотыльки, однодневки в красных штанах. Валютный коридор. Макро-фуякро. Приписывали себе то, что было достигнуто им, эксом, его нервами и бычьими трудами, его пахотой. Порхайте, порхайте. Недолго вам порхать. Схема его отставки и последующего возвращения во власть была тщательно просчитана, но экс был опытным политиком и понимал, что любые схемы корректируются жизнью, всего не предусмотришь. Вариант, когда его судьба полностью зависит от воли президента, не давал никаких гарантий на будущее. Президент непредсказуем, его поступки определяются не прихотью, как казалось многим, а потрясающей политической интуицией, поистине звериным чутьем. Если он увидит более выигрышный для себя вариант, пиши пропало, ничем его не остановить. Да и чем можно остановить человека, который развалил великий и могучий Советский Союз, чтобы перехватить власть у Горбачева, и приказал расстрелять из танков Белый Дом с законно избранным парламентом, когда тот попытался встать у него на пути. И потому экс очень внимательно следил за ситуацией, чтобы в самом зародыше предупредить возможные осложнения. Ситуация ему не нравилась. И больше всего - то, как идут переговоры с Международным валютным фондом. До него доходила информация, что речь идет уже не о восьми миллиардах долларов, а чуть ли не о двадцати. Если такое соглашение будет заключено, экономика на какое-то время стабилизируется и вопрос об отставке правительства Кириенко соответственно снимется с повестки дня. Рано или поздно она обязательно произойдет, но для него это может оказаться слишком поздно. Да, самая большая и постоянно возрастающая опасность таилась в его выключенности из реальной политики. Чем дольше он находится в простое, тем яснее становится, что не так-то уж он и нужен, не такой уж незаменимый. Пост лидера движения "Наш дом - Россия" создавал лишь иллюзию участия в жизни. И экс понимал, что это только иллюзия. По-настоящему к жизни его привязывало другое - вовлеченность в самые важные и тайные государственные дела. Этого вместе с должностью не отнимешь. Одним из таких дел была программа "Феникс". Достигнув Москвы, сообщение о взрыве "Мрии" неизвестными диверсантами, вызвало шок у людей, причастных к делу. Экс был единственным, кто воспринял это сообщение без паники, даже с некоторым удовлетворением. Еще не зная никаких подробностей, он понял, что у него появился хороший шанс напомнить о себе, показать, что даже сейчас, в отставке, он продолжает держать в своих руках важнейшие, хоть и скрытые от общественности, государственные дела. О ЧП на забайкальском аэродроме ему сообщил представитель президента в "Госвооружении" генерал армии Г. Он позвонил по "вертушке", сказал, что нужно срочно встретиться и сам предложил провести встречу не в своем офисе на Гоголевском бульваре и не на нейтральной территории, а в кабинете экса в "Газпроме", где размещался штаб движения "Наш дом - Россия". Уже из одного этого мелкого, вполне житейского факта экс сделал два важных для себя вывода. Во-первых, ситуация чрезвычайная. А во-вторых: в этой ситуации Г. заранее признает себя стороной подчиненной. После отставки это был его первый деловой контакт с Г. Хотя они всегда были в одной команде, между ними тлела скрытая конкуренция, как в волчьей стае между матерыми самцами, выжидающими ослабления вожака. Но пока вожак в силе, союз выгоден им обоим, поэтому никто не влезает в компетенцию другого, чтобы не нарушать установившееся равновесие. Когда экс услышал по радио о покушении на генерального директора ЗАО "Феникс" Ермакова, у него возникло желание позвонить Г. и узнать, в чем там дело. Но он сдержался. "Госвооружение" и фирма "Феникс" были чужой епархией. Г. мог послать, и эксу пришлось бы утереться. А он был не в том положении, чтобы проигрывать даже в мелочах. Он не позвонил. Г. тоже не позвонил. Экс решил, что все утряслось. Но оказалось, что не только не утряслось, но и превратилось в серьезнейшую проблему. Слушая рассказ Г. о событиях, которые произошли на аэродроме Потапово, экс машинально отметил, что недаром его в свое время встревожило поручение президента расследовать все обстоятельства гибели самолетов "Руслан" и "Антей". Это могло привлечь внимание к деятельности фирмы "Феникс" и, что самое нежелательное, - к программе "Феникс". Любая утечка информации об этой программе ставила ее на грань срыва, а огласка вообще была равна катастрофе. То, что к расследованию было привлечено Управление по планированию специальных мероприятий, встревожило экса еще больше. Там работали люди, с которыми трудно договориться. Управление подчинялось президенту, он ревниво пресекал все попытки переподчинить его ФСК. В УПСМ это знали, держались независимо. И работали там серьезные профессионалы. Экс и генерал армии Г. хорошо понимали друг друга. Они были людьми одной генерации и знали правила игры. Поэтому экс даже спрашивать не стал, почему Г. приказал отправить очередную партию истребителей, несмотря на предупреждение ЦРУ. Он знал почему. Угроза для жизни Ермакова не играла в этом решении никакой роли. По этому контракту уже было проплачено двести миллионов долларов. О том, чтобы вернуть предоплату, и заикаться было нельзя. Этот кулак не разжимается. И даже помыслить было невозможно об отказе от контракта. Президенту было доложено, что разработана программа, которая позволит получить дополнительные миллиарды долларов от торговли оружием. Он дал добро. Не вникая в детали. Вникать в детали таких программ - не президентское дело. А теперь что? Прийти и сказать, что мы малость погорячились? Чистое самоубийство. Поэтому Г. поступил так, как на его месте поступил бы и сам экс: он отправляет "Мрию", а если поставку действительно перехватят цэрэушники - это проблемы тех, кому поручено обеспечивать секретность и безопасность торговли вооружениями. Не справились - с них и спрос. Это была нормальная логика чиновника, отвечающего только за свой участок работы. И любой другой чиновник, даже самого высокого ранга, ее поймет. Но главная причина была в другом. Ее знал экс. Ее знал Г. Они не говорили об этом. О таких вещах не говорят. Оба знали, и этого было достаточно. О таких вещах стараются даже поменьше думать. Чтобы не сглазить. И чтобы случайно не выдать своих мыслей. Появление в Потапове неизвестного диверсионного отряда и его чрезвычайно агрессивные действия спутали все карты. И самое непонятное было - от кого исходит это противодействие. Г. попытался навести справки через своих людей в Министерстве обороны. Никто ничего не знал. Ничего не знали и в ФСБ. Помощник президента, курирующий спецслужбы, попытался получить информацию у начальника УПСМ. Но и для генерал-лейтенанта Нифонтова, судя по его реакции, сообщение о взрыве "Мрии" оказалось полнейшей неожиданностью. Возможности Г. были исчерпаны. Это и заставило его обратиться к эксу, хотя он и понимал, что тем самым признает свою подчиненность. Но ситуация была слишком острой, чтобы думать о таких тонкостях. Экс сразу вычленил из проблемы главное. Главное было не в том, чтобы узнать, чьи люди устроили диверсию в Потапове, а в том, чтобы исключить возможность новых диверсий. Кто и для чего взорвал "Мрию" - этим можно будет заняться позже. По всему выходило, что источником противодействия может быть только Управление по планированию специальных мероприятий. Было совершенно непонятно, каким образом они могли проникнуть в эту сверхсекретную систему, прорвать информационную защиту. Еще более непонятно - откуда у них диверсионный отряд. УПСМ была аналитической службой, в ее подчинении не было силовых подразделений, а собственный оперативный отдел был слишком малочисленным, чтобы своими силами осуществлять такие операции. При необходимости они могли привлекать спецподразделения ФСБ или Минобороны, но этого нельзя было скрыть - согласования всегда оставляют след. Сейчас этого следа не было. И все-таки они. Больше некому. Экс решился. Он поедет к начальнику УПСМ и поговорит с ним. Да вот так. Просто поедет и просто поговорит. Он не смог бы этого сделать в качестве председателя правительства. А сейчас - почему нет? В положении отставника были и свои преимущества. V Въезжая во двор старого дворянского особняка, на проходной которого красовалась вывеска "Информационно-аналитическое агентство "Контур", экс вновь почувствовал себя аль-Рашидом. Хотя, возможно, для генерал-лейтенанта Нифонтова, который спустился в холл, чтобы встретить необычного гостя, его истинное положение не было секретом. В УПСМ работали сильные аналитики, они вполне могли просчитать ситуацию. Ну, тем лучше, это упрощало задачу. - Спасибо, Александр Николаевич, что нашел для меня время, - проговорил бывший премьер, отдавая плащ порученцу и пожимая руку начальнику Управления. - Было бы очень странно, если бы я его не нашел, - любезно ответил Нифонтов. - Прошу. Он был в штатском. До этого экс видел его только в генеральском мундире и не выделял среди маршалов и генералов армии, с которыми ему приходилось иметь дело. Он давно заметил, что все военачальники, переодеваясь в цивильные костюмы, становились словно бы мельче, невзрачнее, теряли вместе с мундиром свою значительность. Про Нифонтова сказать этого было нельзя. Прекрасный темно-серый костюм сидел на нем, как на дипломате. Впрочем, немудрено. Прослужи полжизни военным советником и руководителем резидентур в Африке и на Ближнем Востоке - поневоле научишься носить и костюмы, и смокинги. - Симпатичный у вас особнячок, симпатичный, - оценил экс, поднимаясь по мраморной лестнице и проходя в кабинет. - И кабинет у тебя симпатичный. Ты говоришь - странно, - продолжал он, разыгрывая из себя политического пенсионера. - А вот некоторые так не считают. Некоторые стали очень занятыми. Некогда им, даже минуты нет на разговор с отставником. А о чем разговаривать с отставником? Бывший - он и есть бывший. - С их стороны это неразумно, - отозвался Нифонтов, отодвигая для гостя кресло на краю длинного стола для совещаний. - Я бы даже сказал - опасно. Сегодня - бывший премьер. Завтра - будущий. А послезавтра - президент России. - Эк куда хватил! - усмехнулся экс, усаживаясь. - Президент России. Слишком богатая у тебя фантазия. - Это не фантазия. Это один из наиболее вероятных сценариев. Кофе? Коньяк? - А давай, - весело согласился экс. - Почему бы и нет? Давай коньяк. Расскажи-ка мне про этот сценарий, - предложил он, когда на столе появилась высокая узкая бутылка "Белого аиста" с фужерами и начальник Управления отослал помощника. - Твое здоровье, генерал. - Ваше здоровье, господин президент. Экс засмеялся. - Да ты, Александр Николаевич, лукавый царедворец. Ну-ну, что за сценарий? - Не думаю, что он для вас новость. - И все-таки? Всегда интересно, как все видится со стороны. Чему ты усмехаешься? - Странности этого занятия, - объяснил начальник Управления. - Политического прогнозирования как профессии. Особенно в наших, российских условиях. То, что сегодня кажется животрепещущим, завтра, возможно, будет восприниматься как анекдот. Иногда - смешной, чаще - не очень. - Мы не в завтра живем, а в сегодня, - проговорил экс, машинально отметив, что если бы эту фразу он сказал по телевизору, пишущая братия ржала бы над ним целую неделю. А чего ржать? Нормальная фраза, всем понятная. - Доживем до завтра, будем смеяться. А сегодня нам не до смеха. - Это верно, - согласился Нифонтов. - Сегодня нам не до смеха. - Значит, моя отставка не была для тебя неожиданностью? - вернул экс разговор в интересующее его русло. - Она просчитывалась. Мои аналитики даже ожидали, что она произойдет раньше. Если бы потянули еще, ваше правительство рухнуло бы безвозвратно. - А сейчас - возратно? - Да, - кивнул Нифонтов. - Вы успели произвести рокировку. По нашим расчетам, кабинет Кириенко должен был продержаться до Нового года. Но продержится меньше. Азиатский кризис. Он ударит по нашей экономике очень ощутимо. - И что же дальше? - Девальвация. Отказ платить по внешним долгам. После этого Кириенко отправляют в отставку и возвращаетесь вы. С принципиально новой программой. Которая есть хорошо забытая старая. Экс внимательно посмотрел на Нифонтова. Неглупый мужик. Неглупый. И не из жополизов. Такого, пожалуй, нужно иметь в союзниках. - Что же это за программа? - спросил он. - Возвращение к плановой экономике. Государственное регулирование. В разумных, естественно, пределах. Социализм с капиталистическим лицом. - А вот многие считают, что возвращение к плановой экономике невозможно, - заметил экс, испытующе разглядывая собеседника из-под нависших седых бровей. - Но не вы, - живо возразил Нифонтов все в том же тоне непринужденной светской беседы. - Вы рассуждаете так. Есть политические предпосылки: люди наигрались в демократию и жаждут порядка. Есть природные ресурсы. Есть смекалистые и трудолюбивые россияне, почувствовавшие вкус к свободному предпринимательству. Есть, наконец, образ врага: все эти олигархи и прихватизаторы, плодящие криминал. Осталось немного: освободиться от долгов Западу. И вперед. Вы убеждены, что это единственный для России путь. Не дурак. Очень не дурак. И держится свободно. Даже слишком, пожалуй, свободно. - Откуда тебе знать, как я рассуждаю? - ворчливо спросил экс. - "Вы рассуждаете". "Вы убеждены". Чего это ты за меня думаешь? Нифонтов усмехнулся. - Так думаю не я. Так думают мои аналитики. - А им кто дал право рассуждать за меня? - Я задал им этот вопрос. Мне самому это было интересно. - И что ответили? Нифонтов развел руками: - Вы же знаете, какая нынче молодежь. Никаких авторитетов. Никакого уважения к старшим. - Не увиливай, не увиливай! - Они ответили так. Эти старые пердуны всегда думали за нас. "Россияне уверены", "Россияне считают", "Россияне думают". Они полагают, это дает им право думать за вас. Во всяком случае, строить предположения. И они, пожалуй, действительно имеют на это право. Не выпить ли нам за молодую Россию? Экс повертел в руках фужер и поставил на стол. - Аналитики у тебя хорошие, а коньяк говенный. Чем заканчивается их сценарий? - Социальный взрыв. Диктатура. Гражданская война. Развал России. Экс нахмурился. - И ты согласен с этим прогнозом? - Нет. Я уверен, что обойдется без гражданской войны. А с остальным - да, согласен. Мы окажемся отброшенными в 91-й год. И придется начинать все с нуля. Тяжелое лицо гостя еще больше потяжелело. - А ты, я смотрю, большой оптимист, - с хмурой иронией проговорил он. - Я реалист, - возразил Нифонтов. - Как и вы. Между нами только одна разница. Вы считаете, что народ - это стадо. А я думаю, что народ - это табун. Он вырвался из загона. И кнутом его назад уже не загнать. К счастью, это не единственный из возможных сценариев. - Кто будет президентом по другим сценариям? - Не вы. Экс помолчал. Похоже, зря он сюда приехал. Этот генерал оказался не тем, за кого экс его принимал. Мужик, конечно, неглупый, но с гонором. И политик плохой. Хороший политик умеет не только просчитать ситуацию, но и прочувствовать ее. Не дипломат. Хоть и выглядит дипломатом. Или это просто игра в расчете на сильные козыри, которые есть у него на руках? Какие у него могут быть козыри? Да никаких. Они ему только кажутся сильными. В этой игре, как в преферансе, важно не то, что у тебя на руках. А то, что в прикупе. Нифонтов не знал прикупа. А экс знал. И решил, что не стоит заниматься размазыванием каши по столу. Его привело сюда конкретное дело. К делу надо и переходить. - Интересно с тобой разговаривать, Александр Николаевич, интересно, - покивал он. - Догадываешься, зачем я к тебе приехал? - Будет лучше, если вы скажете сами. Не хочу уподобляться моим аналитикам и думать за вас. - Скажу, - согласился гость. - Ты меня знаешь, я человек прямой, хитрым дипломатиям не обучен. Поэтому я тебя прямо спрошу: ты приказал взорвать "Мрию"? - Нет. - Нет? - переспросил экс. - Нет, - повторил Нифонтов. - Ни я, ни мои люди приказа взорвать "Мрию" не отдавали. - Что ты знаешь обо всем этом деле? Только не говори, что не знаешь ничего, - предупредил экс возможные возражения. - Президент поручил заняться этим твоему Управлению. Он это сделал при мне, - добавил он, резонно рассудив, что у генерала не будет возможности проверить его слова. Нифонтов подошел к письменному столу, бросил в интерком: - Пригласите ко мне полковника Голубкова. - Объяснил гостю: - Начальник Оперативного отдела. Он непосредственно занимается этой темой. Через минуту в кабинете появился сухощавый штатский с седыми, коротко подстриженными волосами, с озабоченным лицом, в мешковатом темном костюме с немодным галстуком, похожий скорей на бухгалтера, но никак не на начальника Оперативного отдела одной из самых секретных спецслужб России. Он остановился у двери, всем своим видом показывая, что не одобряет пьянку в служебном кабинете в рабочее время и ни под каким видом не намерен принимать в ней участия. - Полковник Голубков, - представил его Нифонтов. - Нашего гостя вы знаете. Проходите, полковник. Доложите, что у нас есть по "Фениксу". Экс насторожился, но тут же понял, что речь идет о фирме "Феникс", а не о программе с тем же кодовым названием. Голубков сел, но докладывать не спешил. - Дело с грифом "Совершенно секретно", - сухо напомнил он. - Наш гость имеет допуск к гостайнам, - ответил Нифонтов. - Так что можете говорить. Под мою ответственность. Полковник помедлил, словно раздумывая, должен он воспринять слова начальника Управления как приказ или следует отказаться принимать участие в этой светской беседе. - Мы слушаем, - поторопил Нифонтов. - Предысторию опустите. Давайте сразу выводы. Если они есть. - Да, есть, - так же сухо подтвердил полковник. - Мы пришли к определенным выводам. Их три. С момента своего создания в январе 1997 года фирма "Феникс" занимается регулярной поставкой российских истребителей военным формированиям движения Талибан. "Госвооружение" является государственной компанией и не могло напрямую продавать самолеты талибам, так как это запрещено международными соглашениями. Поэтому и была создана эта фирма. Оплачивает самолеты бен Ладен через своего эмиссара аль-Джаббара. Вывод первый: эта деятельность "Госвооружения" противозаконна. - Дальше, - кивнул Нифонтов. - В настоящее время реализуется контракт на общую сумму в девятьсот шестьдесят миллионов долларов, - продолжал полковник, глядя перед собой, на свои сцепленные на столе руки. - Из них двести миллионов уже перечислены. Авария "Руслана" в Иркутске сорвала график поставок, пришлось идти на сверхресурсную загрузку машин. Вывод второй: "Госвооружение" несет ответственность за гибель самолета "Антей", а возможно - и самолета "Руслан" в Иркутске. - Бардак, везде бардак! - пробормотал экс. - И конца-края ему не видно. Какой же третий вывод? - При средней стоимости истребителя в тридцать миллионов долларов контракт подразумевал поставку талибам тридцати двух машин. Такого количества новых изделий нет ни в резерве "Госвооружения", ни на авиазаводах. Это заставило нас предположить, что под видом торговли новыми истребителями осуществляется какая-то иная программа. Мы предприняли ряд оперативно-розыскных мероприятий и выяснили, в чем заключается эта программа. Экс прервал полковника: - Что за мероприятия? - Прошу извинить. Я не могу ответить на ваш вопрос. Была задействована наша агентура. Раскрыть ее я не имею права. И приказать это сделать мне не может никто. Даже президент. - И даже я, - кивнул Нифонтов, жестом показав гостю, что он бессилен ему помочь. - Продолжайте, Константин Дмитриевич. Что это за программа? - Полтора года назад нынешний генеральный директор компании "Феникс" генерал-лейтенант Ермаков встретился в Нью-Йорке с профессором Ефимовым, известным специалистом по радиолокации. Он предложил ему вернуться в Россию и заняться созданием антирадарной защиты для обычных серийных машин. Ефимов отказался, но дал понять, что в России остались его ученики. Ермаков нашел одного из них. Николай Фалин из НПО Жуковского. Отдел конструктора Крылова занимался этой тематикой и имел определенные успехи. Год назад финансирование было закрыто, оборудование с полигона под Воронежом закуплено фирмой "Феникс", а сам Фалин уволился и исчез. Мы установили, что он был завербован человеком Ермакова и увезен на базовый аэродром "Феникса" в Потапово. Перед тем как уволиться, Фалин запустил в компьютеры отдела вирус и уничтожил всю базу данных по этой тематике. Не сомневаюсь, что он это подтвердит, если нам удастся его допросить. В этом уверенности нет. Он написал матери, что вернется недели через три. Не думаю, что он вернется. Его уберут. - Минутку, полковник, - вмешался экс. - Что за страсти вы нам рассказываете? Кому и зачем нужно убирать этого Фалина? - Это не страсти. Это версия, основанная на фактах. Судя по всему, Фалин закончил разработку методики. И стал не нужен. А знает слишком много. У таких сюжетов всегда только один конец. - Выходит, Ермаков не просто переманивает кадры, но и целенаправленно занимается вредительством? Так, по-вашему? - Здесь замешан не только Ермаков. Прекращение финансирования этой темы в НПО Жуковского не могло быть случайностью. Да, я считаю, что это целенаправленная работа. Ее координировал кто-то повыше Ермакова. Намного выше. - Цель? - Монополизировать превращение старых серийных машин в невидимки. И продавать их по цене новых. Сейчас на аэродроме Потапово находятся пятнадцать "МИГ-23", "МИГ-25" и "СУ-25". На них уже нанесено антирадарное покрытие. В ближайшее время они будут переданы талибам. После этого в Потапове будет налажен конвейер. У нас тысячи старых машин. Они пойдут во все горячие точки мира. А таких точек более чем достаточно. Экс почувствовал, как крахмальный воротник рубашки вжимается в шею. Да что же это делается? Целый отдел из самых опытных гэрэушников был создан для прикрытия программы "Феникс". Мощное спецподразделение с информационным центром, аналитиками, оперативниками и агентурой. А теперь этот бухгалтер-замухрыга, хмурый, как с перепоя, обыденно излагает самую суть этой сверхсекретной программы, о деталях которой не знали даже высшие руководители государства. Экс повернулся к начальнику Управления: - Сколько времени вы занимаетесь этим делом? - Вплотную - три недели. - Я слышал, что у вас работают профессионалы. Но не подозревал, что такие. Всего три недели. Поздравляю, генерал. Как вам удалось раскопать все так быстро? - Помог случай. Командир экипажа погибшего "Антея" оказался другом детства полковника Голубкова. - Бог ты мой! - изумился экс. - Вот уж повезло так повезло! Да, против такого везения не попрешь. - Я не склонен считать это простым везением, - заметил Нифонтов. - Не было бы этого случая, был бы другой. Всякая криминальная система неустойчива по своей природе. Как только она оказалась в поле зрения, конец ее предрешен. - Почему вы назвали ее криминальной? Это всего лишь коммерция. Крупномасштабная - да. Не вполне безупречная с точки зрения закона - возможно. Но в наше время любая коммерция сомнительна. Торговля оружием - не исключение. А когда речь идет о миллиардах долларов, которые мы можем получить... - Это не коммерция, - перебил гостя полковник Голубков. - Это заговор. Экс нахмурился. - Вот как? Заговор? Против кого? - Торговлю истребителями в таких масштабах скрыть невозможно. Ее и не будут скрывать. Это заговор против России. Демократическая Россия перестанет существовать. Это и есть третий вывод. - Эк куда вы хватили! - хохотнул экс. - Заговор! Кто же организовал этот заговор? - Разрешите мне не отвечать на этот вопрос. У меня есть уверенность, но доказательств нет. - Отчего же? - запротестовал экс. - Разговор у нас неофициальный. Да и я лицо неофициальное. Сделайте милость, полковник, поделитесь своими соображениями. Кто же, по-вашему, стоит во главе заговора? Генерал-лейтенант Ермаков? - Нет. - Генерал армии Г.? - Нет. - Кто? - Вы. Экс растерянно оглянулся на Нифонтова. Тот свободно сидел в кресле, нога на ногу, сцепив на колене руки, только что пальцами не крутил. На лице - вежливый интерес к происходящему. И никакого желания вмешаться, поставить на место своего зарвавшегося подчиненного. Экс перевел тяжелый взгляд на полковника. - Вы не хотите взять свои слова назад? - Нет. И вновь начальник Управления никак не прореагировал. Экс поднялся из кресла и подошел к письменному столу. Из десятка телефонных аппаратов наметанным взглядом отыскал "вертушку". Взял трубку. Но, помедлив, положил ее на рычаг. - А теперь послушайте меня, господа. То, что я тут услышал, - это сказки Шахрезады. У вас нет доказательств и никогда не будет. А то, что скажу я, это не сказки Шахрезады. У меня были подозрения, что все, что произошло в Потапове, организовали вы. Сейчас я в этом уверен. Что же произошло? Если оставить в стороне вашу фантастику про заговоры, произошло следующее. Вы не просто превысили полномочия. Диверсии на железнодорожной ветке, взрыв ЛЭП и взрыв "Мрии" - преступления. Только так это будет расценено президентом. Остается получить доказательства, что эти террористические акты были совершены по вашему приказу. И они будут получены. Пять диверсантов захвачены службой безопасности. Это для вас новость, не так ли? Сейчас они дают показания. Пока неохотно, но существует много способов развязывать языки. И вы, профессионалы, все эти способы знаете лучше меня. Он оглядел хмурые лица контрразведчиков и заключил: - Я даю вам последний шанс. Мы еще можем договориться. Скажу откровенно, я хотел бы видеть вас союзниками. Другого выхода для вас нет. Итак, генерал? Нифонтов с сомнением покачал головой. - Экипаж "Руслана". Экипаж "Антея". Офицеры сопровождения. Семьдесят погибших в Иркутске. Не говоря об афганцах, которые уже крошат друг друга с помощью российских штурмовиков. А в перспективе? Тысячи трупов? Десятки и сотни тысяч? Во всех горячих точках мира. А их, как справедливо заметил мой коллега и друг полковник Голубков, хватает. И с нашей помощью будет становиться все больше. Вам не кажется, что это слишком дорогая плата за повышение благосостояния россиян? Даже если эти миллиарды долларов дойдут до них, в чем у меня есть очень большие сомнения. - Кончайте демагогию! - прикрикнул экс. - Я задал конкретный вопрос. И жду конкретный ответ. - Это и есть ответ. Я не хочу попасть в ад за чужие грехи. У меня и своих хватает. - Нифонтов обернулся к полковнику Голубкову. - У тебя есть что сказать, Константин Дмитриевич? - Есть. Но я воздержусь. - Говорите, полковник, не стесняйтесь, - подбодрил экс. - А то будете потом жалеть, что не сказали. - Да? Тогда скажу, - кивнул Голубков. Впервые за весь разговор он посмотрел в лицо гостю. В его взгляде была многомесячная усталость и холодное безразличие. Так в 96-м смотрели на экса солдаты и офицеры поредевших полков, выведенных из Чечни. Полковник помолчал и негромко произнес: - Пошел на ...! Экс взял трубку "вертушки" и набрал номер. - Мы были правы, это они, - сказал он, услышав голос Г. - Свяжись с Потапово. Ты знаешь, что приказать. Он положил трубку и направился к выходу. Нифонтов вызвал помощника: - Проводите нашего гостя. Тот предупредительно открыл дверь: - Прошу вас. Экс выплыл из кабинета, не оглянувшись на контрразведчиков. Они для него не существовали. Они сами решили свою судьбу. В холле, надевая плащ, поданный порученцем, он увидел в зеркале свое тяжелое холеное лицо. Лицо бывшего. VI Генерал-лейтенант Нифонтов постоял к окна, глядя как из ворот Управления выезжает черный лимузин гостя, и повернулся к полковнику: - Что с тобой, Константин Дмитриевич? Голубков не ответил. Нифонтов принес из комнаты отдыха чистый фужер, привычно разверстал коньяк, кивнул: - Давай-ка по соточке. Как говорят американцы: "Help yourself". Помоги себе сам. Выпил, прислушался к себе. - С чего он взял, что коньяк говенный? Коньяк как коньяк. - Поставил фужер на стол, внимательно посмотрел на сумрачное лицо Голубкова. - Знаешь, Константин Дмитриевич, о чем я подумал? Если тебе доведется писать мемуары, в них будет сильная глава. Она будет называться: "Как я послал на ... президента России". - Он не будет президентом, - буркнул Голубков. - Вот как? Почему? - Я буду голосовать против. - Ребят действительно взяли? - Боюсь, что да. Сейчас проверим. Пошли. Они спустились в Информационный центр. Голубков приказал оператору: - Передавай: "Центр - Пастухову. За успешное выполнение задания представлены к очередным воинским званиям: Пастухов - майор, Перегудов - майор, Злотников и Хохлов - капитан, Мухин - старший лейтенант." Сигнал ушел на спутник. Оттуда, отразившись от серебряной паутинки антенны, плывущей в космической бездне, в Божьих имениях, вернулся на землю, в дикую забайкальскую степь, пробившись сквозь эфир, забитый многоголосьем жизни. "Крошка моя, я по тебе скучаю..." Через двадцать минут поступил ответ: "Пастухов - Центру. Служим России." Генерал-лейтенант Нифонтов и полковник Голубков переглянулись. Сомнений не оставалось. Это означало: "Работаю под контролем". Или другое: ответил не Пастухов. ГЛАВАЯ ДЕВЯТАЯ I Подполковник Тимашук готовился к допросу захваченных диверсантов, когда подала сигнал вызова радиостанция "Селена-5". Он взглянул на дисплей шифровального прибора "Азимут", готовый увидеть ставший привычным текст: "Центр - Пастухову. Доложите обстановку". Сначала он поступал каждый час, потом каждые полчаса. Но вместо этого вдруг появилось: "Центр - Пастухову. За успешное выполнение задания представлены к очередным воинским званиям: Пастухов - майор, Перегудов - майор, Злотников и Хохлов - капитан, Мухин - старший лейтенант." Тимашук замер. Это была удача. Просвет в полосе черной невезухи, которая преследовала его с первых часов появления в Потапове. Нужно было ответить. Как можно быстрей. Что? Целую вечность - восемнадцать минут - просидел подполковник Тимашук, напряженно всматриваясь в дисплей. Рация стояла на слесарном верстаке в подземном ремонтном боксе, из которого по приказу Тимашука было убрано все лишнее. Гудели, гасли и вновь зажигались лампы дневного света. Напряжения не хватало, хотя резервная электростанция работала на полную мощность. "Селена-5". Современная модификация станции космической связи "Барьер". Полтора десятка лет назад, когда курсант Академии ГРУ Тимашук начинал постигать стратегию и тактику тайных войн, переносной "Барьер", способный через спутники-ретрансляторы посылать сигнал за три тысячи километров, казался фантастикой. Связь, это вечное проклятье и ахиллесова пята всех разведок мира, стала почти такой же простой, как звонок по междугородному телефону. Сложности, конечно, остались, но они были уже другого порядка. Отшелушилась профессия радиста, выбивающего на ключе трели морзянки, сгорели в спецпечах шифровальные блокноты, в музеях спецслужб осели "энигмы" и громоздкие шпионские рации. С тех пор "Барьер" похудел на пять килограммов, оброс новыми функциями, безгранично расширил радиус действия, но принцип остался прежним. Импульсная подача сигнала, автоматическая кодировка, прыгающая частота передачи. Самоликвидатор, приводимый в действие по радиосигналу или с места, кнопкой на пульте. Преобразился и шифровальный прибор "Азимут", стал похож на большой пейджер. Принятые и отправленные шифротелеграммы автоматически стирались при отключении питания или клавишей "Del". Сейчас оперативная память "Азимута" была заполнена бесконечными: "Центр - Пастухову. Доложите обстановку", "Центр - Пастухову. Доложите обстановку". Отвечать на это было нельзя, вероятность расшифроваться составляла все сто процентов. Одно неточное слово, и в этом Центре поймут: рация захвачена. Сработает самоликвидатор, "Селена-5" превратится в ящик мусора. Но тут безответность была оправданной: не до того, не до докладов об обстановке. Последняя же шифрограмма требовала ответа. Требовала, черт бы ее побрал. И ответа быстрого. Можно было, конечно, и на это сообщение не отвечать. Но это было очень слабым решением. Ничтожным. За такие решения из "консерватории", как называли Академию ГРУ, отчисляли безжалостно. И правильно делали. В военной разведке перестраховщики не нужны. Такое решение было безопасным для самого Тимашука, но бесполезным, а значит - вредным, для дела. Центр мог заключить, что связь утрачена, и прекратить вызовы. Тем самым перечеркивалась возможность радиоигры - функельшпиля. Во время войны функельшпиль широко использовали и "Смерш", и немцы: через захваченных радистов запускали противнику дезу. Для Тимашука важно было не дезу впарить, ему позарез нужно было другое: выяснить, что это за Центр. О нем ничего не сказали захваченные диверсанты - ни на месте при потрошении по-горячему, ни на других допросах. Правда, первые два допроса Тимашук провел не лучшим образом. Он отдавал себе в этом отчет. Далеко не лучшим. Просто бездарно. Особенно самый первый, на горе, в грохоте вертолетных двигателей, когда бойцы из команды Сивопляса скрутили диверсантов. В запале штурма, не вполне осознавая, что произошло, почему он еще жив и почему "калаш" снова в его руках, он яростно тыкал автоматным стволом в изукрашенные маскировочным гримом лица, орал: "Где остальные? Где остальные, говори, мразь, пристрелю!" Стрелял короткими очередями над ухом, вновь рвал горячим дулом щеки и рты. Видел, что они не понимают вопроса, еще больше ярился и действительно пристрелил бы кого-нибудь, если бы его не оттащил Сивопляс. Второй допрос, в дежурке полковой гаупвахты, на пол которой свалили связанных по рукам и ногам диверсантов, Тимашук провел лучше. Но все равно плохо. Он был к нему не готов. Пустые руки - этого мало для качественного допроса. Без готовности, но и без запирательств, они назвали себя, признали, что диверсии на железной дороге, на резервной электростанции и взрывы ЛЭП - их рук дело. Выполняли приказ Центра: любыми средствами предотвратить вылет "Мрии". Назвали пароль, открывающий доступ к работе с клавиатурой "Азимута". Пароль оказался правильным. Но про Центр не сказали ни слова. Не знали. Совсем ничего. Даже простенькой легенды не выложили. Не знали. Чушь собачья. Как они могли не знать? Могли знать не все. Это да. Но чтобы не знали совсем ничего? В дежурку заглядывали встревоженные офицеры, мешали. Мешал и грим на лицах диверсантов, делал их одинаковыми, скрывал, как маской. Психологической защитой для них и преградой для Тимашука был и добротный, хорошо подогнанный камуфляж. Тимашук прекратил допрос. Приказал смыть грим, переодеть в солдатские робы и рассадить в отдельные камеры. Одного из них, самого маленького, начало рвать. Тимашук распорядился отправить его в санчасть и держать под постоянным присмотром. На местной губе четырех камер не было, было только две, и в одной сидели два солдата-первогодка и прапорщик, которые не смогли объяснить ротному, почему от них несет перегаром. Сивопляс предложил использовать ремонтные боксы. Тимашук одобрил. Боксы охранялись черными. Это было удачно. Тимашуку очень не нравился всеобщий интерес солдат и офицеров гарнизона к задержанным. Нездоровый интерес. Впрочем, а с чего ему быть здоровым? "Центр - Пастухову. За успешное выполнение задания..." Со слова "Центр" подполковник Тимашук заставил себя переключить внимание на слово "задание". "Задание". Какое задание? Они успешно выполнили только одно задание: взорвали "Мрию". "Мрию"! Засадили ракету в самолет стоимостью в пятьдесят миллионов долларов и объявили: "Мы сдаемся". Тимашук был ошеломлен. На секунды утратил всякую способность соображать. Все происходило, как в тяжелом сне, когда силишься нажать на спусковой крючок автомата, но вместо очереди пули начинают катиться по стволу и повисать в воздухе. В полном ступоре, окаменевший и онемевший, он смотрел, как ракета выписывает дымную медленную дугу, как вспухает от взрыва фюзеляж "Мрии", как проседает и рушится на бетон то, что еще мгновение назад было самым большим самолетом в мире. Онемел и генерал армии Г. Выслушав доклад Тимашука, он молчал не меньше минуты. Потом начал выспрашивать о подробностях, записал фамилии захваченных, серийные номера оружия, обещал заняться, но все это так, будто не понимал, что произошло, не врубился. А когда наконец въехал, разразился очередью крупнокалиберного мата и приказал: - Вытряси из них все. Понял? Все! - Как быть с отправкой? - спросил Тимашук. - "Мрии" нет. - Срать на "Мрию"! Сейчас нужно понять, что происходит. Выверни их наизнанку. Мы должны знать все. Что они успели узнать. Что успели передать. Кому. Сразу доложи. И не разводи там. Понял? Не разводи! Тимашук понял. - Что с ними делать? - спросил он. И уточнил: - Потом. - Не задавай мудацких вопросов! - прикрикнул Г. И это Тимашук тоже понял. Третий допрос он провел нормально. С каждым отдельно. Но это был, строго говоря, не допрос. Опрос. Фамилия, имя, отчество, год и место рождения, семейное положение, место жительства семьи, воинское звание, место службы. Какое получили задание, когда, от кого, при каких обстоятельствах. Как добирались в район операции, на чем, сколько времени. Допрос шел под магнитофонную запись. Но подполковнику Тимашуку не пришлось делать расшифровку и сравнивать показания, вылавливая нестыковки. Не было нестыковок. Это было видно навскидку. Показания совпадали до мельчайших деталей. Только в одном они гнали откровенную липу. Но гнали так слаженно и так равнодушно, что при других обстоятельствах Тимашук, возможно, и поверил бы. Воинское звание: рядовой запаса. Да, служили. Да, были офицерами, вместе воевали в Чечне. В 96-м разжалованы и уволены из армии. С тех пор на гражданке. Пастухов - владелец индивидуального частного предприятия по изготовлению столярки. Перегудов работает в реабилитационном центре для бывших "афганцев" и участников чеченской войны. Мухин и Хохлов - совладельцы детективно-охранного агентства. Злотников - безработный актер. За что разжалованы? За невыполнение боевого приказа. Какого приказа? Долгая история, подполковник. Долгая и темная. Запросите кадры Минобороны, они лучше знают. У подполковника Тимашука не было времени на запросы. И необходимости тратить на это время он не видел. Легенда была нелепая, но сшита крепко. Да, в их показаниях не было мелких нестыковок. Была одна - большая. Рядовые запаса, вызванные на переподготовку, не сочетались с изъятым у них новейшим вооружением, которого с лихвой хватило бы не на одну, а на две таких группы. Гранатометы РГ-6. "Иглы". А "каштаны"? Их даже в серию еще не запустили, делают малыми партиями по заказам спецслужб. Шифрограмма из таинственного Центра снимала все вопросы. Это был сильный козырь. Туз козырный. "За успешное выполнение задания..." В этом тексте был и другой смысл. Откуда в Центре узнали, что они выполнили задание? Сами доложить не могли. Его разговор с Г. перехватить не могли - канал связи был защищен ФАПСИ. Спутники. Да, только с них могли зафиксировать взрыв "Мрии". Да с чем же мы имеем дело?! Что за сила вдруг обнаружила себя? "Центр - Пастухову. За успешное выполнение задания представлены к очередным воинским званиям..." Еще минута-другая - и текст исчезнет. Навсегда. Оборвется выход на этот проклятый Центр. "Думай! - приказывал себе Тимашук. - Думай, думай!" Что может ответить на такую шифровку военный человек? Только одно. Но больно уж очевидно. Слишком просто. А если нет? Если нормально? Они же не журналюги, чтобы играть словами. И не умники с "западного" и "восточного" факультетов "консерватории", смотревшие сверху вниз на курсантов третьего факультета, которым, в их числе и Тимашуку, предстояло не кайфовать в лондонах и каирах под дипломатическим прикрытием, а пахать, как карлы, в разведуправлениях военных округов и флотов. Десантники. Рабочая сила. Офицеры-десантники. Были, как следовало из шифрограммы: капитан, старший лейтенант, лейтенант. Стали: майор, капитан, старлей. Для старшего, Перегудова, майор - нормально. Для остальных - много. Особенно для Пастухова. Майор в двадцать восемь лет - очень неслабо. Сам Тимашук стал майором только в тридцать два года. И помнил, какой сатанинской гордостью обожгло душу. Должны ответить. Не могут не ответить. И Тимашук решился. Быстро набрал: "Пастухов - Центру. Служим России". Нажал кнопку шифратора и отошел от рации в дальний угол бокса, за станину сверлильного станка. На случай, если сработает самоликвидатор. Черт его знает, сколько там взрывчатки. Может, пшикнет. А может и рвануть. Минута. Две. Четыре. Секундная стрелка двигалась по дымчатому циферблату сверхточных швейцарских часов "Радо", скрытому за сапфировым стеклом. Упругими толчками. Как кровь в виске. Как бы преодолевая сопротивление времени. Шесть. Обманчивый круговорот жизни. Время идет по кругу. А жизнь идет по прямой. Семь. От старта к финишу. Но выигрывает не тот, кто достигает финиша раньше. Восемь. А тот, кто позже. "Селена" пискнула. На дисплее появилось: "Центр - Пастухову. Выходить на связь только в крайнем случае. Могут запеленговать. Ждите дальнейших распоряжений". Подполковник Тимашук перевел дух. Получилось. Сумел не спугнуть удачу. Сумел! Этот раунд он выиграл. Теперь Центр подвязан. Открыта возможность для функельшпиля. И он сыграет с ними в эту старую игру. Как только получит информацию, необходимую для результативного функельшпиля. А он ее получит. Заглянул Сивопляс, доложил: - Полковник Тулин. К вам. Пустить или одно из двух? Тимашук кивнул: - Пусть войдет. Вид у полковника Тулина был пришибленный. От шквала событий, обрушившихся на вверенный ему объект, он как втянул голову в плечи, да так и остался. И еще больше стал похож на перестоявший гриб-боровик. Перед встречей с Тимашуком он накручивал себя, накачивался решимостью, и теперь выпалил заранее приготовленные фразы, будто боялся, что решимость исчезнет: - Олег Николаевич, все. Больше тянуть не могу. Ни минуты. Обязан доложить в округ. Иду и докладываю. Не обессудьте. - Вы доложите тогда, когда я вам об этом скажу, - сухо ответил Тимашук. - Я понимаю. Все понимаю. У вас свои проблемы. Понимаю. Но вы и меня поймите. Такое ЧП! Командующий шкуру с меня спустит! Я обязан был доложить еще... - Он посмотрел на часы и ужаснулся: - Еще восемь часов назад! - Успокойтесь, полковник. Всю ответственность я беру на себя. - Вы не знаете командующего! У него всегда на первом месте: "Почему не доложили немедленно?" Все, Олег Николаевич. Иду и докладываю. И будь что будет. Тимашук нахмурился. Это был очень опасный момент. Прилетят люди из контрразведки округа и заберут арестованных. Их тут же переправят в Москву, закрутится машина следствия. Или не закрутится, если успеет вмешаться их Центр. Судьба диверсантов не волновала Тимашука. Волновало другое: он останется ни с чем. С взорванной "Мрией". С невыполненным приказом. Ни с чем. И главное: только он будет виноват в том, что произойдет утечка информации. Этого ему не простят. И тут пахнет не понижением в должности. Тут пахнет случайным дорожно-транспортным происшествием со смертельным исходом или внезапным инфарктом. - Сказать вам, что будет? - спросил Тимашук. Полковник обреченно махнул рукой. - Сам знаю. Кончилась моя служба. Пойду на пенсию. Что делать. Рано или поздно это должно было случиться. И так полтора года переслужил. - Вы не на пенсию пойдете, - возразил Тимашук. - Вас вышибут из армии без всякой пенсии. И это в лучшем случае. А скорей всего - пойдете под трибунал. А как вы хотели? Чем должна заниматься ваша часть? Охранять объект. Так вы его охраняете? Пять сопляков парализуют огромный аэродром. Пять! А у вас целый полк! - Они не сопляки, - хмуро сказал полковник. - Они диверсанты. И не просто диверсанты. И еще не известно, пять их или не пять. - Это вы расскажете трибуналу. И добавите, что взяли их мои люди, а не ваши. Потому что ваших мудаков они перебили бы и ушли. Все, полковник. У меня нет времени вас уговаривать. Идите и докладывайте. Запретить не могу. Полковник снял форменную фуражку и большим клетчатым платком вытер лоб. - Что же делать, Олег Николаевич? - растерянно спросил он. - Никогда в такую передрягу не попадал. Много чего повидал, но чтобы такое. Даже сейчас не могу прийти в себя. - Скажите спасибо, что обошлось без трупов. Тут бы вам точно не избежать трибунала. Ничего не делать. Сошлетесь на меня. Я запретил докладывать. Речь идет о сохранении гостайны. Эта обязанность возложена на меня. Закончен разговор. Свободны, полковник. Тулин потоптался, нахлобучил фуражку и вышел. Гриб червивый. Как он до полковника дослужился? В молодости, видно, рвал удила. И вот, пожалуйста. Итог жизни. Боже сохрани от такой судьбы. Тимашук вызвал охранника и приказал принести из красного уголка или из телевизорной кресло. Любое. Лишь бы с подлокотниками и с высокой спинкой. И крепкое. Охранник кинулся выполнять приказ. Бегом. В команде Сивопляса все приказы выполнялись бегом. Как и положено в армии. Здесь вразвалочку не ходили. Если бы такой порядок был во всей армии, это была бы другая армия. И другая страна. Тимашук сел на верстак и закурил. Обычно он старался курить не больше пяти-шести сигарет в день. Эта была уже десятая. Или двадцатая. Да, последняя в пачке. Черт. Сейчас бы вернуться в гостиницу, сбросить пропотевший камуфляж, принять на грудь полноценные сто пятьдесят и завалиться спать. Часов на двенадцать. Добрать за недосып двух минувших сумасшедших суток. Но некогда было спать. Нужно было выжимать из удачи все до последней капли. В кейсе, который он принес с собой из заежки, была видеокамера, диктофон и недопитая бутылка "Блэк Лэйбла". Но пить было нельзя. Предстояла очень непростая работа. Допросить пять человек. На это может уйти вся ночь. Не просто допросить. Вынуть из них все, что они знают. Для этого нужна ясная голова. Тимашук умел делать эту работу. Не сказать, что любил, нечего там было любить, но уважал в себе умение профессионала. Он не раз делал ее в Берлине. Накануне вывода из ГДР Западной группы войск Берлин был затянут густым туманом предательства. Рушилось незыблемое, от хваленой дисциплины не осталось и следа. Солдаты продавали и пропивали домкраты и запчасти к грузовикам, офицеры - сами грузовики, а генералы - автоколонны. Для западных разведок открылся Клондайк. Особисты работали, как грузчики. Какие там агентурные разработки и тонкие оперативные комбинации. Нужен был результат. Сегодня, сейчас. Подозрение приравнивалось к обвинению. Под подозрением были все. А сам Тимашук? Не затронула его душу всеобщая гниль, не обжигал искус? Еще как обжигал. И ему было с чем уйти на Запад. Он даже знал как. Сами собой, бесконтрольно складывались в сознании профессионально просчитанные схемы. Химеры бессонницы. Ночная игра ума. И кто знает, какой малости не хватило, чтобы воспринять эту игру как практическую задачу. В душевном смятении покидали советские офицеры со своими притихшими семьями обжитые военные городки уплывающей в историческое небытие Германской демократической республики. После благополучной жизни в ГДР их ждала незнакомая, страшная, разрушенная Россия. Подполковник Тимашук улетал с облегчением. Он выстоял. Он остался верным присяге. Вот только того, чему он присягал, больше не существовало. На этом месте в душе была пустота. Прошло время, прежде чем она заполнилась новым смыслом. Ладно. Все это лирика. Нужно работать. Принесли кресло. Тимашук осмотрел, покачал. Годится. Поставил в глубине бокса, спинкой к глухой стене. Установил в углу, на инструментальном стеллаже, видеокамеру, объективом на кресло. Потом проверил пистолет, вернул его в кобуру и вызвал Сивопляса: - Давай сюда Пастухова! II Отдавая приказ переодеть арестованных в солдатские робы и рассадить по отдельным камерам, подполковник Тимашук преследовал две цели. Первая была практическая: осмотреть камуфляж, прощупать - нет ли вшитых ампул, радиозакладок, определить тип изделия, хотя бы примерный год выпуска. Могла обнаружиться фабричная метка или даже, если повезет, штамп в/ч. Вторая цель была психологическая: вырвать диверсантов из привычной жизненной среды, лишить малейшей иллюзии защищенности, оставить один на один с собой. В темноте. Темнота всегда безнадежна. В швах ничего не нашлось, никаких меток и штампов тоже. Но покрой, качество ткани, форма разгрузочных жилетов, вспененные прослойки выдавали тип экипировки. "Танкер" или усовершенствованная "Выдра". Тонкое шерстяное белье. Ручной вязки шерстяные носки. Прыжковые ботинки из мягкой воловьей кожи, облегающие ногу лучше фирменного "Адидаса". В такой одежке не промокнешь и не вспотеешь, не замерзнешь даже на голой земле. И стоит она, как хорошая тройка от Ле Монти. Простых десантников в такую униформу не обряжают. Что ж, с формой все ясно. Посмотрим, что у них с содержанием. Загремела дверь, врезанная в железные ворота бокса. Два охранника втолкнули Пастухова. Руки в наручниках впереди, придерживают спадающие штаны. Гимнастерка без пуговиц. На ногах - ссохшиеся кирзовые сапоги. Но вряд ли он чувствовал себя особенно дискомфортно. А если и чувствовал, виду не показывал. Спокойное молодое лицо. Спокойные серые глаза. Щурится после темноты, помаргивает от света люминисцентных ламп. Ни страха, ни настороженности. Так, обычный интерес к тому, куда это его привели. Немытые волосы со следами хорошей стрижки. Темная щетина. В камуфляже он казался крепче, крупней. Обычный парень. Почему, интересно, он командир этой пятерки? Вряд ли случайно. По знаку Тимашука черные подвели диверсанта к креслу и вышли. - Садитесь, - кивнул Тимашук. - Наручники не сниму. Чтобы вас не отвлекали ненужные мысли. Пастухов продолжал стоять. - Моя фамилия Тимашук. Подполковник ГРУ Тимашук. Я отвечаю за безопасность объекта. Вас накормили? - Да, спасибо. - Есть жалобы на обращение? - Нет. Есть вопрос. Что с нашим товарищем? Его фамилия Мухин. - С ним все в порядке. Пищевое отравление. Сделали промывание желудка, дали снотворное. - Я хочу убедиться. - Прикажете отвести вас к нему? - с иронией поинтересовался Тимашук. - Пусть его осмотрит Перегудов. Он врач. - Мы этим займемся. После нашего разговора. - Нет. Сейчас. Тимашук почувствовал раздражение. Это было плохо, неправильно. Нужно не раздражаться, а настроиться на волну допрашиваемого, синхронизироваться с его биополем. Он взял себя в руки. Лишь позволил себе заметить: - Не думаю, Пастухов, что вы можете ставить условия. - Могу. Иначе никакого разговора не будет. - Уступаю, - подумав, сказал Тимашук. - Цените. Он вызвал Сивопляса, приказал отвести арестованного Перегудова в санчасть, потом доставить сюда. Только после этого Пастухов сел. Поерзал, устраиваясь. Положил ногу на ногу. Без вызова. Просто положил ногу на ногу. Потому что ему так было удобней. И Тимашук вдруг понял, что этот парень ему не нравится. Резко. Активно. И понял почему. Он знал этот тип людей. Первачи. Мажоры. Такие были в "консерватории". Их отбирали из молодых офицеров-"афганцев", хорошо показавших себя в боях. Потом отчислили всех. Они были неуправляемыми. Не потому, что не подчинялись приказам. Нет, подчинялись. Прекрасно проходили все виды тестирования. Но от них исходило чувство превосходства над окружающими. Оно было не явным, не вызывающим. Это была не гордыня, а скорей снисходительность. Словно бы они знали что-то такое, чего не знали и не могли знать другие. И не потому, что они убивали. Многие убивали. Но даже матерые полковники ГРУ с двадцатилетним опытом работы в поле с сожалением констатировали: не наш материал, не наш. Хороший материал, но не наш. Таким был и этот Пастухов. Он и в солдатском хэбэ третьего срока носки выглядел так, будто на плечах у него офицерские погоны. Капитан. Майор. Такие к сорока становятся генералами. Этот не станет. Тимашук постарался заглушить в себе неприязнь. - Не будем терять времени, - сказал он. - У меня его очень мало. Вы человек военный, должны меня понимать. Я выполняю приказ. И только. Вы сделали свое дело, я должен сделать свое. И я его сделаю. Все, что мне нужно узнать, я узнаю. Каким образом - это зависит от вас. Что вы на это скажете? - А что я должен сказать? - спросил Пастухов. - Вы неправильно сформулировали вопрос, - поправил Тимашук. - Вам следовало спросить: "Что я могу сказать?" - Что я могу сказать? - повторил Пастухов. - Я понимаю, подполковник, чего вы от меня ждете. Вы хотите узнать, кто нас сюда послал. Что это за Центр. Я сам очень хочу это узнать. Но все, что мы знали, мы уже сказали. - Вы сказали, что не знаете ничего. - Это так и есть. Тимашук помолчал. Пока все шло нормально. Нормально пока все шло. Полного контакта нет. Но нет и активного противодействия. Сейчас нужен плавный переход. - Значит ли это, что вы готовы со мной сотрудничать? - спросил он. - Мы сотрудничаем с вами с самого начала. Вспомните. Вы спросили на горе: где остальные? Мы вам честно ответили: нет никаких остальных. - Их действительно нет? Пастухов усмехнулся. - Если бы они были, вы бы уже об этом узнали. Нормально. Можно разворачиваться. - Каждый человек знает гораздо больше того, что ему кажется, - проговорил Тимашук. - Только не всегда понимает, что именно он знает. В некотором смысле человек всеведущ. Он знает даже свое будущее. Вспомните бытовое: "Я как знал!" "Я как чувствовал!" Вы согласны со мной? - Да, - кивнул Пастухов. - Мне и самому это приходило в голову. - Тогда давайте поговорим. Попытаемся выяснить, что вы знаете. Как вы на это? - Давайте, - согласился Пастухов. - Почему бы и нет? За дверью послышалась возня, лязг железа. Сивопляс ввел в бокс Перегудова. Он был в такой же линялой робе, как и Пастухов, в солдатских ботинках без шнурков. Руки в наручниках за спиной. Гимнастерка на крепких плечах потемнела от дождя, блестели залысины. Рядом с коренастым, затянутым в черную униформу Сивоплясом с его шрамом на угрюмом лице Перегудов выглядел европейцем-мессионером, захваченным пиратами на Карибских островах. Тимашук не сразу понял, откуда в его сознании взялись Карибы. Потом понял: загар. Глубокий, грубый. Откуда у него, интересно, такой загар? Доктор Перегудов. Никогда не подумаешь, что этот интеллигентный доктор без колебаний всадил ракету в "Мрию". Майор Перегудов. Так-то верней. Пастухов встретил вошедшего внимательным взглядом. Тот кивнул: - Будет жить. Спит. Ты в порядке? - Как видишь. Ведем с подполковником интеллигентный разговор. Правда, интеллигентность дается ему нелегко. Но он справляется. - Я выполнил ваше условие? - спросил Тимашук. Пастухов подтвердил: - Да, полностью. - Увести! - бросил Тимашук Сивоплясу. Но когда Перегудов был уже у двери, окликнул: - Минутку, майор! Тот не отреагировал. Сивопляс с удивлением оглянулся, не понимая, к кому обращается Тимашук: - Вы ему, товарищ подполковник, или где? - Я говорю вам, Перегудов, - объяснил Тимашук. - Почему вы назвали меня майором? - Мне следовало сказать - капитан? - Вы что-то напутали. Когда-то я действительно был капитаном. Майором не был. И никогда не буду. - Я не напутал, - проговорил Тимашук. - Нет, Перегудов, не напутал. Вы представлены к очередному воинскому званию "майор". Вы, капитан Пастухов, тоже. Сивопляс, поздравь товарищей офицеров. - Они мне не товарищи. - Господ офицеров. - Они мне не господа. - Экий ты мизантроп. Придется мне. Майор Перегудов. Майор Пастухов. Мои поздравления. Пленники с недоумением переглянулась. - Что за фигню он несет? - спросил Пастухов. - Взгляните сами, - предложил Тимашук. - Пастухов, подойдите. Перегудов и Пастухов уставились на дисплей "Азимута". - "Центр - Пастухову. За успешное выполнение задания..." - прочитал Перегудов. - Ничего не понимаю. Ты понимаешь? - Не больше тебя. Какой-то анекдот. - Вы переигрываете, господа офицеры, - укорил Тимашук. - По-моему, это вы переигрываете, - ответил Пастухов. - Полагаете, это я набил шифрограмму? Нет. Она во входящем файле. Я не смог бы отправить ее сам себе. Есть и еще доказательство. На прошлом допросе вы сказали, что служили в армии и были офицерами. Называли вы свои звания? - Я - нет, - подумав, сказал Перегудов. - Я тоже вроде бы нет, - подтвердил Пастухов. - Могли назвать ребята. - Они тоже не называли. У меня есть магнитозапись допросов. Могу прокрутить. Но надеюсь, вы поверите мне на слово. Откуда же я узнал ваши звания? - Любопытный вопрос, - заметил Перегудов. - Но очень простой, - сказал Тимашук. - Я узнал их из этой вот шифрограммы вашего Центра. И даже взял на себя смелость ответить за вас. - Что же вы ответили? - спросил Пастухов. Тимашук переключил дисплей на исходящую линию. На экране появилось: "Пастухов - Центру. Служим России". Тимашуку показалось, что по лицу Перегудова скользнула какая-то тень. Какое-то мгновенное напряжение. И ничего похожего на лице Пастухова. - "Служим России", - повторил он. - Док, мы служим России? - Да. И снова что-то произошло. Тимашук обматерил себя. Нужно было включить видеокамеру. Импровизация. Импровизации нужно готовить. Он внимательно всмотрелся в лица новоявленных майоров. Ничего. Проехали. Но кое-что он все-таки понял: Перегудов пойдет на допрос вторым. Да, вторым. Это правильно. Пастухов покачал головой и засмеялся. - Представляю, как в этом центре офонарели. - Это уж точно, - с усмешной согласился Перегудов. - Увести, - приказал Тимашук. - Продолжим, - сказал он, когда за Перегудовым и Сивоплясом со скрежетом закрылась дверь, а Пастухов вернулся в кресло. - Вы по-прежнему утверждаете, что вы - рядовой запаса? - Да я уж и не знаю, кто я такой. Может, и в самом деле майор? - Оставим этот вопрос открытым. Пока. Займемся частностями. Значит, вас повесткой вызвали на переподготовку в подмосковный учебно-тренировочный центр воздушно-десантных войск? - Да. - Почему вы решили, что это центр ВДВ? - У меня же есть глаза. - Адреса части вы, конечно, не помните? - Почему, помню. Шестьдесят пятый километр Егорьевского шоссе. От деревни Зюкино поворот налево. Еще около десяти километров до КПП. - Как вы туда добирались? - На машине. - На какой? - На своей. - Марка? - "Ниссан-Террано". - Как добирались ваши товарищи? - Тоже на машинах. - Марки? - У Перегудова - "мерс". У Хохлова - "форд-скорпио". У Злотникова - "мазератти". У Мухи - мотоцикл "Ямаха". - Муха - прозвище от фамилии? На губах Пастухова появилась усмешка. - Нет, - сказал он. - От гранатомета РПГ-18 "Муха". - К концу вторых суток вас экипировали, вооружили и отвезли в Кубинку, - продолжал Тимашук. - Да. - Куда вы дели свои машины? - Загнали в гараж. Зампотех обещал, что с ними ничего не случится. Из "мерса" Дока даже стереосистему забрал. Чтобы не приватизировали. И все кассеты. - Док - Перегудов? - Да. - Какие кассеты? - Попса. Самая что ни на есть. "На вернисаже как-то раз случайно встретила я вас". - Вот как? Перегудов любит попсу? - Он всегда любил старый джаз. Эллингтон, Глен Миллер, Бени Гудман. Не знаю, с чего его на попсу потянуло. - Значит, вас вызвали повестками, вы приехали на машинах, машины загнали в гараж. Вы понимаете, почему я вас об этом спрашиваю? - Да. Вам все это кажется невероятным. - А вам? - Мне тоже. - Идем дальше, - кивнул Тимашук. - Из Кубинки вас доставили на авиабазу и оттуда на вертолете "Ми-17" перебросили к месту выброски. Я не рискнул бы отправлять такую диверсионную группу без прикрытия. Вам дали прикрытие? - Да. - Кто? - Те, кто нас отправлял, - ответил Пастухов без малейшей заминки. - Какое? - Пять "черных акул". - Пять "черных акул"? - переспросил Тимашук. - На прошлом допросе вы этого не сказали. - Вы не спрашивали. - Вы уверены, что ваши товарищи подтвердят то, что вы сейчас сказали? - Почему нет? Конечно, подтвердят. Особенно если вы будете расспрашивать их так же вежливо, как меня. Подполковник Тимашук потянулся за сигаретой. Но сигарет не было, пустая пачка "Мальборо" валялась на верстаке. И это мелкое житейское обстоятельство вдруг воспринялось, как дурной знак. Пять "черных акул". Если он не врет... - Вы сказали - пять "черных акул", - повторил Тимашук. - Можете уточнить тип вертолетов? - "Ка-50". - "Ка-50" или "Ка-52"? - "Ка-50". - В чем разница между ними? - Вы меня проверяете? Или сами не знаете? - Отвечайте на вопрос. - Экипаж на "пятидесятых" - один человек. На "Ка-52" - двое. - Вооружение? - Ракеты "воздух - воздух". - Сколько штук? - Шесть. По три с каждой стороны. Не врет. Тимашук понял, что нужно срочно менять тактику допроса. Так он ничего не добьется. Он раскрыл кейс и извлек из бокового кармана небольшой шприц-тюбик. Показал Пастухову. - Знаете, что это такое? - Догадываюсь. - Что же это? - Сыворотка правды. Пентанол или скополамин. - Правильно, - подтвердил Тимашук. - Но не совсем. Мы называем это - "Ангельское пение". Все сыворотки правды парализуют волю. Этот препарат - тоже. Но главное - он полностью раскрепощает подкорку. В основе, конечно, наркотики. Укол действует полчаса. После этого человек возвращается в реальность. Что с ним было, не помнит. При одной дозе - без последствий. Вторая доза растормаживает подсознание на более глубоком уровне. Но после этого человек превращается в олигофрена. Навсегда. Тимашук замолчал, давая возможность клиенту усвоить сказанное. Пастухов с хмурым интересом рассматривал шприц-тюбик. - Мы обойдемся одной дозой, - успокоил его Тимашук. - Вы же не будете включать внутренние тормоза? - Не буду, - пообещал Пастухов. - А мы не можем обойтись без этого пения? - Нет. У меня очень мало времени. Я вам уже об этом сказал. Хочу предупредить еще об одном. Таких тюбиков у меня всего три. А вас пятеро. Так или иначе, но я узнаю то, что мне нужно. Троим повезет. Двоим - нет. Мне придется применить к ним не столь утонченные методы допроса. Я хотел бы этого избежать. - Я тоже, - сказал Пастухов. - Работайте, подполковник. Делайте свое дело. Тимашук вызвал Сивопляса. С его помощью широкой лентой скотча надежно связал клиенту ноги, а руки, освобожденные от браслеток, примотал к подлокотникам. Объяснил: - Необходимая предосторожность. На разных людей "Ангельское пение" действует по-разному. Бывают и всплески физической активности. - Мне остаться? - спросил Сивопляс. - Чтобы на всякий случай ничего. - Нет. Жди за дверью. Понадобишься - позову. Сивопляс вышел. Тимашук обнажил левую руку Пастухова, смочил носовой платок "Блэк Лэйблом" и протер кожу. Умело ввел в вену иглу и выдавил из тюбика мутноватую жидкость. Вновь протер место укола. Повернул голову, увидел рядом, очень близко, глаза Пастухова. И невольно отшатнулся. Это были глаза рыси. Серые. Настороженные. Таящие в себе какую-то жуть. Он выбросил пустой шприц-тюбик и отошел в угол бокса. Включил видеокамеру. И только после этого стал смотреть на Пастухова. Через три минуты препарат начал действовать. III Он включил видеокамеру и уставился на меня своим тяжелым подозрительным взглядом. Как на. Как на подыхающую гадюку. Будто ждал, когда можно будет подойти ближе. До чего же неприятный тип. Весь из комплексов. С такими можно иметь дело только в двух случаях. Когда они в полном порядке. В полнейшем. Или когда по уши в говне. А чуть высунулся хотя бы до подбородка - все, конец любому нормальному разговору. С чего бы это? Здоровый крепкий мужик. Высокий, спортивный. Даже красивый. Если бы не этот взгляд. Будто его все время хотят унизить. Все. И нужно постоянно доказывать, что ты не из тех. Что ты сам любого. Даже нацепил перед штурмом погоны на камуфляж. Чтобы никто не забыл случайно, что он, блин, подполковник, а не хухры-мухры. Бедолага. Трудно ему живется. Все время в состоянии круговой обороны. И я тоже хорош. Чего я к нему прицепился? Ну, надел погоны. Ну, сунулся к нам. Может, совсем не для того, чтобы показать, какой он крутой мэн. А наоборот - чтобы не подставлять своих. А я тут выстраиваю. Ну, тыкал нам в морды стволом. И я бы на его месте тыкал. Смотрит на нас диким зверем. И что? Явились какие-то хмыри болотные, устроили тарарам на объекте, за безопасность которого он отвечает. Самолет взорвали. Как он после этого должен на нас смотреть? Да нет, нормальный мужик. Даже приятный. Это он снаружи такой. А внутри - очень приятный человек. Который другому человеку - друг, товарищ и брат. Как хорошо. Как тихо. И какие-то высокие нежные голоса. Дети поют. Ну да. "Ангельское пение". Это и есть ангелы. Ангелы поют. Извините, подполковник, заслушался. Ничего, что я вас так называю? У меня и мысли нет вас задеть. Честное слово. "Товарищ подполковник" проехали. А до "господин подполковник" не доехали. Просто Олег? Очень хорошо. А я - Сергей. Или Пастух. Как хотите. На "ты"? Да ради Бога. Конечно, давай поговорим. Мы и разговариваем. Разве нет? Светлеет. Какой чистый свет. Как перед восходом солнца. Как это сколько нас? Пятеро, конечно. Да, "Ми-17" рассчитан на двадцать четыре десантника. Откуда я знаю, почему нам дали эту машину? Какую дали, такую и дали. Может, другой не было. Ну, если тебе трудно поверить, не верь. А я говорю то, что есть. Не знаю, чем доказать. В Кубинку нас везли на мерседесовском джипе. Туда только пять человек и влезают. Плюс водитель и подполковник из части, он нас сопровождал. Если тебя и это не убеждает, тогда не знаю. Майор? Какой майор? Слушай, Олег, кончай ты эту бодягу. Никакой я не майор. Тебя просто купили. А ты купился. Ну, кто, кто! Эти, из Центра. Не знаю, из какого Центра. Но там сидят не мудаки. Суки - возможно. Но не мудаки. Они-то знали, что мы разжалованы. Это ты не знал. На этом они и сыграли. "Служим России". Погорячился ты. Они теперь все знают. И что мы живы. И что мы взяты. Ну, как откуда знают? Ты же контрразведчик. А задаешь такие вопросы. Навигационная программа. Она дает координаты рации. И ясно, что сигналы идут с территории объекта. А если бы мы были трупами, ты никогда не ответил бы "Служим России". Еще светлее. И ангелы ближе. Почему не ответил бы? А ты сам подумай. Смог бы ты от имени пяти трупов ответить: "Служим России"? Подумай, подумай. Вот то-то же. Правильно задумался. Я бы не смог. Да ладно, не наговаривай на себя. И ты бы не смог. Ну, если бы было время подумать, тогда другое дело. А у тебя было время? Ну вот, набычился. Выбрось из головы. Все это такая ерунда, что и думать не стоит. Слушай, Олег, откуда ты взялся? У меня такое чувство, будто я тебя знаю с детства. Будто ты все время был где-то рядом и только теперь объявился. И я могу говорить с тобой обо всем. Странно, да? Мы все живем в скорлупе. В оболочке. Привычки, приличия. Даже с самыми близкими людьми молчим. С друзьями. С женой. Бывает, готов открыться, ан нет. Что-то мешает, держит. И отделываешься словесной шелухой, шуточками. Думаешь: поймут. А иногда так хочется сказать, что ты их любишь. И услышать, что они тебя тоже любят. Подожди. Помолчи. Дай послушать. Кто мы? Ну и вопросы ты задаешь. Я не знаю, Олег. Рад бы ответить, но что? Док иногда говорит: сироты новой России. Шутит, конечно. А может, и не шутит. Да нет, я не ухожу от ответа. Я пытаюсь найти ответ. Пожалуйста, могу и конкретно. Но разве конкретность все объясняет? Вот ты. Подполковник ГРУ. Это и есть ты? Это только часть тебя. Не самая большая. И наверняка не самая главная. Так же и мы. В одной ипостаси: столяр, врач, охранник, артист. В другой - наемники. Солдаты удачи. Как какие наемники? Обыкновенные. Нас нанимают, мы работаем. Конечно, за деньги. За какие? Иногда за большие, иногда за маленькие. Нет, не криминал. На бандитов мы не работаем. Только раз пришлось. Но это был не обычный бандит. Международный террорист. Карлос Перейра Гомес. Да, Пилигрим, он же Взрывник. Откуда ты знаешь? Ну да, по сводкам Интерпола, у тебя же есть к ним доступ. А мы и знать не знали, кто он такой. Какое дело? Да так, ерунда. Он нанял нас взорвать Северную АЭС. Что ты говоришь, Олег! Если бы мы ее взорвали, ты бы об этом знал. Все знали бы. Нет, не взорвали. Его взорвали. Нравится ли нам эта работа? Нет, не нравится. Но это единственное, что мы умеем делать. По-настоящему умеем. Нас только этому научили. И мы оказались хорошими учениками. И еще светлей. Док? Да, он хирург. Почему плохой? Наоборот. Плохого хирурга никто не станет держать. А его ни в какую не отпускали в мою группу. Ну да, в Чечне. В какую группу? В ДРГ. В диверсионно-разведывательную группу особого назначения. Я предложил, он согласился. Почему согласился? Это тяжелая история, Олег. Я о ней только позже узнал. Была у него девушка. Хирургическая сестра. Однажды исчезла. Потом нашли. То, что от нее осталось. Можешь представить, что с ней сделали. Люди Махмуд-хана. Был такой полевой командир. У него был сильный отряд. Небольшой, но сильный. Сорок три человека. Мы долго не могли на него выйти. Потом вышли. Под Урус-Мартаном. А Док так и остался с нами. Где он так загорел? На Кубе. В лагере под Куэто. А ты откуда знаешь про этот лагерь? Ну, правильно, ты же из ГРУ. Да, в том самом. Ну, Олег, ты сам видел, чему он там научился. Кто нанял нас в этот раз? Ты все никак не можешь поверить. Да никто нас не нанимал. Я же тебе рассказывал, как все было. Так все и было. Никаких контрактов, никаких бабок. Об этом и речи не было. Почему согласились? Даже не знаю. Артист их сразу послал. Я тоже хотел. Но Док отсоветовал. Не словами. Я просто понял. И согласился. Если тебя обложили, упираться бессмысленно. Все равно загонят. Лучше рвануть вперед. Но дело даже не в этом. Нет, не в этом. Не знаю, как тебе объяснить. Я почувствовал зов. У тебя так не бывает? Вот ты живешь, все обычно, и вдруг понимаешь, что ты призван. И ты - это уже не ты. И мы - это не мы. Я скажу, кто. Только ты больше не расспрашивай, все равно не смогу объяснить. Вот кто - псы Господни. Нет, Олег, я не знаю, что это значит. Я знаю, что это так и есть. И все. Что это ты пьешь? А, вижу. Виски. Из горла, Олег! Да пей, если хочется. Я просто подумал, что из стакана удобней. Господи, да почему же ты все время такой оскаленный? Олег, брат. Ты вернулся. Тебя очень долго не было, а теперь ты вернулся. Тебе очень трудно жилось, я понял. Тебя давили, унижали, обманывали. Забудь. Все это в прошлом. У тебя все будет. Тебя будут любить. И ты будешь любить. И будешь говорить об этом. И будешь слышать, что тебя любят. Расслабься, брат. Солнце всходит. Ангелы поют. Помолчи, послушай. Ладно, спрашивай. Как? Патриот ли я? Олег, ты меня ставишь в тупик. Серьезно спрашиваешь? Боже ты мой, из какой же страшной жизни ты вернулся! Я не знаю, что тебе ответить. Патриот - это человек, который любит родину. Допустим, я люблю родину. И что? Я должен объявить, что я патриот? Но это все равно, что объявить: "Я хороший". За этим стоит: "А ты говно!" Давай не будем об этом. Люблю ли я Россию? Тоже дурной вопрос. Если не люблю, я никому об этом не скажу. И если люблю - тоже промолчу. Да по той же причине. Хочу ли я быть полезным России? Да, хочу. Только не знаю, как это сделать. Помочь тебе разобраться? А я чем занимаюсь? Только ты задавай вопросы по делу. Ты прав насчет оружия. Конечно, прав. И бесшумные ПСС непонятно зачем. И снайперский "Винторез". И гранатометы. Подполковник, который нас отправлял, объяснил: "Положено". Фигня. У всего этого есть только одно объяснение. Это Артист сказал. Он сказал: театральщина. И ведь правильно, Олег. Сам представь. Срочно. Секретно. "Селена-5". "Иглы". "Каштаны". Ножи выживания. Ножи стреляющие. "Черные акулы". Жуть, а? И есть еще деталь. Там, в лагере, начсклада спросил, как все оформить - все наше снаряжение и оружие. И подполковник сказал: "Спишем скорее всего". Я сначала неправильно понял. Теперь понял. Он имел в виду, что все будет захвачено. Вместе с нами. И на склад уже не вернется. Поэтому и первый приказ был никакой: "Проникнуть на территорию объекта и ждать указаний". Потом уже, когда мы доложили о "Мрии", переиграли. Не понимаешь? Но это же очевидно. Театральщина. Демонстративность. Вся эта история была затеяна, чтобы нагнать на вас жути. Чтобы вы здесь все на уши встали. И так бы оно и было. Да так оно и есть, Олег. Так и есть. Почему перестало всходить солнце? Нет, Олег, про Центр не могу сказать ничего. Понимаю только одно. И ты сам это понял. С этим Центром я бы шутить не стал. Суки они, конечно. Но шутить с ними не стоит. Свет почему-то начал дрожать. Я бегу, надрывая пупок. Все на ангельский твой голосок. Что-то я еще хотел сказать. Черт, не помню. И язык заплетается. Да куда ж ты бежишь, надрывая пупок? Все на ангельский твой голосок. Почему потемнело? Почему не поют ангелы? Где это я? Что это за гараж? Что за подполковник глушит из горла "Блэк Лэйбл"? Почему он такой потный? Мама родная, сколько же в нем злобы. Ах, да. Подполковник ГРУ Тимашук. Извините, подполковник, задумался. Вы хотели меня о чем-то спросить. Спрашивайте. Но он почему-то не стал ничего спрашивать. Выключил видеокамеру, потом вызвал из-за двери охранника, похожего на пирата. Разрезали скотч у меня на ногах и руках, оттащили в угол и пристегнули наручниками к батарее. Подполковник допил виски, отшвырнул бутылку и приказал: - Перегудова! Пират двинулся к выходу. Но тут вбежал запыхавшийся черный, доложил: - Товарищ подполковник, вас просят. Срочно. В узел связи. Тимашук приказал пирату: - Побудь здесь. И быстро вышел. IV По бетону аэродрома хлестал дождь. Громыхало. С востока надвигалась гроза. Вспышки молний вырывали из темноты казармы, силуэты радаров, уродливо изломанный корпус "Мрии". Над летным полем не горел ни один прожектор, светились редкие фонари над сторожевыми вышками. Окна пятиэтажек военного городка были слепые, темные, лишь некоторые желтели от свечей и керосиновых ламп. На освещение аэродрома и военного городка мощности резервной электростанции не хватало. Не работали системы охранной сигнализации, бездействовала автоматика стреляющих устройств. Объект был беззащитен, парализован. Мертв. "Это единственное, что мы умеем делать". Карлос Перейра Гомес. Махмуд-хан. "У него был сильный отряд. Сорок три человека". Был. Псы Господни. Да что же это такое? Что же это, твою мать, такое?! Подполковник Тимашук перебежал из-под навеса ремзоны к узлу связи, кутаясь в услужливо предложенную Сивоплясом плащ-палатку. Под бетонным козырьком здания перевел дух. Дождь освежил. Вернулась способность соображать. Он даже удивился себе. С чего он так задергался? Да, наемники. Да, опытные. Но ведь это они в его руках, а не он в их. Что они могут сделать? Все, что могли, уже сделали. Отыгрались. Теперь игру ведет он. И доведет до конца. Он узнает, что это за проклятый Центр. И расскажет об этом Перегудов. Док. А он знает. Знает он, знает. Расскажет. "Ангельское пение" не обманешь. И нечего дергаться. Тимашук понимал, что его выбило из колеи. Сочувствие. Его пожалели. Его пожалел этот неудачник, разжалованный офицеришко, дешевый наемник. И пожалел искренне. И так же искренне ужаснулся: "Из какой страшной жизни ты вернулся!" Из какой жизни? Почему страшной? Чушь собачья. Он - из нормальной жизни. Из страшной - они. Наемники, которых используют втемную. Инструмент. Исполнители чужой воли. Он - тоже исполнитель. Но он знает, кому служит. Он служит России. Тимашук вытер лицо, пригладил волосы и поднялся в комнату спецсвязи. Полковник Тулин поспешно кивнул лейтенанту-связисту: - Соединяй. - Объяснил: - Москва. Тимашук взял трубку. - С вами будет говорить генерал армии Г., - известил московский связист. - Товарищ генерал армии, подполковник Тимашук слушает. - Что у тебя? - раздался голос Г. - Пока немного. Часа через два будет все, - доложил Тимашук. - Есть адрес части, из которой их отправили. Шестьдесят пятый километр Егорьевского шоссе, в районе деревни Зюкино. - Проверим. Сколько их? - Пятеро. - Всего? - Так точно. - А что ж ты мне, мать твою перетак: батальон, батальон! Точно пятеро? - Абсолютно точно, товарищ генерал армии. - Смотри, подполковник. Головой отвечаешь. Завтра придет "Руслан". И если что... - Понял вас. - А теперь слушай. Сейчас тебе сбросят факс. Документ из архива ФСБ. Прочитай и сразу перезвони. Кое-что поясню. Отбой. Тимашук вернул лейтенанту трубку. Звякнул факс, выползли два листа термобумаги с машинописным текстом. Оттиск был не очень четким. Тимашук положил листы под настольную лампу. "ФСБ РФ. От начальника Оперативного отдела УПСМ полковника Голубкова К.Д. Оперативный отдел УПСМ располагает определенной информацией о группе бывших российских военнослужащих, привлекших к себе внимание ССБ..." ССБ. Служба собственной безопасности ФСБ. Серьезная служба. А что это за УПСМ? "А именно: о бывшем капитане спецназа Пастухове С.С. (кличка Пастух), 1970 г.р., прож. в дер. Затопино Зарайского р-на Московской обл.; о бывшем капитане медслужбы Перегудове И.Г. (Док), 1963 г.р., прож. в г. Подольске; о бывшем старшем лейтенанте спецназа Хохлове Д.А. (Боцман), 1968 г.р., прож. в г. Калуге; о бывшем старшем лейтенанте спецназа Злотникове С.Б. (Артист), 1969 г.р., прож. в г. Москве; о бывшем лейтенанте спецназа Мухине О.Ф. (Муха), 1972 г.р., прож. в г. Москве. Все вышеперечисленные проходили службу в Чечне и принимали непосредственное участие в военных действиях в составе специальной диверсионно-разведывательной группы, которую возглавлял Пастухов С.С. Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью, что было неоднократно отмечено командованием. Все члены группы имеют медали и ордена РФ, а Пастухов С.С. награжден также американским орденом "Бронзовый орел" за освобождение захваченных боевиками сотрудников Си-Эн-Эн Арнольда Блейка и Гарри Гринблата. Весной 1996 года все члены группы во главе с Пастуховым приказом замминистра обороны РФ были разжалованы и уволены из армии "за невыполнение боевого приказа". По неизвестным причинам какая-либо информация о случившемся полностью отсутствует. Летом 1996 г. в силу сложившейся ситуации Оперативный отдел УПСМ привлек Пастухова и членов его бывшей команды к участию в мероприятии, требующем высокой профессиональной подготовки и полной непричастности исполнителей к спецслужбам. Поставленные перед ними задачи были выполнены весьма успешно. Это побудило нас и позже иногда прибегать к их услугам..." Вот оно. Вот этот Центр. Всплыл. Всплыл! УПСМ. "У" - управление скорее всего. Управление чего? Чем? Не ГРУ, структуру военной разведки Тимашук знал. Не ФСБ и не СВР. Главное управление охраны? Сомнительно. Служба безопасности президента? Тоже вряд ли. УПСМ. Ладно, выяснится. Теперь выяснится. "Но в настоящее время мы не поддерживаем с ними никаких отношений. Все они являются профессионалами чрезвычайно высокого класса, в совершенстве владеют всеми видами огнестрельного и холодного оружия, боевой и гражданской техникой, исключительно эффективными приемами рукопашного боя, обладают навыками оперативной работы и т.д. Однако внутреннее духовное перерождение, происшедшее после увольнения из армии во всех фигурантах, а особенно в Пастухове, вынудило нас принять решение полностью отказаться от любых форм сотрудничества с вышеперечисленными лицами..." Тимашук удивился. Как это отказались от сотрудничества из-за духовного перерождения? С каких это пор спецслужбы отказываются от сотрудничества из-за духовного перерождения? Духовное перерождение - это предательство. И отказ от сотрудничества имеет только одну форму. Известно какую. А они живы. "Первой причиной является их непомерно возросшая алчность. Даже за участие в операциях, не связанных с риском для жизни, они требуют не меньше 50 тысяч ам. долларов на каждого, причем наличными и вперед..." Ух ты. Неслабо. Вот откуда у них "мерсы" и "мазератти". Ай да наемники. За такие бабки можно работать. Но получается, что это УПСМ платило? Наличными и вперед? Серьезная контора. Но и для нее оказалось накладно. Теперь понятно, что это за духовное перерождение. "Второе. При выполнении поставленной перед ними задачи они проявляют далеко не всегда оправданную обстоятельствами жесткость, а порой и вовсе выходят за рамки закона..." И снова какая-то ерунда. Спецслужбы на то и существуют, чтобы работать там, где нельзя действовать в рамках закона. "Третье. Беспрекословно подчиняясь своему командиру Пастухову, они слишком часто игнорируют указания руководителей операции, достигая цели методами, которые им самим кажутся более оптимальными..." Ну, это на что-то похоже. Первый серьезный аргумент. Та самая неуправляемость. Из-за которой из "консерватории" отчисляли таких, как Пастухов. "Четвертое. Несмотря на то, что уже в течение довольно длительного времени Оперативный отдел УПСМ не привлекает их к сотрудничеству и, следовательно, никаких гонораров не выплачивает, все фигуранты, судя по всему, не испытывают недостатка в финансовых средствах, хотя только один из них, Пастухов, работает в построенном им столярном цехе. Возможно, они выполняют конфиденциальные поручения частных лиц или коммерческих структур, но нельзя исключать и их связи с крупным криминалом - связи если не существующей уже, то вполне вероятной в будущем. Мне не было разъяснено, чем конкретно был продиктован запрос ССБ, поэтому я лишен возможности дать более подробные комментарии. Начальник Оперативного отдела УПСМ полковник Голубков". Тимашук нахмурился. Внимательно перечитал докладную. Еще больше нахмурился. Липа какая-то. Туфта. Так докладные не пишут. Связь с криминалом. Она или есть, или ее нет. Вероятна в будущем - не разговор. Какая-то странная беллетристика. "Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью". "Являются профессионалами чрезвычайно высокого класса". "В совершенстве владеют". "Исключительно эффективными". И это пишет полковник спецслужбы? Начальник Оперативно- го отдела этого УПСМ? Полная туфта. Но Центр - не туфта. УПСМ - это и есть Центр. Очень нешуточная контора. И главное - государственная. В этом нет ни малейших сомнений. Что же происходит? Что за силы сошлись грозовыми тучами над затерянным в забайкальских пространствах аэродромом? И в кого долбанут молнии? Раздался зуммер телефона спецсвязи. Лейтенант протянул Тимашуку трубку: - Товарищ подполковник, Москва. Вас. - Почему не звонишь? - недовольно спросил Г. - Изучаю факс. - Изучил? - Так точно. Разрешите доложить соображения? - Рядом есть люди? - Есть. - Пусть выйдут. Тимашук жестом показал полковнику Тулину и связисту на дверь. Оба поспешно вышли. - Излагай, - бросил Г. - По-моему, это туфта. - Почему так решил? - Так докладные не пишут. Это не докладная, а рекламный проспект. Она в самом деле из ФСБ? - Да. - Значит, этот полковник Голубков полный мудак. - Это ты мудак, - довольно мирно возразил Г. - А он далеко не мудак. Ты сначала правильно сказал, а потом все испортил. Эта докладная - подводка. Их выводили на одного террориста. И было это совсем недавно. - Я знаю, на кого, - сказал Тимашук, радуясь возможности исправить свой маленький, но досадный промах. - Пилигрим. Он же Взрывник. - От кого узнал? - От них. - Что еще узнал? Тимашук помедлил с ответом. У него было что доложить. Хотя бы про пять "черных акул". Одно это дорогого стоило. Но он сдержался. Дураку половины работы не показывают. В армии - особенно. И хотя генерал Г. был очень даже не дурак, подполковник Тимашук рассудил, что правильней будет воздержаться от раздробления информации. Пирог должен быть целым. Тогда и видно, что это пирог, а не куча крошек. - Про Центр - ничего, - отрапортовал он. И добавил, чтобы не выглядеть в глазах Г. совсем уж. - Пока. - Слушай внимательно, - помолчав, проговорил Г. - В этой туфте нам важно только одно. То, что твои головорезы работали на УПСМ. Уверен, что работают и сейчас. Часть, из которой их отправляли, - база нового антитеррористического центра. Командир там - генерал-майор Дьяков. В Чечне он был полковником, командовал спецназом. Они служили под его началом. А друг Дьякова - полковник Голубков. Тот самый