л. Юрий даже не знал, в каком главке Минобороны он служит. Догадывался, что по материально-техническому снабжению. Но точно не знал. Да и не очень этим интересовался. На предложение от аналитического агентства "Контур", занимавшегося, как было сказано Юрию, политическим прогнозированием, социологией и разными там еще другими проблемами, он не обратил внимания. Но реакция отца была неожиданной: - Они тебя выбрали? На твоем месте я не стал бы долго раздумывать. Это было что-то новое. Отец не раз говорил, что политика - занятие для проходимцев, дураков и для деда Матвея, который на старости лет задвинулся на политике, не пропускал ни одного митинга, а в перерывах между ними доставал всех домашних страстной патриотической публицистикой, круто приперченной матершиной. Отец объяснил: - "Контур" - это не политика. Это разведка. И очень серьезная. Разговор прервался - начали подъезжать гости. Дело происходило на даче в Архангельском. Отцу исполнилось сорок пять лет. Незадолго до этого он получил генерал-лейтенанта. Оба эти события отец и отмечал на даче в мужском кругу. Домашних празднеств он не любил. Мать быстро напивалась, начиналось швыряние хрусталя, выяснение отношений. Юрию нравились друзья отца. Народ был крупный, булыжистый. Сорокалетние полковники, сорокапятилетние генералы. Они носили хорошие штатские костюмы, очень редко - мундиры, ездили на хороших машинах с неразговорчивыми водителями. Сначала на черных "Волгах", потом на "Ауди", 940-х "Вольво" и "Мерседесах". От них, как запах терпкого мужского одеколона, исходило ощущение уверенности и силы. Они были не дураки выпить, слетать на вертолете поохотиться на диких кабанов или на гусей, от души попариться в баньке. Насчет баб у них тоже наверняка не ржавело, но эти дела они умели не афишировать. Посреди застолья отец упомянул, словно бы между прочим, что Юрию предложили идти работать в "Контур". За столом мгновенно установилась уважительная тишина. Отец добавил: - Он думает. Гости дружно расхохотались - как крепкому анекдоту. Юрий был донельзя заинтригован. При новой встрече с че- ловеком из таинственного "Контура" он спросил, какие у них компьютеры. - Ну, примерно как в НАСА, - ответил тот. - Может, самую малость получше. Это было решающим. Юрий сказал "да". И позже ни разу не пожалел об этом. У него было все: интересная служба, налаженный домработницей быт, друзья - такие же компьютерные фаны, как и он сам, веселые и ненавязчивые подружки. А что до тягостной атмосферы в доме, так у кого лучше? В каждом доме свои скелеты в шкафу. Нужно просто не открывать дверцу этого шкафа. Он и не открывал. Он был счастлив. Но даже не подозревал об этом. Кабинет полковника Голубкова оказался запертым. Юрий сунулся в приемную начальника Управления. Свет горел, на подоконнике шумел белый электрический чайник "Тефал". Но дежурного не было. Из-за обитой коричневой кожей двери кабинета не доносилось ни звука. Юрий постучал. Не услышали. Хотел открыть дверь, но в этот момент ожил интерком, голос начальника Управления недовольно спросил: и - Где кофе-то? Ты его выращиваешь, что ли? - Дежурный вышел, - доложил Юрий. - Это лейтенант Ермаков. Разрешите войти? - Заходи. В обширном кабинете царил полумрак. Верхний свет был погашен, горели лишь бра в простенках между высокими сводчатыми окнами и настольная лампа на столе начальника Управления. От этого кабинет казался еще больше и таинственней. Когда-то здесь была графская библиотека. От тех времен остались черные дубовые балки на потолке, бездействующий камин и громоздкий письменный стол с резными панелями и ножками в виде львиных лап. За столом, развернув черное офисное кресло к включенному компьютеру, сидел генерал-лейтенант Нифонтов. Крупный, в штатском, чем-то похожий на друзей отца. У окна, сложив за спиной руки, стоял полковник Голубков. Он был другой породы: невысокий, сухощавый, с седыми, коротко подстриженными волосами, с добродушным простоватым лицом. Но простоватость эта была обманчивой. И добродушие тоже. Юрию приходилось работать с ним. Даже при своем небогатом опыте он сумел оценить острый аналитический ум полковника и его феноменальную память, о которой в Управлении ходили легенды. Голубков тоже был в штатском. В Управлении все ходили в штатском. И общались, как штатские. Это иногда создавало затруднения. Как сейчас. Юрию нужен был Голубков, но игнорировать Нифонтова он не мог. Поэтому, поколебавшись, сказал: - Александр Николаевич, разрешите обратиться к Константину Дмитриевичу? Нифонтов усмехнулся и кивнул: - Обращайся. Перед этим он убрал с монитора изображение. Но по неис- требимой своей привычке Юрий успел стрельнуть глазами в экран. Он узнал исчезнувший с экрана текст. Он сам переводил с английского и набирал этот текст. Недавно - всего пару недель назад. Это была дословная расшифровка магнитозаписи - разговора полковника Голубкова с человеком по имени Джеф. Разговор шел на английском. Английский язык полковника Голубкова был чудовищным, но - как ни странно - понятным. Он был буквальным - полковник словно бы произносил каждую букву в английских словах. Из-за этого и запомнилась Юрию эта работа, которую он делал по приказу полковника Голубкова. Все эти мысли в доли секунды промелькнули на периферии сознания Юрия. В реальном же времени он протянул полковнику Голубкову компьютерную распечатку и доложил: - Шифрограмма от Пастухова. - А, наконец-то. Полковник взял из рук Юрия листок, прочитал текст и молча положил листок на стол перед Нифонтовым. Тот мельком взглянул на него и внимательно посмотрел на Юрия: - Как жизнь, лейтенант? Юрий пожал плечами: - Нормально, Александр Николаевич. А что? - Да нет, ничего. Нормально - это хорошо. Ладно, свободен. Юрий вышел. Голос полковника Голубкова, неожиданно прозвучавший в динамике интеркома, остановил его на пороге приемной: - Жалко парня. Парень-то вроде хороший. Нифонтов: - Надо бы ему сказать. Голубков: - Нельзя. Утром сам узнает. Пауза. Нифонтов: - Да, нельзя. Голубков: - У тебя интерком включен. Нифонтов: - Черт! Юрий выскользнул из приемной, в коридоре поздоровался с дежурным, выходившим из туалета, и спустился в Информационный центр. Невольно подслушанный разговор встревожил его. Речь шла о нем, в этом не было ни малейших сомнений. Почему им жалко его? Что он узнает утром? Ерунда какая-то. Он прокрутил в памяти весь разговор в кабинете начальника Управления. Конечно же, ерунда. С чего он, собственно, взял, что говорили о нем? Потому лишь, что он только что вышел из кабинета? Да о ком-угодно они могли говорить. О том же Пастухове хотя бы. Они сидели ночью и ждали его сообщения. Поэтому Голубков и сказал: "Наконец-то". Конечно, о нем. И нечего накручивать черт знает что. Юрий вошел в Интернет, но не испытал обычного чувства азарта и свободного, не скованного ни чем полета. Давила какая-то тревожная тяжесть. Он вышел из Паутины. Два часа ночи. Впереди было еще четыре часа дежурства. Чтобы хоть чем-то заполнить их, Юрий вызвал на экран текст, который он успел углядеть на компьютере начальника Управления. Доступ к нему был защищен уровнем А-1 - кодом высшей степени сложности. Для кого-угодно это могло быть препятствием. Но не для лейтенанта Юрия Ермакова. "Начало записи. - Добрый вечер, полковник. Рад вас видеть. - Здравствуйте, командор. Я тоже. Должен сразу предупредить... - Что вы записываете наш разговор? Ничего не имею против. - Наши контакты становятся регулярными. Вы уверены, что это разумно? - Вы правы, это не очень разумно. Но мы не нашли другого способа связаться с вами. В таких ситуациях особенно остро понимаешь, как нам не хватает такого посредника, каким был полковник Мосберг.* Давайте выпьем за него. - Давайте, Джеф. У нас говорят - помянем. - Да, помянем. Мы еще не раз будем его вспоминать. Он оставил после себя пустоту. Нам придется ее заполнить. Без его умения и таланта. Но есть доверие. В разумных пределах. Это немного, но не так уж и мало. Вы согласны со мной? - Да. - Тогда я перейду к делу. - Только давайте уйдем отсюда. Для делового разговора здесь слишком шумно. - И отвлекает кордебалет? Мне говорили, что венгерские девушки очень красивые. Похоже, так оно и есть. Особенно вон та, справа. - А мне больше нравится та, что в центре. - У вас странный вкус, полковник. Это же мужчина. - В самом деле? Издержки профессии. Всегда стараешься увидеть больше того, что тебе показывают. Это шутка, Джеф. Я уже не в том возрасте, чтобы девушки сильно меня отвлекали. Думаю, что они отвлекают вас. - Немного. Но мы не можем уйти. Входной билет сюда сто- ____________________________________________________________ * См. романы А.Таманцева "Рискнуть и победить", "Двойной капкан". ит почти сто долларов. "Максим-бар" - лучшее кабаре Будапешта. Этот интерьер, между прочим, - точная копия парижского "У Максима". Если мы сразу уйдем, это может показаться подозрительным. - Кому? - Надеюсь, что никому. Но в таких делах осторожность никогда не бывает чрезмерной. Вам нравится здесь? - Больше всего мне нравится, что за мой билет в это заведение заплатило правительство США. Моя бухгалтерия в жизни не утвердила бы этот расход. Вы здесь по делам? - Нет. Я прилетел специально, чтобы встретиться с вами. Мы решили, что Будапешт - самое подходящее место. Давайте посмотрим шоу. После него можно будет уйти. Продолжение записи. - Вам понравилось шоу, полковник? - У нас это называется эстрадный концерт. Только без девушек между номерами. Я вас внимательно слушаю, Джеф. Полагаю, дело очень серьезное, раз вы специально прилетели из Нью-Йорка, чтобы поговорить о нем. - Боюсь, что да. Более чем серьезное. И крайне неприятное. Вы отслеживаете ситуацию в Афганистане? Я имею в виду не лично вас, а вашу службу. - Разумеется. - Тогда вы обратили внимание на военные успехи талибов. Особенно в последние полгода. Если так и дальше пойдет, очень скоро правительство Раббани уйдет в изгнание. Судьба Раббани нас мало волнует. Но установление в Афганистане фундаменталистского режима крайне правого толка представляется серьезным дестабилизирующим фактором. Это очень опасно. И для западных демократий, и для России. Я бы даже сказал - в первую очередь для России. Вы согласны с этим, полковник? - Трудно не согласиться. Уже и сейчас мы имеем проблемы в Таджикистане. - А будете иметь их во всей Средней Азии. И в российских регионах с мусульманским населением. Российские политики не могут этого не понимать. Или не понимают? - Понимают. - В таком случае почему Россия продает талибам оружие? - Россия не продает талибам оружие. Мне, по крайней мере, об этом ничего не известно. - Я вам верю, полковник. Но мы располагаем другой информацией. В структуре вооружений талибов - три четверти оружия советского и российского производства. От автоматов Калашникова до танков, систем залпового огня и самолетов. - После распада СССР огромное количество вооружений осталось у наших бывших союзников по Варшавскому договору. Нужны были только деньги, чтобы это оружие получить. - Мы тоже так думали. Пока не изучили ситуацию более тщательно. В последние полгода в тактике наступательных операций талибов произошли принципиальные изменения. Качественно возросла роль штурмовой авиации. Истребители-бомбардировщики "МИГ" и "СУ" парализуют оборону правительственных войск и открывают дорогу мотопехоте талибов. Если раньше в таких операциях было задействовано по два-три звена, то сейчас - до двух и даже трех эскадрилий. Откуда у талибов столько "МИГов"? - Они могли попасть к ним через третьи страны. Могли продать болгары, венгры, чехи, поляки. - Они и продавали. Но на вооружении их армий были "МИГ-21", "МИГ-23" и "СУ-25". А в наступательных операциях талибов действуют "МИГ-29М" и даже ваши новейшие истребители "СУ-39". Возьмите эту дискету, полковник. Здесь данные, полученные нашей агентурой. Мы сравнили количество истребителей, которые Россия продала по международным контрактам, с фактическим количеством ваших "МИГов" и "СУ" во всех странах мира. В том числе и у талибов. Данные точные, получить эту информацию нам стоило немалых трудов. Разница - в сотни самолетов. В сотни, полковник. И означает это только одно. Россия занимается подпольной торговлей оружием. - А Соединенные Штаты не занимаются? - Нет. - Мне нравится уверенность вашего ответа. Откуда же у Раббани зенитно-ракетные комплексы "Пэтриот"? - Это очень странно, полковник. Мы предполагали, что вы об этом не знаете. - Что вам кажется странным, Джеф? Что мы об этом знаем? - Нет. Что вы никак не отреагировали. Мы действительно дали Раббани возможность получить несколько установок "Пэтриот". Это не было торговлей оружием. Это было предупреждением России. На наш взгляд, достаточно недвусмысленным. Никакой реакции не последовало, поставки истребителей талибам не прекратились. Мы решили, что ваша агентура не сработала. Оказывается, сработала. В прошлом году мы инспирировали публикацию в кипрском журнале "Mideast Mirror" статьи о российской торговле вооружениями. Вы видели эту статью? - Нет. - Запросите. В ней приведены достоверные данные. Это тоже был наш сигнал Москве. И вновь не последовало никакой реакции. Чем объяснить такую позицию Кремля, полковник? России безразлично мнение международного сообщества? Или в Москве полагают, что мы и дальше будем мириться с этим? - Я не могу комментировать позицию Кремля. Мне никто этого не поручал. Я лишь могу довести до сведения моего руководства содержание нашего контакта. - Для этого я и попросил вас прилететь в Будапешт. - Вон та молодая пара, у парапета. Я видел их в "Максим-баре". Они сидели справа от нас, через ряд. - Вы наблюдательны, полковник. Все в порядке, это мои люди. А тот бородатый турист с видеокамерой - ваш человек? - Вы тоже наблюдательны, Джеф. Что это за красивое здание на том берегу? - Парламент. Да, очень красивое. И вообще город красивый. Нечто среднее между Парижем и Веной. Вам случалось раньше бывать в Будапеште? - Нет. В Париже и Вене тоже. Если я начну перечислять места, где мне не случалось бывать, это займет немало времени. Продолжайте, Джеф. - Мы и раньше знали, что не вся ваша торговля вооружениями укладывается в рамки международных соглашений. В этом смысле Россия достойно продолжает традиции СССР. Но мы не подозревали об истинных масштабах этой торговли. Мы и сейчас наверняка знаем не все. Но и того, что знаем, вполне достаточно. Очень жаль, что русские не научились производить никакого другого конкурентноспособного товара, кроме оружия. У вас хорошее оружие. И вы вправе продвигать его на мировой рынок. В условиях равных возможностей. Цивилизованно, а не по-бандитски, из-под полы. - Вы сами толкнули Россию на этот путь. Я не оправдываю подпольной торговли. Но не говорите мне о равных возможностях. Вы перекрываете нам кислород везде, где только можете. - Да, мы защищаем наших товаропроизводителей. И используем для этого все возможности. Законные. У России этих возможностей меньше? Мне очень жаль, но это ваши проблемы. Мы с симпатией относимся к новой России. Но интересы Соединенных Штатов для нас важней. А теперь к делу, полковник. Мы хотим, чтобы вы довели до сведения вашего руководства, что мы намерены предпринять самые жесткие меры для пресечения подпольной торговли оружием. Сейчас речь идет о ваших истребителях и об их поставках талибам. Мы разрабатываем широкомасштабную операцию. Суть ее в следующем. Первый же российский истребитель, который поступит к талибам, будет перехвачен. Какими бы каналами вы ни воспользовались. Этот факт мы сделаем достоянием мировой общественности. Последствия просчитать нетрудно. Россия лишится даже тех рынков сбыта оружия, на которые она сумела прорваться. Не исключены жесткие международные санкции. Соответствующим образом отреагируют Международный валютный фонд и Всемирный банк реконструкции и развития. Вы не сможете рассчитывать ни на какие кредиты. Вы лишитесь и частных инвестиций. Ни один серьезный бизнесмен не рискнет иметь дело с криминальным режимом. А именно такая репутация будет у России. Есть ли у вас сомнения в точности этого прогноза, полковник? - Нет. - Может возникнуть вопрос: почему мы вас об этом заранее предупреждаем? Ответ такой. Мы не хотим загонять Россию в угол. Мы не хотим дестабилизировать обстановку в вашей стране. Это откроет путь к власти красным. Но и с существующим положением мы мириться не можем. Производство и торговля вооружениями - это бизнес с годовым оборотом в десятки миллиардов долларов, он дает Америке миллионы рабочих мест. На таком уровне экономика предопределяет политику. Коммунистическая Россия - не лучшая перспектива для Америки и всего мира. Но мы пойдем на это. В нашей решимости ни у кого не должно быть ни малейших сомнений. Ни малейших, полковник. Это вы и должны довести до сведения вашего руководства. - Я это сделаю. - У вас есть вопросы? - Только один. По каким каналам наши самолеты поступают к талибам? - Скажу лишь одно. Можете исключить вариант с третьими странами. Ни Индия, ни Вьетнам, ни Китай ваших истребителей талибам не перепродают. Это прямые поставки. Большего я вам сказать не могу. - Спасибо и за это. - Вы огорчены? Но не вы же за это ответственны. - Это, конечно, утешает. Но не слишком сильно. - Почему? Я этого не понимаю. - Сколько вам лет, Джеф? - Тридцать четыре. - Хороший возраст. - Расслабьтесь, полковник. Выключите диктофон и давайте просто погуляем по этому прекрасному городу. Весной все города прекрасны. Конец записи. Место контакта: Будапешт. Время контакта: от 23 часов 4 мая до 02 часов 5 мая. Участники контакта: полковник Голубков, начальник Оперативного отдела УПСМ, командор Джеффри Коллинз, заместитель начальника Информационно-аналитического директората Центрального разведывательного управления США". Лейтенант Ермаков закрыл файл. Странно. С записью этого разговора начальник Управления наверняка был знаком. И даже саму пленку скорее всего прослушал сразу после возвращения полковника Голубкова из Будапешта. Для чего же он снова перечитывает расшифровку? Не от нечего же делать. Ночью. Каким-то образом это связано с шифрограммой о десантировании группы Пастухова в исходную точку маршрута? Какого маршрута? "Жалко парня". Ничего не понятно, сплошные загадки. Но на каждую загадку есть разгадка. Юрий ввел в подстроку для поиска по всей директории, кроме просмотренного файла: "талибы". Компьютер ответил: "Нет вхождения для поискового контекста". Юрий запросил: "Пастухов". Тот же ответ. "Коллинз". Аналогично. Крепкий орешек, сходу не разгрызешь. И главное - не ясно, с какого боку к нему подбираться. Ни на что особенно не рассчитывая, Юрий набрал: "Джеф". Ну вот, совсем другое дело. "Совершенно секретно. Начальнику УПСМ генерал-лейтенанту Нифонтову от полковника Голубкова. После того, как по просьбе Джефа я выключил диктофон, он сказал, что хочет поделиться со мной конфиденциальной информацией, полученной в процессе подготовки упомянутой в нашем разговоре операции, а я сам должен буду решить, следует ли доводить ее до сведения моего руководства. Информация следующая. Около года назад в Иркутске потерпел катастрофу самолет "Руслан", перевозивший во Вьетнам два истребителя "СУ-27". Это событие широко освещалось в российских и мировых СМИ. Аналитики ЦРУ обратили внимание, что после этой катастрофы кривая поступления российских боевых самолетов талибам пошла на снижение. В январе с.г. аэрокосмическая разведка США зафиксировала в районе хребта Ала-Тау взрыв российского грузового самолета типа "Антей", следовавшего от аэродрома загрузки в Восточной Сибири по направлению к Индии обычным для этих маршрутов воздушным коридором. Никакой информации об этой авиакатастрофе российской стороной не было обнародовано, но агентурным путем от источника в австрийской страховой компании "Транс-инвест" было установлено, что на борту "Антея" находились два самолета "МИГ-29М", предназначенные для Индии. После этой катастрофы поступления российских штурмовиков в военные формирования движения Талибан временно прекратились, а затем возобновились в значительно меньших объемах. Джеф сказал, что вывод напрашивается сам собой, но он начал этот разговор не для того, чтобы подвести нас к нему. Речь идет совсем о другом аспекте проблемы. Вскоре после катастрофы "Руслана" в Иркутске в Лос-Анжелесское отделение ФБР обратился профессор Калифорнийского университета, бывший российский гражданин Ефимов и рассказал о разговоре, который состоялся у него в Нью-Йорке во время международного научного симпозиума, посвященного проблемам телерадиокоммуникаций. Человек, который представился членом российской делегации Дубовым, предложил Ефимову вернуться в Москву и заверил, что ему будут предоставлены все возможности для научной работы. Он сказал, что в свое время идеи Ефимова не были по достоинству оценены, но сейчас ситуация изменилась и талант Ефимова будет востребован в полной мере. Дубов сообщил также, что в полное распоряжение Ефимова будет предоставлена лаборатория с новейшим оборудованием, испытательный полигон и необходимый штат сотрудников. Он дал понять, что ему известно о разногласиях, возникших у Ефимова с его американскими работодателями в части направления его научных исследований. В России он будет заниматься лишь тем, что считает нужным. В разговоре Дубов аппелировал к чувству патриотизма, сказал, что не сомневается в том, что Ефимов откликнется на призыв своей Родины, которая переживает сейчас трудные времена. В ответ на это Ефимов заявил, что ни о каком возвращении в Россию он и слышать не хочет, с него хватит того, что об него почти тридцать лет вытирали ноги, и что он не верит, что к власти в России пришли люди, умеющие уважать человеческую личность, иначе страна не оказалась бы в таком скотском положении, в каком она находится сейчас. Он добавил, что в России остались его единомышленники и ученики, а если они вынуждены сейчас заниматься уличной торговлей или собирать по помойкам пустые бутылки, он за это ответственности не несет. По утверждению Ефимова, на этом он прекратил разговор. Вернувшись после завершения симпозиума в Лос-Анжелес, он случайно увидел программу симпозиума и не обнаружил в списке российской делегации человека по фамилии Дубов. Это заставило его припомнить все детали разговора. Осведомленность Дубова о разногласиях Ефимова с руководителями научных программ насторожила Ефимова. Об этом не мог знать никто из посторонних, так как исследовательская работа Ефимова была засекречена. Это привело Ефимова к выводу о том, что человек, назвавшийся Дубовым, на самом деле является агентом российских спецслужб или находится с ними в тесном контакте. Это и побудило Ефимова проинформировать ФБР об этой встрече. На мой вопрос, какое отношение имеет эта история к предмету нашего контакта, Джеф ответил, что я сам это пойму, когда получу информацию о том, кто такой Ефимов и какими научными проблемами он занимается. Он сказал, что по показаниям Ефимова был составлен композиционный портрет (фоторобот) человека, который назвал себя Дубовым. Идентифицировать его не удалось. Среди членов российской делегации на Нью-Йоркском симпозиуме такого человека не было. Джеф передал мне фоторобот Дубова и добавил, что, по сведениям ЦРУ, этот человек как минимум дважды имел контакт с гражданином Саудовской Аравии Мухаммедом Хасаном аль-Джаббаром - эмиссаром арабского миллиардера бен Ладена, финансирующего исламские террористические группировки и движение Талибан. Один контакт был в июле позапрошлого года на международном авиасалоне в Абу-Даби, второй - год назад в Берлине. В настоящее время аль-Джаббар является представителем ОПЕК в России. На этом мой разговор с Джефом был закончен. Дискета и фоторобот Дубова прилагаются. В связи с вышеизложенным прошу санкционировать: 1. Сбор информации о Ефимове с использованием базы данных Службы внешней разведки и Главного разведывательного управления. 2. Оперативно-розыскные мероприятия по установлению личности Дубова путем проверки российских граждан, выезжавших в США в период проведения в Нью-Йорке научного симпозиума, а также в Объединенные Арабские Эмираты во время проходившего там авиасалона. Начальник Оперативного отдела УПСМ полковник Голубков". Резолюция начальника УПСМ: "Разрешаю". Лейтенант Ермаков только головой покачал. Ну и бюрократию развели. "Прошу санкционировать - разрешаю". С чего вдруг? Между генерал-лейтенантом Нифонтовым и полковником Голубковым никаких трений не наблюдалось, они прекрасно ладили. Карьерная конкуренция между ними тоже была исключена. Со своими полковничьими погонами Голубков и помыслить не мог о кресле начальника Управления. Да и мелковат он был для такого поста. Просто физически мелковат. По давнему наблюдению Юрия высокие посты в России всегда занимал народ крупный, солидный. Что ты за генерал, если в тебе нет и восьмидесяти килограммов живого весу? Не генерал, а одно название, смотреть не на что. А если повыше взять? Говорят: Ленин, Ленин. А сколько он наверху просидел? Семь лет. И только. Зато Сталин - все тридцать. Он, правда, тоже был, говорят, маленький. Но важно не каким он был. Важно - каким казался. А в ту пору, когда народ судил о своем правителе не по телевизору, а по памятникам, Сталин казался ого-го, исполином. Про новейшие времена и говорить нечего. Хрущев по весу был ничего, но ростом не вышел. Зато Брежнев всем взял, потому и царствовал почти двадцать лет. Легковесный Горбачев побегал-побегал да и добегался, не выдюжил против Ельцина, весовая категория оказалась не та. Юрий усмехнулся. Рейтинги, социологические опросы. А надо всего-то знать рост и вес. Произведение роста в сантиметрах на вес в килограммах. И все. Над чем там социологи и политологи головы себе ломают? Кто станет следующим президентом России? Да сам Ельцин и станет. Или Черномырдин. Ну не Явлинский же. А Кириенко, которого Ельцин пропихнул через Думу? Господи! Да на него дунь - и где он? Юрий констатировал, что если найденный им критерий правильный, то ему самому с его средненьким ростом и доставшейся от матери худобой не светит никаких высоких постов. Но это его мало интересовало. Сейчас его интересовало совсем другое. "Прошу санкционировать - разрешаю". Объяснение этой бюрократии могло быть только одно: дело на контроле большого начальства. Очень большого. Самого большого. А если так, то чем больше бумаг, тем лучше. А дело, судя по всему, было нешуточным. Юрий набрал: "Ефимов". На экране монитора возник текст: "Справка Аналитического отдела УПСМ. Ефимов Петр Яковлевич, 1940 года рождения, москвич, математик, специалист по радиолокации. В 1966 году опубликовал книгу "Физическая теория дифракции", в которой доказывал возможность создания самолетов, невидимых для радаров. Руководство Научно-производственного объединения им. Жуковского, где Ефимов был младшим научным сотрудником, включило в план его тему, но по настоянию директора ГосНИИАС (Государственного научно-исследовательского института авиационных систем) академика Федосеева все работы в этом направлении были прекращены. Академик Федосеев считал создание самолетов-"невидимок" принципиально невозможным, а поступавшие из США сведения об исследованиях в этой области квалифицировал как намеренную дезинформацию. Даже в начале 80-х годов, когда США официально объявили о программе создания самолетов-"невидимок" "Стелс", отношение ГосНИИАС и Научно-технического комитета ВВС к идеям Ефимова не изменилось. В 1989 году Ефимов получает разрешение выехать в США по научному обмену, с тех пор преподает в Калифорнийском университете и ведет исследования в рамках секретных программ корпораций "Локхид" и "Норнтроп". Идеи, изложенные Ефимовым в книге "Физическая теория дифракции", были использованы при конструировании самолета "Стелс" - тяжелого бомбардировщика В-2. Один из авторов проекта, ведущий инженер корпорации "Локхид" А.Браун, отмечает: "Вклад теории Ефимова в создание компьютерных программ для "Стелс" составляет никак не менее 30 - 40 процентов, что можно считать контрольным пакетом новой технологии. Его работы указали путь для точного вычисления радарного отражения". Доктор К.Митцнер из корпорации "Норнтроп" заявил в интервью газете "Нью-Йорк таймс": "Разработки Ефимова имели силу и убедительность "индустриальной теории". Я не могу представить себе бомбардировщик В-2 сконструированным без влияния его идей. Без Ефимова нынешние самолеты-"невидимки" выглядели бы совсем по-другому". До недавнего времени Ефимов являлся одним из самых высокооплачиваемых технических экспертов корпорации "Локхид". Около года назад он прервал свое сотрудничество с корпорацией. По данным ГРУ, причиной этого явился отказ Совета директоров "Локхида" финансировать предложенную Ефимовым программу создания радарных установок нового поколения, способных обнаруживать самолеты, созданные по технологии "Стелс". Не нашли поддержки и предложения Ефимова по разработке принципиально новой системы радиолокационной защиты, позволяющей снизить уязвимость обычных летательных аппаратов для радаров ПВО и ПРО без значительных финансовых затрат. Корпорации "Локхид" и "Норнтроп", получившие на реализацию программы "Стелс" многомиллиардные государственные субсидии, не заинтересованы ни в каком кардинальном изменении своей политики. В настоящее время Ефимов читает лекции на электроинженерном факультете Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе и ведет теоретические исследования в университетской лаборатории..." Лейтенант Ермаков подумал, что пора бы ему, пожалуй, прекращать это путешествие по запретной информационной зоне, но любопытство пересилило. Что, интересно, удалось оперативникам узнать об этом таинственном Дубове? Он вызвал: "Дубов". На мониторе появилось: "Введите пароль". Смотри-ка ты! Двойная защита! Надо же! Что же там так запрятано? Через сорок минут защита была преодолена. Взломана мощным интеллектуальным тараном. Рассыпалась и исчезла к чертям собачьим. Юрий торжествующе щелкнул мышью и обмер. С экрана на него смотрел отец. Этого не могло быть. Но это было. Да, отец. Неживое, как всегда бывает на фотороботах, лицо. Широкие тяжелые плечи. Глубоко посаженные глаза. Взгляд исподлобья. Брови - его. Подбородок - его. Даже небольшой шрам на подбородке. Тоже его. Юрий вывел на монитор текст. Он не сомневался в том, что увидит. И увидел именно то, чего ждал: "Оперативно-розыскными мероприятиями установлено, что человек, назвавшийся Дубовым, является генеральным директором закрытого акционерного общества "Феникс" генерал-лейтенантом запаса Михаилом Матвеевичем Ермаковым. Учредитель ЗАО "Феникс" - государственная компания "Госвооружение". Юрий набрал: "Госвооружение". Файл открылся. В шесть утра лейтенант Ермаков сдал смену и вывел из внутреннего двора Управления красную "Ниву", подаренную ему отцом ко дню окончания института. Машинально отметил, что "Волги" Голубкова и "Ауди" Нифонтова нет. Видно, дождались сообщения от Пастухова и разъехались по домам. Но мысль эта была мимолетной, бесследной. Утренний "пик" еще не наступил, улицы были свободны, но "Нива" Юрия еле ползла. Он не мог заставить себя ехать быстрей. Все тело было словно налито свинцом. То, что он узнал, ошеломило его. Больше всего на свете он сейчас не хотел увидеть отца. Уже сворачивая с Ленинского проспекта в арку огромного, сталинской постройки дома, где отец несколько лет назад купил четырехкомнатную квартиру, он вспомнил, что не убрал следов своего пребывания в зашифрованных файлах. Но тут же забыл об этом. Сейчас это не имело никакого значения. Возле их подъезда стояла темно-красная 940-я "Вольво" с тонированными стеклами - служебная машина отца. Ветровое стекло на водительской дверце было разбито. У машины стояли два милиционера и молча курили. Юрий затормозил. - Что случилось, сержант? - обратился он к одному из милиционеров. Тот отмахнулся: - Проезжай, парень, проезжай! Только тут Юрий увидел на усыпанном триплексной крошкой асфальте меловой контур человеческого тела. Человек лежал в позе эмбриона. В районе шеи чернело большое пятно. Это была кровь. Юрий выскочил из "Нивы" и рванулся в дом. Не дожидаясь лифта, взбежал на третий этаж. В квартире было пусто. Лишь дед Матвей седым сычом сидел на кухне и смолил "Беломор". Нещадно матеря дерьмократов, которые довели страну, он сообщил внуку, что вчера вечером машина отца была обстреляна. Водитель убит. Отец ранен. Сейчас в больнице. Мать с ним. Они дождутся. Волна народного гнева... Юрий не слушал. "Жалко парня". Значит, Голубков и Нифонтов все-таки говорили о нем? Значит, они уже знали о покушении? "Утром сам узнает". Вот он и узнал. А что, собственно, он узнал? ГЛАВА ТРЕТЬЯ I Лейтенант Юрий Ермаков был прав: начальник Управления по планированию специальных мероприятий генерал-лейтенант Нифонтов и начальник Оперативного отдела полковник Голубков действительно знали о покушении на генерального директора ЗАО "Феникс", генерал-лейтенанта Михаила Матвеевича Ермакова. И этой ночью они ждали не шифровки от Пастухова. Они ждали доклада капитана Евдокимова, который был отправлен на место происшествия немедленно после того, как о покушении стало известно. Шифрограмма Пастухова, важная сама по себе, имела сейчас второстепенное значение. Она была ожиданyа. А вот то, что произошло во дворе старого московского дома на Ленинском проспекте, было полнейшей неожиданностью. Событием непредугаданным, непредсказанным. А потому требующим самого тщательного осмысления. И осмысления быстрого. Промедление таило в себе опасность оказаться в хвосте событий. Роль наблюдателя, документирующего факты и выясняющего причинно-следственные связи между ними, может позволить себе прокуратура. Для контрразведки это равносильно признанию в собственной несостоятельности. Такая контрразведка никому не нужна. Но чтобы понять, нужно знать. Не вообще, а во всех деталях. Что именно произошло. Когда. Как. При каких обстоятельствах. Эту информацию и ждали полковник Голубков и генерал-лейтенант Нифонтов. Они умели ждать. И кто бы мог подумать, что такой головокружительный и опасный оборот примет дело, начавшееся так рутинно! Обычная проверка. Правда, по указанию президента. Куратор так и сказал: - Президент хочет, чтобы этим занялись вы. Генерал-лейтенант Нифонтов даже не сразу понял, в чем суть поручения. - Чем именно мы должны заняться? - уточнил он. Этого, похоже, не понимал и сам куратор. Или делал вид, что не понимает. В этом кабинете не велось случайных разговоров. И не ставилось случайных вопросов. Возможно, здесь и трепались о том о сем за чашкой кофе. Но куратор Управления Олег Иванович П., один из самых влиятельных людей в администрации президента, и начальник УПСМ генерал-лейтенант Нифонтов были не в тех отношениях, чтобы трепаться за чашкой кофе. Отношений не было никаких, кроме строго официальных. Вообще-то Нифонтов предполагал, что в этом кабинете он увидит кого-то другого. В ходе недавней операции "Капкан" Олег Иванович допустил ошибку, сделал ставку не на ту фигуру. Но усидел. И сидел прочно, как репка: округлый, с ранними залысинами, в прекрасном темном костюме. Знающий цену каждому своему слову и каждому жесту. Не сомневающийся в том, что его легкое пожатие плеч и чуть разведенные в стороны руки дают исчерпывающий ответ на вопрос собеседника. "Я передаю только то, что мне сказано". Понимай, как знаешь. Нифонтов понял: куратор хочет дистанцироваться, отстраниться от этого дела, пропустить его мимо себя. Почему? На то могло быть много причин. Они не интересовали Нифонтова. Его интересовало лишь то, что было связано с поручением президента. - Вызывают сомнения выводы государственной комиссии о причинах катастрофы "Антея"? - спросил он. - Речь не только об "Антее", - возразил куратор. - О катастрофе "Руслана" в Иркутске - тоже. Выводы экспертов не вызывают сомнений. Но одна катастрофа может быть трагической случайностью. Когда таких катастроф две и практически подряд, с разрывом меньше чем в полгода, - это наводит на размышления. Нифонтов напомнил: - ФСБ не обнаружила признаков диверсии. - Президент знаком с заключением ФСБ. У него нет оснований сомневаться в его достоверности. Но он хочет, чтобы в этом деле не было ни малейших неясностей. Ни малейших, генерал. Взгляните на ситуацию со стороны. С полной непредвзятостью. Это все, что от вас требуется. Последняя фраза подтвердила предположения Нифонтова: куратор хочет, чтобы поручение президента выглядело обычной проверкой. Проверка так проверка. Нифонтов сделал то, что и обязан был сделать. Созданная по его приказу группа из самых опытных экспертов Управления три недели изучала все материалы, связанные с катастрофами "Руслана" и "Антея". Оперативный отдел в этой работе не был задействован, полковник Голубков был занят на другом направлении. Да и необходимости в его участии не было. С "Антеем" никаких неясностей не выявилось. Даже зафиксированная Памирской геофизической обсерваторией магнитная буря в районе Ала-Тау до минуты совпала со временем гибели самолета. С "Русланом" было сложней. Государственная комиссия пришла к выводу, что причина катастрофы - конструктивные недостатки двигателей Д-18Т, выпускаемых запорожским заводом "Мотор Сiч". Моторостроители опротестовали заключение. Специалисты украинского КБ "Прогресс" провели стендовые испытания двигателей и доказали, что к трагедии привела нештатная работа топливной системы "Руслана" - образование в топливе водокеросинового льда. Фирма "Аэротранс", основной грузоперевозчик российской государственной компании "Госвооружение", представила документы, доказывающие, что топливо, которым был заправлен "Руслан", полностью соответствовало ГОСТу и техническим условиям, зафиксированным в договоре с австрийской страховой компанией "Транс-инвест". Страховка была выплачена. Чтобы избежать подобных случаев в будущем, КБ "Прогресс" разработало фильтры-ловушки для водокеросинового льда. Это не было признанием конструктивных недоработок. Это было нововведение - "фулпруф", защита от дурака. Конфликт был исчерпан. Все остались при своих интересах. Кроме экипажа самолета, сопровождавших груз офицеров и жителей Иркутска, на дома которых рухнул "Руслан". В этой истории было непонятно только одно. После такой страшной катастрофы, унесшей жизни более семидесяти человек, естественно было ожидать, что фирма "Аэротранс" навсегда прекратит свое существование, потому что не получит больше ни одного подряда. Что там ни говори, какие документы ни представляй, а о качестве топлива должен заботиться перевозчик. Но этого не произошло. "Аэротранс" осталась монополистом в сфере транспортировки всего российского специмущества, в том числе и боевых самолетов, поставляемых ГК "Госвооружение" и ЗАО "Феникс" в Индию, Китай, Вьетнам, Малайзию, Финляндию и другие страны. "Аэротрансу" принадлежал и "Антей", разбившийся в Ала-Тау. Но в задачу УПСМ не входило вникать во взаимоотношения руководства "Госвооружения" и "Феникса" со своими подрядчиками. К поручению президента это касательства не имело. По результатам расследования был составлен подробный отчет. Помятуя, что высокое начальство не любит читать длинных бумаг, Нифонтов сделал короткое, на страницу, резюме. Поручение президента можно было считать выполненным. Так, во всяком случае, казалось до того дня, когда из штаб-квартиры ЦРУ в Лэнгли на имя полковника Голубкова пришла шифровка с просьбой о встрече. После возвращения Голубкова из Будапешта отчет о работе, проделанной экспертами УПСМ, можно было спокойно отправлять в архив. Нифонтов не сделал этого из тактических соображений. Как бы там ни было, но отчет свидетельствовал, что Управление с полной ответственностью отнеслось к поручению президента. Работа выполнена быстро и на высоком профессиональном уровне. Новая информация заставляет кардинально изменить подход к оценке ситуации. Но это не обесценивает сделанного. Он оказался прав. Куратор внимательно прочитал резюме, полистал отчет и удовлетворенно и даже словно бы с облегчением кивнул: - Хорошо. Очень хорошо, генерал. Я доложу президенту, что вы справились с заданием. - Я бы не спешил, - ответил Нифонтов. - Появились новые обстоятельства. Они не позволяет считать дело законченным. - Вот как? - насторожился куратор. - Почему? - Посмотрите рапорт полковника Голубкова, вам все станет ясно. В рапорт Голубкова были включены выдержки из расшифровки магнитозаписи его разговора с Коллинзом и та часть сообщения, где речь шла о катастрофах "Руслана" и "Антея" и их связи с объемом поставок российских боевых самолетов талибам. Информацию Коллинза об ученом Ефимове и его контакте с генеральным директором ЗАО "Феникс" решено было не включать, она требовала дополнительной проработки. - Обязательно посмотрю, - пообещал куратор. - Позже. Надеюсь, вы не настаиваете, чтобы я сделал это немедленно? У высших государственных чиновников было поразительное чутье. Еще и слова не сказано, а в голове уже сигнал: внимание - опасность. И мгновенная, на уровне рефлекса, реакция: оттянуть, отодвинуть, отдалить необходимость что-то решать. А потом, спокойно разобравшись, можно решать. Или не решать. Это уж как получится. Если же припечет, естественно будет пожать плечами: да, мне передавали какие-то материалы, но не поставили в известность об их важности и срочности. Но Нифонтов не намерен был уступать. - На вашем месте я прочитал бы это сейчас, - сказал он. Он не добавил: "Иначе я буду вынужден обратиться к пре- зиденту". Но куратор понял. Начальник УПСМ имел право в экстремальных ситуациях выходить на президента напрямую. Реализовать это право всегда было очень трудно. А сейчас, когда президент то и дело болел, практически невозможно. Но теоретически такая возможность существовала. И с этим приходилось считаться. Куратор внимательно посмотрел на посетителя: - Так важно? - Важно - не то слово, - подтвердил Нифонтов. - Что ж... Куратор умел быстро схватывать суть. Он прочитал рапорт Голубкова, просмотрел статистические данные, распечатанные с дискеты, которую Коллинз передал в Будапеште полковнику Голубкову, бросил с досадой: - Вот уж верно: если дует, то изо всех щелей!.. Кто знает об этом? - В ЦРУ? - У нас! - Вы, я и полковник Голубков. - Странная закономерность. Как только в деле появляется полковник Голубков, тут же возникают проблемы. - Наоборот, - возразил Нифонтов. - Как только мы сталкиваемся с проблемами, я вынужден подключать к делу полковника Голубкова. Этой темой тоже будет заниматься он. Я не могу поручить это никому другому. - Начальник Оперативного отдела - генеральская должность, не так ли? - уточнил куратор. - Почему же он до сих пор полковник? Нифонтов внутренне восхитился. До чего же быстро они умеют считать! Этот сценарий развития событий Нифонтов предусматривал. Дело будет доложено президенту с указанием, что руководителем операции назначен полковник Голубков. Вот тут-то у президента и может возникнуть вопрос: почему этим делом огромной государственной важности занимается какой-то полковник? И никакие объяснения не помогут. Если этот полковник такой незаменимый профессионал, почему он полковник? А если он не так хорош, почему ему поручено это важнейшее дело? На просчет этого варианта, одного из многих, Нифонтов потратил немало времени. Куратору не понадобилось и десятка секунд. И теперь крайним оказывался Нифонтов. К вам вопрос, генерал: почему это Голубков до сих пор полковник? - Вопрос не ко мне, - ответил Нифонтов. - Я подписал представление еще год назад. Куратор кивнул: - Я буду иметь это в виду. В расшифровке будапештского разговора он подчеркнул ключевые фразы: "Первый же российский истребитель, который поступит к талибам, будет перехвачен. Какими бы каналами вы ни воспользовались. Этот факт мы сделаем достоянием мировой общественности". - Блеф? - Не думаю. - Можете обосновать? - В США существует государственная компания, аналогичная нашему "Госвооружению". FMS - Foreign Military Sales. До недавнего времени ее возглавлял генерал-лейтенант Томас Райм. За четыре года он продал оружия на семьдесят миллиардов долларов в сто двадцать стран мира. По нашим данным, сейчас портфель заказов FMS - больше двадцати миллиардов долларов. - Какой вывод вы из этого делаете? - Это не блеф. Слишком большие ставки в игре. Американцы задействуют все возможности, чтобы сохранить свои позиции на мировом рынке вооружений. А возможности у них очень большие. Огромные. Нет, это не блеф. Куратор на мгновение задумался. Затем решительно произнес: - Этого нельзя допустить. - Поэтому я и попросил вас срочно меня принять. Нужно немедленно прекратить поставки самолетов талибам. В голосе куратора появились жесткие нотки: - Мы не продаем самолетов талибам. И вам, генерал, должно быть об этом известно. - Мне об этом ничего не известно, - возразил Нифонтов. - А мне известно. - В таком случае не о чем беспокоиться. Куратор нахмурился. В этом кабинете так не разговаривали. Во всем этом здании, выходившим тяжелым фасадом на Китай-город, так не разговаривали никогда. Здесь посетители были обязаны понимать все без слов. И понимали. Во все времена. А кто не понимал, здесь больше не появлялся. За ним закрывалась дубовая дверь парадного, и он навсегда исчезал в безликой толпе, снующей по своим муравьиным делам. Нифонтову показалось на миг, что куратор сейчас скажет то, что на его месте сказал бы сам Нифонтов. Он сказал бы: "Давайте, генерал, называть вещи своими именами. Мы оба прекрасно знаем, что Россия вынуждена торговать своими вооружениями в обход международных правил. Вынуждена - в силу острейшей экономической ситуации. Мы продаем оружие всем, кто может платить валютой, хотя это иногда и противоречит долгосрочным интересам России. Поэтому оставим оценки на суд потомкам, а сами займемся делом. Мы не можем сорвать поставки по уже заключенным контрактам. Но не можем и допустить огласки. Действия ЦРУ необходимо нейтрализовать. Давайте подумаем, каким образом это сделать". Вот так бы сказал генерал-лейтенант Нифонтов. Куратор сказал не так. Поэтому, вероятно, он и сидел за столом, а Нифонтов в своем генеральском мундире с двумя рядами наградных планок - в приставном кресле для посетителей. Куратор сказал: - Россия не продает талибам оружия. Но мы не можем исключать, что наши боевые самолеты каким-то образом оказываются у них. Я согласен с вашей оценкой. Ставки действительно очень высоки. ЦРУ воспользуется любым предлогом, чтобы избавиться от конкурента на рынке вооружений. Мы должны блокировать эту провокацию. Любой ценой. И когда я говорю "любой ценой", это и значит любой ценой. Вам все ясно, генерал? - Все, - кивнул Нифонтов. - Я доложу президенту, что ваше Управление выполнило его поручение. Но в связи с вновь открывшимися обстоятельствами вы считаете необходимым углубить расследование. - Мы? - переспросил Нифонтов. - Да, вы. Разве это не так? Я поддерживаю ваше предложение. Полагаю, на этом этапе нет необходимости занимать внимание президента подробностями. - Вам видней. - Общее руководство поручается лично вам. Подбор команды - на ваше полное усмотрение. Начинайте немедленно. Считайте, что это приказ президента. Вы могли заметить, генерал, что не в моих правилах докучать вам мелкой опекой. Но в данном случае попрошу все ваши мероприятия документировать самым тщательным образом. Надеюсь, не нужно объяснять, для чего. - Не нужно. Разумеется, мы будем все надлежащим образом оформлять. Хотя я не вижу в этом никакого смысла. Если мы сумеем предотвратить операцию ЦРУ, эта писанина никому не понадобится. А если нет - тем более. Никто не будет в ней разбираться. Нам просто дадут по шеям - и это лучшее, на что мы можем рассчитывать. - Да, у вас трудное положение, - посочувствовал куратор. Нифонтов ощутил резкое раздражение. - У нас? - спросил он. - А у вас? Чхать он хотел на то, что подумает о нем этот высокопоставленный чинодрал. В этом кабинете никогда так не разговаривали? Так теперь будут, привыкай. Ты сейчас от меня зависишь. И я тебя, сукин сын, заставлю работать. По-настоящему, без дураков. Забудешь все свое словоблудие. Аппаратные игры. - Мы выполним приказ президента, - продолжал Нифонтов. - Но у меня три условия. Первое. Я должен иметь чрезвычайные полномочия. Мои распоряжения должны быть обязательны для всех спецслужб и государственных организаций независимо от их ведомственной принадлежности. И выполняться немедленно, без каких-либо согласований. Мои люди должны иметь доступ ко всей информации. К документации авиазаводов и "Госвооружения". В том числе - к базам данных "Аэротранса", "Феникса" и связанных с ними банков. - Это коммерческие структуры, - напомнил куратор. - Меня это не интересует. Это российские коммерческие структуры, а не швейцарский банк. - Согласен. Все ваши полномочия будут подтверждены. - Второе. Никакого вмешательства в мои дела. Никакого контроля за моими людьми. Никаких отчетов до полного завершения операции. Любая утечка информации должна быть абсолютно исключена. - Принято. Хотя я предпочел бы, чтобы вы больше мне доверяли. Третье условие? - Дайте ход моему представлению о присвоении полковнику Голубкову воинского звания "генерал-майор". И сделайте это без промедления. Белесые брови куратора изумленно полезли вверх. - Вы пользуетесь ситуацией, генерал. - Да, пользуюсь, - подтвердил Нифонтов. - Полковнику Голубкову пятьдесят три года. Это значит, что одним росчерком пера он может быть в любой момент уволен в запас. Я не хочу остаться в решающий момент матча без своего центрального нападающего. - Что ж, разумно, - помедлив, согласился куратор. - Все ваши условия будут выполнены. Вы получаете карт-бланш. А с ним - всю полноту ответственности. Надеюсь, генерал, вы отдаете себе в этом отчет. Нифонтов только рукой махнул: - Не привыкать. Из окна "Ауди", выворачивающей со Старой площади в плотный поток машин, он оглянулся на здание, из которого только что вышел. Из этого здания он всю жизнь получал приказы. Выполняя их, он со своим диверсионным отрядом выбрасывался с парашютом в джунгли Камбоджи, высаживался с десантных катеров в гнилые топи Меконга, а позже, в должности советника и руководителя резидентур, выстраивал многоходовые комбинации, чтобы одного диктатора сменить на другого, такого же людоеда. На этом здании всегда красовалась вывеска: "Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза". Сейчас она пылилась где-то в подвале. Куратор выполнил свое обещание. УПСМ получило доступ ко всей информации, относящейся к деятельности ГК "Госвооружение" и ее дочерних фирм. Были задействованы Счетная палата, Главное контрольное управление президента РФ, аудиторские бригады Минфина. Картина, складывающаяся из фрагментов, вырисовывалась такая, что даже генерал-лейтенанта Нифонтова, много чего повидавшего на своем веку и знавшего то, о чем миллионы людей даже и не догадываются, поначалу брала оторопь. Она сменилась тягостным недоумением, а ему на смену пришел свинцовый гнет понимания. Огромные массы бюджетных денег, выделяемых "Госвооружению" для размещения заказов на заводах-изготовителях, прокручивались в коммерческих банках, бесследно исчезали вместе с подрядными фирмами. Таких фирм-однодневок аудиторы насчитали более сорока. Доверенным банкам выделялись долгосрочные кредиты в десятки миллионов долларов под 4 - 5 процентов годовых, в то время как средняя ставка составляла 14 - 17 процентов. Многомиллионные поставки военной техники за рубеж оказывались неоплаченными, убытки списывались на непреодолимые обстоятельства. Что означают непреодолимые обстоятельства применительно к торговле вооружениями, в которой лишь верхушка была на поверхности, - об этом можно было только гадать. Ну, а что на личную охрану генерального директора "Госвооружения" тратится по 85 тысяч долларов в месяц, а на экзотические цветы в его офисе на Гоголевском бульваре и на виски для приемов - по пять тысяч рублей в неделю, - это на общем фоне казалось сущими пустяками. С комиссионными зарубежных посредников творилось вообще черт-те что, совершенно невообразимое. Когда-то получить пять процентов за комиссию считалось удачей. Сейчас 20 процентов от суммы контракта стали нормой. Аналитики Информационного центра нашли публикацию в кипрском журнале "Mideast Mirror", о которой упомянул Коллинз в Будапеште во время ночной прогулки с полковником Голубковым по набережной Дуная. По данным журнала, полученным, как было сказано, из достоверных источников, турецкому посреднику А. за подписание контрактных документов было выплачено в общей сложности 7,2 миллиона долларов. Арабский посредник Ф. за продажу в Кувейт партии "БМП-3" и систем залпового огня на общую сумму в 700 миллионов долларов получил 161 миллион. "Mideast Mirror" задавался вопросами: сколько же из этих миллионов откатилось назад в Россию черным налом в виде священного на Востоке "бакшиша"? И кому? Комиссионные иностранным посредникам платили даже тогда, когда сделка срывалась в связи с теми самыми таинственными непреодолимыми обстоятельствами. Этого эксперты "Мideast Мirror" вообще понять не могли. Генерал-лейтенант Нифонтов понимал. Сделка не срывалась. Просто деньги за нее поступали не на официальные счета "Госвооружения", а чуть-чуть на другие. Это было не казнокрадство. Это была политика. Ее самая глубинная и тайная часть. По материалам проверок Генпрокуратура возбудила несколько уголовных дел, но генерал-лейтенант Нифонтов очень сомневался, что хоть одно из них будет доведено до суда. И причина была не в дырявых российских законах. Вся деятельность "Госвооружения" и связанных с ней фирм типа "Феникса" замыкалась на акционерную финансовую корпорацию АФК "Восход". Из ее фондов финансировались выборная кампания 96-года, региональные губернаторские выборы, на ее счетах аккумулировались средства для будущих парламентских и президентских выборов. А если так, чего же бояться людям, для которых пресловутые пятьсот тысяч долларов в коробке из-под ксерокса, перехваченные охраной Белого дома, были мелочью, не заслуживающей внимания? Кто же позволит их хоть пальцем тронуть? Пока они не хапают лишнего, не по чину, они могут спать спокойно. Этим, вероятно, и было вызвано поручение президента проверить все обстоятельства гибели "Руслана" и "Антея". Многоопытный прораб, он не мог не заподозрить неладного. Понимал, что на хлебном месте голодными не сидят. Не могут не подворовывать. Понимал и другое: аппетит растет во время еды. И если бы только этим ограничилась задача, поставленная перед Управлением, дело можно было считать законченным. Информация собрана, систематизирована, в отдельную таблицу сведены суммы, хранящиеся на личных счетах руководителей "Госвооружения" в зарубежных банках. И теперь пусть президент сам решает, хапает его челядь лишнее или в пределах нормы. Но предупреждение ЦРУ, в серьезности которого ни у кого не было сомнений, превратило всю выполненную работу в предварительный этап, в подход к теме. II Медленно, как вода в равнинной реке, текло время. Полковник Голубков то стоял у окна, разглядывая спящий двор, то присаживался к столу для совещаний. Курил, прихлебывал остывший кофе. Потом вставал и начинал ходить. Нифонтов просматривал на экране компьютера материалы этого дела, которое поначалу не предвещало никаких неожиданностей. Он хорошо знал все эти материалы. Но теперь появился новый ракурс. Покушение на генерального директора ЗАО "Феникс" Ермакова выводило эту второстепенную фигуру на первый план. "Ермаков Михаил Матвеевич. Родился в 1946 году в Москве. Отец - генерал-майор артиллерии, до увольнения в запас - старший преподаватель Бронетанковой академии. Русский. Член КПСС с 1966 по 1991 год. Жена Галина, в девичестве Приходько, искусствовед. Дети: дочь Екатерина 1972 года рождения, сын Юрий 1974 года рождения. 1964 - 1968. Курсант Высшего общевойскового командного училища. Диплом с отличием. Присвоено воинское звание "старший лейтенант". 1968 - 1974. Ленинградский военный округ. Командир взвода. Командир роты. Начальник штаба батальона. Заместитель начальника штаба полка. Присвоены воинские звания "капитан", "майор". 1974 - 1979. Слушатель Академии Генерального штаба. Присвоено звание "подполковник". 1979 - 1990. Берлин. Западная группа войск. Заместитель командующего. Полковник. Генерал-майор. 1990 - 1996. Министерство обороны. Заместитель начальника главка. Начальник главка. Присвоено звание "генерал-лейтенант". Нифонтов остановил текст. Уверенная карьера. Очень уверенная. Стартовые условия были, конечно, нерядовые. Все-таки сын генерала. Но это был только начальный импульс, не более того. Фронтовой офицер, преподаватель академии - этого мало, чтобы вывести сына на такую орбиту. Карьера Михаила Ермакова питалась другой энергией. И Нифонтов понимал, какой. Ермаков был, несомненно, человеком сильного характера и незаурядных способностей. Но главное - он умел оценивать ситуацию и обращать ее себе на пользу. В сухой анкетной справке опытный глаз Нифонтова сразу выделил два ключевых момента. Жена. В девичестве Приходько. Кому-то эта фамилия ничего не говорила. Но Нифонтову говорила. Контр-адмирал Приходько был начальником Главного политического управления Балтийского флота как раз в те годы, когда старший лейтенант Нифонтов начинал службу в морской контрразведке. Их база была в Кронштадте. При одном упоминании Приходько цепенели местные замполиты, а старшие командиры в бессильной ярости скрипели зубами. И в своей компании не упускали случая позубоскалить над скандальными похождениями его великовозрастной дочери, худой, как цыганская лошадь, и страшной, как первая мировая война, девицы богемной и неравнодушной к молодым офицерам. Она предпочитала моряков, но не обошла вниманием и бравого сухопутного капитана Ермакова. А он, судя по всему, понял, что второго такого шанса у него не будет. И не упустил его. Может быть, конечно, это была и любовь, чем черт не шутит. Но факт оставался фактом: женитьба на дочери контр-адмирала открыла Ермакову дорогу в Академию Генштаба. Вторым ключевым моментом был, конечно, Берлин. Нифонтов не знал подробностей службы Ермакова в Западной группе войск, но не сомневался, что именно там он примкнул к команде, обеспечившей дальнейшее движение его карьеры. Это была сильная, спаянная команда. Во главе ее был генерал Г., которому суждено было стать самой трагифарсовой фигурой в истории российской армии. "Дайте мне десантный полк, и я наведу в Грозном порядок за два часа". "Это самый лучший, понимаешь, министр обороны". Ермаков был типичным человеком команды. В отличие от одиночек, людей дела, про которых американцы говорят "человек, сделавший сам себя", он принял правила командной игры и четко их выполнял. Он делал то, что полезно команде, потому что в конечном итоге это было полезно ему. Так в многодневном велосипедном марафоне гонщики время от времени выходят вперед, принимая на себя силу встречного ветра, а потом возвращаются в плотную группу за спиной лидера. Одиночка обречен на проигрыш. Команда обречена на победу. Пока она не превращается в стаю. "Июнь 1996 года. Уволен с должности начальника главка Минобороны. Основание: личное заявление. Август 1996 года - заместитель генерального директора компании "Госвооружение". Январь 1997 года - генеральный директор ЗАО "Феникс". Июнь 96-го. Нифонтов мог бы сказать точней: между первым и вторым туром президентских выборов. Генерал Лебедь отдал Ельцину 18 процентов голосов своих избирателей - "ключи от Кремля". Взамен потребовал голову Г. И получил. Министр обороны, непотопляемый, как броненосец, был отправлен в отставку под ликование демократической общественности и свободной российской прессы. Вместе с ним вышел в отставку и генерал-лейтенант Ермаков. Это был жест верности своей команде. И он не проиграл. Проиграл Лебедь. Через четыре месяца после второго тура Ельцин снял его с поста секретаря Совета Безопасности. Считалось, что он не смог простить генералу своей зависимости от него. Но это было не так. Увольнение Лебедя означало совсем другое: то, что команда экс-министра обороны по-прежнему в силе. И стала еще сильней. Генерал армии Г. был назначен представителем президента в ГК "Госвооружение". Уйдя с открытых публике подмостков, его команда заняла ключевые позиции в важнейшем деле - в торговле оружием. Под ее контролем были огромные финансовые потоки - источник власти. Демократическая общественность и свободная российская пресса умылись. Но не знали об этом. Без четверти три. Телефоны молчали. Уличные фонари сквозили в молодой листве тополей. Нифонтов выключил компьютер и повернулся к полковнику Голубкову. - О чем задумался, Константин Дмитриевич? Голубков помедлил с ответом. - О ребятах. О Пастухе. Представляю, как они сейчас нас матерят. - Нас? - переспросил Нифонтов. - Думаешь, догадываются? - Могут. Не дураки. Главное, чтобы не говорили об этом. - Главное - что не знают, - поправил Нифонтов. - Догадки не в счет. Разговоры и мысли никакими полиграфами и скополаминами из сознания не извлекаются. - А если просто пытки? - спросил Голубков. - Обыкновенные, физические? Нифонтов тяжело помолчал, кивнул: - Я тоже про это думаю. Еще помолчал. Сказал: - Можно остановить. Он знал, что ответит полковник Голубков. Но хотел услышать. Ему нужно было подтверждение, что все правильно. Что у них просто не было выбора. Слишком быстро развивались события. И сейчас его тоже нет. И услышал: - Нельзя. Разговор угас. Снова медленно потянулось время. В 3.15 Нифонтов проговорил: - У меня такое ощущение, Константин Дмитриевич, что в этом деле у тебя есть какой-то личный интерес. Я не ошибаюсь? Голубков хмуро усмехнулся: - Еще бы нет. Прямой материальный стимул. Если за каждую операцию нам будут давать по звезде... - Я не о том, - возразил Нифонтов. - Не знаю, - помедлив, отозвался Голубков. - Может быть. Но точно не знаю. Я уже вторую неделю об этом думаю. - О чем? - Ты веришь в случайные совпадения? - В нашем деле любая случайность выглядит подозрительно. - Я не о работе. О жизни. Вообще. - В молодости не верил. Сейчас верю. Каждая случайность всегда прорастает из прошлого. И чем дольше живешь, тем больше этих ростков. Почему ты спросил? - Включи-ка свою машину, - попросил Голубков. Нифонтов щелкнул пусковой клавишей, подождал, пока компьютер загрузится, вопросительно посмотрел на Голубкова. - "Антей", - подсказал тот. - Материалы технической экспертизы. - Что конкретно? - Пленку из "черного ящика". Переговоры экипажа. Пока Нифонтов извлекал из памяти нужный файл, Голубков стоял за его спиной, мял в пальцах незажженную сигарету. На экране появилась расшифровка магнитозаписи, сделанной в пилотской кабине "Антея" системой оперативного контроля СОК. Голубков кивнул: - Дальше. Еще дальше. Немного назад. Стоп. Нифонтов остановил текст. Голубков показал сигаретой: - Вот. Нифонтов прочитал: "2.34. Первый пилот Веденеев: "Встретил однажды друга детства. Еще пацанами вместе голавлей ловили. На Кубани, под Белореченкой. Он и говорит: "У тебя всегда рыба была крупней". А мне казалось, что у него". Нифонтов непонимающе, снизу, взглянул на сосредоточенное лицо Голубкова. - И что? - Лет десять назад, мы только-только в Москву переехали, жена мне говорит: к тебе человек заходил, сказал, что зайдет позже. Какой человек? Не назвался. Ну, человек и человек. Часа через полтора - звонок. Открываю. Стоит мужик. В штатском. Моих лет. Улыбается: не узнаешь? А я смотрю и не могу вспомнить. Точно знакомый. Но кто? Он и говорит: "Вовка Стрижик. Теперь узнал?" Боже ты мой, мы не виделись целую вечность! Нашел мой адрес через родню. Его сын служил под Москвой. Приехал проведать. Заодно и меня попросить, чтобы присмотрел. И помог, если что. Первогодку служить, сам понимаешь... - Ну-ну? - поторопил Нифонтов. - Ну, съездили к его сыну, вечером посидели. Рассказал о себе. Закончил в Ейске летное училище, потом институт гражданской авиации. Летать любил, поэтому рос быстро, стал начальником Краснодарского авиаотряда. Повспоминали детство. Он родом из села Вечное, есть такое под Белореченском. На речушке Белой. Тогда она нам казалось большой, самим-то было лет по семь-восемь, совсем мелюзга. Мы там рыбачили. На кузнечиков. Наловим плотвичек, нанижем на кукан и идем домой. Гордые. А если голавль попадется, так вообще. Мать рыбу жарит, нахваливает: кормилец. Время-то было несытое. - Голубков прикурил и поморщился. - Нужно бросать курить. А как тут бросишь? - Не отвлекайся, - сказал Нифонтов. - Так вот, я ему и говорю: я тебе завидовал, у тебя голавли всегда были в локоть, а у меня так, с ладошку. Он удивился. Да нет же, говорит, это у тебя голавли были в локоть! Посмеялись. Потом он уехал. Больше мы не встречались. Созванивались иногда, открытку к празднику... - Минутку! - прервал Нифонтов. - Помолчи. Ты хочешь сказать... Господи милосердный! Ты хочешь сказать, что друг детства, про которого говорил командир "Антея" Веденеев, - ты?! Голубков долго щурился на сигаретный дым, тер подбородок. Потом ответил: - Я бы в этом не сомневался. Когда я первый раз прочитал эту расшифровку, меня будто теплом обдало. Есть только одно "но". Фамилия моего друга детства не Веденеев. Фамилия у него - Стрижов. Отсюда и прозвище - Стрижик. - Не мог сменить? - С чего? - Звонил ему? - Раз десять. Телефон не отвечает. - Ты с Урала. Как ты мог оказаться на Кубани? - Мать возила меня туда на лето. Она работала техничкой в железнодорожном техникуме, проезд был бесплатный. Вот и ездили в Вечное к дальней родне. - Мне не нравится эта путаница с фамилиями. Голубков кивнул: - Мне тоже. - Могли им давать другие документы? - Смысл? Они же не диверсанты, которых забрасывают во вражеский тыл. Обыкновенная гражданская авиация. - Странная история, - пробормотал Нифонтов. - Очень странная, - согласился Голубков. Он взглянул на часы и озабоченно покачал головой. - Пора бы уже Евдокимову объявиться. Капитан Евдокимов вернулся в Управление в четыре часа утра. С порога доложил: - Водитель убит. Прямое попадание в голову. Ермаков ранен в ногу. Пулю извлекли, опасности для жизни нет. Нифонтов кивнул: - Проходи. Садись. И давай с начала. Со всеми подробностями. Капитан Евдокимов пришел в Оперативный отдел Управления из милиции, и его доклад о покушении на генерального директора ЗАО "Феникс" Ермакова был по форме и сути милицейским - без выводов, с точной фиксацией обстоятельств. Место происшествия: П-образный двор девятиэтажного дома постройки 50-х годов. Восемнадцать подъездов. Въезд во двор - через четыре арки и по боковым асфальтовым проездам. В центре двора - сквер, детские площадки и гаражи. В пятидесяти метрах от третьей арки, в глубине сквера - выход вентиляционной шахты метро. Время происшествия: ориентировочно 23.10. Вызов на пульт "02" поступил в 23.16 от жителя дома, прогуливавшего собаку. Он заметил человека, лежавшего возле водительской двери автомобиля "вольво". Сначала он принял его за пьяного, потом заметил разбитое ветровое стекло и кровь. ПМГ прибыла на место происшествия в 23.22. Экипаж обнаружил возле автомобиля труп водителя, а в подъезде - человека с огнестрельным ранением в ногу. Оперативно-следственная группа и отряд быстрого реагирования прибыли в 23.28. Дом был оцеплен, раненому оказали первую помощь, на "Скорой помощи" он был отправлен в Центральную клиническую больницу. В 23.50 на место происшествия прибыли прокурор Москвы, начальник МУРа, заместитель министра МВД, начальник московского управления ФСБ. Несмотря на обилие высокого начальства и неизбежно возникающую в таких случаях суматоху и бестолковую суету, дежурным следователем Мосгорпрокуратуры было установлено следующее. Водитель автомашины "Вольво-940", он же - телохранитель Ермакова, был убит в тот момент, когда заглушил двигатель и открыл дверцу автомобиля с намерением выйти и проводить хозяина до квартиры. Пуля пробила ветровое стекло и попала водителю в левую височную кость. Он вывалился из машины уже мертвым. Вторая пуля, выпущенная, вероятно, вслед за первой, настигла самого Ермакова, когда он поднимался по ступенькам крыльца. Характер ранения Ермакова и разбитое пулей ветровое стекло автомашины давали основания предположить, что стрельба велась со стороны дворового сквера. Оперативники обследовали вентиляционную будку метро, однако замок на ней оказался нетронутым и внутри не было никаких следов чьего-либо присутствия. При более тщательном осмотре с тыльной стороны будки на решетке были обнаружены свежие царапины, а на земле - углубления от обуви примерно 42-го размера. Это заставило оперативников обследовать крышу будки. Здесь было найдено орудие преступления - снайперская винтовка германского производства "Аншутц" калибра 5,6 с глушителем и оптическим прицелом с лазерным наведением. Две стреляные гильзы были обнаружены в кустарнике возле будки. Это позволило следователю восстановить картину происшедшего. С наступлением темноты преступник занял позицию на крыше будки, защищенной листвой деревьев, дождался появления автомобиля Ермакова и произвел два выстрела. После чего спрыгнул с крыши, обогнул гаражи и до появления милицейского оцепления уехал на поджидавшей его машине, предварительно оставленной, вероятно, в боковом проезде. Установить марку машины не удалось. Никаких отпечатков пальцев на оружии не обнаружено. Все свидетельствовало о том, что работал профессионал. Члены семьи Ермакова показали, что он никогда не садился за руль служебной машины, ездил только на заднем сиденье справа. Таким образом, предположение следователя о том, что преступник ошибся в выборе жертвы, не подтвердилось. Сам Ермаков, допрошенный в больнице после операции по извлечению пули из мышечной ткани в левом тазобедренном суставе, заявил, что не представляет, кто и с какой целью мог устроить покушение на него. Он высказал предположение, что преступник спутал его с кем-то другим, так как в их подъезде живут многие серьезные бизнесмены. Там же, в приемном отделении ЦКБ, после того, как выяснилось, что опасности для жизни Ермакова нет, его жена сделала заявление, в котором утверждала, что организаторов этого покушения следует искать среди мужей женщин, с которыми ее супруг имел интимные отношения. Она назвала восемь фамилий и заявила, что преступника нужно посадить не за то, что он стрелял в ее мужа, а за то, что не отстрелил ему того, что следовало отстрелить. С учетом личности потерпевшего и его причастности к важнейшим государственным секретам прокурор города Москвы поручил расследование этого преступления Федеральной службе безопасности. - Что означает, что о результатах его мы никогда ничего не узнаем, - подвел итог своего доклада капитан Евдокимов и замолчал, ожидая вопросов. Вопросов по существу не было. Нифонтов лишь поинтересовался: - Сам-то не засветился? - Нет. Даже удостоверения не пришлось предъявлять. Начальство думало, что я из опергруппы, а опера - что я с кем-то из начальства. - Куда, говоришь, его ранило? - уточнил Голубков. - В мышечную ткань левого тазобедренного сустава, сзади. - В жопу, что ли? - Можно сказать и так. - На Ермакове был бронежилет? - Нет. - Ты сам на будку залезал? - Не преминул. - И что? - Позиция - лучше не бывает. Подъезд - как на ладони. Всего в пятидесяти метрах. Хорошо освещен. Стрельба лежа с упора. При желании он мог бы пристрелить человек пять. С полной гарантией. И никто не успел бы даже понять, что происходит. - Спасибо, отдыхай, - кивнул Нифонтов. - Рапорт напишешь завтра. Капитан Евдокимов вышел. Нифонтов обернулся к полковнику Голубкову: - Понял? - Да. Снайперский "Аншутц" с лазерным наведением. Это было не покушение. - Что? - Похоже на предупреждение. - Но водитель убит. - Значит, очень серьезное предупреждение. - О чем? Полковник Голубков только пожал плечами: - Знать бы. Нифонтов поднялся из-за стола, постоял у окна, за которым разгорался свежий майский рассвет, и вернулся в кресло. Еще раз прочитал текст, застывший на экране монитора: "2-34. Первый пилот Веденеев: "Встретил однажды друга детства. Еще пацанами вместе голавлей ловили. На Кубани, под Белореченкой..." Странная история. Очень странная. Что-то в ней было не то. Нифонтов решительно проговорил: - Вот что, Константин Дмитриевич. Сегодня же летишь в Краснодар. Прямо сейчас. Борт возьмем у военных. Два часа туда, два часа там, два часа обратно. Самолет будет тебя ждать. Мы сейчас не в том положении, чтобы отмахиваться от любых мелочей. Голубков кивнул: - Согласен. Я и сам хотел это предложить. Через двадцать минут все было улажено. Полковник Голубков уехал на аэродром. Нифонтов выключил компьютер. Ночь кончилась. Длинная была ночь. Можно было ехать домой и пару часов поспать. Но перед тем, как выйти из кабинета, он сжег в камине шифрограмму от Пастухова. Взглянул на часы. 5.30. В Забайкалье - 11.30. Без тридцати минут полдень. Группа Пастухова уже должна быть на подходе к объекту. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ I Объект обнаружил себя слабым свечением облаков, скопившихся на южной стороне перевала. Источник света лежал где-то очень далеко, внизу, был размытым, неявным. Так за многие километры дает о себе знать присутствие большого города. С цифры "480" стрелка высотомера долго сползала на "430", потом спуск стал круче: "380", "300", "160". Наверху остались мертвые скалы, словно бы источавшие из себя дикий мороз, накопленный за бесконечную зиму. Помутнел, а потом и вовсе исчез ледяной диск луны. Стало теплей. Камни на осыпях уже не звенели, а глухо шуршали под ногами. Пелена облаков, казавшаяся сверху плотной, обернулась разреженным туманом, хмарью. Видимость ухудшилась, водяная пленка покрыла металл автоматов и оптику биноклей. Ориентиры исчезли, лишь ощущение спуска и отсвет далеких огней позволяли не сбиться с курса. И как всегда бывает, когда приближаешься к концу пути, тянуло ускорить шаг, чтобы поскорей оказаться дома. Что часто и приводит к самым большим ошибкам. Но сейчас нам это вроде бы не грозило, потому что в конце маршрута нас ждал не дом. Что угодно, но только не дом. По мере того, как стрелка высотомера отклонялась влево и сокращалось расстояние до объекта, мной все больше овладевало чувство тревоги. И ребятами, судя по всему, тоже: на коротких привалах обходились почти без слов, а при движении руки машинально ложились на ухватистые рукояти и стволы "каштанов". "140". "115". Туман поредел. Стали выше и гуще лиственницы и сосны, зачернел еловый подлесок. Мертвая тишина плоскогорья сменилась глухими шумами леса, птичьей возней в кустах, пролетами спугнутых нами сов. Появились первые следы человеческой деятельности: вырубки, пара мелких галечниковых карьеров и один побольше, каменоломня - с остовом брошенного экскаватора и полуразвалившимся шиферным сараем. От каменоломни вниз вела узкая каменистая дорога. Но близкое присутствие людей не радовало, а настораживало еще больше. Недаром, видно, охотники-промысловики говорят, что в глуши страшней всего встреча не с шатуном или россомахой, а с человеком. "84". Русло ручья, вдоль которого шла дорога, постепенно расширилось. Впереди открылся просторный проран между двумя лесистыми кряжами. Он был заполнен призрачным светом. В бинокль хорошо было видно, откуда идет этот свет. Высоко над долиной в предутренней сумеречи туманными пятнами висели на стальных мачтах гроздья аэродромных прожекторов. По моему знаку Муха вышел вперед, я пропустил ребят и замкнул цепочку. Близость цели и чувство опасности подбросили в кровь адреналинчика. На слабом световом фоне четко вырисовывались фигуры ребят. Я отметил, как изменились их движения. Появилась гибкость, рысья вкрадчивость. Будто и не было позади сорока километров горного ночного маршрута. Неожиданно Муха остановился и поднял руку. Мы замерли. Рука пошла в сторону вниз. Мы опустились на землю. Беззвучно - как пять темных ночных птиц. Я всмотрелся. Дорога была пуста. Пришлось навострить уши. Прошло полминуты. Глаза у меня были закрыты, а рот полуоткрыт. Если бы кто-нибудь увидел меня со стороны, наверняка принял бы за дебила. Но смотреть со стороны было некому, а лучшего резонатора, чем зубы и полость рта, природа для человека не придумала. И уже через десяток секунд я услышал то, что заставило Муху остановиться. Скрип гальки, шаги. Медленные, тяжелые - на подъем. И тут же мои ноздри уловили запах табака, пота, солдатского гуталина. Навстречу нам шли. Двое. До них было метров шестьдесят. Это означало, что они споткнутся о нас примерно через полторы минуты. Не разгуляешься, но вполне достаточно, чтобы переместиться в придорожный ельник и уткнуться носами в хвойную гниль. Что мы и сделали. Нюхать землю нам пришлось исключительно для того, чтобы в темноте не светились наши физиономии, бесстыдно белые, как. При этом я объявил себе командирскую благодарность за то, что не заставил всех, как предписано специнструкцией, нанести на лица маскировочный грим. "Да ну!" Вот тебе и "Да ну!" Специнструкции, как и уставы, пишутся не чернилами. Они пишутся кровью. Таких мудаков, как я. К звуку шагов прибавилось позвякиванье железа, "калаша" или саперной лопатки, тяжелое дыхание. В узкую щель между локтем и каской я увидел появившиеся из-за поворота два силуэта на фоне отсветов аэродромных огней. Один был низенький, плотный, другой повыше, худой. Он плелся на два шага сзади, шаркая сапогами и брякая всем, что только могло брякать. Вся его фигура выражала унылую покорность судьбе. Не дойдя до нас метров десяти, он остановился и предложил напарнику высоким плаксивым голосом: - Перекур, Толян. А? - Я тебе дам перекур! - отозвался низкий. - Нам что было сказано? Никаких перекуров. Черные узнают, мало не будет. До камнеломки дойдем, там перекурим. - До нее еще полтора километра! - Потерпишь. - Давай хоть посидим! Бегать-то нам не приказано! - Ладно, посидим, - согласился напарник. Они устроились на валунах и погрузились в молчание. - Слышь, Толян, что творится, а? - через некоторое время спросил худой. - Растяжек понаставили на всех тропках, каждую ночь патрули. А со стороны Потапова так вообще. Засады через каждые полкилометра. Никогда раньше такого не было. - Было, - хмуро возразил напарник. - Каждый раз перед загрузкой на ушах стоят. - Но не так же! "Стрелять без предупреждения". Было такое? - Ну, не было. - А я про что? - словно бы даже обрадовался худой. - Угораздило нас сюда загреметь! - Кончай нудить. Жрешь от пуза, деды не мордуют. Чего тебе еще? - А увольнительные? За полгода ни разу! Я уж забыл, какой вкус у водяры! - Он помолчал и добавил с неизбывной тоской: - Про баб и не говорю. - Пошли, - буркнул напарник. - Как раз туда и назад. Поставим растяжку, а там и смена. Они поднялись и неторопливо двинулись в гору. Последнее, что я услышал, были слова худого: - Слышь, Толян, а главный у черных, он кто? Который перед загрузкой всегда прилетает. Генерал? Не меньше, я думаю. Наш полковник перед ним в струнку тянется... Когда их шаги утихли, мы выбрались на дорогу и коротко обсудили ситуацию. Патруль вернется примерно через час, уже рассветет. В обход дороги идти нельзя, упомянутые в разговоре растяжки могли означать лишь одно: все тропы заминированы. А растяжка, которую патрульные собирались поставить перед карьером-каменоломней, отрезала нам путь назад. Оставался единственный выход - лезть на кряж и надеяться, что на вершине его есть хоть какая-то растительность, годная для маскировки. Информацию о таинственных "черных" и необычном режиме охраны обсуждать не стали, оставили на потом. Наши надежды оправдались. Правда, ни ельника, ни сосняка на вершине не росло, но камни были покрыты толстым слоем ползучего стланика и плетями какой-то колючей заразы - то ли ежевики, то ли малины. Нам осталось только подкопаться сбоку под этот слой и приподнять его на поперечинах и коротких подпорках, вырубленных из молодых елок. Получилась естественная маскировочная сеть такой густоты, что из-под нее даже неба почти не было видно. Поработав еще часа два саперными лопатками и ножами и до крови исцарапав руки иголками этой клятой ежевики, устроили довольно просторное лежбище между камней в седловине: в рост не встанешь, но лежать и даже на коленях стоять вполне можно. От этого лежбища проделали, подрезая снизу корни стланика, двадцатиметровый лаз к южной оконечности кряжа, возвышавшегося над долиной, как береговой утес. В результате наших трудовых усилий образовалась вполне приличная база: блиндаж, ход сообщения и наблюдательный пункт. В ней был только один недостаток: отсутствие сортира. Но тут уж ничего не поделаешь, придется терпеть до темноты. Да и обилие в нашем БРП - боевом рационе питания - сублимированных высококалорийных паст в объемистых тубах делало сортир, хотелось верить, предметом не самой первой необходимости. И когда навстречу первым солнечным лучам поднялся хорошо знакомый нам патрульный "Ми-28", я с Доком уже лежал на НП и рассматривал в бинокль с противобликовыми блендами наш объект. Внушительное было зрелище. Очень внушительное. Вдоль голой каменистой долины, простиравшейся между двумя плоскогорьями, была проложена взлетно-посадочная полоса каких-то космических, совершенно невероятных размеров - километров пять, а то и все шесть в длину. Остальные аэродромные строения были принижены, словно бы придавлены величием этой бетонной стрелы: ангары, пакгаузы, радарные установки, диспетчерские службы с вышкой руководителя полетов, десяток блочных пятиэтажек военного городка. Даже прожекторные мачты с осветительными блоками, казавшиеся ночью циклопическими, выглядели хрупкими, как бы игрушечными. - Они здесь что - "Бураны" сажают? - не отрываясь от бинокля, спросил я. - "Буран" совершил всего один полет и сел на Байконуре, - отозвался Док. - Лет десять назад. Но в общем да: здесь вполне можно сажать "Бураны" и "Шаттлы". Параллельно главной была проложена еще одна взлетно-посадочная полоса, нормальная. В начале ее ревел турбинами готовый к взлету "МИГ-29", еще один "МИГ-23" и два "СУ-25" поблескивали стеклами кабин у ангаров. Они были не серебристые и не хаки, а словно бы дымчатые. На другой стороне летного поля, на вертолетной площадке, стояли, опустив лопасти, "Ми-4" и три штурмовика "Ми-24". По периметру аэродром со всеми службами и военным городком был обнесен забором из трехметровых бетонных плит с колючкой поверху и сторожевыми вышками по углам. На вышках торчали вооруженные карабинами часовые с биноклями. От КПП на запад уходила асфальтированная дорога - вероятно, где-то там и было Потапово, которое упомянул давешний патрульный. С востока подходила высоковольтная ЛЭП, параллельно ей тянулась железнодорожная колея-однопутка. Перед въездными воротами, перекрытыми стальными щитами, она разветвлялась на несколько тупиков. В одном из них стояли три жилых вагона ПМС - путевой машинной станции. Между вагонами были протянуты бельевые веревки, на них сушились спецовки, оранжевые жилеты. Внутри аэродрома возле разгрузочной эстакады стоял тепловоз, тут же - штук пять платформ. На борту одной из них я разобрал надпись: "Собственность ОАО "Улан-Удэнский авиационный завод". Срочный возврат". Это означало, что одноколейка связана с Транссибом. Кроме главного КПП, внутри аэродрома было еще два. Один контролировал вход на территорию из военного городка, а второй отделял от летного поля ангары и железнодорожную эстакаду. Охрану здесь несли не солдаты, а какие-то люди в черной униформе без знаков различия. На ногах у них были ботинки, похожие на спецназовские, а на головах - что-то вроде пилоток морской пехоты. Вооружены они были короткими десантными "калашами". Это, значит, и есть те самые "черные", перед командиром которых стоит навытяжку здешний полковник. Интересные дела. Особенно если учесть, что в таких отдаленных гарнизонах комполка - высшая власть, больше чем царь и разве что самую малость меньше, чем Бог. Но сейчас я был озабочен не этим. Помятуя, что главная наша задача - проникнуть на территорию объекта, я перевел окуляры "БН-2" на самую дальнюю сторону летного поля. За годы службы военных аэродромов я повидал много и всяких. И самым слабым местом в их охране всегда было пространство за взлетно-посадочной полосой. Ее забором не перекроешь. Ограждение ставилось, если вообще ставилось, за километр с лишним от конца полосы и зоны взлета. И оно чаще всего было чисто символическим - надежно защищало разве что от коров, чтобы не забредали на летное поле. Даже в подмосковном Чкаловском с очень неслабой охраной на аэродром можно было без особого труда инфильтроваться с тыла. И только по дурости и из-за отсутствия времени на разведку нам пришлось однажды проникать на территорию Чкаловского, прицепившись к днищу топливозаправщиков. Похоже, в своих предположениях я был прав. Периметр ограды в дальнем конце бетонки прерывался. Сторожевых вышек тоже не было видно. Дальше ничего не удалось рассмотреть, хотя бинокль давал двадцатикратное увеличение. Возможно, километрах в пяти-шести и была какая-нибудь колючка. И патрули, очень может быть, ходили. Но перекусить колючку и переждать патрули - это было уже делом техники. Передвижение по ярко освещенному даже ночью открытому пространству аэродрома тоже, конечно, представляло серьезную проблему. Но это была задача второго плана. Дойдет до нее - будем решать. Я решил поделился результатами своих наблюдений с Доком. Он осматривал наш объект в такой же, как у меня, бинокль, только для чего-то менял на окулярах поляризованные светофильтры. Док отложил бинокль и повернул ко мне физиономию, разрисованную гримкарандашом "Туман" так, что она стала похожей на замшелый пенек, много лет проторчавший на лесной просеке. Моя физиономия была точно такой же. Внимательно выслушав меня, Док молча протянул мне свой бинокль. Я поднес его к глазам. Сначала ничего не понял: будто бы наступила ночь. Исчезли все строения, все самолеты, от них остались лишь сгустки темноты. Зато появилось кое-что, чего через обычную оптику не увидишь. В координатных сетках окуляров отчетливо вырисовывался периметр аэродрома. Но не бетонным забором, нет. Он был обозначен тремя рядами идеально прямых линий - светло-фиолетовых, тонких, как лазерные лучи. Это и были лазерные лучи. Или что-то в этом роде. Над бетонным забором - по три, а в торце аэродрома их было не меньше десятка. Один - над самой землей, остальные - через каждые сантиметров двадцать. Полевая мышь там могла проскользнуть, а вот собака - уже вряд ли. А попадание любого предмета в луч мгновенно приводило в действие не только охранную сигнализацию, но наверняка и какие-нибудь АСУ. Автоматические стреляющие устройства. Со скоростью стрельбы эдак тысячи полторы пуль в минуту. - Что скажешь? - спросил Док. А что я мог сказать? Только одно: - Ексель-моксель! Потом вернул Доку бинокль и спросил: - Мы не погорячились, когда подписались на это дело? У меня такое ощущение, что было бы благоразумней посидеть с полгодика в гарнизонной тюрьме. - Может быть, - согласился Док. - Но противней. Кормят там очень однообразно. - А ты-то откуда знаешь? - Догадываюсь. Наши беспредметные рассуждения прервал гул авиационного двигателя. Он был далекий, слабый, но и при этом звучал так, будто там был не один движок, а не меньше десятка. Небесный орган. Мы приникли к биноклям. Сначала я увидел серебристую точку в лучах поднявшегося над далекими горами солнца. Она снижалась, росла. Она продолжала расти даже тогда, когда превысила все мыслимые для самолета размеры. Шесть турбин прочертили в небе дымную глиссаду, из-под брюха вывалилось чудовищное шасси, опустились закрылки. Огромный самолет, словно бы раскорячившись, как пес, которого тянут на поводке, а он упирается всеми четырьмя лапами, сбросил скорость и коснулся поля в самом начале посадочной полосы. Он бежал по бетонке и продолжал увеличиваться, пока не застыл в финишной точке. Вот его-то и не хватало этому аэродрому. Картина обрела завершенность. Это был "Ант-125". "Мрия". Самый большой самолет в мире. На его хвостовом оперении был изображен российский флаг, а вдоль фюзеляжа тянулась надпись: "АЭРОТРАНС". II В салоне "Як-40", взлетевшего с Чкаловского военного аэродрома, полковник Голубков был единственным пассажиром. Воспользовавшись этим, он откинул подлокотники между креслами, сунул под голову свернутый плащ и пристроился подремать, не беспокоясь о том, что его ноги торчат в проходе. Но сон не шел. То ли перебил дремоту в машине, то ли все еще не схлынуло напряжение минувшей ночи. А верней, пожалуй, - напряжение, которое не отпускало его с самого начала этого дела. В мерный гул самолетных турбин вплеталась музыка из скрытых за обшивкой салона динамиков. Экипаж "Як-40", три молодых офицера, скрашивали попсой пустое время полета. Инструкцией это наверняка запрещалось, при начальстве летуны вряд ли рискнули бы запустить пленку. Но полковник Голубков не был похож на начальство. Он и на полковника не был похож. Не успевший побриться, в мятом костюме, в несвежей рубашке с неумело повязанным галстуком. Бухгалтер или ревизор, которого ради экономии командировочных пристроили на попутный борт. В кармане у него лежала темно-красная книжица с двуглавым российским орлом на обложке, удостоверяющая, что изображенный на фотографии Голубков К.Д. является старшим инспектором Главного контрольного управления президента Российской Федерации. Но летчики об этом не знали. От широты душевной они пустили музыку и в салон. Пусть человек слушает, все не так скучно будет лететь. Что свидетельствовало о все еще сохранившемся уважении молодежи к людям старшего поколения. Полковнику Голубкову не было скучно. Он вообще не знал, что такое скука. У него всегда было чем заняться и о чем подумать. А сейчас - особенно. Опыт подсказывал ему, что за тридцать лет службы в контрразведке с таким делом он не сталкивался ни разу. "Ой, мама, шика дам, шика дам..." Информации было собрано очень много. Но она не давала ответа на главный вопрос: каким образом наши истребители оказываются у талибов? Откуда они вообще берутся, если количество боевых самолетов, произведенных всеми авиазаводами страны, поступивших в ВВС и проданных по гласным и негласным контрактам, совпадало до единицы? Может быть, агентура ЦРУ все же ошиблась и к талибам поступают устаревшие "МИГи" и "СУ"? По требованию УПСМ была активизирована агентурная сеть ГРУ и СВР в Афганистане. Полученные фотоснимки и видеозаписи подтвердили данные ЦРУ. Речь шла именно о последних моделях российской военной техники: фронтовые истребители "МИГ-29М", "МИГ-29С", "МИГ-29СМ", истребители-перехватчики "МИГ-31М", "СУ-27", многоцелевые истребители "СУ-35", "СУ-37", "СУ-39", новейший вертолет-штурмовик "МИ-8 АМТШ". Нашла подтверждение и другая информация: после катастрофы "Антея" в горах Ала-Тау поступления новых машин практически прекратились. Круг расследования сузился, в центре его оказались фирма "Феникс", компания "Аэротранс" и базовый аэродром в Забайкалье, в двадцати километрах от старинного сибирского села Потапово, где поступавшие с заводов Иркутска, Читы, Улан-Удэ и Комсомольска-на-Амуре модули истребителей грузились на крупнотоннажные самолеты "Аэротранса", тут же проходили таможенное оформление и отправлялись в Индию, Китай и Вьетнам. И здесь перед УПСМ выросла невидимая, но непреодолимая стена. Вся отчетная документация "Феникса" была в полном порядке. В идеальном. Комиссия Главного контрольного управления президента РФ, в состав которой были негласно включены оперативники полковника Голубкова, побывала и на базовом аэродроме в Потаповt. Перерасход авиационного керосина в 46 тонн - вот и все, что удалось обнаружить. Полный порядок был и в гарнизоне, охранявшем и обслуживающем аэродром. Солдат хорошо кормили, жалованье офицерам не задерживалось, фирма даже доплачивала им из своих фондов. Не было зафиксировано ни одной пьянки, ни одного случая неуставных отношений. Ни малейшей зацепки. Монолит. С какой стороны ни подступись - все гладко. Ни щелочки, чтобы проникнуть внутрь. А попытки силового воздействия на защитную оболочку и вовсе оказывались безрезультатными. Отбрасывало. Как кувалду от кварцевой глыбы при неточно выбранном месте удара. Когда-то давно, еще в бытность полковника Голубкова курсантом, их училище подняли по тревоге и бросили в оцепление на металлургический комбинат. В кузове одного из карьерных "Кразов" была обнаружена старая авиабомба. Как она попала на уральский карьер, никто так и не понял. Когда саперы уложили смертоносную находку на песчаную подушку и вывезли за город, курсантам приказали помочь бригаде на шихтовом дворе. Самосвалы вываливали на рельсовую решетку глыбы кварцита. Мелочь сразу проваливалась, а крупные камни нужно было сначала разбить. С тех пор и запомнил Голубков ощущение упругой силы, с какой кварцевый монолит отбрасывает двухпудовую кувалду. Так, что она норовит вырваться из рук или утащить неловкого молотобойца за собой. В бригаде шихтовщиков работали здоровенные бабы. Или казались здоровенными из-за ватников и ватных штанов. Помочь им курсанты не помогли, но потешили вдосталь. Кончилось тем, что одна из шихтовщиц забрала у курсанта Голубкова кувалду, не слишком-то и сильно тюкнула в глыбу, и та раскололась и провалилась в челюсти щековой дробилки. "Знать надо, паренек, куда бить!" А вот этого сейчас никто и не знал. Где та точка, попадание в которую разрушит на мелкие части защиту, очень даже неслучайно возведенную вокруг этого дела? Полковник Голубков не сомневался, что такая точка есть, что отыскать ее - лишь вопрос времени. Но времени-то как раз и не было. Катастрофа могла разразиться в любой момент. Вашингтонская резидентура СВР сообщила, что пресс-служба госдепартамента США предупредила ведущие телеканалы о необходимости держать наготове съемочные группы для вылета к месту сенсационных событий. Резидент высказывал предположение, что речь может идти о нанесении бомбовых ударов по секретным объектам Ирака. Но генерал-лейтенант Нифонтов и полковник Голубков понимали, что речь идет о другом. Съемочные группы вылетят не в Ирак. Они вылетят туда, где талибам будут переданы российские истребители. И это будет действительно мировая сенсация. С сокрушительными последствиями для России, балансирующей над экономической бездной. "Зайка моя, я твой зайчик..." Не спалось. Голубков поворочался на коротком своем ложе, пытаясь умоститься поудобнее. Не вышло. Он сел, выпрямил спинку кресла и стал смотреть в иллюминатор на бесконечную пелену облаков с редкими промоинами, в которых открывалась земля. Ярко-зеленые квадраты озимых, леса, затейливые извивы равнинных речек. С трехкилометровой высоты земля казалась ухоженной, уютной. Мирной. Покушение на Ермакова. Не покушение, нет. Предупреждение. Сделанное в предельно жесткой форме. Словно бы сказано открытым текстом: "Вот так, через тонированное стекло, прямо в висок был убит твой водитель. Ничего не мешало следующим выстрелом прикончить тебя. Твоя спина, пока ты поднимался по ступенькам крыльца, была вся на виду. И если ты не убит, то только потому, что этой цели мы перед собой не ставили. Но поставим ее, если ты..." Что "если ты"? Предупреждение - о чем? Чтобы он чего-то не делал? Вряд ли. Если хотят остановить человека, его не предупреждают. Лучший способ остановить - как раз этот, убить. Значит, наоборот - чтобы что-