Виктор Левашов. Угол атаки
---------------------------------------------------------------
© Copyright Виктор Левашов
С разрешения правообладателя
© изд. "ОЛМА-ПРЕСС", 2004. http://www.olma-press.ru/ ? http://www.olma-press.ru/
ISBN 5-244-04750-1
"Кодекс чести", 4
Date: 07 Nov 2004
---------------------------------------------------------------
Первоначально роман выходил в серии "Солдаты удачи" под коллективным
псевдонимом А.Таманцев. Всего в серии вышло 17 романов, из них Виктором
Левашовым написаны 7, они выходят теперь отдельной серией "Кодекс чести" в
издательстве "Олма-Пресс".
Роман
Пролог
ГРУЗ БЕЗ МАРКИРОВКИ
Тишина. Крупные, как в августе, звезды. Зеленоватое
свечение приборных досок с десятками дисплеев, стрелок и
светодиодов авионики.
Высота восемь тысяч метров, скорость семьсот сорок
километров в час.
Четыре турбины чудовищной мощности несут по ночному
небу махину "Антея".
Курс - в норме. Тяга - в норме. Топливо - в норме. Все
в норме. Поэтому словно бы и не слышен в кабине рев турбин.
2-34.
Командир:
- Встретил однажды друга детства. Еще пацанами вместе
голавлей ловили. На Кубани, под Белореченкой. Он и говорит:
"У тебя всегда рыба была крупней". А мне казалось, что у
него.
2-36.
Второй пилот:
- А на самом деле у кого?
Командир:
- Да я уж теперь и не знаю.
2-43.
Штурман:
- В Калькутте сейчас небось духотища.
Бортрадист:
- Нет, там терпимо. А вот в Бомбее - там да.
2-47.
Командир:
- Воздух сегодня тяжелый.
Второй пилот:
- Имеет быть.
2-56.
Командир:
- Пойду покурю.
2-57.
Командир вышел из кабины. Рев турбин стал гораздо
слышней. По дюралевой обшивке огромного самолетного чрева
гуляла вибрация. Тусклый свет дежурных плафонов отблескивал
на обшивке многотонных длинномеров и негабаритных
контейнеров. На торцах контейнеров краснели крупные цифры.
Никакой другой маркировки не было.
Командир корабля не имел права знать, что в этих
длинномерах и негабаритах. Но он знал. Весь экипаж знал.
Потому что их борт загружался продукцией Северо-восточного
авиационного завода, а конечным пунктом маршрута была
Калькутта. В грузовом трюме "Антея" находились штурмовики
"МИГ-29М". Фюзеляжи отдельно, крылья отдельно, двигатели
отдельно. Эти боевые машины Россия поставляла в Индию в
обмен на продовольствие.
Командир сел в откидное кресло и закурил. Неизвестно, о
чем он думал. Два "черных ящика" - оранжевые капсулы из
сверхпрочной стали с электронной начинкой, установленные в
пилотской кабине "Антея", - фиксировали параметры работы
всех самолетных систем и переговоры экипажа с землей и между
собой. Мыслей они фиксировать не могли.
Неожиданно командир поднял голову и нахмурился. Затем
погасил сигарету и быстро вернулся в кабину. На магнитной
пленке системы оперативного контроля СОК остались его слова:
- Что происходит?
Второй пилот:
- Теряем высоту.
Бортинженер:
- Нет тяги на четвертом двигателе.
Командир:
- Форсаж.
Второй пилот:
- Даю форсаж.
Бортинженер:
- Отказ второго двигателя.
3-17.
Бортинженер:
- Сбой в третьем.
До Калькутты оставалось шесть часов лету. До
промежуточной посадки на военном аэродроме под Душанбе - два
с половиной часа.
До конца полета - четыре минуты.
В 3 часа 21 минуту по московскому времени самолет
"Антей" российской компании "Аэротранс", бортовой номер 982,
на скорости шестьсот километров в час врезался в
северо-восточный склон горного массива Ала-Тау на высоте
4236 метров. Чудовищный взрыв озарил ледники на окрестных
вершинах и вызвал камнепады и сход снежных лавин.
Искареженные куски самолета и груза разметало более чем на
километр.
Аварийно-спасательная экспедиция прибыла на место
катастрофы уже на следующее утро. Но спасать было некого,
все члены экипажа и три офицера Главного разведывательного
управления, сопровождавшие груз, погибли. Через сутки
прилетели члены экстренно созданной государственной комиссии
и технические эксперты. Для их доставки к месту взрыва были
использованы военные вертолеты, а не транспорт Министерства
по чрезвычайным ситуациям. Это позволило избежать ненужной
огласки. Сообщение о гибели "Антея" не попало в прессу.
Первый из "черных ящиков" - систему контроля аварийного
режима полета СКАРП - нашли через два дня по сигналам
радиомаяка. Вторую капсулу - систему оперативного контроля
СОК - нашли через месяц в семистах метрах ниже места взрыва,
на альпийском лугу, полузасыпанном камнепадом.
Обе капсулы были опечатаны и отправлены в Москву.
Через три месяца акт государственной комиссии был
подготовлен. Он базировался на заключении экспертной группы.
Причиной гибели "Антея" были признаны неполадки в
радионавигационной системе, возникшие из-за сильного
геомагнитного возмущения, какие нередко случались в этой
части Ала-Тау.
Экспертов было девять. Они представляли антоновское КБ,
завод-изготовитель, Минавиапром и государственную компанию
"Госвооружение", осуществлявшую экспортные поставки за рубеж
российскй военной техники, в том числе и самолетов системы
"МИГ" и "СУ".
Восемь из них подписали заключение. Лишь девятый,
доктор технических наук, ведущий конструктор
Научно-производственного объединения имени Жуковского,
настаивал на том, что причину катастрофы нужно искать в
нарушении правил эксплуатации "Антея": в превышении срока
работы двигателей и возможно - в сверхресурсной загрузке
самолета. Ему были представлены документы, свидетельствующие
о том, что все регламентные ремонтные работы производились
точно в срок, а ни о какой сверхресурсной загрузке не может
быть и речи, так как суммарный вес двух истребителей,
находившихся в грузовом трюме самолета, намного меньше
грузоподъемности "Антея".
Но эксперт стоял на своем. Он отказался подписать
заключение. По предложению председателя государственной
комиссии он изложил свое особое мнение в отдельном
протоколе. Протокол был приобщен к заключению экспертной
группы. Но на последнем этапе из пакета документов он был
изъят, а фамилия несговорчивого эксперта вычеркнута из
списка.
Чтобы не возникало лишних вопросов.
Окончательные выводы государственной комиссии были
доложены на закрытом заседании правительства России и
приняты к сведению. На очередной рабочей встрече в Кремле
премьер-министр, незадолго до этого отправленный в отставку,
но продолжавший исполнять обязанности председателя
правительства, проинформировал президента о сути дела. Он
подчеркнул, что инцидент с "Антеем" не нарушит выполнения
обязательств России перед Индией. Страховка транспортных
рисков в австрийской компании "Транс-инвест" позволила
покрыть убытки и финансировать производство новых
истребителей взамен утраченных в результате катастрофы.
Таким образом, упущенная выгода будет возмещена позже.
Президент выслушал сообщение молча, но в конце рабочей
встречи хмуро спросил, буравя собеседника взглядом маленьких
злых глаз на распухшем, как у утопленника, лице:
- Что они у вас все падают, понимаешь, и падают? В
прошлом году "Руслан" в Иркутске упал, позор на весь мир.
Нынче - "Антей". Нужно как следует разобраться с этим делом.
Подключи спецслужбы, пусть поработают.
- ФСБ занималась. Никаких признаков диверсии не
обнаружено.
- Так почему же они падают? - повторил президент.
На этот вопрос отвечать не следовало. Президент знал
почему. Но откровенная враждебность, прозвучавшая в вопросе,
болезненно задела и.о. премьера. С него и того хватало, что
его отставка была проведена в такой оскорбительной для его
самолюбия форме: он узнал о ней из газет. Так, во всяком
случае, считали все. Общественное мнение. Лишь очень
немногие знали, что это был тщательно продуманный ход в
многосложной политической комбинации. Конечной целью ее было
вывести многолетнего председателя правительства и верного
сподвижника президента из-под обвала экономической
катастрофы, неизбежность которой становилась все более
очевидной. Он вновь возглавит правительство, когда минует
гроза, утвердит позиции президента и партии власти у руля
России. И.о. премьера в этом не сомневался. В окружении
президента не было человека, который мог бы его заменить.
Возле президента все меньше оставалось людей, на которых он
мог полностью положиться. И.о. премьера был одним из этих
немногих. А по большому счету - единственным. Поэтому и
форма отставки правительства была выбрана такая, чтобы никто
не заподозрил игры.
Все так. И.о. премьера был политическим тяжеловесом, он
умел держать удар, но нервы у него были все-таки не
слоновьи. И его возмутило, что даже сейчас, наедине с ним,
президент продолжает игру на публику. Поэтому он ответил:
- Самолетный парк изношен. На его обновление нет денег.
Он ожидал, что президент скажет: "А четверть миллиарда
долларов, которые мы для этого выделили? Куда они делись?" И
тогда и.о. премьера мог бы ответить: "На твою предвыборную
компанию, сукин ты сын!"
Не ответил бы, конечно. Но мог.
Но вместо этого президент произнес:
- Магнитные бури, значит, во всем виноваты. Сколько
истребителей мы продали в прошлом году?
- Я прикажу подготовить все данные, - ответил и.о.
премьера.
- Сколько стоит один истребитель?
- Зависит от модификации. От двадцати до тридцати
миллионов долларов.
Президент помолчал и хмуро кивнул:
- Ладно, иди работай. Этим делом я займусь сам.
И.о. премьера вышел. Последняя фраза президента очень
ему не понравилась. Были неправы те, кто считал, что
президент одряхлел и не в состоянии контролировать ситуацию.
Он, может, и одряхлел, но интуиции не утратил. И въедливости
ума тоже.
Вечером того же дня и.о. премьера сообщили, что
президент приказал помощнику по национальной безопасности
лично заняться историей с катастрофой "Антея". И привлечь к
расследованию УПСМ - Управление по планированию специальных
мероприятий, самую секретную спецслужбу России,
подчинявшуюся только Кремлю.
Это не понравилось и.о. премьера еще больше.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
I
Брызнули в стороны мальки - где-то близко прошла щука.
Кувшинки качнулись на легкой волне. Из осоки выплыла серая
утица. Вокруг нее кругами ходил селезень, цветастый, как
турецкий султан. А потом вода сгустилась и почернела,
заскользила по ее глади полная голубая луна.
Торжественная ночь взошла.
Благословен день с трудами его. Благословенна ночь, ее
мир и покой. И сладкое дыхание дочери, нежной, как
одуванчик. И счастливый шепот жены.
А утром по проселку протарахтел мотоцикл с коляской,
заглох у калитки, и хмурый с похмелюги посыльный вручил мне
под расписку повестку из военкомата.
Гражданину Российской Федерации Пастухову Сергею
Сергеевичу, военнообязанному, рядовому, пребывающему в
запасе, постоянно проживающему в деревне Затопино Зарайского
района Московской области, предписывалось прибыть завтра к
8-00 в воинскую часть номер такой-то на таком-то километре
такого-то шоссе, имея при себе паспорт, военный билет и
предметы личной гигиены.
Посыльный дал мне расписаться еще в одной бумаге. В ней
разъяснялось, что уклонение от выполнения предписания может
быть расценено, согласно статьи 331 часть I УК РФ, как
преступление против военной службы. Тут же был приведен
полный текст статьи:
"Преступлениями против военной службы признаются
предусмотренные настоящей главой преступления против
установленного порядка прохождения военной службы,
совершенные военнослужащими, проходящими военную службу по
призыву либо по контракту в Вооруженных Силах Российской
Федерации, других войсках и воинских формированиях
Российской Федерации, а также гражданами, пребывающими в
запасе, во время прохождения ими военных сборов".
Конец фразы был подчеркнут. Для таких, как я.
- Все ясно? - спросил посыльный.
- Ясней не бывает.
Он завел мотоцикл и запылил к Выселкам.
- Господи, почему они не оставят тебя в покое? -
спросила Ольга.
- Защита отечества есть священная обязанность каждого
гражданина, - объяснил я.
- Какого отечества?! От кого нужно его защищать?!
Я только головой покачал:
- Умеешь ты задавать вопросы!
Я вполне разделял ее чувства. Не больно-то умиляла привычка нашего
государства обращаться со своими гражданами, как с бессловесным
быдлом. Но государство - это бульдозер. К совести бульдозера бесполезно
взывать. Бульдозер можно остановить только двумя способами:
перекрыть горючку или сунуть в его шестеренки лом. А умней всего - не
оказываться на его пути. Не сумел увернуться - что ж, выполняй свой
гражданский долг.
Согласно статьи 331 часть I Уголовного кодекса.
Суки.
Я подумал, что нужно позвонить ребятам и предупредить,
что некоторое время меня не будет. Но тут из раскрытого окна
кухни, где мы мирно завтракали до появления этого посланца
Марса и Бахуса, донеслась трель мобильного телефона. Звонил
Артист.
- Ты получил повестку из военкомата? - спросил он.
- Только что.
- Я тоже. Куда тебе приказано явиться?
Я сказал.
- И мне туда же. И всем нашим.
- Вот как? - удивился я. - А что случилось? Объявлена
всеобщая мобилизация?
- Не слышал. Госдума утвердила кандидатуру Кириенко -
про это было. А про всеобщую мобилизацию - ни слова.
- Значит, мобилизация не всеобщая, а выборочная, -
заключил я.
- Очень выборочная. Что бы это могло значить?
- Думаю, мы очень скоро это узнаем.
- Мне тоже так кажется, - согласился Артист.
Я отключил мобильник.
- Ты не ответил на мой вопрос, - напомнила Ольга.
- Ты задала два вопроса. И ни на один у меня нет
ответа. Что такое отечество - об этом я могу только
догадываться. А от кого нужно его защищать? Обязательно
скажу. Когда сам узнаю.
За окном разгоралось свежее утро, солнце выпивало росу,
истончало туман над тихими заводями ЧеснЫ, золотило кресты
над голубыми маковками Спас-Заулка.
Суки.
II
- Равняйсь!.. Смирно!.. Моя фамилия Ковшов. С этой
минуты я ваш командир. Мой приказ - закон. Два раза не
повторяю. На гражданке вы забыли, что такое настоящий
армейский порядок. Придется вспомнить. И чем быстрей, тем
лучше. Во избежании. Вопросы есть? Нет. Это правильно.
Продолжаю...
Младший лейтенант Ковшов пружинисто прошел взад-вперед
вдоль нашей короткой шеренги - собранный, крепкий, в ладно
сидящей камуфляжке, с новенькими звездочками на погонах, в
удобных, точно по ноге, спецназовских ботинках с высокой
шнуровкой. Вряд ли ему было больше двадцати одного -
двадцати двух лет. Видно, из сверхсрочников. Потому что если
после училища - был бы лейтенантом или старлеем. Моложе Мухи
он был лет на пять, а моложе Дока - на все пятнадцать. Но
это его не смущало. Он упивался своей молодостью, силой,
пышущим сквозь румяные щеки здоровьем, упругостью мышц и
ролью нашего командира - царя и бога.
Только одно портило его настроение - мы. И я его
понимал. Ну что за удовольствие быть командиром перестарков,
гражданских шпаков, которых неизвестно зачем вызвали на
переподготовку и что совсем уж непонятно - привезли не в
обычную в/ч, а в этот тренировочный центр, предназначенный
для элитных десантных войск. А выправка! Глаза бы не
смотрели! На одном солдатская роба второго срока носки
висит, как на вешалке (это на Мухе), у двух других руки из
рукавов торчат (у Артиста и Дока). Лишь на мне и Боцмане
хэбэшка сидела более-менее сносно, мы были стандартного
размера.
Да, я его понимал. И Док тоже. Он поймал мой взгляд и
усмехнулся. И тут же в его физиономию нацелился указующий
перст младшего лейтенанта Ковшова.
- Была команда "смирно"! Или была команда "вольно"? Ты,
жирный, я тебя спрашиваю!
А вот это было несправедливо. Совершенно несправедливо.
Док был плотным, да. Но жирным? После четырехмесячной
стажировки на Кубе в лагере для подготовки палестинских
террористов? Нет, жирным он не был. И я бы, пожалуй, на
месте Дока обиделся. Но он лишь выкатил грудь колесом и
гаркнул, пожирая глазами отца-командира:
- Никак нет!
- То-то! - сказал командир Ковшов. - Продолжаю. Я
видел, на каких тачках вы сюда приехали. Я видел, в каких
шмотках вы были. Я не знаю, кто вы такие и чем занимались на
гражданке. И знать не хочу. Но знаю, чем вы будете
заниматься здесь. Мне приказано в кратчайший срок сделать из
вас настоящих солдат. - Он скептически оглядел нас и
поправился: - Нормальных солдат. И я выполню этот приказ.
Начнем с пятикилометровых пробежек. Одна утром, вторая
вечером. Потом будем прибавлять. Максимум через две недели
вы пройдете тридцать километров по пересеченной местности с
полной выкладкой за два часа пятьдесят минут. А кто не
уложится в норматив, тому лучше в лагерь не возвращаться. Я
понятно выразился? Ты, недомерок, к тебе вопрос! - указал он
на Муху.
- Так точно, товарищ майор! - рявкнул Муха.
- Младший лейтенант, - сухо поправил Ковшов.
- Да ну? - поразился Муха. - А такие звезды! Извините,
товарищ младший лейтенант, я не хотел вас обидеть.
Ковшов помолчал, раздумывая, как отреагировать на это
нахальное заявление. И решил, видно, что не стоит
изощряться.
- Я тебе это припомню! - пообещал он Мухе.
Артист засмеялся.
Ковшов перевел на него командирский взгляд.
- И тебе тоже. Смирно! Давайте знакомиться. Рядовой
Пастухов!
Я сделал шаг вперед:
- Я.
- Рядовой Перегудов!
- Я.
- Рядовой Хохлов!
- Я.
- Рядовой Мухин!
- Я.
- Рядовой Злотников!
Артист молчал.
- Рядовой Злотников! - повторил Ковшов.
Артист лениво шагнул вперед и ответил:
- Ну, я.
-Ты! Ты как, твою мать, отвечаешь?! Как отвечаешь
командиру?!
- Не пузырись. Я не рядовой Злотников. Я рядовой запаса
Злотников. Чувствуешь разницу?
- Херши! - возразил младший лейтенант Ковшов. - Это для
военкома ты рядовой запаса. А здесь - просто рядовой. Понял?
Ты сейчас в армии, понял? И подчиняешься воинскому уставу,
понял? А для непонятливых есть губа! И дисбат!
- Не выступай, - посоветовал я Артисту.
- Да пошел он!.. Тебя никогда не тянуло вернуться в
армию?
- Бывало, - сказал я.
- Меня тоже. Но вот посмотришь на такое говно, и даже
мысль об этом начисто отшибает.
- Это кто - говно? - заинтересовался младший лейтенант
Ковшов.
- Ты, микромайор хренов, - ответил Артист.
- Отставить! - приказал я.
- Слушаюсь, - сделал мне одолжение Артист. - Товарищ
младший лейтенант, разрешите встать в строй?
- Становись, - разрешил Ковшов.
- Становитесь, - поправил Артист и по-уставному, с
разворотом через левое плечо, вернулся в шеренгу.
- Ты, что ли, у них старший? - обратился ко мне Ковшов.
- Ну, какой старший, - ответил я. - Просто они иногда
прислушиваются к моим советам.
- Так вот и посоветуй им...
- Посоветуйте, - уточнил я. - Давайте, товарищ младший
лейтенант, строго выполнять устав. Вы - молодой офицер.
Правда, какой-то новой формации, не совсем для меня
понятной. Мы - ваши подчиненные. Устав предписывает нам
обращаться друг к другу на "вы". И если вы согласны, давайте
займемся делом. Иначе две недели пройдут, и вы не выполните
приказа сделать из нас нормальных солдат.
- Согласен, - подумав, кивнул Ковшов. - Приступаем к
общефизической подготовке. Для начала проверим ваш брюшной
пресс. Начнем с вас, - показал он на Дока.
- Давайте лучше с меня, - предложил Артист.
- Ладно, с тебя. Два шага вперед!
Нужно было, конечно, это остановить. Но больно уж
наглым был этот кадет. И я промолчал.
Командир Ковшов обошел вокруг Артиста, ощупал его плечи
и бицепсы.
- Ну что, не так плохо.
После чего поддернул рукава форменки и всадил коротким
слева в живот рядового запаса Злотникова. И тут же схлопотал
хлесткую оплеуху. Это его крайне озадачило, но не надолго.
Он мгновенно собрался и метнул правый кулак в нос Артиста. Я
ожидал, что Артист отклонится, но он пошел другим путем.
Кулак Ковшова словно бы влип в ладони Артиста, плечи его
напряглись, как у человека, который давит в руках грецкий
орех. Ковшов вскрикнул и отскочил, бессильно свесив правую
руку.
- Падла! - завопил он. - Ты мне мне палец сломал!
- Это вряд ли, - возразил Артист. - Слегка вывихнул -
может быть.
- Разрешите помочь, товарищ младший лейтенант? - пред-
ложил Док.
- Отойди! - снова завопил Ковшов. - Все отойдите! Не
подходите ко мне!
- Вы зря отказываетесь, он военный хирург, - объяснил
я.
- В натуре?
- В натуре.
Ковшов недоверчиво протянул руку Доку. Тот ощупал ее и
коротко дернул. Ковшов ойкнул.
- Вот и все, - сказал Док. - Немного опухнет, но завтра
будет в полном порядке. Но проверять прочность брюшного
пресса не советую. Ни у кого из нас. Даже у него, - показал
он на Муху.
- Особенно у него, - уточнил я.
- Почему? - спросил Ковшов.
- Потому что он этого не любит. И не исключено, что он
вас просто убьет. Или сделает инвалидом. Нечаянно, конечно,
- добавил я.
Ковшов затравленно оглядел нас.
- Вы кто, мужики?
- Ну как кто? Друзья.
- Вместе служили? - догадался он.
- Верно.
- Где?
- В Чечне.
- Вон оно что. В каких частях?
- В спецназе.
- Ексель-моксель! Кем же вы там были?
- Кто кем. Рядовой Перегудов - капитаном медицинской
службы. Рядовой Мухин - лейтенантом. А рядовые Злотников и
Хохлов - старшими лейтенантами.
- А ты? То есть, вы?
- Капитаном он был, - подсказал Муха. - Командиром
диверсионно-разведывательной группы.
- Ексель-моксель! - повторил Ковшов. - А почему же вы
рядовые?
- Нас разжаловали.
- Иди ты! За что?
- Хватит трепаться, - прервал наше интервью Артист. -
Давайте лучше устроим пробежку. Хоть размяться после
гражданки. Только не на пять километров, а на все тридцать.
И с полной выкладкой. Как вы на это, товарищ младший
лейтенант?
- А если кто сдохнет? - недоверчиво спросил Ковшов.
- Вы? - удивился Артист.
- Вы!
- Заодно и проверим.
- Уговорили, - кивнул Ковшов и оглядел нас не без
некоторого злорадства. - Только темп буду задавать я. А кто
будет отставать, подгонять буду поджопниками. Годится?
А вот этого ему говорить не следовало.
Артист нехорошо ухмыльнулся.
- Годится, товарищ младший лейтенант! - жизнерадостно
заявил Муха.
- Смирно! - скомандовал Ковшов, заметив приблизившегося
к нам заместителя начальника лагеря. - Товарищ подполковник,
докладывает младший лейтенант Ковшов. Отделение резервистов
занимается общефизической подготовкой.
Подполковнику было лет сорок. Крупный, затянутый в
камуфляж, подобранный, как и все офицеры в этом
учебно-тренировочном центре. Судя по жесткому лицу с давним,
глубоко въевшимся в кожу загаром, небыструю свою карьеру он
делал не в московских штабах.
- Вольно, - сказал он. - Наметили программу?
- Так точно, - доложил Ковшов. - Выходим на
тридцатикилометровый кросс с полной выкладкой с зачетом
времени.
- Не круто сразу-то?
- Они сами предложили.
- Ну, попробуйте. - Подполковник оглядел нас
критическим взглядом и неодобрительно покачал головой. -
Вырядили вас! Хуже старья не нашлось? Переодеть. Во все
новое. В то, в чем они пойдут на задание. Подогнать все, как
на парад. Скажи на складе - я приказал.
- Слушаюсь! - вытянулся Ковшов.
- На какое задание? - поинтересовался я.
- Узнаете. В свое время.
К проходной КПП, от которой начался наш марш-бросок, мы
вернулись через три часа десять минут. В норму не уложились
по не зависящим от нас причинам.
Возле КПП нас поджидал подполковник.
- Неплохо, - взглянув на часы, заметил он. - Очень даже
неплохо. Когда, по-твоему, они будут готовы?
- Хоть сегодня, - буркнул Ковшов, мокрый, как мышь.
- Не горячишься?
- Да они перли, как лоси! Да еще, это...
- Ну-ну. Что это?
- Что-что! Меня на себе волокли! Почти полпути!
- Не наговаривайте на себя, товарищ младший лейтенант,
- мягко укорил его Муха. - Всего каких-нибудь пять-шесть
километров, было бы о чем говорить!
- Вот даже как. Значит, и верно, готовы. Очень хорошо.
Но не сегодня, нет. - Подполковник посмотрел на часы,
немного подумал и заключил: - Завтра. А пока получите что
положено и можете отдыхать.
- Товарищ подполковник, а что нам положено? - спросил
Боцман.
И получил исчерпывающий ответ:
- Что положено, то и положено.
А положено нам было вот что:
Комплект тактического снаряжения "Выдра-3м" - 5 штук.
Пистолет бесшумный самозарядный ПСС калибра 7,62 с
четырьмя обоймами по шесть патронов в каждой - 5 штук.
Пистолет-пулемет АЕК-919К "Каштан" - 5 штук.
Патроны для "Каштана" - 45ОО штук.
Бесшумная снайперская винтовка ВСС "Винторез" с
оптическим прицелом ПСО-1 и ночным прицелом НСПУМ-3 - 1
штука.
Патроны для "Винтореза" - 60 штук.
Нож выживания "Оборотень-2" в комплекте с метательным
ножом "Оса" и мини-ножом "Робинзон" - 5 штук.
Нож разведчика стреляющий НРС - 5 штук.
Самовзводный гранатомет РГ-6 с шестирядным барабаном
револьверного типа - 3 штуки.
Ручной зенитно-ракетный комплекс "Игла" с определителем
"свой - чужой" и ракетой со стартовым ускорителем - 2 штуки.
Светошумовые гранаты - 20 штук.
Ручные гранаты Ф-1 - 20 штук.
Радиостанция космической связи "Селена-5" - 1 штука.
Шифровальный прибор "Азимут" - 1 штука.
Бинокль ночной БН-2 - 3 штуки.
Взрывчатка пластиковая - 6 кг.
Радиовзрыватели - 20 штук.
И др.
- Мама родная! - только и сказал Артист.
III
На следующее утро я проснулся от того, что кто-то тряс
меня за плечо. Я открыл глаза и не сразу сообразил, где это
я нахожусь. Потом сообразил. В офицерской казарме. Точней -
в комнате одноэтажного сборно-щитового дома, вроде тех, что
стоят в подмосковных пионерлагерях. Три десятка таких домов,
покрашенных в веселенький зеленый цвет, тянулись шеренгой
вдоль бетонной ограды среди мачтовых сосен. К ним вели
посыпанные песком дорожки, это еще больше усиливало сходство
с большим пионерским лагерем.
В комнате стояло десять железных коек, пять были
пустые, на остальных дрыхли ребята. Снаружи пробивался свет
раннего утра. Над моей койкой возвышался младший лейтенант
Ковшов. Заметив, что я проснулся, он приложил палец к губам:
- Тихо.
- Подъем? - спросил я.
- Нет. Оденься и выйди.
Он прошел к выходу, осторожно наступая на скрипучие по-
ловицы. Я взглянул на часы. Что за черт? Еще целых полчаса
можно поспать! После вчерашнего марш-броска все мышцы ныли,
требовали хорошей разминки. Но с этим, похоже, придется погодить.
Ковшов ждал меня на крыльце, прохаживаясь от одних
перилец к другим и бросая рассеянные взгляды окрест. Лагерь
был пуст, чист, будто вымер. Ни единого движения у
казарм, на плацу, у бетонных боксов с автомобилями и
бронетехникой. Лишь вдалеке, возле будки КПП, солдаты из
ночного караула мели дорожки.
Ковшов был чисто выбрит, подтянут и мрачен, как
носорог.
- Мне нужно кое-что тебе рассказать, - сообщил он. - Но
сначала хочу спросить. Ты сказал вчера, что я офицер новой
формации. Которая тебе непонятна. Что тебе непонятно?
- Охренел?! - возмутился я. - Ты меня поднял, чтобы
спросить об этой фигне?
- Это не фигня. Я долго думал о смысле жизни...
- Как?! - поразился я.
- А что? - удивился Ковшов.
- Ничего. Не обращай внимания, я еще не проснулся.
Значит, ты думал о смысле жизни. И что придумал?
- Возрождение России начнется с армии. Но сначала
должна возродиться сама армия. Дух армии - железная
дисциплина. Верность долгу. Офицерская честь. Офицерами
всегда были лучшие люди России. Не так, скажешь?
До чего же приятно разговаривать на такие темы без
двадцати шесть утра!
- В старой России офицерами были дворяне, - сказал я, с
трудом подавляя зевок. - Самая образованная часть общества,
это верно. Но лучшая? Не уверен. А в советские времена в
офицеры шли те, кто уже в восемнадцать лет высчитывал, какая
у него будет пенсия по выслуге.
- Но ты же сам был офицером!
- Был, - согласился я. - Потому что отец не мог меня
кормить, пока я учусь в институте. Если бы мог, я стал бы
физиком.
- Физики тоже нужны, - подумав, сказал Ковшов. - Но
офицеры нужней. Настоящие. А не пьянь и ворюги. С этим-то ты
согласен?
- Кто бы спорил.
- А почему же сказал, что офицеры новой формации тебе
не нравятся?
- Я сказал, что не знаю, откуда такие, как ты, берутся.
И я действительно этого не знаю.
- Надоел этот бардак, оттуда и берутся!
- По-твоему, это дает тебе право измываться над подчиненными?
- Да как по-другому?! - страдальчески вопросил Ковшов. -
Кто в армию сейчас приходит? Вникни! Алкаши, наркоманы, педики!
Как с ними по-другому?!
- Слушай, командир! - взмолился я. - Давай поговорим об
этом в другой раз.
- Не будет другого раза. Сегодня ночью вас отправляют.
- Тогда поговорим, когда мы вернемся.
Ковшов поглядел куда-то в сторону, мимо меня, и сказал:
- Вы не вернетесь.
Вот тут-то я и проснулся.
- Об этом я и хотел сказать, - продолжал Ковшов. -
Вчера, когда вы получили снаряжение, я случайно слышал, как
начальник склада спросил, как все оформить. И подполковник
ответил: никак, мол, спишем скорее всего.
- Еще раз! - приказал я. - Что ответил подполковник?
Только точно, без "мол".
- Он ответил: "Подготовь акт на списание". Начсклада
спросил: "А кто подпишет?". Подполковник сказал: "Кому
положено, тот и подпишет". Я почему тебе рассказал...
- Это я понял. Ты полюбил нас с первого взгляда.
- Со второго, - с хмурой усмешкой поправил Ковшов. -
Только я тебе ничего не говорил, понял?
- Ну, ясно. Мы просто встали пораньше и немного
поговорили о смысле жизни. Когда встретимся снова, поговорим
о смысле смерти.
- Думаешь, встретимся? - спросил Ковшов.
- А как же!
- Где?
- Там, где все мы когда-нибудь обязательно будем.
- Ну и шутки у тебя! - подумав, сказал младший
лейтенант Ковшов.
И тут весь лагерь пришел в движение.
- Подъем!
IV
- Товарищ подполковник! Отделение прибыло для
прохождения инструктажа!
- Проходите, господа резервисты. Рассаживайтесь.
Ковшов, свободен. Проследи, чтобы нам никто не мешал.
- Слушаюсь!
Ковшов вышел.
Мы расположились за узкими столами с пластиковыми
столешницами. Когда-то это была ленинская комната. Там, где
на стенах темнели пятна невылинявшей краски, висели портреты
членов Политбюро, а над школьной доской - портрет очередного
генсека. Сейчас на этом месте красовался президент Ельцин на
танке, а на одной из стен, в любовно оформленной рамочке под
стеклом, - случайно забытый или оставленный намеренно
"Моральный кодекс строителя коммунизма". И я вдруг поймал
себя на мысли, что не помню ни одной заповеди. Ни единой.
Попытался прочитать, но рамочка была от меня слишком далеко.
Ну, дела. А ведь изучал и даже, может быть, сдавал
зачет. В такой же вот ленинской комнате. Чем же была забита
тогда моя голова?
Бесхитростные рисунки на столешницах, без труда
различимые, несмотря на попытки уничтожить их мылом и содой,
сразу напомнили мне чем. Боже ты мой, это было целую жизнь
назад.
Между тем подполковник прикнопил к доске штабную карту
и несколько листов аэрофотосъемки. Карта была
крупномасштабная, очень подробная. На ней был участок земной
поверхности размером километров пятьдесят на пятьдесят. Но
где находится эта поверхность, понять было нельзя. Лишь по
преобладанию желтого и коричневого цветов над зеленым можно
было сделать вывод, что изображено какое-то плоскогорье.
Подполковник оглядел нас и ткнул пальцем в карту.
- Место высадки - здесь, - произнес он так, будто не
начинал инструктаж, а его заканчивал. - Десантируетесь с
вертолета. По прямой до объекта - сорок два километра. С
учетом рельефа - около семидесяти. Объект - вот. А это -
снимки из космоса. Потом изучите. Задача номер один: скрытно
приблизиться к объекту на минимально возможное расстояние.
Идти только ночью. Сейчас полнолуние, так что нормально.
Никаких костров, никакой демаскировки. Задача вторая:
изучить схему охраны объекта и выявить оптимальный путь
проникновения на объект. Задача третья: проникнуть на
объект. После этого доложите в Центр и получите дальнейшие
указания. Командир группы - Пастухов. Вопросы?
От такой лапидарности мы слегка прибалдели.
- Товарищ подполковник, нельзя ли начать пораньше? - на
правах новоявленного командира спросил я. - Район операции?
- Восточная Сибирь.
- Можно точней?
- Нет.
- Как мы туда попадем?
- Самолетом. Борт из Кубинки уходит сегодня в 17-30.
- Что за объект?
- Аэродром.
- Какой?
- Обыкновенный. Военно-транспортной авиации. Его
арендует одна из дочерних фирм компании "Госвооружение".
- Но охраняют солдаты?
- Естественно. Вам что-то не нравится?
- Почему? - возразил я. - Лично я в полном восторге.
Особенно от вашего высокого мнения о наших способностях. Вы
уверены, что мы впятером сможем взять штурмом аэродром, в
охране которого не меньше двух батальонов?
- Полк.
- Тем более.
- Вам никто не приказывает штурмовать объект. Ваша
задача - проникнуть на его территорию. Как вы это сделаете -
ваши трудности.
- А тогда на кой черт нам столько оружия и такой
боезапас?
- Положено, - сказал подполковник.
Мои вопросы отскакивали от него, как пули от танка.
Я решил зайти с другой стороны:
- Можем мы узнать о цели операции?
- Нет.
- Совсем ничего?
- Кроме того, что услышали. Я и сам не в курсе. Моя задача - довести до
вас этот приказ.
- Кто отдал приказ?
- Кому положено, тот и отдал.
- Кто будет нас прикрывать?
- Никто.
- Система отхода?
- По обстоятельствам.
- Тоже, значит, наши трудности?
- Да.
- Вопросов больше не имею.
- Вам определенно что-то не нравится, - повторил
подполковник.
- А что нам должно нравиться? - спросил я. - Мы мирные
гражданские люди. Вы отрываете нас от дел и посылаете черт
знает куда черт знает зачем. Кому это может понравиться?
- А я не на прогулку вас приглашаю. Это - боевой приказ.
Напомнить, что бывает за невыполнение боевого приказа?
- Знаем, - вмешался в наш разговор Артист. - Нас уже
однажды вышибли за это из армии. Вот и сейчас вышибите. И
разжалуйте в говновозы. А куда еще можно разжаловать
рядового?
- В тюрьму, - разъяснил подполковник.
- Не пугайте, мы пуганые, - сказал я. - Никакой
трибунал не признает этот приказ правомерным. Для таких
операций существуют спецподразделения, а не резервисты.
- Может быть, - согласился подполковник. - Но следствие
- дело не быстрое. Можно и полгода просидеть на нарах. Я
хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Я не запугиваю вас и
не принуждаю к решению. Мне известно только то, что я вам
сказал. Я не знаю, с какой целью проводится операция и в чем
ее суть. Я не знаю, почему ей придается такое значение и
почему к ней привлечены именно вы. Все это кажется мне очень
странным. Но это не причина, чтобы не выполнять приказ. Так
что - вызывать караул?
- Да и мать твою - вызывай! - возмутилась вольнолюбивая
душа Артиста.
Подполковник повернулся к двери:
- Ковшов!
- Слушаю, товарищ подполковник!
- Караульный взвод ко мне!
- Есть! - козырнул Ковшов.
- Минутку! - остановил я его. - Значит, главная наша
задача - проникнуть на территорию объекта? Я вас правильно
понял?
- Да, - подтвердил подполковник. - И получить
дальнейшие распоряжения Центра. Таков приказ.
Я внимательно посмотрел на него. Не похоже, что он
шутил. И видно было, что он действительно знал не больше
того, что сказал. И все это ему не нравилось. А уж как не
нравилось мне, об этом и речи нет. Но выбор у нас был
небольшой. Да что же они себе позволяют? В какие, черт бы их
побрал, игры нас втягивают?
Я уже готов был встать под знамя Артиста и во имя
свободы личности бросить свое бренное тело на нары
гарнизонной губы, предварительно сообщив этому сапогу и тем,
кто за ним стоит, все, что я о них думаю. Но что-то
остановило меня.
Да, выбор у нас был небольшой.
Но это был не выбор.
Это был вызов.
Ну, суки.
И я его принял.
- Ладно, - сказал я. - Мы выполним этот приказ.
Артист посмотрел на меня с недоумением, Док одобрительно кивнул, а
подполковник подвел итог:
- Правильное решение. Приказ есть приказ. Вникайте в
топографию. Записей никаких.
Но прежде, чем приступить к изучению нашего маршрута, я
не удержался и подошел к рамочке с "Моральным кодексом
строителя коммунизма". И прочитал:
"Человек человеку - друг, товарищ и брат".
V
Через три часа мы сидели в мерседесовском джипе, затянутые в
камуфляж и обвешанные оружием и гранатами, как свирепые исламские
террористы. На головах у нас были обтянутые маскировочной тканью каски.
Только что физиономии не были разукрашены черными и зелеными
разводами, их надлежало нанести уже на маршруте. Для этого в полой
рукояти ножей выживания лежали гримкарандаши "Туман". Но и
без того вид у нас был более чем устрашающий. Потому,
наверное, нам и дали джип с тонированными стеклами. Чтобы не
устрашать мирное население.
Перед джипом шел "форд" военной автоинспекции, сгоняя с
дороги попутки сиреной и мигалками, а метрах в двадцати
позади держалась, как привязанная, черная 31-я "Волга" с
антеннами спецсвязи.
В Кубинке нас уже ждал военно-транспортный "АН". Через
шесть с половиной часов он приземлился на каком-то лесном
военном аэродроме. Под присмотром молчаливых автоматчиков,
офонаревших от нашего вида, мы перегрузились в трюм
десантного вертолета "Ми-17". Он тут же взлетел. Внизу
потянулась глухая тайга.
- Где мы, земляк? - спросил у бортмеханика Муха.
- В вертушке, - буркнул тот.
- А вертушка где?
- В воздухе.
- Но хоть время-то можешь сказать?
- Пять пятьдесят семь, - ответил бортмеханик и скрылся
в пилотской кабине.
Пять пятьдесят семь. Без трех минут шесть. Утра. А на
моей "сейке" было без трех минут полночь. Разница между
местным временем и московским - шесть часов. Это означало,
что мы где-то между Иркутском и Читой, в Забайкалье.
Восточная Сибирь. Восточнее не бывает. Восточнее - это
уже Дальний Восток.
Артист подтолкнул меня и показал на иллюминатор:
- Взгляни!
Над нашей вертушкой шли две "черные акулы" - штурмовые
вертолеты "Ка-50". Под брюхом у них серебрились узкие тела
ракет. Я переместился к другому борту. Там тоже в разных
эшелонах висели три хищных силуэта "акул".
Спустя час с четвертью "Ми-17" завис над каменистой
проплешиной посреди низкорослой тайги. Бортмеханик отдраил
люк, сбросил вниз конец пятидесятиметрового штурм-троса и
махнул нам:
- Пошли!
Мы по очереди соскользнули по тросу и кулями попадали
на камни, прикрывая лица от пыли и лесного сора,
вздыбленного воздушными струями. Вертолет заложил вираж и
ушел к северу, на ходу выбирая трос. "Акулы" чуть
задержались, облетая место нашего десантирования, затем
развернулись все вдруг и ушли вслед за "Ми-17".
Рядовой запаса Дмитрий Хохлов по прозвищу Боцман
проводил взглядом черные точки "акул", истаявшие в
сумеречном небе, как журавлиная стая, повернулся ко мне и
сказал:
- Пять "акул", а? Нас страховали. С ракетами "воздух -
воздух". Твою мать. Что происходит, Пастух?
До него всегда все доходило с некоторым запозданием. Но
уж когда доходило, то доходило основательно.
- Понятия не имею, - ответил я.
И действительно не имел.
Почти никакого.
Только одно не вызывало ни малейших сомнений: чтобы мы
оказались здесь, должна была произойти целая цепь событий.
Где и каких?
Узнаем.
Когда вернемся.
Если вернемся.
Суки.
Только вот кто? Чья рука переставила нас, как пешки, из
одной жизни в другую?
И самое главное - зачем?
Огромная бездонная тишина опустилась на нас.
Океан безлюдья.
Океан оглушающей пустоты.
И мы шли по дну этого океана, как.
Как волки.
Вот так мы и шли по этим диким распадкам.
След в след. При полной луне. Замирая и настороженно
осматриваясь при каждом подозрительном шуме. Стараясь
держаться в черной тени гольцов.
Каждые три-четыре километра мы поднимались на
господствующую высотку, намечали очередной ориентир и
темными тенями стекали в низину.
Шелестел под ногами схваченный ночным морозцем мох в
долинах, похрустывала галька в руслах ручьев.
И если поначалу, пока летели и дожидались на месте
высадки предписанной для начала движения темноты, нас и
томили разные невыясненные вопросы, то очень скоро они
отступили. Горный ночной маршрут не располагает к раздумьям.
Он располагает к тому, чтобы смотреть под ноги.
В начале пути стрелка высотомера показывала 180 метров
над уровнем моря, потом подползла к отметке 260, а к концу
первого ночного перехода перевалила за 340. Весной здесь уже
и не пахло. Далеко внизу остались голубые поляны цветущего
багульника, заметно измельчали и скособочились сосны. Стало
просторней, светлей, наледи с северной стороны гольцов
играли алмазными отблесками луны.
Подъем словно бы утяжелял вес навьюченного на нас
железа, разреженный воздух плоскогорья с трудом насыщал
легкие. Где-то впереди, на отметке 480, был перевал,
спускаться будет полегче. Это согревало наши суровые мужские
души.
За первую ночь мы одолели всего лишь половину пути.
Сорок два километра по прямой от места высадки до объекта на
деле растягивались вдвое. Приходилось обходить глубокие
овраги и буреломы в лощинах. На экране электронной приставки
к рации наш маршрут напоминал путь вдугаря пьяного человека,
которого мотает из стороны в сторону, но он все равно упорно
стремится вперед, домой.
В одном месте дорогу преградила расселина глубиной не
меньше тридцати метров, огибали ее часа полтора. И когда
нашли наконец пригодное для перехода место, подала сигнал
вызова "Селена". На дисплее дешифратора появилась строка:
"Отклонение от маршрута - 5466 м."
Реакция ребят на это сообщение как нельзя лучше
характеризовала каждого из них.
- Вот это точность! До метра! - бесхитростно восхитился
Муха.
- Выходит, они за нами следят? Интересно, откуда? -
спросил практичный Боцман.
- Радиосигнал от нас идет на спутник, - авторитетно
разъяснил Док. - С него может транслироваться хоть в Москву.
- Да, не получается забыть, что мы живем в самом конце
двадцатого века, - обобщил Артист. И добавил: - Даже здесь,
где тысячу лет ничего не менялось.
И только я промолчал. А про себя подумал, что среди
моих друзей я, наверное, самый психически ненормальный.
Патологически подозрительный. Правда, они не знали того, что
знал я. О своем утреннем разговоре с младшим лейтенантом
Ковшовым я рассказал только Доку. Да и то - так, вскользь.
Поэтому, едва рассвело и мы остановились на дневку, я
отправил всех рубить лапник, а сам вытащил "Селену" из чехла
и ножом "Робинзон" открутил крепеж.
Этот мини-нож спрессовал в себе опыт нравственных
исканий всего человечества. Кроме того, что он был ножом - и
ножом хорошим, из златоустовской стали, - он еще был: пилой
по металлу, открывалкой для бутылок и консервных банок,
плоской отверткой, шилом с ушком, приспособой для гибки и
ломки проволоки, пятисантиметровой линейкой с миллиметровыми
делениями, гаечным ключом, напильником, кастетом для
нанесения тычковых и секущих ударов, пластиной для метания
"сякэн". А еще им можно было ковырять в зубах. И весил он
всего пятьдесят граммов.
Но из всех его функций я использовал только отвертку.
Осторожно снял с рации защитный кожух и принялся внимательно
изучать электронные потроха.
За этим занятием меня и застал Док. Он свалил под
скальный навес, где мы облюбовали место для дневки, охапку
сосновых веток, присел рядом со мной на корточки и некоторое
время с интересом наблюдал за моими действиями. Потом
спросил:
- Что ты хочешь найти?
- Ничего, - сказал я. - Я хочу не найти ничего. Вот эта
хреновина не кажется тебе подозрительной?
- Нет. Это блок питания. А не то, о чем ты подумал.
- А о чем я подумал?
- О том, что радиосигнал из Центра может
преобразовываться в текст или в звук. А может - и во
взрывной импульс. Этот импульс пойдет вот сюда. - Он показал
на какую-то плашку. - Это самоликвидатор. Взрывчатки здесь
граммов десять, не больше.
- Ты меня успокоил, - сказал я, приводя рацию в
первоначальное состояние. - А то я уж начал бояться, что у
меня крыша слегка поехала.
- Когда сталкиваешься с непонятным, существует только
два способа сберечь крышу, - произнес Док, всегда готовый
поделиться с младшими товарищами опытом своей жизни. -
Первый - попытаться понять. А второй - даже и не пытаться.
Ждать, пока разъяснится само. Все всегда разъясняется.
- Разъясняется, - согласился я. - Только иногда слишком
поздно.
Мы подкрепились тушенкой, разогрев ее на таблетках
сухого спирта, распределили дежурства. Ребята завернулись в
плащ-палатки, повалились на лапник и мгновенно вырубились. А
я остался дневалить.
Песчинкой на дне океана безлюдья и тишины.
Огромный багровый диск солнца восстал из испарений
далеких уссурийских болот. Земля медленно поворачивалась
перед ним, подставляя заполненные туманом низины и бурые
скалы, ограненные ветрами лютой зимы.
Через три часа меня сменил Артист. Он вкусно, до хруста
в суставах, потянулся, потер отросшую за сутки светлую
щетину, потом плеснул из фляжки немного воды на пальцы и
смочил глаза. Сочтя туалет законченным, пощурился на залитые
свежим солнцем увалы и спросил:
- Тебе не кажется, что во всем этом есть какая-то
театральщина?
- В чем? - уточнил я, понимая, что он говорит не о
пейзаже. В нем-то как раз никакой театральщины не было. Была
избыточность, первозданная дикость, существующая сама по
себе, вне всяких эстетических категорий.
- Во всем, - повторил Артист. - Наше снаряжение. Арсенал.
Космическая связь. "Черные акулы" с ракетами. А эти
дуры зеленые? - кивнул он на трубы ручных зенитно-ракетных
комплексов "Игла", один из которых выпало тащить ему, а
другой мне. - Они-то нам на кой хрен?
- Положено, - ответил я любимым словом давешнего
подполковника.
- Кому? Если мы разведгруппа, ни к чему нам это железо.
А если мы штурмовой отряд, где бронетехника и огневая
поддержка? Потому я и говорю: какая-то идиотская
демонстративность. Не находишь?
- Возможно, - подумав, сказал я. - Только кто, кому и
что демонстрирует?
- Может быть, мы это поймем, когда увидим объект?
Артист хотел еще что-то добавить, но вдруг замер и напряженно
прислушался. В шум ветра и щебет лесных пичуг вплелся какой-то
чужеродный звук. Будто где-то очень далеко стрекотал трактор. Звук
явственно приближался. Это был не трактор. Это был патрульный вертолет.
Мы вжались под скальный навес.
Да, это был вертолет. Но не какой-нибудь там "Ми-2" или
"Ми-4". Это был вертолет огневой поддержки "Ми-28".
С бронированной кабиной и остеклением, выдерживающим
прямое попадание пуль калибра 12,7.
С электронной системой регулирования двигателей и
устройством для подавления инфракрасного излучения.
С оптико-электронным каналом и телевизионной системой
для низких уровней освещенности с 20-кратным увеличением.
С лазерным дальномером и прибором ночного видения.
С 30-миллиметровой пушкой на турели.
С шестнадцатью сверхзвуковыми управляемыми ракетами
"Вихрь" на подвеске.
И с другими примочками.
- Как тебе нравится эта театральщина? - спросил я.
- Ексель-моксель! - с уважением сказал Артист. - Это
становится интересным!
Вертушка прошла над плато низким широким кругом и
удалилась на юг.
Туда, где был наш объект.
Обыкновенный аэродром.
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
Шифрованное сообщение о том, что группа Пастухова
десантирована в исходную точку маршрута, поступило в Москву
во втором часу ночи. Лейтенант Юрий Ермаков, дежуривший в
Информационном центре Управления по планированию специальных
мероприятий, вывел текст на принтер. Канал связи относился к
категории красных, все поступавшие по нему шифрограммы
следовало немедленно докладывать начальнику Оперативного
отдела полковнику Голубкову или самому начальнику УПСМ
генерал-лейтенанту Нифонтову. Ермаков так и намерен был
поступить, хотя сообщение не показалось ему таким, чтобы
из-за него будить среди ночи начальство. Но порядок есть
порядок. Ермаков связался с диспетчером Управления и
попросил соединить его с начальником Оперативного отдела.
- Он у себя в кабинете, - ответил диспетчер.
Ермаков удивился. Половина второго ночи. Что делать
полковнику Голубкову в Управлении в этот час? Аврал? Но
авралом вроде не пахло. Когда наступал аврал, операторы
Информационного центра узнавали об этом первыми, дежурить
приходилось сутками.
Последний раз аврал был в апреле, когда чеченские
террористы сделали попытку взорвать Северную АЭС. Операция
имела кодовое название "Капкан". Ермаков "сидел на ключе" -
был единственным оператором, который знал код для
расшифровки поступающих сообщений. Четверо суток он не
выходил из своего бокса в Информационном центре, даже спал
тут же на раскладушке. По шифрограммам, которые приходили в
Управление со всего мира, он мог следить за ходом операции.
Это было покруче любого боевика. А подробности дела Ермакову
рассказал его сослуживец Володя, который во время операции работал
на компьютере Северной АЭС. Рассказал, конечно, под очень
большим секретом. Просто от невозможности не поделиться этой
потрясающий историей, тем более что Ермаков был - хоть и с
другого бока - в нее посвящен.
Тогда Юрий впервые и услышал эту фамилию - Пастухов.
Володя рассказал, что этот Пастухов командовал группой
захвата. Они заняли первый энергоблок АЭС за двенадцать
минут. Впятером. А в охране станции было, на минуточку,
сорок вооруженных мордоворотов.
С тех пор никаких авралов не было, шла обычная работа,
ночные дежурства операторов в Информационном центре тоже
были обычные, по графику. Юрий Ермаков не тяготился ими.
Наоборот. Начальства нет, никто не дергает, можно залезать в
Интернет и шариться там до утра за казенные деньги. Тем
более что машины в УПСМ были такие, что любой хакер мог бы
сдохнуть от зависти. А уж зачистить следы своих путешествий
по Всемирной Паутине - этому Юрия не нужно было учить.
Начальство догадывалось, конечно, чем занимаются молодые
операторы во время ночных дежурств, бухтело для виду, но
особенных препятствий не чинило. Пусть шарятся. Может, на
что путное и наткнутся, не все же время будут торчать в
порносайтах. А при необъятном диапазоне тематики, которой занималось
УПСМ, любая новая информация могла оказаться полезной.
Ермаков вышел в тускло освещенный холл и по широкой
мраморной лестнице поднялся на второй этаж старинного
дворянского особняка, на проходной которого красовалась
солидная вывеска "Информационно-аналитическое агентство
"Контур". На верхней площадке машинально глянул в окно и
удивился еще больше. Во внутреннем дворе Управления, в
небольшом скверике рядом с бездействующим фонтаном с белым
от птичьего помета купидончиком, стояла служебная "Волга"
полковника Голубкова и тут же "Ауди" Нифонтова. Значит, и
начальник Управления еще у себя? Что-то все-таки происходит?
Очень интересно - что?
Лейтенант Ермаков служил в УПСМ второй год, но так и не
сумел изжить из себя жгучего мальчишеского любопытства. При
оформлении на работу он давал подписки о сохранении и
неразглашении, проходил инструктажи, хотя и без всяких
инструктажей знал, что главный закон всех спецслужб -
омерта, закон молчания. Чем меньше человек знает, тем
надежнее он молчит. Но себя перебороть не мог.
Да и назвать простым любопытством его неодолимое
желание всюду совать свой острый нос было не совсем
правильно. В каждой тайне, во всем непонятном он видел вызов
- себе, своим способностям понять непонятное, проникнуть в
тайну. Это было лишено какой-либо корысти. Так бескорыстно,
без всякой практической пользы, миллионы любителей
кроссвордов роются в энциклопедиях и словарях, стремясь
заполнить все до последней клеточки и тем самым доказать
себе, что они все же не пальцем деланы. Только
самоутверждался Юрий Ермаков не над кроссвордами, а за
компьютером.
Свой первый ПК он получил в подарок, когда ему
исполнилось двенадцать лет. Отец привез его из Германии, где
несколько лет, до перевода в Москву, служил в штабе Западной
группы войск. Это был гэдээровский "Роботрон" с процессором
1086, похожий на дебильного переростка - сам
большой-большой, а умишко маленький-маленький. Но это уже
потом, в эпоху "пентиумов", он стал казаться таким. А в те годы, когда и
видеомагнитофоны-то считались предметом неслыханной роскоши, даже
"Роботрон" был потрясением, пришельцем из двадцать первого века. Юрий
был покорен. Сразу и навсегда. Прошло немного времени, и на
сверстников, собиравшихся по вечерам в подворотнях и на
лестничных площадках, он уже смотрел с недоумением.
Совершенно искренне не понимал, что за удовольствие
тусоваться во дворах, беситься на дискотеках, пить в
загаженных туалетах липкий портвейн, от которого мозги
становятся тяжелыми и неповоротливыми. А травка, колеса?
Кайф называется. Войти во Всемирную Паутину и ощутить себя
Богом. Нет времени, нет расстояния, нет границ. Вот это
кайф.
И когда Россию - с многолетним, как всегда, запозданием
- захлестнул океанский вал новых информационных технологий,
Юрий Ермаков был давно уже внутри процесса, чувствовал себя
в нем, как молодой сильный дельфин в подвластной ему стихии.
А когда и до отца дошло, что век бумажных носителей
информации подошел к концу, натаскал его до уровня среднего
юзера, поражаясь неспособности отца, неглупого вроде бы
человека, понимать самые элементарные вещи.
Мальчишеское увлечение предопределило всю его
дальнейшую жизнь. Разумелось, что после школы он пойдет в
военное училище. Этого требовала семейная традиция. Дед
начал войну командиром орудия, закончил командиром
артиллерийского полка и вышел в отставку генерал-майором.
Отец пошел по его стопам и уже в сорок лет получил лампасы.
Юрий ничего не имел против того, чтобы стать генералом, но
прекрасно понимал, что перед этим придется полжизни тянуть
лямку в гарнизонах или прогибаться перед всеми в московских
штабах. Он отказался. Отец настаивал. Юрий уперся. Отец
вспылил, но сдержал себя. Холодно бросил: "Ну, как знаешь".
Юрий подал документы в "бауманку", сочинение написал на
уверенные два балла и немедленно загремел в погранвойска на
Дальний Восток. Отец и пальцем не шевельнул, чтобы перевести
сына поближе к Москве, хотя все два года мать устраивала ему
истерики с битьем посуды, разрыванием простыней и угрозами
выброситься из окна. Такие истерики были для нее делом
обычным и раньше - из-за любовных интрижек отца. То ли
действительных, то ли рожденных воспаленным ревностью
воображением матери. Юрий не вникал. Отец поначалу пугался,
потом привык, перестал реагировать.
После дембеля Юрий поступил в Московский институт
радиоэлектроники, не подозревая, что этот институт -
традиционный поставщик кадров "технарей" для ФАПСИ и других
спецслужб. В институте увлекся криптографией, его дипломная
работа была посвящена системам защиты информационных сетей.
И меньше всего он думал, что станет военным.
Но повернулось иначе. Еще до защиты дипломов в институт
зачастили "купцы". Компьютерщики шли нарасхват, к лучшим
студентам начинали присматриваться задолго до выпуска. Юрия
заинтересовало приглашение крупного московского банка с
филиалами в Европе и в США. Отец отсоветовал: "Дело твое,
конечно. Но все это ненадолго". Он оказался прав. Не прошло
и полугода, как банк лопнул, а его президент был объявлен в
федеральный розыск. Юрия удивило, каким образом отец мог
предугадать это так точно. Но не спросил. Знал, что не
получит ответа. О своих делах он никогда с сыном не говорил.
И вообще дома не говорил. Юрий даже не знал, в каком главке
Минобороны он служит. Догадывался, что по
материально-техническому снабжению. Но точно не знал. Да и
не очень этим интересовался.
На предложение от аналитического агентства "Контур",
занимавшегося, как было сказано Юрию, политическим
прогнозированием, социологией и разными там еще другими
проблемами, он не обратил внимания. Но реакция отца была
неожиданной:
- Они тебя выбрали? На твоем месте я не стал бы долго
раздумывать.
Это было что-то новое. Отец не раз говорил, что
политика - занятие для проходимцев, дураков и для деда
Матвея, который на старости лет задвинулся на политике, не
пропускал ни одного митинга, а в перерывах между ними
доставал всех домашних страстной патриотической
публицистикой, круто приперченной матершиной.
Отец объяснил:
- "Контур" - это не политика. Это разведка. И очень
серьезная.
Разговор прервался - начали подъезжать гости. Дело
происходило на даче в Архангельском. Отцу исполнилось сорок
пять лет. Незадолго до этого он получил генерал-лейтенанта.
Оба эти события отец и отмечал на даче в мужском кругу.
Домашних празднеств он не любил. Мать быстро напивалась,
начиналось швыряние хрусталя, выяснение отношений.
Юрию нравились друзья отца. Народ был крупный,
булыжистый. Сорокалетние полковники, сорокапятилетние
генералы. Они носили хорошие штатские костюмы, очень редко -
мундиры, ездили на хороших машинах с неразговорчивыми
водителями. Сначала на черных "Волгах", потом на "Ауди",
940-х "Вольво" и "мерседесах". От них, как запах терпкого
мужского одеколона, исходило ощущение уверенности и силы.
Они были не дураки выпить, слетать на вертолете поохотиться
на диких кабанов или на гусей, от души попариться в баньке.
Насчет баб у них тоже наверняка не ржавело, но эти дела они
умели не афишировать.
Посреди застолья отец упомянул, словно бы между прочим,
что Юрию предложили идти работать в "Контур". За столом
мгновенно установилась уважительная тишина.
Отец добавил:
- Он думает.
Гости дружно расхохотались - как крепкому анекдоту.
Юрий был донельзя заинтригован. При новой встрече с человеком из
таинственного "Контура" спросил, какие у них компьютеры.
- Ну, примерно как в НАСА, - ответил тот. - Может,
самую малость получше.
Это было решающим. Юрий сказал "да". И позже ни разу не
пожалел об этом. У него было все: интересная служба,
налаженный домработницей быт, друзья - такие же компьютерные
фаны, как и он сам, веселые и ненавязчивые подружки. А что
до тягостной атмосферы в доме, так у кого лучше? В каждом
доме свои скелеты в шкафу. Нужно просто не открывать дверцу
этого шкафа.
Он и не открывал.
Он был счастлив.
Но даже не подозревал об этом.
Кабинет полковника Голубкова оказался запертым. Юрий
сунулся в приемную начальника Управления. Свет горел, на
подоконнике шумел белый электрический чайник "Тефал". Но
дежурного не было. Из-за обитой коричневой кожей двери
кабинета не доносилось ни звука. Юрий постучал. Не услышали.
Хотел открыть дверь, но в этот момент ожил интерком, голос
начальника Управления недовольно спросил:
- Где кофе-то? Ты его выращиваешь, что ли?
- Дежурный вышел, - доложил Юрий. - Это лейтенант
Ермаков. Разрешите войти?
- Заходи.
В обширном кабинете царил полумрак. Верхний свет был
погашен, горели лишь бра в простенках между высокими
сводчатыми окнами и настольная лампа на столе начальника
Управления. От этого кабинет казался еще больше и
таинственней. Когда-то здесь была графская библиотека. От
тех времен остались черные дубовые балки на потолке,
бездействующий камин и громоздкий письменный стол с резными
панелями и ножками в виде львиных лап.
За столом, развернув черное офисное кресло к включенному
компьютеру, сидел генерал-лейтенант Нифонтов. Крупный, в
штатском, чем-то похожий на друзей отца. У окна, сложив за
спиной руки, стоял полковник Голубков. Он был другой породы:
невысокий, сухощавый, с седыми, коротко подстриженными
волосами, с добродушным простоватым лицом. Но простоватость
эта была обманчивой. И добродушие тоже. Юрию приходилось
работать с ним. Даже при своем небогатом опыте он сумел
оценить острый аналитический ум полковника и его
феноменальную память, о которой в Управлении ходили легенды.
Голубков тоже был в штатском. В Управлении все ходили в
штатском. И общались, как штатские. Это иногда создавало
затруднения. Как сейчас. Юрию нужен был Голубков, но
игнорировать Нифонтова он не мог. Поэтому, поколебавшись,
сказал:
- Александр Николаевич, разрешите обратиться к
Константину Дмитриевичу?
Нифонтов усмехнулся и кивнул:
- Обращайся.
Перед этим он убрал с монитора изображение. Но по неистребимой
своей привычке Юрий успел стрельнуть глазами в экран. Он узнал
исчезнувший с экрана текст. Он сам переводил с английского и набирал
этот текст. Недавно - всего пару недель назад. Это была дословная
расшифровка магнитозаписи - разговора полковника Голубкова с человеком
по имени Джеф. Разговор шел на английском. Английский язык
полковника Голубкова был чудовищным, но - как ни странно - понятным. Он
был буквальным - полковник словно бы произносил каждую букву
в английских словах. Из-за этого и запомнилась Юрию эта
работа, которую он делал по приказу полковника Голубкова.
Все эти мысли в доли секунды промелькнули на периферии
сознания Юрия. В реальном же времени он протянул полковнику
Голубкову компьютерную распечатку и доложил:
- Шифрограмма от Пастухова.
- А, наконец-то.
Полковник взял из рук Юрия листок, прочитал текст и
молча положил листок на стол перед Нифонтовым. Тот мельком
взглянул на него и внимательно посмотрел на Юрия:
- Как жизнь, лейтенант?
Юрий пожал плечами:
- Нормально, Александр Николаевич. А что?
- Да нет, ничего. Нормально - это хорошо. Ладно,
свободен.
Юрий вышел. Голос полковника Голубкова, неожиданно
прозвучавший в динамике интеркома, остановил его на пороге
приемной:
- Жалко парня. Парень-то вроде хороший.
Нифонтов:
- Надо бы ему сказать.
Голубков:
- Нельзя. Утром сам узнает.
Пауза.
Нифонтов:
- Да, нельзя.
Голубков:
- У тебя интерком включен.
Нифонтов:
- Черт!
Юрий выскользнул из приемной, в коридоре поздоровался с
дежурным, выходившим из туалета, и спустился в
Информационный центр. Невольно подслушанный разговор
встревожил его. Речь шла о нем, в этом не было ни малейших
сомнений. Почему им жалко его? Что он узнает утром? Ерунда
какая-то.
Он прокрутил в памяти весь разговор в кабинете
начальника Управления. Конечно же, ерунда. С чего он,
собственно, взял, что говорили о нем? Потому лишь, что он
только что вышел из кабинета? Да о ком угодно они могли
говорить. О том же Пастухове хотя бы. Они сидели ночью и
ждали его сообщения. Поэтому Голубков и сказал:
"Наконец-то". Конечно, о нем. И нечего накручивать черт
знает что.
Юрий вошел в Интернет, но не испытал обычного чувства
азарта и свободного, не скованного ни чем полета. Давила
какая-то тревожная тяжесть. Он вышел из Паутины. Два часа
ночи. Впереди было еще четыре часа дежурства. Чтобы хоть
чем-то заполнить их, Юрий вызвал на экран текст, который он
успел углядеть на компьютере начальника Управления. Доступ к
нему был защищен уровнем А-1 - кодом высшей степени
сложности. Для кого угодно это могло быть препятствием. Но
не для лейтенанта Юрия Ермакова.
II
"Начало записи.
- Добрый вечер, полковник. Рад вас видеть.
- Здравствуйте, командор. Я тоже. Должен сразу
предупредить...
- Что вы записываете наш разговор? Ничего не имею
против.
- Наши контакты становятся регулярными. Вы уверены, что
это разумно?
- Вы правы, это не очень разумно. Но мы не нашли
другого способа связаться с вами. В таких ситуациях особенно
остро понимаешь, как нам не хватает такого посредника, каким
был полковник Мосберг. Давайте выпьем за него.
- Давайте, Джеф. У нас говорят - помянем.
- Да, помянем. Мы еще не раз будем его вспоминать. Он
оставил после себя пустоту. Нам придется ее заполнить. Без
его умения и таланта. Но есть доверие. В разумных пределах.
Это немного, но не так уж и мало. Вы согласны со мной?
- Да.
- Тогда я перейду к делу.
- Только давайте уйдем отсюда. Для делового разговора
здесь слишком шумно.
- И отвлекает кордебалет? Мне говорили, что венгерские
девушки очень красивые. Похоже, так оно и есть. Особенно вон
та, справа.
- А мне больше нравится та, что в центре.
- У вас странный вкус, полковник. Это же мужчина.
- В самом деле? Издержки профессии. Всегда стараешься
увидеть больше того, что тебе показывают. Это шутка, Джеф. Я
уже не в том возрасте, чтобы девушки сильно меня отвлекали.
Думаю, что они отвлекают вас.
- Немного. Но мы не можем уйти. Входной билет сюда стоит почти
сто долларов. "Максим-бар" - лучшее кабаре Будапешта. Этот интерьер,
между прочим, - точная копия парижского "У Максима". Если мы сразу
уйдем, это может показаться подозрительным.
- Кому?
- Надеюсь, что никому. Но в таких делах осторожность
никогда не бывает чрезмерной. Вам нравится здесь?
- Больше всего мне нравится, что за мой билет в это
заведение заплатило правительство США. Моя бухгалтерия в
жизни не утвердила бы этот расход. Вы здесь по делам?
- Нет. Я прилетел специально, чтобы встретиться с вами.
Мы решили, что Будапешт - самое подходящее место. Давайте
посмотрим шоу. После него можно будет уйти.
Продолжение записи.
"- Вам понравилось шоу, полковник?
- У нас это называется эстрадный концерт. Только без
девушек между номерами. Я вас внимательно слушаю, Джеф.
Полагаю, дело очень серьезное, раз вы специально прилетели
из Нью-Йорка, чтобы поговорить о нем.
- Боюсь, что да. Более чем серьезное. И крайне
неприятное. Вы отслеживаете ситуацию в Афганистане? Я имею в
виду не лично вас, а вашу службу.
- Разумеется.
- Тогда вы обратили внимание на военные успехи талибов.
Особенно в последние полгода. Если так и дальше пойдет,
очень скоро правительство Раббани уйдет в изгнание. Судьба
Раббани нас мало волнует. Но установление в Афганистане
фундаменталистского режима крайне правого толка
представляется серьезным дестабилизирующим фактором. Это
очень опасно. И для западных демократий, и для России. Я бы
даже сказал - в первую очередь для России. Вы согласны с
этим, полковник?
- Трудно не согласиться. Уже и сейчас мы имеем проблемы
в Таджикистане.
- А будете иметь их во всей Средней Азии. И в
российских регионах с мусульманским населением. Российские
политики не могут этого не понимать. Или не понимают?
- Понимают.
- В таком случае почему Россия продает талибам оружие?
- Россия не продает талибам оружие. Мне, по крайней
мере, об этом ничего не известно.
- Я вам верю, полковник. Но мы располагаем другой
информацией. В структуре вооружений талибов - три четверти
оружия советского и российского производства. От автоматов
Калашникова до танков, систем залпового огня и самолетов.
- После распада СССР огромное количество вооружений
осталось у наших бывших союзников по Варшавскому договору.
Нужны были только деньги, чтобы это оружие получить.
- Мы тоже так думали. Пока не изучили ситуацию более
тщательно. В последние полгода в тактике наступательных
операций талибов произошли принципиальные изменения.
Качественно возросла роль штурмовой авиации.
Истребители-бомбардировщики "МИГ" и "СУ" парализуют оборону
правительственных войск и открывают дорогу мотопехоте
талибов. Если раньше в таких операциях было задействовано по
два-три звена, то сейчас - до двух и даже трех эскадрилий.
Откуда у талибов столько "МИГов"?
- Они могли попасть к ним через третьи страны. Могли
продать болгары, венгры, чехи, поляки.
- Они и продавали. Но на вооружении их армий были
"МИГ-21", "МИГ-23" и "СУ-25". А в наступательных операциях
талибов действуют "МИГ-29М" и даже ваши новейшие истребители
"СУ-39". Возьмите эту дискету, полковник. Здесь данные,
полученные нашей агентурой. Мы сравнили количество
истребителей, которые Россия продала по международным
контрактам, с фактическим количеством ваших "МИГов" и "СУ"
во всех странах мира. В том числе и у талибов. Данные
точные, получить эту информацию нам стоило немалых трудов.
Разница - в сотни самолетов. В сотни, полковник. И означает
это только одно. Россия занимается подпольной торговлей
оружием.
- А Соединенные Штаты не занимаются?
- Нет.
- Мне нравится уверенность вашего ответа. Откуда же у
Раббани зенитно-ракетные комплексы "Пэтриот"?
- Это очень странно, полковник. Мы предполагали, что вы
об этом не знаете.
- Что вам кажется странным, Джеф? Что мы об этом знаем?
- Нет. Что вы никак не отреагировали. Мы действительно
дали Раббани возможность получить несколько установок
"Пэтриот". Это не было торговлей оружием. Это было
предупреждением России. На наш взгляд, достаточно
недвусмысленным. Никакой реакции не последовало, поставки
истребителей талибам не прекратились. Мы решили, что ваша
агентура не сработала. Оказывается, сработала. В прошлом
году мы инспирировали публикацию в кипрском журнале "Mideast
Mirror" статьи о российской торговле вооружениями. Вы видели
эту статью?
- Нет.
- Запросите. В ней приведены достоверные данные. Это
тоже был наш сигнал Москве. И вновь не последовало никакой
реакции. Чем объяснить такую позицию Кремля, полковник?
России безразлично мнение международного сообщества? Или в
Москве полагают, что мы и дальше будем мириться с этим?
- Я не могу комментировать позицию Кремля. Мне никто
этого не поручал. Я лишь могу довести до сведения моего
руководства содержание нашего контакта.
- Для этого я и попросил вас прилететь в Будапешт.
- Вон та молодая пара, у парапета. Я видел их в
"Максим-баре". Они сидели справа от нас, через ряд.
- Вы наблюдательны, полковник. Все в порядке, это мои
люди. А тот бородатый турист с видеокамерой - ваш человек?
- Вы тоже наблюдательны, Джеф. Что это за красивое
здание на том берегу?
- Парламент. Да, очень красивое. И вообще город
красивый. Нечто среднее между Парижем и Веной. Вам случалось
раньше бывать в Будапеште?
- Нет. В Париже и Вене тоже. Если я начну перечислять
места, где мне не случалось бывать, это займет немало
времени. Продолжайте, Джеф.
- Мы и раньше знали, что не вся ваша торговля
вооружениями укладывается в рамки международных соглашений.
В этом смысле Россия достойно продолжает традиции СССР. Но
мы не подозревали об истинных масштабах этой торговли. Мы и
сейчас наверняка знаем не все. Но и того, что знаем, вполне
достаточно. Очень жаль, что русские не научились производить
никакого другого конкурентноспособного товара, кроме оружия.
У вас хорошее оружие. И вы вправе продвигать его на мировой
рынок. В условиях равных возможностей. Цивилизованно, а не
по-бандитски, из-под полы.
- Вы сами толкнули Россию на этот путь. Я не оправдываю
подпольной торговли. Но не говорите мне о равных
возможностях. Вы перекрываете нам кислород везде, где только
можете.
- Да, мы защищаем наших товаропроизводителей. И
используем для этого все возможности. Законные. У России
этих возможностей меньше? Мне очень жаль, но это ваши
проблемы. Мы с симпатией относимся к новой России. Но
интересы Соединенных Штатов для нас важней. А теперь к делу,
полковник. Мы хотим, чтобы вы довели до сведения вашего
руководства, что мы намерены предпринять самые жесткие меры
для пресечения подпольной торговли оружием. Сейчас речь идет
о ваших истребителях и об их поставках талибам. Мы
разрабатываем широкомасштабную операцию. Суть ее в
следующем. Первый же российский истребитель, который
поступит к талибам, будет перехвачен. Какими бы каналами вы
ни воспользовались. Этот факт мы сделаем достоянием мировой
общественности. Последствия просчитать нетрудно. Россия
лишится даже тех рынков сбыта оружия, на которые она сумела
прорваться. Не исключены жесткие международные санкции.
Соответствующим образом отреагируют Международный валютный
фонд и Всемирный банк реконструкции и развития. Вы не
сможете рассчитывать ни на какие кредиты. Вы лишитесь и
частных инвестиций. Ни один серьезный бизнесмен не рискнет
иметь дело с криминальным режимом. А именно такая репутация
будет у России. Есть ли у вас сомнения в точности этого
прогноза, полковник?
- Нет.
- Может возникнуть вопрос: почему мы вас об этом
заранее предупреждаем? Ответ такой. Мы не хотим загонять
Россию в угол. Мы не хотим дестабилизировать обстановку в
вашей стране. Это откроет путь к власти красным. Но и с
существующим положением мы мириться не можем. Производство и
торговля вооружениями - это бизнес с годовым оборотом в
десятки миллиардов долларов, он дает Америке миллионы
рабочих мест. На таком уровне экономика предопределяет
политику. Коммунистическая Россия - не лучшая перспектива
для Америки и всего мира. Но мы пойдем на это. В нашей
решимости ни у кого не должно быть ни малейших сомнений. Ни
малейших, полковник. Это вы и должны довести до сведения
вашего руководства.
- Я это сделаю.
- У вас есть вопросы?
- Только один. По каким каналам наши самолеты поступают
к талибам?
- Скажу лишь одно. Можете исключить вариант с третьими
странами. Ни Индия, ни Вьетнам, ни Китай ваших истребителей
талибам не перепродают. Это прямые поставки. Большего я вам
сказать не могу.
- Спасибо и за это.
- Вы огорчены? Но не вы же за это ответственны.
- Это, конечно, утешает. Но не слишком сильно.
- Почему? Я этого не понимаю.
- Сколько вам лет, Джеф?
- Тридцать четыре.
- Хороший возраст.
- Расслабьтесь, полковник. Выключите диктофон и давайте
просто погуляем по этому прекрасному городу. Весной все
города прекрасны.
Конец записи.
Место контакта: Будапешт.
Время контакта: от 23 часов 4 мая до 02 часов 5 мая.
Участники контакта: полковник Голубков, начальник
Оперативного отдела УПСМ,
командор Джеффри Коллинз, заместитель начальника
Информационно-аналитического директората Центрального
разведывательного управления США".
Лейтенант Ермаков закрыл файл. Странно. С записью этого
разговора начальник Управления наверняка был знаком. И даже
саму пленку скорее всего прослушал сразу после возвращения
полковника Голубкова из Будапешта. Для чего же он снова
перечитывает расшифровку? Не от нечего же делать. Ночью.
Каким-то образом это связано с шифрограммой о десантировании
группы Пастухова в исходную точку маршрута? Какого маршрута?
"Жалко парня". Ничего не понятно, сплошные загадки.
Но на каждую загадку есть разгадка. Юрий ввел в
подстроку для поиска по всей директории, кроме
просмотренного файла: "талибы". Компьютер ответил: "Нет
вхождения для поискового контекста". Юрий запросил:
"Пастухов". Тот же ответ. "Коллинз". Аналогично. Крепкий
орешек, сходу не разгрызешь. И главное - не ясно, с какого
боку к нему подбираться.
Ни на что особенно не рассчитывая, Юрий набрал: "Джеф".
Ну вот, совсем другое дело.
"Совершенно секретно.
Начальнику УПСМ генерал-лейтенанту Нифонтову
от полковника Голубкова.
После того, как по просьбе Джефа я выключил диктофон,
он сказал, что хочет поделиться со мной конфиденциальной
информацией, полученной в процессе подготовки упомянутой в
нашем разговоре операции, а я сам должен буду решить,
следует ли доводить ее до сведения моего руководства.
Информация следующая.
Около года назад в Иркутске потерпел катастрофу самолет
"Руслан", перевозивший во Вьетнам два истребителя "СУ-27".
Это событие широко освещалось в российских и мировых СМИ.
Аналитики ЦРУ обратили внимание, что после этой катастрофы
кривая поступления российских боевых самолетов талибам пошла
на снижение.
В январе с.г. аэрокосмическая разведка США
зафиксировала в районе хребта Ала-Тау взрыв российского
грузового самолета типа "Антей", следовавшего от аэродрома
загрузки в Восточной Сибири по направлению к Индии обычным
для этих маршрутов воздушным коридором. Никакой информации
об этой авиакатастрофе российской стороной не было
обнародовано, но агентурным путем от источника в австрийской
страховой компании "Транс-инвест" было установлено, что на
борту "Антея" находились два самолета "МИГ-29М",
предназначенные для Индии. После этой катастрофы поступления
российских штурмовиков в военные формирования движения
Талибан временно прекратились, а затем возобновились в
значительно меньших объемах.
Джеф сказал, что вывод напрашивается сам собой, но он
начал этот разговор не для того, чтобы подвести нас к нему.
Речь идет совсем о другом аспекте проблемы.
Вскоре после катастрофы "Руслана" в Иркутске в
Лос-Анжелесское отделение ФБР обратился профессор
Калифорнийского университета, бывший российский гражданин
Ефимов и рассказал о разговоре, который состоялся у него в
Нью-Йорке во время международного научного симпозиума,
посвященного проблемам телерадиокоммуникаций. Человек,
который представился членом российской делегации Дубовым,
предложил Ефимову вернуться в Москву и заверил, что ему
будут предоставлены все возможности для научной работы. Он
сказал, что в свое время идеи Ефимова не были по достоинству
оценены, но сейчас ситуация изменилась и талант Ефимова
будет востребован в полной мере. Дубов сообщил также, что в
полное распоряжение Ефимова будет предоставлена лаборатория
с новейшим оборудованием, испытательный полигон и
необходимый штат сотрудников. Он дал понять, что ему
известно о разногласиях, возникших у Ефимова с его
американскими работодателями в части направления его научных
исследований. В России он будет заниматься лишь тем, что
считает нужным. В разговоре Дубов аппелировал к чувству
патриотизма, сказал, что не сомневается в том, что Ефимов
откликнется на призыв своей Родины, которая переживает
сейчас трудные времена.
В ответ на это Ефимов заявил, что ни о каком
возвращении в Россию он и слышать не хочет, с него хватит
того, что об него почти тридцать лет вытирали ноги, и что он
не верит, что к власти в России пришли люди, умеющие уважать
человеческую личность, иначе страна не оказалась бы в таком
скотском положении, в каком она находится сейчас. Он
добавил, что в России остались его единомышленники и
ученики, а если они вынуждены сейчас заниматься уличной
торговлей или собирать по помойкам пустые бутылки, он за это
ответственности не несет.
По утверждению Ефимова, на этом он прекратил разговор.
Вернувшись после завершения симпозиума в Лос-Анжелес, он
случайно увидел программу симпозиума и не обнаружил в списке
российской делегации человека по фамилии Дубов. Это
заставило его припомнить все детали разговора.
Осведомленность Дубова о разногласиях Ефимова с
руководителями научных программ насторожила Ефимова. Об этом
не мог знать никто из посторонних, так как исследовательская
работа Ефимова была засекречена. Это привело Ефимова к
выводу о том, что человек, назвавшийся Дубовым, на самом
деле является агентом российских спецслужб или находится с
ними в тесном контакте. Это и побудило Ефимова
проинформировать ФБР об этой встрече.
На мой вопрос, какое отношение имеет эта история к
предмету нашего контакта, Джеф ответил, что я сам это пойму,
когда получу информацию о том, кто такой Ефимов и какими
научными проблемами он занимается. Он сказал, что по
показаниям Ефимова был составлен композиционный портрет
(фоторобот) человека, который назвал себя Дубовым.
Идентифицировать его не удалось. Среди членов российской
делегации на Нью-Йоркском симпозиуме такого человека не
было. Джеф передал мне фоторобот Дубова и добавил, что, по
сведениям ЦРУ, этот человек как минимум дважды имел контакт
с гражданином Саудовской Аравии Мухаммедом Хасаном
аль-Джаббаром - эмиссаром арабского миллиардера бен Ладена,
финансирующего исламские террористические группировки и
движение Талибан. Один контакт был в июле позапрошлого года
на международном авиасалоне в Абу-Даби, второй - год назад в
Берлине. В настоящее время аль-Джаббар является
представителем ОПЕК в России.
На этом мой разговор с Джефом был закончен.
Дискета и фоторобот Дубова прилагаются.
В связи с вышеизложенным прошу санкционировать:
1. Сбор информации о Ефимове с использованием базы
данных Службы внешней разведки и Главного разведывательного
управления.
2. Оперативно-розыскные мероприятия по установлению
личности Дубова путем проверки российских граждан,
выезжавших в США в период проведения в Нью-Йорке научного
симпозиума, а также в Объединенные Арабские Эмираты во время
проходившего там авиасалона.
Начальник Оперативного отдела УПСМ полковник Голубков".
Резолюция начальника УПСМ: "Разрешаю".
Лейтенант Ермаков только головой покачал. Ну и
бюрократию развели. "Прошу санкционировать - разрешаю". С
чего вдруг? Между генерал-лейтенантом Нифонтовым и
полковником Голубковым никаких трений не наблюдалось, они
прекрасно ладили. Карьерная конкуренция между ними тоже была
исключена. Со своими полковничьими погонами Голубков и
помыслить не мог о кресле начальника Управления. Да и
мелковат он был для такого поста. Просто физически мелковат.
По давнему наблюдению Юрия высокие посты в России
всегда занимал народ крупный, солидный. Что ты за генерал,
если в тебе нет и восьмидесяти килограммов живого весу? Не
генерал, а одно название, смотреть не на что. А если повыше
взять? Говорят: Ленин, Ленин. А сколько он наверху просидел?
Семь лет. И только. Зато Сталин - все тридцать. Он, правда,
тоже был, говорят, маленький. Но важно не каким он был.
Важно - каким казался. А в ту пору, когда народ судил о
своем правителе не по телевизору, а по памятникам, Сталин
казался ого-го, исполином. Про новейшие времена и говорить
нечего. Хрущев по весу был ничего, но ростом не вышел. Зато
Брежнев всем взял, потому и царствовал почти двадцать лет.
Легковесный Горбачев побегал-побегал да и добегался, не
выдюжил против Ельцина, весовая категория оказалась не та.
Юрий усмехнулся. Рейтинги, социологические опросы. А
надо всего-то знать рост и вес. Произведение роста в
сантиметрах на вес в килограммах. И все. Над чем там
социологи и политологи головы себе ломают? Кто станет
следующим президентом России? Да сам Ельцин и станет. Или
Черномырдин. Ну не Явлинский же. А Кириенко, которого Ельцин
пропихнул через Думу? Господи! Да на него дунь - и где он?
Юрий констатировал, что если найденный им критерий
правильный, то ему самому с его средненьким ростом и
доставшейся от матери худобой не светит никаких высоких
постов. Но это его мало интересовало. Сейчас его
интересовало совсем другое.
"Прошу санкционировать - разрешаю".
Объяснение этой бюрократии могло быть только одно: дело
на контроле большого начальства. Очень большого. Самого
большого. А если так, то чем больше бумаг, тем лучше. А
дело, судя по всему, было нешуточным.
Юрий набрал: "Ефимов". На экране монитора возник текст:
"Справка Аналитического отдела УПСМ.
Ефимов Петр Яковлевич, 1940 года рождения, москвич,
математик, специалист по радиолокации. В 1966 году
опубликовал книгу "Физическая теория дифракции", в которой
доказывал возможность создания самолетов, невидимых для
радаров. Руководство Научно-производственного объединения
им. Жуковского, где Ефимов был младшим научным сотрудником,
включило в план его тему, но по настоянию директора ГосНИИАС
(Государственного научно-исследовательского института
авиационных систем) академика Федосеева все работы в этом
направлении были прекращены. Академик Федосеев считал
создание самолетов-"невидимок" принципиально невозможным, а
поступавшие из США сведения об исследованиях в этой области
квалифицировал как намеренную дезинформацию. Даже в начале
80-х годов, когда США официально объявили о программе
создания самолетов-"невидимок" "Стелс", отношение ГосНИИАС и
Научно-технического комитета ВВС к идеям Ефимова не
изменилось.
В 1989 году Ефимов получает разрешение выехать в США по
научному обмену, с тех пор преподает в Калифорнийском
университете и ведет исследования в рамках секретных
программ корпораций "Локхид" и "Норнтроп".
Идеи, изложенные Ефимовым в книге "Физическая теория
дифракции", были использованы при конструировании самолета
"Стелс" - тяжелого бомбардировщика В-2. Один из авторов
проекта, ведущий инженер корпорации "Локхид" А.Браун,
отмечает: "Вклад теории Ефимова в создание компьютерных
программ для "Стелс" составляет никак не менее 30 - 40
процентов, что можно считать контрольным пакетом новой
технологии. Его работы указали путь для точного вычисления
радарного отражения". Доктор К.Митцнер из корпорации
"Норнтроп" заявил в интервью газете "Нью-Йорк таймс":
"Разработки Ефимова имели силу и убедительность
"индустриальной теории". Я не могу представить себе
бомбардировщик В-2 сконструированным без влияния его идей.
Без Ефимова нынешние самолеты-"невидимки" выглядели бы
совсем по-другому".
До недавнего времени Ефимов являлся одним из самых
высокооплачиваемых экспертов корпорации "Локхид". Около года
назад он прервал свое сотрудничество с корпорацией. По данным ГРУ,
причиной этого явился отказ Совета директоров "Локхида"
финансировать предложенную Ефимовым программу создания радарных
установок нового поколения, способных обнаруживать самолеты,
созданные по технологии "Стелс". Не нашли поддержки и предложения
Ефимова по разработке принципиально новой системы радиолокационной
защиты, позволяющей снизить уязвимость обычных летательных
аппаратов для радаров ПВО и ПРО без значительных финансовых
затрат. Корпорации "Локхид" и "Норнтроп", получившие на
реализацию программы "Стелс" многомиллиардные
государственные субсидии, не заинтересованы ни в каком
кардинальном изменении своей политики.
В настоящее время Ефимов читает лекции на
электроинженерном факультете Калифорнийского университета в
Лос-Анжелесе и ведет теоретические исследования в
университетской лаборатории..."
Лейтенант Ермаков подумал, что пора бы ему, пожалуй,
прекращать это путешествие по запретной информационной зоне,
но любопытство пересилило. Что, интересно, удалось
оперативникам узнать об этом таинственном Дубове?
Он вызвал: "Дубов".
На мониторе появилось: "Введите пароль".
Смотри-ка ты! Двойная защита! Надо же! Что же там так
запрятано?
Через сорок минут защита была преодолена. Взломана
мощным интеллектуальным тараном. Рассыпалась и исчезла к
чертям собачьим.
Юрий торжествующе щелкнул мышью и обмер.
С экрана на него смотрел отец.
Этого не могло быть. Но это было.
Да, отец. Неживое, как всегда бывает на фотороботах,
лицо. Широкие тяжелые плечи. Глубоко посаженные глаза.
Взгляд исподлобья.
Брови - его.
Подбородок - его.
Даже небольшой шрам на подбородке.
Тоже его.
Юрий вывел на монитор текст. Он не сомневался в том,
что увидит. И увидел именно то, чего ждал:
"Оперативно-розыскными мероприятиями установлено, что
человек, назвавшийся Дубовым, является генеральным
директором закрытого акционерного общества "Феникс"
генерал-лейтенантом запаса Михаилом Матвеевичем Ермаковым.
Учредитель ЗАО "Феникс" - государственная компания
"Госвооружение".
Юрий набрал: "Госвооружение".
Файл открылся.
III
В шесть утра лейтенант Ермаков сдал смену и вывел из
внутреннего двора Управления красную "Ниву", подаренную ему
отцом ко дню окончания института. Машинально отметил, что
"Волги" Голубкова и "Ауди" Нифонтова нет. Видно, дождались
сообщения от Пастухова и разъехались по домам. Но мысль эта
была мимолетной, бесследной.
Утренний "пик" еще не наступил, улицы были свободны, но
"Нива" Юрия еле ползла. Он не мог заставить себя ехать
быстрей. Все тело было словно налито свинцом. То, что он
узнал, ошеломило его. Больше всего на свете он сейчас не
хотел увидеть отца. Уже сворачивая с Ленинского проспекта в
арку огромного, сталинской постройки дома, где отец
несколько лет назад купил четырехкомнатную квартиру, он
вспомнил, что не убрал следов своего пребывания в
зашифрованных файлах. Но тут же забыл об этом. Сейчас это не
имело никакого значения.
Возле их подъезда стояла темно-красная 940-я "Вольво" с
тонированными стеклами - служебная машина отца. Ветровое
стекло на водительской дверце было разбито. У машины стояли
два милиционера и молча курили.
Юрий затормозил.
- Что случилось, сержант? - обратился он к одному из
милиционеров. Тот отмахнулся:
- Проезжай, парень, проезжай!
Только тут Юрий увидел на усыпанном триплексной крошкой
асфальте меловой контур человеческого тела. Человек лежал в
позе эмбриона. В районе шеи чернело большое пятно. Это была
кровь.
Юрий выскочил из "Нивы" и рванулся в дом. Не дожидаясь
лифта, взбежал на третий этаж. В квартире было пусто. Лишь
дед Матвей седым сычом сидел на кухне и смолил "Беломор".
Нещадно матеря дерьмократов, которые довели страну, он
сообщил внуку, что вчера вечером машина отца была
обстреляна. Водитель убит. Отец ранен. Сейчас в больнице.
Мать с ним. Они дождутся. Волна народного гнева...
Юрий не слушал.
"Жалко парня".
Значит, Голубков и Нифонтов все-таки говорили о нем?
Значит, они уже знали о покушении?
"Утром сам узнает".
Вот он и узнал.
А что, собственно, он узнал?
2II
Шифрованное сообщение о том, что группа Пастухова
десантирована в исходную точку маршрута, поступило в Москву
во втором часу ночи. Лейтенант Юрий Ермаков, дежуривший в
Информационном центре Управления по планированию специальных
мероприятий, вывел текст на принтер. Канал связи относился к
категории красных, все поступавшие по нему шифрограммы
следовало немедленно докладывать начальнику Оперативного
отдела полковнику Голубкову или самому начальнику УПСМ
генерал-лейтенанту Нифонтову. Ермаков так и намерен был
поступить, хотя сообщение не показалось ему таким, чтобы
из-за него будить среди ночи начальство. Но порядок есть
порядок. Ермаков связался с диспетчером Управления и
попросил соединить его с начальником Оперативного отдела.
- Он у себя в кабинете, - ответил диспетчер.
Ермаков удивился. Половина второго ночи. Что делать
полковнику Голубкову в Управлении в этот час? Аврал? Но
авралом вроде не пахло. Когда наступал аврал, операторы
Информационного центра узнавали об этом первыми, дежурить
приходилось сутками.
Последний раз аврал был в апреле, когда чеченские
террористы сделали попытку взорвать Северную АЭС. Операция
имела кодовое название "Капкан".* Ермаков "сидел на ключе" -
был единственным оператором, который знал код для
расшифровки поступающих сообщений. Четверо суток он не
выходил из своего бокса в Информационном центре, даже спал
тут же на раскладушке. По шифрограммам, которые приходили в
Управление со всего мира, он мог следить за ходом операции.
Это было покруче любого боевика. А подробности дела Ермакову
расска-
зал его сослуживец Володя, который во время операции работал
__________________________________________________________
* См. роман А.Таманцева "Двойной капкан".
на компьютере Северной АЭС. Рассказал, конечно, под очень
большим секретом. Просто от невозможности не поделиться этой
потрясающий историей, тем более что Ермаков был - хоть и с
другого бока - в нее посвящен.
Тогда Юрий впервые и услышал эту фамилию - Пастухов.
Володя рассказал, что этот Пастухов командовал группой
захвата. Они заняли первый энергоблок АЭС за двенадцать
минут. Впятером. А в охране станции было, на минуточку,
сорок вооруженных мордоворотов.
С тех пор никаких авралов не было, шла обычная работа,
ночные дежурства операторов в Информационном центре тоже
были обычные, по графику. Юрий Ермаков не тяготился ими.
Наоборот. Начальства нет, никто не дергает, можно залезать в
Интернет и шариться там до утра за казенные деньги. Тем
более что машины в УПСМ были такие, что любой хакер мог бы
сдохнуть от зависти. А уж зачистить следы своих путешествий
по Всемирной Паутине - этому Юрия не нужно было учить.
Начальство догадывалось, конечно, чем занимаются молодые
операторы во время ночных дежурств, бухтело для виду, но
особенных препятствий не чинило. Пусть шарятся. Может, на
что путное и наткнутся, не все же время будут торчать в
сайтах "Пентхауза" или "Плейбоя". А при необъятном диапазоне
тематики, которой занималось УПСМ, любая новая информация
могла оказаться полезной.
Ермаков вышел в тускло освещенный холл и по широкой
мраморной лестнице поднялся на второй этаж старинного
дворянского особняка, на проходной которого красовалась
солидная вывеска "Информационно-аналитическое агентство
"Контур". На верхней площадке машинально глянул в окно и
удивился еще больше. Во внутреннем дворе Управления, в
небольшом скверике рядом с бездействующим фонтаном с белым
от птичьего помета купидончиком, стояла служебная "Волга"
полковника Голубкова и тут же - "Ауди" Нифонтова. Значит, и
начальник Управления еще у себя? Что-то все-таки происходит?
Очень интересно - что?
Лейтенант Ермаков служил в УПСМ второй год, но так и не
сумел изжить из себя жгучего мальчишеского любопытства. При
оформлении на работу он давал подписки о сохранении и
неразглашении, проходил инструктажи, хотя и без всяких
инструктажей знал, что главный закон всех спецслужб -
омерта, закон молчания. Чем меньше человек знает, тем
надежнее он молчит. Но себя перебороть не мог.
Да и назвать простым любопытством его неодолимое
желание всюду совать свой острый нос было не совсем
правильно. В каждой тайне, во всем непонятном он видел вызов
- себе, своим способностям понять непонятное, проникнуть в
тайну. Это было лишено какой-либо корысти. Так бескорыстно,
без всякой практической пользы, миллионы любителей
кроссвордов роются в энциклопедиях и словарях, стремясь
заполнить все до последней клеточки и тем самым доказать
себе, что они все же не пальцем деланы. Только
самоутверждался Юрий Ермаков не над кроссвордами, а за
компьютером.
Свой первый ПК он получил в подарок, когда ему
исполнилось двенадцать лет. Отец привез его из Германии, где
несколько лет, до перевода в Москву, служил в штабе Западной
группы войск. Это был гэдээровский "Роботрон" с процессором
1086, похожий на дебильного переростка - сам
большой-большой, а умишко маленький-маленький. Но это уже
потом, в эпоху "пентиумов" и "ноутбуков", он стал казаться
таким. А в те годы, когда и видеомагнитофоны-то считались
предметом неслыханной роскоши, даже "Роботрон" был
потрясением, пришельцем из двадцать первого века. Юрий был
покорен. Сразу и навсегда. Прошло немного времени, и на
сверстников, собиравшихся по вечерам в подворотнях и на
лестничных площадках, он уже смотрел с недоумением.
Совершенно искренне не понимал, что за удовольствие
тусоваться во дворах, беситься на дискотеках, пить в
загаженных туалетах липкий портвейн, от которого мозги
становятся тяжелыми и неповоротливыми. А травка, колеса?
Кайф называется. Войти во Всемирную Паутину и ощутить себя
Богом. Нет времени, нет расстояния, нет границ. Вот это
кайф.
И когда Россию - с многолетним, как всегда, запозданием
- захлестнул океанский вал новых информационных технологий,
Юрий Ермаков был давно уже внутри процесса, чувствовал себя
в нем, как молодой сильный дельфин в подвластной ему стихии.
А когда и до отца дошло, что век бумажных носителей
информации подошел к концу, натаскал его до уровня среднего
юзера, поражаясь неспособности отца, неглупого вроде бы
человека, понимать самые элементарные вещи.
Мальчишеское увлечение предопределило всю его
дальнейшую жизнь. Разумелось, что после школы он пойдет в
военное училище. Этого требовала семейная традиция. Дед
начал войну командиром орудия, закончил командиром
артиллерийского полка и вышел в отставку генерал-майором.
Отец пошел по его стопам и уже в сорок лет получил лампасы.
Юрий ничего не имел против того, чтобы стать генералом, но
прекрасно понимал, что перед этим придется полжизни тянуть
лямку в гарнизонах или прогибаться перед всеми в московских
штабах. Он отказался. Отец настаивал. Юрий уперся. Отец
вспылил, но сдержал себя. Холодно бросил: "Ну, как знаешь".
Юрий подал документы в "бауманку", сочинение написал на
уверенные два балла и немедленно загремел в погранвойска на
Дальний Восток. Отец и пальцем не шевельнул, чтобы перевести
сына поближе к Москве, хотя все два года мать устраивала ему
истерики с битьем посуды, разрыванием простыней и угрозами
выброситься из окна. Такие истерики были для нее делом
обычным и раньше - из-за любовных интрижек отца. То ли
действительных, то ли рожденных воспаленным ревностью
воображением матери. Юрий не вникал. Отец поначалу пугался,
потом привык, перестал реагировать.
После дембеля Юрий поступил в Московский институт
радиоэлектроники, не подозревая, что этот институт -
традиционный поставщик кадров "технарей" для ФАПСИ и других
спецслужб. В институте увлекся криптографией, его дипломная
работа была посвящена системам защиты информационных сетей.
И меньше всего он думал, что станет военным.
Но повернулось иначе. Еще до защиты дипломов в институт
зачастили "купцы". Компьютерщики шли нарасхват, к лучшим
студентам начинали присматриваться задолго до выпуска. Юрия
заинтересовало приглашение крупного московского банка с
филиалами в Европе и в США. Отец отсоветовал: "Дело твое,
конечно. Но все это ненадолго". Он оказался прав. Не прошло
и полугода, как банк лопнул, а его президент был объявлен в
федеральный розыск. Юрия удивило, каким образом отец мог
предугадать это так точно. Но не спросил. Знал, что не
получит ответа. О своих делах он никогда с сыном не говорил.
И вообще дома не говори