а обтянутых пергаментной кожей руках синели прожилки вен. В последние годы заметно усилилась дальнозоркость, но он не любил очки, надевал их лишь при крайней нужде и теперь перечитывал отмеченные желтым маркером цитаты, далеко отставляя руку. Закончив чтение, он с видимым облегчением отложил компьютерную распечатку на низкий дубовый стол, придвинутый к креслу, поправил каминными щипцами догорающие поленца и, немного поколебавшись, закурил кубинскую сигару "Корона Коронас". Третью за сегодняшний день, хотя обычно позволял себе не больше двух. Сигара помогала думать. А ему было о чем подумать. Этого человека звали Генри Уэлш. В январе ему исполнилось семьдесят девять лет. В 1942 году, сразу после окончания военной академии в Вест-Пойнте, он командовал подразделением морской пехоты, затем возглавил диверсионную группу, действовавшую на тыловых коммуникациях армии Роммеля в Африке, участвовал в высадке союзнических войск в Нормандии и закончил войну в чине полковника, сделав таким образом блистательную карьеру, редкую даже в военное время. Америка встречала его как национального героя, президент Трумэн лично вручил ему высшую награду США, орден "Пурпурное сердце", а королева Великобритании удостоила его титулом баронета. Но спустя очень недолгое время имя национального героя США сэра Генри Уэлша исчезло со страниц американских газет и никогда больше там не появлялось. И лишь немногие знали, что это было связано с тем, что молодой офицер был назначен одним из руководителей OSS -- Управления стратегических служб США, а после преобразования в 1947 году OSS в Центральное разведывательное управление стал заместителем Аллена Даллеса, курировавшим важнейший из трех директоратов ЦРУ -- информационно-аналитический. С этой же должности, но уже в чине адмирала он и ушел в отставку в конце 1993-го в возрасте семидесяти четырех лет, прослужив в ЦРУ без малого полвека. С тех пор он почти безвыездно жил в большом старинном викторианском особняке в северной части Лонг-Айленда, переданном в его собственность правительством США. Его жена умерла больше десяти лет назад, оба сына давно уже жили своими семьями в Вашингтоне и отца навещали редко. Кроме самого сэра Генри Уэлша, более известного в штаб-квартире ЦРУ в Лэнгли как Адмирал, в особняке обитали лишь его бывший телохранитель, а затем бессменный секретарь шестидесятипятилетний Джон Осборн (он подал в отставку вместе с шефом, с которым проработал последние двадцать пять лет) и семья повара-ирландца, жена которого, Кристина, выполняла обязанности экономки, а их тридцатилетний сын Боб, закончивший колледж, работал на домашнем компьютере сэра Генри. Особняк, стоявший в стороне от оживленных пляжей, был пустынен, тих, но уединенность не угнетала сэра Генри. Он был из тех людей, которые умеют довольствоваться собственным обществом. Позади была долгая, насыщенная событиями жизнь, и лишь теперь, после выхода в отставку, появилась возможность спокойно о ней подумать. Джон Осборн не раз деликатно напоминал, что мемуары Адмирала были бы неоценимы для Америки и особенно для молодых американцев, но сэр Генри не собирался садиться за воспоминания. Прежде всего потому, что он не мог бы рассказать и сотой доли всего, что знал. А главное -- жизнь была не осмыслена, да и события в мире, за которыми сэр Генри внимательно и с профессиональным интересом следил, не давали возможности полностью погрузиться в прошлое. Интервью чеченского террориста Султана Рузаева, присланное по электронной почте, было одним из таких событий. В кабинете появился Джон Осборн. Увидев в руках шефа дымящуюся сигару, он укоризненно покачал головой: -- Это уже третья, сэр. -- Не получив никакого ответа, секретарь продолжал: -- Из аэропорта Кеннеди звонит мистер Аарон Блюмберг. Просит подтвердить, согласны ли вы его принять. Об этом была договоренность. Он может быть здесь через час. -- Для чего ему подтверждение? -- До него дошли слухи, что вы не вполне здоровы и поэтому, возможно, не сможете уделить ему время. -- Я не более здоров или нездоров, чем обычно. Разумеется, я его приму. -- Могу я спросить, сэр, кто такой мистер Блюмберг? -- Его настоящее имя Арон Мосберг. Бывший полковник КГБ СССР. -- Вы уверены, что эта встреча необходима? -- Да, Джонни. Скажите, что я его жду. И еще. Попросите Боба вывести на мой монитор его досье. -- Перенести монитор сюда? -- Спасибо, я пока еще в состоянии дойти до стола. Секретарь вышел. Сэр Генри не без усилия поднялся и перешел за массивный письменный стол, накинув плед на худые плечи. В кабинете было тепло, за окном стояла ранняя дружная весна, но он все равно мерз. Возраст. В динамике интеркома раздался голос Боба: -- Можно включать, сэр? -- Да, Бобби, я готов. Экран монитора осветился. "Арон Мосберг, он же Вилли Штраух, Густав Фрост, Леон Дюпен, Аарон Блюмберг, Герберт Штейман, Александр Столяров. В настоящее время, с ноября 1997 года, проживает в Лондоне под именем Стэнли Крамера, гражданина ЮАР..." Сэр Генри нажал кнопку на компьютерной деке, сдвигая текст вверх. Появились два черно-белых снимка, в фас и профиль, как в уголовных делах, с впечатанной под снимками надписью: "США, Лэнгли, специальная следственная тюрьма, 17 апреля 1969 гола". Далее шел текст. "...Родился в 1943 году в Москве. Отец -- Илья Мосберг, один из создателей ВЧК, ближайший сотрудник Дзержинского. Принимал участие в ликвидации Троцкого, лидера украинского националистического подполья полковника Коновальца и в других операциях за пределами СССР. После окончания Второй мировой войны руководил зарубежной диверсионной сетью, имевшей целью в случае начала военного конфликта вывести из строя базы НАТО в Европе и аэродромы стратегической авиации. В 1946 году был объявлен врагом народа и расстрелян вместе с рядом других высших руководителей советской разведки, евреев по национальности. Мать А.Мосберга была осуждена на 12 лет лагерей как жена врага народа, а сам Арон Мосберг помещен в специнтернат в сибирском г.Абакан, где содержались дети репрессированных. После смерти Сталина и падения Берии Илья Мосберг был реабилитирован, а его жена и сын получили возможность вернуться в Москву..." "После окончания Академии КГБ и углубленной спецподготовки в учебно-тренировочном центре А.Мосберг совместно со своим наставником, проходящим по нашим учетам под псевдонимом Профессор, проводит ряд исключительно результативных операций разведывательного характера на территории ФРГ, Великобритании и Австрии. В 1968 году участвует в подготовке вторжения советских войск в Чехословакию для подавления так называемой "пражской весны", возглавляет в момент вторжения специальную оперативную группу и, в частности, осуществляет задержание и перемещение в Москву членов правительства Дубчека. После этой операции он получает внеочередное воинское звание и становится самым молодым полковником за всю историю советской разведки. В начале апреля 1969 года он выходит на связь с советником американского посольства в Бонне и объявляет о своей готовности просить политического убежища в США при условии ограниченного сотрудничества с органами американской разведки. После соответствующих консультаций советник посольства известил А.Мосберга о согласии США предоставить ему политическое убежище. 17 апреля 1968 года он был доставлен в Соединенные Штаты и помещен в специальную следственную тюрьму ЦРУ в Лэнгли..." Сэр Генри остановил текст. Что было дальше, он хорошо помнил. Свое решение уйти на Запад Арон Мосберг объяснил неприятием явственно наметившейся тенденции к реабилитации Сталина и самой сути существующего в СССР режима, преступный и губительный для народа характер которого он полностью осознал лишь после подавления "пражской весны", в котором по долгу службы принимал самое активное и непосредственное участие. Он раскрыл систему и каналы финансирования Советским Союзом так называемых братских коммунистических партий и международных террористических центров, которые существовали под видом национально-освободительных движений, но отказался сообщить хоть какие-либо сведения о несомненно известной ему агентурной сети КГБ и ГРУ в Европе и США. Он объяснил это тем, что взял на себя обязательство не раскрывать этих сведений в обмен на обещание руководства КГБ гарантировать безопасность его семьи, оставшейся в Москве. Многодневные допросы, применение детектора лжи и даже специальных психотропных средств не дали никаких результатов. На опытнейших следователей ЦРУ и на самого сэра Генри произвели большое впечатление сила воли и внутренняя убежденность этого необычного перебежчика в своей правоте, позволившие ему блокировать все усилия следователей. В конце концов, после трехмесячного пребывания в следственной тюрьме он получил статус политического эмигранта, вид на жительство в США и новые документы, после чего поселился в Нью-Йорке на Брайтон-Бич. Не вызывало сомнений, что с помощью своих связей и возможной агентуры в Москве он отслеживал действия советской разведки прежде всего в интересах своей безопасности, а в ряде случаев входил в контакт с ЦРУ и предупреждал о готовящихся акциях, относившихся к категории острых. В частности, его информация помогла предотвратить готовившееся покушение на известного писателя-диссидента, яростные и яркие антикоммунистические выступления которого вызывали резкое недовольство Кремля. Через год он переехал в Израиль, получил там гражданство и документы на имя Аарона Блюмберга, не без содействия, надо полагать, израильской контрразведки Моссад, затем вдруг надолго исчез из поля зрения ЦРУ и вновь появился только через пять лет, в течение которых он служил, как выяснилось, во Французском иностранном легионе. Об этом стало известно из его книги "Легионер", второй по счету. Первая называлась "Контора" и была посвящена нравам, царившим в спецслужбах СССР. Обе книги были выпущены на русском языке издательством "Посев" и распространялись в СССР по каналам самиздата, а также были изданы, хоть и небольшими тиражами, в Вене и Лондоне. Сэр Генри с интересом прочитал обе книги. Многосторонне одаренным был этот человек, поразительно одаренным. Пять европейских языков плюс русский, болгарский и иврит, несомненный талант разведчика, незаурядные литературные способности и, помимо всего прочего, совершенно неожиданное острое чутье финансиста. Это обнаружилось после того, как А. Мосберг под именем гражданина Израиля Аарона Блюмберга переехал в Гамбург, открыл там Коммерческий аналитический центр и за четыре года работы, имея первоначальный капитал всего в несколько тысяч долларов -- гонорар за книги, -- чрезвычайно удачной игрой на фондовых биржах довел свое состояние и состояние двух своих молодых компаньонов, суперклассных специалистов-компьютерщиков, более чем до десяти миллионов долларов. С этим человеком и предстояло встретиться сэру Генри Уэлшу. II В дверях кабинета, как всегда неслышно, возник Осборн: -- Мистер Блюмберг. Сэр Генри выключил монитор и кивнул: -- Просите. Человек, которого ввел в кабинет сэра Генри Уэлша его секретарь, не имел почти ничего общего с тем, кого хозяин кабинета только что видел на экране монитора -- на снимках, сделанных в следственной тюрьме ЦРУ. Некогда плотная темная шевелюра превратилась в венчик редких седых волос, окаймлявших обширную, во весь лоб и затылок, проплешину, стали седыми и кустистые брови, укоренились резкие вертикальные морщины на переносице и в углах рта. Лишь нос, чуть искривленный, как у многих бывших боксеров, был таким же, как на снимках почти тридцатилетней давности, и не по возрасту молодо поблескивали карие глаза. Для своих пятидесяти пяти лет он выглядел очень даже неплохо, чему способствовали ровный загар, сохранившая легкость фигура и несколько богемно-артистичный костюм: белые брюки, такой же белый полотняный пиджак и черная рубашка апаш. В руке у него был небольшой серый атташе-кейс. -- Добрый день, сэр Генри, -- приветствовал он хозяина кабинета на хорошем английском языке. -- Благодарю вас, что согласились меня принять. Хочется надеяться, что вы не пожалеете о своем решении. -- Проходите, мистер Блюмберг. Сэр Генри жестом показал на одно из кресел, стоявших перед его письменным столом. -- Извините, сэр, но я сначала хотел бы развеять подозрения мистера Осборна. Гость открыл кейс и продемонстрировал секретарю его содержимое -- стопку документов на английском и немецком языках. Потом распахнул полы пиджака, как бы предлагая себя обыскать. -- Как видите, никакого оружия. У меня вполне мирные намерения. Иначе я не стал бы заранее просить об аудиенции. Осборн слегка наклонил голову в знак того, что он вполне удовлетворен словами посетителя. Сэр Генри усмехнулся. -- Будем считать это жестом вежливости. Потому что вряд ли вы утратили умение при нужде обходиться без всякого оружия. Попросите Кристину принести нам что-нибудь выпить, -- обратился он к секретарю. -- И давайте, пожалуй, мистер Блюмберг, сядем к камину. Когда-то вы любили портвейн "Кавказ". К сожалению, не могу вам его предложить, это слишком экзотический напиток для консервативной Америки. Что вы предпочитаете? -- Никаких сожалений, сэр Генри. "Кавказ" остался в прошлом, как и многие иллюзии молодости. Джин, если можно. Без тоника и безо льда. -- С вашего позволения, сэр, я обойдусь без Кристины, -- заметил Осборн, помогая шефу устроиться в кресле перед камином и укутывая его ноги пледом. Для гостя он подвинул второе кресло, сдержанным жестом предложил устраиваться, затем принес низкий широкий бокал и бутылку джина для гостя и виски со льдом для сэра Генри. -- Если понадоблюсь, я рядом, -- проговорил он и вышел из кабинета. Сэр Генри с нескрываемым любопытством рассматривал посетителя. -- Глаза? -- с вопросительной интонацией сказал он. -- Контактные линзы, -- с готовностью объяснил гость. -- Загар -- грим? -- Нет, загар настоящий. -- Вот как? В Лондоне уже лето? -- В Лондоне туман и смог. Последние три недели я провел в Анкаре и в Тель-Авиве. Там лето. Ну, и на несколько дней заезжал в Грозный и в Москву. Так, пообщаться с друзьями, освежить старые связи. Это всегда вносит в жизнь приятное разнообразие. -- Я внимательно и с большим интересом ознакомился с присланным вами по электронной почте интервью этого чеченского террориста. Полагаю, оно и будет предметом нашей беседы. - Да, сэр. - Но прежде мне хотелось бы задать вам несколько вопросов не по теме. Мы с вами заочно знакомы почти тридцать лет, но видим друг друга впервые. -- Если быть точным, это я вижу вас впервые, -- мягко возразил гость. -- Не сомневаюсь, что вы видели меня через поляризованное стекло в комнате для допросов в тюрьме Лэнгли. Прошу извинить, если я ошибаюсь. -- Вы не ошибаетесь. Но смотреть друг на друга без всяких стекол -- согласитесь, это другое дело. Наливайте себе, мистер Блюмберг. Ваше здоровье. -- Сэр Генри сделал маленький глоток и поставил бокал на стол. Гость последовал его примеру, хотя его глоток был солиднее. -- Кстати, почему Блюмберг? -- продолжал сэр Генри. -- Последний ваш псевдоним Стэнли Крамер, гражданин ЮАР. Не так ли? -- Я не был уверен, что он вам известен. И не хотел, чтобы вы тратили время на запросы. К тому же я намерен вернуть себе это имя. Это неподдельные документы. Я не рискнул бы жить с ними в Германии, так как немецкая полиция официально зарегистрировала смерть герра Блюмберга во время крушения катера в устье Эльбы. Но я и не собираюсь там жить. -- Это было покушение? -- Попытка. И довольно бездарная. -- Странно, -- заметил сэр Генри. -- Российские спецслужбы утратили традиции ОГПУ -- НКВД -- КГБ? В свое время, особенно в 30-е годы и после войны, их спецоперации часто были просто поразительными по дерзости и изобретательности. -- Молодая идеология, сэр. Не будем давать ей оценку, ее дала сама история, но в те времена для людей это была не служба, а служение. Сейчас -- всего лишь работа. Не слишком почитаемая в обществе и даже не слишком хорошо оплачиваемая. А от наемного работника трудно требовать вдохновения и самоотверженности. -- В 1979 году ваша жена, единственный сын и мать погибли в автомобильной катастрофе. КГБ нарушил свои обязательства. Но и после этого вы не пошли на полное сотрудничество с нами. Почему? Блюмберг неопределенно пожал плечами: -- Я знаю, что значит быть нелегалом. Многие были моими товарищами. Я не считал, что они должны нести ответственность за преступные приказы руководства. Позже я изменил свое мнение. -- И все же? -- Да. Есть внутренние пределы, которые очень трудно переступить в себе. Одно дело -- понимать разумом, совсем другое -- принимать сердцем. Я не смог этого сделать. -- Последние годы вы ведете довольно открытый образ жизни. Даже позволяете себе появляться в России. А между тем Верховным судом СССР вы приговорены к смертной казни за измену Родине и приговор не отменен. Россия является правопреемницей Советского Союза. Следовательно, решение суда сохраняет силу. Вы не опасаетесь новых покушений? -- Нет. Более того. Если я завтра появлюсь в Москве даже пол своим настоящим именем и без всякого грима, все спецслужбы будут поставлены, как у нас говорят, на уши, чтобы с моей головы даже случайно не упал хоть один из немногих оставшихся у меня волосков. Я предупредил, что в трех западных банках хранятся дискеты со всей информацией, которой я располагаю. И в случае любого происшествия со мной они немедленно попадут к известным адресатам. Один из них -- Лэнгли. Сэр Генри с интересом прищурился: -- Вам не кажется, что вы сделали сейчас весьма неосторожное заявление? Вы занимались боксом? -- Да. В юности. -- Я тоже. В боксе это называется открыться. Такого рода происшествие может случиться с вами и без участия ФСБ. И мы получим сведения, которыми вы так и не захотели с нами поделиться. С вашим опытом вы не могли этого не понимать. И все же сказали мне то, что сказали. И даже не взяли слова джентльмена, что все это должно остаться между нами. Впрочем, в разведке не работают джентльмены. И вы это тоже прекрасно знаете. -- Я открылся вполне намеренно. Мне нужно ваше доверие. Информация на дискетах во многом устаревшая. К тому, что ЦРУ известно о российской агентурной сети в Европе и США, она добавит лишь частности. Они вряд ли стоят того, чтобы вы потеряли в моем лице союзника. Наше сотрудничество в прошлом было эпизодическим, но согласитесь, сэр Генри, результативным. Оно может быть эффективным и в будущем. -- Это могут понимать и в Москве. Блюмберг усмехнулся: -- Поразительно, как плохо на Западе знают Россию. Даже такие люди, как вы. Россия, особенно нынешняя, страна чиновников. Ни один, даже высокопоставленный руководитель спецслужб, не рискнет отдать приказ о моей ликвидации, если при этом окажется расшифрованным хотя бы единственный нелегал. Потому что с него спросят именно за провал этого нелегала, и ему придется долго и нудно доказывать обоснованность своего приказа. И нет никакой уверенности, что доказать удастся. И он это прекрасно знает. А вынести решение этого вопроса в высшие эшелоны власти вообще для любого чиновника самоубийственно. Потому что наверху тоже сидят чиновники, которые не любят, когда подчиненные пытаются переложить на них ответственные решения. Инициатива наказуема. Это может быть девизом всей государственной системы России. Поэтому мне нечего опасаться. -- Вы интересный собеседник, мистер Блюмберг. -- Благодарю вас, сэр Генри. Я не сразу решился обратиться к вам. Вы -- единственный человек, который сможет меня понять. Но мне не хотелось нарушать ваше уединение. К тому же слухи о вашем нездоровье... -- Мое нездоровье называется старость. От него нет лекарства. В чем я могу вас понять? -- Прежде чем перейти к делу, мне хотелось бы задать вам вопрос более общего плана. Сейчас, когда вы избавлены от. обязанности реализовать конкретные политические решения, как вы оцениваете ситуацию в России? Уточню: как вы оцениваете политику США и Запада в целом по отношению к СССР и России за последние десять -- пятнадцать лет? Сэр Генри сделал еще глоток виски, с сожалением взглянул на истлевшую сигару и кивнул: -- В точку, мистер Блюмберг. Вы попали в десятку. Вы играете в шахматы? Посетитель удивился неожиданному вопросу: -- Умею. Но на шахматы у меня никогда не хватало времени. -- У меня тоже. Но иногда я любил разбирать уже сыгранные партии. С известным результатом. Увлекательно было понять, где именно зародилась ошибка, которая привела к поражению. Примерно этим я увлекаюсь и сейчас. Читаю газеты десяти -- пятнадцатилетней давности. -- Подшивки? -- уточнил Блюмберг. -- Нет. Каждую субботу для меня готовят недельный дайджест, и я анализирую его, зная, естественно, к чему все это привело. Чрезвычайно поучительное занятие. Сейчас я нахожусь примерно в середине правления Горбачева, но уже могу сказать, что политика США в отношении СССР и России далеко не всегда была разумной и даже оптимальной. Нет, не всегда. Особенно это касается эпохи Горбачева. Программой СОИ, стратегической оборонной инициативы, мы задали непосильный для экономики СССР темп. В администрации президента Рейгана просчитали, что Советский Союз не выдержит его, но никто не задумывался, что произойдет, когда Москва выдохнется и окончательно сойдет с дистанции. И лишь сейчас пришло осознание того, что нужно было не гнать лошадей, а, наоборот -- сбавить темп и дать Горбачеву возможность постепенно реформировать экономику и политическую систему страны, к чему он был морально готов. Россия могла бы пойти тем путем, которым пошел Китай. -- Для этого нужен был не Горбачев, а Дэн Сяопин, -- заметил Блюмберг. -- И ментальность китайцев. Сэр Генри сделал еще глоток виски и закурил новую сигару, четвертую за день. -- Да, -- помолчав, подтвердил он. -- История не имеет сослагательного наклонения. Но тот, кто не умеет извлекать уроков из ошибок, обречен вновь их повторять. Вместо того чтобы отбросить мелочные расчеты и оказать молодой демократической России самую широкомасштабную помощь без всяких условий, западные политики и Международный валютный фонд начали диктовать Москве неприемлемые для нее правила игры и в итоге загнали Россию в угол. Мои аналитики уже открытым текстом предупреждали о возможности такого развития событий. К нам не прислушались. В итоге мы получили октябрь 93-го, после которого слово "демократия" по отношению к России можно употреблять только в кавычках. -- После этого вы и подали в отставку? -- Да. Я не привык быть пешкой в чужой игре. И мне уже поздно ломать характер. -- Следует ли из ваших слов, что вы считали бы нежелательным для США и всего мирового сообщества новое обострение обстановки на Кавказе или даже новую российско-чеченскую войну? -- Нежелательным? -- переспросил сэр Генри. -- Это сказано слишком слабо. -- Источник нестабильности в кавказском регионе находится не в Грозном и не в Москве. Далеко не единственный, разумеется, но на сегодняшний день -- один из главных. Он находится в Анкаре и, главное, -- в Нью-Йорке в штаб-квартире транснациональной корпорации "Интер-ойл". -- Я знаю, о чем вы говорите. Им не удалось настоять на транспортировке каспийской и казахской нефти через Турцию. Вы полагаете, они не смирились? -- А они могли смириться? -- вопросом на вопрос ответил Блюмберг. -- Речь идет о миллиардах долларов. И решить свои проблемы они могут только посредством новой войны в Чечне, после чего схема будет автоматически пересмотрена в пользу варианта Баку -- Джейхан. -- С этим никогда не согласятся Болгария и Греция, -- возразил сэр Генри. -- Именно через их терминалы нефть из Новороссийска идет на Запад. Влияние Болгарии невелико. Но Греция, как и Турция, -- член НАТО. Острый конфликт между Афинами и Анкарой спровоцирует вооруженные столкновения между греческой и турецкой общинами Кипра, как это уже было. На стороне турок не преминут выступить палестинцы и ближневосточные мусульмане, не исключая Ирак. В свою очередь, не сможет остаться в стороне Израиль, он окажет военную помощь грекам. Конфликт из-за нефти мгновенно перерастет в религиозно-этнический, вновь вспыхнет вся бывшая Югославия, не исключено, что и Ближний Восток. Этого нельзя допустить. -- Я полностью согласен с вашим анализом. Но эту проблему никто не сможет решить в одиночку. Ни Москва, ни официальный Грозный, ни Израиль, ни США. Ее можно решить только сообща. Не кажется ли вам, сэр Генри, что после семидесяти лет жесткого противостояния пришло время попробовать поработать вместе? У США и России, как и у всего мирового сообщества, слишком много общих врагов. Международная организованная преступность, наркотики, подпольная торговля оружием и ядерными технологиями, терроризм. -- Вы имеете в виду интервью этого чеченца? -- Да, -- подтвердил Блюмберг. -- Он не показался мне серьезной фигурой. Шариковая бомба с лазерным наведением. Я проконсультировался с нашими экспертами. Полный абсурд, сказка из "Тысячи и одной ночи". -- Его могут использовать по-настоящему серьезные силы. -- Это ваши предположения? Или есть факты? -- Есть, -- подтвердил Блюмберг. -- Полагаю, сэр, вам не нужно напоминать, кто такой Пилигрим? -- Разумеется, не нужно. -- Он сейчас в Москве. И пытается выйти на прямой контакт с Рузаевым. Об этом мне сообщил один из руководителей Моссада. -- Откуда у Моссада эта информация? -- Я не рискнул задать этот вопрос. Потому что не получил бы ответа. Важно, что информация достоверная. Более того, она детальная и оперативная. В Тель-Авиве полагают, что в Москве тоже знают о попытках Пилигрима встретиться с Рузаевым. Два с небольшим месяца назад Израиль довел до сведения российского МИДа предложение провести конфиденциальные переговоры о выдаче Пилигрима. Это он организовал взрыв израильского парома. Погибло более ста человек. Не в правилах Израиля оставлять такие преступления безнаказанными. В Москве сначала сделали вид, что не восприняли импульса, и только теперь дали знать о своем принципиальном согласии на переговоры. "Принципиальное согласие" по-русски -- это способ оттянуть решение вопроса на неопределенное время. Но Израиль настаивает. Он предлагает провести совещание в Каире на уровне экспертов. Дата уточняется. -- Какие выводы вы из этого сделали? -- Экстрадиция Пилигрима, даже если Москва на нее согласится, не решает проблемы. Дело не в Пилигриме и не в Рузаеве. Проблема в каспийской нефти. И эту проблему, как я уже говорил, можно решить только сообща. -- Каким образом вы оказались втянутым в это дело, мистер Блюмберг? -- Случайно, сэр. Если считать случайность точкой пересечения закономерностей. Мне принадлежит компания "Фрахт Интернэшнл". Мы внимательно отслеживаем положение на нефтяном рынке. Особое внимание наших экспертов привлекла ситуация с Каспийским трубопроводным консорциумом. "Интер-ойлу" предлагали войти в него на семи процентах участия. Это обеспечивало стабильную прибыль. Но "Интер-ойл" отказался. Это означало только одно: они хотят получить все. Вы знаете, кто хозяин корпорации "Интер-ойл"? -- Да, -- кивнул сэр Генри. -- Некто Тернер. -- Тогда вам не нужно больше ничего объяснять. -- У вас есть определенный план? -- Я не могу назвать это планом. Есть кое-какие идеи. Они могут превратиться в план лишь после того, как все заинтересованные стороны дадут свое согласие на участие в акции. Рамки переговоров в Каире должны быть расширены. Кроме Израиля и России в них должны участвовать США и Великобритания. И предметом переговоров должна стать ситуация в кавказском регионе. Пилигрим -- всего лишь очень небольшая часть проблемы. -- Вы сказали, что я единственный человек, который может вас понять. Вы имели в виду и помочь? -- Да, сэр. -- Какого рода помощь может оказать вам старый отставной адмирал? -- Участие США, а конкретно ЦРУ в этой совместной акции должно быть санкционировано на весьма высоком уровне. У меня нет выхода на этот уровень. У вас -- есть. К вашим словам прислушаются. Сэр Генри пощурился на дымок сигары. -- Вы не преувеличиваете остроту ситуации? -- После публикации интервью с Рузаевым Пилигрим совершил поездку на Север России, на Кольский полуостров. И два дня провел в небольшом городе Полярные Зори. Там находится Северная атомная электростанция. Вы помните второй псевдоним Пилигрима? -- Да. Взрывник. -- Вот именно. Взрывник, -- подтвердил Блюмберг. -- Взрыв АЭС -- задача огромной сложности. -- Совершенно верно, сэр. Но Пилигрим один из немногих людей в мире, который способен с ней справиться. И Рузаев этого не может не знать. Его слова не рассеяли сомнений собеседника. -- Шариковая лазерная бомба, -- со скептической усмешкой повторил сэр Генри. Но Блюмберг не собирался отступать. -- Я все же попробую вас переубедить, -- проговорил он и достал из кейса два листка с ксерокопиями газетных заметок. -- Четыре дня назад в российских газетах появилась информация ИТАР -- ТАСС следующего содержания: "Вчера около 9 часов утра на шоссе в тридцати километрах от Грозного группа неизвестных совершила вооруженное нападение на российских военнослужащих. Имеются убитые и раненые. Преступникам удалось скрыться". -- Такие нападения в Чечне не редкость, -- заметил сэр Генри. -- Не такие, -- возразил Блюмберг. -- Сообщение об этом случае дало и агентство "Интерфакс", неподконтрольное правительству. Вот полный текст: "Несколько дней назад группа старших офицеров и генералов российского Генштаба во главе с начальником Генерального штаба вылетела с инспекцией в Северо-Кавказский военный округ в связи с резко осложнившейся в последнее время обстановкой в регионе. В четверг около 9 часов утра в тридцати километрах севернее Грозного автоколонна с военными инспекторами попала в засаду. Неизвестные вели перекрестный огонь из автоматического оружия и гранатометов. По последним данным, погибло четверо российских военнослужащих: начальник Главного оперативного управления Генштаба, полковник из штаба округа и два водителя. Среди семерых раненых -- заместитель командующего ракетными войсками и артиллерией Сухопутных войск Российской Федерации. Врачи оценивают его состояние как крайне тяжелое. На месте происшествия работает экстренно созданная правительственная комиссия. К месту ЧП стягиваются подразделения внутренних войск МВД России". Сообщение озаглавлено "Опять война?". Блюмберг выжидающе взглянул на собеседника. Сэр Генри долго молчал, затем спросил: -- Что, по-вашему, это означает? -- Очень похоже на начало. Вторым актом может быть взрыв Северной АЭС. Помедлив, сэр Генри осторожно, чтобы не сломался столбик пепла, положил на каминный экран сигару и нажал кнопку звонка. В кабинете появился Осборн. При виде сигары -- четвертой за день! -- лицо его выразило крайнюю степень неодобрения. Но сэр Генри не обратил на это внимания. -- Свяжитесь с госдепартаментом, -- распорядился он. -- Передайте миссис Олбрайт, что я прошу принять меня завтра во второй половине дня. Уточните время и закажите билеты на утренний вашингтонский рейс. -- Но, сэр... -- Выполняйте, Джонни. Секретарь вышел. Сэр Генри окутался сигарным дымком. -- А теперь, мистер Блюмберг, выкладывайте ваши идеи. III Через четверть часа, когда посетитель умолк, сэр Генри решительно заявил: -- Вы сумасшедший, Блюмберг. Это невозможно сделать. -- Мы обязаны это сделать. Или хотя бы попытаться. -- Основная нагрузка ложится на российскую сторону. А вы сами сказали, что в ваших спецслужбах сидят чиновники. -- К счастью, не все. Во всяком случае, я очень на это надеюсь. Сэр Генри с сомнением покачал головой и неожиданно засмеялся суховатым старческим смехом. -- Я сказал, что от старости нет лекарства. Я ошибся. Есть. И не одно. Целых три. Кукурузное виски. Кубинские сигары. И такие сумасшедшие русские евреи, как вы. Вошел Джон Осборн, не без торжественности доложил: -- Сэр, государственный секретарь Соединенных Штатов миссис Олбрайт заявила, что не может обрекать вас на такое утомительное путешествие. Она сама прилетит к вам завтра десятичасовым утренним рейсом. -- Спасибо, Джонни. Вы свободны. Секретарь вышел. Сэр Генри внимательно взглянул на собеседника: -- Совещание в Каире необходимо форсировать. Каким образом можно подтолкнуть Россию? -- Это сделают израильтяне. Намекнут, что в случае дальнейших затяжек они выкрадут Пилигрима и устроят открытый судебный процесс. Не сомневаюсь, что на Лубянке, да и в Кремле, это очень хорошо понимают. На суде всплывут вопросы, которые будут очень неприятны Москве. Например: почему Пилигрим оказался в России и какая роль была ему уготована. У меня нет, сэр Генри, полной информации, но уверяю вас: это очень непростые вопросы. И кое для кого крайне неприятные. Поэтому Москва даст согласие на переговоры. -- Но они могут просто убрать Пилигрима. И это было бы вполне в традициях КГБ. -- Могут, -- согласился Блюмберг. -- Но у меня создалось впечатление, что они решили отказаться от этого пути. И даже, как мне кажется, не намерены препятствовать установлению контакта Пилигрима с Рузаевым. Это вселяет в меня, как говорят дипломаты, осторожный оптимизм относительно реальности всей идеи. Сэр Генри Уэлш приподнял свой бокал с остатками виски: -- За успех вашего безумного предприятия, полковник. Блюмберг в ответ поднял бокал и поправил: -- Нашего, Адмирал. Глава третья НАВОДКА I Корреспонденту популярного московского ежемесячника "Совершенно секретно" Игорю Сергеевичу К. было тридцать два года. Ему долго не везло, очень долго. В отличие от большинства своих коллег, выпускников журфака МГУ, он закончил редакторский факультет Полиграфического института (конкурс там был поменьше), несколько лет просидел на мелких должностях в издательстве "Прогресс", поработал выпускающим в ТАСС, позднее превратившемся в ИТАР -- ТАСС, что никак не сказалось на положении технических сотрудников, почему-то именовавшихся "творческим коллективом". Игорь не хотел быть членом "творческого коллектива". Он хотел быть журналистом. Пусть не таким, как легендарные в годы его студенческой юности Аркадий Сахнин или Анатолий Аграновский (кто их сейчас помнит?), но автором с именем, которое стояло бы не мелким курсивом под заметкой, а красовалось над заголовком. Но с этим не получалось. Игорю иногда давали мелкие редакционные задания, печатали, но в круг постоянных авторов не впускали. Там все были свои, знакомые по журфаку, МГИМО, ЦК комсомола (это был уже уровень редакторов и заведующих крупными отделами молодежных изданий). А он был чужой, без связей. Как голый. Журналистская братия, пьянствующая в Доме журналистов, была не в счет, хотя именно там Игорь встретил человека, который помог ему изменить судьбу. Это был пятидесятилетний, довольно пожилой, по меркам Игоря, журналист Н., пьянчуга и краснобай, которого за пьянку изгоняли едва ли не из всех крупных московских изданий, но тем не менее привечали и посылали в самые дорогие дальние командировки. Частенько он пропивал командировочные и никуда не ехал, но когда ЕХАЛ и привозил материал, это всегда было нечто, заставлявшее говорить о себе всю журналистскую Москву. Правда, чем-то значительным это казалось лишь тогда, в перестроечные времена с их эвфемизмами, тонкими намеками и фигами в кармане. Но Н. не оказался за бортом и когда жеманные "плюрализм мнений" и "гласность" превратились в "свободу слова". Пусть не в западном понимании, но все-таки. У него было редкое для журналиста умение видеть самую суть проблемы. Он был не репортером, а тем, кого в редакциях называют "задумщиками", они выдают темы, хотя сами редко умеют воплотить их в ярком очерке или статье. Н. умел. Но помимо пристрастия к пьяным застольям, он обладал еще одним качеством, которое мешало ему занять достойное место рядом с Сахниным или Аграновским. Он был ленив. Для него собирать материал, сидеть в библиотеках или таскаться по учреждениям, вылавливая нужные крохи информации, было нож острый. На этом Н. и сошелся с Игорем. Встреча, как почти всегда в редакциях, была случайной, но быстро переросла в прочное сотрудничество. Терпения и настойчивости Игорю было не занимать, Н. вполне это оценил. Он брал Игоря с собой в командировки, подписывал двумя именами свои статьи, а порой вообще ставил только подпись Игоря, не забывая при этом изымать у него половину гонорара, которая тут же пропивалась в ДЖ. Благодаря протекции Н., у которого все были в друзьях, Игоря взяли в штат "Совершенно секретно", о чем прежде он не мог даже мечтать. Интервью с Рузаевым было первой заметной публикацией Игоря в ежемесячнике. Этим он был обязан своему учителю. Люди Рузаева сначала вышли на Н., а он настоял, чтобы Игорь поехал с ним. Жизнь круто изменила русло. Появились деньги. И не только из-за приличной зарплаты и гонораров. Как с изумлением понял Игорь, гораздо больше можно было заработать на статьях, которые не публиковались. Талант Н. унюхивать своим рыхлым от пьянства носом горячие темы оказался неоценимым и в новые постсоветские времена. Внешне все выглядело обычным. Игорь собирал материал, не всегда даже понимая конечную цель, Н. писал статью, иногда всего в три-четыре страницы, Игорь отвозил материал руководителю той организации или банковской структуры, о которой шла речь. В Дом журналистов, где в пивбаре его поджидал Н., Игорь возвращался без статьи, но с пухлой пачкой зеленых. Иногда -- очень пухлой. -- Главное -- не зарывайся, -- часто предупреждал своего соавтора и коллегу Н. -- И без моего ведома -- ни-ни, ни единого телодвижения. Понял? Ни единого! Ни малейшего! Ясно? На словах Игорь уверял своего учителя, что ему не о чем беспокоиться, а про себя подумывал, что пора отрываться от маминой юбки. Отдавать половину гонорара за работу, которую он, в сущности, делал сам, было справедливо в пору ученичества. Но не вечно же ходить в школярах! О встрече с журналистом из "Таген блатт" Генрихом Струде следовало немедленно рассказать Н. Игорь и попытался это сделать. Но один раз, в понедельник после разговора в Вялках, Н. спал мертвецким сном в своей квартире на Нагорной, заваленной пустыми бутылками, объедками и окурками. На другой день Игорь застал его в состоянии жутчайшего похмелья. Оставалось только сбегать в соседнюю палатку за бутылкой, ни о каком серьезном разговоре не могло быть и речи. А между тем время поджимало. Этот Струде, не дождавшись звонка, мог и сам выйти на человека Рузаева в чеченском постпредстве. А полученная от Струде тысяча баксов как-то грела сердце, да и две обещанные -- тоже нелишние. В конце концов, если Н. предпочитает глушить водяру -- это его личное дело. И Игорь решился. Он помнил предупреждение Струде о том, что за ним могут следить. И хотя не слишком-то в это верил, кое-какие меры предосторожности принял. Поехал не на своей вызывающе новой белой "Ниве", а на метро и троллейбусе, пару раз пересаживался с одного троллейбуса на другой, а перед тем как войти в постпредство, просидел с полчаса в открытом кафе неподалеку, попивая фанту и из-за раскрытого "Мегаполиса" наблюдая за окружающими. Но ничего подозрительного не заметил. Близился конец рабочего дня, увеличились очереди на остановках, стало многолюднее на тротуарах, машины еле двигались в уличных пробках. В конце концов Игорю надоело это бесцельное и пустое занятие. Следят за ним? Да и пусть следят. Он что, преступление совершает? Он просто идет к знакомому сотруднику чеченского постпредства поговорить о делах. А хоть бы даже и передать предложение Генриха Струде -- что в этом такого? Он вошел в вестибюль постпредства, назвался, предъявив охраннику весьма солидное редакционное удостоверение "Совершенно секретно", и сказал, что ему нужно увидеть помощника постпреда по связи с прессой. Охранник куда-то позвонил. Через пару минут в холле появился молодой человек с тоненькими черными усами и вежливо произнес: -- Прошу вас!.. II "Совершенно секретно Начальнику оперативного отдела УПСМ полковнику Голубкову РАПОРТ Во исполнение Ваших приказов и общего плана реализации акции под кодовым названием операция "Пилигрим" силами спецгруппы были осуществлены следующие мероприятия. Они были продиктованы анализом возможных поступков объекта П. Наиболее вероятен сценарий его поведения, при котором он вынужден будет: 1. С помощью корреспондента "Совершенно секретно" журналиста К. выйти на прямой контакт с эмиссаром Рузаева, помощником постпреда Чечни. 2. Добиться личной встречи с Рузаевым. 3. Предложить Рузаеву идею захвата и взрыва Северной АЭС и убедить его в реальности теракта и в своей способности этот теракт осуществить. 4. Согласовать с Рузаевым сумму своего гонорара и порядок его получения, оговорив гарантии выполнения соглашения. 5. Приступить к практической подготовке теракта. На этом этапе главной проблемой для него будет подбор профессионально подготовленной команды, способной осуществить захват АЭС или скрытно проникнуть на ее территорию и заложить необходимое количество взрывчатки, предварительно доставив ее к месту теракта. Эта задача ни при каких условиях не может быть выполнена в одиночку. На второй день после разговора объекта П. с журналистом К., задокументированного службой наружного наблюдения, на даче К. в Вялках был произведен негласный обыск и обнаружена толстая общая тетрадь, в которой корреспондент К. вел запись своих расходов на стройматериалы и перечень агротехнических мероприятий на садово-огородном участке. Один из листов в конце тетради был вырван -- очевидно, тот, на котором объект П., представившийся хозяину дачи Генрихом Струде, написал номер своего пейджера, а затем потребовал сжечь этот лист. Тетрадь была передана на экспертизу, а затем возвращена на место. С помощью специальной аппаратуры эксперты обнаружили на следующем за вырванным листе слабый оттиск цифр, оставленных шариковой авторучкой. Несмотря на то что не все цифры удалось разобрать, номера оператора пейджинговой компании и абонента были определены. Абонентом оказался пенсионер, инвалид второй группы, подрабатывающий диспетчером на домашнем телефоне. Он пояснил, что около недели назад на его объявление в газете "Из рук в руки" откликнулась молодая красивая дама, назвавшаяся Еленой, заплатила ему аванс в сто долларов и оставила пейджер, предупредив, что она позвонит и по телефону получит от диспетчера сообщение, которое поступит на пейджер. По описаниям, сделанным диспетчером, и имеющимся в распоряжении опергруппы фотоснимкам, была установлена личность этой дамы. Ею оказалась гражданка Франции Люси Жермен, двадцати семи лет, родом из подмосковной Балашихи. В начале 80-х годов вместе со своей семьей она выехала из России по израильской визе, пять лет назад вышла замуж за французского бизнесмена Шарля Жермена и переехала в Париж. Около двух лет назад подписала контракт с московским домом моделей "Шарм" и в настоящее время работает там в качестве манекенщицы. Ранее было установлено, что Люси Жермен уже более года является любовницей объекта П. После получения соответствующих санкций домашний телефон диспетчера и пейджер были поставлены на контроль, как и телефон в квартире Люси Жермен, которую она взяла в аренду сразу же после приезда в Москву. 21 марта с.г. в 17.20 корреспондент К. приехал в постпредство Чечни и встретился с помощником постпреда в его кабинете. Поскольку сразу же после обмена приветствиями К. предложил продолжить беседу в расположенном по соседству с постпредством баре, содержания разговора зафиксировать не удалось. В 17.42 собеседник К. вернулся в свой кабинет, а сам К. из уличного автомата передал на пейджер инвалида-диспетчера фразу: "Позвони дяде" и номер телефона сотовой связи, который нам не был известен. В 17.46 сообщение поступило к диспетчеру, а уже в 17.52 ему позвонила Люси Жермен. Эта оперативность свидетельствует о том, что объект П. вел за журналистом слежку, а предупрежденная им любовница дежурила возле служебного телефона дома моделей. В 17.59 в кабинете помощника постпреда раздался звонок мобильного телефона. Прослушкой была зафиксирована лишь одна фраза: "Одну минуту, господин Струде". После чего помощник вышел из кабинета и продолжал разговор из другого помещения, недосягаемого для нашей оперативной техники, что свидетельствует о том, что эмиссар Рузаева догадывался о прослушивании его кабинета либо же был предупрежден о такой возможности журналистом К. В 21.30 того же дня объект П. встретился с помощником постпреда возле метро "Пушкинская", они взяли такси и поехали в Люберцы. Остановились возле недавно открытого филиала "Макдоналдса", водитель вошел в кафе, а пассажиры остались сидеть в такси. Их разговор продолжался около сорока минут. Закончив, они дали знак водителю занять свое место и вернулись в Москву. Допрошенный после окончания своей смены таксист показал, что его пассажиры во время поездки ни о чем не разговаривали, а возле "Макдоналдса" дали ему денег и велели поужинать и покурить на свежем воздухе. На обратном пути они также молчали. На следующий день, 22 марта, помощник постпреда вылетел в Грозный первым утренним рейсом. 24 марта в 23.10 объект П., предприняв самые тщательные меры предосторожности и потратив не меньше пяти часов на попытки оторваться от наружного наблюдения, о котором он, вероятно, подозревал, приехал на Центральный телеграф. Мы допускали, что он попытается связаться с Грозным, и взяли под контроль операторские Главпочтамта и Центрального телеграфа. Однако объект П. не воспользовался междугородными таксофонами, а принял предложение одного из телефонных "жучков", которые крутятся возле крупных переговорных пунктов, предлагая желающим разговор с любым городом России и всего мира за полцены. Для этого они на месяц-два снимают квартиры у доверчивых и падких на высокую плату москвичей по соседству с почтамтом и телеграфом, и их телефоны предоставляют в распоряжение клиентов, получая за переговоры наличными. Когда же с телефонной станции приходят счета, достигающие огромных сумм, мошенники исчезают. В сопровождении одного из таких "жучков" объект П. вошел в дом на Тверской и через полчаса вышел. Телефонный мошенник был немедленно задержан и допрошен. По коду удалось установить, что объект П. звонил в Грозный и разговор продолжался двенадцать минут. Второй звонок был сделан в Стокгольм и длился восемь минут. О содержании разговоров задержанный ничего сказать не мог, так как по требованию клиента находился в кухне и слышал только отдельные слова, а разговор со Стокгольмом велся не по-русски. Утром 25 марта объект П. предложил руководству спортклуба "Динамо" ускорить подготовку к вылету группы горнолыжников из юношеской сборной для тренировок на Чегет, чтобы успеть застать снег. 29 марта двенадцать юных горнолыжников в сопровождении своего тренера, объекта П., вылетели в Минводы. П. сопровождала его любовница Люси Жермен..." III Полковник Голубков откинулся на спинку кресла и задумчиво барабанил по подлокотникам. Собственно, он мог бы и не читать этого рапорта, который правильней было назвать сводным отчетом. Вся информация по операции поступала к нему немедленно, он был в курсе мельчайших подробностей, а на свою память пока еще, слава богу, в свои пятьдесят три года пожаловаться не мог. Но правило есть правило. Подробнейшие отчеты писали все и всегда. И даже, это доподлинно знал Голубков, в ЦРУ. Он, правда, плохо представлял себе, как эти отчеты используются в Лэнгли, но в российских, а ранее в советских спецслужбах они истребовались и дотошно изучались начальством, когда операция проваливалась и нужно было найти виновных стрелочников. Потому что виновны всегда стрелочники, а не те, кто отдает им приказы. В отличие от многих своих коллег, роптавших на эту писанину, полковник Голубков не считал ее никчемным занятием, традиционно сохранившимся еще с ежовских и бериевских времен, когда даже с руководителей крупных зарубежных резидентур требовали отчетов едва ли не о каждом потраченном долларе. Во-первых, обобщая разрозненные данные, автор отчета, ответственный за всю операцию или ее часть, лучше уяснял себе суть происходящих событий. Во-вторых, если к ходу операции вдруг проявляло интерес высокое начальство, отчеты избавляли от необходимости устных докладов. А в-третьих, и это для полковника Голубкова было главным, они давали возможность взглянуть на ситуацию как бы со стороны. Когда человек читает книгу впервые, он следит в основном за сюжетом. Перечитывая эту же книгу, он обращает внимание на подробности. Разумеется, если книга стоит того, чтобы ее перечитывать. У полковника Голубкова никогда не было много времени для чтения, а тем более для перечитывания книг. А вот к протоколам допросов и агентурным донесениям он возвращался не один раз. И обнаруживал подробности, ускользнувшие от его внимания при первом чтении. Так сейчас он читал и рапорт-отчет об операции "Пилигрим". Пока все шло нормально. Не было сомнений в том, что человек Рузаева в чеченском постпредстве отнесся к предложению журналиста Генриха Струде настолько серьезно, что поспешил лично поставить о нем в известность самого Рузаева. Не было сомнений, что на этом этапе Пилигрим вел речь только об интервью Рузаева газете "Таген блатт". Помощник постпреда был слишком мелкой сошкой, чтобы Пилигрим рискнул открыть ему свои истинные намерения. Не было сомнений и в том, что это предложение Рузаева заинтересовало. Поездка горнолыжников в поселок Терскол у подножия Чегета, до которого от Минвод три с небольшим часа езды на автобусе, будет использована Пилигримом для встречи с Рузаевым. И форсировал он ее именно поэтому. Насчет снега -- просто предлог. Как выяснил Голубков, снег на чегетских трассах держался нередко до июня, а слишком ранней весной нынче что-то не пахло. Значит, постарается встретиться. Как? Вопрос. Обстановка в Терсколе, как и во всей Кабардино-Балкарии, на территории которой находился этот знаменитый горнолыжный курорт, исключала появление там Рузаева. С началом чеченской войны в Кабардино-Балкарию хлынули толпы беженцев, их принимали со всем кавказским радушием, селили в гостиницах, турбазах, пансионатах и домах отдыха. Но после заключения мирного договора в Хасавюрте и прекращения военных действий чеченцы не спешили возвращаться в лежащий в руинах Грозный. Они обжились у гостеприимных соседей, начали налаживать свой бизнес, вытесняя местных крутых, контролировавших всю торговлю, гостиницы и турбазы. Терскол опустел. Никому из русских любителей горных лыж, не говоря уж об иностранцах, не улыбалась перспектива отдыха в криминальной зоне. Несли убытки все - и местные жители, кормившиеся от туристов сдачей жилья и торговлей продуктами, и местные бандиты, и официальные власти, пополнявшие казну налогами. В итоге в один прекрасный день всем чеченским беженцам было предписано в кратчайшие сроки покинуть Кабардино-Балкарию, остались лишь те, кто переехал сюда много лет назад и по праву считался местным жителем. Появление любого приезжего из Чечни вызывало пристальное и не слишком-то дружеское внимание. В такой обстановке о тайной встрече Пилигрима и Рузаева в Терсколе или Нальчике нечего было и думать. Значит, что? Значит, Пилигрим постарается под каким-либо благовидным предлогом посетить Чечню. Резонно. К тому же Рузаев вряд ли унизится до того, чтобы ехать черт-те куда на конфиденциальную встречу с никому не известным, пусть даже и иностранным, журналистом. "Так? -- спросил себя полковник Голубков. -- Да, так". И тут же остановил себя. Стоп. Никому не известный иностранный журналист. Стоп-стоп. Никому не известный... Минуточку, минуточку! Но Голубков не успел додумать неожиданно мелькнувшую мысль. Без стука вошел генерал-лейтенант Нифонтов, как всегда, в штатском, заполнил своей крупной фигурой кабинет Голубкова и словно бы сделал его тесным. Молча положил на стол Голубкова обычный почтовый конверт без марки и штемпеля. Вместо адреса значилось: "Начальнику Аналитического агентства "Контур". (Такая вывеска красовалась на проходной управления.) Надпись беглая, но четкая, от руки. Конверт был вскрыт. -- Что это такое? -- спросил Голубков. -- Читай! -- кивнул Нифонтов. Голубков извлек листок. Самый обычный, вырванный из небольшого блокнота. Тем же почерком там было написано: "Пилигрим в Грозном. Дост. 100. Ваш доброжелатель". -- Ну? -- спросил Нифонтов. -- Подсунули под дверь проходной. Кто и когда -- неизвестно. Сразу, не вскрывая, принесли мне. Как тебе это нравится? -- "Дост. 100", -- повторил Голубков. -- Оценка информации. Такие пометки делали в шифрограммах американцы и англичане. Еще в войну. Это значит: "Достоверность информации -- 100 процентов". -- Это значит, что "наш доброжелатель" прекрасно знал, что мы поймем это его "Дост. 100". А значит, и знает, что такое наш "Контур". -- Хуже, -- поправил Голубков. -- Он знает то, чего не должен знать никто. "Пилигрим в Грозном". -- Он действительно в Грозном? -- спросил Нифонтов. -- Не исключено. Но точной информации нет. -- А почему, твою мать? -- рявкнул Нифонтов. -- У нас же этот мудак сидит в Терсколе! Сотрудник оперативного отдела УПСМ капитан Евдокимов, посланный в Терскол под видом туриста-лыжника за день до отлета туда Пилигрима, не был мудаком. Но полковник Голубков был избавлен от необходимости вступиться за своего подчиненного. В дверь постучали. На пороге кабинета Голубкова появился молодой лейтенант-компьютерщик из информационного центра и словно бы запнулся, увидев начальника управления. -- Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться к товарищу полковнику? -- по-уставному отбарабанил он, не вскинув руку к козырьку фуражки только потому, что никакой фуражки на нем не было. В УПСМ все ходили в штатском. -- Ну, обратись, -- разрешил Нифонтов. -- Хотя где ты увидел здесь полковников и генералов -- ума не приложу. -- Виноват. Константин Дмитриевич, срочное сообщение из Терскола. Вчера в первой половине дня при тренировочном спуске объект П. сломал правую ногу и был отправлен на "скорой помощи" в Минводы. Перед этим его любовница Люси Жермен с помощью молоденькой санитарки турбазы наложила ему на ногу гипс. Капитан Евдокимов сразу же дал ориентировку местному управлению ФСБ. Однако в больницы и травмпункты города объект не поступил. Номерной знак "скорой помощи" оказался фальшивым. Капитан Евдокимов срочно выехал в Минводы и опросил служащих местного аэропорта. Он установил, что человека с приметами объекта видели в аэропорту с двумя не установленными лицами кавказской национальности. Куда они улетели, точно выяснить не удалось. В тот день были рейсы в Москву, Ставрополь и Баку с промежуточной посадкой в Грозном. Евдокимов предполагает, что объект вылетел в Грозный по чужим документам. -- Это все? -- спросил Голубков. -- Нет. В тот же день Люси Жермен уехала из Терскола. С вещами. Вероятно, вернулась в Москву. В Терскол вызван другой тренер. Теперь все. -- Спасибо, свободны. Лейтенант вышел. -- А ты говорил -- мудак! -- укорил Голубков шефа. -- В нашем деле мудаков не бывает. -- Ладно, не мудак. Но откуда этот доброжелатель знает все раньше нас?! И кто он, так его перетак? Этот вопрос и Голубкова очень интересовал, но сейчас его мозги были заняты совсем другим. -- Генрих Струде, -- проговорил он и повторил, словно бы пытаясь поймать все время ускользавшую мысль: -- Генрих Струде. Журналист, которого никто... Стоп! Звони в МИД, Александр Николаевич. Срочно! Лучше по "вертушке". Своему ангольскому другу. Пусть немедленно выяснит, поступал ли к ним запрос о Струде. Кроме нашего. И когда. Генерал-лейтенант Нифонтов был не из тех, кому нужно разжевывать сказанное. Он быстро соображал. Он стремительно вышел из кабинета, но тут же вернулся: -- Бегом в экспедицию! Если досье Пилигрима не вернули в ФСБ -- забери. Если успели -- немедленно затребовать и привезти к нам. Срочно, спецкурьером. Это приказ! III Через полчаса, когда генерал-лейтенант Нифонтов вновь появился в кабинете начальника оперативного отдела, на столе перед Голубковым лежал соответственным образом упакованный и засургученный пакет, подготовленный для курьера правительственной связи. Увидев его, Нифонтов удовлетворенно кивнул и тут же осуждающе покачал головой: -- Вот засранцы! Еще неделю назад должны были отправить! Будет у нас хоть когда-нибудь нормальная исполнительская дисциплина? -- А зачем? -- благодушно спросил Голубков. -- То есть как -- зачем? -- Знаешь, Александр Николаевич, был у меня сосед, еще в бывшем Свердловске, инженер-строитель. Он говорил так. Что вы возмущаетесь? Бесхозяйственность, косность! Социализм им не нравится! А между тем в социализме огромные запасы энергии! Энергии бесхозяйственности, энергии косности, энергии бюрократизма. Только эту энергию нужно уметь обернуть себе на пользу, а не во вред. -- Он умел? -- Научился. Правда, не сразу. Сначала отсидел пять лет за приписки в особо крупных размерах. -- А ты говоришь! -- Зато сейчас ему принадлежат два банка и крупнейшая на Урале строительная фирма. Так что и нам сегодня перепало чуток от энергии всеобщего совкового раздолбайства. Я чуть ли не на пороге перехватил досье. Его срочно затребовали из ФСБ. И даже прислали спецкурьера. Сидит сейчас в экспедиции, ждет. -- Ух ты! -- восхитился Нифонтов. -- Вот именно, -- подтвердил Голубков. -- Что у тебя? Был запрос о Генрихе Струде? Впрочем, это я и так знаю. Весь вопрос -- когда? -- Вчера вечером. По факсу из Грозного. -- Что ответили из МИДа? -- То же, что и нам. -- Вчера вечером, -- повторил Голубков. -- То есть уже после того, как Пилигрим был доставлен в Грозный. Я вроде бы сказал, что в нашем деле мудаков не бывает? Я ошибся. Бывают. И особенно приятно, когда они -- на той стороне. -- И не один, а целых двое, -- уточнил Нифонтов. -- Маленький, но очень приятный подарок судьбы. -- Первый -- помощник чеченского постпреда, -- согласился Голубков. -- Вместо того чтобы навести справки о Генрихе Струде в Москве, он помчался сломя голову в Грозный. Ну, понятно, хотел обрадовать шефа возможностью международного паблисити. Я так думаю, что Рузаев откручивает ему сейчас яйца. Или уже открутил. А кто второй? -- Ну, Константин Дмитриевич! -- разочарованно протянул Нифонтов. -- А я-то думал, что ты умней! -- Полковник не может быть умней генерала. -- Но должен, -- возразил Нифонтов. -- А вот показывать это -- да, ты прав, показывать этого не стоит. -- А я и не показываю. Но если ты имеешь в виду Пилигрима, то он не мудак. Он просто плохо знает Россию. -- А не знаешь -- не лезь. Представляешь, что сейчас происходит в Грозном? -- Скорей, в Гудермесе или возле него, -- поправил Голубков. -- База Рузаева там. -- Пусть в Гудермесе, -- кивнул Нифонтов. -- Пилигрим, конечно, сразу объявил Рузаеву, что никакой он не Генрих Струде. Рузаев запрашивает местное МВД. А там лишь голая ориентировка Интерпола. Со старым снимком. Пилигрим требует запросить из Москвы его полное досье. Полное, понимаешь? Он человек западного склада ума и вкладывает в слово "полное" западный смысл. Рузаев запрашивает. Через то же МВД, допустим. И что он получит? А вот что. Нифонтов вскрыл подготовленный к отправке пакет и вытащил оттуда все снимки Пилигрима, сделанные "наружкой". После чего вызвал начальника экспедиции и вручил ему досье в его первозданном виде. -- Запечатать, зарегистрировать и передать спецкурьеру. -- Слушаюсь. -- Понял? -- спросил Нифонтов. -- Красивая комбинация, -- оценил Голубков. -- И если бы проблема заключалась только в Пилигриме, она была бы уже закрыта. Вряд ли в Чечне найдутся эксперты класса наших. Да и не будет проводить Рузаев никаких экспертиз. Он просто пристрелит Пилигрима -- и это лучшее, на что тот может рассчитывать. Но Пилигрим лишь часть дела. -- А может, этим и ограничимся? -- помолчав, спросил Нифонтов. -- В конце концов, какой приказ мы получили? Решить проблему Пилигрима. Мы ее, считай, решили. Руками Рузаева. Не нарушив при этом ни одного закона. Ни людского, ни Божьего. Он сам сунулся к Рузаеву. И евреи не смогут выставить нам никаких претензий. Нет Пилигрима. Исчез. Мы всей душой рады бы вам его выдать, да не можем -- отсутствует такая субстанция в сфере влияния российских правоохранительных органов. -- "Ваш доброжелатель", -- напомнил Голубков. -- Да и хрен с ним! Кто бы он ни был! Мы свое дело сделали! -- Это ты меня уговариваешь? Или себя? -- поинтересовался Голубков. -- Не будет Пилигрима, найдется другой. И мы можем узнать о нем слишком поздно. Мы же обо всем договорились. -- Знаешь, что я тебе, Константин Дмитриевич, скажу? Ты мелкий и тщеславный человечек! Ты родил хороший план. Классный, ничего не скажу. И понятно, что тебе хочется его реализовать и стать генералом. Так вот, не станешь ты генералом! Плевать всем на твои планы. Даже если все получится, как надо. А если не получится, так с нас даже те звездочки, что есть, сдерут! Понял? -- А у нас что -- задача сохранить звездочки? -- спросил Голубков. -- Тогда командуй. Операция отменяется. Хозяин -- барин. Ты начальник -- я дурак. -- Змей ты, Дмитрич! Уж и помечтать не даешь о спокойной пенсии. С рыбалкой, грибами, с этими -- как их? -- патиссонами! -- Что такое патиссоны? -- Понятия не имею. Овощ какой-то. Вроде огурца, только плоский. Ладно, бери ручку, пиши: - "Москва, директору ФСБ генерал-полковнику..." Написал? А дальше так:: "Направляем Вам полученные оперативным путем фотоснимки секретного агента отдела 12-С Деева..." Как его там? -- Геннадия Степановича. -- "...Геннадия Степановича, а также копию только что поступившего к нам экспертного заключения об идентификации его личности как..." -- Мы получили заключение две недели назад, -- напомнил Голубков. -- А что такое две недели по сравнению с семью годами, которые Пилигрим мирно лежал ребром между столами? Миг! Так что не придирайся. "...Как находящегося в розыскных списках Интерпола международного террориста Карлоса Перейры Гомеса по кличке Пилигрим, или Взрывник". С новой строки, -- продолжил диктовать Нифонтов. -- "...Считаем необходимым приобщить эти материалы к находящемуся в архиве ФСБ досье". Все. За моей подписью. Перепечатай на нашем бланке на машинке. Сам. Никаких вторых экземпляров. Черновик сразу сожги. Завтра утром отвезешь пакет в приемную директора ФСБ. Лично. Ты там кого-нибудь знаешь? -- Не имел удовольствия. -- Тем лучше. Подойдешь к одному из референтов, представишься и спросишь, кому ты должен передать пакет. Он спросит, что в пакете. Ты скажешь. -- А если не спросит? -- Все равно скажешь. Ну, попросту, свои же люди. У тебя получится. Но он обязательно спросит. -- Значит, Рузаев не соврал, когда сказал в интервью, что у него на Лубянке есть свои люди? -- заключил Голубков. Нифонтов подтвердил: -- Да. Пока на подозрении двое. Оба дежурили в тот день, когда пришла шифрограмма с грифами: "Весьма срочно, совершенно секретно, экземпляр единственный". Это установила служба собственной безопасности ФСБ. -- Сами? -- недоверчиво переспросил Голубков. -- Конечно, сами, только они и могли это сделать. Ну, дал я небольшой намек их шефу. А он мужик очень догадливый. -- Кто же из двух? -- Скоро узнаем. Тот, кто снимет сегодня копию с досье и завтра переправит ее в Грозный первым утренним рейсом. -- Он может передать ее по Интернету уже сегодня вечером. Нифонтов пожал плечами: -- Значит, Пилигриму предстоит пережить не лучшую в его жизни ночь. И камера в Дармштадте покажется ему раем. -- Может и не пережить, -- заметил Голубков. -- До утра как-нибудь дотянет. Вряд ли они его прикончат, пока не выяснят, кто он такой. А утром ты привезешь пакет. И эта сука кинется звонить в Чечню. Ребята из ФАПСИ предупреждены. Надеюсь, не подкачают. Разговор будет документирован. И уж трибунал мало ему не отвесит. Не сейчас, конечно, а когда придет время. Так что, Константин Дмитриевич, будем считать, что с одной задачей твоего плана мы справились: обеспечили контакт наших фигурантов. В условиях несколько напряженных, но в конечном итоге способствующих взаимному доверию. -- Мы вышли на решение и более важной задачи, -- сказал Голубков. -- Гораздо более важной и сложной. Нифонтов осуждающе покачал головой: -- А ведь я тебя, Константин Дмитриевич, предупредил. Никогда не показывай генералу, что ты умней его. Мы, генералы, этого очень не любим. От этого мы начинаем нервничать. Какой задачи? -- Нарисовался канал. По нему мы выведем Пилигрима на Пастуха и его ребят. -- Через этого суку-референта? -- Да. -- Как? -- Есть мыслишка. Нужно еще подумать. -- Думай, -- то ли разрешил, то ли приказал Нифонтов. -- Вот что еще. Этот звонок Пилигрима в Стокгольм. Очень мне он не нравится. Номер, куда он звонил, узнали? -- Да. Но в телефонной книги Стокгольма его нет. -- Значит? -- Ничего не значит. Даже в Москве ты можешь дать свой номер в справочник, а можешь и не давать. -- Нужно выяснить. Кому поручим -- ГРУ или СВР? -- Давай погодим, -- предложил Голубков. -- Боишься утечки? -- Да. В Стокгольме у Пилигрима сообщник, это как пить дать. И он снова попытается с ним связаться. Может, удастся перехватить звонок. -- Согласен, -- подумав, кивнул Нифонтов. -- Вроде все, -- подвел он итог и двинулся к двери. -- Вопрос, -- остановил его Голубков. -- Что было в шифровке, ксерокопия которой оказалась у Рузаева? Нифонтов помрачнел: -- Лучше бы ты не спрашивал. Ни хрена хорошего там не было. Информация Минобороны о предстоящей поездке инспекторов Генштаба в Чечню. В связи с обострившейся обстановкой. Ну, как положено: агентурное обеспечение, система охраны маршрутов и все прочее. Доохранялись, твою мать! -- Вряд ли это рузаевские дела, -- прокомментировал Голубков. -- Он сразу бы объяснил. -- Да? -- переспросил Нифонтов. -- И Масхадов тут же выдал бы его с потрохами. Потому что иначе -- война. А Масхадов президент, пока мир. Каким бы долбаным этот мир ни был. -- С момента нападения прошло больше недели. А рузаевская армия сидит без бабок. Им уже три месяца не платили. Это самые свежие агентурные данные. А нападение на инспекторов Генштаба -- согласись, не из дешевых работа. Не для тех, конечно, кто лупит из гранатомета. Для самого Рузаева. Миллиона на полтора-два баксов вполне потянет. Не думаешь же ты, что Рузаев будет тратить на такие дела свой золотой запас, насчет которого у меня есть очень большие сомнения? -- Не думаю. Но он кое-что получил. Правда, не два миллиона, а всего шестьсот тысяч долларов. Они были перечислены на счет его фонда "Ичкерия" несколько дней назад. Из стамбульского банка "Босфор". -- Что это за банк? -- Пытаемся выяснить. Копия платежки у нас есть. А что он не платит своим абрекам... Возможно, выжидает. Боится расшифроваться. Они же сразу начнут пить-гулять, верно? Может, конечно, это и не рузаевские дела, а кто-то им прикрывается. Но что эта засада -- пробный шар, тут, по-моему, вопросов нет. -- Тут нет, -- согласился Голубков. Нифонтов помолчал и неожиданно спросил: -- Как у тебя с английским? -- С английским? -- удивился Голубков странному и неуместному в этом разговоре вопросу. -- Ну, как? Дорогу спросить могу. И даже понять ответ. Может быть. "Хау мач", "монинг", "экскьюз ми, плиз". -- Ты же проходил интенсивный курс после перевода к нам, -- напомнил Нифонтов. -- Все проходят. Голубков пожал плечами: -- А толку? -- С твоей-то памятью? -- Язык требует практики. Припрет -- освежу, конечно. Но не думаю, что понадобится. Нас не очень-то приглашают на международные симпозиумы. И вряд ли будут приглашать в обозримом будущем. -- Как знать, как знать, -- неопределенно отозвался Нифонтов. -- Ладно, работай, -- кивнул он и вышел из кабинета. Оставшись один, полковник Голубков положил перед собой принесенные Нифонтовым конверт и листок и стал пристально всматриваться в четкие, будто бы врезанные в бумагу буквы. Что-то напоминал ему, этот почерк. Где-то он видел его. И не так уж давно. Где? Когда? При каких обстоятельствах? О памяти Голубкова в управлении ходили легенды, но на этот раз, сколько Голубков ни напрягал ее, так ничего и не вспомнил. "Ваш доброжелатель". Ну и дела! Голубков вложил листок в конверт, отметил число и время получения и сунул конверт в папку с надписью: Операция "Пилигрим". Досье было пока тощим, но Голубков не сомневался, что пройдет немного времени, и бумаги перестанут вмещаться даже в самую объемистую папку. Он вспомнил расхожую фразу, слышанную от взрослых еще в детстве: "Дела идут -- контора пишет". Помнил он и окончание фразы: "Рубль дадут, а два запишут". I V Минут сорок Голубков потратил на то, чтобы чисто, без опечаток, отшлепать двумя пальцами на старой электрической "Оптиме" продиктованный Нифонтовым текст. Испорченных страниц оказалось столько, что нечего было и думать жечь их в пепельнице. Поэтому следующие двадцать минут он провел в кабинке мужского туалета, разрывая черновики на мелкие клочки и спуская их в унитаз. Затем подписал сопроводиловку у Нифонтова, отнес ее вместе с фотоснимками Пилигрима и копией экспертного заключения в экспедицию, потребовал при нем упаковать и засургучить пакет. Пакет он спрятал до завтрашнего утра в своем сейфе, после чего удобно устроился за столом и положил перед собой чистый лист, обдумывая свою самую главную на сегодня работу. "Совершенно секретно..." Нет, не годится. Служебная переписка ФСБ вся секретна, особо выделять не стоит. Бумага должна выглядеть рутинной отпиской, а бланк с шапкой УПСМ уже сам по себе привлечет внимание. Кого нужно. Поэтому лучше начать просто: "Директору ФСБ РФ. На Ваш запрос сообщаем..." Тоже плохо. На чей "Ваш"? Директора ФСБ? Так он не обращался ни с какими запросами. И никто не обращался. Кто мог обратиться? А вот кто -- начальник службы собственной безопасности. Нифонтов с ним хорошо знаком, договорится, чтобы не было никаких накладок. Стоп. Подписать бумагу должен сам Голубков. А он не имеет права даже знать фамилию начальника ССБ. Как-то это нужно сделать более обтекаемо. Как? Через два часа весь письменный стол полковника Голубкова и даже пол вокруг стола был завален испорченными листками. Но зато перед ним лежал текст, каждое слово в котором было тщательно обдумано, проверено и перепроверено. Он откинулся в кресле, посидел с закрытыми глазами, стараясь забыть то, что написал, чтобы взглянуть на текст незамыленным глазом. Лучше, конечно, было бы оставить это на утро. Но утром эта бумага вместе с засургученным дополнением к досье Пилигрима должна быть вручена одному из двух референтов в секретариате директора ФСБ. А кому именно -- этим сейчас и занимаются люди из ССБ. И не два-три человека, а не меньше десятка. "ФСБ РФ От начальника оперативного отдела УПСМ полковника Голубкова К. Д. На запрос, поступивший от ССБ ФСБ РФ, докладываю. Оперативный отдел УПСМ располагает определенной информацией о группе бывших российских военнослужащих, привлекших к себе внимание ССБ. А именно: о бывшем капитане спецназа Пастухове С.С. (кличка Пастух), 1970 г.р., прож. в дер.Затопино Зарайского р-на Московской обл.; о бывшем капитане мед службы Перегудове И.Г. (Док), 1963 г.р., прож. в г.Подольске; о бывшем старшем лейтенанте спецназа Хохлове Д.А. (Боцман), 1968 г.р., прож. в г.Калуге; о бывшем старшем лейтенанте спецназа Злотникове С.Б. (Артист), 1969 г.р., прож. в г.Москве; о бывшем лейтенанте спецназа Мухине О.Ф. (Муха), 1972 г.р., прож. в г.Москве. Все вышеперечисленные проходили службу в Чечне и принимали непосредственное участие в военных действиях в составе специальной диверсионно-разведывательной группы, которую возглавлял Пастухов С.С. Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью, что было неоднократно отмечено командованием. Все члены группы имеют медали и ордена РФ, а Пастухов С.С. награжден также американским орденом "Бронзовый орел" за освобождение захваченных боевиками сотрудников Си-Эн-Эн Арнольда Блейка и Гарри Гринблата. Весной 1996 г. все члены группы во главе с Пастуховым приказом замминистра обороны РФ были разжалованы и уволены из армии "за невыполнение боевого приказа". По неизвестным причинам какая-либо информация о случившемся полностью отсутствует. Летом 1996 г. в силу сложившейся ситуаций оперативный отдел УПСМ привлек Пастухова и членов его бывшей команды к участию в мероприятии, требующем высокой профессиональной подготовки и полной непричастности исполнителей к спецслужбам. Поставленные перед ними задачи были выполнены весьма успешно. Это побудило нас и позже иногда прибегать к их услугам. Но в настоящее время..." Голубков промокнул платком взмокший от напряжения лоб. Того, что он написал дальше, не хотелось читать. Но было нужно. Он шумно вздохнул и вернулся к тексту. "Но в настоящее время мы не поддерживаем с ними никаких отношений. Все они являются профессионалами чрезвычайно высокого класса, в совершенстве владеют всеми видами огнестрельного и холодного оружия, боевой и гражданской техникой, исключительно эффективными приемами рукопашного боя, обладают навыками оперативной работы и т. д. Однако внутреннее духовное перерождение, происшедшее после увольнения из армии во всех фигурантах, а особенно в Пастухове, вынудило нас принять решение полностью отказаться от любых форм сотрудничества с вышеперечисленными лицами. Первой причиной является их непомерно возросшая алчность. Даже за участие в операциях, не связанных с риском для жизни, они требуют не меньше 50 тысяч ам. долларов на каждого, причем наличными и вперед. Второе. При выполнении поставленной перед ними задачи они проявляют далеко не всегда оправданную обстоятельствами жесткость, а порой и вовсе выходят за рамки закона. Третье. Беспрекословно подчиняясь своему командиру Пастухову, они слишком часто игнорируют указания руководителей операции, достигая цели методами, которые им самим кажутся более оптимальными. Четвертое. Несмотря на то что уже в течение довольно длительного времени оперативный отдел УПСМ не привлекает их к сотрудничеству и, следовательно, никаких гонораров не выплачивает, все фигуранты, судя по всему, не испытывают недостатка в финансовых средствах, хотя только один из них, Пастухов, работает в построенном им столярном цехе. Возможно, они выполняют конфиденциальные поручения частных лиц или коммерческих структур, но нельзя исключать и их связи с крупным криминалитетом -- связи если не существующей уже, то вполне вероятной в будущем. Мне не было разъяснено, чем конкретно был продиктован запрос ССБ, поэтому я лишен возможности дать более подробные комментарии. Начальник оперативного отдела УПСМ полковник Голубков". Голубков расписался, еще раз тяжело вздохнул и пошел к Нифонтову. Рабочий день давно закончился, коридоры были пусты, в приемной начальника УПСМ даже дежурного не было, а сам Нифонтов сидел на краю стола, вжав в ухо трубку телефона спецсвязи, и подавал лишь короткие реплики: -- Да... Есть... Понял... Все-таки он?.. Ну, сука!.. Понял. Все, конец связи. Он вернул трубку в гнездо аппарата и объяснил: -- Нашли. Майор. Лысый. Как зайдешь -- первый стол справа. Фамилия тебе не нужна, других лысых там нет. Второй референт -- подполковник. Ну, что ты создал, показывай! Голубков положил перед ним листки. Нифонтов быстро пробежал текст и сочувственно покачал головой: -- Поэма! Непросто было это написать, а? Голубков не ответил. - Насчет духовного перерождения, -- помолчав, продолжал Нифонтов. -- Понятно, зачем ты вставил эту фразу. Но не кажется ли тебе, что в ней есть и небольшой истинный смысл? -- Не кажется, -- буркнул Голубков. -- Это полная туфта. И предназначена она не для твоих глаз. Сам знаешь для чьих. -- Я когда-то прочитал, что борьба, даже за правое дело, не делает человека лучше, -- заметил Нифонтов. -- Делает хуже? -- хмуро переспросил Голубков. Дурацкие и совершенно не ко времени и не к месту рассуждения Нифонтова почему-то очень его раздражали. -- Хуже? Не знаю. Но и не лучше. Я служу уже тридцать лет. Как и ты. Стали мы за это время добрей? Нет. Мудрей? Нет. Великодушней? Вряд ли. Мы стали опытней, да. Возможно, умней. Но не более того. Нет, не более. А они -- молодые ребята. Им бы жить и жить. Влюбляться, жениться, растить детей, радоваться каждому божьему дню. А мы швыряем их в ад. -- Вот давай и будем думать о том, чтобы они выбрались из этого ада живыми и невредимыми. А о спасении их душ будут молиться те, кто их любит. Потому что некому больше. Некому! -- повторил Голубков. -- Ладно, займемся делом, -- согласился Нифонтов. Он еще раз очень внимательно и как бы чужими глазами перечитал подготовленный Голубковым текст и подвел итог: -- Ну что? Если бы я был Пилигримом, то как раз такую команду и заказал бы. По-моему, все на месте. Должно сработать. -- А если нет? -- Будем искать другие подходы. -- Он шакал, -- заметил Голубков. -- Кто? -- Пилигрим. -- Почему? -- Не знаю. Такое у меня ощущение. -- И что? -- Ничего. Просто сказал. Очень осторожные твари. -- Пастухов проинструктирован? -- Да. -- Как? -- Как мы и договаривались. "Ничего сверх меры". Нифонтов помолчал, словно бы оценивая ситуацию не в частностях, а в целом, и убежденно повторил: -- Должно сработать. Чует мое сердце -- клюнет! Через три дня полковник Голубков позвонил Нифонтову из войсковой части ПВО, базировавшейся в тридцати километрах от Затопина, и сказал только одно слово: -- Клюнул! Глава четвертая КОНТАКТ I Этих двоих я приметил еще в поселке новых русских на Осетре, когда привозил туда очередную партию столяры и двойные стеклянные блоки размером три на два метра для оранжереи, которую мой первый заказчик-банкир надумал пристроить к южной стене своего замка. Ну почему бы и нет? Красиво жить не запретишь. Если бы я стал рассказывать об этой встрече Ольге, то сказал бы, конечно, что сначала обратил внимание на машину -- двухместную новенькую "БМВ" серебристого цвета с откинутым верхом, -- потом на пассажира и лишь после этого -- на его молодую, лет двадцати пяти, спутницу, которая стояла возле открытой водительской дверцы, покуривая длинную коричневую сигарету и поигрывая ключами на золотом брелочке. Но если честно, уставился я сразу на женщину. Пятый номер бюста -- не уставься! Мишка Чванов, которого я прихватил, чтобы выгрузить из прицепа хрупкие рамы, даже толкнул меня в бок: -- Ё-мое! Буфера-то! А? Гляди-гляди, Серега! И без лифчика, спорим? А вот насчет задницы недоработка, -- с некоторым сожалением добавил он. У него всегда было только два критерия. Для бутылки -- емкость и крепость. А для женщины -- ну, эти вот два параметра. -- Ты бы хоть не пялился внаглую-то! -- попытался я его остудить, но у Мишки на этот счет были свои убеждения. -- Да ты че, Серега?! Обидится! Или расстроится. Что ж я, подумает, уже совсем стала такая, что мужики на меня даже не смотрят? Зачем обижать девку? Ну, задницей не вышла, так это же не ее вина, верно? Оценка Мишки не показалась мне объективной. Кому что, конечно, а по мне так все у нее было в полном порядке. Стройная фигура, копна соломенных волос, прихваченная золотым обручем, смуглое выразительное лицо, длинные ноги. Она была в белой кожаной куртке с золотым шитьем, наброшенной поверх белой футболки в обтяжку, в белых узких штанах по щиколотку. А на ногах что-то вроде сандалий, тоже белых и тоже подернутых золотой ниткой. "Бээмвушка" очень ей личила, а вот спутник -- не очень. Среднего роста, лет на пятнадцать старше, с жестким белобрысым ежиком, одетый прилично и даже дорого, с небольшим кейсом в руке. Но какой-то он был никакой. Из банкиров, возможно, к кому-то приехал в гости. Или тоже решил присмотреть здесь участок. На бойфренда своей вызывающе яркой спутницы он явно не тянул. Спонсор, скорее всего. Или, как раньше говорили, "папик". К этому выводу пришел и Мишка. -- И чего такие девки в этих пеньках с глазами находят? -- расстроено произнес он. -- А ведь сколько настоящих мужиков кругом, нет? Взять хоть тебя, -- великодушно добавил он. -- Или тебя? -- А что -- нет? -- не без вызова спросил он. -- Так и быть, я тебе скажу, что она находит в нем и чего не найдет в тебе, даже если разберет тебя по косточкам. -- Ну, чего? -- Хотя бы единственного завалящего бакса. Я думал, что Мишка обидится, но он неожиданно захохотал и подтвердил: -- Это -- да! Это -- в точку! И мы принялись за работу. II Этот день выдался для меня довольно хлопотливым. Три рейса из Затопина на Осетр, к новым русским, потом в налоговую инспекцию в Зарайск, потом в леспромхоз на пилораму и в сушилку -- проверить, как там идут дела. Я уже и думать забыл об этих на новенькой "бээмвушке", но тотчас же вспомнил, когда в седьмом часу вечера вернулся домой и увидел их тачку у моих ворот. Возле нее стояли Ольга и эти двое. Я остановился рядом и спрыгнул с высокой подножки. -- К тебе, -- сказала Ольга и представила меня: -- Мой муж, Сергей. Это -- Люси. Манекенщица. Поразительно. Я считала, что все манекенщицы плоские, как сушеные воблы. Оказывается, не все. -- Журналист Генрих Струде, "Таген блатт", -- отрекомендовался пенек с глазами. -- Можете называть меня просто Генрихом. -- И вы все время здесь живете? -- защебетала Люси. -- Как я вам завидую! Настоящая русская природа. Рассветы, закаты! Как я мечтала бы так жить! И этот запах с лугов, речная прохлада. И... -- Она умолкла и как бы принюхалась. -- Чем это пахнет? -- Дерьмом, мадам, -- галантно объяснил я. -- Вы вляпались в коровье дерьмо. Это часть русской природы. Ничего страшного, говно экологически чистое. Проводи нашу гостью к мосткам, пусть ополоснется, -- попросил я Ольгу и обернулся к пеньку: -- Что привело скандинавского журналиста в нашу глушь? -- Мы можем где-нибудь спокойно поговорить? -- Почему нет? Можно здесь, на бревнышках. Или, если хотите, в доме. -- Лучше в доме. В доме так в доме. Оно и мне было лучше. Потому что я уже понимал, что этот Генрих Струде и есть тот человек, о скором появлении которого меня предупреждал полковник Голубков. Заказчик. А я, стало быть, наемник. Тертый-перетертый. Знающий себе цену. Ну-ну. Я попросил его немного подождать, загнал "террано" в гараж и зашел в столярку -- проверить, обесточили ли мои работяги станки, а заодно включить "пожарную сигнализацию". Похоже, она дождалась своего часа. После чего проводил гостя на второй этаж моего дома. Нижнюю часть дома я кое-как довел до ума, кухня была в полном порядке, а в детской и в гостиной, которая пока служила нам с Ольгой спальней, вполне можно было существовать. Второй же этаж представлял собой огромную комнату, в которой были лишь настланы полы и вставлены окна. Посреди комнаты стоял дощатый стол с еще прадедовскими лавками, а в углу грудились раскладушки -- на них спали Артист, Боцман, Док и Муха, когда им случалось собираться у меня по делу или так, покупаться, позагорать, сбросить жирок городской жизни легкой пробежкой километров на тридцать по пересеченной местности. -- Располагайтесь, -- предложил я. -- Чай, кофе? Спиртного нет, у нас тут безалкогольная зона. -- Спасибо, ничего не нужно. Недешево, должно быть, строить такой дом? -- поинтересовался мой гость, осматриваясь. -- Прорва, -- подтвердил я. -- Раскладывайте свои документы. Что вы собираетесь возводить? Коттедж? Замок? Шале? Мне нужен поэтажный план. Только учтите: начать в вашем доме работу мы сможем только в августе, раньше не получится, много заказов. -- А тогда для чего вам сейчас план? -- Прикинуть, сколько нужно леса, какого. Заготовить, разрезать, высушить. Чтобы потом не стоять. Мой гость раскрыл кейс, но извлек из него не проект или план, а небольшую черную пластмассовую коробочку, потыкал кнопками, глядя на дисплей, удовлетворенно кивнул и убрал коробочку на место, -- Пейджер, -- объяснил он мне. -- Никаких срочных сообщений. Ну, я бы, может, и поверил, что это пейджер. Но был у меня в жизни случай, когда точно за такую же игрушку марки "Сони" я отдал шестьсот баксов. Она была похожа на пейджер. Но это был не пейджер, а детектор для обнаружения прослушки. Хороший детектор, он вынюхивал все чипы на расстоянии до двадцати метров. Но "пожарную сигнализацию" полковника Голубкова все-таки не засек -- она, видно, была основана на каком-то другом принципе. -- Ваши заказчики очень хорошо отзываются о вас, -- продолжал мой гость. -- Но не думаю, Сергей, что дело ваше слишком выгодное. -- Есть и выгодней, -- согласился я. -- Например, грабить банки. Но мое дело другим хорошо -- оно позволяет спать спокойно. -- Не только. Ваш бизнес -- прекрасное прикрытие. -- Для чего? -- Для всего. Тут уж я внимательно, не маскируя своего интереса, рассмотрел своего гостя. Мишка Чванов был не прав, назвав его пеньком с глазами. Верней, лишь отчасти прав. Он мог производить и такое впечатление. Никакой. Ни то ни се. Нувориш, умудрившийся хапнуть столько, что хватило и на дорогую машину, и на любовницу из дома моделей "Шарм", и еще, вероятно, на многое. Но он как бы пребывал в некоторой растерянности. Оттого ли, что ему, в сущности ничем особенным не одаренному простаку, удалось вдруг сорвать такой куш. То ли оттого, что он не совсем еще понимает, что ему с этим неожиданным богатством делать. Или оттого, что не знает, как себя вести в новом для него окружении. И даже в дорогом, по моде мешковатом костюме он словно бы чувствовал себя неуютно: поеживался, будто за шиворот ему насыпало с сосен сухой хвои. Он ничем не выделялся среди новых русских, прикативших на своих "гранд-чероки" и "мерседесах" посмотреть, как идет строительство их дворцов. Он был бы незаметен на какой-нибудь финансовой или политической тусовке. Или даже среди публики телевизионного ток-шоу. Да и за столиком обыкновенной пивнушки, оденься чуть проще, не привлек бы никакого внимания. И я не проявил бы к нему ни малейшего интереса. А вот это говорило о многом. Мимикрия. Не случайная -- впитавшаяся в саму его суть за годы и годы. И только здесь, в пустой недостроенной комнате моего дома, ему не с чем было сливаться. Да он и не старался. Какой там пенек с глазами! Сильный, жесткий, уверенный в себе человек. Только почему-то все время словно бы болезненно морщится. -- Кто вы? -- спросил я. -- Заказчик. Я хочу предложить вам работу. Не сомневаюсь, что мы с вами договоримся. -- Может быть, -- подумав, кивнул я. -- Но сначала вы спуститесь вниз и бросите в багажник "бээмвухи" свою пушку. Я не люблю разговаривать с вооруженными заказчиками. -- С чего вы взяли, что я вооружен? -- Вы не поняли, Генрих. Я не спрашиваю, вооружены вы или нет. И не спрашиваю, хотите ли отнести свою пушку в машину. Вы просто сделаете это. И все. Он словно бы подобрался и не без вызова прищурился: -- А если нет? Рискнете отнять? Ну, когда так ставят вопрос... Кобура у него была пристегнута чуть ниже правого колена, а карман модных брюк-бананов не имел дна. Решение остроумное, но имело один крупный недостаток. Чтобы извлечь пушку, нужно было нагнуться. Лишний такт. На него-то у моего гостя и не хватило времени. Пушка оказалась компактным девятимиллиметровым шестизарядным "Кобальтом". Последняя разработка тульских умельцев, я о таких только слышал. Новенькая, даже от плохо убранной заводской смазки маслились пальцы. Одно гнездо в барабане было пустым. Но мне некогда было подробно рассматривать инструмент. Я прислонил Генриха Струде к стене и пошлепал по щекам, приводя в сознание. А пока он выходил из состояния "грогги", извлек из его кармана бумажник. Никаких документов не было, кроме ламинированной журналистской карточки корреспондента газеты "Таген блатт". Выглядела она вполне нормально. Но поскольку наше интервью началось не совсем обычно, я решил кое-что уточнить. Сначала набрал на своем сотовом номер корреспондента Си-Эн-Эн Арнольда Блейка. Автоответчик. Набрал другой номер -- напарника Арнольда, его телеоператора Гарри Гринблата. Он оказался дома и был, судя по радостному приветствию, уже на хорошем взводе. Он почти сразу понял мою просьбу, залез в свой компьютер и через пару-тройку минут сообщил мне, что никакого Генриха Струде среди иностранных корреспондентов не существует. Мой гость уже вполне оклемался и мирно сидел на лавке, не делая никаких лишних движений. -- Ну? Так кто же вы? -- спросил я. -- Как мне вас называть и как расценивать этот визит? -- Для вас я -- Генрих, -- твердо ответил он. -- А кто я на самом деле -- вас не касается. -- Генрих, ты скоро? -- послышался снизу капризный голос его спутницы. -- Мне скучно! -- Любуйся природой! -- не слишком деликатно посоветовал ей Генрих и повернулся ко мне: -- Мы договоримся. Похоже, вы тот человек, который мне нужен. -- Приведите себя в порядок. А то у вас такой вид, будто вы вывалились из автобуса в час пик. Он поправил галстук и начал застегивать пуговицы на рубашке. И тут меня будто что-то кольнуло. -- Минутку! Я распахнул рубашку на его груди и задрал майку. Вся грудь была исполосована ножом. И рисунок был слишком знакомым. Кто хоть раз такой видел, уже никогда не забудет. А я-то их навидался. И таких, и куда похуже. Так вот почему он поеживался и морщился. -- Одевайтесь, -- сказал я. -- Чечня? Он кивнул. -- Не больше недели назад? Он снова кивнул. -- За каким чертом вас туда понесло? -- Дела. Меня захватили случайно. -- Зачем вас пытали? -- Хотели узнать, кто я. -- Узнали? -- Нет. Иначе я перед вами бы не сидел. -- Отпустили тоже случайно? -- Меня выкупили. -- Кто? -- Люси. За пятьдесят тысяч долларов. -- Недорого. -- Они не знали, кто я. А когда узнали, было уже поздно. -- Так кто же вы? -- Вы узнаете об этом. В свое время. Надеюсь, вы-то не будете меня пытать, чтобы узнать это немедленно? -- Откуда у манекенщицы такие деньги? -- продолжал я свои расспросы. -- Она получила кое-что от своего бывшего мужа при разводе. По условиям брачного контракта. Их ей вернули. -- Кто? -- Те, на кого я работаю. И на кого будете работать вы. -- Вы не слишком спешите? -- поинтересовался я. -- Сначала есть вопрос, на который я хотел бы получить ответ. Как вы на меня вышли? -- Ваше досье есть в ФСБ. Ваше и вашей бывшей команды. Боцман, Док, Муха, Артист. -- Чушь, -- сказал я. -- Никакого нашего досье в ФСБ нет. -- А тогда откуда я все это знаю? Я даже знаю, что ваш стандартный гонорар -- пятьдесят тысяч долларов на каждого. Причем наличными и вперед. Я знаю, о чем вы думаете. Нет, я не работаю на ФСБ. И эту информацию получил неофициальным путем. И даже, можно сказать, незаконным. Я ее купил. -- У кого? -- Этого я вам, естественно, не скажу. У меня есть для вас предложение. Это очень серьезное дело. Я прервал его: -- Хватит, а то скажете лишнее. Вот ваша пушка и ваша ксива. А теперь берите свою подругу, садитесь в тачку и очень быстро уезжайте отсюда. И не запоминайте дорогу. -- Вы отказываетесь, даже не выслушав? -- Да. -- Но почему? -- Потому что вы горячий. Дымите, как головешка. Неужели вы думаете, что чеченцы так просто от вас отстанут? А у меня нет никакого желания с ними пересекаться. -- Я вас не понимаю. Вы рисковали жизнью за какие-то жалкие пятьдесят тысяч и отказываетесь от дела, которое может принести вам вчетверо больше? И без всякого риска для жизни! -- Бросьте, Генрих. Так не бывает. -- Ну, скажем так -- с минимальным. И тут я вспомнил, что я наемник. -- Сколько, вы сказали? Двести штук? Я вас правильно понял? -- По двести. На каждого. -- Так с этого надо было и начинать! Что за дела? Мой гость убрал бумажник с документами в карман пиджака, а "Кобальт", чтобы, вероятно, руки смазкой не пачкать, обернул носовым платком и сунул в кейс. -- Дело такое. Оно состоит из двух частей. Вы правы. Чеченцы уже поняли, что продешевили, и не оставят меня в покое. Вывести их на меня может только один человек. Я хочу, чтобы этот человек исчез. Бесследно и чисто. Желательно -- способом, не вызывающим подозрений. -- Нет ничего проще, -- тоном бывалого киллера заявил я. -- Камнем по черепу и в коллектор. -- По-вашему, этот способ не вызовет подозрений? -- Ни малейших. Обыкновенное ограбление и убийство. О таких случаях даже в газетах уже не пишут -- скучно. А вот если он бесследно исчезнет -- это как раз и вызовет подозрения. -- Вам видней. Это -- первая часть дела. Будем считать ее отдельной работой. И она будет отдельно оплачена. -- Сколько? -- спросил я, вполне уже освоившись с ролью наемника. -- Пятьдесят. -- За такую мокруху?! -- Ладно, сто. Но вторые пятьдесят -- после того, как задание будет выполнено. -- Не пойдет. У нас немного принципов, но теми, что есть, мы дорожим. Все сразу наличными и вперед. -- Вы забываете, что это лишь неглавная часть дела. -- Какая главная? -- Мы поговорим об этом, когда вы выполните первую часть работы. Я имею о вас хорошие рекомендации. Но я должен убедиться, что они соответствуют действительности. -- Кто этот человек? Мой гость извлек из кейса два пакета. Один -- плотный, тяжелый. Второй совсем тощий. Объяснил: -- Это аванс. Можете не пересчитывать. Но какой бы я был наемник, если бы не пересчитал и не прощупал бабки. Все было верно: пять пачек новых американских стольников в банковской упаковке. -- А здесь -- информация о вашем объекте, -- объяснил мне гость, придвигая второй конверт. -- Снимки, домашний и служебный адреса, адрес дачи, телефоны, номер машины, традиционные маршруты, привычки и все прочее. Я перебрал снимки. Высокий, спортивного вида парень лет тридцати с небольшим: возле новой белой "Нивы", в толпе на Пушкинской площади, возле подъезда старого московского дома. -- Кто он? -- Корреспондент "Совершенно секретно" Игорь Сергеевич К. С полминуты я взирал с нескрываемым обалдением на своего абсолютно невозмутимого гостя. Потом затолкал снимки в конверт, а конверт вместе с баксами -- в его кейс. После чего защелкнул замки и вручил кейс Генриху Струде. -- Счастливого пути. С проселка поворот на Москву налево, не перепутайте. Занятно было с вами поговорить. Мне только одно непонятно: вы сам идиот или меня считаете идиотом? -- Объясните. -- А нужно? Корреспондент "Совершенно секретно". Да вы представляете, что начнется? Все спецслужбы, менты и агентура будут поставлены на уши! У вас есть только три способа решить эту проблему. И лишь один надежный. Первый: нанять суперкиллера. Это обойдется вам, конечно, не в сто штук, а несколько больше. Второй: найти каких-нибудь отморозков, которые за две дозы замочат кого угодно. Но и вас сдадут без секунды раздумий. -- Какой же третий способ? -- Держаться от этого корреспондента как можно дальше. Генрих Струде встал. В нем словно бы произошла какая-то неуловимая перемена. Теперь это был такой же сильный и уверенный в себе человек, как и раньше, но другой по существу: слегка насмешливый, снисходительный, даже доброжелательный. Удовлетворенный результатами разговора. -- Поздравляю, Серж, -- проговорил он. -- Все испытания вы прошли безупречно. Я был бы разочарован, если бы даже за большие деньги вы взялись за мокрое дело. С таким человеком я не стал бы работать. Проблему с этим корреспондентом я решу сам. И уверяю вас: методами вполне цивилизованными. Так что можете не опасаться, что я засвечен. Когда вы сможете устроить мне встречу с вашей командой? -- Вы уверены, что я захочу это сделать? -- Почему нет? Это вас ни к чему не обязывает. Я изложу дело, а вы сами все вместе решите, стоит ли за него браться. Я мог бы рассказать о нем и вам, но не вижу смысла повторяться. Итак? -- Мне нужно пару дней, чтобы связаться с ребятами. -- Прекрасно. Значит, через два дня. Суббота, шестнадцать ноль-ноль. Устраивает? -- Где? -- спросил я. -- Для вас это имеет значение? -- Никакого. -- Тогда здесь. Договорились? Мне было интересно познакомиться с вами. Пока могу повторить: вы тот человек, который мне нужен. А теперь нам пора ехать. В радиорубке войсковой части ПВО, выдававшей свое присутствие среди заливных затопинских лугов и березовых околков низинного берега Чесны огромными вращающимися радарами, полковник Голубков снял наушники и озадаченно пробормотал: -- Ничего не понимаю! Молодой лейтенант-оператор вопросительно на него посмотрел. -- Все в порядке, -- кивнул полковник. -- Проверь запись и сделай копию. Не мог же он объяснить этому лейтенанту, что еще сегодня утром на его стол легла сводка МВД. В ней сообщалось, что на пересечении Каширского шоссе и Московской кольцевой автодороги на стоянке большегрузных машин был обнаружен автомобиль "Нива" белого цвета и в нем водитель, корреспондент ежемесячника "Совершенно секретно" Игорь Сергеевич К. Он был убит выстрелом в упор. Убийство, по предварительному заключению судмедэксперта, произошло ориентировочно в промежутке от часа до трех часов ночи. Вероятный мотив -- ограбление, так как на полу салона была обнаружена стодолларовая купюра, выпавшая, вероятно, из кармана погибшего и не замеченная преступником или преступниками. Информация об этом еще не попала в прессу, но не было сомнений, что через день-два обязательно попадет и вызовет не меньший взрыв общественного негодования, чем убийство тележурналиста Листьева или корреспондента "Московского комсомольца" Холодова. III Как и положено любезному хозяину, я проводил гостей до машины, посоветовал Люси внимательней смотреть под ноги,