светила над Лориеном будто сошли с ума... -- А не может это все быть как-то связано с тем магическим предметом, что никак не могут разыскать ваши танцовщицы? -- подался вперед клофоэль Покоя. -- Да, может, -- хмуро кивнула клофоэль Звезд; она была явно не расположена развивать эту тему и даже не ввернула чего-нибудь вроде вполне напрашивавшегося "У ваших Стражей, между прочим, дела обстоят не лучше...". -- Постойте, как вас понимать: "Наш мир обречен"? -- Это уже Владыка; ты глянь-ка -- проснулся наконец надежа-государь... -- Так вот и понимать, о Светлый Владыка: был -- и нету. И нас всех -- тоже. -- Так сделайте же хоть что-нибудь! Клофоэль Звезд! И вы тоже, клофоэль Покоя! Я... В конце концов я вам повелеваю!.. Как Владыка... На лицах членов "Большой четверки" явственно отразилось: "И что б мы только делали без твоих повелений, Вседержитель ты наш..." Клофоэль Звезд обменялась взглядами с клофоэлями Мира и Покоя, чуть задержалась на клофоэле Силы и наконец произнесла: -- Для начала, о Светлый Владыка, мне необходимо взглянуть на Зеркало своими глазами -- сейчас же, не теряя ни часа. -- Ну да, ну разумеется! Ступайте прямо сейчас... "Вот и конец мне настал, -- отрешенно подумала клофоэль Мира, разглядывая игру оттенков зелени в смарагде своего перстня. -- Мне нечего возразить против ее предложения -- она грамотно разыграла свои козыри, и весь Совет, включая этого маразматика, на ее стороне..." Тут, однако, над столом воздвигся персонаж в сияющих доспехах, смахивающий габаритами и тонкостью черт на каменных истуканов, что стерегут низовья Андуина. Пока Эорнис размышляла, снимает ли клофоэль Силы свой шлем и мифриловую кольчугу хоть когда-нибудь (ну, к примеру, занимаясь любовью), тот с солдатской прямотой высказался о паникерах и штафирках -- что, впрочем, суть одно и то же. Он, к примеру, никаких таких зловещих ритмов не ощущает: да и откуда клофоэли Звезд, равно как и ее танцовщицам, ведом этот самый "ритм родовых схваток"? Ведь они ж вроде как девицы... Короче говоря, у него есть прямой приказ Владычицы не допускать клофоэль Звезд к Зеркалу, и попытки его нарушить будут рассматриваться как мятеж -- со всем отсюда вытекающим... А вы как думали, о Светлый Владыка?! -- Да-да, -- промямлил властитель Лориена (неминучий гнев Владычицы пугал его явно сильнее, нежели гипотетический конец света), -- лучше все-таки подождем Ее возвращения из Дол-Гулдурского похода... -- Опомнитесь, Светлый Владыка! -- Эорнис в изумлении воззрилась на произнесшую сии небывалые слова клофоэль Памяти -- бедняжка, похоже, совсем утеряла чувство реальности. -- Наш Мир уже скользит в пропасть, если кто и может его спасти -- так это клофоэль Звезд, а этот шлемоблистающий болван уперся в инструкцию, полученную в незапамятные времена! Ну, он-то ладно -- с него какой спрос, там ведь вместо мозгов бронзовая отливка, -- но вы все... Эру Великий, неужели даже тут, на краю гибели, вы не способны приподняться над своими грошовыми интригами? И Эорнис внезапно поняла, что эта книжная мышка всего лишь высказала вслух то, о чем думает вся дюжина "меньшеньких" клофоэлей, а как выяснилось секундою спустя -- не только они. Потому что навстречу клофоэлю Силы, который в ярости вскочил на ноги, отшвырнув кресло, уже двигался вокруг стола своей мягкой тигриной походкою клофоэль Покоя -- рука на эфесе меча, а на устах улыбочка, способная заморозить Вековечный Огонь. -- Вы тут давеча помянули о мятеже, высокочтимый клофоэль Силы... Это небезынтересная мысль, вы не находите, о Светлый Владыка? -- Ну, вы... это... -- жалобно вякнул Владыка и как-то враз стушевался: "меньшенькие" уже подались к стенам, и... -- Стойте!!! -- Решение, пришедшее к клофоэли Мира, было сродни вспышке молнии: все части тщетно собираемой ею головоломки внезапно встали на места -- единственно возможным образом. -- Я обращаюсь к вам, клофоэль Силы! Пожалуй, никого другого он слушать бы не стал, однако клофоэль Мира во всех интригах последних лет неизменно принимала сторону Владычицы -- и оттого обладала на него некоторым влиянием. -- Светлая Владычица действительно упомянула -- вскользь, полушутя, -- что клофоэли Звезд не следует прихорашиваться перед Зеркалом. Но на доступ к кристаллу всех прочих клофоэлей она ведь никакого запрета не налагала. Вы согласны со мною, высокочтимый клофоэль Силы? -- Это, конечно, верно... -- Ну вот видите! Значит, решено: выполняя волю Совета, я поднимусь в Лунную башню... Конечно, мои магические способности не идут в сравнение с дарованиями высокочтимой клофоэли Звезд, но уж принести ей исчерпывающее описание, в каком состоянии пребывает Зеркало, я все-таки способна. -- Да вы хоть представляете, высокочтимая клофоэль Мира, -- покачала головой клофоэль Звезд, -- сколь опасно заглядывать в Зеркало тому, кто не защищен моими, как вы изволили выразиться, магическими дарованиями? -- А у меня и в мыслях нет заглядывать в Зеркало: столь далеко, знаете ли, моя самоотверженность не простирается... -- рассмеялась Эорнис. -- Светлая Владычица, насколько мне известно, имеет обыкновение использовать для этих целей гостей Лориена из числа людей: они ведь все равно смертны -- чуть раньше, чуть позже... А у нас сейчас как раз есть под руками один -- этот самый летучий тролль. Он, надеюсь, еще не ликвидирован, высокочтимый клофоэль Покоя? -- Пока нет. Надо бы только привести его в порядок: когда бедняга ознакомился со своими показаниями, он просто развалился на куски -- сперва пытался покончить с собой, а потом впал в полную прострацию... -- Ну, это нам не помеха. Значит, еще до полудня вы передадите тролля в мое распоряжение, договорились? -- Договорились. Только знаете, высокочтимая клофоэль Мира... Что-то я все-таки за вас тревожусь: тролль есть тролль -- существо дикое, непредсказуемое, неровен час... Словом, в Лунную башню мы поднимемся втроем -- вы, я и он. Так оно будет надежнее. -- Я так тронута вашей заботой, высокочтимый клофоэль Покоя. -- Не стоит благодарности, высокочтимая клофоэль Мира. ГЛАВА 66 Часовых клофоэля Силы, стерегущих вход в Лунную башню, они миновали, когда солнце уже вплотную подобралось к зениту. По узкой винтовой лестнице двигаться пришлось гуськом. Клофоэль Покоя поднимался первым, легко и упруго шагая через ступеньку; шедшего следом тролля он на самом деле, разумеется, ничуть не опасался и даже не сковал того наручниками -- ограничился наложением заклятия Паутины. Замыкала шествие миледи Эорнис, которая в последний раз прокручивала в голове детали своего плана. Да, шанс на успех есть, но он совершенно ничтожен, а что самое неприятное -- тут все зависит не от ее способностей, а от невообразимого числа случайностей... Что ж, в любом случае их многолетняя партия с клофоэлем Покоя подошла к финалу и обратно из этой башни суждено сегодня спуститься лишь одному из них, а вот кому именно -- это уж как карта ляжет... Верхнее помещение Лунной башни представляло собой округлую комнату диаметром около десяти ярдов, единственное убранство которой составляло Зеркало: кристалл был заключен в оправу из мифрила, снабженную гнутыми полуторафутовыми ножками, так что вся конструкция напоминала собою небольшой столик. Шесть стрельчатых окон открывали великолепный вид на Карас-Галадон. "Забавно, -- мельком отметила Эорнис, -- этот тролль -- как бы не единственный человек, увидавший подлинную панораму эльфийской столицы, но он уже никому об этом не расскажет; тех из гостей, кого мы собираемся выпустить обратно, не допускают дальше талонов вдоль Нимродели, и эти недоумки уходят отсюда в святой уверенности, будто мы тут и в самом деле живем на этих жердочках..." -- Подведите его к Зеркалу, клофоэль Покоя, но Паутину пока не снимайте... И лишь произнеся эти слова, клофоэль Мира сообразила, что с Зеркалом и вправду творится что-то неладное. Кристалл был непроглядно-черен, и чернота эта через правильные промежутки времени наливалась багровым свечением; явственно чувствовалось, что Зеркало буквально заходится в беззвучном крике ужаса и боли. "А может, ему вредно быть рядом с палантиром?" -- запоздало подумала она. Ладно, теперь уже в любом случае ничего не поменяешь... "Потерпи, -- мысленно обратилась она к Зеркалу, -- через несколько минут все закончится". И, как бы откликаясь на эту ее мысль, кристалл будто взорвался изнутри небывало сильной багровой вспышкой, отчего-то вдруг напомнившей ей о Вековечном Огне... Мысль эта, однако, мелькнула и исчезла -- стало не до того: клофоэль Покоя, похоже, заметил (или, правильнее сказать, почуял), что комната не так уж пуста, как кажется на первый взгляд: впрочем, согласно ее плану, он и должен был это заметить -- причем сам, без малейшей подсказки с ее стороны... Вот ведь бред -- приходится уповать на интуицию и высокий профессионализм смертельного врага! Клофоэль Покоя тем временем внимательнейшим образом оглядывал комнату и, как и следовало ожидать, ничего подозрительного не заметил. Искать тут что-либо при помощи магии бесполезно -- Зеркало создает вокруг себя магическое поле такой интенсивности, что начисто забивает поля иных предметов. Абсолютно пустая комната и низкий "столик" на тоненьких ножках... "А сумел бы я сам спрятать здесь некий предмет, пусть даже небольшой? Пожалуй, я бы попробовал... А что, запросто! Постой-постой... Небольшой предмет... Как тогда говорил этот тролль? "Примерно с голову ребенка"! Так вот, значит, зачем тебе понадобилось подняться к Зеркалу..." -- Клофоэль Мира! Вы арестованы за измену. Отойдите к стене! Они стояли друг против друга, разделенные Зеркалом; клофоэль Покоя обнажил меч -- он не собирался давать этой гадине лишние шансы, она и без того смертельно опасна. -- Отстегни от пояса кинжал... Вот так... Теперь стилет, он у тебя в левом рукаве... Отпихни их ногой подальше! А вот теперь поговорим. Магический предмет, который безуспешно ищут танцовщицы этой звездной дуры, прикреплен к нижней поверхности "столика", верно? Чтобы его разглядеть, надо стать перед Зеркалом на карачки -- такое и в самом деле никому в голову не придет. А найти эту штуку при помощи магии просто невозможно -- танцовщицы попали в положение собаки, от которой требуют найти по запаху надушенный платок, спрятанный в мешке с молотым перцем... Мои тебе комплименты -- превосходно придумано! Кстати, а что это все-таки? -- Палантир. -- обреченно отозвалась Эорнис. -- Ого!.. -- Такого тот явно не ждал. -- Чей же это подарочек? Врага? -- Нет. Арагорна. -- Что ты мелешь? -- Это правда. Его Величество Элессар Эльфинит -- человек дальновидный, он никогда не складывает все яйца в одну корзину. Думаешь, ты один разговаривал с ним в январе с глазу на глаз? Уберешь меня -- и он тебе в твоей игре против Владычицы не помощник. -- Ошибаешься, голубушка: чем меньше союзников, тем больше их ценишь -- так что никуда он не денется. А вот тебя ждет масса интересного в подземельях Кургана: тамошние ребята на диво изобретательны, а я распоряжусь, чтобы ты не умерла слишком быстро... -- Для этого тебе придется предъявить доказательства моей измены, а значит -- отдать Совету палантир. Не лучше ли сохранить его для себя, а меня обратить в своего агента в окружении Владычицы? Я могу дать очень много -- да ты и сам это знаешь... -- Ну ладно, хватит болтать! Лицом к стене, живо! Сесть на пол! На пол -- я сказал!!! Чем ты прилепила его к "столику" -- магией? -- Нет, просто клейкий сок анкасара, -- сломанно подчинилась она и, глядя в стену, умоляюще проговорила: -- Выслушай же меня... -- Молчать!! Голос, произнесший "Молчать!!", был чуть задыхающийся: клофоэль Покоя за ее спиной, похоже, уже согнулся в три погибели, ощупывая нижнюю поверхность кристалла, -- стало быть, пора! Ведя свой жалкий и бесполезный торг проигравшего, она в действительности все это время упорно пробивалась сквозь плотное, бьющее навстречу прибойными валами магическое поле Зеркала к липким серым нитям заклятия Паутины, которыми клофоэль Покоя опутал тролля. Любое заклятие несет неизгладимую печать личности того, кто его наложил, и потому снимать его может лишь он сам -- для прочих это смертельно опасно и, как правило, бесполезно; по счастью, Паутина создается одним из простейших заклинаний, личностного момента в нем практически нет -- голая техника, так что можно рискнуть... "Сейчас все будет зависеть от того, как поведет себя освобожденный тролль. Да, конечно, он сломан известием о том, что неведомым для себя образом выложил врагу все, что только знал; важно, однако, до какой степени сломан. Если совсем и превратился в медузу -- тогда все, конец: а вот если он сумел остаться человеком и сохранил хотя бы желание рассчитаться с теми, кто хитростью принудил его к предательству, я сумею ему в этом помочь. Я -- ему, а он -- мне..." В тот же миг Эорнис рванула Паутину, как рвут присохший к ране бинт -- одним движением, иначе тут просто нельзя. Страшная, выворачивающая наизнанку боль на миг потушила ее сознание: вот каково оно -- снимать чужие заклятия, даже если это такой пустяк, как Паутина, а снимает его не кто-нибудь, а эльфийская клофоэль... Вынырнула она из своего обморока по прошествии нескольких секунд, когда все было кончено. Клофоэль Покоя ничком лежал на полу возле самого Зеркала с нелепо вывернутой головой, будто пытаясь разглядеть что-то у себя за плечом, а тролль (надо думать, он обрушился со спины на эльфа, стоящего на коленях перед "столиком", и просто свернул тому шею -- голыми руками) уже вспрыгнул на подоконник с явным намерением уйти -- каковое намерение ни малейших препятствий со стороны Эорнис не встретило. "Высокочтимый клофоэль Покоя освободил тролля от заклятия и по неосторожности отвернулся, -- усмехнулась про себя она, -- а я просто ничего не успела... Все произошло до того неожиданно, высокочтимые члены Совета! Я безмерно благодарна покойному: не вызовись он сопровождать меня в башню -- и на его месте наверняка оказалась бы я..." Удивительную картину эльфийской столицы Кумай успел окинуть взором, лишь делая последний в своей жизни шаг, так что все эти башенки и висячие мостки тут же рухнули на него падающим театральным задником, а навстречу ему стремительно рванулись шестиугольные плиты двора. Последней же его мыслью стало: "Гады, они ведь опять соберут меня из кусков..." А что, может, и собрали бы (кому, в сущности, ведомы пределы могущества эльфов?), только вот времени на это им уже не было отпущено... Не только на это, но и вообще ни на что. Ведь солнце к тому времени успело доползти до зенита, и Эорнис, вынув палантир из защитного мешка с серебряной прострочкой, вплотную поднесла его к совершенно обезумевшему Зеркалу, готовому, кажется, ускакать прочь на своих гнутых мифриловых ножках. Выждав условленное время, клофоэль Мира совместила между собою пару оранжевых искр внутри магического кристалла и тем самым перевела палантир в режим "двусторонняя связь"... ГЛАВА 67 Арнор, башня Амон-Сул -- Мордор, западный край кратера вулкана Ородруин. 1 августа 3019 года Третьей Эпохи, за четверть часа до полудня -- Держать!! -- сплющенным в хрип голосом -- скомандовал Гэндальф, будто бы сам удерживая на весу неподъемную тяжесть -- да так оно, собственно, и было; то, что тяжесть эта не вещественная, никакого значения не имело. Маги Белого Совета -- все четверо -- остались уже совершенно без сил, и предобморочный пот густо катился по их завосковевшим лицам. Вообще-то для той работы им бы следовало встать пентаграммой, но теперь их числа хватало лишь на квадрат... Ах, Саруман, Саруман!.. Весь пол зала занимала огромная карта Средиземья, нарисованная прямо на каменных плитах -- несколько схематично, но с точным соблюдением пропорций и ориентации по сторонам света. На центральной части карты, соответствующей Арнору, лежал сейчас палантир, который разбрасывал по сторонам беспорядочные разноцветные блики -- желтые, голубые, зеленоватые. Однако усилия Белых магов все же не пропадали втуне: вспышки мало-помалу обратились в ровное свечение, распавшееся затем на отдельные разноцветные лучи, тонкие как вязальная спица. Тут Гэндальф произнес краткое "закрепляющее" заклинание, прозвучавшее сейчас как команда "Майна!", маги хором повторили его, после чего позволили себе расслабиться -- будто поставивив наконец на пол переносимый на руках сервант, набитый хрусталем. Порядок -- первая часть работы сделана. Цветные шнуры, что веером разбегались по полу от центрального палантира, уходя куда-то за стены зала, соединяли сейчас кристалл с шестью другими, рассеянными по Средиземью: точку на карте, где находится этот другой палантир, определить, конечно, нельзя -- только направление, однако и это немало. Прежде всего Гэндальф изучил золотисто-желтый луч, ведущий строго на Закат, в необозримые океанские просторы. Желтый цвет означает, что тот, второй, палантир пребывает в нормальном рабочем состоянии -- следовательно, это палантир короля закатных эльфов Кирдэна-Корабела; маг удостоверился, что луч проходит точно через ту точку линдонского побережья, где и должна располагаться башня Эмин-Бераида, и удовлетворенно кивнул: их карта сориентирована практически идеально, можно работать дальше. Два мутно-зеленых луча, образующие почти прямую линию и ведущие один на северо-северо-закат, в Льдистый залив, а второй -- на юго-юго-восход, к устью Великой Реки, его не интересовали: это наверняка погребенные в морской пучине полантиры с затонувшего корабля принца Арведуи и унесенный андуинским течением палантир Осгилиата. А вот наконец и то, ради чего все затеяно: два луча имеют лазоревый цвет (значит, палантиры работают, но при этом прикрыты защитными чехлами с серебром) и, расходясь под очень малым углом, ведут на юго-восход. В Мордор. Мать-перемать... так и есть... -- Откуда же у них в Мордоре взялся второй кристалл, Гэндальф? -- А вы поглядите на карту: никакой линии, ведущий на Эмин-Арнен, не прослеживается. Надо думать, Его Высочество князь Итилиенский, продолжая свои довоенные восходные игры, передал палантир Денетора этим Морготовым отродьям... Сучий потрох... Жаль, Арагорн не придушил его тогда в госпитале... -- Ну, это ты зря... А если Арагорн с Фарамиром на самом деле просто заключили между собой тайный союз против эльфов -- используя остатки разгромленных орков? Тогда минас-тиритский палантир мог передать оркам и сам Элессар Эльфинит... В конце концов, против эльфов сейчас играют все -- включая и нас самих, -- но только порознь. И все равно, растерянно думал Гэндальф, общий смысл картины ясней не становится. Пророчество "Вакалабата" многозначно, но один из способов его прочтения таков: "Магия уйдет из Средиземья вместе с палантирами" (причем произойти это должно нынче в полдень) -- либо не уйдет вовсе... Как так? Он вновь всмотрелся в темно-голубые "мордорские" лучи: один проходит через Барад-Дур и восходную оконечность озера Нурнон, второй -- несколько закатнее, примерно через Горгорат и Ородруин... Ородруин?!! Так вот, значит, что они задумали... А может... да нет, какие тут, к дьяволу, совпадения! Похоже, эти мордорские недоумки решили сбросить свой кристалл в Вековечный Огонь и тем разрушить его. Ну и на здоровье -- чего они этим добьются? Конечно, это несколько перекосит магические поля прочих палантиров, да и Зеркала заодно с ними, -- но не настолько же, право, чтоб из Средиземья ушла магия! Даже если при этом попутно разрушится и еще какой-нибудь палантир, оказавшийся в этот самый миг настроенным на прием... -- Гэндальф! Погляди -- что-то странное с "восходным" лучом! Глава Белого Совета, впрочем, и сам уже заметил -- с тем из лучей, что проходит через восходную часть Мордора, творится неладное: он стал периодически менять яркость и цвет -- казалось, будто по небосводу время от времени проползает свинцовая грозовая туча. -- Но этого просто не может быть! -- вновь подал голос маг в синем плаще. -- В Средиземье есть лишь одна вещь, способная влиять на поле палантира, -- Зеркало. Но Зеркало-то -- у эльфов, в Лориене, а палантир в Мордоре... И в этот миг жуткая догадка пронзила мозг Гэндальфа. -- Этот палантир не в Мордоре, -- хрипло выговорил он, указывая на карту Средиземья. -- Направленный в его сторону луч проходит через восходный Мордор -- это верно. Но прежде того эта самая линия -- глядите на карту! -- проходит точно через Карас-Галадон: вот там-то он и находится -- рядом с Зеркалом! -- Постой, может, это просто совпадение, у лориенских эльфов никогда не было своего палантира, а палантир Кирдэна на месте... -- Раньше не было, а теперь, как видите, есть! Я не знаю, кто сделал Владычице Галадриэль такой подарок -- Арагорн, Фарамир или орки, -- но она зачем-то сложила оба кристалла вместе. В полдень орки (а может, это и не орки -- почем я знаю!) скинут свой палантир в жерло Ородруина, Вековечный Огонь перебросится с ородруинского полонтира на лориенский, а с него -- на Зеркало, и вот тогда точно -- всему конец! А когда разрушится Зеркало, в сгустки Вековечного Огня обратятся и все остальные Видящие камни -- и наш в том числе. -- При этих его словах Белые маги невольно отшатнулись в стороны, будто смертоносный пламень уже опалил их лица. -- Вот тебе и "пророчество Вакалабата"! Живо, в треугольник! Помогайте мне -- может, еще успеем... Гэндальф опустился на колени перед палантиром, и между его ладоней замерцала густая цепочка голубовато-фиолетовых искр, которую он принялся наматывать на хрустальный шар -- точь-в-точь как мотают в клубок пушистую шерстяную пряжу; в воздухе вокруг сразу возникла чуть пощипывающая в носу свежесть, будто где-то совсем рядом ударила молния. Трое остальных магов уже перелили в главу Белого Совета свою силу -- всю, без остатка, и теперь просто застыли вокруг безмолвными изваяниями; никто из них в эти минуты не позволил себе думать об испепеляющем огненном драконе, ежесекундно могущем проклюнуться из своего хрустального яйца. Руки Гэндальфа двигались все быстрей и быстрей; давай, давай, Белый, на карту поставлено слишком многое, да что там многое -- все!.. А потом он опустился на пол и пару секунд просто сидел, закрыв глаза; затычку фляги с эльфийским вином пришлось вытаскивать зубами -- пальцы были как отмороженные, это теперь навсегда. Отпил пару глотков, зажав флягу между ничего не чувствующих ладоней, и, не глядя, передал ее Радагасту. Успели... Все-таки успели... Световой шнур, уходящий от их палантира к ородруинскому, был теперь не голубым, а багрово-фиолетовым; едва лишь те ребята вынут свой кристалл из защищающей его серебряной оплетки, как вокруг него обовьется голубой искристой нитью Гэндальфово заклятие. Ох, не хотел бы он быть тем, кто возьмет этот шарик в руки... "Ну что ж, теперь самое время перевести дух и не спеша поразмыслить: как бы нам успеть прибрать тот палантир -- он ведь наверняка так и останется после этого лежать среди ородруинских скал". ...Халаддин оторвался от созерцания мерцающего золотом багрового расплава, что кипел едва ли не у него под ногами в глубинах кратерного тигля, и, щурясь и прикрываясь ладонью, оценивал положение чуть уже заступившего за полуденную черту солнца. Лориен лежит заметно закатнее Мордора, так что их -- "ородруинский" -- полдень должен опережать полдень "лориенский" где-то на четверть часа... Да, пожалуй, пора все-таки вытащить палантир из мешка и ждать, когда в нем появится Зеркало -- если, конечно, Кумай выполнил свою задачу... "Не смей ток думать, слышишь?! -- одернул он себя. -- Он сделал все, как надо, и ты знаешь это совершенно точно... А вот тебе через несколько минут предстоит убить ту женщину... ну, не женщину -- эльфийку, какая разница... Впрочем, чего там -- все уже думано-передумано тысячу раз. Можно бы, конечно, перепоручить "исполнение приговора" Цэрлэгу (вон он кемарит за камушками; ну и нервы!), но это уж как-то совсем..." Путь до Ородруина оказался не слишком сложен. До перевала Хотонт их сопровождал Ранкорн -- рейнджеру так и так надо было подыскивать себе место для хутора в верховьях Выдряного ручья, а там их принял с рук на руки Матун. Для Матуна "встреча разведгруппы Халаддина" могла теперь считаться просто краткосрочным отпуском с фронта: дома, в Мордоре, продолжалась война, а тут, за Хмурыми горами, была тишь и благодать. Фарамир к тому времени уже предпринял все возможные шаги для замирения с хмурогорскими троллями, и на прошлой неделе его дипломатические усилия завершились полным успехом: в Эмин-Арнен прибыла депутация из трех троллийских старейшин. Кое-кому -- "не будем тыкать в него пальцем" -- это сближение очень не нравилось, так что на подъезде к Поселку старейшин поджидала специально подготовленная диверсионная группа. Однако служба барона Грагера оказалась на высоте: она не только предотвратила покушение, но и доказала, что нити этой провокации тянутся "на ту сторону Андуина"; уцелевшие в схватке диверсанты были отпущены на свободу с наказом передать Его Величеству, что тому все же следует несколько разнообразить свои приемы... Старейшин, во всяком случае, Грагеровы доказательства убедили вполне: они разломили с князем Итилиенским традиционную лепешку и убыли, оставив своих младших сыновей служить в княжеской личной охране -- союз заключен (итилиенские мужики, впрочем, к тому времени давно уже завели с троллями меновую торговлю, не дожидаясь на то никаких высочайших разрешений). Контролировавшие Кирит-Унгол эльфы глядели на это в полной ярости, но поделать ничего не могли -- руки коротки. -- А как там у Ивара, Матун? Как маэстро Хаддами -- все развлекает вас своими шуточками? -- Погиб Хаддами, -- степенно отвечал троль. -- Царствие небесное, достойный был мужик -- никогда и не скажешь, что из умбарцев... Тут он присмотрелся к физиономии Халаддина и, смущенно переменившись в лице, пробурчал: -- Прошу простить, сэр! Это я не подумавши... А этот ваш гондорец?.. -- Тоже погиб. -- Ясно... В отряде Ивара они пробыли буквально несколько часов; лейтенант все порывался дать им сопровождающих до Ородруина ("На равнинах сейчас неспокойно, вастакские разъезды так и шастают"), но сержант только посмеивался: "Слышь, Матун -- они меня поведут через пустыню!" Все верно: помогать орокуэну в пустыне -- это вроде как учить рыбу плавать, а маленький отряд в их положении куда лучше большого. Так и дошли -- вдвоем; с чего начали -- тем и кончаем... Да -- время... Халаддин развязал мешок, раздвинул его жесткую ткань с вплетенными в нее серебряными нитями и взял в руки тяжелый хрустальный шар, отыскивая в его бледно-опалесцирующих глубинах служащие для настройки оранжевые искры. ...Здесь, под сводами Амон-Сул, безмерно далекий ородруинский палантир отражался сейчас в виде громадного, футов пяти-шести диаметром, мыльного пузыря. Видно было, как неведомый хозяин вертит кристалл в руках -- на поверхности шара то и дело возникали ярко-алые отпечатки огромных ладоней, до того четкие, что можно было различить рисунок папиллярных линий. -- Что происходит?! Гэндальф, объясни! -- не выдержал наконец маг в синем плаще. -- Ничего. В том-то и дело -- не происходит ничего. -- Слова Гэндальфа звучали ровно и совершенно безжизненно. -- Мое заклятие не сработало. Почему -- я не понимаю. -- Выходит, всему конец? -- Выходит, так. Наступило молчание; казалось, все вслушиваются, как падают последние песчинки в песочных часах, отсчитывающих время их жизни. -- Ну что, доигрались? -- прервал вдруг тишину насмешливый голос, не утративший, впрочем, за эти годы своих чарующих интонаций. -- "История меня оправдает..." -- Саруман?!! Бывший глава Белого Совета, не дожидаясь разрешений и приглашений, шагал уже по залу своей твердою размашистою походкой, и все как-то сразу почувствовали абсолютную неуместность этого словечка -- "бывший". -- "Пророчество Вакалабата", верно, Радагаст? -- обратился он к магу-лесовику, внимательно разглядывая световые шнуры, разбегающиеся от палантиров; прочих членов Совета он, похоже, вовсе игнорировал. -- Ага... этот луч, как я понимаю, ведет к Ородруину? -- Они хотят уничтожить Зеркало... -- встрял было чуть оживший Гэндальф. -- Заткнись, -- не поворачивая головы, бросил Саруман и указал враз закаменевшим подбородком в сторону вновь померкшего в этот миг "лориенского" луча. -- Вон твое Зеркало, любуйся. Демиург сраный... -- Мы можем чем-то помочь тебе, Саруман? -- примирительно произнес Радагаст. -- Вся наша магия... -- Да, можете -- исчезнуть отсюда, и поскорее. А "всю вашу магию" засуньте себе в задницу: вы что, еще не поняли, что человек на Ородруине абсолютно неуязвим для магических воздействий? Я испробую рациональные доводы -- вдруг проймет... Ну, чего встали?! -- прикрикнул он на растерянно столпившихся у выходных дверей членов Совета. -- Кому сказано: убирайтесь отсюда все, к чертовой матери -- сейчас тут так рванет, что причиндалы не поймаешь! И, не обращая более внимания на торопливо выскальзывающих из зала Белых магов, повертел в руках палантир, настраивая его на многостороннюю связь, и негромко позвал: -- Халаддин! Доктор Халаддин, вы меня слышите? Откликнитесь, прошу вас. ГЛАВА 68 Прошло несколько томительных мгновений, пока из глубин палантира не донесся полный изумления голос: -- Слышу! Кто меня зовет? -- Я мог бы назваться назгулом, и вы бы никогда не распознали обмана, но не стану этого делать. Я -- Саруман, глава Белого Совета. -- Бывший глава... -- Нет, нынешний. -- Саруман, обернувшись, бросил взгляд на оброненный второпях Гэндальфом белый плащ: оно и правильно -- запутаешься еще ненароком, ссыпаясь по лестнице. -- Уже три минуты как... Пару секунд палантир молчал. -- Откуда вам известно мое имя, Саруман? -- В Средиземье не так уж много людей, абсолютно закрытых для магии; именно такого и должны были подобрать назгулы для исполнения "Пророчества Вакалабата"... -- Простите? -- Есть одно мутное древнее пророчество, гласящее, что в один далеко не прекрасный день "магия уйдет из Средиземья вместе с палантирами". Дата этого события зашифрована очень сложным образом -- его ожидали, комбинируя приведенные в пророчестве цифры, уже не единожды, но пока все обходилось. Сегодня -- просто очередной из таких дней, и назгулы, как я понимаю, решили воспользоваться "Вакалабатой", чтобы уничтожить палантиры и Зеркало -- "Мир есть текст"... Сейчас вы сбросите свой палантир в Ородруин, лориенский палантир сожжет Вековечным Огнем Зеркало -- и магический мир Арды погибнет навсегда. -- Почему погибнет? -- донеслось из палантира после секундной заминки. -- А... понятно. С вами, видимо, имел дело Шарья-Рана? -- Почему вы так решили? -- В голосе Халаддина послышалась нотка растерянности. -- Потому что это его теория строения Арды: два мира -- "физический" и "магический", соединяемых через Зеркало. Эльфы, попав из тамошнего мира в здешний, неизбежно подорвут своей магией основы его существования. Поэтому следует разрушить Зеркало, изолировав эти миры -- для их обоюдной пользы... Ну как -- близко к тексту? -- А вы хотите сказать, что это все ложь? -- холодно откликнулся Халаддин. -- Ни в коем случае! Это одна из теорий строения Мира -- и не более того; Шарья-Рана (к коему я отношусь с превеликим почтением) придерживался ее -- и это было его право, однако действовать в соответствии с ней... -- А что же гласят остальные теории? Вы рассказывайте, высокочтимый Саруман, -- время у нас пока есть: когда мне придет пора кидать палантир в Ородруин, я вас предупрежу, не беспокойтесь. -- Вы очень любезны, Халаддин, благодарю вас. Так вот, общепринятая точка зрения гласит, что "физический" и "магический" миры действительно раздельны, Зеркало и палантиры действительно порождены магическим миром, однако попали они сюда, в физический мир, вовсе не случайно. Эти кристаллы составляют самую основу существования тамошнего мира -- как та сказочная игла... ну, которая в яйце, которое в утке, которая в зайце, который в сундуке. Уничтожив Зеркало с палантирами, вы просто-напросто уничтожите весь магический мир. Ирония в том, что они помещены в здешнем, немагическом, мире именно для пущей сохранности -- в точности как тот сказочный сундук... О, вы, разумеется, можете сказать -- "это все проблемы того, магического мира, мне нет до них дела". Так вот, вынужден вас огорчить: миры-то симметричны... -- Вы хотите сказать... -- медленно проговорил Халаддин, -- вы хотите сказать, что в том, магическом, мире точно так же запрятано "для пущей сохранности" нечто, обеспечивающее существование нашего мира, -- наша "игла, которая в яйце", и так далее? -- Именно так. И уничтожив тот, чужой, мир, вы подпишете смертный приговор своему. Знаете -- бывает такое, что рождаются близнецы с частично сросшимися телами; ясно, что если один убьет второго, то и сам через небольшое время умрет от заражения крови. Когда вы сбросите палантир в ородруинское жерло, тот мир погибнет мгновенно, а здешний начнет умирать, долго и мучительно. Сколько будет длиться такое умирание -- минуту, год или несколько веков, -- никому не ведомо; вы хотите это проверить? -- Это если правы вы, а не Шарья-Рана... -- Разумеется. А вы -- повторяю -- собрались опытным путем проверить: какая из теорий верна? Острый опыт, как принято выражаться в ваших кругах?.. Палантир молчал -- Халаддин, похоже, не знал, что ответить. -- Послушайте, Халаддин, -- теперь даже вроде как с любопытством продолжал Саруман, -- неужто вы и впрямь все это затеяли для того лишь, чтобы прищучить эльфов? Не много ли им чести? -- Тут уж, знаете ли, лучше перебдеть. -- То есть вы всерьез верите в то, что эльфы не сегодня-завтра приберут к рукам все Средиземье?! Голубчик, это же бред! Каковы бы ни были способности эльфов (а они непомерно преувеличены людской молвой, смею вас уверить), их всего пятнадцать (ну, от силы -- двадцать) тысяч на все Средиземье. Вдумайтесь: несколько тысяч -- и больше уже не будет, а людей -- миллионы и миллионы, и число это постоянно растет. Поверьте -- люди уже достаточно сильны, чтобы не бояться эльфов, это у вас просто какой-то комплекс неполноценности!.. -- Шарья-Рана, -- продолжал Саруман после паузы, -- прав в том, что случай нашей Арды уникален: только в ней существует прямой контакт между физическим и магическим мирами, и их обитатели -- эльфы и люди -- могут общаться между собою. Подумайте только, какие это открывает возможности! Пройдет совсем немного времени -- и вы с эльфами станете жить в мире и согласии, обогащая друг друга достижениями своих культур... -- Жить, как предписано Заокраинным Западом? -- усмехнулся Халаддин. -- Это зависит от вас самих. Неужели вы настолько лишены элементарного самоуважения, что полагаете себя послушной глиной в руках каких-то нездешних сил? Стыдно слушать, честное слово. -- Значит, настанет время, когда эльфы перестанут глядеть на людей как на навоз под ногами? Вашими б устами да мед пить... -- В прежние времена, доктор, люди при встрече съедали любого, кто не из их пещеры, но сейчас-то, согласитесь, вы научились вести себя несколько иначе. Точно так же у вас будет и с эльфами, дайте только срок! Вы очень различны -- и именно поэтому необходимы друг другу, поверьте... ...Палантир умолк; Халаддин сидел сгорбившись, будто из него разом вынули какой-то стержень. -- Кто это, сударь? -- Стоящий шагах в десяти, чуть ниже по склону, Цэрлэг глядел на кристалл с суеверным страхом. -- Саруман. Владыка Изенгарда, глава Совета Белых магов, и прочая, и прочая... Отговаривает: не бросайте, дескать, палантир в Вековечный Огонь -- а то весь мир погибнет. -- Врет небось? -- Полагаю, что да, -- отвечал Халаддин после некоторого раздумья. На самом-то деле ни малейшей уверенности в этом у него не было -- скорее наоборот. Саруман вполне мог бы заявить что-нибудь вроде: "Назгулы проиграли, а потому, уходя из этого мира, решили напоследок его уничтожить твоими руками" и убедительнейшим образом обосновать такую версию (откуда, собственно, Халаддину известно, что назгулы -- "наши"? Да только со слов самого Шарья-Раны); мог бы -- но не стал, и именно это обстоятельство отчего-то вызвало у Халаддина доверие ко всему, что говорил Белый маг. "Вы хотите опытным путем проверить, какая из теорий правильна?" Да, именно так оно и выходит... "Он добился своего, -- с внезапным ужасом понял Халаддин. -- Я усомнился -- и тем самым безвозвратно потерял право на поступок... слишком уж глубоко в меня вбито, что сомнение толкуется в пользу ответчика. Совершить задуманное мною, зная о возможных последствиях (а теперь-то я о них осведомлен -- спасибо Саруману), может либо Бог, либо маньяк -- а я ни то, ни Другое. Разводить потом руками: "Приказ есть приказ!" тоже не выйдет -- не мой жанр... "А еще тебе ужасно не хочется собственноручно сжигать ту эльфийскую красотку, верно?" "Да, не хочется -- мягко говоря. Это мне как -- в плюс или в минус?" Простите меня, ребята... простите меня, Шарья-Рана и вы, барон, -- тут он мысленно опустился на колени, -- только все сделанное вами оказалось попусту. Я знаю, что предаю вас и вашу память, но тот выбор, что от меня потребовался, оказался мне не по плечу... Да он и вообще не по плечу человеку -- только самому Единому. Мне ничего не остается, кроме как наглухо заблокировать свой палантир от "передачи" и сжечь его в Ородруине, и пускай дальше все идет само собою, без моего участия. Ну не гожусь я в вершители судеб Мира -- я вылеплен из другого теста... а если вы захотите уточнить: "Не из теста, а из дерьма" -- что ж, приму как должное". И словно для того, чтобы поддержать его в этом решении, палантир внезапно осветился изнутри и явил его взору внутренность какой-то башни со стрельчатыми окнами, нечто вроде столика на низких гнутых ножках и смертельно бледное -- и оттого почему-то еще более прекрасное -- лицо Эорнис. ГЛАВА 69 Порою диву даешься -- какие ничтожные пустяки способны направить течение истории в иное русло. В данном случае все в итоге решили временные нарушения в кровоснабжении левой икроножной мышцы Халаддина, возникшие из-за неудобной позы, в каковой тот пребывал последние минуты. У доктора свело ногу, а когда он неловко привстал и наклонился, пытаясь размять налившуюся болью икру, гладкий шар палантира выскользнул у него из руки и не спеша покатился по отлогому внешнему склону кратера. Стоящий чуть ниже Цэрлэг, услыхав сдавленное ругательство командира, воспринял это как руководство к действию и ринулся наперерез хрустальному мячику... -- Не тро-о-о-огай!!! -- прорезал тишину отчаянный крик. Поздно. Орокуэн подхватил палантир и в тот же миг нелепо застыл, а тело его подернулось, будто слоем инея, мерцающими голубовато-лиловыми искрами. Халаддин отчаянно рванулся к товарищу и, не раздумывая, одним движением вышиб у того из рук дьявольскую игрушку; лишь по прошествии пары секунд доктор с изумлением осознал, что самому ему она отчего-то никакого вреда не причинила. Лиловые искры при этом погасли, оставив после себя странный морозный запах, а орокуэн медленно завалился боком на каменную осыпь; при его падении Халаддину послышался какой-то странный глухой стук. Он попытался приподнять сержанта и поразился тяжести его тела. -- Что со мной, доктор? -- На всегда улыбчиво-бесстрастном лице орокуэна были страх и растеряность. -- Руки и ноги... не чувствую... совсем... что со мной?.. Халаддин взял было его за запястье -- и от неожиданности отдернул руку: кисть орокуэна оказалась холодной и твердой как камень... Господи милосердный, да это же и есть камень! На другой руке Цэрлэга при падении отломилась пара пальцев, и теперь доктор разглядывал свежий, искрящийся кристалликами скол -- белоснежный пористый известняк костей и темно-розовый мрамор мышц с алыми гранатовыми жилами на месте кровеносных сосудов, -- поражаясь немыслимой точности этой каменной имитации. Шея и плечи орокуэна, однако, оставались пока теплыми и живыми; ощупав его руку, Халаддин понял, что граница между камнем и плотью проходит сейчас чуть выше локтя, медленно сдвигаясь по бицепсу вверх. Он собрался было бодро соврать нечто успокоительное насчет "временной потери чувствительности по причине электрического разряда", зарыв суть дела в мудреных медицинских терминах, однако разведчик уже разглядел свою изувеченную кисть и все понял сам: -- Так не бросай, слышишь?.. Добей "уколом милосердия" -- самое время... -- Что там стряслось, Халаддин? -- ожил в палантире встревоженный голос Сарумана. -- Что?! Мой друг превращается в камень, вот что! Ваша работа, сволочи?! -- Он что -- коснулся палантира?! Зачем же ты ему позволил?.. -- Дьявол тебя раздери! Расколдуй его немедля, слышишь?! -- Я не могу этого сделать: это не мои чары -- сам подумай, зачем мне это? -- а снять чужое заклятие просто невозможно, даже для меня... Наверное, это мои недоумки предшественники думали таким способом остановить тебя... -- Мне это без разницы -- чьи заклятия! Давай расколдовывай как умеешь, либо тащи к своему палантиру того, кто это натворил! -- Их никого уже нет тут со мной... Мне очень жаль, но я ничего не могу сделать для твоего друга -- даже ценою собственной жизни. -- Послушай меня, Саруман. -- Халаддин сумел взять себя в руки, поняв -- криком делу не поможешь. -- Мой друг похоже, окончательно обратится в камень минут через пять-шесть. Сумеешь за эти минуты снять с него заклятие -- и я сделаю то, чего ты добиваешься: заблокирую свой палантир от "передачи" и скину его в Ородруин. Каким способом снимать заклятие -- твои проблемы; а не сумеешь -- я поступлю так, как собирался, хотя ты, сказать по правде, меня почти разубедил. Ну?! -- Будь же разумен, Халаддин! Неужели ты погубишь целый Мир -- вернее, два мира, -- ради спасения одного-единственного человека? И даже не спасения: ведь человек-то этот потом все равно погибнет -- вместе с миром... -- Да клал я с прибором на все ваши миры, понятно?! Последний раз спрашиваю: будешь колдовать, нет? -- Я могу только повторить сказанное однажды этим болванам из Белого Совета: "То, что ты собрался совершить, -- хуже чем преступление. Это ошибка". -- Да?! Ну так я кидаю свой шарик в кратер! Так что сваливай-ка на хрен -- если успеешь... А сколько секунд в твоем распоряжении -- прикинь сам, по формуле свободного падения: я всегда был слаб в устном счете... Лейтенант тайной стражи Росомаха в эти самые минуты тоже оказался перед лицом весьма нелегкого выбора. Он достиг уже речных террас Андуина и имел все шансы благополучно добраться до спасительного челнока, когда неотступно шедшие за ним по пятам эльфы загнали его в склоновый курум -- крупнообломочную каменную осыпь, где так любят устраивать свое логово настоящие росомахи. Надеясь срезать угол, лейтенант двинулся прямиком по куруму, прыгая с камня на камень; при таком способе передвижения главное -- не терять первоначального разгона и ни в коем случае не останавливаться: прыжок -- отскок, прыжок -- отскок, прыжок -- отскок. Когда стоит сухая погода, это не так уж сложно, но сейчас, после многодневных дождей, накипные лишайники, заляпавшие каждый камень потеками черной и оранжевой краски, напитались водой и раскисли, и каждое такое пятно таило в себе смертельную опасность. Росомаха не одолел еще и половины склона, когда понял, что сильно переоценил дистанцию, отделяющую его от преследователей: вокруг него начали падать стрелы. Стрелы эти приходили по очень крутой траектории, явно на самом пределе дальности, но лейтенант был слишком хорошо осведомлен о возможностях эльфов -- лучших лучников Средиземья, -- чтобы не бросить оценивающего взгляда через плечо. После очередного прыжка он спружинил левой ногой на покатой поверхности каменного "сундука", одновременно разворачивась влево, -- и тут мокрый лишайник, сравнявшийся в скользкости с пресловутой дынной кожурой, вывернулся из-под его мордорского сапога (ох, чуяло сердце -- не доведет до добра эта обувка на твердой подошве!), и Росомаху швырнуло направо, в узкую, сходящуюся на нет расселину. Он прочертил обламывающимися ногтями бессильные борозды по лишайниковым натекам на "сундучной крышке" -- да разве тут удержишься... Мелькнула напоследок совсем уж дурацкая мысль: "Эх, отчего я не настоящая росомаха..." -- а мгновение спустя хруст в правой щиколотке, намертво застрявшей в щели-капкане, отдался невыносимой болью в позвоночнике лейтенанта и погасил его сознание. ...Странно, но обморок его длился совсем недолго. Росомаха ухитрился распереться в щели, найдя положение, при котором вся нагрузка пришлась на левую, несломанную, ногу; теперь можно было, напрягшись, перевалить через голову освобожденный от лямок заплечный тюк. Пачка бумаг с дол-гулдурской документацией была снабжена зажигательным зарядом из "огневого желе" (умница Гризли -- все предусмотрел), так что ему теперь оставалось лишь чиркнуть кремешком мордорской огневицы -- герметичного фарфорового сосудика со светлой фракцией нафты. Лишь распустив затяжной шнур заплечного тюка и нащупав в кармане огневицу, он решил наконец осмотреться и запрокинулся назад (развернуться всем телом было совершенно невозможно) -- как раз чтобы увидать будто бы медленно рушащиеся на него с бесцветного полуденного неба колоннообразные фигуры в серо-зеленых плащах. От настигающих эльфов его отделяли уже какие-то метры, и лейтенант безошибочно понял, что из двух оставшихся ему в этой жизни дел -- запалить фитиль зажигательного заряда и разжевать спасительную зеленоватую пилюлю -- ему отпущено времени лишь на одно, а уж на какое именно -- офицеру "Феанора" надлежит сообразить и без подсказок... Так что последним впечатлением Росомахи, предваряющим отключивший его удар по голове, стал голубоватый нафтовый огонек, облизывающий чуть растрепанные нити вымоченного в селитре запального шнура. Очнулся он уже на лесной прогалине, открывавшей обширный вид на долину Великой Реки. Руки связаны за спиной, мордорский мундир обратился в обгорелые лохмотья, вся левая сторона тела -- сплошной ожог: хвала Ауле -- сработала машинка. Он не сразу разглядел слева от себя -- со стороны того глаза, что почти залеплен спекшейся сукровицей, -- сидящего на корточках эльфа: тот с омерзением вытирает какой-то тряпицей горлышко своей фляги -- похоже, только что вливал пленнику в рот эльфийское вино. -- Очухался? -- мелодичным голосом поинтересовался эльф. -- Мордор и Око! -- механически откликнулся Росомаха (экая досада -- помирать в таком статусе, но так уж выпало...). -- Брось прикидываться, союзничек. -- Перворожденный улыбался, а в глазах стояла такая ненависть, что щелевидные кошачьи зрачки его сошлись в ниточки. -- Ты ведь расскажешь нам все про эти странные игры Его Величества Элессара Эльфинита, верно, зверушка? Между союзниками не должно быть секретов... -- Мордор... и... Око... -- Голос лейтенанта звучал по-прежнему ровно, хотя лишь Манве ведомо -- каких это стоило усилий: эльф как бы невзначай опустил ладонь на переломанную щиколотку пленника, и... -- Сэр Энголд, гляньте -- что это?!! Эльф обернулся на крик своих спутников и теперь оцепенело наблюдал, как за Андуином, там, где сейчас должен находиться Карас-Галадон, стремительно вырастает к самому небу нечто, напоминающее циклопический одуванчик -- тонкая, сияющая нестерпимой белизной стрелка-цветонос, увенчанная прозрачно-алым шаровидным соцветием. Эру Всемогущий, если это и вправду в Галадоне, какого же оно размера?.. Да и какой после этого Галадон -- там небось и пепла не осталось... И тут его отвлекли обратно -- сдавленным воплем: -- Сэр Энголд, пленный!.. Что это с ним?!. Как ни стремительно он поворачивался обратно, все уже успело закончиться. Пленник был мертв, и для констатации смерти врач тут точно не требовался: на глазах у остолбенелых эльфов тот за какие-то секунды превратился в скелет, обтянутый кое-где остатками мумифицированной кожи. Коричневато-желтый череп с заполненными песком глазницами насмешливо скалил зубы из-под съежившихся почернелых губ, будто издеваясь над Энголдом: "Ну вот, а теперь спрашивай о чем угодно... Хочешь -- искупай меня в напитке правды, авось поможет"... А в Минас-Тиритском дворце Арагорн изумленно наблюдал за тем, как неуловимо преображается лицо сидящей напротив него Арвен. Вроде бы ничего и не менялось, но он чувствовал с абсолютной непреложностью -- безвозвратно уходит, утекает, как чудесный утренний сон из памяти, нечто важное, может быть, даже самое главное... какая-то волшебная недоговоренность черт, которые стали теперь совершенно человеческими. И когда по прошествии нескольких мгновений эта метаморфоза завершилась, он вынес вердикт, подводящий окончательную черту под этим периодом его жизни: "Да, красивая женщина, что тут скажешь... Даже -- очень красивая. И это все". Никто из его подданных этого, разумеется, не видел, а если б и увидал -- наверняка не придал бы значения. Зато они добросовестно отразили в летописях другое событие этого полудня, а именно: когда в Лориене разрушилось Зеркало, сдетонировали и все пять оставшихся в Средиземье палантиров, и тогда из волн Белфаласского залива, принимающего в себя воды Андуина, ударил в небо чудовищный гейзер чуть не в полмили вышиной. Гейзер этот породил сорокафутовую волну-цунами, которая начисто смыла несколько белфаласских рыбачьих деревушек вместе со всеми их обитателями; вряд ли, однако, хоть кому-нибудь пришло в голову, что эти несчастные тоже стали жертвами Войны Кольца. Самое удивительное, что Его Величество Элессар Эльфинит, при всей его наблюдательности и проницательности, тоже никак не увязал между собою эти два события, пришедшиеся на полдень 1 августа 3019 года Третьей Эпохи и, в некотором смысле, ставшие финальной точкой в ее течении. Ну а уж после него никто и подавно не выстраивал такой логической цепочки -- у них и возможности-то такой не было... -- Руку согни, живо! -- скомандовал Халаддин, затягивая жгут на левом локтевом сгибе Цэрлэга. -- Да тряпицу-то не отнимай, а то весь наружу вытечешь... Кисть сержанта "разморозилась", едва лишь вулкан принял в свои недра палантир -- так что кровища теперь хлестала, как ей и положено, когда человек начисто лишился пары пальцев. Иные, помимо жгута, способы остановки кровотечения не годились: кровоостанавливающие снадобья из эльфийской аптечки, в том числе и легендарный корень мандрагоры (способный, как утверждают, "законопатить" даже поврежденную сонную артерию), как вдруг обнаружилось, действовать перестали совершенно. Кто бы мог подумать, что это все тоже была магия... -- Слушай... Так выходит -- мы победили? -- Да, черт побери! Если только это можно назвать победой... -- Я не понял, господин военлекарь... -- Казалось, посеревшие от кровопотери губы не слушаются сержанта. -- Как это понимать: "Если это можно назвать победой"? "Не смей! -- одернул себя Халаддин. -- То решение было моим -- и ничьим более; я не вправе даже самым краешком впутывать в него Цэрлэга. Он не должен даже подозревать о том, чему сейчас стал свидетелем и при этом невольною причиной -- для его же собственного блага. И пускай лучше для него все это так и останется нашим с ним личным Дагор-Дагорадом: победным Дагор-Дагорадом..." -- Ну, я просто имел в виду... Понимаешь, в нашу с тобой победу все равно не поверит ни один человек в Средиземье, "Благодарность перед строем" нам никак не светит... И помяни мое слово -- эльфы и люди с того берега Андуина найдут способ изобразить дело так, что победителями в этой истории выйдут все равно они. -- Да, -- согласно кивнул орокуэн и на миг замер, будто бы прислушиваясь к медленно затихающему утробному ворчанию Огненной горы. -- Наверняка так оно и будет. Но нам-то с вами до этого что за дело? ЭПИЛОГ -- ...Что скажет История? -- История, сэр, налжет -- как всегда. Б. Шоу Имей смелость мечтать и лгать. Ф. Ницше Наше повествование целиком основано на подробных (хотя и страдающих некоторой неполнотой) рассказах Цэрлэга, которые хранятся в его роду как устное предание. Следует особо подчеркнуть, что никакими подтверждающими их документами мы не располагаем. Халаддин, от коего следовало бы ожидать самых развернутых свидетельств, не оставил на сей предмет ни единой строчки; остальные непосредственные участники охоты за Зеркалом Галадриэль -- Тангорн и Кумай -- молчат по вполне понятной причине. Так что любой желающий может со спокойной совестью объявить все это бредом выжившего из ума орка, которому вздумалось на старости лет переиграть финал Войны Кольца; в конце концов, на то и придуманы мемуары -- чтобы ветераны могли задним числом обратить все свои поражения в победы. Тем же, кому эта история показалась если и не истинной, то хотя бы заслуживающей внимания версией, будут, вероятно, небезынтересны некоторые события, выходящие за ее временные рамки. Цэрлэг рассказывает, что он сопровождал Халаддина от Ородруина до Итилиена; доктор казался тяжко больным и за всю дорогу не произнес и десяти слов кряду На одном из привалов сержант заснул до того крепко, что пробудился лишь под вечер следующего дня, причем с сильнейшей тошнотой и головной болью. Вместо своего спутника он нашел рядом с собою мифриловую кольчугу, в которую было завернуто прощальное письмо. В нем Халаддин сообщал, что Средиземье теперь избавлено от эльфийской напасти и он как командующий операцией благодарит сержанта за отличную службу и награждает того драгоценными доспехами. Сам же доктор, к сожалению, "заплатил за победу такую цену, что более не видит себе места среди людей". Последние слова навели разведчика на самые мрачные мысли, которые, по счастью, не подтвердились: судя по следам, Халаддин просто добрался до Итилиенского тракта и ушел по нему куда-то на юг. Любопытно, что несколько лет назад некий легкомысленный аспирант с кафедры истории средневековья Умбарского университета, явно некритически восприняв эту легенду, не поленился предпринять специальные разыскания в бухгалтерских книгах восточных монастырей, которые ведутся вот уже полтора тысячелетия с какой-то противоестественной дотошностью. И что бы вы думали -- разрыл-таки, шельмец, прелюбопытнейшее совпадение: в январе 3020 года (по тогдашнему летоисчислению) в пещерный монастырь Гурван-Эрэн, что в горах северной Вендотении, и вправду поступил для служения инок, по виду -- умбарец, принявший обет полного молчания и пожертвовавший монастырю... иноцерамовое кольцо. Отсюда аспирант делал "поспешный, легкомысленный и (я цитирую по протоколу заседания кафедры) совершенно антинаучный вывод об идентичности указанного инока с легендарным Халаддином". Ученый совет, понятное дело, вдул "охотнику за привидениями" так, что тот навсегда зарекся отвлекаться от утвержденной темы диссертации и с той поры прилежно обметает кисточкой глиняные черепки из кхандских мусорных куч периода VII династии. Что же до реального Халаддина, то это имя можно найти в любом университетском курсе; правда, не по физиологии, которой тот посвятил свою жизнь, а по истории науки -- как пример опасности слишком далеких рывков вперед. Дело в том, что его блестящие исследования по функционированию нервного волокна настолько опередили свое время, что выпали из общенаучного контекста и были благополучно забыты. Лишь три века спустя на его работы случайно наткнулись медики Итилиенской школы, искавшие древние рецепты противоядий. Тогда-то и стало ясно, что Халаддин более чем на сто лет опередил знаменитого Веспуно и не только экспериментально доказал электрическую природу аксонного возбуждения, но и предсказал существование нейромедиаторов и даже смоделировал механизм их работы. К сожалению, подобного рода "приоритеты" интересны лишь историкам -- для реального же научного сообщества все это не имеет абсолютно никакого значения. В любом случае последние из известных работ Халаддина датированы 3016 годом Третьей Эпохи, и официальная точка зрения гласит, что он погиб во время Войны Кольца. Вернемся, однако, к Цэрлэгу -- благо его историчность сомнению не подлежит. Как известно, к зиме 3020 года оккупация Мордора окончилась -- внезапно и необъяснимо, и там начала потихоньку налаживаться мирная жизнь. Городское население пострадало тогда очень сильно (собственно, мордорская цивилизация с той поры так и не оправилась), но кочевников эти напасти по большей части обошли стороной. Сержант всегда говаривал, что настоящий мужик, у которого руки растут не из задницы, а откуда положено, при любых раскладах будет кум королю, и вполне утвердил эту максиму всею своей жизнью. Возвратясь в родные места, он стал в конечном итоге основателем большого и могущественного клана, который и сохранил -- благодаря распространенной среди кочевых народов устной традиции -- рассказ о его странствиях. К слову сказать, дальнейшая судьба другого сержанта, Ранкорна, почти в точности совпала с Цэрлэговой -- с тою, понятно, поправкой, что хозяйствовал бывший рейнджер не на плато Хоутийн-Хотгор, а по другую сторону Хмурых гор, в долине Выдряного ручья. Отстроенный им хутор со странным названием "Лианика" лет через пять разросся в настоящий поселок, а когда его маленький сынишка во время рыбной ловли подобрал на галечной косе первый в Итилиене золотой самородок, соседи-хуторяне лишь плечами пожали: всем ведь известно -- деньги завсегда липнут к деньгам... Доведись им с орокуэном повстречаться на склоне лет, они непременно перевели бы свои темнолесские дискуссии о сравнительных достоинствах темного пива и кумыса в практическую плоскость. Но -- не довелось... Мифриловую кольчугу Цэрлэг решил вернуть девушке Халаддина вместе с рассказом о подвиге своего исчезнувшего друга. Однако Кумай погиб, а самому разведчику не было известно о ней ничего, кроме имени "Соня" (весьма распространенного среди троллей) да смутных данных об ее участии в Сопротивлении, так что все его розыски оказались тщетны. Пришедший в отчаяние орокуэн -- а обязательность кочевников в такого рода делах поистине беспредельна -- счел себя и свой клан не владельцами, а лишь хранителями этой реликвии. Кончилось тем, что праправнук сержанта безвозмездно передал ее -- вместе с прилагающейся к ней головной болью -- в Нурнонский исторический музей, где ныне всякий может ее лицезреть вкупе с иными диковинками загадочной мордорской цивилизации. "Ага! -- скажет на этом месте апологет легенды. -- Ну уж кольчуга-то, которая есть въяве и вживе, для вас аргумент?" На это ему степенно возразят, что кольчуга -- даже в рамках Цэрлэговой версии -- ровным счетом ничего не доказывает, поскольку Халаддин разжился ею еще до того, как получил кольцо назгула. И будут совершенно правы! Кстати, о мифриле. В музеях Арды таких кольчуг ныне имеется аж четыре штуки, но технология изготовления как была неизвестна, так и остается. Если хотите, чтобы приятель-металлург запустил в вас чем-нибудь тяжеленьким, задайте ему невинный вопрос об этом сплаве. Тыщу раз мерили: 86% серебра, 12% никеля, дальше хвост из 9 редких и рассеянных металлов -- от ванадия до ниобия; одним словом, сосчитать могут -- хоть до девятого знака после запятой, рентгеноструктурный анализ там, все такое -- да ради Бога, а вот воспроизвести -- хрен!.. Иные не без ехидства напоминают, что при изготовлении мифрила старые мастера якобы навсегда вкладывали в металл частичку своей души; ну а поскольку по нынешнему времени никаких душ нету, а есть одна только "объективная реальность, данная нам в ощущении", то настоящего мифрила вам, ребята, не видать как своих ушей -- по определению. Последний штурм этой проблемы предприняли пару лет назад ушлые ребята из Арнорского центра высоких технологий, получившие под это дело специальный грант от Ангмарской аэрокосмической корпорации. Кончилось все опять пшиком: представили заказчику двухмиллиметровой толщины пластину из некого вещества (86,12% серебра, 11,96% никеля и далее по списку) -- якобы это и есть самый настоящий мифрил, а все остальное не более чем легенды; ну и, как водится, потребовали новых денег на изучение этого своего творения. Главарь ракетчиков не моргнувши глазом извлек из-под стола заряженный музейный арбалет, навел его на руководителя проекта и предложил тому прикрыться своей пластиною: выдержит -- получишь требуемые деньги, нет -- они тебе все равно ни к чему. Проект, ясное дело, накрылся медным тазом... Так ли оно было на самом деле -- не поручусь (за что купил -- за то продаю), однако лица, хорошо знающие шефа "Ангмар аэроспейс", утверждают, что шутка вполне в его вкусе -- недаром он ведет свой род от знаменитого Короля-Чародея. С иноцерамием, из которого якобы отливали кольца назгулов, все не в пример проще, и причина, по которой он почти никогда не попадает в руки людей, вполне очевидна. Содержание этого металла платиновой группы в коре Арды совершенно ничтожно -- его кларк (4) составляет 410-8 (для сравнения: у золота -- 510-7, у иридия -- 110-7), но при этом он в отличие от других платиноидов не встречается в рассеянном виде -- только крупные самородки; вероятность наткнуться на такую штуковину можете прикинуть сами, если не лень. Впрочем, не так давно на рудниках Кигвали, в Южном Хараде, в самом деле нашли самородок с фантастическим весом 87 унций; статейку в местной газете, повествующую об этом событии, так и назвали: "Находка века -- шесть фунтов иноцерамия! Можно наделать колец на роту назгулов". Решительно никакими необычными свойствами (кроме плотности выше, чем у осмия) металл этот не обладает. Впрочем, что это мы все о железяках да о железяках... Элвис так никогда и не вышла замуж. Она чрезвычайно замкнуто жила в особняке на Яшмовой улице, посвятив себя воспитанию мальчика, родившегося у нее в положенный срок после описанных событий. Мальчик этот стал не кем иным, как командором Аменго -- тем самым, чьи плавания принято считать за официальное начало эпохи Великих географических открытий. Командор оставил после себя кроки береговой линии нового континента, названного впоследствии его именем, замечательные (с чисто литературной точки зрения) записки о своих путешествиях, а также длинный шлейф из разбитых женских сердец -- что, впрочем, не принесло ему счастья в семейной жизни. Помимо Великого западного материка (каковой долгое время всерьез полагали Заокраинным Западом, отыскивая в тамошних аборигенах черты легендарных эльфов), в списке открытий Аменго числится небольшой тропический архипелаг, который тот вполне заслуженно нарек Райским. Название это было впоследствии изъято Святой Церковью (тамошние девушки являли собою просто-таки живое воплощение гураний -- каковыми живописует оных богомерзкая хакимианская ересь), однако два главных острова архипелага, удивительно напоминающие своей конфигурацией символ "инь-янь", все же сохранили за собою имена, данные им первооткрывателем, -- Элвис и Тангорн. На мой вкус, знаменитый мореплаватель увековечил память своих родителей так, что ничего лучшего не придумаешь. Однако история любви умбарской куртизанки и гондорского аристократа вот уже который век не дает покоя литераторам, которые по неведомой причине либо обращают ее героев в какие-то бестелесные романтические тени, либо, напротив, сводят все к довольно примитивной эротике. Не стала -- увы! -- исключением и последняя аменгианская киноверсия, "Шпион и блудница": в гондорском прокате ей вполне справедливо влепили категорию "три креста", а в пуританском Ангмаре -- вовсе запретили к показу. Художественные достоинства фильма довольно скромны, но зато он предельно полит-корректен: Элвис -- чернокожая (тьфу, виноват! -- харадо-аменгианка), отношения Тангорна с Грагером окрашены отчетливой голубизной; критики в один голос предрекали, что жюри кинофестиваля в Серебряных Гаванях, страхуясь от обвинений в "расизме", "сексизме" и прочих кошмарных "измах", увенчает ленту всеми мыслимыми призами -- так оно и вышло. Впрочем, неподражаемая Гунун-Туа получила свой "Золотой эланор" за лучшую женскую роль вполне по делу. Альмандина и Джакузи повесили во внутреннем дворе тюрьмы Ар-Хоран в одну из изнуряюще душных августовских ночей 3019 года; вместе с ними были казнены флаг-капитан Макариони и еще семеро морских офицеров, возглавлявших "Мятеж адмирала Карнеро". Именно так была названа постфактум операция "Сирокко", в ходе которой адмирал упреждающим ударом уничтожил прямо у причалов весь гондорский флот вторжения, а затем высадил десант и сжег дотла пеларгирские верфи. Попавший в безвыходное положение Арагорн принужден был -- спасая лицо -- подписать Дол-Амротский трактат. В соответствии с тем договором Умбар -- таки да, признал себя "неотъемлемой частью Воссоединенного Королевства", но взамен выговорил для себя "на вечные времена" статус вольного города -- просто Сенат его отныне официально именовался магистратом, а армия -- гарнизоном; посол по особым поручениям Алькабир, который вел эти переговоры от имени Республики, добился даже особого пункта, запрещающего на ее территории деятельность тайной стражи Его Величества. Рейд же адмирала Карнеро был -- к обоюдному удовольствию гондорского короля и умбарских сенаторов -- признан обыкновенным пиратским набегом, а его участники -- дезертирами и изменниками, забывшими о воинской присяге и офицерской чести. Разумеется, в глазах народа сподвижники Карнеро (сам адмирал суда избежал -- погиб в Пеларгирском сражении) выглядели героями, спасшими Родину от иноземного порабощения, однако -- как ни крути -- факт нарушения ими приказа был налицо... Генеральный прокурор республики Альмаран решил эту морально-этическую дилемму просто: "Говорите, "победителей не судят"?! Черта с два! Закон либо есть -- и тогда он един для всех, либо его нету вовсе", а пафос его блестящей обвинительной речи (она приведена -- хотя бы выдержками -- в любом современном учебнике юриспруденции) исчерпывающе выражен ее заключительной, поистине исторической фразой: "Пусть рухнет мир, но свершится правосудие!" Впрочем, уж кто-кто, а казненные руководители умбарской секретной службы должны были бы знать, что в такого рода делах благодарность Родины почти всегда имеет довольно специфический привкус... Соня так ничего и не узнала о миссии Халаддина (что, как мы уже поняли, стало для того предметом особой заботы) и до конца жизни пребывала в уверенности, что и он, и Кумай просто не вернулись с Пеленнорских полей. Однако время милосердно, и когда эти раны зарубцевались, она выполнила свое жизненное предназначение: стала любящей женой и замечательной матерью, составив счастье чрезвычайно достойного человека, имя которого -- в рамках нашего повествования -- абсолютно несущественно. Венценосные особы, с моей точки зрения, представляют куда меньший интерес -- ибо их судьба и без того известна всем и каждому. Для тех же, кто ленится протянуть руку к книжной полке или хотя бы освежить в памяти учебник по истории для шестого класса, напомним, что царствование Арагорна было одним из самых блистательных в истории Средиземья и служит одним из тех "опорных" событий, по которым проводят границу между Средневековьем ("Третьей Эпохой") и Новым Временем. Не пытаясь снискать любовь гондорской аристократии (что было делом заведомо дохлым), этот узурпатор сделал абсолютно верную ставку на третье сословие, которое интересовалось не всякого рода фантомами вроде "династических прав", а процентом налоговых отчислений и безопасностью торговых путей. Поскольку с благородным дворянством у Его Величества так и так все горшки оказались побитыми вдребезги, это парадоксальным образом развязало ему руки в проведении аграрной реформы, радикально урезавшей права лендлордов в пользу свободных землепашцев. Все это и послужило основой для знаменитого гондорского "экономического чуда" и для последовавшей чуть погодя колониальной экспансии. Созданные же Арагорном (в противовес дворянской оппозиции) представительные органы власти в практически неизменном виде дожили до наших дней, доставив Воссоединенному Королевству вполне заслуженный титул "старейшей демократии Средиземья". Общеизвестно, что король всемерно поспешествовал наукам, ремеслам и мореплаванию, продвигал на высшие государственные должности талантливых людей, не особо приглядываясь к их родословной, и пользовался среди народа вполне искренней любовью. Темным пятном на репутации Элессара Эльфинита смотрится самое начало его царствования, когда тайная стража (организация, что и говорить, жуткая) вынуждена была железной рукою ограждать престол от посягательств феодальной вольницы; впрочем, ныне большинство специалистов сходятся на том, что масштабы тогдашнего террора безмерно преувеличены дворянскими историографами... Жена Арагорна, красавица Арвен, которой легенда приписывает эльфийское происхождение, никакой роли в делах государственного управления не играла и лишь сообщала его двору некий загадочный блеск. Детей у них не было, так что династия Эльфинитов оборвалась на ее основателе, и престол Воссоединенного Королевства унаследовали князья Итилиенские -- иными словами, все вернулось на круги своя. Дать политэкономический анализ правления первых князей Итилиенских, Фарамира и Йовин, весьма затруднительно, ибо ни политики, ни экономики у них там, похоже, не было вовсе, а была одна сплошная романтическая баллада. К созданию пленительного образа "Феи итилиенских лесов" (не правда ли, странно: когда-то в Итилиене -- этом индустриальном сердце Средиземья -- росли леса...) приложили руку, наверное, все поэты и художники того времени -- благо скромный двор Фарамира стал для них чем-то вроде Святилища Веры, и не совершить туда паломничества считалось просто неприличным. Но даже вводя поправку на неизбежную идеализацию прототипа, приходится признать: Йовин, судя по всему, и вправду была удивительно светлым человеком. Благодаря этой братии мы располагаем ныне и несколькими портретами принца Фарамира; лучший из известных мне приведен в опубликованной недавно аннуминасским издательством "Башня Амон-Сул" монографии "Философский агностицизм и его ранние представители". Однако в любом случае ни одно из этих изображений не имеет ничего общего с тем латунным профилем, что украшает в качестве кокарды горчичные береты коммандос из лейб-гвардии Итилиенского парашютно-десантного полка. Кстати, именно к этому полку приписаны знаменитые "мангусты" -- специальное антитеррористическое подразделение, бойцов которого могла днями лицезреть на экранах телевизоров вся Арда, когда те блестяще освободили в Минас-Тиритском аэропорту пассажиров вендотенийского лайнера, захваченного фанатиками-хананнитами из "Фронта освобождения Северного Мингада". За все время своего итилиенского княжения Фарамир осуществил одну-единственную внешнеполитическую акцию, а именно: наложил разрешительную резолюцию на рапорт барона Грагера, в коем тот просил откомандировать его на юг, за реку Харнен, для осуществления разработанного им комплекса разведывательных и подрывных операций: "...По всем признакам, именно там, в Ближнем Хараде, будет в ближайшие годы решаться судьба Средиземья". Как ни странно, дальнейшая судьба Грагера Аранийского (которого иногда не без оснований величают "спасителем Западной цивилизации") по сию пору остается собранием малодостоверных преданий и анекдотов. Известен лишь конечный результат его трудов -- грандиозное восстание кочевников-аранийцев против харадского владычества, которое в итоге и привело к обрушению -- по принципу домино -- всей зловещей Империи харадримов, благополучно распавшейся на кучу враждующих между собою племен. Никому не ведомо, каким образом этот авантюрист-интеллектуал завоевал свой непререкаемый авторитет среди свирепых дикарей харненских саванн. Святочная история о выкупленном им по случаю на кхандском невольничьем рынке сыне аранийского вождя смотрится абсолютно недостоверной; версия о том, что его путь к вершинам власти пролегал через ложе верховной жрицы Свантантры, остроумна и романтична, однако у людей, мало-мальски разбирающихся в реалиях Юга, может вызвать лишь улыбку... Даже о смерти барона ничего толком неизвестно: то ли погиб во время львиной охоты, то ли был по нелепой случайности убит, улаживая конфликт за летние водопои между двумя мелкими аранийскими кланами. А вот судьба Йомера была настолько удивительна, что некоторые авторы по сию пору тщатся доказать, будто он личность не историческая, а легендарная. Вступив после мордорского похода на престол Роханской Марки, он с удивлением и глубочайшим неудовольствием открыл для себя, что сражаться -- по крайней мере в обозримой части Средиземья -- больше не с кем. Некоторое время прославленный воитель пытался развеяться турнирами, охотой и любовными похождениями, однако успеха не достиг и впал в полнейшую меланхолию. (Историческая правда требует признать, что на пиршествах любви сего chevalier sans pew et sans-ге-proche (5) отличало полное отсутствие вкуса при фантастическом аппетите -- недаром эдорасские острословы предлагали своему монарху начертать на щите девиз: "На всех пригоден.") Вот тут-то в его томящейся от вынужденного безделья душе и ожили вдруг воспоминания о некой замечательной восточной вере, которая, если вдуматься, и привела его к победе на Пеленнорских полях. Йомер вгорячах решил было сделать хакимианство государственной религией Рохана, но затем ему в голову пришел еще более занимательный план. В Кхандском халифате шла об ту пору вялая религиозная война между хакимианами двух разных толков. Каким именно способом Йомер выбрал одну из этих вер в качестве истинной, по сию пору неясно: я лично полагаю -- подкинул монетку, ибо в реальных догматических расхождениях там не могли разобраться и целые синклиты докторов богословия. Как бы то ни было, он обратил в эту самую Истинную веру всю свою лейб-гвардию, тоже застоявшуюся без дела и готовую воевать с кем угодно и за что угодно (предание гласит, будто один из Йомеровых витязей, будучи спрошен, как он себя чувствует, вступивши на путь Истинной Веры, простодушно ответствовал: "Хвала Тулкасу, нормально -- сапоги вроде не текут"), после чего отбыл на Юг. "На хозяйстве", в Эдорасе, король оставил своего троюродного брата; это, естественно, ввергло страну в пучину династических распрей, длившихся потом без малого век и плавно завершившихся Войной девяти замков -- той самой, в коей безвозвратно полегло все роханское рыцарство. В Кханде Йомер, к полнейшему изумлению спутников, и вправду отрекся от своей предшествующей жизни как от греховной, роздал нищим все имущество, кроме меча, и вступил в орден хананнитов (дервишей-воинов). Поставив свой полководческий талант на службу притянувшейся ему религиозной партии, он в трех сражениях сокрушил все военные силы противника и за какие-то полгода победоносно завершил двадцатишестилетнюю "священную войну": правоверные вполне заслуженно нарекли его "Мечом Пророка", а схизматики -- "Гневом Господним". В конце последней из этих трех битв, когда полный разгром еретиков уже не вызывал сомнения, его сразил камень из вражеской катапульты -- смерть поистине наилучшая, какую только может пожелать себе истинный полководец. Хакимиане незамедлительно причислили Йомера к лику мучеников за веру, так что теперь он, надо полагать, не испытывает никаких проблем по части общения с гураниями. На этом, собственно, вполне можно ставить точку... Но в заключении мне все же хотелось бы подчеркнуть: лакуны, имеющиеся в подлинном рассказе Цэрлэга, я заполнял по собственному разумению, и старый солдат не несет никакой ответственности за эти измышления. Тем более что многие лица, конечно же, с азартом примутся уличать рассказчика (а кого ж еще?) в расхождениях с общепринятой версией событий конца Третьей Эпохи; каковые события -- надобно заметить -- широкой публике Арды известны в лучшем случае по литературно обработанному эпосу Западных стран -- "Властелину Колец", а то и вообще -- по "историческому" телесериалу "Меч Исилдура" да по компьютерной игре-стрелялке "Галереи Мории". Критикам этим можно было бы скучным голосом напомнить, что "Властелин Колец" есть историография победителей, которые понятно в каком виде выставляют побежденных. Ведь если там имел место быть геноцид (а иначе куда, извините, подевались после победы Запада все тамошние народы?), тут уж втройне важно убедить всех (а прежде всего самого себя), что это и не люди были вовсе, а так... орки с троллями. Или предложить им задуматься: часто ли попадались в человеческой истории властители, которые так вот, за здорово живешь, отдавали свой престол какому-то хрену с бугра (виноват: дунадану с Севера)? Опять-таки подмывает нескромно полюбопытствовать: чем на самом деле пришлось расплатиться Элессару Эльфиниту с замечательными сподвижниками, обретенными им на Тропах мертвых? То есть призвать на службу (о, ради самой благородной цели, разумеется!) силы абсолютного зла -- дело обыкновеннейшее, не он первый, не он последний; но вот чтоб означенные силы, сделавши свое дело, послушно вернулись затем обратно в небытие, ничего не истребовав взамен? Ой, не знаю... Про такое мне, признаться, слыхать не доводилось. Или вот еще можно... Да, можно -- но только зачем? Я, во всяком случае, вступать в подобного рода полемику не имею ни малейшего желания. Одним словом: ребята, давайте жить дружно. Что в данном конкретном случае означает: не любо -- не слушай, а врать не мешай. Примечания (1) Английский центнер равен 100 фунтам (45,4 кг). (2) Фундаментальный физический принцип, исключающий влияние данного события на все прошедшие. (3) Кабельтов составляет одну десятую часть морской мили, или 185,2 метра. (4) Кларки химических элементов -- числовые оценки среднего их содержания на планете в целом, в ее коре, гидросфере и атмосфере, либо на космических объектах. (5) рыцарь без страха и упрека (фр.).