отвратить кровопролитие... Уж тут вам придется поверить мне на слово -- вы проиграли, и ничего иного вам не остается. Сведения эти я получу от вас, чего бы это ни стоило. Никто, разумеется, не вправе подвергнуть допросу третьей степени сестру короля Рохана -- но уж зато присутствовать при пытках сданного вами Берегонда я ее заставлю от начала и до конца, клянусь молчанием Мандоса! Принц между тем рассеянно играл пером, лежащим поверх неоконченной рукописи, не замечая того, что левый локоть его ненароком сдвинул на самый краешек стола недопитый бокал. Еще чуть-чуть, и бокал упадет на пол, Гепард непроизвольно повернет голову на звук -- и тогда он перемахнет через стол, чтобы добраться до горла шефа контрразведки, а уж там -- что черт пошлет... Но тут дверь распахнулась без стука, и в комнату стремительными шагами вошел лейтенант Белого отряда: двое рядовых застыли в полумраке коридора прямо за порогом. "И тут опоздал", -- обреченно понял Фарамир, однако лейтенант, не удостоив его вниманием, беззвучно зашептал на ухо Гепарду нечто весьма того удивившее. "Мы продолжим нашу беседу минут через десять, князь", -- бросил капитан уже через плечо, направляясь к двери. Лязгнул замок, прогрохотали, стремительно удаляясь, сапоги, и настала тишина -- смутная и какая-то растерянная, будто бы сама осознающая свою предгрозовую мимолетность. -- Что ты там ищешь? -- Она была на удивление спокойна, если не сказать -- безмятежна. -- Что-нибудь вроде оружия. -- Да, это правильно... Надеюсь, и на мою долю тоже? -- Видишь, малыш, я втянул тебя во все это и не сумел уберечь... -- Глупости. Ты все делал верно. Фар, просто удача в этот раз была на их стороне. -- Давай прощаться?.. -- Давай. Что бы ни случилось, у нас все же был этот месяц... Знаешь, это, наверное, зависть Валаров: мы с тобой получили слишком много счастья... -- Ты готова, зеленоглазая? -- Теперь, по прошествии этих мгновений, он обратился в совершенно иного человека. -- Да. Что мне надо делать? -- Смотри внимательно. Дверь открывается на нас, и косяки тоже вдвинуты внутрь... ГЛАВА 27 А Гепард тем временем, опершись на зубцы надвратного укрепления, не сводил глаз с жесткого ястребиного лица Грагера, знакомого ему ранее лишь по словесному портрету. Пятачок перед воротами форта был выхвачен из мрака десятком факелов -- их держали составляющие свиту барона всадники в маскировочных плащах Итилиенского полка. Переговоры шли трудно, что называется -- колючками вперед: "высокие договаривающиеся стороны" были согласны в том, что следует избежать кровопролития -- и только. Друг другу они -- вполне обоснованно -- не верили ни на ломаный грош ("А что, если я сейчас попросту захвачу вас, барон, и разом решу все мои проблемы?" "Для этого вам придется открыть ворота, капитан. Откройте -- и поглядим, чьи лучники круче..."); оба ни на шаг не отступали от предварительных условий. Грагер требовал, чтобы итилиенцев допустили в форт -- нести охрану покоев Фарамира. Гепард желал узнать расположение их лесных баз ("Вы, никак, держите меня за идиота, капитан?" "Ну, ведь предлагаете же вы мне добровольно впустить вооруженного противника внутрь крепости..."). Попрепиравшись таким манером минут пятнадцать, они сошлись на том, что Белый отряд запросит инструкций из Минас-Тирита, а итилиенцы завтра беспрепятственно пропустят гонца; на том и расстались. Кого как, а Гепарда этот балаган не ввел в заблуждение ни на миг. Едва поднявшись на стену и оценив ситуацию, он обернулся к сопровождавшему его лейтенанту и негромко скомандовал: "Объявить тревогу, только без шума. Всех, кого можно, -- во двор. Замрите и ждите лазутчика: сейчас, под прикрытием этой говорильни, кто-то из Итилиенского полка полезет через стену -- надо полагать, через заднюю. Брать только живым: за жмурика -- на части разомкну". Он был совершенно прав и ошибся лишь в паре деталей. Лазутчик выбрал не заднюю стену, а переднюю. Он бесшумно закинул на гребень халтурного эмин-арненского частокола крохотную кошку на невесомой эльфийской веревке (буквально в десятке ярдов от стоявшей у ворот форта кавалькады, там, где ночной мрак, оттесненный в стороны факелами итилиенцев, казался -- по контрасту -- гуще всего), паучком по паутинке взмыл наверх, а затем дуновением ночного ветерка скользнул во двор едва ли не из-под самых сапог топтавшихся на стене дозорных: те, никак не ожидая подобной наглости, не сводили глаз -- и луков -- с ярко подсвеченных людей Грагера. И еще одна неугаданная Гепардом мелочь: человек, пытающийся сейчас вызволить принца (экспромт, рожденный меньше часа назад безнадежностью и отчаянием), был не из Итилиенского полка, а из другого. Из Кирит-Унгольского. ...Надобно заметить, что полковая принадлежность сержанта Цэрлэга послужила в Дроздиных выселках предметом для весьма бурной дискуссии -- как по сути, так и по форме. "У вас совсем крыша уехала, друг мой? -- такова (или почти такова) была первая реакция Грагера, когда Тангорн вдруг предложил использовать для проникновения в Эмин-Арнен не одного из итилиенских рейнджеров, как они решили поначалу, а "заезжего профессионала" из Мордора. -- Орк есть орк, и вверять ему жизнь принца!.. Конечно, соблазнительно, что он ориентируется во внутренних помещениях форта -- это еще с той поры, как они тут квартировали, да? -- и к тому же умеет работать с замками... Но все же, черт побери, барон, -- своими руками вводить в покои принца вооруженного мордорца..." "Я ручаюсь за этих ребят головой, -- терпеливо объяснял Тангорн. -- Хоть я и не вправе рассказать тебе об их миссии, но поверь: случилось так, что все мы -- по крайней мере сейчас -- сражаемся в одной команде против общего врага, и они не меньше нашего заинтересованы вырвать Фарамира из лап Белого отряда". Впрочем, работа в разведке давно уже приучила Грагера к тому, что временное совпадение интересов рождает порою совершенно фантастические альянсы, а на вчерашнего врага сплошь и рядом можно полагаться крепче, чем на иного друга-приятеля. Кончилось тем, что он взял всю ответственность на себя и формально зачислил Цэрлэга -- "на время проведения рейда в форт Эмин-Арнен" -- в состав Итилиенского полка и вручил орокуэну соответствующую бумажку -- на случай, если тот попадется в плен к Белым. Сержант в ответ только фыркнул -- с захваченным орком церемониться не станут в любом случае, пускай уж лучше его повесят как мордорского диверсанта, а не как гондорского заговорщика, -- однако Халаддин велел ему не умничать. -- ...И помните, сержант: при снятии часовых и всем таком прочем -- никакого кровопролития! Считайте, что вы на учениях. -- Очень мило. А они понимают, что это -- учения? -- Надеюсь, что да. -- Ясно. Значит, в случае чего меня вздернут на учебной веревке... Говорят, будто в дальневосходных странах существует зловещая секта оборотней-ниньокве -- супершпионов и суперубийц, способных внутренне перевоплощаться в животных, сохраняя при этом людское обличье. Воплотившись в геккона, ниньокве может вопреки всем законам физики лазить по гладкой вертикальной стене, став змеей -- проскальзывает в любую щель, а будучи все же застигнут стражей -- обращается в летучую мышь и улетает по воздуху. Цэрлэг искусством ниньокве отродясь не владел (что, кажется, втайне подозревал за ним Тангорн), однако командир разведвзвода кирит-унгольских егерей и безо всяких магических штучек умел многое. Во всяком случае, к тому времени, когда поднятые по тревоге бойцы Белого отряда заняли свои позиции во дворе форта, он уже успел взобраться на одну из внешних галерей и теперь, сменив кошку на слесарный инструмент, занимался ведущей внутрь дверью. Навыками настоящего взломщика сержант не обладал, однако в работе по металлу кое-что смыслил, а любой эмин-арненский запор (сколько он помнил по прошлому году) запросто открывался при помощи складного ножа и пары кусков проволоки. Несколькими минутами спустя он уже бесшумно скользил по полутемным и совершенно пустым (все Белые наружи -- весьма кстати!) коридорам форта; орокуэн никогда не жаловался на зрительную память и пространственную ориентацию, но чувствовал -- отыскать "княжеские покои" в этом трехмерном лабиринте будет ох как непросто. ...Цэрлэг миновал почти треть пути -- то неподвижно застывая перед углами, то молниеносно прошмыгивая через открытые пространства, то бочком семеня по ступенькам (так, чтобы не наступить на их могущую скрипнуть середку), -- когда потаенный внутренний сторож, благодаря которому он только и сумел выжить в эти годы, опять -- как и всегда -- провел ему вдоль хребта своей ледяною ладошкой: "Берегись!!!" Он вжался спиною в стену и бочком, медленно и плавно, двинулся к маячившему в десятке ярдов впереди завороту коридора. Сзади никого не было видно, но чувство опасности оставалось близким и совершенно отчетливым; когда сержант ускользнул за спасительный поворот, он был насквозь мокрым от пота. Присев на корточки, он осторожно, почти на уровне пола, выставил за угол карманное зеркальце -- коридор был по-прежнему пуст. Он подождал так несколько минут -- ничего, а затем вдруг явственно почувствовал: опасность отдалилась, он больше не ощущает ее. Это, однако, ничуть его не успокоило, и он вновь двинулся вперед еще более настороженным и готовым к самому худшему. ...Когда Гепард засек краешком глаза мелькнувшую в глубине коридора тень, он точно так же влип в стену и мысленно выругался последними словами -- все-таки прошляпили, дармоеды! Положение у капитана было, скажем прямо, не ахти: на все огромное здание -- лишь трое часовых; один сторожил комнаты Фарамира с Йовин, другой -- Берегонда, третий -- вход в подвалы форта. Бежать за подмогою наружу? Тот может за это время выпустить принца, и они тут на пару наворочают таких дел, что потом век не расхлебаешь. Орать во всю мочь: "Тревога!" -- еще того краше: наверняка канет в этот чертов лабиринт и изготовится там к бою, так что взять его можно будет, лишь основательно издырявив -- что крайне нежелательно. Да, похоже, ничего не остается, кроме как двинуться за гостем самому и свинтить его теплым в рукопашной схватке один на один -- благо по этой части Гепард мог бы дать фору кому угодно... А приняв это решение, он внезапно ощутил забытое им чувство радостного возбуждения -- ибо есть ли на свете более изысканная забава, чем охота на вооруженного человека?.. И тут же замер, изумленно прислушиваясь к себе: да, теперь сомнений не осталось -- он вновь обретал эмоции! Значит, для всего этого есть строгая очередность... Сперва к нему вернулась память (правда, что с ним было до того, как он оказался во втором ряду серой фаланги, идущей по Пеленнорским полям, он не помнил по-прежнему), потом -- способность к самостоятельным логическим решениям, затем он стал -- как встарь -- ощущать боль и усталость, а теперь вот появились и эмоции. Интересно, а не вернулась ли среди прочего способность ощущать страх?.. "Эдак я, пожалуй, и вправду стану человеком, -- мысленно усмехнулся он. -- Ну ладно, пора за работу". Соваться прямо в тот коридор, по которому двигался лазутчик, он, разумеется, не стал: не исключено, что тот тоже его приметил и теперь поджидает за ближайшим углом. Лучше воспользоваться тем, что в этом форте хозяин все-таки он, так что можно передвигаться существенно быстрее противника: нет нужды замирать, прислушиваясь, перед каждым углом. Значит, можно идти кружным путем и все равно добраться до места первым... А до какого места?.. Если гость движется к комнате Фарамира (куда ж еще?), то надо встречать его на Площадке двух лестниц -- тот ее никак не минует, и у него. Гепарда, будет не меньше трех минут, чтобы подготовиться к встрече. Шеф контрразведки, как и предполагал, появился на площадке раньше чужака и теперь, сбросив плащ, дабы тот не стеснял движений, тщательнейшим образом выбирал место для засады. "Мне нужно перевоплотиться в собственную дичь... Так... Если тот не левша, то двигаться должен вдоль левой стены... А заглянул бы я за внезапно открывшуюся справа винтовую лестницу? Непременно... Так!.. Значит, я окажусь при этом спиной к этой нише? -- точно... А ниша-то -- прелесть, даже с пары ярдов не скажешь, что в ней может уместиться что-нибудь толще метлы... А вот мы еще этот светильничек погасим, она у нас в тенек уйдет... Да, вот теперь полный порядок, здесь я и встану. Итак, я здесь, а он, значит, в двух ярдах спиною ко мне. Ну что, рукоятью меча по затылку?.. Ч-черт, не хочется... Не могу понять отчего, но внутренний голос отчетливо протестует, а его в таких делах надо слушаться. Значит, руками... удушающий захват? Правой рукой -- за волосы на затылке, рывок вниз, заламывая голову назад, одновременно пяткой сзади-сверху под опорное колено и внутренней костяшкой левого предплечья по оттянутому горлу. Да... надежно, но таким манером можно и пришибить насмерть -- а покойники, как известно, народ неразговорчивый. Тогда -- хадакодзиме, но тут хорошо бы, чтоб он сам открыл горло -- например, пусть поглядит наверх... А как бы нам его заставить глядеть наверх? Думай, Гепардушка, думай..." ...Когда Цэрлэг достиг полутемного, странной конфигурации расширения коридора, в конце которого угадывались уходящие налево ступени, предощущение опасности вновь накатило на него, да так, что его буквально повело от озноба -- неизвестный враг был где-то совсем рядом. С минуту он всматривался и вслушивался -- ничего, затем двинулся вперед -- шажок за шажком, абсолютно бесшумно ("Черт, может, все же плюнуть на ихние запреты и вытащить ятаган?") -- и вдруг замер как вкопанный: справа открылся широкий "отнорок", через который проходила еще одна лестница -- винтовая, -- и за этой лестницей явно что-то скрывалось. Он скользнул вперед вдоль левой стены, не сводя глаз с отнорка -- ну, кто там еще? -- и остановился, едва не расхохотавшись в голос. Ф-ф-фу!.. Да это же просто меч, прислоненный здесь, за лестницей, кем-то из Белых. Странное, однако, место для хранения личного оружия... Может, он и не прислонен вовсе -- судя по положению, мог ненароком соскользнуть по лестнице сверху. А что это, кстати, там еще лежит, на верхней ступеньке?.. Внутренний сторож Цэрлэга успел заорать "Сзади!!!" лишь за неуловимую долю секунды до того, как руки врага бесшумно сомкнулись вокруг его шеи. Сержант успел только напрячь шейные мышцы -- и это все. Гепард четко, как на тренировке, захватил его горло согнутой в локте правой рукой, затем правая кисть контрразведчика намертво легла на левый бицепс, а левая рычагом уперлась в затылок Цэрлэга, плюща хрящи гортани и пережимая сонные артерии. Хадакодзиме -- неразрываемый удушающий захват. Привет. ГЛАВА 28 Звучит банально, но все на свете имеет свою цену. Цена воина -- это сколько времени и денег (что суть одно и то же) требуется на то, чтобы обучить, вооружить и экипировать нового -- ему на замену. При этом для каждой эпохи существует своя пороговая величина, сверх которой увеличивать цену подготовки бойца бессмысленно: уровень некоего мастерства уже достигнут, а полной неуязвимости все равно не добьешься. И что толку тратить силы на превращение среднестатистического солдата в фехтовальщика экстра-класса, если это все равно не убережет его ни от арбалетной стрелы, ни от (что еще более обидно) кровавого поноса? Взять хотя бы рукопашный бой. Штука куда как полезная, но для достижения совершенства здесь требуются годы непрерывных тренировок, а у солдата, мягко говоря, есть и иные обязанности. Выходов здесь может быть несколько; в мордорской армии, например, сочли, что человека следует обучить не более чем дюжине приемов -- но зато уж эти комбинации движений должны быть вбиты ему в подкорку буквально до уровня коленного рефлекса. Конечно, всех на свете ситуаций не предусмотришь, но уж освобождение-то от заднего удушающего захвата в означенную дюжину входит однозначно. Делай раз! -- стремительный чечеточный притоп чуть назад: каблуком -- по своду стопы противника, кроша ее по-птичьи хрупкие косточки, оплетенные нежнейшими нервными окончаниями. Делай два! -- складываясь в коленях и чуть проворачиваясь в бедрах, заскользить из ослабшего от страшной боли захвата вниз и чуть вправо -- до тех пор, пока нельзя будет резкой отмашкой назад всадить левый локоть ему в пах. Дальше уже -- после того как руки его упадут к отбитым гениталиям -- возможны варианты: Цэрлэга, к примеру, на "делай три!" учили наносить сдвоенный удар открытыми ладонями по ушам: конец барабанной перепонке, отключка гарантирована. Это вам не изысканный балет дальневосходных боевых искусств, где иероглифы поз -- лишь нотная грамота для записи Музыки Сфер; это -- мордорский рукопашный бой, тут все делают просто и всерьез. Он первым делом опустился на колено и задрал веко шустрого сержанта Белого отряда (порядок, инструкция Грагера соблюдена -- зрачок реагирует) -- и лишь после этого позволил себе обессиленно привалиться к стене. Зажмурившись, заставил себя преодолеть боль и сглотнуть: хвала Единому -- гортань цела. А если б у того оказалась при себе веревочная удавка? Тогда -- точный шандец... "Как же это я так лопухнулся, а? Но главное -- как он-то сумел меня вычислить?.. Постой, но тогда ведь и у дверей Фарамира меня уже должны поджидать с нетерпением..." ...Часовой-дунадан в коридоре, ведущем к "княжеским покоям" услыхал на лестнице тяжелые шаркающие шаги... Шорох, сдавленный стон, тишина... Потом снова неверные шаги... Он быстро попятился в глубь коридора, обнажил меч и ждал, ежесекундно готовый поднять тревогу. Солдат был готов ко всему, но, когда в проеме коридора возник Гепард -- согбенный в три погибели и опирающийся левой рукой о стену, -- у него все же отвисла челюсть. Выставив перед собою клинок, часовой выдвинулся вперед и окинул стремительным взглядом лестницу, по которой тот только что поднялся, -- ничего; Манве Великий, кто ж это его так? Или, может, отравился?.. Капитана между тем силы оставили совершенно -- он медленно сполз по стене и замер, уронив голову и по-прежнему держась за живот; чувствовалось, что последний участок пути он преодолел уже в полузабытьи, "на автопилоте". Дунадан разглядывал Гепарда со смешанным чувством изумления, страха и -- что греха таить -- некоторого злорадства. Тайная стража, мать их!.. Ниньоквы недоделанные... Еще раз оглядел лестницу, откуда приковылял капитан, и присел на корточки осмотреть раненого. Странно, но факт: когда капюшон, скрывавший до поры лицо Гепарда. скользнул назад, солдат в первую секунду решил было, будто загадочный и всемогущий шеф контрразведки из каких-то своих соображений решил временно обратиться орком. Эта абсурдная мысль пришла ему в голову первой, а на другие времени уже не осталось: удар "тигриная лапа", который избрал для этого случая Цэрлэг, очень эффективен, и наносить его лучше всего именно в направлении снизу вверх; ничего другого уже не потребовалось. Штука жестокая, что и говорить, но уговор, помнится, был только насчет смертоубийства, а про членовредительство речь не шла: пускай мы на учениях -- но ведь не на пикнике же, черт побери! Для порядка обшарив часового (ключей от "княжеских покоев" не было -- да он на это и не рассчитывал), сержант достал оставленную под лестницей поклажу и, слазив в мешок со своими "полезняшками", взялся за замок. "Надо же, -- думал он, поддергивая длинноватые для него рукава Гепардова камзола, -- всю войну обходились без этого, а тут пришлось потерять невинность. "Законы и обычаи войны", пункт об использовании чужой военной формы и медицинской символики: за это вешают на ближайшем суку -- и, между прочим, правильно делают... Впрочем, сейчас это будет весьма кстати: к принцу наверняка лучше заявиться в облике привычного для него тюремщика, а не какого-то орка. Я сейчас опять опущу на лицо капюшон и -- идея! -- не говоря ни слова, вручу ему Грагерову бумагу". Замок наконец щелкнул, и Цэрлэг перевел дух: полдела сделано. Следует заметить, что с запором он возился опустившись на колени и дверь распахнул -- так уж случилось -- раньше, чем выпрямился. Только это его и спасло -- иначе даже кошачья реакция орокуэна не позволила бы ему перехватить удар, нанесенный Фарамиром. Ударить входящего в дверь, притаившись за ее косяком (если он прилично выступает из стены), -- штука нехитрая, можно даже сказать -- напрашивающаяся, однако тут есть одна тонкость. Лучше всего человек воспринимает происходящее на уровне его глаз; и если вы, к примеру, решите со всего размаху обрушить на голову визитера что-нибудь вроде ножки от стула, то ваше движение застигнет врасплох лишь полного лопуха. Именно поэтому знающие люди (к каковым относился и принц) не гонятся за силой удара. Они приседают на корточки и бьют не по вертикальной дуге, а по горизонтальной. Удар, как уже сказано, получается слабее, однако приходится он... ну, в общем, в аккурат куда надо, а главное -- среагировать на него невероятно трудно. Сценарий дальнейших событий был, по мысли Фарамира, таков. Скукожившегося от боли Гепарда (или кто там будет входить первым) он вдергивает в комнату прямо на себя -- так, что тот вылетает за левый край дверного проема. Одновременно занявшая позицию у правого косяка -- за открывшейся дверью -- Йовин захлопывает ее обратно и наваливается на нее всем телом. Те, кто остался в коридоре, разумеется, тут же кинутся эту дверь высаживать, но первый свой натиск они от неожиданности наверняка произведут вразнобой, так что девушка имеет все шансы продержаться. Этих секунд принцу хватит на то, чтобы окончательно вырубить Гепарда и завладеть его оружием. Йовин тем временем отскакивает в сторону; оправившиеся от первой растерянности "коридорные" дружно, под "три-четыре!.." налегают на дверь -- и влетают в комнату, теряя равновесие (возможно даже -- не удержавшись на ногах). Один из них тут же получает от него удар мечом -- от всей души: шутки кончились. Вряд ли после этого останется в строю больше двух Белых, а поскольку принц как-никак входит в двадцатку лучших фехтовальщиков Гондора, шансы четы князей Итилиенских кажутся вполне приличными, ну а если Йовин сумеет завладеть вторым мечом, так просто превосходными. Затем они переодеваются в форму перебитых бойцов Белого отряда и пытаются выбраться из форта. План Фарамира имел ряд уязвимых пунктов (в основном по части синхронности их с Йовин действий), но в целом был не так уж плох, особенно если помнить, что цель они себе ставили -- достойно умереть, а уж вырваться на свободу -- это как выйдет. Однако, как уже сказано, отворивший дверь орокуэн не успел встать с колен, так что первый Фарамиров удар пришелся ему в грудь и он сумел выставить блок. Изумленный проницательностью пленника (распознал-таки -- восхитился сержант -- орка под капюшоном сержанта Белого отряда!), Цэрлэг перекувырнулся через голову назад, в коридор, а когда вновь оказался на ногах -- выскочивший следом Фарамир уже отрезал ему путь к отступлению, а импровизированная дубинка в руках принца обратилась в размытое облако и перехватить ее не было никакой возможности. А когда мгновение спустя за спину ему проскользнула еще и эта светловолосая дикая кошка -- вот тут уж сержанту ничего не осталось, кроме как клубочком перекатываться по полу у них под ногами, увертываясь от ударов и взывая самым унизительным образом: "Я свой, свой, принц! Я от Грагера и Тангорна! Да остановитесь же вы, черт побери!!" Впрочем, Фарамир и сам уже кое-что сообразил, разглядев лежащее дальше по коридору тело часового. -- Стоять! -- рявкнул он. -- Руки на затылок! Ты кто такой? -- Сдаюсь, -- улыбнулся сержант и протянул принцу свое "удостоверение". -- Вам бумага от Грагера, там все написано. Вы читайте, а я пока затащу в комнату этого, -- он кивнул на Белого, -- нам понадобится его форма. -- Забавно, -- хмыкнул принц и протянул Грагерову записку обратно Цэрлэгу. -- Значит, у меня в друзьях уже появились и орокуэны... -- Мы вовсе не друзья, принц, -- спокойно возразил тот. -- Мы союзники. Барон Тангорн... -- Что-о?! Так он жив?! -- Да. Это мы спасли его -- там, в Мордоре: и кстати, именно он настоял, чтобы выручать вас отправился я... Так вот, барон просил, чтобы вы, покидая форт -- а мы сейчас его покинем, -- прихватили с собою палантир. -- За каким чертом он им сдался? -- Принц был удивлен -- но и только. Похоже, он предоставил всю инициативу друзьям-итилиенцам (в лице сержанта-орокуэна) и приготовился действовать "в режиме ППП" -- "подержи -- подай -- принеси". Он лишь вопросительно качнул подбородком в сторону дунадана, которого Цэрлэг тем часом уже вытряхнул из камзола. "Жив, жив, -- успокоил его орокуэн. -- Просто призадумался малость. И второй тоже жив -- там, дальше по коридору. Мы ваше указание -- чтоб, значит, без крови -- свято блюдем". Принц только головой покрутил -- с этим орлом, похоже, не пропадешь. -- Вы тут давеча помянули, будто спасли Тангорна. Коли так -- я ваш должник, сержант: мне этот человек по-настоящему дорог. -- Ладно, сочтемся, -- хмыкнул тот. -- Надевайте форму -- и вперед. А мечей у нас теперь -- даже один лишний. -- Как это -- лишний? -- подала наконец голос Йовин. -- Это вы бросьте!.. Орокуэн вопросительно глянул на Фарамира: тот только руками развел -- поди, мол, поспорь с ней... -- Будем спускаться вниз по частоколу или попробуем открыть ворота? -- Ни то, ни другое, принц. Двор сейчас битком набит Белыми, причем все по своим постам и глядят в оба -- на халяву не проскочишь. Попробуем уйти через подземный ход. -- Тот, что начинается в винном погребе? -- Других тут вроде нет. Берегонд говорил вам о нем? -- Разумеется. Я знаю, что закрывающая его дверь отворяется наружу, а запирается изнутри, так что с внешней стороны ее нельзя ни отпереть, ни высадить -- как и в любом потайном ходе из крепости. Перед входом в винный погреб всегда стоит пост: вино есть вино, вроде бы ничего необычного. Где хранится ключ -- Берегонд не знал, а специально выспрашивать опасался. Так вы нашли ключ к той двери? -- Нет, не нашли, -- беспечно отозвался Цэрлэг. -- Я просто попытаюсь взломать замок. -- Как это? -- Точно так же, как взломал запор ваших "покоев" и еще парочку по дороге. И как придется взломать еще внешний замок винного погреба. Между прочим, как раз это и будет самый опасный момент: возня с дверью подвала, когда все мы будем у всех на виду. А вот если мы без шума снимем часового и быстро отомкнем ее -- три четверти дела, считай, сделано: вы, принц, в вашей новой форме, встаете на часах -- будто бы ничего не случилось, -- мы с Йовин и вырубленным охранником прячемся внутрь, и я тогда спокойно и без суеты начинаю колдовать с дверью в сам подземный ход. -- Но ведь тот замок будет очень трудно открыть... -- Не думаю. Он наверняка очень прочен и массивен -- чтобы дверь нельзя было выломать, а значит -- не особенно сложен. Ну ладно, по коням!.. Вы взяли палантир, принц? Нам надо успеть, пока Белые толкутся во дворе -- они ведь до сих пор ждут меня там, -- а перед винным погребом лишь один часовой. -- Погодите! -- опять окликнула их Йовин. -- А Берегонд? Ведь не можем мы его бросить! -- Так Берегонд схвачен? Мы не знали... -- Да, только что. Им все о нем известно. Цэрлэг раздумывал лишь пару секунд: -- Нет, ничего не выйдет. Мы не знаем, где они его прячут, и потратим слишком много времени на поиски. Грагер сегодня ночью накроет всех Гепардовых людей в Поселке -- так что если мы освободим принца, то завтра выменяем и Берегонда. А не вытащим вас -- его все равно не спасти. -- Он прав, Йовин. -- Фарамир затянул лямки на вещмешке с палантиром и вскинул его на плечо. -- Двинулись, во имя Эру! ...Дунадан, охранявший подвал, окинул взором обширный полутемный зал. Слева был главный вход в здание форта, справа расходились веером три главные лестницы, ведшие в оба крыла -- северное и южное -- и в Рыцарский зал. Странная, однако, затея -- поместить вход в подземелье не в каком-нибудь укромном уголке здания, а в этом "общем предбаннике"... Впрочем, странным и противоестественным в этом самом Итилиене было решительно все. Начиная с князя, который не князь, а не пойми кто, и кончая порядками в их Белом отряде: где это видано -- выдавать офицеров за сержантов и рядовых? Ладно бы секретили от врага, от всех этих местных террористов (коих никто пока в глаза не видал), а то ведь друг от дружки! Вроде под одними погонами служим -- а не знаем, что сержант Гронт на самом деле в капитанском чине, а наш лейтенант, его светлость сэр Элвард, так вообще "рядовой". Смех сказать, но ведь эти, из тайной стражи, про сэра Элварда-то небось и по сию пору не подозревают: нам ведь как говорили на инструктаже -- у тайной стражи свои дела, а у дунаданской лейб-гвардии Его Величества -- свои... Не знаю, может, шпику такие порядки -- маслом по сердцу, но военному человеку все это как серпом... по гландам. Эдак еще окажется, что самый главный тут вообще какой-нибудь повар либо камердинер -- то-то будет смеху... Часовой встрепенулся -- в недоброй, будто бы густеющей по затемненным углам тишине обезлюдевшего форта гулко отдавались приближающиеся шаги двух человек. Он увидал их через несколько секунд -- по лестнице северного крыла стремительно, чуть не бегом, спускались рядовой и сержант. Путь они держали прямиком к выходу и выглядели при этом встревоженными сверх всякой меры -- за подмогой бегут, что ли? Сержант при этом осторожно нес на вытянутых руках вещмешок с каким-то большим округлым предметом. Почти поравнявшись с часовым, они, не сбавляя шага, перекинулись парой фраз и разделились: рядовой продолжал двигаться к выходу, а сержант, похоже, решил показать дунадану свою находку. Ну-ка, что это там у него? Смахивает на отрубленную голову... Все дальнейшее случилось столь стремительно, что часовой опомнился, лишь когда его руки оказались будто бы схвачены обручем, а возникший из-за плеча сержанта рядовой (в коем он с изумлением узнал Фарамира) приставил ему к горлу клинок. "Пикнешь -- убью", -- не повышая голоса посулил принц. Дунадан судорожно сглотнул, и на лице проступила трупная желтизна; по вискам его побежали крупные капли пота. Ряженые переглянулись, и по губам "сержанта" (сумрачный Мандос, да ведь это же орк!) пробежала презрительная усмешка -- вот она, боевая элита Заката... Каковая усмешка, как выяснилось, была совершенно безосновательной: парню и впрямь было очень страшно умирать, однако по прошествии пары секунд он одолел свою слабость и заорал: "Тревога!!!" -- да так, что слово это отдалось ответными кликами и звоном оружия по всему Эмин-Арнену. ГЛАВА 29 Оборвав одним коротким взмахом руки вопль дунадана (тот даже не застонал -- просто мешком осел на пол), орокуэн обернулся к Фарамиру и адресовал Его Высочеству несколько слов, самым мягким из которых было "долбо...б". Его Высочество воспринял это как должное: именно принца ни с того ни с сего обуяла сентиментальность, и он возжелал лишь припугнуть часового, не вырубая того (как настаивал Цэрлэг). "Гуманизм", как водится, вышел боком -- солдат все равно заполучил предначертанную ему комбинацию переломов и внутренних кровоизлияний, только совершенно уже зазря: их положение, похоже, стало безнадежным. Впрочем, на разборки времени не было. Цэрлэг молниеносно сорвал с часового черный плащ, швырнул его подбегающей Йовин и рявкнул, указав на дверь в подвал: "Встать там, оба! Мечи на караул!"; сам же он стремительно выволок дунадана на середку помещения. Группа из шести солдат, ворвавшихся в дверь несколько секунд спустя, застала лишь свежие следы только что случившейся здесь стычки: пост у двери подвала на месте -- готовый к отражению повторного нападения, еще один дунадан застыл на полу; опустившийся же возле него на колени сержант, едва обернувшись в их сторону, властно указал на южную лестницу и вновь низко склонился к раненому. Солдаты помчались, куда им было велено, грохоча сапогами и едва не задев орокуэна ножнами мечей. Группа получила передышку -- на несколько секунд. -- Будем с боем пробиваться к частоколу? -- Принцу явно не терпелось сложить буйну головушку. -- Нет. Действуем по первоначальному плану. -- С этими словами Цэцерлэг извлек свои инструменты и принялся спокойно изучать замок. -- Но они ведь сразу поймут, чем мы тут занимаемся! -- Угу... -- Отмычка вошла в замочную скважину и принялась ощупывать щеколды. -- И что тогда? -- Догадайся с трех раз, философ! -- Драться? -- Умница... Я буду работать, а вы -- защищать меня. Как и положено нашим с вами сословиям... Принц не выдержал и рассмеялся: парень определенно был ему по душе. Впрочем, в тот же самый миг всем стало не до смеха -- передышка кончилась тем, чем и должна была кончиться: с южной лестницы воротилась пара недоумевающих дунаданов -- так кого ищем-то, господин сержант? -- а в дверях нарисовались трое настоящих сержантов Белого отряда. Эти-то сразу сообразили, что к чему, и заорали: "Стой!! Бросай оружие!" -- ну, и все, что полагается орать в таких случаях. Цэрлэг между тем продолжал сосредоточенно (можно даже сказать -- отрешенно) ковыряться в замке, не обращая внимания на то, что творилось у него за спиной. Начавшийся там диалог был предсказуем на все сто ("Отдайте меч, Ваше Высочество!" "А вы попробуйте взять!" "Эй, кто там!.."), так что он обернулся, да и то лишь на миг, единственный раз -- когда оплечь его впервые раздался тягучий перезвон соприкоснувшихся клинков. Трое Белых сержантов тотчас сдали назад; один из них, кривясь от боли, бережно прятал под мышку кисть правой руки, а оружие его валялось на полу -- "магический круг", воздвигнутый вокруг двери мечами Фарамира и Йовин, работал пока безупречно. Принц, в свою очередь, не имел возможности оглядываться на дверь (ощетинившееся сталью полукольцо Белых вокруг них быстро смыкалось -- свора, загнавшая оленя), однако некоторое время спустя он услыхал за спиною металлический щелчок, а вслед за тем -- странный смешок Цэрлэга. -- Что там такое, сержант? -- Все нормально. Просто ситуация: наследный принц Гондора и сестра короля Рохана, не щадя жизни, прикрывают какого-то орка... -- И верно -- забавно. Как оно там? -- Порядок. -- Сзади раздался скрип заржавелых петель, и пахнуло затхлым холодом. -- Иду внутрь, а вы удерживайте дверь, пока я не скажу. Белые тем временем выстроили вокруг них настоящий частокол -- и замерли; в действиях их принц отчетливо ощущал растущую растерянность: "Черт побери, а где же Гепард и прочее начальство?" Он, однако, не сомневался: те, кто их окружил, не атакуют потому лишь, что не подозревают о существовании подземного хода. Наконец перед ними возник рядовой с белой повязкой на рукаве и отвесил Фарамиру изысканный поклон: -- Прошу простить. Ваше Высочество. Я -- сэр Элвард, лейтенант дунаданской лейб-гвардии. Может быть, вы найдете возможным отдать свой меч мне? -- Чем же это вы лучше прочих? -- Возможно, тайная стража совершила некие действия, которые вы сочли оскорбительными для вашей чести. В таком случае лейб-гвардия Его Величества -- в моем лице -- приносит вам глубочайшие извинения и гарантирует, что ничего подобного не повторится, а виновные будут строжайше наказаны. Тогда мы могли бы счесть весь этот досадный инцидент исчерпанным. -- Рыбка задом не плывет, лейтенант. Мы с Ее Высочеством решили или выйти из форта свободными людьми, или умереть. -- Вы не оставляете мне иного выхода, кроме как разоружить вас силой. -- Валяйте, лейтенант. Только аккуратнее -- а то ненароком порежетесь... На сей раз натиск был более серьезен. Однако до тех пор, пока обе стороны не переступили некую грань, преимущество оставалось на стороне четы князей Итилиенских: Йовин с Фарамиром без особых колебаний наносили противникам колющие удары по конечностям, на что те пока не решались. Спустя небольшое время в рядах нападающих было уже трое легкораненых, и атака захлебнулась: дунаданы действовали вяло и все чаще оглядывались на своего лейтенанта -- скомандуйте же хоть что-нибудь внятное, черт побери! Рубить их или как?.. Люди из тайной стражи предусмотрительно заняли позиции в задних рядах, предоставив всю инициативу (и ответственность) сэру Элварду, поскольку ситуация очевидным образом складывалась так, что куда ни кинь -- всюду клин. И вот, когда Фарамир уже мысленно поздравлял себя -- как удачно они выигрывают время для Цэрлэга, -- тот внезапно возник рядом с ним, сжимая в руке ятаган, и произнес совершенно безжизненным голосом: -- Там новенький умбарский замок, принц, -- мне его не открыть. Так что сдавайтесь, пока не поздно. -- Поздно, -- отрезал Фарамир. -- Можем мы как-то спасти жизнь вам, Цэрлэг? -- Навряд ли, -- качнул головою орокуэн. -- Меня-то уж точно в плен брать не станут. -- Йовин!.. -- Мы предстанем перед Мандосом рука об руку, милый, -- что может быть замечательнее! -- Ну, тогда хоть повеселимся напоследок. -- С этими словами Фарамир бесшабашно двинулся на строй Белых, как раз туда, где стоял сэр Элвард. -- А ну держитесь, лейтенант! Клянусь стрелами Оромэ, мы сейчас забрызгаем своей кровью весь камзол вашего хозяина -- да так, что ему вовеки не отмыться! А когда зал наполнился звоном и воинственными кликами (теперь рубка пошла так, что ясно было -- вот-вот появятся первые покойники), откуда-то сзади, от северной лестницы, донесся голос -- вроде бы и негромкий, но разом проникший в сознание всех сражающихся: "Остановитесь все! Фарамир, прошу вас, выслушайте меня!" Было в этом голосе нечто такое, что схватку и вправду как бы приморозило на несколько мгновений, и Гепард (в плаще с чужого плеча, опирающийся левой рукою на что-то вроде костыля, а правой -- на плечо сержанта Белых) достиг середины зала. Он остановился посреди всеобщего оцепенения, и тогда вновь прозвучал его повелительный голос: "Уходите, Фарамир! Быстрее!" Брошенный рукою капитана небольшой блестящий предмет несильно ударил в грудь Цэрлэга, и сержант с изумлением подобрал с пола хитрый двухбородочный ключ от умбарского замка... Вот тут-то оцепенение разом кончилось! Фарамир с Йовин, следуя команде орокуэна, мгновенно сместились назад, к двери, сам он опять шмыгнул в погреб, а сэр Элвард, до которого наконец-то дошла суть происходящего, воскликнул: "Измена!! Они же сейчас уйдут по подземному ходу!" Пару секунд лейтенант обдумывал ситуацию, а затем принял окончательное решение и, указывая на принца мечом, прокричал сакраментальное: "Убейте его!!" Тут уж все пошло серьезней некуда. Сразу стало ясно, что Йовин, во всяком случае, больше пары минут никак не продержится: девушка, надо заметить, фехтовала превосходно, как бы не лучше принца, просто трофейный дунаданский меч был ей не по руке -- тяжел. Оба уже заработали по касательному ранению (он -- в правый бок, она -- в левое плечо), когда сзади раздалось: "Путь свободен, принц! Отступайте по очереди -- в проход между бочками. Вещмешок у меня!" Несколькими секундами спустя принц, вслед за Йовин, оказался в погребе. Стоя на пороге, он нанес удачный встречный удар наседавшему на него дунадану, после чего сумел разорвать дистанцию и теперь быстро пятился в темноту, в узкую щель между поставленными друг на дружку -- в три ряда -- пустыми бочками. "Быстрее, быстрее!!" -- раздался (как ему показалось -- откуда-то сверху) голос Цэрлэга. В проходе уже появились Белые -- их силуэты четко выделялись на фоне освещенного дверного проема, как вдруг спереди раздался глухой деревянный грохот, похожий на обвал, и наступила полная тьма -- от входа не пробивался уже ни единый лучик. Фарамир замер было в растерянности, но тут рядом с ним откуда-то возник орокуэн, схватил за руку и потащил во тьму; плечи принца задевали за стенки прохода, сзади раздавались вопли и ругательства дунаданов, а спереди, из темноты, их тревожно окликала Йовин. "Что это там случилось, Цэрлэг?" "Ничего особенного: просто я раскачал бочки верхнего ряда, обрушил их вниз и завалил проход. У нас теперь не меньше минуты форы". Девушка поджидала их у небольшой необыкновенно толстой дверцы, выходившей в узкую и низкую, около пяти футов высотой, земляную галерею: вокруг стояла полная темь, даже орокуэн мало что различал. -- Йовин -- вперед, и живо! Только палантир захватите... А вы, Фарамир, давайте-ка помогите мне... Да где же оно, черт побери? -- Что вы там ищите? -- Бревно. Небольшое бревнышко, футов на шесть. Его должны были подтащить к дверце люди Грагера... Ага! Вот оно!.. Затворили дверь, принц? Теперь подпираем ее снаружи бревном... Протискивайтесь-ка сюда. Хорошенько упираем торец... в ямку... Хвала Единому, пол тут земляной -- держаться будет как надо. Несколькими секундами погодя дверца ходуном заходила под ударами -- они поспели как раз вовремя. А наверху, в Эмин-Арнене, шла тем временем крутая разборка. Бледный от ярости сэр Элвард орал шефу контрразведки: -- Ты арестован, Гепард, или как тебя там!.. И имей в виду, сволочь: у нас, на Севере, предателей вешают за ноги -- так, чтобы у них было время хорошенько поразмыслить перед смертью... -- Заткнись, болван, без тебя тошно. -- устало отмахнулся капитан. Присев на ступеньки лестницы и закрыв глаза, он терпеливо ждал, пока ногу его заключат в какое-то подобие лубка: временами по лицу его пробегала судорога боли: перелом стопы -- штука поистине страшная. -- В общем, ты арестован. -- вновь повторил дунадан: он перевел взгляд на офицеров тайной стражи, стоящих полукругом позади своего командира, и внезапно ощутил страх -- а его напугать было нелегко. Семь фигур застыли в странной неподвижности, а глаза их, обычно темные и пустые будто высохший колодец, вдруг наполнились багровым мерцанием, как у хищного зверя. -- Нет-нет, не вздумайте, -- обернулся к своим людям Гепард, и багровое свечение тотчас исчезло -- будто его и не было. -- Пускай он считает меня арестованным, если ему так спокойнее: нам сейчас для полного счастья не хватает только резни внутри Белого отряда... В тот же миг со двора форта донесся гомон голосов, затем дверь распахнулась, и, сопровождаемый совершенно обалделыми дозорными, вошел человек, увидеть которого они ожидали сейчас менее всего. -- Грагер... -- ошеломленно откликнулся сэр Элвард. -- Как вы смели явиться сюда? Вам, между прочим, никто не давал гарантий безопасности... -- Гарантии безопасности, -- усмехнулся барон, -- сейчас уже нужны не мне, а вам. Я пришел по поручению моего сюзерена, князя Итилиенского, -- с нажимом произнес он. -- Его Высочество согласен забыть все то зло, которое вы ему причинили и собирались причинить. Более того: князь предлагает план, который позволил бы Его Величеству сохранить лицо, а лично вам -- головы на плечах. ГЛАВА 30 Итилиен, Поселок. 15 мая 3019 года Утро в тот день выдалось чудесное, и акварельная голубизна гор Эфель-Дуат (это ж надо додуматься -- назвать их Хмурыми!) была столь прозрачна, что их заснеженные вершины казались невесомо парящими над необозримым изумрудным руном Итилиена. Высящийся на соседнем холме Эмин-Арнен стал на эти минуты именно тем, чем и виделся, наверное, своим создателям -- не крепостью, а волшебной лесною обителью. Лучи восходящего солнца чудесно преобразили луг на окраине Поселка -- обильная роса, прежде затягивавшая его благородным матовым серебром, внезапно вспыхнула неисчислимыми россыпями крохотных бриллиантов: наверное, ранний майский рассвет застиг врасплох гномов, собирающихся тут для своих ночных бдений, и они теперь попрятались по норкам полевых мышей, в панике побросав свои любовно разложенные на траве сокровища. Впрочем, у трех или четырех сотен людей, по большей части -- крестьян и солдат, собравшихся в этот час на лугу, означенная роса вряд ли вызывала какие-либо положительные ассоциации (не говоря уж о поэтических сравнениях), ибо вымочила их всех до нитки, и теперь они едва не стучали зубами от озноба. Никто, однако, не уходил, напротив -- народ постоянно прибывал. К жителям Поселка присоединялись теперь и люди с дальних хуторов: весть о том, что Белый отряд поутру оставляет Эмин-Арнен, передавая свои обязанности вновь воссозданному Итилиенскому полку, разнеслась по всему краю с совершенно немыслимой скоростью, и ни один человек не желал пропустить такое зрелище. Теперь они глядели на два замерших друг напротив друга строя -- черный и зеленый, на офицеров, адресующих друг другу сложные движения обнаженными мечами ("Пост сдал" -- "Пост принял"), и -- удивительное дело! -- впервые осознавали себя не переселенцами из Гондора, Арнора или Белфаласа, а итилиенцами. Князь Итилиенский был несколько бледен и в седле, как отмечали про себя знатоки, чувствовал себя не слишком комфортно: впрочем, бледноватых физиономий с мутными взорами хватало и в рядах Белого отряда ("Ох, ребята, чую, нынче ночью они там у себя в замке гуляли по-сизому..." "Да уж, вон от тех трех Белых, в заднем ряду справа, перегар небось -- хоть закусывай; на ногах не стоят, болезные"). Фарамир меж тем поблагодарил Белый отряд за верную службу, церемонно попрощался с офицерами своей личной охраны и обратился к народу с речью. -- Сегодня, -- сказал он, -- мы торжественно провожаем домой друзей, которые пришли к нам на выручку в самое тяжелое время -- когда юная итилиенская колония была беззащитна перед стаями кровожадных гоблинов и волколаков; земной поклон вам, доблестные Стражи Цитадели! ("Слышь, кум -- стаи гоблинов... ты хоть одного тут видал, хотя б издаля?" "Ну, сам-то, вестимо, не видал, но знающие люди сказывают, будто намедни на Выдряном ручье...") Память об этой помощи навсегда останется в наших сердцах -- так же как само княжество Итилиенское навсегда останется вассалом Воссоединенного Королевства, его заандуинским щитом. Однако оборонять Королевство мы будем по своему разумению: мы живем не в Анориене, а за Великой Рекой, а потому нам придется жить в мире и согласии со всеми здешними народами -- нравится это кому-то или нет. ("Об чем это он, кум?" "Ну, я так себе понимаю, что вот, для примера, тролли в Хмурых горах: сказывают, будто железо у них там -- по цене грязи, а вот с лесом весьма напряжно..." "Так-то оно так...") Одним словом. Его Величеству королю Гондора и Арнора -- трижды виват! ("Чудно это, кум..." "Ты лучше гляди, дурья башка, -- там справа уже бочки выкатывают! На халяву -- можно и за Его Величество... Ур-р-ра-а!!!") ...Гонец из Минас-Тирита -- лейтенант дунаданской лейб-гвардии -- появился на лугу, когда церемония была в разгаре: конь его был в мыле и тяжко поводил запавшими боками. Сэр Элвард, свернутый в бараний рог людьми из тайной стражи ("Будьте любезны улыбаться, сэр!.. Кому сказано -- улыбайся!") и теперь бессильно наблюдавший все это неслыханное предательство -- сдачу без боя ключевой крепости, -- встрепенулся, и в сердце его затеплилась отчаянная надежда: Его Величество каким-то образом проведал о мятеже и посылает Отряду приказ взять к ногтю всех этих трижды изменников -- от Фарамира до Гепарда... Увы! Пакет был и в самом деле от Арагорна, но предназначался он как раз капитану тайной стражи. Тот прямо на месте сломал печать с Белым деревом и погрузился в чтение; затем неторопливо сложил депешу и со странным смешком протянул ее сэру Элварду: -- Прочтите, лейтенант. Думаю, вам это будет небезынтересно. Письмо являло собой детальную инструкцию -- как Белому отряду действовать в новых обстоятельствах. Арагорн писал, что для сохранения статус-кво следует выявить базы Итилиенского полка и уничтожить их одним ударом -- так, чтобы не ушел ни единый человек; операция должна быть молниеносной и совершенно секретной, а кому приписать в дальнейшем сие чудовищное злодеяние -- горным троллям, гоблинам или лично Морготу, -- это уж на усмотрение капитана. Но!!! Если есть хотя бы тень сомнения в успехе подобной операции (может статься, например, что время упущено и итилиенцев уже почти столько же, сколько Белых), проводить ее не следует. Тогда надлежит выдать нужду за добродетель и передать охрану Эмин-Арнена офицерам Итилиенского полка -- в обмен на подтверждение Фарамиром своей вассальной присяги, а самим возвращаться в Минас-Тирит, оставив на месте лишь агентурную сеть. Его Величество еще раз повторял, что жизнь Фарамира неприкосновенна при любых обстоятельствах; тех же, кто -- сознательно или по недомыслию -- спровоцирует открытое столкновение между Белыми и итилиенцами (что немедля приведет к партизанской войне в княжестве и взорвет изнутри все Воссоединенное Королевство), ждет казнь за государственную измену. Короче говоря: во-первых, "начал делать -- так уж делай, чтоб не встал"; во-вторых, "не уверен -- не обгоняй"... "На свете есть множество владык, -- писал в постскриптуме Его Величество, -- которые обожают облекать свои приказы в форму намеков, дабы иметь потом возможность спрятаться за спину непосредственного исполнителя -- их, дескать, "неверно поняли". Так вот, Элессар из рода Валандила к их числу не принадлежит: он всегда принимает ответственность на себя и называет вещи своими именами, а в его приказах содержится лишь то, что в них содержится. Если же в Белом отряде найдутся офицеры, которые -- имея усердие не по разуму -- примут категорические запреты за завуалированные пожелания государя, то капитану Гепарду надлежит нейтрализовать оных офицеров любой ценою". -- Как видите, лейтенант, сохраняя вам жизнь в ходе ваших ночных кунштюков, я в известном смысле нарушил приказ Короля. -- Так вы знали об этом приказе заранее? -- Сэр Элвард глядел на Гепарда с суеверным страхом. -- Вы переоцениваете мои возможности. Просто я в отличие от вас умею просчитывать комбинацию хотя бы на пару ходов вперед. -- ...Уходят! Ты гляди -- и вправду уходят! -- выдохнул наконец Грагер, провожая глазами потянувшуюся по Осгилиатскому тракту колонну Белых: пальцы левой руки он, однако, продолжал держать скрещенными особым образом -- "дабы не сглазить". -- Я, грешным делом, до последней секунды не верил, все ждал от них какой-нибудь подлянки... Вы гений. Ваше Величество! -- Во-первых, не Ваше Величество, а Ваше Высочество; и имейте в виду, барон, -- к шуткам на эту тему я совершенно не расположен... -- Виноват, Ваше Высочество. -- Впрочем, -- тут Фарамир со скупой улыбкой оглядел собравшихся вокруг них бойцов Итилиенского полка, -- вам всем дозволяется обращаться ко мне -- по старой памяти -- "мой капитан"; привилегия эта, ясное дело, не наследственная. А теперь, парни. Ее Высочество проводит вас в замок -- там уже все накрыто и откупорено: мы с господами офицерами и... э-э-э... гостями с Восхода догоним вас минут через десять... Так что это вы там, барон Грагер, давеча благодушествовали -- "уходят, уходят"... Вы и вправду так думаете? -- Никак нет, мой капитан. Их агентурная сеть... -- Вот именно. И что теперь прикажете с нею делать? -- Ничего, Ваше Высочество. -- Ну-ка объяснитесь... -- Пожалуйста. Отдавать под суд выявленных нами людей Гепарда бессмысленно: если Итилиен был и остается вассалом Гондора, то в их работе на монарха Воссоединенного Королевства нет состава преступления. Иногда в подобных случаях шпиона по-тихому ликвидируют, но это крайняя мера: тем самым мы фактически объявим Минас-Тириту, что находимся с ними в состоянии... ну, если не войны, то открытой вражды. И наконец, самое главное, принц: я почти уверен, что их сеть выявлена нами не полностью; взяв лишь известную нам ее часть, мы позволим им в дальнейшем спокойно использовать оставшихся на свободе агентов. А вот если мы не тронем никого, то вычислить, что же именно нам известно, окажется невозможным, и тогда им -- по законам конспирации -- придется исходить из того, что вся эта агентура засвечена; думаю, они если и не поставят на ней крест, то законсервируют надолго. Во всяком случае, я на их месте не стал бы приближаться к такой "полузасвеченной" сети и на три полета стрелы... -- Ладно, это все теперь на ваше усмотрение, барон Грагер. Жалую вам капитанский чин и соответствующие полномочия. -- Ого! -- рассмеялся Тангорн. -- Я вижу, принц, становление Итилиенского государства идет не вполне обычным путем: первой по счету его институцией станет контрразведывательная служба... -- С волками жить... -- пожал плечами Фарамир. -- Впрочем, все это вряд ли интересно нашим гостям. Где вы там, Цэрлэг?.. Признаться, я пребываю в некотором затруднении: за сегодняшние ночные подвиги вас, безусловно, следовало бы возвести в рыцарское достоинство, однако здесь сразу возникает бездна формальных сложностей... Да и нужно ли воину пустынь звание гондорского рыцаря? -- Совершенно ни к чему, Ваше Высочество! -- покачал головою Цэрлэг. -- Ну вот видите... Тогда нам ничего не остается, кроме как последовать древним легендам: просите все, чего вашей душе угодно, сержант! Только имейте в виду -- дочерей на выданье у меня пока не предвидится, а в княжеской казне... сколько там у нас, Берегонд? -- Сто тридцать шесть золотых, Ваше Высочество. -- М-да... на вендотенийскую сокровищницу, как видите, не тянет... Вам, наверное, нужно время подумать, сержант? Да, кстати, за мною ведь еще один должок: за спасение вами вот этого прекрасного сэра... -- Прошу прощения. Ваше Высочество... -- смутился орокуэн. -- Но мы... как бы это сказать... все вместе, так что просьба у нас будет общая. Лучше, если вам все расскажет барон Тангорн: считайте, что я вроде как передал свое право ему... -- Вот как? -- Принц с веселым изумлением оглядел трех товарищей. -- Чем дальше -- тем интереснее. Просьба, надо полагать, конфиденциальная? -- Да, Ваше Высочество. -- ...Насколько я понимаю, барон, речь пойдет о палантире, -- начал Фарамир, когда они отъехали шагов на двадцать; он был хмур, и на лице его не осталось и следа веселости. -- Так вы уже догадались, принц? -- Я же не полный дурак; иначе с чего бы это вы просили захватить его с собой при побеге? Просто мне и в голову не приходило, что вы с этими ребятами одна компания... Значит, теперь придется отдать магический кристалл в руки мордорцев. В хорошенькую историю я вляпался с вашей подачи, ничего не скажешь... -- Это не так, Ваше Высочество. Халаддин не состоит сейчас на мордорской службе, он действует сам по себе -- и, смею утверждать, в интересах всей цивилизации Средиземья... Печаль в том, что я не вправе посвятить вас в суть возложенной на него миссии и прошу поверить мне на слово. -- Да не об этом речь, -- отмахнулся Фарамир. -- Ты же знаешь -- я всегда доверял тебе... кое в чем -- даже больше, чем самому себе. Дело в другом: а не окажется ли так, что вы -- трое -- на самом деле лишь чьи-то марионетки и этот кое-кто просто загребает жар вашими руками? Проанализируй-ка ситуацию еще раз -- только уже не как друг Халаддина и Цэрлэга, а как профессиональный разведчик... -- Анализировал многократно и вот что скажу: кто бы ни затеял все это изначально, Халаддин будет вести только свою собственную игру, а этот парень -- верьте слову -- весьма прочен на излом, хотя по виду не скажешь. И еще: мне он нравится по-настоящему, и я сделаю все, чтобы привести его к победе. -- Ладно, -- проворчал принц после некоторого раздумья, -- будем считать, что ты меня убедил. Так чем конкретно я могу вам помочь? -- Во-первых, принять мою отставку, -- начал барон и, встретив изумленный взгляд Фарамира, пояснил: -- Мне придется на некоторое время наведаться в Умбар: я предполагаю действовать там в качестве частного лица -- дабы не поставить ненароком в ложное положение Ваше Высочество... ГЛАВА 31 Гондор, Минас-Тирит. 17 мая 3019 года -- Ее Величество Королева Гондора и Арнора! -- возгласил церемониймейстер и бесследно растаял в воздухе -- будто бы его тут и не было. Все-таки дворцовая челядь обладает, помимо выучки, еще и сверхъестественным чутьем: у Арагорна были стальные нервы (профессия кондотьера обязывает), и истинные чувства свои -- когда кто-либо произносил при нем "Ее Величество Королева" -- он скрывал вроде бы до полной неразличимости, но вот поди ж ты... Как-то ведь чует, шельма, что каждый такой раз у Его Величества Элессара Эльфинита возникает мимолетное как дуновение ветерка желание: либо сдать произнесшего сии слова на попечение ребят из тайной стражи (не к ночи они будь помянуты), либо просто извлечь из ножен Андрил и аккуратненько развалить того напополам -- от темечка до копчика... Бог ты мой, до чего же она была прекрасна! Ни в одном из человеческих языков не найти нужных слов, чтобы описать ее красоту, а сами эльфы в словах не нуждаются... Впрочем, не в красоте как таковой было дело; абсолютная, поистине звездная, недоступность -- вот тот поводок, на котором его уверенной рукой вели все эти годы, с той самой поры, как он впервые попал в Зачарованные леса и повстречал там -- о, чисто случайно! -- Арвен Ундомиэль, дочь самого Владыки Элронда, Вечернюю Звезду Имладриса. Никому уже не узнать, почему эльфы остановили свой выбор именно на нем -- одном из бесчисленных дунаданских князей (собственно говоря, князем почитает себя едва ли не каждый дунадан -- уверенно выводя свою родословную если и не прямиком от Исилдура, то уж от Эарендура-то с гарантией); как бы то ни было. Перворожденные не промахнулись: возложенную на него задачу Арагорн выполнил с блеском. А сейчас он глядел на нее с совершенно неведомым ему доселе чувством -- отчаянием: дальнейшая борьба бессмысленна -- сколько же можно гнаться за миражом... Да, пора подводить итог, а самому себе врать не резон. Итак, безвестный атаман северных следопытов выиграл величайшую в истории Средиземья войну, взошел на престол Воссоединенного Королевства и стал-таки первым среди владык Заката -- только вот к обладанию этой женщиной все это не приблизило его ни на шаг. -- Чего ты хочешь от меня, Арвен? -- Он понимал, что говорит не то и не так, но ничего поделать с собою не мог. -- Я сокрушил Мордор и положил к твоим ногам корону Гондора и Арнора; если тебе этого мало -- я раздвину границы нашего королевства за Рунное море и Вендотенийские горы. Я завоюю Харад с дальневосходными странами и сделаю тебя королевой Мира -- только скажи!.. -- А разве ты не хочешь этого сам? -- Уже нет. Мне теперь нужна только ты... Знаешь, мне отчего-то кажется, будто тогда, в Дольне, я был тебе ближе, чем сейчас... -- Пойми, -- на лице ее вновь появилось выражение усталого сострадания -- учительница, в который раз разъясняющая правило правописания тупому ученику, -- я не могу принадлежать никому из людей -- не мучай себя понапрасну. Вспомни историю принца Валакара и царевны Видумави; как там пишут в ваших собственных летописях: "Гондорцы считали себя много выше северян по рождению; брак с низшей, хотя и союзной расой считался оскорблением". Понятно, что там все кончилось гражданской войной... А ведь с высоты моего происхождения не видно разницы даже между Исилдуром и каким-нибудь чернокожим вождем из Дальнего Харада... Но даже это пустяк по сравнению с главным -- возрастом: ведь ты для меня даже не мальчишка, а младенец. Ну не назовешь же ты женой трехлетнюю девчушку -- даже если та внешне будет выглядеть как взрослая... -- Вот как?.. -- Конечно. Ты и ведешь себя как избалованный ребенок. Наигрался за считанные дни знаками королевской власти и вот уже возжелал новую игрушку -- Арвен, Вечернюю Звезду Имладриса. Вдумайся: даже любовь ты хочешь выменять за пригоршню леденцов -- короны людских царств... Неужели ты, столько лет имея дело с эльфами, так до сих пор и не понял -- никому из нас не нужна власть как таковая? Поверь, для меня нет разницы между гондорским венцом и вот этим кубком -- и то, и другое лишь куски серебра с самоцветными камнями... -- Да, похоже, что я и вправду младенец. И обманули вы меня -- тогда, в Лориене, -- именно как младенца. -- Ты обманул себя сам, -- спокойно возразила она. -- Вспомни, пожалуйста, как было дело. Мгновение -- и стены дворцового зала заволокло серебристым туманом, из которого выступили смутные силуэты лориенских мэллорнов, и он вновь услыхал -- будто бы совсем рядом -- мягкий голос Элронда: "Может быть, с моей дочерью возродится в Средиземье царствование Людей, но, как бы я ни любил тебя, скажу: для малого Арвен Ундомиэль не станет менять хода своей судьбы. Только король Арнора и Гондора сможет стать ее мужем..." Голос Владыки замер беззвучным шелестом, и Арагорн вновь увидал рядом с собою Арвен -- та небрежным мановением руки вернула залу настоящий его облик. -- Сказано было именно так, Арагорн, сын Арахорна. Это чистая правда -- только король Арнора и Гондора может стать мужем эльфийской принцессы; но разве тебе обещали, что он непременно станет им? -- Ты как всегда права, -- криво усмехнулся он. -- Младенцу -- коим являюсь я -- и в голову не могло прийти такое: Владыка Дольна пытается отпереться от своего слова... Что ж, лазейки в контракте он отыскивает отменно -- куда там умбарским стряпчим... -- С тобою честно расплатились за работу -- Возрожденным Мечом и троном Воссоединенного Королевства. -- Да, троном, которым я не распоряжаюсь! -- Ну, не надо прибедняться. -- Она чуть поморщилась. -- И потом, ты ведь с самого начала знал, что по восшествии на престол получишь эльфийского советника... -- Скажите лучше -- наместника. -- Ты опять преувеличиваешь... К тому же тебе пошли навстречу: советником в Минас-Тирит прислали не кого-нибудь, а меня -- чтобы в глазах твоих подданных все это выглядело как обычный династический брак. А вот ты -- ты вообразил себе невесть что и вознамерился пополнить свою коллекцию девок еще и дочерью эльфийского Владыки! -- Ты же знаешь, что это не так. -- В голосе его не было уже ничего, кроме усталой покорности. -- Когда в Лориене ты взяла из моих рук кольцо Барахира... -- Ах, это... Ты хочешь мне напомнить историю Берена и Лучиень? Пойми же наконец: это не более чем легенда, причем легенда людская -- у эльфов она может вызвать лишь смех. -- Спасибо за разъяснение... Попросту говоря -- для вас любовь между эльфом и человеком проходит по разряду скотоложства, так?.. -- Давай прекратим этот глупый разговор... Ты очень кстати помянул давеча о необходимости соблюдать соглашения. Не кажется ли тебе, что второй за последние недели "несчастный случай" с людьми из моей свиты -- это чересчур? -- А, вот ты о чем... -- Именно об этом, дорогой. И если вы тут вообразили, будто Лориен неспособен защитить людей, которые на него работают, мы преподадим твоей тайной страже такой урок, что они запомнят его навсегда... Если будет кому запоминать. -- Придется напомнить тебе, дорогая. -- проснувшаяся злость помогла ему прийти в себя -- так подымает на ноги живительная вонь нюхательной соли; наведенный морок таял в мозгу, и дунадан вновь становился самим собою -- белым полярным волком, вышедшим против стаи шакалов, -- придется напомнить, что хозяева тут пока еще не вы. Давай называть вещи своими именами: будь твоя "свита" настоящим посольством, их всех давным-давно уже повысылали бы из страны -- с формулировкой "за деятельность, несовместимую с дипломатическим статусом". -- Знаешь, -- задумчиво произнесла Арвен, -- тебя порою губит чрезмерная логичность -- из нее следует предсказуемость. Ты не стал бы прибегать к подобным мерам без крайней нужды -- следовательно, погибшие вплотную подошли к чему-то сверхсекретному и необыкновенно важному. Так что мне осталось лишь выяснить, чем именно они занимались в свои последние дни. -- Ну и как -- есть успехи? -- О, и еще какие! Если только это можно назвать успехами... Мы -- каюсь -- смотрели сквозь пальцы на твои игры с мертвецами; честно говоря, никто не верил, что смертный овладеет заклятием Тени до той степени, чтобы по-настоящему вернуть их к жизни. Но теперь ты вознамерился унаследовать еще и черное знание Мордора -- собираешь где только можно эти отравленные осколки и, похоже, вообразил, будто тебе и это сойдет с рук... Да, не спорю: ты -- авантюрист высочайшего класса (мы, собственно, такого и выбирали -- из многих и многих), человек очень умный, отчаянно храбрый и абсолютно безжалостный -- и к другим, и к себе. Знаю -- тебе не в новинку жонглировать живой коброй, но поверь: никогда еще -- никогда, клянусь чертогами Валинора! -- ты не затевал такой опасной игры, как сейчас... -- Ну, я еще и человек весьма прагматичный. Фокус в том, что для вас эти игры не менее гибельны, чем для меня -- рад, что ты наконец уяснила себе степень опасности. Так что я готов отыграть задний ход, едва лишь получу отступного. -- Ого!.. А дорого ли ты просишь? -- Тебе уже известна цена -- и другой не будет. Арвен молча двинулась прочь, будто вертикальный солнечный луч, пронзивший запыленную комнату, и когда она обернулась на его негромкий оклик "Обожди!", это была победа почище Пеленнора и Кормаллена. -- Обожди, -- повторил он и, небрежно подкинув на ладони серебряный кубок -- тот самый, коим она иллюстрировала давеча свои инвективы, -- поймал его и одним движением смял в горсти, как бумажный фунтик: рубины инкрустации каплями крови брызнули меж пальцев и с костяным стуком запрыгали по мраморному полу. -- Клянусь чертогами Валинора, -- медленно повторил он вслед за нею, -- я теперь тоже не вижу разницы между гондорской короной и кубком; извини, но короны под рукой не случилось... С этими словами он небрежно кинул ей этот кусок мятого серебра -- так, что Арвен волей-неволей пришлось его поймать, -- и, не оглядываясь, вышел прочь: кажется, впервые поле боя осталось за ним. Да, она права -- он вступил в игру, опаснее которой не бывает, и поворачивать назад не собирается. Он хочет эту женщину -- и он ее получит, чего бы это ни стоило. Этому не бывать до тех пор, пока эльфы остаются эльфами? Что же, значит, надо сокрушить самую основу их силы. Задача немыслимой сложности, но куда более увлекательная, чем, к примеру, завоевание Харада... Тут его наконец вернул к реальности голос дежурного лейб-гвардейца: "Ваше Величество!.. Ваше Величество!.. Там прибыл Белый отряд из Итилиена. Прикажете принять?" ...Арагорн молчал, опустив голову и сложив руки на груди; сидящий перед ним в кресле Гепард (нога в лубке неловко отставлена в сторону) вот уже несколько минут как закончил свой невеселый отчет и теперь ожидал приговора. -- В тех обстоятельствах, капитан, -- поднял наконец взор Его Величество, -- ваши действия следует признать оправданными. Сам я -- будь на вашем месте -- действовал бы так же... Впрочем, это и неудивительно. -- Так точно. Ваше Величество. Наша тень -- это Ваша тень. -- Ты, кажется, хотел что-то спросить? -- Да. В Итилиене мы были связаны по рукам и ногам категорическим приказом сохранять жизнь Фарамиру. Не считаете ли вы необходимым пересмотреть... -- Нет, не считаю. Видишь ли, -- дунадан задумчиво прошелся по комнате, -- я прожил бурную жизнь и повинен во множестве грехов, в том числе и смертных... Но вот клятвопреступником я не был никогда -- и не буду. -- Какое это имеет отношение к реальной политике?.. -- Самое прямое. Фарамир -- человек чести; значит, пока я не нарушил своих обязательств, и он не отступит от своих. А меня в общем-то устраивает статус-кво... -- Но в Итилиен сейчас начнут стекаться все те, кто недоволен властью Вашего Величества! -- Разумеется -- и это просто замечательно! Я ведь тем самым избавляюсь от оппозиции в Гондоре, причем заметь: абсолютно бескровно. Ну а уж как отвратить помыслы означенной публики от реставрации прежней династии -- это теперь будет головная боль Фарамира: он, повторяю, тоже связан словом. -- И вас не волнует то, что князь Итилиенский, похоже, уже начал какие-то тайные шашни с Восходом? -- В твоем рапорте этого не было! Откуда информация? -- Дело в том, что ногу мне сломал разведчик-орокуэн, а чинил ее той же ночью врач-умбарец -- звали его, как сейчас помню, Халаддин. Эти ребята пришли из-за Хмурых гор в компании с небезызвестным бароном Тангорном... -- А ну-ка опиши мне этого самого доктора! Гепард удивленно взглянул на Арагорна: тот подался вперед, а голос его чуть заметно дрогнул. -- ...Да, это он, несомненно, -- пробормотал дунадан и на несколько секунд прикрыл глаза. -- Значит, Тангорн разыскал в Мордоре Халаддина и приволок его в Итилиен, к Фарамиру... Черт побери, капитан, самую скверную новость ты все-таки приберег на закуску! Похоже, я крупно недооценил этого философа... -- Простите, Ваше Величество, я пока не в курсе -- что собой представляет этот Халаддин? -- Видишь ли, тебе сейчас предстоит возглавить одно небольшое сверхзасекреченное подразделение -- группу "Феанор": она даже не входит в структуру Тайной стражи и подчинена напрямую мне. Стратегическая задача "Феанора" на все обозримое время -- собирать знания, оставшиеся после Мордора и Изенгарда: мы попробуем использовать все это для наших собственных целей. Одними книгами тут не обойдешься -- необходимы и сами люди... Так вот, восемнадцатым номером в нашем списке значится доктор Халаддин. Можно, конечно, предположить, что он чистым случаем повстречался с Тангорном -- умбарским резидентом Фарамира, -- но я лично в такие совпадения не верю. -- Так вы думаете... Фарамир занимается тем же самым, что и вы? -- Обычно верные мысли приходят в умные головы одновременно; кстати, и эльфы сейчас заняты такими же поисками -- правда, с иной целью... Но фокус в том, что Фарамиру -- при его давних связях на Восходе -- искать куда легче, чем остальным. Кстати сказать, списки, на которые мы сейчас ориентируемся, составлены на основе довоенных докладов его заандуинских резидентов -- хвала Манве, что архивы Королевского совета попали к нам, а не к эльфам... Короче говоря, капитан, немедленно найдите Тангорна и вытряхните из него все, что можно: после этого продумайте -- как нам наложить лапу на добычу итилиенцев. Более важного дела сейчас нет. -- Организовать похищение прямо из Эмин-Арнена? -- обескураженно покачал головою Гепард. -- Но наша тамошняя сеть практически разгромлена этим чертовым Грагером, и такую операцию она вряд ли потянет... -- Тангорн не станет сидеть в Эмин-Арнене. Фарамир наверняка отправит его в Умбар, где барон столь успешно работал перед войной: там сейчас полно мордорских эмигрантов, да и для тайных дипломатических миссий лучшего места не найти. Халаддина они наверняка уже где-нибудь спрятали... Впрочем, это-то мы легко проверим. Я сейчас пошлю гонца в Эмин-Арнен -- в любом случае следует передать мои наилучшие пожелания князю Итилиенскому. И если гонец не застанет там ни Халаддина, ни Тангорна -- а именно так, я полагаю, и будет, -- немедля отправляй своих людей в Умбар. Действуй, капитан. И поправляйся быстрее, работы невпроворот. -- ...А где сейчас пребывает Росомаха? -- Он в Изенгарде, командует шайкой мародеров-дунгар. Его задание -- пробойный огонь. -- А Мангуст? -- Этот в Миндоллуине -- каторжник на каменоломнях, -- отвечал сотрудник "Феанора", вводящий Гепарда во владение наследством, и пояснил: -- В рамках операции "Пересмешник", господин капитан. Его выход оттуда намечен на будущий вторник. -- Можете ли вы ускорить завершение этой операции? -- Никак невозможно, господин капитан. Мангуст работает без прикрытия, а каменоломни -- вотчина людей Королевы. Если его засветить, он не проживет и пяти минут -- "попытка к бегству", и никаких концов... -- Ладно, -- он прикинул, за сколько дней обернется гонец в Эмин-Арнен, -- до вторника время терпит. Как только появится -- немедля ко мне. ГЛАВА 32 Гондор, гора Миндоллуин. 19 мая 3019 года С птичьего полета миндоллуинские каменоломни, где добывают строительный известняк для Минас-Тирита, смахивали на выщербленную по краю фарфоровую чашку, дно и стенки которой облепили в поисках следов сахара сотни крохотных и въедливых домовых муравьев. В погожие дни -- а сегодня как раз и был такой -- белоснежная воронка работала как рефлектор, собирающий солнечные лучи, и во внутренних, непродуваемых, ее частях стояло адское пекло. И это -- в середине мая; о том, что здесь будет твориться летом, Кумай старался не думать. Конечно, тем из пленных, кто угодил в Анфалас, на галеры, приходилось еще хуже -- но это, согласитесь, довольно слабое утешение. Сегодня ему еще крупно повезло: выпала работа на самой верхней бровке, где был прохладный ветерок и почти не было удушающей известковой пыли. Правда, тех, кто трудился на внешнем периметре каменоломен, заковывали в ножные кандалы, но он находил такую цену вполне приемлемой. В паре с Кумаем вот уже неделю как работал Мбанга, погонщик боевого мумака из Харадского корпуса, не владевший всеобщим языком. За полтора месяца надсмотрщики вколотили в того необходимый и достаточный -- с их точки зрения -- словарный запас ("встал", "пошел", "понес", "покатил", "руки за голову"); только вот на словосочетании "ленивая черная скотина" стороны пришли в состояние лингвистического ступора, так что пришлось оставить просто "черномазый". Расширять этот запас путем общения с другими заключенными Мбанга не стремился, находясь в каком-то постоянном полусне. Может быть, он не уставал оплакивать своего погибшего Тонго -- ведь между мумаком и погонщиком складывается дружба совершенно уже человеческая, далеко превосходящая все то, что возникает между всадником и любимым конем. А может, харадрим просто пребывал душою на своем немыслимо далеком Юге -- там, где звезды над ночною саванной до того огромны, что стань на цыпочки -- и дотянешься до них кончиком ассегая, и где каждый мужчина способен путем несложной магии обратиться во льва, а женщины -- все как одна -- прекрасны и неутомимы в любви. ...Когда-то в тех местах существовала могучая цивилизация, от которой ныне не осталось ничего, кроме заросших буйной тропической зеленью ступенчатых пирамид да мощенных базальтовыми плитами дорог, ведущих из никоткуда в никуда. А история Харада в нынешнем его виде началась меньше сотни лет назад, когда Фасимба, молодой и энергичный вождь скотоводов из внутренней части страны, поклялся уничтожить работорговлю -- и действительно уничтожил. Здесь следует в скобках заметить, что в странах Юга и Восхода торговля рабами существовала испокон веков, однако сколь-нибудь массового характера не имела: дело по большей части ограничивалось продажей красоток в гаремы и тому подобной экзотикой, не имеющей экономической подоплеки. Ситуация разительно изменилась, когда Кхандский халифат поставил дело "на промышленную основу", наладив по всему Средиземью бесперебойную торговлю чернокожими невольниками. На берегу глубокого залива, примыкающего к устью Куванго -- основной водной артерии Восходного Харада, -- вырос хорошо укрепленный кхандский городок, который так прямо и назывался -- Невольничья Гавань. Жители его поначалу пытались охотиться на чернокожих сами, но быстро убедились, что дело это хлопотное и опасное: как выразился кто-то из них -- "все равно что стричь свинью: визгу много, а шерсти чуть". Однако они не пали духом и наладили взаимовыгодные контакты с прибрежными вождями (главным их торговым партнером стал некто Мдиква). С той самой поры живой товар стал поступать на рынки Кханда бесперебойно -- в обмен на бисер, зеркальца и ром скверной очистки. Многие лица указывали и жителям Невольничьей Гавани, и их респектабельным контрагентам в Кханде, что ремесло, коим они зарабатывают на жизнь, грязнее грязи. Те в ответ философски замечали, что бизнес есть бизнес и если есть спрос, то он все равно будет удовлетворен -- не этим продавцом, так другим (по нынешним временам эта аргументация известна всем и каждому, так что вряд ли есть нужда воспроизводить ее во всех деталях). Как бы то ни было, промысел в Невольничьей Гавани процветал, а его участники быстро богатели, удовлетворяя попутно самые свои затейливые сексуальные фантазии, благо черных девушек (равно как и мальчиков) в их временном пользовании всегда было хоть отбавляй. Таково было положение дел на тот момент, когда Фасимба удачно отравил на дружеской пирушке шестерых окрестных вождей (вообще-то отравить должны были как раз Фасимбу, но он весьма умело нанес упреждающий удар -- это вообще был его стиль), после чего присоединил их владения к своим и провозгласил себя Императором. Объединив воинов всех семи областей в единую армию и введя в ней строгое единоначалие и неукоснительную смертную казнь за любые проявления трайбализма, юный вождь пригласил военных советников из Мордора, который всегда полагал нелишним иметь управу на кхандских соседей. Мордорцы достаточно быстро обучили чернокожих бойцов, коим страх был неведом ровно в той же степени, что и дисциплина, согласованным действиям в сомкнутом строю, и результат превзошел все ожидания. Кроме того, Фасимба первым оценил истиные возможности боевых мумаков; то есть использовали-то их в битвах с незапамятных времен, но именно он сумел поставить приручение детенышей на поток и тем самым фактически создал новый род войск. Эффект получился примерно тот же, что в наше время с танками: одна машина, приписанная к пехотному полку, -- это, конечно, штука полезная, но не более того, а вот полсотни танков, собранных в единый кулак, -- сила, принципиально меняющая весь характер войны. Так вот, спустя три года после начала своей военной реформы Фасимба объявил войну на уничтожение прибрежным вождям, промышлявшим охотой за рабами, и за каких-то полгода сокрушил их всех; дошла наконец очередь и до Мдиквы. В Невольничьей Гавани царило уже полное уныние, когда от берегового царька прибыл гонец с добрыми вестями: воины Мдиквы встретились в решающем бою с хваленой армией Фасимбы и разбили ее наголову, так что в город скоро приведут много хороших сильных рабов. Кхандцы, мысленно переведя дух, не преминули, однако, пожаловаться гонцу, будто цены на невольничьих рынках метрополии за последнее время сильно упали (что было чистейшим враньем). Тот, однако, не слишком огорчился: рабов захвачено столько, что рома теперь хватит на полгода вперед. В назначенный час в город пришел невольничий караван, ведомый лично Мдиквой, -- сто восемьдесят мужчин и двадцать женщин. Скованные между собою мужчины, вопреки посулам гонца, смотрелись неважно: изможденные, сплошь в кровоподтеках и ранах, небрежно перевязанных банановыми листьями. Но зато женщины, которых вели совершенно обнаженными в голове колонны, были таких достоинств, что весь гарнизон столпился вокруг них истекая слюной и ни на что иное глядеть уже не желал. А зря... Ибо цепи были бутафорией, кровь -- краской, а сами невольники -- личной гвардией Императора. Под повязками из банановых листьев были скрыты звездообразные метательные ножи, разящие на пятнадцать ярдов, однако гвардейцы вполне могли бы обойтись и безо всякого оружия: каждый из них в беге на короткую дистанцию доставал лошадь, мог увернуться от летящей в него стрелы и разбивал ударом кулака стопку из восьми черепиц. Городские ворота были захвачены за какие-то секунды, и Невольничья Гавань пала. Руководил операцией лично Фасимба -- именно он и привел в город "невольничий караван", нарядившись в знакомый всему побережью леопардовый плащ Мдиквы: Император хорошо знал, что различать в лицо "всех этих головешек" представители высшей расы так и не сподобились. Впрочем, самому Мдикве плащ был теперь без надобности: свирепые огненные муравьи, на чьей тропе его привязали (а именно такое наказание теперь полагалось за участие в работорговле), уже превратили берегового владыку в идеально очищенный скелет. По прошествии двух недель к причалу Невольничьей Гавани подошел кхандский корабль, предназначенный для перевозки рабов. Капитан, несколько удивленный безлюдьем на пристани, отправился в город: назад он вернулся сопровождаемый тремя вооруженными харадримами и заплетающимся от страха языком потребовал на берег носильщиков из числа команды. Впрочем, груз, который им надлежало принять на борт для отправки в Кханд, привел бы в содрогание кого угодно. Это были полторы тысячи выделанных человеческих кож, точным счетом -- 1427 штук: все население городка Невольничья Гавань за изъятием семерых младенцев, которых Фасимба, по неведомой причине, все же пощадил. На каждой из них рукою городского писаря (с тем честно расплатились за работу -- казнили его последним и сравнительно легкой смертью) было нанесено имя владельца, а также подробно описано, каким именно пыткам тот был подвергнут перед тем, как быть освежеванным. На кожах, принадлежавших женщинам, было помечено -- сколько именно черных воинов всесторонне оценили достоинства их владелиц; женщин в городе было мало, а воинов много, так что цифры были разные, но во всех случаях впечатляющие... Лишь немногим жителям Невольничьей Гавани посчастливилось заработать краткую пометку "погиб при штурме". А последним номером программы было чучело, изготовленное из губернатора, который приходился родственником самому калифу. Профессиональные таксидермисты, вероятно, не одобрили бы использование в качестве набивочного материала бисера (того самого, которым кхандцы платили за рабов), однако у Императора были свои резоны. ...Одни скажут, что такая чудовищная жестокость не может иметь никакого оправдания: вождь харадримов, дескать, просто-напросто облек в форму мести угнетателям свои собственные садистские наклонности. Другие примутся рассуждать об "историческом воздаянии"; ну а что при этом не обошлось без "эксцессов и перегибов" -- так что ж поделать, харадримы -- не ангелы, они за прошлые годы такого нахлебались... Дискуссия на эти темы вообще представляется довольно бессмысленной, а в данном конкретном случае просто не имеет отношения к делу. Ибо то, что Фасимба сотворил с жителями злосчастного городка, не было ни спонтанным проявлением патологической жестокости вождя, ни местью за страдания предков -- а был это важный элемент тонкого стратегического плана, задуманного и осуществленного с абсолютно холодной головой. ГЛАВА 33 Кхандский калиф, получивший в подарок шкурки своих подданных и чучело родственника, среагировал именно так, как и рассчитывал Император: отрубил голову капитану со всей командой (впредь не возите чего ни попадя!), публично поклялся набить такое же чучело из Фасимбы и немедля снарядил в Харад экспедиционный корпус. Памятуя о печальной судьбе корабельщиков, советники не то что не возразили против этой дурацкой затеи -- они не решились даже настоять на предварительной разведке. Калиф же, вместо того чтобы заниматься реальной подготовкой похода, предавался праздным мечтаниям -- каким именно пыткам он подвергнет Фасимбу, когда тот попадется к нему в руки. Спустя месяц двадцатитысячная кхандская армия высадилась в устье Куванго, у развалин разрушенной дотла Невольничьей Гавани, и двинулась в глубь страны. Здесь следует заметить, что кхандские воины, если считать по количеству навьюченного на них железа (а особенно украшающих оное железо золоченых финтифлюшек), не имели себе равных во всем Средиземье. Беда в том, что их боевой опыт сводился по большей части к подавлению крестьянских восстаний и иным полицейским операциям. Однако против чернокожих дикарей, похоже, вполне хватало и этого: харадримы в панике разбегались, едва завидев перед собою грозно сверкающую под солнцем железную фалангу. Преследуя беспорядочно отступающего противника, кхандцы миновали полосу прибрежных джунглей и вышли в саванну -- где и повстречали на следующее же утро терпеливо поджидающие их основные силы Фасимбы. Командовавший походом племянник калифа слишком поздно уразумел, что харадская армия превосходит кхандскую по численности примерно вдвое, а по боеспособности -- раз эдак в десять. Собственно говоря, битвы как таковой просто не было: была сокрушительная атака боевых мумаков, а затем преследование бегущего в панике противника. Впрочем, характер потерь кхандцев говорит сам за себя: полторы тысячи убитых -- и 18 тысяч пленных; харадримы потеряли чуть больше ста человек. Небольшое время спустя калиф получил от Фасимбы подробный отчет о битве вкупе с предложением обменять пленных на находящихся в кхандском рабстве харадримов -- всех на всех. В противном случае предлагалось прислать в Невольничью Гавань корабль, способный принять на борт 18 тысяч человеческих кож: а в Кханде теперь твердо знали, что по этой части Император слов на ветер не бросает. Фасимба сделал и еще один дальновидный ход: освободил пару сотен пленников и распустил их по домам, дабы те довели до всего кхандского населения суть харадских предложений. В народе, как и следовало ожидать, поднялся ропот и отчетливо запахло восстанием. Через неделю калиф, не располагавший на тот момент никакими военными силами, кроме дворцовой охраны, капитулировал. В Невольничьей Гавани произошел предложенный Фасимбой обмен. И с той поры Император обрел среди своего народа статус живого бога на земле -- ибо в глазах харадримов возвращение человека из кхандского рабства мало чем отличалось от воскрешения из мертвых. С той поры страшноватенькая империя харадримов (в коей не было ни письменности, ни градостроительства, но зато с избытком хватало ритуального каннибализма, мрачной черной магии и охоты на колдунов) изрядно расширила свои границы. Сперва чернокожие продвигались лишь на юг и на восход, но в последние лет двадцать они обратили свои взоры к северу и отгрызли уже преизрядный кусок кхандской территории, вплотную приблизившись к границам Умбара, южного Гондора и Итилиена. Мордорский посол при императорском дворе слал в Барад-Дур депешу за депешей: если не принять срочных мер, то скоро перед цивилизованными государствами центрального и закатного Средиземья появится противник, страшнее которого не бывает: неисчислимые шеренги великолепных воинов, не ведающих ни страха, ни жалости. И тогда Мордор, руководствуясь кхандской поговоркой "Единственный способ извести крокодилов -- это осушить болото", начал посылать на Юг своих миссионеров. Они не слишком докучали чернокожим рассказами о Едином, но зато неукоснительно лечили ребятишек и обучали их счету и письму, которое сами же и разработали для харадского языка на основе всеобщего алфавита. И когда один из создателей этой письменности, преподобный Альджуно, увидал первый текст, созданный рукою маленького харадрима (это было замечательное по своей поэтичности описание львиной охоты), то понял, что не напрасно жил на этой земле. Было бы явным преувеличением сказать, что деятельность эта привела к заметному смягчению тамошних нравов. Сами миссионеры, однако, оказались окружены почти религиозным почитанием, и теперь любой харадрим при слове "Мордор" демонстрировал самую белозубую из своих улыбок. Кроме того, Харад (не в пример иным "цивилизованным" странам) не страдал избирательным выпадением памяти: здесь отлично помнили -- кто им в свое время помогал в войне против кхандских работорговцев. Поэтому когда мордорский посол обратился к императору Фасимбе Третьему за помощью в борьбе против Закатной коалиции, тот незамедлительно послал на помощь северным братьям отборный отряд конницы и мумаков -- тот самый Харадский корпус, что столь доблестно сражался на Пеленнорских полях под багровым знаменем со Змеем. Из всего корпуса в той битве уцелели лишь несколько человек, и в их числе -- командир конницы, знаменитый капитан Умгланган; с того самого дня его неотступно преследовало одно видение -- яркое, как наяву... Посреди голубой нездешней саванны в грозном ожидании застыли лицом друг к другу две шеренги, разделенные пятнадцатью ярдами -- дистанцией убойного броска ассегая; обе они составлены из славнейших воинов всех времен, но в правой шеренге на одного бойца меньше. Пора уже начинать, но грозный Удугву, отчего-то сжалившись над Умгланганом, медлит давать сигнал к величайшей из молодецких потех -- ну, где ты там, капитан? Занимай скорей свое место в строю!.. И как быть, если сердце воина неодолимо зовет его туда, к подножию черного базальтового престола Удугву, а долг командира повелевает вернуться с отчетом к своему Императору? Это был тяжкий выбор, но он избрал Долг, и теперь, преодолев тысячу опасностей, добрался уже до границ Харада. Он принесет Фасимбе печальную весть: те люди Севера, что были харадримам как братья, пали в бою, и в северных землях нет отныне никого, кроме врагов. Но ведь это по-своему прекрасно -- ибо теперь впереди множество битв и славных побед! Он повидал в деле воинов Заката -- тем ни за что не выстоять против черных бойцов, когда это будет не крохотный добровольческий корпус под багровым стягом, а настоящая армия. Он доложит, что отставания по кавалерии, которого они так опасались, более не существует: совсем еще недавно харадримы вовсе не умели сражаться верхом, а теперь вот вполне достойно противостояли лучшей коннице Заката. А ведь те еще незнакомы с харадской пехотой: из всего, что он там повидал, с нею могла бы сравниться лишь троллийская -- а теперь, соответственно, никто. Ну а мумаки есть мумаки -- почти что абсолютное оружие; не потеряй мы двадцать штук в той проклятой лесной засаде -- еще неизвестно, как повернулось бы дело на Пеленнорских полях... Боятся огненных стрел? -- не беда: поправим при дрессировке детенышей... Ну что же, Закат сам выбрал свою судьбу, сокрушив стоявший между ним и харадримами Мордор. ...Погонщика Мбангу занимали в эти минуты проблемы куда менее глобальные. Не подозревая о существовании математики, он тем не менее с самого утра решал в уме довольно сложную планиметрическую задачу, которую инженер второго ранга Кумай -- будь он в курсе планов напарника -- сформулировал бы как "минимизацию суммы двух переменной длины отрезков": от Мбанги до надсмотрщика и от надсмотрщика до края обрыва каменоломни. Конечно же, он не ровня Умглангану, чтобы рассчитывать на место в шеренге лучших бойцов всех времен, однако если он сейчас сумеет погибнуть так, как задумано, то Удугву -- в своей бесконечной милости -- позволит ему вечно охотиться на львов в своей небесной саванне. Выполнить задуманное, однако, было куда как не просто. Мбанге, истощенному полутора месяцами голодухи и непосильной работы, предстояло голыми руками убить здоровенного верзилу, вооруженного до зубов и отнюдь не беспечного, причем управиться с этим делом следовало не более чем за двадцать секунд: дальше сбегутся соседние надсмотрщики, и его попросту запорют плетьми -- жалкая смерть раба... Все произошло настолько быстро, что даже Кумай упустил первые движения Мбанги. Он увидал лишь черную молнию, метнувшуюся к ногам надсмотрщика: харадрим присел на корточки (якобы поправить кандалы) -- и вдруг прыгнул с места головою вперед; так кидается на свою жертву смертоносная древесная мамба, с немыслимой точностью пронзая сплетение ветвей. Правое плечо чернокожего со всего маху врубилось в опорное колено стоящего вполоборота к ним стражника -- точнехонько под коленную чашечку; Кумаю померещилось, будто он и вправду расслышал вязкий хруст, с которым рвется суставная сумка и выскакивают из своих гнезд нежные хрящевые мениски. Гондорец осел наземь даже не вскрикнув -- болевой шок: мгновение -- и вскинув на плечо бесчувственное тело, харадрим семенящим кандальным шагом заспешил к обрыву. Сбегающуюся со всех сторон охрану Мбанга опередил на добрых тридцать ярдов; достигнув заветной кромки, он швырнул свою ношу вниз, в сияющую белую бездну, и теперь, вооруженный захваченным мечом, спокойно поджидал врагов. Конечно же, ни один из этих закатных трупоедов не, посмел скрестить с ним клинок -- они просто расстреляли его из луков. Это, однако, не имело уже никакого значения: он сумел погибнуть в бою, с оружием в руках, а значит -- заработал свое право на первый бросок ассегая в загробных львиных охотах. Что может значить такой пустяк, как три раны в живот, на фоне этого вечного блаженства? Харадримы всегда умирают с улыбкой, и улыбка эта -- как уже начали догадываться отдельные дальновидные люди -- не сулила Закатным странам ничего доброго. ГЛАВА 34 -- Подох, зараза! -- разочарованно констатировал белобрысый детина, аккуратно раздробив каблуком пальцы Мбанги (ноль реакции), и перевел свои налитые кровью глазки на застывшего чуть в стороне Кумая. -- Но пусть меня повесят, -- он перекинул бич из руки в руку, -- если его приятель не заплатит за Эрни всей своею шкурой... От первого удара Кумай инстинктивно прикрылся локтем, с которого тут же сорвало лоскут кожи. Зарычав от боли, он рванулся было к белобрысому -- и тогда в дело вступили четверо остальных... Били его долго, вдумчиво и изобретательно, покуда не сообразили: дальше -- уже без пользы, все одно отрубился наглухо. А что б вы думали -- кто-то ведь должен ответить всерьез за разбившегося надсмотрщика, или как?.. Тем часом подгреб начальник караула, рявкнул: "А ну, кончай развлекуху!" и разогнал их матюгами по своим постам -- ему-то, ясный перец, лишний жмурик в рапорте вовсе не в кайф. Тут ведь как: ежели эта скотина окочурится прямо здесь, на месте, -- изволь объясняться с начальником работ (тот еще гусь!), а вот ежели чуть погодя, в бараке, -- тогда пожалуйста: "естественная убыль", и никаких тебе вопросов... Он кивком подозвал кучку заключенных, боязливо поглядывавших на экзекуцию из некоторого отдаления, и по прошествии недолгого времени Кумай уже валялся на гнилой соломе своего спального места. Впрочем, любому понимающему человеку хватило бы сейчас и беглого взгляда на этот полутруп в окровавленных лохмотьях кожи, чтобы понять: не жилец... Надобно заметить, что пару месяцев назад тролль, будучи тяжело ранен в Пеленнорской битве, ухитрился-таки обмануть смерть -- но на этом, похоже, фарт его выдохся насовсем. ...Когда конница Йомера прорвала оборону Южной армии и началась общая паника, инженер второго ранга Кумай оказался отрезанным от своих чуть севернее лагеря, на территории парка осадных приспособлений; вместе с ним оказались в окружении семеро бойцов инженерных частей, над коими ему -- как старшему по званию -- волей-неволей пришлось принять командование. Не будучи большим знатоком военной стратегии и тактики, он ясно понял одно: еще несколько минут -- и вся эта брошенная на произвол судьбы техника попадет в руки врага; единственное, что остается, -- это ее уничтожить. Железной рукою наведя порядок в своем подразделении (один из семерых, вякнувший нечто вроде "Спасайся кто может!", так и остался лежать у вязанки штурмовых лестниц), тролль убедился, что по крайней мере нафты у них -- хвала Единому! -- хоть залейся. Через минуту его подчиненные уже сновали как муравьи, поливая горючим механизмы катапульт и подножия осадных башен, а сам он поспешил к "воротам" -- разрыву в сплошном кольце повозок, ограждавшем парк, -- где и столкнулся нос к носу с передовым разъездом рохирримов. Конные витязи отнеслись к возникшему перед ними одинокому мордорцу без должного пиетета -- за что и поплатились. Кумай считался силачом даже по троллийским меркам (как-то раз во время студенческой гулянки он прошелся по карнизу, неся при этом на вытянутых руках кресло с мертвецки пьяным Халаддином), так что в качестве оружия воспользовался не чем-нибудь, а подвернувшейся под руку оглоблей... Назад успел сдать лишь один из четверых всадников -- остальные так и полегли там, где их строй повстречался с этой чудовищной вертушкой. Впрочем, рохирримов это не особо обескуражило. Из сгущающихся сумерек тут же возникли еще шестеро конников, которые сразу рассыпались в ощетинившееся копьями полукольцо. Кумай попытался было перегородить просвет ворот, развернув за заднюю ось одну из повозок, однако понял -- не поспеть; тогда он отступил чуть назад и, стараясь не терять врагов из виду, скомандовал через плечо: -- Зажигайте, мать вашу!.. -- Не поспеваем, сударь! -- откликнулись сзади. -- До больших катапульт никак не добраться... -- Жгите, что можно!! Не до жиру -- закатные в парке!! -- рявкнул он и воззвал -- уже на всеобщем языке -- к изготовившимся для атаки рохирримам: -- А ну, кто не трус?! Кто сойдется в честном бою с горным троллем?! И -- проняло! Строй рассыпался, и спустя какие-то секунды перед ним уже стоял спешившийся витязь с белым плюмажем корнета: "Вы готовы, прекрасный сэр?" Кумай перехватил свою жердь за середку, сделал стремительный продольный выпад -- и обнаружил рохиррима в паре ярдов прямо перед собою; спасло тролля только то, что роханский клинок был слишком легок и не смог перерубить оглоблю, на которую тот принял удар. Выгадывая секунды, инженер торопливо попятился в глубь парка, но разорвать дистанцию так и не сумел; корнет был проворен как ласка, а в ближнем бою шансы Кумая с его неуклюжим оружием были совершенно нулевые. "Поджигайте и сваливайте на хрен!!!" -- вновь заорал он, отчетливо поняв, что самому-то ему точно пришел конец. И точно: в следующий миг мир взорвался белесой вспышкой ослепляющей боли и тут же опал ласковой прохладной чернотой. Удар корнета напрочь расколол ему шлем, и он уже не увидел, как буквально через мгновение все вокруг обратилось в море огня -- его люди сделали-таки свое дело... А спустя несколько секунд пятящиеся от жара рохирримы увидали, как из глубины этой гудящей печи неверными шагами бредет их легкомысленный офицер -- сгибаясь под тяжестью бесчувственного тролля. "За каким чертом, корнет?.." "Но я же должен узнать имя этого прекрасного сэра! Он как-никак пленник моего копья..." Очнулся Кумай лишь на третий день -- в роханской санитарной палатке, где в рядок с ним лежали и трое его "крестников": степные витязи не делали различия между своими и чужими ранеными и одинаково лечили всех. К несчастью, "одинаково" в данном случае означает "одинаково скверно": голова инженера пребывала в самом плачевном состоянии, а из лекарств ему за все это время перепал лишь бурдючок вина, который принес пленивший его корнет Йорген. Корнет выразил надежду, что по выздоровлении инженер второго ранга окажет ему честь и они еще разок встретятся в поединке -- но желательно с каким-нибудь более традиционным оружием,