восточная кампания будет закончена до наступления зимы, хотя многие из собравшихся знали, что в далекой России уже лег снег, начинаются морозы. Но больше всего Гитлер говорил о престиже Германии. Он кричал, что никогда еще престиж ее не был столь высок, как теперь, стучал кулаком по трибуне, точно желая вбить эту мысль в головы покорных гауляйтеров. Может быть, не их раболепные взоры ощущал на себе в этот момент Гитлер, а устремленный на него пристальный взгляд человечества, глаза миллионов людей, в которых теперь кроме ненависти можно было прочесть и злую иронию? Может быть, истерика Гитлера была вызвана прозвучавшими накануне на весь мир уверенными и спокойными словами Сталина, и не на гауляйтеров хотел обрушить фюрер лавину хвастовства, самооправданий, очередных пророчеств, угроз и заклинаний, а на советский народ, который осмелился в осажденной столице праздновать годовщину своей революции?.. Так или иначе выступление Гитлера показало, что он находится в смятении чувств. И дальнейшие события подтвердили, что у фюрера были для этого серьезные основания. Все успехи на Восточном фронте как бы фатально оказывались связанными с неудачами. Гитлер никак не мог добиться "чистого" выигрыша, который не был бы нерасторжимо связан с проигрышем. Да, немецким войскам удалось приблизиться к Москве, но ценой огромных потерь в личном составе и технике. Передовые части далеко оторвались от тылов; тылы оказались не в состоянии регулярно снабжать их боеприпасами и продовольствием, что в условиях осенней распутицы, а затем ранней зимы грозило серьезнейшими осложнениями. Да, Гитлеру удалось окружить Ленинград, но это сковало на северо-востоке целую группу армий "Север" и не дало пока реальных результатов. Никакого решения, кардинально меняющего положение дел, Гитлер принять не мог, потому что выход был один - отказаться от намерения сокрушить Советский Союз. Но Гитлер не был бы Гитлером, если бы пошел на это. Всякий же иной шаг неумолимо приближал его к пропасти. До нее было еще очень далеко. И все же Гитлер двигался именно к пропасти, потому что любые осложнения, вытекающие из предпринятых ранее действий, он пытался ликвидировать другим действием, аналогичным, по существу, предшествовавшим и поэтому влекущим за собой новые осложнения. Когда яростное сопротивление советских войск под Москвой заставило соединения фон Бока к началу ноября остановиться и Гитлеру пришлось признаться себе, что "последнее и решительное" наступление на Москву не достигло цели, он приказал готовить новое наступление на советскую столицу; оно было намечено на пятнадцатое ноября. Когда выяснилось, что блокада Ленинграда является неполной, поскольку остается ладожский "коридор", Гитлер приказал создать второе кольцо окружения. Взятие Тихвина являлось важным звеном в осуществлении этой операции. Но в советских руках оставалось побережье Ладожского озера. Для того чтобы полностью изолировать Ленинград, исключить всякую возможность снабжения города продовольствием, нужно было захватить Волхов - город, находящийся между Тихвином и Ленинградом, а затем прорваться дальше, на север, к южному берегу Ладоги. И, презрев предостережения столь чтимого в немецких штабах Клаузевица, утверждавшего, что "нельзя быть сильным везде", Гитлер, собираясь вновь штурмовать Москву, приказал одновременно форсировать наступление на Волхов... Командный пункт генерала Федюнинского находился в лесу, недалеко от небольшой железнодорожной станции Войбокало. Он был оборудован здесь, когда готовилась так и не приведшая к желаемому результату операция по прорыву блокады в районе Синявина. Но с тех пор ситуация резко изменилась. Немцы захватили Тихвин и теперь устремились к Волхову. Оборона Волхова не входила в задачи 54-й армии. Этот расположенный на ее фланге город должна была защищать 4-я армия, точнее, ее отдельная Волховская оперативная группа, которой командовал генерал-майор Ляпин. Но уже в начале ноября Федюнинскому стало ясно, что войска Волховской группы не выдерживают напора противника, наступающего с юга по обоим берегам реки Волхов. После того как восьмого ноября немцы овладели Тихвином, беспокойство Федюнинского за судьбу Волхова возросло. Он отдавал себе отчет в том, что захват Тихвина является лишь звеном в задуманной врагом операции, цель которой - овладение территорией к востоку от Ленинграда, включая ладожское побережье. Чтобы предотвратить катастрофу, необходимо было остановить противника, рвавшегося к Волхову. В тот же день Федюнинский направил своего заместителя генерал-майора Микульского в Волховскую оперативную группу, чтобы тот реально оценил ее боеспособность и договорился о совместных действиях. Штаб 4-й армии, которому подчинялась Волховская группа, располагался почти в семидесяти километрах от Волхова, севернее уже захваченного врагом Тихвина, потому-то Федюнинский и решил связаться непосредственно с Ляпиным. Прошло двое суток. Наконец в полдень десятого ноября адъютант доложил Федюнинскому, что вернулся майор из оперативного отдела штаба армии, которого Микульский брал с собой в Волховскую группу. - Зови. Быстро! - приказал Федюнинский. Через две-три минуты в землянке командующего появился майор Звягинцев... В начале октября, когда строительство оборонительных сооружений на Кировском заводе было закончено и - что самое главное - положение на южном и юго-западном участках Ленинградского фронта стабилизировалось, Звягинцев был отозван обратно в оперативный отдел штаба фронта. Но его, уже познавшего радости и горести непосредственного участия в боях, не покидало стремление вернуться на передовую. Узнав, что в районе Невской Дубровки готовится операция по прорыву блокады, Звягинцев обратился к своему старому начальнику и другу полковнику Королеву с просьбой направить его на командную должность в одну из частей, намеченных для участия в прорыве. Тот не ответил ни да ни нет, пообещал только иметь желание Звягинцева в виду. Работы в оперативном отделе было очень много. Звягинцев был занят с утра до ночи, и все личное отошло на задний план. Адресом, который дала ему при встрече на Кировском Вера, Звягинцев так и не воспользовался - в госпиталь к ней решил не ездить. Он вспоминал о Вере уже без того острого чувства, которое раньше всегда охватывало его при одной только мысли о ней. Наверное, "переболел", поняв не только умом, но теперь уже и сердцем, что Веру не связывает с ним ничего, кроме дружбы. По роду своей работы Звягинцев одним из первых в штабе узнал, что шестнадцатого октября немцы начали наступление на Будогощь - Тихвин, опередив тем самым на три дня запланированную Ставкой Верховного главнокомандования операцию по прорыву блокады. А когда Будогощь оказалась в руках врага и немцы стали развивать наступление на Тихвин, одновременно нанося удары в стык 4-й и 54-й армий, у Звягинцева уже не оставалось сомнений в том, что осуществить прорыв блокады сейчас не удастся... Как-то Королев по телефону вызвал Звягинцева к себе. - С картами? - привычно спросил Звягинцев. - Не нужно, - ответил Королев. Встретил он Звягинцева довольно продолжительным молчанием. Казалось, не замечал устремленного на него вопросительного взгляда. Потом обеими руками отодвинул от себя лежавшие на столе бумаги и угрюмо начал: - Вот какое дело... Да ты садись, расти уже некуда... Звягинцев сел. - Вот какое дело... - повторил Королев. - Сегодня утром назначен новый командующий фронтом - генерал-лейтенант Хозин. - А... Федюнинский? - удивленно спросил Звягинцев. - Получил назначение командовать пятьдесят четвертой. Звягинцев ждал, что еще скажет Королев, отлично сознавая, что полковник вызвал его не для того, чтобы сообщить об этих перемещениях. Но Королев умолк. - Ставка недовольна ходом операции у Дубровки? - спросил, не выдержав, Звягинцев. - Довольной быть не с чего. - Но я не вижу здесь никакой вины командования фронта, - пожал плечами Звягинцев. - Если бы немцы не начали наступления... - Немцы, значит, виноваты? - мрачно усмехнулся Королев. - С нами своего наступления не согласовали - это хочешь сказать? Теперь замолчал и Звягинцев. - Ну, чего молчишь? - рассердился Королев. - Жду, пока скажете, зачем вызвали, товарищ полковник. - Логично, - кивнул полковник. - Так вот, имеется задание генерала Федюнинского отобрать из работников штаба фронта несколько человек, которые вместе с ним отправятся в пятьдесят четвертую. Как ты посмотришь, если включим в эту группу тебя? Звягинцев на мгновение растерялся: - Меня - из Ленинграда?.. Я просился на Невский плацдарм, а не в тыл! Пятьдесят четвертая - по ту сторону кольца... Я не могу покинуть Ленинград, пока не прорвана блокада! - уже твердо и решительно закончил он. Королев понимал, в каком состоянии находится майор. Он и сам бы, наверное, так же реагировал на подобное предложение. Но позволить себе посочувствовать Звягинцеву, а тем более отказаться от уже принятого решения не мог, не имел права. - Ты военный человек или нет? - строго спросил Королев. - О дисциплине напомнить хотите, товарищ полковник? - поднимаясь со стула, сказал Звягинцев. - Сядь! - приказал Королев. - Напоминать майору Красной Армии о дисциплине считаю излишним. - И уже мягче продолжил: - Ты что, сложившейся обстановки не понимаешь? Не отдаешь себе отчета в том, что значит сейчас для Ленинграда пятьдесят четвертая? Полковник встал, прошелся по кабинету, по привычке задержавшись на мгновение у висевшей на стене карты. Вернулся к столу и снова сел напротив Звягинцева. - Час назад вызвал меня командующий, сообщил о переменах, - медленно, точно размышляя вслух, произнес Королев. - Ну, я не удержался, спросил: "Почему?" А Федюнинский ответил: "Так будет правильнее. Генерал Хозин обладает большим опытом командной и штабной работы". И все... Но я, если хочешь знать, ему не поверил. - Чему не поверили? - не понимая, зачем все это говорит Королев, спросил Звягинцев. - Хозин - заслуженный генерал. К тому же он и званием старше, чем нынешний командующий... - Это я и без тебя знаю, - оборвал его Королев. - Не поверил я в то разъяснение, которое мне Федюнинский дал. Думаю, что он сам напросился в пятьдесят четвертую. Понимает, что именно там теперь судьба Ленинграда решаться будет. Тихвин и Волхов - вот сейчас главные звенья. А Волхов ведь на фланге у пятьдесят четвертой находится! Соображаешь, что к чему? Звягинцев молча кивнул. - А если соображаешь, - повысил голос Королев, - то громкие свои фразы забудь! "Покинуть Ленинград не могу..." - иронически повторил он слова Звягинцева. - И когда ты только отвыкнешь от этого?! В начале войны рапортами одолевал. "На фронт хочу, врага остановить желаю!" Когда на Кировский посылали - тоже фордыбачил. Неужели и сейчас еще война тебя не научила понимать, что каждый военный человек нужен на своем месте и не ему решать, где это место находится! - Я приказам всегда подчинялся. - Еще бы!.. Тем, кто приказы нарушает, место не в штабе фронта, а в трибунале. О другом сейчас речь: неужели не понимаешь, что, выбрав тебя, я и интересы дела и твое благо в виду имел? - Паек там побольше? - съязвил Звягинцев. - Мальчишка ты еще, как я посмотрю, - на этот раз всерьез рассердился Королев. - Болтаешь не думая, дружбой нашей старой пользуешься... Да если бы я был уверен, что на передовой ты нужнее, чем в штабе, не раздумывая под пули послал бы! Погиб бы - пожалел, но раскаиваться, что послал, не стал бы. Война есть война, раз дело требует - умри, а пока жив, воюй!.. Неужели не соображаешь, в каком положении пятьдесят четвертая? Ее главные силы на Синявино направлены, а немцы хотят отсечь ее с тыла! Помочь новому командующему усилить штаб армии - наша первая задача. Это хоть тебе ясно? Звягинцев понуро молчал. Хотел спросить: "Почему именно меня?!" Но понимал, что такие вопросы задавать бессмысленно. Через несколько часов, безлунной октябрьской ночью, вместе с несколькими сослуживцами Звягинцев погрузился на старый миноносец с мирным названием "Конструктор", чтобы пересечь Ладогу. Федюнинского он видел только мельком - командующий находился в отдельной каюте, а на берегу был встречен членом Военного совета и начальником штаба 54-й, которые тотчас же увезли его на КП. ...Сейчас Федюнинский сидел за дощатым столом, на котором была расстелена карта и стояли полевые телефоны. - Где Микульский? - встревоженно спросил он Звягинцева, едва тот доложил о своем прибытии. - Остался в расположении войск Волховской группы, товарищ командующий. Оттуда собирался проехать на КП группы в Плеханове. Приказал доложить вам, что войска группы продолжают отходить по обоим берегам реки Волхов. - Об этом я знаю, - с нескрываемой злостью прервал его Федюнинский. - Что еще? - Еще мне приказано доложить, что, по данным разведки Волховской группы, противник усилил свой первый армейский корпус частью сил восьмой и двенадцатой танковых дивизий. - Перебросил их из района Тихвина? - Так точно, товарищ командующий. Федюнинский бросил взгляд на другую, пришпиленную к бревенчатой стене карту. Потом снова посмотрел на майора: - Это все? - Никак нет, товарищ командующий. Генерал-майор Микульский приказал доложить, что в войсках группы ощущается нехватка продовольствия. - Это еще почему? - Насколько можно судить, - несколько замявшись, ответил Звягинцев, - трудности возникли из-за того, что командование группы слишком далеко отвело свои тылы. А дороги в условиях зимы... - Знаю, что не лето, - опять прервал его Федюнинский. - Что еще? - Это все, что мне приказано доложить, - сказал Звягинцев. Однако не произнес положенного в подобных случаях "Разрешите идти?", а продолжал стоять вытянувшись. - Хотите сказать что-то еще, майор? - настороженно, но вместе с тем поощряюще спросил Федюнинский. - Товарищ командующий, - тихо, но внятно произнес Звягинцев, - немецкие снаряды ложатся уже на окраинах Волхова. Я сам видел разрывы, когда возвращался. - Та-ак... - протянул в задумчивости Федюнинский. - Скажите, майор, вы давно служите здесь, в пятьдесят четвертой? - Никак нет. Прибыл вместе с вами, товарищ командующий, в распоряжение начальника штаба генерал-майора Сухомлина. Работаю в оперативном отделе. - Значит, ленинградец? - Так точно, товарищ генерал. - И все время на штабной работе? - Никак нет. Служил в штабе округа до войны. С начала июля и до ранения был в строю. На Лужской линии обороны. Потом... - Звягинцев запнулся, подумав, следует ли докладывать о работе на Кировском заводе, и, решив, что не имеет права отнимать у командующего дорогое время, закончил: - Потом вернули в штаб. - А ну-ка присядь, - неожиданно сказал Федюнинский и кивнул на круглый деревянный чурбан у торца стола. Звягинцев осторожно присел. - Все, что тебе было поручено, ты доложил, так? - не то спрашивая, не то утверждая, проговорил Федюнинский. - Так точно, - чуть приподнимаясь, ответил Звягинцев. - Сиди, раз сказал, не прыгай. Значит, доложил. А теперь я хочу спросить тебя и как штабиста и как строевика, коли ты на Луге дрался: какое у тебя личное впечатление от того, что ты сам видел? Ну там, за Волховом? Звягинцев колебался. Он совсем не был уверен в том, что его соображения будут интересны командующему армией. - Ну? - нетерпеливо поторопил Федюнинский. - Впечатление неважное, товарищ командующий, - решившись, ответил Звягинцев. - Честно говоря, не могу понять, зачем надо было отводить тылы за десятки километров от действующих частей. В Ленинграде войска недоедают, потому что блокада. Это ясно каждому. А здесь?.. И не только это... Дух отступления - вот что я ощутил там. На сколько продвинулся немец, на сколько отступили мы - вот о чем говорят бойцы, командиры. На обратном пути пришлось задержаться в Волхове - полуось у машины полетела. Пока нашел авторемонтную мастерскую, пока чинили, разговаривал с людьми. Ощущение у них такое, что Волхов не сегодня-завтра сдадут. Я и на ГЭС заглянул... - Зачем туда понесло? - строго спросил Федюнинский. - Время же все равно свободное было, товарищ командующий, пока машину чинили. Как же я мог не посмотреть! Это же первая советская ГЭС, по инициативе Ленина построена. - Спасибо, что разъяснил, - невесело усмехнулся Федюнинский. - Минирована ГЭС! - Знаю. - В саму-то станцию меня не пустили, а внизу у телефона боец стоял, узбек по национальности. Увидел меня и говорит: "Товарищ майор, разрешите обратиться..." - "Обращайтесь", - говорю. А он мне: "Товарищ майор, неужели ГЭС взрывать будем?" - "Что же, - спрашиваю, - врагу ее отдавать?" Молчит. А потом вдруг начал упрашивать: "Товарищ майор, распорядитесь, чтобы сменили меня! Хоть куда, хоть на передовую! Как же я жить после войны буду?! Чтобы пальцами показывали; вот, мол, тот Каримов, который ленинскую станцию взрывал?!" Звягинцев поднял глаза на мрачно глядевшего куда-то мимо него Федюнинского и подумал, что говорит, наверное, совсем не о том, что интересует генерала. Извинился виновато: - Простите, товарищ командующий. - Ладно, майор. Иди, - махнул рукой Федюнинский. ...Оставшись один, командующий несколько минут сидел в глубоком раздумье. Собственно, ничего нового этот майор ему не сообщил. Федюнинский и раньше знал, что немцы развивают наступление, тесня Волховскую группу и угрожая выйти в тыл 54-й. Известно ему было и то, что противник перебрасывает на Волховское направление все новые подкрепления. Это грозное обстоятельство могло стать роковым прежде всего потому, что отступающие войска принадлежали не 54-й, а другой армии, даже не входящей в состав Ленинградского фронта. Федюнинский мог выезжать в эти войска, посылать туда своих представителей, пытаться договориться с командующим Волховской группой генерал-майором Ляпиным о совместных действиях, но и только. Руководить этими войсками он не имел права. А ведь положением дел у Ляпина определялось состояние тыла 54-й. В таких условиях Федюнинский не мог развивать наступление на Погостье и Мгу. Более того, его армии грозило окружение. "Как же поступить? - мучительно размышлял он. - Неизбежна ли сдача Волхова? Или ее можно предотвратить, если перегруппировать войска, подчинить их единому командованию?.. Время не ждет. Уже не дни, а часы решают судьбу Волхова. А ведь дело не только в Волхове! Ведь от этого города до ладожского побережья всего двадцать пять километров!" Федюнинский снова, в который раз за сегодня, взглянул на карту и, подняв голову, резко крикнул: - Адъютант! Адъютант командующего тут же вырос на пороге. - Доложи члену Военного совета, что прошу его зайти. Срочно! С членом Военного совета 54-й армии бригадным комиссаром Сычевым Федюнинский совещался недолго. Уже через несколько минут оба вышли. Сычев направился к себе, а Федюнинский - на армейский узел связи. Узел связи располагался почти рядом, в блиндаже несколько большего размера, чем землянка командующего. Возле обшитых деревом стен стояли квадратные столики с аппаратами "Бодо" и "СТ", за которыми работали девушки-телеграфистки. Начальник узла связи вскочил и шагнул навстречу командующему. - Москву. Ставку. Срочно! - отрывисто приказал Федюнинский и направился к одному из аппаратов. Сидевшая там девушка с сержантскими треугольниками в петлицах привычно застучала по клавишам. Федюнинский сосредоточенно смотрел на тонкие девичьи пальцы, выбивающие привычное "там ли?..". Секунду спустя аппарат стал толчками выбрасывать ленту с многократно повторяемым "здесь... здесь... здесь...". Телеграфистка повернула голову и выжидающе посмотрела на командующего. - Передавайте, - сказал он. - У аппарата Федюнинский. Прошу доложить товарищу Сталину обстановку, сложившуюся под Волховом... Он кратко обрисовал ситуацию, сделал паузу и, слегка повысив голос, продиктовал: - Считаю необходимым в интересах дела подчинить отходящие части правого фланга четвертой армии мне. Если это будет сделано еще сегодня, спасти положение можно. Завтра будет поздно: Волхов падет... У меня все. Выстукав на ленте "расписку"-подтверждение, что передача принята, аппарат умолк. Федюнинский повернулся и пошел к выходу. В дверях столкнулся со своим адъютантом. - А я за вами, товарищ командующий, - проговорил тот, - там к вам... представители прибыли. - Какие еще представители? - недовольно спросил Федюнинский, отстранил замешкавшегося в дверях адъютанта и вышел. - Из Ленинграда, товарищ командующий, - ответил адъютант, едва поспевая за быстро шагавшим Федюнинским. - Ладно, - не оборачиваясь, сказал генерал, - сейчас разберусь. Подходя к своей землянке, он увидел ожидавших его людей. Один был в полушубке с поднятым воротником, почти скрывавшим его лицо, другой - в меховом реглане. Тот, что в полушубке, протянул командующему руку: - Здравствуйте, Иван Иванович!.. Другой, подойдя, молча приложил руку к фуражке. Только сейчас Федюнинский узнал прибывших - уполномоченного ГКО Павлова и командующего Ладожской военной флотилией капитана первого ранга Черокова. Чероков был среди встречавших Федюнинского, когда тот прибыл в 54-ю армию, его КП находился в Новой Ладоге, в двух десятках километров от штаба 54-й, поэтому, увидев Черокова, Федюнинский не удивился. Но зачем сюда прилетел из Ленинграда Павлов? - Какими судьбами, Дмитрий Васильевич?! - воскликнул Федюнинский. - Здравствуйте, Виктор Сергеевич! - Решил проводить к вам на КП продовольственного комиссара, - с улыбкой объяснил Чероков. - Боялся, что заблудится. - Так чего же мы стоим? Проходите, товарищи! - пригласил гостей командующий и первым стал спускаться по обледенелым, скользким ступеням. В землянке было жарко от раскаленной почти докрасна железной печурки. - Раздевайтесь, товарищи, - говорил Федюнинский, с трудом отключаясь от владевших им мыслей. Снял полушубок, повесил на вбитый в бревенчатую стену гвоздь. Павлов и Чероков тоже разделись. - Ну, прежде всего - поесть. Время как раз обеденное, - потер руки Федюнинский и, вызвав адъютанта, приказал: - Поесть гостям!.. - О нас не беспокойтесь, товарищ командующий, - начал Чероков. - О вас, капитан первого ранга, я не беспокоюсь, - усмехнулся Федюнинский, - вы, как и я, - на Большой земле. Я вод Павлова хоть раз досыта накормить хочу. - О еде будем думать после, - сумрачно сказал Павлов. - Я к вам за другим, Иван Иванович. По сведениям, которыми располагает Военный совет фронта, дело с Волховом обстоит очень плохо. - Да, положение крайне тревожное, - сразу помрачнев, ответил Федюнинский. - Где сейчас находится противник? - спросил Чероков. - Как вам известно, мои войска в районе Волхова непосредственного соприкосновения с противником не имеют. Но знаю, что на сегодняшний день немцы от города километрах в шести. - Уже?! - ахнул Павлов. - Когда я вылетал из Ленинграда, данные были иные. - Противник на месте не стоит... - Иван Иванович! - весь подавшись вперед, сказал Павлов. - На побережье, в Новой Ладоге, скопилось большое количество продовольственных грузов. Самолетами их не перебросишь. Мы ждем, когда станет Ладога. Надеемся перевезти их в Ленинград по льду. Но ведь от Волхова до Ладоги - только двадцать пять километров! Если противник захватит Волхов... Я хочу вас спросить: можно ли быть уверенным, что запасы, сосредоточенные в Новой Ладоге, не попадут в руки врага? - Подойдем к карте, - предложил Федюнинский и поднялся из-за стола. Большая карта висела на стене землянки. Федюнинский показал, где в данный момент проходит линия фронта, сухо информировал о складывающейся обстановке. - Следовательно, на сегодняшний день, - медленно проговорил Павлов, - судьба Новой Ладоги фактически зависит от войск четвертой армии, а они продолжают отступать. Так? - На сегодняшний день и час - так, - ответил Федюнинский. - Мы, разумеется, сделаем все от нас зависящее, чтобы враг не прорвался к Ладоге. Но ручаться пока что не могу. - Как же быть с продовольствием? - не отрывая взгляда от карты, спросил Павлов. Федюнинский не ответил. Молча вернулся к столу, сел. Сели и Павлов с Чероковым. Неслышно вошедший ординарец командующего поставил на стол хлеб, большими ломтями нарезанную колбасу, консервы, бутылку "Московской", стаканы. Федюнинский заметил, что Павлов с каким-то недоумением и даже испугом смотрит на тарелки с едой. - Что глядишь, Дмитрий Васильевич? - спросил он. - За один присест десятидневную норму ленинградскую расходуем? - Вы сами недавно из Ленинграда, Иван Иванович, - с горечью проговорил Павлов. - Но сейчас положение гораздо тяжелее, чем в октябре. За первую неделю ноября в городе зарегистрировано несколько тысяч - тысяч! - случаев смерти от голода... Вся надежда была на запасы продовольствия в Новой Ладоге и на обходную трассу... Но теперь... Что же нам делать с этим продовольствием? Неужели... Тут он оборвал себя на полуслове - высказать вслух мучившую его мысль Павлов был не в силах. Он не мог смириться с тем, что, если немцы овладеют Волховом и устремятся к ладожскому побережью, запасы продовольствия в Новой Ладоге придется уничтожить. Уничтожить продовольствие, облить бензином и сжечь тысячи тонн муки, крупы, сахара, в то время когда в Ленинграде люди умирают от голода! Павлов на мгновение представил себе, как пляшет на берегу озера пламя, сжигающее как бы саму жизнь ленинградцев, и лицо его исказила болезненная гримаса. Федюнинский понял, в каком состоянии находится уполномоченный ГКО. - Ну что ты меня пытаешь?! - воскликнул он. - Весь Волхов заминирован. В том числе и ГЭС. Ленинская ГЭС! Как бы ты решил: взрывать или не взрывать?! - Я не могу тебе ответить на этот вопрос, - жестко сказал Павлов. - Это вы здесь должны дать себе отчет в том, удержится Волхов или нет. От этого зависит и судьба ГЭС, и судьба продовольствия в Новой Ладоге. Я должен получить точный ответ: что будет с Волховом? - Я тоже должен получить ответ... - Ты-то от кого? - От Сталина. - От Сталина?! - Вы... запросили подкреплений, товарищ генерал? - проговорил Чероков. - Нет! - покачал головой Федюнинский. - Просить сейчас подкреплений бессмысленно. Все, что могли, нам уже дали. Да если бы и была у Верховного такая возможность, все равно подкрепления не успели бы подойти... Давайте, товарищи, выпьем и закусим - это все, что я пока могу вам предложить. Он разлил водку в граненые стаканы, притронулся своим стаканом к двум другим, стоявшим на столе, и выпил. Павлов и Чероков тоже молча сделали по глотку. Федюнинский посмотрел на часы. "Доложена ли Сталину моя телеграмма?" - в который уже раз подумал он. Представляя себе гигантский объем работы, которой были заняты и Ставка и Генштаб, Федюнинский не надеялся на быстрый ответ. Но пока он не командовал войсками, обороняющими Волхов, он не мог сказать Павлову ничего определенного... В 15:20 прибежавший в блиндаж Федюнинского связной доложил, что Москва вызывает командующего к аппарату. Как был в кителе, Федюнинский выскочил из землянки... Павлов и Чероков напряженно молчали. Они так и не поняли, какого ответа ждал Федюнинский от Сталина, но не сомневались, что в эти минуты решается очень важный вопрос, а может быть, и судьба Волхова. Оба они надеялись, что ответ Сталина будет благоприятным, и боялись в это поверить. За два с половиной месяца работы в блокированном Ленинграде Павлов уже привык быть готовым к тому, что обстоятельства могут сложиться еще более неблагополучно. - Виктор Сергеевич, - обратился Павлов к Черокову, - так что же делать с продовольствием? Каково твое мнение? Чероков ответил не сразу. С тех пор как Ладога перестала быть судоходной, тонны грузов, скопившихся на берегу, стали для моряков Ладожской флотилии немым укором. Морякам не в чем было упрекнуть себя. Они перевозили продовольствие, пока существовала хоть малейшая возможность, - под бомбежками, в жестокие осенние штормы. Но пройти по Ладоге, уже покрывавшейся льдом, транспорты не могли, и только отдельные корабли с прочными корпусами пробивались теперь к Осиновцу. - Надо смотреть правде в глаза, - сказал наконец Чероков. - Если немцам удастся... Он не договорил, потому что открылась дверь и вошел Федюнинский. - Есть ответ, товарищи! Есть! - крикнул командующий еще с порога. - Вот! - И бросил на стол телеграфную ленту. Павлов схватил ее и, поднеся к свисающей с потолка лампе, прочел вслух: СТАВКА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДОВАНИЯ ПРИКАЗАЛА ГРУППУ ВОЙСК ЧЕТВЕРТОЙ АРМИИ, ДЕЙСТВУЮЩУЮ НА ВОЛХОВСКОМ НАПРАВЛЕНИИ ПО ВОСТОЧНОМУ И ЗАПАДНОМУ БЕРЕГАМ РЕКИ ВОЛХОВ, ПЕРЕПОДЧИНИТЬ ТОВАРИЩУ ФЕДЮНИНСКОМУ И ВКЛЮЧИТЬ В СОСТАВ ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТОЙ АРМИИ... Поднял глаза на Федюнинского: - Ты... этого и хотел, Иван Иванович? - А то чего же?! - торжествующе воскликнул Федюнинский. - Теперь, Павлов, спрос за Волхов с меня! А тебе я скажу: возвращайся в Ленинград. Грузы пока не трогать! Адъютант! - крикнул он, обернувшись к двери. - Машину! Едем на КП Волховской группы. Со мной поедут начальник оперативного отдела, начальник инженерных войск и начальник артиллерии. Предупреди их. И пусть захватят кого считают нужным. Быстро! Павлов и Чероков встали с намерением попрощаться. - Нет, Виктор Сергеевич, - сказал Федюнинский, - хоть ты мне и не подчинен, я тебя не отпущу. Поедешь со мной. Очень прошу. А наркома твой шофер на аэродром отвезет. Договорились?.. Командный пункт Волховской группы войск находился в деревне Плеханове, в нескольких километрах к северу от Волхова. Это была довольно большая деревня, чудом уцелевшая от вражеской авиации. Мирно вились дымки над трубами добротных изб, по протоптанным в снегу дорожкам неторопливо двигались женщины с ведрами в руках или на коромыслах, и только плотно прикрытые ставни, из-за которых не пробивалось ни полоски света, да канонада, доносившаяся со стороны Волхова, напоминали, что идет война. Было уже темно, когда в деревню въехали три "газика". В первом из них сидели Федюнинский, Чероков и адъютант командующего. - Вот что, - сказал Федюнинский, когда все вышли из машин, - я переношу сюда мой КП. Немедленно подыщите подходящее помещение! - приказал он адъютанту. - Всем ожидать меня там! Скоро освобожусь! Федюнинский решил пойти к Ляпину один - предстоял тяжелый разговор, и, щадя самолюбие генерала, Федюнинский не хотел вести его при свидетелях. Он неторопливо шел к избе, где размещался штаб Ляпина, и вспоминал далекий уже сентябрьский день, когда вот так же направлялся к дому на улице Стачек, куда самовольно перенес свой КП с Пулковских высот командующий 42-й армией Иванов, которого ему тогда предстояло сменить. Часовой у крыльца штаба настороженно смотрел на приближавшегося к нему незнакомого военного в полушубке и папахе. Резко скомандовал: "Стой!" - и предостерегающе положил руки на автомат. - Я командующий пятьдесят четвертой армией. Где генерал Ляпин? - властно спросил Федюнинский. Часовой взбежал на крыльцо, рывком открыл дверь и, просунув голову внутрь, что-то сказал кому-то. Из избы, застегивая ремень, выскочил майор. Он, видимо, только что проснулся, - волосы его были растрепаны. - Оперативный дежурный майор Иволгин, - доложил он. - Вижу, как вы дежурите, - бросил Федюнинский. - Где Ляпин? - Генерал отдыхает, приказал не беспокоить, - нерешительно произнес майор. - Придется побеспокоить, - зло усмехнулся Федюнинский в шагнул к крыльцу. - Да он не здесь, товарищ генерал, в том доме! - сказал майор, указав на соседнюю избу. Федюнинский, повернувшись, направился туда. Майор опередил его. Он бегом устремился к соседнему крыльцу и скрылся за дверью. Федюнинский неторопливо последовал за ним. Ляпин, уже предупрежденный майором, поднялся навстречу Федюнинскому в накинутом на плечи кителе, в мягких войлочных туфлях. Поднеся ладонь к папахе, Федюнинский объявил: - По приказу Ставки вверенные вам войска Волховской оперативной группы четвертой армии вливаются в пятьдесят четвертую армию и подчиняются мне. Немедленно сообщите об этом своему штабу и ближайшим помощникам. Распорядитесь, чтобы все оставались на местах и ожидали моих дальнейших приказаний. - Я приказа Ставки не получал, - несколько растерянно сказал Ляпин. - Считайте, что уже получили, - резко бросил Федюнинский. - И отправляйтесь в штаб четвертой армии. Сегодня же. Козырнув, Федюнинский вышел. Через полчаса на новом КП 54-й состоялось оперативное совещание, на котором были намечены первоочередные, неотложные меры по укреплению подступов к Волхову. Командующий приказал: всю зенитную артиллерию, находившуюся в Волхове, перегруппировать в боевые порядки войск, прикрывавших подступы к городу, сюда же перебросить из 54-й армии танковую бригаду полковника Зазимко, немедленно подвезти из армейских тылов боеприпасы и продовольствие. Когда совещание подходило уже к концу, Федюнинскому принесли телеграмму из Ставки. Он прочел ее и сказал: - Ставка Верховного главнокомандования возлагает на меня ответственность за важнейшие объекты в Волхове, подлежащие, в случае крайней необходимости, уничтожению. Генерал-майор Чекин, немедленно поезжайте на Волховскую ГЭС! Там будет ваш КП. Команды подрывников на самой ГЭС, на алюминиевом заводе и на всех других заминированных объектах с этой минуты подчиняются вам. Приказ о взрыве может последовать только от меня. Ясно? Только от меня! И последнее: подготовить мне наблюдательный пункт на северной окраине Волхова. Совещание окончено. Всем приступить к выполнению полученных приказаний. Через несколько минут в комнате кроме Федюнинского остался только Чероков. Он начал было прощаться, но Федюнинский остановил его: - Подожди, капитан первого ранга. Как ты считаешь, для чего я тебя за собой таскал? - Он положил Черокову руку на плечо и продолжал: - Вот что, Виктор Сергеевич. Ты командир самостоятельный, флотилия твоя мне не подчинена. Поэтому не приказываю - прошу. Сними пулеметы с кораблей и отдай их мне. - Вы что, товарищ командующий?! - не то удивился, не то возмутился Чероков. - Разоружить боевые корабли? - И отступил, освобождаясь от лежащей на его плече руки Федюнинского. - Пойми, Чероков, - сказал Федюнинский, - ведь если немцы прорвутся к Ладоге, что придется делать? Павлову - жечь продовольствие, а тебе... тебе топить корабли. Иного выхода нет. Верно? - И все же разоружать корабли не могу, - повторил Чероков. - Это невозможно. - А если они вместе с пулеметами пойдут на дно Ладоги, это возможно?! Слушай, Виктор Сергеевич, сделай, как я говорю. Сними пулеметы и вместе с расчетами перебрось их сюда, к Волхову. Ответственность перед Военным советом фронта я беру на себя. Время не терпит. Пулеметы мне нужны к утру, не позже... 18 В полночь Федюнинский перебрался на свой новый наблюдательный пункт, оборудованный на северной окраине Волхова, в небольшом каменном доме, от которого после недавней бомбежки остался лишь первый этаж да подвальное помещение. Но располагался он на высотке, местность вокруг была ровная и хорошо просматривалась. Немцы все еще продвигались к Волхову. Близкие разрывы их снарядов то и дело сотрясали стены полуразрушенного дома. Давно не было у Федюнинского такой тревожной ночи. Уже занимала оборону непосредственно перед Волховом танковая бригада полковника Зазимко. Уже мчались на дивизионные обменные пункты и прямо в полки полуторки, груженные боеприпасами и продовольствием. Уже перебазировалась на полевой аэродром близ Плеханова вызванная Федюнинским авиация. Уже выехали в передовые части работники политотдела армии. И, наконец, перед самым рассветом прибыли на грузовиках моряки с пулеметами. Их сразу же распределили по частям. И все же немцы продолжали наступать. Правда, продвижение их замедлилось, но бои вот-вот могли перенестись на городские улицы. Роковой вопрос - придется или не придется взрывать Волховскую ГЭС и другие важные объекты - неотступно преследовал командующего. Один из полевых телефонов, стоявших перед ним, связывал его прямо с генералом Чекиным, находившимся на Волховской ГЭС. Время от времени Чекин звонил, проверяя исправность линии, которая в любую минуту могла быть перебита осколком снаряда. И в каждом таком звонке угадывался немой вопрос: взрывать или подождать? Федюнинский знал, конечно, историю Волховской ГЭС. И в сознании его эта электростанция была неразрывно слита с именем Ленина, с ленинским планом ГОЭЛРО. Но Федюнинский хорошо знал и другое - что уже десятки дорогих сердцу каждого советского человека заводов, электростанций, сами названия которых символизировали победы первых пятилеток, сотни сооружений, в которых, казалось, навеки запечатлены труд, воля, творческий гений советского народа, были взорваны при отступлении. На вопрос - уничтожить или отдать врагу? - мог быть только один ответ. Вчера майор Звягинцев рассказывал командующему о бойце, готовом идти под огонь противника, лишь бы не стать участником взрыва ГЭС. Тогда Федюнинский воспринял это как проявление неуместной в военное время сентиментальности. То, что человек на фронте должен выполнять свой долг до конца, сколь бы трудно и горько ни было, являлось для него непреложной истиной. Но теперь, когда решать вопрос о судьбе ГЭС предстояло ему самому, когда достаточно было повернуть ручку телефона, сказать одно лишь слово Чекину, чтобы через несколько минут от здания станции остались лишь развалины, командующий почти физически ощущал, как невыносимо тяжела ноша, взваленная на его плечи. Из донесений, поступивших в 9:00, Федюнинский сделал вывод, что положение на подступах к городу постепенно стабилизируется. Однако часом позже Волхов неожиданно оказался на грани катастрофы. Федюнинскому позвонил командир 310-й дивизии Замировский и доложил, что немцы теснят его боевые порядки. Несколько секунд командующий молчал. Замировский был старым его товарищем, когда-то они вместе служили в Забайкалье. Федюнинский верил в него, считал опытным, боевым командиром. Но сейчас части Замировского отступали. - Слушай, полковник, - жестко сказал Федюнинский, - ты понимаешь, что зависит сейчас от твоих действий?! Если дашь прорваться врагу, то погубишь Волхов. Я требую, я приказываю тебе держаться во что бы то ни стало! Это все. Другие соединения, и в частности расположенная на правом фланге 6-я морская бригада, держались стойко. Час назад из штаба бригады звонил выехавший туда начальник оперативного отдела армии. Он докладывал, что моряки успешно отбили все атаки противника. "Значит, немцы убедились, что там прорваться не удастся, потому и ударили по Замировскому, - размышлял Федюнинский. - Неужели он не выдержит?!" И в этот момент раздался резкий звонок того телефона, который лишь недавно командующий с облегчением отодвинул в сторону. В трубке опять прозвучал голос генерала Чекина: - Извините, товарищ командующий, проверяю, в порядке ли связь. Аппарат молчит. И я решил... - Вам сказано, что позвоню лишь в том случае, если будет необходимость! - Так точно, товарищ командующий, но... - Какое еще "но"? - В здании ГЭС уже слышна пулеметная стрельба. - Сидите и ждите моих приказаний, - резко сказал Федюнинский. - И ни при каких условиях не проявлять инициативы. Вам понятно? - Ясно, товарищ командующий. Буду ждать. - А исправность линии проверяйте каждые тридцать минут, точно по часам! Тут же зазвенел другой телефон. Федюнинский услышал голос Замировского: - Товарищ командующий, докладываю, что бой идет уже вблизи моего командного пункта... - Зачем ты мне звонишь? - стараясь ничем не выдать волнения, спросил Федюнинский. Несомненно, Замировский ждал разрешения отойти. Но Федюнинский не мог разрешить этого! - Продолжай драться! - холодно приказал он. - Если на сумел удержать врага там, где положено, дерись на КП! Замировский молчал. В трубке слышались лишь звуки артиллерийских разрывов и пулеметная стрельба. - Замировский! Замировский! - уже не сдерживаясь, закричал Федюнинский; ему показалось, что на том конце провода что-то случилось. Но связь прервалась. Теперь командующий не слышал уже ничего: ни голоса командира дивизии, ни разрывов снарядов, ни пулеметных очередей. Телефон был мертв. Федюнинский бросил трубку на стол. Несколько мгновений сидел неподвижно, глядя на тот, другой полевой аппарат, связывающий его с Чекиным. Потом резко встал, позвал адъютанта, спросил: - Кто из штабных есть? Прислать немедленно! Через минуту появился Звягинцев. Федюнинский вспомнил опять вчерашний разговор с ним и почему-то подумал, что лучше бы пришел сейчас кто-либо другой, а не этот майор. Непроизвольно вырвался вопрос: - Где остальные? Звягинцев начал перечислять: - Начальник штаба все еще на старом КП, генерал Микульский в войсках, замнач оперативного отдела сейчас на проводе... - Ладно, - оборвал его Федюнинский. - В полосе триста десятой угроза прорыва. Я приказал комдиву ни в коем случае не отходить, но не знаю, успел ли он расслышать. Связь прервалась. Там бой идет на командном пункте. Необходимо... - Разрешите мне отправиться в дивизию и продублировать приказ, - выпалил Звягинцев. - Тебе?.. - Товарищ командующий, - срывающимся от волнения голосом продолжал Звягинцев, - я в боях со второй недели войны! Фактически командовал батальоном. Прошу вас... - Быстро бери машину и поезжай. Передай Замировскому приказ драться до последнего, но не отходить. Иначе погубим Волхов, и немцы прорвутся к берегу Ладоги. Все! Поезжай! Я надеюсь... И во что бы то ни стало восстановить связь! - крикнул он уже вдогонку Звягинцеву. КП 310-й дивизии находился километрах в пятнадцати к востоку от Волхова. Вскочив в "газик", Звягинцев спросил водителя: - Деревню Заднево знаешь? - Замировского, что ли, КП? - Точно! Жми на всю железку. Шофер ничего не ответил, даже головой не кивнул. Звягинцев не любил штабных шоферов. Привыкшие возить начальство, они, как правило, высокомерно-пренебрежительно относились к тем командирам, которым непосредственно не подчинялись. Машина набрала скорость. Звягинцев искоса взглянул на водителя. Гладко выбритое лицо, над верхней губой щеточка русых, с желтизной от курения, аккуратно подстриженных усов, ушанка сдвинута далеко на затылок. Звягинцеву не доводилось встречать его раньше. Очевидно, этот шофер достался штабу Федюнинского "по наследству" вместе с Волховской группой. - Как звать-то? - спросил Звягинцев. - По уставу докладывать или как? - проговорил шофер, не отрывая глаз от ухабистой, покрытой снегом, на котором резко выделялись колеи от машин, дороги. - Давай по уставу, - сухо ответил Звягинцев. - Сержант Молчанов. - Везет мне на водителей, - усмехнулся Звягинцев, - то Разговоров был, а теперь Молчанов. - Потому вы его и сменили, что фамилия не нравится? - Разговорова я менять не собирался. Убили его, - тихо сказал Звягинцев. - А до этого он мне жизнь спас. Молчанов на мгновение повернул голову, бросил взгляд на майора и снова впился глазами в дорогу. А Звягинцев весь ушел мыслями в то, что ждало его впереди. В сущности, задание, которое он получил, было элементарным: передать командиру дивизии приказ ни в коем случае не отступать и восстановить телефонную линию. Первое мог выполнить любой делегат связи, а о втором комдив наверняка позаботится сам, без всяких напоминаний. Тем не менее Звягинцева не покидало чувство радостного подъема. ...Говорят, что человека, хоть раз побывавшего в Арктике или пустыне, безотчетно тянет туда снова. Наверное, и военного человека, если армейская служба является его подлинным призванием и он хоть раз побывал в бою, властно зовет гул битвы. Его зовет не только осознанное чувство долга, но и нечто другое, безотчетное, непреоборимое. Зовет подобно тому, как моряка влечет к себе океан с его бурями, штормами, которые он никогда не променяет на спокойную береговую жизнь. С тех пор как Звягинцев, получив ранение, попал в госпиталь, он жил мыслью о возвращении на фронт, и не просто на фронт, а именно на передовую. Рвался туда и с Кировского завода, и из штаба фронта. И вот теперь наконец он мчался в бой. Как штабной командир, Звягинцев понимал, что бой на командном пункте дивизии - это ЧП, преддверие катастрофы. Но совладать с охватившим его пьянящим чувством, которого давно уже не испытывал, не мог. Впрочем, Звягинцев до конца не был уверен в том, что бой и в самом деле идет на командном пункте. Он хорошо знал, что иные командиры стараются преувеличить в глазах начальства степень опасности на случай, если придется отойти. Может быть, и этот Замировский просто решил застраховать себя на будущее? - Правду говорят, что электростанцию взрывать хотят? - а неожиданно спросил водитель. - Будет приказ - взорвут, - рассеянно ответил Звягинцев, но тут же вспомнил того бойца, узбека Каримова, и понял всю бездушность своего ответа. - Легко это у вас получается: "Будет приказ - взорвут", - с недоброй усмешкой сказал Молчанов. - Когда ее Ленин строил, не знал, видно, в чьи руки отдает. - Я под Волховом недавно, - ответил Звягинцев, еще острее чувствуя неловкость, - а ты, надо полагать, давно... - Мое дело баранку крутить. Я войсками не командую. Не мне за станцию перед народом ответ держать. - Ладно, - хмуро сказал Звягинцев, - после войны разберемся, кому за что отвечать полагается. А сейчас следи за дорогой. На передовую едем. И как бы в подтверждение его слов неподалеку разорвался снаряд. - Вижу, что не в тыл, - угрюмо отозвался водитель. - Покажи, как поедем, - сказал Звягинцев и вынул из планшета карту. - Не заблужусь, не бойтесь, - усмехнулся Молчанов. - Останови машину! - вскипел Звягинцев. Молчанов нехотя затормозил. - Я приказал показать на карте маршрут. Где мы сейчас находимся? Молчанов недовольно передернул плечами, снял рукавицы, бросил их себе на колени, взял карту. - Вот здесь едем, - сказал он. - На Мурманские Ворота. - И ткнул пальцем в квадратик к северо-востоку от Волхова. Звягинцев посмотрел на карту и недоуменно спросил: - Не понимаю. Почему через Мурманские Ворота, когда есть более близкий путь? Вот смотри: вдоль железной дороги на юго-восток, на деревню Вячково, оттуда на восток к Устью. От него до Заднева рукой подать! Молчанов, ни слова не говоря, сложил карту, вернул ее Звягинцеву и включил мотор. Машина тронулась с места. - Я жду ответа! - резко произнес Звягинцев. - Да какой же вам ответ нужен? - снисходительно произнес Молчанов. - К немцам, что ли, хотите попасть? Карта, она картой и остается - бумажный лист. Как я на Вячково вас повезу, когда там бои идут?! - Но Вячково в наших руках! - А то, что оно уже раза три из рук в руки переходило, вам не докладывали? - огрызнулся Молчанов. - Когда выехали, может, было и наше, а когда приедем... Нет, товарищ майор, на Вячково я не повезу. Поедем на Мурманские Ворота, а оттуда новая дорога проложена. Фашинная. Прямо на Устье. Звягинцев промолчал. Он понимал, что штабной шофер, которому постоянно приходится ездить с КП армии в расположения частей, лучше, чем операторы, знает надежные маршруты. И хотя, судя по всему, этот ершистый, угрюмый Молчанов заботился не о том, чтобы быстрее попасть на КП дивизии, а о собственной безопасности, разумнее было послушаться его совета. Опять ехали молча. Наконец Звягинцев увидел впереди полуразрушенное здание станции. Это и были Мурманские Ворота. На занесенных снегом рельсах стояли покореженные, полусожженные товарные вагоны. Где-то совсем недалеко снова разорвался снаряд, послышалась пулеметная очередь. Звягинцев насторожился. Молчанов же все так же неотрывно смотрел на дорогу и на предельной скорости гнал машину по направлению к чернеющей впереди громаде мертвого, мрачно возвышающегося над снежными сугробами леса. Въехав в лес, круто свернул в сторону. Машину стало трясти так, что Звягинцев несколько раз ударился головой о туго натянутый брезентовый верх. Он догадался, что теперь они едут по фашинам. Настильная бревенчатая дорога была проложена, видимо, по болоту, которое до конца не замерзало и зимой, - под колесами хлюпала вода. Через каждые сто - двести метров по сторонам дороги были сделаны бревенчатые площадки, чтобы встречные машины могли разъехаться. Эта скрытая от взглядов немецких летчиков узкая дорога в лесу была довольно оживленной, то и дело приходилось пропускать грузовики. Часто встречались раненые. Одних везли в машинах или на санях, другие шли пешком. Поравнявшись с очередной группой раненых, Звягинцев велел Молчанову остановиться, открыл дверцу. - Из какой дивизии, товарищи! - крикнул он. - Триста десятая, - ответил один из бойцов с рукой на перевязи. - Где идет бой? - спросил Звягинцев. - А кто его знает, - ответил боец, - везде бой! - Отвечайте точнее! - нетерпеливо приказал Звягинцев. - А точнее - сами разберетесь, товарищ командир, если туда доедете! Звягинцев велел Молчанову ехать дальше. И опять они тряслись по фашинной дороге, двигаясь вперед с черепашьей скоростью. Прошло не менее получаса, прежде чем наконец выбрались на опушку леса. Там огляделись. На снегу лежали обгоревшие санитарные фургоны, перевернутые вверх колесами полуторки. Впереди виднелись развалины поселка. - Устье! - объявил Молчанов. - Можете отметочку на своей карте сделать. На Заднево курс берем. Теперь слышны были уже не отдельные выстрелы, а грохот ближнего боя. Казалось, он доносился со всех сторон. "Газик" нырнул в глубокую колею, едва выбрался из нее. С визгом пролетел очередной снаряд и разорвался настолько близко, что машину тряхнуло. Молчанов резко свернул с дороги и заглушил мотор. - В чем дело? - крикнул ему Звягинцев. - Куда ехать-то, товарищ майор?! - угрюмо ответил Молчанов. - Впереди бой идет, а мы не на танке! Слева, метрах в ста от машины, снова громыхнул снаряд, подняв в воздух бело-черный столб снега и земли. Звягинцев, казалось, ничего не замечал. Одно стремление владело им - как можно скорее добраться до КП. - Вперед, я говорю! - крикнул он водителю. - Товарищ майор, поймите, - отозвался Молчанов, - мы же в машине, как в мышеловке! Тут до Заднева всего с полкилометра - вон оно, перед рощицей, если перебежками - за пятнадцать минут добраться можно! - Ладно, - бросил Звягинцев и в сердцах добавил: - Ах ты, Молчанов! Рванул дверцу, выпрыгнул из машины в снег, выбрался на дорогу и побежал вперед, к рощице. Прямо по дороге разорвалась мина, потом вторая. Звягинцев мотнулся в сторону, черпая снег голенищами валенок; мелькнула мысль, что водитель, отказавшись ехать дальше, был, пожалуй, прав; тут же ее сменила другая - что этот Молчанов все же трус, - но и она мгновенно исчезла. Звягинцев думал только об одном - нужно во что бы то ни стало добраться до КП. Он снова побежал вперед. Невдалеке, на поляне перед рощицей, были уже видны блиндажи и землянки. Звягинцев, не останавливаясь, расстегнул полушубок, вытащил из кобуры свой "ТТ", сунул его в карман. - Пистолетиком тут не обойтись! - услышал он вдруг за спиной и от неожиданности остановился. Обернувшись, увидел, что его нагоняет Молчанов с автоматом в руке. Точно ввинчиваясь в воздух, завыла мина. Звягинцев бросился на землю. Как только прогремел разрыв, он тотчас же вскочил и, обернувшись, увидел, что и Молчанов тоже подии" мается. - Ты... зачем здесь? - едва переводя дыхание, крикнул Звягинцев и, не дожидаясь ответа, побежал вперед. Молчанов догнал его. - За мной, товарищ майор! - крикнул он. - Я знаю, где КП. За мной! Вот сюда, в этот блиндаж давайте! - И стволом автомата указал влево. Звягинцев увидел выступающую над землей, покрытую толстым слоем снега крышу блиндажа. Подбежав, буквально скатился по ступеням вниз, откинул брезентовый полог и оказался внутри. После дневного света с трудом разглядел в полутьме стоявшего во весь рост и, казалось, упиравшегося головой в потолок грузного военного, потом нары и на них бойца с телефонной трубкой. - Где командир дивизии? - крикнул, переводя дыхание, Звягинцев. - Я командир дивизии, чего шумишь? - недовольно откликнулся стоявший, мельком взглянул на Звягинцева и повернулся к бойцу: - Продолжай вызывать, я тебе говорю, продолжай! - Товарищ полковник, - поднеся руку к ушанке, проговорил Звягинцев, - майор Звягинцев из штаба армии. - Бойцы с тобой есть? - спросил Замировский. - Никак нет, - ответил Звягинцев, - только водитель. Командующий приказал ни в коем случае не отходить! У него прервана с вами связь и... - Знаю, что прервана, - махнул рукой Замировский. - У меня даже с полками связи нет! - Где идет бой? - торопливо спросил Звягинцев. - Сам не видел? Вопрос действительно был излишним. Отчетливо слышалась ружейная и пулеметная стрельба, огонек коптилки поминутно вздрагивал от артиллерийских разрывов, с потолка сыпалась какая-то труха. - Товарищ полковник, я должен доложить командующему обстановку. Прорыв фронта здесь будет означать захват врагом Волхова. Командующий приказал... - Ты где служишь, майор? - прервал его Замировский. - В оперативном отделе армии. - Значит, по картам привык боями руководить? - зло сказал Замировский, подошел к расстеленной на столе карте и ткнул в какую-то точку: - Вот здесь идет бой! Там, где ты сейчас стоишь, ясно? Какими силами оборону держу? Все сейчас в бою, все, весь штаб, все писаря, кашевары, парикмахер, понял? Десять минут назад часового у моего блиндажа снял с поста и отправил в бой. Скоро сам пойду, понял?! - Что доложить командующему? - спросил Звягинцев. - Что видел и слышал, то и доложи. КП держим из последних сил. Обороной командует начальник оперативного отделения дивизии подполковник Мелкадзе. На подмогу вызвано подразделение майора Новикова. Пока КП держим, но немцы пытаются обойти нас танками. - "Фиалка", "Фиалка"! Я "Ромашка", я "Ромашка". "Фиалка", вы меня слышите? - бубнил связист. - Есть наконец связь?! - обернулся к нему Замировский. - Нет, товарищ полковник, - виновато ответил боец. - Двух связистов только что на линию послал. Начальник связи дивизии тоже на линии. Больше посылать некого, понимаешь, некого! - сказал Замировский Звягинцеву таким тоном, будто тот не верил ему. В этот момент, откинув полог, в блиндаж ворвался человек с карабином в руке. Лицо его было черно от копоти. - Товарищ полковник! - оглушительно крикнул он, точно все еще находился в гуще боя и старался перекричать стрельбу. - Докладывает ефрейтор Хлопов! Старший адъютант приказал передать... комбата убили, а комиссар ранен! - Не ори! - оборвал его Замировский. - Говори спокойно: какой батальон? - Третий, товарищ полковник, третий, - с какой-то странной радостью в голосе, оттого, видимо, что может дать командиру дивизии точный ответ, доложил Хлопов. - Ну... вот... - стиснув зубы, проговорил Замировский. И Звягинцев только теперь со всей неумолимой очевидностью понял, что если даже он доберется невредимым обратно до Волхова, то доклад его командующему не принесет никакой пользы... - Товарищ командир дивизии, - чеканным голосом произнес Звягинцев, - разрешите принять командование батальоном. Замировский посмотрел на него с недоумением и переспросил: - Батальоном? - Так точно, товарищ полковник! Опыт имею. Словом, разрешите вступить? Замировский на секунду задумался, точно решая, кого можно было бы послать в батальон. Но послать было некого... - Давай, если ты... такой, - сказал он. - Давай! Хлопов, веди майора! Прошло почти три часа с тех пор, как Федюнинский отправил Звягинцева в дивизию. Однако связи с Замировским все еще не было. Не возвращался и Звягинцев. Каждые полчаса звонил, проверяя линию, Чекин. Федюнинский понимал, что тот хочет по голосу командующего угадать, не приближается ли роковой момент. Отвечал односложно: "Жди". Звонили, докладывая обстановку, командиры соединений, из их донесений явствовало, что противник выдыхается и атаки его становятся слабее. Однако из 310-й дивизии никаких сообщений не поступало. Звонок Замировского раздался в 14:30. Федюнинский поспешно схватил трубку. - Товарищ командующий? - переспросил Замировский, хотя Федюнинский назвал себя, и по тону, каким командир дивизии произнес эти два слова, он понял, что самое страшное позади... - Отбросили противника! - кричал в трубку Замировский. - Примерно на километр отбросили! - Ладно. Понял, - сдержанно ответил Федюнинский. - Если каждые два часа будешь отбрасывать врага на километр, то, надеюсь, к вечеру твой КП будет на положенном удалении от переднего края. - Так точно, товарищ командующий! - крикнул Замировский. - У меня все! - Погоди, - сказал Федюнинский, вспомнив о Звягинцеве. - Я тебе майора из штаба посылал. Добрался он до тебя? - Добрался, товарищ командующий, боевой майор! - Я тебя спрашиваю, не какой он, а почему не возвратился и не доложил обстановку? Когда он от тебя выехал? - Не выехал он, товарищ генерал, - после короткой паузы произнес Замировский, - здесь он... - Так какого же черта он там болтается, вместо того чтобы... - Товарищ командующий, - сказал Замировский, - он не болтается... Он командование батальоном на себя принял. - Что?! Кто разрешил? - Я разрешил, Иван Иванович. Своей властью. Обстановка требовала. У меня комбат и комиссар из строя выбыли, а немцы в полутораста метрах от КП находились. Майор Звягинцев попросил разрешения принять командование, я разрешил. - Час от часу не легче, - буркнул Федюнинский, - прикажи ему немедленно возвращаться! - Не могу, он бой ведет, товарищ генерал! И... я просил бы вас оставить его у меня! Убыль командного состава огромная! Я его командиром полка сделаю, этого майора! - Немедленно... - начал Федюнинский, но Замировский, боясь, что командующий сейчас бесповоротно решит судьбу Звягинцева, перебил его: - Иван Иванович, простите, что прерываю, но он боевой командир, людей в атаку повел. Несправедливо такого командира в штабе держать! - Ты моим штабом не распоряжайся! - оборвал его Федюнинский. - Ты считаешь, в штабе пентюхи должны работать? Ладно, после с этим майором решим. А пока задача одна - гони немца дальше! Первой мыслью Федюнинского, после того как он положил трубку, было позвонить Чекину и сказать, что обстановка изменилась, что ГЭС взрывать не придется. Но он сдержал себя - ведь противник пока все еще находился в полутора-двух километрах от КП Замировского. ...К утру следующего дня все попытки врага прорваться к Волхову были отбиты. Из разведотделов соединений стали поступать сведения, что немцы прекратили атаки и, судя по всему, заняты перегруппировкой сил. В девять утра Федюнинский сам позвонил Чекину, который уже более суток дежурил в здании ГЭС у телефона. - Товарищ командующий, - доложил Чекин, - у меня все тихо. Пулеметной стрельбы не слышно. Обстрел прекратился... - Вон оно что! - с добродушной усмешкой произнес Федюнинский. - Ты, видно, полагаешь, что я в Ташкенте сижу? Сам, что ли, не слышу, что тихо?.. Ну как, спать, наверное, хочешь? Ладно, оставь кого-нибудь за себя и возвращайся на НП. - А если?.. - Не будет "если"! Возвращайся! Федюнинский положил трубку. И только сейчас почувствовал, что смертельно устал... В этот момент еще многого не знал командующий 54-й армией генерал-майор Федюнинский. Не знал, что в эти часы 4-я армия под командованием генерала Мерецкова начала наступление на Тихвин. Не знал, что толщина льда на Ладоге достигла уже десяти сантиметров и близок тот долгожданный час, когда первая автомашина пройдет по зимней трассе - Дороге жизни Ленинграда. Он знал только одно: Волхов удалось отстоять...