шавшись в одну груду, как опрокинутые детской рукой оловянные солдатики. Каким-то невероятным чудом весь запас электричества разразился в смерче и моментально разбил его в каких-нибудь двадцати шагах от наших путников. Теперь образовалась высокая песчаная насыпь, высотою в 10-15 сажен. Если бы путники были настигнуты этой грозной массой песков, то, конечно, никто из них не уцелел бы. Несмотря на всю силу толчка, наши путешественники мало-помалу очнулись, стали подыматься на ноги, и оказалось, что, кроме легких контузий, никто серьезно не пострадал. Когда князь Свечин и Оливье сделали перекличку, то на нее откликнулись все их товарищи. Если бы досточтимый Джильпинг не расстался с ними заблаговременно, то, конечно, не мог бы угнаться за ними в этой бешеной скачке и неминуемо стал бы жертвой бурана, вместе со своим неразлучным Пасификом. Но, к счастью, этого не случилось... Спустя два дня маленький отряд князя Свечина добрался наконец до перевоза. Путники с наслаждением приняли предложение Черни-Чага остановиться у него в избе и отдохнуть с дороги, поистине трудной и утомительной. Как читатель знает, старый перевозчик был телом и душой предан Ивановичу и по просьбе последнего обязался захватить в плен графа Оливье и его друзей, чтобы затем доставить их под надежным конвоем на суд Невидимых в монастырские подземелья. Теперь путешественники сами отдались в руки хитрого старика, и тому стоило закрыть все входы и выходы своего дома, похожего на крепость, чтобы Оливье и его друзья очутились, как в мышеловке. План был так прост, что не мог не удаться. Но случай и тут спас князя и его друзей. Проходя по двору, он заметил, что какой-то странник все время бродил около избы, видно стараясь привлечь внимание молодого князя. Наконец он сделал знак и, достав из-за пазухи какую-то записку, проворно положил ее под камень у самых ворот, а сам, не оглядываясь, быстро направился к берегу реки, где вскоре скрылся в прибрежных камышах. Заинтересованный поведением странника, Свечин понял, что оставленная под камнем записка предназначалась ему. Он ленивой поступью прошелся по двору и, выйдя за ворота, скрытый от всех забором, быстро нагнулся и, приподняв камень, схватил записку. Затем, внимательно осмотревшись по сторонам, он развернул записку и прочел: "Доверьтесь вполне тому страннику, который передаст вам эту записку: он из наших. Действуйте решительно, мы вас ждем. Митька". Не давая себе труда разгадать смысл этих слов, князь взглянул в ту сторону, где скрылся странник, и увидел руку, махавшую высоко над камышами. Князь все тем же ленивым, беспечным шагом направился к берегу. - Остановитесь здесь, ваше сиятельство, - вдруг раздался подле него голос, - здесь нам всего удобнее поговорить! Сделайте вид, будто любуетесь видом за рекой! В этом месте трава и ковыль росли так густо, что Свечин не мог видеть своего собеседника. - Кто ты такой и что значит эта записка, которую я только что прочел? - Вы можете вполне положиться на меня: я уже более месяца, как слежу здесь за всем, что здесь делается, по приказанию Хашим-баши, - отвечал странник. - Я знаю все тайные замыслы Невидимых. Атаман ждет вас в полусутках пути отсюда; это он вручил мне эту записку, чтобы вы вполне поверили мне. - Что же ты мне скажешь? - Черни-Чаг предатель, ваше сиятельство! Это приспешник Ивановича, самый преданный его клеврет на всем Урале! - Я так и думал! - Он недаром предложил вам гостеприимство: вас хотят схватить и выдать Ивановичу! - Ты в этом уверен? - Клянусь всем святым, что говорю истинную правду! - Я верю. Но что же ты мне посоветуешь сделать? - Уезжайте, ваше сиятельство, уезжайте сейчас; изба Черни-Чага, как вы сами видите, точно крепость, и при малейшем подозрении все выходы будут разом закрыты. Кроме того, все здешние крестьяне на стороне ваших врагов. Скорее на коней, а когда Черни-Чаг и его молодцы увидят вас с оружием в руках и на конях, то со своими кольями и рогатинами не посмеют пойти на вас! - Это все, что ты имеешь мне сказать? - спросил князь. - Как только вы и ваши табунщики будете все в сборе, скачите вверх по реке. В нескольких саженях отсюда я буду ждать вас, чтобы привести к атаману! - А как тебя звать? - Захар! - Хорошо, Захар, я тебя не забуду! - Спешите, сударь, спешите, не то будет поздно: Черни-Чаг, ушедший на село собирать мужиков, каждую минуту может вернуться. Зашелестели трава и тростники, и князь увидел, как его собеседник, согнувшись дугой, бегом бросился к реке, затем побежал вверх по течению. Тогда князь поспешно вернулся в избу, разыскал Степана и в кратких словах изложил ему положение дела в присутствии молодого графа. Решено было уехать, не теряя ни минуты: старый табунщик взялся оседлать коней, не возбудив ни в ком подозрения. С этой целью он пошел в общую заезжую избу, где находились табунщики, и стал сердито пробирать их за то, что они до сих пор еще не купали лошадей, затем погнал их на реку. Здесь, в густых камышах, люди поспешно оседлали коней, а Степан все ходил и ворчал, чтобы отвлечь от них внимание домашних Черни-Чага. Тем временем Оливье и граф мимоходом предупредили своих друзей, прося их быть наготове каждую минуту вскочить на коней, в полном вооружении, по возможности неожиданно для Черни-Чага и его людей. Повозка была выведена и запряжена, люди готовы, когда князь со своими друзьями вошел в общую избу. Бегло окинув взглядом своих табунщиков и опросив, все ли в сборе, князь вышел на крыльцо. Из-за кустов вывели и подвели его коня. Князь поднял вверх свой хлыст; то был сигнал к отъезду. В один момент все были в седле. - Вперед, - скомандовал князь, - покажем этим негодяям, что мы их не боимся! Едва только путешественники выехали из ворот, как по дороге из села показался Черни-Чаг. Завидев князя и его людей, он весь вспыхнул от злобы и, забыв всякую осторожность, крикнул своим людям: - Чего вы зеваете! Запирайте ворота! Живо!.. Услыхав эти слова, князь дал шпоры коню и решительно подскакал вплотную к перевозчику. - Что? - грозно крикнул он. - Что это значит?! Да разве ты смеешь помешать нам уехать, когда нам вздумается?.. Голос его дрожал от бешенства. Перевозчик понял свою ошибку и тотчас поспешил исправить ее. - Как, ваше сиятельство на коне, в такое время? - воскликнул он с самым неподдельным изумлением. - Верно, мухи доняли вас... ну, я и приказал закрыть ворота... При такой наглости князь подумал, что лучше оставить дело так; быть может, теперь, когда замысел его не удался, перевозчик призадумается открыто выступить против них и заявить себя сторонником Ивановича, и потому молодой князь, сделав вид, что поверил Черни-Чагу, сказал: - Если так, то нам надо извиниться перед тобой, старик, что мы так внезапно вынуждены покинуть твой гостеприимный кров! Но мы только что получили вести, которые заставляют нас сейчас же продолжать путь! - Помилуйте, ваше сиятельство, вам ли передо мной "извиняться?! Ваша воля остаться и ваша воля уехать... Оно, конечно, жаль, что вы нашего хлеба-соли не откушали... Но, видно, не судьба... - Да, на этот раз никак нельзя; но на обратном пути мы твоего хлеба-соли отведаем, а теперь прощай! Князь пришпорил коня и выехал со двора, а за ним и остальные. Черни-Чаг раболепно кланялся господам, а затем, злобно хмурясь, прошел в избу. Руководимые Захаром, наши путешественники в ту же ночь добрались до лагеря Митьки, где все до последнего закутали свои лица черными тряпками, как у Черных всадников. В наскоро созванном совете, ввиду необычайных обстоятельств, решено было немедленно атаковать монастырь, прежде чем Черни-Чаг успеет известить Ивановича о случившемся. И спустя несколько минут маленький отряд Черных всадников, мнимых и действительных, несся уже по направлению к развалинам монастыря. XXIII Орфей-Джильпинг. А Джильпинга все еще не было. Что же делал этот благородный лорд в то время, когда его друзья шли навстречу опасности? Не беспокойтесь, читатель, Джон Джильпинг не посрамил своего имени. Благополучно возвратившись в село вместе с Томом, он терпеливо выждал, пока пронесся ураган, чуть было не погубивший его друзей, затем, взяв опытного проводника, направился прямым путем к перевозу. Целебная мазь из бараньего сала, яичных желтков и каких-то трав поправила поврежденные части тела британского подданного; последний значительно повеселел и, взобравшись на спину своего возлюбленного Пасифика, не спеша двинулся в путь. Первую ночь пришлось ночевать в открытой степи, и Джильпинг уснул сном праведника в своей маленькой походной палатке, но каково было его изумление, когда, проснувшись поутру, он узнал, что его проводник исчез! Однако, вспомнив, что в Австралии с ним и не то еще бывало, храбрый британец не упал духом, а, плотно позавтракав запасами из своей дорожной сумки, развернул карту уральской степи и с помощью своего компаса точно определил направление, каким они должны были следовать, чтобы добраться до перевоза. Но этим приключения их не кончились. Они успели уже отъехать довольно далеко от последней стоянки, как вдруг Том, немного было поотставший, стал указывать мистеру Джильпингу на что-то. - Что там такое? - спросил Джильпинг. - Что тебя так напугало? - И вдруг и сам чуть не остолбенел от ужаса: три громадных косматых медведя быстро приближались к ним, тихо ворча и мотая своими косматыми головами. Том в испуге взобрался на вьючную лошадь и ускакал в степь. Пасифик же насторожил уши и скорее с любопытством, чем со страхом, уставился на медведей. Не успел Джильпинг опомниться, как все медведи были уже подле него: инстинктивно он поднял свой кларнет, бывший у него в руках, и вдруг медведи, находившиеся уже в нескольких шагах от него, поднялись на задние лапы и стали, точно солдаты на часах. Тогда Джильпингу пришла гениальная мысль: он поднял к губам свой кларнет и принялся наигрывать шотландский национальный танец; медведи немедленно пустились в пляс, соразмеряя свои движения с темпом танца. Достопочтенный мастер Джильпинг готов был уже приписать это магическому влиянию своей музыки, но при ближайшем осмотре оказалось, что медведи были снабжены ошейниками и скованы между собой довольно длинной цепью. Очевидно, это были выдрессированные животные, вероятно принадлежавшие какому-нибудь бродячему поводильщику, застигнутому в степи недавним бураном, и хозяин их, вероятно, погиб под песком, а животные, предуведомленные своим инстинктом самосохранения, сумели спастись и теперь бродили по степи, связанные своей неразрывной цепью. Завидев Джильпинга, они побежали к нему, обрадованные тем, что снова обрели общество человека, к которому они привыкли и без которого чувствовали себя одинокими в этих уральских степях. У среднего медведя, кроме того, была еще обмотана вокруг шеи длинная цепь, за которую, вероятно, водил по городам свою бурую тройку погибший поводильщик. Отскакав на некоторое расстояние, Том остановился и глядел издали, что будет дальше. Джильпинг, оглянувшись, стал звать его назад, угрожая в случае неповиновения своей магазинкой. - Ну же, слезай с коня, - крикнул ему лорд Воанго, - трус ты этакий! Разве не видишь, что нет никакой опасности! С этими словами мистер Джильпинг схватил лошадь под уздцы, а Том, соскочив на землю, поспешно спрятался за спину Пасифика. По приказанию добродушного ученого Тому пришлось раскрыть один ящик с сухарями и предоставить содержимое в распоряжение медведей, которые принялись уписывать это угощение с величайшим аппетитом. Ласка со стороны мистера Джильпинга настолько расположила косматых плясунов в его пользу, что когда он стал дружеским тоном уговаривать их, после угощения, отправляться, куда им будет благоугодно, то они в свою очередь отвечали ему самым ласковым рычанием, что никуда они от него уходить не желают. Когда Джильпинг снова взобрался на своего Пасифика, чтобы продолжать путь, трое медведей побежали за ним следом, останавливаясь, когда он останавливался, и ускоряя аллюр, когда он его ускорял. Напрасно Джильпинг старался обмануть непрошеных попутчиков хитростью, сбив их со следа, или увернуться от них тем или другим путем. Это удавалось ему лишь на минуту, затем медведи опять уже бежали за ним следом, как верные собаки. Такая привязанность была поистине трогательна. Но так не могло долго продолжаться. Джильпинг должен был спешить на выручку своих друзей, и медведи могли только стеснить его; кроме того, он вынужден был кормить их бисквитами, сухариками и печеньем, а пополнять эти запасы в степи не из чего было. Что же было делать? Джильпинг решил пуститься на хитрость. С наступлением ночи наши спутники по обыкновению разбили палатку и расположились на ночлег. Затем, когда Джильпинг убедился, что медведи, свернувшись клубочком, заснули крепким сном, он сделал знак Тому, который был уже заранее предупрежден и держался наготове, чтобы тот сложил палатку, навьючил ее на коня, а коня взял под уздцы и тихонько, крадучись отвел его в сторону. Сам Джильпинг с теми же предосторожностями отвел Пасифика, и, только когда они были уже довольно далеко от медведей, они побежали изо всех сил. В продолжение целых четырех часов, поминутно оглядываясь, чтобы убедиться, не гонятся ли за ними медведи, скакали наши путники; наконец, убедившись, что медведи остались далеко позади, они снова разбили палатку и расположились отдохнуть до утра. С восходом солнца мистер Джильпинг был уже на ногах. По его расчетам, они должны были в этот же день, еще перед наступлением ночи, прибыть к перевозу. Том еще спал. - Вставай, лентяй! - крикнул добродушный ученый. - Долго ли ты будешь спать? С этими словами он вышел из палатки, но едва переступил порог, как чуть было не лишился чувств от изумления: все три медведя, свернувшись клубочком, мирно спали у самой его палатки, бок о бок с кротким Пасификом. Джильпинг был тронут до слез. - Ну, что делать, - сказал он, - видно, уж так надо. Сидя на Пасифике и сопровождаемый Томом, который будет вести за собой этих трех медведей, я совершу весьма торжественный въезд в свой милый Лондон! - И он самодовольно улыбнулся при этой мысли. XXIV Конец поединка. - Подземелья монастыря. - Охота на человека. - Адская машина. - Взрыв. - Час возмездия. Иванович и Холлоуэй прибыли в монастырь за несколько дней до назначенного дня торжественного собрания Невидимых. Всегда осторожный до крайности, Иванович заранее предусмотрел всякие возможные в данном случае случайности и неудачи; он позаботился даже обеспечить себе бегство на случай неудачи. А для более верного успеха дела они с Холлоуэем решили закончить свои подвиги устройством адской машины в подземельях монастыря, куда и хотели заманить своих врагов. Близость Ивановича к капитану Спайерсу ознакомила его со многими познаниями в области электричества, и потому он подумал именно об этой великой силе для осуществления своего страшного замысла. Когда план был выработан, то для Холлоуэя, специалиста этого дела, было чистой шуткой осуществить задуманное. Изготовленный снаряд был заблаговременно отправлен в монастырь с доверенным слугой, так что обоим соучастникам преступления по приезде в монастырь оставалось только установить адскую машину в наиболее подходящем месте. Когда оба преступника прибыли к монастырю, оттуда из уцелевшей кельи вышел какой-то человек. - А, это ты, Кузьма? - спросил Иванович. - Да, сударь, я! Это был доверенный человек, один из тех простолюдинов-фанатиков, которыми пользовались для своих целей Невидимые; он и доставил сюда изготовленную Холлоуэем адскую машину. - Прибыл кто-нибудь из наших братьев? - спросил его Иванович. - Нет, я еще никого не видал. - Странно, - заметил Иванович несколько озабоченный, - а между тем на всем пути мы слышали, что странники оповещали жителей о предстоящем собрании Невидимых! - У нас еще три дня времени до назначенного срока, сударь, и, вероятно, никто не хочет прибыть сюда раньше времени. - Возможно! Ты знаешь выход из подземелья, что находится в десяти верстах отсюда, к западу? - Знаю! - Проводи туда наших двух казаков с лошадьми, оставшихся у ворот, и скажи им, чтобы они ни под каким видом не смели отходить от этого места! - Слушаю! А мне самому прикажете вернуться? - Да, может быть, ты понадобишься нам! А теперь скажи, где ты положил тот предмет, который мы поручили тебе доставить сюда! - У самого входа в подземелье. - Хорошо! Теперь иди, исполни мое приказание и не забудь вернуться под вечер; я тебя буду ждать! Среди развалин монастыря уцелело несколько келий; Кузьма привез сюда съестных припасов, вина, и благодаря этому Иванович и его товарищ могли не без удобства провести здесь несколько дней. Когда Кузьма вернулся, Иванович решил осмотреть подземелья, чтобы выбрать удобное место для установки адской машины. На всякий случай решено было установить ее в эту же ночь и по первому сигналу произвести взрыв; надо было предвидеть возможность прибытия графа Оливье и его друзей ранее, чем Черни-Чаг, в случае неудачи возложенного на него поручения, успеет дать знак об этом. Однако, несмотря на все эти меры, Ивановича смущало то безлюдье и одиночество, в каком он очутился здесь. Ни один из членов его общества еще не явился на условное место встречи; от Черных всадников также не было никаких вестей. Что могло означать это молчание? Надо было спешить: с минуты на минуту могли явиться его непримиримые враги. Захватив с собою фонарь, все трое спустились в подземелье через пещерную церковь. Спустившись по лестнице ступеней двадцать, Иванович вдруг остановился и, невольно вздрогнув, спросил: - Вы ничего не слышали? - Мне кажется, что-то шумит! - отвечал Кузьма. - Э, полно, - проговорил Холлоуэй, - просто камень скатился с обрушившейся стены к моим ногам! Удовлетворившись этим объяснением, Иванович стал молча спускаться в подземелье. Дойдя до конца лестницы, они остановились. Здесь стоял длинный ящик, вмещавший в себя адскую машину. Холлоуэй и Кузьма взяли его и понесли за Ивановичем, которому эти подземелья, по-видимому, были хорошо знакомы. Они спустились еще ниже, в просторный погреб, черное отверстие которого, словно раскрытая пасть, сияло перед ними. Некогда это отверстие в глубине погреба замаскировывалось громадной каменной глыбой, подобной тем, из каких состояли стены этого погреба. Камень этот, очевидно, вращался на могучем шарнире, но с течением времени железо перержавело, и теперь камень беспомощно лежал на земле, загромождая собою проход в бесконечно длинную подземную галерею, служившую некогда убежищем монахам в грозную пору татарских набегов. Едва только все трое вошли под сырые своды галереи, как какая-то четвертая тень, отделившись от стены, стала крадучись следовать за ними, все время держась в тени. Вслед за нею показалась и другая фигура. Иванович со своими пособниками пробыл около часа в подземелье, и когда они вышли оттуда, то лицо его дышало свирепой радостью... Затем, прежде, чем расстаться, полковник обратился к своему приятелю: - Итак, решено: при первой тревоге мы поспешим в подземелье, чтобы обмануть наших врагов, которые, конечно, кинутся за нами. Кузьма сначала будет противиться их угрозам и, только чтобы спасти свою жизнь, укажет им, где мы схоронились! В тот момент, когда эти простофили ворвутся в погреб, где подземные ходы расходятся на две стороны, мы, воспользовавшись их минутным раздумьем относительно направления, по которому им идти, соединим провода адской машины и уничтожим их всех разом... Опасно ли будет для нас с вами произвести этот взрыв? - Не беспокойтесь, любезный мой Иванович, - сказал янки, - в этом отношении вы можете быть вполне благонадежны! Мой снаряд обратит в пыль все, что только будет находиться вокруг него на расстоянии не более 25 сажен! Как вам известно, установив снаряд, я провел от него провода на расстоянии 100 сажен, а на таком расстоянии нам положительно не грозит никакой опасности... Не падайте духом, мой друг! Куда девалась ваша неукротимая энергия, которая так восхищала меня раньше?! - Признаться, Холлоуэй, я положительно не могу совладать с какими-то мрачными предчувствиями, которые осаждают меня! Мы здесь одни, а между тем сотни людей должны были собраться сюда по моему зову; что это значит, я не знаю, не понимаю, но что-то говорит мне, что какая-то сила, неведомая мне, становится поперек всех моих планов. Ни одного из моих приверженцев нет здесь... Черни-Чаг не подает признаков жизни, тогда как он должен был осведомлять меня обо всем, что происходит кругом нас. А Хашим-Баши, который должен был быть на месте раньше нас, где он? Его тоже нигде не видали! Вы видите, что мои страхи не напрасны... А это безлюдье кругом, эта торжественная, мертвая тишина среди развалин! Она давит меня... - Все это плод воображения: у вас расходились нервы, и больше ничего! Допустим даже, что все наши планы рухнут, что все принятые нами меры ни к чему не приведут, я во всяком случае ручаюсь, что снаряд-то не подведет нас, и наши противники найдут себе могилу под развалинами монастыря! - Хотелось бы, чтобы это было так, но мне не верится: что-то томит и гложет меня, как гробовая доска! После этого приятели расстались, чтобы немного уснуть до утра. Только Кузьма остался на страже. Между тем в это самое время две какие-то тени беззвучно выскользнули из пещерной церковки и понеслись по степи. Эта ночь прошла мучительно для Ивановича: он как будто чувствовал, что возмездие близится и что ничто не в силах отвратить страшного наказания за все его бесчисленные злодеяния. Подобно приговоренным к смерти, которых почти всегда приходится будить, когда наступит роковой момент, Иванович под утро забылся тяжелым сном, еще более мучительным даже, чем самая бессонница. По временам неясные звуки и стоны вырывались из его уст; он простирал вперед руки, как бы отгоняя от себя страшные видения - длинные вереницы загубленных им людей... Проснулся он, едва дыша, весь в холодном поту... Рано утром к нему вбежал Кузьма с радостной вестью, что видны Черные всадники; через полчаса они должны быть в монастыре! - А, - радостно воскликнул Иванович, - значит, мы спасены!.. - И вместе с Холлоуэем он поспешил на полуобрушившуюся стену, чтобы насладиться отрадным зрелищем приближения своих союзников. Но здесь им представилось странное зрелище: с того места, где они находились, перед ними развертывалось громадное пространство степи, верст на десять, и по этой зеленой равнине стройно двигался отряд всадников, в которых по черным покрывалам, окутывавшим их головы, нетрудно было признать Черных всадников. Отряд двигался довольно быстро по направлению к монастырю, но был еще довольно далеко. А на расстоянии какой-нибудь версты мчался во всю мочь табунщик, и за ним как будто гнались двое Черных всадников, стараясь отрезать ему путь. - Ведь это посланный от Черни-Чага, - сказал Кузьма про табунщика. - Я его признаю... и коня также... - Но почему бы Черным всадникам гнаться за ним? Неужели это какое-нибудь недоразумение? Всецело поглощенные тем, что происходило на их глазах, находившиеся на стене монастыря не имели даже времени основательно обсудить интересовавший их вопрос. Табунщик быстро уходил от своих преследователей, и вскоре стало ясно, что Черным всадникам не нагнать его. Тогда, убедившись в бесполезности своих усилий, они прекратили погоню и вернулись к остальному отряду. Между тем табунщик, словно ураган, ворвался в монастырскую ограду и вручил Ивановичу конверт, который он держал в зубах во все время погони, вероятно, чтобы в случае, если его настигнут, успеть проглотить его. Иванович развернул записку и вдруг страшно побледнел. Черни-Чаг писал ему: "Князь Свечин и граф, очевидно предупрежденные кем-то, не захотели переночевать у меня и, пробыв самое короткое время, направились в лагерь Черных всадников. Хашим-баши - изменник и предатель... Бегите!" - Бежать, - с негодованием воскликнул Холлоуэй, - нет! Смерть изменникам и горе вам, Иванович, если вы думаете, что эти люди оставят вас в покое!.. Ведь это борьба не на жизнь, а на смерть! Иванович колебался. Холлоуэй с презрительной усмешкой наблюдал за своим сообщником: ему хотелось убедиться, будет ли Иванович настолько подл, чтобы покинуть его здесь одного. Между тем Черные всадники неслись теперь уже во весь опор, и через пять минут бежать будет поздно. Бледный как смерть и не произнеся ни слова, Иванович, не глядя на своего сотоварища, направился к лошади табунщика, внутренне сознавая всю низость своего поступка. Но Холлоуэй предупредил его: одним прыжком он очутился подле благородного животного и, приставив дуло пистолета к его уху, одним выстрелом уложил скакуна на месте, затем, наведя пистолет на ошеломленного Ивановича, презрительно проговорил: - Ни слова, ни движения, или вы мертвы! А, так вы хотели оставить меня одного! Я положительно не знаю, что меня удерживает поступить с вами точно так же, как с этим неповинным животным: это было бы прекрасным средством примирения с теми, кто теперь идет на нас. Но не бойтесь, я не способен на подобную подлость... Еще несколько минут, и Черные всадники будут здесь. Идемте, я вам покажу, как следует отстаивать свою жизнь, а в случае надобности уметь умереть. - Ну, если так, то будет по-вашему! - воскликнул Иванович. - Будем защищаться! Во всяком случае наше дело еще не совсем потеряно! В этот момент Холлоуэй остановился. - Пусть только они потеряют хладнокровие, - пробормотал он, - пусть забудут осторожность, и тогда они в нашей власти! С этими словами он схватил свое ружье и, положив ствол на камни полуразрушенной ограды, выстрелил. - Попал! - воскликнул он торжествующим голосом. И действительно, один из Черных всадников закачался в седле и затем вдруг упал на землю. Крик бешенства огласил воздух, но отряд не остановился для оказания помощи раненому, а, напротив, с быстротой вихря понесся к монастырю. - Ну, а теперь живо в подземелье! - крикнул Холлоуэй, и Иванович быстро последовал за ним. Не успели они скрыться в дверях храма, как в ограду ворвались Черные всадники и мигом заняли весь двор. В одну минуту они спешились; табунщик, присланный Черни-Чагом, спрятался в обрушившейся башне. Только один Кузьма остался посреди двора. Хашим-баши набросился на него и, приставив дуло своего пистолета к груди, закричал: - Отвечай сейчас же, кто здесь стрелял? - Товарищ Ивановича, - запинаясь, как бы с трудом выговорил Кузьма, притворяясь, будто он едва держится на ногах от страха. - Где они? - продолжал допрашивать Митька. - Я не знаю! - Ну, брат, я не стану повторять тебе трижды свой вопрос! - заревел атаман, взводя курок своего пистолета. - Там... они там, - пролепетал Кузьма, - в подземельях пещерной церкви! - Я так и думал! - засмеялся Хашим-баши, которому эти места были хорошо знакомы. - Эй, Лобанов, захвати своих молодцов и скачи к выходу, знаешь? Ты мне ответишь головой, если там проскользнет хоть один мышонок! Живо! В одну секунду человек пятнадцать Черных всадников вскочили на коней и понеслись в степь. - Ну, а теперь за мной, в подземелье! - крикнул снова атаман. - Они, должно быть, еще недалеко... Не дадим им времени укрыться в каком-нибудь тайнике! Как и предвидел Холлоуэй, его дерзкий выстрел взбесил врагов, лишив их всякой осторожности. У каждого Черного всадника имелся при себе фонарь: в одну минуту все эти фонари были зажжены, и подземелье осветилось, как днем. Черные всадники побежали гурьбой и очутились в большой зале, из которой подземная галерея расходилась в две разные стороны. - Стой! - крикнул атаман. - Здесь нам надо разделиться: одни пойдут с князем направо, другие... Он не успел договорить, как страшный взрыв оглушил всех подобно тому, как это было там в далекой Австралии, в кра-фенуа. Фонари разом загасли, и сильный ток воздуха пронесся по подземелью, опрокинув на землю всех находившихся здесь людей. Но в следующий же момент раздался голос атамана: - Друзья, кто-нибудь ранен? - Нет! Нет! - послышалось со всех сторон. - Эти негодяи подготовили нам злую ловушку; нам следовало ожидать этого. Но, благодарение Богу, беда нас миновала! Фонари снова зажгли, и тогда можно было убедиться, что все отделались только испугом. - Нужно посмотреть, не устроено ли еще чего! - проговорил атаман. - Подождите меня! Я сам посмотрю! - И он направился по галерее, ведшей вправо. Не прошло и нескольких минут, как оттуда послышался его голос; сперва какие-то восклицания, а затем громкий зов. Несколько человек бросились к нему, и глазам присутствующих предстала столь ужасная картина, что ее трудно даже передать словами. Вся стена, на которую указал атаман, была облеплена клочьями еще трепещущего человеческого мяса, а на полу лежали две головы, оторванные от корпуса, полураздавленные и расплющенные; по ним еще можно было узнать Ивановича и Холлоуэя. - Возмездие свершилось, - промолвил мрачно граф Оливье голосом, дрогнувшим от волнения. - И руки наши не обагрились кровью этих несчастных! Хвала небу! По приказанию князя Свечина останки преступников были преданы земле тут же в ограде монастыря. Нескольких слов достаточно, чтобы разъяснить ужасную развязку этой печальной драмы. Когда Иванович заручился поддержкой Черных всадников еще до свидания атамана с князем Свечиным, трое из людей этой шайки были отправлены в степь, чтобы оповестить сторонников Невидимых о предстоящем собрании Невидимых в стенах монастыря. Но в то же время, повинуясь своему инстинкту закоренелых грабителей, они распространили слух о новом набеге Черных всадников, заранее зная, что, согласно установившейся в степи привычке, каждый сколько-нибудь зажиточный человек поспешит зарыть все свое наиболее ценное имущество где-нибудь в потаенном месте. Оповестив о приближении Черных всадников, один из посланных оставался в засаде и выслеживал, в каком месте зарывались сокровища, после чего все трое в ночное время возвращались и вырывали клад. Однако ограбленные жители скоро заметили хищение, и так как оно приблизительно совпадало с приходом Черных всадников, направляющихся в сторону монастыря, то все невольно заподозрили в этом предполагаемом собрании Невидимых простую ловушку, устроенную Черными всадниками, и решили не отправляться на собрание из опасения предоставить на разграбление хищникам свои дома и стада во время своей отлучки. Вот почему на этот раз никто из приверженцев Ивановича не пожелал явиться на его зов. Атаман же, перейдя на сторону князя, выслушал донесение своих стражников и, сообщив об изменении своих первоначальных намерений, оставил одного из них для наблюдения за избой Черни-Чага, возложив на него обязанность доносить обо всех планах и намерениях старого перевозчика и обо всем, что ему удастся узнать и заметить. Двух остальных странников Хашим-баши отправил в монастырь, строжайше наказав им ни на минуту не терять из виду Ивановича и его сообщников. Это и были те незнакомцы, которые прокрались накануне вслед за Ивановичем и Холлоуэем в монастырские подземелья. Поняв важность того, что им удалось проследить, они осторожно сдвинули с места адскую машину и зарыли ее под стеной, куда были проведены провода, посредством которых должно было произвести взрыв. Они оставили провода на прежнем месте, скрыв под землею только ту часть, которая была прикреплена к снаряду. Иванович и Холлоуэй, не подозревавшие ничего подобного и побуждаемые близостью преследующих их врагов, сами того не зная, взорвали себя. Совершив свое дело, оба странника поспешно добрались до выхода из подземелья в степь и, прирезав двух сторожевых казаков, спавших крепким сном у самого входа, залегли тут же, чтобы подстеречь Ивановича и его соучастника на случай, если бы тем удалось убежать. Здесь их и застал Лобанов со своим маленьким отрядом. Возвращаясь обратно и прибыв к перевозу, граф Оливье и его друзья заметили большое стечение народа на главной площади села; по мере того как они приближались, до их слуха стали доноситься мелодичные звуки кларнета. Вскоре они могли различить торжественные аккорды британского национального гимна "God save the Queen". - Это наш друг Джильпинг! - воскликнул Оливье и ускорил шаг. Остальные поспешили за ним. Каково же было их изумление, когда они увидели достопочтенного Джильпинга, взобравшегося на подмостки и изо всех сил дувшего в свой инструмент; впереди три ученых медведя плясали в такт торжественного мотива... А тем временем он раздавал в толпе щедрой рукой бесплатные Библии всем желающим. Сначала жители уральских степей были крайне удивлены, получая эти дары, но затем некоторые из них стали перелистывать книгу и, пощупав ее, вдруг решили, что это прекрасный материал для изготовления пыжей для их ружей, после чего все руки стали тянуться за Библиями. Вдруг мистер Джильпинг перестал играть; у него оставалась всего только одна Библия, одна-единственная. Он взял ее и, подняв высоко над головой, воскликнул: - Вот все, что у меня осталось, леди и джентльмены, из 300697 Библий, предоставленных мне евангелическим обществом менее трех лет тому назад... Да, это последняя, самая последняя. Кому отдать последнюю, господа? - Мне, мистер Джильпинг! - крикнул из толпы чей-то голос. - Я сохраню ее на память о вас! Добродушный проповедник оглянулся и увидел перед собой старого траппера, весело усмехавшегося его удивлению; за ним стояли все его австралийские друзья. - Дорогой мистер Джон, разбейте ваш кларнет; мы сражались под монастырем, а вас не было с нами! - шутливо воскликнул граф Оливье. - Но я вижу, что вы здесь соперничаете с Орфеем! - добавил он, указывая на медведей. - Это Всевышний послал мне в степи, - сказал Джильпинг. - Ну-ка, Вилли, Джек и Джемс, пропляшите для друзей! И медведи, успевшие уже привыкнуть к своим кличкам, пустились плясать под звуки церковных мотивов. На другой день маленький отряд князя Свечина, увеличенный лордом Воанго и его тремя косматыми друзьями, тронулся в путь по направлению к Астрахани... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Спустя три месяца разнохарактерная группа лиц разгуливала по молу ливерпульской гавани в ожидании отплытия "Вечерней звезды", превосходного пакетбота, отправляющегося в Мельбурн (Австралия). По тому душевному волнению, какое сказывалось на всех лицах, легко было угадать, что не все они отправлялись в далекие края. Молодая женщина, сияющая счастьем, молодостью и красотой, любовно опиралась на руку одного из мужчин этой разнородной группы, в котором читатель без труда узнал бы нашего друга Оливье, надежды и мечты которого наконец сбылись. Благодаря следствию, проведенному с неимоверной тщательностью и добросовестностью молодым князем Свечиным, невиновность старого князя Васильчикова была доказана, и государь не только вернул его из Сибири, но и возвратил все его прежние чины и положение при дворе. После того ничто уже не задерживало брака молодых влюбленных. Что касается Дика, то, несмотря на все усилия друзей, старый траппер решил вернуться в Австралию, с природой которой и нравами туземцев он уже успел свыкнуться в течение долгих лет. Капитан же Спайерс, после того как его жажда мести была удовлетворена, искал только покоя, который мог найти лишь в тиши австралийских лесов. Поэтому с согласия Дика и он решил окончить свои дни во Франс-Стэшене, подле старого траппера. Туземец, молодой Воан-Вах, не помнил себя от радости при мысли о возвращении на родину... С судна подали знак близкого отплытия, и друзьям надо было расстаться. - Часть своего сердца я оставляю здесь! - сказал растроганный траппер, обнимая в последний раз своего возлюбленного Оливье. - Но взамен вы увозите добрую долю нашей общей к вам любви! - сказала, улыбаясь, молодая женщина. С пакетбота раздался пронзительный свисток, и "Вечерняя звезда" плавно тронулась, лавируя между сотнями стоящих на якоре судов, вышла в открытое море и вскоре совершенно скрылась в вечернем тумане. Не хватало при этих проводах только одного человека, а именно Джона Джильпинга. По несчастной случайности благородный лорд не мог отлучиться в этот день из Верхней Палаты, где он теперь заседал и где именно в этот день должен был произнести свою речь. Князь Свечин был назначен посланником в Париж. Что же касается Люса и Фролера, то, обогащенные щедротами графа д'Антрэга, они приобрели себе великолепное поместье на берегу Марны и всецело отдались наслаждениям рыбной ловли на удочку.