всякое обязательство; при случае он, не задумываясь, бросит вас среди пустыни, предварительно ограбив вас, и даже поможет вашим врагам зарезать вас, если представится случай. Такой образ действий не считается постыдным и предательским по отношению к чужестранцу. Нет, единственный способ привязать к себе австралийца так, чтобы он был предан вам до самой смерти, - это учинить с ним обмен крови, то есть вступить с ним в кровный союз, или, что то же, "побрататься". Этот исконный австралийский обычай, существующий здесь с незапамятных времен, спас жизнь большинству скваттеров, которые одними из первых рискнули переселиться в Австралию. Обычай этот состоит в следующем: когда европеец и какой-нибудь туземец придут к соглашению "побрататься" между собой и учинить "обмен крови", то туземец уводит своего приятеля к своим единоплеменникам, в свою родную деревню, и церемония происходит между европейцем и отцом туземца, согласившегося побрататься с ним. Оба они, вооружившись шипом акации, делают себе довольно глубокий укол на руке повыше локтя и затем переплетают между собою эти руки так, чтобы оба накола пришлись непосредственно один на другой и чтобы кровь из раны одного смешивалась с кровью другого; затем каждый из двоих прикладывает свой рот к ране другого и высасывает из нее несколько капель крови, которую и проглатывает. После этого европеец становится членом семьи туземца, отец его побратима становится его отцом, мать - его матерью, их дети - его братьями и сестрами, словом, он в полном значении этого слова становится приемным сыном этой семьи и не только этой семьи, но и всего племени. И не было случая, чтобы австралиец когда-нибудь погрешил против этого обета или изменил своему приемному брату в минуту опасности. Такой союз считается священным у всех австралийских племен. Такой-то обряд был некогда совершен и над отцом Виллиго и канадцем, и теперь этот кровный союз Дика с Виллиго являлся главною силой и главным оплотом наших путешественников против осаждающих их дундарупов; теперь они могли быть вполне уверены в преданности им нагарнукского вождя и его двух воинов, не опасаясь возможной измены с их стороны. От тех теперь только и можно было ожидать спасения, так как те одни знали все военные хитрости и предательские штуки, на какие способны были туземцы. Кроме того, и вышеупомянутый обычай, равносильный закону среди австралийских племен, - не нападать, то есть не вступать в бой даже с самым незначительным по численности отрядом, если это нападение требовало многих жертв, также играл немалую роль в том, что наши путники до сего времени еще не расстались с жизнью. После долгого и бурного совещания, очевидно, мнение старейших дундарупов восторжествовало, и решено было только оцеплять противников, чтобы помешать им уйти, а нападение отложить до наступления следующей ночи, когда окружающий мрак не позволит европейцам видеть, куда стрелять. Круг осаждающих плотным кольцом окружал маленький отряд со всех сторон; куда ни погляди - мелькали черные курчавые головы дундарупов, и казалось совершенно невозможным, несмотря на всю опытность и хитрость Виллиго, чтобы ему удалось вызволить его друзей из этой ловушки, в которой они очутились. Оливье, осмелившийся высказать вслух эту мысль, получил от Дика следующий ответ: - Я глубоко убежден, что Виллиго как-нибудь вызволит нас, но как, этого сказать не могу; в настоящее время нам остается только положиться на него и ждать! Таким образом, даже канадец, знаменитый Тидана Пробиватель Голов, которого боялись дундарупы и все другие племена туземцев, равно как и лесные бродяги, и он не знал, каким образом прорвать эту цепь туземцев, окружающих их со всех сторон. - Меня смущает только одно, - заметил Дик по некотором размышлении. - Для меня совершенно ясно, что эти черномазые черти направлены на нас лесовиками с целью взять нас живьем. Между тем с сегодняшнего утра дундарупы ищут случая истребить нас!.. - Или же захватить нас в плен! - заметил Оливье. - Это одно другого стоит: захватив нас, они, несомненно, привяжут нас к столбу пыток; туземцы никогда не оставляют пленных в живых, так как с кочевым образом жизни пленных нет возможности устеречь; они непременно сбегут, а каждый беглый пленник - это лишний непримиримый враг. Теперь я вот чего не могу понять: если лесовики следят за нами, желая выведать нашу тайну о месте нахождения прииска, то зачем натравили они на нас этих черномазых? Ведь они меня достаточно знают, чтобы быть уверенными, что даже и у столба пыток я не выдам им своего секрета. - Но, быть может, дундарупы преследуют нас против их воли! - Нет, не думайте этого, мой юный друг! - Вы видите, однако, Дик, что лесовики не показываются, тогда как им было бы так нетрудно уравнять шансы туземцев; их, по словам Виллиго, человек десять, а нас ведь только четверо, хотя и с огнестрельным оружием! - Да, но у нас шестиствольные револьверы, а у них простые одноствольные ружья! - Это так, но на их стороне несколько сот дундарупов; это, кажется, с лихвой уравновешивает силы! - Не в такой мере, как вы это думаете! Туземцы потеряли уже достаточно народа и теперь ни за что на свете не согласятся светлым днем двинуться на нас! Они будут опозорены, если пожертвуют еще пятнадцатью человеками для того, чтобы овладеть нами. С другой стороны, теперь, когда нами пролита их кровь, когда нами убит их вождь, они не посмеют вернуться к своим, не отомстив за своих убитых, а потому, несомненно, сделают все возможное для достижения своей цели. Но вот чего я не могу понять, каким образом этот отряд, который, несомненно, представляет собою или авангард главной армии дундарупов, выступившей в поход против нагарнуков, или же отдельный корпус, откомандированный с какой-нибудь определенной целью, мог уклониться в сторону и, пренебрегши своей миссией, преследовать нас, когда мы решительно ничем не вызвали их неудовольствия! - Ну, а присутствие среди нас Виллиго разве не может служить достаточным оправданием их действий? Поимка такого великого вождя нагарнуков - завидный подвиг! - Вы были бы правы, Оливье, если бы Виллиго был с нами с самого начала, но припомните, что ведь он присоединился к нам только после того, как ему удалось случайно узнать, что отряд дундарупов, соединившихся с лесовиками, преследует нас. Как видите, мое недоумение ничуть не уменьшается, и вплоть до завтрашнего утра я буду говорить, что не могу объяснить себе роль лесовиков. Их дело было, скрываясь сколько возможно, проследить нас до самого прииска, а затем перебить в открытом бою или подстроить нам западню, чтобы всецело завладеть прииском. Вместо того, они действуют так, как будто ищут отмщения, словно для них важно перебить нас, не принимая в этом убийстве явного участия, не обнаруживая своей личности. Это что-то странное! Разбирайтесь в этом как знаете, но что касается меня, то я положительно перестаю понимать наших лесовиков! Как, они хотят заставить убить нас и допустить, чтобы мы унесли с собой в могилу нашу тайну, могущую дать им несметные богатства?! Между тем каждый из них готов десять раз рисковать жизнью из-за каких-нибудь жалких грошей! Нет, воля ваша, это что-то невероятное! Здесь кроется какая-то тайна, которую мы, вероятно, раскроем впоследствии, если только останемся живы! Если бы у меня были враги, которые искали бы моей гибели, то я готов поручиться чем угодно, что скорее таковые найдутся здесь, среди этих лесных бродяг буша, чем на улицах Сиднея или Мельбурна! - сказал Дик после некоторого раздумья. При этом Оливье невольно вздрогнул: перед ним пронеслись, как во сне, различные минуты его жизни и последние события, предшествовавшие его отъезду из Франции. - А если это... - начал он. - Но нет, это бред расстроенного воображения... Нет, этого не может быть!.. - Ничто, милый мой Оливье, нельзя считать невозможным в нашем буше, если только дело идет о мести! - проговорил канадец, полагая, что молодой француз возражает на его последние слова. - Вы сами знаете, что мы находимся в стране, где нет ни чести, ни совести, ни справедливости, ни законов; здесь грубая сила царит полновластно, помните это! X Страшное оскорбление. - Воинственный гимн. - Джон Джильпинг играет "God save the Queen". - Корраджи. - Страх и трепет нагарнуков. - Австралийские суеверия. - Кра-фенуа. - Бегство. Вдруг крики и шум в дундарупском лагере заметно усилились. Видя, что европейцы не отвечают на их вызов, туземцы придумали новое средство поддразнить врага. Воткнувши в землю свои копья, они взялись за руки и начали плясать спиной к неприятелю, что привело Виллиго в неописуемую ярость. Такое положение дикарей было в высшей степени оскорбительно для чести вождя: оно означало, что дикари считают его за труса и не ставят ни во что. Дундарупы знали, что делали. Они надеялись, что нагарнукский вождь не вытерпит и сделает какую-нибудь неосторожность. И действительно, Виллиго с трудом удерживался, чтобы не кинуться на врагов; однако все-таки удержался и отвел душу только тем, что произнес страшную клятву испепелить жилища дундарупов, истребить их жен, детей и стариков, - одним словом, всячески отомстить им за оскорбление, нанесенное в его лице всему племени нагарнуков. Потрясая оружием, с пылающими глазами и пеной у рта, он запел вместе с двумя своими воинами песню, в которой оскорблялись дундарупы: - Ваг!.. Ваг!.. Дундарупы трусы: они прячутся, как опоссумы, когда заслышат голос воина. Они бегут от нагарнуков, когда те наступают на них, потрясая копьями и бумерангами. - Ваг! Ваг! Дундарупы трусы, - подпевали вождю молодые воины Нирроба и Коанук. В этом роде было пропето несколько куплетов с подобным же припевом. Песня продолжалась с час, и под конец три нагарнукских воина дошли до крайней степени воинственного задора. Глаза их горели, руки выделывали энергичные жесты. Экстаз сообщился даже европейцам, так что и те начали показывать кулаки дундарупам. Джон Джильпинг тоже позабыл свою роль мирного проповедника и, взобравшись на своего Пасифика, чтобы лучше быть видимым, начал посылать дундарупам всевозможную брань, называя их нечестивцами, демонами, детьми Вельзевула и пр. Под конец на него нашло как бы вдохновение свыше. Он взял свой кларнет и резко, пронзительно заиграл британский народный гимн "God save the Queen". Едва только эти странные звуки долетели до лагеря дундарупов, как там сейчас же произошло невообразимое смятение. Вид проповедника, дующего в трубу и сидящего на невиданном в Австралии длинноухом животном, произвел на туземцев действие совершенно неожиданное. Подобно Нирробе и Коануку, дундарупы упали на землю и завопили: - Кораджи!.. Кораджи!.. (Колдун!.. Колдун!..) В одну минуту ни единого туземца не стало видно в густой траве. Европейцам сейчас же пришло в голову, нельзя ли воспользоваться этой минутой, чтоб улизнуть, и они обратились к Виллиго, чтобы поговорить с ним об этом. Виллиго не было: он и его воины точно так же лежали пластом, уткнувшись носом в траву. Оливье и Лоран не могли удержаться от улыбки, а Дик только плечами пожал. Канадцу было досадно на друга и совестно за его суеверие. Он подошел к вождю, взял его за плечи и поднял на ноги, как малого ребенка. - Не стыдно ли тебе, вождь? - сказал он. - Не стыдно вам всем? Ну какой же он колдун? Ну разве дался бы он вчера в плен, если б это было так? Последний аргумент подействовал на Виллиго, тем более что Дик от него подошел к Джону Джильпингу и потребовал, чтобы тот прекратил свою музыку, потому что дикари принимают его за колдуна. - За колдуна!.. Боже мой! - в смущении воскликнул член евангелического общества, с сокрушением воздевая к небу руки. Однако музыку прекратил. Дундарупы, полежав в траве, выглянули снова и, убедившись, что колдун против них ничего не предпринимает, стали еще смелее и задорнее прежнего. Таким образом, смешной случай с Джоном Джильпингом не внес никакой перемены в относительное положение обоих лагерей. Теперь даже Дик начал сомневаться, удастся ли его названому брату вывести пионеров из опасных тисков. Это сомнение проскользнуло у него как-то в разговоре. Виллиго улыбнулся и сказал: - Брат мой, отчего ты мне не доверяешь? - Я доверяю, но мои товарищи беспокоятся, и я не знаю, чем их успокоить! - Так скажи им, что мы будем далеко отсюда прежде захода солнца. - Как, несмотря на дундарупов? - Несмотря на них. Мы уйдем тихонько, и они не успеют нас хватиться. - Не понимаю. Ты сам, должно быть, кораджи. - Дундарупы - глупые воины... Здесь неподалеку есть кра-фенуа (трещина в земле), прикрытая ползучими растениями. Хочешь, взгляни сам! Слово "кра-фенуа" требует объяснения. В Австралии сохранилось множество следов различных геологических переворотов и, между прочим, много трещин и расселин в земной коре, происшедших, вероятно, от взрыва газов. Эти трещины на поверхности земли имеют обыкновенно очень небольшие отверстия, но по мере углубления в землю расширяются и образуют иногда довольно удобные подземные ходы. Глубина их достигает иногда 15-20 метров, ширина 8-10 метров, а длина доходит иногда до нескольких миль. Но мы не советуем неопытному углубляться в подобные ходы, не зная хорошо свойств каждого из них в отдельности. Может случиться так, что человек, вступивший в кра-фенуа через узкое отверстие, сначала идет благополучно, но потом вдруг нога его обрывается, и он стремглав летит в неведомую бездну. Нужно спускаться в глубину трещин осторожно по веревке, привязанной к дереву на земле, и быть каждую минуту наготове схватиться за нее при малейшем неверном шаге. Через такую кра-фенуа Виллиго и собирался вывести европейцев из отчаянного положения. Для исполнения своего плана нагарнукский вождь выбрал то время, когда дундарупы станут обедать, потому что тогда внимание их будет сильно развлечено гастрономическим наслаждением. Канадец отправился с Виллиго смотреть трещину и вернулся назад сияющий, довольный. План действия был живо разработан и сообщен европейцам. Даже осла проповедника и мула Дика являлась возможность взять с собою, отправив их предварительно в кра-фенуа с Коануком и Нирробой. Молодые воины, сведя животных в трещину и привязав их там где-нибудь, должны были вернуться назад и снова присоединиться к остальной компании. Мистер Джон Джильпинг не без колебания расстался со своим ослом. Слезши с него, он нежно обнял его за шею и долго ласкал, как будто прощался с ним навсегда, а потом, когда осла повели, долго глядел ему вслед со слезами на глазах. Через несколько минут оба воина скрылись вместе с ослом и мулом, не замеченные дундарупами. Канадец высек огонь и зажег большой костер из сухих листьев и ветвей. Пламя весело разгорелось, давая знать осаждающим, что осажденные преспокойно собираются обедать, не заботясь о своем опасном положении. Между обоими лагерями состоялось как бы безмолвное перемирие для обеда. Для дикаря нет выше наслаждения, как еда. Обжорство его доходит до невероятности. Ему мало утолить голод, он должен так наесться, чтобы дышать было трудно, не только что двигаться или говорить. По этому поводу у австралийских дикарей существует весьма характерная поговорка: на-кра-гура-пена, то есть счастлив тот, у кого живот расперло от пищи. Буквально: на - желудок, кра - распоротый, расколотый, гура - деепричастие от глагола "есть", пена - счастливый. Такое перемирие между двумя враждующими армиями очень обыкновенно. Воюют-воюют, а потом вдруг сядут обедать друг против друга, и никогда не случается, чтобы военные действия возобновились ранее обоюдного насыщения. Поэтому Виллиго знал, что делал, когда выбрал для бегства обеденное время. Дундарупы совершенно погрузились в приготовление пищи и оставили лишь несколько часовых для наблюдения за осажденными. Они настолько увлеклись, что даже и не заметили ухода молодых нагарнуков. Последние вскоре вернулись и доложили вождю, что мул и осел спрятаны в надежном месте. До сих пор против европейцев и их союзников действовали одни дундарупы. Лесовиков не было видно. Те не показывались, предпочитая, должно быть, действовать тайно, и это чрезвычайно заботило и тревожило канадца. Он знал, что тайный враг еще хуже и опаснее явного, от которого все-таки можно уберечься. Но ему и невдомек было, что не он служит предметом их злобы, что не его они преследуют, что, одним словом, не его гибель ими решена и подписана. XI Кра-фенуа (расселина в земной коре). - В недрах земли. Солнце стояло в зените. То был час, когда все на суше спит: самые цветы устало склоняют свои чашечки на ослабевших стебельках, перестав издавать свой нежный, одуряющий аромат; крикливые попугайчики смолкают и стараются укрыться в прохладной тени широколистых папоротников. Пушистые кенгуру тоже отдыхают в самой глухой чаще леса, а робкие, трусливые опоссумы еще раньше успели укрыться в этих укромных местечках; только панцирные ящерицы виднеются кое-где. Дундарупы расположились вокруг своих костров, и из-за высокой травы их совсем не видно, да и сами они перестали видеть осажденных. Лишь по временам кто-нибудь из воинов выставлял голову и, убедившись, что в лагере пионеров тихо, снова скрывался в траве. Виллиго подал знак. Европейцам предстояло идти вперед, а австралийцы хотели идти после, когда выяснится, заметили что-нибудь дундарупы или нет. До рощицы, где находилось отверстие кра-фенуа, было не более десяти метров, но добираться до нее приходилось ползком, чтобы не слишком колыхалась трава. Траппер пополз с ловкостью дикаря, за ним поползли тоже довольно удачно европейцы, но бедный Джон Джильпинг никак не мог справиться со своей задачей благодаря своему обширному брюшку. Он беспомощно ерзал руками и ногами, почти не двигаясь с места, точно несчастная черепаха. Видя это, Виллиго подкрался к англичанину, лег рядом с ним в траву и знаком предложил ему взобраться к нему на спину. Бедный проповедник, не понимая, что от него требуется, положительно обмер от страха; но, к счастью, Дик в это время обернулся назад и увидел всю сцену. Он успокоил англичанина, объяснив ему, что нужно делать, и Виллиго быстро пополз по траве, таща на себе дородного эсквайра... Вскоре вся компания дотащилась до рощи, где Виллиго собрался их на время покинуть. - Спускайтесь поскорее в кра-фенуа! - сказал он. - Как? Разве тебя ждать не нужно? - спросил Дик. - Нет, я вас догоню! Нужно сделать так, чтобы дундарупы как можно дольше не замечали нашего отсутствия. Тогда Дик раздвинул кусты и обнаружил отверстие, все поросшее мхом. Оливье и Лоран спустились первые, за ними, бормоча приличные случаю тексты, боязливо спустился англичанин, подхваченный в низу трубы сильными руками Лорана, и, наконец, Дик, в несколько прыжков догнавший ушедших вперед товарищей. Сделав несколько шагов по траншее, путешественники наткнулись на осла и мула, мирно лежавших рядышком поперек дороги. Дно траншеи было ровное, гладкое, точно хорошая грунтовая дорога. Сверху над головами путников в достаточном количестве проникали в трещину солнечные лучи, пронизывая густую зелень, закрывавшую верхнее отверстие. Беглецы быстро подвигались вперед, убегая от опасности. Спустя минут десять после спуска в трещину сзади европейцев раздался легкий шорох листьев; они обернулись назад и увидали перед собою Коанука. - Так скоро? - сказал Дик. - Что случилось? - Вождь забыл сказать своему белому брату, что на пути ему встретятся три источника; так пусть он идет по той дороге, которая начинается против третьего источника. Это подлинные слова вождя. - Хорошо, понимаю. Ты останешься с нами? - Виллиго ничего об этом не сказал. - Так возвращайся к нему и скажи, что мы ждем его с нетерпением. Воин поклонился и бегом пустился назад. Маленький отряд подвигался очень быстро. Чтобы тяжелый на подъем Джильпинг не задерживал остальных, ему позволили сесть на осла, которого Дик повел в поводу. Трещина постепенно углублялась, и в ней становилось все темнее и темнее. Пришлось зажечь фонарь. Хотя последний освещал подземную галерею на достаточное расстояние, тем не менее европейцам под конец сделалось несколько жутко идти по неведомому подземелью, не зная, где оно кончается и куда, собственно, ведет. Мрачные мысли овладевали понемногу не только французами, но и более привыкшим Диком, а Джон Джильпинг перешел с псалтыри на Апокалипсис и стал бормотать оттуда таинственные тексты. Чем более шли они, тем тревожнее становился канадец. Его тревожило, во-первых, то, что дно трещины шло хотя с незначительным, но заметным уклоном, все больше и больше удаляясь от почвы; во-вторых, его беспокоило, что Виллиго со своими товарищами что-то долго не показывался в трещине, и, наконец, он смущался последним предостережением нагарнука. Это предостережение указывало на возможность заблудиться, что было очень неприятно и даже опасно. Времени прошло с добрый час. Трещина стала суживаться, хотя идти еще не было тесно. Уклон сделался круче. Осел, везший Джильпинга, стал спотыкаться и скользить на каждом шагу, так что пришлось его взять под уздцы, а британец вынужден был слезть и снова идти пешком. Но, спустившись с крутого склона, беглецы невольно вскрикнули от восторга. Они очутились посреди обширной полукруглой пещеры, раскинувшейся метров на триста или четыреста и накрытой великолепным сталактитовым сводом. В самом центре пещеры, на расстоянии нескольких метров друг от друга, били из почвы три горных источника, шипение и плеск которых были единственным шумом, нарушавшим глубокую окрестную тишину. Свет фонаря, тысячу раз отраженный прозрачным хрусталем сталактитов, водяными столбами и брызгами гейзеров, довершал фантастическую прелесть картины. Даже Джон Джильпинг расчувствовался и, улыбаясь, завел первый псалом. Потом, не помня себя от восторга, англичанин опять развернул свою книгу с нотами, положил ее на спину осла, достал кларнет и затрубил этот же самый псалом при свете фонаря, который Лоран услужливо подвесил ему к нотам. Затем, кончив псалом, он непосредственно после того заиграл "Rule Britania". Неизвестно, долго ли бы еще услаждал англичанин свой собственный слух, если бы к нему не подошел Дик и не потребовал прекращения музыки. Как и в первый раз, англичанин послушно спрятал свою трубу в футляр, не говоря ни слова. XII Лабиринты кра-фенуа. - Обед. - Запасы Джона Джильпинга. - Отец Дика и дед Оливье. - Дружественная беседа. После первых минут восторга канадец вспомнил предостережение Виллиго. У основания пещерного свода виднелось множество трещин, до крайности похожих одна на другую. Которая же из них служила продолжением кра-фенуа? Виллиго велел выбирать то отверстие, которое приходилось напротив третьего источника. Но который же из гейзеров был третьим? Это зависело от того, с которой стороны считать, справа или слева. Недоумение разрешил Оливье. Он заметил Дику: - Мы обыкновенно читаем слева направо и точно таким же способом считаем обыкновенно предметы. Скажите, как в подобном случае поступают дикари? - Затрудняюсь вам отвечать, - возразил Дик. - Признаться, я никогда не обращал на это внимания. - А между тем это очень важно знать. - По-моему, Виллиго считал первым фонтаном просто тот, который поближе к выходу. - Значит, справа налево? - Да. Я в этом уверен. Но, знаете, я теперь открыл новое затруднение. Если считать третьим последний гейзер, то ведь против него, взгляните сами, два отверстия. Которое же нам выбрать? - Я предлагаю решить этот вопрос на вашем же основании. Правое отверстие, как ближайшее, вероятно, и есть то, на которое хотел указать Виллиго. Дик согласился с доводом Оливье. Решено было выбрать первую расселину, но сначала сделать небольшой привал и пообедать, тем более что тем временем мог подойти и Виллиго с товарищами. В последнем случае недоумение разрешалось само собою. Мула развьючили, достали скромную закуску, состоявшую из соленых мясных консервов и сухарей, и пир начался. Оказался недостаток в питье; в багаже пионеров и англичанина имелось несколько бутылок джина и виски, но ведь этим нельзя было утолить жажду. Канадец предложил попробовать воду гейзеров. - Теплую-то! - с гримасой возразил Оливье. - Прибавьте в нее коньяку, и выйдет грог, - со смехом сказал Дик. - Все же лучше, чем ничего. Наконец, ведь можно дать остыть... Подождите! Канадец встал, захватил с собой жестяную кружку и направился к ближайшему источнику. Подставив под падающую струю кружку, он набрал воды и попробовал ее на вкус. - Ничем не отзывается и не очень горяча! - объявил он. - Право, мне кажется, можно напиться. На сталактитовом дне пещеры замечалось несколько углублений, в которых собиралась вода, лившаяся из гейзеров. Вода в этих ямах была чистая и с виду совершенно годная для питья. Путники с наслаждением утолили жажду, возбужденную быстрой ходьбой и соленой закуской. Между тем Виллиго все еще не приходил. Друзья начали беспокоиться. - Что-нибудь важное его задержало, - задумчиво произнес канадец. - Я знаю Виллиго: он без надобности мешкать не станет. Мы ждем его уже более часа. Боюсь, что случилось несчастье. Дундарупы, наверное, заметили наше бегство, кинулись всею толпой на Виллиго и его воинов и убили их... - О, они, наверное, бросились бы в кра-фенуа. Долго ли им добежать до нее? - возразил Оливье. - Вы не знаете нагарнукского вождя. Утром он сдерживался, когда дундарупы его дразнили, но потом терпение у него могло лопнуть... - И вы не боитесь, что он кинулся с ними в бой, втроем против целой толпы? - Нет, я этого не думаю, но вот что могло случиться. Вождю могла прийти фантазия отплатить им тою же монетой, танцуя к ним спиной, и в это время к нему могли подкрасться сзади... - Это было бы ужасным несчастьем... Оливье не договорил. Его отвлекло ворчание его черной собаки. - Что с тобой, Блэк? - спросил он, подходя к своему верному псу. Умная собака поглядела на хозяина и усиленно потянула в себя воздух чутким носом, но потом успокоилась и легла. - Должно быть, это Виллиго, - сказал Дик, делая несколько шагов по траншее и прислушиваясь. Кругом все было тихо. - Ложная тревога, - заметил он, возвращаясь в пещеру. - И на собак находят капризы. Но тут, словно желая доказать Дику, что он ошибается, собака встала и, ворча, прошлась по подземелью. - Что с ней? Должно быть, ей не нравится в подземелье, - предположил Оливье. - Иначе как же это объяснить? - Не нравится в подземелье, - протяжно повторил канадец. - Очень может быть. В таком случае я ей вполне сочувствую. Мне здесь тоже не очень по себе. - А меня так эти своды просто давят, гнетут! - вскричал Оливье. - Скажите, долго ли мы здесь будем еще сидеть?.. Впрочем, как вы решите, так и будет. - Подождем еще полчаса. Если к тому времени Виллиго не подойдет, то мы так и будем знать, что с ним случилось несчастье. Тогда и решим, что нам делать. - Хорошо, - согласился Оливье, - а эти полчаса я употреблю на отдых. Спать хочется ужасно... ...Полчаса прошло. Дик подозвал Лорана, чтобы тот разбудил своего барина. Лицо преданного слуги было расстроено и заплакано, что не могло укрыться от канадца. - Что с вами, Лоран? - спросил он. - Давно я смотрю на вас и вижу, что у вас что-то тяжелое на душе. - Ах, сударь, - отвечал старый слуга, указывая на безмятежно спящего Оливье, - ведь я на руках его носил мальчиком... Ведь он мой воспитанник... Каково же мне видеть его в таком положении... Вы подумайте только: ведь он последний потомок графов Лорагюэ д'Антрэгов!.. - Лорагюэ д'Антрэг? Что вы говорите! - вскричал Дик так, что своды пещеры дрогнули. - Последний из этой фамилии... - И вы мне не сказали этого раньше!.. И он скрыл от меня свое имя! - продолжал восклицать канадец. - Он назвал себя просто господином Оливье... Я знал, слышал, что он разорившийся аристократ; я и сам, наконец, догадывался об этом, но мне и в голову не приходило, что он Лорагюэ д'Антрэг... Ах, зачем, зачем он так сделал!.. А с вашей стороны, Лоран, это просто грешно! - Он сам мне не велел, как же я мог ослушаться? - оправдывался верный слуга. - Слушайте же, что я вам расскажу. В 1780 году, во время войны за независимость Северной Америки, мой отец, родом француз, как и все канадцы, записался в отряд Лафайета, командира французских вспомогательных войск. Он дослужился до капитана в полку, которым командовал полковник Лорагюэ д'Антрэг. - Это был дедушка моего барина! - Однажды мой отец попался в плен во время аванпостной стычки. Так как он был канадец и английский подданный, то англичане признали его изменником и приговорили к смерти. Узнав об этом, полковник Лорагюэ решился во что бы то ни стало спасти своего офицера. Действуя без разрешения своего начальства, рискуя навлечь этим на себя неприятность, помимо опасности предприятия, полковник самовольно выступил с своим полком в поход, напал ночью на лагерь того английского отряда, при котором содержался под арестом мой отец, разбил его и освободил узника... Впоследствии мой отец постоянно говорил мне: "Дик, если ты встретишь кого-нибудь из Лорагюэ, помни, что я обязан жизнью одному из них". Если бы я знал, что вашему барину фамилия Лорагюэ, я не пустил бы его в такое рискованное путешествие, я выписал бы из Канады целую толпу своих друзей, бегунов по лесам, и с ними мы разом раскопали бы прииск... - Ах, как мне теперь жаль!.. Но вы еще не знаете всего!.. - воскликнул Лоран и тут же рассказал Дику все таинственные приключения своего барина. Странная догадка мелькнула в уме канадца. - О, теперь я понимаю, кого преследуют! - вскричал он. - До сих пор я никак не мог себе объяснить, что нужно лесовикам, но теперь это для меня ясно... Враги графа проникли в Австралию; они следят, они охотятся за ним. Но ничего, Лоран, не бойтесь. Мы все уладим. Если графу нужно золото, оно будет у него; нужны ему отважные телохранители - я только клич кликну, и они к нему явятся защищать и оберегать его от всяких покушений. - Как мне вас благодарить!.. - заговорил было Лоран. - Нечего меня благодарить. Я только плачу семейный долг. А графа все-таки нужно предупредить, что мне все известно. Я сделаю это сам. Поверьте, он на вас сердиться за откровенность не станет... XIII Пробуждение Джильпинга. - Вулканические перевороты. - Сын и внук героя независимости. - На жизнь и смерть. - Потерянный бумажник. - Заблудились. - Взрыв в недрах земли. Оливье проснулся свежим и бодрым, с новым запасом сил и энергии. Зато пробуждение Джона Джильпинга было весьма уморительное. Выпив за обедом не в меру крепких напитков, он спал так крепко, что Дик насилу его добудился; проснувшись, он с тупою злобой взглянул на канадца и, приняв его, должно быть, за нечистого духа, воскликнул: - Vade retro, satanas; отыди, сатана! Когда Дик объяснил проповеднику, что нужно сниматься с привала как можно скорее, англичанин начал тереть себе глаза и бормотать что-то под нос, так что Дик принужден был ему заметить: - Как вам угодно, мистер Джильпинг, но мы вас ждать не можем. Даем вам еще пять минут; если вы не будете к этому времени готовы в путь, то не прогневайтесь. Мы уйдем без вас! - Ужасные эгоисты эти англичане, - сказал Дик, отходя от проповедника. - Они воображают, что весь мир создан только для них. Это вызванное досадой замечание было как нельзя более справедливо. Действительно, бездушный эгоизм, своекорыстие и крайняя недобросовестность в отношении к другим составляют отличительную черту британского характера. Это народ, способный бомбардировать среди глубокого мира Копенгаген, воевать с китайцами за несогласие их отравляться опиумом, обратить в пепел Александрию только для того, чтобы повредить иностранной торговле, и вообще способный в международных отношениях на всякое предательство. Но стоит только в разговоре с англичанином повысить тон, как он сейчас же сделается мил и податлив, особенно если убедится, что за этим повышенным тоном скрываются действительная сила и серьезная решимость не уступать. Так было и с Джоном Джильпингом. После слов Дика он сейчас же вскочил и живо собрался в дорогу. Посоветовавшись еще раз между собою, Дик и Оливье окончательно решили выйти из пещеры тем выходом, который приходился против третьего источника. Проход был довольно широк и с хорошим, ровным песчаным дном, по которому было очень легко идти. Впереди двинулись Оливье и Дик с мулом, за ними Джильпинг с Пасификом, в арьергарде Лоран. Шли они довольно долго и вполне благополучно; только охмелевший англичанин спотыкался на каждом шагу и ворчал на тяжелые обстоятельства. Вместе с тем Оливье заметил какую-то странную перемену в обращении Дика. Канадец, говоря с Оливье, почему-то стал держать себя необыкновенно почтительно и кланялся чуть ли не при каждом слове. - Что с вами, Дик? - заметил ему наконец Оливье, потеряв терпение. - Я замечаю в вас какую-то церемонность. Это меня пугает! - Нет, ничего, это вам только так кажется... - отвечал канадец и чуть-чуть не прибавил: "ваше сиятельство", но вовремя удержался. Помолчав с минуту, он продолжал: - Были вы когда-нибудь в Америке, господин Оливье? - Нет, никогда не бывал, но заочно питаю большую симпатию к этой стране. Мне бы очень хотелось посетить ее, потому что, надо вам сказать, мой дед участвовал в войне за независимость Соединенных Штатов, он служил под начальством Лафайета. - Вот совпадение! - воскликнул Дик. - Мой отец тоже служил в его корпусе. Он был ротным командиром в пенсильванском полку. - В пенсильванском! - проговорил Оливье, заинтересовываясь все сильнее и сильнее. - Да. Мой дед рассказывал, что он попал в плен и его хотели повесить, но командир полка выручил его, завязав с англичанами битву под Йорктауном... - А как звали этого командира? - Маркиз Лорагюэ д'Антрэг. - Это мой... - начал было Оливье и закусил себе губы. - Договаривайте, граф, я все знаю: это ваш дед, а я сын спасенного им капитана Лефошера, готовый отдать за вас последнюю каплю крови. - Вы знаете?.. Что вы знаете? - Все ваши приключения и в России, и в Париже, все причины, побудившие вас уехать в Австралию... - Ах, Лоран! Лоран! Ведь я же тебе говорил не болтать! - с упреком обратился граф к своему слуге. - Простите меня, граф, - оправдывался, подбегая, Лоран, - это случилось как-то нечаянно. Мне сделалось очень грустно, а господин Дик выказал такое сочувствие... - Не браните его, граф, - вступился Дик. - Вы спали; бедный Лоран плакал. Мы разговорились и открыли друг другу душу. Право, это очень хорошо, что я знаю. Я только жалею, что не знал этого раньше! Я пригласил бы своих канадских товарищей, и мы уже давно были бы на прииске. Оливье дружески сжимал руки старого канадца; по загорелому лицу его текли горячие слезы умиления. - Это моя вина! Как я не сообразил, что вы совсем не похожи на заурядного авантюриста, который ищет золото ради золота... Но не все еще пропало. Я еще успею поправить дело. Только бы отсюда выбраться поскорее... Между тем путники продолжали идти подземельем, свод которого постепенно понижался, так что даже Джон Джильпинг вынужден был слезть со своего осла, на которого он уселся за несколько времени перед тем, и продолжал путь пешком. Вместе с тем дорога шла не подъемом, а спуском, так что в конце концов у Дика зародилось беспокойство, о котором он решился заявить Оливье. - Не посоветоваться ли нам с англичанином? - предложил граф. - С пьяницей-то с этим! Ну что от него может быть путного? - возразил Дик. - Вы не смотрите, что он любит выпить. Все англичане более или менее таковы, а между тем всякий согласится, что они дельные люди. Ведь Джильпинг - геолог, он наверное знает толк в интересующем нас вопросе. Когда к англичанину обратились за мнением, он внимательно оглядел почву и объявил, что, по его мнению, трещина, в которой они находятся, представляет результат вулканического переворота, что подземный ход может продолжаться до бесконечности, что нет оснований полагать, чтобы он имел где-нибудь отверстие на земной поверхности. - Я давно уже видел, что дело неладно, - закончил свое заключение англичанин, - но думал, что вы хорошо знаете дорогу, и молчал. Теперь, когда вы меня спросили, я должен вам посоветовать как можно скорее возвращаться назад. Моя геологическая опытность предупреждает меня, что где-нибудь недалеко отсюда находится нефтяное озеро, в которое мы можем совершенно неожиданно полететь. Я даже положительно слышу запах нефти... Не успел Джильпинг договорить, как раздался ужасный взрыв, потрясший своды и опрокинувший на землю всех путешественников. Фонарь выпал из рук Лорана и потух. Когда прошло первое ошеломление, путешественники встали на ноги. Оказалось, что никто не пострадал. Лоран поспешил высечь огонь и зажечь фонарь. Когда темное подземелье осветилось, все разом вскрикнули: - Что это такое? - Мистер Джильпинг, - спросил Оливье, - как вы думаете, не взрыв ли это каких-нибудь газов? - Совсем нет, - авторитетно возразил геолог. - Сотни и тысячи лет прошли с тех пор, как все здесь смолкло и замерло в гробовой тишине. Эти вулканические перевороты, какие мы здесь имеем перед глазами, принадлежат вторичному периоду; и эти внутренние излияния лавы, эти потоки ее прошли сюда издалека, так как в Австралии нет ни малейших признаков вулканов! Есть вероятие предполагать, что эта лава нашла себе выход лишь в океане, чем и объясняется это невероятное количество скал и островов у восточных берегов Австралии. - Так вы полагаете, что эти подземные ходы могут тянуться на протяжении нескольких сот миль, вплоть до самого моря? - В этом нет ничего невероятного! Кора земная тверда и плотна на поверхности; а по мере того, как мы углубляемся на значительную глубину, все больше встречается в ней пустот, образовавшихся вследствие сжатия газов и водяных паров в момент охлаждения расплавленной массы. Кроме того, если бы это был взрыв подземных газов, то все бы мы непременно задохлись. Затем, обратите внимание, что порыв ветра, опрокинувший нас всех, пронесся не из глубины недр земли, а из длинного хода, которым мы шли! - Это правда! - воскликнул канадец. - Я тоже это заметил! - Что касается меня, - продолжал Джильпинг, - то я твердо убежден, что взрыв этот - дело рук человеческих, произведен с помощью нескольких фунтов пороха, взорванного в некотором расстоянии от нас, под сводами этого подземного хода, вероятно, с целью лишить нас возможности вернуться обратно на поверхность земли! Произнесенные невозмутимо спокойным тоном, эти слова англичанина словно громом поразили его спутников. Несмотря на свое несомненное мужество, Оливье с легкою дрожью в голосе спросил: - Вы уверены, что не ошибаетесь? - Вполне уверен, да заметьте, уже и запах пороха начинает постепенно доходить до нас. Разве вы не слышите? Действительно, запах пороха ясно чувствовался в воздухе; теперь уже не могло больше быть сомнения. - Значит, мы погибли?! - воскликнул Оливье. - Это еще неизвестно; я утверждаю только, что был произведен взрыв в подземелье, и нам теперь остается обсудить, что делать! - Но кому это могло быть нужно? - воскликнул Оливье. - Кому?! - повторил удивленно канадец. - Неужели вы не догадываетесь? Те, кто преследовал вас и в Петербурге, и в Париже, последовали за вами и в Австралию и с самого момента нашего отправления из Мельбурна идут по нашему следу вместе с лесовиками, которые, очевидно, у них на жалованье. Это они натравили на нас дундарупов, рассчитывая убить нас, оставаясь сами в стороне, а когда это не удалось, они прибегли к этому последнему средству - к взрыву! Кажется, это достаточно ясно! XIV Невидимые. - Убеждение Джона Джильпинга. - Обсуждение. - Непреодолимые препятствия. - Обвал. - Что сталось с Черным Орлом. Оливье не сразу согласился с канадцем; он никак не мог допустить, чтобы враги его были до такой степени могущественны. Но потом, припомнив все события, сопровождавшие его путешествие по Австралии, сопоставил их с парижскими и петербургскими происшествиями и невольно пришел к убеждению, что старый Дик прав. Горько было молодому человеку сознавать, что он побежден, что враги восторжествовали над ним. - Неужели мы умрем в этом подземелье?! - вскричал он в невыразимом отчаянии. - Успокойтесь, граф, еще не все пропало, - уговаривал его Дик. - Нет такого положения, из которого бы не было выхода. Я не теряю надежды вырваться отсюда и употреблю все усилия, чтобы вас спасти. Я вечно помню завет отца, который постоянно твердил мне: "Дик, если кому-нибудь из Лорагюэ д'Антрэгов понадобится твоя жизнь, отдай ее не колеблясь". Оливье, обливаясь слезами, молча обнял своего друга. Лоран тоже протянул графу руки и сказал с чувством: - Возьмите и мою жизнь, граф! Я с радостью пожертвую ею ради вас! Эта сцена тронула даже толстокожего Джона Джильпинга. Он смотрел на трех друзей во все глаза и посапывал носом, бормоча про себя: - Кажется, они люди порядочные, джентльмены. А я-то принимал их за беглых каторжников! Надо им помочь, тем более что я и сам не имею ни малейшего желания погибать так нелепо! Случайно расслышав эти слова, Дик сказал вполголоса своим друзьям: - Я готов переменить свое мнение об этом англичанине. Он, оказывается, вовсе не такая скотина, какою я его считал! Он подошел к англичанину и молча протянул ему руку. Тот взял ее и пожал. Лед был сломан. Оливье и Лоран тоже подошли к Джону Джильпингу и обменялись рукопожатиями. Дружба была заключена. Заметим, что геолог-проповедник пожал руку Дику и Лорану с гораздо большею сдержанностью, чем графу Лорагюэ, который сказал ему свое настоящее имя. Но это различие нисколько не укололо искренних друзей графа. Не прошло и десяти минут с момента взрыва, как произошел феномен, явившийся естественным следствием взрыва и предвиденный Джоном Джильпингом. Как уже было сказано, сильный запах пороха распространился в подземелье в той его части, где теперь находились путешественники; и мало-помалу образовалось густое облако, охватившее всю подземную галерею с тем более упорной медлительностью, что в этом подземелье не было ни малейшего движения воздуха; последнее явилось несомненным доказательством, что впереди ход был завален земляным обвалом. Теперь пороховой дым распространялся только в силу своей эластичности и должен был в конце концов рассеяться вследствие охлаждения газов и поглощения их почвой. Вскоре он до того сгустился в той части подземелья, где находились несчастные, что дышать стало трудно, и даже фонарь их, за отсутствием притока свежего воздуха, грозил ежеминутно погаснуть, а сами они рисковали задохнуться. Наконец по прошествии ужасного получаса давление, ощущаемое в груди, стало постепенно ослабевать, а свет фонаря становиться ярче. Но быть может, еще более страшная смерть ожидала их, мучительная смерть от голода? Однако человека никогда не покидает надежда на спасение, даже и в самые ужасные моменты, а потому беглецы почувствовали себя теперь почти счастливыми, хотя в действительности положение их почти не улучшилось. Расположившись на обломке скалы, наши приятели принялись обсуждать свое положение. Решено было немедленно двинуться к месту взрыва и освидетельствовать состояние обвала. Мул был нагружен всеми необходимыми орудиями для производства раскопок, и в сердцах этих обездоленных людей шевельнулась надежда: быть может, обвал не столь серьезен, чтобы четверо энергичных людей не могли проложить себе путь при усердной работе в течение нескольких часов или даже нескольких дней. При проверке съестных припасов оказалось, что их могло хватить дней на десять, не считая нескольких десятков фунтов сухарей, которые решено было предоставить обоим животным; с последними постановлено было покончить только в случае величайшей крайности. Им не грозили также мучения жажды, так как, не считая пяти или шести ящиков бренди, находившихся в запасах почтенного мистера Джильпинга, свежая, чистая вода светлыми, тонкими струйками сбегала со сводов подземелья, и ее можно было собирать в сосуды для питья. Оба животных тотчас получили свой рацион сухарей и были напоены досыта водой, а наши друзья, закусив мясными консервами и знаменитым честером, пустились в обратный путь. Не прошло четверти часа, как раздался новый взрыв, слабее первого. - Негодяи! - вскричал Джильпинг. - Они решили погубить нас во что бы то ни стало. Они взорвали почву в другом месте, чтобы образовался не один обвал, а целых два. - Все равно, идемте вперед! Будь что будет! - отвечал Оливье. И друзья продолжали путь. Это новое доказательство беспощадности "невидимых" врагов графа только возбудило энергию и решимость четверых спутников преодолеть во что бы то ни стало все воздвигаемые на их пути препятствия. Правда, Оливье боролся за себя, за свои собственные интересы, и это было естественно. Лоран и Дик готовы были бороться до последнего издыхания, один - за своего обожаемого господина, порученного его попечению, другой - за внука спасителя его отца. Но Джон Джильпинг, попавший совершенно случайно в эту передрягу, совершенно чуждый всякого интереса в этой страшной драме, являлся положительным героем. Он примирился с данным трагическим положением с холодным стоицизмом настоящего англичанина. Не следует, однако, приписывать эти чувства его благородной, рыцарски великодушной натуре, так как предоставь ему выбор - он, вероятно, не шевельнул бы пальцем для спасения Оливье и ни за что на свете не вмешался бы в историю, которая его не касалась. Нет, им руководила мысль о британском престиже, о чести британского имени перед лицом двух французов и канадца, которых он в душе считал неизмеримо ниже себя только потому, что не имели чести быть природными британцами. Ему казалось, что британский леопард и галльский петух стоят лицом к лицу в данный момент и британский флаг вьется у него над самой головой, что целая Англия с гордостью взирает на него, требуя, чтобы он не посрамил английского имени. Этот забавный псалмопевец и проповедник, этот член евангелического общества черпал в сознании, что он англичанин, ту силу и смелость, какую другие черпают только в своих высоких душевных качествах. И почти все англичане таковы. Этим объясняется, что эти грубые, себялюбивые эгоисты, эти лицемеры, мистики и пьяницы при случае проявляют примеры истинного героизма и мужества, побудительные причины которого всегда чисто национальные - английские, а не общечеловеческие. Для всякого истинного англичанина человечество начинается и кончается там, где начинается и кончается Англия; все остальные народы, по их мнению, люди низших рас, которых Англия вправе эксплуатировать, кромсать на куски, давить и угнетать по своему усмотрению. Англия никогда не жертвовала собой ради другого народа, и ни один англичанин никогда не пожертвовал собою ради другого человека; этот свирепый, черствый эгоизм - сила, которая ломает все на своем пути. После двухчасовой ходьбы наши пионеры дошли до первого обвала. Действие взрыва было ужасно. Стены и своды подземелья были буквально разрушены, и громадные обломки их совершенно завалили проход. Джон Джильпинг осмотрел это разрушение с видом знатока и покачал головою, говоря: - Здесь не пройдешь! - Так что же нам делать? Неужели умирать? - спросил Оливье. - Я этого не говорю... Но посмотрите, какой ужасный взрыв!.. Нам нужно посоветоваться. Пусть каждый выскажет свое мнение. - Первым по обычаю подает мнение младший, - сказал Оливье. - Поэтому я прямо говорю: я не вижу никакого средства! - Ваше мнение, мистер Лоран? - Я... я одного мнения с графом. - Ваше, мистер Дик? - О, у меня одна надежда на Виллиго. Он догадается и выведет нас как-нибудь отсюда. Он созовет своих воинов и отроет обвал. - Ну, а если Виллиго убит? - спросил Оливье. - Я не допускаю этого, - отвечал Дик. - Я уверен, что он спасется, если уже не спасся. Ведь против него действуют только дундарупы. - Но как же нагарнуки нас отроют? - Не знаю как, но уверен, что сумеют. - А сколько, по-вашему, понадобится на это времени? - Не знаю. - Если несколько недель, то что мы будем делать? - У нас провизии достанет на десять дней. Убавим порции наполовину, вот мы и обеспечены на двадцать. Только уж животными придется пожертвовать. - А мой верный пес?! - вскричал Оливье. - Бедный Блэк! - Успокойтесь, граф, - обратился к нему Дик. - Я уверен, что до этого не дойдет. Избавление придет гораздо раньше. Что-то говорит мне, что наш последний час еще не настал! Таково мое внутреннее убеждение, и я ему верю! XV Мнение Джильпинга. - Выбоины, выемки и трещины без конца. - Безвозвратно погибли. - Возвращение Блэка. - Последние попытки. - Туннель. - Дик не возвращается! Пришла очередь Джона Джильпинга сказать свое мнение. Во время разговора Оливье с Диком он что-то сосредоточенно обдумывал, потом встал, попросил у Лорана на время фонарь и прошелся несколько раз по подземелью. Кончив осмотр, он подошел к графу и сказал улыбаясь: - Теперь моя очередь, граф, сказать свое мнение! - Затем продолжал, возвышая голос и обращаясь ко всем: - Я полагаю, джентльмены, что нам не понадобится помощь нагарнуков: мы гораздо раньше выберемся на свет! Все три пионера недоверчиво взглянули на проповедника и потом переглянулись между собою, как бы спрашивая друг друга, в своем ли он уме. Англичанин заметил произведенное им впечатление и сказал: - Я сейчас вам все это объясню! - и передал им результат своих наблюдений. Дело в том, что он заметил в стенах прохода множество трещин, которые вели в какие-то боковые ходы, по всей вероятности составляющие разветвление главного и сообщающиеся между собою. Углубившись в эти ходы, можно было дойти до пещеры, в которой путники отдыхали утром. Последнее было тем вероятнее, что в пещере Джильпинг заметил, кроме трех главных, еще несколько меньших отверстий. Внимательно выслушав заключение геолога, Оливье сказал: - Следовательно, мистер Джильпинг, если замеченные вами боковые ходы сходятся в пещере, то вы полагаете, что мы спасены? - Именно так, граф! - Следовательно, мы вполне можем считать вас своим спасителем. - Не меня, не меня... Это все наука; лишь ею руководился я при своих выводах; только она одна и могла нам здесь помочь. - Пусть так, мистер Джильпинг, но вы здесь ее представитель, через вас она нас спасает! Примите же нашу сердечную благодарность! Лоран и Дик молчали, с нескрываемым восторгом глядя на англичанина. Джон Джильпинг, видимо, наслаждался своим торжеством. В упоении он затянул псалом, потом, не удовольствовавшись пением, достал кларнет и начал играть. Звуки гулко раздавались под темными сводами, и на этот раз фигура проповедника была уже не смешна, а только оригинальна. Впрочем, великое и смешное постоянно перемешиваются во всяком англичанине. В то время когда Оливье с некоторым недоумением смотрел на своего странного спутника, до слуха донесся странный шум, как бы далекий собачий лай. - Слышите? Слышите? - сказал он, побледнев, Дику и Лорану, стоявшим подле него. Дик внимательно прислушался. - Как будто собака идет по следу!.. - заметил он. Все стали напряженно прислушиваться, даже Джон Джильпинг прекратил свою музыку и пение. Звуки точно замирали, то доносились как будто откуда-то сверху. - Это, несомненно, собачий лай! - подтвердил свое первое предположение канадец, привыкший лучше других различать звуки во время своей бродячей жизни. - Это Блэк! Мой любимый пес! - воскликнул Оливье. - Я узнаю его голос: его, как и нас, засыпало в этом подземном ходе, и, вероятно, он очутился как раз между двумя обвалами и теперь старается вернуться к нам! Лай животного заметно приближался; теперь уже не оставалось никакого сомнения. Не имея возможности вернуться обратно тем же путем, каким оно удалилось от своего господина, умное животное возвращалось по одной из побочных трещин. Теперь оставалось только узнать, удастся ли Блэку добраться до них. Если да, то спасение несомненно, и предположения англичанина, что все эти трещины выходят к большой пещере, где находятся гейзеры, несомненно подтвердятся. Теперь же лай слышался так близко, что через какие-нибудь две минуты, если на пути не встретится какой-нибудь препоны, собака бросится к ногам своего господина. В этот момент Оливье схватил золотой свисток, висевший у него на цепочке, и дал три свистка, которыми он обыкновенно призывал Блэка. Громкий, радостный лай был ответом на этот призыв, и почти в тот же момент умное животное одним прыжком очутилось подле своего господина. Мокрый, грязный, с всклокоченной шерстью, Блэк выскочил из той самой трещины, которую всего за несколько минут до того осматривал Джон Джильпинг. - Блэк! Блэк! Мой любимый, хороший пес! - восклицал Оливье, не помня себя от радости, и собака уже не лаяла теперь, а визжала от радости, извиваясь вокруг него. Возвращению Блэка радовался не только его хозяин, но и всех остальных охватило безумно радостное чувство при виде вернувшейся собаки, так как ее появление было несомненным доказательством того, что они спасены от почти неизбежной, как им казалось, смерти в этом подземелье. Довольный результатом своих предположений и успокоенный относительно грозящей ему и его товарищам участи, Джон Джильпинг предложил прежде всего закусить. Достав свои лучшие консервы, он на славу угостил приятелей, не забыв, разумеется, и себя, причем совершил обильное возлияние виски и джином. Наевшись и напившись, он грузно растянулся возле своего осла, предавшись приятным грезам. Около часа спал англичанин, и пионеры с нетерпением дожидались, скоро ли он проснется. Наконец желанное событие совершилось, и мистер Джильпинг поднялся со своего ложа. - Мистер Джильпинг, - сейчас же обратился к нему Дик, - я думаю, что животных нужно оставить покуда здесь. Они едва ли пройдут по трещине. - Совершенно верно, - согласился с ним Джильпинг, - но и мы сами не через всякую трещину пройдем... Нужно сначала исследовать ширину всех этих боковых ходов и выбрать тот из них, который окажется просторнее. Это мнение было так убедительно, что все приняли его без возражений. Теперь оставалось только приготовиться в путь. Из багажа было взято лишь самое необходимое, мула и осла привязали в пещере и принялись выбирать новую трещину. Внимание друзей остановилось на ближайшем отверстии, хотя англичанин сомневался, чтобы оно было проходимее других. Дик пошел осмотреть проход, чтобы исследовать, насколько он действительно представляет удобств. Прошло около часа, а канадец не возвращался. Оливье начал беспокоиться. Вдруг Блэк заворчал, залаял и кинулся по следам Дика. Пионеры подождали, не подаст ли собака голос, но не расслышали никакого звука. - Тут что-то не так! - заметил Оливье англичанину. - Как вы находите, мистер Джильпинг? - Я с вами согласен и, откровенно говоря, допускаю возможность несчастья. - Не пойти ли мне?.. - О нет, подождите... Я требую, чтобы вы подождали еще десять минут, и тогда скажу, что нужно делать. XVI На помощь к Дику. - Уход Лорана. - Застрял в туннеле. Не прошло и десяти минут, как Блэк вернулся в пещеру, неся в зубах какой-то лоскуток. То был лоскуток от куртки Дика. - Дик! Он умер, умер из-за нас!.. - вскричал Оливье и зарыдал, как женщина. Молодой человек хотел сейчас же броситься на поиски, но англичанин властно остановил его и сказал, что должен идти Лоран. Преданный слуга взял фонарь и бесстрашно углубился в темный и опасный проход. Долго он шел под низким сводом, согнувши спину и задыхаясь от недостатка воздуха в узком ущелье. Наконец через несколько времени ему послышался какой-то отдаленный гул, но так как у него вместе с тем шумело в ушах, то он подумал, что ему так кажется. Однако еще через несколько времени он убедился, что гул действительно слышен. - Эй! Дик! Ау! - крикнул он наудачу. - Ау, Лоран! - было ответом. - Это вы? - Да, я. Я иду к вам на помощь. Что с вами случилось? Где вы? - Здесь, в туннеле, впереди вас. Я застрял в таком узком месте, что не могу выбраться ни вперед, ни назад. Блэк прибегал сюда, вы это знаете? Он, бедняжка, пробовал меня вытащить за куртку и только оторвал от нее лоскуток. Сказать по правде, я вас ждал к себе! - Граф хотел сам идти, но мы с англичанином его не пустили. Как он плачет о вас! - Славный он человек, наш граф! Лоран хотел что-то сказать, но так и остался с открытым ртом, изумленный неожиданностью: по голосу он думал, что Дик находится от него довольно далеко, а тут вдруг он в двух шагах от себя увидал его ноги. - Вот как! Вы здесь! - вымолвил он, наконец, - я никак не ожидал, что вы от меня так близко! - Очень понятно: мои ноги в туннеле, а верх туловища вне туннеля, который выходит в довольно широкое углубление. Оттого мой голос так и глух... Однако нужно же мне помочь! - Что же мне делать? - Если вы достаточно сильны, то вталкивайте мои ноги вперед, в отверстие, где я завяз. Оно дальше довольно широко, и я уверен, что через него можно дойти до пещеры с тремя гейзерами. Я слышу отсюда шум падающей воды... Только вот что: если я пролезу, то вы с графом и подавно, потому что вы оба тоньше меня; но как же с мистером Джильпингом?.. - Ну, он и до этого-то места не долезет... - Так нечего об этом говорить. Тащите меня назад! Лоран сильными руками обхватил ноги Дика, поднатужился и вытащил его назад. - Вы очень сильны! - сказал Дик. - Благодарю вас. Теперь давайте отступать. Возвращение было трудное. Приблизившись к месту, где их ждали друзья, Дик и Лоран стали кричать и стучать в стены туннеля, чтобы поскорее оповестить о своем благополучном возвращении. Присоединившись к друзьям, Дик подробно изложил результат своей рекогносцировки. Выслушав все, англичанин хладнокровно заметил: - Так что же? Отлично. Выход найден. Я советую вам воспользоваться им! - Но ведь я же сказал, что этот выход для вас... слишком... узок, не в обиду будь вам сказано! - Вы можете идти втроем, а я поищу другой выход. - Ни за что! - с живостью вскричал Оливье. Дик и Лоран с не меньшим жаром подхватили восклицание графа. Снова англичанин был тронут. - Спасибо! - сказал он с чувством. - Спасибо, друзья мои! Известно, что англичанин никогда никого по-пустому не назовет другом. После небольшого отдыха исследования возобновились. На этот раз было условлено довериться только одному Джильпингу и не предпринимать без него никаких исследований. - С этого следовало бы и начать, - заметил Оливье, - тогда мы не потеряли бы даром времени, а вы, друзья мои, оба не пережили бы таких скверных минут... Дик ничего не ответил на этот дружески-ласковый упрек; но когда Оливье заговорил с англичанином, траппер наклонился к уху Лорана и сказал: - Скажите, Лоран, вы тоже недовольны нашим путешествием? Тот взглянул канадцу прямо в глаза и понял его мысль. - Я вас понимаю, Дик, - отвечал он так же тихо трапперу, указывая глазами на графа, - если другого выхода не найдем, то... Он не договорил и замолчал. Собеседники и без лишних слов поняли друг друга. Джильпинг принялся снова исследовать трещины. После долгого осмотра он выбрал наконец одну, говоря: - Если эта широкая трещина не выведет нас отсюда куда-нибудь в хорошее место, то, значит, вся моя наука - вздор и природа сама перевернула все свои законы. В путь, господа! Менее чем через час мы придем в пещеру. Доверяясь предсказанию, путники вступили в проход, который был широк настолько, что позволял им идти всем в ряд. Этот широкий проход представлял настоящую находку для ученого. Геологические редкости встречались на каждом шагу. Джон Джильпинг не переставал издавать восторженные восклицания и сыпал всевозможными учеными терминами; разумеется, его объяснения с интересом слушал только один Оливье. - Вся история строения земного шара, как в книге, написана здесь, на этих стенах! - Какая превосходная наука геология! - воскликнул Оливье. - Да! Это первейшая изо всех наук, требующая, кроме того, основательного знания и всех других естественных наук. Посмотрите, - продолжал он рассказывать, приближая свой фонарь к одной громадной глыбе, которая казалась как бы составленной из множества частей разнородных каменных пород, - видите этот оттиск, напоминающий собою оттиск бородки пера, в глыбе камня? Это, так сказать, могила некогда живого существа, тело которого оставило свой отпечаток на этом камне, и вот по прошествии десятков веков мы еще видим точный оттиск его на этом известняке; научное название этого животного - графолит. А вот тут, немного подальше, это эвкрина, род морской звезды, прикрепленной длинным стеблем к почве; странное существо, полуживотное, полурастение, представляющее собою переходную ступень от одного царства к другому! - А это что за черная блестящая масса, несколько выдающаяся вперед? - спросил Оливье. - Можно подумать, что это глыба каменного угля! - Вы не ошиблись! Это действительно пласт антрацита, образовавшийся из растительных отложений! - И, говоря это, геолог отколол кусок черного пласта. - Вот смотрите, - продолжал он, указывая на различные слои раскола, - видите? Вот это папоротники, а это лепидодендроны... Геологический, или, вернее, вулканический, переворот застиг этот пласт антрацита в самый период его создания. Таким образом этот лист папоротника, попавший сюда еще живым, путем постоянного на него давления двух пластов известняка с течением времени переродился из живой растительной материи в минерал, то есть в антрацит, пропитываясь постепенно субстанцией сдавливающих каменистых слоев. Точно таким же образом мы видим и рыб, превращенных в известняк. Это изменение или перерождение субстанции под влиянием среды и силы давления мы, геологи, и называем метаморфизмом. Ах, какой великолепный доклад я мог бы сделать обо всем этом по возвращении в Европу! Но я замечаю, однако, что задерживаю вас, заставляя терять драгоценное время! Идемте и не станем более любоваться всеми чудесами этого подземного геологического музея! - О, я еще когда-нибудь вернусь сюда! - бормотал про себя англичанин, - и пробуду здесь деньков 10-15 один: необходимо узнать, до каких пределов достигают эти подземные пещеры! - Но, несмотря на сильное искушение, мистер Джильпинг не стал более увлекаться интересовавшими его образчиками геологических слоев и бодро пошел впереди во главе своего маленького отряда. Так прошло более часа. Путники продолжали идти, но пещеры все еще не было. Однако они нисколько не приходили в отчаяние, потому что безусловно доверяли расчету Джильпинга, который сказал, что проход должен непременно вести в пещеру. В последнее время для них всякое слово ученого геолога сделалось свято. Тот факт, что пещера еще не показывалась, они объясняли весьма правдоподобным предположением, что туннель идет не по прямой линии, а изворотами. Энергия путников не ослабевала, и они бодро шли вперед. Пришлось, однако, сделать привал. Путники не спали уже несколько ночей. Оливье насилу держался на ногах, хотя крепился и шел, не показывая вида, что выбивается из сил. Дик заметил, что граф устал до изнеможения, и предложил отдохнуть, говоря, что не может идти от усталости. - Спасибо, Дик, - заметил ему граф. - Это вы нарочно приняли на себя почин, чтобы не заставить меня стыдиться своей слабости. - Извините, граф, я действительно очень устал. Это стояние в трубе, покуда меня не вытащил Лоран, меня чрезвычайно утомило. Я с таким удовольствием поужинаю и лягу спать... - Ну, ну, уж хорошо... Остановились. Едва Оливье опустился на землю, как сейчас же заснул сном праведника, позабыв даже закусить. Мистер Джильпинг не упустил перед сном основательно подкрепиться и выпить стаканчика три бренди. XVII Непреодолимый сон. - Грозное привидение. - Предотвращенная опасность. - Ужасное положение. - Всеобщее отчаяние и безнадежность. Закусив на ночь, канадец и Лоран закурили свои трубки и расположились немного поодаль своих спящих товарищей, чтобы не мешать им своею беседой. - Бедняжка! - проговорил старый траппер. - Как я упрекаю себя за недосмотр!.. - На беду мы с этим толстяком встретились! - продолжал сетовать Дик. - Без него мы отлично выбрались бы отсюда. - Ну, будет, Дик, будет, - возразил Лоран. - Кто мог это предвидеть? - Знаете что, Дик? У меня есть предчувствие, что мы отсюда никогда не выберемся. - Нет, я так далеко не захожу, но думаю, что этот ученый причинит нам еще порядочно хлопот. И охота графу слушать его!.. Ну да мы еще посмотрим, чья возьмет. - Право, я все более и более убеждаюсь, что он подосланный шпион! - Если это так, то ему самому не сдобровать. Живой он у нас не уйдет ни в каком случае. Только я все-таки не думаю, чтобы вы были совершенно правы, Лоран, хотя присматривать за ним следует. А бедный Джильпинг спал сном невинности, не предчувствуя, какое страшное возводится на него подозрение. Дик и Лоран тоже порядком утомились и потому недолго боролись с настоятельною потребностью отдохнуть. Они легли рядом и заснули как убитые. В эту минуту из соседнего углубления высунулась татуированная голова дикаря. Держась в тени, чтобы на него не упал свет от фонаря, дикарь осмотрел спящих и крадучись направился в их сторону. Он был совершенно гол и держал во рту нож. Что ему было нужно? Неужели он собирался заколоть спящих одного за другим? Нет, это было бы слишком рискованно. Близко прижимаясь к стене, дикарь дошел до Лорана и протянул руку к его фонарю, но вдруг отдернул ее, подумал немного и повернул назад. Вскоре он снова исчез в том самом углублении, из которого явился. Все это произошло тихо и быстро. Вернее всего, что он хотел украсть у путешественников фонарь, но, убедившись, что у них у каждого по фонарю, хотя зажжен был только один фонарь Лорана, отказался от своего намерения и поспешил убраться. Едва дикарь скрылся, как проснулся Оливье. Он не привык спать на жестком, и потому короткий отдых на голой земле нисколько не подкрепил, а, скорее, еще более утомил его. Один за другим проснулись и его спутники. В путь тронулись довольно мрачно. Англичанин шел задумчивый и молчаливый; Лоран все думал о своем барине, который насилу передвигал ноги; один только неутомимый траппер был бодр и свеж, как всегда. Компас Джильпинга хотя и не показывал, чтобы путешественники удалились в противоположную сторону от пещеры, однако по положению его стрелки следовало заключить, что туннель, по которому они шли, описывает около пещеры круговую линию. Во всяком случае, этот ход в конце концов должен был привести к пещере, и потому достижение цели было, по расчету Джильпинга, лишь вопросом времени. Подбодряемые этой надеждой, друзья все шли и шли вперед. Наконец Дик вышел из терпения и заявил таким твердым тоном, какого Оливье от него еще не слыхал: - Господа, наука вещь хорошая, но ведь она не всесильна. Я полагаю, что нам следует снова обсудить положение и решить большинством голосов, что дальше делать. - Зачем такая торжественность, Дик? - возразил Оливье. - Пусть каждый выскажет свое мнение, и довольно. - Нет, граф, уж позвольте мне настоять на своем! - отвечал канадец с почтительной твердостью. Лоран горел нетерпением поддержать траппера. Оливье сам подал ему к этому повод, спросив его: - А ты что на это скажешь, Лоран? - О, я вполне разделяю мнение Дика, граф! - отвечал слуга. - Да у вас точно заговор! - засмеялся Оливье, сам не подозревая, насколько верно он угадал. - Отчего бы не сделать так, как он хочет? - вступился Джон Джильпинг. - Только как же нам поступить, если голоса разделятся поровну? - Кинуть жребий, - отвечал Дик, - а предварительно дать клятву подчиниться решению. - Опять, Дик, зачем такая торжественность? - О граф, не препятствуйте мне! Я, ей-богу, хлопочу больше о вас. - Вижу, вижу, что все вы хотите спасти меня во что бы то ни стало. - Но с вами спасаемся и мы! - Хорошо, Дик. Я, граф Оливье Лорагюэ д'Антрэг, присягаю и клянусь подчиниться решению большинства или жребия, не предъявляя никаких возражений. Довольны ли вы? - Да, граф. И они пожали друг другу руки. Затем точно такую же клятву произнесли и остальные путешественники. Совещание открылось. - Я, - заявил Джон Джильпинг, - остаюсь при своем прежнем мнении, что нужно идти вперед по тому туннелю, где мы находимся. - Я согласен с мистером Джильпингом! - сказал Оливье. - Мне нечего сказать, - заявил Лоран. - Я ничего не знаю. - А я вот что предлагаю вам, - заговорил Дик. - По-моему, идти дальше бесполезно. Я убежден, что туннель, по которому мы идем, составляет круг, описанный около пещеры, как около центра. Идя этим путем, мы никогда не дойдем до пещеры. По-моему, нам следует вернуться назад и пойти тем ходом, где я завяз. - Но, Дик... - С вашего позволения, граф, я предвижу ваше возражение. Но дайте мне договорить... Мы втроем, то есть вы, я и Лоран, опираясь на взаимную помощь, можем пролезть через узкий проход. Остается мистер Джильпинг... Не думайте, граф, что я собираюсь покинуть его на произвол судьбы. Я неспособен на такой поступок. Но ведь мистер Джильпинг, как вы, я думаю, сами слышали, так прельстился красотами кра-фенуа, что изъявил согласие посетить ее еще раз и побыть в ней подольше. Поэтому для него не будет большим лишением пробыть в ней одному несколько лишних часов после нашего ухода. Выйдя на свет Божий, мы отыщем Виллиго, который поможет нам вывести мистера Джильпинга из-под земли другим, более удобным для него, ходом. Вот мое мнение, граф. Я долго его обдумывал и пришел к убеждению, что это самый лучший путь. - Я принимаю ваш план без малейшего возражения, - поспешил заявить Джильпинг. - Мне даже очень приятно будет побыть здесь одному. - Принимаю!.. Принимаю и я! - вскричал Лоран. - Вам остается только подчиниться, граф, - обратился канадец к Оливье, улыбаясь довольною улыбкой. - Против вас большинство. - Это нехорошо, Дик, - упрекнул его граф. - Это ловушка с вашей стороны. Но я попался, и делать нечего! Итак, вопрос был решен окончательно. Но бедные путники еще не знали, что трещина, в которую проникли Дик и Лоран, была слишком узка для прохода и что все другие подобные ей трещины тоже не могли служить дорогой, хотя и сообщались с подземной пещерой. Если бы они это знали, то, вероятно, при всем своем мужестве упали бы духом. Но кто же, в самом деле, был виновником всех этих бед? Все те же враги графа, Невидимые. От них в Австралию был послан лазутчик, чтобы следить за графом Оливье, и этот лазутчик не смел показываться назад в Петербург, не привезя с собою неопровержимых доказательств смерти графа. Этот самый лазутчик и организовал экспедицию лесовиков, которые под его руководством выслеживали Оливье и его товарищей с самого момента их отправления из Мельбурна. Почему только он так тщательно скрывался от Оливье, станет само собой понятно читателю, когда он узнает, что это был не кто иной, как полковник Иванович, который в вечер накануне назначенного дня свадьбы молодого графа произнес за его столом такой странный и многозначительный тост. В буше маленький отряд лазутчика случайно столкнулся с дундарупами, находившимися на "военной тропе" с нагарнуками, и Ивановичу удалось заручиться их содействием, обещав им в свою очередь свое содействие против их врагов. Это ему удалось тем легче, что дундарупы знали о присутствии канадца в числе тех европейцев, которых Иванович преследовал, и, зная о его кровном родстве с нагарнуками, были уверены, что Дик Пробиватель Голов и его приятели-европейцы спешили на помощь к их врагам. Вопреки тому, что думал Виллиго, среди дундарупов находился один воин, который, будучи принужден скрываться в течение нескольких месяцев от своих личных врагов, поклявшихся отомстить ему за что-то, целых три или четыре месяца скитался в этой самой кра-фенуа и потому не только знал о ее существовании, но и успел изучить все ее подземные ходы во всех направлениях. Кроме того, предположения канадца относительно Виллиго также оправдались с удивительной точностью. Едва только гордый нагарнукский вождь счел своих друзей в полной безопасности в недрах земли, как не мог более удержаться от потребности отплатить своим врагам за их издевательства и оскорбления той же монетой. Вместе со своими двумя юными воинами он принялся также отплясывать свой военный танец, воткнув свои копья в землю, и вошел в такой экстаз, так увлекался своими ответными поношениями врагов и издевательствами над ними, что не заметил, как отряд дундарупов, прокравшись через кусты, отрезал ему путь в кра-фенуа. В тот момент, когда юный Коанук выбирался из трещины, исполнив поручение Виллиго, он чуть было не попал в руки дундарупов, засевших у самого входа в подземелье, и только благодаря своей необычайной ловкости и хитрости ему удалось уйти от них. Окруженный со всех сторон, Виллиго мог только кинуться в кусты вместе со своими воинами, условившись встретиться с ними в своем селении; все трое бросились врассыпную и точно провалились сквозь землю. Долго искали их дундарупы по всем направлениям и немало были удивлены, когда в конце концов им пришлось убедиться, что нагарнукский вождь и его двое воинов бесследно исчезли. Тогда лазутчик Невидимых спустился с горстью лесовиков и десятком туземцев в кра-фенуа под предводительством того самого дундарупа, который знал эти подземелья; звали его Вилль-Менах (Старый Кенгуру). Остальные туземцы и несколько человек лесовиков расположились у входа в кра-фенуа, чтобы встретить беглецов перекрестным огнем. Затем Ивановичу пришла мысль запереть им выход посредством взрыва туннеля в двух местах, рассчитывая схоронить свои жертвы живыми в этом подземелье. Но из полученных им от Вилль-Менаха сведений он узнал, что есть еще другой выход, но что Оливье и его товарищи все равно не найдут его среди сотен подобных ему трещин и ходов, и, желая насладиться всеми мучительными перипетиями их гибели, этот жестокосердый человек прежде, чем взорвать второй ход, спустился в подземелье сам, желая, кроме того, завладеть письмами и документами молодого графа, которые были ему необходимы как несомненные доказательства смерти последнего. Дундарупы и лесовики остались в большой пещере, чтоб наблюдать за всеми выходами, а Иванович, руководимый Вилль-Менахом, спустился в подземные ходы галереи и туннели; захватить с собой еще несколько человек было бы опасно, так как Иванович ни за что на свете не хотел бы быть узнан или вступить в рукопашную схватку с молодым графом, тем более что он не был уверен ни в дундарупах, ни в лесовиках: и те и другие питали неимоверный страх и почтительный ужас к гиганту-канадцу. Когда наши путешественники, утомленные своими бесплодными поисками выхода, легли отдохнуть, ловкий Вилль-Менах наконец напал на их след и по приказанию Ивановича подкрался к их лагерю с целью похитить у них фонарь и тем лишить их возможности освещать свой путь. Но, убедившись, что у путешественников не один фонарь на всех, а у каждого свой, рассудительный дикарь поспешил вернуться обратно, не тронув ничего из имущества наших друзей. Таково было взаимное положение враждующих сторон в тот момент, когда канадец принудил, так сказать, своих спутников согласиться с его планом. Что же касается Виллиго и его двух воинов, то мы сейчас увидим, как они воспользовались этим временем. XVIII Расследования Дика. - На страже. - Совет лесовиков. - Возвращение Черного Орла. - Выступление из кра-фенуа. - Наконец спасены! Как было условлено, Дик взял фонарь и пошел осматривать отверстия. Вскоре он вернулся назад без всякого успеха; трещины оказались слишком незначительны, и пройти по ним не было возможности. Однако Дик не пал от этого духом: он был готов к подобному результату, так как уже давно успел потерять веру в научное всемогущество Джильпинга. Оставалось возвратиться назад и выполнить вторую часть программы. Но ввиду слабости графа д'Антрэга Дик потребовал, чтобы это исполнение было отложено до другого дня. Конечно, если бы канадец знал о близости врагов, об их присутствии в подземелье, то не подлежит сомнению, что вместо того, чтобы настаивать на отдыхе, он бы, наоборот, скомандовал немедленно двинуться в путь. Пусть даже ввиду крайнего утомления и слабости графа они не могли бы двигаться быстро, все же на ходу и с ружьем наготове борьба была бы равная, особенно если принять во внимание непреодолимый ужас, какой он внушал как туземцам, так и лесовикам. Но, именно зная это, Дик был далек от мысли, что лазутчик Невидимых мог пробраться сюда, в подземелье, да и кто указал бы ему дорогу? Разве Виллиго не говорил ему, что дундарупы не подозревают о существовании этой кра-фенуа? Кроме того, уже одни произведенные врагами взрывы свидетельствовали о том, что они не могли преследовать их далее. Было около десяти часов вечера. То был третий день блуждания наших путников по подземелью. Три друга Дика улеглись спать и заснули сном праведников. Он один остался бодрствовать. А в это время в пещере велось совещание между лазутчиком Невидимых и лесовиками, его случайными союзниками. - Нас одиннадцать человек, почти трое на одного, неужели вы все еще боитесь? - убеждал лесовиков лазутчик. - Мои товарищи не согласятся напасть на Дика, даже если нас будет четверо на одного! - возразил старший из лесовиков, беглый каторжник. Лазутчик внимательно поглядел на бандитов и подождал, что они скажут. Но те молчали. Тогда он убедился, что старый каторжник знает, что говорит. - А между тем мне необходима смерть графа д'Антрэга. Только под этим условием я заплачу вам за труды. - Хорошо. Но в таком случае нам нужно подкрасться к ним как можно тише. Для этого нужно пригласить в путеводители какого-нибудь дундарупа, знающего кра-фенуа. Нужно позвать Вилль-Менаха. Вилль-Менах был один из дундарупских начальников. - Приглашайте кого хотите, но знайте, что вы не получите ни копейки, если граф не будет убит!.. Тем временем Дик печально сидел около спящих товарищей и все думал. Тяжелые предчувствия теснили ему грудь, а в душе вставали воспоминания минувшего отрочества, проведенного на берегах Великих Озер (в Северной Америке), где отец его охотился за бобрами и бизонами. Вдруг он встрепенулся. Вдали ему послышался как будто крик гопо... Неужели?.. Но нет, не может этого быть! Он подождал, прислушиваясь к малейшему шороху. Ничего. Только дыхание спящих товарищей нарушало тоскливую тишину подземелья. Вдруг вдоль левой стены подземелья скользнула чья-то тень и направилась к Дику. Канадец моментально схватил винтовку, но в ту же минуту услыхал знакомое слово, произнесенное громким шепотом: - Ваг! То был военный клич и вместе лозунг нагарнуков. Канадец опустил ружье. Перед ним стоял Виллиго. - Это ты?! - вскричал Дик с лихорадочной радостью. - Я не ожидал тебя. - Мой белый брат начал выживать из ума! - наставительно заметил воин. - Разве нагарнуки покидают когда-нибудь своих друзей в беде? - Но я думал, что тебя убили дундарупы! - Что могут сделать орлу трусливые опоссумы? - Уже три дня мы... - Тише! Довольно. Нужно идти. Враги близко. Они идут. Лоран и Джильпинг, разбуженные приходом дикаря, разом вскочили на ноги. Канадец бросился будить Оливье, встряхнул его раз, другой, но граф не просыпался. - Ну что ж делать, я его понесу! Только это нас, пожалуй, задержит. - Тише, мой брат! - заметил Виллиго. - Не так важно то, чтобы идти скорее, как то, чтобы не шуметь. Ступайте за мною и потушите даже фонарь. Я знаю дорогу твердо! Дикарь пошел вперед, за ним Дик с графом на руках, сзади Лоран и Джильпинг. Несмотря на темноту, Виллиго уверенно вел их по непроходимому лабиринту. Он шел, держась за стены, по счету выбирая трещины, в которые нужно было поворачивать, считая углы и закоулки извилистого хода. Через полчаса ходьбы нагарнук остановился. - Теперь вы можете зажечь фонарь! Здесь на нас никто не посмеет напасть. Лоран поспешил воспользоваться разрешением Виллиго, и бледный свет озарил прихотливые узоры подземелья. Дик осторожно положил на землю свою драгоценную ношу. - Где мы? - спросил Оливье, открывая глаза. - Мы спасены, дорогой граф, нас спас Виллиго! - А как же я сюда попал? - Вы спали. Мы вас несли... - Несли!.. - вскричал граф, конфузясь и краснея. - Как вам не стыдно! Вы обращаетесь со мной, как с барышней! - И он хотел привстать, но не мог: ноги все еще отказывались служить ему. - Спасибо, Дик! Я не знаю, как и благодарить вас. Скажите, чем мне вам отплатить? - О граф, полноте! Я счастлив уже тем, что мог оказать вам услугу! Оливье со слезами на глазах кинулся в объятия своему другу. Все были взволнованы и тем, что спаслись, и этой трогательной сценой. Долго никто не мог вымолвить ни слова. Наконец канадец произнес: - Дорогой Виллиго! Тебя-то мы и позабыли поблагодарить, а ведь мы всем тебе обязаны. Дикарь сделал величественный жест и сказал, указывая на графа: - Молод еще, слаб! Он не может идти. Я схожу и приведу для него животных! - Бедный Пасифик! - вздохнул при этом англичанин. - Да разве ты знаешь, где мы оставили животных? - спросил Дик. Виллиго презрительно улыбнулся. - Я открыл ваши следы всюду, где вы прошли! - сказал он. - Мой брат искусный вождь! Не проводить ли кому-нибудь из нас тебя с фонарем? - У меня есть глаза. Фонарь белых мне ни на что не нужен! - С этими словами Виллиго исчез в темноте, как призрак. Дикарь отыскал своих друзей благодаря своему замечательному инстинкту. Прорвавшись хитростью сквозь тесный круг осаждавших его дундарупов, он сейчас же сообразил, что белые подвергаются страшной опасности. По многим признакам для него стало ясно, что дундарупы знают кра-фенуа и могут провести по ней лесовиков. Поэтому он решился как можно скорее догнать своих друзей и вывести их из подземелья через один из бесчисленных известных ему ходов. Дойдя до известной пещеры, он застал в ней совещание лесовиков. Подслушав, что они говорили, он пустился дальше. Одним словом, он спас не только своих друзей, но даже и принадлежащих им мула и осла, с которыми и явился спустя не более четверти часа после своего ухода. - Теперь, - сказал он Дику, - нужно скорее идти. Дундарупы убедились, что им нас не поймать, и прекратили преследование! Оливье посадили на мула и двинулись в путь. Воздух в подземелье становился все свежее и свежее, с каждою минутою сказывалась близость земной поверхности. Наконец в низу одного довольно крутого подъема Виллиго остановился и сказал своим друзьям: - Посмотрите! Все подняли головы, взглянули вверх и с восторгом увидали над собою видневшийся из отверстия клочок темно-голубого неба, сиявшего звездами. - А далеко еще до выхода? - спросил канадец. - Еще часа два ходьбы, но дело в том, что выход стерегут дундарупы. Нужно выйти из кра-фенуа в том самом месте, где мы находимся. - Мы-то выйдем, мы можем вылезть по веревке, но животные как? - Мы и для них проложим дорогу! Приготовили веревочную лестницу. Дик сел на мула, Виллиго вскочил на плечи Дика, вылез из трещины и укрепил лестницу на краю отверстия. Беглецы один за другим выбрались из подземелья, которое едва не сделалось для них могилой. Выйдя на свет, Джильпинг первым делом достал из кармана кларнет и, глядя на сиявший перед ним Южный Крест, заиграл благодарственный псалом. Но увы! Дик опять остановил музыкальное упражнение англичанина, поставив ему на вид, что звуки кларнета могут привлечь дундарупов. Вооружившись железными щупами, Виллиго, Лоран и Дик очень быстро расширили отверстие и сделали довольно отлогий подъем, по которому и вывели из трещины животных. Было два часа утра. Стояла чудная лунная ночь. Луна уже склонялась к горизонту, бросая серебристый свет на высокую траву и кусты. Жадно вдыхая в себя живительный воздух, беглецы тихо крались по безмолвной широкой равнине. XIX Отправление в страну нагарнуков. - Уртика австралис (Urtica australis). - Западня. - Пленники. Под предводительством Виллиго маленький караван направился прямо в земли нагарнуков, что в переводе значит "пожиратели огня". Так называлось это племя потому, что эмблемой его служила горящая головня, и жрецы, или колдуны, племени обязаны были поддерживать священный огонь. Всякий нагарнукский юноша, подвергаясь испытанию на звание мужа, воина, полноправного гражданина, в числе других задач должен был исполнить следующее: взять в рот кусок от зажженной священной головни и пробежать с ним определенное пространство, не потушив огня. Если это ему не удавалось, то юноша оставался еще год в разряде неполноправных, хотя бы и вполне удовлетворял всем прочим условиям для перехода в разряд мужей. Беглецы в молчании следовали за Виллиго, который несколько раз просил их быть тише. Он, очевидно, был чем-то встревожен. Впрочем, утро настало без всяких приключений. Местность, по которой шли наши пионеры, переменила характер. Вместо ровной травянистой степи показались холмистые возвышения; ковыль и кусты сменились густым лесом эвкалиптов, казуаринов, капустных и фиговых пальм и других австралийских деревьев. Пейзаж открылся такой прелестный, что усталые путники невольно забыли свои страдания. Даже Виллиго, казалось, с удовольствием поглядывал вокруг себя. Вдруг Лоран, шедший несколько поодаль от товарищей, громко вскрикнул и тяжело упал на зеленый мшистый ковер луга. Оливье и канадец кинулись к нему на помощь. - Ви-вага! Ви-вага! - крикнул Виллиго, тоже подбегая к несчастному Лорану. Он торопливо обнажил ему руку до плеча и начал крепко тереть ее пучком захваченной травы. Оливье подумал, что Лорана укусила змея, и сообщил свою догадку канадцу, но Дик сейчас же его успокоил. - Исходите хоть всю Австралию, - сказал он, - и нигде вы не встретите ни одной ядовитой змеи. Лоран просто обжегся ви-вагой, австралийской крапивой. Опасности нет никакой, и Виллиго сейчас его вылечит; вы сами увидите. - Это urtica australis! - сказал Джильпинг, рассматривая лист растения, причинившего такую беду. Все столпились около раненого, которому Виллиго продолжал энергично тереть плечо. С Лорана градом катился пот. Лицо посинело, как у мертвеца. Прошло с полчаса. Понемногу лицо раненого начало принимать более жизненный оттенок; он стал заметно приходить в себя. Вскоре миновала всякая опасность. Отдышавшись, Лоран рассказал, как было дело. Проходя мимо одного дерева, он задел рукою за один из его листков и сразу упал, почувствовав во всем организме сотрясение, как бы от электричества. Дальше он ничего не помнил и, очнувшись, первого увидал около себя Виллиго, который растирал ему руку. - Да, - сказал канадец, - если бы не вождь, вы бы так и не встали. Вас спасли его быстрота и сообразительность! - Но что же это за дерево? - спросил Оливье, глядя, как Виллиго доканчивал лечение, поливая Лорану грудь и плечи водою, взятою из ближайшего источника. - Туземцы, - отвечал канадец, - называют его ви-вага, или "птичье дерево", потому что на него может безнаказанно садиться только одна птица очень странной породы. Ученые, кажется, называют его австралийской крапивой. - Urtica australis! - повторил Джильпинг, утвердительно кивая головою. - Только я, как вам угодно, мистер Джильпинг, - продолжал Дик, - совершенно не понимаю, как можно называть крапивою дерево, достигающее иногда семи или восьми метров в обхвате. Как же это, дерево - и вдруг крапива?! - Да, но оно по многим признакам принадлежит к одному семейству с обыкновенной крапивой. Представители этого семейства у нас в Европе суть мелкие растеньица с травянистым стеблем, а в других частях света вырастают в большие деревья. Укол крапивы в Европе вызывает самую мимолетную боль, а укол urtica australis убивает человека. Что ж в этом странного? - Где же мне спорить с учеными?! - ограничился замечанием Дик. - Какою травой Виллиго лечил Лорана? - поинтересовался узнать Оливье. - Очень простою травой, растущею у корней этого самого дерева! - Неужели она растет подле каждой ви-вага? - Да, она только там и растет; природа, должно быть, хотела поместить лекарство поближе к недугу. Приключение с Лораном и последовавшая за ним небольшая лекция по ботанике дорого обошлись путешественникам. Пустившись бежать к раненому, они побросали на землю свои винтовки; даже осторожный Виллиго, чтобы удобнее было натирать Лорана, сложил с себя оружие и остался только при одном бумеранге, который был страшен на расстоянии, но не в рукопашном бою. Стоя около Лорана и увлекшись разговором, европейцы и не заметили, как к ним подкрались дундарупы и окружили их. Со всех сторон послышался громкий вой, гулко прокатившийся под зелеными сводами леса. Виллиго, канадец и прочие кинулись к винтовкам, но - увы! - они уже были захвачены дундарупами. Татуированные уроды обступили их, грозя своими копьями и отравленными стрелами. Сопротивление было бесполезно. Друзья поняли это с первого взгляда. Конечно, канадец мог смело рассчитывать на то, что ему удастся кулаком убить с дюжину дикарей, но в конце концов он все-таки пал бы, пораженный ядовитыми стрелами. Будь он один, он, несмотря даже на это, не сдался бы без боя, но с ним был граф Лорагюэ, жизнь которого он желал спасти во что бы то ни стало. Даже Виллиго, видя себя окруженным, презрительно сложил на груди руки и не сделал ни малейшей попытки избавиться от плена. Дик подошел к Оливье и торопливо сказал ему: - Ради Бога, граф, не сопротивляйтесь. У них отравленные стрелы. Лучше потом убежим от них. Только Джильпинг вел себя как бесноватый. Он ругался и кричал: - Не смейте трогать английского подданного! Горе вам, если вы осмелитесь! За это правительство дорого заставит вас поплатиться! По десятку дундарупов кинулось на каждого из товарищей Джильпинга, и в одну минуту все четверо были крепко связаны веревками, но так, чтоб они могли идти. - Негодяи! - гремел неугомонный англичанин. - Как вы смеете с нами так обращаться? Не имея другого оружия, он вытащил свой кларнет и отчаянно отмахивался им. Дундарупы, держась в стороне от Джильпинга, кричали: - Кораджи! Кораджи! Кораджи паппа! (Белый колдун!) Так они его и не взяли, остальных же пленников увели. Джильпинг остался один в обществе мула и осла. Блэк, разумеется, последовал за своим пленным хозяином. - Что, не посмели? - кричал торжествующий Джильпинг. - Побоялись поднять руку на британского подданного? Но постойте, я вас догоню и заставлю освободить моих друзей... Отъехав немного, он снял шляпу и, сидя на осле, торжественно проиграл "God save the Queen"... Он подбежал к Пасифику, вскочил на него и кончил тем, что поехал в противоположную от дундарупов сторону. А мул, оставшись один, постоял несколько минут в раздумье, куда ему идти, и кончил тем, что пошел за Блэком, который следовал за пленниками издали, так как дундарупы его прогнали, пригрозив бумерангом. XX Австралийские племена. - Нравы и обычаи. - Верования и суеверия. - Столб пыток. Трудно описать радость, какую испытывали дундарупы, разом завладев двумя такими врагами, как Виллиго и канадец, и потому они теперь шли ускоренным маршем в главную свою деревню, чтобы похвастать своей блестящей поимкой, не стоившей им ни одной человеческой жизни, ни одной жертвы. Впрочем, эти двое пленников отлично знали, что их ожидало в случае, если помощь не успеет подоспеть вовремя, если друзья не смогут освободить их раньше, чем наступит роковой час казни. После того как любопытство женщин и детей и всех тех, кто знал этих двух пленников только понаслышке, будет удовлетворено, после того как все вволю наглядятся на них, осмотрят и ощупают их со всех сторон, их привяжут к столбу пыток и, наконец, умертвят, применив все ужаснейшие мучения, какие только в состоянии придумать человеческий мстительный и жестокий ум. Длительность пытки соразмеряется соответственно степени уважения, внушаемого побежденным врагом своею смелостью и мужеством. В то время Австралия насчитывала еще до 500000 туземного населения, разбросанного на всем протяжении австралийской территории в виде многочисленных мелких племен, насчитывающих от 500 до 600 воинов, что с женщинами, старцами и детьми составляло от 3000 до 4000 душ в каждом племени. Хотя все эти племена были, несомненно, одного происхождения, все же их нельзя назвать всех одинаково уродливыми и безобразными. Так, например, три главнейших племени, живущие в восточной части Австралии, - племена нагарнуков, дундарупов и нирбоасов - не походят на тех австралийских туземцев, какими их вообще любят изображать. Как мужчины, так и женщины этих племен роста среднего, прекрасно сложены, некоторые даже довольно стройны и вообще представляют собою тип далеко не отталкивающий. Это, вероятно, объясняется тем, что эти племена живут в лучшей части страны, наиболее плодородной и изобилующей разной дичью и плодами, следовательно, хорошо и вкусно питаются, тогда как дикари Нового Уэльса, южной части Австралии, бродящие вдоль песчаного, бесплодного побережья, где они с трудом находят себе пищу, несомненно, вырождаются под влиянием неблагоприятных условий жизни. Эти несчастные дикари, действительно, омерзительны и стоят в своем умственном развитии немного выше животных, так что даже попытки привить им некоторые блага цивилизации всегда оставались бесплодными. Даже если их брать в самом раннем возрасте и воспитывать с величайшим тщанием в течение нескольких лет, обращаясь как можно ласковее и бережнее, все же они воспользуются первым случаем, чтобы сбежать, сбросить с себя всякую одежду и вернуться в свои леса. Кусок полуразложившегося тюленьего мяса, поджаренные, а часто и живые ящерицы, попугаи и опоссумы, которых они ловят в силки, являются для них лакомыми блюдами. Прибрежные жители питаются исключительно одной рыбой, которую они бьют примитивной острогой, а в лесах они лазают по деревьям и ловят белок и летучих мышей, вампиров, опоссумов и других животных. Кенгуру, встречающаяся в таком изобилии в восточной части Австралии, является здесь редким кушаньем, ради которого местные жители устраивают настоящий пир. Питаются они также, когда их одолевает голод, и кореньями разных папоротников, и пауками, и гусеницами, и личинками белых червей, а также и древесной корой, и особого рода глиной, которая хотя и не питает их, но создает иллюзию сытого желудка. При таких тяжелых условиях эти несчастные худеют до того, что начинают походить на скелеты, обтянутые кожей, и становятся невероятно жалкими и вместе отвратительными. Ведут они бродячий образ жизни, но постоянно толкутся в одной и той же побережной полосе, никогда не углубляясь внутрь материка. Они не имеют иного оружия, кроме жалких копий с наконечниками из железного дерева; единственная и вечная их забота - это забота о пропитании. Едва насытившись, они уже начинают готовить припасы для нового изготовления пищи. Каждое из этих племен имеет свое наречие, но никаких религиозных верований; они не имеют даже представления о какой-либо высшей силе, которой они, по примеру африканских дикарей, приписывали бы все непонятные для них явления. Они приписывают все злые веяния - голод, мор, засуху и даже смерть - луне, которая в их представлении есть жилище мертвецов. Мертвецы внушают им невероятный страх; они думают, что по ночам умершие являются с луны, чтобы мучить живых. Кораджи, или колдуны, по их мнению, имеют власть призывать или отгонять "каракулов", то есть выходцев с того света, а также по желанию причинять смерть людям и посылать на них всякие беды и невзгоды. По их понятиям, болезни, смерть и всевозможные несчастные случаи не естественные явления жизни, а напасть, навлекаемая колдунами. А потому последние являются единственными исключительными индивидами, которым живется сравнительно легко благодаря всякого рода приношениям и дарам, которые каждый туземец считает себя обязанным приносить им из опасения навлечь на себя и на своих близких всевозможные беды и злоключения. В сущности, это все та же печальная история всех первобытных народов; везде и всюду колдуны жили за счет внушаемого ими страха, эксплуатируя простодушных и наивных людей, легковерных и боязливых; это своего рода власть сильного над слабым, присущая всему человечеству. Но три вышеупомянутых нами племени стоят на значительно высшей степени развития, и это, быть может, только потому, что условия жизни легче и лучше, что у них есть в избытке всякая дичь, и птицы, и плоды. Эта лучшая пища сразу сказалась на физическом развитии этих племен: их формы и строение тела заметно правильнее и приятнее, чем строение и формы папуасов Меланезии, мало чем отличающихся по своему телосложению от обезьян. По своему характеру э