ожить в корзиночку Цзинь Фын. Но когда он, строго глядя на девочку, объяснял ей задание, ему пришло в голову, что не следует давать ей этот шоколад, как бы ни хотелось доставить удовольствие и поддержать силы этой маленькой разведчицы. Мало ли кто может увидеть у нее эту плиточку, прежде чем она успеет ее съесть... А откуда у бедной маленькой девочки может быть шоколад? Пусть лучше она не получит удовольствия, и пусть лучше она будет голодной, чем он обречет ее на необходимость объяснять полицейскому, откуда взялся шоколад. Пусть лучше сам он покажется себе жестоким к одной маленькой девочке, чем плохим конспиратором для многих людей, жизнь которых зависит от него и от нее. И он еще раз глубоко вздохнул, подумав о том, как тяжело быть суровым к таким маленьким героям нового Китая, как эта маленькая связная... 3 В задании, полученном от купца, Цзинь Фын не видела ничего странного. Она привыкла ко многому, что показалось бы необыкновенным человеку, пришедшему со стороны и не знавшему сложной борьбы, происходившей между подпольщиками и врагами, которыми были сначала японцы, потом гоминдановцы и их иностранные хозяева. А Цзинь Фын видела так много и слышала такое, что уже ничему не удивлялась и ничего не пугалась. Она не хуже взрослой знала, что ждет ее в случае провала, знала, какими средствами гоминдановцы будут выпытывать у нее имена, даты, пункты. Разве могла она забыть сестру Цзинь Го?! Но она не боялась, что выдаст товарищей. Ведь Цзинь Го же никого не выдала. Так же будет вести себя и она сама, если случится то, самое страшное... Но лучше об этом не думать. И лучше как можно меньше помнить. Очень прав командир, всегда повторяющий ей: "Будь как телефонная трубка. Впустила в ухо, выпустила через рот - и все забыто". Сейчас она должна бежать в миссию так быстро, как только могут двигаться ее усталые ноги. Нужно забыть про еду, про усталость, про умирающего доктора. Голод - пустяки! Усталость? Ее можно побороть, если покрепче стиснуть зубы. Скорее, как можно скорее добраться до миссии и предупредить товарищей о возможности появления провокатора. Сколько ли ей надо пройти сегодня? Цзинь Фын пробовала подсчитать и сбилась. Много, очень много ли. Пожалуй, больше, чем она сможет пробежать за один день. Даже больше, чем может пробежать взрослый партизан. И все-таки она должна их пробежать! Она же хорошо знает, что иногда партизаны идут без отдыха и без пищи и день и два... Операция бывает длинной, и у них не хватает, запасов. А просить у крестьян - это значит рисковать подвести под виселицу мирных жителей. Девочка знает все это и будет вести себя, как взрослый партизан. Вот и все. За этими размышлениями совсем незаметно прошел тяжелый кусок пути до домика матери доктора Ли. Там она еще раз, как и утром, должна выйти на поверхность, чтобы пробежать по земле тот кусочек, где засыпан подземный ход. Сейчас же после поворота, отмеченного кругом и стрелой, будет виден свет, падающий из колодца. Конечно, вот и поворот! Вот знак: круг, а в круге стрела. Только на этот раз Цзинь Фын не зайдет к старушке. Пускай та даже не знает, что она тут пробегала. Только бы старушка не забыла про ковшик. Иначе как же вылезешь из колодца? Но странно: девочка миновала поворот с кругом и стрелой, а света из колодца все не было видно. Странно, очень странно!.. Вот в луче фонаря мелькнули и камни колодезной кладки... Но почему эти камни торчат из кучи земли? Почему куча земли высится до свода, почему обвалился и самый свод?.. Цзинь Фын с беспокойством осматривала неожиданное препятствие. Ведь если торчащие здесь камни действительно являются частью колодезной трубы, значит она обрушилась, значит выхода на поверхность больше нет! Этот обвал означал для Цзинь Фын необходимость вернуться в город и уже снаружи, по поверхности, искать обхода гоминдановских патрулей, чтобы попасть в миссию... Страшная мысль пришла ей: а уж не побывала ли тут полиция, не ее ли рук это дело - обвал колодца?.. Но зачем полицейские оказались тут, около колодца? Уж не пришли ли они за доктором? Ах, как ей нужно знать, что случилось наверху! Девочка опустилась на кучу земли и погасила фонарик, Внизу царила тишина - хорошо знакомая ей тишина черной пустоты подземелья, куда не проникает ни один звук из внешнего мира. Там, наверху, может происходить что угодно, какие угодно события могут потрясать мир - здесь будет все та же черная тишина... Хватит ли у нее сил на то, чтобы, вернувшись к выходу в город, еще раз проделать поверху весь путь к миссии? Ее мысли неслись с отчаянной быстротой; мысли эти были совсем такие, какие были бы в эту минуту и в голове взрослого: она не должна спрашивать себя, хватит ли сил; должна спросить лишь об одном - хватит ли времени?.. Цзинь Фын поднялась с земли и пошла. Она не замечала того, что ноги ее уже не передвигаются с такой легкостью, как прежде. На каждом шагу ее стоптанные веревочные сандалии шаркали по земле, как у старушки. Цзинь Фын уже не бежала, а шла. Она несколько раз пробовала перейти на бег, но ноги сами замедляли движение. Она замечала это, только когда почти переставала двигаться. Тогда она снова заставляла себя ступать быстрей, а ноги снова останавливались. Так, борясь со своими ногами, она перестала думать о чем бы то ни было другом. Ноги, ноги! Все ее силы были теперь сосредоточены на этой борьбе. Вероятно, поэтому она и не заметила, что свет ее электрического фонарика с минуты на минуту делался все более и более тусклым. Батарейка не была рассчитана на такое долгое действие. Она была самодельная. Такая же, как у командира отряда, как у начальника штаба и начальника разведки. Эти батарейки делал молодой радист под землей. Цзинь Фын только тогда заметила, что ее батарейка израсходована, когда волосок в лампочке сделался совсем красным и светил уже так слабо, что девочка почти ничего не различала впереди. Она то и дело спотыкалась о торчащие из земли острые камни. Пронизавшая ее сознание мысль, что через несколько минут она останется без света, заставила ее побежать так же быстро, как она бегала всегда. Как будто в эти несколько минут она могла преодолеть расстояние, отделявшее ее от выхода в город. Она бежала всего несколько минут, те несколько минут, что еще слабо тлел волосок в лампочке фонаря. Но вот исчезло последнее едва заметное красноватое пятнышко на земле. Цзинь Фын остановилась перед плотной тьмой. Нужно было собраться с мыслями. Лабиринт ходов был сложен, они часто разветвлялись, Время от временя на стенках попадались знаки - круг и стрелка, что значило: идти нужно прямо. Если стрела в круге опрокидывалась острием книзу, значит нужно было повернуть влево; если глядела острием вверх - поворачивать надо было вправо. Эти знаки были ясно нанесены известью или углем, в зависимости от характера почвы: на темной глине - белым, на желтом песчанике - черным. Их очень хорошо было видно при свете электрического фонарика и даже в мерцании простой свечи. А самые важные указатели были выцарапаны или выбиты в почве так, чтобы их можно было разобрать ощупью и в полной темноте. Но они были расположены так высоко, что Цзинь Фын не могла до них дотянуться. А какой толк был в нарисованных знаках, когда у девочки не стало света? Цзинь Фын крепко закрыла глаза руками, думая, что, может быть, так приучит глаза к темноте. Но как она ни напрягала зрение, нельзя было различить даже собственной руки, поднесенной к самому лицу. 4 И все же Цзинь Фын не позволила отчаянию овладеть ею. Вытянула руки и пошла. Она уже не думала теперь, куда поворачивать, не хотела об этом думать. Она знала, что, пускаясь по подземным ходам в первый раз, партизаны непременно брали с собой клубок ниток. Они разматывали нитку за собой, чтобы иметь возможность вернуться к выходу. Так, шаг за шагом, изучали они лабиринт, делали на поворотах отметки, один за другим осваивали путаные ходы лабиринта, общая длина которого измерялась десятками ли. И вот теперь Цзинь Фын предстояло разобраться в этой путанице без всяких указателей, без спасительной нитки... Она была маленькая девочка, но, как всегда, когда предстояло какое-нибудь трудное дело, она думала: а как бы поступил на ее месте настоящий партизан - "красный крот", человек, которого она считала идеалом силы, смелости и верности долгу? Такой вопрос Цзинь Фын задала себе и сейчас, когда ее вытянутые руки наткнулись на шершавую стену подземелья. Она должна была решить: идти ли прямо, повернуть направо или налево? Загадка, ставившаяся в сказках почти всех народов перед храбрыми воинами, показалась ей теперь детски простой по сравнению с тем, что должна была решить она, совсем маленькая девочка с косичкой, обвязанной красной бумажкой. Ах, если бы кто-нибудь предложил ей сейчас простой выбор: смерть и выполнение долга или жизнь! Всюду, куда она ни поворачивалась, была одна страшная черная пустота, и она не знала, куда же - прямо, направо или налево - лежит ее путь. Она стояла с вытянутыми руками и кончиками меленьких пальцев ощупывала шершавую стену подземного хода, словно нежная детская кожа могла распознать круг и стрелу, нанесенные известью или углем. И все силы ее большой и смелой души были направлены на то, чтобы не позволить отчаянию затемнить сознание, живущее в ее маленьком теле, таком слабом и таком ужасно-ужасно усталом.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  Глава седьмая 1 Обед в миссии подходил к концу. Кароль взялся за десерт. Ел он сосредоточенно и жадно. Его большая нижняя челюсть двигалась ритмически из стороны в сторону, взад-вперед и снова из стороны в сторону. Она была внушительна и работала, как тяжелая деталь механической терки. За едой Кароль молчал. Биб же, раньше всех расправляясь с блюдами, почти непрерывно болтал. Так как остальные жильцы, кроме агентов, часто менялись, то болтовня Биба не успевала им надоесть. Они слушали ее с интересом. Но на этот раз его собеседник, рыжий иностранец в военной форме, раздраженно постучал ложечкой по блюдцу и, заставив Биба замолчать, спросил соседа: - Вас тоже уведомили, что вы должны освободить комнату сегодня же? - Да, - ответил сосед. - Здесь это вполне в порядке вещей. - Как, с вами это уже бывало?! - Рыжий удивленно вскинул брови. - И вы так спокойно это переносите, не жалуетесь? - Какой смысл? - Сосед пожал плечами. - Дом всегда очищают, если сюда собирается прибыть какая-нибудь важная персона. Рыжий сердито оттолкнул стул и вышел из-за стола. За ним вскоре последовали и остальные, кроме агентов охраны Биба и Кароля. - Как ты думаешь, когда явится эта Ада? - спросил Биб. Обсуждая все возможные обстоятельства следования таинственной начальницы, агенты принялись вычислять сроки ее прибытия в миссию. - Сегодня ночью приехала в город, - загибая короткие волосатые пальцы, говорил Биб. - Ванна, парикмахерская и тому подобное; валяние в постели... День уйдет на разговоры с начальством. Надо думать, дня через два-три, выспавшись, она соизволит прибыть сюда. Тан Кэ принесла вазу с фруктами, и агент принялся ощипывать гроздь винограда. Он отрывал ягоды и, ловко подбрасывая, отправлял их в рот. - Итак, - продолжал он, - здесь мы в безопасности. Нам не нужно день и ночь ползать по окрестностям в поисках диверсантов. Подпольщики боятся сестры Марии не меньше, чем нас. До послезавтра нам ничто не угрожает. А там мы примемся следить за каждым приближающимся автомобилем, чтобы не прозевать приезда этой Ады... - Если нам не наделает хлопот приезд Янь Ши-фана и Баркли, - проворчал Кароль. - Твое здоровье, старина! - Биб поднял бокал. - И за то, чтобы начальство и эта Ада отсюда поскорей убрались. - Воображаю, с какой помпой она сюда явится! - проворчал Кароль. Они чокнулись, и звон стекла еще висел в воздухе, когда Биб заметил, что чья-то тень легла поперек стола. Он быстро обернулся и замер с открытым ртом: в дверях веранды стояла китаянка с красивым, энергичным лицом, обрамленным гладко причесанными иссиня-черными волосами. - Кто вы? - рявкнул Биб, увидев незнакомку. - Откуда вы взялись? - грубо вторил ему Кароль. - Вот... - гостья показала на балконную дверь, - в эту дверь... - Эта дверь - не для первого встречного. Незнакомка обвела их насмешливым взглядом больших темных глаз и негромко, с необыкновенным спокойствием проговорила: - Но я пришла именно сюда: всегда приятно встретить приятных людей, а сегодня особенно... Едва она успела произнести пароль, как Биб, преодолевая привычное презрение к китаянке, расшаркиваясь, подобострастно сказал: - О, мы не знали, госпожа Ада! - Если бы ему кто-нибудь сказал, что его начальником будет китаянка, он бы только рассмеялся. А вот теперь он поспешно бормотал: - Прошу поварить: только по долгу службы... Ведь мы никого, решительно никого не впускаем без разрешения. - Мы всегда на посту, - проворчал Кароль. - Это и видно, - с усмешкой сказала гостья. - Я прошла сюда, никем не замеченная. - Непостижимо! - Круглые плечи Биба поднялись до самых ушей. - Мы отлучились всего на минутку, подкрепиться. Эта работа дьявольски выматывает. Мы сейчас же представим вас хозяйке, сестре Марии. Женщина остановила его жестом: - Она не должна знать, кто я... - О, она вполне свой человек. На нее мы можем положиться, как на самих себя, - вмешался Кароль. - Все, что от вас требуется, - устроить меня сюда на работу. - В качестве? - Врача, - коротко ответила она и, не оставляя времени для вопросов, тут же спросила сама: - Здесь, говорят, не совсем спокойно? - О, тут настоящий вулкан! Особенно опасны "красные кроты" - партизаны, скрывающиеся под землей. Биб, не щадя красок, стал описывать коварство местных жителей, только и ждущих, чем бы насолить иностранцам, опасности, которыми окружены люди в этой дикой стране, не желающей признавать благотворного влияния иностранной цивилизации. Он высказал убеждение, что, несмотря на тщательную проверку, которой подвергались все служащие миссии, ненадежным элементам все же удалось проникнуть даже сюда. Гостья испытующе взглянула на агента. - Вы совершенно уверены в преданности Ма, которую здесь называют сестрой Марией? - Наша с головой, - уверенно сказал Биб. - Безусловно, - подтвердил Кароль. - Она обходится нам достаточно дорого, чтобы стоило сомневаться в ее верности... Гостья перебила его: - Могу ли я быть уверена, что вы внимательно осмотрите окрестности виллы? На Баркли и Янь Ши-фана готовится покушение. - В нашей разведке помешались на покушениях! - со смехом ответил Биб. - Партизаны поклялись их похитить. - Эти детские попытки обречены на провал, - заметил Биб. - Хорошо, что вы так уверены, - проговорила гостья. - О, у нас есть к этому все основания! - хвастливо воскликнул Биб. Дверь отворилась, и вошла Ма. Женщины смерили друг друга быстрым, испытующим взглядом. Потому ли, что было очень жарко, а Ма, идя сюда, торопилась, или потому, что безотчетное волнение овладело ею под прямым, проницательным взглядом гостьи, но она сама чувствовала, как краска покидает ее щеки. Биб представил гостью Ма: - Госпожа Ада - новый врач миссии... - Не покажете ли мне мою комнату? - обратилась прибывшая к Ма. Ма с неохотой повела ее во второй этаж. Пока женщины не скрылись за дверью, Биб стоял и любезно улыбался. Потом он с силой ударил Кароля по широкой спине. - Ты заметил?.. Женщины вцепятся друг другу в волосы, а? - Пожалуй. - Кажется, наши не предупредили эту Аду о том, что Мария - свой человек в полиции и с нею шутки плохи... Тем лучше, тем лучше, - воскликнул Биб, потирая руки. - Посмотрим, как они передерутся. - И чем бы ни кончилась их драка, мы с тобой будем только в выигрыше! - с удовольствием подтвердил Кароль. 2 У Вэй отвез постояльцев, которым было предложено покинуть дом, чтобы не мешать отдыху ожидаемых сановных господ. Вернувшись, он нашел Тан Кэ и Го Лин в глухой аллее парка за обсуждением полученного задания. Чем больше осторожная Го Лин думала над этим делом, тем менее вероятным казалось ей, чтобы удалось выполнить тяжелую задачу похищения. Ее не так беспокоил толстяк Янь Ши-фан, которого все знали как человека неспособного постоять за себя, сколько Баркли, снискавший славу отличного спортсмена. Вероятно, с ним не легко будет справиться. Ведь их было три женщины и У Вэй - единственный мужчина на их стороне. А там один Кароль стоил их всех, вместе взятых, да еще Биб. Не легко говорить о выполнении такой задачи! - Ты забываешь, - возразила Тан Кэ, - к нам прибудет подкрепление - уполномоченный штаба. - Что может изменить еще один человек? К тому же ведь и на их стороне стало одним человеком большее с приездом этой Ады. Смуглые щеки Тан Кэ потемнели от прилившей крови. - Что же, по-твоему, мы не в состоянии исполнить боевой приказ? А ради чего мы с тобой живем здесь в безопасности и довольстве, сытно едим и мягко спим, в то время, когда, наши товарищи... В аллее послышались шаги. Подошел У Вэй. Ища у него поддержки, Го Лин поделилась своими сомнениями. Но, к ее удивлению, обычно такой осторожный У Вэй на этот раз оказался не на ее стороне. - Очень удачно, - сказал он, - что сегодня Янь Ши-фан и Баркли будут вместе здесь. Такой случай может не повторяться. - Что я говорю?! - с торжеством воскликнула Тан Кэ. - Мы не имеем права ждать! Мы должны выполнять задание. - Вот за кого я по-настоящему боюсь - это за мать, - сказал У Вэй. - Она совсем перестала сдерживаться. - Я бы не впутывала тетушку Дэ в это дело, - заметила Го Лин. - А то она может в запальчивости сболтнуть что-нибудь раньше времени в присутствии Ма. - Ма не должна ничего почуять даже кончиком носа, - сказала Тан Кэ, искоса глядя на У Вэя, прикусившего губу, чтобы удержать едва не сорвавшееся возражение. - Тсс... - Го Лин приложила палец к губам. - Кто-то идет. Девушки поспешно скрылись в кустах. У Вэй принялся набивать трубку. За этим занятием его и застала осторожно выглянувшая из-за поворота Ма. Оглядевшись, она подошла к У Вэю. Крылья ее тонкого носа раздувались, втягивая воздух, словно она по запаху хотела узнать, кто тут был. Она опустилась на камень рядом с У Вэем и долго молча сидела, разминая вырванную из земли травинку. Он тоже молчал, делая вид, будто увлечен наблюдением за тем, как взвивается над трубкой струйка дыма. Каждый ждал, пока заговорит, другой. Первая нарушила молчание Ма: - Есть что-нибудь новое? - Уполномоченный партизанского штаба должен был спуститься на парашюте. - К нам? - Да. Его пароль: "Кажется, жизнь здесь не так уж плоха. Не правда ли?" Снова воцарилось молчание. Ма нервно скомкала травинку и отбросила прочь. - Зачем этот человек послан сюда? Разве нельзя справиться без новых людей?.. Или, может быть, и в штабе уже считают меня ненадежной? У Вэй сделал последнюю затяжку и выколотил трубку. - Тебя?.. Ты при всех обстоятельствах должна оставаться в стороне. Работы здесь хватит на всех. Ты же понимаешь, что, даже уйдя отсюда, враги, конечно, оставят тайную агентуру. Нужно сохранить твою репутацию в их глазах. - Я больше не моту! Позволь мне открыться девушкам. - Нет, нет! Это слишком опасно. Мало ли что может случиться с ними... Чем меньше знает человек, тем ему самому легче. Ты не можешь возложить такое бремя на плечи девушек, каждая из которых может очутиться в руках полиции, как уже очутилась Цзинь Го. Зачем им знать? Ма задумалась и медленно едва слышным голосом проговорила: - Если бы ты знал, как это трудно! - Она грустно опустила голову. - Знаю, но уверен в тебе и спокоен за тебя. - А я боюсь за тебя больше, чем если бы ты был там, с твоими товарищами, в открытом бою. - Меня тут никто не знает. Никто не может донести, что я - командир, ты, Го Лин и Тан Кэ - студентки, мать - учительница. Для окружающих мы те, за кого себя выдаем... - Когда прибудет этот товарищ из штаба? - перебила Ма. - Мне кажется, сегодня. - Сегодня?! Он ласково сжал ее пальцы: - Крепись! Чем тяжелей тебе сейчас, тем выше ты поднимешь голову потом... 8 Цзинь Фын потеряла счет поворотам. Иногда она останавливалась у очередного извива катакомбы и тщательно ощупывала своими маленькими руками стены. Ее пальчики осторожно ползли по стене все выше и выше в надежде найти наконец выбитую в стене стрелу. Выше и выше... И все-таки недостаточно высоко. Цзинь Фын была такой маленькой девочкой! Тот, кто выбивал эти указатели в подземных ходах, не рассчитывал на детей. Несколько раз Цзинь Фын чудился свет выхода, и она из последних сил бросалась вперед. Но никакого света впереди не оказывалось, только новое разветвление или снова глухая шершавая стена земли и все такая же черная тишина подземелья. Какой смысл метаться без надежды найти выход?! Один раз ей пришла такая мысль. Но только один раз. Она прогнала ее, в который раз подумав о том, как поступил бы на ее месте взрослый партизан. Позволил бы он себе потерять надежду, пока сохранилась хоть капля силы? Сандалии девочки были давно изорваны, потому что она то и дело натыкалась на острые камни; подошвы оторвались - сна шла почти босиком. Кожа на руках была стерта до крови о шершавые стены... По звуку шагов, делавшемуся все более глухим, Цзинь Фын своим опытным ухом различала, что уже недалеко до стены. Неужели опять тупик? Опять бежать назад в поисках выхода? Она не хотела признать положение безнадежным... Когда она ненадолго присаживалась на землю, чтобы хоть немножко отдохнуть, то мысленно повторяла все, что ей сказал купец в магазине. И, повторив и убедившись в том, что ничего не спутает, она задавала себе вопрос: а успеет ли она передать подпольщикам в миссии это важное поручение? Что случится с партизанами в миссии, если она опоздает?.. Что с ними будет?! Цзинь Фын в страхе прижимала к пылающим щекам похолодевшие ладошки. Она еще раз поднялась с земляного пола галереи и еще раз заставила себя идти вперед. А идти становилось все тяжелей, все труднее было передвигать израненные ноги. К тому же мысль о том, что, кажется, она опять приближается к тупику, приводила ее в смятение. И тут, ей вдруг почудился звук... Звук под землей?.. Это было так неожиданно, что она не поверила себе. Тем не менее это было так: кто-то шевелился впереди, в черном провале подземелья. - Кто здесь? - спросила она, невольно понизив голос до шепота. Никто не отозвался. Но это не могло ее обмануть. - Кто тут? И на этот раз таким же осторожным шепотом ей ответили: - Мы. "Мы"! Человек был не один! Значит, отсюда есть выход! У Цзинь Фын закружилась голова, она схватилась за выступ стены, сделала еще несколько неверных шагов и, почувствовав рядом с собой тепло человеческого дыхания, остановилась. Ей хотелось заплакать, хотя она ни разу не плакала, с тех пор как пришла к партизанам. Даже когда убили Цзинь Го... Но сейчас... сейчас ей очень хотелось заплакать. И все-таки она не заплакала: ведь "красные кроты" не плакали никогда. А может быть, она не заплакала и потому, что, опустившись на землю рядом с кем-то, кого не видела, тотчас уснула. Ей показалось, что она едва успела закрыть глаза, как веки ее опять разомкнулись, но, словно в чудесной сказке, вокруг нее уже не было промозглой темноты подземелья. Блеск далеких звезд над головой сказал ей о том, что она на поверхности. Свет звезд был слаб, но привыкшим к темноте глазам Цзинь Фын его было достаточно, чтобы рассмотреть вокруг себя молчаливые н неподвижные фигуры сидевших на корточках детей. Вглядевшись в склонившееся над ней лицо мальчика, Цзинь Фын узнала Чунь Си. Глава восьмая 1 Женщина, называвшая себя Адой, сидела на веранде в кресле-качалке, и в руке ее дымилась почти догоревшая сигарета, о которой она, видимо, вспомнила лишь тогда, когда жар коснулся пальцев. Она отбросила окурок, но уже через минуту новая сигарета дымилась в ее руке, и снова, как прежде, она, забыв о сигарете, не прикасалась к ней губами. Сейчас, когда никто за нею ен наблюдал, она уже не казалась такой молодой и сильной. Горькая складка легла вокруг рта, и в глазах, лучившихся недавно неистощимой энергией, была только усталость. Ада задумчиво смотрела в сад. Но как только на дорожке показалась Ма, рука Ады, державшая сигарету, потянулась к губам, складка вокруг рта исчезла, глаза сощурились в улыбке. Когда Ма, подходя к веранде, увидела гостью, ее лица тоже претерпело превращение: на нем не осталось и следа недавней задумчивости. Она постаралась изобразить на лице приветливость в тоже опустилась в кресло. Сумеречная полутьма быстро заполняла веранду, и женщинам становилось уже трудно следить за выражением лиц друг друга. После долгого молчания, убедившись в том, что, кроме них, тут никого нет, мисс Ада неожиданно проговорила: - Перестаньте играть со мной. Ма почувствовала, как струя колкого холода сбежала в пальцы, как ослабли колени. "Вот оно! - подумала она. - Значит, я все же разоблачена". Хотя полумрак скрывал лицо Ма, ее собеседница по мелким, едва уловимым признакам угадала впечатление, произведенное ее словами. Не вставая с качалки и подавшись всем корпусом вперед, она быстро проговорила: - Мне кажется, что жизнь здесь не так уж плоха. Не правда ли? Это было так неожиданно: пароль партизанского уполномоченного в устах предательницы, гоминдановской шпионки! Ма не могла удержать возгласа удивления. Она ждала от гостьи чего угодно, только не этого пароля. - Повторите... пожалуйста, повторите, - растерянно проговорила она. - Вы мне не верите? - Это так... неожиданно... Женщины молчали. Ада почувствовала, как трудно Ма довериться ей, Аде, хотя Ма и не вправе была подозревать ее, произнесшую пароль. Она наклонилась к Ма и, глядя ей в глаза, горячо заговорила: - Мое настоящее имя Мэй, я дочь прачки, много лет назад уехавшей на заработки за океан. Я вернулась на родину для того, чтобы отдать народу все свое знание иностранцев, свою решительность и ненависть к интервентам, беспощадно эксплуатирующим мой народ... Прошлой ночью, когда я вылетела для прыжка в районе близ Сюйгоу, меня выследили и выслали навстречу полицейскую шпионку Аду - тоже китаянку. Мне удалось устранить ее, взять документы, переодеться - и вот я здесь под именем Ады. На наше счастье, настоящая Ада, как и я, только что прибыла из-за границы и ее почти никто здесь не знал в лицо... - И никто не знает, что настоящей Ады нет? - спросила Ма, с восхищением глядя на собеседницу. - Никто не знает. Даже наши. Партизаны, узнав, что убитая одета в синий комбинезон, решили, что погибла я. И я не имею возможности опровергнуть это... Ну, теперь вы знаете, кто я? - Это так... удивительно... - Но вы верите мне? - Да... конечно... Ада-Мэй поднялась и, шагнув к Ма, протянула ей руку. Ма, не в силах больше сдерживать охватившее волнение, отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слезы: - Я так истосковалась по праву смотреть людям в глаза! - Но мы с вами не скоро еще сможем позволить себе это! Мы должны сохранить доверие врагов и на то время, когда их здесь уже не будет. Разве вы сомневаетесь в том, что они будут продолжать борьбу всеми средствами, какие смогут использовать? Их агентура будет, здесь непременно! И мы с вами... да, мы с вами должны ее знать! Ма слушала молча, с плотно сжатыми губами. Ада-Мэй крепко пожала руку Ма и огляделась. - Ни один человек здесь не должен знать, кто я. Слышите? Ма не успела ничего ответить - Ада-Мэй приложила палец к губам. В комнату входил Биб. Ма поспешно вышла. - Вы осмотрели окрестности? - спросила Биба Ада-Мэй. - Необходимо помнить: на нас лежит ответственность за жизнь таких людей, как Баркли и Янь Ши-фан. Бибу очень хотелось разразиться длинной тирадой, но взгляд Ады-Мэй остановил его, и он ограничился тем, что проговорил: - Лишь только высокие гости переступят порог миссии, их драгоценные особы будут в безопасности. Миссия превратится в крепость. Биб подошел к двери и, распахнув ее, крикнул: - Кароль! Эй, Кароль! С помощью Кароля Биб продемонстрировал Аде-Мэй все средства защиты, какими располагала миссия. Из-под полосатых маркиз, таких мирных на вид, спустились стальные шторы, пулеметы оказались скрытыми под переворачивающимися креслами. - Миссионеры были предусмотрительны, - сказал Биб. - Да, миссия - настоящая крепость, - согласилась Ада-Мэй. Она стояла, погруженная в думы. - Вы никогда не замечали: самые интересные открытия делаются нами неожиданно? - проговорила она. - И... как бы это сказать... по интуиции. - О, интуиция для агента все! - согласился Биб. - Мы должны с первого взгляда определять человека. Вот, например, я сразу разгадал повариху Анну, еще раньше, чем у нас были улики против нее. - Опасный враг! - сказал Кароль. Ада-Мэй не спеша закурила и, прищурившись, оглядела агентов: - Больше вы никого не приметили? - А что? - Биб замер с удивленно открытым ртом. - Так, ничего... - неопределенно ответила она. - Я приготовила вам маленький сюрприз. - Мы сгораем от любопытства. - Дичь слишком неожиданна и интересна. Я покажу ее вам, когда капкан захлопнется. - О мисс Ада, я легко представляю себе, как это замечательно! Мы уже знаем, на что вы способны, - улыбнулся Биб. - Вот как?! - О да, мы слышали о вашем поединке с красной парашютисткой. - Скоро я начну действовать, следите за мной, - продолжая неторопливо пускать дым, сказала она. - Это может оказаться для вас интересным. - Мы уже видим: высшая школа! - Сегодня мой капкан не будет пустовать. - И, судя по охотнику, дичь будет крупной, - угодливо улыбнулся Биб. - Вот что, - нахмурившись, сказала Ада-Мэй, - я вас все же прошу проверить парк, все окрестности миссии. Сейчас же, сию минуту... Оба агента нехотя вышли. Женщина опустилась в кресло и, уперев локти в подлокотники, сцепила пальцы. Ее подбородок лег на руки. Она глубоко задумалась и долго сидела не шевелясь. Потом бесшумно поднялась и тихо пошла в кухню. 2 От яркого света лампы, отбрасываемого сверкающим кафелем стен кухни, Ада-Мэй зажмурилась. У Дэ с удивлением посмотрела на гостью. - Здравствуйте, тетушка У Дэ! - сказала та. - Говорят, нанялись к нам, - с обычной для нее суровостью буркнула в ответ У Дэ. - Поздравить вас не могу. Придется вам лечить всякую дрянь. Иностранцы ведут себя с нами, как с неграми у себя дома. Если бы сын не служил здесь, никакая нужда не загнала бы меня сюда. - А я думала, вы верующая католичка. - О да, было время - я верила в бога. И в чудеса его верила. Но старый Чан избавил меня от этого лучше, чем пропаганда коммунистов. Зло взяло верх над добром. Темные ангелы царят над миром, а не бог. Ну, а переходить в сатанинскую веру мне поздно. Вот мой У Вэй и радуется теперь тому, что его старая мать стала неверующей. Не знаю только, как быть перед смертью: перед кем исповедаться и кто причастит меня, чтобы апостол Петр не захлопнул перед моим носом врата рая? Не могу же я обречь мою нетленную душу на вечные муки в аду, куда попадут все гоминдановцы! Это плохое общество для честной китаянки. Гостья рассмеялась было, но, пристально поглядев на старуху, обеспокоенно сказала: - Вы очень бледны. Наверно, устали? - Голова болит, доктор. Временами кажется, будто их у меня две. И сердце... вот... У Дэ взяла руку гостьи и приложила к своей груди. Та прислушалась к биению ее сердца. - У меня есть для вас лекарство, - сказала она. - Ах, лекарства! - У Дэ безнадежно отмахнулась. - Все перепробовала. - Я вам кое-что дам. Я хорошо знаю, что значит больное сердце. - В ваши-то годы - сердце? - Разве жизнь измеряется календарем? - Молодая женщина вздохнула. - На мою долю выпало достаточно, чтобы износить два сердца... - И вдруг потянула носом как ни в чем не бывало. - На ужин что-то вкусненькое? У Дэ сочувственно покачала головой. Ее проворные руки освободили угол кухонного стола; появился прибор. - Теперь я могу вам признаться, - весело сказала Ада-Мзй, - что не ела уже два дня... A вам... вам следует принять вот это. И Ада-Мэй дала старой У Дэ порошок. 3 Ма выключила свет и осталась в темноте. Ей хотелось обдумать создавшееся положение. Голова кружилась от сбивчивых мыслей. Все было так сложно и странно... В комнате долго царила тишина. Издали, по-видимому из кухни, изредка долетал звон посуды. Ма закрыла глаза и, кажется, даже задремала. Но вот ее заставил вздрогнуть скрип осторожно отворенной двери, луч света упал поперек комнаты. Ма не шевельнулась. В комнату вошла женщина, назвавшая себя агентам Адой, а ей, Ма, назвавшая себя Мэй. Не замечая Ма, она на цыпочках приблизилась к телефону и после некоторого раздумья, как если бы силилась что-то вспомнить, прикрывая рот рукой, неуверенно сказала в трубку: - Коммутатор военной миссии?.. Дайте сто седьмой... О, это вы, капитан?! Все в порядке... Категорически прошу: теперь же оцепите миссию. Никто ни под каким предлогом не должен сюда проникнуть. После приезда наших гостей отмените пропуска всем, вплоть до полиции и жандармерии. Слышите: никаких пропусков! - Ада-Мэй оглянулась на дверь. - Подождите у аппарата. - Она положила трубку, одним прыжком оказалась у двери и быстро ее отворила. Там никого не было. То же самое сна проделала и с другой дверью, с тем же результатом. Вернулась к телефону. - Слышите?.. Нет, нет, это так - маленькая проверка. Нет. Мне никого не нужно. Довольно Биба и Кароля. Да, больше ничего. Она повесила трубку и закурила. Долго стояла у телефона. Ма оставалась в своем темном уголке - неподвижная, со сцепленными пальцами похолодевших рук. Страх лишил ее сил. Мысли путались. Было ясно одно: та, что выдает себя за уполномоченного партизанского штаба, - изменница. Это, наверно, вражеская шпионка, которой удалось овладеть паролем партизан. Ма с трудом поднялась и, шатаясь, пошла к выходу. 4 В миссии шли приготовления к приему высоких гостей. Убрав комнаты, освобожденные постояльцами, Тан Кэ и Го Лин спустились в столовую. Они знали, с какой придирчивостью Ма осмотрит стол, и, чтобы избежать ее замечаний, накрывали его со всей тщательностью. Но, по-видимому, в данный момент хлопоты горничных даже как будто не касались Ма. Она не входила в дом, предпочитая оставаться в парке. Когда сквозь деревья мелькал огонь освещенного окна, она втягивала голову в плечи и как потерянная бродила по самым дальним дорожкам. Иногда, решившись приблизиться к дому, она заглядывала в окно и видела девушек, хлопочущих у стола, видела Аду-Мэй, Биба и Кароля, проверявших стальные ставни и оружие. Все путалось у нее в голове. Она не знала, что же ей предпринять для того, чтобы спасти товарищей от разоблачения. Надо скорей рассказать все У Вэю. С этой мыслью Ма поднялась на ступени заднего крыльца. И тут же навстречу ей распахнулась дверь. Ма оказалась в полосе яркого света, падающего из кухни. На пороге стояла Ада-Мэй. Она молча взяла Ма за руку и ввела в дом. - Одевайтесь, сейчас приедет Янь Ши-фан, - повелительно сказала она. Ма, двигаясь как автомат и глядя перед собою пустыми глазами, пошла в комнаты. У ограды раздался гудок автомобиля. Агенты переглянулись и с возгласом "Баркли!" бросились в сад. Ада-Мэй погасила свет и подошла к окну. Сквозь раздвинутую штору ей было видно все, что происходит в саду. В аллею въехал броневой автомобиль и остановился перед домом. Из броневика вышли Янь Ши-фан и Баркли. Советник окинул взглядом здание миссии и направился к крыльцу. Двое солдат с автоматами на ремнях остановились у дверей. Ада-Мэй задвинула штору и отошла от окна. В комнату вошли Баркли и Янь Ши-фан в сопровождении Сяо Фын-ин. Баркли, казалось, ничуть не удивился, увидев китаянку. Он даже удовлетворенно кивнул головой и, обращаясь к ней, как к знакомой, сказал: - С сегодняшнего дня за порядок здесь отвечаете вы. Вы будете представлять нас в миссии его святейшества папы... Надеюсь, в остальном вы инструктированы? - Да, сэр. - Мы с генералом Янь пробудем здесь до утра. - Очень хорошо. Вошла Ма. Ада-Мэй тоном хозяйки сказала ей: - Покажите господам их комнаты. Янь Ши-фан и Сяо вышли. Баркли задержался. - Должен вам сказать, - обратился он к Аде-Мэй, - что события развиваются совсем не так, как нам хотелось бы. Тишина на фронте - перед бурей. Красные готовят генеральный штурм Тайюани. Положение чрезвычайно серьезное. "Красные кроты" до сих пор не уничтожены. Не исключено, что Тайюань падет. Мы, конечно, не сложим оружия, но борьба примет иные фермы - уйдет под землю. Подготовьте почву для работы в тылу. Мы с Янем улетаем завтра. Вы будете тут действовать самостоятельно. Глава девятая 1 Очнувшись от охватившего ее короткого забытья, Цзинь Фын быстро сообразила, где она и что должно теперь делать. Не было надежды вернуться в миссию святого Игнатия подземными ходами. Оставалось проделать этот опасный путь по поверхности земли. Это не легко, но другого выхода нет. Она, не раздумывая, отправилась в путь. Цзинь Фын успела только подойти к окраине, когда раздался сигнал полицейского часа. После этого сигнала никого из города и в город без специального пропуска не пускали. Патруль стоял у того места разрушенной стены, где раньше были ворота, и проверял пропуска. Справа и слева от пролома в стене поле было загорожено колючей проволокой. Девочка в отчаянии остановилась: она опоздала в миссию. Обдав Цзинь Фын пылью, по направлению к городским воротам промчался военный грузовик. В отчаянии она взмахнула рукой и закричала, не надеясь, что это может ей помочь. Она была почти уверена, что если бы шофер случайно и услышал ее зов, то не остановился бы. Но, к ее удивлению, грузовик заскрипел тормозами. Из кабинки высунулся китаец. Когда Цзинь Фын, запыхавшись, подбежала к грузовику, шофер сердито крикнул: - Что случилось? Цзинь Фын и сама не знала, что умеет так жалобно просить, как она просила шофера взять ее с собой. Она с трепетом вглядывалась в его лицо, и все ее существо замирало в ожидании того, что он ответит. От нескольких слов, которые произнесет этот человек, зависела ее судьба. Нет, не ее судьба, а судьба товарищей из миссии, судьба порученного ей важного задания. Но ничего этого она не смела, не имела права сказать шоферу. Ей приходилось тут же наскоро придумывать что-нибудь такое правдоподобное и такое важное, чтобы шофер не мог ей отказать. Дрожа от нетерпения и страха, она смотрела в глаза молодому шоферу; она видела, как его губы растянулись в улыбку и, вместо окрика, которого она ожидала, произнесли: - Садись. Ты не так велика, чтобы перегрузить мою машину. Не помня себя от радости, девочка залезла в кузов и в изнеможении опустилась на наваленную там солому. Несколько придя в себя, она разгребла солому и зарылась в нее. Ей стало душно, в лицо пахнуло терпкой пылью, жесткие стебли больно кололи лоб, щеки. Но зато теперь-то Цзинь Фын была уверена, что жандармы у переезда ее не заметят. И едва эта успокоенность коснулась ее сознания, как сон накатился на нее темной, необоримой, огромной стеной. Она очнулась от того, что грузовик остановился. Сквозь скрывавшую Цзинь Фын солому было слышно, как шофер пытался уверить жандармов, что они не имеют права его задерживать, так как он едет по военной надобности. Он ссылался на пропуск, выданный комендатурой, и грозил жандармам всякими карами, ежели они его не пропустят. Но караульные заявили, что на сегодняшний вечер именно на этой заставе отменены все пропуска. По этому шоссе никого не велено пропускать. А если шофер будет еще разговаривать, то они его арестуют. Пусть он сам тогда объясняется с начальством. Цзинь Фын почувствовала, как грузовик повернул и покатил обратно. Она вылезла из-под соломы и постучала в оконце кабины. Шофер оглянулся: - Что тебе? - Остановитесь, пожалуйста. Я вылезу. - Что? - Мне надо туда, - и она махнула в сторону оставшегося сзади переезда. - Тебя не пустят. - Мне надо. - Живешь там? - Живу, - без смущения ответила девочка. - Все равно не пустят. Завтра пойдешь. А сейчас положу тебя спать. Не так уж ты велика, чтобы места не хватило. - Благодарю вас, но мне очень надо туда, - сказала она, вылезая из кузова. Еще несколько мгновений она постояла в нерешительности и пошла на юг. Но только на этот раз она шла не к разрушенным воротам, где стоял караул, а в обход, к развалинам стены. - Проволока там - не пролезешь! - крикнул ей шофер, но она не ответила и продолжала идти. - Постой! - Шофер нагнал ее и крепко схватил за плечо. Она хотела вырваться, но он держал ее. - Ты и вправду хочешь туда идти? Она подумала и сказала: - У меня там мать. - Через проволоку не перелезешь. А вот что... - Он поколебался. - Тебя одну они, может быть, и пропустят вот с этим... - и он сунул ей в руки деньги. Ее первым движением было вернуть их. Она не знала, кто этот человек. Раз он служит у врагов - значит он дурной человек. Попросту говоря, изменник. И деньги у него, значит, нехорошие. Нельзя их брать. Но тут же подумала, что эти деньги - единственный шанс миновать заставу, добраться до миссии и выполнить задание. Она взяла деньги. - Благодарю вас, - сказала она, не глядя на шофера. Цзинь Фын забыла об усталости, о голоде. Все заслонила радость исполняемого долга. Она побежала к воротам. - Эй, ты! - крикнул жандарм и толкнул ее в плечо. - Может быть, и у тебя тоже есть специальный пропуск? - Будьте так добры, возьмите его, - уверенно ответила девочка и протянула ему деньги. Жандарм взял деньги и отвернулся. Он подумал, что не будет большой беды, если он пропустит девчонку. Было уже довольно темно. Цзинь Фын перебежала за насыпь из мешков никем не замеченная и пустилась во весь дух по дороге. Но тут дверь караулки отворилась, и упавшая оттуда полоса яркого света залила жандарма с деньгами в руке. В дверях караулки стоял офицер. Он с первого взгляда понял, что произошло. 2 Может быть, офицер ограничился бы выговором, но взгляд его упал на что-то блеснувшее на земле. Он поспешно нагнулся и поднял фонарик, оброненный девочкой. - Если этот человек не будет задержан, вас всех расстреляют! - крикнул он жандарму. Тотчас ослепительный свет прожектора лег вдоль дороги. Цзинь Фын бросилась в канаву. Сверкающий белый луч ослепил ее на мгновение и пронесся дальше. Девочка выпрямилась и села в канаве, так как чувствовала, что еще мгновение - и она упадет в воду и захлебнется. И тут, прежде чем она успела опять окунуться в воду, луч прожектора ударил ей в затылок. Девочка вскочила и бросилась в поле. Трава хлестала ее по глазам. Она проваливалась в ямы, в канавы, поднималась на корточки, ползла, бежала. Снова падала и снова бежала. Она была уверена, что жандармы за нею не угонятся. Она успеет скрыться вон в тех кустах, что темным пятном выделяются на бугре. За кустами - овраг, а там снова густой кустарник. Только бы добраться до этих кустов на бугре! Девочка бежала на эту темную полосу кустов и не видела ничего, кроме этого спасительного пятна. Справа и слева от девочки землю вскидывали пули. А вот захлопал и автомат офицера, отрезая струей свинца путь к кустарнику. Цзинь Фын продолжала бежать. Она падала, вскакивала и снова бежала - до тех пор, пока толчок в плечо, такой сильный и жаркий, словно кто-то ударил девочку раскаленной кувалдой, не швырнул ее головой вперед. По инерции она перевернулась раз или два и затихла. Несколько пуль цокнули в землю справа и слева от неподвижно лежащей девочки, и стрельба прекратилась. От караулки бежали жандармы. А офицер стоял на шоссе с автоматом наготове. Цзинь Фын пришла в себя и проползла еще несколько шагов. Но силы оставили ее. Она опять упала головой вперед, ударилась лицом о землю и больше не шевелилась. Жандармы добежали до нее. Один взял ее за ноги, Другой - под мышки. Офицер посветил фонарем. В ярком свете белело ее бескровное лицо и смешно торчала вбок потемневшая от воды красная бумажка, которой были обмотаны косички. Глава десятая 1 В комнате становилось душно. Прохлада ночи, заполнявшая сад миссии, не проникала в окна, заслоненные стальными шторами. Ма, как окаменелая, сидела с застывшим, бледным лицом. На ней было наряднее платье, прическа была сделана с обычной для нее тщательностью, ногти судорожно сцепленных пальцев безукоризненно отполированы. Ничто в ее внешности не позволило бы догадаться о тем, что творилось у нее в душе. Стеллы - Сяо Фын-ин в комнате не было. Приехав, она сразу вызвала У Вэя, приказала ему отнести ее вещи в комнаты, приготовленные для гостей, и последовала за ним наверх. С тех пор ее никто не видел. Скоро в столовой, казалось, вовсе не осталось кислорода. - Я думаю, - сказал Баркли, - вам лучше перейти в сад. Биб смешался. Он не решался сказать, что страх перед партизанами, тени которых мерещились агентам всюду и всегда, не позволяет им даже на дюйм приподнять стальные шторы, а не то чтобы ночью высунуть нос из дома. Вместо него ответила Ада-Мэй: - Ответственность за вашу жизнь лежит на мне. Ничто, - она любезно улыбнулась Баркли, - даже ваше приказание, не заставит, меня отворить хотя бы одну дверь раньше завтрашнего утра. - Но... - Баркли провел пальцем за воротом, - я задыхаюсь... - Пройдемте в библиотеку, там не так жарко, - сказала она и посмотрела в сторону окаменевшей Ма. - А наша милая хозяйка тем временем распорядится, чтобы приготовили ужин. Баркли направился к двери. За ним двинулись все, кроме Ма, даже не поднявшей глаз. Оставшись одна, она продолжала сидеть неподвижно. Мучительные мысли раздирали ее мозг. После того, что Ма слышала, она может с уверенностью сказать: Ада - вражеская шпионка, овладевшая паролем партизан. Трудная игра, которую Ма вела столько времени по заданию штаба, требовавшего самой строгой конспирации и беспрекословного подчинения, привела ее в ловушку. Как ловко обманула ее эта провокаторша! Но виновата ли Ма в этом? Она неплохо играла роль предательницы, ей верили враги. Ошибка совершена была в последний момент: она поверила паролю. Но разве Ма могла знать, что враги овладели паролем уполномоченного партизанского штаба? Или и самое сообщение об этом пароле, принесенное связной, было подстроено полицией? Значит, полиция и раньше знала об истинной роли Ма? Ма стиснула руки. Можно же так распуститься! Как будто не ясно, что нужно делать. Если провалилось, ее так бережно соблюдавшееся инкогнито и если нельзя надеяться взять в плен Баркли и Янь Ши-фана, нужно убить их и Аду. А тогда... тогда пусть кончат с ней самой. Ма провела рукой по лицу. Так, именно так она и поступит!.. Окончательно сбросив оцепенение, Ма нажала кнопку звонка и, не глядя на вошедшую Тан Кэ, строго приказала: - Подавайте закуски. Ма поднялась к себе, вынула из туалета маленький пистолет и положила его в сумочку. Когда ока вернулась в столовую, стол был готов. Она окинула его привычным взглядом, сделала несколько исправлений в сервировке и отпустила горничных. В отворенную дверь донеслись тяжелые шаги Баркли. Когда Ма увидела входящего советника, пальцы ее судорожно сжали сумочку, словно он мог сквозь замшу увидеть лежавшее там оружие. - На нашу долю не так часто выпадает удовольствие провести спокойный вечер... - сказал Баркли. Он говорил что-то, но сознание Ма не воспринимало его слов. Ее мозг был целиком занят одним: он не знает, кто она, или делает вид, будто не знает?.. А может быть, Ада еще не успела сказать ему, что Ма подпольщица-партизанка... Нет, скорее это только новая ловушка. Этот человек играет с нею, как кошка... Впрочем... не все ли равно? Зачем бы он ни явился сюда, он здесь, перед нею, и он не ожидает того, что за спиною она открывает сумочку, опускает в нее руку, нащупывает прохладную сталь пистолета, охватывает пальцами его рукоятку, отводит кнопку предохранителя, медленно, осторожно вынимает оружие из сумочки... 2 Крик испуга вырвался у Ма: запястье ее правой руки, державшей пистолет, было до боли сжато чьими-то сильными пальцами... Любезно улыбаясь, за спиною Ма стояла та, которая называла себя то Мэй, то Адой. - Что случилось? - удивленно спросил Баркли. - У нашей милой хозяйки нервы не в порядке, - с улыбкой ответила Ада-Мэй. - В таком райском уголке, как эта миссия, можно иметь расстроенные нервы? - Баркли рассмеялся. - Я вижу, Мария, вам нужен отдых. И могу вас уверить: хотите вы или нет, вам придется им воспользоваться. - Подумав, Баркли обратился к Аде-Мэй: - Поручаю ее вашему попечению. Надеюсь, вы найдете такое надежное место, где наш верный друг сестра Мария сможет отдохнуть. - В этом вы можете быть уверены, - сказала та. "Вот и все, - подумала Ма. - Вот и все..." А Ада-Мэй спокойно спросила: - Пятнадцати минут вам достаточно, сэр, чтобы переодеться к ужину? Не ожидая ответа, она отворила дверь кухни, жестом пригласив в нее Ма. Ма послушно вышла. В кухне никого не было, и она сама принялась за работу. Руки ее действовали машинально, словно не сознание, а какая-то посторонняя сила управляла ими. Она не слышала, как за ее спиной затворилась дверь, как Ада-Мэй и Баркли вышли из столовой. Через несколько минут в комнате задребезжал телефонный звонок. Ма не слышала его. Снова и снова. На звонки в столовую вошел Биб: - Алло... Это я, Биб, сэр. Краска сбегала с лица Биба, по мере того как он слушал. Потом выражение растерянности сменилось у него маской испуга, рот полуоткрылся, и растерянно растопырились толстые пальцы свободной руки. Никто не мог слышать того, что слышал в трубке агент: - Почему вы молчите? Повторяю вам: Ада перехвачена красной парашютисткой, спустившейся в окрестностях нашего города. В убитой, найденной в овраге, опознали нашего агента Аду. - Но, позвольте, - решился прошептать Биб, - эта особа явилась сюда от вас... - Боже мой, какой вы глупец! - кричала мембрана. - Это красная! Ее нужно схватить, немедленно схватить! Что же вы молчите?.. О боже, вы сведете меня с ума! Сейчас же арестуйте ее!.. Я выезжаю сам... Не дайте ей уйти! Послышался сигнальный звонок, говоривший о том, что кто-то пытается поднять стальные шторы дверей. Биб опрометью бросился к механизму, приводившему их в действие. И действительно, вбежав в холл, Биб увидел, как двое скользнули в щель между полом и щитом. Один из них был У Вэй - это Биб хорошо видел, - вторая была женщина. Биб не разобрал, кто она, только с уверенностью мог сказать: это не Ада. Все остальное по сравнению со страхом упустить красную диверсантку, называющую себя Адой, казалось ему таким малозначащим, что он не стал раздумывать над этим случаем и поспешил повернуть рукоять механизма. Стальные щиты со стуком стали на места. Дверь порывисто распахнулась, и в столовую вошла оживленная, улыбающаяся Ада-Мэй. - Ну, как ужин? - Тут она заметила Биба. Его вид поразил ее. - Вам нехорошо? - О, напротив... - попытался он ответить как можно тверже, но это ему плохо удалось. - Сегодня вечер сюрпризов, - сказала сна. - Сейчас произойдет нечто... - О да, - перебил он ее, - сейчас произойдет нечто. Я поднесу вам такой сюрприз, какого вы не ожидаете. - Вот как? У вас для меня тоже кое-что есть? - Кое-что!.. Биб лихорадочно обдумывал, что следует сделать. Без помощи Кароля он не решался приступить к делу. Он незаметно пятился. Ему оставалось до двери всего несколько шагов, когда в комнату вошла Ма. - Ужин го... - При виде лица Биба слова замерли у нее на губах. Он встретил ее торопливым вопросом: - У вас есть оружие? Это удивило Ма не больше, чем если бы он просто предложил ей поднять руки. Но то, что произошло дальше, перевернуло все ее представление о происходящем. Биб шагнул к ней и протянул ей пистолет. - Вот... Держите ее под дулом пистолета! - Он указал на женщину, которая была для него партизанкой Мэй, а для Ма - предательницей Адой. - Не спускайте с нее глаз, при первом движении стреляйте! Стреляйте без колебаний... Я сейчас же вернусь, - бросил Биб и исчез. Ма понимала одно: под дулом ее пистолета стоит провокатор; Биб, как и Баркли, еще ничего не знают о ней самой, о Марии-Ма, разыгрывающей роль предательницы. Если она убьет сейчас Аду-Мэй, то никто ничего не узнает... Ма не смогла бы потом объяснить, почему, вместо того чтобы выстрелить, она опустила пистолет... В комнату вбежали горничные. Не громко, но так, чтобы все могли отчетливо слышать, Ада-Мэй сказала: - Я думаю, что жизнь здесь не так уж плоха. Не правда ли? - Она улыбнулась при виде растерянности, которую не в силах были скрыть обе девушки. - Не верьте ей, она агент врагов, она похитила пароль нашего человека! - крикнула Ма. - Если бы это было так, вы уже были бы в наручниках, - невозмутимо ответила Ада-Мэй. - Я послана центральным штабом. Все, что я делала, было необходимо, чтобы укрепить мое положение в глазах врага... Глава одиннадцатая 1 Между тем в комнате наверху Баркли с недоверием слушал сообщение запыхавшегося, бледного Биба. - Давайте сюда второго идиота! - приказал он. Биб в недоумении глядел на советника. - Как вы сказали, сэр? - Зовите этого... вашего... как его?.. - Кароля? - Скорее же! - выходя из себя, крикнул, Баркли. Биб опрометью бросился прочь и через минуту вернулся с Каролем. Тогда Баркли направился в комнату Янь Ши-фана, без предупреждения толкнул дверь. Но она оказалась запертой. Агенты забарабанили в нее кулаками. За нею царило молчание. - Вышибайте! - сказал Баркли. Агенты навалились на дверь, и через минуту все трое были в комнате. Перед ними, развалясь в кресле, сидел Янь Ши-фан. Казалось, шум не нарушил безмятежного сна толстого китайца: веки его оставались опущенными, руки спокойно лежали на подлокотниках. Баркли потряс его, и голова китайца свалилась на плечо. - Его отравили! - крикнул Баркли. - Извините... - не очень решительно возразил Биб, - но мне кажется, что его превосходительство генерал Янь отравился сам... - С этими словами он показал на зажатый в пальцах генерала маленький пузырек. - Трус! - презрительно проговорил Баркли. - Он боялся, что партизаны поджарят его на медленном огне... Трус! - И, обернувшись к Бибу с искаженным от злобы лицом: - И все равно виноваты вы. Отвесив пощечину растерянно мигавшему Бибу, Баркли бросился к лестнице и, прыгая сразу через три ступеньки, сбежал в столовую. Прямо против него спокойно стояла китаянка, ставшая теперь для тех и других партизанским бойцом Мэй. - Взять! - крикнул Баркли. Биб растерянно топтался на месте, не решаясь выполнить это приказание. Кароль, широко растопырив руки, двинулся к Мэй. Мэй не стала ждать, пока он обойдет стол и крикнула: - Товарищи, ко мне! Девушки вбежали с пистолетами наготове и направили их на агентов. Те покорно подняли руки и замерли там, где были. Баркли же ответил выстрелом в Май. Бросившаяся вперед Го Лин прикрыла ее своим телом и упала, раненная в грудь. Через минуту Баркли лежал связанный. Агенты, стоявшие теперь под дулами двух пистолетов, наведенных на них Тан Кэ, не делали попыток прийти ему на помощь. 2 Мэй и У Дэ перевязали раненую Го Лин. Из сада донесся настойчивый гудок автомобиля. Затем послышался грохот, словно ломали ворота, и через минуту удары посыпались на дверь дома. Звон стекла, треск ломаемых рам - и стальной ставень загудел от тарана. На несколько мгновений наступила тишина, потом удары раздались с новой силой. Но женщины казались совершенно спокойными. - К утру ваши головы будут красоваться на стене Тайюани! - крикнул Баркли. Часы в столовой громко пробили двенадцать. Звон последнего удара еще висел в воздухе, когда послышалось нечто похожее на отдаленные раскаты грозы и задрожали стены дома. Этот гром все усиливался, нарастал, волнами ударялся в стальные щиты ставней. Несколькими прыжками Мэй взбежала на второй этаж и с жадностью прильнула к маленькому окнцу в конце коридора. Возглас радости вырвался у нее: вся окрестность была освещена заревом. Она стремительно сбежала вниз и крикнула: - Это штурм Тайюани - последнего опорного пункта чанкайшистов в тылу Народно-освободительной армии! Тайюань будет нашей! На всем пространстве Китая, вплоть до южного берега Янцзы, больше не будет ни одного неразгромленного очага сопротивления врага... Слава свободному Китаю, слава китайскому народу и его коммунистической партии! Да здравствует вождь китайского народа председатель Мао Цзэ-дун!.. - Она сделала маленькую паузу, чтобы набрать воздуху. - А теперь, тетушка У Дэ, возьмите острый нож. Вы, как повариха, управитесь с ним лучше всех. Мэй подошла к Баркли. Он переводил испуганный взгляд с одного лица на другое. - Идите сюда, тетушка У, - сказала Май и перевернула скрученного веревками советника лицом к полу. - Режьте! - И, почувствовав, как в ее руках судорожно забился Баркли, не удержалась от смеха. - Режьте веревки, тетушка У Дэ! Быстрее, время дорого!.. Встаньте, Баркли!.. Я к вам обращаюсь, к вам... - повторила она. - Встаньте, вы мне нужны в качестве носильщика... Баркли поднялся и, задыхаясь от бессильного гнева, прохрипел: - Вы - преступница, мы будем вас судить... - Возьмите на руки раненую! - оборвала его Мэй. - Осторожней! Баркли больше не сопротивлялся. Он послушно поднял раненую Го Лин. - Ма, нам тоже пора уходить, - сказала Мэй. Ма пошла в кухню и с усилием подняла в углу кусок пола. Под ним виднелась крышка люка, за нею - темный провал подземного хода. Ма нажала кнопку, и слабый свет далекой лампы осветил путь. - Все готово? - спросила Мэй. - Этот ход выведет вас за пределы миссии, а там... - сказала Ма и улыбнулась, - там вы уже будете у своих. - Тан Кэ, У Дэ! - командовала Мэй. - Помогите спустить раненую в подземный ход. Ма в нерешительности остановилась. - А где У Вэй? - негромко проговорила сна. - У Вэй с товарищем Сяо Фын-ин отступают вместе с гоминдановцами. Они сохранили свое инкогнито. Сказав, что едва спаслись от нашей мести, они смогут быть нашими разведчиками в стане врагов. При имени Сяо, которую подпольщики знали как изменницу, раздались возгласы удивления. - Быстрее, быстрее, товарищи!.. - торопила Мэй. Через несколько минут люк был поставлен на место и в кухне воцарилась темнота. За стенами дома продолжала грохотать буря все нарастающей канонады: НОА громила чанкайшистский гарнизон Тайюани. Мэй взяла Ма под руку, и они вышли в сад. На горизонте, там, где была Тайюань, небо горело заревом пожаров. На его фоне, колеблющемся, как раздуваемый ветром занавес, вспыхивали желтые отблески орудийных выстрелов и зеленовато-белые трассы угасающих ракет. - Можно подумать, что это салют победы, - сказала Ма. - А разве это не так? - спросила Мэй. - Это победа. Победа над последним очагом их сопротивления на нашем материке. Глава двенадцатая 1 Только бы не заплакать, только бы не заплакать! Больше Цзинь Фын не думала ни о чем. Когда ее ударили по первому пальцу, все клетки ее маленького существа настолько переполнились болью, что, казалось, ничего страшнее уже не могло быть. Она закричала, но из-под ее крепко сжатых век не скатилось ни слезинки... Палач бил молотком по пальцам девочки, а прыщавый рыжий иностранец наблюдал за этим делом, приготовив бумагу, чтобы записать ее показания. Цзинь Фын ничего не сказала. Рыжий хотел знать, с какими поручениями партизан ходила Цзинь Фын. К кому, куда, когда? И еще он хотел знать, где находятся в городе выходы из подземных галерей. Но Цзинь Фын словно и не слышала его вопросов, только думала: "Не плакать, не плакать!" Потом ее истязали еще и еще. Когда Цзинь Фын теряла сознание, ее поливали водой, втыкали иголку шприца с какой-то жидкостью, от которой девочка на несколько минут приходила в себя. И так продолжалось, пока ей не почудилось, будто комната, где ее пытали, залилась ярким-ярким светом и в комнату ворвались "красные кроты": и командир с рукой, висящей на перевязи, и маленький начальник штаба, и высокий рябой начальник разведки, и радист. Цзинь Фын так ясно видела все морщинки на лице радиста со въевшейся в них копотью! На партизанах были новые ватники, а поверх ватников - крест-накрест пулеметные ленты. Совсем как нарисовано на плакате, висевшем над ее местом на кане в подземелье штаба. А когда командир "кротов" увидел Цзинь Фын, прикрученную ремнями к широкому деревянному столу, он бросился к ней и одним ударом ножа пересек путы. И ей стало так хорошо, как будто она сделалась легкой-легкой и понеслась куда-то. Она успела прошептать склонившемуся к ней командиру, что никого не выдала и ничего не сказала врагам. И что она не плакала. Честное слово, не плакала! Ведь "красные кроты" не плачут никогда... Последнее, что она видела: командир опустил на нее жаркое шелковое полотнище большого-большого красного знамени, закрывшее от нее весь мир... Канонада была слышна и в глубоком подвале дома в центре Тайюани, где находился "следственный отдел" гоминдановской контрразведки. Сидевший за столом рыжий иностранец приложил носовой платок к расковырянному прыщу и, страдальчески сморщившись, поглядел на появившееся на полотне крошечное пятнышко крови. - Так вы, доктор, считаете, что девчонка не может говорить? - спросил он у стоявшего напротив стола маленького китайца в форме врача гоминдановской армии. - Может быть, через неделю она и поправится, - неуверенно проговорил тот. - Ведь, в сущности, она еще ребенок. - Вы шутник! Неделя! Через два-три дня на моем стуле будет сидеть какой-нибудь красный дьявол, если мы не заставим эту маленькую китайскую дрянь открыть нам, где находятся в городе выходы из катакомб. Врач молча поклонился. Прыщавый иностранец ничего не мог прочесть на его лице и со злостью отшвырнул недокуренную сигарету. - Мы должны заставить ее говорить! Китаец сжал кулаки у груди и виновато проговорил: - Для этого надо дать ей неделю на восстановление сил... Тут до слуха рыжего докатились раскаты непрерывных разрывов, грохотавших над городом. Он обеспокоенно поднялся из-за стола: - Слышите?.. В нашем распоряжении остаются считанные часы. Не время разводить тут лечебницы для партизан... Я доложу Баркли, что из-за вашей непредусмотрительности девчонка не дала нам никаких показаний... В этот миг над их головами послышался страшный грохот и яркий свет озарил подвал. Маленький доктор уже не видел, как отброшенный взрывом прыщавый иностранец раскинул руки и размазался по стене багрово-серым пятном из мяса, костей, сукна и известки. Гоминдановский врач ничего этого не видел из-под сотни тонн обрушившегося кирпича, под которым исчезло его маленькое, так привычно сгибавшееся в поклонах тело.  * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *  Глава тринадцатая Командир отряда "красных кротов" не спал всю ночь. Книжка лежала развернутыми страницами к одеялу. Он брал ее и снова клал, не читая; все ходил и ходил из угла в угол по тесному подземелью и здоровой левой рукой нервно тер поверх повязки больную правую. Так он ходил, когда явился начальник разведки и доложил, что Янь Ши-фань отравился, а в плен взят его военный советник Баркли. Потом пришел начальник штаба и доложил, что с земли прибыла весть: командующий армией приказывает "красным кротам" выйти в город. Задача: ударить гоминдановцам в тыл и облегчить наступление войск НОА. - Хорошо, - ответил командир и стал отдавать распоряжения, необходимые для вывода отряда в город. Командир очень хорошо запомнил этот день потому, что тогда он впервые вывел своих "кротов" на поверхность земли, освещенную лучами солнца. Ему это солнце показалось вовсе не заходящим, а поднимающимся над горизонтом. Из-за окружающих гор к нему устремлялись уже последние потоки света, а ему все чудилось, что это заря великой победы, восходящая над Китаем. И, находись под землей, командир вовсе не был оторван от жизни весей страны и знал о великих подвигах народа на фронтах освободительной войны. Но эти подвиги никогда не казались ему такими сверкающе прекрасными, какой предстала сегодняшняя победа, еще не одержанная, но несомненная. Сегодня "кротам" предстоял открытый бой наравне с регулярными частями войск НОА. Это было высокой честью для партизан, и командиру казалось особенной удачей то, что нужно было открыто рядом с полками НОА драться против ненавистных захватчиков. Все ликовало в душе командира, когда он шел подземными галереями во главе своего отряда. Настроение его было таким приподнятым, что он, всегда тщательно взвешивающий каждое слово начальника разведки, теперь не очень внимательно слушал шагавшего рядом с ним высокого, худого шаньсийца. А тот, как нарочно, именно сегодня, впервые за долгое знакомство с командиром, оказался необычайно разговорчивым. Когда он говорил, даже нечто похожее на улыбку пробегало по его темному, обычно такому хмурому, рябому лицу. - Ровно десять лег назад, - говорил шаньсиец, - неподалеку отсюда, в моей родной Шаньси, я вот так же шел в полной темноте впереди маленького отряда. Это было мое первое сражение с врагами, и оно едва не стало и последним. Тогда я получил пулю в спину от своих... Только тут командир бросил на рассказчика удивленный взгляд и мимоходом переспросил: - Извините, я не ослышался - от своих? - Да. Это была моя вина: я побежал вперед, в сторону врага, раньше времени, и меня приняли за изменника... - Зачем же вы побежали? - все так же невнимательно спросил командир. - Должен вам сознаться, что тогда я не меньше, чем о победе, думал о тех, кто остался на мельнице... - На мельнице? Командир споткнулся о камень в подземном ходе и успел уже забыть о своем вопросе, когда начальник разведки сказал: - Я говорю о мельнице, на которой работал. Там остались моя жена и маленький цветок моей жизни - дочь... Она умела только лепетать: "Мяу-мяу". - Маленький цветок... - машинально повторил за ним командир и тут же спросил о том, чем были заняты его мысли: - Как вы думаете, что могло случиться с Цзинь Фын? - Война есть война, - ответил начальник разведки и, направив свет фонаря на новое препятствие, предупредил: - Пожалуйста, не споткнитесь. - Вы заговорили о вашей девочке, и я невольно вспомнил нашу маленькую Цзинь Фын. - Она была отличная связная. - Я не хочу вашего "была"! - несколько раздраженно произнес командир. - Я надеюсь... - Война есть воина, - повторил начальник разведки. - Но война не мешает же вам помнить о вашем маленьком цветке. - О, теперь мой цветок уже совсем не такой маленький - ему одиннадцать лет! - Вот видите, вы же о нем думаете! - Да, но только думаю. За десять лет я видел мою дочь всего один раз - когда мы проходили через мою родную провинцию. Там она живет и учится в школе для детей воинов... Если бы вы знали, какая она стала большая и ученая! Гораздо более ученая, чем старый мельник, ее отец. - Он подумал и заключил: - Если война продлится еще года два, она тоже станет "дьяволенком1" и, может быть, будет связной в таком же отряде, как наш. 1 "Дьяволятами" или "чертенятами" гоминдановцы называли юных китайских партизан - связных, подносчиков пищи и патронов и т. д. Потом это название так и осталось за ними, приобретя почетный смысл. - Нет, война на китайской земле не продлится два года, она не продлится даже один год. Заря великой победы уже поднялась над Китаем. Враги бегут, и недалек день, когда мы сбросим в море последнего гоминдановского изменника и последнего интервента. И никогда-никогда уже не пустим их обратно! - Да, у народа мудрые вожди, - согласился начальник разведки, - и храбрые полководцы. Враг будет разбит, даже если нам придется воевать с ним еще десять раз по десять лет. - Война - великое бедствие, ее не должно быть больше, - возразил командир. - Наша мудрость говорит: "Гнев может опять превратиться в радость, злоба может спять превратиться в веселье, но разрозненное государство не возродится, мертвые не оживут. Поэтому просвещенный правитель очень осторожен по отношению к войне, а хороший полководец остерегается ее. На этом пути сохраняешь государство в мире и армию в целости..." Ваш цветок не будет связным в отряде, подобно нашему, потому что не будет больше подземной войны и никакой войны не будет. Ваш цветок будет учиться в Пекинском университете и станет ученым человеком. - Девушка? - с недоверием спросил начальник разведки. - Извините меня, но я так не думаю. - Могу вас уверить, - сказал командир. - Женщина Китая уже доказала, что ни в чем не уступает мужчине. Посмотрите, как она трудилась во время войны, ведя хозяйство ушедшего на борьбу с врагом мужчины? Посмотрите, как она с оружием в руках дралась бок о бок с мужчиной! Неужели вы сомневаетесь, что она займет свое место рядом с ним и после войны? - Мужчина есть мужчина, - проговорил бывший мельник. - А женщина - это женщина... Командир перебил его: - Спросите себя, чего вы хотите для своего цветка, и вы узнаете, чего хотят для своих дочерей все китайцы. - И вы тоже? - спросил шаньсиец. - У меня нет больше ни жены, ни дочери, ни дома. Но я надеюсь, что Цзинь Фын заменит мне дочь, как только кончится война. - И вы хотите, чтобы она тоже училась в Пекинском университете? - Непременно! - уверенно проговорил командир. Он хотел сказать еще что-то, но тут в лицо ему потянуло свежим воздухом: выход из-под земли был близок. Командир остановился и поднял фонарь, чтобы собрать растянувшийся отряд. Глава четырнадцатая 1 Штурм Тайюани подходил к концу. Отряд "красных кротов" продвигался к губернаторскому саду, где прежде катались на осликах дети генералов и купцов и где теперь валялись срезанные снарядами деревья и дотлевали обломки сгоревших беседок. Хотя на поверхности земли санитарными отрядами НОА было развернуто несколько перевязочных пунктов, "красные кроты" по привычке отправляли своих раненых под землю, в лазарет доктора Цяо. Когда они ворвались в подвал большого дома, где находилась гоминдановская разведка, и увидели брошенную своими мучителями истерзанную Цзинь Фын, они привели к ней сверху врача. Но когда этот врач сказал, что никто уже ничего не может сделать для маленькой связной, "кроты" взяли ее и унесли под землю, чтобы подземными ходами доставить в миссию святого Игнатия, где оборудовали походный лазарет. Раненный в бою начальник разведки пошел впереди. В свете фонаря, который он нес, своды катакомб казались еще ниже, чем были на самом деле; они давили на идущих всеми миллионами тонн земли, лежащей между подземельем и ночью, озаряемой непрерывными вспышками орудийных выстрелов и разрывов. Внизу не было ни выстрелов, ни грохота разрывов. Воздух там был неподвижен, холоден и сыр. Тени идущих, отбрасываемые неверным мерцанием фонаря, приводили в движение стены ходов и неровные своды; они ломались и даже как будто извивались, теряя временами свои подлинные очертания и заставляя идущего впереди начальника разведки приостанавливаться, чтобы различить знаки, отмечающие повороты. Начальник разведки двигался медленно. Не столько потому, что был ранен в ногу, сколько потому, что шедший за ним приземистый боец не мог идти быстро. Его лицо лоснилось от пота, из-под закатанных рукавов ватника виднелись напряженные жгуты мускулов. Боец нес девочку на вытянутых руках, боясь прижать к себе: это причинило бы ей страдания. Боец изредка останавливался, чтобы перевести дыхание. Иногда во время таких остановок он присаживался на корточки, чтобы упереть локти в колени. Его руки дрожали мелкой-мелкой дрожью, и все же он не решался опустить ношу. Командир приказал вынести девочку из города подземным ходом и доставить в усадьбу католической миссии, в полевой госпиталь. Боец и сам считал, что только там он сможет опустить искалеченную Цзинь Фын на стол перед врачами. Наверно, они поставили там такие же столы, накрытые белыми клеенками, какой был у их собственного врача Цяо в подземелье "красных кротов". Пока боец отдыхал, начальник разведки строил предположения о том, что может сейчас делаться наверху. Он был ранен в то время, когда атакованные "кротами" с тыла и фронта гоминдановские бригады смертников прекратили сопротивление и сдались, открыв проход у южных ворот Тайюани. Ни начальник разведки, ни тем более простой боец не имели представления о том, что этот боевой эпизод был вовсе не началом штурма Тайюани, а одной из последних фаз падения этой сильной крепости врага, столько времени державшейся в тылу НОА. Впрочем, не только эти двое не знали истинных размеров победы под Тайюанью. А ведь здесь было взято в плен около восьмидесяти тысяч гоминдановских солдат из числа девятнадцати дивизий, составлявших гарнизон крепости. Остальные, пытавшиеся остановить победоносное наступление народа, были уничтожены... Но ни начальник разведки, ни простой боец этого еще не знали. Они еще только гадали о том, что, может быть, скоро Тайюань падет и войска НОА, освободившиеся от ее блокады, двинутся дальше, на запад, чтобы изгнать врага из Нинся, Ганьсу, Цинхая и Синьцзяна. Оба они не могли еще иметь представления о том, что меньше чем через месяц после падения Тайюани падет и главная база войск и флота иностранных интервентов в Китае - Циндао - и солдаты чужеземной морской пехоты уйдут из Китая, чтобы уже никогда-никогда в него не вернуться. Пройдет не два года и даже не год, а всего шесть лун, и на весь мир прозвучит клич Мао Цзэ-дуна: "Да здравствует победа народно-освободительной войны и народной революции! Да здравствует создание Китайской Народной Республики!" И начальник разведки отряда "красных кротов", бывший мельник из Шаньси, и молодой боец, чьего имени не сохраняла история, - тот, который, как драгоценнейшую ношу, держал на руках маленькую связную Цзинь Фын, - услышат этот призыв, если только не к ним будут относиться скорбные слова председателя Мао - слова, которые миллионы людей будут слушать, склонив головы: "Вечная память народным героям, павшим в народно-освободительной войне и в народной революции!.." Но сейчас ни тот, ни другой не знали, что будет через полгода, как не знали того, что случится завтра и даже через час. Сделав несколько затяжек из трубки, раскуренной спутником, молодой боец поднимался и шел дальше. Так прошли они больше четырех ли и приблизились к последнему разветвлению: направо галерея уходила к деревне, лежащей на пути в миссию; налево через какую-нибудь сотню шагов были расположены пещеры, представлявшиеся им не менее близкими, чем отчий дом, ибо в них они провели много-много дней среди своих боевых товарищей. Тут старый рябой шаньсиец остановился. - До выхода, ведущего к миссии, по крайней мере два ли, - сказал он словно про себя. - И кто может знать, свободен ли этот выход и приведут ли нас ноги в миссию... А здесь, в старом штабе, есть наша верная боевая подруга, с руками легкими и искусными... Наш ученый доктор Цяо... - Да. Она, наверно, сидит и ждет нашего прихода, готовая подать помощь тому, кому суждено вернуться, пролив свою кровь. Бывший мельник еще раз осветил фонарем знакомый знак на стене и повернул к своему штабу. 2 Доктор Цяо, как всегда в дни боев, сидела насторожившись в белом халате и в белой косынке на голове. Эта косынка совсем сливалась с ее седыми волосами, хотя Цяо было всего тридцать лет. Но последние два года, проведенные под землей, были как двадцать лет, и черные волосы молодой женщины стали серебряными. Она издали услышала отдававшиеся под сводами шаги и поспешно засветила два фонаря над столом, покрытым белой клеенкой. Потревоженный непривычно ярким светом, радист зашевелился за своей земляной стеной и высунулся из-за приемника, сдвинув с одного уха черную бляху наушника. Войдя в пещеру, начальник разведки посторонился. Он уступил дорогу бойцу и поднял фонарь над головой. Желтый блик упал на бесформенный сверток одеял, лежавший на дрожащих руках бойца. Руки бойца так затекли, что Цяо торопливо приняла сверток и сама осторожно опустила его на скамью. Когда начальник разведки увидел то, что оказалось под одеялами, откинутыми Цяо, он отвернулся, и фонарь закачался в руке этого много видевшего на своем боевом пути человека. Старый шаньсиец и не заметил, как рядом с доктором Цяо очутился худой, изможденный доктор Ли, которого позавчера принесли сюда бойцы отряда. Доктор Цяо, напуганная широко открытыми глазами Ли, сделала порывистое движение в его сторону. - Что с вами, уважаемый доктор? Но Ли молча слабым движением худой, прозрачной руки велел ей вернуться к столу, на который уже переложили раненую. По мере того как доктор Ли смотрел на Цзинь Фын, брови его сходились, глаза утрачивали свою обычную ласковую ясность и лицо принимало страдальческое выражение. Бледный высокий лоб прорезала глубокая морщина напряженной мысли. Он, пошатываясь, подошел к операционному столу и негромко, но очень твердым голосом сказал доктору Цяо: - Это вам одной не по силам. И добавил несколько слов, которых не понял никто, кроме доктора Цяо. Она несколько растерянно поглядела на него, но Ли так же тихо и строго сказал: - Прошу вас: шприц! - И пояснил: - Для меня самого. Доктор Цяо послушно приготовила шприц, наполнила его какой-то жидкостью, укрепила иглу. Тем временем Ли загнул край своего рукава и подставил доктору руку с тонкой, прозрачной кожей. Доктор Цяо сделала укол. Ли опустился на скамью и, откинувшись к стене, закрыл глаза. Так сидел он, пока доктор Цяо приготовила халат, принесла таз, воду, мыло. В подземелье царила глубокая тишина. Было слышно, как перешептываются трепещущие язычки пламени в фонарях у потолка. - Уважаемый доктор! - сказала доктор Цяо и осторожно тронула его за плечо. Ли открыл глаза и несколько удивленно обвел ими лица начальника разведки и коренастого бойца, который принес девочку и все еще стоял с закатанными рукавами ватника, словно готов был снова принять драгоценную ношу. И все увидели, что глаза Ли стали прозрачными, ясными и строгими. Легким движением, почти без усилия, он поднялся с кана и стал тщательно, привычным движением хирурга мыть руки над тазом, который держал боец. Доктор Цяо помогла доктору Ли натянуть резиновые перчатки и полила их раствором сулемы. Теперь Ли казался еще более худым и очень-очень высоким, как будто вырос и стал выше всех, кто был в подземелье. Он склонялся над девочкой. Глава пятнадцатая 1 Золотой крест на церкви святого Игнатия и сама церковь служили прекрасным ориентиром большому самолету, летевшему курсом на Тайюань. Сделав круг над миссией, самолет стал снижаться с очевидным намерением найти посадку на большом поле, простиравшемся между миссией и ближними подступами к городу. Персонал госпиталя, оборудованного в доме миссии, в беспокойстве высыпал на крыльцо: приближение большого боевого самолета не сулило ничего хорошего. Вся храбрость отряда "красных кротов", несшего охрану района госпиталя, едва ли могла помочь в таком деле, как воздушное нападение. Но крик общей радости пронесся по саду: на крыльях самолета виднелись опознавательные знаки Народно-освободительной армии. Это был воздушный трофей НОА. Люди смеялись и хлопали в ладоши. Раненые, державшиеся на ногах, высыпали на крыльцо, в окнах появились любопытные лица. Со стороны севшего в поле самолета к госпиталю приблизилась группа людей, во главе которых все узнали командующего армией, атаковавшей Тайюань. Стоявший на костылях высокий пожилой шаньсиец с рябым лицом и с выглядывавшей из ворота худой шеей, похожей на потемневшее от огня полено, увидев командующего, поднял руку и хриплым голосом запел: Вставай, Кто рабства больше не хочет! Великой стеной отваги Защитим мы Китай. Пробил час тревожный, Спасем родной край! Все вокруг него умолкли и слушали с таким вниманием, словно шаньсиец, начальник разведки "красных кротов", пел молитву. Но вот командарм остановился и, сняв шапку, подхватил: Пусть кругом нас, Как гром, Грохочет Наш боевой клич! Вставай, вставай, вставай! И тогда запели все: Нас много тысяч, Мы - единое сердце, Мы полны презрения к смерти, Вперед, вперед, вперед! В бой! Когда затихло стихийно начавшееся пение, к командарму подошел командир отряда "красных кротов" и отдал рапорт, как полагалось по уставу Народно-освободительной армии. Он только не мог отдать командарму положенного приветствия, так как его правая рука все еще висела на перевязи. Но командующий взял его левую руку и, крепко пожав, сказал: - Соберите ваш отряд, командир. - Смею заметить: он охраняет этот госпиталь, товарищ командующий. - Отбросьте заботы, командир. Можете спокойно собрать солдат; враг разбит, ничто не угрожает, нам больше со стороны Тайюани. - Хорошо! Командующий спросил у врача: - Как здоровье маленькой связной Цзинь Фын? Врач обернулся к стоявшей возле него седой женщине с молодым лицом: - Как вы думаете, доктор Цяо? - Я очень бы хотела сказать другое, но должна доложить то, что есть: если Цзинь Фын не умерла уже несколько дней назад, то этим она обязана искусству доктора Ли Хай-дэ. Жизнь теплится в ней, как крошечный трепетный огонек в лампе, где осталось очень мало керосина. При этих словах доктор Цяо грустно покачала головой, и две слезинки повисли на ресницах этой мужественной женщины. Трудно предположить, что командарм, человек острого глаза и пристального внимания, не заметил этих слезинок. Но он сделал вид, будто не видит их. - Если вы не возражаете, я хотел бы повидать связную Цзинь Фын. Доктор Цяо, видимо, колебалась. - Волнение может отнять у нее те слабые силы, за счет которых еще теплится жизнь, - сказала она. Но медицинская сестра, стоявшая рядом с доктором Цяо, робко заметила: - Цзинь Фын сказала: "Если можно, прошу вас, пусть придут ко мне мои товарищи - большие партизаны..." При этих словах дрогнул весь строй стоявшего в прямых шеренгах отряда "красных кротов". Госпитальный врач возразил: - Нет, нет! Несколько человек, не больше! Взгляд командира "красных кротов" пробежал по лицам товарищей. Он назвал имена начальника штаба, радиста и молодого бойца, который нес Цзинь Фын по подземному ходу. Ему он сказал: - Возьмите знамя полка. Боец наклонил древко знамени, и оно свободно прошло в дверь дома. Последним в дом вошел, стуча костылями, бывший шаньсийский мельник, начальник разведки. Но он первым вышел обратно и, обращаясь к солдатам, негромко сказал: - Она умерла... Это было сказано совсем-совсем негромко, но эти слова услышали все, как если бы ветер донес их до всех ушей... Солдаты опустили головы. Строй стоял неподвижно. Солдаты молчали. Минуты были томительно долги. Всем казалось, что их прошло уже очень много, когда на ступеньках дома появились носилки. Их высоко держали командир полка, начальник штаба, радист и молодой боец. С носилок свисали края длинного знамени. Когда носилки опустили на землю, все увидели, что мягкие складки знамени покрывают маленькое тело с головой. Оно было неподвижно. Командарм снял шапку. По его знаку командир выстроил свой отряд, чтобы увести с поля. От строя отделились несколько солдат. Они приблизились к носилкам, на которых лежала Цзинь Фын. Знаменщик осторожно взялся за древко знамени, так что древко стало вертикально, но полотнище продолжало покрывать тело девочки. Высоко поднятые сильными руками солдат, носилки двинулись вперед. Тело девочки, как бы увлекаемое облегающими его алыми складками знамени, словно было с ним одним неразделимым целым. В медленном, торжественном марше отряд двинулся мимо импровизированной трибуны из патронных ящиков, на которой стоял командующий. - Скоро под это знамя придут другие солдаты, - сказал он, - чтобы дать вам возможность отдохнуть, вернуться к мирному труду, к вашим семьям. Вы передадите им это знамя, обагренное кровью ваших товарищей, павших смертью храбрых, и кровью вашей маленькой связной Цзинь Фын... Пусть боевое знамя, под сенью которого она удаляется от нас по пути вечной славы, приведет вас к окончательной победе. Это о вас сказал Мао-чжуси1: "Народ беспощаден, и если сейчас, когда враг нации вторгся в нашу родную землю, ты пойдешь на борьбу с коммунизмом, то народ вытряхнет из тебя душу. Всякий, кто намерен бороться с коммунистами, должен быть готов к тому, что его сотрут в порошок". Когда-то Мао-чжуси говорил о вершинах мачт корабля - Нового Китая, - показавшихся на горизонте. "Рукоплещите, - говорил он, - приветствуйте его". Теперь этот корабль уже тут, перед нашими взорами, - вот он, наш великий гордый корабль Нового Китая, созданный вашими руками, завоеванный вашей кровью! Солнце победы взошло над Новым Китаем и никогда больше не зайдет... 1 Мао-чжуси - Мао-председатель; так ласково-уважительно называет Мао Цзэ-дуна народ Китая. Сойдя с трибуны, командующий увидел стоящего у ее подножия высокого человека на костылях. Его худая, жилистая шея была вытянута, и рябое лицо обращено вслед последним шеренгам солдат, удалявшихся молча с опущенными к земле штыками. При взгляде на этого человека командующий участливо спросил! - Вам тяжело? - Когда человеку тяжело, он плачет. Но если он не может плакать, потому что все его слезы давно истрачены, ему тяжело вдвойне, - ответил начальник разведки и грустно покачал головой. - Еще один прекрасный цветок сбит огненным ураганом войны, но ветер победы разнесет его семена по всей цветущей земле великого Китая. Согретые солнцем, семена эти взойдут, прекрасные, как никогда, озаряющие мир сиянием красоты и радости жизни, навечно победившей смерть. Если позволите, так думаю я, простой мельник из Шаньси. Но я сын Чжун Го, и тысячелетняя мудрость предков вселяет в меня надежду, что вы не примете эти простые слова как неуместную смелость. - Чжун Го Жэнь - человек срединного государства, - сказал командарм, - это звучит хорошо, но я хочу выразить вам живущую во мне уверенность, что недалек день, когда мы будем носить еще более гордое имя сынов Китайской Народной Республики - Чжун Хуа Жэнь Минь Гун Хэ Го. Тогда мы еще громче и увереннее повторим сказанные вами прекрасные слова тысячелетней мудрости наших предков и светлой надежды детей и детей наших детей - на тысячу лет вперед... - На тысячу лет?.. - Улыбка озарила суровые черты рябого лица. - Позвольте мне сказать: на тысячу тысяч лет... Извините...