вот и все! Но он едва ли был бы так беспечен, если бы знал, что пушечные залпы уничтожили полсотни этих ребят, высадившихся на берег, чтобы присоединиться к нему, и что около пятидесяти испанских мушкетеров во главе с настоящим капитаном Бладом быстро приближаются к городу, горя желанием расправиться с пиратами. И расправа была коротка. Разбредясь по городу, корсары разбились на группы по четыре, шесть, самое большее десять человек. Внезапное нападение испанцев не дало им возможности соединиться и оказать организованное сопротивление. Одни были убиты на месте, другие взяты в плен. В столовой генерал-губернатора пиратский капитан, чье садистское наслаждение создавшейся ситуацией усиливалось в соответствии с количеством поглощенной им крепкой малаги, обратил наконец внимание на вопли и мушкетную пальбу снаружи. Но он по-прежнему не сомневался, что сопротивление жителей Сан-Хуана давно сломлено, и считал, что шум на улице -- обычное следствие продолжающихся "развлечений" его ребят. Холостые пушечные выстрелы были обычным занятием торжествующих флибустьеров, а мушкеты едва ли остались в городе у кого-нибудь, кроме пиратов. Поэтому он не спеша продолжал истязать генералгубернатора необходимостью выбора между потерей жены и дублонов до тех пор, пока упорство дона Себастьяна не было сломлено и он не сообщил, где хранится королевская казна. Но жестокость корсара нисколько не уменьшилась. -- Слишком поздно, -- заявил он. -- Ты чересчур долго упрямился, а за это время я по уши влюбился в твою жену. Так влюбился, что не смогу вынести разлуки с ней. Я дарю тебе жизнь, испанская собака, и, учитывая твое поведение, это больше того, что ты заслужил. Но твои деньги и твою супругу я заберу с собой вместе с кораблями с ценностями, принадлежащими королю Испании. -- Но вы дали мне слово! -- вскричал взбешенный дон Себастьян. -- Ай-ай-ай! Но ведь это было давно. Когда тебе была предоставлена возможность, ты ею не воспользовался, а начал вместо этого со мной шутки шутить. -- Никто из присутствующих в комнате не обратил внимания на звук быстро приближающихся шагов. -- Я же предупреждал тебя, что с капитаном Бладом шутить опасно. Он не успел договорить, как дверь открылась, и послышался твердый с металлическим оттенком голос, в котором чувствовались нотки сарказма. -- Рад слышать это от вас, независимо от того, кто бы вы ни были. -- И в комнату вошел высокий человек со шляпой в руке. Черный парик его был всклокочен, лиловый камзол разорван, лицо испачкано пылью и грязью. Его сопровождали трое мушкетеров в испанских латах и стальных шлемах. Окинув комнату взглядом, он сразу же оценил ситуацию. -- Я как будто успел как раз вовремя. Изумленный пират выпустил донью Леокадию н вскочил, положив руку на рукоять пистолета. -- Что это значит? Кто вы такой, черт возьми?! Вновь прибывший приблизился к нему, и суровый взгляд его голубых глаз, сверкавших, как сапфиры, на смуглом лице, заставили разбойника вздрогнуть. -- Подлый самозванец! Навозная тварь! Хотя мерзавец по-прежнему мало что понимал, до него дошло, что необходимы решительные действия, и он выхватил из-за пояса пистолет. Но капитан Блад отступил назад, и его рапира, быстрая, как жало змеи, пронзила руку пирата. Пистолет со стуком упал на пол. -- Лучше бы ты направил его в свое сердце, грязный пес! Правда, этим ты помешал бы мне выполнить клятву. Я дал обет, что капитана Блада не отправит на виселицу ничья рука, кроме моей. Один из мушкетеров быстро справился с изрыгающим проклятие пиратским капитаном, в то время как Блад с остальными солдатами так же быстро разоружил двух других бандитов. Сквозь шум этой краткой схватки послышался крик доньи Леокадии, которая, дотащившись до кресла, упала в него, потеряв сознание. Дон Себастьян, находящийся в ненамного лучшем состоянии, как только его развязали, начал слабым голосом невнятно выражать свою благодарность за это своевременное чудо, перемежая ее вопросами и том, как оно произошло. -- Займитесь вашей супругой, -- посоветовал ему Блад, -- и не беспокойте себя другими мыслями. Сан-Хуан очищен от пиратов. Около тридцати негодяев надежно заперты в тюрьме, остальные -- еще надежнее: в аду. Если кому-то все же удалось вырваться, то его встретят у лодок и проводят к товарищам. Нам нужно похоронить мертвых, позаботиться о раненых и вернуть в город беженцев. А вы займитесь вашей женой и домочадцами и предоставьте мне все остальное. И Блад с мушкетерами исчезли так же внезапно, как появились, уведя с собой взбешенных пленных. VI Когда Блад вернулся к ужину, порядок в доме генералгубернатора был полностью восстановлен, и слуги накрывали на стол. При виде дона Педро, все еще покрытого пылью сражений, донья Леокадия разрыдалась. Не обращая внимания на грязный костюм капитана, дон Себастьян крепко прижал его к груди, называя спасителем Сан-Хуана, настоящим героем, истинным кастильцем и достойным представителем великого адмирала. Мнение это разделял весь город, в котором всю ночь не смолкали крики: "Viva дон Педро! Да здравствует герой СанХуан-де-Пуэрто-Рико!" Столь шумное и трогательное выражение благодарности пробудило в капитане Бладе, в чем он позже признался Джереми Питту, мысли о приятных сторонах, которыми обладала служба закону и порядку. Почистившись и переодевшись в костюм из гардероба дона Себастьяна, который ему был чересчур широк и слишком короток, он уселся ужинать к столу генералгубернатора, с удовольствием воздавая должное пище и превосходному испанскому вину, уцелевшему после налета на губернаторский винный погреб. Блад крепко уснул с сознанием хорошо выполненного долга, и не сомневаясь, что без лодок и с малым количеством людей лже- <Арабелла" не осмелится напасть на корабли с сокровищами, являющиеся истинной целью рейда на Сан-Хуан. Все же на всякий случай несколько испанцев стали на часах около пушек, оставленных в роще. Но ночь прошла спокойно, а наутро жители города увидели, что пиратский корабль превратился в точку на горизонте, а в гавань под всеми парусами входила "Мария Глориоса". Когда дон Педро Энкарнадо спустился к завтраку, дон Себастьян сообщил ему, что адмиральский корабль бросил якорь в бухте. -- Он весьма пунктуален, -- заметил дон Педро, думая о Волверстоне. -- Пунктуален? Ничего себе! Он не смог даже завершить ваши труды, потопив это проклятое пиратское судно. Постараюсь высказать ему все, что я о нем думаю. Дон Педро нахмурился. -- Учитывая его положение при дворе, это было бы неблагоразумно. С маркизом лучше не вступать в пререкания. К счастью, он вряд ли сойдет на берег из-за своей подагры. -- Тогда я нанесу ему визит на корабле. Озабоченное выражение лица капитана Блада не было притворным. Если ему не удастся отговорить дона Себастьяна от его благих намерений, то выработанный им план пойдет прахом. -- На вашем месте я бы этого не делал, -- сказал он. -- Не делали бы? Но ведь это мой долг. -- Вовсе нет. Этим вы унизите свое достоинство. Подумайте о высоком посте, который вы занимаете. Ведь генералгубернатор Пуэрто-Рико -- это почти вице-король. Не вы должны наносить визиты адмиралам, а, наоборот, адмиралы должны наносить визиты вам, и маркиз Риконете прекрасно отдает себе в этом отчет. Вот почему он, не имея возможности прийти к вам лично из-за болезни, послал к вам меня в качестве своего представителя. Поэтому все, что вы собирались сказать маркизу, вы можете сообщить мне. Задумавшись над этими словами, дон Себастьян подпер рукой свои многочисленные подбородки. -- Конечно, в том, что вы сказали, есть доля истины. Но в данном случае у меня особый долг, который я обязан выполнить. Я должен подробно сообщить адмиралу о той героической роли, которую вы сыграли в спасении Сан-Хуана и королевской казны, не говоря уже о кораблях с ценностями, и убедиться, что вы награждены по заслугам. Донья Леокадия, с дрожью вспоминая вчерашние ужасы, прерванные появлением дона Педро, и еще более страшные ужасы, которые предотвратила его отвага, горячо поддержала великодушное намерение своего супруга. Однако во время этого изъявления благодарности лицо дона Педро все больше мрачнело. Он сурово покачал головой. -- Этого я никак не могу допустить, -- сказал он. А если вы сделаете по-своему, то этим нанесете мне обиду. Вчера я выполнил лишь то, что требовала от меня моя служба, а за это не следует ни похвал, ни наград. Героями являются только те, кто, не считаясь с риском и не заботясь о собственных интересах, совершает подвиги, к которым их ничто не обязывает. А сочинять баллады о моем вчерашнем поведении было бы для меня оскорбительно, а вы, я уверен, никогда не захотите оскорбить меня, дон Себастьян. -- О, какая скромность! -- воскликнула донья Леокадия, молитвенно сложив руки и подняв глаза к небу. -- Правду говорят, что подлинно великое -- всегда скромно. -- Ваши слова достойны истинного героя, -- удрученно вздохнул дон Себастьян. -- Но я огорчен, друг мой, что вы лишаете меня возможности хоть чем-то отблагодарить вас. -- Меня не за что благодарить, дон Себастьян, -- возразил дон Педро. -- И умоляю вас, не будем к этому возвращаться. Он поднялся. -- Пожалуй, я сразу же отправлюсь на корабль, чтобы получить распоряжения адмирала, сообщить ему о том, что здесь произошло, а заодно показать виселицу, которую вы соорудили на берегу для этого проклятого капитана Блада. Это очень обрадует его превосходительство. К полудню дон Педро вернулся на берег уже не в костюме с чужого плеча, а одетый нарядно и элегантно, как подобает испанскому гранду. -- Маркиз Риконете просит меня сообщить вам, что так как Карибское море, к счастью, очистилось от капитана Блада, то миссия его превосходительства в этих водах окончена, и теперь ничто не препятствует его скорейшему возвращению в Испанию. Он намерен конвоировать корабли с ценностями во время путешествия через океан и просит предупредить их капитанов быть готовыми поднять якорь во время первого же отлива -- сегодня в три часа дня. Дон Себастьян был поражен. -- И вы не сказали ему, что это невозможно? Дон Педро пожал плечами. -- Я же говорил вам, что с адмиралом спорить бесполезно. -- Но, дорогой дон Педро, больше половины экипажа отсутствует, а на кораблях нет пушек. -- Будьте уверены, что я не преминул сообщить об этом его превосходительству. Конечно, это его огорчило, но он считает, что на каждом корабле хватит народу, чтобы управлять судном, а этого более чем достаточно. "Мария Глориоса" отлично вооружена и сможет защитить их от нападения. -- А он не подумал о том, что может случиться, если шторм разлучит "Марию Глориосу" с этими галеонами? -- На это я ему тоже указал, что не произвело никакого впечатления. Его превосходительство обладает развитым самомнением. Дон Себастьян надул щеки. -- Так-так. Разумеется, это его дело, и я благодарю за это Бога. Эти корабли и так доставили немало неприятностей Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, и я рад от них избавиться. Но должен заметить, что ваш адмирал весьма неосторожен. Очевидно, это характерная черта королевских фаворитов. Слабая улыбка, мелькнувшая на губах дона Педро, означала согласие со словами губернатора. -- Пожалуйста, распорядитесь, чтобы галеоны как можно скорее были снабжены провизией. Не стоит задерживать его превосходительство, к тому же прилив не станет ждать даже его. -- О, разумеется, -- согласился дон Себастьян, в покорности которого ощущалась заметная доля иронии. -- Я сейчас же отдам распоряжения. -- Я сообщу об этом его превосходительству. Он будет вам очень признателен. Ну, разрешите откланяться, дон Себастьян. -- И они дружески обнялись. -- Поверьте, я надолго сохраню воспоминания о нашем счастливом и взаимовыгодном сотрудничестве. Мое почтение донье Леокадии. -- А вы не останетесь посмотреть, как повесят капитана Блада? Казнь состоится ровно в полдень. -- Адмирал ожидает меня к восьми склянкам, и я не осмелюсь заставить его ждать. По пути в гавань капитан Блад задержался у городской тюрьмы. Дежурный офицер встретил его со всеми почестями, подобающими спасителю Сан-Хуана, и открыл двери по его просьбе. Пройдя двор, где расхаживали взад-вперед закованные в цепи удрученные пираты, Блад подошел к каменной камере, в которую едва проникал свет сквозь забранное решетками маленькое окошко, расположенное у самого потолка. В этой темной зловонной яме, сгорбившись на табуретке, сидел пиратский капитан, уронив голову на руки в наручниках. Услышав скрип дверных петель, он поднял голову, и его злое лицо уставилось на посетителя. Разбойник не узнал своего вчерашнего, испачканного грязью противника в этом элегантном сеньоре в черном, расшитом серебром костюме, в тщательно завитом, ниспадающем на плечи черном парике и с длинной эбеновой тростью с золотым набалдашником. -- Уже пора? -- проворчал он на своем ломаном испанском языке. Но блестящий кастильский аристократ неожиданно ответил по-английски, да еще с явным ирландским акцентом. -- Не будьте столь нетерпеливым. У вас есть еще время подумать о вашей душе, если таковая имеется; есть время раскаяться в совершенных вами гнусностях. Я могу простить вам то, что вы выдавали себя за капитана Блада. Сам по себе этот акт даже можно расценивать как комплимент. Но я не могу вам простить того, что вы натворили в Картахене, -- зверских убийств, пыток, изнасилований и других беспричинных жестокостей, которые вы совершили, удовлетворяя ваши низменные инстинкты и позоря присвоенное вами имя. Негодяй ухмыльнулся. -- Вы говорите, как поп, которого прислали меня исповедовать. -- Я говорю как человек, которым являюсь, и чье имя вы осквернили своими низкими поступками. Советую вам за краткий промежуток времени, остающийся у вас после моего ухода, хорошенько осознать неумолимость высшего правосудия, которое привело вас на виселицу с моей непосредственной помощью. Ибо я -- капитан Блад! Несколько секунд он стоял, молча глядя на осужденного самозванца, утратившего от изумления дар речи; затем, повернувшись на каблуках, вышел к ожидавшему его испанскому офицеру. Пройдя мимо виселицы, установленной на берегу, он сел в шлюпку, которая тотчас двинулась к бело-золотому флагманскому кораблю, стоящему на рейде. Таким образом, в тот же день, когда фальшивый капитан Блад был повешен на берегу Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, настоящий капитан Блад отплыл на Тортугу на "Марии Глориосе", или "Андалузской девчонке", конвоируя корабли с сокровищами, где не было ни пушек, ни достаточного количества людей, чтобы оказать сопротивление, когда их капитанам стала ясна ситуация, в которой они очутились. ДЕМОНСТРАЦИЯ I -- Фортуна, -- любил повторять капитан Блад, -- ненавидит скряг. Она приберегает свои милости для тех, кто умеет правильно делать ставки и с блеском тратить выигрыши. Конечно, вы можете соглашаться или не соглашаться с ним, но сам Блад всегда руководствовался этим правилом, никогда не отступая от него. Многочисленные примеры щедрости капитана можно найти в записках о его полных риска приключениях, оставленных нам Джереми Питтом, но ни один из них не может сравниться в блеске и яркости с мерами, принятыми с целью сокрушить вест-индскую политику месье де Лувуа[1], когда она угрожала уничтожением могучему братству флибустьеров. Маркиза де Лувуа, преемника великого Кольбера[2] на службе Людовика XIV, дружно ненавидели при жизни, с той же силой, с какой его так же дружно оплакивали после смерти. Думаю, что подобное единство взглядов является высшей оценкой достоинств политического деятеля. Ничто никогда не ускользало от внимания месье де Лувуа. И вот, охваченный организаторским пылом, он в один прекрасный день оставил в покое государственный аппарат с тем, чтобы заняться инспекцией французских владений в Карибском море, где активные действия флибустьеров оскорбляли его страсть к порядку. Для этой цели в Вест-Индию на двадцатичетырехпушечном корабле "Беарнец" маркиз отправил шевалье де Сентонжа, элегантного, подающего надежды дворянина лет тридцати с лишним, заслужившего доверие месье де Лувуа (что было не так-то легко) и имеющего четкие инструкции, которыми он должен был руководствоваться, чтобы положить конец пиратству. Для месье де Сентонжа, чье материальное положение было отнюдь не блестящим, это поручение оказалось неожиданной улыбкой фортуны, ибо, по мере сил служа королю, он нашел случай сослужить службу и себе самому. Во время своего пребывания на Мартинике[3], которое затянулось значительно дольше, чем этого требовала необходимость, шевалье познакомился с мадам де Вейнак, молодой и красивой вдовой Омера де Вейнака, влюбился в нее с быстротой, возможной только под тропическим солнцем, и вскоре женился на ней. Мадам де Вейнак унаследовала от покойного мужа владения, составляющие примерно третью часть острова Мартиника, которые состояли из плантаций сахара, пряностей и табака, дающих внушительный годовой доход. Все это богатство вместе с владелицей перешло в руки представительного, но плохо обеспеченного посланца маркиза де Лувуа. 1 Лувуа Франсуа Мишель 0641 -- 1691) -- военный министр Людовика XIV. 2 Кольбер Жан-Батист (1619 -- 1683) -- министр финансов Людовика XIV. 3 Мартиника -- один из Малых Антильских островов, бывший владением Франции. Шевалье де Сентонж был слишком добросовестным и убежденным в сознании важности своей миссии, чтобы позволить браку быть чем-то, кроме прекрасной интерлюдии в течение исполнения долга, приведшего его в Новый Свет. Отпраздновав свадьбу в Сен-Пьере[1] со всем блеском и пышностью, соответствующими высокому положению невесты, он вновь приступил к выполнению своей задачи, пользуясь возросшими возможностями, которые предоставила ему счастливая перемена обстоятельств. Взяв жену на борт "Беарнца" месье де Сентонж отплыл из Сен-Пьера, чтобы завершить, свой инспекторский объезд, прежде чем взять курс на Францию и полностью насладиться баснословным состоянием, свалившимся ему на голову. Доминику, Гваделупу и Гренадины[2] он уже посетил, так же, как и Сен-Круа, который, говоря по чести, принадлежал не столько французской короне, сколько французской Вест-Индской компании. Оставалась самая важная часть его миссии -- остров Тортуга, другое владение вышеозначенной компании, служившее цитаделью английских, французских и голландских корсаров, к уничтожению которых шевалье был обязан принять все меры. Уверенность месье де Сентонжа в своей возможности справиться с этой трудной задачей значительно возросла, когда ему сообщили, что Питер Блад, наиболее предприимчивый и опасный из всех флибустьеров, недавно был пойман испанцами и повешен в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико. В один из тихих знойных августовских дней "Беарнец" бросил якорь в Кайонской бухте[3] -- окруженной рифами гавани, казалось, предназначенной самой природой быть пиратским логовом. Шевалье взял с собой на берег свою молодую жену, усадив ее в специальное кресло, которое его матросам не без труда удалось пронести сквозь пеструю толпу европейцев, негров, маронов[4] и мулатов, собравшихся поглазеть на знатную даму с французского корабля. Двое почти совершенно обнаженных мулатов-носильщиков несли кресло с драгоценным грузом, в то время как напыщенный месье де Сентонж, облаченный в голубой костюм из тафты, державший в одной руке трость, а в другой шляпу, которой он обмахивался, шествовал сзади, проклиная жару, мух и вонь. Высокий, румяный мужчина, уже начинающий полнеть, он обливался потом, а его голова взмокла под тщательно завитым золотистым париком. 1 Сен-Пьер -- город на Мартинике. 2 Доминика, Гваделупа, Гренадины -- Малые Антильские острова, тогда колонии Франции. 3 Кайона -- город на острове Тортуга. 4 Мароны -- потомки беглых рабов в Вест Индии. Поднявшись вверх по главной улице Кайоны, усаженной пальмами, задыхающимся от пыли шевалье добрался наконец до губернаторского дома и, пройдя через сад, вскоре очутился в прохладном полумраке комнаты, надежно защищенной от солнца зелеными шторами. По счастью, губернатор, радушно принявший знатного гостя, сразу же распорядился подать прохладительный напиток, искусно изготовленный из рома, сахара и лимонов. Однако этот краткий отдых оказался лишь временным. После того как мадам де Сентонж удалилась вместе с двумя очаровательными дочерьми губернатора, в кабинете разгорелась дискуссия, от которой шевалье снова бросило в жар. Месье д'Ожерон, управляющий Тортугой от имени Французской Вест-Индской компании, с мрачным унынием выслушивал резкие замечания, которые его гость высказывал от имени месье де Лувуа. Худой, низенький месье д'0жерон, будучи надолго заброшенным на этот забытый Богом остров, сумел сохранить в своем доме атмосферу придворного изящества и элегантности, приличествующую прирожденному дворянину. Только сдержанность и безукоризненные манеры позволили ему сейчас скрыть раздражение. Когда шевалье закончил свои резкие и напыщенные разглагольствования, губернатор тяжело вздохнул, и в этом вздохе чувствовалась усталость. -- Полагаю, -- отважился сказать он, -- что месье де Лувуа не совсем точно информирован о положении дел в Вест-Индии. Фраза эта привела в ужас де Сентонжа. Его убежденность во всеведении месье де Лувуа была так же непоколебима, как и уверенность в том, что он сам обладает этим качеством. -- Сомневаюсь, месье, есть ли в мире что-нибудь, о чем маркиз не был бы полностью информирован. Улыбка д'0жерона была вежливой и обходительной. -- Разумеется, никто не сомневается в достоинствах месье де Лувуа. Но его превосходительство не обладает моим опытом, приобретенным за долгие годы жизни в этом захолустье, а это, осмелюсь заметить, придает некоторую ценность моему мнению. Но шевалье нетерпеливым жестом отмахнулся от мнения д'0жерона. -- Мы только зря теряем время, месье. Позвольте мне быть откровенным. Тортуга находится под сенью французского флага, и, по мнению месье де Лувуа, с которым я полностью согласен, не слишком пристойно... Ну, короче говоря, покровительство шайкам разбойников не делает чести флагу Франции. -- Но, месье, -- возразил д'0жерон. -- Не флаг Франции покровительствует флибустьерам, а, напротив, флибустьеры покровительствуют флагу Франции. Высокий, импозантный королевский представитель поднялся, выражая тем самым свое негодование. -- Месье, это возмутительное заявление. Но губернатор оставался безукоризненно вежливым. -- Это факт, а не заявление. Позвольте мне напомнить вам, что сто пятьдесят лет назад его святейшество Папа подарил Испании Новый Свет в награду за открытие Колумба. Но с тех пор другие нации -- французы, англичане, голландцы -- обращали на эту папскую буллу значительно меньше внимания, чем этого хотелось бы Испании. Они, в свою очередь, селились на землях Нового Света, территории которых являлись испанскими чисто номинально. А так как Испания упорно усматривает в этом посягательство на ее права, то Карибское море уже давно служит полем битвы. Что же касается корсаров, к которым вы относитесь с таким презрением, то вначале они были мирными охотниками, земледельцами и торговцами. Но испанцы постоянно преследовали их на Эспаньоле, изгоняли англичан и французов с СентКристофера[1], а голландцев с Сен-Круа, устраивали варварские избиения, не щадя даже женщин и детей. Тогда в целях самозащиты эти люди покинули свои коптильни, взялись за оружие, объединились и стали, в свою очередь, охотиться за испанцами. То, что Виргинские острова[2] теперь принадлежат Британской короне, -- заслуга "берегового братства", как называют себя флибустьеры, захватившие эти земли для Англии. Остров Тортуга, на котором мы сейчас находимся, так же, как и остров Сен-Круа, точно таким же путем перешел во владение Французской Вест-Индской компании и, таким образом, стал колонией Франции. Вы говорили, месье, о покровительстве французского флага, которым пользуются корсары, и я ответил вам, что вы поменяли вещи местами. Не будь здесь флибустьеров, обуздывающих алчность Испании, я сильно сомневаюсь, смогли бы вы когда-нибудь предпринять такое путешествие, ибо в Карибском море не было бы ни одного французского владения, которое бы вам надлежало посетить. -- Он сделал паузу, улыбаясь явному замешательству своего гостя. -- Надеюсь, месье, я сказал достаточно для того, чтобы подтвердить свое мнение, которое я беру на себя смелость отстаивать, несмотря на требование месье де Лувуа, что уничтожение корсаров может легко повлечь за собой уничтожение французских колоний в Вест-Индии. В этот момент шевалье де Сентонж взорвался. Как часто случается, поводом его гнева послужило то, что в глубине души он чувствовал обоснованность аргументов губернатора. Выражения, в которых шевалье высказал свое недовольство, заставляют сомневаться в том, насколько мудро поступил маркиз де Лувуа, выбрав подобного посланника. 1 Сент-Кристофер -- один из Малых Антильских островов, принадлежавший Англии. 2 Виргинские острова -- группа Малых Антильских островов. -- Вы сказали достаточно, месье... более чем достаточно для убеждения меня в том, что боязнь лишиться прибылей, получаемых вашей компанией и вами лично от продажи на Тортуге награбленных товаров, делает вас безразличным к чести Франции, которую пятнает эта позорная торговля! Месье д'0жерон больше не улыбался. В свою очередь, почувствовав изрядную долю истины в обвинениях шевалье, он вскочил на ноги, побледнев от гнева. Но, будучи сдержанным и замкнутым по натуре, губернатор не дал выхода своим чувствам. Его голос оставался спокойным и холодным, как лед. -- За такие слова, месье, полагается отвечать со шпагой в руке. Сентонж, меривший шагами комнату, только рукой махнул. -- Это такая же чепуха, как и то, что вы говорили раньше! Ваш вызов вы лучше пошлите месье де Лувуа, так как я всего лишь его представитель. Я высказал вам только то, что требовал от меня долг, и чего я не стал бы делать, если бы нашел вас более рассудительным. Неужели вы не понимаете, месье, что я приехал сюда из Франции не драться на дуэли именем короля, а сообщить вам королевское решение и передать королевские приказы. Если они вам неприятны, то это не мое дело. Но по решению правительства Тортуга должна перестать служить приютом корсарам -- это все, что я должен был вам сказать. -- Боже, дай мне терпения! -- воскликнул месье д'0жерон. -- И вы думаете, что достаточно только сообщить мне этот приказ, как я тотчас смогу привести его в исполнение? -- А в чем трудность? Закройте рынок, куда поступает награбленное. Если вы положите конец этой торговле, то пиратству придет конец. -- Как просто! А что, если конец придет мне и заодно администрации Вест-Индской компании на этом острове? Что, если пираты захватят власть на Тортуге? Ведь это несомненно случится, если я вас послушаю, месье де Сентонж. -- У Франции достаточно могущества, чтобы отстоять свои права. -- Весьма признателен. Интересно, знают ли во Франции, как это сделать? Имеет ли месье де Лувуа какое-нибудь представление о силе и размерах организации флибустьеров? Слышали ли вы когда-нибудь во Франции о набеге Моргана на Панаму? Знаете ли вы, что пиратское воинство включает пять-шесть тысяч самых грозных морских разбойников, каких когда-либо видел свет? Если им будет угрожать уничтожение, то они, соединившись вместе, могут создать флот из сорока или пятидесяти кораблей, который перевернет все Карибское море вверх дном. Губернатору удалось наконец привести в замешательство шевалье де Сентонжа. Несколько секунд он удрученно глядел на хозяина дома, пока не собрался с силами. -- Вы, месье, безусловно преувеличиваете. -- Я ничего не преувеличиваю. Я только хочу заставить вас понять, что мною движет нечто большее, чем корыстолюбие, которое вы мне так оскорбительно приписываете. -- Месье де Лувуа, несомненно, будет сожалеть о несправедливости своего решения, когда я подробно доложу ему о том, что вы мне сообщили. Что же до остального, то приказ остается приказом. -- Но вам наверняка предоставили некоторую свободу действий в выполнении вашей миссии. Поэтому я считаю, что, выслушав мои объяснения, вы окажете услугу королевству, рекомендовав месье де Лувуа не нарушать существующего положения вещей до тех пор, пока Франция не будет в состоянии направить в Карибское море флот, который сможет охранять ее владения. Но шевалье заупрямился. -- Такой совет мне едва ли подойдет. Вы получили распоряжение месье де Лувуа немедленно закрыть рынок, где сбывается награбленная корсарами добыча. Я уверен, что вы дадите мне возможность заверить маркиза в вашем безоговорочном согласии. Эта тупая бескомпромиссность приводила д'0жерона в отчаяние. -- Должен, однако, заметить, месье, что ваша формулировка не соответствует действительности. Здесь сбывается не только награбленное, но и добыча, отнятая у Испании и компенсирующая грабежи, от которых мы страдали и будем страдать по милости кастильских хищников. -- Но это фантастично, месье. Между Францией и Испанией мир. -- В Карибском море, месье де Сентонж, мира никогда не бывает. Уничтожив корсарство, мы капитулируем и подставим горло под нож -- вот и все. Но аргументов, способных сдвинуть с места шевалье де Сентонжа, просто не существовало. -- Я вынужден рассматривать это только как ваше личное мнение, в какой-то мере внушенное вам (не обижайтесь на меня за это) интересами вашей компании и вашими собственными. Как бы то ни было, приказ вполне ясен, и вы должны понимать, что его невыполнение повлечет за собой большие неприятности. -- Не большие, чем выполнение, -- заметил губернатор, скривив губы. Он вздохнул, пожав плечами. -- По вашей милости, месье, я попал между двух огней. -- Надеюсь, у вас хватит справедливости понять, что я выполняю свой долг, -- величественно промолвил шевалье де Сентонж. Слабый намек на желание оправдаться, звучавший в этой фразе, был единственной уступкой, которую месье д'Ожерону удалось выжать из своего упрямого и самонадеянного гостя. II Месье де Сентонж вместе со своей супругой покинули Тортугу в тот же вечер, взяв курс на Порт-о-Пренс[1], который шевалье намеревался посетить перед тем, как отплыть во Францию, где его ожидала заманчивая жизнь богача. Восхищаясь собственной твердостью, проявленной им в беседе с губернатором Тортуги, он поведал обо всем мадам де Сентонж, чтобы та могла разделить его восторги. -- Этот мелкий скупщик краденого мог вынудить меня уклониться от выполнения долга, если бы я не был столь бдительным, -- улыбаясь, заметил шевалье -- Но меня не так-то легко обмануть. Поэтому месье де Лувуа и поручил мне такую важную миссию. Он знал, с какими трудностями я могу столкнуться, и не сомневался, что меня не проведешь. Мадам де Сентонж была высокой, красивой брюнеткой с глазами, похожими на терновые ягоды, кожей цвета слоновой кости и бюстом Гебы[2]. Ее томный взгляд был с благоговением устремлен на мужа, собиравшегося ввести ее в высшее общество Франции, двери которого были закрыты для жены плантатора, как бы он не был богат. Все же, несмотря на уверенность в проницательности своего супруга, она осмелилась поинтересоваться, был ли он прав, приписывая аргументы, приведенные месье д'0жероном, одному лишь корыстолюбию губернатора. Правда, всю жизнь прожив в Вест-Индии, мадам де Сентонж не могла не знать о хищнических повадках испанцев, хотя до сих пор она, возможно, не думала о том, в какой степени действия корсаров сдерживали их разбои. Испания держала солидный флот в Карибском море главным образом для того, чтобы охранять свои поселения от рейдов флибустьеров. Уничтожение пиратства развязало бы руки этому флоту, а зная жестокость испанцев, можно было легко догадаться, к каким бы последствиям это привело. С должным смирением высказав свои мысли обожаемому супругу, мадам де Сентонж выслушала самоуверенный ответ: -- В таком случае можешь не сомневаться, что мой повелитель король Франции примет надлежащие меры. Тем не менее спокойствие шевалье было несколько поколеблено. Эта робкая поддержка аргументов д'0жерона выбила Сентонжа из колеи. Конечно, было легко отнести все возражения губернатора Тортуги за счет его эгоизма и страха перед испанцами. Однако месье де Сентонж, будучи со времени своей женитьбы живо заинтересованным во французских колониях в Вест-Индии, начал спрашивать себя, не слишком ли поспешным было его заключение, что месье д'Ожерон преувеличивает. 1 Порт-о-Пренс -- столица тогдашнего французского Гаити. 2 Геба -- богиня молодости в греческой мифологии. В действительности же губернатор Тортуги не преувеличивал. Как бы ни были его аргументы согласованы с его интересами, они, несомненно, имели под собой существенную основу. Теперь же ему оставалось только покинуть свой пост и вернуться во Францию, предоставив месье де Лувуа самому решать судьбу Французской Вест-Индии и Тортуги в частности. Правда, это было бы изменой интересам Вест-индской компании, но если политика нового министра восторжествует, то у компании очень скоро не останется никаких интересов. Губернатор провел беспокойную ночь и заснул только на рассвете, но почти тотчас же проснулся от пушечных выстрелов. Канонада и треск мушкетов были настолько продолжительными, что д'0жерону понадобилось длительное время, пока он осознал, что этот шум означает не атаку на гавань, а feu de joi[1], какого еще никогда не слыхивали скалы Кайоны. Когда же губернатор выяснил причину салюта, то его настроение значительно улучшилось. Сообщение о поимке и казни капитана Блада в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико было опровергнуто прибытием в Кайону самого Питера Блада, живого и невредимого, на борту захваченного испанского корабля, еще недавно называющегося "Мария Глориоса" и служившего флагманом эскадры маркиза Риконете. В кильватере "Марии Глориосы" следовали два испанских галеона, нагруженных сокровищами. Гром орудий раздавался с борта трех кораблей Блада, ремонтировавшихся на Тортуге в его отсутствие, среди экипажа которых в течение последней недели царили растерянность и уныние. Д'0жерон не меньше пиратов радовался воскрешению из мертвых человека, которого он уже успел оплакать, ибо между губернатором Тортуги и славным капитаном флибустьеров существовала тесная дружба. Месье д'Ожерон и его дочери устроили в честь Питера Блада настоящий пир, ради которого губернатор извлек из погреба несколько бутылок отборного вина, полученного из Франции. Пришедший в отличное расположение духа капитан поведал собравшимся за столом историю необычайного приключения в Пуэрто-Рико, закончившегося казнью гнусного самозванца, который претендовал на имя и славу Питера Блада, и беспрепятственным отплытием из Сан-Хуана "Марии Глориосы" вместе с двумя кораблями с ценностями, стоявшими теперь на якоре в кайонской гавани. 1 Приветственный салют (франц.). -- Такой богатой добычи у меня еще никогда не было. Одного золота только на мою долю приходится тысяч на двадцать пять. Его, как обычно, я обменяю у вас на векселя французских банков. Кроме того, на одном из галеонов имеется груз перца и пряностей, за который Вест-индская компания даст не менее ста тысяч. Все это ждет вашей оценки, мой друг. Но это сообщение, которое в другое время только обрадовало бы губернатора, на сей раз вновь повергло его в уныние, напомнив ему об изменившихся обстоятельствах. Печально поглядев на гостя, он покачал головой. -- Все кончено, друг мой. Наша коммерция отныне под запретом. -- И вслед за этим последовал подробный рассказ о визите де Сентонжа, существенно ограничившем поле деятельности месье д'0жерона. -- Итак, вы понимаете, дорогой капитан, что рынки Вест-Индской компании теперь закрыты для вас. На загорелом, гладко выбритом лице Блада, обрамленном черными локонами, отразились изумление и гнев. -- Боже мой! И вы не сказали этому придворному блюдолизу, что... -- Я привел ему все аргументы, к которым прислушался бы любой здравомыслящий человек. Но на все, что я ему говорил, он отвечал, что в мире нет ничего, что не было бы известно месье де Лувуа. По мнению месье де Сентонжа, нет Бога, кроме Лувуа, и Сентонж -- пророк его. Этот шевалье, как и все придворные фавориты, весьма самоуверенный субъект. Недавно на Мартинике он женился на вдове Омера де Вейнака, и это сделало его одним из богатейших людей Франции. А вы знаете, во что превращают большие деньги и без того самодовольных людей. И месье д'0жерон устало махнул рукой. -- Да, теперь все кончено. Но с этим капитан Блад никак не мог согласиться. -- Нельзя же безропотно класть голову под топор. Такие люди, как мы, не должны признавать себя побежденными. -- Для вас, живущего вне закона, все возможно. Но для меня... здесь, на Тортуге, я представляю закон Франции; я должен служить ему и поддерживать его. И теперь, когда закон предъявил такое требование... -- Если бы я приехал на день раньше, требования закона были бы несколько иными. Д'0жерон сардонически усмехнулся. -- Вы воображаете, что, несмотря на все, что я вам рассказал, вам бы удалось убедить этого хлыща в его глупости? -- Нет ничего, в чем бы нельзя было убедить человека, предъявив ему соответствующие аргументы должным образом. -- Я же говорил вам, что предъявил ему все возможные аргументы. -- Нет, не все, а только те, которые пришли вам в голову. -- Если вы имеете в виду, что мне следовало пригрозить пистолетом этому самовлюбленному фату... -- О, мой друг! Это же не аргумент, а принуждение. Все люди заботятся о своих интересах, а особенно те, кто, подобно шевалье де Сентонжу, любят обвинять в этом других. Ущемление его интересов могло бы его убедить. -- Возможно. Но что я знаю о его интересах? -- Подумайте! Разве вы только что не сказали мне, что он недавно женился на вдове Омера де Вейнака? Отсюда неизбежно вытекает его величайшая заинтересованность во французских колониях в Вест-Индии. Вы говорили ему в общем плане об испанских рейдах на поселения других народов. А вам следовало бы быть поконкретнее. Вы должны были подробно остановиться на возможности такого рейда на богатую Мартинику. Это заставило бы его задуматься. А теперь он уехал, и шанс потерян. Но д'0жерон не видел причин для сожалений об этой потерянной возможности. -- Его упрямство помешало бы ему даже испугаться. Он бы и слушать не стал. Последнее, что сказал мне Сентонж перед отплытием в Порт-о-Пренс... -- В Порт-о-Пренс?! -- воскликнул капитан Блад, прерывая губернатора. -- Он отплыл в Порт-о-Пренс? -- Да, это последний порт, который он намеревался посетить перед возвращением во Францию. -- Так, так, -- задумчиво промолвил капитан. -- Следовательно, он будет возвращаться через Тортугский пролив? -- Конечно. Иначе ему придется огибать всю Эспаньолу. -- Тогда я, может быть, еще не окончательно опоздал. Могу я перехватить его и попробовать на нем свое искусство убеждать? -- Вы только зря потеряете время, капитан. -- Вы слишком пессимистически настроены. Я обладаю великим даром внушения. Не теряйте надежды, друг мой, пока я не подвергну месье де Сентонжа испытанию. Но для того чтобы пробудить в месье д'Ожероне надежду, требовалось нечто большее, нежели беспечные заверения. Тяжко вздыхая, он простился с капитаном Бладом, пожелав ему успеха в очередном предприятии, хотя он в этот успех ни на грош не верил. Какую конкретную форму примет его очередное предприятие, капитан Блад еще не знал, когда он, выйдя из губернаторского дома, отправился на борт своего великолепного сорокапушечного корабля "Арабелла", который во время его отсутствия стоял без дела отремонтированный, вооруженный и готовый к выходу в море. Однако капитана так захватила важность предстоящей задачи, что еще до вечера, тщательно продумав план, он собрал в салоне "Арабеллы" военный совет, дав указания каждому из своих офицеров. Хагторп и Дайк должны были оставаться на Тортуге и наблюдать за кораблями с сокровищами. Волверстону поручалось командование бывшим испанским флагманом "Марией Глориосой". Ему было приказано отплыть немедленно, и капитан снабдил его тщательными инструкциями особого рода. Ибервилю -- французскому корсару -- Блад поручил "Элизабет", приказав ему быть готовым к отплытию. В тот же вечер, после захода солнца, "Арабелла" снялась с якоря и вышла из Кайоны под командованием Блада, имея на борту штурмана Питта и канонира Огла. За ней следовала "Элизабет". "Мария Глориоса" уже скрылась за горизонтом. Идя против легкого восточного бриза, оба корсарских корабля на следующий вечер миновали мыс Пальмиш на северном побережье Эспаньолы. Поблизости от него, в том месте, где Тортугский пролив сужается до пяти миль между мысами Пальмиш и Португаль, Блад решил занять позицию для дальнейших действий. III К тому времени, когда "Арабелла" и "Элизабет" бросили якоря в уединенной бухточке у северного побережья Эспаньолы, "Беарнец" покидал Порт-о-Пренс. Резкие запахи этого города оскорбляли деликатные ноздри мадам де Сентонж, а так как богатым женам следует потакать, то шевалье сократил свой визит до минимума, несмотря на ущерб интересам королевства. Покончив наконец со своей миссией, месье де Сентонж с сознанием хорошо выполненного долга и с уверенностью, что заслужил похвалу маркиза де Лувуа, отплыл во Францию, переключив свои мысли с государственных дел на личные. Из-за легкого ветра на траверзе[1] "Беарнец" продвигался так медленно, что обход вокруг мыса Сен-Никола в западном конце Тортугского пролива занял у него двадцать четыре часа. Таким образом, только на заходе солнца на следующий день после выхода из Порт-о-Пренса корабль вошел в пролив. Месье де Сентонж лениво развалился в кресле рядом с кушеткой, установленной на корме под навесом из коричневой парусины. На кушетке, обмахиваясь богато инкрустированным веером, возлежала красавица-креолка -- мадам де Сентонж. В этой безупречно сложенной даме все поражало великолепием, начиная с глубокого мелодичного голоса и кончая черными как смоль волосами, украшенными жемчугом. Она была довольна своим браком не меньше, чем ее супруг, о чем свидетельствовал ее неумолкающий смех, которым она воздавала должное остроумию шевалье. 1 Траверз -- направление, перпендикулярное курсу судна. Внезапно идиллию прервал капитан "Беарнца" месье Люзан -- тощий, загорелый крючконосый субъект выше среднего роста, чьи осанка и манеры скорее напоминали солдата, чем моряка. Пройдя на корму, он протянул Сентонжу подзорную трубу. -- Взгляните-ка, шевалье. Там происходит что-то странное. Месье де Сентонж медленно поднялся, и его взгляд устремился в указанном направлении. На расстоянии около трех миль к западу белел парус. -- Корабль, -- заметил шевалье. Взяв предложенную трубу, он отступил назад к поручням, на которые можно было опереть локоть и оттуда поле зрения было шире. Через оптические стекла отчетливо виднелся большой белый корабль с очень высокой кормой. Он направлялся к северу, против восточного бриза; на правом борту были заметны сверкающие золотом порты[1] двадцати четырех орудий. На гротмачте над белоснежными парусами развевался красно-золотой вымпел Кастилии, под которым было установлено распятие. Шевалье опустил подзорную трубу. -- Испанский корабль, -- сказал он. Ну, и что же вы нашли в нем странного, капитан? -- О, корабль, несомненно, испанский. Но когда мы впервые увидели его, он двигался на юг. А теперь он идет за нами, подняв все паруса. Вот что странно. -- Ну, а дальше что? -- В этом-то все и дело. -- И, собравшись с духом, капитан продолжал: -- Судя по вымпелу, это флагманское судно. Вы обратили внимание на его тяжелое вооружение? Сорок восемь пушек, не считая носовых и кормовых орудий. А когда меня преследует подобный корабль, то мне хотелось бы знать причину. -- Неужели такая безделица может испугать вас, капитан? -- рассмеялась мадам де Сентонж. -- Безусловно, когда имеешь дело с испанцами, мадам, -- резко ответил Люзан. Он обладал вспыльчивым характером, и сомнение в его храбрости, которое он усмотрел в вопросе мадам де Сентонж, вывело его из себя. Недовольный резкостью капитана шевалье стал изощряться в саркастических замечаниях, вместо того чтобы всерьез задуматься над создавшимся положением. Взбешенный Люзан удалился. Ночью ветер почти совсем стих, корабль еле двигался и на рассвете все еще находился в пяти-шести милях от мыса Португаль и выхода из пролива. При дневном свете экипаж "Беарнца" увидел, что большой испанский корабль следует за ними на том же расстоянии. Снова подробно рассмотрев его, капитан Люзан передал подзорную трубу своему помощнику. 1 Порты -- отверстия для пушек в бортах корабля. -- Что вы скажете об этом судне? После тщательного изучения лейтенант доложил, что на корабле прибавили парусов, и что, судя по флажку на носовой стеньге[1], это флагман испанского адмирала маркиза Риконете. Манипуляции с парусами убедили Люзана, что испанский корабль преследует цель догнать их. Будучи опытным моряком, капитан знал, что в этих водах испанцам доверять не следует, поэтому он тотчас принял решение. Подняв все паруса и войдя в крутой бейдевинд, Люзан направил корабль к югу, надеясь найти убежище в одной из бухт на побережье Французской Эспаньолы[2]. Туда испанец, если он в самом деле преследует их, вряд ли осмелится сунуться, а тем более открыть там военные действия. К тому же этот маневр послужит проверкой намерений предполагаемого противника. Результат оправдал худшие ожидания Люзана. Огромный галеон сразу двинулся в том же направлении, держа нос по ветру. Было ясно, что он преследует "Беарнца" и догонит его раньше, чем они доберутся до видневшегося впереди зеленого берега, до которого оставалось еще не менее четырех миль. Мадам де Сентонж, встревоженная в своей каюте непонятно чем вызванным внезапным креном на правый борт, с раздражением спросила, что вытворяет этот идиот капитан. Не чаявший души в своей супруге, шевалье в ночной рубашке, комнатных туфлях и наспех надетом парике поспешно выбежал наружу, чтобы выяснить причину. -- Значит, вам все еще не дает покоя эта абсурдная идея? -- осведомился месье де Сентонж. -- Чепуха! Зачем этому испанцу преследовать вас? -- Лучше все время задавать этот вопрос, чем дождаться ответа на него, -- огрызнулся Люзан. Но его непочтительность только усилила раздражение шевалье. -- Это же чушь! -- продолжал бушевать Сентонж. -- Бежать неизвестно от чего! Просто свинство беспокоить мадам де Сентонж такими младенческими страхами. Терпение Люзана истощилось окончательно. -- Она будет гораздо сильнее обеспокоена, -- усмехнулся он, -- если эти младенческие страхи оправдаются. Мадам де Сентонж -- красивая женщина, а испанцы есть испанцы. В ответ послышались громкие восклицания самой мадам, присоединившейся к своему супругу. Ее туалет лишь едва поддерживал приличия, ибо, спеша разузнать о происходящем, она только накинула шаль поверх ночной рубашки, предоставив остальное гриве глянцевых волос, прикрывавших ее точеные плечи. 1 Стеньга -- часть составной мачты для парусов или сигнальных огней. 2 То есть французской части острова Гаити. Услышанное ею замечание Люзана навлекло на последнего поток ругани, в процессе которого капитан был охарактеризован как жалкий трус и невоспитанный чурбан. Прежде чем мадам иссякла, шевалье подлил масла в огонь. -- Вы просто спятили, месье! Почему мы должны бояться испанского корабля, да еще флагмана королевской эскадры? Ведь мы плывем под французским флагом, а Испания не воюет с Францией. Люзан сдержал растущую злость, и постарался ответить как можно спокойнее. -- В этих водах, месье, невозможно сказать, с кем воюет Испания. Испанцы убеждены, что Бог создал Америку специально для их удовольствия. Я повторяю вам это с тех пор, как мы очутились в Карибском море. Шевалье живо припомнил, что совсем недавно он, слышал от кого-то очень похожие слова. Но тут снова вмешалась мадам. -- Этот тип свихнулся от страха, -- с презрением сказала она. -- Ужасно, что такому человеку доверен корабль. Ему бы следовало распоряжаться на кухне. Одному небу известно, что бы ответил капитан на это оскорбление и к каким бы это привело последствиям, если бы пушечный выстрел не избавил Люзана от необходимости отвечать и не изменил в тот же момент настроение участников сцены. -- Боже праведный! -- завизжала мадам. -- Ventre dieu![1] -- выругался ее супруг. Дама схватилась за сердце. Побелевший, как мел шевалье вовремя поддержал ее. Стоящий на полуюте капитан, которого только что обвиняли в трусости, злорадно расхохотался. -- Вот вам и ответ, господа. В другой раз вы подумаете, прежде чем называть мои страхи младенческими, а мои распоряжения чушью. Вслед за этим Люзан повернулся к ним спиной, чтобы отдать приказ подбежавшему к нему лейтенанту. Тотчас же послышался свисток боцманской дудки, а на корме вокруг Сентонжа и его супруги началась суматоха -- бежавшие отовсюду матросы поспешно выстраивались, чтобы выполнить команду капитана. Наверху быстро устанавливали сети, предназначенные для того, чтобы задерживать обломки рангоута[2], которые могли упасть вниз во время боя. Испанцы выстрелили еще два раза и после небольшой паузы дали мощный бортовой залп, прозвучавший подобно грому. Шевалье с беспомощным видом поддерживал свою бледную и дрожащую супругу, которая была не в состоянии удержаться на ногах. 1 Черт возьми! (франц.) 2 Рангоут -- деревянные детали (мачты, стеньги, реи и т. д.) для постановки парусов. Пожалевший ее Люзан, чья злость моментально улетучилась, попытался успокоить бедняг. -- Сейчас они только зря тратят порох. Обычное испанское хвастовство. А как только они подойдут на расстояние выстрела, мы откроем ответный огонь. Мои канониры уже получили приказ. Но эта фраза вместо успокаивающего воздействия только увеличила бешенство и растерянность шевалье. -- Боже мой! Какой еще ответный огонь?! Бросьте и думать об этом! Вы не можете вступать в бой! -- Не могу? Посмотрим! -- Но ведь вы не имеете права открывать военные действия, когда на борту находится мадам де Сентонж. -- Вы что, смеетесь? -- возмутился Люзан. -- Даже если бы на борту находилась королева Франции, я был бы обязан защищать мой корабль! К тому же у меня нет выбора. Нас догонят прежде, чем мы доберемся до гавани, а я вовсе не уверен, что даже там мы окажемся в безопасности. Шевалье затопал ногами от гнева. -- Так что же, значит, эти испанцы -- обыкновенные бандиты? Раздался новый залп, не настолько близкий, чтобы причинить вред кораблю, но вполне достаточный для того, чтобы усилить панику месье и мадам де Сентонж. Люзан не обращал на них внимания. Помощник схватил его за руку, указывая на запад. Капитан быстро поднес к глазам подзорную трубу. На расстоянии мили по правому борту, на полпути между "Беарнцем" и испанским флагманом, виднелся большой красный сорокапушечный корабль, который, идя под всеми парусами, огибал мыс на побережье Эспаньолы. В его кильватере следовал второй корабль, немного поменьше первого. На них не было флагов, что увеличило мрачные предчувствия Люзана, подозревавшего, что это новые враги. Он с облегчением увидел, что они ложатся на левый борт, двигаясь в сторону испанца, вокруг которого еще не рассеялся дым последнего залпа. Воспользовавшись легким утренним ветерком, вновь прибывшие зашли к испанскому кораблю с наветренной стороны и устремились к нему, словно ястребы, завидевшие цаплю, открыв огонь из носовых пушек. Сквозь постепенно рассеивающуюся дымовую завесу испанцы, очевидно, разглядели новых противников. Тотчас же полдюжины бортовых орудий галеона дали новый залп, вновь скрывший корабль белыми клубами дыма. Но, видимо, из-за чрезмерной поспешности выстрелы не достигли цели, так как оба неизвестных корабля, не получив никаких повреждений, некоторое время шли прежним курсом, потом легли на правый борт и одновременно дали ответный бортовой залп по испанцу. "Беарнец" по приказу Люзана, несмотря на протесты месье де Сентонжа, начал замедлять ход, пока не остановился с безжизненно повисшими парусами, внезапно превратившись из актера в этой морской драме в зрителя. -- Что вы стоите, месье? -- кричал Сентонж. -- Воспользуйтесь случаем и попытайтесь добраться до гавани. -- Пока другие будут сражаться вместо меня? -- Но у вас на борту дама, -- напустился на него шевалье. -- Мадам де Сентонж необходимо доставить в безопасное место. -- Сейчас она и так в безопасности. А мы здесь можем понадобиться. Вы только что обвинили меня в трусости, а теперь сами убеждаете меня превратиться в труса. Ради мадам де Сентонж я вступлю в бой только в случае крайней необходимости. Но к этому мы должны быть готовы в любой момент. Капитан говорил настолько решительно, что Сентонж не осмелился настаивать. Возложив все свои надежды на посланных Богом неожиданных спасителей, шевалье, стоя на комингсе[1], пытался следить за ходом сражения, гремевшего в западном направлении. Но ничего нельзя было разглядеть за огромной дымовой завесой, растянувшейся почти на две мили. Некоторое время оттуда еще доносился грохот пушек. Потом наступила тишина, и через несколько минут с южной стороны облака дыма, точно призраки, появились два корабля. Их корпуса и оснастка различались все отчетливей. В тот же момент в центре облака появилось розовое пятно, постепенно принимавшее оранжевый оттенок, пока рассеивающийся дым не позволил рассмотреть очертания судна, охваченного пламенем. -- Испанский флагман горит, -- возвестил с полуюта Люзан, успокоив наконец несчастного шевалье. -- Сражение окончено. IV Глядя в подзорную трубу, Люзан увидел, что один из кораблей-победителей лег в дрейф и спустил шлюпки, которые бороздили море в районе недавнего боя. Второй, больший корабль, покинув поле битвы без видимых повреждений, направился на восток, двигаясь против ветра в сторону "Беарнца"; его красный корпус и золоченый нос сверкали под лучами утреннего солнца. Флага не нем до сих пор не было, и это возобновило мрачное предчувствие месье де Сентонжа, уничтоженное было исходом сражения. 1 Комингс -- стальной брус, окружающий люк. Поднявшись со своей еще полуодетой супругой на полуют, он осведомился у Люзана, благоразумно ли стоять на месте, когда к ним приближается корабль неизвестного происхождения. -- Но разве он не доказал нам свою дружбу, вызволив нас из беды? -- возразил капитан. Мадам де Сентонж еще не простила Люзану его прямоту. -- Вы слишком много на себя берете, -- враждебно заметила она. -- Мы знаем только, что этот корабль уничтожил испанский галеон. Как вы можете быть уверены, что это не пираты, для которых каждый корабль -- добыча! Откуда вы знаете, что, лишившись из-за пожара этого испанца, они не намереваются получить компенсацию за наш счет? Люзан неприязненно взглянул на нее. -- Я знаю только то, -- резко ответил он, -- что этот корабль превосходят нас как в парусах, так и в вооружении. Если они собираются гнаться за вами, то бегство нас не спасет. К тому же в таком случае за нами устремились бы оба корабля. Так что мы без страха можем поступить согласно правилам учтивости. Аргументы капитана оказались весьма убедительными, и "Беарнец" остался на месте, дожидаясь неизвестного корабля, движущегося вперед и подгоняемого свежеющим бризом. На расстоянии четверти мили он лег в дрейф и спущенная шлюпка быстро заскользила по направлению к французскому судну. На борт "Беарнца" по веревочной лестнице вскарабкался высокий человек в элегантном черном с серебром костюме. Можно было подумать, что он прибыл прямо из Версаля или с Аламеды[1], а не с палубы корабля, только что побывавшего в бою. Подойдя к весьма небрежно одетым месье и мадам де Сентонж, величавый джентльмен так низко им поклонился, что локоны парика закрыли ему лицо, а красное перо на шляпе коснулось палубы. -- Я явился, -- заговорил он на довольно беглом французском языке, -- чтобы принести вам свои поздравления и убедиться перед отплытием, что вам не требуется помощь и что вы не получили повреждений, прежде чем мы имели честь вмешаться и уничтожать этих испанских разбойников. Эта галантная учтивость покорила всех, особенно мадам де Сентонж. Поблагодарив своего спасителя, она, в свою очередь, поинтересовалась, не нанесли ли испанцы ущерба его кораблям. Неизвестный джентльмен успокоил их, ответив, что они отделались только несколькими повреждениями на левом борту большего корабля, но такими незначительными, что о них не стоит и говорить. Из людей вообще никто не получил даже царапины. 1 Аламеда -- бульвар в Мадриде. Бой длился недолго и в какой-то мере не оправдал его надежд, так как он рассчитывал заполучить этот великолепный галеон в качестве приза. Однако его планы разрушил выстрел, случайно взорвавший пороховой погреб. Часть испанской команды подобрал его корабль, а второе судно все еще занималось спасательными работами. -- В результате от флагмана испанского адмирала, как видите, осталось очень немного, а скоро море поглотит и это. Спустившись в салон вместе с элегантным джентльменом, французы выпили за своевременное появление избавителя, спасшего их от неописуемых бедствий. Однако незнакомец ни единым намеком не уточнил свою личность и национальность, хотя по его акценту они догадались, что он англичанин. Наконец Сентонж решил добраться до цели окольным путем. -- На вашем корабле нет флага, месье, -- заметил он, когда они выпили. Смуглый джентльмен весело рассмеялся. -- Говоря откровенно, месье, я принадлежу к тем, которые плавают под любым флагом, какой потребуют от них обстоятельства. Конечно, к вам лучше было бы приблизиться под французским вымпелом, но в спешке я об этом не подумал. Все равно, вы едва ли приняли бы меня за врага. -- Значит, вы плавали под разными флагами? -- недоуменно переспросил сбитый с толку шевалье. -- Совершенно верно. А сейчас я плыву на Тортугу и очень спешу, так как мне нужно собрать людей и корабли для экспедиции на Мартинику. Глаза мадам де Сентонж округлились от удивления. -- Для экспедиции на Мартинику? Но с какой целью? Ее вмешательство как будто застало незнакомца врасплох. Подняв брови, он слегка улыбнулся. -- Появились сведения, что испанцы готовят эскадру для рейда на Сан-Пьер. Гибель флагмана, который я сжег, может отсрочить их приготовления и дать нам больше времени, на что я и надеюсь. Щеки мадам внезапно побледнели, а пышная грудь начала бурно вздыматься. -- Вы сказали, что испанцы готовят рейд на Мартинику? -- Невозможно, месье, -- вмешался шевалье, взволнованный не меньше своей супруги. -- Очевидно, к вам поступила ложная, информация. Ведь это же акт войны, а между Францией и Испанией сейчас мир. Темные брови незнакомца снова приподнялись. Он явно забавлялся их простодушием. -- Акт войны? Возможно. А разве сегодняшнее нападение флагмана испанцев на французский корабль не было актом войны? Чем бы помог вам мир, существующий в Европе, если бы вас потопили в Вест-Индии? -- У Испании немедленно потребовали бы отчета. -- И она тут же бы предоставила его вместе с исчерпывающими извинениями и лживыми россказнями о происшедшей ошибке. Но разве это подняло бы ваш корабль на поверхность или воскресило бы вас, чтобы вы могли разоблачить лживость государственных мужей Кастилии, покрывающих преступления? Разве та же история не повторялась после каждого испанского налета на поселения других народов? -- Но не за последнее время, месье... -- возразил Сентонж. -- Настолько обнаглеть, чтобы напасть на Мартинику, -- добавила мадам. Джентльмен в черном с серебром выразительно пожал плечами. -- Испанцы называют этот остров Мартинико, мадам. Не забывайте, Испания уверена в том, что Бог создал Новый Свет специально для ее прибылей, и что небеса одобряют все меры, направленные против посягательств на ее права. -- Разве я не говорил вам то же самое, шевалье? -- вмешался Люзан. -- Ведь это почти те же слова, что я сказал вам сегодня утром, когда вы не верили, что испанец может напасть на нас. Голубые глаза смуглого незнакомца с одобрением взглянули на французского капитана. -- Разумеется, сразу поверить в это не так легко. Но теперь, я думаю, у вас есть все доказательства того, что в Карибском море Испания не уважает никакого флага, кроме своего собственного, если только ее не принудить, к этому силой. Поселенцы из других стран знают по опыту, как реагируют испанцы на их присутствие здесь. Нет нужды перечислять примеры налетов, грабежей и массовых убийств. Если теперь настала очередь Мартиники, то можно только удивляться, что этого не произошло раньше, ибо на этом острове есть чем поживиться, а Франция не имеет в Вест-Индии вооруженных сил, могущих противостоять этим конкистадорам. К счастью, мы все еще существуем. Если бы не мы... -- Если бы не вы? -- прервал его Сентонж. Его голос стал внезапно резким. -- О ком вы говорите, месье? Кто вы такой? Вопрос, казалось, удивил незнакомца. Несколько секунд он с недоумением рассматривал присутствующих, а когда он заговорил, то его ответ, хотя и подтвердил подозрения шевалье и уверенность Люзана, тем не менее прозвучал для Сентонжа как гром среди ясного неба. -- Разумеется, я говорю о Береговом братстве. О корсарах, месье. -- И он добавил явно не без гордости. -- Я -- капитан Блад. С отвисшей от неожиданности челюстью, Сентонж тупо уставился на смуглое улыбающееся лицо доблестного флибустьера, которого он считал мертвым. Оставаясь верным своему долгу, он должен был бы заковать этого человека в кандалы и доставить во Францию в качестве пленника. Но подобный акт являлся бы не только черной неблагодарностью -- он просто неосуществим из-за присутствия под боком двух тяжело вооруженных корсарских кораблей. Более того, получив хороший урок, месье де Сентонж понимал, что такой поступок был бы величайшей глупостью. Он живо припомнил представленные ему сегодня утром доказательства хищничества испанцев и активной деятельности пиратов, которую, глядя на догоравший на расстоянии двух миль флагман, никак нельзя было не признать благотворной. Доказательства того и другого содержались также в новостях о нависшей над Мартиникой угрозе испанского рейда и намерениях флибустьеров защитить остров, чего не в состоянии была сделать Франция. Учитывая все это, а в особенности историю с Мартиникой, грозившую вернуть шевалье, ставшего одним из богатейших людей во Франции, к первоначальному состоянию, становилось ясно, что всеведущий месье де Лувуа на сей раз дал маху. Это было продемонстрировано настолько убедительно, что Сентонж начал сознавать необходимость взять на себя последствия этой демонстрации. Отзвуки тяжких размышлений и эмоций явственно слышались в голосе шевалье, когда он, все еще устремив бессмысленный взгляд на капитана Блада, воскликнул: -- Вы -- тот самый морской разбойник?! Однако Блад, казалось, нисколько не обиделся. -- О да, но весьма благодетельный разбойник, -- улыбнулся он. -- Благодетельный для всех, кроме испанцев. Мадам де Сентонж вне себя от волнения резко повернулась к мужу, судорожно сцепив руки. От этого движения шаль соскользнула с ее плеч, сделав ее прелести еще более доступными для обозрения. Но она не обратила на это внимания, так как в критический момент правила приличия потеряли для нее всякое значение. -- Шарль, что ты намерен делать? -- Что делать? -- тупо переспросил ее супруг. -- Распоряжения, которые ты оставил на Тортуге, могут разорить меня и... Шевалье поднял руку, чтобы предупредить дальнейшие эгоистические откровения мадам. Какие бы меры он ни принял, они должны быть продиктованы только интересами его повелителя, короля Франции. -- Я все понимаю, дорогая. Мой долг совершенно ясен. Сегодня утром мы получили полезный урок. К счастью, еще не слишком поздно. Издав глубокий вздох облегчения, мадам повернулась к капитану Бладу. -- Вы уверены, месье, что ваши корсары смогут обеспечить безопасность Мартиники? -- Совершенно уверен, мадам, -- сразу же ответил Блад. -- Бухта Сен-Пьера окажется мышеловкой для испанцев, если они будут настолько опрометчивы, что залезут туда. А добыча с их кораблей с лихвой окупит все расходы экспедиции. И тогда Сентонж расхохотался. -- Ах, да, теперь я все понимаю, -- сказал он. -- Ведь испанские корабли -- богатейший приз. Только не сочтите это насмешкой, месье. Надеюсь, я не оскорбил вас? -- Что вы, месье, нисколько, -- улыбнулся капитан Блад и поднялся с кресла. -- Ну, разрешите откланяться. Бриз свежеет, и я должен этим воспользоваться. Если ветер не переменится, то я к вечеру буду на Тортуге. Он склонился перед мадам де Сентонж, собираясь поцеловать ей руку, когда шевалье дотронулся до его плеча. -- Одну минуту, месье. Составьте мадам компанию, пока я напишу письмо, которое вы доставите губернатору Тортуги. -- Письмо? -- Капитан Блад прикинулся удивленным. -- Вы хотите сообщить ему о той незначительной, услуге, которую мы вам оказали? Право, месье, не стоит беспокоиться... Несколько секунд месье де Сентонж неловко молчал. -- Я... я должен сообщить губернатору еще кое-что, -- вымолвил он наконец. -- Ну, если это нужно лично вам, тогда другое дело. Я к вашим услугам. V Добросовестно исполнив обязанности курьера, капитан Блад в тот же вечер вручил губернатору Тортуги письмо от шевалье без всяких комментариев. -- От шевалье де Сентонжа? -- задумчиво нахмурился месье д'Ожерон. -- Интересно, что в нем говорится. -- Быть может, я догадываюсь, -- сказал капитан Блад. -- Но к чему предположения, когда письмо перед вами? Прочтите его, и мы все узнаем. -- Но при каких обстоятельствах к вам попало это письмо? -- Прочитайте его. Возможно, это избавит меня от лишних объяснений. Д'0жерон сломал печать и развернул послание. С недоумением он прочитал официальное извещение об отмене представителем французского королевства приказов, оставленных им на Тортуге и касающихся полного прекращения торговли с корсарами. Месье д'Ожерону рекомендовалось поддерживать с флибустьерами ранее существующие отношения вплоть до получения новых указаний из Франции, которые, по мнению шевалье, ни в коем случае не изменят положения вещей. Месье де Сентонж был убежден, что когда он представит месье де Лувуа подробный отчет о ситуации в Вест-Индии, то его превосходительство сочтет нецелесообразным проведение в жизнь в настоящее время своих указов против корсаров. Месье д'0жерон не мог прийти в себя от изумления. -- Но как вам удалось совершить подобное чудо с этим упрямым тупицей? -- Как я уже говорил вам, убедительность любого аргумента зависит от того, как его преподнести. Вы и я говорили месье де Сентонжу одно и то же, но вы сказали это словами, а я главным образом действием. Зная, что дурака можно научить только на горьком опыте, я снабдил его этим опытом. -- И Блад во всех подробностях описал морской бой, разразившийся сегодня утром у северного побережья Эспаньолы. Губернатор слушал, поглаживая подбородок. -- Да, -- медленно произнес он, когда рассказ был окончен. -- Это, конечно, весьма убедительно. А припугнуть его рейдом на Мартинику и возможной потерей недавно приобретенного состояния было великолепной мыслью. Но не преувеличиваете ли вы немного свою проницательность, друг мой? Не забывайте о том, что только благодаря удивительному совпадению испанский галеон возымел намерение напасть на "Беарнца" как раз в том месте и в то время. Ведь это было для вас немалой удачей. -- Совершенно верно, -- согласился Блад. -- А вы не знаете, что за корабль вы сожгли и потопили и какой осел им командовал? -- Конечно знаю. Это была "Мария Глориоса", флагманский корабль испанского адмирала маркиза Риконете. -- "Мария Глориоса"? -- с удивлением переспросил д'0жерон. -- Но ведь вы захватили ее в Сан-Доминго и прибыли сюда на ней, когда доставили корабли с сокровищами. -- Вот именно. Поэтому я и использовал ее для небольшой демонстрации испанской низости и корсарской доблести. Ею командовал Волверстон, а на борту находилось лишь столько человек, сколько требовалось для управления кораблем и для стрельбы из шести пушек, которыми я решил пожертвовать. -- Боже мой! Вы хотите сказать, что все это было простой комедией? -- Сыгранной в основном за дымовой завесой, возникшей во время сражения. Она была совершенно непроницаема. Мы организовали ее при помощи выстрелов из пушек, заряженных только порохом, а слабый ветерок лишь сослужил нам службу. В разгар инсценированной битвы Волверстон поджег корабль и под покровом дымовой завесы перешел на борт "Арабеллы" вместе со своим экипажем. -- И ваш обман прошел незамеченным? -- воскликнул губернатор. -- Как видите. -- Значит, вы намеренно сожгли этот великолепный испанский корабль? -- Да, для пущей убедительности. Можно было бы просто обратить его в бегство, но это не произвело бы такого эффекта. -- Но потери! Господи, какие потери! -- Вы еще недовольны? По-вашему, успеху смелого предприятия может способствовать скаредность? Взгляните еще раз на письмо. Ведь это, по сути дела, правительственная грамота, разрешающая торговые операции, запрещенные недавним указом. Вы думаете, что ее можно было добыть с помощью красивых, слов? Такой способ вы уже попробовали и знаете, что из этого вышло. -- И Блад похлопал по плечу низенького губернатора. -- Давайте перейдем к делу. Теперь я могу продать вам свои пряности и предупреждаю, что потребую за них хорошую цену -- не меньшую, чем за три испанских корабля. ИЗБАВЛЕНИЕ I Более года прошло с тех пор, как Натаниэль Хагторп вместе с Питером Бладом бежал с острова Барбадос. Однако тоска не покидала Хагторпа -- достойного джентльмена, ставшего по воле судьбы корсаром, так как его младший брат Том попрежнему томился в неволе. Оба брата участвовали в мятеже Монмута, попали в плен после битвы при Седжмуре[1] и были приговорены к повешению. Однако приговор изменили, в результате чего они вместе с другими повстанцами были сосланы на плантации на Барбадос и проданы в рабство жестокому полковнику Бишопу. Но к тому времени, когда Блад организовал побег с острова. Тома Хагторпа уже там не было. Однажды на Барбадос с визитом к Бишопу явился полковник сэр Джеймс Корт, представляющий на Невисе[2] губернатора Подветренных островов[3]. Сэра Джеймса сопровождала жена -- изящная, строптивая и зловредная особа, чересчур молодая, чтобы составить подобающую пару пожилому сэру Джеймсу. Вознесенная выгодным браком над людьми своего круга, она столь ревностно охраняла свое положение знатной дамы, что могла бы смутить любую герцогиню. 1 Битва при Седжмуре (июль 1685 г.) -- сражение, в котором войска герцога Монмута были разбиты королевской армией. 2 Невис -- один из малых Антильских островов, принадлежавший Англии. 3 Подветренные острова -- группа островов у берегов Венесуэлы -- тогда колонии Англии. Очутившись в Вест-Индии, леди Корт с вызывающей медлительностью привыкала к новым условиям и особое неудовольствие проявляла по поводу отсутствия в ее распоряжении белого грума, который сопровождал бы ее в выездах. Ей казалось невозможным, чтобы леди ее ранга выезжала бы в сопровождении черномазого. Однако, как она ни возмущалась, Невис не мог предоставить ей никого больше. Хотя здесь находился крупнейший рынок в Вест-Индии, но живой товар он ввозил только из Африки. Поэтому остров был вычеркнут государственным секретарем из списка мест, куда подлежали ссылке осужденные бунтовщики. Леди Корт решила, что дело можно исправить при визите на Барбадос, к несчастью для Тома Хагторпа, ее ищущий взгляд с восхищением задержался на его по-юношески гибкой полуобнаженной фигуре, когда он трудился на плантации сахарного тростника. Она запомнила его, и до тех пор не давала покоя сэру Джеймсу, пока он не купил этого раба. Полковник Бишоп оказался сговорчив, так как для него все невольники были одинаковыми, а этот парень, будучи слишком молодым, не представлял на плантациях большой ценности. Хотя расставание с братом огорчило Ната, все же он радовался, что Том сможет избежать бича надсмотрщика. Фортуна довела братьев до такого отчаянного положения, что, родившись джентльменами, они рассматривали должность грума у жены вице-губернатора Невиса как продвижение по службе. Поэтому Нат Хагторп, уверенный в улучшении условий жизни брата, не очень горевал о разлуке с ним. Но после побега с Барбадоса мысли о брате, все еще томящемся в рабстве, стали причинять ему невыразимые страдания. Однако надеждам Тома Хагторпа, что его положение улучшится с переменой хозяев, не суждено было оправдаться. Мы только не знаем, как разворачивались события, но, судя по тому, что выяснилось о леди Корт впоследствии, можно с полным правом предположить, что она тщетно пробовала на миловидном юноше чары своих длинных узких глаз. Короче говоря, повторилась история Иосифа и жены Потифара[1], в результате чего взбешенная леди отказалась от своего белого слуги, жалуясь, что он неловок, обладает дурными манерами и ведет себя неподобающим образом. -- Я предупреждал вас, -- устало произнес сэр Джеймс, ибо требования его супруги непомерно росли и уже начали утомлять его, -- что он по рождению джентльмен и, естественно, должен противиться подобной деградации. Лучше было бы оставить его на плантации. 1 В Библии (Бытие, глава 39) рассказывается об Иосифе, проданном в рабство в Египет, которого тщетно пыталась соблазнить жена его хозяина -- начальника дворцовой стражи Потифара. -- Ну так можете отправить его туда, -- заявила леди Корт. -- Мне не нужен этот негодяй. Таким образом, отстраненный от дела, для которого он был куплен, Том снова очутился на сахарных плантациях под бичами надсмотрщиков, не менее жестоких, чем у полковника Бишопа, в компании высланных из Англия воров и бандитов. Конечно, его брат не мог знать об этом, иначе он беспокоился бы о его судьбе гораздо больше и еще сильнее жаждал бы освободить его из неволи. Он и так постоянно заговаривал о нем с Питером Бладом. -- Нельзя быть столь нетерпеливым, -- отвечал ему капитан, сознавая практическую неосуществимость просьб Ната Хагторпа. -- Если бы Невис был испанским поселением, тогда бы мы не стали с ним церемониться. Но мы еще не объявили войну английским судам и владениям. Это полностью бы погубило наше будущее. -- Будущее? Разве у нас есть будущее?!? -- сердился Хагторп. -- Ведь мы же вне закона. -- Возможно. Но мы действуем только как враги Испании. Мы не hostis humani generis[1], и, пока мы не стали таковыми, не следует оставлять надежды, что в один прекрасный день наше изгнание закончится. Я не хочу рисковать нашим будущим, высаживаясь на Невис с оружием в руках, даже ради спасения твоего брата. -- Значит, он должен томиться там до самой смерти? -- Нет, нет. Я обязательно найду выход. Но мы должны быть благоразумными и ждать. -- Чего? -- Случая. Я очень верю в случай. Он никогда не подводил меня и вряд ли подведет в дальнейшем. Но его не следует торопить. Просто положись на него, как полагаюсь я, Нат. Наконец вера Питера Блада была вознаграждена. Случай, на который он рассчитывал, неожиданно представился после его удивительного приключения в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико. Известие о том, что капитан Блад был пойман испанцами и покончил счеты со своей грешной жизнью на виселице на берегу Сан-Хуана, распространилось со скоростью урагана по всему Карибскому морю -- от Эспаньолы до Мэйна[2]. В каждом испанском поселении праздновали победу над одним из самых страшных врагов Испании, постоянно препятствующим ее хищническим действиям. По той же причине среди английских и французских колонистов, которые, по крайней мере тайно, всегда поддерживали корсаров, царило скрытое уныние. 1 Враги всего человечества (лат.). 2 Мейн (Испанский Мейн) -- старое английское название испанских владений на северном побережье Южной Америки. Несомненно, должно было пройти немало времени, прежде чем выяснится, что корабли с сокровищами, отплывшие из СанХуана под конвоем флагмана эскадры маркиза Риконете, бросили якорь не в Кадисской бухте[1], а в Тортугской гавани и что флагманским кораблем командовал не испанский адмирал, а капитан Блад, в то время как труп его преступного двойника болтался на виселице. Но до того как правда выплывает на свет Божий, Блад со свойственной ему предусмотрительностью решил извлечь все выгоды из авторитетных сообщений о его кончине. Он понимал, что ему нельзя терять время, если он хотел воспользоваться ослаблением бдительности в Новой Испании. Поэтому капитан вскоре покинул цитадель флибустьеров на Тортуге, намереваясь произвести очередной рейд на побережье Мейна. Блад вышел в море на "Арабелле", но вдоль ее ватерлинии[2] красовалась белая широкая полоса, несколько скрадывающая бросающийся в глаза красный корпус, а на кормовом подзоре виднелась надпись "Мария Моденская"[3], компенсирующая этим ультра-стюартовским названием отчетливо заметное испанское происхождение корабля. С бело-сине-красным вымпелом Соединенного Королевства на грот-мачте они зашли на Сент-Томас[4] якобы за пищей и водой, а в действительности для того, чтобы узнать последние новости. Среди этих новостей центральное место занимало пребывание на Сент-Томасе мистера Джеффри Корта, оказавшееся тем самым случаем, которого с таким нетерпением ожидал Натаниэль Хагторп, и на который рассчитывал капитан Блад. II По изумрудной воде, сверкающей под лучами утреннего солнца, скользила лодка с четырьмя неграми-гребцами, лоснящимися от пота. В лодке восседал мистер Джеффри Корт, самодовольного вида джентльмен в золотистом парике и нарядном, расшитом серебром камзоле из розово-лиловой тафты. Когда лодка причалила к высокому борту корабля, мистер Корт поднялся по забортному трапу на палубу, обмахиваясь шляпой с пером и призывая небо в свидетели, что он не в состоянии терпеть эту проклятую жару. Повелительным тоном он потребовал проводить его к капитану этого мерзкого судна. 1 Кадис -- портовый город на юге Испании. 2 Ватерлиния -- линия соприкосновения борта судна с поверхностью воды. 3 Мария Моденская -- королева Англии, супруга Иакова II Стюарта. 4 Сент-Томас -- один из Виргинских островов, бывший английским владением. Подобные эпитеты являлись всего лишь привычными выражениями мистера Корта. Палуба, на которой он стоял, была надраена до чистоты хлебной доски, медные поручни, люковые крышки и блоки блестели, словно золотые, мушкеты в стойке у грот-мачты не могли стоять ровнее и на королевском судне, а все снасти были уложены с не меньшей аккуратностью, чем туалеты в дамском гардеробе. Матросы, прохлаждавшиеся на шкафуте и полубаке, большинство из которых было одето только в полотняные рубахи и коленкоровые штаны, наблюдали за надменным джентльменом с неприкрытым весельем, на которое он, по счастью, не обратил внимания. Негр-стюард проводил Джеффри Корта по темному коридору к главной каюте на корме, поразившей его своими размерами и роскошью. Там, за столом, покрытым белоснежной скатертью и сверкающим хрусталем и серебром, сидели трое мужчин. Один из них, худощавый, высокий, с загорелым ястребиным лицом, обрамленным локонами черного парика, в элегантном черном с серебряным шитьем костюме, поднялся навстречу гостю. Внешность двух других, продолжавших сидеть, была не столь импозантна, но также привлекала к себе внимание. Это были штурман Джереми Питт, молодой и изящный блондин, и Натаниэль Хагторп -- более старший по возрасту, широкий в плечах и мрачный на вид. Наш джентльмен нисколько не утратил своей надменности, очутившись под пристальным взглядом трех пар глаз. Тем же самоуверенным тоном он осведомился насчет курса "Марии Моденской", а затем счел возможным снизойти до объявлений причины своего любопытства. -- Меня зовут Корт. Джеффри Корт, к вашим услугам, сэр. Я намерен как можно скорее добраться до Невиса, которым управляет мой двоюродный брат. Это заявление явилось сенсацией для всех присутствующих. У всех троих захватило дух, а Хагторп воскликнул: "Боже мой"! -- и так побледнел, что это было заметно, несмотря на то, что он сидел спиной к высоким кормовым окнам. Однако мистер Корт был чересчур занят собственной персоной, чтобы обращать внимание на других. -- Я -- кузен сэра Джеймса Корта, который представляет на Невисе губернатора Подветренных островов. Вы, разумеется, слышали о нем. -- Конечно, -- подтвердил Блад. Хагторп больше не мог терпеть. -- Вы хотите, чтобы мы доставили вас на Невис?! -- воскликнул он с такой горячностью, которая могла бы быть замечена любым другим, но не столь ограниченным человеком. -- Да, если ваш курс лежит в этом направлении. А со мной произошло вот что. Я отплыл из дому на старой, прогнившей посудине, чтоб ей провалиться! Как только погода ухудшилась, проклятое корыто начало разваливаться на куски. Швы у него разошлись, и дно стало протекать, как дуршлаг. Мы были вынуждены искать спасения в этой гавани. Смотрите, вон эта красавица стоит на якоре. Провалиться мне на этом месте, если она когда-нибудь сможет выйти в море. Надо же мне было выбрать такую развалину! -- Так вы торопитесь на Невис? -- спросил Блад. -- Страшно тороплюсь, чтоб мне сгореть! Меня там ожидают с прошлого месяца. -- Черт возьми, вам ужасно повезло, сэр, -- хриплым от волнения голосом сказал Хагторп. -- Невис -- наш следующий пункт захода. -- Чтоб мне провалиться! Неужели? Мрачноватая улыбка озарила смуглое лицо Блада. -- Да, по странному совпадению это так, -- подтвердил он. -- Мы снимаемся с якоря в восемь склянок, и, если ветер не изменится, то завтра утром мы бросим якорь в Чарлзтауне[1]. -- Какая удача, чтоб мне пропасть! -- воскликнул мистер Корт, просияв от радости. -- Судьба начинает возмещать мне былые невезения. Сейчас же прикажу перенести сюда мои вещи. -- И он величественно добавил: -- Плата за проезд -- на ваше усмотрение. Сделав не менее величественный жест утопавшей в кружевах рукой, Блад ответил: -- Об этом не стоит беспокоиться. Вы останетесь выпить чего-нибудь с нами? -- С большим удовольствием, капитан... -- Джеффри Корт сделал паузу, ожидая, что ему назовут имя, но Блад как будто не обратил на это внимания. Он отдал приказ стюарду. Принесли ром, лимоны и сахар. Великолепный пунш поднял настроение у всех присутствующих, за исключением Хагторпа, который сидел с глубоко задумчивым видом. Но как только мистер Корт удалился, он вскочил с места и стал горячо благодарить Блада за те скрытые мысли, которые побудили его с такой готовностью взять неожиданного пассажира. -- Я же говорил, что тебе надо довериться случаю, который нам рано или поздно представится. Поэтому благодари не меня, Нат, а фортуну, подбросившую нам Джеффри Корта из своего рога изобилия. -- И Блад, смеясь, передразнил будущего пассажира: -- "Плата за проезд -- на ваше усмотрение". На твое усмотрение, Нат! И мне кажется, что расплачиваться должен будет не кто иной, как сэр Джеймс Корт. 1 Чарлзтаун -- главный город острова Невис III В тот момент, когда мистер Джеффри Корт наслаждался утренним пуншем, его кузен сэр Джеймс, высокий, худощавых человек лет пятидесяти, столь же крепкий телом, сколь нерешительный духом, завтракая, разбирал почту, пришедшую из Англии. Письма дошли с большим опозданием, так как доставивший их корабль был задержан и сбит с курса штормами, увеличив плавание на два месяца. Высыпав письма из почтового мешка на стол, сэр Джеймс бегло их просмотрел. Внимание его задержал пакет, несколько больший, чем другие. Прочитав адрес на нем, сэр Джеймс нахмурился, и его густые седеющие брови сошлись на переносице. Некоторое время он медлил, потирая подбородок костлявой загорелой рукой, потом внезапно и решительно сломал печать и разорвал обертку. На стол упал изящного вида томик в тонком пергаментном переплете с золотым тиснением на корешке и с надписью золотом на обложке: "Стихотворения сэра Джона Саклинга"[1]. Презрительно хмыкнув, сэр Джеймс столь же презрительно отшвырнул книгу. Падая, она раскрылась, и сэр Джеймс увидел нечто, сделавшее выражение его лица более внимательным. Он снова взял книгу. Пергамент отлепился от внутренней стороны переплета и слегка отогнулся в сторону, а когда сэр Джеймс потянул за него, он тотчас отстал от картона. Между картоном и пергаментом был скрыт сложенный лист бумаги. Сэр Джеймс все еще держал в руках этот лист, когда минут через десять в комнату быстро вошла элегантная женщина, которая по возрасту годилась сэру Джеймсу в дочери, но тем не менее являлась его женой. Она была среднего роста, с девически стройной фигурой, с ясными глазами и нежным цветом лица, на котором не наложил отпечатка тропический климат. На ней был костюм для верховой езды, лицо прикрывала широкополая шляпа, рука сжимала хлыст. -- Я должна поговорить с вами, -- заявила леди Корт. Ее мелодичный голос портили резкие нотки. Сидящий лицом к окну сэр Джеймс не повернулся на шум шагов. При звуке голоса жены он уронил салфетку на томик стихов. -- В таком случае королевские дела могут убираться к дьяволу, -- сказал он, все еще не оборачиваясь. -- Вы занимаетесь королевскими делами за завтраком? -- Ее тон стал еще более резким. -- Неужели вы обязательно должны насмехаться надо мной, сэр? 1 Саклинг Джон (1609 -- 1642) -- английский поэт и драматург. -- Не обязательно, -- спокойно, даже вяло ответил сэр Джеймс. -- Мне приходится прибегать к этому лишь тогда, когда вы говорите со мной подобным тоном. -- Меня не интересуют причины. Леди Корт обошла стол, чтобы глядеть мужу в лицо. Ее тонкие руки в перчатках сжимали хлыст, чувственные губы капризно скривились, острый подбородок агрессивно выпятился вперед. -- Меня оскорбили, -- заявила она. Сэр Джеймс мрачно смотрел на нее. -- Естественно, -- наконец промолвил он. -- Что значит "естественно"? -- Разве это ни случается с вами каждый раз, как только вы выезжаете верхом? -- Разумеется, так как вы не делаете ничего, чтобы положить этому конец. Сэр Джеймс уклонялся от дискуссии. Он вообще предпочитал избегать споров с этой миловидной, но вздорной особой вдвое младше его, на которой он женился пять лет тому назад и которая с тех пор отравляла ему жизнь своим несносным характером и дурными манерами, принесенными ею из дома своего торгаша-папаши. -- Кто же оскорбил вас сегодня? -- устало спросил сэр Джеймс. -- Эта собака Хагторп! Мне бы следовало оставить его гнить на Барбадосе. -- Вместо того чтобы привозить его гнить сюда, не так ли? Что же он вам сказал? -- Сказал? Вы полагаете, что у него хватило наглости заговорить со мной? Сэр Джеймс кисло улыбнулся. В эти дни утраченных иллюзий он хорошо понял, что основная беда его супруги в том, что она сразу почувствовала себя настоящей леди, не имея для этой роли им малейшей подготовки. -- Но раз он оскорбил вас... -- Он взглянул на меня и нахально улыбнулся. -- Улыбнулся? -- Густые брови сэра Джеймса поползли вверх. -- Но это могло быть простым приветствием. -- Ну конечно! Вы готовы даже стать на сторону раба против своей жены! Что бы ни случилось, я никогда не бываю права. Никогда! -- И она презрительно фыркнула. -- Ничего себе, приветствие! А если даже так, то с какой стати этот ничтожный раб должен приветствовать меня улыбкой? -- Бедняга хоть и раб, но родился он джентельменом. -- Джентльмен, нечего сказать! Проклятый бунтовщик, которого следовало бы вздернуть! Глубоко посаженые глаза сэра Джеймса задумчиво рассматривали привлекательное лицо леди Корт. -- Неужели в вас нет ни капли жалости? -- спросил он. -- Вы меня просто удивляете. К тому же вы на редкость непоследовательны. Вам понравился этот парень на Барбадосе, что вы не могли успокоиться, пока я не купил его вам и вы не сделали из него грума, а теперь... Но его речь была прервана ударом хлыста по столу. -- Я не желаю больше слушать! Вам нравится унижать меня и выставлять в дурном свете, но я знаю, что мне делать в следующий раз. Я разукрашу хлыстом всю его наглую физиономию! Это отучит его насмехаться надо мной. -- Весьма благородный поступок, -- с горечью ответил сэр Джеймс, -- и на редкость храбрый по отношению к человеку, который не может вам ответить. Но леди Корт больше не слушала его. Удар ее хлыста разметал по столу письма, которые внезапно привлекли ее внимание. -- Не было пакета из Англии? -- спросила она, и сэр Джеймс заметил, как участилось ее дыхание. -- Я как будто уже говорил о королевских делах. Все лежит здесь на столе, где, как вы изволили заметить, следует завтракать. Леди Корт стала рыться в груде писем, рассматривая каждый пакет. -- А мне были письма? Прошло еще несколько секунд, прежде чем внезапно сжавшиеся губы сэра Джеймса раскрылись для уклончивого ответа. -- Я еще не все просмотрел. Леди Корт продолжала копаться в письмах, ее супруг наблюдал за ней изподлобья. -- Ничего нет? -- удивленно и разочарованно спросила она, нахмурив тонкие брови. -- Совсем ничего? -- Вы же сами смотрели, -- последовал ответ. Леди Корт отвернулась, теребя пальцами нижнюю губу. Сэра Джеймса горько позабавило то, как ее яростная обида была сразу же забыта, а гнев на дерзкого раба сменило иное чувство. Медленно направившись к двери, леди Корт внезапно остановилась, уже положив руку на дверную ручку, и спросила мягким, вкрадчивым голосом: -- И вы не получили ни слова от Джеффри? -- Я уже сказал вам, что не просмотрел всю почту, -- не оборачиваясь, ответил сэр Джеймс. Но его супруга все еще не уходила. -- Я не заметила его почерка ни на одном конверте. -- Значит, он не написал мне. -- Странно, -- протянула леди Корт. -- Очень странно. Он должен был сообщить, когда нам ждать его. -- Я не очень жажду узнать эту новость. -- Ах, вы не жаждете? -- Краска бросилась ей в лицо, а гнев вспыхнул с новой силой. -- А я? Вы, конечно, не думаете обо мне, запертой, как в тюрьме, на этом мерзком острове и лишенной всякого общества, кроме коменданта и священника с их безмозглыми женами! Я всем пожертвовала ради вас, а вы каждый раз злословите, только я познакомлюсь с кем-нибудь, кто может говорить о чем-нибудь, кроме сахара, перца и цен на черномазых! -- Леди Корт умолкла, и сразу же воцарилась тишина. -- Почему вы не отвечаете? -- взвизгнула она. Загорелое лицо сэра Джеймса побледнело. Медленно он повернулся в кресле. -- Вы желаете, чтобы я ответил? -- В его голосе послышались угрожающие нотки. Но леди Корт, вне всякого сомнения, этого не желала. Не дожидаясь ответа, она вылетела из комнаты, хлопнув дверью, так как не могла не знать, какую опасность таил в себе гнев, внезапно охвативший ее супруга. Но никакие эмоции не могли надолго завладеть этим апатичным человеком. Сэр Джеймс откинулся в кресле, помянул черта и вздохнул. Снова развернув лист бумаги, который все это время был у него в руке, он погрузился в чтение, а потом долго сидел, охваченный мрачными мыслями. Наконец он встал, подошел к секретеру, стоящему между открытыми окнами, и запер в него письмо и томик, переплетенный в пергамент. Только после этого он обратился к ожидавшей его остальной корреспонденции. IV Тоска леди Корт по изысканному обществу, доставлявшая немало страданий ее домочадцам, получила некоторое утешение на следующее утро, когда "Мария Моденская" приблизилась к острову Невис -- огромной зеленой горе, словно выросшей среди моря, -- и бросила якорь в Чарлзтаунской бухте. Мистер Корт, горевший нетерпением сойти на берег, уже отдал стюарду Джейкобу распоряжение относительно выгрузки его вещей, когда в каюту вошел капитан Блад. -- Высадку, очевидно, придется отложить до завтра, -- сказал он. -- До завтра? -- изумленно уставился на него Джеффри Корт. -- Но ведь это Невис, не так ли? -- Безусловно. Но прежде чем высадить вас на берег, следует решить небольшое дело, касающееся платы за проезд. -- Ах, вот оно что! -- с презрением промолвил мистер Корт. -- Я же сказал, что плата -- на ваше усмотрение. -- Ну что же, ловлю вас на слове. Джеффри Корту не понравилась улыбка капитана, которую он понял по-своему. -- Если вы измерены заняться вымогательством... -- О, нет, что вы, никакого вымогательства. Плата будет самой умеренной. Садитесь, сэр, и я вам все объясню. -- Объясните? Что? -- Садитесь, сэр, -- властно повторил Блад, и сбитый с толку мистер Корт предпочел подчиниться. -- Дело вот в чем, -- начал капитан Блад, усевшись на кормовой рундук[1] спиной к открытому окну, сквозь которое в каюту проникали яркие солнечные лучи и доносились крики торговцев, которые, подъехав к кораблю на лодках, предлагали овощи, фрукты и дичь. -- В данный момент я бы просил вас, мистер Корт, считать себя в определенном смысле заложником. Заложником моего очень близкого друга, который в настоящее время является рабом вашего кузена -- сэра Джеймса. Вы сами рассказывали, как ценит и любит вас Джеймс, поэтому нет оснований для беспокойства. Короче говоря, сэр, свобода моего друга -- плата за ваш проезд, которую я попрошу внести вашего кузена. Вот и все. -- Все? -- переспросил Джеффри Корт, выпучив глаза и задыхаясь от бешенства. -- Но это насилие! -- Не смею вам возражать. Мистер Корт изо всех сил старался сдержать свои чувства. -- А если сэр Джеймс откажется? -- О, зачем вам травмировать себя такими неприятными предположениями? Сейчас ясно одно: если сэр Джеймс согласится, вас немедленно высадят на берег. -- А меня интересует, сэр, что будет, если он не согласится? Капитан Блад любезно улыбнулся. -- Я человек порядка и люблю все делать вовремя. Предугадывать будущее в большинстве случаев означает попусту терять время. Мы не будем обсуждать такую возможность по той причине, что она, по-видимому, никогда не станет явью. -- Но это... это чудовищно! -- вскочив, завопил мистер Корт. -- Разрази меня гром, сэр, но своими действиями вы рискуете навлечь на себя немалую опасность. -- Я -- капитан Блад, -- последовал ответ. -- Поэтому не думайте, что меня может испугать какая бы то ни было опасность. Это сообщение вынудило мистера Корта отбросить всякую сдержанность. Его лицо побагровело, глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит. -- Вы -- капитан Блад? Этот проклятый пират? Хотя, так или иначе, мне наплевать, кто вы такой... -- Чего же вы тогда так разволновались? Единственная моя просьба к вам -- не покидать своей каюты. Мне, конечно, придется выставить у дверей караул, но в остальном вы не будете испытывать никаких неудобств. 1 Рундук -- деревянный ларь для храпения личных вещей команды. -- И вы полагаете, что я подчинюсь? -- Могу заковать вас в кандалы, если вы предпочитаете это, -- учтиво предложил капитан Блад. Мистер Корт, с ненавистью глядя на собеседника, все же решил, что лучше обойтись без кандалов. Выйдя из шлюпки, капитан Блад направился к резиденции вице-губернатора -- великолепному особняку с зелеными жалюзи на окнах, который возвышался на берегу моря, окруженный пламенеющими азалиями. Воздух вокруг был напоен ароматом апельсинов и ямайского перца. Блада беспрепятственно пропустили к сэру Джеймсу. Для такого явно значительного лица, облаченного в темно-синий костюм безукоризненного покроя, в шляпе с пером и с длинной шпагой на расшитой золотом перевязи, двери колониальной администрации обычно раскрывались настежь. Блад представился как капитан Питер, что почти полностью соответствовало действительности, и дал понять, что состоит на военно-морской службе и что корабль, на котором он прибыл, его собственный. Целью его прибытия на Невис -- крупнейший в Вест-Индии невольничий рынок, -- по его словам, было приобретение какогонибудь парня, годного в качестве кают-юнги. Он слышал, что сэр Джеймс сам немного занимается работорговлей, но даже если это не так, он питает надежду, что сэр Джеймс согласится помочь ему в этом деле. Манеры капитана Питера, сочетающие почтительность с достоинством, и его элегантность тотчас же покорили сэра Джеймса, который заверил своего гостя, что окажет ему всяческое содействие. Правда, сейчас он не располагает рабами для продажи, но в любой момент из Гвинеи может придти судно с грузом чернокожих, и если капитан Питер не очень торопится, то, несомненно, через день или два его желание осуществится. А пока что не соизволит ли он остаться пообедать? Капитан Питер соизволил, тем более что на пришедшую вскоре леди Корт он произвел такое неотразимое впечатление, что она горячо поддержала приглашение своего мужа. За обедом, учитывая цель, с которой капитан Питер прибыл на Невис, разговор, естественно, касался рабов и сравнения качеств черных и белых слуг. Сэр Джеймс, будучи всецело убежденным в превосходстве белой расы, заявил, что сравнивать их просто нелепо, дав тем самым возможность капитану затронуть интересующий его вопрос. -- И тем не менее белые, высланные сюда после мятежа Монмута, -- сказал он, -- расточительно используются на плантациях. Странно, но никто не подумал о том, чтобы найти применение их способностям в каком-нибудь другом месте. -- Они ни для чего другого не годятся, -- заявила ее милость. -- Из этих бунтовщиков не сделаешь хороших слуг. Я знаю, потому что пробовала этим заняться. -- В самом деле? Это интересно. Неужели бедняги, которых вы избавили от работы на плантациях, были так равнодушны к своей судьбе, что не проявили усердия в должности слуг? -- Опыт моей супруги более ограничен, чем вы можете подумать по ее утверждениям, -- вмешался сэр Джеймс. -- Она судит по единственной попытке. Леди Корт пренебрежительным взглядом ответила на критику, а галантный капитан пришел ей на помощь. -- Ab uno omnes[1], сэр Джеймс. Это изречение часто оказывается верным. -- И он повернулся к леди, которая благодарно ему улыбнулась. -- А что это была за попытка, и кт