и силами Государства Российского, я заявляю о своем полном доверии всем чинам армии и флота, генералам, адмиралам, офицерам, солдатам и матросам, вынесшим на своих плечах тяжкое испытание последних дней.... Пусть помнит каждый, кто бы он ни был, генерал или солдат, что малейшее неподчинение власти будет впредь беспощадно караться. Довольно играть судьбой Государства. Пусть поймут и глубоко проникнутся убеждением все русские люди, стремящиеся к спасению революции, достижению свободы и обновлению общественного строя Государства, что в эту минуту все наши помыслы и силы должны быть устремлены прежде всего на защиту Родины от врага внешнего, стремящегося поработить ее..." О, с каким наслаждением вывел он: "Министр-Председатель, Верховный Главнокомандующий..." - и размашисто подписал! То, чего Корнилов хотел достичь огнем и мечом, он добыл своим умом и хитростью, а отчасти и благодаря тупоголовому генералу!.. В сегодняшних же номерах газет был опубликован за подписями Керенского и Савинкова указ Временного правительства об отчислении от должности с преданием суду за мятеж генерала от инфантерии Лавра Корнилова. - Теперь, после ликвидации опасности справа, необходимо еще более решительно приступить к устранению неимоверно возросшей опасности слева, - настойчиво побудил Керенского военный генерал-губернатор, приехавший в Зимний. - Вот поименный список всей большевистской верхушки, за исключением Ленина, коего контрразведка усердно разыскивает и обещает в ближайшие дни найти. - Знаю, - скупо ответил Керенский, как-то особенно взглянув. "Входит в роль генералиссимуса", - усмехнувшись про себя, подумал Савинков. Дело было не только в этом - Керенский уже предопределил судьбу самого генерал-губернатора и управляющего военмина. Однако пренебрегать его настойчивыми советами не следовало. Да, последние дни с полной очевидностью обнаружили: именно большевики-ленинцы, а не Чхеидзе,-Церетели и их присные подняли солдатские и рабочие массы в Питере, в действующей армии и по всей России против Корнилова. Именно их Военная организация, "воен-ка", в считанные часы воссоздала отряды Красной гвардии, вооружила их и рабочие дружины, направила инструкторов. Как в панике писала милюковская "Речь", в втолице ныне сорок пять тысяч вооруженных красногвардейцев. Большевики, а не эсеры и меньшевики направили отряды навстречу войскам мятежного генерала, организовали строительство заграждений на подступах к столице; они же через путейцев устроили хаос на железных дорогах; вызвали моряков Кронштадта, Гельсингфорса и всей Балтики; настояли на посылке мусульманской делегации в Кавказский туземный корпус. Что ж, спасибо. И довольно! Слова в "Приказе по Армии и Флоту" "пусть помнит каждый" адресованы отныне именно большевикам. Через недельку-другую с помощью тех же Церетели и Чхеидзе он, единоличный диктатор, проведет в послушных Советах и в "Совете Пяти" законы о борьбе против левой опасности. А сейчас нужно укреплять завоеванные позиции. - Пригласите ко мне генерала Алексеева. Старый генерал ждал этого вызова. Накануне его посетил на дому Терещенко. "Если Керенский предложит вам должность начальника штаба - непременно соглашайтесь, Михаил Васильевич. Если откажетесь, Керенский назначит другого, и тогда Лавра Георгиевича, Антона Ивановича и иных сопричастных смогут и впрямь расстрелять!" - "Противно до глубины души прислуживать этому выскочке!" - "Ничего не поделаешь, я сам не лучшего мнения о нем. Но это ваш нравственный долг во имя спасения товарищей по оружию". Теперь, явившись во дворец и услышав предложение Керенского, генерал принял его, но с условием: сначала он должен переговорить с Корниловым. - Никаких возражений, Михаил Васильевич! В час дня такой разговор по аппарату Юза состоялся. Алексеев обрисовал Корнилову обстановку: - Юзфронт лишился всех старших чинов своего штаба и снабжений. Все они арестованы, и управление фронтом находится в слабых, неорганизованных руках. Управление Северного фронта, по-видимому, не в лучшем положении... В тяжкие минуты развала управления армиями нужны определенные и героические решения... Подчиняясь сложившейся обстановке, повинуясь велениям любви к родине, после тяжкой внутренней борьбы я готов взять на себя труд начальника штаба. Но такое решение мое требует, чтобы переход к новому управлению совершился преемственно и безболезненно... Высказанные сегодня мною условия по оздоровлению армии исходят из начал, вами заявленных, и, кроме того, к ним присоединяются условия, вызываемые расстройством состава наших старших командующих лиц... Прошу очень откровенно высказать все, что можете. Ожидаю вашего ответа. Корнилов высказал свое мнение: если будет объявлено по России, что создается сильное правительство, которое поведет страну по пути спасения и порядка и на его решения "не будут влиять различные безответственные организации", то он немедленно примет со своей стороны меры, чтобы успокоить круги, идущие за ним. Он требует приостановить предание суду Деникина и подчиненных ему лиц и выражает протест вообще против арестов генералов и офицеров, "необходимых прежде всего армии в эту ужасную минуту". Он требует, чтобы правительство немедленно прекратило дальнейшую рассылку приказов и телеграмм, порочащих его и "вносящих смуту в стране и в войсках", пообещав со своей стороны также не выпускать приказов и воззваний, кроме уже выпущенных. Немедленный же приезд Алексеева в Ставку необходим. Смещенный главковерх все еще в ультимативном тоне диктовал свои условия, которые в целом совпадали с мнением Алексеева. Правда, он уже не заявлял категорически, что "предпочитает смерть устранению от должности верховного". Впрочем, то писал Завойко. А сам генерал никогда не придавал словам никакого значения - значение имеет только оружие. Сейчас, в разговоре по аппарату Юза, он подтвердил: - Ваш приезд, Михаил Васильевич, необходим. Ответ по содержанию, приведенному выше, прошу дать мне в возможно скорейший срок, так как от ответа будет зависеть дальнейший ход событий. В этой фразе тоже улавливалось нечто угрожающее. Алексеев заверил, что требования Корнилова он сейчас же доведет до сведения Керенского и ускорит свой приезд в Могилев. - Мольба о сильной, крепкой власти, думаю, есть общая мольба всех любящих родину и ясно отдающих себе отчет в истинном ее положении, - иносказательно подтвердил он свою приверженность программе смещенного главковерха. - Поэтому вы можете быть убеждены в самой горячей поддержке вашего призыва. И он попросил Корнилова продолжать управлять войсками и делать "распоряжения, которые подсказываются угрожающим положением неприятеля. Здесь важны не только дни, но и часы и минуты". Кого он подразумевал под неприятелем, Алексеев не уточнил. Прочитав ленту, Корнилов согласился, однако же потребовал: - Но для того чтобы я мог продолжать свою оперативную работу и создать положение, отвечающее обстановке, необходимо, чтобы правительство изменило свои распоряжения, в силу которых прекратились намеченные мною стратегические перевозки войск. Иными словами, он пожелал добиться возобновления движения эшелонов с дивизиями Крымова на Петроград. - Постараюсь настоять на этом, - пообещал Алексеев. Он доложил о разговоре Керенскому. Министр-председатель, оставив без ответа большинство требований Корнилова, тотчас согласился на одно: по радиотелеграфу передал в Могилев и на все фронты, что оперативные указания, исходящие от генерала Корнилова, "обязательны для всех". Абсурдность этого распоряжения нисколько не смутила Керенского: сам он не имел никакого представления об оперативном руководстве армией и не знал, как направлять жизнедеятельность этого огромного механизма. Ну и что из того? Неужто Николай II понимал больше? За царя тоже все делал начальник его штаба. Однако тем же часом он подписал постановление об учреждении чрезвычайной комиссии для расследования дела "о бывшем верховном главнокомандующем генерале Корнилове и соучастниках его, учинивших явное восстание", назначил председателем комиссии главного военно-морского прокурора Шабловского и дал ему указание вести следствие "самым энергичным образом, чтобы кончить в кратчайший срок, а посему ограничиться, по возможности, только обследованием виновности главных участников". "Ограничиться" - потому, что не хотел разом лишиться всего генералитета и высшего офицерства. И побаивался, что расширение рамок следствия может протянуть "хвосты" не только до Тобольска, но и до него самого. - Разрешите, ваше высокопревосходительство? - побеспокоил Керенского дежурный адъютант. - На ваше имя поступило письмо от арестованного Владимира Николаевича Львова. "Что еще сморозил мой друг-приятель?" - подумал он, беря записку, начертанную незадачливым эмиссаром, содержавшимся под охраной на гауптвахте при комендантском управлении. "Дорогой Александр Федорович! - писал оптимистически настроенный арестант. - От души поздравляю и счастлив, что друга избавил от когтей Корнилова. Весь Ваш всегда и всюду!.." - Освободить из-под стражи этого дурака! - распорядился он. 5 Поздним вечером Корнилова снова вызвали к прямому проводу. Генерал Алексеев осведомился, получен ли в Ставке ответ Временного правительства. Корнилов подтвердил получение и то, что оперативное руководство армией он продолжает. Попросил: - Окажите содействие, чтобы мне была предоставлена возможность переговорить по прямому проводу с генералом Крымовым. - Сделаю все возможное, - пообещал Алексеев. Не дожидаясь, пока такая связь будет установлена, Корнилов составил послание: "Глубокоуважаемый Александр Михайлович. Посылаю вам копии приказов и воззваний, с которыми я обратился к войскам и народу по поводу своего конфликта с Временным правительством. Послал двух человек к Каледину с просьбой надавить. Ответ от Каледина можно ожидать примерно 4 сентября. Приказом Временного правительства я, Луком-ский, Деникин и несколько других генералов отрешены от должности и преданы военно-революционному суду за мятеж, но вместе с тем я получил приказание руководить операциями до приезда генерала Алексеева, назначенного начштаверхом. Алексеев приезжает завтра к ночи. Получился эпизод - единственный в мировой истории: главнокомандующий, обвиненный в измене и предательстве родины и преданный за это суду, получил указание продолжать командование армиями, так как назначить другого нельзя. С подателем сего доставьте мне возможно подробные сведения о расположении ваших полков, настроении ваших офицеров, казаков и всадников, о связи, имеющейся у вас с организациями, на которые мы рассчитывали, и на дальнейшие шансы на возможность крепкого нажима средствами, имеющимися в вашем распоряжении. Ориентируйте меня в обстановке и тогда получите от меня дальнейшие указания. Если же обстановка позволяет, действуйте самостоятельно в духе данной мною вам инструкции". Приказал вызвать одного из самых преданных офицеров Текинского полка, подъесаула Кочи-Таган Дурдыева, и, когда тот явился, протянул конверт, сказал по-текински, что свидетельствовало о высшей милости: - Умереть, но найти генерала Крымова. Умереть, но вручить пакет ему лично. Умереть, но не допустить, чтобы он попал в чужие руки! Он все еще уповал на свою победу. Глава восьмая 31 августа Из резолюции центрального комитета РСДРП (б) Нетерпимы далее ни исключительные полномочия Временного правительства, ни его безответственность. Единственный выход - в создании из представителей революционного пролетариата и крестьянства власти, в основу деятельности которой должно быть положено следующее... Призыв к рабочим и солдатам Москвы Московский комитет РСДРП требует: 1) Немедленное вооружение рабочих и солдат. 2) Энергичные массовые аресты контрреволюционеров, в особенности центров кадетов и их военных организаций. 3) Закрытие буржуазных газет и конфискации типографий. 4) Освобождение всех арестованных большевиков. 5) Урегулирование продовольственной и жилищной нужды. 1 Отряд Красной гвардии завода "Айваз" уже более суток занимал позиции, оседлав железную дорогу Петроград - Псков, в десятке верст не доезжая Луги. Бойцы окопались по всем правилам. Кончив рыть траншеи, выложили дерном брустверы. Потом оборудовали наблюдательный пункт. Взялись и за блиндаж. А противник все не появлялся. Путко выслал разведчиков. Рабочие возвращались: - Нема никого, одни крестьяне в деревне за лесом. Казаков не видать, не слыхать. Все были огорчены: боевой порыв требовал разрядки, как сгустившийся в тучах электрический разряд молнии и грома. - На других участках, видать, горячий бой!.. - долетало до Путко. В этих словах вроде и укор: не повезло нам, не туда послали; а может, невезучий у нас командир. - Носы не вешать! Займемся строевой и огневой подготовкой! Нашли позади взгорка, у рощицы с лазаретом, лужайку-площадку. На ближних березках развесили самодельные мишени. А лужайку, как плац, поручик решил использовать для строевой. - Это что еще за старорежимные штуки? - возмутился один из бойцов. - Ать-два! Шагом марш, кругом! Как при царе!.. - Строевая учит собранности, четкости движений, - терпеливо объяснял Антон. - Армия - это не толпа. В каждом подразделении должен быть строгий порядок. Правда, козырять не заставлял - это уже отошло и в войсках. Поползли у него и по-пластунски, неумело елозя по земле и высоко выгибая спины. Удовольствия красногвардейцам ползанье доставило малое. - Напомню, что говорил Суворов, - оглядывая красно-грязные, взмокшие, сердитые лица, наставлял Путко. - Тяжело в ученье - легко в бою! Видел: если б не папутствепные слова Вани Горюнова, айвазовцы не стерпели бы таких мук от офицера-георги-евца. Зато стрелять по мишеням желали все, и как можно больше. Лупили в божий свет как в копеечку. Сашка Долгинов, ординарец, старался на славу. Оказался он ловким и сноровистым, и глаз меткий, рука твердая! - Быть тебе красногвардейским командиром! - Не откажусь! - горделиво улыбался Александр. Днем приехали из Питера, с завода, привезли собранные по домам гостинцы. - Как ероям! Красногвардейцы даже совестились их принимать: награда за несделанную работу. - Что нового в Питере, на Выборгской? - Поднялись как один! Все при деле! Новые отряды сорганизовали! Скоро еще один к вам подойдет на подкрепление! - К шапочному разбору. - А вы много генеральских шапок насбивали?.. - Дак ведь такая загвоздка: может, они в обход нашей позиции проперли?.. - виновато отзывались бойцы. И вдруг взбежал на бугор, к наблюдательному пункту, запыхавшийся парень из последней посланной Антоном разведки: - Казаки! Впереди казаки!.. 2 Тимофей Шалый добрался до своих доицов только на третье утро после схватки с моряками в "Астории". Черно-рыжий, изодранный, изрезанный стеклом и подцепленный в ухо, едва не в затылок, пулей преследователей, он был страшен. Есаул выбрался из города еще в предрассветье. На окраине стянул с седла какого-то сопляка-корнета. Загнал лошадь. Бросил. Как цыган-конокрад, увел под носом, с коновязи, еще одного жеребца. И этот едва не пал, когда настегивал его по проселкам на юго-запад, ориентируясь по солнцу и кронам деревьев, пока не увидел на окраине деревни всадников с пиками, в серо-синих шароварах с лампасами и не донеслась стройно и многоголосо исполняемая песня - их гимн: Всколыхнулся, взволновался Православный тихий Дон, И послушно отозвался На призыв монарха он!.. Мало того, что донцы, - его дивизия, его полк!.. Вот это удача!.. Не понадобилось и разъяснять: кто да что и почему в ненавистной мазутной рванине. - Где Гаркуша, мой вестовой? Где конь? Где мое оружие и амуниция? Все оказались в сохранности, и вестовой, казачонок первого года службы из Семикоракор, тянулся в струнку, испуганно моргая глазами. Шалый набросился на штабистов полка: - Ну, усуропили, ешь-мышь двадцать!.. Чуть голову ни за понюшку не сложил! Мое дело - р-рубить красную сволоту, а не шашкаться-машкаться с ними!.. - Он клокотал от ярости и жаждал действия. - Когда выступаем на Питер? - Отбой вроде бы, - с досадой объяснил ему штаб-ротмистр. - И с той и с другой стороны насыпали приказов: и Керенский изменник, и Корнилов изменник - не поймешь, не разберешься. Пока приказано оставаться здесь и ждать последующих распоряжений. - Э, нет! - взревел он. Ждать - это было выше его сил. - Слышите? Откуда-то издалека доносилась стрельба. - Там рубятся, головы кладут, а мы у баб под подолом в деревнях отсиживаемся? Я своих поведу! - Один эскадрон на весь Питер? - А хоть бы и так!.. Его эскадрон стоял отдельно в деревеньке у окраины леса. Шалый собрал казаков: - Станичники! С москалями да питерцами, хочь красными, хочь черными, у нас общих делов нет! Слышите, кровавый бой идет?.. Сюда тоже долетал глухой горох выстрелов. - Фабричная сволота в кольцо нас забирает! Я зову вас: прорубимся - и айда на Дон, там атаман Каледин казаков собирает! Казаки слушали. Но кое-кто глядел сумрачно, а кто и отводил глаза. - Неужто, станичники, хвосты поджали? - Он уловил перемену в настроении. - Не приказываю, а зову с собой добровольцев! Смелым бог владеет, а отрепков мне и задарма не надоть! Кто со мной - два шага вперед. Почти все казаки эскадрона, возбужденные словами есаула, шагнули. - Нет часу на тары-бары! Пять минут на сбор - и выступаем! Увидел на деревенской улице толпу пеших. Солдаты не солдаты, да и не казаки. - Кто такие? - Кажись, московские юнкера и ихние офицеры. Прибыли на подмогу, а дела нет, вот и маются, - объяснил вестовой. Шалый пригляделся к одному из чужаков, молодому рослому подпоручику с орденом на френче: - Да никак Катя-Константин? Пшь-мышь!.. - Это вы, Тимофей Терентьич? Вот встреча! - Уже и с орденом, ну, молодец-соколик! Больше не соответствует тебе бабское имя! Хочешь со мной на дело? - И, не дав опомниться подпоручику, приказал Гар-куше: - Коня моему другу и казацкую шашку! Отобрать у того, кто струсил, а боевому офицеру - дать! По совести говоря, Катя не жаждал никакого "дела". Но есаул действовал стремительно. А рядом стояли и во все глаза глядели на офицера его питомцы-юнкера. И ему было лестно, что бравый есаул, дважды георгиевский кавалер, приглашает "на дело" именно его, а не кого-то другого. - Пошли! - обнял Катю Шалый. - Сей минут и выступаем! Рубить сволоту, спасать Расею! Хо-хо, вот будет кровищи!.. Костырев-Карачинский не очень-то был силен в верховой езде. Да и откуда? Училище его было пехотным. В Александровском, уже будучи командиром взвода, он несколько уроков взял в манеже, но и только. Однако отступать некуда: попал в стаю - лай не лай, а хвостом виляй... Через полчаса, пройдя на рысях через лес, они уже рассыпались лавой и неслись через ухабистое, все в рытвинах, поле к вздымавшемуся по дальнему его краю взгорку. Катя, что есть силы вцепившись в поводья, бился о седло и думал только об одном - как бы не упасть. Освободить от поводьев правую руку и выхватить, подобно казакам, шашку - и мысли такой у него не было; Да и рубить ею он не умел. Взгорок молчал. Подпоручику казалось: сейчас они проскочат поле - и все. Впереди вдруг разверзся овраг. В это мгновение с гребня грянул залп, застучали пулеметы. Катя опустил поводья и рухнул с лошади наземь. 3 Еще минувшим вечером Керенский подписал указ об увольнении Савинкова от должности военного генерал-губернатора Петрограда, а Филоненко - с поста помощника генерал-губернатора и командующего войсками. И тот и другой поступали "в резерв" Временного правительства, что являлось едва замаскированной формой полной отставки: в июле так министр-председатель поступил с Брусиловым, с тех пор полностью выключенным из игры. Однако Керенский при последней, уже полуночной встрече с Савинковым не решился в лицо сообщить ему об этом - позвонил в военное министерство нынешним утром и сказал по телефону. - В таком случае прошу освободить меня от обязанностей управляющего военмином и мормином! - вспылил экс-губернатор. - Что ж, Борис Викторович, если вам так угодно. Угодно это было прежде всего самому премьеру. По нескольким причинам. Одна, внешняя - несмотря на бурную деятельность Савинкова на посту генерал-губернатора и его последние публичные поношения Корнилова, все - и в Совдепах, и в партиях - неразрывно связывали его имя с именем мятежника-генерала, в такой же степени распространяя эту связь и на Филоненко, все дни плетения заговора пребывавшего в Ставке бок о бок с бывшим главковерхом. Главная же, сокрытая причина заключалась в том, что отныне и на будущее Керенский решил приближать к себе только безупречно послушных лиц, во всем обязанных ему и без него не имеющих никакого имени, дабы не возникало соперничества. Серые, никчемные?.. Не беда, лишь бы исполнительны. На все посты, до этого часа занимаемые Савинковым, он назначил теперь новоиспеченного генерала Верховского. - Что до господина Савинкова, то меня для него нет пи в какое время, - распорядился премьер, все еще опасаясь честолюбивого террориста. В этот день угроза корпиловского наступления уже полностью миновала. Керенский почувствовал успокоение. Пережитое уже не представлялось ему таким страшным. Он разослал по фронтам - с указанием расшифровать лично - телеграмму, в которой потребовал, чтобы комиссары правительства сообщили об отношении высших командных чинов к "корпиловскому инциденту". Именно инциденту - не более. Как триумфатор, принял он явившегося с повинной князя Багратиона, командира Кавказской туземной дивизии, торжественно заявившего, что был введен в заблуждение и считает за честь выразить свою преданность Временному правительству и новому верховному главнокомандующему. Керенский обласкал князя и отпустил с богом, сказав, что зла не держит и хулы на него не возводит. Иное дело - Крымов! У двух направлявшихся к командующему Отдельной армией и перехваченных посланцев Корнилова - полковника Лебедева и подъесаула Текинского полка - были обнаружены документы, изобличавшие главковерха и Крымова в коварном замысле, в недавнем времени именовавшемся попыткой "цареубийства". С генералом он поговорит!.. И вот министру-председателю доложили, что командующий Отдельной армией прибыл в Зимний дворец. - Введите! Когда же генерал - огромного роста, с обвислыми усами, с кривыми ногами урожденного кавалериста - вошел, Керенский смерил его презрительным взглядом: - Кто вы такой? Крымов опешил. - Вы - самозванец! Я слышал, что вы умны и удачливы. А на поверку оказалось, что вы бездарны! Саженный генерал, как огромная рыба на мели, начал заглатывать воздух. - Да-да, бездарны! Посмотрите на карту: части вашей армии - конной армии! - разбросаны сейчас по станциям и разъездам восьми железных дорог! Солдаты уже какие сутки сидят (Тез еды и даже не могут вывести из вагонов лошадей! Не только вы, но и командиры ваших дивизий и полков толком не знают, где находятся ваши эскадроны и сотни! - Да ты!.. Да как ты!.. - задохнулся генерал. - Я, министр-председатель и верховный главнокомандующий, вручаю вам удостоверение, подтверждающее, что вы имеете право свободного проживания в Петрограде... - Керенский протянул Крымову один бланк, сделал выразительную паузу, - а также сие предписание, с получением которого вы должны отправиться в чрезвычайную следственную комиссию, к главному военно-морскому прокурору, для дачи показаний об участии в преступном замысле. - С-сволочь! Гнусная тварь! - взревел свекольный от ярости кавалерист. - А твое честное слово? - Не под такое ли слово пытался заманить меня в Ставку ваш соучастник Корнилов?.. Можете быть свободны. До трех часов пополудни. В три часа извольте явиться для допроса к прокурору. Крымов тараном выбил дверь кабинета. Спустя час министру-председателю позвонил адъютант из военного министерства, с Захарышской: - Сию минуту здесь выстрелом из браунинга генерал Крымов покончил с собой!.. 4 Предписание Керенского, полученное в Ставке после вчерашних переговоров Корнилова с Алексеевым, гласило: "Все оперативные распоряжения, вызываемые настоящей стратегической обстановкой и действиями противника, должны быть отдаваемы генералом Корниловым и его штабом. Распоряжения эти подлежат точному исполнению со стороны главнокомандующих фронтами и всех войск. Все оперативные перевозки, указанные генералом Корниловым, подлежат немедленному исполнению, если они были прерваны". Таким образом, Корнилов восстанавливался, хотя и временно, во всех своих правах. Он мог по собственной воле продолжать передислокацию войск. Восстанавливалась наконец и связь. Но в шквале обрушившихся на глав коверха телеграмм, радиотелефонограмм, телефонных звонков, лент с аппаратов Юза и Морзе была такая сумятица и неразбериха, что у Корнилова голова шла кругом. "Крымов бросил армию и выехал в Петроград!.." Зачем, почему, один, без войск? Переметнулся на сторону "фигляра"? Быть того не может!.. "Родзянко официально заявил: "Никогда ни в какой контрреволюции я не участвовал и во главе фронды не состоял. И вообще могу сказать одно: заводить сейчас междоусобия и ссору - преступление перед родиной". А его собственноручная телеграмма из Москвы? А обещания, с глазу на глаз, всемерной поддержки тузов промышленности и правых политических деятелей?.. Жирный индюк!.. Милюков "отбыл на отдых в Крым"... Чего же стоили его слова в салон-вагоне Александровского вокзала в Москве?.. Позор!.. Перед глазами Корнилова вставала картина его прибытия в первопрестольную: как несли на руках к автомобилю, украшенному георгиевским флагом, как ехал он в Кремль через Воскресенские ворота - по царскому пути - на поклонение к Иверской. Стыд!.. А донесения все сыпались, будто прорвало в половодье, в ледоход плотину: офицеры разных рангов, разных частей запрашивали, требовали, молили прислать продовольствие, фураж, деньги на выплату жалованья, дать приказы, что делать дальше... Потом в брешь хлынуло - копиями, для сведения Ставки, а по первым адресам: в Совдепы, в центральные комитеты партий, Временному правительству: "Требуем! Требуем! Требуем!.." Телеграммы от фронтовых, армейских, корпусных, дивизионных, полковых, батальонных комитетов: "Требуем предать изменника военно-революционному суду! Требуем для него того, что он ввел для нас, солдат: смертной казни! Казни! Казни!.." И вдруг со всей очевидностью Корнилов понял: вся многомиллионная русская армия против него! Та армия, которой он жестоко повелевал и от имени которой давал клятвы. Из всех сотен полков он может положиться лишь на два - на Корниловский, насчитывающий около трех тысяч штыков, и на Текинский, имеющий восемьсот сабель. Может быть, все же Крымов раздавит Питер?.. Вбежал дежурный офицер с узла связи. Он был бледен. Листок дрожал в его пальцах: - Ваше высокопревосходительство! Из военмина получено сообщение, что генерал Крымов только что застрелился! - Не может быть! - грохнул он кулаком об стол. "Не может быть! Малодушие, непростительное для генерала!.." Стиснул челюсти. Под скулами каменными буграми выпятились желваки. Н-не-ет!.. Он такого подарка им не преподнесет! Он будет, как волк, отбиваться до конца!.. 5 Солнце уходило с левого фланга за дальние сиреневые леса. Красногвардейцы, все еще распаленные недавним боем, были возбуждены. Бой оказался скоротечным. Когда казачья лава вынеслась в поле, командир с леденящим душу спокойствием приказал подпустить ее ближе, ближе... А потом громоподобным, будто ударившим с неба, голосом рявкнул: - Отря-ад, залпом - пли! Ударили и пулеметы. Впереди вздыбились кони. Группа всадников повернула. Другая, забирая в обход холма, перешла в галоп. На земле бились раненые лошади. Доносились крики. Десятка два фигур поднялись. Казаки, путаясь в полах шинелей, пошли врукопашную. - Бойцы, за мной! - крикнул командир и первым выскочил из окопа. Атакующие остановились, смешались, показали спины. Командир приказал не преследовать их. Возможно, там главные силы и красногвардейцев хотят заманить в ловушку. А боевая задача отряда - не пропустить врага в сторону Питера. Что до горстки всадников, обогнувших холм и исчезнувших позади, в березняке, то не могут они представлять никакой опасности. Пусть себе плутают по долам. Вот и весь бой. Ни одного убитого в отряде или даже раненого. Аи да командир! Вот что значит фронтовик, дважды георгиевец!.. Антон тоже был доволен. Красногвардейцы показали себя настоящими солдатами. Никто не дрогнул, хотя для большинства из них это был первый бой. Если такой станет вся революционная Красная армия - кто будет ей страшен!.. Но это - в будущем. А сейчас, может быть, последует новая атака, и против их отряда пойдет куда больше вражеских сил - иначе отчаянный наскок казаков абсурден. Да, скорей всего, это была головная застава, проведшая разведку боем. Ну что ж... Красногвардейцы поверили в своего командира. А это очень много значит: дисциплина должна быть сознательной, подкрепленной доверием. На этом доверии, на понимании целей борьбы всеми - от бойца до командующего - будет строиться будущая армия пролетарской республики!.. Этот бой, а верней - контратака папомнила ему давнее: его первый день на фронте. Как давно это было, хотя прошло лишь немногим более года! Мамочки мои, да неужели ж только один год?.. А как все изменилось! II в его жизни, и в судьбе всей России!.. Позади, со стороны железнодорожной насыпи, послышался нарастающий гул. Бойцы начали оборачиваться, выскакивать из окопов. Показался паровоз, влекущий за собою вереницу товарных вагонов. Поезд остановился. Из теплушек посыпались люди. Над ними взметнулось красное полотнище. - Наши! Наши! - закричал Сашка Долгинов. - Подмога с "Айваза"! - и по-мальчишески опрометью понесся к ним навстречу. - Товарищ командир революционного отряда Красной гвардии! - неумело взял под козырек пожилой мужчина с черными, в густой проседи усами. - Принимай под свое начало. Пополнение с Металлического. "Мои!.." - обрадовался Антон. - Антон Владимирович! Он обернулся: - Надежда? А ты зачем? Наденька, в стеганке, перетянутой широким ремнем, - он узнал свой офицерский, оставленный в хатке на Полю-стровском, - в красной косынке, обвязанной плотно, отчего головка казалась маленькой, а глаза огромными, с гордостью выдвинула из-за спины и приподняла на ладо-пях сумку с нарисованным на холсте красным крестом в белом круге: - Я же сказывала вам, миленький... Я уже и позавчера знала, да не хотела говорить, чтоб не осерчали! - Радостно засмеялась: - А как раз вчера вернулись из деревни мама с Женькой. Гладкие! - Подожди, Наденька. Он пачал отдавать распоряжения: где располагаться, какие позиции занимать, приказал сейчас Яхе приступить к рытью окопов. Вернулся к девушке. Она завороженно смотрела на лежащую впереди, внизу, долину. Солнце уже садилось и заливало землю красным свечением. Вдали неприкаянно бродили потерявшие своих всадников кони. - Гляньте, Антон... Как в той песне: "А кони красные, уже напрасные..." Он взял ее за руку: - Бедовая ты головушка! Она подняла на него сияющие и грустные глаза. Тут же ее лицо насторожилось: - Слышите? С поля, снизу и издалека, донесся крик. А может, и не крик вовсе, а жалобно-тягучий вой на одной ноте. - Птица. Выпь, наверное. - Не... Я по лазарету знаю - человек! Зовет!.. - Там никого наших нет, - сжал он ее руку. - Может, разве казак какой недобитый. - Все равно - человек! - Не смей, я приказываю! - Я - сестра милосердная! Он знал: ее не переубедить. - Жди здесь. Пошлю с тобой бойцов! - И шагнул к окопам. Подозвал Долгинова: - Александр, возьми нескольких ребят. Там твоя сестрица... Оглянулся. Наденька бежала, одной рукой придерживая санитарную сумку, а другой взмахивая, будто в танце или как диковинная птица с красной головой. Она была уже далеко. - Скорей! - он бросился вслед за нею с холма. 6 Константин Костырев-Карачинский от удара о землю сразу же пришел в себя. Его сбила не пуля. Испугавшись залпа, он на мгновение выпустил поводья и вылетел из седла. Скатился в овраг. Отдышавшись, выполз к кромке и стал сквозь кустарник наблюдать за происходящим. Он видел бой. Над ним посвистывали пули. Видел, как падали казаки, как заваливались лошади. Счастье, что он здесь, в овраге, - живой и невредимый. Глупо было подставлять себя в открытом поле под выстрелы засевших на холме. Этот идиот Шалый! Прорубаться напролом! Живыми мишенями!.. Катя видел, как безлошадные казаки попытались атаковать холм в пешем строю. Он даже не шевельнулся: ищите дураков!.. Понял, что придется отсиживаться в овраге дотемна. Иначе пристрелят. Ужасно хотелось пить и начал подсасывать голод. Даже подташнивало. Но скорее от страха. Вдруг те спустятся с холма и начнут прочесывать долину? Тогда конец!.. Он отбросил в заросли бесполезную дурацкую саблю, но наган достал, проверил барабан, взвел курок. Хотя решил: если подойдут, сопротивляться не будет. Поднимет руки и взмолится, чтобы пощадили. Время тянулось изнурительно медленно. Наконец солнце начало скатываться за лес. И тут за изгибом оврага он уловал шорох. Поначалу решил: зверь. Может, мышь. Потом с края оврага послышался стон. Голос звучал все сильней, перерастая в прерывистый вой. Волк!.. Мурашки побежали по спине, закололо в пальцах. - Помогиииите!.. Человек!.. Катя облегченно вздохнул. Но тут же окатило новым приступом страха: услышат там! Что делать? Подползти? А вдруг раненый заставит, чтобы он тащил его на себе с поля?.. Может, он вооружен?.. Прикончить? Голыми руками не сможет. А стрелять - услышат те... Какого дьявола раненый, вместо того чтобы тихо подыхать, вопит?.. Скорей бы стемнело!.. Он посмотрел через кусты и, к ужасу своему, увидел, как с холма кто-то бежит. Вот и конец... Пригляделся. Невысокая фигурка. Юбка, стегапка, красная косынка. И вдруг, как ударило, узнал: Надежда!.. Отползти... Зарыться в траву... Вот уж крупно ее лицо. Темные брови. Разгоряченные щеки. Бег ее замедлился. Девушка начала вглядываться в кусты. Ему почудилось: увидела! Сейчас крикнет, позовет своих!.. Ах так? Плебейка! Рвань!.. Он поднял наган и трясущейся рукой начал сквозь ветки кустов ловить ее на мушку. Ствол револьвера плясал. Тогда он ухватил рукоять двумя руками. Мушка уперлась в красное пятно косынки, поддела его на свое острие, как яблоко мишени в тире. Он нажал тугой спусковой крючок. Почувствовал отдачу. Снова нажал. Нажимал, пока не осталось ни одного патрона в барабане и уже не было видно сквозь ветви кустов маленькой фигурки. С холма к оврагу бежали люди. Эпилог. 31 марта 1918 года 1 Военный совет начался около полуночи и затянулся почти до рассвета. В узкой и тесной комнатке фермы Ека-теринодарского сельскохозяйственного общества собрались главнокомандующий "Добровольческой армией" генерал Корнилов, генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Марков, Богаевский, кубанский атаман Филимонов и единственный штатский - Родзянко. Настроение у всех было подавленное. Еще три дня назад им всем казалось, что Екатеринодар - столицу кубанского казачества - они возьмут с ходу. Споры вызывало лишь, кого назначить генерал-губернатором и как скоро, передохнув и пополнив полки, двинуть армию на Москву. Пластуны Улагая, конница генерала Эрдели, "ударники" Кутепова и отряд "белого дьявола" сотника Грекова с ходу одолели левобережные плавни, форсировали Кубань, вскарабкались на крутой правый берег, захватили станицу Елисаветинскую, эту ферму и потеснили большевиков до самых пригородов Екатеринодара. До предместий его оставалось каких-нибудь три версты. Корнилов уже распорядился выслать вперед квартирьеров, чтобы те подобрали помещения для штаба, и лишь на несколько часов решил задержаться на ферме. Но тут началось! Контратака за контратакой, бешеный артобстрел. По всей вероятности, на подмогу красной пехоте подошли бронепоезда. Наступление корниловцев захлебнулось, остановилось. Затем полки начали пятиться, таять на глазах. А сзади - Корнилову и всем другим было известно - поджимают красные дивизии, преследующие "Добровольческую армию" от самого Ростова. Сейчас генералы докладывали: - Потери чрезвычайно высоки, особенно в офицерском составе. - Снаряды и патроны на исходе. - Усилилось дезертирство добровольцев, казаки расходятся по своим станицам. - Раненых перевалило за полторы тысячи... Молчал один Родзянко. Он сидел, опустив голову, и сопел в усы. Главнокомандующий обвел своих сподвижников налитыми кровью глазами: - Каково же ваше мнение, господа? - Мы на пределе сил. - Об Екатеринодар мы разобьемся. - Неудача штурма вызовет катастрофу. - Даже взятие города, с неминуемыми новыми потерями, приведет к распылению армии... Только генерал Алексеев упрямо заявил: - Надо продолжать штурм. Корнилов хрипло прокашлялся: - Да. Хотя положение тяжелое, я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Вы свободны, господа. Генерал Марков поднялся и громко, так, чтобы услышали другие, сказал: - Наденьте чистое белье, у кого есть. Деникин подождал, пока все выйдут. Подошел к главнокомандующему: - Лавр Георгиевич, почему вы так непреклонны? Корнилов пробуравил его жгучим взглядом: - Другого выхода нет. Если Екатеринодар не возьмем, я пущу себе пулю в лоб. 2 Много воды утекло с минувшего августа семнадцатого года, с памятного "корниловского мятежа", а вот и снова собрались вместе все участники тех событий... Удивительные шутки выкидывает история! Тогда, первого сентября, генерал Алексеев приехал в Ставку и по настойчивому требованию из Питера вынужден был арестовать Корнилова и Лукомского. Впрочем, арест был домашний. Но прибывшие несколькими часами спустя члены Чрезвычайной следственной комиссии "заточили" главковерха, его начальника штаба и других генералов в могилевскую гостиницу "Метрополь", выставив двойной караул. Внутри - преданных Корнилову текинцев, а снаружи - георгиевцев. Допросов с арестованных снимать не стали, попросили лишь написать свои объяснения. Между тем еще накануне, тридцать первого августа, Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов - впервые за все время своего существования с февральских дней - принял предложенную ЦК большевистской партии резолюцию "О власти", возрождавшую, по существу, в новом качестве лозунг "Вся власть Советам!" Результаты этого голосования центральный орган большевиков газета "Рабочий путь" оценила как исторический поворот. Принятие большевистской резолюции коренным образом меняло всю политику столичного Совдепа. Через шесть дней подобную же резолюцию приняло и объединенное заседание Московских Советов рабочих и солдатских депутатов. Это означало, что на сторону ленинцев перешел второй крупнейший Совдеп республики и начался повсеместный процесс большевизации Советов. Владимир Ильич раскрыл значение этой победы: "...большинство в столичных Советах есть плод развития народа в нашу сторону"; "Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки". Собственно, точно так же поняли это событие и противники. "Ленин приближается!" - ударила в колокола буржуазная газета "День". Армия же, получая вести из Могилева, волновалась: "За измену родине и свободе мятежники-генералы должны подлежать одинаковой ответственности с солдатами! Высшая мера наказания - заслуженное возмездие предателям!" Комиссары Временного правительства сообщали Керенскому: "Настроение в частях таково, что иное наказание, чем смерть, может вызвать в войсках массовый вооруженный протест!" Одновременно армия требовала замены генерала Алексеева. Министр-председатель без всякого сожаления назначил на его место генерала Духонина. Верный своей любви к красивым фразам, он изрек: - Я никогда не сомневался в любви Корнилова к родине. Не в злой воле, а в малом знании и в великой политической неопытности причина его поступков, грозивших государству немалыми потрясениями. - И патетически добавил: - Он должен быть казнен, но, когда это случится, я приду на могилу, принесу цветы и преклоню колена перед русским патриотом! Однако приводить в исполнение свои цветистые угрозы он не собирался. Из Могилева "узники" "Метрополя" были переведены в старую польскую крепость Быхов и размещены в бывшей женской гимназии под тем же текинско-георгиевским конвоем. Перед отбытием из Могилева Корнилов передал своего любимого коня адъютанту, корнету-текинцу, со словами: - Берегите его. Он еще послужит мне. В армии продолжали роптать. "Глубоко возмущает массы солдат то, что председатель следственной комиссии Шабловский ведет себя и высказывается в печати скорее как адвокат обвиняемых, чем как беспристрастный представитель судебной власти". Неотвратимо надвигался Октябрь. Упоенный славой, министр-председатель и верховный главнокомандующий с высоты своего призрачного пьедестала уже ни в малой степени не понимал реальности происходящего. Буквально за неделю до вооруженного восстания он на Вопрос одного ил своих приближенных о возможности большевистского выступления ответил: - Я готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло. - А уверены ли вы, Александр Федорович, что сможете с ним справиться? - У меня больше сил, чем нужно, - оглядел обжитый царский кабинет министр-председатель. - Они будут раздавлены окончательно! И только в самый последний момент он спохватился. Пригласил к себе все еще обретавшегося в Петрограде Моэма - знал, что сей знаменитый беллетрист является полномочным резидентом союзников, - и вопросил его срочно, немедленно выехать в Лондон и лично устно изложить настоятельнейшую просьбу премьер-министру Великобритании Ллойд-Джорджу. Это была мольба об организации иностранной интервенции для спасения министр-председательского "престола". Моэм в тот же день выехал через Норвегию в Англию. А Керенский утром двадцать четвертого октября выступил с заявлением на заседании Совета республики от имени Временного правительства: - В настоящее время, когда государство погибает, находится на краю гибели, Временное правительство, и я в том числе, предпочитаем быть убитыми и уничтоженными, но жизнь, честь и независимость государства мы не предадим!.. ...Двадцать пятое октября. Шпиль Петропавловской крепости рвет в клочья низкие тучи. Опускаются мглистые сумерки, и ярче становятся сполохи костров. За широким разливом Невы - темная громада Зимнего. Подступы к нему перекрыты баррикадами. 8 Петропавловской крепости расположился полевой штаб Военно-революционного комитета. Еще с утра, поднявшись вверх по течению реки, бросил якорь у Николаевского моста крейсер "Аврора". Последнее сообщение: в Неву вошел караван кораблей с десятью тысячами балтийских моряков. 9 часов 40 минут вечера. На крейсере "Аврора" звучит команда: - Носовое, огонь! Пли! Это условный сигнал к штурму. На Дворцовую площадь!.. В два часа ночи двадцать шестого октября было закончено составление протокола об аресте Временного правительства. Около трех часов Ленин встретился с членами Военно-революционного комитета. Они доложили Владимиру Ильичу, что Зимний дворец взят. В этот самый час экс-министр-председатель в автомобиле, предоставленном американским посольством, на полной скорости удирал в Гатчину, в какой уже раз забыв о своей клятве умереть. День спустя он сделал последнюю отчаянную попытку с помощью Третьего конного корпуса - все того же Третьего конного под командованием того же генерала Краснова - вернуть власть, а затем, переодевшись в женское платье, которое, кстати, очень .оказалось ему к лицу, покинул Гатчину за четверть часа до подхода революционных войск. Великая пролетарская революция покатилась по стране. Она уже почти достигла и стен Быхова. Комендант женской гимназии-"тюрьмы" объявил текинцам и георги-евцам, что их узники свободны. Деникин переоделся в штатское платье, Лукомский - в куртку шофера, генерал Марков превратился в скромного унтер-офицера, генерал Романовский - чином выше, в прапорщика. Корнилов же стал убогим мужичишкой, беженцем из Румынии Ларио-ном Ивановым, что подтверждалось не только его зипуном, треухом и лаптями, но и официальной бумагой, выданной русским генеральным консульством в Одессе, с печатью и подписями, но, правда, без фотографии. Вся эта разношерстная компания разными путями устремилась в одну сторону. Конечно же - на юг, на Дон. К атаману Каледину. Парадокс истории: в конце тысяча девятьсот семнадцатого года в столице атамана войска Донского - Новочеркасске встретились Корнилов и его приспешники - Род-зянко, Пуришкевич, Милюков, Савинков - и Керенский. Следует отдать должное атаману Каледину: он принял всех, но Керенскому показал от ворот поворот. Тогда же, в конце семнадцатого и начале восемнадцатого года, в Новочеркасске и Ростове-на-Дону началось формирование так называемой "Добровольческой армии", получившей у местного населения ярлык "Грабьармия". В состав ее полков, эскадронов и отрядов вошли исключительно офицеры, зажиточные казаки, представители "благородных", "цензовых" слоев. От первого же натиска большевистских полков "Добр-армия" дрогнула, отступила от Новочеркасска и Ростова, очистила Дон и покатилась-покатилась на юг, на Кубань. Атаман Каледин, не снеся позора, застрелился. Главнокомандующим стал генерал Корнилов. И вот спустя еще два месяца его потрепанная, преследуемая по пятам красными полками армия подошла к Кубани, форсировала ее - и остановилась, накануне смертельного броска, у предместий Екатеринодара. 3 Батарея заняла позиции за стеной кирпичного завода. Командир устроил на крыше завода наблюдательный пункт. Утро только-только занималось. Артиллеристы копошились у орудий, а он, приложив к глазам бинокль, старательно выискивал цели. Ближе всего на этом, правом берегу Кубани выделялся одноэтажный дом - беленая хата в три окошка по фасаду и в два по торцу, чем-то напоминающая командиру его родное жилище в Питере, на Полюстровском. То ли мазаными стенами, то ли вишнями... Двускатная крыша. Две трубы. У них - тоже двускатная, только вот труба - одна. Хата стояла открыто, обрисовывалась на рассветном небе четко. Правее серела небольшая роща. Нет, это не цель. Да и жаль хаты... Командир перевел бинокль. - Здорово, начальник! - услышал он голос позади себя. Обернулся. Широко улыбнулся: - Здравствуй, товарищ начдив! - Почему голос не подаешь? - Цели ищу, в кого палить. - Дай-ка сюда! Начальник дивизии взял у него бинокль, настроил линзы на свои глаза. Навел на избу в три окошка. Она сразу привлекла его внимание: стоит у скрещения дорог, коновязь, вбегают и выбегают фигурки. По всему видно - штаб. Непонятно только, зачем так, на виду. - Вот тебе и цель, Александр Долгинов. А ну-ка дай тряхну стариной! Он сбежал с наблюдательного пункта к ближней гаубице и сам навел орудие на прямую наводку. Приказал: - Заряжай!.. Огонь! Первый разрыв взмел столб пыли в рощице правее избы. Путко внес поправку: - Заряжай!.. Огонь! Орудие содрогнулось. И в следующее мгновение Антон увидел: на месте крайнего окна по торцу хаты задымился черный пролом. 4 Генерал Корнилов сидел в комнате, когда невдалеке, за стеной, рвануло и вздрогнули стены. Он едва ушел досадливо повести головой, как ударило снова. Расширившимися от ужаса глазами он еще увидел, как пробило окно и стену, как снаряд обрушился на пол, у самых его ног. И тут же раздался черный взрыв. Корнилов в этот момент был в комнате один. И убило его одного. От взрыва ходики на стене остановились. Они показывали 7 часов 31 минуту. За Кубанью, над плавнями, всходило солнце. Оно обещало по-настоящему весенний, щедрый на тепло день. ОГЛАВЛЕНИЕ Пролог. 29 июля 1916 года Книга первая. НА РАЗЛОМЕ Часть первая. НОВОЛЕТИЕ Глава первая, 16 декабря 1916 года Глава вторая. 17 декабря Глава третья. 18 декабря Часть вторая. КРАСНЫЕ БАНТЫ Глава первая. 27 февраля 1917 года Глава вторая. 27 февраля (продолжение) Глава третья. 28 февраля Глава четвертая. 1 марта Глава пятая. 2 марта Глава шестая. 3 марта Книга вторая. ВИХРИ Часть первая. ПРОТИВОБОРЦЫ Глава первая. 3 августа 1917 года Глава вторая. 4 августа Глава третья. 5 августа Глава четвертая. 6 августа Глава пятая. 7 августа Глава шестая. 8 августа Глава седьмая. 9 августа Глава восьмая. 10 августа Глава девятая. 11 августа Глава десятая. 12 августа Глава одиннадцатая. 13 августа Глава двенадцатая. 14 августа Глава тринадцатая. 15 августа Часть вторая. "А БОЙ ВЕДЬ ТОЛЬКО НАЧИНАЛСЯ..." Глава первая. 24 августа Глава вторая. 25 августа Глава третья. 26 августа Глава четвертая. 27 августа Глава пятая. 28 августа Глава шестая. 29 августа Глава седьмая. 30 августа Глава восьмая. 31 августа Эпилог. 31 марта 1918 года П Р2 70302-156 П----------188 -78 М172(03-78) ПБ Э 869 Понизовский Владимир Миронович ЗАГОВОР ГЕНЕРАЛОВ Заведующая редакцией Л. Сурова Редактор Н. Буденная Художник В. Корольков Художественный редактор Г. Комзолова Технический редактор Г. Бессонова Корректоры М. Калязина, 3. Комарова Л38973. Сдано в набор 24/11 1978 г. Подписано к печати 5/VII 1978 г. Бумага N 1. Формат 84х108 1/32. Усл. печ. л. 20,88. Уч.-изд. л. 28,93. Тираж 75 000. Цена 2 р. 10 к. Заказ 2585. Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Московский рабочий", Москва, Чистопрудный бульвар, 8. Ордена Ленина типография "Красный пролетарий", Москва, Краснопролетарская, 16. OCR Pirat