семь утра пятнадцатого августа главковерх был уже в Могилеве, в девять созвал в своем кабинете совещание, в котором приняли участие лишь особо доверенные лица: начальник штаба генерал Лукомский, генерал Крымов, ординарец Завойко, Аладьин, председатель Главкомитета "Союза офицеров" полковник Новосильцов и еще несколько человек. Оглядев собравшихся налитыми кровью глазами, он сказал: - Я давал Керенскому время образумиться. Теперь я окончательно убедился, что он продался большевикам. Поэтому я принял бесповоротное решение... В тот же день, еще до получения телеграммы Савинкова о том, что министр-председатель принял все пункты доклада главковерха и "просит" двинуть к столице конный корпус, Корнилов разослал предписания: Кавказскую туземную дивизию, уже сосредоточившуюся в районе Великих Лук, направить далее, в окрестности станции Дно; Первую Донскую казачью дивизию из Невеля передислоцировать в Псков; эти две, а также Уссурийскую дивизию вооружить ручными гранатами, применяемыми для уличных боев; штабу Севфронта ни в коем случае не включать эти три дивизии в планы боевых действий на фронте; перебросить в район Пскова английский бронедивизи-он, переодев офицеров его в русскую форму; в Пскове, Минске, Киеве и Одессе спешно завершить с помощью местных отделений "Союза георгиевских кавалеров" формирование четырех георгиевских полков; Корниловский ударный полк в составе двух с половиной тысяч солдат-георгиевцев и двухсот офицеров передать из штаба Юго-Западного фронта в личное распоряжение главковерха; повсеместно ускорить формирование "ударных батальонов", "батальонов смерти", "штурмовых батальонов"... В Петроград, на имя министра-председателя, Корнилов телеграфировал: "Настойчиво заявляю о необходимости подчинения мне Петроградского округа в оперативном отношении с целью теперь же приступить к осуществлению мер, намеченных мною для обороны столицы. Настаиваю на сформировании отдельной Петроградской армии для защиты подступов к Петрограду как со стороны Финляндии, так и со стороны моря и Эстляндии". Командующим именно этой Отдельной армией он уже назначил генерала Крымова, получившего из рук в руки приказ особой секретности и важности. 4 Вечером пятнадцатого августа Антон оказался среди солдат и младших офицеров - участников делегатского совещания "военки". Увидел выбеленные солнцем гимнастерки - и сразу пахнуло фронтом. Собрались представители одиннадцати частей. На повестке - доклады с мест, текущие вопросы, вопрос о газете и его сообщение о Московском совещании. Выступил бородач-унтер: - Наши товарищи, солдаты и матросы, арестованные за июль, все еще сидят в "Крестах" и других тюрьмах, сидят без суда и следствия! Вы знаете, они объявили голодовку. К ним приезжали два члена ВЦИК - меньшевика, обещали прекратить издевательства. Наши товарищи поверили. А все осталось, как при царе! Товарищ из нашего полка, солдат Баландин, продолжает голодовку. Товарищ Баландин, замученный палачами революции, приближается к смерти!.. "Вот вам и революция, и красные банты... Как и при Николае, наши сейчас в "Крестах"... И на фронте, как при Столыпине, заседают военно-полевые суды и наших ставят к.стенке", - подумал Антон. Дошла очередь до него. Он пересказал московские впечатления. Солдаты приняли бурно. Особенно когда передал он смысл речи Корнилова. - Всех нас казнить руки чешутся? Гляди, притупим когти!.. - Да, товарищи, как учит Ленин, коренной вопрос всякой революции - это вопрос о власти в государстве. Сейчас эту власть пытаются захватить бывшие царские генералы. Французская буржуазия нашла такого генерала - Кавеньяка, который расправился с парижскими пролетариями. Русская буржуазия нашла Корнилова. Теперь, как сказал Владимир Ильич, вопрос историей поставлен так: либо полная победа контрреволюции, либо новая революция! Ночью, когда они возвращались с делегатского совещания, Дзержинский снова заговорил о встречах Антона с Милюковым и последнем предложении профессора-кадета. - Вы не забыли, Антон, наш разговор в Кракове, на улице Коллонтая? - спросил Феликс Эдмундович. - Помню слово в слово. Тогда, в одиннадцатом, они завели разговор о провокаторах. Кажется, повод дал он: сказал, что хочет скорей добраться до Парижа, чтобы разоблачить агента, выдавшего царской охранке его, а еще раньше - Камо, Ольгу, Красина и других товарищей, связанных с "делом об экспроприации" денег царской казны на Эриванской площади в Тифлисе. Теперь имя этого провокатора известно: Яков Житомирский. Но тогда... Выслушав его план разоблачения агента, Дзержинский сказал: "На ловца и зверь бежит - я сам вот уже год работаю над материалами о провокации в подпольных наших организациях". И предложил Антону: не хочет ли и он работать в комиссии. Путко готов был стать помощником Юзефа в этом деле. Но после того, как переправит делегатов на конференцию и съездит в Париж. Новый арест отодвинул их встречу на долгие годы. - Такая комиссия ныне нужна нам, - развил теперь свою мысль Дзержинский. - И особенно понадобится она нам в будущем. Видите сами: Милюков уже взял на вооружение методы царской охранки и начал засылать к нам своих осведомителей. - Могу лишь повторить давнее: готов работать вместе с вами, Юзеф, - Путко все еще не привык к его пастоя-щему имени. - Договоримся так: когда окажетесь в Питере, непременно разыщите меня. Если произойдет что-либо важное на фронте - напишите. Он назвал адрес. Протянул руку: - До видзенья! Антон вернулся на Полюстровский. - Не можете остаться еще хоть на денек? - спросила Надя. - Не могу. Приказ. А я - солдат. - Он начал собирать ранец. - Едва поспеваю на поезд. Девушка пошла провожать его по молчаливым ночным улицам. - Пишите мне, ладно?.. Сердце так болит и колотится!.. Я, как тогда говорила, Антон... Антон Владимирович, так и все это время... - Не надо, Наденька. - Поверьте, нету мне жизни без вас!.. Его горло свело спазмой. Но что он мог ей ответить?.. - Непременно буду писать, - глухо проговорил он. Часть вторая "А БОЙ ВЕДЬ ТОЛЬКО НАЧИНАЛСЯ..." Глава первая 24 августа Положение на фронтах Ставка. 24-го августа (ПИ А). В Рижском районе наши войска, перейдя реку Аа Лифляндскую, продолжают дальнейший отход до побережья Рижского залива в северовосточном направлении. В районе Псковского шоссе наша пехота отошла в район Зегеволъд - Лигат, в 25 верстах юго-западнее Вендена. Войска, действующие в восточном направлении от Риги, продолжая. под натиском противника отходить, достигли примерно линии Клинген-берг - Фридрихштадт. На Двинском направлении оживленный артиллерийский огонь. Па остальном фронте перестрелка. 1 Поручик Антон Путко и старший фейерверкер Петр Кастрюлин ехали в Могилев. Поезд уже оставил позади фронтовой район и одновременно, будто обозначено было на некоей небесной карте, полосу беспробудных холодных осенних дождей и привез их в ясное лето. Тот же поезд, одолев невидимый рубеж, отъединил их от оставленных на позиции товарищей, с которыми еще несколько часов назад они делили общую судьбу, укладывавшуюся в два обнаженных понятия: жизнь и смерть. И уже нахлынули приметы тыловой жизни. Появились штатские пассажиры. В проходе мальчишка-нищий фальцетом пел: Ты, говорит, нахал, говорит, Каких, говорит, мало, Но, говорит, люблю, говорит, Тебя, говорит, нахала! Ты, говорит, ходи, говорит, Ко мне, говорит, почаще И, говорит, неси, говорит, Конфет, говорит, послаще!.. Конфет побирушке не давали - не было, но котомка его разбухла от хлебных корок. Ни Антон, ни Петр не чаяли, не гадали, что окажутся вдруг в этом поезде. Вчера вечером Путко вызвали с батареи в штаб дивизиона: - Прочтите и примите к исполнению. На бланке телефонограммы он прочел: "По требованию главкосева прошу командировать от вверенной вам части в Ставку одного офицера для ознакомления с системою английских минометов и бомбометов новейших конструкций и присутствия при испытании их для распространения сведений об этих минометах в войсках. Если представится возможным, прошу командировать поручика Путко". - Ишь в какой чести вы в самом штабе фронта! - не без зависти откомментировал капитан Воронов. - Что ж, бог в помощь! Гляньте и на сию цидулю, - он протянул еще одну бумагу. - Может, посоветуете, кого?.. Это также была телефонограмма: "По требованию нач-штаверха для пополнения георгиевского батальона прошу командировать Могилев-губернский одного рядового или ефрейтора, имеющего хотя бы одну Георгиевскую награду, крест или медаль. Командируемый должен быть обязательно из раненых и отличной нравственности. Выбор под личную ответственность..." Антон сразу подумал: Петр Кастрюлин! Хоть и жаль ему было расставаться с давним другом и отличным артиллеристом, но что-то подсказывало: солдат-большевик будет нужней всего там, в георгиевском батальоне. Всплыло перед глазами: штаб-ротмистр в Георгиевском союзе и ящики картотек. И разговор с Дзержинским перед отъездом. - Кастрюлина надо послать, - назвал он Воронову. - Подходит по всем статьям: и крест, и медали, и раны только-только зализал. - Ну что ж, - согласился командующий дивизионом. - На себя потом и пеняйте. Вот и отправляйтесь вместе. - Добавил: - А вашу раздрызганную батарею мы все равно решили отвести во второй эшелон, на отдых и пополнение. Пополнение... Эта последняя неделя была самой тяжелой за все многие месяцы пребывания Антона на фронте. К вечеру шестнадцатого августа добравшись до позиций батареи в районе Икскюля - на юг от Риги по восточному берегу Двины, - он сразу уловил перемену, происшедшую за дни его отсутствия. Нависла напряженность. Противоположный берег, казалось, превратился в живое существо: беспрерывно сопел, урчал, ворочался. То и дело с того берега открывали стрельбу. Привычное ухо отмечало калибры орудий, мозг суммировал плотность огня. Противник расходовал боеприпасы щедро - это говорило о многом. Подтвердятся ли разговоры о новом наступлении немцев? С нашей стороны никаких реальных усилий для отражения натиска не предпринималось: ни резервов, ни замены негодной матчасти, ни подвоза снарядов хотя бы до комплекта. Доходили даже слухи, что части и слева, и справа, и сзади оттягиваются в тыл, перебрасываются на другие участки. Окопнику всегда самым важным кажется свой пятачок. На деле события, видно, развернутся совсем на другом, известном верховному командованию направлении... Но Путко вспоминал зловещие слова Корнилова, и тревогой сжималось сердце. Восемнадцатое августа прошло необычно тихо, не считая стычек с разведчиками противника. Высоко в небе, недосягаемые для огня, проплыли через линию фронта германские цеппелины. А на рассвете девятнадцатого началось. С того берега на русские траншеи и окопы обрушился яростный смерч. Немецкие орудия били прицельно. Еще до начала боя на батарее Путко вышли из строя две гаубицы и нескольких человек из прислуги ранило. Потом огненный вал пере" двинулся на второй эшелон, и пошла на форсирование реки немецкая пехота. Артогонь не подавил сопротивления русских частей. Они стояли насмерть, контратаками сбрасывали немцев в воду, загоняли на противоположный берег. Держались целый день и утро следующего. От батареи Антона осталась половина. Подкреплений не было. И не было единого приказа на оборону или контрнаступление. Как будто выше штаба дивизиона или штаба полка командования и не существовало. Каждая часть действовала по собственному усмотрению, на свой риск. Единственное, что дошло до батареи, - это телеграмма из Главного комитета "Союза офицеров", адресованная всем частям действующей армии. Как не соответствовала она обстановке на фронте! "Главный комитет счастлив засвидетельствовать, что на его призыв к армии оказать полное доверие верховному главнокомандующему генералу Корнилову получены приветственные телеграммы со всех концов армии, за десятками тысяч подписей. Главкомитет Союза офицеров вновь призывает офицерство, солдат и всех честных граждан сплотиться вокруг вождя армии в тяжелый час, когда родине грозит новое тяжкое испытание на Северном фронте. Только полное доверие его власти, силе, знаниям, опыту и авторитету может облегчить ему тяжкую ответственную работу и обеспечит желанный результат начавшейся операции. Поможем же в этом верховному вождю генералу Корнилову и словом и делом. Ставка. 20 августа. Главкомитет Союза офицеров. Председатель полковник Новосильцов". У Антона едва хватило времени дочитать, как немцы снова пошли в наступление. Удалось, уже из последних сил, сбросить их в Двину и на этот раз. Чутьем фронтовика уловил: противник выдыхается. А ночью, как обухом по голове, - приказ. И батарее, и всему дивизиону, пехотным и кавалерийским полкам: прекратить сопротивление, поспешно отойти на восток, к Вен-дену. "Ввиду создавшегося угрожающего положения оставить Рижский район и сам город Ригу. Крепость Усть-Двинск взорвать и также очистить от наших войск..." На следующее утро, не встретив сопротивления, германские дивизии на широком фронте форсировали Двину и начали преследование отступающих русских частей. В арьергарде путь им преграждали латышские полки. Батарея Антона действовала в их порядках, и Путко видел, как самоотверженно, до последнего патрона, дрались латыши: это были самые революционные, большевистски настроенные части. За четверо последующих суток прорыв расширился до шестидесяти верст по фронту и на столько же в глубину. Русские войска отошли к Вендену. Они бы отступили и дальше, но немцы сами прекратили активные действия, довольствуясь, наверное, и этим нежданным успехом. - Ничего не могу понять, - признался поручику в штабе дивизиона капитан Воронов. - Давно знали, что немцы готовят в этом районе наступление, а пальцем о палец не ударили... Но даже и так могли не отдать Ригу, выстояли бы! Когда прощались, вспомнил: - Да, из Главкомитета "Союза офицеров" поступила еще одна бумага: предлагают сообщить в Ставку фамилии офицеров-большевиков. Вас это не касается? - он внимательно, с затаенной усмешкой, посмотрел на своего подчиненного. - Приму к сведению, - ответил Путко. И вот теперь поезд уже замедлял ход у перрона станции Могилев. На платформах, в здании вокзала, на площади - шинели, френчи, гимнастерки. Многие с нашивками все тех же "ударных" и "штурмовых батальонов", с черепами и скрещенными костями. "Ударники" - мордастые, в новеньком обмундировании. Что-то на передовой этих "смертников" не довелось видеть... А здесь козыряют с шиком, грудь колесом. К вокзалу подъезжают автомобили. Столько генералов разом Антону тоже видеть не привелось. Даже на Московском совещании их было меньше. Куда сунуться со своими предписаниями?.. Путко и Кастрюлин разыскали военного коменданта станции. - Вам - в управление дежурного генерала, штабной автомобиль курсирует между вокзалом и Ставкой с интервалом в десять минут, - вернул поручику предписание полковник со значком генерального штаба. - Тебе, - повернулся он к Кастрюлину, - в казарму георгиевцев, вторая улица налево, до конца. Антон и Петр переглянулись. - Не будем прощаться, - сказал Путко, когда они отошли от коменданта. - Я тебя разыщу. В штабной автомобиль набились офицеры с поезда. Из оброненных ими фраз Антон уловил, что они тоже вызваны на испытания английского оружия. Однако в управлении дежурного генерала никто ничего не знал. Направили в главное полевое артиллерийское управление. Но и там лишь недоуменно пожали плечами: ни об испытаниях, ни о самих минометах и бомбометах ничего неизвестно. Посоветовали наведаться в генерал-квартирмей-стсрскую часть... Весьма странно... - Эти командировки организованы Главкомитетом "Союза офицеров", - туманно объяснили у дежурного генерал-квартирмейстера. - Комитет и займется вами, господа. Выписали направления "на постой". Не в гостиницы города, а в спальные вагоны на той же станции. Офицеры вернулись на вокзал. Нашли на дальних путях вагоны. Разместились. Днем из поездов, прибывавших с фронтов и из тыла, выплескивались новые команды "испытателей", и к вечеру спальные вагоны уже были заполнены. - Никому никуда не отлучаться! - прошел по вагонам ротмистр, представитель Главкомитета. - С часу на час прибудет председатель. Он задерживается в Ставке, где идет важное совещание. О чем говорят офицеры, предоставленные безделью?.. - У меня два года и один месяц старшинства в чине, да год старшинства за ранение, да одиннадцать месяцев старшинства за службу в штабе дивизии - получается четыре полных, ценз производства давно вышел, а они зажуливают капитанские погоны!.. - Вы, прапорщик, с Северного? Германец только сунулся - вы и в штаны! Ригу немцам отдали! - Попрошу вас!.. Мы защищались до последней возможности! - Знаем-знаем! Вот в газетах пишут: "Паническое бегство, войска отходят без приказа, солдаты бросают винтовки". - Гнусное вранье! Я требую!.. - Зачем горячиться, господа? Объясните лучше, какая разница между бомбометами и минометами? Вот это да: среди командированных на испытания есть даже и не артиллеристы... Антон как бы между прочим обратился к спрашивающему: - А вы в каком роде войск служите? - Казак! - с гордостью хлопнул себя пятерней по груди тот. - Да приказано сменить лампасы и околыши на ваше обмундирование. О чем еще говорят мужчины в компании? - Всему виной - женщины! Кто совратил военного министра Сухомлинова? Катька! Ему за шестьдесят, а ей двадцать пять! Будешь пыжиться!.. - После Евы так и идет: Далила погубила Самсона, Елена - Париса, Клеопатра - Цезаря... Красивая женщина - это рай для глаз, ад для души, чистилище для кармана. - А вот когда мы стояли в Фокшанах, так там, я вам скажу!.. - Фи, подпоручик! Вы опускаетесь до армейского прапора!.. Председатель Главкомитета задерживался. По купе начался вист. Откупоривались штофы. Антон выглянул в окно. Была полная луна. Серебрились рельсы. Вдоль спальных вагонов выстроились солдаты с винтовками в руках. Усиленная охрана?.. Он вспомнил свой зарешеченный арестантский вагон, который вот так же стоял когда-то на дальних путях. Его везли тогда на каторгу. И так же охраняли солдаты. Но сейчас... Это становится "оч-чень", как говорит Василий, любопытным... 2 В полдень Корнилов проводил на вокзал Савипкова. Вернувшись в губернаторский дворец, приказал адъютанту немедленно созвать на совещание всех лиц, перечисленных в списке, составленном ординарцем Завойко. Управляющий военмина приехал накануне. Привез из Питера именно то, чего ждал главковерх: отшлифованный казуистами проект закона о введении смертной казни по всей России. На листе оставалось лишь поставить подписи. Привез согласие Керенского на подчинение Петроградского военного округа главковерху и объявление столицы на военном положении; просьбу министра-председателя направить к Петрограду конный корпус "для реального осуществления военного положения и защиты Временного правительства от возможных посягательств большевиков". Последний пункт был самым главным. Он развязывал Корнилову руки. В кабинете Савинков с глазу на глаз высказал генералу и несколько других пожеланий Керенского: - Изъявив готовность объявить Петроград на военном положении, Александр Федорович вместе с тем хотел бы выделить его из округа и оставить гарнизон в своем подчинении. - Чем это вызвано? - с подозрением посмотрел на него Корнилов. - Откровенно говоря: страхом перед вами. Как выразился Керенский, во всякое время вы его сможете тогда скушать. - Выделим, - согласился, прикрыв веки, генерал. - Далее. Керенский просит поручить командование корпусом не Крымову, а какому-либо другому генералу. - Почему? - Из политических соображений. Главное - Кры-мов монархист. - Учту. - Желательно заменить в составе корпуса Кавказскую туземную дивизию на регулярную кавалерийскую. - С какой стати? - В Кавказской офицеры преимущественно из гвардии, это настораживает: они также монархисты. Кроме того, если придется активно действовать в столице, подав-лепие Совдепов руками туземных, а не русских войск может произвести неприятное впечатление. - Приму к сведению. - Еще не все. До правительства дошли слухи о каком-то заговоре, во главе коего стоит Главкомитет "Союза офицеров". Чтобы отвести всякое подозрение о соучастии в этом заговоре чинов Ставки, Керенский просит перевести главную квартиру союза из Могилева в Москву. - Не возражаю. - И наконец, последнее. Это уже моя просьба: откажитесь от услуг своего ординарца. По данным контрразведки, он - темная личность. - Завойко в данный момент уже нет в Ставке, - ответил генерал. Савинков испытал полное удовлетворение: он и не рассчитывал, что Корнилов уступит во всем. Оставалось чисто техническое дело - с офицерами штаба нанести на карты границы военного округа, отошедшего под власть главковерха, и пределы, оставшиеся в подчинении министра-председателя. После прощального обеда Корнилов уточнил: - Вы объявите закон и введете военное положение, как только конный корпус закончит полностью сосредоточение под Петроградом? - Совершенно верно. А каково ваше отношение, генерал, к Временному правительству? - в свою очередь спросил Савинков. Корнилову стоило большого труда ответить: - Передайте Керенскому, что я буду всемерно поддерживать его, ибо это нужно для блага отечества. Савинков отбыл. Гора с плеч! Теперь нельзя было больше терять ни часа. Надо сказать, что Корнилов не испытывал угрызений совести. Он почти не кривил душой, соглашаясь на просьбы Керенского и Савинкова: пусть разложившийся питерский гарнизон остается под их командованием - он все равно никакой боевой ценности не представляет, в любом случае его предстоит распотрошить. Заменить Крымова? Он уже и так назначен командующим Отдельной армией, а на Третий корпус поставлен генерал Краснов. Согласие на перевод Главкомитета "Союза офицеров" ничего не значило - это делается не в день-два. Завойко же в Ставке действительно не было, правда временно: Корнилов направил своего ординарца с особо секретным поручением на Дон, к атаману Каледину. Так что слукавил он лишь в отношении Кавказской туземной - эту дивизию главковерх заменять не намеревался. Пока собирались участники предстоящего совещания, Корнилов принял генерала Лукомского. Начальник штаба был взвинчен: - Отовсюду поступают самые резкие отклики в связи со сдачей Риги. Германская главная квартира торжествует. Союзники готовы списать нас со счетов. - Могу лишь повторить вам то, что вчера сказал румынскому послу Диаманди, - ответил главковерх. - Я предпочитаю потерю территорий потере армии. Именно поэтому войска оставили Ригу. Рига должна произвести такое же впечатление, как тарнопольская катастрофа. - В июне - июле вина была возложена на большевиков, а теперь ее возлагают на нас, - упрямо возразил Лу-комский. - Сами немцы признают: русская армия бросалась в отчаянные и кровавые атаки. Все армейские и фронтовые комиссары дали сообщения в газеты, что войска проявляли стойкость, самоотверженность, не было ни бегства, ни отказа от исполнения приказов, армии честно бились с врагом. Комиссары находят причины поражения в огромном перевесе противника в численности штыков и артиллерии, в плохой боевой подготовке наших частей и перебоях в работе механизма командования - и фронта и Ставки... Вот, - он достал и развернул газетный лист: - "...эти перебои сделали бесплодными порыв революционных солдат. Знайте и говорите всем: нет пятна на имени революционного солдата! Многие части дрались с доблестью. Считаю необходимым отметить подвиг латышских стрелковых полков, остатки которых, несмотря на полное изнеможение, сражались в арьергарде до конца". И это - о большевистских полках! Я привел вам сообщение для печати, сделанное комиссаром Войтинским. - Этот Войтинский сам, видать, большевик! - Говорят, действительно, он некогда был большевиком, но в годы войны стал ярым их противником и в июльские дни отдавал приказы о расстреле ленинцев. Поэтому теперь ему и вера у общественности. - Арестовать и судить! - Это не в компетенции Ставки. Комиссары подчиняются непосредственно Временному правительству. Главковерх перекатил желваки. Процедил: - Скорей бы... - Приказал: - Найти факты о малодушии солдат и предать их гласности. Несколько нижних чинов расстрелять и трупы выставить по дорогам отступления. - Обернулся к карте: - Какие сообщения от Клем-бовского? - Противник прекратил преследование. Более того, несколько дивизий группы Эйхгорна перебрасываются на Западный фронт. - Неужели они отказались от наступления на Петроград? - Корнилов проследил путь от Риги на северо-восток. - Испугались Кронштадта? - Вряд ли у них и была такая утопическая идея, - Лукомский с отчуждением посмотрел на главковерха. - Мы, ваше высокопревосходительство, русские генералы. А Петроград - столица России. - Военная хитрость заключается в том, чтобы умело использовать силы врага, - назидательно ответил Корнилов. - Использовать в своих целях. - Он вернулся к столу. - Пригласите остальных. Собрались те же, кто встречался здесь пятнадцатого августа. Корнилов зачитал приказ о переформировании Кавказской туземной дивизии в Кавказский туземный корпус. Корпусу он решил придать еще два конных полка - Осетинский и Дагестанский. Осетинскую пешую бригаду он преобразовывал также в конный полк. Командующим корпусом назначал князя Багратиона. - Недостающее оружие получите со складов в Пскове. Начальник контрразведки, полковник туземной дивизии Гейман и полковник Сидорин, прибывшие накануне из столицы, доложили, что на местах все подготовлено. Сто офицеров-фронтовиков направлены в Петроград для координации действий "патриотических" союзов. Встал председатель Главкомитета "Союза офицеров": - Около трех тысяч офицеров вызвано из частей. Это самые надежные и проверенные. Большинство уже в Могилеве, остальные в пути. Ночью они получат инструкции, и с утра, группами, начнется переброска их для выполнения задуманной операции. Участники совещания по картам и во времени уточняли и согласовывали планы, когда дежурный адъютант доложил Корнилову, что некий Владимир Николаевич Львов, посланец Аладъина и Завойко, просит немедленно принять его по крайне неотложному делу. - Господа, продолжайте работу. Вернусь - подведем итоги. Корнилов отворил дверь, вмонтированную в панель стены за письменным столом. - Пригласите этого, как его, Львова, - приказал он адъютанту. 3 Владимир Николаевич Львов, или, как называли его, Львов-2, дабы не путать с князем Георгием Евгеньевичем Львовым, премьер-министром первых составов Временного правительства, объявился в эти дни на подмостках театра истории неожиданно. Но именно ему, в нарушение всех замыслов авторов и режиссеров, предстояло перепутать и нарушить всю последовательность как по нотам разученного действия. Это был малоприметный думец, бывший московский универсант, прослушавший курс Духовной академии, - тот самый, которого вдруг назначили членом Временного правительства в качестве обер-прокурора святейшего синода. В правительстве Львов, как говорится, пустое место, продержался недолго, ни в чьей памяти не оставив следа. Хотя и был, по всеобщему мнению, человеком весьма энергичным. Так бы и не удалось Владимиру Николаевичу растратить свою неуемную энергию, если бы по чистой случайности не оказался он сопричастен огромным замыслам коренного переустройства России. Произошло это так. Вскоре после Государственного совещания Львов, задержавшись в Москве, встретился в гостинице "Националы) со своим давним знакомым, неким Добринским - статским советником, членом петроградского "Клуба общественных деятелей". Встретившись, они конечно же запели разговор о результатах совещания. У Добринского выявилась своя точка зрения: надобно, мол, по примеру кабинета Рибо во Франции или кабинета Ллойд-Джорджа в Англии реконструировать и российское правительство, включив в него представителей всех партий, от правых до социалистов, всех мастей и оттенков, исключая конечно же большевиков. - Да вот кто смог бы возглавить такой кабинет?.. Я не знаком лично с Керенским, но вряд ли он подойдет, - усомнился Добринский. - Что вы! - вскричал тут Львов. - Александр - мой лучший друг, я знаю его как самого себя! И я убежден, что Саша вполне соответствует требованию момента! - Коль вы с ним в таких друзьях, не могли бы вы высказать ему кой-какие соображения? - О чем речь! - воодушевился Львов. - Конечно, могу! - В таком разе я познакомлю вас кой с кем... - многозначительно пообещал Добринский. И действительно, познакомил с Аладьиным - "полномочным представителем союзнических кругов", а сам представился уже и как член исполнительного комитета "Союза георгиевских кавалеров" (хотя ни о каких подвигах статского советника на поле брани Львов не слыхивал). Теперь, вдвоем, Аладь-ин и Добринский ввели бывшего прокурора святейшего синода в курс дела: Ставка и "общественные деятели" решили добиться коренных реформ управления страною. Желательно мирным путем. Хотелось бы эти пожелания приватно довести до сведения Керенского. По чести говоря, Львов-2 не был ни ближайшим, ни отдаленнейшим другом "Саши". Более того, именно Керенский, став министром-председателем, поспешил избавиться от бесполезного члена кабинета, и Львов с большими основаниями мог бы считать его своим недругом. Но коль назвался груздем... К тому же Львов по характеру был оптимистом и всегда находился в приподнятом настроении. Вот и теперь он с жаром воскликнул: - Немедленно еду к Александру! Через сутки он уже сидел в кабинете министра-председателя: - Высокочтимый Александр Федорович! Определенными кругами я уполномочен спросить, желаете ли мы вступить в переговоры об изменении состава правительства. - Кто эти "определенные круги"? - насторожился Керенский. - Общественные деятели, имеющие достаточно реальную силу. - Деятели бывают разные, - заметил премьер. - И в чем их сила? - Не уполномочен сказать всего, отвечу лишь, что это серьезные деятели, обладающие такой силой, с которой вам надо считаться, - напустил таинственного туману Львов. - Я же уполномочен спросить: желаете ли вы вступить в переговоры с ними? - Пожалуй. Если будут выдвинуты конкретные предложения. Этот разговор состоялся двадцать второго августа. А вчера, двадцать третьего, Львов уже снова объявился в Москве, в "Национале": - Саша отнесся к нашим предложениям с огромным вниманием и готов принять любые условия, - сообщил он Добринскому в присутствии Аладьина. - Моя миссия увенчалась полным успехом! - Конкретней: Керенский готов вести переговоры со Ставкой? - начал уточнять Аладьин. - Безусловно. Но только через меня. - Так и запишем. Далее: он согласен на преобразование кабинета, на подбор такого состава, который пользовался бы доверием страны и армии? - Об этом мы и говорили. - Требования Керенского? Его программа? - Александр готов выслушать наши требования и принять нашу программу. - Вы, Владимир Николаевич, действительно блестяще справились со столь ответственным поручением, - оценил Добринский. - Все в руках божьих и в его провидении... - скромно наклонил голову бывший обер-прокурор. В этот момент в комнату вошел офицер. Сказав, что прибыл из Ставки, он протянул Аладьину засургученный пакет. Аладьин вскрыл, прочел вложенный лист. Изменился в лице, молча протянул бумагу Добринскому. Оба многозначительно переглянулись. - Милостивые государи, коль я от вашего имени вступил в переговоры с главою правительства, вы не должны скрывать от меня... - с обидой начал Львов-2. Аладьнн протянул бму лист. Это была копия приказа Корнилова атаману Каледину начать движение казачьих войск на Москву. - Боже упаси! Это ужасно! - воскликнул Львов. - Зачем поднимать меч на первопрестольную, когда можно миром?.. - Верховный главнокомандующий лишь трубит сбор, - успокоил Добринский. - Нет, нет! Заклинаю вас именем всевышнего!.. Я поеду в Ставку и сам призову Корнилова не возносить меч! Я выезжаю! - Согласны. Чтобы вас допустили к главковерху без помех, сошлитесь на господина Завойко и на меня, - поддержал его порыв Аладьин. За время, проведенное в пути между Питером и Москвой, а затем между Москвой и Могилевом, представление о собственной значимости в развивающихся событиях возросло в распаленном воображении Львова непомерно. Соответственно расширились и его полномочия: теперь он уже и сам не мог отделить воображенное от действительного и уверовал, что его поступки направляет всевышний. Поэтому, переступив порог комнаты в губернаторском дворце и увидев перед собою самого Корнилова, он вместо приветствия воскликнул: - Я от Керенского! В бурых глазах верховного главнокомандующего зажегся мрачный свет. - Я имею сделать вам предложение! - заторопился самочинный эмиссар. - Напрасно думают, что Керенский дорожит властью - он готов, положась на милость божью, уйти в отставку, если вам мешает, но власть должна быть законно передана из рук в руки без кровопролития. Власть не может ни валяться, ни быть захваченной. Керенский готов на реорганизацию кабинета. Мое вам предложение: войдите в соглашение с Александром Федоровичем! Корнилов озадаченно глядел на посланца. Дело принимало неожиданный оборот: ненавистный "штафирка" сам готов уступить власть. И если они договорятся, прикончить Совдепы и армейские комитеты будет легче легкого. А потом он разделается и с самим "танцором"... В военном же перевороте имелась доля риска. Луком-ский бубнит: надо учесть и то, и се, и пятое, и десятое. Так что же ответить?.. - Передайте пославшему вас: по моему глубокому убеждению, единственным выходом из тяжелого положения является установление военной диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении. Передайте: необходимо, чтобы Петроград был введен в сферу военных действий и подчинен военным законам, а все тыловые и фронтовые части подчинены мне. Я не вижу иного выхода, кроме немедленной передачи власти Временного правительства в руки верховного главнокомандующего. - Военной власти - или также гражданской? - позволил себе уточнить Львов-2. - И той, и другой, - отчеканил генерал. - Быть может, лучше совмещение должности верховного главнокомандующего с должностью председателя совета министров? - Согласен и на вашу схему, - хмуро кивнул Корнилов. Одно обстоятельство в ходе этой беседы все же озадачивало Корнилова: почему Савинков, покинувший Ставку всего лишь несколько часов назад, оговаривал всякие мелкие частности: какую дивизию послать на Питер, да кого на нее назначить, да перевести из Могилева офицерский Главкомитет, - а этот чернобородый лысый человечек вдруг от того же "штафирки" привез на блюдечке полное отречение?.. - Вы когда в последний раз видели министра-председателя? - с металлом в голосе спросил он. - Позавчера вечером. - Львов не уточнил, что это было и последнее, и первое их свидание за последние три месяца. Позавчера. Савинков же покинул Питер на сутки раньше. Что могло произойти в столице такого за двадцать четыре часа, что побудило Керенского поднять лапки кверху? Может, и вправду испугался выступления большевиков?.. - Я не верю Керенскому, - угрюмо проговорил Корнилов. - И Савинкову не верю. - Сомкнул губы. Помолчал, сверля взглядом несчастного эмиссара. - Впрочем, независимо от моих взглядов на их свойства и на их отношение ко мне я считаю их участие в управлении страной безусловно необходимым. Заложил руки за спину, отступил от Львова: - Могу предложить Савинкову портфель военного министра, Керенскому же - министра юстиции. Однако предупредите и того и другого, что я за их жизнь нигде не ручаюсь, а поэтому пусть они оба прибудут в Стапку, где я их возьму под охрану. Замолчал. Бросил: - Еще вопросы? - Н-нет... - пробормотал Владимир Николаевич, вдруг почувствовав всю тяжесть бремени, которую возложил на свои плечи. - С-со-вершенно ясно, да ниспошлет господь... Корнилов выразительно щелкнул крышкой часов, давая понять посетителю, что аудиенция закончена. - Честь имею. Он скрылся за дверью, откуда проник, тут же оборвавшись, гул голосов. Львов понял, что ему нужно поскорей уносить отсюда ноги. Спросил у вновь появившегося в комнате адъютанта: - Когда ближайший поезд на Петроград? - Генерал просит вас задержаться в Могилеве. Завтра должен вернуться в Ставку советник верховного главнокомандующего господин Завойко, с которым вам надлежит обсудить детали. Разрешите сопроводить вас в гостиницу. Владимир Николаевич совсем упал духом. Когда же он доберется теперь до столицы?.. Не раньше двадцать шестого августа... Глава вторая 25 августа Призыв Военной организации при ЦК РСДРП (б). Товарищи солдаты! В связи с неудачами на фронте могут быть предприняты всевозможные провокационные выходки. Военная организация при ЦК и ПК призывает товарищей не поддаваться на провокацию и не предпринимать никаких уличных выступлений. Военная организация при ЦК и ПК РСДРП (б) Зловещие слухи По городу идет-гудет "погромный гул". Зловещие слухи. Обещают "Большой заговор" на 27 августа. "Продовольственный бунт", "политический погром", "простой погром"... Свободному гражданину предоставлен свободный выбор соуса, под которым он желает быть зажаренным - сиречъ ограбленным и убитым. "Биржевые ведомости" 1 За полночь дошли и до их вагона. Трое офицеров. Старший в звании - полковник с наголо выбритой головой, отражавшей на макушке свет лампы. Освещение было тусклым, но блик от движения скользил по лысине: - Я - председатель Главкомитета, генерального штаба полковник Новосильцов. Прошу ваши командировочные предписания. - Собрал, приблизив к лампе, просмотрел. Одно отложил. Антону показалось - его предписание. Он насторожился. - Господа офицеры! Вы вызваны отнюдь не для испытания бомбометов. В Петрограде большевиками готовится вооруженное восстание под лозунгами: "Долой войну! Армию налево кругом, марш по домам! Резать офицеров и интеллигенцию! Всю власть - в руки большевистских вождей!" и так далее. На стороне большевиков все пролетарии Петрограда, почти весь гарнизон, все Совдепы и даже некоторые члены Временного правительства. Все это, конечно, организовано не без участия немецких марок. Он снова сделал паузу. - Однако "Союз офицеров", совместно с другими патриотическими обществами, опираясь на поддержку верных войск, под водительством нашего вождя генерала Корнилова принял все меры, чтобы разгромить это восстание. Войска уже на подходе к Петрограду. На вас же, господа офицеры, возложена почетная миссия выступить в самой столице, в тылу мятежников. Нанести согласованный удар по пунктам, которые будут указаны вам на месте, а также выполнить иные задачи, как-то: охрану мостов через Неву, охрану заводов, работающих на оборону, правительственных учреждений и так далее. На месте под начало каждого из вас будут даны пять - десять надежных нижних чинов. Полковник поднял голову. Блик соскользнул со лба на кончик его носа. - Участие - добровольное. На размышление даю пять минут. - Откуда сведения о восстании? - спросил кто-то из артиллеристов. - В Петрограде есть наши агенты, они внимательно следят за обстановкой, - ответил Новосильцов. - Кроме того, об этом же сообщил в Ставку сам Керенский. Он изъявил согласие передать власть генералу Корнилову на правах военного диктатора. Будет сформирован новый кабинет. От имени Керенского с таким предложением приезжали в Ставку управляющий военным министерством Савинков и Львов. Генерал Корнилов дал свое согласие. Полковник посмотрел на часы, словно бы удостоверяясь, не истекли ли пять минут. Антону были видны в окно тесно обступившие вагон солдаты-конвойные в косматых бараньих шапках. Никто не отказался. - Главкомитет высоко оценивает ваш патриотический порыв, - торжественно проговорил полковник. - Довожу до вашего сведения, что по ходатайству Главкомитета каждому из вас по выполнении задания будет досрочно присвоено очередное воинское звание. - Обернулся к своим сопровождающим: - Капитан Роженко, объясните последующее. Под лампу вступил сухощавый, стриженный под ежик мужчина: - Утром каждый из вас взамен этого предписания получит новое, а также суточными сто пятьдесят рублей. Выедете немедленно, специальным эшелоном. По прибытии в Петроград явитесь не в штаб округа и не к комен~ данту, а по следующим адресам - прошу, господа офицеры, не записывать, а запомнить: Сергиевская, 46, - генерал Федоров; Фурштадтская, 28, - полковник Сидорин или хорунжий Кравченко; Фонтанка, 22, - полковник Дюсиметьер. Повторяю... Антон напряг все внимание. - К первому являются те, у кого фамилии от "а" до "з", ко второму - от "и" до "п", к третьему остальные, до конца алфавита. - Безусловно, все, о чем здесь говорилось, держать в абсолютной тайне, - заключил Новосильцов. - Мы долж~ ны ошарашить большевиков неожиданным ударом. Желаю хорошего отдыха до утра, господа! Поднес к глазам листок, который отложил ранее: - Поручик Путко! - Здесь! - отозвался, весь напрягаясь, Антон. - Вас прошу следовать за мной. Антон посмотрел в окно. Ему показалось, что шеренга конвоиров стала еще плотней. Капитан Роженко сопроводил его до штабной машины, а Новосильцов и третий офицер завершили обход вагонов. "Дать ему под дых и скрыться?.. Смысл?.. Сообщить нашим адреса и новые сведения нужно во что бы то ни стало. Но добраться на попутных поездах раньше "испытателей" не успею... Да и вокруг города, и на всех дорогах - заслоны..." Он решил открыто рисковать только в самом крайнем случае. У автомобиля их поджидали еще двое офицеров. Настроение у всех благодушное. "Нет, не раскрыли... Тут что-то иное..." Вскоре вернулись полковник со своим сопровождающим и с ними еще двое. Через несколько минут машина остановилась перед губернаторским дворцом. Новосильцов плотно притворил дверь своего кабинета. - На вас, господа, как на наиболее проверенных и надежных, возложена особая миссия... Соответственно вы будете и особо отмечены: и чином и наградой. Кабинет был освещен ярко, разноцветные блики щедро рассыпались по выпуклостям головы полковника. Но выражение глаз, глубоко утонувших под надбровными дугами, Антон уловить все равно не смог. - По прибытии в Петроград вам надлежит, переодевшись в солдатское или рабочее обмундирование, побудить чернь на заводах и в казармах столичного гарнизона к уличным выступлениям и организовать беспорядки. Непременно с кровью. - В слове "кровь" звук "р" прозвучал раскатисто. - Явитесь вы не по указанным адресам, а в гостиницу "Астория". Второй этаж, все номера левого крыла: от девятнадцатого по тридцать пятый. Выезжаете сегодня рейсовым курьерским. - Почему именно нам оказана такая честь? - не удержался Антон. - На каждого из вас мы располагаем рекомендациями от особо доверенных лиц, - ответил полковник. "Вот как далеко простираются ваши заботы, милый Павел Николаевич!.. - усмехнулся про себя Путко. - Ну что ж, профессор, вы и вправду обхаживали меня не зря..." До отхода курьерского у него еще оставалось немного времени. Надо было во что бы то ни стало повидать Петра. Антон поспешил в казармы Георгиевского полка. На плацу солдаты упражнялись в метании деревянных болванок-гранат. В большинстве это были бородачи среднего, за сорок, возраста - умелые и степенные, без новобранческой резвости. Приветствовали с достоинством, выставляя грудь в медалях и крестах. Наконец Путко увидел своего фейерверкера. Кастрюлин был в поту. - Ну, скажу, удружили - отдали под барабан! - он тяжело перевел дух. - Тут служи - не тужи! - Иди прямо, гляди браво! - рассмеялся Антон. - Ничего, выдюжишь, это еще семечки! - Но шутить было некогда, да и настроение не то. Отвлек Петра в сторону, пересказал все, что узнал за минувшие ночь и утро. - Вот такая каша заваривается, товарищ Петр, успевай расхлебывать. Я предупрежу наших в Питере. А у тебя задача посложней. На пополнение георгиевских кавалеров затребовали не зря - хотят наверняка использовать как ударную силу. Отвести удар - вот твоя партийная задача. Он положил руку на плечо Петра, посмотрел ему в лицо: - Ты ни за что не должен допустить, чтобы полк выступил против революции. Как ты это сделаешь - не знаю. Но должен сделать. Почувствовал, как затвердели под его пальцами мускулы на плече товарища. - Как сделать? - повторил Антон. - Прикинь, на кого сможешь опереться, - не все тут служаки. Продумай, что должен будешь сказать, когда придет час, - в голосе его была тревога, и он не скрывал ее. - Теперь учить мне тебя нечего. Ты настоящий большевик. Ну, давай руку!.. Солдатам положено умирать в поле, а не в яме. Через час поезд уже вез его на север, в столицу. Офицерам-провокаторам были предоставлены места в разных вагонах в первом классе. Попутчиком Антона оказался чернобородый, с обритой головой мужчина средних лет. Он то молча, нахохлившись, забивался в угол, то вскакивал, всплескивая руками и бормоча: "О господи, господи, грехи наши тяжкие!..", то вдруг начинал напевать, притоптывая штиблетами. Попутчик показался Антону весьма странным. К тому же у Путко хватало своих дум, поэтому в общение с чернобородым незнакомцем он не вступал. 2 Завойко заехал в гостиницу "Днепр", где остановился Львов, уже через час после возвращения из Новочеркасска в Могилев. Корнилов сразу же передал ему суть вчерашней беседы с визитером Керенского. Теперь ординарец пригласил Владимира Николаевича вместе отобедать. Был он оживлен, розовощек, возбужден до крайности. В ресторане за столом положил перед собой лист: - Давайте прикинем состав будущего правительства. Львов оторопел. Завойко же с такой легкостью, как будто подбирать министров для него было так же привычно, как блюда меню, начал выписывать на листе в столбик: - Лавр Георгиевич, безусловно, во главе. Керенского можно пока оставить товарищем премьер-министра... Портфели военного и морского?.. На выбор имеются четверо претендентов: Савинков, Лукомский, Алексеев и адмирал Колчак... Внутренние дела отдадим Филоненко... Торговлю и промышленность отдадим Москве, скажем Третьякову. Что дадим Милюкову?.. Может быть, земледелие? А финансы? Лучше, чем Родзянко, не найти. Да откажется он, шельма: любит быть в сторонке... Боюсь, придется мне... В списке появился и министр по делам вероисповеданий. Но Завойко вписал неожиданно для Владимира Николаевича не его фамилию, а некоего Карташева. Львов обиженно заметил: - Многие лица совершенно неизвестны. Перед составлением кабинета следовало бы пригласить в Ставку видных общественных деятелей и посоветоваться с ними. - Так вот вам перо и бумага, - тут же предложил ординарец. - От имени верховного главнокомандующего можете написать кому угодно. Львов тут же и написал. Своему брату Николаю Николаевичу, председателю "Всероссийского союза земельных собственников", жившему в Москве: "Генерал Корнилов просит приехать в Ставку выдающихся лидеров партий и общественных деятелей, в особенности Родзянко, немедленно. Предмет обсуждения: составление кабинета. Чрезвычайно важно поспешить откликнуться на его призыв. Телеграфируй число приезжающих и время приезда..." Завойко следил за его пером. Досказал: - "По адресу Ставки, князю Голицыну". Подпишите. Ординарец главковерха оказался настолько любезен, что даже проводил гостя к курьерскому. По дороге Львов отважился спросить: - Для чего вы оставляете Керенского в кабинете, когда все тут так его ненавидят? Да еще даете пост товарища премьера... - Керенский - как громоотвод для левых. Надо для успокоения солдат. Дней на десять. - А потом? - Лишь бы он приехал сюда, - отозвался ординарец, и Владимир Николаевич уловил в его голосе нечто двусмысленное. - Главковерх обещал: если Александр приедет, его жизнь будет в безопасности. - А как он сможет это сделать? - Но Корнилов так мне и сказал! - Мало ли что сказал? Разве Лавр Георгиевич может поручиться за всякий шаг Керенского? Выйдет он, скажем, из дому, а тут его и... - Вы хотите сказать!.. Кто же осмелится? - Да хоть тот же самый Савинков, почем я знаю? - Ах, боже мой! - перекрестился "ближайший друг Александра". - Но ведь это же ужасно! Господь нам завещал... - Ничего ужасного, - успокоил Завойко. - Его смерть, пожалуй, была бы даже необходима - как вытяжка возбужденному чувству офицерства. - Так для чего же Корнилов вызывает его в Ставку? - воскликнул нечаянный эмиссар. - Может быть, Лавр Георгиевич и захочет его спасти, да не сможет, - спокойно разъяснил ординарец. И перед тем как помочь гостю забраться на ступеньки вагона, повторил: - Итак, не забудьте, что от Керенского требуется следующее: объявление Петрограда на военном положении; передача всей военной и гражданской власти в руки верховного главнокомандующего генерала Корнилова; отставка всех министров, а также чтобы он сам и Савинков непременно к послезавтрашнему приехали сюда, в Могилев. Все понятно? Львов покорно кивнул. В купе его попутчиком оказался какой-то молодой бравый офицер с двумя "Георгиями". "Приставлен?" - с опаской подумал Владимир Николаевич. Но у него теперь хватало иных, куда более весомых поводов для страха - по собственной воле он оказался втянутым в такую переделку, что дай бог живым выбраться!.. "Ох-хо-хо, грехи наши тяжкие... Пронеси, пронеси господи!.." 3 Визит Львова не изменил планов Корнилова. Он лишь сулил еще более легкое их осуществление. Поэтому, получив утром двадцать пятого августа сводку о планомерном продвижении войск к Петрограду с юга, запада и севера, главковерх в последний раз принял генерала Крымова: - Выезжайте в Псков. Как только получите от меня или непосредственно с театра действий известие о начале выступления большевиков, двигайте без промедления свои дивизии на столицу. Захватите город, обезоружьте и уничтожьте части гарнизона, которые примкнут к большевикам, обезоружьте население и разгоните Совдепы. - Будет исполнено, ваше высокопревосходительство! - с воодушевлением ответил Крымов. - По исполнении этой задачи выделите одну бригаду с артиллерией в Ораниенбаум. Под угрозой расстрела из орудий потребуйте от Кронштадтского гарнизона разоружения крепости и перехода на материк. - Как прикажете поддерживать связь со Ставкой? - уточнил Крымов. - Достаточно железнодорожного телеграфа, вы ведь идете на Петроград по требованию Временного правительства, - не придал значения такой малости верховный. - Ну, с богом! Увидимся в столице! Они обнялись. Крымову пришлось изогнуться, чтобы низкорослый Корнилов не ткнулся ему лицом в живот. Простившись с командующим Отдельной армией, главковерх пригласил к себе Лукомского и отдал дополнительные распоряжения: - Пусть Балуев со своего Запфронта выделит в распоряжение главкосева две дивизии, пехотную и кавалерийскую. И Деникин пусть прибавит столько же. И тому и другому укажите, что части хотя и предназначены для Севфронта, но поступают в мое личное подчинение. Еще две дивизии отзовите из Финляндии. Перебрасываются, мол, на рижское направление. Однако через Петроград. Начальник штаба сделал пометки в тетради. Поинтересовался: - Что от Каледина? - Атаман отдал приказ о погрузке казачьей дивизии. Якобы для укрепления войск в Финляндии. Дивизия будет следовать через Москву. В первопрестольной она должна оказаться в момент начала действий Отдельной армии против Петрограда. Москве я не верю. Вот пусть казачки и поработают там... Подтвердите Каледину: я придаю чрезвычайное значение срочной отправке донцов. Как дела у вас? - С Юго-Западного фронта на подходе юнкерские "ударные батальоны". То же самое - и из Москвы. Один батальон сформирован из офицеров и юнкеров Александровского училища, второй - Михайловского. Из Ревеля в Царское Село подготовлен к переброске Омский "ударный батальон". - Сколько частей мы будем иметь в итоге? - С учетом ваших последних распоряжений - десять кавалерийских и пехотных дивизий. Это помимо "ударных" и "штурмовых батальонов", польских и чехословацких формирований, английского бронедивизиона, на которые мы тоже рассчитываем, и тех патриотических офицерских формирований, которые нанесут удар по противнику с тыла. В это самое время, уже в вагоне, Крымов составлял приказ для каждой из дивизий своей Отдельной армии. Точно и последовательно генерал определял их предстоящие задачи: повелением главковерха надлежит "восстановить порядок в Петрограде, Кронштадте и во всем Петроградском военном округе... Против неповинующихся лиц, гражданских или военных, должно быть употребляемо оружие без всяких колебаний или предупреждений... Тотчас по получении сведений о беспорядках, начавшихся в Петрограде и не позднее утра 1 сентября вступить в г. Петроград... Разоружить все войска (кроме училищ) нынешнего Петроградского гарнизона и всех рабочих заводов и фабрик, поставить, где надо, свои караулы, организовать дневное и ночное патрулирование, силою оружия усмирить все попытки к беспорядкам и всякое неповиновение приказаниям... Занять вокзалы железных дорог, производить самую тщательную проверку документов у пассажиров и лиц, не принадлежащих к жителям окрестных дачных районов, из города не выпускать... Я буду первоначально находиться на Центральной телефонной станции". На Уссурийскую коипуго дивизию Крымов возложил задачу продвинуться до Красного Села, занять позиции на Красной Горке, в Старом и Новом Петергофе, а затем "под угрозой батарей на Красной Горке потребовать, чтобы матросы и солдаты покинули Кронштадт и прибыли в Ораниенбаум, где их арестовать, после чего занять Кронштадт своими караулами для водворения порядка". К приказу войскам был приложен и "Приказ главнокомандующего Отдельной армией Э 1" для гражданского населения, коим Петроград, Кронштадт, а также все окрестные губернии объявлялись на осадном положении и учреждались в них и на Балтийском флоте военно-полевые суды, каждый суд в составе трех офицеров. В местностях, объявленных на осадном положении, запрещалось: жителям выходить на улицу ранее семи часов утра и позже семи часов вечера; открывать магазины, за исключением торгующих пищевыми продуктами; устраивать митинги, сборища и собрания как на воздухе, так и в закрытых помещениях и тем паче забастовки на заводах и фабриках. Запрещался также выпуск периодических печатных изданий, журналов и газет без предварительной цензуры и предписывалось населению немедленно сдать оружие в ближайшие комендантские управления. Виновные в нарушении каждого из большинства параграфов приказа подлежали расстрелу на месте, а за менее значительные проступки - передаче военно-полевым судам. "Предупреждаю всех, что на основании повеления верховного главнокомандующего войска не будут стрелять в воздух. Приказ этот вступает в силу со дня его опубликования..." Крымов подписал бумаги, приказал размножить их и немедленно доставить в штабы дивизий. 4 Вернувшись из Ставки, Савинков поспешил в Зимний дворец. Сообщил Керенскому о блестящих результатах своих переговоров с Корниловым: тот уступил по всем пунктам. Со стороны Ставки опасаться нечего. Теперь нужно хорошенько подготовиться к отражению нападения большевиков. - Вы действительно верите, что они в ближайшие дни пойдут на такой безумный акт? - задумчиво проговорил Керенский. - Ни я, ни министр внутренних дел не располагаем такими данными. Напротив, все их призывы... - Маскировка, - нетерпеливо перебил управляющий. - Кто же в наши дни предупреждает: "Иду на вы"? Усыпить бдительность - и ударить!.. - Но у вас-то, Борис Викторович, откуда такие сведения? - От французской военной миссии. И от моих контрразведчиков. - Он выложил на стол проект закона о казнях. - Главковерх одобрил. Вот его подпись. Вам надлежит лишь проставить свою. - Я подпишу позже. Савинкову это не понравилось: - За чем задержка? - Есть кое-какие соображения. Оставим до завтра. Завтра я непременно подпишу. Управляющий смерил взглядом министра-председателя. Хоть схвати его за руку и силой заставь вывести свой мерзкий автограф!.. Разгневанный, он молча повернулся и вышел из кабинета. Керенский, в иное время чутко уловивший бы настроение своего помощника-недруга, на сей раз проводил глазами Савинкова без смятения. Его ум был отягчен ины-мы заботами. После Московского совещания все личности и сообщества, в коих он чувствовал опору, оборотились, говоря на политическом жаргоне, "вправо": как по команде заговорили о "сильной личности", противопоставляя ее "слабой", то есть ему. Из-под ног ускользала почва, и он, как в ту минуту, когда кадеты в самый канун Государственного совещания предъявили свой ультиматум, теперь с новой очевидностью понял, что балансирует на одной ноге. Долго ли удержишься в такой позе?.. Только что закончилось заседание центрального комитета кадетской партии, на котором "сливки прогрессивности" обсудили политическое положение в стране после московского форума и свои задачи. Керенский познакомился со стенограммой выступлений. "Дело идет к расстрелу, так как слова бессильны. И в перспективе уже показывается диктатор"; "Другого выхода нет, как только через кровь!"; "Необходима хирургическая операция!"... Даже ехидна профессор Милюков - и тот: "Керенский засиделся у власти". Правда, оговаривают: может-де остаться, но должен разделить власть с "сильной личностью". Он прекрасно понимал, зачем это им нужно: "сильная личность" пустит кровь, а прикроют его именем. Разве не того же самого хотел он, прикрывшись именем "народного героя" Корнилова?.. Но что же делать?.. Визит Львова лишь позабавил его: Владимир Николаевич всегда поражал Керенского своей детски-простодушной наивностью и поразительным для такой густой бороды и обширной лысины легкомыслием. Церковник всегда отличался тем, что, не занимаясь своим делом, любил совать нос в дела чужие с необычайным жаром и воодушевлением. Без конца попадая впросак, он служил мишенью для злых шуток. Поэтому Керенский, приняв его, ожидал услышать обычную болтовню или фантастические прожекты. Но многозначительность, с какой Львов держался, его намеки на неких деятелей, "обладающих достаточной реальной силой"... От чьего имени он поет? Может быть, его подослали как раз те, на кого Керенский сможет опереться?.. Поэтому он и дал, в самой расплывчатой форме, согласие вести с кем-то какие-то "разговоры". Дела шли своим чередом. Он уже и забыл о странном визите. А тут еще на последнем заседании Петроградский Совдеп неожиданно - подавляющим большинством голосов! - выступил за отмену смертной казни на фронте и прекращение арестов и преследований ленинцев. В таких условиях подписать закон о введении смертной казни в тылу - явно вызвать бурную вспышку. Он сам - за казни. Но отказаться от опоры на Совдепы, пока не найдена другая твердая опора?.. Два дня назад, на выборах в столичную думу, большевики получили треть всех голосов. Керенский тут же дал свой ответ: закрыл их газету "Пролетарий", реквизировал типографию "Звезда". С большевиками разговаривать только так. Но Совдепы... Сегодня с утра он направил в Петроградский Совдеп помощника главнокомандующего военным округом Козь-мина, чтобы тот потребовал немедленно вывести из столицы пять полков - те, которые более всего заражены большевизмом. Под предлогом усиления войск фронта для защиты Петрограда от наступления немцев с рижского плацдарма. Козьмин был эсером. Только что он позвонил и сообщил, что председатель солдатской секции и его помощник поддержали требование о выводе полков. Завтра они поставят вопрос на Исполкоме. Председатель секции тоже был эсером, помощник - меньшевиком. На обе эти партии, слава богу, Керенский еще может положиться... Но пришли председатель совета "Союза казачьих войск", атаман Оренбургского казачьего войска Дутов и терский атаман Караулов с требованием, чтобы министр-председатель разрешил казакам устроить парад-смотр в столице. Керенский не забыл дутовской телеграммы в поддержку Корнилова. Да и требовать таким тоном! Он даже топнул ногой. В ответ Караулов опустил руку на эфес шашки: - Казачество приходит к заключению, что для нас безразлично, кто правит в Зимнем: Александра Федоровна со скипетром или Александр Федорович со шприцем! Что за намек?.. Керенский едва не приказал охране вытолкать наглецов взашей. Сдержал себя: еще и вправду начнут махать шашками. Смирил гнев. Пообещал разрешить парад. Убрались... Так на кого же опереться?.. А за несколько минут до прихода Савинкова на его стол начальник кабинета положил загадочную телеграмму: "Министру-председателю Керенскому для Владимира Николаевича Львова. Обратным заезжайте Москву. Род-зянко Петрограде пригласите. Добринский. 25 августа..." Эта телеграмма вернула его мысли к недавнему посетителю. Значит, Львов все же связан с группой всемогущего Родзянки?.. Но пройдоха Добринский, он знал, отирается около Ставки... Так от кого же исходило предложение начать "разговоры"?.. Царский кабинет был огромным, неуютным. Хоть освещен ярко, а по углам, в простенках меж шкафами словно бы клубились зловещие тени и попахивало псиной. Глава третья 26 августа Обращение ЦК РСДРП (б) к рабочим и солдатам Петрограда. Темными личностями распространяются слухи о готовящемся на воскресенье выступлении и ведется провокационная агитация якобы от имени нашей партии. Центральный Комитет РСДРП призывает рабочих и солдат не поддаваться на провокационные призывы к выступлению и сохранить полную выдержку и спокойствие. ЦК РСДРП Настроение паники По имеющимся в распоряжении правительства сведениям, большевики готовятся к вооруженному выступлению между 1 и 5 сентября. В военном министерстве к предстоящему выступлению относятся весьма серьезно. Ленинцы, по слухам, мобилизуют все свои силы. Б Петрограде - общее настроение растерянности и паники, неуверенности, что власть достаточно сильна для защиты порядка и спокойствия. Распространяются уличные листки: "Будет резня!" Бабы грозят буржуазии "Еремеевской ночью". "Будут резать! Будут резать!" - эти слухи создают впечатление неизбежности резни и насыщают атмосферу энергией преступления. "Биржевые ведомости" 1 Облупившаяся известка стены, обнажившая глину, замешанную с соломой, и дранку. Он дернул незапертую дверь. Наденька выбежала навстречу: - Живой!.. А я как услыхала про Ригу - умерла! Отступила, оглядела: - И не раненый? Не контуженный? Счастье-то какое! Он заразился ее радостью. Улыбнулся: - Вот видишь как: с порога - и на порог! Только и делаю, что гостюю... - Хорошо-то как!.. Сейчас воды нагрею, накормлю! Она уже и печь начала растапливать, и на стол накрывать. - А у меня ни к чему душа не лежала... Хорошо еще, Надежда Константиновна передыху не давала: то да се, и в школе, и в клубе, и в Союзе молодежи!.. И скажу вам по секрету: я теперь девчат наших заводских санитарному делу обучаю: как повязки накладывать, как первую помощь оказывать. Набралась кой-чему в лазарете. - Зачем же санитарному делу их обучать? - По секрету скажу... Другому нельзя, а вам можно, вы ж большевик: дружины рабочие у нас на Выборгской устраиваются. Боевые. С ружьями. А в каждой дружине санитар положен быть. "Неужели действительно готовятся выступать?" - с тревогой подумал Антон. Поднялся из-за стола: - Нет у меня времени баниться. - Тогда пошли, хоть немного провожу... - Она уже повязала платок. Ее раскрасневшееся лицо было таким красивым, что он залюбовался. - Случаем вы меня застали, Антон Владимирович... Как что-то шепнуло, чтоб домой прибежала... Через полчаса в кулыпросветотделе Надежда Константиновна делегаток эс-эс-эр-эм собирает, а я тоже теперь делегатка! - Что это еще за эс-эс-эр-эм? - улыбнулся он. - Так это же Социалистический союз рабочей молодежи! - Не молодежи, а молодежи, - поправил он. - Какая разница? Главное - союз!.. Ну, мне сюда... А вы, как освободитесь, приходите!.. Через час Антон уже беседовал с Дзержинским. Показал командировочное предписание. Поручик получил его перед самым отъездом из Ставки: "Предписываю вам, с получением сего, отправиться в г. Петроград для производства испытаний и ознакомления с новыми образцами минометов и бомбометов. Срок командировки истекает 10 сентября..." Подпись генерал-квартирмейстера Романовского. - Я обратил внимание, что на всех удостоверениях проставлен один и тот же номер - 800, одновременно со мной предписания получали еще несколько "испытателей". Написал на листке адреса: Сергиевская, дом 46; Фур-штадтская, дом 28; Фонтанка, дом 22, - и фамилии тех, кто должен был принимать командируемых офицеров. Дословно воспроизвел разговор с председателем Главко-митета в его кабинете. Антону казалось, что его тревога должна заразить Феликса Эдмундовича. Но Дзержинский слушал хотя и очень внимательно, но спокойно. - Это все не так уж и важно? - Напротив. Чрезвычайно важно и своевременно. Хотя многое нам уже известно. Товарищи железнодорожники постоянно сообщают нам о продвижении войск к Питеру. Получили мы и копии телефонограмм о вызове офицеров в Ставку на испытания. Догадывались что к чему... Что же касается задания, которое получили вы, то агенты, переодетые в солдат и рабочих, уже действуют в городе, пытаясь спровоцировать пролетариат и гарнизон на выступления. Антон почувствовал даже разочарование: а он так спешил!.. - Но вы помогли увязать разрозненные факты в общую картину, - продолжил Дзержинский. - Теперь мы лучше представляем, как должны действовать. Я немедленно сообщу о вашем докладе другим членам Центрального Комитета в в "военку". - Может быть, не дожидаясь, пока они все соберутся и развернутся, ударить по их конспиративным квартирам? Я слышал: в районах созданы рабочие боевые дружины. И гарнизон нас поддержит! Дзержинский свел к переносью брови. Резкая, глубокая морщина рассекла лоб. И снова Антон с болью увидел: много сил и здоровья унесли годы с момента их последней встречи в Кракове. Землистая кожа, провалившиеся щеки, обозначившие острые скулы. По-прежнему красивыми были большие, миндалевидного разреза глаза, но и в них появился металлический блеск. - Корнилов, Керенский и вся их свора только и ждут повода, - сказал Феликс Эдмундович. - В июле у них не выгорело. Теперь они подготовились тщательней. Вы же сами разведали: стягивают карательные войска, засылают провокаторов. Нет! Мы повода им не дадим! Пусть они выступят первыми! И тут Антон вспомнил: как раз об этом же писал Владимир Ильич! Еще в июне, когда и имя-то Корнилова не всплыло на поверхность!.. В статье "На переломе" Ленин предупреждал: пролетариат и большевики должны собрать все свое хладнокровие, проявить максимум стойкости и бдительности, и особо подчеркнул: "Пусть грядущие Кавеньяки начнут первыми". Тогда Антон не мог понять, почему же первыми. И не понимал до этой минуты. И вдруг теперь - как вспышка света: чтобы не дать врагам повода!.. Гениальное предвидение!.. - Что должен делать я? Дзержинский задумался. Потеребил острую клинообразную бородку: - Посоветуюсь с товарищами. Думаю, что должны продолжить то, что так успешно начали. Проникните в самое логово провокаторов. Играйте прежнюю роль. Разузнайте как можно больше. Главное - кто именно, в каком обличье, где и когда... - Он прошелся из угла в угол, заложив руки за спину. - Коль у них есть контрразведка, они могут следить и за вами. Поэтому ни с кем из наших больше не встречайтесь, немедленно отправляйтесь в "Асторию". - Как я буду поддерживать связь с вами? - Александр Долгинов, с которым вы знакомы, сейчас связной "военки". Будете встречаться с ним в Исаа-киевском соборе. Каждый вечер, в семь часов. Не сможете в семь - в девять или позже, через каждые два часа. Александра переоденем прапорщиком. Желаю успеха. Антон добрался до Исаакиевской площади, на которую углом выходила гостиница "Астория", когда уже смеркалось. По дороге, пересекая Дворцовую площадь, увидел: в Зимнем почти все окна освещены. 2 Вильям Сомерсет Моэм в этот день давал очередной обед, или, как принято было здесь говорить, "открывал стол" в самом дорогом петроградском ресторане "Медведь". Он облюбовал этот ресторан не только из-за экзотического, сугубо русского названия, а и потому, что кормили в "Медведе" так, будто не существовало никакой мировой войны - напротив, весь мир только и заботился, как бы поставить к столу российских гурманов всевозможные яства: от средиземноморских устриц до тихоокеанских крабов и полинезийских черепах. Сам Моэм предпочитал русскую черную икру, заказывал ее целыми блюдами и поглощал ложками. Впрочем, его примеру следовали и гости. На керенки обеды стоили баснословно дорого. Для Вильяма это не имело абсолютно никакого значения - он мог тратить сколько угодно из тех сумм, которые зашили в его жилет в Нью-Йорке. Может быть, в пересчете на содержание русских полков каждый обед равнялся расходам на их месячное довольствие, но по сравнению с экономией на каждом не отправленном на Западный фронт американском полку это представляло сущую малость. За минувшие дни Моэм уже совершенно освоился в русской Пальмире, обзавелся обширным кругом знакомств. Сашенька Короткова положила начало, а дальше покатилось само собой, во многом благодаря тому же "Медведю". Чувствовал себя Вильям отвратительно: кашель, снова кровь на платках. Но он уже вошел в азарт - и как разведчик, и как писатель. В первом своем качестве он начинал все более убеждаться, что вряд ли успешно справится с заданием: все говорят-говорят, бесконечно говорят там, где надо действовать; напыщенные декларации, ложь, а за этим апатия и вялость воли и мысли. Исключение составлял разве один Савинков. Зато как писатель Моэм испытывал истинное наслаждение. Какие типы! Впору было растеряться от такого разнообразия. Но он уже наторел и без особых усилий раскладывал их в своем сознании по полочкам. В обществе, где он привык вращаться прежде - в Америке, в Швейцарии и тем более в Англии и Франции, - индивидуальные черты были сглажены общепринятыми правилами поведения и скрывали лица, как маски. У него даже родился образ: люди напоминали камни, насыпанные в мешок, - их острые края постепенно стирались, и они становились гладкими и обкатанными, будто морская галька. Здесь же - то ли революция сорвала маски, то ли таков уж природный характер русских - каждый являл определенный тип: что Керенский (с ним он отобедал уже дважды), что профессор Милюков (три обеда), что Родзянко или Чхеидзе... Но особенно, конечно, Савинков. С. управляющим военным министерством он встречался чаще всего. И потому, что с первых же слов, еще в уютной розовой гостиной на Лиговке, они поняли друг друга и открыли свои цели (перед остальными Моэм представал лишь во второй своей ипостаси, как знаменитый писатель-путешественник) , и, главное,, потому, что надеялся: именно террорист окажется человеком дела. Вот и сегодня Моэм обедал в "Медведе" с Савинковым. Поводом для встречи послужил разговор Моэма с сэром Бьюкененом, состоявшийся накануне вечером. - Только что меня посетил русский друг, директор одного из крупнейших петроградских банков, - сказал своему соотечественнику английский посол. - Русский друг уведомил о готовящемся военном перевороте и попросил поддержки, в том числе и британскими броневиками. Этот визит меня несколько озадачил. Во-первых, было бы благоразумней, если бы генерал Корнилов, - дипломат не посчитал нужным скрыть, что он достоверно знает, кто возглавит переворот, - да, если бы генерал Корнилов подождал, пока большевики сделают первый шаг, а уже тогда пришел бы и раздавил их. Во-вторых же, для нас желательнее не единоличная диктатура, а некий триумвират. Хотя Керенский почти доиграл свою роль, Корнилов не сможет обойтись без него. Керенский своими пышными фразами еще пьянит русскую толпу. Он мог бы убедить общественность, что насилие над нею генерал совершает в интересах родины и революции. В ином же случае не исключена гражданская война, что совершенно противоречит как британским, так и франко-американским интересам: русские должны воевать против кайзера, а не друг против друга. - Прошу извинить меня, сэр, но вы упомянули о триумвирате... - Я не оговорился, - поджал губы сэр Джордж. - Керенский разглагольствует, генерал - воюет. Но я весьма сомневаюсь в его способностях как государственного деятеля, хотя бы мало-мальски сведущего в политике и дипломатии. Третьим и реальным лидером мог бы стать сэр Савинков. Он обладает и твердостью, и европейским кругозором. Что же касается его... гм... щекотливого прошлого, то оно нас не смущает, а толпе должно импонировать. И до поры мы, англичане, можем смотреть сквозь пальцы на его связь с Парижем... Сейчас, в отдельном кабинете "Медведя", Моэм как бы продолжал эту тему, хотя и в несколько иной оранжи-ровке. Не раскрывая всего, что узнал от посла, полюбопытствовал: - Ходят слухи, что некие войска движутся с фронта к Петрограду. Известно ли вам об этом, мистер Савинков? - Более того, дивизии вызваны именно мною, мистер Моэм. - Весьма приятно слышать. Ваше здоровье! - Ваше здоровье! Икра, севрюжка, семга, грибки - о, русские белые грибки! - превосходно шли под смирновскую. - Но не преждевременно ли приближаются, высокочтимый Борис Викторович? Конечная цель каждого продвижения войск - стрельба, не так ли? - Вильям Сомерсет щедро намазал кавьяр на тонкий ломтик хлеба. - Если они вдруг, ни с того ни с сего, откроют огонь по столице - какое это произведет впечатление на союзные и противоборствующие нам державы? Мы будем огорчены, противники - обрадованы. - Удар будет ответным. Первыми выступят большевики. - М... ум... М... ум... - прожевал писатель. - Вы в этом уверены? - Как в том, что русская водка самая лучшая в мире. Разрешите? - Хотя я и патриот своего отечества, вынужден признать вашу правоту. Ваше здоровье! - Ваше здоровье! Напиткам вполне соответствовали соленья и маринады. Острая пища была противопоказана Моэму, но он не мог удержаться от соблазна. - Разделяет ли вашу точку зрения о предстоящих событиях и мистер Керенский? Нам было бы весьма нежелательно, чтобы они застали министра-председателя врасплох. Он - милейший человек. - Между мною и Александром Федоровичем установилось наконец полное единодушие: он так же остро ненавидит большевиков, как и я. - М...ум... М...ум... Заливная осетрина великолепна!.. Весь мир объездил, а такой не едал. Вы можете гордиться не только водками... Но существует ли единодушие между Керенским и Корниловым? - К заливному непременно нужно хренку. Позвольте? Жаль, нет Сашеньки - она превосходная хозяйка стола. - И украшение. А все же?.. - Не скрою: взаимное напряжение между ними существовало. Но в результате моего последнего визита в Ставку - я простился с верховным главнокомандующим два дня назад - высший генералитет во главе с Лавром Георгиевичем согласился со всеми предложениями Временного правительства. Разрешите? - О, количество поглощаемого вами спиртного соответствует масштабам вашей страны! Мы, по сравнению с Россией, крошечное государство. Разве что полрюмки... Вы сообщили мне одно из самых обнадеживающих известий. Однако русскому правительству пора уже отбросить прилагательное "временное", которое обязывает к полумерам... Разрешите, я прикажу подать горячее? - Предоставьте это мне, господин Моэм, - даже в "Медведе" официанты вряд ли понимают по-английски. Борис Викторович дернул шнур звонка, отдал распоряжение будто бы из под земли выросшему официанту. - Для того чтобы усилия союзных держав быстрей увенчались блестящей победой и долгожданным миром, ваш народ, как и наш, и народы других союзных держав, безусловно, должен будет принести новые жертвы на алтарь Марса. - Моэм вонзил вилку и начал рассекать зажаренный по-английски, с кровью, бифштекс. - Но для этого, как справедливо сказал однажды ваш национальный герой генерал Корнилов, России необходимо иметь три армии: армию в окопах, армию в тылу - на заводах и фабриках, и армию железнодорожную, обеспечивающую фронт всем необходимым. А для этого обе армии тыла должны подчиняться тем же законам, что и армия в окопах... Кофе или чаю?.. Я пристрастился к чаю - волшебный напиток! - За годы, проведенные на чужбине, я тоже соскучился по чаю. Но осмелюсь налить еще по рюмке. Как говорят у нас: "Посошок на дорожку". - Любопытно! Я боюсь запамятовать, запишу: "По-со-шок". Меня всегда влечет к необычному, романтичному... Путешествовать, встречать интересных людей, животных. И в новом вдруг обнаруживать знакомое. Вы не можете представить моего изумления, когда однажды на одном из островов Малайского архипелага я вдруг увидел на дереве птицу, ранее примеченную мной в Британском зоологическом саду! Первой моей мыслью было, что она упорхнула из лондонской клетки... У меня уже шумит в голове. Но коль "по-со-шок"!.. - По-русски полагается и чокаться. - Да-да, я уже приметил этот ваш милый обычай. Да... Так о чем шла речь? - О введении военно-полевых судов и смертной казни для тыла. - Савинков залпом опорожнил рюмку и перевернул ее вверх дном. С нее не стекло ни капли. - Как раз это и явилось главной темой моей беседы с генералом Корниловым. Проект закона уже составлен, одобрен главковерхом и правительством и лишь ждет подписи министра-председателя. Окончательному утверждению его и будет посвящено заседание кабинета, которое начнется через час. В ответ на обнародование закона последует выступление большевиков и Совдепа, которое вызовет, в свою очередь, необходимость использования карательных войск и окончательно ликвидирует большевизм и Советы. Савинков промакнул губы крахмальной салфеткой: - Поблагодарив за столь приятно проведенное время, я вынужден буду откланяться, чтобы не опоздать к заседанию в Зимнем. Сегодня я заставлю Керенского подписать этот закон. Он улыбнулся. Взгляд его удлиненных глаз был меланхоличен. - Мы, высокочтимый Борис Викторович, - сказал Моэм, - я говорю "мы" в самом широком смысле - чрезвычайно высоко оцениваем вашу деятельность и жаждем в самом ближайшем будущем увидеть вас на посту, достойном ваших талантов и энергии!.. Выпили они порядочно. Но ни у того, ни у другого не было, как говорится, "ни в одном глазу": профессиональный навык. 3 Львов примчался прямо с вокзала в Зимний, когда там уже началось заседание правительства. Слава богу, в Малахитовом зале пока решались малосущественные вопросы, не требовавшие участия министра-председателя, и Керенский все еще пребывал у себя в кабинете. - Доложите: мне нужно срочно, немедленно, сию же минуту переговорить с Александром Федоровичем! - набросился на дежурного адъютанта Львов. Офицер не устоял перед таким бурным натиском. Скрылся за дверью. - Проходите. Но у министра-председателя для вас лишь три минуты. - Приветствую вас, приветствую, - рассеянно оторвался от бумаг Керенский. - Что еще стряслось? Новые предложения? - Нет! Все совершенно изменилось! - вскричал Львов таким трагическим голосом, что Керенский, привыкший ко всяким выходкам записного шута, все же удивленно вскинул брови. - Я должен сделать вам формальное предложение! - От кого? - От Корнилова. - Он вызывает меня на дуэль? - Хуже! Генерал Корнилов поручил мне передать вам, что дальнейшее пребывание у власти Временного правительства недопустимо. Вы должны сегодня же побудить членов кабинета вручить всю полноту власти верховному главнокомандующему, а до сформирования нового состава совета министров передать текущее управление делами товарищам министров, объявить военное положение по всей России! Владимир Николаевич выпалил все это единым духом, заглотнул воздух и продолжил: - Генерал Корнилов нигде, кроме как в Ставке, не отвечает за вашу жизнь, а посему предлагает вам и Савинкову в эту же ночь выехать в Ставку, где вам предназначен пост заместителя премьер-министра, а Савинкову - портфель военного министра. О своем отъезде в Могилев вы никого предупреждать не должны! Он снова судорожно заглотнул воздух, но смолк. Керенский в изумлении глядел на него. Расхохотался: - Бросьте шутить! Наплели такое! - Какие шутки! - с новой энергией и отчаянием вскричал Львов-2. - Положение в сто раз хуже, чем вы даже можете подумать! Чтобы спасти свою жизнь, вы должны немедленно исполнить все требования генерала! Вы обречены! Керенский все еще остолбенело глядел на бывшего обер-прокурора. Подумал было: не свихнулся ли он?.. Но тут же мозг начал лихорадочно выбрасывать, выстраивать, замыкать в единую цепь час назад еще разрозненные звенья: продвижение конных дивизий, заседание ЦК партии кадетов; "Союз офицеров"; визит казачьих атаманов, поведение самого Корнилова - начиная от первого ультиматума и кончая выступлением на Государственном совещании в Москве... И эта странная вчерашняя телеграмма - в его адрес для передачи Львову. От Добринского и с вызовом Родзянки. С вызовом куда, в Ставку?.. Без Родзянки и Милюкова, это он уже точно знал, не могло обойтись ни одного сколь-нибудь важного государственного дела!.. Он не заметил, что выскочил из-за стола и мечется, натыкаясь на кресла, по огромному царскому кабинету. Замер перед бледным, взмокшим, перепуганным Львовым: - А что, Корнилов вызывает в Могилев и Родзянко? - Да, да! И его, и других выдающихся лидеров и деятелей!.. Я сам... - он запнулся, - сам видел, как он писал вызовы! "А что же Савинков? - метнулась было спасительная мысль. - Он же только-только из Ставки... Он же доложил: Корнилов на все согласился! Или он с ними заодно?.." - Вы когда приехали? - Сию минуту! Прямо с поезда - к вам! "Неужели все перевернулось за одни сутки?.. Или Корнилов обманул управляющего?.. Или Савинков с ними в сговоре?.." Он все еще колебался. - Вы сами понимаете, Владимир Николаевич, если я сейчас появлюсь в Малахитовом зале и сделаю такое заявление министрам, мне никто не поверит: меня поднимут на смех. Я отлично вас знаю, совершенно вам доверяю. Но не могу же я сказать такое голословно. - Я передал все точно, - отозвался Львов, - Я ручаюсь за сказанное. - В таком случае изложите требования главковерха на бумаге. - С удовольствием! Вы же знаете: я никогда неправды не говорю! Керенский пододвинул ему лист, перо и чернильницу. Проследил, как посетитель начал выводить: "1) Генерал Корнилов предлагает объявить Петроград на военном положении. 2) Передать всю власть, военную и гражданскую, в руки верховного главнокомандующего. 3) Отставка всех министров, не исключая и министра-председателя, и передача временно управления министерствами товарищам министров впредь до образования кабинета Верховным Главнокомандующим". Последние два слова он вывел с прописных литер. - Подпишите. Проставьте дату. - Пожалуйста: "В. Львов. Петроград. Августа 26 дня 1917 г." Керенский больше не сомневался: да, так оно и есть!.. Но решение - как поступить? - еще не приходило. Подчиниться? Выступить против?.. - Хорошо... Хорошо... - пробормотал он. - Вот и замечательно! - с облегчением проговорил Львов-2. - Куда вам против них всех!.. Теперь все разрешится миром. Господь вразумил вас... По-божески... Они там тоже хотят миром, чтобы власть перешла от одного правительства к другому законно... - Запнулся: - Ну а вы что же, поедете в Ставку? Керенский интуитивно уловил нечто, насторожился: - Не знаю... Смогу ли я быть министром у Корнилова?.. Ехать или не ехать, вы как думаете? - Не ездите! - не выдержал, вскочил и взмолился Львов. - Христом богом заклинаю: не ездите! Для вас там ловушка уготована - арестовать вас там и убить хотят! Керенский почувствовал холодную сосущую пустоту под ложечкой. Еще никогда смертельная опасность не представала перед ним так явно: "Как только увидел эти бурые глаза вепря... Так нет же!.." - А как быть? - Уезжайте куда-нибудь подальше, только подальше! И уповайте на милость всевышнего, он милосерден! Бывший обер-прокурор святейшего синода даже осенил Керенского крестным знамением. Но в душе министра-председателя еще теплилась надежда: - А что будет, Владимир Николаевич, если вы ошиблись или над вами пошутили?.. Ведь это очень серьезно. То, что вы написали. - Он повертел перед лицом Львова листком, им написанным. - Ни ошибки, ни шутки здесь нет, - с настойчивостью ответил Владимир Николаевич. - В Ставке вас ненавидят... Уезжайте немедля. Бог велик милостию. "Бог-бог, да и сам не будь плох!.." Министры, зная легковесность Львова, не поверят его записке. Да и сама записка... У Керенского уже вызревал план действий. Прежде всего надо "закрепить" соучастника, то есть заставить повторить все им сказанное при третьем лице, свидетеле. А перед тем стоит связаться по аппарату Юза со Ставкой и получить подтверждение из первых рук. А ну-ка!.. - Владимир Николаевич, а что, если я переговорю с с Корниловым? - Замечательно! Вы убедитесь, что я не погрешил против истины! - В таком разе через час приезжайте в военное министерство на Захарьинскую. Там есть аппарат. Будем вести разговор вместе. Выпроводив посетителя, Керенский вызвал адъютанта: - Распорядитесь, чтобы мне приготовили на восемь часов связь по Юзу с главковерхом, а к девяти пригласите в мой кабинет помощника начальника управления милиции Балавинского и помощника командующего округом Козьмина. - Оглядел комнату. - Пусть они оба, в момент моего возвращения, станут вон там, за портьерами. - 3-за портьерами? - адъютант от изумления не мог закрыть рта. - Вы плохо слышите? Исполняйте. Прикажите подать мой автомобиль. По дороге на Захарьинскую министр-председатель еще надеялся, что Корнилов с недоумением спросит: "Какой-такой Львов? Что подтвердить?" Телеграфист снял с аппарата ленту: - Верховный главнокомандующий на проводе. Львова не было. Да оно и к лучшему. Керенский сыграет за двоих. - Здравствуйте, генерал, - начал он диктовать. - У аппарата Владимир Николаевич Львов и министр-председатель. Просим подтвердить, что Керенский может действовать согласно сведения, переданным Владимиром Николаевичем. Аппарат застучал. Не в силах побороть волнения, Керенский склонился к ленте через плечо телеграфиста. "Здравствуйте, Александр Федорович. Здравствуйте, Владимир Николаевич. Вновь подтверждая тот очерк положения, в котором мне представляется страна и армия, я вновь заявляю, что события последних дней и вновь намечающиеся повелительно требуют вполне определенного решения в самый короткий срок". Керенский изобразил из себя Львова, даже начал говорить, подражая его елейному голосу: - Передавайте: "Я, Владимир Николаевич, вас спрашиваю: то определенное решение нужно исполнить, о котором вы просили меня известить Александра Федоровича только совершенно лично? Без этого подтверждения лично от вас Александр Федорович колеблется мне вполне доверить". Аппарат Юза выжал из себя ленту: "Да, подтверждаю, что я просил вас передать Александру Федоровичу мою настойчивую просьбу приехать в Могилев". Теперь министр-председатель снова воплотился в себя: - Я, Александр Федорович, понимаю ваш ответ как подтверждение слов, переданных мне Владимиром Николаевичем. Сегодня это сделать и выехать нельзя, надеюсь выехать завтра. Нужен ли Савинков? "Настойчиво прошу, чтобы Борис Викторович приехал вместе с вами. Сказанное мною Владимиру Николаевичу в одинаковой степени относится и к Савинкову. Очень прошу не откладывать вашего приезда позже завтрашнего дня. Прошу верить, что только сознание ответственности момента заставляет меня так настойчиво просить вас". - Приезжать ли только в случае выступлений, о которых идут слухи, или во всяком случае? - ухватился за соломинку Керенский. Тук-тук-тук-тук... "Во всяком случае", - оттарабанил аппарат. - Передайте: "До свидания, скоро увидимся". "До свидания", - могильно отозвалось с дальнего конца линии связи. Итак, прояснилось... Однако к концу разговора что-то в душе Керенского словно бы перевернулось. Вот так, за здорово живешь, отдать все, чего достиг: царский кабинет, покои Зимнего, почести, славу, власть?.. И кому!.. Angus in herba [Змея в траве (лат.). Иносказательно: скрытая смертельная опасность]. И он же ее пригрел!.. О нет!.. Обуреваемый жаждой немедленных контрдействий, Керенский сбегал по лестнице к выходу из министерства, когда увидел поднимающегося навстречу запыхавшегося Львова-2. - Уже переговорили? Так что же, Александр Федорович, верным я вашим другом оказался, не обманул вас? О, sancta simplicitas! [О, святая простота! (лат.)] Нет уж, упаси бог от таких друзей! А с врагами он разделается сам!.. - Прошу в автомобиль: вернемся в Зимний и отдадим необходимые распоряжения, - он пропустил Львова впереди себя. . Войдя вместе с ним в свой - свой! - кабинет и убедившись по легкому колыханию штор, что свидетели уже на месте, он обернулся к спутнику: - Прошу вас снова пересказать предложения генерала Корнилова по пунктам. В целях сохранения тайны мы обменялись с главковерхом лишь общими соображениями. Львов повторил все слово в слово. - И вы подтверждаете, что все предложения, изложенные в вашей записке, исходят от самого генерала Корнилова? - Готов поклясться на распятии. - Достаточно. - И, обернувшись к колыхающимся шторам, приказал: - Выходите, господа! Вы все слышали и сможете подтвердить. Приказываю арестовать участника заговора! - он повелевающим жестом показал Козьмину и Балавинскому, выскочившим из-за штор, как артисты на публику из-за занавеса, на остолбеневшего Львова-2. Когда же потерявшего дар речи Львова увели, обернулся к адъютанту: - Вызовите из Малахитового зала Некрасова и Савинкова. Адъютант бросился по лестницам и анфиладам Зимнего со всех ног. - Где же вы, Александр Федорович? - укоризненно вопросил товарищ министра-председателя Некрасов, входя в кабинет. - Мы вынуждены были без вас приступить к обсуждению законопроекта о тыле, - добавил Савинков. - Ах, без меня? - с иронией произнес Керенский. - Так ознакомьтесь же вот с этим! - и протянул своим коллегам записку Львова и ленты переговоров с Корниловым по Юзу. - Это серьезное преступление! - оценил Некрасов. - Это какое-то недоразумение, - возразил Савинков. - Правительство обязано использовать все средства для мирной и без огласки ликвидации конфликта. Противоположное может привести к крайне тягостным последствиям. - Он еще раз перечитал документы. - Ваши вопросы главковерху и его ответы вам - одни общие фразы. Под ними можно подразумевать все что угодно. - А записка Львова? - Но ее же написал не Корнилов. А он, он мне обещал! - Вам!.. - саркастически проговорил Керенский. - Нет! Никаких сомнений! Наш диалог: классический образец условного разговора, где отвечающий с полуслова понимает спрашивающего, ибо им обоим известен один и тот же предмет обсуждения, где все ясно для посвященного и загадочно для постороннего. - Совершенно верно, - поддакнул Некрасов. - Нельзя же было говорить по аппарату открыто о столь секретном деле! - Ответы Корнилова полностью совпали с пунктами записки Львова, - закончил дискуссию Керенский. - Налицо не конфликт, а преступление. Его нужно ликвидировать мирно, я согласен. Но не путем переговоров с преступным генералом, а волей правительства! Нарушивший свой долг генерал должен немедленно подчиниться верховной власти! Савинков сам уже понял, что здесь все не так-то просто. Неужели Корнилов обманул его? Не он, Борис Викторович, использовал тупоголового солдафона, а солдафон одурачил его, как вислоухого простака!.. Нет, он не мог столь постыдно ошибиться: не генерал, а взявшие его на абордаж в Ставке Завойко, Родзянко и иже с ними осуществили свой хитроумный план. Обескураженный, разгневанный, он даже и в этот момент куда ясней, чем Керенский, понял, к чему может привести бескомпромиссный разрыв с Корниловым. - Даю вам честное слово: в этой ситуации я на вашей стороне. Но огласка приведет к тягчайшим последствиям. Я сейчас сам переговорю с Корниловым по прямому проводу! - с решицюстью сказал он. - Категорически запрещаю. Разговаривать больше не о чем! - По крайней мере, разрешите мне связаться с Фи-лоненко: как-никак он комиссарверх и лицо, мне подчиненное. - Пожалуй. В моем присутствии. Связь была установлена. Но каково же было удивление Савинкова, когда он, поведя туманный, обиняками, разговор, понял, что его соглядатай при Ставке совершенно не в курсе дела!.. - Подтвердите комиссарверху, для передачи Корнилову, что вы и я завтра выезжаем в Ставку, - сказал Керенский. Теперь уже настал черед удивиться Савинкову: - Вы все нее собираетесь ехать в Могилев? - Безусловно, нет. Нам нужно ввести в заблуждение Корнилова, чтобы выиграть как можно больше времени. - Керенский наконец понял, что ему нужно делать. Больше того, прострация первых минут сменилась в его душе ликованием. Ненавистный соперник сам дал повод низвергнуть его. Мало того, счастливая звезда осветила путь к самой вершине!.. - Какими силами мы располагаем, чтобы обуздать мятежного генерала? - В его руках вся армия. Конный корпус и еще несколько дивизий уже на подходе к Петрограду. Вы сами их вызвали, - ответил Савинков. Он не мог понять перемены настроения Керенского. Он был опытный заговорщик и долгие недели плел заговор. Теперь он оказался опутанным своею собственной сетью. Корнилов, как сабля в его руке, - это понятно. Но он не желает оказаться в подчинении у Корнилова-диктатора. Да и самому генералу он будет не нужен: эсер, террорист Савинков конечно же не меньше ненавистен Корнилову, чем все иные противники престола. - А полки столичного гарнизона? А моряки Кронштадта? А фабричный и заводской люд? - продолжал выспрашивать Керенский. - Они все заражены большевизмом. - После июльских дней большевизм утратил всякую реальную опасность. А вот мне революционные массы поверят! - Неужели вы захотите вооружить рабочих? - Из двух зол выбирают меньшее. Сегодня вооружим, завтра разоружим. Как вы отнесетесь к моему желанию назначить вас военным генерал-губернатором Петрограда? Впрочем, к этому мы еще вернемся. А, сейчас я объявляю экстренное заседание правительства! Никто из министров еще не покинул резиденции, и поэтому все собрались в Малахитовом зале уже через полчаса. Заявление министра-председателя о последнем ультиматуме Корнилова вызвало единодушную реакцию: испуг. Большинство испугались за себя, а кое-кто - министры-кадеты и "внепартийный" Терещенко, - что планы заговора оказались раскрытыми преждевременно и генерал чересчур зарвался. - Я смогу бороться с мятежом, поднятым Корниловым, лишь при условии, что правительство предоставит мне единолично всю полноту власти! - вычеканил заготовленную фразу Керенский. - Единоличная диктатура? - подал из угла встревоженный голос Церетели. - Если хотите, можете назвать и так, - дерзко ответил премьер. Куранты в этот момент начали отбивать полночь. 4 Корнилов вернулся из аппаратной в свой кабинет, где его терпеливо ждал генерал Краснов, с которым главковерх вынужден был прервать беседу на полуслове. - Ну вот, все складывается как нельзя лучше, - торжествующе возгласил он. - Фигляр принял все мои условия: двадцать восьмого он будет уже здесь! Так на чем мы остановились, Петр Николаевич?.. - Он еще находился под впечатлением столь легкой победы над "штафиркой" и потерял нить беседы. - Да, так вы берете Третий корпус? - Я старый солдат, ваше высокопревосходительство, и всякое ваше приказание исполню в точности и беспрекословно. - Ну вот и отлично. Поезжайте сейчас в Псков. Отыщите Крымова. Явитесь и к главкосеву Клембовскому. От них получите последующие указания. Краснов, казачий офицер "от младых ногтей", во многом походил на Корнилова: решительный, прямолинейный, не расположенный к лишним рассуждениям. Голос гулкий, с сипотцой - привычный к отдаче команд на ветру, на скаку. Но он был из старых "служилых" генералов, неторопливо поднимавшихся со ступени на ступень, и эта неторопливость и последовательность выработала у него основательность, которой не хватало главковерху. Поэтому, приняв предложение возглавить корпус, он высказал и некоторые сомнения: - Разумно ли на такое... гм... гм... деликатное дело, как переворот, бросать туземную дивизию? - Этим неграмотным, далеким от политики чучмекам все равно, кого резать, - лишь бы резать. Они верят своему командиру князю Багратиону. Кого князь прикажет, того они зарубят или расстр