о хватая его за рукав. - Оттуда! Из развалин! - Что, что? - не понял Якушкин. - Откуда? - Ну, из элеватора... - показал в темноту Виктор. - Вы не знаете, кого мы там нашли... - Курта Мейера!.. Начальника гестапо! - перебила его Мая. Якушкин от удивления словно прирос к месту. - Да что вы, ребята, шутите, что ли? Курта Мейера? Откуда он там взялся! - Не знаем, - качнул головой Коля, - а только мы его видели... Он там в подвале лежит! - И совсем один, раненный, - сказала Мая. - И банки вокруг него из-под консервов валяются, - добавил Виктор. - Да не может этого быть! - Якушкин только руками развел. - Все это вам, наверное, померещилось, ребята... Какой подвал? Какие банки? Да и зачем вас туда понесло? - А мы картины искали, - сказал Виктор. - Ну, знаете, те, что из музея украдены... Вы что, нам не верите?.. - И никто не поверит. - Ах, так? А вот посмотрите-ка, что у меня за спиной, - сказал Коля. - Ну, посмотрите! Что это? Якушкин посмотрел. - Вещевой мешок! Немецкий как будто! - сказал он удивленно и немного смягчая тон. - Вот мы его у Мейера и забрали! Якушкин стал быстро ощупывать мешок. - Смотрите-ка! И верно!.. А нет ли в нем консервов, ребятки?.. Очень уж я изголодался, сказать по правде... Так вы, говорите, самого Курта Мейера видели? - спросил он уже серьезно. - Видели, - усмехнулся Коля. - Не верите - посмотрите сами... Ну, нам домой пора! - Идите, идите, ребятки, - сказал Якушкин. - А я вот тут недалеко живу, поискать снарядных ящиков на дорогу вышел - топить нечем... Ну, бегите, бегите... Ребята пошли к городу, а Якушкин, кашляя, поплелся своим путем, высматривая, не темнеет ли где-нибудь на обочине дороги брошенный отступавшими гитлеровцами пустой снарядный ящик... Глава сорок пятая ЕЩЕ ОДНА ЗАГАДКА Дивизия получила приказ двигаться к Обояни и освободить ее. Ранним утром Ястребов собрал командиров полков и рассказал им о боевых задачах, которые должны решать полки. До выступления оставалось немногим более суток. Стремянной сидел у себя за столом и просматривал донесения, когда, слегка приоткрыв дверь, в комнату к нему заглянул штабной переводчик. - Товарищ подполковник, разрешите войти? - Заходите. У вас что-нибудь спешное? - не поднимая головы, спросил Стремянной. - Да вот перевел несколько немецких документов, товарищ подполковник. Пришел вам доложить. - Есть важные? - Нет. Разве что документ об укреплениях. Да и тот носит слишком общий характер; он касается главным образом распределения рабочей силы. Все остальное в том же роде. Есть, правда, еще один занятный документ, но он интересен скорее с точки зрения психологической, чем с военной. - Это что за документ? - Записная книжка начальника гестапо Курта Мейера. Та, что заведующая детским домом принесла... К сожалению, записей в ней мало и все они, так сказать, личного порядка... Стремянной оторвал глаза от лиловых строчек донесения и посмотрел на переводчика: - Что же, в таком случае, вы нашли в них интересного? - Характер, товарищ подполковник. Ход мышления. Это, я бы сказал, типичный гитлеровец старшего поколения. Но в двух словах это объяснить трудно. Вы лучше сами на досуге поглядите. - На досуге?.. - Стремянной усмехнулся. - Ладно, оставьте. Авось будет у меня когда-нибудь досуг... Он положил на пачку бумаг еще несколько перепечатанных на машинке листков, которые он взял у переводчика. Вечером, собирая со стола бумаги, Стремянной наткнулся на записки Курта Мейера. Он мельком, стоя у стола, проглядел несколько зажатых скрепкой страниц, и вдруг что-то привлекло его внимание. Он сел на стул и, положив перед собой листки, принялся перечитывать их сначала. Что ж, надо отдать справедливость этому Курту Мейеру, каждая его запись была черточкой, из которых постепенно складывался довольно выразительный портрет. Стремянной вспомнил фотографии, которые показал ему фотограф Якушкин, и другие, найденные в архивах гестапо. Белокурый плотный и плечистый человек. Крупная голова, широкий подбородок, короткий, чуть вздернутый нос... Лицо самодовольное, уверенное, грубое... Красноречивые снимки! И, однако же, убористые строчки записной книжки говорят еще больше, чем фотографии. Вот совсем лаконичные записи: "11 сентября 1942 года расстреляно 150 человек", "25 сентября - 176 человек. Двое сопротивлялись. Убиты на месте". Далее Курт Мейер подробно описывал октябрьское наступление. Восхищался необычайной живописностью боевого зрелища, но тут же отмечал, что русские летчики его скоро испортили, и ругал какого-то капитана Фрея, который пришел к нему с письмом от умирающей жены и попросил отпуск. Он пообещал Фрею послать его на передовую. "Слабость не для немецкого солдата. Умрет жена - будет другая. В Германии теперь много вдов". Несколько записей особенно привлекли внимание Стремянного. "4 ноября. Бургомистр начинает раздражать меня. Слишком много самомнения. Он уверен, что один на свете знает, как надо обращаться с русскими. Интриган! Однако в Берлине у него связи. Его признают одним из лучших специалистов по русскому вопросу. Я не возражаю. Пускай он останется в России до смерти и даже после смерти со всеми своими столами, мехами и диванами... Но надо отдать справедливость - у него удивительный нюх. Я не предполагал, что в таком маленьком городе можно так много набрать". "15 декабря. Эта свинья бургомистр! Поручил ему организовать на базаре облаву, а он и этого не сумел. Идиот!.. А еще уверяет, что расправится со всеми подпольщиками и партизанами и что будто бы скоро окончательно добьется их полного доверия. Сегодня опять был в местном музее. На мой взгляд, ничего интересного, но Митци сказала, что некоторые картины имеют большую ценность". Дойдя до этого места, Стремянной невольно остановился. Вот как! Значит, Курт Мейер уже давно приметил добычу. Интересно! Стремянной внимательно проглядел дневники до конца, выискивая записи, касающиеся военной обстановки. Нет, об этом ничего не было сказано. Зато все чаще и чаще попадались заметки о бургомистре. Очевидно, отношения этих двух гестаповцев портились с каждым днем. "Этому карьеристу решительно нельзя доверять! - писал Мейер. - Уверен, что, несмотря на союз, который мы с ним заключили, он каждый день пишет на меня доносы. Но мы еще посмотрим, кто кого". "На самом деле это просто дурак, - писал он в другом месте. - Провинциал! Напускает на себя таинственность, говорит загадками. Обыкновенный шпион, от которого отрекаются, когда он больше не нужен. Разгадать его так же легко, как открыть сундук, которым он гордится. Я один раз видел, как он его открывал, и с меня довольно. Большая Медведица! Малая Медведица!" Стремянной вдруг поднял голову. Внезапная догадка заставила его встать с места и раза два пройтись из угла в угол. "А ведь Воронцов, наверное, прав: в ящике должно быть второе дно... Но как проникнуть в это потайное нижнее отделение?.." Теперь он точно вспомнил один давний, казалось бы, совсем незначительный разговор с Соколовым. Он, Стремянной, предложил заменить громоздкий кованый сундук обычной несгораемой шкатулкой. Соколов решительно отказался. - Зачем это? - сказал он. - Все у нас в финчасти привыкли к этому сундуку. Вы только посмотрите, какая работа. Искусство, можно сказать! А насчет прочности уж я за него ручаюсь! Из любого огня цел выйдет. Обратите внимание, какое у него дно, товарищ начальник, отличное железо, чуть ли не в палец толщиной! В самом деле, дно было какое-то необыкновенно толстое. В нем вполне могло поместиться секретное отделение. Теперь понятно, почему Соколов так не хотел заменить этот трофейный сундук обыкновенным денежным ящиком... Может быть, он даже нарочно испортил старый ящик, когда узнал, что захвачен сундук, в котором есть секретное устройство. Кто знает, что прятал он под вторым дном: ценности, важные документы? Конечно, упоминание о "Малой Медведице" может быть простой шуткой. Ирония, так сказать. Однако ведь "Большая Медведица" - не выдумка. Кнопки на сундуке расположены именно в этом порядке. А что, если "Малая Медведица" - ключ к потайному отделению? Следовало бы попробовать. Только надо поточнее узнать, как выглядит эта "Малая Медведица". Придется спросить метеоролога. А потом сразу к Воронцову - сундук-то ведь теперь у него стоит. Стремянной сунул в карман листки дневника и вышел, на ходу натягивая полушубок. Глава сорок шестая "ОПЕРАЦИЯ К В" В это утро Коля и Витя поднялись еще затемно. Тихо ступая, чтобы никого не разбудить, прошли в столовую и сели за стол. Они старались спорить негромко, но оба все больше и больше горячились. - Нет, - говорил Витя, слегка заикаясь от волнения. - Н-нет, н-никуда я б-больше не пойду. Достаточно позавчерашней истории. Ты что, в самом деле, хочешь, чтобы нас выгнали? Клавдия Федоровна, узнав, что они нарушили ее распоряжение и отправились на элеватор, не на шутку рассердилась. При такой дисциплине она не может нести ответственность за каждого из них. И потом, это прямое неуважение к ней. Клавдия Федоровна сказала это тихо и вышла из комнаты. И вот теперь Витя отказывается от поисков. - Никто нас не выгонит, - упрямо твердил Коля. - Это она просто так говорит. Ну за что нас выгонять! Ничего мы такого не сделали. А выгонит, так я в горком пойду!.. В глубине же души Коля сам считал себя виноватым. Но больше всего Колю мучило то, что он не догадался окликнуть патруль. Подумать только - если бы ему пришло в голову послать Витьку вниз, в город, они бы взяли Курта Мейера живым. Он не успел бы застрелиться, другими словами - не ушел бы от суда и не унес бы с собой в могилу ценные сведения, какие от него можно было получить. Всю ночь Коля ворочался с боку на бок, мысленно споря с Клавдией Федоровной, представляя себе, как бы они принесли в комендатуру раненого Курта Мейера, если бы все было сделано как надо, и он бы не успел застрелиться. К утру в голове у него созрел новый план. Они с Витькой в полной тайне будут продолжать поиски. В городе еще немало закоулков. Даже здесь, рядом... Конечно, все это рискованно. Но если они найдут картины, то никто не скажет им ни слова. Больше того - и вчерашнее забудется.. Предстоящий поход он решил назвать "операция КВ". Название это получилось от соединения начальных букв двух имен "Коля - Витя". После того как операция получила собственное название, ему стало даже весело, вчерашние события уже не казались такими огорчительными и ужасно захотелось поскорее все начать сначала. Улизнуть незаметно из дома - и айда!.. Был бы жив Геннадий Андреевич, он наверняка бы его похвалил. Действуй, Коля!.. И вдруг все планы рушатся... Да еще из-за чего? Из-за рассудительного, скучного, благоразумного Витьки! Откуда это опять у него? Ведь еще совсем недавно был человеком! Врагов не боялся - гранаты в них кидал. А сейчас - тюфяк тюфяком. Узнать нельзя!.. Коля бранился, спорил, убеждал, уговаривал, но все было напрасно. Витя упрямо стоял на своем: - Сказал, что не пойду, и не пойду! Кончилось тем, что Коля крикнул: - Ну и оставайся! - накинул на плечи ватник и, хлопнув дверью, выбежал во двор. Витя минут десять молча сидел за столом. Пока они с Колей спорили, за окном уже совсем рассвело. Ночной сумрак понемногу растворился в солнечном морозном сиянии. А дом между тем просыпался. За стеной смеялись девочки. В сенях плескалась вода. Кто-то, топоча ногами, пробежал по коридору. "До завтрака еще добрых полчаса, а то и час, - подумал Витя. - Пойти, что ли, посмотреть - может, он и не ушел?.." Он надел свое пальтишко и вышел на крыльцо. Утро было тихое, безветренное. На перилах крыльца лежала полоска снега, нежного, пушистого и легкого. Витя медленно спустился по заснеженным ступеням. Под ногами похрустывало. Дышалось как-то удивительно глубоко и спокойно. Пройдя несколько шагов, Витя остановился, оглядываясь. Где же Колька? Он успел заметить, как в приоткрытую дверь высунулась голова Май и тут же исчезла. И вдруг он услышал откуда-то из-за погреба голос товарища: - Витя, Витька!.. Иди сюда!.. Голос был не сердитый, в нем слышались только нетерпение и озабоченность. Довольный тем, что Коля здесь, во дворе, и никуда не ушел, Витя безропотно пересек двор. Он нашел своего друга в укромном углу, между погребом и сараем, на гребне высокого сугроба. Коля стоял, держась за остроконечные пики забора, и смотрел в соседний сад, туда, где совсем еще недавно среди старых лип и густых кустарников прятался страшный дом гестапо. - Вот что, Виктор, - сказал он деловито, - необходимо осмотреть пожарище. - Чего же там осматривать? - удивился Витя. - Все же сгорело. - А может, не все. - Ну ладно, пойдем, пожалуй. - Кругом обойдем или прямо через забор? - Прямо. Они быстро перелезли через забор и, спрыгнув, увязли по колено в глубоком снегу. Вблизи пожарище казалось еще страшнее и непригляднее, чем издали. От дома сохранился только каменный фундамент. На нем беспорядочной грудой лежали обгорелые балки, куски штукатурки, лопнувшие от жара кирпичи. Мальчики обошли вокруг и остановились. Перед ними были заваленные кирпичом ступеньки, ведущие в подвал, и низкая, обитая железом дверь с толстым не задвинутым засовом. Дверь была приоткрыта. - Войдем? - спросил Коля. Они потянули к себе тяжелую дверь, она медленно, но плавно отворилась, и мальчики оказались в узком каменном коридоре. Должно быть, он разрезал подвал на две части по всей длине дома, но сейчас им удалось пройти по этому коридору всего пять или шесть шагов. Дальше коридор был завален битым кирпичом, железом, осыпавшейся штукатуркой. Только одна дверь налево, ближайшая к входу, уцелела, хоть никакой надобности в ней уже не было. Рядом зиял пролом, вдвое более широкий, чем эта тюремная низкая, обитая железом страшная дверь. Мальчики молча осмотрели ее, пощупали, заглянули в окошечко. Им обоим было не по себе. - Уж если попадешься за такую дверь, так не выберешься, - тихо сказал Витя. - Бывает и выбираются, - ответил Коля. Они пролезли в пролом и теперь стояли посреди камеры с серыми бетонными стенами и полом из больших каменных плит. Два узких, закрытых решеткой окошка почти не возвышались над уровнем земли. Но в камере было совершенно светло. Бело-голубой зимний свет щедро лился сквозь разрушенный потолок. - Как ты думаешь, здесь расстреливали? - шепотом спросил Витя. - Нет, наверное. Уводили куда-нибудь, - так же тихо ответил Коля. - Представляешь себе: ночь, люди спят вот на этих нарах. Вдруг открывается дверь, кричат "выходи" и ведут убивать... - И Коля вздохнул, вспомнив тот подвал, в котором он встретился с двумя стариками, сделавшими ему и Мае много добра. - Смотри, что это? - вдруг спросил он. - Где? Где? Ничего не вижу! - отозвался Витя. - Да вот, на стене! Над самыми нарами... Смотри, написано... - Верно. Мальчики взобрались на нары и стали внимательно разглядывать неровные, выцарапанные каким-то гвоздем или осколком стекла неуклюжие буквы. "Федя, молчи!" - приказывал кто-то кому-то. "Валечка, меня убили 27 окт. Расти детей..." - подпись. Только никак нельзя ее разобрать... - А вон там, выше, смотри, какая длинная надпись! Давай-ка прочитаем, - сказал Коля. И мальчики, привстав на цыпочки, принялись читать. Прошло добрых десять минут, пока они разобрались в этих неверных линиях, царапинах, щербинах, покрывающих бетон. "Товарищи, мы умираем, - было выведено на стене. - Осталось жить 3 часа. Боритесь, работайте, живите. Мы держались до конца". И фамилии: "Шубин, Фомичев, Коробов, Самохин, Кондратенко..." - Слушай-ка, - сказал вдруг Витя, - а ведь Шубин - это, наверное, отец нашей Май. Помнишь, он был арестован, да так и пропал... Коля, ничего не отвечая, повернул к Вите голову. Он смотрел на него большими потемневшими глазами. И Витя понял, что он думает о своей матери. Ведь и она, наверное, прошла через этот подвал, прежде чем погибла на виселице... Разыскивая новые надписи, Коля присел на корточки и с трудом стал разбирать почти скрытое тенью от нар слово, смысл которого полностью никак не мог до него дойти, а когда наконец дошел, Коля даже вздрогнул и невольно схватился за Витино плечо: - Витя, смотри, что здесь написано!.. - Что? Что? - Написано - "Опасайтесь". Видишь? Виктор взглянул через его плечо, но так ничего и не увидел, кроме каких-то царапин на штукатурке. - Не вижу, - сказал он, вглядываясь до боли в глазах. - Хоть убей, не вижу! - Да ты посмотри внимательнее... Ну куда ты смотришь? Вот внизу, у самых нар: "О-па-сай-тесь". Последние буквы совсем вправо, под нары ушли. И дальше что-то написано. Наверное, имя того, кого надо опасаться. Только там темно. Не видать ничего... Где бы нам спички достать?.. - Ребята, вы тут? - вдруг услышали они сверху голос Май. Подняв головы, они увидели в просвете между двумя балками ее раскрасневшееся на морозе лицо. - Как вы туда забрались - по лестнице или через потолок? Я сейчас тоже к вам спущусь. - Нет! - не сговариваясь, крикнули Коля и Витя и, соскочив с нар, стремглав выбежали во двор. - Куда же вы? - подозрительно спросила Мая. - Нашли небось что-нибудь и прячете... - Просто там ничего хорошего нет, Мая, - как-то по-новому, мягко и дружески, сказал Коля. - Пойдем лучше отсюда. В других местах поищем. - И он соскочил на землю с кучи битого кирпича. - Ага! Вот тут кто! - вдруг послышался откуда-то из-за трубы знакомый голос. - И всюду-то они бегают, всюду бегают... Ребята оглянулись. В нескольких шагах от них, на обгорелой балке, стоял Якушкин, зябко поеживаясь в своем стареньком пальто. В руках он держал неизменную треногу от фотоаппарата, а сам фотоаппарат в потертом кожаном футляре висел у него на ремне через плечо. Темные выпуклые глаза его смотрели сквозь треснувшие очки удивленно, встревожено и как будто недовольно. - Что это вы в подвалах делаете? - ворчливо сказал он, подходя к ним поближе. - Так и хочется вам, видно, на мине подорваться. - А мы только так - вошли посмотреть, - сказал Виктор. - Посмотреть? - усмехнулся Якушкин. - Когда мина взорвется, ничего не увидишь... - А вы знаете, что мы там нашли? - сказал Коля. - Ну что? Что? - не то покашливая, не то посмеиваясь, спросил Якушкин и поправил сбившиеся набок очки. - Цепи какие-нибудь страшные? - И вовсе не цепи, - сказал Виктор, - а стенку с надписями... Там осужденные на смерть свои имена оставили... Коля оттеснил Витю и взволнованно заговорил: - И еще там о каком-то предателе написано... На стене, под самыми нарами... Сказано - опасайтесь, а кого опасаться, я не разобрал, там темно. Спички у вас есть?.. Давайте посмотрим! Мая даже руками всплеснула. - Ну не стыдно вам: сами все видели, а меня не пускаете! - И она бегом бросилась к заваленной кирпичом лесенке. - Мая!.. Мая!.. Не ходи! - закричал Коля. Но девочка уже исчезла за дверью. - Вот проныры! - покачал головой Якушкин. - Ну ладно, пойду уж и я посмотрю, что там за надписи такие... Мелкими шажками, чтобы не зацепиться за какой-нибудь камень, он вслед за Маей, кряхтя, стал спускаться в подвал. Мальчики посмотрели друг на друга и медленно пошли вслед за ним. Они увидели Маю на нарах. Она стояла, вытянув шею, и читала выцарапанные на бетоне надписи. Лицо у нее было серьезное, а глаза почти не мигали. Она боялась пропустить хотя бы одно слово, которое могла разобрать на этой скорбной стене. "Хорошо, если бы не увидела", - подумал Коля, замирая от жалости и сочувствия. Но Мая уже все увидела, все прочитала и все поняла. Она вдруг схватилась руками за стену, как раз в том месте, где виднелось глубоко и четко выцарапанное в цементе родное ей имя. - Папа!.. Папа!.. - закричала она, и слезы ручьем потекли по ее лицу. Мальчики, побледнев, стояли рядом и не знали, что им делать, как утешить ее. - Ах, ребята, - сказал Якушкин, - вот горе-то, вот горе!.. Он подошел к Мае, легонько приподнял ее и, сняв с нар, поставил на пол. - Ну, девочка, не плачь, - он погладил ее по плечу своей жесткой рукой с длинными узловатыми пальцами, коричневыми от табака, - слезами не поможешь... А я вот сейчас сфотографирую эту стенку и подарю тебе карточку... Ну, успокойся, успокойся! Мальчики, - обратился он к растерянно стоящим в стороне Коле и Вите, - отведите-ка вы ее домой. Не нужно ей тут находиться. - Пошли, Мая, - сказал Коля и взял девочку за руку. Всхлипывая, Мая послушно пошла между Колей и Витей, а Якушкин, расставив треножник, стал приспосабливать аппарат, чтобы навсегда запечатлеть для истории эти последние слова погибших за Родину людей. Когда ребята подходили к пролому в заборе, они не заметили, что за ними, стоя на пороге проходной будки, наблюдает какой-то солдат. Постояв немного и оглядев пожарище, солдат скрылся в будке и захлопнул за собой дверь. Дети вернулись домой и обо всем рассказали Клавдии Федоровне. Она посадила рыдавшую Маю рядом с собой и долго, ласково утешала девочку. А через некоторое время верный своему слову Якушкин принес Клавдии Федоровне большую, еще влажную фотографию. На снимке все надписи на стене были видны отчетливо и казались высеченными на граните. Клавдия Федоровна горячо поблагодарила Якушкина, хотела ему заплатить, но Якушкин от этого наотрез отказался и поспешил уйти, сказав, что он только выполнил свой долг перед дочерью погибшего за Родину человека. - Пусть у нее останется память об отце... Подумав, Клавдия Федоровна решила пока не отдавать карточку Мае. Потрясение было слишком сильным, пусть пройдет время. Раздобыв спички, Коля и Витя перед ужином, ни слова не сказав Мае, снова отправились в подвал гестапо. Было уже темно, но мальчики шли по протоптанной тропинке и быстро оказались в камере. Они стали на колени перед нарами, и Коля чиркнул спичку. Неровный желтый свет выхватил из темноты край черных нар, запрыгал по серой шершавой стене. - Теперь видишь? - спросил Коля. Витя смотрел туда, где Коля водил спичкой. - Ничего не вижу, - ответил он, - дай-ка я сам. Коля передал ему коробок, и Витя зажег вторую спичку. Теперь, водя ею у самой стены, он с трудом разобрал выцарапанное на ней слово: "Опасайтесь..." - Вижу, вижу, - взволнованно сказал он. - А теперь давай свети под самые нары. Что там? Тут спичка догорела и обожгла Вите пальцы. Но, не чувствуя боли, он взял из коробка сразу три спички, сложил их вместе и разом чиркнул. Спички с треском вспыхнули. Витя прикрыл их ладонью и нырнул под нары. - Ну, что там? Что там? - нетерпеливо спрашивал его Коля. Витя долго молчал, пыхтел, затем, когда огонь совсем сник и в камере опять стало темно, вылез обратно. - Ничего там не разобрать, - сказал он. - Имя, может, и было, да там штукатурка осыпалась. Ничего не разберешь. - Ври! Коля сам забрался под нары, исчиркал чуть ли не целый коробок спичек, но так ничего и не разглядел. Белая осыпь штукатурки грядкой лежала на бетонном полу, и от окончания надписи на стене почти ничего не осталось. - А это что? - вдруг спросил Виктор, взглянув в дальний, самый темный угол под нарами. - Посвети-ка туда! - Что там? - Какие-то палки! Коля чиркнул последнюю спичку, и в сумеречном, пляшущем свете ребята разглядели смутные очертания каких-то предметов. Витя протянул руку и вытащил один из них. Это был плотный рулон жесткой ткани. Через минуту перед ребятами лежало уже несколько рулонов разной длины и толщины. - Как ты думаешь, что это? - спросил Витя. - Не знаю, - сказал Коля. - А ведь раньше их тут не было! - Не было, - согласился Витя. - Я утром все углы осмотрел. И под нары даже лазил. - Кто же это сюда положил? Ребята помолчали, ощупывая рулоны. - Может быть, Якушкин? - сказал Коля. - Наверное, он, - согласился Витя. - А ты заметил, как он старался нас отсюда поскорее выпроводить? И тут в памяти Коли вдруг возникло воспоминание о встрече со старым фотографом на улице, когда Якушкин, узнав, что он убежал от дяди Никиты, приютил его у себя... Он вспомнил и то, как дядя Никита ворвался тогда в дом Якушкина, силой увел от него Колю и, как арестованного, запер в подвале... Он ни за что не хотел оставить его у Якушкина. Почему? Может быть, он знал что-то о старике?.. Да и майор из штаба армии, который приходил в детский дом после того, как они нашли Мейера, подробно расспрашивал их с Витей о фотографе, когда они сказали, что встретили его возле развалин элеватора. Странные подозрения вдруг закрались в душу Коли. Внезапно наверху, у входа, хрустнул камень, раздались шаги, под сводами подвала сразу же заплясал тонкий луч фонаря, и ребята услышали чьи-то голоса. - Идите за мной! Сюда, вниз! - громко произнес незнакомый голос. Ребята хотели бежать, но поняли, что поздно, выход им отрезан. Не сговариваясь, они оба сразу метнулись под нары и притаились. - Тут кто-то есть! - услышали они снова тот же голос. - Навряд ли. Это, наверное, крысы, - ответил ему другой голос. Шаги приближались. Звякнули об пол приклады винтовок. Пришедшие остановились. - Ну, быстрее показывайте, куда вы их запрятали! - снова услышали ребята. И тут в ответ раздался дрожащий голос Якушкина: - Да что вы! Не я запрятал! Я их нашел вот здесь, под нарами... Луч фонаря метнулся по сторонам и уперся в лежащие на полу рулоны. - Почему под нарами? - усмехнулся человек, державший фонарь. - Вот же они, на полу!.. Коля, замерев, глядел, как луч осветил руки человека, перебиравшего свертки. - Один... второй... третий, - начал считать Якушкин. - Должно быть десять, а тут всего девять. - Может быть, просчитались? - Нет! - возразил Якушкин. - Одного не хватает. - Ладно, составим акт, - сказал человек. Щелкнула кожаная крышка полевой сумки; на некоторое время в подвале наступила тишина, только шелестела бумага. - Какая досада, сломался карандаш! - произнес тот же голос. - Нет ли у вас ножика? - Есть, - с готовностью ответил Якушкин. - Пожалуйста, возьмите. - Лукин, подержи-ка фонарь. Луч фонаря дрогнул и переместился на другое место. Ребята услышали царапанье ножа о карандаш. - Ну и зазубрины на вашем ноже! - сердито сказал человек. - Совершенно не чинит. К тому же он сломан... Заберите его назад. - И после небольшой паузы спросил: - Нет ли у кого-нибудь карандаша? - У меня, товарищ сержант, - отозвался голос, которого ребята еще не слышали. Значит, вместе с Якушкиным их здесь четверо! И одного называют сержантом. У них с собой винтовки. Как странно, почему Якушкина сопровождают вооруженные люди? Голос фотографа звучит так неуверенно, словно он очень испуган. Как быть? Вылезти из-под нар? Но те, которые пришли сюда с Якушкиным, могут подумать, что они заодно с фотографом... - Значит, вы утверждаете, что картин всего было десять, - произнес тот, кого называли сержантом. - Десять, - подтвердил Якушкин. - Так я товарищу Морозову и сказал: нашел десять картин. - И они были под нарами? - Точно! Под нарами. Сержант помолчал. - А ведь верно! - сказал он. - Они были под нарами! Кто же их оттуда вытащил? И одной недостает... Внезапно Коля почувствовал, что Витя неслышно толкает его в бок чем-то твердым. Протянул руку, и пальцы скользнули по плотно скатанной шершавой материи. Десятый рулон! Теперь их дела безнадежны. Сейчас сержант осветит пространство под нарами, и тогда... Но жизненный опыт - великое дело. Коля выхватил из рук Вити сверток и нарочито громко чихнул. - Кто здесь?! - крикнул сержант, и почти одновременно звякнули два приклада: очевидно, солдаты изготовились стрелять. - Это мы! - ответил Коля из-под нар. - То, что вы ищете, лежит тут!.. В это же мгновение его ослепил луч фонаря. - А ну, вылезайте! - грозно сказал сержант, нагибаясь к нарам. - Да побыстрее!.. Сколько вас там? - Двое! - ответил Коля. Виктор на этот раз оказался гораздо ловчее. Пока Коля выполз, он уже стоял на ногах. - Больше никого? - переспросил сержант. - Никого! - подтвердил Витя. Луч фонаря заскользил по их лицам. Ребята щурились - глаза болели от яркого света. - Так! Узнаю! - сказал сержант. - Вы оба из детдома? Коля кивнул. Сержант перебросил луч на лицо Якушкина, и, вырванное из темноты, оно показалось ребятам особенно изможденным. Резкие тени искажали его, окруженные синевой глаза словно провалились, а обострившийся нос как будто удлинился. - Это вы их фотографировали? - спросил сержант. - Да, я! Что же вы так поздно не спите, ребятки? - проговорил Якушкин. - Попадет вам от Клавдии Федоровны. Сержант вдруг нагнулся и, взяв один из свертков, осторожно развернул его на полу. Все замерли от неожиданности. Стоявшие в дверях солдаты подались вперед. Ребята опустились на колени - они хотели лучше разглядеть то удивительное, что представилось их взглядам. В мигающем свете фонаря блестели краски старинного портрета молодой девушки в широком белом, осыпанном жемчугом платье. Лицо девушки было не очень красивым, но улыбка, спокойная и в то же время мудрая, делала его прекрасным. Казалось, девушка через века обращалась к людям с каким-то очень важным словом. Потом сержант опять скатал холст, и очарование мгновенно исчезло. Как будто тьма еще сильнее сгустилась в этом холодном, сыром подвале. - Так зачем же вы, ребята, снова сюда явились? - спросил сержант уже не так сердито. - Мы надпись одну хотели прочитать, - сказал Витя. Сержант проявил удивительную осведомленность: - Под нарами? - Там вот, внизу, - ответил Коля. - Ну, и прочитали? - Одно слово разобрали, а другое кто-то стер. Сержант не стал больше допрашивать ребят. - Ну, вот что, ребята, - сказал он, - помогите-ка нам. Забирайте рулоны - каждый по пять штук... Да несите осторожнее!.. Идите вперед, а мы за вами. - Он повернулся к Якушкину: - А вам советую идти спокойно. Вы меня поняли? Вы арестованы! - Я буду жаловаться! - глухо сказал Якушкин. - Я честный человек!.. Это может подтвердить сам товарищ Морозов. Он сказал, что меня должны наградить. Ребята взяли в руки рулоны, нести которые было не очень-то легко. Но никогда в жизни ни Коля, ни Витя не испытывали такого сложного чувства и радости и ответственности. Они нашли картины, которые искал весь город. Каждая из этих картин - чудо! Ребята теперь были в этом уверены. А позади, шаркая ногами, старчески кашлял человек, которого вели конвоиры... Глава сорок седьмая ГЕРОИ РАССТАЮТСЯ Когда Стремянной вошел в особый отдел, Воронцов молча поднялся с места, бросил папиросу и, ни о чем не спрашивая, провел его в соседнюю маленькую комнатку. Там, придвинутый к стене, стоял на полу знаменитый кованый сундук. - А я думал, что вы уже о нем забыли, - сказал Воронцов. - Почти забыл, - улыбнулся Стремянной, - но тут, видите ли, такое обстоятельство... Наткнулся случайно на одну запись в дневнике Курта Мейера и захотел взглянуть на сундук еще раз. Да вот прочтите сами! - И он протянул Воронцову листок, на котором синим карандашом были подчеркнуты слова: "Большая Медведица"... "Малая Медведица"... Воронцов медленно и сосредоточенно прочел покрытый частыми строчками листок. - Н-да, может быть, может быть... - сказал он. - Ну что ж, колдуйте. Не буду вам мешать. Он присел на подоконник, закурил и, щуря от дыма один глаз, принялся издали наблюдать за Стремянным. Стремянной склонился над сундуком. Он открыл сундук обычным, знакомым ему способом. Третья кнопка в первом ряду, шестая - во втором, пятая - в третьем... Поворот ромашки, раковины, и все готово. Крышка легко поднимается. Он заглянул внутрь. Ничто не изменилось. Гладкое полированное дно блестит, как зеркало. И в голову не придет, что его можно поднять. Он снова опустил крышку и, сверяясь со схемой созвездия, нарисованного метеорологом на листке бумаги, принялся осторожно, неторопливо подбирать кнопки так, как расположены звезды Малой Медведицы. Первые две кнопки нашлись сразу, и это были не те кнопки, какие надо было нажать, чтобы поднять верхнюю крышку. - Так, - с удовольствием сказал Стремянной. Очевидно, он находился на верном пути. Над поисками третьей кнопки ему пришлось порядком повозиться. Но это его уже не смущало. Курт Мейер все-таки навел его на правильный след. Просто интервалы между отдельными точками мастер соблюдал не совсем точно по звездному чертежу. Вот и четвертая кнопка, и пятая... Все найдены и нажаты, а сундук все равно не открывается. Железное дно не сдвинулось и на миллиметр. От досады и сознания своей беспомощности Стремянной изо всех сил ударил кулаком по крышке. Воронцов, до сих пор внимательно наблюдавший со своего места, как Стремянной, словно слепец, читающий на ощупь, касался кончиками пальцев разных кнопок, - вдруг, словно потеряв терпение, встал и подошел к сундуку. - Есть одна странность в том, что вы делаете, - сказал он. Стремянной обернулся: - Какая же? - А вот сейчас объясню. Когда вы открывали верхнюю часть сундука, то сначала нажали семь кнопок, расположенных по контуру Большой Медведицы, а потом повернули раковину и ромашку. Так или не так? - Точно, - согласился Стремянной. - А сейчас вы почему-то отказались от этого принципа. Это сознательно? Стремянной взглянул на сосредоточенное лицо Воронцова и отрицательно тряхнул головой: - Нет. Просто мне почему-то показалось, что тут не может быть повторения. - А вы попробуйте, повторите. - Сейчас. Он опустился на колени, снова нажал все кнопки по порядку, а затем повернул раковину и ромашку. Но на этот раз по какому-то наитию он повернул их в другую сторону. И вдруг в глубине сундука что-то щелкнуло. Не помня себя от радости, он открыл крышку и увидел, что полированное, блестящее дно поднялось кверху. Он запустил в сундук руку, сначала по локоть, потом по плечо, затем нагнулся еще ниже и стал шарить обеими руками. Воронцов со сдержанной улыбкой наблюдал за его стремительными движениями. Наконец Стремянной в полной растерянности поднялся на ноги. - Черт знает, что такое! Ничего не понимаю! - сказал он. - Сундучок-то, оказывается, пуст! - спокойно произнес Воронцов, только теперь заглядывая внутрь. - В тайнике ничего и нет... - Ничего! - сказал Стремянной. Он с шумом захлопнул верхнюю крышку и тяжело опустился на нее. - Ведь я был совсем уверен... Воронцов поглубже затянулся дымом и снова отошел к окну - А вот я, по правде сказать, так и думал, что мы здесь ничего не найдем, - сказал он. - Дело ведь гораздо сложнее, чем кажется... - Что вы хотите сказать? Воронцов показал папиросой в сторону сундука. - Обнаружить второе дно и даже открыть его вот в этой трофейной рухляди не так уж, в конце концов, сложно, товарищ Стремянной. Гораздо сложнее бывает найти и открыть второе дно у человека. Тем более что есть люди не только с двойным, но даже с тройным дном, и гораздо хитрее замаскированным, чем у нашего сундука. Стремянной удивленно взглянул на него: - Я что-то не понимаю... Воронцов кивнул головой: - Это потому, что вы еще всего не знаете. - Чего же это я не знаю? Воронцов не успел ответить. В комнату постучали, и на пороге появился сержант Анищенко. Лицо его радостно улыбалось, и, казалось, его так и распирает рассказать о чем-то крайне важном. - Разрешите доложить, товарищ майор! - Ну что? Что? - спросил Воронцов, и глаза его блеснули. - Все в порядке, товарищ майор! - Как же все в порядке, когда он ко мне не звонит? - Сейчас, наверное, позвонит, товарищ майор... Как вы приказали, он послал его к вам за наградой... - Ну, а карандаш затачивали? - Затачивали, товарищ майор. - Ну, и что? - Да все в порядке, товарищ майор. Как вы и предполагали. - Анищенко потоптался на месте: - Можно мне вам сказать два слова по секрету? Воронцов вышел вместе с ним за дверь и через минуту вернулся гораздо более оживленным, почти веселым открыл стол и положил в него какой-то маленький сверточек, не больше спичечного коробка. - Я очень прошу вас, товарищ Стремянной, - сказал он, - побудьте здесь. Мне на минутку нужно выйти. И послушайте, пожалуйста, телефон. - Хорошо, - сказал Стремянной. Он чувствовал, что готовится что-то важное и неожиданное, и с интересом ждал развязки. Воронцов накинул шинель и ушел. А Стремянной несколько минут сидел в полной тишине. Вдруг на столе зазвонил телефон. - Слушаю, - сказал Стремянной в трубку. Он услышал знакомый тенорок председателя городского Совета: - Товарищ Воронцов? - Нет, не Воронцов, а Стремянной... Слушаю вас, Сергей Филиппович! - Что это, телефонист ошибся? Я же не к тебе звонил. - Нет, нет, правильно. Воронцов вышел, а я его, так сказать, заменяю. - Ну хорошо... К тебе я хотел звонить попозже. - Голос Морозова звучал как-то особенно веско. - Поздравляю тебя, товарищ Стремянной! - С чем, Сергей Филиппович? - Картины найдены!.. Все десять штук!.. Я, правда, их еще не видел, но за ними пошли... - Кто же их нашел? - спросил Стремянной. - Фотограф Якушкин! Я его к Воронцову послал за наградой. - Почему к Воронцову? Разве он у нас наградами ведает? Морозов усмехнулся. - Не знаю! Так Воронцов распорядился. Это уж ты его спроси!.. Ну прощай! Будь здрав! Стремянной положил трубку. В комнату уже входил Воронцов, раскрасневшийся от быстрой ходьбы. Он обернулся на пороге и кому-то приказал: - Якушкина - сразу ко мне! - Ты что это, товарищ Воронцов, начальником наградного отдела стал? - улыбнувшись, спросил Стремянной. - А что, Морозов звонил? - Звонил. Воронцов снял шинель и сел за стол. - Конечно, тут есть некоторая неловкость, - улыбнулся он. - Но сейчас, как ты увидишь, это уже не имеет значения. - Я ничего не понимаю! - рассердился Стремянной. - Какое отношение к нашему делу имеет фотограф Якушкин? Прошу объяснить толком, что здесь, наконец, происходит! - Пожалуйста. Но тут за стеной послышались голоса, дверь раскрылась, и в комнату вошел Анищенко, а за ним Якушкин со связанными за спиной руками; двое солдат с винтовками остановились на пороге, ожидая приказаний. - Ну, Якушкин, вот вы и пришли за наградой!.. - сказал Воронцов. - Садитесь! Давайте разговаривать. Анищенко положил на стол фотоаппарат, треногу, пакет с вещами, отобранными у Якушкина при личном обыске, быстро развязал ему руки и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь. Несмотря на приглашение сесть, Якушкин продолжал стоять, растирая затекшие ладони. Во всем его облике была такая растерянность и пришибленность, что Стремянной невольно подумал - не ошибся ли Воронцов? Ничего опасного, казалось, не было в этом узкоплечем, старом человеке. - Что же это такое, товарищ Воронцов? - жалобно спросил Якушкин. - Хватают! И все это за то, что я преданно разыскивал картины? И разыскал их... Не так ли? И не я ли помог разоблачению предателей? - Он повернулся к Стремянному. - А вот вы, товарищ начальник, вы же видели, как я бургомистра опознал? Так за что?.. За что?.. Якушкин закрыл лицо руками и так стоял несколько секунд, словно стремясь справиться с охватившим его отчаянием. - Садитесь!.. Садитесь, Якушкин!.. - сказал Воронцов. - Сейчас мы разберемся, допущена ошибка или нет... Якушкин покорно подсел к столу, положив руки на колени и всем своим видом показывая, что готов помочь разобраться в этом горестном недоразумении. - Вот что, Якушкин, от вас зависит очень многое... Во-первых, ваша собственная судьба. Поэтому отвечайте на вопросы правдиво, - сказал Воронцов, придвигая к себе поближе пакет с отобранными у арестованного вещами. - Где вас обыскивали? - В комнате при выходе. - Вы все отдали? - Все. - Ну, посмотрим, что у вас... Майор развернул газету, и Стремянной увидел смятый носовой платок, связку ключей, очевидно от дома, где жил Якушкин, сломанный перочинный нож, монеты, несколько десятирублевых кредиток. Тут же были какие-то сильно истрепанные удостоверения, паспорт... В общем, как будто ничего интересного. Воронцов развернул платок, осмотрел его, отложил в сторону, затем пересчитал монеты, одну из них он задержал в руках, поболтал в воздухе связкой ключей - не выпадет ли что-нибудь из горловинок, мельком взглянул на удостоверения и паспорт. Якушкин спокойно наблюдал за тем, как Воронцов перебирает немудреное содержимое его карманов. - И не стыдно вашим людям так старого человека обижать! - сказал он, когда осмотр закончился и, по всей видимости, не дал Воронцову ничего существенного. - Ну зачем вам все это? Неужели уж я не могу иметь в кармане носовой платок и ключи от квартиры? - Конечно, можете, - согласился Воронцов. - Так верните мне все это! - Подождите, подождите, не сейчас... - Воронцов отодвинул вещи на край стола. - Скажите, Якушкин, - неожиданно спросил он, - где вы жили до войны? Якушкин несколько растерялся: - Я?.. До сорокового года я жил в Западной Белоруссии, в городе Лида. - Так... А потом? Как вы оказались в этом городе? Якушкин подался вперед и горячо заговорил: - Видите ли, при Пилсудском я очень нуждался. Много лет голодал. Когда стало возможно вернуться в Россию, я, одинокий старый человек, решил поехать в один из маленьких степных городков, где много вишен, приволье, покой, и дожить здесь свои последние дни... - Хорошо, - сказал Воронцов. - Складно у вас получилось, даже как-то поэтично... - Он оперся локтями о стол и подался грудью вперед. - А вот скажите, Якушкин, как к вам попали картины? Где вы их нашли? Якушкин удивленно пожал плечами: - Все искали, и я искал... Только, очевидно, я искал более удачливо, чем другие... А нашел я их в подвале гестапо - под нарами... Меня туда ребята из детского дома затащили показать стену с надписями погибших. Вот я случайно и обнаружил... Воронцов взглянул на Стремянного и усмехнулся краешком губ, как бы призывая внимательно следить за ходом допроса. Стремянной все это время внимательно наблюдал за Якушкиным и заметил, что за его внешним спокойствием кроется настороженность. - Значит, все искали, и вы искали, - сказал Воронцов. - Хорошо. - Он вдруг встал и, обойдя вокруг стола, сел напротив Якушкина. - А если я вам скажу, что картины вы взяли не в подвале гестапо, а в элеваторе?.. В тот самый вечер, когда там были ребята из детского дома, вы тоже побывали в этом подвале и забрали картины, которые из машины перетащил туда Курт Мейер. Это было самое ценное из того, что он, раненный, мог унести с собой. Что бы вы на это ответили? Якушкин пожал плечами: - Это уж вы совсем зря! Ни в каком элеваторе я не был... Правда, я встретил на дороге ребят, они мне рассказали о своем походе, но я не был... И зачем мне туда идти?.. - Мы не дети, - строго сказал Воронцов. - В ту же ночь вы перенесли картины в одно укромное место, а затем решили их найти... Сделать подарок советской власти!.. И могу вам сказать точно: до последнего дня их не было в подвале гестапо... - Ну, а где они были раньше, мне неизвестно, - сказал Якушкин. - Где я их нашел, там и нашел. Воронцов опять подался вперед: - Хорошо. А зачем вы, Якушкин, соскребли под нарами имя предателя? Помните, там написано "Опасайтесь"... Это слово вы оставили, а вот имя стерли... - Я ничего не стирал... Ничего не знаю... Какая надпись?.. Какое имя?.. Воронцов придвинул к себе газету с вещами и вытащил из нее нож со сломанным лезвием. - Где вы сломали этот нож, Якушкин? - Уже не помню. - Фотограф наморщил лоб. - Как-то однажды неудачно открывал консервную банку... Воронцов встал, вернулся на свое место, вытащил из ящика стола маленький сверточек и развернул его. Якушкин, вытянув шею, следил за тем, что делает майор, заглядывая в развернутый пакетик, но, должно быть, ничего не видел. Стремянной встал и подошел поближе. На бумаге лежал крохотный кусочек железа. - Смотрите сюда, Якушкин! - Воронцов приложил сломанное лезвие к кусочку металла: сразу стало ясно, что это кончик лезвия. - Вы очень торопились и сломали нож. И вот вам недостающая часть... Она была найдена под нарами. Что вы на это скажете? Якушкин нервно потер ладонями колени. - Ничего не скажу, - резко бросил он и вдруг глубоко закашлялся. - Дайте... дайте мой платок. - Возьмите. - Воронцов вынул из кармана свой и протянул Якушкину. - Он совершенно чистый, только что из чемодана. Но Якушкин уже перестал кашлять и с замкнутым лицом, исподлобья наблюдал за Воронцовым. - Товарищ Стремянной, подойдите-ка поближе, - сказал Воронцов, снова разглядывавший в это время вещи фотографа. - Вот интересное открытие... Смотрите. Воронцов разостлал перед собой старый платок Якушкина и кончиком лезвия безопасной бритвы, которое он хранил между листками своей записной книжки, осторожно отрезал один из уголков платка... Тотчас же из широкого рубчика на стол выпала маленькая черная пилюля. - Яд, - сказал Воронцов. - Стоит раздавить сквозь платок зубами пилюлю - мгновенная смерть! - Он закатал пилюлю в кусочек бумаги и спрятал в спичечную коробку. - Ну, Якушкин, теперь вы будете говорить? Не поворачивая головы, Якушкин краем глаза посмотрел на Воронцова. Он как-то сгорбился и, казалось, еще больше постарел, голова глубоко ушла в плечи. - Говорите же. Я слушаю, - спокойно сказал Воронцов. - Да, действительно, я был связан с гестапо, - глухо проговорил Якушкин. - Но только как фотограф... Они не давали мне покоя... Когда я отказывался снимать расстрелы советских людей, они грозили мне смертью... Из-за этого в городе некоторые стали считать меня предателем! Я мучительно переживал это, но не мог вырваться из-под власти гестапо... Но вот пришли вы, и я решил, что этот кошмар окончен навсегда. Поэтому так активно стал вам помогать... Да, я старался завоевать доверие, мне казалось, что, разоблачая врагов, я хоть в малой степени этого добьюсь... Да, я стер имя предателя под нарами... Это было мое имя... - Это все, что вы имеете сказать? - спросил Воронцов. - Все, - ответил Якушкин. - Все до конца? - переспросил Воронцов, акцентируя на последнем слове. - Все до конца. Да, вот что касается яда... Мне его подарил Курт Мейер из жалости, на случай, если партизаны схватят меня как предателя и я не смогу доказать свою невиновность. - И пять минут назад вам показалось, что вы этого не сможете сделать? Якушкин испуганно поднял руку? - Нет, нет, что вы! - Однако вы просили у меня платок... Ну хорошо, хорошо, - словно поверив ему, сказал Воронцов. - Объяснения, которые вы мне дали, логичны... Якушкин с облегчением откинулся на спинку стула. Тыльной стороной ладони он отер со лба пот. Стремянной с любопытством смотрел на этого человека. "Вот и открылось второе дно", - подумал он и невольно взглянул на Воронцова. Воронцов, перегнувшись через стол, смотрел на Якушкина. И во взгляде его было что-то такое пристальное, напряженное, острое, что Стремянной, поймав этот взгляд, спросил про себя: "Почему он так смотрит? Неужели тут есть и третье дно?" В эту минуту Воронцов поднялся со своего места и коротким движением руки бросил перед Якушкиным какую-то монету, вернее неправильно обрубленный кусок медной пятикопеечной монеты, вынутой из свертка. Увидев монету, Якушкин отшатнулся. Кровь отлила от его раскрасневшегося, потного лица. - Ну что ж, Якушкин, кончайте свою игру, - негромко сказал Воронцов, - человек, у которого другая половина монеты, - в соседней комнате. Очную ставку хотите? - Нет, не надо. - Якушкин обнажил свои желтые зубы. Можно было подумать, что он готов вцепиться в горло Воронцову. - Товарищ Стремянной, - сказал Воронцов, - разрешите вам представить: перед вами агент гестапо Т-А-87! Якушкин рванулся с места и тут же бессильно привалился к краю стола. "Вот и третье дно открыто", - подумал Стремянной. А Воронцов между тем поднялся с места и, заложив руки в карманы, остановился перед Якушкиным. - А теперь скажите мне, куда вы дели планшет, который сняли с бургомистра, пока он лежал без сознания. Ну, знаете, там, в автобусе, который вы подорвали противопехотной миной. В этом планшете были документы. Некоторые из них касались укрепленного района. Какой-то живой, хитрый огонек мелькнул в потускневших глазах Якушкина. Он пожал плечами. - Зачем мне было их хранить? Разумеется, я их уничтожил. - Нет, - сказал Воронцов. - Вы их не уничтожили. - Почему вы так думаете? - Вы слишком расчетливы для этого. Вы знаете цену фотографиям, картинам. Знаете, чего стоят и военные документы, особенно если они нужны для предстоящих операций. - Дорого стоят, - вдруг сказал Якушкин и весь как-то подобрался, словно готовился к прыжку. - Вы правы, я действительно знаю им цену и дешево не отдам. - Какова же ваша цена? - усмехнулся Воронцов. - Жизнь. - Этого я вам обещать не могу. Не от меня зависит. Хотите рискнуть - рискуйте. Якушкин минуту помедлил. Потом, прищурившись, посмотрел куда-то в угол, поверх головы Воронцова: - Что ж, рискнем, пожалуй. - Он протянул руку к лежащему на столе штативу фотоаппарата. - Разрешите? - Подождите, - сказал Воронцов. Он придвинул штатив к себе и разнял ножку на две части. Потом осторожно вынул из полой части трубки свернутую фотопленку. - Это? - спросил он. - Да, - ответил Якушкин, тяжело опершись о стол. - На ней все отлично видно. Фотографировал сам. Посмотрите на свет. Подлинники уничтожены. Хранить было неудобно и опасно. Стремянной быстро поднялся с места и через плечо Воронцова взглянул на негатив. Воронцов передал ему пленку, и он долго и внимательно рассматривал ее. Среди снимков различных приказов и донесений он увидел несколько кадриков, испещренных значками и витиеватыми линиями. Казалось, изображения в каждом кадрике совершенно разные. Но опытный глаз Стремянного сразу определил, что это части одного плана: очевидно, Якушкин фотографировал его по квадратам. - Ну как? - спросил Воронцов. Стремянной задумчиво свернул пленку. - Проявим - виднее будет, - сказал он и взглянул на Якушкина. - Вы будете довольны, - сказал Якушкин, - в этих снимках много полезного. Воронцов кивнул Анищенко, молчаливо приказывая увести арестованного. - Пойдемте! - сказал Анищенко. Якушкин покорно поднялся и, сутулясь, пошел вслед за конвоиром. - Интересно, - сказал Стремянной, когда дверь за ним затворилась, - какая у него сейчас будет встреча с задержанным вами агентом. Узнают ли они друг друга без монетки?.. Воронцов встал и прошел по комнате. - Так... Так... - проговорил он улыбаясь. - Действительно интересно. Только встречи-то и не будет, товарищ Стремянной. - Понимаю. Вы их разместите поодиночке. Воронцов оперся о край стола. - Скажу вам по строгому секрету, - сказал он уже серьезно. - К сожалению, человека с другой половиной монеты мы еще не задержали. Просто Якушкин не выдержал психической атаки. Я его переиграл... Теперь, конечно, предстоит узнать, кто у него в помощниках и где явки!.. В этот момент кто-то робко постучал в дверь. Воронцов крикнул: - Входите! Дверь медленно распахнулась. На пороге стояли Коля и Витя, взъерошенные и усталые. - Мы хотим уйти!.. - сказал Коля. Воронцов помахал ребятам рукой: - Входите, входите!.. Присаживайтесь!.. Мальчики вошли и неловко пристроились на табурете, где только что сидел Якушкин. Стремянной глядел на них с нескрываемой досадой. И надо же, чтобы сейчас, когда только что начали серьезный разговор, явились детдомовские пареньки! Зачем они нужны Воронцову? Отправил бы их домой, чем терять время на разговоры. Но Воронцов уже был целиком занят ребятами. - Что же это вы чуть нам все дело не испортили? - проговорил он строго. - Зачем вам надо было лазить в этот подвал? Я вас спрашиваю! - Мы искали картины, - ответил Коля. - И мы их нашли, - сказал Витя. Воронцов только развел руками. - Да о том, что они там, Анищенко мне еще днем доложил!.. А этот добрый старичок мог вас в подвале пристрелить! Ведь вы же опытные разведчики!.. - Какие они разведчики! - усмехнулся Стремянной. - Отпусти ты их с миром домой, товарищ Воронцов! Брось малолеткам мораль читать!.. - А ну, расстегните-ка свои пальто! - сказал Воронцов ребятам. - Покажите, какие вы малолетки!.. Когда Стремянной увидел блеснувшие на груди у ребят боевые ордена, он только развел руками. - Так вот вы кто! - воскликнул он. - Я о вас много слышал! Который же из вас Охотников? - Я! - ответил Коля, широко улыбаясь: уж очень добродушным показался ему этот высокий подполковник. - У меня, Коля, для тебя есть важное сообщение, - сказал Стремянной: - сегодня награжден орденом твой отец. Он удачно действовал по разведке укрепрайона. Его группа привела "языка"! Напиши ему письмо. Обязательно напиши... - Напишу! - сказал Коля, но на сердце у него было тревожно; как ему хотелось бы сейчас находиться рядом с отцом, чтобы каждый день его видеть, чтобы, если надо, прийти ему на помощь! - Ну а теперь, ребята, можете идти, - сказал Воронцов. Но Витя, который все это время переминался с ноги на ногу, вдруг сказал жалобным голосом: - Товарищ начальник! Скажите Клавдии Федоровне, чтобы она нас не ругала!.. Это было так неожиданно, что Стремянной повалился грудью на стол, задыхаясь от смеха: - Ну что я говорил - мальчишки!.. Настоящие мальчишки! Коля так рассердился, что незаметно дал Вите сильный пинок. - Ну и дурак же ты! - прошептал он. Воронцов остался серьезным. - Я скажу вашей заведующей, что вы вели себя смело, - сказал он, - но при одном условии, ребята... - Он помолчал. - Теперь вы будете заниматься только одним делом - учиться!.. А сейчас пойдемте посмотрим картины. - Они уже здесь? - удивился Стремянной и вдруг досадливо махнул рукой: - А, признаться, я ведь тоже старался их найти!.. Обошел ты меня, Воронцов! Со всех сторон обошел!.. Ну, пойдем посмотрим, а то скоро нам двигаться дальше... Через полчаса ребята вернулись домой. Так окончилась "операция КВ", и это действительно была последняя боевая операция, в которой участвовали Коля и Витя... Много лет прошло с тех пор. Коля, Витя и Мая выросли. Но они навсегда сохранили в памяти те дни, когда в трудных испытаниях возникла их дружба. И на всю жизнь сохранили в сердцах девиз: верить товарищу, не покидать его в беде, бороться за него. Верить!.. Бороться!.. Побеждать!.. 1958-1960 ОГЛАВЛЕНИЕ Глава первая. Казнь на базарной площади Глава вторая. Ночь Глава третья. Погоня Глава четвертая. В доме Никиты Борзова Глава пятая. Тяжелый день Глава шестая. Новые испытания Глава седьмая. Сложный узел Глава восьмая. Секретный разговор Глава девятая. Побег Глава десятая. Тайная явка Глава одиннадцатая. Еще одно испытание Глава двенадцатая. В поисках решения Глава тринадцатая. Лагерь "Ост-24" Глава четырнадцатая. Разведка Глава пятнадцатая. Важное задание Глава шестнадцатая. Снова Т-А-87 Глава семнадцатая. Трудный поход Глава восемнадцатая. Опасная игра Глава девятнадцатая. Задание Глава двадцатая. План побега Глава двадцать первая. В пути Глава двадцать вторая. Витя действует Глава двадцать третья. Коля, держись! Глава двадцать четвертая. Друг или враг? Глава двадцать пятая. Неожиданная встреча Глава двадцать шестая. Секрет кованого сундука Глава двадцать седьмая. Задача требует решения Глава двадцать восьмая. Тяжелая борьба Глава двадцать девятая. Теперь - действовать! Глава тридцатая. Сила дружбы Глава тридцать первая. Ждать и верить! Глава тридцать вторая. Давнее происшествие Глава тридцать третья. Удар на Сейме Глава тридцать четвертая. Возвращение Глава тридцать пятая. Снова кованый сундук Глава тридцать шестая. Концлагерь "Ост-24" Глава тридцать седьмая. Два бойца Глава тридцать восьмая. События развиваются Глава тридцать девятая. Удивительное известие Глава сороковая. Встреча Глава сорок первая. Тайна Глава сорок вторая. Морозов принимает посетителей Глава сорок третья. Поиски начинаются Глава сорок четвертая. Развалины на холме Глава сорок пятая. Еще одна загадка Глава сорок шестая. "Операция КВ" Глава сорок седьмая. Герои расстаются ДЛЯ СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА Воинов Александр Исаевич ОТВАЖНЫЕ Ответственный редактор В. С. Мальт Художественный редактор Н. 3. Левинская Технический редактор В. А. Голубева Корректора Е. С. Карташова и А. Б. Стрельник Детгиз. Москва, М. Черкасский пер., 1. Фабрика детской книги Детгиза. Москва, Сущевский вал, 49. Заказ Э 4439. OCR - Андрей из Арангельска