холма на дорогу вышла тощая белая корова с провалившимися боками. Сначала казалось, что она идет одна. Но затем партизаны увидели двух крестьянских пареньков с хворостинами. Они медленно брели за коровой, о чем-то между собой разговаривая. - Интересно, - удивился Геннадий Андреевич, - куда они ее гонят? - Как видно, на станцию, - сказал Колесник. - На станцию?.. А что им там делать?.. Ему никто не ответил. Действительно, зачем двум паренькам гнать свою корову туда, где ее наверняка отберут, а если их самих отпустят живыми, то это будет чудом? - Они идут довольно уверенно, - заметил Геннадий Андреевич, - словно ничего не боятся... - Да, это верно, - согласился Колесник. - Надо бы их задержать. - А что это нам даст? - спросил Куликов. - Много! - вдруг горячо сказал Геннадий Андреевич. Его внезапно осенила неожиданная и дерзкая идея: - Ведь корову могут гнать и не они! - М-да, - проговорил Колесник, раздумывая над предложением, которое ему было не совсем еще понятно. - Ну ладно, - вдруг решил он. - Товарищ Куликов, давай этих парнишек сюда!.. Только осторожнее, не пугай их!.. Куликов и еще один партизан опрометью бросились вниз по склону. Между деревьями замелькали их изодранные ватники. Вот они достигли дороги и быстро нагнали ребят, которые от страха бросили свои хворостины. - Опять этот Куликов комедию разыгрывает! - сердито пробасил Колесник. - Ему говорят - не пугать, а он, как зверь на ребят бросается!.. Он нагнулся над обрывом, чтобы получше разглядеть крестьянских парнишек, которые торопливо взбирались наверх впереди партизан. Было им лет по тринадцать-четырнадцать. Одетые в лохмотья, они чем-то неуловимо походили друг на друга, - может быть, их равняло общее несчастье, которое уничтожило их детство. Довольные тем, что они успешно выполнили приказ, молодые партизаны привели мальчиков на полянку. - Вот они, орлы, Антон Мироныч, - сказал Куликов. - А это их документы!.. - Документы? - удивился Колесник. - Давай-ка их сюда!.. - Как тебя зовут, мальчик? - обратился Геннадий Андреевич к тому, что стоял поближе. Это был высокий, худощавый паренек с тем сосредоточенно-пытливым выражением светлых глаз, которое выдавало в нем природную сметку. - Сема, - ответил он и при этом как-то покровительственно взглянул на другого мальчика, поменьше ростом, черноволосого, с темными глазами, на которых еще не высохли слезы. - А куда же вы шли, Сема? - вступил в разговор Колесник. - Ты не бойся, мы тебе ничего не сделаем... - Я знаю, что вы нам ничего не сделаете, - ответил Сема, - только корову отберете. - А почему мы ее отберем? - Вы партизаны... Вам есть нечего!.. - Вот ты и ошибся, - засмеялся Колесник. - Хочешь, я тебя салом угощу? Он вынул из одного кармана кусок сала, весь в желтых табачных крошках, из другого - толстый ломоть хлеба, разрезал все это ножом, который протянул ему Куликов, на две равные части и протянул ребятам: - Ешьте! У партизан добра много!.. Ребята смутились. Первым протянул руку Сема, а за ним и меньший. - Вы что - братья? - спросил Геннадий Андреевич. - Нет, они не братья, - Колесник тряхнул двумя бумажками. - Интересное дело получается, товарищи. Посмотрите-ка, что здесь написано!.. Он протянул Стремянному бумажки, изрядно потрепанные. Видно, они уже побывали во многих руках. Геннадий Андреевич взял документы и несколько раз перечитал каждый. Один из них - накладная, подписанная старостой деревни Стрижевцы. В накладной значилось: "Одна корова, отпущенная на убой для нужд коменданта станции Синельничи"; другой - пропуск с печатью немецкой комендатуры; чьим-то корявым почерком в него были вписаны имена и фамилии обоих пареньков - Семена Бушуева и Василия Ломакина. Смелый замысел, который возник у Геннадия Андреевича, как только он увидел на дороге корову и обоих маленьких пастухов, теперь приобрел реальные очертания. Он отозвал Колесника в сторону, за кусты, так, чтобы никто не слышал, и рассказал, как думает осуществить операцию. - Вот что, - выслушав его, предложил Колесник, - давайте-ка еще раз допросим ребят. Выясним, знают ли они, куда идут, и есть ли у них знакомые на станции. Они вернулись на полянку, сдерживая охватившее их волнение. Ребята еще расправлялись с салом, а молодые партизаны, посмеиваясь, смотрели вниз, на дорогу. - Что смеетесь? - спросил Колесник и вдруг заметил, что их всего двое. - А где Куликов? Партизаны громко засмеялись. - Он там за коровой гоняется! - сказал один из них. - Она норовит его на рога поддеть! Колесник рассердился: - Чем пустосмешничать, пошли бы лучше помогли. - Он и сам справится! Колесник подошел к пастушкам, которые смотрели на него без всякой боязни. Только у Семы как-то посерьезнели глаза. - Если корову берете, дядя, - сказал он, - то дайте расписку, а то наш староста задерет он нас до смерти. Колесник улыбнулся: - Расписку вы, ребята, получите. Да не только расписку, мы вашему старосте даже письмо напишем. Как его фамилия? - Гордеев. А мы его зовем Костыль. - Почему так? - Он колченогий. На левую ногу хромает. - Придет время, мы ему и другую перебьем. А чья это корова? - Колхозная! - Куда вы ее ведете, знаете? - На станцию. - А зачем? - Солдат кормить! - вдруг тоненько сказал Вася. И все рассмеялись, так неожиданно прозвучал его голос. - А им что, есть нечего? - спросил Колесник. - Не знаем, - сказал Сема. - Костылю какой-то офицер приказал. - А часто вы на станцию коров водите? - В первый раз. - И вас там никто не знает? - Нет, - сказал Сема. - А вы не боитесь - вдруг вас арестуют? - Костыль сказал, что раз мы идем с коровой, то нас пропустят. Да и пропуск комендант дал... - Сколько времени вы уже идете? - Утресь вышли. - Когда должны вернуться? - Как немцы отпустят. Колесник улыбнулся. - Мудро сказано!.. У вас есть родители? - У меня - дедушка, - сказал Сема, - а у Васьки - мать. - Как же они вас отпустили? - Попробуй не отпусти! У Костыля палка - во! - И Сема помахал сжатым кулачком, показывая, какая у старосты большая палка. - Доберемся мы еще до него! - зло прищурился Колесник. - Скоро вашему старосте каюк будет. План Геннадия Андреевича был принят с небольшими поправками. Ребят пока задержали. Колесник написал своему заместителю приказ и вручил его Куликову, который привязал наконец корову к дереву. - На, - сказал он, - на все дело тебе два часа. Обратно скачи на лошади. Помни, от тебя все зависит!.. Куликову не нужно было повторять дважды. Он засунул приказ в карман гимнастерки, тщательно застегнул карман и бросился бежать в лагерь. Глава пятнадцатая ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ С того самого момента, как Никита и Клавдия Федоровна решили переправить ребят к Геннадию Андреевичу, в судьбе Коли наступил резкий перелом. За последние недели он так много пережил, столько раз чувствовал себя одиноким! В новом товарище, Вите Нестеренко, Колю раздражали его вялость и нерешительность. По всякому поводу он бегал советоваться к Клавдии Федоровне. Мая невзлюбила его за оттопыренные уши и прозвала лопухом. Витя во всем старался подражать Коле, но у него ничего не получалось. Коля нарочно заманивал его на крышу сарая, а потом прыгал вниз. Витя долго собирался с духом, примериваясь, куда бы прыгнуть, чтобы не налететь на дерево, и где земля помягче, но так и не решался. Эти минуты доставляли Мае большое удовольствие; она стояла внизу и осыпала Витю насмешками. Когда Коля узнал, что Клавдия Федоровна отправляет их всех троих к Геннадию Андреевичу, он очень обрадовался. Теперь он сможет передать ему то, о чем говорил Степан Лукич. Да и быть рядом с Геннадием Андреевичем! - чего же можно желать лучшего! Он наверняка поможет отцу бежать. А как хорошо будет, когда они все вместе уйдут к партизанам! Коля долго не мог привыкнуть к мысли о том, что дядя Никита не предатель. Ему мерещился автомат в его руках в тот самый вечер, когда гестаповцы пришли за матерью... Ну, а если дядя Никита свой, то кто же тогда Михаил?.. И вдруг Коля вспомнил, с каким презрением говорили о Михаиле старики партизаны. Но как же так: ведь на его глазах Михаил убежал от полицаев! Значит, он свой! А выдал его дядя Никита! И он тоже свой! Есть отчего закружиться голове. Во всяком случае, после того как старики отнеслись к Михаилу с презрением, у него уже не было к нему того беспредельного доверия, которое возникло после первой встречи. Все эти мысли стали беспокоить Колю уже тогда, когда он оказался в партизанском лагере, и события недавнего прошлого как бы отодвинулись от него. Только два дня прошло с тех пор, когда на рассвете дядя Никита вывел их закоулками на окраину города, предварительно рассказав, куда надо идти. С биржи труда им дали направление на работу в деревню Чернизовку. В действительности они должны были, не доходя до деревни пяти километров, свернуть налево и направиться к лесу. Затем Коля должен был оставить ребят в глубине лесной опушки и пойти на розыски Геннадия Андреевича. Ребята благополучно добрались до леса, - несколько раз, когда они проходили по деревням, полицаи проверяли их документы, а один даже приказал развязать мешок. Но их не задержали. Мало ли подростков направляется из города на работу... В партизанском лагере ребята впервые за много времени почувствовали себя в безопасности. Здесь им сразу же нашлось дело. Маю определили в санитарную часть, к фельдшеру Михееву, который давно уже требовал себе помощника. Витю направили на кухню, в распоряжение повара Потапыча, когда-то служившего в лучшем ресторане города; раньше у него был толстый живот, который, как Потапыч любил говорить, был его "фирмой", а теперь повар на партизанских харчах сильно похудел. Он тут же посадил Витю чистить картошку. Витя орудовал большим ножом добросовестно, но медленно, и Потапыч, посмеиваясь, называл его "старым одром"... Больше всех повезло Коле. Помощник командира партизанского отряда Дудников, кавалерист, страдавший от того, что живет в лесу, вдалеке от степных просторов, приставил мальчика к лошадям. Коле вручили щетку и скребницу. Жизнь в лагере шла своим чередом. Партизаны укрепляли блиндажи, отправлялись на посты, ходили в разведку. Три дня назад группа партизан совершила налет на колонну автомашин, груженных боеприпасами. Часть боеприпасов взорвалась, а ящиков тридцать с патронами для автоматов принесли в лагерь. Теперь эти патроны распределяли между теми, у кого были трофейные автоматы. В штабном блиндаже начальник штаба Великанов и командиры двух рот составляли сводку о действиях отряда за последние три месяца - ее ожидали в штабе партизанского движения. Они подробно перечисляли все операции: был подорван железнодорожный мост, и на целую неделю прекратилось железнодорожное сообщение; совершили нападение на немецкий гарнизон в поселке Крутой Яр и забросали гранатами дома, где жили солдаты; после короткого, стремительного боя партизаны отошли, а гитлеровцы два дня хоронили своих убитых; диверсионная группа взорвала склад с боеприпасами и три склада с горючим; эшелон с войсками и техникой был пущен под откос. Не случайно теперь так строго охраняли гитлеровцы железную дорогу. Уже перевалило далеко за полдень, когда Куликов добрался до лагеря. Ватную стеганку он тащил на руке, ворот гимнастерки был расстегнут. Автомат, висевший на ремне, он крепко прижимал к груди, видимо находя в этом какую-то опору. Он тяжело опустился на пень около бочки с водой, но у него даже не было сил зачерпнуть ее ковшом. Так он просидел одну или две минуты, потом поднялся и пошел искать Дудникова. Он нашел его у коновязи, где Коля под его наблюдением самостоятельно чистил толстопузого конька коричневой масти с черной гривой. - Копыта, копыта почисть, - наставительно поучал Дудников. - Стань справа, теперь поднимай ему ногу... Да не бойся, не тронет... - Увидев приближающегося Куликова, он встревожено обернулся: - Что случилось? Куликов устало оперся о дерево, вытащил из кармана пакет и протянул его Дудникову: - Антон Мироныч прислал! Срочно... - Ты пойди отдохни, - сказал Дудников, разрывая пакет. Куликов покачал головой. - Должен вернуться назад! Готовь коня!.. Дудников поднял глаза от бумаги. - А ты знаешь, что здесь еще написано? - спросил он. - Нет. Приказано передать вам, а вы уже сами решите... Дудников обернулся к Коле и строго сказал: - Брось скребницу! Позови сюда своего дружка. Поедете на задание... Да побыстрее!.. Коля удивленно взглянул на своего командира. Нет, он не шутил. Дудников смотрел на Колю с каким-то новым, сосредоточенным выражением, словно стараясь понять, для какого еще дела может пригодиться этот щуплый мальчишка. Коля бросил скребницу в траву и вихрем полетел к кухне. По дороге он чуть не сбил с ног Маю, которая несла в блиндаж к Михееву пузырьки с лекарствами. - Мы на задание идем! - крикнул он и побежал дальше. Мая с достоинством отошла в сторону и проводила его строгим взглядом, в котором, однако, таилась обида... Повар не задержал Витю Нестеренко. Вернее, он отпустил его даже с некоторым облегчением. Этот парень в течение двух часов умудрился испортить по крайней мере полмешка картошки. Он отхватывал так много кожуры, что большая картошка становилась величиной с грецкий орех. Услышав, что его вызывает Дудников, Витя оживился. У него уже заломило спину от долгого сидения над большим медным котлом, среди кучи картофельных очисток. Он даже не успел скинуть белый поварской колпак - с такой энергией потащил его за собой Коля. Опомнился Витя только тогда, когда они пробежали полпути к коновязи. - Да не спеши ты так! - жалобно сказал он. - У меня болит спина. - Ишь ты, какой неженка! - усмехнулся Коля. - Старик в девяносто лет!.. - Посидел бы ты, согнувшись в три погибели. - Ладно! Нечего болтать! - строго сказал Коля. - Мы идем на боевое задание!.. - Брось врать! Коля даже приостановился, так его возмутил тон этого увальня. - Ты свой колпак лучше сними... Вот скажу Дудникову, что ты трус!.. - Я - трус?! - И Витя полез на него грудью. Кулаки у него были покрепче, чем у Коли, и неизвестно, что произошло бы дальше, если бы ребят не окликнул Дудников: - Эй, мальцы! Идите сюда! Подержите коней!.. Мальчики повернулись и побежали к нему. Дудников дал каждому из них поводья и куда-то исчез. Коле досталась та самая лошадь, которую он только что чистил. Она стояла покорно, глядя на него большими влажными глазами. Коля потрогал крепкое желтое седло и представил себе, как будет мчаться на ней через лес. Витин конь, высокий, рыжий, на тонких ногах, все время беспокойно приплясывал и норовил укусить его. Витя то и дело испуганно дергал поводья и кричал: - Стой, чертов коняга!.. Я тебе сейчас!.. - Крепче держи, - поучал Коля тоном опытного кавалериста. - Пусть чувствует руку... Витя пыхтел и кружился вокруг коня. Наконец он нашел выход: подвел его к кусту, и конь стал рвать листья своими желтыми зубами. Они прождали минут десять. Вдали мелькала худощавая фигура Дудникова, он заходил то в одну землянку, то в другую, за ним, тяжело переставляя ноги, двигался Куликов, грызя черный сухарь. Наконец все дела были сделаны, Дудников вручил партизану туго набитый вещевой мешок и повел его к ребятам. - Приедешь, накорми хлопцев, - сказал он, когда, на радость Вити, Куликов отобрал у него строптивого коня. - Поезжайте!.. - А куда мы едем? - спросил Витя. - На задание, - ответил Дудников, наблюдая за тем, как Коля тщетно пытается вскарабкаться на лошадь: стремя оказалось слишком длинным, и он никак не мог забросить на нее другую ногу. - Ну, давай подсажу! В седло-то когда-нибудь садился? - Нет, - признался Коля. - А если бы соврал, все равно бы не поверил. Дудников подтянул ремни и подсадил Колю. - Не гони! - строго сказал он. - Будешь ехать за Куликовым. - А ты садись на попону позади меня! - сказал Куликов Вите. - Вот так! Держись крепче. Поехали!.. Вдруг Коля обернулся: - А оружие? Но Дудников только помахал им рукой. Против указанного ему времени Куликов задержался всего на двадцать минут. Он доставил обоих ребят, мешок с продовольствием и еще кое-что нужное для успешного выполнения замысла. Вскоре Куликов и ребята выехали на поляну, где их ждали Колесник и Геннадий Андреевич. Коля, изловчившись, спрыгнул с седла на траву. Витя, которого порядочно потрясло на острой спине любящего подтанцовывать коня, попытался сползти, но, под общий смех, мешком рухнул на землю. - Ну, теперь я вижу, что прибыли в полной исправности, - сказал, посмеиваясь, Колесник. - Отдохните, поешьте, а потом мы вам все расскажем. Для того чтобы соблюсти полную конспирацию, обоих пастушков увели в лес и оставили там под охраной одного из партизан. Было решено отпустить их после того, как операция будет завершена. Когда Коля и Витя поели, Геннадий Андреевич рассказал им о том, как задержали деревенских ребят, дал мальчикам посмотреть документы пастухов, показал корову, привязанную к дереву, невдалеке от дороги. - Что же мы должны делать? - нетерпеливо спросил Коля. - Вы возьмете хворостины, погоните корову на станцию и сдадите ее коменданту. - Только и всего? - Нет, - вмешался в разговор Колесник, - самое главное впереди... Вон видите там, вдали, желтые кубики? Коля и Витя взглянули в сторону станции, где в ярких солнечных лучах золотились, словно нарисованные, квадратики. - Видим, - сказали они в один голос. - Что это, по-вашему? - Сено, - догадался Коля. - Правильно. Так вот, это сено должно загореться! Видите, сколько рядом эшелонов? Они наверняка взлетят на воздух... - А как же это сделать? - спросил Витя. - Поджечь спичкой? Колесник покачал головой. - Нет, спички для такого дела не годятся. Там вокруг часовые. Не успеешь зажечь спичку, как тебя на месте ухлопают. У нас тут одна игрушка припасена. - И он протянул на ладони обычный спичечный коробок. - Он заряжен. Через час загорится сам по себе, и пламя его будет такое сильное, что сможет прожечь насквозь даже кровельное железо... Коля взял коробок и взвесил на ладони: коробок был тяжелый. Он протянул его Вите - тот опасливо коснулся пальцами стертой этикетки, но в руки не взял. - Когда будете пересекать переезд, - сказал Колесник, - один из вас - ну, хотя бы ты, Витя, - должен сильно хлестнуть корову, да так, чтобы она побежала к ближайшей платформе с сеном. Когда корова ткнется мордой в сено, вы станете ее оттаскивать. Один из вас заслонит другого. И тот должен ухитриться засунуть коробок в сено... Конечно, если к этому времени не подоспеет часовой. Рисковать не надо! - повысил голос Колесник. - В случае опасности бросайте коробок, вот и все... Понятно?.. - Понятно! - сказал Коля. Витя, насупившись, молчал. Геннадий Андреевич тревожно взглянул на него: - Ты чего, Витя? Боишься?.. - Я не согласен, - сказал мальчик. - Не согласен? Все посмотрели на него. - Я могу только корову гнать, - проговорил он, не поднимая головы, - а коробок вы Коле отдайте... У меня всегда все из рук валится. Геннадий Андреевич облегченно вздохнул. - Ну конечно, Витя, коробок понесет Коля. - Вот и все. - Геннадий Андреевич поднялся. - Сейчас я вам скажу, кто вы такие. Ты, Коля, теперь Семен Бушуев. Повтори. - Семен Бушуев, - повторил Коля. - А ты, Витя, - Василий Ломакин. - Василий Ломакин, - повторил Витя. - Семка и Васька, - сказал Геннадий Андреевич. - Вот вам документы. Не забудьте получить расписку на накладной... Теперь я вам расскажу про ваших родных, старосту и деревню, откуда вы идете... Через полчаса оба мальчика уже знали наизусть свои новые биографии. Партизаны притащили хворостины, брошенные на дороге пастушками. Однако, когда ребята взяли их в руки, сразу вдруг стало заметно, что одеты они не по-деревенски. На Коле был пиджачок, а на Вите - новая клетчатая рубашка. Опытный глаз Колесника сразу это подметил. - Надо переодеться, - сказал он. Все согласились. Ребятам пришлось подрожать на холоде, пока партизаны меняли одежду у задержанных парнишек, но зато через несколько минут Коля и Витя неузнаваемо преобразились. Коля спрятал коробок в карман брюк. - Ну, ребята, желаю вам удачи, - сказал Геннадий Андреевич и расцеловал обоих. - Главное, действуйте осмотрительно. И не торопитесь... Помните, вас послал староста, а до остального вам дела нет!.. Мы будем вас ждать... - Не забудь, Коля, - напомнил Колесник: - через час коробок взорвется. Если не удастся засунуть его в сено, бросай, не держи... - Ладно, помню. Мы пойдем, - сказал Коля. Он повернулся и заскользил по склону вниз, к дороге. За ним с меньшей ловкостью пополз Витя. Колесник подмигнул Куликову, и тот побежал вслед за мальчиками. Все молча следили за ребятами: вот они спустились вниз, вышли к дороге и остановились. Куликов отвязал корову от дерева и толкнул ее в бок. Мотая головой, она вышла на дорогу и также остановилась в ожидании. Тогда Коля хлопнул ее по холке хворостиной. Корова повернулась и покорно поплелась по дороге к станции. Это была старая, унылая корова грязно-белого цвета, с провалившимися боками, на которых темнели коричневые плешины. Видно, староста был ловкий шельмец, если решался всучить немцам такую старую и худую скотину. Корова шла медленно, понуро, будто догадываясь о своей печальной участи. Некоторое время мальчики молчали. Жутковато было идти по этой дороге в чужой одежде, с чужими документами, погоняя чужую корову, прямо в руки к врагу. Хотя колхозные ребята и сказали, что на станции их никто не знает, но мало ли что может случиться! Вдруг староста возьмет да и приедет сюда, чтобы выслужиться перед начальством, или еще что-нибудь вроде этого произойдет. Разве все предугадаешь в таком деле! - Ну, Витя, - сказал Коля, - а самого-то главного мы и не узнали. - Чего? - приостановился Витя. - Как зовут корову. Но шутить Витя был не склонен. - Иди ты! - сказал он. - Лучше помни, как тебя зовут. Тебя зовут Семка. Один раз ошибешься и погибнешь ни за что... - Ничего, Вася! Живы будем, не помрем... - А я не хочу помирать, - сказал Витя. - Я еще инженером хочу быть... - Тише ты! - одернул его Коля. - Раз идешь на задание, только об этом и думай... Говори о коровах... - А чего мне о коровах говорить? - обиделся Витя. - Что ты из себя умника строишь! Думаешь, я хуже тебя? - Хуже не хуже, а от коробка отказался. Витя тяжело вздохнул и ничего не ответил. Коля тоже приумолк. Корова вела их к перекрытому шлагбаумом переезду, и теперь уже были видны часовые, внимательно смотревшие на них. Когда до шлагбаума осталось метров двести и часовой в сером мундире вышел вперед, поправляя на груди черный автомат, Коля занял свое место впереди коровы. Он все время чувствовал тяжесть в кармане. Казалось, этот несчастный маленький спичечный коробок весил пудов пять. "Только быть спокойным, - говорил себе Коля. - Я подхожу, вынимаю документы, предъявляю их часовому, а потом Витя бьет корову в правый бок..." Чем ближе шлагбаум, тем виднее, как просто осуществить этот план. Действительно, последняя платформа с сеном почти нависает над переездом. Коля облегченно вздохнул. Разыграть все это ему казалось не так сложно. Он оглянулся и тихо сказал Вите: - Подходим!.. Витя угрюмо взмахнул хворостиной, и это получилось у него как-то устало и безразлично: будь что будет! Немецкий солдат весело взглянул на них из-под своей железной каски и окликнул почти миролюбиво: - Хальт!.. Потом он подошел поближе, погладил корову по шее, почему-то заглянул ей в нос и сокрушенно покачал головой. Наверное, ему не понравилась ее худоба. Потом он опять неторопливо обошел ее вокруг, заметил плешины на левом боку и что-то проговорил, на этот раз с укоризной. Очевидно, решив растолковать ребятам свою мысль, нагнулся, сорвал с обочины дороги пучок травы и протянул его корове. Она взяла траву мокрыми губами и стала неторопливо жевать. Всякий раз, когда солдат проходил мимо Коли, ему казалось, что тот внимательно смотрит на его карман. Молодое, с черными усиками лицо солдата казалось ему непроницаемым и весь он, затянутый в ремни с вороненым автоматом на груди, - таинственным и непонятным. Наконец солдату надоела эта игра, он взял из рук Коли документы, бегло проглядел их и, очевидно ничего не понимая в русском языке, признал совершенно удовлетворительными. Главным пропуском для него была корова. О том, что ее должны были пригнать, он, видимо, уже знал. Он отдал Коле документы и отошел, чтобы поднять шлагбаум. Наступил решающий момент. Коля видел, как посерело лицо Вити, да и сам он ощущал кисловатый вкус во рту. Все поплыло перед глазами. Была только корова, желтая громада прессованного сена, возвышающаяся на платформе, и отчаянно тяжелый груз спичечного коробка в кармане. Шлагбаум заскрипел и стал медленно подниматься. Коля стал рядом с Витей, а тот поднял хворостину, чтобы хлестнуть корову. Оттуда, где они стояли, до платформы было не больше десяти шагов. И вдруг в одно мгновение весь их детально разработанный план разлетелся вдребезги! С противоположной стороны на середину переезда вышел другой солдат, огромного роста, с кинжалом на боку, и что-то крикнул часовому, тот со смехом ответил. Тогда пришедший подошел к корове, схватил ее за рог и, громко хохоча, потащил за собой. Ребята поплелись следом. Все было потеряно. Оставалось только покориться судьбе. Самое большее, что они смогут сделать, - это принести назад расписку на накладной. Так много пережить, для того чтобы все кончилось провалом!.. Они миновали переезд, и солдат свернул к станции. Подойдя к дому, он что-то крикнул. Тотчас же из окон высунулись головы других солдат. Он крикнул, очевидно, что-то смешное, потому что ему ответили дружным смехом. Дело, несомненно, касалось коровы. Ее сразу же окружили несколько солдат: они рассматривали ее и потешались. Вдруг на верхних ступеньках лестницы показался высокий, худощавый офицер. Даже не взглянув на ребят, которые, всеми забытые, стояли в сторонке, он подошел к корове и брезгливо осмотрел ее. Обойдя несколько раз вокруг коровы, офицер движением пальца подозвал ребят к себе. - Сволошь! - сказал он. - Скажить староста, что я бить палка! - Понял, господин офицер, - сказал Коля. Офицер опять повернулся к корове. - Шулик! Прислать дохлый коров!.. - Он постоял немного, сокрушенно покачивая головой; вдруг у него возникло какое-то сомнение - он круто повернулся к Коле и сказал: - Покашить документ!.. Коля протянул ему пропуск и накладную, смятые в его потных руках. Офицер долго читал, с трудом разбирая русские слова. Он тщательно сличил номер на пломбе, висевшей на шее у коровы, с номером, значившимся в накладной. Нет, все правильно. Подмены не было. И это еще больше взбесило офицера. - Шулик!.. Его надо верьевка!.. - И он протянул Коле документы. Но Коля вернул ему накладную обратно. - Господин офицер, - сказал он, - здесь надо расписаться... - Што-о?.. - Здесь вот надо расписаться! Поставить вашу подпись... А то нам попадет... Будут бить!.. Офицер кашлянул, вынул перо и быстро расписался, плотно и зло сжав тонкие губы. - Старост надо верьевка!.. - повторил он и бросил накладную на землю. Коля поднял накладную, тщательно расправил и спрятал за пазуху. - Мы пойдем, - сказал он. Офицер молча кивнул головой. Мальчики отошли на несколько шагов, и вдруг Коля повернул назад. - Господин офицер! - жалобно начал он. - Мы целый день ничего не ели. Дайте хоть кусочек хлебца. Офицер удивленно и внимательно взглянул на мальчиков, и лицо его смягчилось. Пусть русские не думают, что немецкому воину трудно накормить голодного ребенка. Он что-то сказал солдату, который стоял к нему по ближе, и тот скрылся за дверью. Через минуту солдат вернулся с ломтем хлеба. Взяв его, Коля низко поклонился офицеру и почему-то даже заплакал. Витя смотрел на него и ничего не понимал. Зачем им хлеб, и с чего это Коля стал вдруг унижаться перед немцами? Жадно набивая рот хлебом, Коля быстро пошел вперед, и Витя старался от него не отстать. Так они дошли до вагонов. - Рви у меня хлеб, рви!.. Отними и беги! - вдруг тихо сказал Коля. - Ну, хватай!.. И беги... Рассуждать было некогда. Витя подскочил и вырвал хлеб из Колиных рук. Тут же Коля так стукнул ему под глаз, что у него все вокруг закачалось. - Ты чего? - прохрипел Витя, не понимая, что происходит. - Беги, тебе говорят! - зло прошипел Коля. И Витя бросился бежать. - Ах, так! - закричал ему вдогонку Коля и, схватив камень, со всей силы кинул его, намереваясь угодить в спину. Поняв, что Коля не шутит, Витя рванул вперед что было мочи, а камни все летели и летели ему вслед. Вдруг на его пути возник часовой. Растопырив руки, он схватил Витю: - Хальт!.. Юнге! Тотчас же подбежал Коля и вцепился в Витю: - Отдай!.. Отдай!.. - Да ты что, сумасшедший! Возьми свой хлеб! - И Витя бросил хлеб на землю. Их окружили солдаты. Часовой рассказал им, в чем дело, и они недобро поглядывали на ребят. Коля поднял хлеб, очистил его от земли и засунул в карман, всем своим видом показывая, что хлеб принадлежит ему и что он не намерен ни с кем делиться. Часовой надавал им обоим крепких подзатыльников, перевел через переезд и строго приказал, чтобы они скорее убирались. - Ты что, с ума сошел? - крикнул Витя, когда они отошли метров на двести и никто не мог их услышать. - Ты меня чуть не пришиб. - Ничего, - усмехнулся Коля, - до свадьбы заживет! А знаешь, где коробок? - Где? - Я его закинул на сено! Витя ошалело посмотрел на товарища, охнул и сразу забыл все обиды. Усталые, но счастливые добрались они до холма, и Коля подробно рассказал обо всем, что с ними произошло. Витя слушал и удивлялся, как все это ловко у них получилось. Даже синяк под его левым глазом, который все внимательно рассматривали, представлялся теперь ему чем-то вроде боевого ордена. Геннадий Андреевич сжал их в объятиях. - Спасибо, ребята! - сказал Колесник. - Вы настоящие разведчики. Зачисляю вас к себе в отряд! Когда вернемся в лагерь, отдам приказ! Ребята опять стали переодеваться. Пока Куликов таскал взад-вперед одежду, на поляне напряженно ждали: попал коробок на сено или не попал? А если попал, взорвется он или нет? - Даже если сгорит всего лишь одна платформа, - сказал Геннадий Андреевич, - то и тогда сделано большое дело! - Верно, - проговорил Колесник. - Но я не верю, что это простое сено! - Что же там может быть? - спросил Стремянной. - Подождем - увидим, - неопределенно ответил Колесник. - Уж слишком ровные и одинаковые кубы... Это очень подозрительно! - Он взглянул на часы. - Осталось пять минут!.. Последние минуты тащились, как волы. Солнце уже клонилось к горизонту, начало темнеть. Колесник стал заметно нервничать. - Черт подери, - проговорил он, - уже время! Вдруг вдалеке вспыхнул огонек. - Горит! - вскрикнул Геннадий Андреевич. Но огонек сразу погас. Может быть, кто-то из солдат мигнул фонариком или прикурил от зажигалки. Прошло гораздо больше пяти минут сверх установленного срока. Колесник накинул еще десять. В конце концов, точно рассчитать химический взрыватель нельзя. Должен быть какой-то допуск. - Ты, Коля, уверен, что коробок попал на сено? - спросил Геннадий Андреевич, когда ребята, вновь переодевшись, стали рядом с ним. - Уверен, - так же тихо ответил Коля. - Я два камня кинул, а потом коробок. Колесник закуривал одну папиросу за другой. Его челюсти все время двигались. Он не курил, а скорее сжевывал мундштуки. Так бывало с ним всегда в минуты душевного напряжения. - Может быть, пойдем? - сказал он наконец. - Зря мы тут время теряем! Он поймал Колин встревоженный взгляд и отвернулся. - Подождем еще немного, - мягко сказал Геннадий Андреевич. - Больше ждали... Не успел он договорить, как яркая вспышка осветила все вокруг. - Горит! - закричали Коля и Витя. Пламя быстро поползло по сену, и через несколько мгновений вся платформа превратилась в огромный пылающий костер. Колесник приложил к глазам бинокль. - Бегут с баграми! - отрывисто бросал он. - Растаскивают сено!.. Загорелась и вторая платформа!.. Смотрите, вспыхнули цистерны! Так, так!.. Что это? Может, я ошибаюсь? Взгляните, товарищ Стремянной, что там под сеном! Геннадий Андреевич быстро взял из его рук бинокль, взглянул и удовлетворенно улыбнулся: - Ничего себе фураж!.. Танки! - Танки, - подтвердил Колесник. - Вот мы и открыли их секрет! На этих тридцати платформах - тридцать тяжелых танков!.. Надо скорее радировать в штаб фронта: пусть высылают бомбардировщики... Ай да ребята, ай да молодцы! Настоящие партизаны! - И он весело сгреб Колю и Витю в охапку. - Ну, а теперь марш в лагерь. Устали небось? Куликов вас проводит. Когда на поляну вывели пастухов, Коли и Вити на ней уже не было. Колесник отослал их в целях конспирации. - Вот тебе, Сема, письмо, - сказал Колесник, протягивая мальчику листок бумаги. - Здесь написано, что партизаны вас задержали. - Он прищурил левый глаз. - Только об одном я не написал: что вы с Васькой заменили корову. Я ведь точно знаю, что староста вам другую корову дал. Ребята испуганно отпрянули от него: - Это не мы меняли. - А кто?.. Сема помолчал, посмотрел себе под ноги и наконец признался: - Мой дед заменил!.. У нас колхозные коровы припрятаны. Кормить их нечем. Ну, он и сказал - хорошую корову для колхоза прибережем, а плохую пусть немцы едят!.. - Скажи деду, - строго помахал пальцем Колесник, - чтобы он таких глупостей больше не делал! Хорошо, что сейчас вина на нас падет, а то староста задал бы ему. Ребята ушли, тщательно спрятав письмо к старосте, а отряд повернул к лагерю. Глава шестнадцатая СНОВА Т-А-87 В этот день Курт Мейер выехал за город, когда уже стемнело. В последнее время у него было много крупных неприятностей. История с подожженным эшелоном оказалась гораздо серьезнее, чем можно было ожидать. Дело заключалось не только в том, что были демаскированы танки, которые перебрасывались под Воронеж совершенно секретным образом, но и в том, что вскоре после злосчастного пожара, причины которого так и остались пока невыясненными, на станцию налетела эскадрилья тяжелых бомбардировщиков и нанесла такой удар, что вот уже неделю на путях идут восстановительные работы, а когда они закончатся, неизвестно. Другая эскадрилья нагнала эшелоны, которые были поспешно уведены, и разбила их. Пришлось по крайней мере двадцать танков отправить в тыл на капитальный ремонт. Конечно, формально Мейер не имел к этому происшествию никакого отношения - железная дорога находилась не в его ведении, - но из донесения железнодорожной комендатуры известно, что за час до пожара на станции побывали двое каких-то мальчишек, которые, как потом выяснилось, выдавали себя за других. Вероятно, это их рук дело. Нужно обладать дьявольской хитростью, чтобы суметь поджечь эшелон, охраняемый целым батальоном солдат. И все-таки самая большая неприятность заключалась в том, что, как утверждал Блинов, подожгли эшелон городские подпольщики, которые, уйдя из города, присоединились к партизанам. Мейер остановил машину на обычном месте, за грудой обвалившихся каменных плит, и, проскользнув в щель между двумя привалившимися друг к другу стенами, быстро достиг двери в подвал. По ему одному заметным признакам он понял, что его уже ждут, и это ему понравилось. Т-А-87 настоящий профессионал, с ним приятно иметь дело. Он всегда точен, а главное, у него удивительно гибкий и независимый ум. Как хорошо, что он так глубоко засекречен; ни в одной из гестаповских картотек, кроме берлинской, нет его подлинного имени; никто не сможет потребовать, чтобы этот человек получал другие задания. Спускаясь по темной лестнице, Мейер два раза помигал фонариком. Внизу кто-то невидимый тихо кашлянул. - Вы здесь? - спросил Мейер. - Да, пришел пятнадцать минут назад, - ответил низкий, спокойный голос. - Я вам советую, не включайте свет, Курт. Мне кажется, что в развалинах кто-то есть... - Вы видели? - настороженно приостановился Мейер. - Я слышал шаги. Теперь Мейер и ожидавший его Т-А-87 находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Т-А-87 говорил по-немецки с акцентом, мягко произнося шипящие звуки. Судя по его тону, он чувствовал себя в этом подвале не очень уверенно. - Вряд ли этот человек, даже если он нас караулит, смог заметить, куда именно мы пошли, - сказал Мейер. - Дверь в подвал не видна. Если же он здесь появится, я думаю, одной пули для него хватит... - Вы, Курт, на все слишком легко смотрите, - сказал невидимый. - Встречаясь с вами, я подвергаюсь слишком большому риску. - Что же я должен, по-вашему, сделать? - повысил голос Мейер. - Сам обыскивать развалины?.. - Нет, Курт. Вы должны их как можно скорее покинуть. Вам нельзя задерживаться здесь больше ни одной минуты... - А вы? - Мне придется прождать здесь до ночи: нужно установить, кто сюда забрался. - Черт подери! - выругался Мейер. - Но давайте перебросимся хотя бы двумя словами. Теперь меня нагрузили со всех сторон. Мало дел в городе! Еще заставляют заниматься и укрепрайоном. - Не гневите бога, Курт!.. Значит, вам доверяют!.. - Это доверие обходится мне очень дорого! К подпольщикам прибавились и партизаны. - Сейчас все связано в один клубок, и нити идут в одно место, - заметил Т-А-87. - Куда? - Туда, куда вы посылали двоих. - Но их судьба... - Знаю! Они убиты. Мейер помолчал. - Все-таки очень жаль, что мы поторопились расстрелять стариков, - сказал он. - Они многое знали... - Но они знали и меня, - ответил Т-А-87. - Нет, Курт, они все равно не сказали бы вам ни слова. Мой вам совет - задушите партизан голодом, тогда вам легче будет справиться и с подпольем!.. Вдруг оба притихли. Наверху послышалась возня и подозрительные шорохи. Мейер схватился за револьвер. - Что это? - Это крысы, - усмехнулся Т-А-87. - Их здесь великое множество. Боюсь, что до вечера они отъедят мне нос. Мейер ощупью поднялся на несколько ступенек и вдруг споткнулся. - Дьявольщина! Тут можно сломать себе ноги!.. - Осторожней! - Следите за моим окном, - сказал, достигнув верхней ступеньки, Мейер, - вы скоро мне понадобитесь. - Хорошо!.. - донеслось снизу. - Дверь приоткройте осторожно. Посмотрите, нет ли кого-нибудь за порогом!.. В кромешной темноте мелькнула узенькая полоска света, который пробивался сквозь щель. Сжимая револьвер, Мейер подкрался к двери и прислушался. За ней было тихо. Он приоткрыл дверь. В сумеречном свете темнели стены и груды камней. Мейер напряженно вглядывался в них. Нет, ничто не шелохнулось. Он перешагнул порог, все еще сжимая револьвер. Пусто!.. Он стоял, глубоко вдыхая свежий воздух и постепенно вновь приходя в себя. Спрятав револьвер в кобуру, походкой старого, усталого человека он пошел знакомой тропинкой к машине, открыл дверцу кабины и нагнулся, чтобы сесть за руль. Лицо его вдруг испуганно исказилось. Он вскрикнул и отшатнулся. В кабине сидел Блинов и, прищурившись, смотрел на него. - Здравствуйте, господин Мейер, - приветливо сказал он. - Простите, что я без приглашения залез в вашу машину. Пришел сюда кое-что посмотреть, и вот - счастливая встреча! Решил, что вы не откажетесь меня подвезти. - Конечно, конечно! - проговорил Мейер, с трудом беря себя в руки. - Но у вас странная манера пугать людей! Вы как будто устроили в машине засаду. - Я хотел сделать вам сюрприз. За каким делом сюда принесло Блинова? Задать такой вопрос Мейер не решился: тогда нужно самому объяснить, зачем он здесь. Мейер делал вид, что сосредоточенно возится с переключателем скорости. Когда он развернул машину и вырулил на дорогу, Блинов сам нарушил молчание. - Как по-вашему, можно здесь кое-что восстановить? - спросил он. - Нам надо сохранить для армии триста тонн хлеба, а он гниет в амбарах, его крадут. Хорошо, если бы мы хоть часть элеватора привели в порядок... - Да, это было бы неплохо. - Мейер искоса взглянул на Блинова. Тот спокойно смотрел вперед на бегущую под колеса дорогу. "Притворяется, - подумал Мейер, - или действительно встреча случайна?" - Впрочем, я ведь тоже приехал сюда на розыски, - наконец придумал он, - мне сказали, что здесь когда-то была своя электроподстанция и, возможно, сохранились моторы. Я переправил бы их в укрепрайон. Кстати, Илья Ильич, как со списками? - Составлены. - Сколько человек? - Около семисот. - Маловато. Эти тодтовцы требуют от нас тысячу. - Нет, нет, - упрямо покачал головой Блинов, - пришло требование на двести человек. Через неделю они должны быть уже во Франкфурте-на-Майне... - Что они там в Берлине думают? - недовольно пожал плечами Мейер. - Забирают всех людей, а потом мы же будем виноваты!.. А как эшелон с арматурой? Уже прибыл? - Да, сегодня рано утром Шварцкопф направил его по назначению. Двадцать вагонов цемента и двадцать пять со стальными каркасами. На подходе еще три. - Кто выгружает? - Местное население. - Батальон охраны уже оборудует лагерь, - сказал Мейер. - Как только сообщат, что можно принимать людей, мы сразу же начнем переброску. - Вы решили, каким способом? - На машинах, - твердо сказал Мейер. - Только на машинах. Операция рассчитана на два этапа. Круто изгибаясь, дорога подходила к городу. Часовые, присмотревшись к машине, узнали Мейера и расступились. Машина запетляла по узким улицам, направляясь к центру. Мейер молчал, думая о чем-то своем. Блинов прислонился к дверце и следил за тем, как движется стрелка спидометра. Блинов не умел водить машину и потому с уважением относился к каждому, кто сидел за рулем. Вдруг Мейер снизил скорость и обернулся к Блинову: - Я хочу сказать вам несколько слов, Илья Ильич. На лице Блинова появилась вежливая улыбка. - Мне кажется, что у нас есть все основания дружить с вами, дорогой бургомистр!.. - произнес Мейер. - Безусловно! - откликнулся Блинов. - Я иначе и не представляю себе наших отношений. - Хочу быть совершенно откровенным, - продолжал Мейер, как бы пропуская его слова мимо ушей. - У вас большие связи в Берлине, и мне бы не хотелось, чтобы вы часто к ним прибегали. Блинов удивленно взглянул на него: - Что вы имеете в виду, дорогой Мейер? - Не притворяйтесь! - Мейер круто повернул машину, чтобы не столкнуться с большим, нагруженным ящиками "Круппом". Блинова откинуло к дверце, и он схватился за ручку. - Держитесь крепче, - сказал Мейер зло, - на крутых поворотах иногда выкидывает... - Он снова выровнял машину. - Так вот, господин Блинов, наш разговор не состоится, если вы будете вести его как дипломат. Я сторонник честной игры, но умею играть и с шулерами... Блинов густо покраснел. - Какую же игру вы сейчас ведете, Мейер? - Он не смог скрыть раздражение. - Я вам уже сказал - хочу говорить честно. - Слушаю, - произнес Блинов. - Буду краток. Считаю своей ошибкой, что полез в ваш музей. Признаюсь, кое-какие картины мне понравились. Впрочем, так же как и вам... - он лукаво взглянул на Блинова, - но готов больше не проявлять к ним интереса. - Условия? - коротко бросил Блинов. - Они очень просты. Вы перестанете проявлять интерес к моим делам. Перестанете заигрывать с подпольем. Это ведь и в ваших интересах. Все может кончиться тем, что нам обоим снимут головы. Давайте лучше работать вместе... - Я подумаю, Мейер! - серьезно сказал Блинов. Мейер взглянул в зеркальце, прикрепленное к ветровому стеклу, - в нем отразилась верхняя половина лица бургомистра: сосредоточенно сведенные брови и потемневшие глаза. - Если решите принять мои условия, - сказал Мейер, притормаживая у входа в городскую управу, - приходите вечерком - есть хороший коньяк. Блинов молча кивнул и вышел из машины. Мейер дал газ, и машина понеслась дальше... Глава семнадцатая ТРУДНЫЙ ПОХОД Да, Т-А-87 имел точную информацию: у партизан хлеб был на исходе. Колесник и Геннадий Андреевич долго думали, что предпринять. В ближайших деревнях хлеба достать нельзя. За последнее время не удалось отбить ни одного продовольственного обоза. Через три-четыре дня придется уменьшить и без того урезанный паек. Наконец штаб принял решение снарядить экспедицию за хлебом. Колесник настоял, чтобы отряд по пути зашел в деревню Стрижевцы и расправился с предателем-старостой. Может быть, окажется и так, что, испугавшись, староста сам выдаст припрятанный хлеб. Геннадию Андреевичу хотелось заглянуть и к старику Харитонову. Это предложение также было принято. Основное задание обдумывалось с особенной тщательностью. Группа должна напасть на склад с мукой поблизости от мельницы и увезти столько, сколько выдержит подвода, запряженная двумя лошадьми. Решили, что в группу войдет человек пятнадцать и возглавит ее Стремянной. Геннадий Андреевич молчаливо признал в Колеснике своего руководителя и выполнял все его указания. Он любил точно заданные и сформулированные задачи, а уж по какой формуле их решать, это должно зависеть от него. Колесник поверил в Геннадия Андреевича. Радуясь тому, что он наконец получил важное и самостоятельное дело, Геннадий Андреевич вносил в него ту суету, которая так не нравилась ему, когда он замечал ее у других. Ему казалось, что партизаны собираются медленно, что лошади подобраны неправильно - одна слишком высока, другая чрезмерно худа и в паре им будет трудно тащить воз, - что маловато оружия... Геннадий Андреевич, конечно, знал все подступы к деревне и к мельнице, ему было хорошо известно и расположение склада, но в военных делах он был не так уж крепок. Колесник, понимая это, вызвал к себе в блиндаж того партизана, которого больше всех ругал и именно поэтому больше всех ценил, - Федора Куликова, и строго приказал ему держаться поближе к командиру группы и помогать ему советами. Первое, что сделал Куликов, - подобрал десяток надежных парней, с которыми не раз бывал во многих опасных делах. Когда он построил их на поляне перед блиндажом командира, Геннадий Андреевич с первого же взгляда понял, что это люди проверенные и опытные. К своему удивлению, он заметил на левом фланге две знакомые фигурки. Вооруженные автоматами, Коля и Витя стояли рядом, изо всех сил стараясь принять тот несколько равнодушный вид, с которым, они считали, должны идти на опасное задание бывалые партизаны. - А вы, ребята, куда? - строго спросил Стремянной, подходя к ним. - Кто вас сюда поставил? Мальчики смутились, как-то даже сникли; Коля хотел что-то сказать, но его опередил Куликов. - Я поставил, товарищ командир, - доложил он. - Распоряжение Колесника иметь двух связных. - Ну ладно. Пусть идут во втором эшелоне... Куликов улыбнулся. Сразу видно, что человек изучал тактику на ящике с песком. Ну ничего, пооботрется, поймет, сколько "эшелонов" в партизанской войне. Он взглянул в сторону ребят и не смог сдержать улыбку. Коля и Витя стояли совсем как бывалые бойцы, небрежно сдвинув шапки набекрень, и автоматы в их руках казались удивительно большими. После того как ребята подожгли эшелон с танками и были зачислены в отряд, отношение партизан к ним изменилось. По правде говоря, первое их появление многим показалось странным. К чему тащить сюда подростков да еще девочку с косичками? И без них немало забот и трудностей. Теперь всем стало ясно, что к ним пришли смелые ребята, которые могут быть полезными. Они не растеряются, не струсят. Даже к Мае, которая еще ничем себя не проявила и только старательно помогала фельдшеру ухаживать за ранеными, стирала бинты и убирала санитарный блиндаж, стали теплее и внимательнее. Она была как бы озарена светом славы своих приятелей. Коля постоянно думал о своем отце. Он представлял себе, как хитростью проникнет в концлагерь, встретится с отцом и спасет его. В его голове возникали десятки различных планов, он делился ими с Витей, но тот неизменно браковал их. Витя тоже как-то возмужал за последние дни. Синяк под левым глазом напоминал о недавнем приключении, и Витя считал его наглядным и почетным свидетельством своего участия в серьезном деле, даже жалел, что синяк постепенно бледнеет. Они столько раз, и все с новыми и новыми подробностями, рассказывали Мае историю своего похода, что она наконец отправилась к Михееву с требованием, чтобы он определил ее в разведчики. Фельдшер терпеливо ее выслушал, тяжело вздохнул, а потом вдруг сунул ей в руки большую охапку бинтов и приказал немедленно выстирать. "И выбрось из головы эти глупости! - ворчливо прибавил он. - Тебе и здесь дела хватит". Ребята любили Геннадия Андреевича и верили ему, но он оставался для них учителем, а молодой партизан Федор Куликов сразу стал их товарищем. Он держался с ними как равный. Человек он был храбрый и находчивый. Когда они ехали к станции, конь, на котором сидел Коля, оступился, метнулся к тропинке в сторону и угодил по живот в трясину. Коля очень испугался, схватился обеими руками за гриву, не зная, что ему делать. Федор быстро соскочил со своего коня, острой лопаткой, которая у него висела на поясе, срубил несколько тонких деревьев и сбросил их под ноги коню, который бил копытами, тщетно пытаясь найти опору. И эта быстрая помощь Феди спасла и коня, и, может быть, самого Колю. Подмяв под себя деревья, конь выбрался на тропинку. С тех пор Коля крепко привязался к своему спасителю. Ребят привлекали в Федоре Куликове сила, постоянная готовность идти туда, куда ему прикажут. Нравилось им и то, как он ходил - быстро и легко, покуривая самокрутку, как с готовностью брался за самые трудные дела и никогда не унывал. Феде Куликову недавно исполнилось двадцать лет. В Белгороде у него остались двое младших братишек, о судьбе которых он ничего не знал. Отец его пропал без вести, а мать погибла от шальной пули, когда полицаи на улице, завидев какого-то человека, вдруг открыли по нему стрельбу. Всю неистраченную нежность, которую носил в своем сердце Федя, он обратил на Колю и Витю. Они тоже потеряли всех близких и остались совсем одни. После того как стало известно, что мальчики включены в группу, которая отправится на поиски хлеба, Федор раздобыл два трофейных автомата и стал обучать ребят стрельбе. Когда Коля нажал на спусковой крючок и автомат затрясся в его руках, словно в припадке страшной ярости, выпуская одну пулю за другой в старый, почерневший пень, он вздрогнул от неожиданности. Коля много раз видел, как стреляют другие, но сейчас пережил новое, острое ощущение. Тяжелый автомат, широкий ремень которого резал ему плечо, послушно выполнял его волю. Витя тоже стрелял, но это на него не произвело столь сильного впечатления; может быть, потому, что стрелял он вдаль и не видел, куда летят его пули. Отряд выступал в полдень. Четырнадцать партизан, вооруженных автоматами и винтовками, два связных и командир группы. Всего семнадцать человек. Позади них стояла подвода, на которой находился ездовой. Геннадий Андреевич, затянутый в ремни, держал в руках автомат. Перед самым выходом, когда отряд выстроился перед штабным блиндажом, вдруг прибежала Мая и сунула Коле и Вите пакеты с бинтами. - Счастливого возвращения!.. - шепнула она. Колесник произнес небольшую напутственную речь и крепко пожал руку Геннадию Андреевичу. Осевшим от волнения голосом Геннадий Андреевич скомандовал: "Напра-во!.. Шагом марш!" - и отряд тронулся. Из лагеря вышли строем, а затем, когда вступили на лесную тропинку, пошли гуськом, в затылок друг другу. Небольшая группа, из трех человек, шла впереди, старшим в ней Геннадий Андреевич назначил Федю. В случае внезапного столкновения с противником это боевое охранение примет на себя первый удар. Мальчики шли вместе с основной группой. Геннадий Андреевич в глубине души был недоволен тем, что ребята идут с ними. Вполне можно было обойтись без их участия. Одно задание выполнили, и хватит. Не к чему вводить это в систему. Он решил по возвращении поговорить об этом с Колесником. Отряду предстояло пересечь шоссе, которое усиленно охранялось. Днем и ночью там курсировали автомашины с солдатами, бронетранспортеры и даже броневики. Часто фашисты открывали по лесу огонь, чтобы припугнуть партизан, если они где-нибудь поблизости. Коля и Витя устали, но старались не показывать виду. Они даже ни разу не взглянули в сторону телеги, на которой, привычно зажав вожжи между коленами, покуривал ездовой. Время от времени колеса телеги увязали в болотной грязи, и тогда все спешили на помощь лошадям. Коля поотстал и нарочно пропустил Витю вперед. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, как им трудно. Оставь Витю без присмотра, неизвестно, что из этого получится: вдруг еще захнычет. Но Витя, словно чувствуя Колино недоверие, старался шагать бодро, крепко прижимая к груди свой автомат. Солнце поднялось над лесом. Его по-осеннему холодные лучи падали на оголенные ветви деревьев. На тополях и березах листья уже опали, и только темная зелень елей не пострадала от холода. В приготовившемся к зимнему покою лесе было свое очарование. Вскоре болото кончилось, двигаться стало легче. Коля по-прежнему шел позади Вити. Витя волочил ноги и часто спотыкался. Его круглое лицо покрылось потом, он то и дело оглядывался на Колю, как бы ища у него поддержки. - Давай понесу твой автомат, - тихо предложил Коля. Но Витя уже знал строгий закон войны. - Разве оружие отдают! - сказал он сердито и упорно зашагал вперед. - Эй, ребята! - крикнул ездовой Егоров. - Садись, подвезу! Партизаны засмеялись: - Садитесь, ребята! А то ему поговорить не с кем. Витя нерешительно взглянул на Колю, схватился за телегу и неловко перевалился через край. За ним вскочил в телегу и Коля. Он бы мог еще идти, но не хотел, чтобы Витя чувствовал себя слабее. - Ну, орлы, все про вас говорят, что вы храбрые ребята, - сказал ездовой Егоров, который славился тем, что у него ни на минуту не переставал работать язык. - Что касается меня, то я только храбрых и уважаю. Трусам у нас делать нечего. Трус, ребята, - это первейший негодяй. Был у нас на заводе кладовщик Митряев. Он вместе со мной работал... Такие речи любил вызванивать! Первейший оратор!.. Его и в завком выбирали, и чуть конференция - делегатом... А началась война, где сейчас этот оратор? Где, вы думаете? В полицаях служит! Шкуру свою спасает... Придет время, уж я до него доберусь... - Он хлестнул пристяжную лошадь, которая вдруг потащила влево. - Но... но... не балуй!.. Поскрипывали колеса. Телега медленно покачивалась на неровностях дороги, и было в этом что-то мирное. Если бы не автоматы, можно было бы представить себе, что это крестьяне возвращаются по домам после трудового дня. Вдруг издалека донеслась команда Геннадия Андреевича: - Сто-ой!.. Партизаны приостановились. Егоров натянул вожжи, - Тпр-р-ру!.. Приехали! Чего там? - закричал он кому-то впереди. - Шоссе! - ответил приглушенный голос. - Ну вот, уперлись! - пробурчал недовольным голосом Егоров. - Теперь полдня будут решать, как полтора шага сделать. С ходу надо! С ходу! Рвануть, и все. Он слез и с недовольным видом ходил вокруг телеги. Ребята невольно с ним согласились. - Дождемся, пока сюда полицаи придут, - поддакнул Коля. - И дождемся! - Егоров сплюнул от досады. - При таком командире!.. - Ну, Геннадия Андреевича ты не трогай, - вдруг серьезно, по-взрослому сказал Коля. - А какой он такой особенный, что его трогать нельзя? - Егоров подошел к телеге. - Нечего мне рот затыкать! Ты еще передо мной щенок!.. Коля обиделся: - А я с тобой, дураком, и говорить не хочу! - сказал он и спрыгнул с телеги. - Пойдем, Витя!.. - Эй, вы! - крикнул Егоров им вдогонку. - К телеге теперь не подходите, не повезу!.. - Ну и не вези! - оглянулся Витя и показал ему язык. Геннадий Андреевич и Федя притаились в кустах невдалеке от шоссе. По шоссе то и дело проезжали машины, одни из них были с грузом, другие везли солдат, каждые пять - десять минут на мотоциклах проскакивали вооруженные пулеметами эсэсовцы. - Да, дело трудное! - проговорил Геннадий Андреевич, проводив настороженным взглядом двух мотоциклистов в стальных касках. Как только они скрылись за поворотом дороги, оттуда с ходу выскочила встречная машина с солдатами. - Придется, Федя, ждать ночи. За эти несколько часов Геннадий Андреевич убедился в том, что молодой партизан опытен и осторожен; он свыкся с партизанской жизнью, и лес для него стал привычной стихией. Если бы он сейчас отвечал сам за себя, то гитлеровцы наверняка недосчитались бы нескольких мотоциклистов, но он понимал, что главное - это выполнить задание: любыми путями достать хлеб. Он не может и не должен рисковать. - Сидеть, конечно, здесь можно и до ночи, - сказал Федя, внимательным взглядом разведчика окидывая дорогу, - только когда же мы доберемся до хлеба? К утру, не раньше. А там опять придется отсиживаться дотемна. Не войдешь же в деревню засветло. Потеряем целые сутки!.. - Что ты предлагаешь?.. - Давайте разделимся на две группы и перескочим дорогу в двух местах. Если одну группу заметят, она примет бой, а другая пойдет дальше. - Бросить товарищей? - нахмурился Геннадий Андреевич. - Зачем же бросать? Группа отойдет в лес - гитлеровцы туда боятся нос сунуть - и кружным путем пойдет на соединение... - Это нас не задержит? - Может быть, задержит, а может, и нет, - уклончиво ответил Федя. - А как же с подводой? Ее ведь в карман не спрячешь. Издалека увидят!.. Федя пригляделся к лесу, который плотной стеной стоял по другую сторону дороги. Да, пожалуй подводе здесь не пройти - она сразу застрянет в ближайших придорожных кустах. Надо найти хотя бы узкую тропинку. Он помнил: метрах в двухстах левее должна быть просека. Она, правда, заросла молодыми елками, трудно будет по ней пробираться, и все же меньше риска, чем искать путь ночью. Геннадий Андреевич согласился. Они углубились в лес и вскоре вновь подошли к шоссе, в том месте, где, по мнению Куликова, удобно было его перейти. На противоположной стороне шоссе открывалась узкая просека. - Разрешите мне пойти с одной из групп здесь, - сказал Федя, - а вы с другой группой переходите у поворота дороги. Вас будет видно только с одной стороны. Пойдем одновременно, как прокукует кукушка. - И он трижды прокуковал: - Ку-ку!.. Ку-ку!.. Ку-ку!.. - Художественно у тебя получается, не отличишь от настоящей, - улыбнулся Геннадий Андреевич. - Только осенью-то кукушки молчат... Ну ладно, договорились. Забирай подводу и еще пять человек с собой, с остальными пойду я. Встречаемся вон там, в глубине просеки. - Я и ребят возьму с собой. - Хорошо, только смотри за ними, береги их, - сказал Геннадий Андреевич. Никто из них не предполагал, что решение это окажется таким важным для исхода событий, которые произойдут в ближайшие полчаса. Группы разошлись. Федя остановил своих людей в кустах и приказал замаскироваться, особенно тщательно прикрыв ветвями подводу. Как назло, по шоссе двинулась бесконечная колонна автомашин с ящиками мин и снарядов. Федя насчитал сорок семь машин и сбился со счета. Несомненно, где-то готовилась операция. За машинами прошли танки... Федя до боли в глазах рассматривал каждую точку на черном шоссе, которое, как змея, извивалось по холмам. На несколько минут оно очистилось. Казалось, самое время действовать. Но он еще немного выждал, и эта предосторожность спасла отряд от серьезной опасности. Внезапно из-за большого камня, лежавшего метрах в трехстах от того места, где притаился Федя, поднялся мотоциклист-эсэсовец. Он потянулся, размялся, потом скрылся на минуту в кустах, а затем появился снова, ведя мотоцикл с укрепленным впереди пулеметом. Вслед за ним из кустов вышли еще три мотоциклиста. Очевидно, они устроили здесь небольшой привал. Все четверо вывели свои машины на дорогу, долго о чем-то говорили, оживленно размахивая руками, затем попрощались и по двое разъехались в разные стороны. Когда стрекот мотоциклетных моторов умолк вдали, Федя выполз на обочину, чтобы внимательнее осмотреть дорогу. Вдалеке, удаляясь, ныряли с подъема на подъем две темные точки. Наконец мотоциклисты исчезли из виду. Федя взглянул на низкие клочковатые тучи, медленно ползшие над лесом. Он не заметил, как они закрыли солнце и от этого как-то сразу померкли краски. Только что, казалось, лето еще жило, а вдруг уже глубокая осень. Так бывает и с человеком: он упорно борется со старостью, и вдруг однажды утром ему становится ясно, что эта борьба безнадежна. Федя был слишком молод для того, чтобы представить себе, что и у него когда-нибудь будут седые волосы, но и он, глядя на сникшие ветви, на сморщенные листья, которые только издали были красивы, вглядываясь в безрадостно-серую даль просеки с зелеными пятнами елей, ощутил какое-то тревожное, щемящее чувство... Он любил лес, свыкся с ним, он знал и тропы, и повадки птиц, разгадывал таинственные шумы; глубокой ночью он мог пробираться по чаще, чутьем находя верный путь. Лес защищал его. Каждое дерево было дотом с подвижной броней... А сейчас лес словно понурился, устал. "Скоро зима, - подумал Федя, - трудно станет: след на снегу не утаишь"... Шоссе было пусто. Нельзя терять времени... Трижды прокуковала кукушка. И тотчас же в кустах свистнул кнут; раздался приглушенный говор, кто-то выругался. Мимо Феди стремглав пронеслась подвода, на которой тряслась щуплая фигурка Егорова, и скрылась за деревьями... - По одному!.. По одному!.. - командовал Федя. Как будто простое дело - перейти дорогу. А сколько сил и напряжения это стоит! Взглянув направо, на шоссе, Федя вздрогнул и отпрянул за дерево. - Ложись! - закричал он. - Подводу в сторону! Никто не успел сообразить, в чем дело и с какой стороны опасность. Не добежав до шоссе, одни бросились на землю, другие спрятались за деревьями. Егоров так гикнул на лошадей, что они занесли его вместе с подводой в самую гущу кустов. Коля и Витя разом кинулись в канаву, Федя остался стоять за деревом, напряженно вглядываясь в шоссе. Не прошло и минуты, как послышался нарастающий шум моторов; из своего укрытия Коля и Витя увидели длинную колонну грузовых машин, которая появилась из-за поворота. На передней машине, по четыре человека в ряд, в касках, надвинутых низко на глаза, сидели вооруженные немецкие солдаты. На других машинах ехали люди, одетые по-разному, но одинаково бедно: кто в ватниках, кто в старых шинелях, а кто и просто в гимнастерках. По бокам колонны, конвоируя ее, мчались мотоциклисты. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: в машинах - пленные. Их, очевидно, перебрасывают в район строительства. Сидя за кустом, Геннадий Андреевич считал машины. Насчитал тридцать две. В них было не меньше четырехсот человек. Возможно, это не первая партия. События обгоняли. Нужно было немедленно сообщить в партизанский отряд, что Мейер уже начал переброску пленных... В это время Коля и Витя пристально рассматривали проезжавшие мимо машины. - Отец! - вдруг вскрикнул Коля и вцепился руками в землю. - Кто? - не понял Витя. - Отца повезли!.. Вот он, в той машине!.. Витя взглянул - над длинным зеленым бортом возвышались головы людей: одни были обвязаны старыми бинтами, у других ветер развевал неприкрытые волосы. Давно небритые, изможденные лица казались схожими между собой. Из-за деревьев показался Егоров. - Ребята! - тихо позвал он. - Начальник зовет... Быстро!.. - Где он? - спросил Коля. - В кустах у поворота дороги. Машины прошли. Шоссе вновь опустело. Но отряд не двигался с места. Ребята разыскали Геннадия Андреевича. Пристроив на коленях планшет, он что-то писал. Закончив, быстро перечитал, поправил и, сложив бумагу, поднялся с места. - Вот что, Коля, - сказал он строго, - ты дальше с нами не пойдешь. И ты, Витя, тоже... Вам надо вернуться в отряд вот с этим донесением... - и, увидев растерянное и взволнованное лицо Коли, спросил: - Что с тобой? - Я отца видел, Геннадий Андреевич. - Отца? Ты не ошибся? - Он сидел около борта... Смотрел в нашу сторону... - Значит, ошибки нет, это действительно пленные... Тогда тем более торопитесь! Дорогу помните?.. - Помним, - ответил Коля, принимая из рук Геннадия Андреевича пакет. - Спрячь подальше, - сказал Геннадий Андреевич. - Лучше всего на грудь... А в случае опасности изорви... Ну, идите, ребята. Передайте: через сутки-двое вернемся. Как позволит обстановка... Коля и Витя добежали до Феди, сказали ему, что получили приказ. Федя огорчился, но не подал виду; ему не хотелось с ними расставаться. - Ну, катите быстрее, - сказал он грубовато. - Да смотрите не заплутайтесь. - Не заплутаемся, - ответил Коля и пошел по тропинке назад, к лагерю. За ним вперевалку двинулся Витя. К вечеру ребята уже были в отряде. Глава восемнадцатая ОПАСНАЯ ИГРА Вечером Блинов приехал к Курту Мейеру. По этому случаю хозяин дома открыл самую лучшую бутылку старого французского коньяка. Соглашение наконец было достигнуто - они объединились. Блинов обещал прекратить свою игру в демократию и больше с населением не заигрывать. Ответные обязательства были реализованы немедленно. Мейер тут же разорвал и сжег в большой серебряной пепельнице акт с описью картин. Отныне никто не сможет установить, какие ценности сохранялись в музее. Блинов, прищурившись, наблюдал, как яркое пламя пожирает документ, который так обострил их отношения. Мейер концом сигары шевелил пепел, чтобы дать пламени уничтожить все до конца. Как опытный игрок, он знал: прежде всего нужно убедить противника в честности и искренности своих помыслов. - Очень рад, Илья Ильич, - сказал он, разливая по рюмкам коньяк, - что вы оказались умным человеком, Зачем нам ссориться? - Он усмехнулся и покачал головой. - У нас чертовские характеры, не правда ли?.. - Да, - улыбнулся Блинов, - надо отдать должное нашим родителям... - Хорошо сказано! - подхватил Мейер. - Выпьем в их память! Хотя вы и русский, Илья Ильич, но в вас есть что-то истинно немецкое. Я бы сказал - твердость и величие духа!.. - Он нагнулся к Блинову: - Признайтесь вы ведь немец!.. Блинов шутливо поднял руки: - Хотел бы, но не могу!.. Я истинно русский, господин Мейер. Мейер пожал плечами, отставил рюмку и поднялся: - Вы так же таинственны, черт подери, как ваш кованый сундук. Где вы только его достали? - О, это давняя история, - ответил Блинов, - когда-нибудь я вам расскажу. Мейер снова сел в кресло и долго раскуривал потухшую сигару, испытующим взглядом ощупывая Блинова. - Вот видите, - сказал Мейер, - вы сами возбуждаете во мне интерес. А уж если я чем-нибудь заинтригован, то иду по следу, словно борзая... Иногда я думаю: на кой дьявол я трачу столько сил? Какая от этого польза?.. Но не могу удержаться. Натура!.. - И он весело засмеялся. Блинов положил руку на его колено. - Дорогой друг, - сказал он с той подкупающей простотой, которая всегда настораживала Мейера, - мы ведь собрались сегодня, чтобы отпраздновать наш союз... Признаюсь, я доставил вам некоторые неприятности. Мне казалось, что вы чрезмерно пристально интересуетесь моими делами. А между тем мои полномочия несколько иные, чем у обычного бургомистра. Вы это, наверное, поняли?.. - Я убедился в этом, - серьезно сказал Мейер. - Почему я приехал сюда, в этот город? Таскать из музея картины? А может быть, с целью интриговать против вас? По тени, которая прошла по лицу Мейера, Блинов понял, что попал в цель. Мейер откинулся к спинке кресла и не мигая, пристально смотрел в глаза своему собеседнику. Блинов отпил из рюмки. - Да, - сказал он тихо, и голос его доверительно прозвучал в этой небольшой комнате, слабо освещенной лампой под синим абажуром, - вы думали обо мне очень плохо, Мейер. Но, к сожалению, я не могу вам пока многого раскрыть... Не знаю, что будет со мной дальше, ведь моя судьба решается не здесь. - Где же? - подался вперед Мейер. - В Берлине, - оказал Блинов. - Ни о чем больше меня не спрашивайте. Поверьте, интересы дела требуют, чтобы мы шли к общей цели, но каждый своим путем. Необходимо, чтобы жители города мне доверяли. - Он нагнулся к Мейеру и понизил голос до шепота: - Была идея создать партизанский отряд. Я должен был вместе с ним уйти в лес... Мейер понимающе кивнул. - Ну, и что же? - быстро спросил он. - Сейчас уже некогда: назревают события на Дону. Мейер глубоко затянулся дымом сигары. Он был разочарован - бургомистр не сказал ничего лишнего. Глава девятнадцатая ЗАДАНИЕ Ночью Колеснику не спалось: болела поясница, одолевали нелегкие мысли. Что будет с отрядом, если Геннадий Андреевич не достанет продовольствия? Крестьяне сообщили, что в Малиновке спрятан хлеб. Он зарыт в яме. Но подобраться к нему трудно. Яма находится рядом с домом, где раньше был сельсовет, а теперь обосновались полицаи. Без боя хлеб не взять. Ну и что ж? В конце концов, полицаев там не так уж много. Важно только внезапно напасть на них. Колесник с благодарностью подумал о тех многих простых людях, которые, пренебрегая опасностью и пробираясь дальними тропами, приносят партизанам важные вести. Их глазами партизаны следят за каждым шагом гитлеровцев в самых отдаленных деревнях и селах... Именно благодаря доставленным сведениям партизаны за последние недели трижды громили обозы, которые гитлеровцы направляли к фронту. Они сожгли и взорвали больше тридцати груженных минами и снарядами "Круппов"... Колесник понимал, что это не может не вызвать ответные действия со стороны гитлеровцев. Надо ждать карательных отрядов. Сейчас, после удачной диверсии на станции, гитлеровцы особенно обозлены. Придется партизанскому отряду перебазироваться на новое место. Но главное, что тревожило Колесника, - это как разведать район, в котором фашисты будут строить систему укреплений. Уже несколько раз штаб фронта по радио запрашивал об этом партизан. До сих пор, по сути, сообщить нечего... "Что же теперь делать? - думал Колесник. - Пробиваться в район работ? Ну хорошо, отряд пробьется, хотя это и будет стоить ему больших жертв и потерь, однако главного все равно не узнать. Где строятся доты? Сколько их? Какие дороги они простреливают? Как организована система их огня?" Именно это важно узнать, для того чтобы будущее наступление было успешным. На прошлой неделе Колесник ходил на явку с Борзовым. Никита Кузьмич узнал, что Блинов хранит у себя важные бумаги, связанные с укрепрайоном. Мейер дал ему их для того, чтобы бургомистр мог правильно распределить рабочих. Да и вообще, как известно, Блинов пользуется полным доверием гестапо. Никита Кузьмич своими глазами видел, как бургомистр запер карту в кованый сундук, который стоит у него в кабинете... Какая была бы удача, если бы удалось его взломать! Достаточно только сфотографировать документ. Но Борзов не знал, каким образом открыть этот проклятый сундук. Никто, кроме самого бургомистра, не может к нему подступиться. Блинов уверен в том, что секрет замка невозможно разгадать, и даже отказался от специальной охраны. По словам Борзова, у этого странного сундука нет даже скважины для ключа, а стальные стенки настолько толсты, что их не расплавить автогеном. Остается одно - разведать сам укрепрайон. Установить, где строятся доты, и нанести их расположение на карту. Но как туда проникнуть? Там, где идет работа, каждый человек на учете. Появись кто-нибудь посторонний, его сразу же задержат. Если не расстреляют, то заставят работать, а убежать оттуда почти невозможно. На рассвете Колесник зашел к Дудникову, разбудил его, присел на топчан в углу землянки и, нахохлившись, зябко протянул руки к едва тлевшей печке. - Чего бродишь? - спросил Дудников, закуривая папиросу. - Не спится... Помолчали. Дудников смотрел на маленькое оконце над потолком, составленное из нескольких осколков стекла, на светлые лучи поднимающегося из-за леса солнца. В городе до войны ему редко приходилось видеть, как встает солнце. А теперь он уже к этому привык, но все же иногда нет-нет да и залюбуется сиянием нарождающегося дня. Колесник вдруг вскочил, стукнулся головой о перекладину под потолком и пришел от этого в еще большую ярость. - Неужели же мы ничего не придумаем! - крикнул он. - Не может быть! Не может быть! Надо найти какой-то выход! Мы должны туда проникнуть! Я бы сам пошел, да при моем росте меня за километр видно... Дудников курил и молча наблюдал за Колесником. В детстве он был, наверное, вроде Коли Охотникова - смелый, сообразительный парнишка. Вырос - дядя будь здоров! Пять пудов играючи выжимает. А вот сохранил в себе какую-то детскую непосредственность. Вдруг он вспомнил вчерашний разговор с Колей Охотниковым. Рассказав, как он увидел отца в машине, мальчик стал просить, чтобы ему разрешили отправиться туда, куда повезли пленных. Конечно, Дудников отказал. "Нет, нет, глупости, - подумал он. - Это невозможно". Но позднее, проходя мимо коновязи, он увидел Колю, в чем-то горячо убеждавшего Колесника. Мальчик размахивал скребницей, указывая куда-то в сторону, а Колесник, чуть сгорбившись, слушал внимательно и хмуро Заметив Дудникова, Коля смутился и отвернулся к коню, медленно жевавшему листья. - Дудников, поди-ка сюда!.. - крикнул Колесники помахал рукой. - Ты слышал, о чем он просит? - Уже слышал и возражаю!..- ответил Дудников. Коля порывисто отвернулся, в его глазах блестели слезы. - И вы очень нехорошо поступаете... Очень нехорошо!.. Я бы хоть посмотрел, что они с отцом делать будут!.. - А куда бы ты один добрался, спрашивается? - рассердился Дудников. - Дуришь! - Не один, а с Витей, - возразил Коля. - И ничего с нами не случится. Я тут все места исходил. Мы с отцом много бродили. На рыбалку везде вместе... Колесник взглянул на Дудникова. - Ну хорошо, дочищай коня, - сказал он Коле, - а я подумаю... Пойдем-ка, Дудников. Когда они отошли подальше и Коля уже не мог их слышать, Колесник сказал: - Боюсь, сбежит парень. Видно, очень любит отца!.. Дудников вздохнул: - Да-а... Вполне может быть... Они уединились в землянке и долго обсуждали возникший у Колесника план, стараясь предусмотреть, какие могут возникнуть трудности. Уже совсем стемнело, когда Колесник выглянул из землянки и приказал проходившему мимо партизану прислать к нему Колю и Витю. Мальчики прибежали. Колесник пригласил их сесть и подвинул на край стола открытую банку сгущенного молока - единственное угощение, которое ему удалось раздобыть. Коля вежливо отказался, а Виктор присел на табуретку подальше от стола, хотя больше всего в жизни из сладкого он любил сгущенное молоко. Усевшись, ребята притихли. Колесник сказал: - Вот что, ребята! Мы позвали вас сюда, чтобы поговорить с вами. Даже не поговорить, а вместе подумать... Дело, которое мы хотим поручить вам, серьезное. Скажи, Коля, значит, если километров за тридцать отсюда уйдешь, не заблудишься? - Нет. Хоть глаза завяжите! Колесник улыбнулся. - А задание такое... Вам нужно как можно ближе добраться до мест, где разместили пленных. Выяснить, какой это район. Издали посмотреть, хорошо ли его охраняют. Понятно? - А как же отец? - спросил Коля, и его бледное лицо покрылось румянцем. - Значит, я его не увижу? Дудников покачал головой: - Нет, тебе это не удастся. И давайте, ребята, договоримся: если к месту, где размещены пленные, приближаться опасно, сразу же возвращайтесь назад. Не рискуйте! - Пойдете с котомками, - продолжал Колесник. - Будут задерживать - говорите, что идете к родственникам в Белгород. И справки вам дадим по всей форме, никто не подкопается. - Он поднялся. - Ну, вот пока и все. А сейчас идите спать. Такие дела с ходу не делаются. Тут все обдумать надо. Ребята ушли, но почти всю ночь от волнения не могли уснуть. Они дали друг другу клятву держаться вместе до последнего и выручать, если один из них попадет в беду. Рядом с Витей стояла банка со сгущенным молоком - подарок Колесника, угадавшего в Вите великого любителя сладкого. Но банка так и осталась нетронутой... Глава двадцатая ПЛАН ПОБЕГА Сначала Алексей Охотников решил, что их везут в город, ко рву, на расстрел. Так было с пленными соседних бараков. Это у гитлеровцев называлось "очистительной" операцией. Но машины, миновав окраину города, стремительно мчались степными дорогами. Значит, смерть пока прошла стороной. Куда же их везут? Переводят в другой лагерь? Отправляют в Германию?.. Прижавшись друг к другу, пленные тихо переговаривались, строя разные предположения. Их всех подняли рано утром, по тревоге. У бараков уже стояли наготове большие машины. Не прошло и четверти часа, как в лагере не осталось ни одного человека. Справа, тесно прижавшись к плечу Алексея, дрожал от холода Еременко. Он еще не оправился от контузии. Тяжелые работы совсем изнурили его. В переднем ряду сидел Юренев. Он, прищурившись, смотрел на проносившиеся мимо поля и о чем-то напряженно думал. В его темных глазах горел мрачный огонек. У Алексея с ним сложились странные отношения. Юренев как будто стремился к дружбе, но в то же время иногда становился замкнутым и нелюдимым. Несколько раз он в самый неподходящий момент заговаривал с Алексеем о побеге. Алексей нередко подтрунивал: - Артистическая натура!.. Нежная душа... Вот будешь когда-нибудь играть заключенного, ничего придумывать не надо будет: все сам пережил!.. Юренев вздыхал и отмалчивался. И все же их связывало многое: общие лишения, жесткие нары, на которых они лежали рядом, воспоминания о прошлом, об общих знакомых... Курт Мейер словно забыл о существовании Юренева. В этом был его тайный замысел, хитрая тактика: он давал своему агенту возможность обжиться среди заключенных, расположить к себе окружающих. Если бы Юренев начал действовать сразу, его быстро разоблачили бы. Мейер вел свою игру осторожно, а Юренев, разделявший все тяготы заключенных, все сильнее ожесточался. К нему относятся, как к последней собаке, его сделали мелким шпиком, и будущее не сулит ему ничего радостного... "Хорошо, что никто здесь обо мне не знает. Если Мейер меня забудет, то для всех, кто сейчас меня окружает, я останусь честным человеком..." - так думал Юренев в минуты отчаяния, которое все чаще и чаще им овладевало. Но вслед за этим он начинал обвинять себя в слабости. Нет, он не должен, не имеет права изменять своей цели. Нужно вырваться отсюда любой ценой. Вот тогда-то он и замыкался в себе, озлобленный, внутренне ощерившийся, готовый на все. Дни тянулись, а ему не удавалось узнать ничего значительного, чтобы донести Мейеру. Он решил подбить группу пленных на побег, а затем предать их. Но лагерь усиленно охранялся, и все понимали, что побег пока обречен на неудачу. Теперь, сидя в машине, Юренев размышлял, повезет ли ему на новом месте. Разные люди окружали его. Одни были сломлены несчастьями, истощены ранами, недоеданием, тяжелыми работами; другие держались, несмотря ни на что. К таким относился и Алексей Охотников. Он не жаловался, а когда бывало особенно трудно, только крепче сжимал зубы. Юренев его ненавидел. Ему казалось, что Охотников подозревает его. И, чтобы не мучиться, он твердо решил при первом же удобном моменте уничтожить Алексея. Поплутав по проселочным дорогам, машины в полдень достигли деревни, названия которой никто не знал, а спросить было не у кого: в ней не осталось ни одного местного жителя. Но Алексей, хорошо знавший эти места, прикинул, что отсюда недалеко до Обояни. Выйдя из машины, он быстро огляделся. К их приезду уже подготовились. По тылам домов вокруг всей деревни в два ряда тянулись густые проволочные заграждения. На углах стояли вышки с часовыми. Здесь было не лучше, чем в городе. Пленных развели по хатам и выдали им по куску хлеба. Это была единственная еда за целый день. Алексей старался держаться вместе с Еременко. Нельзя было оставлять его без поддержки. Еременко, помимо своей воли, располагал к себе людей. На вид было ему лет около пятидесяти. Невысокий, худощавый, с простым крестьянским лицом, он говорил неторопливо, и в его светлых, выцветших глазах всегда жило спокойствие. С первых же дней Еременко невзлюбил "актера", как он называл Юренева. А почему, сам не мог объяснить. Может быть, потому, что Юренев держался с ним сухо и даже высокомерно. Так получилось, что два человека, с которыми был дружен Алексей, относились друг к другу недоверчиво. Когда начало смеркаться, хаты заперли. Пленные лежали прямо на холодном полу, подстелив охапки прошлогодней соломы. Затопить печи им не разрешили. Алексей прикрылся шинелью. Он лежал и думал о Коле. Где-то сейчас его мальчик - единственное, что у него осталось в жизни. Какой страшной была их последняя встреча на дороге! Как исковеркана, наверное, его душа... Ах, Катя, Катя! И зачем она осталась в городе! Она погибла одной из первых и так мало, наверное, успела сделать! Была уже глухая ночь, когда кто-то осторожно дотронулся до плеча Алексея. - Кто это? Что тебе? - открыв глаза, тревожно спросил он. - Тише, - услышал он шепот, - это я... Алексей узнал голос Юренева. - Ну что?.. - Нам надо поговорить. О важном деле. Сейчас... На окно навалилась непроглядная темень. Рядом тяжело храпели и стонали во сне измученные люди. У порога кто-то бредил и звал к себе неведомую Анну... Алексей придвинулся поближе к Юреневу, но тот потянул его за рукав: - Выйдем в сени... Стараясь не наступить на лежащих, Алексей вслед за Юреневым с большим трудом добрался до порога. В сенях его охватил ночной холод, сжал плечи, забрался под гимнастерку и ледяной лапой лег на грудь. - Сюда, - позвал Юренев из дальнего угла. - Прикрой дверь!.. Алексей ощупью нашел Юренева. Под его ногой скрипнула половица. - Тише! - прошептал Юренев и прислушался. На дороге перед домом разговаривали немецкие часовые. Вдалеке завывала покинутая хозяевами собака. Боец, лежавший у порога за дверью, по-прежнему звал Анну. - У меня есть план, как бежать отсюда, - быстро зашептал Юренев. - Ты слышишь?.. - Алексей кивнул головой, и Юренев продолжал: - Ты должен повлиять на людей... Нас используют здесь на работах. Мы обезоружим конвойных. Не в лагере, конечно, а там, в поле... Алексей почти оглох от жаркого шепота. Половины слов он не разобрал. Юренев шептал сбивчиво, истерично. - Давай думать, - сказал Алексей, когда Юренев замолк. - Это дело серьезное. - Долго думать нельзя! Нас могут распределить по разным группам. - А бежать без подготовки - все равно что пулю себе в лоб пустить. Нас всех перебьют! - Что же делать? Ждать? - Осмотреться, по крайней мере. Юренев помолчал, сжавшись в темноте. - Зря тянешь ты, Охотников, - зло сказал он. - Не чувствую в тебе горения. - Не говори глупости, Миша! - ответил Алексей.- Мне жить хочется не меньше, чем тебе. - Он в темноте нашел его руку и пожал ее.- Успокойся! Будь осторожен! Об этом пока ни с кем ни слова... По дороге, стуча сапогами, проходил дозор. Они вернулись на свои места. Разговор с Юреневым взволновал Алексея. Хорошо, что рядом такие смелые люди, как Михаил. Он нетерпелив, но лучше действовать, чем медленно умирать, с каждым днем, с каждым часом теряя надежду на спасение... На расстоянии протянутой руки от него лежал Юренев и улыбался, смотрел в окно, за которым ему уже мерещился рассвет. Он будет ждать! У него хватит терпения! А потом всех расстреляют, и свидетелей не останется. И тогда он потребует, чтобы Курт Мейер выполнил свои обязательства. Да, близок день, когда он начнет новую жизнь!.. Юренев тихо засмеялся. Алексей услышал этот смех, но решил, что Михаил смеется во сне... Глава двадцать первая В ПУТИ На рассвете из партизанского лагеря вышли два крестьянских мальчика. Один из них, высокий, крепкий, со светлыми озорными глазами, которые невольно привлекали внимание к его загорелому открытому лицу, был одет в домотканую синюю рубашку, подпоясанную тонким кожаным ремешком, и в черные, обтрепанные снизу штаны. Старые, латаные-перелатанные и потерявшие уже свой первоначальный цвет ботинки были надеты на портянки. За плечами у мальчика висела тощая котомка с хлебом. Рядом вперевалку шагал коренастый толстячок, одежда которого была не лучше, чем у товарища. Только поверх рубашки был наброшен старый пиджачок с заплатами на рукавах да на ногах не ботинки, а стоптанные кирзовые сапоги. У него также за плечами был мешок с хлебом. У обоих мальчиков серыми блинами лежали на головах кепки. Ребята молча шли по тропинке. Только что они были среди близких им людей, выслушивали теплые, ободряющие слова, запоминали советы, а теперь остались наедине со своими думами и тревогами. Со многих деревьев листья уже опали. А те, что еще сопротивлялись порывам ветра, стали багряными, ярко-желтыми; издали они казались сделанными из меди. Лес глухо шумел. Под ногами с хрустом ломались сухие ветки. - Мальчики! Оба невольно вздрогнули и остановились. На повороте тропинки стояла Мая. В военной гимнастерке и синей юбке, с подобранными на затылке в пучок волосами, она выглядела старше своих лет. - Чего тебе? - сурово спросил Коля. Мая протянула ребятам небольшой сверток: - Возьмите! Витя взял сверток в руки и стал с любопытством его разглядывать. - Что здесь? - спросил он. - Сахар, - ответила Мая. - Верни! Слышишь? - строго приказал Коля. - Откуда сейчас у крестьянских ребят возьмется сахар? Витя вздохнул и с сожалением вернул сверток. - Да вы хоть по кусочку возьмите! - взмолилась Мая. - Ну хоть по одному! Витя просяще взглянул на Колю, и тот неохотно согласился - Ну, по одному, пожалуй, можно. Давай!.. Мая быстро развернула сверток. - Берегите себя, - сказала она, - и возвращайтесь вместе. В груди у ребят защемило. - Ладно, - сказал Коля, - уж как-нибудь! Скоро вернемся... Пошли, Витя... Ребята двинулись по тропинке. В конце ее Витя оглянулся. Мая издалека помахала им рукой, повернулась и медленно пошла назад... Колесник сказал, что мальчики должны как можно дольше идти лесом, а когда лес кончится, выйти на дорогу. Не прятаться, не убегать, когда кто-нибудь им повстречается, а идти так, как идут люди, которым некого бояться. День выдался теплый. Такие дни лето отвоевывает у осени, чтобы еще раз попрощаться, заставить пожалеть о том, что оно кончилось. Ребята не знали, что Колесник еще накануне послал связного к Никите Борзову. Может быть, тому удастся устроить себе служебную поездку на строительство и там встретиться с Охотниковым. Для Колесника до сих пор было неясно, почему гитлеровцы строят укрепрайон так далеко от линии фронта. Неужели они не верят, что их войска удержат оборону по берегу Дона? Если они так торопятся, значит, ждут наступления советских войск, боятся его. А если это так, то партизанский отряд должен быть готов к решительным действиям. Как только на Дону начнется наступление, партизаны пойдут громить тылы гитлеровцев. Но это в будущем... Вот и кончился лес. Придорожные кусты прячут ребят, а они из своего укрытия видят далеко... Дорога идет полями к большой деревне. Беленькие мазанки, между ними редкие кирпичные дома... Это деревня Стрижевцы. До нее километров семь-восемь. Пока ребята шли лесом, они чувствовали себя сравнительно спокойно. При опасности можно спрятаться за любым стволом, прыгнуть в яму, убежать. На открытой же дороге не побежишь. Сразу догонит пуля... - Ну, чего стоим? - сказал Коля, преодолевая страх, в котором он ни за что не признался бы Вите. - Пошли!.. И, раздвинув ветви кустов, вышел на дорогу. Витя последовал за ним, с опаской озираясь по сторонам. Они прошли километра полтора, прежде чем немного успокоились. Дорога была пустынной. Старым грейдером войска почти не пользовались: при небольшом дожде его развозило так, что даже тракторы увязали в липкой, тягучей грязи. Но надо же было какому-то немецкому интенданту поехать именно этой дорогой! Ребята услышали нарастающий шум мотора и оглянулись. Вслед за ними, тяжело подпрыгивая на колдобинах, шел большой "Крупп", груженный ящиками. Ноги сами понесли ребят в разные стороны. И уже в поле Коля вдруг опомнился и заставил себя вернуться обратно на дорогу. Витя притаился было под каким-то кустом, но, увидев, что Коля не прячется, вылез и подошел к нему. - Идем, идем, Витька, - сказал Коля, - а то гитлеровцы подумают, что у нас какие-то намерения. Пусть видят. Не бойся, ничего они нам не сделают. И ребята, изо всех сил стараясь не оглядываться, пошли дальше, хотя их так и тянуло броситься бежать подальше от этой дороги, от приближавшегося к ним огромного грузовика. Вот он уже совсем близко. Массивные колеса с хрустом подминали под себя колею. В кабине рядом с солдатом-шофером сидел ефрейтор, широколицый немец, и играл на губной гармошке. Оба улыбались. Когда машина догнала ребят, ефрейтор высунулся из кабины и что-то крикнул. Ребята его не поняли. В кузове, прижавшись друг к другу, на ящиках сидели три автоматчика. Они не обратили на мальчиков никакого внимания. Машина проехала, оставив за собой клубы вонючего дыма. - Ну вот видишь, и совсем не страшно! - сказал Коля. - Что мы для них?.. Видят, идут два паренька, никого не трогают... Витя промолчал и только вытер рукавом пот с лица. Теперь ребята пошли смелее. Не доходя до Стрижевцев, они свернули в поле, чтобы обойти деревню стороной. Через нее идти было опасно. - Смотри-ка - самолет! - крикнул Витя. Из низких туч прямо к дороге вдруг вылетел истребитель и, круто развернувшись, пошел низко-низко над полем. - "Мессершмитт"?.. - прищурился Коля. - Нет, не "мессер"!.. Он покороче будет!.. - Поворачивает!.. В нашу сторону!.. Ложись!.. - закричал Коля. Ребята бросились в придорожную канаву, и в то же мгновение самолет со свистом пронесся прямо над ними... Нет, это не был немецкий самолет. На его крыльях ребята успели рассмотреть красные звезды. Они вскочили и стали смотреть, что будет дальше. Самолет развернулся и снова низко пошел над дорогой. На этот раз ребята не спрятались. Грузовик обогнал ребят больше чем на километр. Самолет явно нагонял его. Он вдруг взмыл кверху, а затем стремительно спикировал на машину. Тотчас же вдали над дорогой взметнулся черный столб земли, окутанный белым дымом, и до ребят донесся глухой удар взрыва. Самолет сразу набрал высоту и скрылся в облаках. Несколько мгновений ребята стояли в оцепенении, а затем, не сговариваясь, бросились бежать к месту взрыва. Будь они постарше, может быть они и поостереглись бы это делать. Но какой мальчишка может отказать себе в том, чтобы быть первым на месте происшествия? Тем более что на дороге никого, кроме них, не было. Коле в ботинках бежать было легче. Кирзовые Витины сапоги стучали по ссохшейся глине, как деревянная баба, которой заколачивают сваи, но он старался не отставать от Коли, бежал, крепко сжимая в руках свою котомку. Попадание было точным! Грузовик лежал на боку, ящики вывалились из него. Несколько ящиков разбилось, и в траве валялись какие-то странные предметы величиной чуть побольше куриного яйца. Одна сторона каждого из них была выкрашена в ярко-голубой цвет, другая - в ярко-красный; красную половину опоясывала никелированная металлическая дужка. Шофер и ефрейтор были убиты наповал. Ефрейтор вывалился из кабины и навзничь лежал на дороге, сжимая в руке гармошку. Тут же валялись трупы двух автоматчиков. Третьего не было видно. Наверное, его завалило ящиками... Только теперь, добежав до грузовика, мальчики поняли, что торопиться было не к чему. Витя нагнулся и поднял один из этих странных предметов. Что это такое?.. - Наверное, это походные чернильницы, - не очень уверенно ответил Коля. - Голубая сторона для чернил, а красная - это крышка! Вон дужка ее прижимает. Носи в кармане, не выльется. - А зачем же им столько чернильниц? - удивился Витя. - Только в одном этом ящике их, наверное, штук двести... - Не знаю, - сознался Коля. - Может, они подарки везли. Видел, ефрейтор на гармошке играл? Ребята вертели в руках "чернильницы". Им хотелось попробовать, не открываются ли они, но было как-то боязно. Коля слышал, что гитлеровцы нередко оставляют "сюрпризы". Подкинут ручные часы или вечное перо, и, как только дотронешься до них, они взрываются. - Откроем? - предложил Витя. Коля махнул рукой: - Ну, давай! - А как открывать? - спросил Витя вдруг дрогнувшим голосом. - Я и сам не знаю... Наверное, надо отогнуть дужку. - Куда? - Куда будет гнуться... Витя переложил "чернильницу" в левую ладонь, крепко сжал ее, а указательным и большим пальцами правой руки взялся за дужку. Тотчас же внутри "чернильницы" раздалось сильное шипение. - Кидай!.. Кидай!.. - закричал Коля. Не помня себя Витя размахнулся и как можно дальше отбросил "чернильницу". Ребята присели за кузов опрокинутой машины. "Чернильница" взорвалась так оглушительно, словно это была стокилограммовая бомба. Несколько осколков провизжали над головами ребят, а один из них впился в шину автомобильного колеса. - Вот так чернильницы!-сказал Коля. - Это ведь ручные гранаты!.. Он приподнялся из-за своего укрытия. - Гляди, от деревни идет машина, - быстро сказал он. - Давай уходить!.. - Не успеем... - растерянно ответил Витя. - И надо же было нам связываться с этой гранатой! Они наверняка видели взрыв... - Бежим! - Куда же? - В поле... Возьмем гранаты. Будем отбиваться... Коля подумал: "Нельзя нарушать приказ Колесника. Если побежал - значит, в чем-то виноват". - Витька, я останусь на дороге один, - вдруг сказал он, - а ты иди спрячься вон в тех кустах... Если они мне ничего не сделают, ты выходи... - А если сделают? - спросил с тревогой Витя. - Тогда не знаю, - озадаченно ответил Коля. - Возвращайся назад... - Я не стану прятаться, - решительно сказал Витя. - Я буду в засаде. Если что нужно, приду на выручку. Начну бросать в них гранаты. Витя раскрыл мешок, набрал в него десятка полтора "чернильниц" и, пригнувшись, побежал в кусты, росшие неподалеку от дороги. Кусты эти были небольшим островком на ровном поле. Отходить некуда, но и подойти к кустам не так-то легко, если оттуда полетят гранаты... Коля поправил на плече мешок, хотел нагнуться и поднять гранаты... А если обыщут? Спросят, для чего брал гранаты... Не оправдаешься. Поборов соблазн, он повернулся и пошел навстречу машине, которая быстро приближалась. Это была открытая легковая машина, битком набитая людьми. Один даже сидел верхом на заднем запасном колесе, и его голова возвышалась над ехавшими в кузове. Коля торопливо шел по обочине, он успел отойти от места бомбежки метров на триста, когда машина поравнялась с ним и шофер резко затормозил. Рядом с шофером сидел уцелевший автоматчик; у него была забинтована голова. На заднем сиденье, подавшись вперед, сидел большеголовый человек с редкими растрепанными волосами, обнажившими лысину, в старом черном пиджаке и при галстуке, неумело повязанном на смятой рубашке, - как Коля узнал позднее, это был староста деревни Стрижевцы. Рядом с ним, держа в руках автоматы, испуганно поглядывали два полицая, а третий, примостившийся на заднем колесе, думал единственно о том, как бы не сорваться. - Эй, паренек! Что там взорвалось? - крикнул староста. Хотя Коля и был готов к этой встрече, но при виде стольких вооруженных людей почувствовал, что у него пересохло во рту. - Я тебя спрашиваю, чертов сын! - выругался староста. - Подъехать можно? Ничего не горит?.. - Нет, - тихо ответил Коля. - А что это за взрыв? - Не знаю, дяденька... Староста переглянулся с полицаями и вновь раздраженно обратился к Коле: - Я тебя, дурака, спрашиваю: там, значит, больше ничего не взрывается?.. - Н-нет, - сказал Коля; он почувствовал на себе взгляд автоматчика, сидевшего рядом с шофером. - Ну, поехали! - сказал староста, удовлетворенный допросом, и тронул шофера за плечо. Но в этот момент автоматчик открыл дверцу машины и выскочил на дорогу. Он медленно подошел к Коле и остановился перед ним, широко расставив ноги. Коля взглянул ему в лицо и вдруг понял, что все пропало, теперь ему не уйти. Он хорошо помнил этого солдата, дежурившего на переезде возле станции. Надо бежать! Но куда? Солдат тут же скосит его автоматной очередью... Оставалось одно: стоять и ждать своей участи. Как жаль, что он не взял гранаты! Бросил бы сейчас одну в машину, другую себе под ноги... Сам бы погиб, но и врагов убил бы. Гитлеровец постоял немного с мрачной улыбкой на худощавом, со впалыми щеками лице, потом не спеша подошел и со всего размаха ударил его по лицу. Коля упал и, закрыв лицо ладонями, дико закричал: - Дяденька! Не надо!.. Не понимая еще, в чем дело, староста удивленно наблюдал за этой сценой. Мальчишка как мальчишка. Мало ли их сейчас бродит по дорогам. - Херр зольдат, - сказал он, мешая русские слова с немецкими, - к черту кнабе!.. Битте!.. Нам некогда!.. Гитлеровец шагнул к машине и стал яростно кричать на старосту, тыча пальцем в сторону Коли: - Партизан!.. Коров!.. - Он вскинул руки кверху.- Бандит!.. Цвай юнген! Дохлый коров!.. Староста наконец понял, в чем дело. Солдат, видно, опознал одного из тех, кто привел корову на станцию. Так вот какая птица неожиданно попалась в руки! Он выбьет из этого мальчишки все необходимые сведения и сам доставит его в город, в гестапо. Староста выскочил из машины, припадая на левую