тояла женщина в белых лохмотьях. Золотистые волосы падали на бледное лицо. Так странно и неожиданно было это появление, что боцман потерял дар речи. Смотрел на женщину, не выпуская летчика из виду, и она глядела на них обоих большими серыми глазами; тонкие губы вздрагивали, как у ребенка, готового заплакать. Единственное, что пришло Агееву на ум, -- произнести по-английски какую-то вопросительную фразу. -- Я русская, -- сказала женщина глубоким, испуганным голосом и прижала руки к груди. -- Помогите, ради бога, я русская... Легким движением, как-то не соответствовавшим его массивной фигуре, англичанин шагнул на крыло. Женщина отшатнулась. -- Вы-то как оказались здесь? -- спросил Агеев. Англичанин мягко и бережно взял незнакомку за локоть, помог выбраться из кабины. Бросил ей вполголоса несколько добродушно-недоумевающих слов. -- Я не понимаю, что он говорит. -- Губы женщины снова задрожали, сухо блестели огромные глаза. Летчик все еще поддерживал ее под локоть. Как вы попали на этот самолет? Откуда он взял вас? -- спросил Агеев. Он даже не знал, что я в его самолете, -- быстро произнесла женщина. Не знал, что вы в его самолете? -- только и мог повторить Агеев. Это случай, это только счастливый случай, -- почти шептала незнакомка. -- Когда он сел недалеко от бараков, я пряталась в скалах. Слышу -- шум мотора, опускается самолет. Летчик выбрался из кабины, ушел, за скалы. Смотрю -- английские цвета на хвосте. Такие самолеты нас бомбили в дороге. Что мне было делать? Все равно погибать! Подкралась, забилась в хвост. Лежу. Слышу -- снова загремел мотор, все зашаталось, меня стало бить о стенки. Потом перестало. Потом опять бросило... Самолет опустился... -- Шепот женщины стал совсем беззвучным. -- Кто вы такая? -- отрывисто спросил Агеев. Женщина молчала, стиснув бледные губы, будто не поняла вопроса. -- Кто вы такая, как ваша фамилия? -- повторил Агеев. -- Я... -- Она переводила с Агеева на летчика огромные светлые глаза. -- Я жена советского офицера, он служит на Севере... Медведев... -- Вы жена старшего лейтенанта Медведева? -- почти вскрикнул Агеев. Обычная выдержка изменила ему. -- Да, я жена Медведева, -- повторила женщина как эхо. Она зашаталась. Боцман бережно подхватил ее, опустил на камни. Она была необычайно легка, с тонкой морщинистой шеей, с ввалившимися щеками. Хэв сэм дринк!1 -- сказал заботливо англичанин. Развинтил висевшую на поясе фляжку, большой ладонью приподнял голову женщины, влил ей в рот несколько капель. Она проглотила, закашлялась, оттолкнула флягу. Села, опершись худыми руками о камни. (1Выпейте немного! (англ.)) Уведите меня! -- умоляюще посмотрела она на Агеева. -- Они нагонят, убьют вас, меня будут мучить снова... Летчик быстро заговорил. Боцман вслушивался изо всех сил. Ждал услышать, как попала в самолет эта женщина -- жена старшего лейтенанта. Но летчик говорил совсем о другом: он тоже торопил идти. Джермэн, джермэн!2 -- произнес он несколько раз, указывая на скалы. (2Немцы, немцы! (англ.)) Идти-то вы можете? -- с сомнением взглянул на женщину Агеев. Я могу идти, я могу! -- вскрикнула она. Вскочила, пошатнулась, запахивая халат на груди. Это был именно халат -- из грубой дырявой холстины. Напряженный свет излучали ее широко открытые глаза. "Никогда не видел раньше таких глаз, -- рассказывал потом Агеев. -- Прямо они меня по сердцу резанули..." Да, положение становилось невероятным, как в сказке. Он приведет на пост не только летчика, приведет жену командира. Такое совпадение! Кому-нибудь рассказать -- засмеют, скажут: "Трави до жвака галса!" -- Ну что же, идти так идти! -- сказал наконец боцман. Но он решил возвращаться не прежней дорогой. Повернул к берегу фиорда, неловко подхватив женщину под руку. Она торопилась, скользя по камням. Англичанин шел размашистым твердым шагом. Из-за скал доносился шелест волн. Они вышли к синей, вскипающей пенными барашками воде за лаковой, черной линией камней. Туман рассеялся, светило высоко поднявшееся солнце, блестело на серой скорлупе раковин, на мокрой морской траве, опутавшей камни. В одном месте осушка вдавалась глубоко в берег. Здесь море в час прилива билось, видно, в самое подножие отвесных утесов. Летчик стал огибать мокрые камни. -- Хелло! -- окликнул Агеев. Летчик оглянулся. -- Прямо! -- Агеев искал нужные английские слова. -- Стрэйт эхед! Уже начинался прилив, небольшие волны, белеющие пеной, набегали все ближе. Агеев сделал знак идти прямо по обнаженному дну водной излучины. Но теперь летчик потерял, казалось, способность понимать разведчика. Пошел, тщательно огибая излучину, карабкаясь по скалам. -- Ну, мистер, если боишься ноги промочить, нам с тобой не по пути, -- пробормотал Агеев. Отпустил руку женщины, взял своими сильными пальцами летчика за предплечье. Повел его, слегка сопротивлявшегося, прямо по мокрым камням. Женщина шла следом. -- Так-то лучше. -- Боцман выпустил руку летчика. -- А теперь прибавить шагу надо. Вода зажила, как мы говорим -- по-поморски... Он почти бежал по неглубокой впадине вдоль отвесного темного утеса. Волны плескались все ближе, они почти прижали трех пешеходов к камням. Казалось, сейчас ударят под ноги -- придется идти уже по воде... -- Вот и порядок! -- сказал наконец Агеев. Он ухватился за выступ утеса, подтянулся, поднялся на выступ. Подхватил женщину, поставил рядом с собой. Брызги волн хлестнули по мохнатым унтам летчика. Англичанин подтянулся тоже, встал рядом с Агеевым, с улыбкой глядя вниз. В излучине, которую только что пересекли, плескались темно-синие беспокойные волны, пузыри пены лопались на камнях. Олл райт! -- сказал летчик. То-то -- "олл-райт!" -- ответил боцман. Снова подхватил женщину, подтянул на следующий выступ утеса. Подсадил англичанина, легко подтянулся сам. Так они карабкались все вверх и вверх. Англичанин тяжело дышал и уже не улыбался. Женщина бледнела все больше. Они добрались до самой вершины утеса. Утес свешивался прямо над морем, уходил подножием в волны. Прилив продолжался. -- Вот и прошли по морскому дну, -- взглянул боцман на женщину. -- Маленькая предосторожность... Литтл каушен... -- повернулся он к летчику. -- Не понимаете, в чем дело? После, может быть, поймете... Он пересек утес, лег у его противоположного края. Подал знак спутникам сделать то же самое. -- Теперь можем и отдохнуть. Только за скалы прошу не высовываться. Сам осторожно выглянул из-за скалы. Ничего не осталось кругом от недавнего промозглого тумана. Высоко в небе стояло полярное неяркое солнце. Небо было чистым, будто омытым морской водой. И лилово-синими красками играло море, принимало те глубокие, непередаваемые оттенки, которые навсегда пленяют сердце северного моряка. Дул свежак, пахнущий морем и солнцем. Далеко внизу, направо, среди однообразных камней был виден маленький, беспомощно приподнявший крыло самолет. Летчик, лежа рядом с Агеевым, расстегнул желтый комбинезон на груди, снял шлем. Ветер шевелил мягкие волосы на затылке. Женщина явно мерзла в своем рваном халате. Агеев скинул ватник: Наденьте, товарищ Медведева. Мне не холодно... -- Она сделала слабый протестующий жест. Агеев набросил ватник на ее узкие плечи. Англичанин медленно вынул из кармана вместитель- ный портсигар. Взял в рот сигарету, протянул портсигар Агееву. -- Спасибо, -- отвернулся боцман. Летчик не опускал портсигара. Сигареты дразнили своим нарядным, свежим видом, так и просились в рот. -- Спасибо, фэнк, -- повторил Агеев. Он резко отвел руку летчика, чуть не рассыпав сигареты. Англичанин пожал плечами. Чиркнул зажигалкой, закурил. -- Теперь, -- боцман старался не смотреть на вкусно вьющийся дымок, рассеиваемый ветром, -- расскажите-ка поподробнее, товарищ Медведева, как вы на этот самолет попали? Он решил пока ничего не говорить ей о муже. Пускай сюрприз будет полным для обоих. Холодело сердце, когда взглядывал на страшно худое лицо, на меловые нити в густых растрепанных волосах. Конечно, не такою хотел бы увидеть командир свою супругу... А мальчик, сын?.. Какое-то чувство стыдливости удержало от расспросов об этом. Пусть сама обо всем скажет мужу... -- Что мне вам рассказать? -- Она взглянула и тотчас отвела глаза. -- Сама не знаю, как мне посчастливилось... Здесь, в горах, они что-то строят, какой-то завод... Нас там много -- замученных женщин... Я бетонщица, вчера провинилась, не выполнила нормы... Не выполнила нормы, -- повторила она, будто вслушиваясь в музыку русских слов. -- И вот меня должны были наказать сегодня утром. Сечь перед всеми, перед строем рабынь. Она села, прижала ко лбу маленькую, морщинистую, темную от въевшейся грязи руку. -- Меня должны были сечь! Вы не знаете, что это такое! Они засекают до смерти... На днях убили одну женщину, она умерла под розгами. Так страшно... Я не могла вынести ожидания. Убежала ночью из барака, прокралась возле проволоки, мимо пулеметных гнезд. Но все равно идти некуда, только разве броситься в море... Вокруг стройки охрана, в горы не убежишь, поймите! Знала -- утром все равно отыщут с собаками: решила не даваться, лучше головой о камни. Так было страшно, поймите! Она говорила это "поймите", вскидывая на Агеева глаза, прижимая ко лбу руку снова и снова, как будто смиряя острую головную боль. -- И вот -- чудо! Крадусь между камней, в тумане, и вдруг будто занавес разорвало, тумана нет -- и самолет и все, что я вам рассказала. Когда лежала в хвосте, думала: а может, все это сон, сейчас проснусь в нашем бараке, и все по-прежнему, и нет никаких надежд. А потом услышала русскую речь -- вас услышала. Тогда выбралась наружу... Она замолчала. -- Чудно... -- протянул Агеев. Англичанин лежал, сосредоточенно курил, ничего не понимая в их разговоре. Когда женщина кончила, повернул лицо к Агееву, приподнял вопросительно брови. Боцман попытался передать ему рассказ женщины. Нет, ничего не выходило. Летчик вежливо слушал, старался помочь сам, но Агеев так и не смог растолковать ему, в чем дело, а кстати разузнать, как попал самолет к врагам, в самую засекреченную зону. "Ладно, -- решил Агеев, -- доставлю их командиру, там выясним все..." Время от времени он взглядывал с обрыва туда, где они проходили полчаса назад, от самолета к береговым камням. Вдруг тронул летчика за плечо, сделал знак не высовываться из-за камней. Увидел: из-за скал, окружающих площадку с самолетом, мелькнуло приземистое верткое существо. За ним другое, будто связанное с первым... Еще одна фигура появилась из-за скал... Агеев провел языком по обветренным твердым губам. Два горных егеря в темно-зеленых коротких шинелях подошли к самолету. Огромная ищейка извивалась и прыгала впереди, натягивая длинный ремень. Она обнюхала крылья, камни около самолета и рванулась вперед, по следу, ведущему к береговым камням. Англичанин тоже смотрел осторожно вниз. Совсем близко от Агеева розовело его приподнятое над камнями лицо. Агеев сделал знак пригнуться ниже. -- Понимаете, мистер, зачем мы по морскому дну шагали? Егеря подошли к самым волнам фиорда. Они остановились перед излучиной, там, где Агеев провел своих спутников по обнаженным отливом камням. Ищейка металась вправо и влево, словно принюхиваясь к волнам. Эти волны смыли следы троих, глядящих теперь вниз с вершины утеса. Летчик повернулся, сел на камнях; его пухлая горячая рука крепко сжала пальцы Агеева. Восхищение и благодарность были разлиты на его добродушном лице. Фэнк ю вери мач!1 -- Он снова крепко пожал Агееву руку. (1Большое спасибо! (англ.)) То-то -- "фэнк ю", -- ворчливо сказал Агеев. Он отполз от края обрыва, сделал знак следовать за собой. -- А теперь, граждане туристы, продолжим осмотр достопримечательностей полярного края. Глава десятая ЖЕНЩИНА ИЗ НЕВОЛИ Утром они подходили к Чайкину Клюву. Водопад гремел, и фыркал, и летел отвесным потоком на далекие острые скалы. Мчалась горная речка, кувыркаясь среди черных камней. Один лишь Агеев видел этот громыхающий горный поток. Двое других только слышали нарастающий грохот воды. -- Би кээфул... Рок...2 -- говорил то и дело разведчик, поддерживая летчика под локоть. (2Осторожнее... Камень... (англ.)) Летчик трудно дышал, шел напряженным, неверным шагом слепца. Женщине было легче: Агеев взял ее под руку; она покорно следовала за каждым его движением. И у нее и у летчика лежали на глазах плотные повязки -- об этом позаботился боцман. Они не должны были знать путь к Чайкину Клюву. Всю ночь, весь последний отрезок пути боцман про- вел в колебаниях, в напряженном раздумье. Они заночевали среди скал, защищавших от ветра. Агеев ни на минуту не сомкнул глаз. "Не было бы счастья, да несчастье помогло", -- говорил он впоследствии, рассказывая про эту ночевку. Он был без ватника, поверх тельняшки укутался в плащ-палатку, и сырая осенняя ночь пробрала его до костей. Он то бегал в темноте, то, пытаясь согреться, свертывался в комок на камнях, но от холода болели все кости. И в то же время его томили сомнения, уйти от которых было невозможно. С самого начала он решил провести посторонних на Чайкин Клюв, не раскрывая тайны прохода. Завязать им глаза? Простейшее дело! Но тут начинались главные колебания. Завязать глаза союзнику -- выразить явное недоверие... Ну, своя девушка -- она поймет... Но иностранец... Просто взять с него слово, что забудет тайну прохода? По-джентльменски, как они говорят. "А какой я для него джентльмен? -- думал угрюмо разведчик. -- Будет он данное матросу слово держать? Еще вопрос!" А потом -- разве они смогут перейти речку с завязанными глазами? Уже подходя к водопаду, принял он решение -- действовать начистоту. Пусть потом жалуется как хочет! "В крайнем случае отсижу на губе, а тайны прохода не выдам..." Но никаких осложнений не произошло. Сперва летчик качнул было надменно головой, а потом улыбнулся, послушно присел на камень. Даже сам вынул из кармана большой белоснежный платок. -- Вэри уэлл! -- сказал он хладнокровно, подставляя повязке свое розовое лицо. "Вот какой покладистый", -- подумал с удовлетворением боцман, поверх платка заматывая, для верности, глаза англичанина бинтом из индивидуального пакета. Женщина тоже покорно согласилась на эту процедуру. И когда, подойдя к стремнине, боцман подхватил ее на руки, нес сквозь грохот воды, обняла его за шею тонкими руками, легкая, как десятилетний ребенок. Боцман поставил ее перед входом в ущелье, вновь пересек поток. Англичанин ждал, слегка сгорбив плечи, выставив большое, пересеченное марлей лицо. -- Ай кэрри ю!1 -- сказал отрывисто боцман. Он все больше восхищался своим знанием английского языка. (1Я вас понесу! (англ.)) Летчик отшатнулся, поднял руки к повязке. Казалось, в следующий момент сорвет ее с глаз. Дружески бережно боцман стиснул его запястья. -- Би кээфул. Ай кэрри ю!2 (2Будьте осторожны. Я вас понесу! (англ.)) Почудилось, румяное лицо под повязкой немного побледнело. "Подниму ли? -- подумал боцман. -- Такой здоровый дядя! Еще сорвусь... Оба -- головой о камни..." Напрягаясь, схватил англичанина в охапку, почувствовал вокруг шеи его тяжелые, длинные руки. "Только три шага, только три шага", -- думал боцман, примеряясь, как бы ловчее ступить на первый камень. В лицо бил смешанный запах кожи, пота и каких-то удушливосладких духов... Он ступил на первый камень, пошатнулся, тяжелые руки летчика плотнее сжались на его шее. Внизу прыгала и ревела яростная пена. "Не смотреть, а то упаду..." -- подумал Агеев... И в следующий момент был уже на том берегу, тяжело поставил летчика на ноги. -- Олл райт! -- хрипло сказал англичанин, оправляя комбинезон. Агеев раздвинул листву -- они очутились в ущелье. Осторожно вел своих спутников узкой расселиной вверх. Сердце его стало биться все чаще и прерывистее -- он сам не понимал почему. "Неужели от физкультуры над стремниной?" И вдруг вспомнились вчерашний разговор с командиром, темное от тоски лицо, внезапно прорвавшаяся просьба. И он осуществил мечту командира, привел ему жену! Но в каком виде... И где остался их сын? Вот от каких мыслей все быстрее и быстрее билось сердце, и стало трудно дышать. Он уже видел яркое небо, сверкнувшее в треугольнике наверху. Расселина расширялась, пахучий морской ветер дул в лицо. Уже Фролов, скинув с шеи автомат, вышел из-за скалы, бежал навстречу, сияя глазами. Они обнялись порывистым крепким объятием. А мы заждались! -- Фролов тряс руку Агееву.-- Молодец, что вернулись, товарищ боцман! И вижу, с двойным результатом... -- В изумлении он глядел на женщину. Позови командира! -- быстро сказал Агеев и сам не узнал своего будто отсыревшего голоса. Женщина рядом с ним ждала неподвижно. Она и не предчувствует своего счастья! Летчик ждал тоже, в спокойной, непринужденной позе. -- Снимэ повязку, снимэ! -- сказал ему Агеев. В волнении забыв все английские слова, перешел на тот подетски искажаемый невольно язык, которым некоторые пытаются говорить с иностранцами. Но затем, взяв себя в руки, отыскал нужное выражение: -- Тэйк офф кэрчиф! Летчик сбросил повязку, стоял, щурясь в ярком солнечном свете. Женщина осторожно сняла свою. Ее золотистые, с белыми нитями, волосы рассыпались по плечам. Она раскраснелась при подъеме и в этот момент казалась молодой и красивой. Медведев вышел из-за скалы, прикрывающей кубрик. Подходил широким торопливым шагом, прыгая с камня на камень. -- Ну, старшина, с успехом! А мы уже думали искать вас идти... Агеев молчал. Вот сейчас командир бросится к жене... Нужно отойти, не мешать... Кто это? -- быстрым дружеским шепотом спросила женщина. -- Ваш начальник? Это?.. -- Агеев изумился. -- Это? Или не узнали?.. Старший лейтенант Медведев, ваш муж... Кого вы привели к нам в гости, боцман? -- спросил Медведев, устремив на женщину темные тоскующие глаза. Все с минуту молчали. -- А это... -- боцман отступил на шаг, он говорил медленно и раздельно, -- а это гражданка Медведева, жена русского офицера, как они говорят... Бежала из немецкого рабства. Разрешите доложить, товарищ командир, операция окончена. Доставил летчика в со- хранности. А почему эта гражданка назвалась вашей женой -- пусть сама расскажет... Он не скрывал негодования. "Будто она по моей душе сапогами прошла", -- признавался он потом в разговоре с друзьями. Женщина молчала, летчик вопросительно смотрел на Медведева. -- Спасибо за службу, боцман! -- отрывисто сказал Медведев. -- С гражданкой поговорим отдельно. Шагнул к летчику, взял под козырек, заговорил поанглийски бегло, только, подумалось Агееву, слишком отчетливо выговаривая слова. Так говорят русские, даже хорошо знающие английский язык. -- Добро пожаловать! -- сказал Медведев, протягивая руку.-- Вы офицер британского воздушного флота? Летчик, широко улыбаясь, потряс руку Медведева. -- Я командир звена с авианосца "Принц Уэльский". Имею честь говорить с морским офицером? Да, я советский морской офицер, старший лейтенант Медведев. Приятно убедиться, что советские офицеры так хорошо владеют нашим языком, -- любезно сказал летчик. -- Черт возьми! Я, капитан О'Грэди, не рассчитывал встретить такое культурное общество в этих проклятых горах. Даже матрос смог объясниться со мной. Нас обучают языку в морском училище, -- холодно сказал Медведев. -- Извините, сэр, но для нас это еще не признак большой культурности... Кроме того, у меня лично была кое-какая практика. Еще будучи курсантом, имел удовольствие пойти в Портсмут с нашим военным кораблем, был в Лондоне на празднике коронации. Да здравствует его величество король! -- Летчик вытянулся, торжественно приложил руку к шлему.-- Так вы видели Лондон?.. О, Лондон, Лондон! -- мечтательно затуманились голубые глаза, он вынул из кармана платок, вытер потное лицо. -- Но у меня есть к вам и претензия, старший лейтенант. Они подошли к кубрику. Летчик и Медведев впереди, немного поодаль, сзади -- женщина рядом с молчаливым, настороженным Агеевым, -- Ваш матрос... Он не матрос, он старшина, боцман, -- поправил Медведев. Так вот, ваш боцман, -- летчик заволновался, толстое добродушное лицо налилось кровью, -- он отобрал у меня револьвер, как у военнопленного. Я протестую против такого обращения, прошу вернуть мне оружие. -- Старшина! -- позвал Медведев. Агеев подошел, взял руки по швам. Капитан О'Грэди жалуется на вас. Вы отобрали у него револьвер. Так точно, отобрал, -- виновато сказал боцман. -- Да я его потерял, товарищ командир. Как потеряли? Вернее сказать, обронил, когда вот их через поток переносил. Сам не знаю, как это револьвер у меня из-за ремня выпал. Его водой унесло. Они смотрели друг другу в глаза. Медведев хмурился, но явное одобрение почудилось боцману во взоре командира. -- Теперь я сам понимаю, что промахнулся, -- развел руками Агеев. -- Да ведь что пропало -- не вернешь... Медведев повернулся к О'Грэди: -- Я должен извиниться перед вами. Боцман потерял ваше оружие в пути. На него будет наложено строгое взыскание. О'Грэди все еще вытирал платком лицо; выпуклые голубые глаза блеснули гневом. Он сунул платок в карман. -- Платочек уронили, господин офицер, мимо кармана сунули. -- Боцман услужливо нагнулся, протянул летчику платок. Англичанин спрятал платок. Широкая улыбка опять засияла на его лице. -- Очень неприятно. Но не могу сердиться на парня. Как-никак вырвал меня из этой горной пустыни. Ценой пистолета, правда, но, если будет бой, вы снабдите меня оружием, не так ли? Прошу вас не наказывать моего друга боцмана. Медведев рассеянно кивнул, уже явно думая о другом, обернулся к женщине, окинул ее суровым пристальным взглядом. Под этим взглядом она сделалась как будто еще меньше. Медведев не сказал ей ни слова. У входа в кубрик стоял Кульбин. Василий Степанович, нужно покормить гостей. Есть, покормить! -- четко отрепетовал Кульбин. Проведите гражданку в кубрик, угостите, чем можете... Сейчас подойдем и мы. Медведев взял летчика под руку, отвел в сторону: Простите, капитан, на минутку. Мне не совсем понятно, как с вами очутилась эта женщина. -- Не совсем понятно? -- хохотнул англичанин. Все его природное добродушие, видимо, вернулось к нему. -- Скажите лучше -- совсем непонятно! Ставит вас в тупик! Я готов съесть собственную голову, если что-нибудь понимаю в этой истории. Он присел рядом с Медведевым на скалу. Видите ли, я вылетел в разведку с нашего авианосца, когда еще не было тумана. Наш авианосец базируется... -- Он замялся. -- Конечно, у союзников нет тайн друг от друга, но, предполагаю, вы информированы сами, где мы базируемся... -- Медведев утвердительно кивнул. Так вот, этот проклятый туман лишил меня ориентировки. Что-то произошло с приборами, кончался бензин... Решил приземлиться в горах, чтобы не упасть в море... Мне казалось, что я над вашей территорией. Понимаю, -- сказал Медведев. Раза два по мне ударили зенитки. Потом ветром немного разорвало туман. Увидел группу построек, удачно сел на небольшой площадке. До построек, помоему, было с полмили... Я пробирался в тумане... Напомните мне потом, я вам расскажу анекдот о тумане. Вдруг слышу немецкую речь. Боши болтают: слышали шум самолета, он сел где-то рядом... "Проклятие, -- подумал я, -- ты попал в скверную историю, О'Грэди!" -- "Зондер-команда, -- говорили боши, -- пошла на поиски самолета, который подбит зенитчиками..." -- Вас действительно подбили? Нет конечно. Немцы стреляют отвратительно. Это, -- О'Грэди хлопнул Медведева по колену, -- еще в воздухе должно было насторожить меня. Я знаю, ваши зенитчики бьют хорошо и в тумане! Так вот, я забрал ноги в руки, бросился к самолету. Мы знаем кое-что о судьбе людей, попадающих в плен к фашистам. Добежал до самолета, запустил мотор. Полетел наугад на восток, спланировал, когда горючего не оставалось ни капли. Удалось не сломать себе шею... Вам казалось, что вы перелетели линию фронта? Да, я пролетел изрядный кусок в остовом направлении. Спросите, как я решился радировать о помощи? А что мне оставалось делать в этих проклятых горах? Питаться собственными сапогами? Или съесть вашу маленькую соотечественницу? -- О'Грэди снова густо захохотал.-- Нет, я предпочел поделиться с ней аварийным пайком. Он вынул портсигар, щелкнул по крышке, предложил Медведеву сигарету. Закурили. Но женщина?.. Как она попала к вам в самолет? Говорю вам -- это сказка Шехерезады! Она, конечно, забралась туда, пока я бродил в тумане. Лежала тихо, как мышь... Когда выбралась наружу, я почти испугался, даю вам слово! Медведев нервно курил. -- Еще один вопрос. Когда вы снизились в первый раз, обратили внимание на характер зданий? О'Грэди задумчиво покачал головой: Боюсь, что не рассмотрел ничего ясно... Был очень густой туман. Мне казалось, это обычные домики опорного пункта. Могли бы вы указать на карте, где находится это место? Боюсь, что нет... Говорю вам, я блуждал в тумане... Разве только очень приблизительно... Хорошо, -- встал Медведев. -- Очень благодарен за рассказ... Думаю, не откажетесь закусить и отдохнуть... Они прошли в кубрик. Женщина сидела за столом, передатчик был отодвинут в сторону. Робкими движениями она подносила ложку ко рту. Сидя на койке, Кульбин глядел на женщину полными сочувствия глазами. При виде офицеров она вскочила, поправила свой безобразный халат. Продолжайте, прошу вас, -- мягко сказал Медведев. Его уколола жалость при виде этого порывистого движения, этой униженной позы. Нет, спасибо, я уже поела. -- Женщина смотрела исподлобья, попыталась улыбнуться. -- Меня так хоро- шо накормили... Не помню, когда так пировала... Теперь должна рассказать вам все, все. -- Она умоляюще сложила руки. -- Тогда выйдемте отсюда, -- не глядя на нее, сказал Медведев. -- Василий Степанович, устройте капитану покушать и поспать... -- И вполголоса: -- Глаз не спускайте с него... Посторонился, пропуская женщину вперед, вышел следом. Над Чайкиным Клювом плыли легкие облака, солнце стояло в зените. Летящая вверх скала подпирала, казалось, небесный свод. Кругом была огромная тишина, только настойчивый ветер рвал и трепал холстину халата. Медведев увел женщину за скалу, в подветренное место. Стоял, не зная, как начать разговор. -- Позвольте, я сяду, -- слабым голосом сказала женщина. -- Очень устала в дороге. Но она не садилась, ждала разрешения. Медведев кивнул. Она присела на камень. Мне казалось, если вырвусь из плена, будет такое счастье -- сердце не выдержит... А теперь... -- Она неуверенно притронулась к руке Медведева. -- Не сердитесь на меня. Я так страдала в последнее время. Я не сержусь, -- отрывисто сказал Медведев. Ее пальцы соскользнули с его рукава. -- Может быть, сообщите свою настоящую фамилию? -- Меня зовут Рябова... Маруся Рябова.., Почему вы назвались Медведевой? -- Изо всех сил стиснул он в кармане зажигалку, металл врезался в ладонь, но он не чувствовал боли. -- Разве вы знали какую-нибудь Медведеву, жену офицера? Знала, -- тихо сказала женщина. -- Нас везли вместе морем, на пароходе. Я постоянно встречалась с ней. Все знали: она жена офицера с Северного флота. Поэтому с ней обращались хуже, чем с другими... Но она держалась молодцом... Мы все восхищались Медведевой, любили ее. И когда я убежала, когда этот моряк спросил меня, кто я такая, подумала: нужно назваться женой офицера, Медведевой... Тогда мне лучше помогут... -- быстро, почти скороговоркой прибавила она и взглянула испуганно. -- Но ведь вы все равно поможете мне? Не бойтесь... -- Сердце Медведева прыгало в груди. -- Когда вы в последний раз видели Настю? Настю? -- переспросила женщина. Ну да, Медведеву, мою жену... И сына... Ведь они были вместе... Да, она с мальчиком... -- Маруся глядела со странным выражением. -- Но после парохода я почти не видала ее. Она работала во внутренних помещениях. А мальчика, Алешу? Вашего сына? Я его не видела ни разу, как и своего. Они сказали, что держат детей заложниками, чтобы мы вели себя хорошо. Но мы их не видели. Только знали: они где-то близко, они отвечают за нас. И все-таки вы убежали? С угрюмым упреком она подняла глаза: -- Я не могла не убежать. Меня все равно засекли бы насмерть. Меня должны были наказать перед строем. Вы не знаете, что такое наказание перед строем. Каждая черточка ее лица вдруг задрожала. -- Я все равно не увидела бы моего мальчика... Она смотрела вниз, перебирая край халата. Медведев отвел глаза. Что это за место, где вы работали? Не знаю, -- вяло сказала женщина. -- Мы только месили бетон. Носили щебень и воду. Потом бетон увозили. Наш барак был на наружных работах. Вы хотите сказать, что другие работали под землей, в скалах? Так у нас говорили... Мы не ходили в ту сторону. И вы ни разу не видели Настю? Или моего сына? Это невероятно. Ее большие глаза с прежним странным выражением остановились на нем. -- Мы не могли видеть никого из них... Между нами была колючая проволока... За проволокой такие странные треугольные горы... Никто никогда не показывался оттуда... Никогда не забуду одного случая... Она вдруг замолчала, осеклась, неподвижно смотря вниз. Медведев молча ждал. -- Один мальчик... Это был не ваш и не мой мальчик... подкрался к решетке, наверно, хотел увидеть свою маму... Может быть, думал пролезть под проволокой. Охраны не было поблизости. Я как раз проходила там... Он схватился ручонками за проволоку. И вдруг его начало трясти: держится за проволоку и трясется. И не может крикнуть. Хотела броситься к нему. Испугалась. Он уже почернел и трясется все сильнее. Я подняла крик... Прибежали солдаты, оттащили его длинными крюками, унесли... Не знаю, что с ним было дальше... -- Проволока под высоким напряжением. Палачи! -- сказал сквозь зубы Медведев. Он ходил взад и вперед нервным, порывистым шагом. Вынул папиросу и спрятал, не закурив. -- Малыши там вымирают, -- шепотом сказала Рябова. -- Я слышала, они работают под землей. Я никогда не увижу моего мальчика... Медведев будто не слышал, только шагал все быстрее и быстрее. Внезапно остановился перед ней: Вы не нашли бы на карте это место? Как я могу? -- растерянно сказала она. -- Здесь все скалы одинаковые. Я могу ошибиться... Конечно, ошибусь. Вас привезли прямо туда на транспорте, на пароходе? Нет, сначала высадили в маленьком заливе, потом погрузили в машины... Может быть, припомните ориентиры... Очертания местности вокруг? Там одинаковые, совсем одинаковые скалы... Кроме тех треугольных холмов... -- Она помолчала: -- Да, еще вот что... Наш лагерь был в таком странном месте... В кольце скал, точно в высохшем озере... Точно на дне высохшего озера... И сверху и по гребню -- колючая проволока... За нее схватился тот мальчик... И второй ряд проволоки внизу, вокруг землянок. И в этой клетке, глубоко внизу, -- все мы, русские женщины... Значит, вы жили вместе с моей женой? Она вскочила. Подняла руку беспомощным отрицающим движением. Не сводила с него светлых, мучительно светлых глаз. Вы сказали, что все женщины жили в одном котловане. Как же вы могли ни разу не встретиться с Настей? Я не встречалась с ней, -- тихо произнесла женщина. -- Вы меня не поняли. Я с ней не встречалась. Но ведь вы сказали... Дайте мне отдохнуть. -- Она тяжело села на камень. -- Уверяю вас: я ничего не скрываю... Но я так устала. Дайте мне отдохнуть... Хорошо, -- сказал Медведев. -- Идите отдыхайте... Глава одиннадцатая БОЦМАН ДАЕТ КООРДИНАТЫ Медведев лежал у края высоты, сжимал ледяными пальцами бинокль, вновь и вновь просматривал пустынный далекий берег. Нечеловеческая тоска сжимала сердце, лишала дыхания и сил. Когда кончил разговор с Марусей, взглянул на окрестные скалы. Солнечный свет показался черным. Что-то, как грохот близкого прибоя, шумело в ушах. Так вот, он узнал наконец о семье. Увидел женщину, вышедшую из фашистского ада, -- призрачное, тусклое подобие прежнего человека. Неужели Настя тоже стала такой?.. Если еще жива... И Алеша... "Малыши вымирают", -- сказала эта женщина. Может быть, сейчас Алеша, заброшенный, голодный, не понимающий, за что такая мука свалилась на него, лежит где-нибудь в каменной пещере, в холодном, темном углу. И невозможно прийти на помощь... А эта женщина путает, недоговаривает чего-то... Медведев скрипнул зубами, ударил кулаком по скале. Боль пронзила руку. Опомнился, снова стиснул пальцами гладкие раструбы бинокля. Сейчас не время тосковать и ныть, нужно что-то предпринять, и как можно скорее... Он лежал, раскинув ноги, укутанный в плащ-палатку, глядя на берег, на бесшумный океан с ободком пены у скал. И по мере того как он всматривался в берег и море, будто темная пелена спадала с глаз, шум в ушах прекратился, мысли текли спокойнее. Море, любимое, ни с чем не сравнимое, как будто входило в душу, просветляло, захватывало в свой вечный безбрежный простор. Солнце спускалось за скалы. Небо было в нежнейших, налитых мягким сиянием перьях желтого, жемчужного, алого, розоватого цвета. Вода, лиловая у линии рифов -- они казались сверху черным, еле видным пунктиром, -- к горизонту светлела, горела металлическим глянцем, отливала золотом и изумрудом. И, по сравнению с этим сиянием, берег казался темно-синим, затянутым мглистой пеленой. Красноватые пятна, как запекшаяся кровь, были на дальних склонах. Может быть, Настя и Алеша смотрят оттуда... И не только они! Сотни других пленников фашизма, на помощь которым должны прийти советские моряки! И он работал опять: засекал новые точки -- по блеску бинокля, по вращению ложной скалы, -- заносил их на карту. Таких новых точек было немного. Больше подтверждались прежние наблюдения... Наконец он свернул карту. Окоченевший, пронизанный ветром насквозь, отполз от края высоты. Обстановка очень осложнилась. На Чайкином Клюве два посторонних человека... Мог ли он избежать этого, мог ли Агеев не приводить их сюда? Нет, нужно было оказать помощь потерпевшему бедствие, нельзя было покинуть его и эту женщину в горной пустыне... Документы летчика в порядке, рассказ женщины подтверждает его слова. Но теперь каждое мгновение необходимо быть начеку... Радировать обстановку в штаб, немедленно запросить указаний... Выполнение задания... Думать сейчас только об этом. Не достигнута еще главная цель -- старшина доказал, что невозможно преодолеть подступы к секретному району. Но может быть, этот О'Грэди, эта Рябова все же помогут уточнить координаты. Рябова явно недоговаривает чего-то -- нужно еще раз, в присутствии Агеева, поговорить с ней... -- Старшина! -- подозвал боцмана Медведев. Агеев подошел своей обычной, скользящей походкой. Увидев лицо командира, стал сильнее посасывать незажженную трубку. -- Как дела, боцман? -- Все нормально, товарищ командир. Гости наши отдыхают: девушка -- в кубрике, летчик под скалой устроился, снаружи. Я с ним еще побалакал. Он мужчина ничего, добродушный, слышали: даже револьвер свой мне простил... Постоянные вахты, как я сказал, установили? Так точно. Кульбин от передатчика не отходит. Фролов -- на вахте, возле ущелья. Скоро время их подсменять. Видишь, старшина, дело какое... -- Медведев вынул папиросу, но глянул на боцмана, на его незажженную трубку и сунул папиросу в карман. -- Нужно бы десант вызвать, ударить по этому гнезду. Только вот неизвестно расположение самого объекта. Место его радировать не можем... Агеев стоял, чуть потупив круглое, обветренное лицо. -- Насчет его места, товарищ командир, я кое-что смекаю. Медведев вскинул голову: -- Вы же сказали, что разведать ничего не смогли? -- Разведать не смог, а координаты его теперь назову точно. Мне этот летчик и девушка все разъяснили. -- Они же не могут ничего уточнить. -- А все-таки сообщили все, что нужно. Разрешите карту, товарищ командир. Он отвел Медведева под скалу, развернул на камнях карту. -- Летчик, я слышал, сел в первый раз там, где туман рассеялся. Потому и самолета не повредил. Говоря, он аккуратно обкладывал карту обломками камней, разгладил ее края. Верно, -- сказал Медведев. А девушка, Маруся эта, говорила: по опознавательным знакам издали определила, что самолет английский, потому в него и забралась. Помните, товарищ командир? Медведев кивнул. -- Туман весь вчерашний день на скалах жил, только к вечеру разошелся. Ветер дул из-за гор, что берег повсюду прикрывают. Только один раз туман уходить стал, это когда я в горах бродил утром. Тогда подул побережник с моря. И так с полчаса дул. А объект этот, девушка говорила, в береговой черте... -- Разве она говорила? -- сомнительно взглянул Медведев. Не раз говорила: чем там оставаться, лучше в море броситься. Значит, было там море. Да, правильно. -- Медведев провел ладонью по лбу. -- Вы, старшина, все замечаете. -- Так вот, если даже ветер с моря здесь дует, туман еще долго в низинах живет, они там хребточками прикрыты. Только одно место в том районе есть повыше, ровное -- туман оттуда сразу уходит. Стало быть, здесь он самолет и посадил. Агеев уверенно обвел пальцем одно место на карте: Сюда вот автострада ведет, дальше путь закрыт. Вот здесь возвышенность вроде площадки, где можно самолету сесть... А вам она про треугольные холмы говорила? Говорила. Эти холмы рядом с заброшенным никелевым рудником -- вынутая порода... А рудник глубоко в сопку идет; там могли подземный завод раскинуть... И породу не нужно рвать: шахты глубокие. Сам в прежние времена видел. Да вы разве там бывали, боцман? Бывал в старые времена. Я мальчишкой на норвежском рыбачьем судне служил. Мы за гренландским тюленем ходили, треску ловили по всему побережью. Я тут каждый мысок, каждую приглубость знаю. Медведев встал. Его глаза блестели. -- Так, думаете, можем радировать координаты? -- Думаю, не ошибетесь, товарищ командир. Медведев раскрыл планшет, стал быстро писать. -- Я вот что сообщу, старшина: "Визуальным наблюдением установили точки орудий береговой обороны, зенитных батарей..." Тут выпишу все наши записи на карте... Дальше: "Предполагаемые координаты объекта X..." Дам указанное вами место... "Прошу инструкций о дальнейшей работе поста. Имею двух посторонних..." Составлю шифровку. Пусть Кульбин немедленно передаст. Он склонился над бумагой и картой. Агеев ушел, как обычно, бесшумно и быстро... Ветер шелестел картой, рвал бумагу из рук, но Медведев не менял положения, хотелось скорее отправить шифровку. Чье-то деликатное покашливание заставило его оглянуться. -- Хелло! Английский летчик стоял в нескольких шагах, дружески улыбаясь. Подошел, присел на камень. Медведев спрятал карту и бумагу в планшет. Улыбалось рядом розовое толстощекое лицо; подстриженные усики отливали отблеском меди. Хелло, камрид, я вам помешал? Но здесь чертовская скука, на этой площадке под облаками. Хотел бы узнать о своей дальнейшей судьбе. Знаете, в разгар войны, когда прямо с боевого самолета переселяешься в орлиное гнездо над океаном, хочется иметь некоторые перспективы на завтра. Перспективы у нас одинаковые, мистер О'Грэди. Пока мы находимся здесь, думаю иметь вас своим гостем. Я в восторге от такого хозяина! -- поклонился летчик. -- Но сколько времени это может продлиться? Простите за солдатскую прямоту вопроса. Этого не могу сказать вам точно. Может быть, два дня, может быть, месяц. Но, черт возьми! -- Летчик хлопнул по колену ладонью. -- Я не могу пробыть здесь месяц. Меня призывает мой долг. Я прошу вас, старший лейтенант, дать мне возможность перейти линию фронта, пробраться к своим. Медведев холодно взглянул на него: Вы представляете себе, где мы находимся, капитан О'Грэди? Представляю! -- крикнул летчик. -- У черта в зубах, в самой пасти врага! Но вы-то проникли сюда? Если дадите мне провожатого или хотя бы карту местности, путь, которым вы шли... Провожатого я не могу вам дать: вы сами видите, сколько у меня людей, А отпустить вас одного... это значило бы отправить вас на смерть. Но если я хочу рискнуть жизнью, чтобы пробраться на корабль? За вашу жизнь отвечаю сейчас я: вы мой гость. Может быть, вернее, пленник? -- Летчик резко поднялся. Но почему же пленник, мистер О'Грэди? Я чувствую себя пленником, -- угрюмо сказал англичанин. -- Я в таком возрасте, что не нуждаюсь в няньке. А этот ваш боцман ходит за мной по пятам. У меня отобрали оружие... За утерю вашего пистолета боцман понесет наказание, если вы настаиваете на этом. Нет, не настаиваю, -- пожал плечами О'Грэди. А другой пистолет, к сожалению, я выдать вам не могу. У каждого из нас имеется только личное оружие -- расставшись с ним, совершим воинское преступление. Что же касается няньки, я скажу боцману, чтобы не досаждал вам своим присутствием. Спасибо, старший лейтенант! -- Летчик вдруг весело расхохотался; усики запрыгали на пухлой губе, над ровными зубами. -- Что ж, будем считать дипломатические переговоры оконченными. Будем надеяться, все идет к лучшему. Хотя у нас есть пословица: "Надежда -- хороший завтрак, но плохой ужин..." Он повернулся, неторопливо пошел за скалу. Медведев снова склонился над шифровкой. Несколько времени спустя старший лейтенант вошел в кубрик. Женщина вскочила с койки, словно захваченная врасплох. Она что-то кроила: перед ней лежали полосы материи, лоскутья. -- Вот, Василий Степанович, передайте сейчас же! -- протянул Медведев шифровку Кульбину. Потом взглянул на женщину: -- Да сидите, пожалуйста. Зачем встали? Она продолжала стоять, смотря с каким-то испугом. -- Садитесь! -- повторил Медведев. Она села на самый кончик койки, поджав ноги. Кульбин начал радировать, склонившись над столом. Аппарат тонул в вечернем полумраке. Медведев вышел наружу. Агеев стоял возле кубрика, задумчиво глядя вдаль. Синеватые длинные тени от вершины скалы пересекали площадку. Медведев подошел к боцману. Отсюда видны были спуск в ущелье, стоящий на вахте Фролов с автоматом в руке. Недалеко от Фролова -- летчик. Медведев взглянул на Агеева: Слушайте, старшина, мне на вас этот англичанин жаловался. Правда, вы за ним по пятам ходите? Никак нет, товарищ командир. Просто площадка здесь маленькая, разминуться трудно, вот ему и мерещится. Так вот что: вы все-таки старайтесь разминуться. Чтоб он себя здесь пленным не чувствовал. Правда, сам я отдал приказ глаз с него не спускать и не отменяю приказа. Да ведь тонкое это дело... -- Медведев испытующе глядел в строгое лицо боцмана: -- Парень он как будто хороший, простой, незачем ему жизнь отравлять. А? Агеев молчал. -- Вы что молчите, боцман? Я, товарищ командир, с чего-то папашу-покойника вспомнил. Был он рыбак, помор, человек малосознательный, в Соловки на богомолье Белым морем ходил. Так он мне всегда образок Соловецкой божьей матери показывал -- копию с иконы, что висит у соборных ворот. А на том образке два кругленьких отверстия прорезаны, там, где ядра с английских кораблей соловецкую икону пробили. Вы это к чему? А к тому, что папаша, по своей малосознательности, всегда мне говорил: "Хоть и англичане, видно, не те стали и мир у нас с ними, а все-таки нужен глаз да глаз". А потом, бывало, добавит: "С медведем дружись, а за топор держись". Это у нас такая пословица есть. Дельная пословица, старшина! -- И против этого летчика я хоть ничего не имею, но пришла мне чудная мысль. Какая мысль? -- насторожился Медведев. Кажется мне, что он в чужом платье ходит. Не видели, как он платочек мимо кармана сунул? Будто к этой одеже не привык. Медведев беспокойно провел рукой по лицу: -- Фантазируете, боцман. Странные у вас мысли... -- Точно, товарищ командир. Мне после всех этих походов скоро зеленые черти мерещиться начнут. Разрешите идти отдохнуть? -- Идите... Впрочем, подождите, боцман. Агеев остановился. -- Хоть и странные у вас мысли, а все-таки береженого и бог бережет. Так ведь, верно, папаша ваш говорил? Агеев сдержанно улыбнулся. Медведев продолжал без улыбки: Конечно, лучше бы совсем этих посторонних здесь не было. Но уж если они здесь, нужно и вправду к ним быть поближе. Только без навязчивости, боцман... Вы Фролову приказали, чтобы тоже наблюдал за О'Греди? Так точно, сказал. Тогда сейчас вам отдохнуть можно... Кстати, не знаете, что эта женщина кроила? Новый костюм подгоняет. У меня лишняя матросская роба была -- еще давно морем сюда целый морской чемодан прибило... Я ей и предложил. Тошно ей в этом халате... Они вернулись в кубрик. Женщина снова предупредительно вскочила. Помедлив, скользнула к выходу с темным свертком под мышкой. Хотел вас предупредить, -- сказал Медведев, -- к краю площадки подходить нельзя: могут увидеть снизу. Хорошо, -- слабым голосом сказала Маруся. Огня зажигать нельзя. У вас есть спички? У меня нет спичек. Я не буду зажигать огня. Агеев словно не слышал разговора, прилег, свернувшись в углу под плащ-палаткой. Маруся помедлила, будто хотела сказать что-то... Вздохнула отрывисто, исчезла в дверях. Агеев встал, неслышно вышел за ней. Кульбин быстро писал у аппарата. -- Товарищ командир, ответная радиограмма. Протянул смутно белевшую бумажку. Это десант, товарищ командир? -- спросил шепотом. -- Может быть, на рассвете! Да, это десант, Василий Степанович, милый! -- Глаза Медведева смеялись, он как будто помолодел. Давно Кульбин не видел таким своего командира. -- Завтра решится все. Может быть, последнюю ночь здесь проводим. Может быть, завтра... Он не договорил. Радость светилась в его глазах, но взял себя в руки, подавил рвущийся наружу порыв. Суше, отрывистее стал голос. -- Теперь, в последнюю ночь, нужно нам чего-нибудь не прошляпить. Идите, смените Фролова, он уже давно вторую вахту стоит. На всякий случай установим постоянный пост здесь, у рации, и у спуска в ущелье... Наблюдайте за нашими гостями -- оттуда, где вахту несем, вся площадка видна... Через четыре часа вас сменит боцман. Вы-то сами ужинали? -- Так точно. -- Так вставайте на вахту. Кульбин взял автомат, подхватил плащ-палатку. Медведев остался один. Он прошелся по кубрику взад и вперед. Больно, беспокойно замирало сердце, хотелось что-то делать, не откладывая, сейчас же... В кубрик вошел Агеев. Товарищ командир, девушка за скалой, похоже, новый костюм примеряет. Англичанин с Фроловым. Добро. Отдыхайте. Агеев лег, натянул на себя плащ-палатку. Медведев шагал по кубрику. Взглянул на Агеева, отвернувшего к стене бронзовое лицо. Агеев дышал глубоко и ровно. -- Молодец боцман! -- не мог удержать восклицания Медведев. Боцман шевельнулся, открыл глаза, будто и не спал, вопросительно глядел на Медведева. -- Ничего, старшина, спите... Боцман снова закрыл глаза. В кубрик вошли Фролов и О'Грэди. Сигнальщик, как всегда порывистый, быстрый, внес с собой наружную свежесть, запах океана и ветра. -- Отбарабанили вахточку... Разрешите присесть, товарищ командир? -- Смутно различимый в полумраке, сел на койку, вынул из-за уха сигарету. -- Теперь и закурить не мешает. Меня мистер О'Грэди угостил, еще на вахте. Так я ему говорю: "На вахте курить нельзя, а после вахты -- за милую душу..." Закурим, мистер? Он взял сигарету в зубы, потянулся за спичками. О'Грэди наклонился, внезапно отобрал сигарету. Да что вы! -- подскочил Фролов. Летчик сунул сигарету в карман. -- У нас так с людьми не обращаются, мистер! Каушен! Нот лайт!1 -- сказал летчик раздельно. (1Осторожно! Не нужно света! (англ.)) Улыбаясь, поднял толстый палец. Медведев с упреком взглянул на Фролова. Капитан О'Грэди совершенно прав. Уже вечер, не должно быть никаких вспышек. Всегда у вас какие-то недоразумения со спичками, Фролов! Да ведь мог по-другому предупредить. Не рвать прямо изо рта. Он не у себя дома, ему здесь холуев нет... Ладно, я ему скажу... -- Медведев не мог сдержать улыбки: так откровенно проявлялась обида Фролова. -- Поужинайте и ложитесь спать. Завернитесь потеплей: вам придется снаружи, под скалой, лечь пока. Здесь нам нужно женщину уложить, англичанина... И видите, боцман отдыхает. Но англичанин не захотел спать в кубрике. Объяснил, что одет достаточно тепло, может лечь снаружи, не хочет стеснять хозяев помещения. Уговоры не помогли... Медведев дал ему свою плащ-палатку. О'Грэди вышел. Медведев минуту спустя выглянул наружу. Летчик устраивался под скалой, в стороне от входа. Завертываясь в плащ-палатку, дружески кивнул Медведеву. Затих на камнях... -- Боцман! -- тихо позвал Медведев. Агеев приподнялся. -- Вам свежим воздухом не хочется подышать? Гость наш снаружи лег. Составьте-ка ему компанию. Агеев вышел, захватив ватник. Так быстро сгустилась осенняя ночь, что трудно уже было рассмотреть Марусю, в новом матросском костюме похожую на стройного юнгу. -- Ложитесь на койку, -- мягко сказал Медведев. -- Там одеяло, укройтесь. Она молча скользнула к койке, завернулась в одеяло. Медведев сидел около передатчика. Почти полная тьма была в помещении, лишь тусклым прямоугольником виднелся наружный выход, чуть вырисовывалось окошечко наверху. Снаружи свистел ветер. Женщина спала неспокойно, приподнималась, простонала несколько раз. То и дело Медведев взглядывал на светящийся циферблат ручных часов... Как медленно тянется время... Мысли о Насте, об Алеше, воспоминания, мечты о будущем, как искры, кружились в мозгу... В полночь он разбудил Агеева, лежащего рядом с летчиком, у скалы. Боцман встал беззвучно, ушел сменить Кульбина. Кульбин вошел в кубрик, притопывая ногами. Холодно, Василий Степанович? Так-то не холодно, только ветром продувает насквозь. Хорошо. Значит, завтра тумана не будет... Вахта спокойно прошла? Вахта нормальная, товарищ командир. Ложитесь, согревайтесь. Когда нужно будет, я вас разбужу. Кульбин лег рядом с Фроловым, сдерживая судорожную зевоту. Снова Медведев сидел у рации, смотрел в темноту широко открытыми глазами... То и дело выглядывал наружу, видел смутные очертания по-прежнему спящего О'Грэди. Уже перед рассветом разбудил Кульбина. Сперва хотел поднять Фролова, но сигнальщик спал как убитый. Кульбин проснулся без труда. -- Посидите, Василий Степанович, у рации. Я сейчас сюда боцмана пришлю. Он вышел наружу. Ветер шуршал по камням, снизу доносился глухой гул океана. Площадка наклонно шла вниз, ко входу в ущелье. -- Приставить ногу, -- послышался из темноты голос Агеева. И мгновение спустя: -- Подходите, товарищ командир. Медведев не различал боцмана, как ни всматривался в темноту. Вы разве видите меня, старшина? В такой тьме? Нет такой тьмы, товарищ командир, в которой ничего бы не было видно. К тому же у вас небо за спиной, ваш силуэт ясно вижу. Никаких происшествий на вахте? Все нормально. Один раз будто кто подошел со стороны кубрика, я окликнул -- молчок. Может быть, ветер... Он по камням так и скачет. Спать очень хотите, старшина? Да не особо... Как-то тревожно на душе, товарищ командир. -- Тогда пусть Кульбин еще поспит. Посидите у рации. Ему завтра работы много, пусть отдохнет хорошенько. -- Есть, -- ответил, уходя, боцман. Старший лейтенант прислонился к шершавому, влажному граниту, поправил на шее ремень автомата. Зубчатый гребень обрыва стал вырисовываться яснее; небо из темно-синего становилось серым. Четче выделялись длинные полосы черных облаков... Ветер шуршал по камням. Утих было совсем. Потом стал дуть сильнее, пронизывая до костей. Уже было совсем светло, небо наливалось розовым и зеленым, когда из-за скалы показался Фролов, застегивая на ходу ватник, поправляя подшлемник. Вытянулся, не доходя двух шагов: Разрешите принять вахту, товарищ командир? Как выспались? Сон и выпивка, товарищ командир, такое дело: их всегда не хватает. Но парочку снов просмотреть успел. Умойтесь, закусите и сменяйте меня. Фролов встал у ручейка на колени, умылся, утерся полотенцем, вынутым из кармана. Кушать не хочется, товарищ командир, а вот мне бы перекурить перед вахтой. Сон отбить окончательно. Как летчик? Проснулся только что, глаза протирает и уже свой портсигар в пальцах крутит. Поздоровался, как виноватый... Ладно, идите курите. И Кульбину скажите, чтобы у боцмана вахту в кубрике принял. -- Мы в один момент. -- Фролов исчез за скалой. Теперь, когда рассветная роса блестела на скалах, и клочья синеватого тумана нерешительно качались в каменных складках, и все ярче разгорался горизонт, Медведеву нестерпимо захотелось спать. Под веками был словно насыпан песок, автомат казался необычно тяжелым. С трудом дождался Фролова, передал ему вахту, пошел к кубрику. Летчик, розоволицый, как видно отлично выспавшийся, дружески кивнул ему, докуривая сигарету. Женщина сидела на камне, в стороне. Она казалась тоньше, стройнее в своем наспех сметанном матросском платье. Ее волосы были распущены. Откинула их назад, неподвижно смотрела вдаль... Медведев еле добрался до койки. Показалось, заснул, стал падать в глубокий блаженный мрак, еще не успев опустить голову на подушку... Он проснулся от чьих-то настойчивых прикосновений. Над ним стоял Агеев. Пора вставать, старшина? Вставать-то не пора: вы только минут десять как глаза завели... Выйдемте, товарищ командир. С удивлением Медведев увидел: боцман держит в руках серовато-белый сверток. Вышли наружу. Агеев отвел Медведева почти к самому гребню. Развернул рваный халат. Этот халат, товарищ командир, что наша гостья носила, был в расселину, за обрывом, одним концом засунут. По ветру, как флаг, развевался. Мне на него наш мистер указал. О'Грэди? Так точно... Я, перед тем как ложиться, в обход по камням пошел. Боцманская привычка -- палубу осматривать, все ли в порядке. Вдруг он меня догоняет, указывает на скалу. А оттуда будто чайка крылом машет. Глянул я через борт -- этот халат болтается. Хорошо еще, недавно светать стало, может быть, нас запеленговать не успели. Кто же это сделал? -- У Медведева перехватило дыхание. Думаю, не англичанин. Зачем бы ему самому себя выдавать? А где эта женщина? -- Сидит у кубрика как ни в чем не бывало. Медведев взглянул. Женщина задумчиво сидела на камне. Летчика не было видно. Но вот он шагнул из кубрика, неторопливо пошел за скалу, туда, где стоял на вахте Фролов. -- Маруся! -- позвал боцман. Женщина вскочила с камня. Пошла к ним суетливым, неуверенным шагом. -- Может быть, и его позвать, товарищ командир? -- Не спеши, боцман, сперва поговорим с ней. Летчик скрылся за скалой. Маруся подошла. Остановилась, глядя робко и вопросительно. Глава двенадцатая КОГДА ЗАМОЛЧАЛ ПЕРЕДАТЧИК Маруся молчала, глядя на халат в руках боцмана. Он, казалось, привлекал ее взгляд как магнит. Только мельком посмотрела в лица Агеева, Медведева и снова неотрывно глядела на светлые лохмотья. Где вы оставили вчера ваш халат? -- тихо спросил Медведев. Не помню точно, -- отрывисто сказала Маруся.-- Я отнесла его подальше, спрятала между камнями. Не могла я больше смотреть на него... Я поступила неправильно? -- Она вскинула и тотчас опустила глаза. Ваш халат был повешен за скалами, как флаг! -- Голос Медведева звенел сталью. -- Зачем вы сделали это? Теперь женщина смотрела на него в упор. Ее черты были неподвижны. Только глаза, широкие и светлые, жили на мертвенно-бледном лице. Кто вы такая? -- продолжал Медведев. Ярость охватила его. Бессонная ночь, затаенное горе, страх за исход дела усиливали эту ярость. -- Кто вы такая? Вы действительно русская? Я русская, -- пролепетала Маруся. Она стиснула ладони; маленькие смуглые пальцы с обломанными ногтями побелели. -- Я не понимаю... Я его свернула в комочек, в плотный комочек, засунула глубоко в трещину... -- Ее губы запрыгали, но глаза оставались сухими. Зачем вы хотели выдать нас немцам? -- спросил Медведев. Выдать вас немцам?.. -- повторила она, будто не веря собственным ушам. -- Выдать вас немцам? Это я-то могу выдать вас немцам? Это я-то? Я? Ее дыхание пресеклось. Она молчала, подняв руку, глядя на Медведева с невыразимым упреком. Ее измученное, страшно худое, когда-то бывшее молодым и красивым лицо все трепетало от горя и обиды. В этом лице не было больше робости, приниженности, как вчера. Она не могла говорить: слезы хлынули из ее глаз, покатились по впалым, сморщенным щекам... Агеев внезапно повернулся, пошел, почти побежал к кубрику. Маруся закрыла пальцами лицо, упала на камни. -- Что они сделали с нами!.. -- повторяла она среди рыданий. Холодный пот тек по лицу Медведева. -- Товарищ командир! -- раздался голос Агеева. Нечто настолько необычное, зловещее было в этом голосе, что оглянулась даже Маруся. Медведев бросился в кубрик. Кульбин сидел у стола в странной неестественной позе, опустив голову, одной рукой охватив передатчик. По стриженой голове текла струйка крови. Агеев поддерживал радиста, низко склонившись. -- Что? -- крикнул Медведев, подбегая.. -- Похоже, помер!.. -- со стоном ответил Агеев. Выпрямился. Его жесткая ладонь была испачкана кровью. -- Скорей идем! Он бросился из кубрика. Медведев бежал за ним. -- Там Фролов... Не пропустит... Агеев молчал. Одним рывком расстегнул кобуру. Они обогнули скалу, заслоняющую спуск к ущелью. -- Тоже убит? -- задохнулся Медведев. Фролов сидел, скорчившись, у самой расселины. Он уронил голову на колени, крепко сжав в руках автомат. Агеев добежал первый, тряхнул его за плечо, сигнальщик стал клониться набок, не выпуская автомата. Агеев приподнял его, расстегнул ватник. -- Ран, похоже, нет... Фролов тяжело дышал, его невидящие глаза были полураскрыты. Агеев бережно опустил Фролова на камни. -- Он отравлен, товарищ командир! Этот шпион обоих их одурманил. Сигаретами. Когда утром я к ним подошел, как раз втроем перекурку кончали... Товарищ командир, я его еще у потока настигну! Распрямился, рванул из кобуры пистолет. Медведев сгибался над Фроловым. Идите... Нет, подожди, брат! -- Только в моменты большой задушевности, наивысшего напряжения Медведев переходил, сам того не замечая, на "ты" с подчиненными. -- Как бы он и тебя не подстерег. Какое у него оружие? Пистолет и две гранаты -- он их у Кульбина забрал. Я его нагоню, кончу... Смотри, как бы не подстерег... -- снова повторил Медведев. Он растерялся, может быть, первый раз в жизни: слишком неожиданно свалилась беда. Ему меня подстерегать не резон! -- уже из ущелья крикнул боцман. -- Он, поди, как заяц, по скалам скачет!.. Медведев поднял Фролова. Сигнальщик был страшно тяжел. "У мертвых и лишившихся сознания, -- мельком подумал Медведев, -- вес почему-то вырастает, всей своей тяжестью они тянутся к земле..." Пошатываясь, нес Фролова в кубрик. Все произошло так мгновенно. Он остался на посту один -- теперь, когда так нужна помощь каждого... Кульбин убит, Фролов отравлен, боцман тоже, возможно, пошел на смерть. А может быть, Василий Степанович еще жив? Он опустил Фролова на койку. Сигнальщик по-прежнему трудно дышал; всегда румяное, свежее лицо было сейчас тускло-синеватого цвета. Маруся склонялась над Кульбиным у стола. -- Что с ним? Вправду мертв? -- В голосе Медведева теплилась робкая надежда. -- Я ничего не могла сделать... -- Маруся подняла залитое слезами лицо. -- У него раздроблена голова... Понимаете что-нибудь в медицине? Простите, я вас обидел, но это потом... Может быть, поможете Фролову? Я... до плена... училась на санитарных курсах... Хотела в армию пойти. -- Ее голос был тихим, как вздох. -- Можно, посмотрю, что с ним? Конечно, разумеется... Если бы вы могли помочь ему... Вот походная аптечка. Медведев поднял Кульбина, вынес наружу. Василий Степанович похолодел. Медведев отнес его в сторону, уложил на камнях, с головой укрыл плащпалаткой. Присел рядом, стараясь сосредоточиться. Наступил солнечный, ветреный день. Дул норд-ост. "Верно, море свежеет", -- подумал Медведев, -- глухой гул морского прибоя доносился снизу. Что делать? Сегодня начнется десант, корректировка необходима... Закрыл глаза -- и вдруг из мрака надвинулось лицо виновника катастрофы, веселое, хохочущее, с круглыми глазами в кровяных жилках и медной щетинкой над верхней губой. Доверился ему, как дурак!.. Вспоминал все происшедшее шаг за шагом... Конечно, это переодетый гестаповец -- не англичанин... Недаром боцман говорил: носит чужой костюм... Вот почему он отнял вчера сигарету у Фролова: хотел отравить его во время вахты, а потом побоялся выдать себя. А сегодня отравил разом двоих, отвлек от себя внимание развешенным халатом... Ровно на столько времени, чтобы успеть убить радиста, испортить рацию... А рация? Конечно, сломал ее. Он бросился обратно в землянку. Маруся склонялась над Фроловым, стараясь удобнее уложить на койке... Медведев нагнулся над передатчиком, сдвинутым в сторону, забрызганным каплями крови. Торчала порванная проволока, блестели осколки стекла. Но запасной комплект? Успел его поломать диверсант? Нет, вот он стоит, тщательно упакованный. Запасливый Кульбин спрятал его в углу, за койкой. Медведев нетерпеливо развернул запасные части, стер с рации кровь, стал чинить передатчик. Он оторвался от работы, только чтобы взглянуть на Фролова. Сигнальщик спал, его дыхание стало ровнее и тише. Маруся сидела на койке, глядя Фролову в лицо. Он должен скоро очнуться... Я сделала все, что могла... Спасибо, -- мягко сказал Медведев. Он мгновение подумал. Взял со стола свой заряженный автомат. -- Хочу вам дать поручение... Из автомата стрелять не умеете? -- Она покачала головой. -- Тут особой науки не нужно. Подошел к койке, показал, как обращаться с автоматом. -- Вот, возьмите его, встаньте там, где нес вахту Фролов. Если кто покажется из ущелья, стреляйте прямо очередью, чтобы предупредить меня. На близком расстоянии, не промахнетесь. Опять уловил в ее глазах то прежнее непонятное выражение. Но робости, неуверенности не было теперь в ее движениях. Вы... больше не подозреваете меня? -- тихо спросила Маруся. Конечно нет... -- Он досадливо нахмурился.-- Это было хитро разработано тем фашистом. Ему нужно было отвлечь внимание от себя: он знал, что боцман все время следит за ним... Только как он отыскал в скалах этот халат? Когда засовывала его среди камней, мне показалось, кто-то смотрит сзади. Оглянулась -- никого. Я думала, может быть, вы... Она замолчала. Медведев видел: у нее на губах дрожит какая-то невысказанная фраза. Она стояла у выхода, как бы ожидая, будто собираясь что-то произнести... Молча она вышла из кубрика. Он снова нагнулся над рацией. Заменял часть за частью, соединял порванные провода. А в глазах стояло лицо Маруси, лицо девушки-старухи. Все они прошли сквозь эту муку. Неужели и Настя?.. Он старался отвлечься, думать о другом и снова представлял себе лицо Насти, изуродованное месяцами страшного рабства. Но образ Насти затерялся где-то в сознании... Сейчас он мог думать только о деле, только о том, что нужно противопоставить диверсии врага! И в то же время все яростнее и торопливее восстанавливал рацию. Утратил представление о времени. Ужаснулся, взглянув на часы... Почему не вернулся Агеев? Нет ли в видимости кораблей десанта? Он вышел из кубрика. Подполз к верхнему гребню скал, выглянул. Как всегда, берег был дик и безлюден с виду, океан грозно гудел, рос прибой, увеличилась пенная линия вдоль береговых извилин. Четкой, будто приподнятой над морем чертой вырисовывался горизонт. "Свежая погода идет!" -- подумал привычными мыслями опытного морехода. Но небо еще было чисто, скалы теплы от прямых солнечных лучей. Снова вернулся в кубрик, согнулся над аппаратом. Основные части уже заменены. Но аппарат молчит -- он так же мертв, как его хозяин, лежащий снаружи. Все пропало, пост не сможет давать корректировку. По собственному легкомыслию, из-за преступной доверчивости он, командир поста, сорвал всю операцию, обманул доверие флота... Правда, мог бы быть еще один выход... Услышал глубокий вздох за спиной, шуршание сухой морской травы. Фролов, поднявшись на койке, смотрел с недоумением, с испугом. -- Что это, товарищ командир? Неужто на вахте заснул? В голове жернова ворочаются... Медведев коротко рассказал все. -- Вася!.. -- только и мог вымолвить Фролов. -- Вася погиб!.. Разрешите, взгляну на друга... Он вышел шатающейся, неверной походкой. Медведев опять склонился над рацией... Нет, он не может исправить аппарат... Через несколько минут вернулся Фролов. Вошел сгорбленный, сразу постаревший, глаза ушли глубоко под длинные ресницы. -- Лежит, будто спит... Фролов всхлипнул, закусил пухлую губу. Крепился изо всех сил, но две прозрачные слезинки вдруг скатились из-под ресниц, оставляя полоски на смуглой пушистой коже. Товарищ командир, это ведь он говорил: "Слезы матроса наравне с кровью ценятся..." Я бы за него, верьте слову, всю кровь отдал... Закадычный мой дружок... А боцман? Неужто и он... погиб? Нет, я думаю, Агеев вернется. Он за диверсантом погнался... За летчиком этим... -- глухо сказал Медведев. Фролов горестно взглянул на него. -- Вот ведь какой хитрый волк] Утром подъехал ко мне, будто извинялся за вчерашнее: "Хэв эй сигаретт!" Ну почему же не взять? Закурили мы с Васей... -- Внезапное недоумение скользнуло по его лицу. -- Но ведь и он с нами курил, из одного портсигара! -- Значит, знал, какие папиросы вам дать... -- Медведев порывисто встал. -- Разговорами делу не поможешь. Рация испорчена, не можем принимать сигналов, давать корректировку... Пойдем взглянем, -- пожалуй, наши корабли уже на горизонте. Они вышли наружу. Тени от скал удлинялись, ветер дул все резче, день подходил к концу. Подползли к краю обрыва. Легли рядом, с биноклями в руках. В радужных ободках линз выросли однообразные темно-синие с пенными барашками валы. Проплывала зазубренная колышущаяся линия горизонта. Над ней висели продолговатые облака. Все сильнее дул ветер. Товарищ командир! -- почему-то шепотом сказал Фролов. Ну что вам? -- Как же с Васей?.. -- Он замолчал, с трудом перевел дух. -- Его хоронить нужно. Мы его к ночи похороним, друг. Сейчас нельзя вахту бросать. Десант в любую минуту подойти может. А как корректировать будем... без рации? Как?.. Медведев глядел на лежащего рядом моряка, на его стройные юношеские плечи, загорелую шею, румяное лицо под шерстяным подшлемником -- видел его как будто впервые. Мысль, что пришла в голову недавно, показалась дерзкой, неисполнимой. Должен ли он, смеет ли послать на верную смерть и этого красивого, полного жизни парня? -- Есть один выход, Фролов... -- медленно сказал он. Сигнальщик смотрел на него широко открытыми карими глазами. -- Видишь ли, если не наладим корректировку, весь наш пост ни к чему. Корабли не смогут громить укреплений -- тех, что мы запеленговали. Рация не работает. Остается флажной семафор. Фролов молча слушал. Медведев помолчал. -- Не знаю, что из этого получится. Но может быть, что-нибудь и вышло бы. Чайкин Клюв высоко над морем: его далеко видно и с берега и с кораблей. Я решил было сам сигнализировать, да скорости дать не могу. Фролов понял. Глаза блеснули обидой. А мне разве не доверяете? Я сигнальщик первого класса -- семьдесят знаков в минуту пишу. Знаю... Да ты понимаешь, за что возьмешься? Должен стать на открытом месте, над самым обрывом. По тебе, как по мишени, все их орудия и пулеметы бить будут. Авось промахнутся, -- просто сказал Фролов.-- Товарищ командир, это вы здорово придумали! Он приподнялся на камнях, густой румянец залил щеки. И вдруг напрягся, вытянулся, прижал к лицу окуляры бинокля: -- Наши боевые корабли на горизонте! Медведев смотрел тоже. Плескался в линзах бесконечный океанский простор. Длинной изогнутой клешней вдавался в воду берег. Мерцал и переливался рубчатый горизонт. -- Справа, курсовой угол десять, товарищ командир! И точно, в указанном направлении мелькнули по волнам еле видные зазубренные полоски. -- Дадим корректировку, товарищ командир! -- Фролов не отрывал бинокля от глаз. -- Вы за меня не бойтесь. Вася Кульбин любил говорить: "Матрос пули глотает, бомбы руками хватает..." Он взглянул на Медведева и осекся. Ни тени растерянности и колебаний не было больше на исхудалом, строгом лице под козырьком офицерской фуражки. В даль вглядывался, чуть нахмурясь, сдержанный, подтянутый командир, каким Фролов привык видеть его на мостике катера в часы боевых походов. Взгляд Медведева был ясен и тверд, экономными и быстрыми стали движения. Старший лейтенант достал из планшета карту. Ветер трепал и сворачивал легкие кальковые края. Медведев разложил карту в углублении, прижал с боков осколками гранита. -- Принесите ракетницу и сигнальные флаги! Фролов бросился в кубрик, вернулся с большим, старинной формы, пистолетом. Вложил в ствол картонный патрон ракеты. Из клеенчатого футляра вынул два красных флажка. Корабли приближались. Уже различались в бинокль очертания широких скошенных труб, углы орудийных надстроек. Но берег затаился, точно и не было в скалах настороженных, направленных в море батарей. -- Ракету! -- приказал Медведев. Фролов вскинул ракетницу. Узкая дымовая лента взвилась над высотой, высоко в небе вспыхнул алый лоскут дыма. Мгновение спустя такая же ракета поднялась над флагманским эсминцем. -- К корректировке приготовиться! -- приказал Медведев, не отрывая бинокля от глаз. Фролов шагнул вперед -- в каждой руке по развернутому флажку. Стоял теперь на самом краю ветристой бездны, ясно видимый и с моря и с берега. И, улучив момент перед началом сигнализации, сделал то, что делал не один краснофлотец, смотря смерти в глаза, никогда не сгибаясь перед врагом. Он сорвал и бросил на камни свой шерстяной подшлемник и, бережно достав из-за пазухи, расправил, лихо надел набекрень старую, пропитанную солью бескозырку с золотыми литерами и ленточками, вьющимися на горном ветру. Глава тринадцатая ПОЕДИНОК "Ему меня подстерегать не резон!" -- крикнул Агеев Медведеву, бросаясь вслед за диверсантом к выходу из ущелья. Такова была первая мысль. Конечно, мнимый англичанин постарается не упустить ни мгновения, использует преимущество во времени, чтобы, затерявшись в скалах, уйти к своим. Но тотчас родилось другое соображение. Неверно! Может быть, неопытный враг сделал бы именно так, но испытанный разведчик, конечно, оценит особенность местности, затаится где-нибудь за скалой, чтобы, дождавшись преследователей, наверняка расправиться с ними. "Точно! -- думал на бегу боцман. -- Где он будет ждать? Конечно, у перехода через стремнину. Придется мне там помедлить, выйти на открытое место. Там он и ударит, как на охоте". И вместо того чтобы одним духом перемахнуть пенную воду, Агеев, пробежав ущелье, лег, подполз к заросли у потока и, не раздвигая зелени, выглянул наружу. Сквозь кружево листвы, пронизанной солнцем, чернели мокрые камни, сверкали брызги потока. Молчаливо сгрудились на том берегу бурые, ребристые скалы. За одной из них и ждет, вероятно, мнимый О'Грэди... А на этом берегу -- Агеев знал -- вдоль отвесной стены на уровне скрытого входа в ущелье, где он задержался сейчас, идет трещина, узкий выступ, тоже скрытый зеленью снаружи. Не шевельнув ветки, боцман пополз этим выступом вдоль стремнины до того места, где обрыв сворачивал в сторону и делала поворот речка. "А может, зря теряю время, немец давно уже уходит к своим?" -- терзала неотступная мысль. -- Неправда! Торопитесь медленно! -- пробормотал он свою любимую поговорку. Напрягся, перепрыгнул поток, стал возвращаться ползком, распластавшись по камням. И против входа в ущелье, за первым же поворотом, лицом к лицу столкнулся с затаившимся врагом. Диверсант лежал, держа наготове гранату, смотрел на зеленое горло ущелья. Совсем не такое, как у "капитана О'Грэди", напряженное, обтянувшееся лицо с полуоскаленными зубами под приподнятой верхней губой глянуло на Агеева. Боцман прыгнул вперед. Граната покатилась на камни. Агеев поднял пистолет. Но с проворством, почти невероятным для жирного, тяжеловесного человека, мнимый О'Грэди схватил его за руку. Они зашатались над самой водой. Враг рванулся, вывернулся, как змея, исчез за скалой. И потом -- минуты стремительного карабканья по скалам, бег по камням, под солнцем и ветром... И наконец Агеев лег ничком, жадно напился студеной воды, золотящейся в мшистом углублении. Он вытер обильный пот, слепящий глаза, и, осторожно приподняв голову, окинул взглядом окрестность. Теперь перед ним была плоская лощина, похожая на высохшее океанское дно. Ни деревьев, ни высокого кустарника. Тот же пейзаж, как и всюду, в этой области вечной мерзлоты: гранитные валуны, нагроможденные друг на друга, остробокие шиферные плиты.. Кое-где желтоватые ветви ползучей березы плотно прижимались к камням. За этой лощиной, охватывая ее полукольцом, вилась далекая линия горной автострады -- той самой дороги, что вела к заброшенным никелевым рудникам. Боцман лежал за большим, обточенным ветром валуном; от камней шел легкий морской аромат: запах водорослей и соли. Сверху грело солнце, но снизу ледяной холод уже проникал сквозь одежду. Успел ли он перерезать врагу дорогу, преградить ему путь? Агеев взглянул на циферблат плоских ручных часов -- эти часы подарил ему адмирал за одну из разведочных операций... После того как диверсант, вырвавшись, скрылся за скалой, боцман не стал преследовать его по пятам, а бросился наперерез, по одному ему известному кратчайшему пути. И вот теперь он лежал за большим валуном, просматривая всю лощину. Знал, если враг не добрался еще сюда -- а по времени не мог добраться: боцман прошел к валуну прямиком, по обрывистым оленьим тропам, -- не сможет, гад, пересечь лощину, не подставив под выстрел свое большое тело. Агеев лежал задыхающийся, потный, держа наготове гранату и тяжелый пистолет. Солнце сверкало над камнями, вися в бледно-голубом небе. Великая тишина пустыни стояла кругом. И вот Агеев снова увидел врага. Тот полз по краю лощины, распластавшись так, что почти не выделялся за линией шиферных глыб. Полз метрах в сорока от боцмана, и всего десяток шагов отделял его от дальнего края лощины. Агеев выстрелил три раза подряд и, приподнявшись, тут же метнул гранату. Он промахнулся. Диверсант вильнул в сторону скользким, торопливым движением змеи. Промахнулся!.. Бешеный бег по камням, волнение, усталость от бессонных ночей сделали свое дело. Агеев взглянул на часы. Улегся ничком. Высоко в небе стояло солнце, спина была теплой, но живот леденел, легкий озноб пробегал по телу... Что ж, он будет ждать, пока враг не выглянет из-за камня, сколько бы времени ни ушло на это ожидание. На это ожидание ушло почти восемь часов... Уже солнце пересекло небосвод, уже не раз Агеевым овладевала неодолимая дремота, голова опускалась к камням. Боцман взял остроконечный осколок, поставил острием вверх... И когда голова падала сама собой, резкая боль укола снова приводила его в себя, прогоняла дремоту. Из-за зеленоватого камня выставилось круглое кожаное плечо. Боцман не стрелял. Плечо шевельнулось, исчезло, высунулось снова. Агеев хмуро смотрел. Усмехнулся, выстрелил. Дернувшись, плечо скрылось за скалой. Агеев не вставал из-за камня. Он знал все тысячу и одну хитрость первобытной горной войны. Ставкой в этом поединке была не только его собственная жизнь. Он поднял ветвистый желто-бурый, будто отшлифованный рог оленя, лежавший среди камней. Засунул рог стоймя полунаклонно между двумя камнями. Привязал к нему длинный и тонкий шкертик, который всегда носил с собой в кармане. Снял свой круглый шерстяной подшлемник, расправил, надел на верхние развилки рога. Разматывая шкерт, он отползал в сторону, плотно прижавшись к земле, не показываясь из-за укрытий. И только отползши шагов на десять, взял на прицел дальнюю скалу, где исчезло плечо врага, и осторожно потянул бечевку. Испытанная хитрость северных снайперов! Рог шевельнулся. Подшлемник, как живая голова, высунулся, кивнул из-за камня. Агеев увидел: из-за скалы взметнулась рука с пистолетом -- подшлемник дернулся, пробитый навылет. Пистолет разведчика громыхнул дважды. Оружие врага взлетело в воздух, упало на плоские плиты. -- Вот ты какой хитрый! -- пробормотал Агеев.-- Вместо плеча пустой комбинезон подставил! А теперь что будешь делать с простреленной лапой? Сонливость прошла, сердце колотилось, сразу заострились все чувства. Теперь гибель врага -- решенное дело. Перележал фашиста, перехитрил его, нужно ждать результатов. Но он радовался недолго. Из-за скалы, где лежал раненый диверсант, потянулась тонкая, нерешительная струйка дыма. Она расширялась, густела; изогнутый бурый столб вырастал, медленно качался над камнями. -- Своих подзываешь, гад?! -- удивленно, с яростью пробормотал Агеев. Сжался в комок. Сердце стучало больно и бешено. Нужно пойти на риск, нельзя терять ни минуты! Огромными прыжками, не скрываясь больше, Агеев кинулся к укрытию врага. Навстречу, крутясь, вылетела граната, брошенная нетвердо, левой рукой. Агеев припал к камням. Когда громыхнул взрыв и просвистели осколки гранаты, вновь вскочил на ноги. Делая зигзаги, достиг укрытия. Два выстрела миновали его. Перед ним, без комбинезона, в розовой трикотажной рубахе, обтянувшей жирную грудь, стоял мнимый О'Грэди, поддерживая левой рукой окровавленную кисть правой. Страшная ненависть была на толстом сероватобледном лице, в широко открытых, воспаленных глазах. Они выстрелили одновременно. Агеев, может быть, на секунду раньше. Диверсант качнулся, выронил пистолет, упал навзничь, головой к дымящемуся костру. На потрескивающих березовых ветвях тлел обгорелый комбинезон. Враг лежал, готовый, казалось, крик- нуть; медные усики топорщились над приоткрытым ртом; белки, испещренные кровяными жилками, смотрели в тускнеющее небо. Боцман тщательно затоптал костер, огляделся, сунул в кобуру пистолет. Солнце по-прежнему блестело на камнях, по-прежнему стояли кругом безлюдье и тишина каменной пустыни. После грохота боя эта тишина казалась еще чудеснее и полнее. Агеев глубоко вздохнул. Сел на камень. Осторожно достал из кармана свою заветную трубку. Он обнажил кинжал и прежде всего сделал на мундштуке последнюю, шестидесятую зарубку. Знал, что должен уходить, но именно сейчас, хоть несколько минут, хотелось насладиться победой. Он выполнил зарок. Уничтожил убийцу Кульбина, шпиона. Имеет наконец право покурить в свое удовольствие. Из заднего кармана стеганых штанов он извлек плоскую маленькую жестянку, полную табаку. Как долго, как бесконечно долго носил ее с собой, не раскрыв ни разу! Как бережно набивал теперь полированную чашечку трубки, старался не просыпать ни крошки. С удивлением заметил: широкие узловатые пальцы дрожат мелкой дрожью. -- Эх, боцман, боцман, нервы у тебя подгуляли! Вложил в рот рубчатый мундштучок, чиркнул зажигалкой, затянулся глубоко, до сладкого головокружения. Именно тогда наступил миг, рассказывая впоследствии о котором, Агеев сразу терял хорошее настроение и дар речи. Он охотно, с неостывающим удивлением рассказывал об ощущениях, сопровождавших первую затяжку. Необъяснимо, странно, но ему сразу расхотелось курить. Он сидел с трубкой, зажатой в зубах, чувствуя лишь неожиданную слабость в коленях, боль в теле, избитом камнями. Табак потерял для него прежний вкус. Может быть, слишком долго и часто мечтал он об этих затяжках... Остро захотелось вернуться на Чайкин Клюв, к друзьям, узнать, не произошло ли еще что-нибудь дурное в этот невероятный день. На сегодня приключений достаточно, более чем достаточно для простого человека... Может быть, этому минутному упадку духа был обязан боцман тем, что его так неожиданно захватили враги. Они подкрались по горному склону со стороны дороги. Агеев говорил потом, что их было не меньше пяти. "Иначе им бы меня не взять!" -- добавлял он с несвойственным ему мрачным хвастовством. Это были горные егеря, здоровые и ловкие парни. Они накинулись на него так быстро, что он даже не успел до конца сдернуть кольцо с ручной гранаты, которую бросил под ноги себе и врагам... "Живыми в плен не сдаваться!" -- это девиз советских военных моряков. А Агеев не успел сдернуть кольца и уже валялся, скрученный по рукам и ногам, на платформе фашистского грузовика. Его встряхивало и швыряло на поворотах... У самого лица видел он тяжелые, подкованные сталью ботинки горных егерей. Грузовик мчался на вест. Сидя на бензиновых баках, держась друг за друга, егеря взволнованно обсуждали только что совершившееся событие -- пленение русского моряка. Несколько раз были произнесены слова: "майор Эберс". Агеев, знавший по-немецки два десятка слов, понял: речь идет о застреленном им диверсанте. Так, значит, майора Эберса, знаменитого офицера немецкой разведки, удалось ему отправить на тот свет!.. Но такая тоска, такой стыд, что дался в руки врагам! Платформа взлетала и наклонялась. Иногда пленнику, будто при вспышках в темноте, приоткрывался клочок мчавшегося мимо ландшафта. Проносились по краю дороги столбы линии высокого напряжения -- приземистые, наполовину обложенные грудами камней. Возникал нежданно мшистый курган сторожевого дзота. Ажурные витки колючей проволоки тянулись по склонам, прикрывающим дорогу. И вновь боцман видел только грязные доски платформы, бился головой в дребезжащую перегородку, задыхался от терпкого запаха бензина. Почему не наступало то, чего ждал уже давно, о чем мечтал как о возможном средстве спасения? Почему не начиналась высадка десанта?.. Но вот тяжелые гулы смешались с тарахтеньем грузовика. В небе с дьявольским свистом пронесся снаряд. Приятнее сладчайшей музыки показался боцману этот свист. Глухой взрыв раскатился по ущельям. Снова раздались свист и мощное уханье с моря. "Наша, корабельная, бьет!" -- чуть не крикнул Агеев. Он знал посвист этих голосистых орудий. Верил -- по звуку угадает, не только бьет ли наша или вражеская батарея, но даже пушки какого корабля вступают в дело. "Громовой" бьет!" -- подумалось в ту минуту. И точно, эсминец "Громовой" первым начал разгром немецких батарей. Словно от удивления грузовик замедлил ход, потом снова помчался с бешеной скоростью. Немцы кричали, указывали на море, подскакивали на гремящих баках. Затем машина остановилась. Еще явственнее вырос гром канонады. Били корабли. Отвечали береговые батареи. Егеря прыгали через борта. Прозвучала команда. Немцы ушли куда-то беглым шагом. И уже опустилась бурой пеленой ночь. Рев стрельбы рос в отливающем багрянцем небе, а боцман лежал скрученный, всеми забытый, тщетно пытаясь распутать стягивавшие его узлы. Раза два егерь, оставленный на страже, взглянул на платформу. Снова начинал шагать снаружи... Потом боковая стенка откинулась. Два солдата, с жестянками эдельвейсов на помятых кепи, схватили пленника с двух сторон, опустили на камни. Агеев лежал неподвижный, закрыв глаза, решив не подавать признаков жизни. Это он убил майора Эберса, -- сказал один голос, и сапог ударил боцмана в бок. -- Он знает о десанте. Доктор его оживит, -- ответил другой. -- Пока бросим его в третий сектор. Там англичанин. Ничего. Англичанин уже подыхает. Для допроса возьмем внутрь. Подняли, пронесли несколько шагов, тяжело швырнули снова на камни. Боцман открыл глаза. Темнота. Но это -- не закрытое помещение. Колючая сетка темнеет недалеко от глаз. Она искрится кое-где, сухо потрескивает; деревянные столбы обмотаны изоляционной прокладкой. Ограда под высоким напряжением, такая, о которой рассказывала Маруся. Сбоку раздался стон. Агеев молчал. Стон повторился. -- Кто там? -- еле внятно спросил голос поанглийски. Это был настоящий английский язык. Чем-то неуловимым отличался от языка, на котором говорят небританцы, но Агеев знал -- это настоящий английский... -- Кто там? -- повторил умирающий голос, и после паузы: -- Если спасетесь, товарищ, передайте нашим: я капитан О'Грэди, из Дублина. Я летчик британского королевского флота... Заблудился в тумане... Разбили голову, раздели... Два дня истекаю кровью... Может быть, больше... Я капитан О'Грэди... Голос прервался, послышалось невнятное бормотанье. Агеев лежал, прислушиваясь. Так вот он, подлинный капитан О'Грэди, самолетом которого воспользовался диверсант. -- Капитан! -- окликнул он тихо. Темнота молчала. По-прежнему плыл отдаленный гул канонады. И вот, совсем вблизи, настойчиво зачастили пулеметы, лопнула граната, забили пулеметы с другой стороны. Агеев напрягся, изогнулся всем телом -- узлы немного ослабли. Нащупал грань острого камня, стал перетирать стягивающий руки шкерт. Раза два шкерт срывался, острый край скользил по пальцам, но Агеев не чувствовал боли. Это работали наши пулеметы! Он перетирал веревки и вслушивался и вглядывался в озаряемый тусклыми вспышками мрак. Что-то изменилось кругом. Что-то произошло с проволокой: она перестала потрескивать, искриться. А кругом пробегали враги, падали, стреляли, бежали снова. Где-то на склоне замигал быстро-быстро красный огонек автомата. Боцман перепилил шкерт. Сел, разминая затекшие пальцы. Развязать ноги было совсем легко. Припал к земле -- пулеметная очередь, разрывая проволочную ограду, лязгнула над самой головой. Он подполз к неподвижному телу дублинца. Пальцы Агеева скользнули по белью, жесткому от засохшей крови. Капитан О'Грэди, подлинный капитан О'Грэди был мертв -- сердце его не билось... Большой дырой зияла проволока, рассеченная пулеметной очередью. Агеев шагнул наружу. Да, в проволоке не было больше электротока. Посвистывали над головой пули, летели медленно самоцветы трассирующих снарядов и огненный пунктир пулеметных очередей. Боцман снова припал к камням. Смерть носилась над головой. Нужно перехитрить ее снова, проползти туда, откуда -- он определил это по звуку -- били наши пулеметы и автоматы. Быстро полз по темным, скользким камням. Все его избитое, измученное тело болело и ныло, во рту был солоноватый привкус крови, жгучим потом, а может быть, кровью заливало глаза. Кто идет? Полундра! -- прозвучал впереди резкий вопрос. Свой! -- крикнул Агеев. -- Я свой, Сергей Агеев! Боцман? Агеев узнал голос друга -- разведчика сержанта Панкратова. Увидел его коренастую фигуру, распластавшуюся на камнях у ручного пулемета. Он самый, сын своего отца! -- Агеев крепко стиснул руку сержанту. С кем это вы, Панкратов? -- послышался, как всегда, негромкий, глуховатый голос Людова. Боцман Агеев, товарищ капитан, откуда-то взялся! Боцман? -- Людов подполз ближе, из-под капюшона плащ-палатки блеснули круглые стекла. -- Вы почему не на Чайкином Клюве? Так вышло, товарищ капитан... Я майора Эберса убил. Меня немцы в плен взяли... -- Последнюю фразу Агеев произнес с трудом, много тише, чем первую. Ага, -- сказал Людов хладнокровно. -- Следовательно, полагаю, вы без оружия? -- Никогда, ни при каких обстоятельствах капитан Людов не показывал, что удивлен тем или другим фактом. -- Так точно, без оружия... -- Панкратов, передайте ему автомат Тер-Акопяна... Тер-Акопян только что погиб, боцман... -- На мгновение Людов замолчал. -- Панкратов, нужно проверить, вырублен ли ток. -- Ток вырублен, товарищ капитан! -- доложил Агеев. Он сжимал в руках автомат павшего товарища. Кровь бушевала в теле, не было и следа недавней слабости. -- Прекрасно! -- сказал Людов. -- Тогда займемся спасением женщин и детей, орлы матросы! Как же очутились орлы капитана Людова здесь, в самом сердце секретного вражеского района? Глава четырнадцатая ЖЕНА ОФИЦЕРА Когда Фролов с вершины Чайкина Клюва увидел наши корабли, на одном из этих кораблей был капитан Людов со своими бойцами. Но разведчики шли не на эсминце -- они толпились на палубах двух катеровохотников. Маленькие корабли плыли мористее, почти застопорив ход. Обстрел берега не входил в их задачу. Между ними и береговыми высотами скользила грозная линия эсминцев, вздымающих белоснежные буруны. Широкие военно-морские флаги и змейки вымпелов вились на их мачтах. А над "Громовым" -- флагманским кораблем -- алый флаг командующего флотом: три белые звездочки возле краснозвездного поля. И на высоком мостике стоял сам вице-адмирал, не отводя от ястребиных глаз черные окуляры бинокля. Есть позывные с Чайкина Клюва? Нет позывных, товарищ командующий... Корабли сближались с берегом. Все яснее были видны зубчатые отвесные скалы. Гудел ветер, бился в брезент ветроотводов. Мерно вибрировал турбинами корабль. Комендоры, направив на берег длинноствольные пушки, тоже всматривались в молчаливые скалы. Сигнальщики, опершись на холодные поручни, не отрывали биноклей от глаз. Есть позывные корректировочной группы? Нет, товарищ командующий... Уже ясно виден был Чайкин Клюв: раздвоенная, уходящая в бледное небо вершина. Дымовая нить ракеты взлетела над ней -- вспыхнул в небе красный дымок. -- Ракету! -- приказал вице-адмирал. С мостика "Громового" взвилась ракета. -- Вижу человека на Чайкином Клюве! -- взволнованно крикнул сигнальщик. -- Пишет по нашему семафорному коду: "Готов к началу корректировки". Офицеры смотрели. Крошечная фигура на обрыве огромной скалы неустанно махала флажками. -- Дайте ответный, -- приказал адмирал: -- "Начинаю обстрел берега". Развернув сигнальные флажки, писал ответ сигнальщик "Громового". И первые громовые раскаты послышались с моря, первые снаряды разорвались около тайных береговых батарей. -- Заметили нас! -- крикнул в восторге Фролов.-- Приняли семафор, товарищ командир! Медведев склонялся над картой берега, распластанной на камнях. Смотрел, как перестраивались корабли, как первые бледные вспышки рванулись от их бортов, первые снаряды прочертили воздух. -- Объект номер первый -- перенести огонь на полкабельтова вправо... Объект номер второй -- недолет... Объект номер третий -- накрытие... -- диктовал Медведев. И флажки молниеносно летали в руках Фролова. И вот рявкнул берег: из-под маскировочных щитов, из-под камней, с окрестных высот заговорили вражеские батареи -- и первые пули чиркнули по граниту Чайкина Клюва. Пулеметная очередь лязгнула о камни... Товарищ командир, -- Фролов кричал, не прекращая сигнализации, -- если подстрелят меня, как бы мне вниз не свалиться!.. Нехорошо будет... Я тебя удержу! -- крикнул Медведев в ответ. -- А ты не стой на одном месте! Дал корректировку -- и прячься... И перебегай на другой край... Он сам вытянулся над камнями, не берегся пуль. Это был бой -- стихия военного моряка! То чувство, что захватывало целиком, вытесняло все посторонние мысли. -- Дают шквал огня! -- кричал старший лейтенант сквозь ветер и грохот орудий. -- Прямое попадание в первую батарею... А ну, перенесем огонь глубже! Вновь свистнула пулеметная очередь над самыми их головами. -- Перейди на ту сторону площадки: там тебя не достанет! Фролов бесстрашно стоял над обрывом. И непонятно было, ветер ли режет лицо или пули свистят возле самых ушей. Вдруг споткнулся, взял флажки в одну руку, провел пальцами по лицу. -- Ранен, Фролов? -- рванулся к нему Медведев. -- Ничего, пуля погладила по щеке... Все скалы пылали огнем, клубились дымовыми волнами. Водяные черные всплески взлетали вокруг маневрирующих кораблей. Наступал вечер -- дымный, неверный свет мерцал в темнеющем небе. И неустанно сигналил еще четко видимый с кораблей и с берега Фролов. Но вот он схватился за грудь, шагнул к обрыву. Флажок упал на камни. Медведев успел подбежать, подхватил тяжело обвисшего моряка. Ранен, брат? Куда? Угадали, дьяволы! Как будто в плечо, осколком... Рука онемела, не могу сигналить... Кругом свистели трассы, лопались на камнях мины. Фролов бледнел, голова откинулась на камни. Набухала кровью тельняшка под бушлатом. Медведев вспомнил: "Маруся!" Бросился ко входу в ущелье. Маруся стояла, прислонившись к скале, опустив автомат. Молча глядела на Медведева. -- Фролов ранен! -- крикнул Медведев. -- Вам здесь больше стоять не нужно... Помогите ему!.. Идите в кубрик. Принесу его туда. Кинулся обратно. Маруся бежала следом, бледная, держа в руках ненужный теперь автомат. -- Идите в кубрик! -- повторил Медведев. -- Видите, здесь стреляют. Подождите там... Фролов старался приподняться на локте: Эх, обидно: сигналить больше не могу... Ничего, ты уже свое сделал. Теперь они сами могут бой вести. Засекли все точки... Опять лопнула мина вблизи. Медведев припал к камням. Оглянулся -- Маруся стояла на коленях рядом с Фроловым. -- Уйдите, здесь вас подстрелят! -- крикнул Медведев. Она будто не слышала. Ее густые волосы рассыпались по плечам, лицо тонуло в полумраке. Она вынула из ножен финку Фролова, разрезала тельняшку, разорвала индивидуальный пакет. -- Это ничего... -- Она стирала ватой кровь. -- У него плечо прострелено, мякоть... Сейчас остановлю кровь... Так... Так... Нужно его в землянку отнести... Медведев подхватил раненого. В скрежете и чавканье мин пронес в кубрик, положил на койку: здесь, под защитой козырька скалы, безопасно. Стер с лица пот, взглянул на ладонь -- она была в горячей, липкой крови. -- Вот кончите с Фроловым, и я к вам записываюсь на прием! -- бодро сказал он через плечо. И тут только заметил: Маруси нет в кубрике. Выбежал наружу. На камнях темнело распростертое тело. -- Вы ранены? Она чуть шевельнулась. Лежала ничком, фланелевка была разорвана на спине, кровь капала на камни. -- Да, немножко, в спину... Это ничего, это хорошо, мне не больно. Только трудно дышать... -- Замолчала, чуть слышно заговорила снова: -- Очень я устала от той жизни... Ваша жена... Настя... была права -- лучше смерть... -- Моя жена?.. -- Медведев близко нагнулся к ней, не чувствовал, не слышал свиста осколков вокруг. -- Да, -- шептала Маруся. -- Не увидите больше ее... Она умерла героем... Когда нас заставляли работать здесь, в горах, она отказалась с тремя другими женщинами. Она не хотела строить этот завод... Бро- силась на эсэсовца, схватила за горло... Ее застрелили... Она умерла хорошо... Мы боялись так умереть... Ее шепот стал совсем невнятным, затих. Медведев сжал ее тонкие пальцы. Маленькая рука упала на камни... -- Настя, -- сказал Медведев, -- Настя... Ничего не сознавая, будто во сне, подошел он к краю обрыва. То, что увидел, заставило его прийти в себя. Уже наступила ночь, но весь берег был озарен зеленоватым дрожащим светом. Корабли били осветительными снарядами. Низкий желтовато-багровый дым стлался над скалами. То там, то здесь вспыхивало бурое пламя; рвался боезапас батарей. А вдали по-прежнему пенили воду корабли, озаренные молниями залпов. Прямой, высокий, не в силах оторвать от этого зрелища глаз, стоял Медведев на краю высоты... Потом вернулся в кубрик. Навстречу блеснул горячий взгляд раненого. Старший лейтенант присел на край койки. -- Как дела, товарищ командир? -- Лежи, брат, лежи... Хороши дела... весь берег наши разворочали -- слышишь?.. Значит, семью вашу выручим скоро? Молчи! -- быстро сказал Медведев. -- Тебе вредно говорить... Будем думать, как тебя теперь на берег доставить. Здесь служба наша кончилась. Как раз в это время катера с разведчиками капитана Людова разом легли курсом на берег. Они не участвовали в бою. Два маленьких корабля лениво покачивались на высоких волнах. Но теперь наступило их время. Был отлив: тише бились у скал океанские волны. Два "охотника" влетели в небольшую губу, подошли к скалам, перебросили сходни на обнаженные мокрые камни. Сходни вздымались, и опускались, и раскачивались в темноте, но один за другим люди в плащ-палатках сбегали на берег. Несли ручные пулеметы, боезапас, большие ножницы-кусачки. Одним из первых спрыгнул с катера, поскользнулся на гладком камне, но ловко удержался на ногах невысокий человек, тоже укутанный в плащ-палатку. Из-под капюшона блеснули круглые очки. -- Осторожно, товарищ капитан, -- сказал коренастый разведчик, почтительно поддерживая Людова под локоть. -- Если эта штука об камни ахнет, останется от нас мокрое место. -- Она не взорвется, -- спокойно ответил Людов. Под плащ-палаткой он нес небольшой, но очень тяжелый предмет. -- Эта бомба умная. Она молчать будет, пока мы ей не прикажем. Уже все разведчики выбрались на скалы. Катера отвалили от берега. Пока высадка шла хорошо -- их не заметили: все внимание береговых батарей было обращено на бой с эсминцами. Все было договорено заранее. Разведчики делились на два отряда. -- Старшина, -- сказал Людов, -- прежде всего проникаете на электростанцию, вырубаете ток. Берете "языка", узнаете, где содержатся дети. В бой не ввязывайтесь: бой будем вести мы, отвлечем на себя все внимание охраны. Отряд старшины Суслова ушел в темноту. Разведчики карабкались по скалам. Над головами, чертя высокие дуги, проносились корабельные снаряды. Грохот взрывов, багровое зарево оставались сбоку и сзади. Впереди была затаившаяся тьма. -- Вер да?1 -- крикнул из темноты испуганный голос. Разведчики молчали... Один бесшумно пополз вперед. (1 Кто там? (нем.)) -- Вер...-- громче начал часовой и захлебнулся. Отряд снова полз в темноту. Шипы проволочного заграждения темнели над головами. Это была простая, неэлектрифицированная проволока... Внезапно забил из тьмы пулемет. Бил торопливо, лихорадочно, пули лязгали по камням. В ответ застучали пулеметы разведчиков. С обеих сторон, как разноцветный пунктир, летели трассирующие пули. Все новые пулеметы вступали в дело с обеих сторон... Разведчики прорвались на территорию секретного завода. То там, то здесь мелькали тусклые полосы -- желтый свет из распахнутых дверей. Черные торопливые тени взметывались и припадали к камням... Нестерпимый сверкающий свет хлынул вдруг сверху. С одной из ближних вершин с