Брови сошлись в одну сумрачную черту. Товарищ капитан, ничего подобного я не писал в рапорте! Конечно, не писали, -- подтвердил Людов. -- И не могли писать, так как не знали ничего определенного. Но я себе представляю, как вы страдали, подстерегая с торпедами корабли, на одном из которых могли идти ваши жена и сын! -- Он помолчал, сочувственно глядя на Медведева. -- Успокойтесь, Андрей Александрович. Все три корабля, на которых перевозили наших мирных людей, угнанных в рабство, спокойно дошли до места назначения. Мы узнавали о времени их отхода и курсе, своевременно давали шифровки... Правда, в последний раз шифровка немного запоздала: вы уже, кажется, хотели выходить в атаку... И вы тоже думаете, что на этом транспорте могла быть моя семья? -- ломким голосом спросил Медведев. Этого я не думаю, -- медленно произнес Людов.-- Я верю в возможность всяких страннейших совпадений. Но строить такое предположение было бы слишком наивно. Медведев тяжело сел на кровать. -- Подытожим факты, -- продолжал Людов. -- Вы обращались в штаб партизанского движения с просьбой установить судьбу ваших жены и сына, захваченных немцами под Ленинградом. Вам ответили -- не правда ли? -- что вашу семью сперва держали в концентрационном лагере, потом перевели в один из норвежских портов для отправки на транспорте в Заполярье... Не так ли? Затаив дыхание, Медведев кивнул. -- Теперь, когда вашему рапорту дан ход, -- помол- чав, сказал Людов, -- с какой целью вы натравляетесь на сухопутье? Медведев молчал. -- Я представляю себе ваши мечты... -- Людов снял очки, стал задумчиво протирать носовым платком стекла. -- Вы проситесь на передний край, думаете связаться с разведчиками, проникнуть в немецкие тылы, разыскать лагерь рабов, отбить свою семью... Капитан сидел без очков; на Медведева глядели очень усталые, добрые, глубоко запавшие глаза. Но Людов опять надел очки. Его голос стал жестким. -- Едва ли это удастся вам. Северная Норвегия -- океан пустынных сопок. Ваши поиски обречены на неудачу, даже если бы командование пошло вам навстречу в этом сомнительном деле... Медведев порывисто встал: Скажите, капитан, зачем вы затеяли весь этот разговор? Затем, чтобы предложить вам перейти в мое распоряжение, -- просто сказал Людов. В ваше распоряжение? Командующий передал ваш рапорт мне. Я думаю, вы как раз тот человек, который нужен мне для одной операции. Операция за линией фронта, в сопках? Говорите тише... Да, за линией фронта, в сопках. Но сперва уточним: правильно ли я вас понял? Вы коммунист и советский морской офицер. Тревога о семье не может заслонить в вашем сознании мыслей о Родине, понимании советского воинского долга. Главная ваша мечта -- уничтожить фашистских захватчиков, что вызволит из гитлеровского рабства тысячи наших детишек и женщин. Так ли это, старший лейтенант? Вам, товарищ капитан, удалось высказать самые мои заветные мысли! -- волнуясь, сказал Медведев. Так вот. Сейчас командованию необходимо установить точные координаты района, куда фашисты свозят наших людей. С какой целью -- вам будет сообщено позже. Сами вы не пойдете на поиски своей семьи. Вы только поможете установить место, все остальное предоставите другим. Приготовьтесь к разочарованиям. Приготовьтесь к безусловному повиновению инструкциям, которые вам будут даны... Согласны ли вы пойти в тыл врага навстречу неведомым опасностям на неопределенный срок? Вы... Он не договорил. Медведев бросился к нему, сжал его тонкие, узловатые пальцы. Не находя слов, тряс Людову руку. -- Если вы сломаете мне пальцы, -- морщась, сказал Людов, -- я не смогу подписать приказ о вашем назначении. Медведев распахнул дверцы шкафа, выхватил бутылку вина, два липких стакана. На дне одного лежал окурок, в другом ползала вялая полярная муха. Вытряхнув из стаканов муху и окурок, молча выбежал из комнаты. -- Андрей Александрович, не нужно! -- крикнул вслед Людов. Из-за двери слышались бульканье и плеск воды. Медведев вернулся с вымытыми стаканами. -- Я редко пью, -- отрывисто сказал он. -- Последний раз выпил из этой бутылки, когда расставался с Настей. Думали допить после ее возвращения. Но для такого случая... Багровая густая струя билась в стенки стаканов. Чтобы не был последним! -- сказал Медведев, торжественно поднимая стакан. Чтобы не был последним!--повторил Людов суровый тост военных моряков. Они выпили, поставили стаканы рядом. -- У вас хорошие нервы, Андрей Александрович, -- с уважением сказал Людов. -- Волнуетесь, а в руке ни малейшей дрожи. Он застегнул шинель. Нагнулся, вынул из-под стула фуражку, обмахнул ее рукавом. Медведев смотрел удивленно. Людов надел, поправил перед зеркалом фуражку. -- Сейчас я вас покидаю, Андрей Александрович.-- Странно звучало для Медведева это штатское, еще непривычное тогда на флоте обращение. -- Главное мы с вами скрепили. Вы поступаете в мое распоряжение. Обдумайте еще раз этот шаг. Нет колебаний? Тогда прикиньте пока, кого из своего экипажа сможете взять с собой. Нужны двое: радист и сигнальщик. Медведев не успел ответить ни слова. Капитан предупреждающе поднял смуглый палец: -- Не торопитесь, обдумайте кандидатуры всесторонне. Через полчаса жду вас у командующего, в скале... Думаю, лучше нам не идти по улице вместе... Приложив руку к козырьку, вышел, тихо притворив за собой дверь. Ровно через полчаса вахтенный краснофлотец перед овальным входом в скалу спрашивал пропуск у подошедшего сюда офицера. Ранние сумерки уже окутывали улицы, корабли у причалов, площадь стадиона, где совсем недавно летал влажный футбольный мяч, свистели и топали англичане, аплодировали наши моряки, когда команда гвардейского эсминца забивала в английские ворота гол за голом. Медведев предъявил удостоверение. Вахтенный нажал кнопку звонка. В глубине туннеля горел электрический свет. Дежурный офицер показался из-за поворота. -- Старший лейтенант Медведев?.. Проходите. Медведев шел туннелем, наклонно убегавшим в глубь сопки. По неровным каменным стенам сочилась вода, бежала проволока проводов, темнел свинцовый кабель. Открылась тяжелая, обитая резиной дверь. Еще одна дверь -- с высоким стальным порогом-комингсом, как на линкоре. Возник длинный прямой коридор, ряд дверей по обеим его сторонам. Из-за дверей слышался заглушенный разговор, звучали телефоны, постукивали ключи телеграфа. Адъютант остановился, пропустил Медведева вперед, в небольшую приемную. -- Обождите, сейчас вас примет вице-адмирал. В кабинете командующего флотом сидел капитан Людов. Просторная сводчатая комната находилась глубоко под поверхностью сопки. Пол устлан линолеумом, на одной из обитых крашеной фанерой стен -- огромная карта заполярного сухопутного фронта. В глубине письменный стол, перед ним глубокие мягкие кресла. Вице-адмирал -- немного сгорбленный плотный мо- ряк, с профилем, будто вырубленным из гранита,-- остановился перед низким широким столом -- макетом морского фронта. Голубел Ледовитый океан -- бумажный простор, пересеченный линиями широт и долгот. Извивался рваный, прорезанный сотнями фиордов берег. Крошечные модели боевых кораблей разбежались по голубеющей глади. В любой момент (находящийся здесь видел расположение подводных и надводных сил флота, видел, в каком пункте расположены тот или другой корабль, любая подводная лодка. Острый профиль вице-адмирала склонялся над зубчатым полумесяцем Новой Земли. Командующий передвинул узкое веретенце подводной лодки, идущей на другую позицию. Выпрямился, взглянул на Людова. Все, что вы рассказали, капитан, похоже на фантастический роман. И тем не менее это действительность, товарищ командующий. Я не люблю вмешивать семейные истории в военное дело. Но это одна из тех ситуаций, когда семейные взаимоотношения перестают быть достоянием двоих, товарищ адмирал. -- Вы, капитан, любите отвлеченные формулировки. Простите, товарищ командующий, -- отпечаток профессии. Я не военный, я доцент философских наук. Только кончится война -- опять засяду в своем институте. Хорошо, капитан, продолжайте... Вице-адмирал снова переставлял кораблики на карте. Только что пришло сообщение, что дивизион эскадренных миноносцев вышел в море конвоировать караван. Я уже докладывал, товарищ командующий: этот офицер страстно стремится в сопки -- ваше согласие примет как подлинное благодеяние. Вы хотите сказать, -- улыбнулся вице-адмирал, -- что стремление в сопки у нас не такое уж частое явление? -- Да, -- взглянул без улыбки Людов, -- вы сами знаете, товарищ вице-адмирал, наши люди превосходно, самоотверженно дерутся на сухопутье, но мысленно всегда на своих кораблях. А тут -- человек заболеет, если не отпустить его. А условия операции трудны, командовать отрядом должен энтузиаст своего дела, если хотите -- фанатик. -- Допустим... -- задумчиво сказал вице-адмирал. -- Есть еще обстоятельство, -- продолжал Людов,-- Ни одного из подходящих офицеров разведки не могу сейчас снять с основной работы. Люди перегружены не менее важными заданиями. А старший лейтенант Медведев отважный, до конца преданный Родине и партии офицер. Он исполнителен, прекрасно развит физически, сможет перенести любые трудности похода. Полезно для дела то, что в первые дни Отечественной войны он, как и многие другие офицеры наших кораблей, был послан на сухопутье. Он командовал, правда недолго, отрядом морской пехоты и отлично проявил себя там, -- Я вспоминаю, -- сказал вице-адмирал. -- Возникла тогда даже мысль, не оставить ли его на Рыбачьем. Если бы не ходатайство капитана первого ранга... Но не думаете ли вы, что теперь мысли о семье... Командующий замолчал, переставляя макет другого корабля. -- Меня самого тревожил этот вопрос, -- медленно сказал Людов. -- Но в Медведеве высоко развито сознание воинского долга. Не поколебался же он выйти в торпедную атаку, даже предполагая, что на борту вражеского транспорта может находиться его семья. Вице-адмирал распрямился. Ваше мнение, подозревают немцы, что мы заняты этим объектом? Им не кажется подозрительным, что мы не потопили ни один из тех транспортов? Наоборот, они могли приписать это мастерству своих конвоиров. Мы же организовали ложную атаку подлодки на второй караван... Думаю, немцы пока ничего не подозревают, Хорошо, -- сказал командующий, -- пригласите старшего лейтенанта. Людов открыл дверь, вошел Медведев. -- Товарищ командующий, старший лейтенант Медведев явился по вашему приказанию! Медведев застыл у дверей, приветствуя вице-адмирала. -- Здравствуйте, старший лейтенант. -- Командующий радушно протянул руку. -- Поздравляю с успешны- ми действиями в бою с самолетом. Награда вам уже вручена? -- Он скользнул взглядом по ордену на кителе Медведева. -- Ну, лиха беда начало... Теперь хотите прогуляться в сопки... Корабль оставить не жаль? -- Он в ремонте, товарищ командующий. -- Капитан Людов нуждается в вас... -- Командующий сел за стол. -- Что ж, не возражаю... Капитан, доложите смысл боевого задания. Несколько времени назад, -- начал негромко Людов, -- британской разведкой произведена в Южной Норвегии любопытная операция. В провинции Телемарк была сброшена на парашютах группа командос. Сброшенная в сопках, недалеко от Сингдаля, она имела задание уничтожить находящийся там завод секретного оружия... Подождите, капитан... -- отрывисто сказал вицеадмирал. -- Старший лейтенант! Если я вас не пошлю в сопки, найду нужным оставить на корабле, сможете ли, как раньше, отдавать все силы работе? Медведев приподнялся в кресле. -- Сидите, Андрей Александрович, -- сказал командующий, не поднимая глаз. -- Отвечайте на вопрос сидя. Медведев молчал, сжав пальцами ручки кресла. -- Отвечайте честно, как советский офицер и коммунист, -- продолжал командующий. -- Я знаю, зачем вы стремитесь в сопки. Но если понадобится Родине и партии, сможете ли отказаться от своей мечты? Согласны ли сражаться там, где принесете больше пользы? Медведев склонился вперед. Вот снова вопрос, который он ставил сам себе не раз. Вопрос, на который должен ответить до конца откровенно. Слово коммуниста и офицера, -- твердо, раздельно сказал Медведев. -- Куда бы ни послало командование, на суше или на море, все силы и способности отдам делу нашей победы! Хорошо сказано, старший лейтенант! -- Командующий вскинул свой острый взгляд. -- Не забывайте об этом там, на вражеском берегу... Продолжайте, капитан. -- Он опустил голову на сложенные ладони. Группе, под условным названием "Линдж компани", соединившейся с другим отрядом командос, -- мерным голосом продолжал Людов, -- удалось проникнуть на территорию завода и взорвать цех концентрации. По- скольку завод оказался рассекреченным, из Германии пришло распоряжение демонтировать установки, перебросить их в другое место. Англичанам удалось подорвать транспорт, шедший от местоположения завода. По сведениям их разведки, завод ликвидирован полностью. А по сведениям нашей разведки? -- нетерпеливо перебил вице-адмирал. По сведениям нашей разведки, основная часть установок завода благополучно проследовала к сопкам Северной Норвегии. Там немцы срочно соорудили новый укрепленный район. Туда доставлялись транспорты с техническим оборудованием и рабочей силой, состоящей из женщин и детей. Туда же на борту миноносца "Тигр" было отправлено несколько физиков со штатом лаборантов... Далекий слитный гул донесся откуда-то извне, проникая сквозь толщу гранита. Щелкнул и зашуршал громкоговоритель над столом. -- Говорит штаб противовоздушной обороны. Воздушная тревога! Внимание! Воздушная тревога! Зазвонил телефон на столе. Служба наблюдения докладывала обстановку. Звонил стенной телефон-вертушка. -- Группа бомбардировщиков идет курсом на базу? -- Командующий повесил трубку и надел фуражку. -- Товарищи офицеры, прошу извинения. -- Он встал, вышел из кабинета. Всем в базе был известен обычай вице-адмирала: когда раздавался сигнал тревоги, корабельные сирены у причала поднимали душераздирающий вой, торопливо хлопали зенитки и все не занятые на боевых постах спешили в убежище, командующий выходил наружу, начинал медленно прохаживаться возле здания штаба с морским биноклем в руках... Скала гудела и содрогалась. Что наверху? Бомбежка? Воздушный бой над базой? Это было неизвестно здесь, под каменной толщей. Но Медведев думал о другом. Он подошел к Людову, неподвижно сидящему в кресле: -- Скажите, капитан, вы только что говорили про детей и женщин. Я не понимаю... Они заставляют работать там наших жен и детишек? -- По-видимому, так, -- взглянул на него Людов.-- И знаете почему? Во-первых, ясно, боятся скопления большой массы мужчин, хотя бы ослабленных голодом и безоружных, в горах, недалеко от линии фронта. Кроме того, фашисты полагают, что женщины меньше разбираются в области точных наук. А дети -- их используют, видимо, в лабораториях, на посылках, около самых секретных объектов. И вместе с тем, разве вы не понимаете, -- это лучший способ держать в повиновении матерей. Ни одна из них не сбежит, не покинет своего ребенка. Чудовищный, чисто фашистский способ... Медведев стиснул руки так, что хрустнули и побелели суставы. -- А что это за проклятые работы? Им, видимо, придается большое значение? Людов снял, стал тщательно протирать очки. -- Да, им придается большое значение, очень большое значение. Вот все, что могу вам сказать пока... Он помолчал, снова надел очки. -- Гибель фашистов близка. Гитлер пойдет на все, чтобы отдалить эту гибель. Помните одно: истребление этой лаборатории в сопках вырвет еще один шанс из рук врага, спасет тысячи, может быть, сотни тысяч людей от мучительной смерти. Это секретное оружие... Внимание! Он вскочил с кресла. Вошел вице-адмирал, на ходу снимая фуражку. Самолеты прошли на ост, -- сказал командующий. Весело поблескивая глазами, шагнул к своему столу.-- Там их перехватят наши, а по дороге уже пощипали зенитчики -- один бомбардировщик врезался в сопку... Итак, капитан, вы хотите сказать, что фашисты открыли по соседству от нас небольшое научно-производственное предприятие по выделке... ну, скажем... мыльных пузырей. И предлагаете старшему лейтенанту заняться розысками этого предприятия? Так точно, -- подтвердил Людов. -- До сих пор ни вылазки наших людей, ни авиаразведка не могли установить следов этого завода. Он, видимо, неплохо замаскирован в районе горных озер. Нужно направить постояннодействующии морской пост в глубокий тыл противника, -- Принято! -- отрубил вице-адмирал. -- Старший лейтенант назначен командиром поста. Возьмите с собой сигнальщика и радиста. На вражеском берегу встретит вас лучший наш разведчик Агеев. Слышали о нем коечто? -- Слышал, товарищ командующий! -- Теперь увидите его в деле. Вице-адмирал пригладил короткие, жесткие волосы над пересеченным морщинами лбом. -- "Где не пройдет горный олень, пройдет русский солдат" -- это будто про него сказано!.. Подойдите сюда, товарищи. Прошли к настенной карте -- к изломанной береговой черте с цифрами высот на штриховке горных массивов. Здесь фашисты создали новый укрепленный район, -- приложил вице-адмирал карандаш к карте. -- Полагаю, его назначение -- прикрывать с моря разыскиваемый нами объект. Здесь озера, горные вершины. На некоторые из этих вершин никогда еще не ступала нога человека... В этот фиорд, -- карандаш вице-адмирала продолжал скользить по карте, -- доставит вас наша "малютка". Даю вам отличного командира-подводника. Он пройдет мимо вражеских батарей, форсирует минные поля, высадит вас на берег. Таким образом сразу минуете основную линию вражеской обороны, окажетесь в тылу врага. Где установим морской пост, товарищ вице-адмирал? -- спросил Медведев. Командующий взглянул на него. Стоит спокойно, ни тени волнения, будто готовится к курортной прогулке. Хороший офицер! Пожалуй, капитан Людов действительно прав. -- Место для морского поста выберете с Агеевым на одной из самых мощных высот, чтобы контролировать берег и сушу. Возьмете с собой радиостанцию. Установите радиовахту -- по часу в день. В эти часы будете докладывать важнейшие наблюдения поста, получать инструкции, сообщение о начале десанта... Когда начнется десант, обеспечите корректировку стрельбы... А главное -- во что бы то ни стало установите координаты этого предприятия в сопках! Глава пятая ЧЕЛОВЕК В ПЛАЩ-ПАЛАТКЕ -- Форсируем минное поле, Вася! -- шепнул чуть слышно Фролов. Кульбин напряженно кивнул. -- Только что, -- сказал друг подводник, -- обогнули северную оконечность Норвегии. Теперь вошли в горло фиорда. Корпус лодки чуть слышно вибрировал, ровно горела лампочка под потолком отсека. Незабываемый, душный, едва ощутимый запах работающих аккумуляторов и машинного масла стоял в воздухе -- запах подводной лодки в походе. Снаружи будто кто-то металлическим ногтем осторожно коснулся корпуса корабля. Нарастали поскрипывание, металлический скрежет. Казалось, кто-то неуверенно ощупывает лодку снаружи. -- Минреп! -- так же тихо шепнул Фролов. По влажным переборкам медленно стекали капли. И такая же капелька холодного пота нежданно покатилась по телу Фролова. -- Да замолчи ты, пожалуйста! -- сказал досадливо Кульбин. Они сидели втроем на узких банках за столом крошечной кают-компании. Только поскрипывание рулевого управления, шорох минрепа да заглушенные слова команды из центрального поста нарушали тишину. Медведев сидел неподвижно, сжав пальцами ребро стола, пристально смотря в одну точку. Да, самое худшее на войне -- сидеть вот так, без дела, без оружия, во власти собственного воображения. Ясно виделось: вот лодка вслепую пробирается под водой, среди висящих кругом мин, руководствуясь только штурманской картой и чутьем командира. В любой момент минреп может притянуть к борту мину, ударник мины толкнется о металл, страшный взрыв вырвет часть корпуса и переборки, кипящие волны хлынут внутрь... Царапанье прекратилось. По-прежнему вибрировала палуба, стоял в воздухе металлический, душный запах. Голова матроса в черной пилотке подводника просунулась в люк: -- Товарищ старший лейтенант, командир корабля просит вас в центральный пост. Медведев встал. Протиснулся в круглый люк в переборке, разделяющей отсеки. Командир лодки стоял у маслянистого стального ствола перископа, слегка расставив крепкие ноги, припав к окуляру глазом. Оторвался от перископа, повернул к Медведеву потное лицо с белокурой прядью из-под сдвинутой на затылок пилотки: -- Глядите, старший лейтенант. Узнаете? Медведев ухватился за рычаги перископа, припал к окуляру. Лодка шла еще под водой, на перископной глубине. Сияла лунная ночь. Совсем близко, над серебряно-черной водой вставали голые скалы странно знакомого рисунка. "Эти очертания... -- соображал Медведев. -- Да я ведь только сегодня тщательно изучал их на фотографиях в штабе флота". У-фиорд! -- сказал тихо, не отрываясь от перископа. Так точно, У-фиорд! -- с торжеством подтвердил подводник. -- Поздравляю, старший лейтенант! Форсировали минное поле, доставили вас благополучно под носом у немцев. Слышали, как смерть к нам коготками царапалась? Ну, как говорится, приехали, собирайте пожитки...-- И, повернувшись к боцману: -- К всплытию приготовиться! Есть, к всплытию приготовиться! Комендорам в центральный пост! Лодка всплывала. Откинулся отдраенный рубочный люк. Звеня каблуками, наружу выбежали комендоры. Кружа головы, свежий морской воздух хлынул навстречу. Неверными движениями три моряка-надводника тоже вскарабкались по трапу. Стояли на высоком стальном мостике только что всплывшего подводного корабля. -- Ну, как будто все в порядке! -- сказал командир "малютки", опуская бинокль. По обеим сторонам высились отвесные, молчаливые, залитые лунным светом скалы. Начинался отлив, море чуть плескалось у смутных остроконечных камней. Берег казался безлюдным до самых дальних вершин, убегающих в темноту. Почти весь корпус лодки был под водой, только рубка, как узкая скала, вставала, казалось, прямо из волн. С покатой палубы еще стекала вода. Волны пенились у самых ног комендоров, направивших на берег мокрый пушечный ствол. А на палубе уже надували резиновый понтон, спускали его на воду возле рубки. Медведев разглядывал берег в бинокль. Приблизились граненые, окруженные отступающей водой скалы. Бинокль скользил по молчаливым расселинам, старался нащупать скрытую, затаившуюся опас- ность. Нет, здесь не было признаков засады. За одной из скал мигнул, погас, снова мигнул бледный огонек... Медведев опустил бинокль. -- Боезапас не уроните, -- тихо сказал Кульбин. Он уже стоял в колышущемся широком понтоне, сохраняя равновесие, осторожно принимал подаваемые с палубы тюки: -- Куда рацию подаешь? Рацию потом. Она девушка нежная -- ее поддерживать нужно. Правда, Вася? -- Фролов перешагнул через надутый борт, тоже стал принимать и укладывать груз. Ну, -- сказал, оборачиваясь к командиру лодки, Медведев. 0н был одет в ватник и стеганые штаны, через плечо -- плащ-палатка в скатке, на голове -- неразлучная морская фуражка. Пожали друг другу руку. И вдруг Медведев шагнул по скользкой стали, крепко поцеловался с этим курносым вихрастым офицером, с которым провел всего несколько часов и расставался, быть может, навсегда. -- Счастливо! -- сказал подводник. -- В случае засада или что, падайте за камни -- я им дам огоньку. Не уйду, пока не встретите своего человека. -- Спасибо, друг! -- с чувством сказал Медведев. Весла плеснули. Слегка перегибаясь, понтон сколь- зил по ледяной серебристой воде к нависшим над берегом скалам, туда, откуда мигал огонек. Скалы надвигались вплотную. Вокруг больших валунов шипела и качалась вода. Медведев прыгнул на камни, скинул с шеи ремень автомата. Подняв весло, одной рукой держась за камень, всматривался в берег Фролов. -- Пока подождите здесь! -- прошептал Медведев. Его окружили густые прямоугольные тени. Прошел по берегу в глубину, подойдя к подножию квадратной скалы, тихо свистнул два раза. Сбоку взвился такой же свист. То, что казалось углом скалы, обернулось головой в капюшоне. Из-за скалы вышел укутанный в плащпалатку человек. -- Пароль? -- спросил Медведев. Мушка! -- глубоким радушным голосом сказал человек в плащ-палатке. -- Отзыв, товарищ начальник? Мушкель! Медведев протянул разведчику руку. Тот почтительно, крепко пожал ее: Старшина первой статьи Агеев. Согласно приказу, ждал вас, товарищ старший лейтенант. Вражеских часовых поблизости нет? -- Был один... Понтон обратно пойдет, товарищ начальник? Да, сейчас выгрузимся, и отошлю. Так прошу разрешения отлучиться на минутку. У меня тут посылочка есть -- наложенным платежом -- в штаб флота. Разрешите? Он скрылся за скалой. Понтон вздымался и опадал у береговой черты, в нем сидели два гребца-подводника. Весь груз экспедиции уже лежал на камнях, у ног Кульбина и Фролова. Медведев вернулся к понтону. -- Подождите, товарищи, не отдавайте концы. Из-за скалы появился Агеев. Он шел согнувшись, таща на спине какую-то бесформенную тяжесть. Подошел вплотную. Разрисованная желтыми листьями плащ-палатка прикрывала обвисшую фигуру; болталась длинная мертвенная рука, -- "Язык", -- сказал тяжело дыша Агеев, -- охранитель этого района. Я его легонько стукнул -- для тишины, а вообще, все нормально. Ничего, оживет. Он сбросил бесчувственное тело на дно понтона. Живой? -- жадно спросил один подводник. Живой. Примите с рук на руки. Да смотрите, чтобы не задохся. Я ему в рот целый индивидуальный пакет забил. Вот это ловко! -- Второй подводник откинул край плащ-палатки, взглянул на бледное лицо в густой черной щетине. -- Ребята будут довольны! А то с начала войны сколько их издали потопили, а вблизи не видели ни разу. Когда их корабли ко дну пускали, мечтали мы: хоть бы одного за волосы вытащить, посмотреть, какие они, эти фашисты. Теперь налюбуетесь, -- жестко сказал Агеев.-- Смотреть особенно не на что. Вы только его в море не уроните по ошибке. Теперь он наш казенный инвентарь. Подводники оттолкнулись от камней. Гребли в сторону подводной лодки, чуть видимой вдали. Ну, товарищ Агеев, -- сказал Медведев, поднимая рюкзак, -- теперь командуйте походом. Куда поведете нас? Задание вам известно? Так точно, известно... Хочу вас повести на высоту Чайкин Клюв по сопкам, горными оленьими тропками, куда фашистам, хоть они и горные егеря, вовек не добраться. Пока пустынными местами пойдем, можно и днем, а дойдем до опорных пунктов -- нужно до темноты затаиться. Он поднял голову, будто нюхая воздух. Ветер скоро переменится, туман разгонит. Да и солнышко уже встает. Здесь к десяти часам патруль с опорного пункта будет часового сменять. Так что, может, разберем вещи и... полный вперед? Полный вперед, -- повторил Медведев. Они шли по мокрым, скользким, опутанным морской травой камням. Море вдали закипело -- рубка подлодки скрылась под волнами. Развилки колючей проволоки, как фантастический кустарник, вырисовывались в расселине между скал, -- Товарищ командир, прошу идти за мной след в след, -- сказал, оборачиваясь, Агеев: -- Берег, видишь ты, минирован, если куда попало идти, того и гляди кишки вырвет. Там, подальше, дохлый тюлень лежит: угораздило его на мину нарваться. В проволочном заграждении был проделан узкий проход. Агеев осторожно расширил его, проскользнул сам, помог пролезть Медведеву. Светало все больше. Ржавые переплетенные шипы отовсюду протягивались к одежде. Проволоку лучше не дергать. -- Агеев помогал пролезть Фролову, поддерживая его рюкзак. -- Она, может, с минным полем связана, кто ее знает. Я теперь сам огнеопасный. -- Фролов распрямился, поправляя гранаты на поясе. -- Человек-торпеда! Видишь, весь боезапасом обвешан. Он дружески и широко улыбнулся Агееву, но не встретил ответной улыбки. Разведчик глядел холодно и будто свысока. Был раздосадован чем-то. Вынул из кармана маленькую трубку с прямым мундштуком. Не зажигая, вложил в рот, стал посасывать, отвернувшись от сигнальщика. Прошел вперед несколько шагов. Обернулся. -- Товарищ командир, теперь можно и не гуськом идти, дорога свободна. Только просьба в сторону не отбиваться. Они шли болотной расселиной, вдоль бегущего по камням ручейка. Болотные кочки чавкали под ногами, Фролов тихонько чиркнул спичкой, закурил, догнал разведчика. Дима Фролов со всеми любил поддерживать хорошие отношения. -- Прикуривайте, товарищ путеводитель в пустыне! У вас, похоже, огонька нет. Агеев резко обернулся к нему. Фролов чуть не отшатнулся, встретив холодный, уничтожающий взгляд. Вам кто разрешил курить, товарищ краснофлотец? Мне? Я думал, можно... Ты ведь трубку жуешь... -- Фролов растерянно поглядел на Медведева. Сейчас здесь командует старшина! -- строго сказал Медведев. -- Нужно было спросить разрешения у него. А я хоть и брошу, товарищ старший лейтенант! -- Фролов совсем расстроился, швырнул самокрутку на камни. -- Я ему же хотел услужить. С удивлением увидел, что разведчик нагнулся, подобрал самокрутку, сунул в карман. Но еще в большее изумление поверг его быстрый, резкий вопрос: Зажигалкой закуривали или спичкой? Ну, спичкой! -- Фролов поправил автомат, досадливо сплюнул. -- Где спичку бросили? Фролов смотрел с негодованием. Подумалось, что разведчик смеется над ним. -- Не знаю, где бросил... Может быть, сочтем инцидент исчерпанным, товарищ старшина? Агеев обернулся к Медведеву: -- Товарищ командир, прошу вашего приказания краснофлотцу отыскать эту спичку. Медведев тоже смотрел удивленно: Нужно ли это, старшина... в таком пустынном месте?.. Нужно, товарищ командир. Идем на важную операцию: никто не должен знать, что мы высадились здесь. Прикажите отыскать спичку. Исполняйте приказание, Фролов, -- сказал Медведев. Медленно, всей фигурой выражая скрытое негодование, Фролов пошел вдоль мокрых камней. Где, в какую сторону он бросил проклятую спичку? Может быть, ее давно унес ручеек... Проклятый придира разведчик шел рядом, тоже всматриваясь в грунт. Поиски продолжались долго. Фролов негодовал. Но получил приказ -- значит, нужно добросовестно выполнить его. Изо всех сил всматривался сигнальщик в острые расселины среди еще окутанных полутьмой темных камней, в серебристые пятна мха. Может быть, старшина и прав. Предупреждали же их. перед походом, что на вражеской территории нельзя оставлять никаких следов своего пребывания. Но крошечная спичка на этом пустынном берегу! Он вспоминал, что закурил осторожно, скрыв ладонями огонек, хотя знал, что единственный вражеский часовой, находившийся поблизости, обезврежен Агеевым. А спичку вот не предусмотрел. Чем больше он искал, тем сильнее обвинял себя: "Плохой ты разведчик, Димка Фролов! Легкомысленный ты парень... Задал товарищам лишнюю работу..." Агеев наконец разогнулся, подошел к Медведеву. Не найдешь в таких сумерках, товарищ командир, -- горько сказал разведчик. -- А задерживаться здесь больше нельзя. Что ж, может, как-нибудь обойдется... Разрешите двигаться дальше? Идем, старшина, -- сказал Медведев. Они шли вперед. Запах моря оставался сзади, сменялся запахом гниющих растений. Оранжевым мягким светом наливался край неба за грядой скал. Как будто освещенные изнутри, поднимались оттуда легкие облака. Ущелье вело вверх, в хаос вздыбленных, нагроможденных друг на друга, отшлифованных ветрами камней. Далекие округлые хребты мягко вырисовывались в рассветном небе. Некоторые высоты будто дымились: их окутывали полосы голубого тумана. Четверо моряков сгибались под тяжестью оружия и грузов. У каждого на груди короткий черный автомат, на спине туго набитый рюкзак, на поясе гранаты и пистолеты. Кульбин нес за плечами большой чемодан радиоаппарата, в руках запасные аккумуляторы. Его рюкзак и автомат вскинул себе на плечи Агеев. Разведчик шел впереди мягким, скользящим шагом, наклонив голову, пригнув широкие плечи. "Будто тигр по следу", -- с уважением и вместе с тем с неприязнью подумал Фролов. Ему было тяжело. Непривычно оттягивал шею ремень автомата, вещевой мешок тянул назад; даже гранаты, которыми еще так недавно гордился, как будто прижимали к камням. Шагах в двух впереди, пошатываясь под тяжестью своего груза, шел молчаливый Вася Кульбин. -- Тяжело, Вася? Кульбин только взглянул, продолжал идти, не отвечая. Помнишь, мы с тобой о сухопутье балакали? Выйдет теперь нам боком это сухопутье! О чем говорить! -- Кульбин изловчился, грузно перепрыгнул с камня на камень. -- Война! -- Он тяжело дышал, его широкое лицо покрывал пот. -- Пословицу знаешь: мужчина должен идти, пока не выбьется из сил, а потом пройти еще в два раза больше. Нехорошо с этой спичкой вышло, Вася. Намылил мне голову старшина. Сдается мне, я его знаю, -- задумчиво сказал Кульбин. -- А что насел на тебя -- это он прав... Ведь в тылу врага находимся, не шутка! Чудной этот тыл! Я думал, к фашисту в самую пасть идем, только и придется что за камнями ползать, а тут шагаем в полный рост как у себя дома... Фролов тихонько ухватился за ручку кульбинского багажа, старался идти с товарищем в ногу. Да... Только ты мне зубы не заговаривай. -- Кульбин потянул к себе чемодан. -- Тебе, Дима, самому тяжело... Нам еще далеко идти. Нет, у меня вещи легче! -- Фролов стиснул зубы. Капля пота стекла из-под шерстяного подшлемника, за ней -- другая. -- Я, Вася, вполне могу! Он чувствовал: еще десять шагов этой невозможной, гористой дороги -- и оступится, покатится вниз со всем своим боезапасом. Но он шел рядом с другом, поддерживая будто свинцом налитой чемодан. Медведев шагал тренированной упругой походкой. Совсем не так давно могла ли ему прийти в голову мысль, что по собственному желанию, по собственной настойчивой просьбе вновь расстанется с родным кораблем, как пришлось расстаться в первые дни войны? В то недавнее, но уже кажущееся таким далеким время сошли на берег, по всему флоту, моряки-добровольцы, двинулись навстречу тяжелой гари, плывшей от мирных рыбачьих поселков, подожженных врагом. Они спешили вперед в грохоте пропеллеров воздушных вражеских армий, навстречу парашютным десантам врага, оседлавшим горные дороги, навстречу гитлеровским ордам, хлынувшим к нашим заполярным портам. Тогда Красная Армия плечом к плечу с морской пехотой отбросила эти отборные фашистские части, заставила врага забиться в базальтовые щели, залечь под защитой скал. И он, командир катера Медведев, шагал с винтовкой-полуавтоматом в руках, сражался в сопках, делал все, что мог, для победы. Но какое счастье было прочесть однажды, в тусклом свете землянки, приказ об отозвании его, старшего лейтенанта Медведева, обратно на корабли, хотя и на суше крепко сошелся он с новыми боевыми друзьями! Счастьем было опять ощутить под ногами шаткую палубу, которая моряку кажется устойчивее гранита. И вот сызнова уходит он в сопки, все дальше и дальше от своего корабля... -- А ну-ка, Кульбин! -- сказал Медведев, свободной рукой подхватывая чемодан из рук покачнувшегося от усталости радиста. Товарищ старший лейтенант... -- слабо запротестовал Кульбин. Ладно, не рассуждать! Увижу, что вы отдохнули, тащить эту тяжесть не буду. Он взял аккумуляторы из рук Кульбина. Агеев вдруг остановился, откинул капюшон плащпалатки, сдернул с головы подшлемник. Медведев тоже снял фуражку, опустив свою ношу на камни. Рядом с чуть заметной тропой, полускрытая кустами черники, лежала измокшая, почти потерявшая форму бескозырка с выцветшей надписью на ленте "Северный флот", а немного поодаль -- ржавый, наполненный водой германский стальной шлем. Широкий ребристый край второго, пробитого пулей шлема зеленел рядом. Какая драма разыгралась на этих голых норвежских утесах? Как попала сюда бескозырка десантникасевероморца? Где тлеют кости участников неведомой драмы? Загадка! Может быть, разведчик, проникший во вражеский стан, застигнутый врасплох, бился здесь с егерями, дорого продавая свою жизнь, и сорвался, упал в пропасть? Путники знали одно: он не мог сдаться в плен, поддержал честь воина Северного флота. -- Когда-нибудь после разгрома врага здесь памятник поставят неизвестному советскому моряку! -- тихо, торжественно сказал Медведев. Они снова взбирались по камням. Все круче становился подъем. Как великанские ступени поднимался в небо заросший мхом гранит. Возле большой нависшей скалы Агееев остановился: Товарищ командир, тут бы нам привал раскинуть. Дальше днем идти нехорошо. Обратный скат к немецким наблюдательным пунктам выходит. Впереди тундра -- вся местность просматривается. Самое время для привала, -- подтвердил Медведев. Он тоже очень устал -- струйки пота текли по худощавому, гладко выбритому лицу. Сложил оружие, вещевой мешок и чемодан радиста на камни. Присев на обломок скалы, пристально разглядывал знаменитого северного следопыта. Агеев скинул плащ-палатку, сгрузил с себя вещи. Стоял -- высокий, очень широкий в плечах; из-под мяг- кого подшлемника, надвинутого почти до уровня тонких белокурых бровей, смотрело круглое лицо с зоркими желтоватыми глазами. Когда улыбался, было видно: среди ровных белых зубов не хватает двух сбоку -- может быть, это делало улыбку суровой и немного грустной. На краснофлотском ремне, стягивавшем просторный серый ватник, висели кобура с тяжелым "ТТ" и кинжал в кожаных, окованных медью ножнах. -- Кульбин, Вася, ты? -- спросил Агеев, присматриваясь к прилегшему на камни радисту. Кульбин приподнялся. Всматривался в лицо разведчика: -- Неужто Сергей? Ну и изменился ты, друг! Никогда бы не узнал. Радость озарила смуглое лицо Агеева. Он шагнул вперед, потряс Кульбину руку: Говорят, если не признал, это к счастью. А мог бы узнать! Когда на флот пришли, в одном полуэкипаже были, из одного бачка борщ хлебали. Да ведь говорили, погиб ты... на "Тумане"... Я-то не погиб, -- помрачнев, тихо сказал Агеев,-- я-то, друг, не погиб... Потом; будто отгоняя тяжелые мысли, повернулся к Медведеву: -- Может, глянете, товарищ командир, какой нам путь впереди лежит? Только подходите с оглядкой, чтоб нас фашисты не запеленговали. Согнувшись, он пошел к верхним камням. Потом пополз, сделав знак Медведеву лечь тоже. Они осторожно посмотрели через перевал. Там виднелся спуск вниз, крутой, рассеченный причудливыми трещинами и всплесками гранитных волн. Дальше начиналась тундра, кое-где покрытая тусклыми зеркалами болот, кровяными пятнами зарослей полярных растений. И дальше вновь вздымались острые кряжи, окутанные туманом. Один пик, раздвоенный наверху, залитый утренним светом, казалось, уходил под самые облака бледного высокого неба. Прямо за ним лежала вздутая морская пелена; кольцо тумана вилось вокруг лиловеющей вершины. -- Высота Найкин Клюв! -- сказал Агеев, -- Не знаю, как ее норвеги кличут, а наши поморы так окрестили. На эту высоту и поведу вас, товарищ командир... Внезапно схватил Медведева за плечо, притиснул к камням. На одной из окрестных высот сверкнул, погас, снова засверкал белый, ослепительный блик. -- Наблюдатель ихний, -- почти шепотом сказал разведчик. -- В бинокль или в дальномер местность просматривает. Стекло на солнце блеснуло. Им-то особо маскироваться здесь ни к чему. Кругом свои. Вот если бы нас обнаружили, устроили бы нам баню... И возможно, как раз в эти минуты писалось донесение германской разведки, найденное впоследствии среди трофейных документов: "...На береговом посту 117 исчез ночью рядовой Герман Брехт. Майор Эберс считает, что Брехт похищен русской подводной лодкой, перископ которой обстреляли на рассвете наши батареи у входа в У-фиорд. Возможно, лодка высадила группу русских разведчиков, ушедших в сторону района особого назначения. В этом направлении майор обнаружил спичку советской продукции, оброненную русским разведчиком за линией проволочных заграждений..." Глава шестая ВЫСОТА ЧАЙКИН КЛЮВ Так до него рукой подать, до этого Чайкина Клюва! -- сказал с облегчением Фролов, тоже взглянувший за перевал. А не так далеко, -- безмятежно согласился Агеев. -- Если всю ночь прошагаем на полную скорость, на заре, пожалуй, дойдем. Сопки, они всегда так: к ним идешь, а они отодвигаются, будто дразнят. Фролов пригорюнился. Отточенным, как бритва, кинжалом с цветной наборной ручкой Агеев пропорол тонкую жесть консервной банки. Кульбин вынул галеты, разложил жирное мясо, пах- нущее лавровым листом. Роздал каждому по куску шоколада. Агеев сбросил ватник. Обнажились костлявые мускулистые плечи, охваченные узкими полосами заштопанной во многих местах тельняшки. -- Морская душа-то на вас поношена крепко,-- пошутил Фролов. Пошутил не очень уверенно: еще чувствовал себя виноватым из-за ненайденной спички. Разведчик не ответил. Кончив есть, вынул из кармана нарядную маленькую трубку с мундштуком, покрытым множеством однообразных зазубрин, не закуривая, сжал обветренными, жесткими губами. Остальные закурили. Фролов радушно протянул Агееву свой кожаный, туго набитый кисет: Угощайтесь, товарищ старшина. Табачок мировой, до печенок пробирает. Не нужно, -- отрывисто сказал Агеев. Закуривайте, у меня много. Чего зря воздух сосать. Ему хотелось ближе сойтись с разведчиком. Но прямо-таки отшатнулся, увидев блеск ярости в белесых зрачках Агеева под смуглым нахмуренным лбом. -- Не приставайте, товарищ краснофлотец! -- сказал будто ударил разведчик. -- Не нужен мне ваш табак. Вы лучше следите, чтобы снова мусор не разбрасывать! Резко встал, отошел, сося незажженную трубку. За что это он так на меня, Вася? -- Фролов беспомощно взглянул на Кульбина. Не знаю... Может, чем обидел ты его раньше. -- Кульбин тоже был удивлен. Да ничем не обидел. Только табачку предложил, уже второй раз. Просто придира и грубиян! Одним словом, боцман! -- улыбнулся Кульбин. -- Это он на тебя, видно, за ту спичку до сих пор сердится. Боцмана, они все такие. Для них главное -- аккуратность. -- Да он разве боцман? Боцман. И на "Тумане" боцманом служил, и до этого еще, в дальних плаваниях, на кораблях гражданского флота. Так чего ж он на сушу пошел тогда? А это уж ты его самого спроси... Кульбин замолчал. Агеев вернулся, накинул свой протертый на локтях ватник. Товарищ командир, придется нам до темноты здесь отдыхать. Только ночь падет -- дальше пойдем. Может, соснем пока? Отдыхайте, старшина, -- сказал Медведев. -- Я первым вахту отстою. Потом разбужу вас... Поверх ватника Агеев завернулся в плащ-палатку, прилег под тенью скалы. Они отдыхали весь день, а ночью шли тундрой по лишайникам и мхам. Дул резкий ветер, чавкали болотные кочки, снова ныли плечи под тяжестью оружия и грузов. Пошел мелкий, косой дождь. Все кругом заволокло чернильной темнотой. Четверо шли, скорее угадывая, чем видя друг друга. -- Это для нас самая погода, -- услышал Кульбин голос Агеева. -- Чем гаже, тем глаже! Разведчик взглянул на ручной компас -- мелькнуло в темноте и скрылось голубое фосфорное пламя румбов. А мы так, вслепую, на немца не напоремся? -- негромко сказал Кульбин в темноту. Нет, здесь не напоремся, -- откликнулся Агеев.-- Я сам, как первый раз по вражьим тылам пошел, удивлялся, что за чудеса! Думал, фронт -- это сплошная линия, дзоты да проволока. Ползком крался, из-за каждого камня выстрела ждал. А потом вижу, где нужно ползком, а где и нормально пройти можно. Враги берег заняли, окрестности просматривают с командных высот, а тундра -- она пустая... Снова светлело небо, становилось травянисто-зеленым на осте, а казалось, пути не будет конца. Было видно: из всех четверых один Агеев идет своим обычным, легким, скользящим шагом. Совсем сгорбился под грузом рации Кульбин, то и дело оступался среди остроконечных скользких камней. Медведев подошел, опять взялся за чемодан с аккумуляторами. Товарищ командир, не нужно... -- Радист не отдавал чемодан. Не спорьте, Кульбин!-- резко сказал Медведев. В этой излишней вспыльчивости тоже угадывалась боль- шая усталость. -- Что, если упадете? Вы сейчас не сами за себя -- за рацию отвечаете. Ясно? Ясно, товарищ старший лейтенант. -- Кульбин, молчаливый всегда, теперь окончательно потерял вкус к разговору. Старики сказывают, товарищ командир, -- обернулся к Медведеву Агеев, -- не было раньше в этих местах земли, бушевало здесь студеное Мурманское море. И ходили по тому морю разбойничьи чужеземные корабли, грабили мирных рыбаков, их барказы на дно пускали. И тяжко стало морскому дну, заволновалось оно, поднялось к небу застывшими волнами, а все разбойничьи корабли, что в море были, так в горах и остались. Еще сейчас, говорят, в сопках всякий такелаж можно найти. Как бы теперь эти горы от обиды назад не провалились, поскольку в них война началась, -- подхватил Фролов, -- а по мне хоть бы и провалились: совсем здесь ноги оттопал. Он шутил больше по привычке -- обычной веселости не было в голосе. Он тоже почти падал под тяжестью багажа. Тундра кончилась, начался резкий подъем. Гладкие крутые граниты исполинской лестницей вели к светлеющему небу. Они громоздились слева и справа, образуя глубокое ущелье, по дну которого моряки шли выше и выше. Легкие как лебяжий пух плыли вверху желтоваторозовые облака. -- Вот мы почти и дома! -- сказал наконец Агеев. Вдали поднимался рокочущий гул. Морской прибой? Он не мог быть слышен здесь, далеко от берега, на такой высоте... Гул становился сильнее. Вскарабкавшись на высокий гранитный барьер, Агеев остановился, поджидая остальных. Быстрая горная речка, пересекая им путь, клубилась, взлетала каскадами пенных стремительных всплесков. Она мчалась под уклон, кувыркалась среди обточенных черных камней и шагах в десяти влево срывалась вниз белым ревущим водопадом. Водопад фыркал, и гремел, и летел отвесным потоком на далекие мокрые скалы. А прямо перед четырьмя моряками, по другую сторону речки, поднималась отвесная гранитная стена, поросшая от самого подножия ползучей березкой и кустиками черники. -- Ну, товарищи, -- крикнул Агеев сквозь шум водопада,-- сейчас пойдем туда, где нас днем с огнем не сыщут! Пенная вода, обдавая влагой, прыгала и бесилась у самых ног. Речка была шириной метра в четыре. Три черных кривоугольных камня, как неправильно расположенные ступени, пересекали поток. И как всегда в таких случаях, людям, пристально смотревшим на камни, казалось: вода стоит неподвижно, а вперед несутся три точки, обрызганные тающей пеной среди кипящей взбудораженной реки... -- Вдоль речки пойдем, старшина? -- крикнул Медведев. Он не расслышал, что ответил Агеев. Разведчик наклонился к самому его уху: Зачем вдоль речки! Нам прямо, через стремнину, идти. Да ведь на том берегу сплошная стена. -- Было время -- и я так думал, товарищ командир. Агеев бросил пристальный быстрый взгляд на тот берег, ступил на первый камень, его сапог обдало пеной. Он пробалансировал по камням и в следующий миг точно растворился в отвесной зелени скалы. Трое переглянулись. Каждый подумал одно и то же: поскользнется человек или закружится голова -- и вода опрокинет, понесет к водопаду, бросит вниз с многометровой высоты... Зелень зашевелилась. Агеев, уже налегке, без вещевых мешков, пробежал по камням, встал рядом со спутниками. -- Все нормально, -- сказал, потирая руки. -- Я этот тайник случайным делом нашел. Охотился на оленя, загнал его сюда -- ну, думаю, крышка. А он через воду перепрыгнул и пропал. Ну, думаю, если несознательный зверь здесь прошел, человек тем паче пройдет... Ничего -- это ступеньки надежные, только лучше на воду не смотреть. Он глядел на спутников со странным выражением. Медведеву показалось, были в этих прозрачных дерз- ких глазах и азарт, и скрытый вызов, и какое-то смутное опасение. Медведев шагнул к потоку. Клокочущая снеговая пена рябила у самых ног, какая-то непреодолимая сила мешала шагнуть вперед. Занес ногу... -- Товарищ командир! -- как сквозь сон, услышал он оклик разведчика. Обернувшись, придал лицу спокойное, почти нетерпеливое выражение. -- Товарищ командир, мы это по-другому наладим. Конечно, без груза вы бы и так перешли, а с багажом лучше вам удобства создать. Держи, моряк! -- разведчик передал Фролову конец белого манильского троса. -- Сейчас будет у нас подлинный трап... Не выпуская троса, легко перебежал на тот берег. Белый натянутый трос задрожал над потоком. Медведев перешел свободно, придерживаясь за трос. Только слегка дрогнул, покачнулся под ногой первый камень. Следующим перешел Кульбин, как всегда неторопливый, с радиопередатчиком, вздувшимся под плащ-палаткой огромным горбом. Теперь лишь один Фролов, с концом троса в руке, еще не пересек стремнину. Ему показалось, что, глядя на него, Агеев насмешливо щурит глаза. Стиснул зубы. "Покажу, на что способен настоящий моряк..." Отбросив ослабевший трос, шагнул на первый камень. Камень шатнулся, но нога стала твердо. Хорошо! Прыгнул на второй острый выступ... Прекрасно. И вдруг скользнула нога, рюкзак потянул вниз, что-то ударило под ноги, камни и пена завертелись в глазах. Все кончено. Сейчас захлестнет водопад, бросит вниз на скалы... Но он не упал. В последний момент Агеев прыгнул, выгнулся, подхватил падающего Фролова. И оба уже стояли на берегу, с водой, хлюпающей в сапогах, с дрожью напряжения в каждой мышце. Яростные глаза разведчика в упор глядели на Фролова. Фанфаронить вздумал? Храбрее всех оказаться хотел? Я, старшина, как тот ирландец... -- Фролов попробовал улыбнуться, провел ладонью по бледному лицу, борясь с головокружением. Какой еще ирландец? -- удивленно смотрел на него разведчик. А вот тот, которого спросили, умеет ли он играть на скрипке. "Умею, отвечает, только никогда не пробовал..." Попытался улыбнуться. Улыбка застыла под ледяным блеском трех пар глаз. -- Вот что, товарищ Фролов, -- голос Медведева был сух, куда девались обычные дружеские интонации, -- здесь у нас не Ирландия! Понимаете, что не только собой -- всем успехом операции рисковали? (Фролов молчал, жалобно понурившись.) Получайте выговор за бессмысленное лихачество... Старшине первой статьи Агееву выражаю благодарность! Он торжественно пожал Агееву руку. Румянец удовольствия окрасил щеки разведчика. Но в следующий момент Агеев взглянул с прежним, бесстрастным выражением. -- Теперь, товарищ командир, покажу вам наш морской пост. Только прошу кусты не мять, чтоб не видно было, что мы здесь проходили. Гранитная скала поднималась отвесно вверх. Из-под прильнувшей к камням листвы лиловели ягоды, продолговатые, крупные, как виноград. Агеев сорвал несколько веточек, сунул в рот. Прямо-таки огородная ягода, -- провел ладонью по зарослям черники и голубики и, раздвинув ветви березок, исчез за густой листвой. За мной идите, товарищи! За гранитным выступом, скрытым снаружи, снова начиналось узкое, ведущее вверх ущелье. Моряки шли гуськом. Усиливался падающий сверху неяркий свет. Ущелье было похоже на почти вертикальный, бесконечно стремящийся вверх туннель. Казалось, он пробивал сопку насквозь, вел к ее недостижимо далекой вершине. Вот он стал расширяться. Яснел свет наверху -- туннель переходил в широкую ложбину. Ложбина свернула в сторону, и свежий морской ветер хлестнул по лицам, чуть не сорвал с головы Медведева фуражку. Они стояли на небольшой неровной площадке, только с одной стороны прикрытой скалой. С трех сторон были небо и ветер. Казалось, можно рукой дотронуться до висящих в небе молочных сгустков облаков. Они прошли еще десяток шагов. Неровные скалы барьером огораживали площадку. Невозможная, головокружительная пропасть развертывалась под ногами. Высота, к которой подошли постепенным подъемом, здесь, с другой стороны, обрывалась отвесной стеной. До самого океанского прибоя, плещущего внизу, спускалась эта стена без наклона. Даже морской гул не доносился сюда. Немые, отороченные белизной волны набегали на извилистый берег внизу. И видимость отсюда открывалась на три стороны света. И воющий ветер нордвестовой четверти качал, казалось, узкий гранитный утес. -- Да ведь это мировой наблюдательный пункт! Здесь хоть маяк строить! -- крикнул Медведев. -- Почему немцы здесь свой пост не открыли? Ветер смял и унес слова. Только по движению губ угадал их Агеев. -- Они сюда дороги не знают. На этот пятачок снизу не вскарабкаешься, только разве если проход отыскать. А отыскать его не так просто. А теперь, товарищ командир, покажу вам мой кубрик. Они отошли от края скалы. Кульбин и Фролов стояли возле сложенного груза. -- Пойдемте с нами, матросы! Прошли несколько шагов в сторону, туда, где нависала козырьком вершина Чайкиного Клюва. Под этим козырьком громоздились плиты, будто стихийной силой поднятые одна на другую, образуя каменную переборку. Вторую переборку составляли ровные доски, так плотно пригнанные к камням, что даже вблизи казались продолжением скалы. За досками темнела небольшая пещера. -- Прошу пожаловать! -- молвил Агеев, как любезный хозяин, принимающий знатных гостей. Медведев шагнул внутрь согнувшись, Кульбин и Фролов вошли в полный рост. Они очутились в заправской каютке, пол и потолок которой состояли из смоляных, почерневших, местами покрытых пятнами морской соли досок. Камни стен были тщательно пригнаны друг к другу, прошпаклеваны надежно и крепко. Дощатые широкие нары, покрытые пробковым матрацем, тянулись с одной стороны. Стоял круглый стол, сделанный из бочонка. Свет через входное отверстие и прямоугольное мутное стекло, вставленное между камней, падал на красно-белый спасательный круг с цифрой "12" и большой надписью "Туман". -- Да вы волшебник, товарищ Агеев! -- Медведев подошел к столу, сел на койку, провел рукой по сухой морской траве. Агеев широко улыбался. -- Это я помаленьку соорудил, пока в горах от немцев отсиживался... Недаром шесть лет боцманом плавал. С плотничьей и такелажной работой знаком... Он радовался, как ребенок; гордостью светилось его обычно пасмурное лицо. Подмигнул на мутноватый прямоугольник маленького окошка: Откуда бы такое стекло взялось? Похоже на смотровое стекло самолета, -- критически посмотрел Медведев. Ваша правда, товарищ командир. Смотровое стекло с бомбардировщика "Ю-88". Его наш истребитель сбил; этот "Ю" сейчас в норвежских скалах ржавеет. И академик, и герой, и мореплаватель, и плотник? -- Фролов засмотрелся на оборудование кубрика. -- Все сходится, кроме академика, товарищ старшина. А кончится война, можете и на академика учиться. Это у нас никому не заказано. Агеев не отвечал. Нагнулся, достал из-под нар медный примус, позеленевший от времени. Плеснулся внутри керосин. -- И горючее имеется... Порядок! -- Разведчик покачал насос, поджег керосин. -- Разрешите, товарищ командир, чай приготовить? -- Чай чаем, -- сказал Медведев, -- а вот вы, Кульбин, установите сразу же передатчик, да пошлем в по- ложенный час шифровку, что прибыли на место назначения и открываем морской пост. Так была установлена радиостанция на высоте Чайкин Клюв. А попозже, когда затрепетали в эфире позывные поста и первая шифровка помчалась среди ветров и туманов, в хаосе тысячи других звуков, чтобы быть принятой в скале штаба Северного флота, два руководителя германской разведки вели следующий разговор: В секторе района особого назначения запеленгована неизвестная радиостанция. Только что перехвачена часть шифрованной телеграммы. Прослежены те русские, что высадились в У-фиорде? Пока русских проследить не удалось, но приняты меры... И взятый впоследствии в плен телефонист гестапо особенно ясно запомнил слова, сказанные вслед за этим одним гестаповцем другому: -- Еще раз напомните майору Эберсу, что дело его чести и служебной карьеры -- как можно скорее разыскать этих русских. Глава седьмая ТРУБКА РАЗВЕДЧИКА Далеко на весте, за сизым барьером скал, видна была полоска бегущей в неизвестность дороги. Дорога выбегала из крутого ущелья и вновь терялась в горах, отделяющих океан от болотистой тундры. И бескрайняя океанская рябь представлялась неподвижной студенистой массой, отгороженной от берега снеговой каймой. Но это был не снег, а пена неустанно ревущего внизу океана. А над Чайкиным Клювом вечно свистели ураганы, будто Роза ветров расцвела именно здесь, на неприступной вершине. И нужно было старательно придерживать карту руками, со всех сторон прижимать ее осколками скал, чтобы один из налетающих вихрей не подхватил и не унес ее прямо в море. Рано утром, закутавшись поверх ватника плащпалаткой, Фролов подползал к пахнущему морем и горной сыростью краю скалы и, осторожно выглянув, устраивался поудобней. Нужно было отстоять ("вернее -- отлежать", -- шутил Фролов) четырехчасовую вахту, обследуя в бинокль каждый метр береговых просторов. Первое открытие Фролов сделал утром на следующий день. -- Товарищ командир, смотрите! Медведев лежал рядом, ветер бил в лицо, свистел вокруг линз морского бинокля. -- Видите, у высоты шестьдесят, слева, курсовой угол сорок! Медведев смотрел неотрывно. Как выросла в полукружиях бинокля эта рябая плоская скала! Скала как скала. Ничего необычного не замечалось в ней... -- Глядите, товарищ командир, глядите! И Медведев увидел. Скала медленно двинулась. Стала вращаться вокруг собственной оси. -- Орудие береговой батареи! -- крикнул сквозь ветер Фролов. Да Медведев и сам видел: это не береговой гранит, это -- орудие, замаскированное вращающимся щитом, покрашенным под цвет камня. Медведев сделал отметку на карте берега, полученной в штабе. Только на первый взгляд берег казался необитаемым и безлюдным. Он жил тайной неустанной жизнью. Укреплена была каждая высота. -- Значит, не зря заставили нас сюда такой путь прошагать, -- сказал Фролову Кульбин. -- Попробовали бы мы высадиться прямо здесь -- задали бы нам жару!.. Это было после вахты Фролова, когда сигнальщик отогревался в кубрике, пил горячий, припасенный Кульбиным чай. Радист не договорил. Стремительный гул самолетных моторов надвигался снаружи. Сигнальщик выглянул осторожно из-под скалы. Мелькнули темные очертания крыльев, замерцали пропеллеры. Самолет прошел над скалой так низко, что Фролову показалось: увидел очки летчика под прозрачным колпаком кабины. Фролов ударил кулаком по колену: -- Жалость какая, Вася, что в секрете сидим. Я бы его из автомата угадал -- он бы как миленький в ска- лы врезался. Знаю, как их бить, -- взял бы на три фигуры вперед. С необычайной суровостью Кульбин глядел на него: -- С тебя станется -- ты и из секрета выстрелишь. Эх, Димка, еще, может быть, вспомним мы ту твою спичку! Не зря с самого рассвета сопки, как улей, гудят. Ведь это они нас ищут. И впрямь, немецкие разведчики с утра шныряли низко над сопками. Весь день Агеев пропадал где-то в горах, вернулся лишь к вечеру. Весь день Медведев пролежал над картой у среза скал, а когда стемнело, устроил в кубрике совещание. -- Кое-чего сегодня добились... Он смотрел на свежие отметки, покрывавшие карту. Но наша задача -- не только обследовать берег. Мы должны найти важный военный объект, скрытый в этих горах. Видите, как подступы к нему защищены с моря. Но координаты самого объекта? Их нужно установить как можно скорей! Разрешите, товарищ командир? -- Присев на корточки, Агеев посасывал незажженную трубку. -- Слушаю, старшина. -- Товарищ командир, понаблюдайте дорогу на весте. Я нынче, от нечего делать, туда все утро глазел. Когда в разведку ходил, к этой дороге подобрался. Не заметили: по ней будто мураши ползут? Это люди, вернее, фашисты. А точки побольше -- это, понятно, грузовики. Агеев нагнулся над картой, провел по ней загорелой рукой: Заметил я, когда машина идет на норд-вест, никого не подбирает, не останавливается. А когда на обедник, то бишь на зюйд-ост, -- останавливается, прихватывает пешеходов. Вопрос -- почему? Объект на зюйд-осте, ясно! -- не удержался Фролов. -- Ловко подмечено! Быстро и неверно, -- хмуро взглянул Агеев. -- В норд-вестовом направлении нужно искать. Почему туда машина никого не берет? Потому что идет с грузом. А возвращается порожняком, подбирает попутчиков! В норд-вестовом направлении загвоздка. Прав старшина... -- задумчиво сказал Медве- дев. -- Что ж, надо на практике догадку проверить. Завтра с утра, товарищ Агеев, снова идите в разведку -- посмотрите, что за район, можно ли туда проникнуть. Его голос дрогнул. Может быть, так близко разрешение всех сомнений и страхов? Если добыть точные координаты... Он старался не мечтать напрасно, не тешить себя несбыточными, быть может, надеждами. Резко свернул карту, встал с койки: -- Ну, товарищи, отдыхать. Сейчас сам встану на вахту, за мной Кульбин. Ложитесь, Василий Степанович, отдыхайте. И остальным советую, пока есть возможность. Он вышел наружу. Кульбин лег на нары, укрылся плащ-палаткой. Густая темнота заполняла кубрик. -- Сергей, может, прилег бы тоже? Нары широкие, места хватит... Агеев не откликнулся: его не было в кубрике. -- А ты, Дима? Фролов молчал. -- Ну, не хотите, как знаете... Мое дело -- предложить... И Кульбин быстро заснул; спокойное дыхание слышалось из темноты. -- Спишь? Ну спи! -- пробормотал досадливо присевший на банку сигнальщик. Ложиться не хотелось. Было беспокойно на сердце, все больше чувствовал себя виноватым перед товарищами. Эта проклятая спичка! Не зря лучший друг -- Вася Кульбин -- тоже бросил ему упрек. И не зря так сурово ведет себя с ним старшина Агеев. Конечно, Агеев презирает его, Димку Фролова, балтийского матроса, компанейского парня. Почему бы иначе дважды отказался от перекура? Впрочем, странно: старшина, похоже, не курит совсем, только сосет свою неизменную трубку. Фролов вышел из кубрика, присел на обломок скалы. Ветер переменил румб, из-за серого кружева облаков сверкали, переливались огромные беспокойные звезды, далеко на осте вспыхивали тусклые отсветы артиллерийского боя... -- На заре, похоже, падет туман, -- раздался сзади негромкий, задумчивый голос. -- Шалоник подул, и звезды дюже мерцают... Фролов сидел, не поворачивая головы. На его плечо легла широкая ладонь Агеева. -- Ты, матрос, не сердись, что я тебя в работу взял. Парень ты лихой, только иногда раньше шагнешь, а потом уже подумаешь. А у меня такая боцманская привычка... Ну, давай лапу. Фролов встал. Высокая фигура Агеева недвижно стояла в темноте, покачивалась протянутая рука. Фролов вспыхнул от радости: столько душевности, дружеской теплоты было в этих простых словах. Сама собой левая рука опустилась в карман за кисетом. Только перекурку не предлагай, -- быстро, почти испуганно сказал Агеев, -- наверняка поссоримся снова. Да почему же, товарищ старшина? Во-первых, ночью -- никаких огней, а во-вторых, всю душу ты мне переворачиваешь этим. Я курильщик заядлый, мне твое угощение -- соль на открытую рану. Как думаешь, зарок дал, так выполнять его нужно? Зарок? -- Фролов был очень заинтересован. Вот когда наконец откроется секрет старшины! Зарок! -- повторил Агеев. -- Да ведь это целая история. Давай посидим, расскажу. Очень уж накипело на сердце... Он расстелил под скалой плащ-палатку. Звезды сверкали вверху, внизу ворочался океан. Старший лейтенант Медведев сидел у гребня огромной высоты, погруженный в невеселые мысли, в то время как боцман Агеев стал рассказывать историю своего родного корабля прилегшему рядом с ним на плащ-палатке Фролову. -- Ну, как начать? -- сказал, помолчав, Агеев.-- Чудно мне, что ты о "Тумане" ничего не слыхал. Правда, ты на Севере не с начала войны, других геройских дел насмотрелся... Так вот, плавал у нас в Заполярье сторожевой корабль "Туман", тральщик номер двенадцать. И я на нем с начала финской кампании боцманом служил. Экипаж у нас дружный подобрался, хорошие ребята. А война еще больше сдружила. С тех пор как первый немец на нас бомбой капнул, как мы матросский десант у горной реки Западной Лицы высадили, а потом в ледяной воде под минометным огнем раненых на борт таскали, стали мы все как один человек. А больше всех подружился я с котельным машинистом Петей Никоновым. Главное, человек он был безобидный. И, как я, не военный моряк -- с торгового флота. Такой безобидный человек! И больше всего любил всякое рукоделье мастерить. В свободное время засядет в уголок и вытачивает какую-нибудь зажигалку-люкс. Особые крышечки выточит, цепочки... А в последнее время, как началась война, стал с какой-то особой яростью работать. Корабль наш день и ночь по заданиям ходил: то мины тралит, то десант поддерживает, то дозорную службу несет у острова Кильдина. Днем и ночью на боевых постах, а спать никому не хотелось. Очень тоскливо и муторно было, мысли одолевали: немец по России пошел, города жжет, народ угоняет, режет, будто татарское иго вернулось. Здесь-то знали: выстоим, нам пути назад нет, матрос в скалу упрется -- и сам как скала, а как там, в России, на равнинах? И тоска грызла. На фронт бы, под огонь, в самое пекло, чтоб в бою душу облегчить! А тут тяпаешь малым ходом, в дозоре, у, голых скал, и кажется, твоя вина в том, что враг вперед прется... И вот ночью, часов около трех, ходим как-то в дозоре на выходе в океан, и гложут меня эти самые мысли. Знаешь нашу летнюю ночь -- светло что днем, только свет будто помягче и облака на небе как разноцветные перья. Нес я вахту на верхней палубе. На корабле порядок, палуба скачена, трапы начищены. В другое время боцману жить бы и радоваться, а в те дни и чистота была не в чистоту. И вот выходит на палубу Никонов, как сейчас вижу, голубоглазый, из-под бескозырки мягкие волосы вьются, над тельняшкой жиденькая бородка торчит (мы его за эту бородку козлом дразнили). Выходит и держит в руке нарядную новую трубку-- только что собрал, даже не успел табаком набить. И видно, очень своей работой доволен. "Смотри, Сережа, ювелирную вещь смастерил!" А трубка правда любительская: эбонитовый мундштук с прозрачной прокладкой, чашечка красноватого цвета, отполирована. И вдруг злоба меня прямо в сердце укусила. "Эх ты, трубочник! -- говорю. -- В России народ гибнет, Гитлер по крови шагает, а ты вот чем занят!" И так бывает: скажешь что-нибудь сгоряча -- и сразу готов свои слова проглотить обратно. Вижу, пальцы его затряслись, худые пальцы, машинным маслом запачканные, а в глазах тоска так и плеснула. "Как ты можешь так говорить, Сергей! Душа неспокойна, руки дела просят. Два месяца из дому писем нет, и немец в нашем районе. В этой трубке кровь моего сердца горит". Эдак чудно сказал. Тихо, без задора. Лучше бы он прямо меня обругал... И как раз в это время боевая тревога: колокол громкого боя по кораблю загремел. Петя в машину бросился, а я на свой боевой пост -- к пулемету, на мостик. Навстречу мне дублер рулевого, что по боевому расписанию у орудия стоял: "Три корабля противника! Идут курсом на нас!" -- И скатился вниз по трапу. Взбежал я на мостик. А на корабле будто никто и не спал. Стоят с биноклями командир "Тумана", помощник, комиссар. Морскую гладь серая дымка подернула. С зюйда сопки нашего берега сизой гранью встают. А со стороны океана, кабельтовых в пятидесяти от нас, три длинных силуэта боевых кораблей показались. Взглянул я в дальномер -- немецкие эсминцы. Низкотрубные, чуть темнее морской волны, раскинули широкие буруны, полным ходом идут. И длинные стволы орудий поворачиваются прямо на нас. А что можно против них с нашими двумя пушчонками-мухобойками сделать? Но слышу, командир говорит -- разве чуть громче, чем всегда: "Орудия к бою изготовить! Поставить дымовую завесу!" Какой-то восторг меня охватил. Взглянул я на- верх -- длинный наш бело-голубой, краснозвездный флаг широко развернулся по ветру, шлет вызов врагам. Как будто и впрямь мы не тихоходная посудина, а крейсер -- гроза морей. Однако еще не стреляем. При такой дистанции наши пушки ни к чему. Думаю, укроемся дымовой завесой, подпустим их ближе, тогда и ударим. Полным ходом идем к береговым батареям. И нужно же быть такому делу: только распустился дым от кормы -- ветер переменился, завесу отнесло в сторону, гитлеровцам нас как на ладони видно. И стали они "Туман" изо всех своих орудий громить. И наша кормовая пушчонка в ответ ударила. Но конечно, снаряды ее почти на полпути к эсминцам ложились. А фашисты, хоть моряки они никакие, наконец пристрелялись к нам. Один снаряд у самого нашего борта лопнул. Я прямо оглох. А командир опустил бинокль, прислонился к рубке. Из-под козырька -- струйка крови. "Ранены, товарищ командир?" Отмахнулся досадливо: "Ничего, боцман..." И снова корабль тряхнуло. Рулевой Семенов, вижу, не может штурвал держать. "Туман" наш зарыскал. "Товарищ командир, рулевое управление выведено из строя..." -- докладывает вахтенный офицер. "Перейти на ручное управление!" -- приказывает командир. Вижу, кровь ему глаза заливает. Он ее вытирает платком, а платок весь алым набух -- хоть отжимай. Нужно бы, смекаю, перевязать командира, за индивидуальным пакетом сбегать, да будто прирос к палубе. В ушах свистит, палуба в желтом дыму, дым этот с кормы встает все гуще. А сквозь него огонь нашей пушчонки сверкает. Зато германец затих, не стреляет, хотя подходит все ближе. И тут крикнул кто-то: "Командир убит!" И другой голос тут же: "Флаг! Флаг!" Взглянул я на гафель и обомлел. Осколком перебило фал -- флаг наш больше по ветру не вьется. Потому, стало быть, и не стреляли фашисты, что думали: "Туман" пощады запросил!! И что же? -- не удержался Фролов. Его захватил рассказ. Он плотно придвинулся к Агееву, всматривался в смутно белеющее из мрака лицо. Что? -- строго переспросил боцман. -- А вот что! Не успел лейтенант команду подать: "Поднять флаг!", как уже несколько матросов у гафеля были. Рулевого Семенова в руку ранило. "Помоги, Агеев! -- говорит он сквозь зубы и тянет оборванный фал. -- Видишь ты, фал травить двумя руками нужно, а у меня одна сплоховала..." И радист Блинов тут же у гафеля помогает сращивать фал. Мигом подняли мы флаг -- вновь он забился под ветром. И тотчас опять снаряды вокруг засвистели. А как наши комендоры стреляли? -- вновь не удержался Фролов. Этого не скажу, -- бросил нетерпеливо Агеев. -- В тот час все передо мной, как при шторме, ходило. Первый ведь мой бой был... Потом сказывали ребята: у кормовой пушки прямым попаданием оторвало ствол, из носовой стрелять трудно было: сектор видимости не позволял. Так что немец нас бил как хотел: и бронебойными и шрапнелью. И комиссар погиб. Вижу: лежит он на палубе, у боевой рубки, шинель стала лохматой, что твоя бурка,-- так ее осколками порвало. И заслужил в этом бою наш корабль себе вечную славу. Трудно сказать, кто из экипажа больше отличился, -- все героями были. В трюме, в угольном бункере, пробоина была -- так старшина второй статьи Годунов ее собственной спиной зажал, пока пластырь не завели. И флаг все-таки над кораблем развевался! Перед смертью командир дал приказ: секретные документы уничтожить. Вбежали мы в штурманскую рубку, а из трещины в переборке высокое пламя бьет. Рвем карты, в пламя бросаем. И очень запомнилось, что тогда рулевой Семенов сказал: "Пелевин Сашка помер... Шибко ранен был, я ему фланелевку разрезал, перевязал его. А он весь побелел, обескровел. Шепчет: "Костя, попить дай..." Я в камбуз, за водой, а там все разбито... Бросился в каюткомпанию... От графина одни осколки блестят... Возвратился к другу. "Нет нигде воды, Саша..." Отвернулся он и помер... Такое дело -- на воде находимся, а дружку стакана воды не достал..." И, как сказал это Семенов, вспомнил я, что нигде Никонова не видно. Уже давал крен "Туман", трудно было на палубе стоять. Смотрю, матросы шлюпки спускают... Бегу в машинное отделение. Здесь электричества уже нет, под ногами море плещется. Машинисты, по колено в воде, еще борются за жизнь корабля. Никонова меж них нет... Смотрю, он, прислонясь к трубопроводу, лежит, и вода ему под горло подходит. "Петя!" -- кричу. Открыл он глаза... Жив! Подхватил его, еле взобрался по трапу. "Туман" уж совсем на бок лег. "Ты, дружба, со мной не возись. Спасайся сам..." -- шепчет Петя. "Мы еще, Петр Иванович, поживем, повоюем", -- говорю ему и несу к шлюпкам. Но только хотел друга в шестерку спустить, лопнул рядом снаряд -- меня вконец оглушило, Никонов у меня на руках обвис. Раздробило ему голову осколком. Так я его на палубе и оставил... И лишь отошли шлюпки от корабля, длинный темный нос "Тумана" стал из воды подниматься. Никак он потонуть не хотел. Уже корма целиком в воду ушла, в пробоины волны рвутся, кто в шлюпки сесть не успел, прямо в воду бросается, а корабль наш все форштевнем в небо смотрит, полукруг им описывает. И потом вскипел водоворот -- исчез наш "Туман". Я даже глаза зажмурил-- такая грусть охватила! А когда открыл глаза, вижу: по морю только наши шлюпки плывут, матросы за них цепляются, а кругом опять снарядные всплески -- эсминцы и по шлюпкам стреляют. И поклялись мы друг другу: лучше всем в воду попрыгать и потонуть, а в плен не сдаваться... Но загудели от берега наши самолеты -- фашисты, понятно, наутек. Пришли мы в базу живыми... И осталась мне только вот эта память о друге... Агеев шевельнулся -- и на ладонь Фролова легла маленькая, легкая трубка. Она была теплой на ощупь: боцман только что вынул ее из кармана или, может быть, все время держал в руке. Как живое спящее существо, лежала она на ладони сигнальщика. -- Эту трубку, -- прозвучал тихий голос боцмана,-- и выточил перед смертью Петя Никонов. Не помню, как она у меня очутилась. Верно, когда заиграли тревогу, я сам ее в карман сунул. Пришли в базу, гляжу -- она. И дал я в тот день великую клятву. Поклялся перед матросами в полуэкипаже не курить, покамест не убью шестьдесят врагов! Втрое больше, чем погибло на "Тумане" друзей-моряков. Проведи-ка пальцем по черенку. Фролов пощупал мундштук. Он был покрыт двусторонней насечкой, множеством глубоких зазубрин. -- Пятьдесят девять зазубрин! -- с силой сказал Агеев. -- Пятьдесят девять врагов уже полегло от моей руки. Еще одного кончу -- и тогда накурюсь из Петиной трубки. А сейчас, видишь ты, какое положение: нельзя бить врага, чтобы себя не обнаружить. Даже того часового в фиорде я не прикончил, в штаб как "языка" отослал. Может быть, потому и хожу такой злой. Он бережно взял трубку у Фролова. -- Один только спасательный круг, что ты в кубрике видел, да эта трубка остались мне от "Тумана". Круг к этому берегу океанским прибоем принесло. И все, что у меня в кубрике видишь, это мне наше море подарило. И койку, и всякую снасть, и даже одежу с потопленных немецких кораблей на берег выносило, как будто для того, чтобы мог я свой кубрик построить -- в тылу врага, как в собственном доме, жить. И когда смотрю на красную чашечку, на эбонит, на эту трубку с нашего "Тумана", снова видятся мне и корабль, и Петя Никонов, и родная земля, кровью залитая, города и села в горьком дыму. И каким бы усталым ни был, сызнова ведет в бой матросская ярость... Глава восьмая СИГНАЛ БЕДСТВИЯ Туман пришел исподволь и бесшумно, но скоро стал полным хозяином побережья. Он поднялся с моря на рассвете, заволок берег густой пеленой, его синеватые щупальца тянулись все выше. Казалось, огромное сумеречное существо, лишенное формы, вышло из океана, цепляясь за скалы, проникает повсюду... "Прав был боцман", -- подумал, проснувшись, Фролов. Он вышел было с биноклем на вахту, но только досадливо махнул рукой. Несколько окрестных вершин еще плавали в тускнеющем небе. Затем туман затянул и их. Только Чайкин Клюв парил над молочными, желтоватыми слоями. Но цепкие полосы, как стелющийся по камням дымок, потянулись и сюда. Туман густел. От края скалы трудно было рассмотреть вход в кубрик. Утром плотный рокочущий звук возник издалека. Он надвинулся на высоту. Усиливался. Прогремел гдето сбоку. Стал быстро стихать. Самолет! -- сказал Кульбин. Даже на его спокойном лице отразилось глубокое удивление. Какой это сумасшедший в такую погоду летает? -- Медведев всматривался туда, куда удалялся гул, катящийся по скалам. Но туман висел непроницаемый и равнодушный -- нельзя было разобрать ничего. Он при такой видимости в любую сопку врезаться может... Летит на малой высоте... -- Кульбин тоже всматривался в пространство. Ну, врежется -- туда ему и дорога... Здесь наши летать не должны. Какой-нибудь пьяный фриц с тоски высший пилотаж крутит... А в это время в десятке миль к весту шел по оленьим тропам Агеев, пробираясь в засекреченный вражий район. Он ушел с поста еще в темноте, перед рассветом. После рассказа Фролову старшина прилег было отдох- нуть на дощатой палубе кубрика, сразу заснул, как умеют засыпать фронтовики, используя любую возможность. Но он спал недолго. Проснулся внезапно, будто кто-то толкнул или окликнул его. Лежал на спине, в темноте, и сердце билось тяжело и неровно. Ему приснился "Туман", рвущиеся кругом снаряды, ветвистые всплески воды... Текла кровь товарищей, косая палуба уходила из-под ног... Он сам не ожидал, что так разволнуется от собственного рассказа. Предупредив Медведева, что уходит, он спустился к водопаду. И теперь карабкался по крутым переходам, в слоях душной мглы, оставив в стороне широкую горную дорогу. Он решил пробраться в секретный район другим, высокогорным, обходным путем. Горы становились все обрывистей и неприступней. Здесь уже не было кустарника, даже черничные заросли попадались реже, даже мох не покрывал обточенные неустанными ветрами утесы. Только шипы каких-то безлиственных колючек торчали из горных расселин. Под покровом тумана он крался мимо немецких постов. Однажды два егеря прошли совсем близко; тяжелый солдатский ботинок скользнул по склону; мелкие камешки покатились, чуть не попав Агееву в лицо; желтизну полутьмы прочертил огонек папиросы... Дальше он прополз у самого сторожевого пункта. У колючей проволоки топтался часовой, кутаясь в короткую шинель, напевая жалобную тирольскую песню. Рука Агеева потянулась к кинжалу. Прикончить бы и этого, как в прежних походах приканчивал не одного врага... Но он замер, позволил часовому пройти. Здесь, в глубине вражьей обороны, можно переполошить все охранные части. Нет, не так легко было сделать последнюю отметину на трубке! И вот он полз над самым обрывом гранитного перевала, распластавшись, как кошка на карнизе многоэтажного дома. Он знал: обогнешь вон ту трехгранную скалу, и откроется спуск в низину, куда ведет автодорога. Он полз над самой пропастью, где туман лип к камням, точно составлял их плотное продолжение... Вдруг рука скользнула по влажной скале, потеряла опору. Боцман застыл на месте. За поворотом тропка резко обрывалась. Топорщились острые кристаллические грани. Не было сомнений: перевал здесь искусственно разрушен -- саперы уничтожили чуть видную оленью тропу через вершину. Агеев лежал, собираясь с мыслями. Значит, проникнуть дальше нельзя. А именно туда нужно проникнуть -- недаром враги закрыли дорогу. Он вытянул шею. В головокружительном провале клубился рыжий рассвет. Подул ветер, сперва приятно обдувая лицо, затем пробирая дрожью. Агеев облегченно вздохнул. Терпеливо ждал, расслабив под сырым ветром усталое тело, щурясь на солнце, заблестевшее сквозь туман. Он знал старую морскую примету: если ветер дует по солнцу, будет тихая погода, а повернет свежун против солнца, значит, начнет дуть сильнее, может прогнать туман. И как раз ветер повернул навстречу косым солнечным лучам. И точно -- туман рвался на полосы, уходил облаками. Солнышко крепче грело спину. Только мерзла грудь: насквозь просырел протертый ватник. Агеев оглянулся. Если бы податься хоть немного за поворот, краем глаза взглянуть на запретный район! Продвинулся вперед еще немного -- одна рука свешивалась, не находя опоры; всем телом чувствовал огромный ветреный провал внизу. Дальше, Сергей, дальше! Может быть, удастся проползти по краю обрыва, снова выбраться на тропу. Уже вся верхняя половина тела свешивалась над провалом. Там, внизу, снова скоплялся туман, казалось, небо опрокинулось, висит под ногами скоплением грозовых облаков. Продвинулся еще -- и из-под руки покатился камень. Агеев заскользил с обрыва, пытаясь ухватиться за торчащие из расселин шипы... На Чайкином Клюве этот день тянулся долго. -- Видимость -- ноль, товарищ командир, -- уже в который раз докладывал Фролов, -- до горизонта рукой достать можно... -- Идите отдыхайте, -- приказал наконец Медведев. Он сидел на скале, у входа в расселину, ведущую вниз, к водопаду, положив автомат на колени, всматриваясь в зыбкую стену тумана. Да я уже отдыхал, товарищ командир, дальше некуда. Как отстоял ночью вахту, улегся в кубрике, только недавно глаза протер. Минуток пятьсот проспал. Идите спите еще. Вам за всю войну отоспаться нужно. Ложитесь на койку: там удобнее. А вы, товарищ командир? Пошли бы вздремнули сами. Больше всех нас на вахте стоите. Ничего, захочу спать -- сгоню тебя с койки, -- улыбнулся через силу Медведев. Фролов знал: спорить с командиром не приходится. Медленно пошел в землянку. Кульбин возился у гудящего примуса. -- Ну, кок, что на обед приготовишь? Как всегда, Кульбин не был расположен к болтовне: Что там с видимостью? Видимость -- ноль... Давай помогу тебе. А ты ложись отдохни. На этой койке, думаю, особенно сладко спится. Кульбин задумчиво взглянул на него: Тебя только подпусти к еде -- ты такого наворочаешь!.. Ложись отдыхай. Нужно будет -- я тебя сгоню. Ладно, я только глаза заведу... Фролов лег, укрылся ватником и тотчас заснул крепким сном. В полдень Кульбин вышел из кубрика с двумя манерками в руках. Туман стоял по-прежнему. Согреваясь, Медведев прохаживался за скалой, -- Проба, товарищ командир. Старший лейтенант повернул к нему утомленное, заострившееся лицо: -- Что сегодня сочинил? На первое -- суп из морских червей, на второе -- гвозди в томате? Кульбин глядел с упреком. Ко всякому выполняемому делу он относился с предельной серьезностью. Теперь, когда стал по совместительству завхозом и коком отряда, болезненно переживал шутки над своей кулинарией. -- На первое -- суп из консервов, на второе -- концентрат гречневая каша, -- веско сказал Кульбин.-- Прошу взять пробу. Старый флотский обычай -- перед каждой едой приносить пробу старшему помощнику или командиру корабля. И здесь положительный Кульбин не отступал от корабельного распорядка. Ну давай!.. Много наварил? Хватит... Это для вас, товарищ старший лейтенант. Медведев зачерпнул ложкой суп. Вдруг почувствовал сильный голод. Вычерпал с полбачка. -- Отличный супец, Василий Степанович! Будто вы в нем целого барана сварили... Из другой манерки съел несколько ложек каши. Положил ложку, вытер губы. -- И каша адмиральская!.. Вы, Василий Степанович, в жизни не пропадете. Если инженером не станете, как демобилизуетесь, можете шеф-поваром в ресторан пойти. -- Нет, инженером интересней, товарищ командир. Такой разговор бывал уже у них не раз и не два. Но сегодня Медведев шутил рассеянно, по привычке... -- Идите обедайте,-- сказал он, укутываясь в плащпалатку. Кульбин не уходил. Агееву бы вернуться пора... Давно пора, -- отвел глаза Медведев. -- Говорил, обязательно до полудня обернется. Так я оставлю расход... -- Хотел сказать что-то другое, но осекся, звякнул котелком о котелок. Конечно, оставьте... -- Медведев помолчал. -- Пока особенно беспокоиться нечего. Старшина -- опытный разведчик. Я, товарищ старший лейтенант, в Сергея Агеева верю. Да ведь туман: мог на засаду нарваться... Оба помолчали. Разрешите идти? Идите. Кульбин будто растворился в облаках тумана. Медведев снова сел на скалу... Он то сидел, то прохаживался напряженно, нетер- пеливо. Один раз даже спустился по ущелью вниз, почти до самого водопада... потом снова сидел у скалы. И вот расплывчатая высокая фигура возникла со стороны ущелья, подошла вплотную. Медведев вскочил. Разведчик подходил своим обычным скользящим, упругим шагом. Остановившись, приложил к подшлемнику согнутую горсточкой кисть: -- Старшина первой статьи Агеев прибыл из разведки. Медведев схватил его за плечи, радостно потряс. Что-то необычное было в лице старшины: широкие губы, десны, два ряда ровных зубов -- в лиловатой синеве, будто в чернилах. Черникой питались, старшина? -- Медведев медлил с вопросом о результатах разведки, будто боялся ответа. Так точно, товарищ командир! -- Голос разведчика звучал четко и весело, разве чуть глуше обычного.-- Черники, голубики кругом -- гибель! Как лег в одном месте, так, кажется, на всю жизнь наелся. А разведка? -- Медведев подавил дрожь в голосе. -- Выяснили что-нибудь? Зря гулял, товарищ командир. В тот район пробраться не мог. Не могли пробраться? Никаких результатов разведки? Так точно, никаких результатов. Медведев молча смотрел в бесстрастное лицо Агеева, на губы, окрашенные ягодным соком. Разочарование, застарелая тоска стеснили дыхание. Он знал, что боцман старался добросовестно выполнить задание. Но после многочасового ожидания, тревоги за жизнь товарища, бессонной ночи получить такой лаконический рапорт! Спокойствие Агеева приводило в ярость, так же как этот ягодный сок на губах. Но сдержался, заставил свой голос прозвучать спокойно и ровно: Хорошо, старшина, идите. Не этого, правда, я от вас ожидал... Отдыхайте. Есть, отдыхать! -- раздельно сказал боцман. Снова приложил к подшлемнику руку. Он стоял, не спуская с командира прозрачных, ястребиных зрачков. Медведев увидел: поперек мозолистой ладони бежит широкий кровяной шрам, материя ватника на груди свисает клочьями. Постойте, что это у вас с рукой, старшина? А это я, товарищ командир, когда ягодами лакомился, сорвался немного, за куст уцепиться пришлось... Он резко повернулся, исчез в тумане. Когда Медведев вошел в кубрик, боцман сидел на койке, расстелив на коленях свой старый, защитного цвета, ватник: размышлял, как приступить к его ремонту. При виде Медведева встал. -- Сидите, сидите, старшина. -- Медведев говорил мягко, глядел с застенчивой, виноватой улыбкой. -- Вы что же не отдыхаете? Поспать нужно после вашего трудного похода... Он особенно подчеркнул последние слова. Боцман глядел исподлобья. Медведев сел у радиоаппарата. Я спать не хочу, товарищ командир. Вот прикидываю, как ватник мой штопать. Ладно, я вам не помешаю... Агеев снова сел на койку, вынул из кармана штанов плоскую коробочку, вытряхнул на колени моток ниток с иголкой. Расправив ватник ловкими пальцами, делал стежок за стежком. -- Меня, товарищ командир, если неряшливо одет, всегда будто червь точит... Помолчали. Медведев бродил глазами по кубрику. Агеев старательно работал. Нет, товарищ командир, я бы не в море упал, я бы о скалы разбился. Да?.. -- рассеянно сказал Медведев. И потом удивленно: -- О чем это вы? Я же вам ничего не сказал, А подумать подумали? Агеев продолжал зашивать ватник. Медведев не отводил от разведчика взгляда. Действительно подумал... А вы, похоже, умеете угадывать мысли? Угадка здесь, товарищ командир, небольшая. Когда я словечко "червь" бросил, заметил: вы в угол кубрика взглянули, где Фролов свои сигнальные флаги держит. Тут я решил, вы о флажном семафоре подумали. Ведь для каждого моряка "червь" -- это сигнал "Человек за бортом". А потом посмотрели вы на меня, на руку, что я поцарапал, и беспокойно головой качнули. Значит, подумали: не удержись я -- пошел бы на обед к рыбам. Ну я вам и возразил, что там внизу не море, а скалы. -- Занятный вы человек, боцман! Агеев методически делал стежок за стежком. Медведев усмехнулся: Вы о Шерлоке Холмсе что-нибудь слыхали? Нет, не приходилось. Это кто -- иностранец? Это такой знаменитый сыщик был, тоже мысли угадывал. Нет, о Шерлоке не слышал, -- задумчиво сказал Агеев. -- А это наш капитан учит нас к людям присматриваться. Сам он не такие загадки отгадывает. Голова! Капитан Людов? Так точно. Медведев встал, прошелся по кубрику. Волна беспокойства, затаенной тревоги снова захлестнула его. Слушайте, боцман, уже третий день мы здесь, а вперед идем самым малым. Капитан Людов ждет информации, координат этого объекта в горах. В вестовом направлении, куда дорога ведет, вы уже дважды были. И результаты? На десять миль район этот -- белое пятно. Неужели невозможно туда пробраться? Невозможно, товарищ командир. -- Агеев отложил ватник, снова смотрел исподлобья.. -- Моряк -- и невозможно! Разве нас не учили никогда не ставить этих слов рядом? -- Так точно, учили. А только в этот район я никак проникнуть не мог. -- Агеев взял со стола карту, развернул на койке. -- Здесь вот автострада в туннель уходит. Кругом сплошные патрули, дзоты, по скатам проволока Бруно, на высотах пулеметные гнезда. И все под цвет скал камуфлировано. Враги каждый метр просматривают. А по сторонам -- пропасти, отвесные скалы. Оленья тропа через перевал взорвана, там тоже обрыв. Он замолчал. Медведев хмуро разглядывал карту. -- Нужно снова идти в разведку, старшина!.. -- Есть, снова идти в разведку! -- Обида прозвучала в голосе боцмана. Медведев вдруг подошел к Агееву вплотную, положил ему на плечи ладони, взглянул разведчику прямо в глаза: -- Слушай, друг, ты на меня не сердись, не обижайся! Верю, что сделал все возможное. Только помни -- главная надежда на тебя. Попробовал бы я сам пойти, а что пользы? На первую же пулеметную точку нарвусь и все дело закопаю. Да ведь такой важности дело! Сам командующий известий ждет... Вице-адмирал приказал добиться успеха, этот объект обнаружить. Там против нашей Родины новое оружие куется, там советские люди томятся в фашистском рабстве... Он замолчал, волнение схватило за горло: -- А для меня... Может быть, в этой горной каторге моя жена и сын погибают!.. Резко оборвал, сел, облокотившись на стол, закрыл лицо руками. Агеев застыл над картой: Ваша жена и сын? Здесь, в сопках? Да, подозреваю, -- их привезли сюда с другими... рабами... Агеев медленно надел ватник, снял со стены пояс с тяжелым "ТТ" в кобуре, с кинжалом в окованных медью ножнах. Тщательно затягивал ремень. -- Разрешите, товарищ командир, снова идти в разведку. Медведев поднял голову. С новым чувством боцман всматривался в лицо командира. Так вот почему так обтянуты эти свежевыбритые скулы, таким лихорадочным блеском светятся впалые глаза под черными сведенными бровями. Медведев глядел с молчаливым вопросом. -- Я, товарищ командир, с собой трос прихвачу, попробую спуститься с обрыва. Может быть, и вправду пойти нам вдвоем? Только я бы не вас, а хотя бы Фролова взял. Если вы не вернетесь, пост без головы останется... В кубрик заглянул Кульбин. Товарищ командир, время радиовахту открывать. Открывайте. Кульбин придвинул табурет, снял бескозырку, нахлобучил наушники, включил аппарат. Мир звуков хлы- нул в наушники, шумел, рокотал, кричал обрывками приказов, звенел ариями и мелодиями. Кульбин настраивался на нужную волну... Медведев с Агеевым сидели на койке, опять рассматривали карту. Кульбин ближе наклонился к аппарату, напряженно вслушивался. Придвинул было карандаш и бумагу... Отложил карандаш... Вслушивался снова. -- Товарищ старший лейтенант! Медведев оторвался от карты. -- Принимаю сигнал бедствия по международному коду... И дальше -- текст... Не пойму, на каком языке... Только не по-немецки... Медведев встал. Кульбин передал ему наушники. Медведев вслушивался, опершись о стол. Придвинул бумагу. Стал быстро записывать. -- Радируют по-английски, открытым текстом. Видишь ты, английский летчик приземлился в сопках. Вышло горючее, сбился с пути в тумане. Просит помощи. Он передал наушники Кульбину, порывисто встал. Из наушников шел сперва однообразный настойчивый писк -- сигнал бедствия, потом шелестящие, наскакивающие друг на друга звуки английских слов. И опять однообразный жалобный призыв. -- Только места своего точно не дает... Сел на берегу фиорда... А где? -- Где-то поблизости, товарищ командир. Кульбин вслушивался снова, что-то записывал, опять вслушивался с величайшим вниманием. -- Старшина, -- сказал Медведев, -- нужно союзнику помочь... Если немцы его найдут, плохо ему будет. Агеев пристально глядел на доски палубы, покрытые соляными пятнами и высохшей смолой. Чего ж он тогда в эфире шумит? -- хмуро сказал Агеев. А что ему делать остается? Может быть, думает, что в русском расположении сел... Ведь он в тумане сбился... Поблизости у нас три фиорда. Если все обойти, на это несколько дней уйдет. Кульбин сдернул наушники. Вскочил с табурета. Необычайное возбуждение было на широком рябоватом лице: -- Товарищ командир, установил его место. Я ра- диопеленги взял. Он вот у этого фиорда сел, совсем от нас близко. Нагнулся над развернутой картой, решительно указал точку. А вы не ошиблись, радист? Не ошибся! На что угодно спорить буду! Придется помочь, -- твердо сказал Медведев. -- Лучше вас, боцман, никто этого не сделает. А что, если пост рассекречу? Пост рассекречивать нельзя. Действуйте смотря по обстановке. Если враги его уже захватили, тогда, ясно, ничего не поделаешь... Объясниться-то, в случае чего, с ним сможете? Я, товарищ командир, как боцман дальнего плавания, на всех языках понемногу рубаю, -- отрывисто сказал Агеев, Глава девятая ТРОЕ И вправду, самолет сел в том месте, которое запеленговал Кульбин. Он лежал на небольшой ровной площадке, окруженной хаосом остроконечных вздыбленных скал. "Ловко посадил его англичанин в тумане!" -- с уважением подумал Агеев. Ошибка в несколько десятков метров -- и врезался бы в эти плиты, мог разбить вдребезги машину. Правда, и теперь самолет был поврежден: одна плоскость косо торчала вверх, другая уперлась в камень. На темно-зеленом крыле ясно виднелись три круга, один в другом: красный в белом и синем, на хвосте -- три полоски тех же цветов. Опознавательные знаки британского военно-воздушного флота. Но Агеев не подошел к самолету прямо. Подполз на животе, по острым камням. "Опять ватник порвал, зря зашивал..." -- мелькнула неуместная мысль. Лег за одной из плит, наблюдая за самолетом. На покатом крыле, в позе терпеливого ожидания, сидел человек в комбинезоне. Дул полуночник, клочья- ми уходил туман. Ясно виднелись высокая плотная фигура, румяное лицо в кожаной рамке шлема. Длинноствольный револьвер лежал рядом на крыле. Вот летчик встрепенулся, подхватил револьвер. Вспрыгнул на крыло, шагнул в открытую кабину. Стал постукивать передатчик в кабине. Летчик снова посылал сигнал бедствия. И опять он спрыгнул на камни, сел неподвижно, держа руку на револьвере. -- Хелло! -- негромко окликнул боцман. Летчик вскочил, вскинул револьвер. -- Дроп юр ган! Ай эм рашн!--Эти слова боцман долго обдумывал и подбирал. Будет ли это значить; "Положите револьвер. Я русский"? По-видимому, он подобрал нужные слова. Поколебавшись, летчик положил револьвер на плоскость. Боцман вышел из-за камней. Трудно передать тот ломаный, отрывистый язык -- жаргон международных портов, с помощью которого боцман сообщил, что здесь территория врага, что он послан оказать англичанину помощь. Говоря, подходил все ближе, встал наконец у самого крыла самолета. Агеев закончил тем, что, несмотря на протестующее восклицание летчика, взял с крыла револьвер, засунул за свой краснофлотский ремень. Летчик протянул к револьверу руку. Агеев радостно ухватил своими цепкими пальцами чуть влажную, горячую кисть. -- Хау ду ю ду? -- произнес он фразу, которой, как убеждался не раз, начинается любой разговор английских и американских моряков. Летчик не отвечал. Высвобождал руку, кивая на револьвер, протестуя против лишения его оружия, будто он не союзник, а враг. Агеев пожимал плечами, примирительно помахивая рукой. -- Донт андестенд!1 -- сказал он, засовывая револьвер глубже за пояс. (1Не понимаю! (англ.)) И летчик перестал волноваться. Он весело захохотал, хлопнул боцмана по плечу. По-мальчишечьи заблистали выпуклые голубые глаза над розовыми щеками, маленькие усики, как медная проволока, сверкнули над пухлыми губами. Махнул рукой: дескать, берите мой револьвер. Он казался добродушным, покладистым малым, смех так и брызгал из его глаз. Но боцману было совсем не до смеха в тот критический момент. Десятки раз в пути с морского поста обдумывал он, как должен поступить, если найдет незнакомца, и не мог ни на что решиться. Больше всего не хотелось приводить постороннего на Чайкин Клюв. Не найти самолета? Пробродить по скалам и доложить, что поиски не привели ни к чему? Эта мысль забрела было в голову, но он отбросил ее с отвращением. Во-первых, приказ есть приказ, а во-вторых, боцман был уверен: захвати фашисты англичанина -- убьют, несмотря на все международные правила, а может быть, примутся пытать... Следовательно, первая мысль исключалась. Нельзя было и отправить летчика одного через линию фронта. Это значило опять-таки отдать человека в руки врага. Ему не миновать всех патрулей и укреплений переднего края. И, еще не найдя самолета, Агеев сознавал: не бросит он летчика на произвол судьбы. Но летчик, видимо, совсем не был уверен в этом. Может быть, за его внешней веселостью скрывалась тревога. Он заговорил раздельно и убедительно. -- Уиф ю! Тугевер!1 -- неоднократно слышалось в этой речи. (1С вами! Вместе! (англ.)) -- Ладно, -- сказал Агеев. -- Кам элонг!2 (2Пойдем! (англ.)) Он стремительно обернулся. В кабине что-то зашевелилось. Агеев отскочил в сторону, выхватывая из кобуры свой верный короткоствольный "ТТ". Под полупрозрачным колпаком, тяжело опираясь на козырек смотрового стекла, с