ня и, вздохнув, стала прощаться. - Опять надолго уходишь? Ты совсем забыла нас! - с обидой сказал ей Васек. Таня обняла его: - Никогда не говори так. Я ведь учусь и работаю, боевую подготовку прохожу! - Это зачем же тебе понадобилось? - строго спросила тетя Дуня. - Мало ли зачем! Многие комсомолки проходят... Васек с уважением посмотрел на Таню. Таня заметила его взгляд и за- смеялась. Васек представил себе, как она марширует, и тоже засмеялся. - Ну, не забыли еще свои смешки-пересмешки? - добродушно пошутила тетя Дуня. - Нет, не забыли, - ответила Таня, но смех ее вдруг умолк. Она быстро встала и пошла к двери. На пороге оглянулась и неожиданно шепотом сказала: - А та партизанка в селе Петрищеве была наша, московская, комсомолка - Зоя Космодемьянская. Глава 15. ПОДНОСЧИК СНАРЯДОВ С 4-й БАТАРЕИ Несмотря на то что стоял уже март и изредка сквозь снежные тучи пробивалось солнце, погода была морозная, резкие ветры наметали по обеим сторонам улиц сугробы. В не защищенных заборами дворах люди, выгадывая более короткий путь, протаптывали новые дорожки, похожие на кривые улицы и переулки. Иногда откуда-то из парка на маленький городок налетала снежная метель и в двух шагах прятала от человека знакомое крыльцо. А то из белых туч начинал падать на землю тихий, кроткий, ласковый снежок; он ложился на шапки, воротники и волосы и тут же таял от близости человеческого тепла. В один из таких дней в госпиталь привезли тяжелораненых. Васек вместе с ребятами стоял во дворе и смотрел, как санитары осторожно выносят из машины носилки, как старшая сестра в халате и теплом платке, озабоченно хлопочет, распределяя раненых по палатам. Нина Игнатьевна не позволяет ребятам помогать, но они стоят наготове, украдкой поправляют сбившиеся одеяла, открывают пошире двери, провожают каждые носилки. Им хочется сказать раненым какие-то теплые слова, дотронуться до чьей-то бледной руки, выразить сочувствие, ласку. - Вы не бойтесь, вы поправитесь. У нас хорошие доктора, - выскакивая во двор без пальто, шепчет Нюра бородатому пожилому красноармейцу. За пожилым красноармейцем санитары выносят из машины носилки с молоденьким бойцом, почти мальчиком. Ребята смотрят на бледное безусое лицо, на запекшиеся от жара пухлые губы, жадно хватающие морозный воздух, на втянутые щеки с лихорадочным румянцем. Голова раненого в расстегнутой шапке с ушами беспокойно съезжает с подушки, глаза в беспамятстве блуждают по сторонам. Ребята подходят ближе. Васек идет рядом, поддерживая носилки. - Отойди, отойди - сестрица рассердится! - хмуро шепчет санитарка. Васек нехотя отходит. Раненый поворачивает голову, его беспокойный взгляд провожает мальчика и упирается в высокие сугробы, наметенные около крыльца. Мягкие снежинки тают на его горячих щеках, оставляя мокрые следы. - Товарищ комбат... Это я, Вася Кондаков... Товарищ комбат! - вдруг жалобно окликает раненый, приподнимаясь с подушки. Старшая сестра быстро подходит к санитарам: - Бредит... Несите скорей! - Он тяжело ранен? В какую палату? Что с ним? - допытываются у взрослых ребята. - Не мешайтесь тут! - сердится Грозный. - Где не можете помочь, там не мешайтесь. Мальчики и девочки идут за школьным сторожем в его каморку, усаживаются на сундуке, покрытом цветным половиком. - Комбат... Кто это комбат? - встревоженно спрашивает Лида. - Комбат - это командир батареи, да, Иван Васильевич? - говорит Коля Одинцов, вопросительно взглядывая на Грозного. - А он сам - Вася Кондаков, - шепчет Нюра. - Хоть бы узнать, что у него! - вздыхает Сева. - Нина Игнатьевна сама еще не знает. Потом можно будет спросить, - говорит Саша Булгаков. - Посидим тут немножко, а после обхода врачей спросим. - Нечего тут сидеть, идите по домам!.. - вмешивается Грозный. - Ты что в одном платье выскочила? - нападает он вдруг на Нюру. - Где твое пальто?.. Одевайтесь сейчас же и идите по домам! - Да мы только узнаем об этом Васе! - просит Лида. Но Иван Васильевич выпроваживает их из госпиталя: - Идите, идите! Не до вас тут. Васек и его товарищи нехотя уходят. Снег становится гуще, но ребята не замечают, что на воротниках и шапках у них нарастает белый мех. - Почему он так крикнул: "Товарищ комбат... Это я, Вася Кондаков..."? - задумчиво вспоминают они. x x x А в палате для тяжелораненых лежит комсомолец Вася, подносчик снарядов с 4-й батареи. Ему чудится, что он стоит на коленях около большого ящика, похожего на портсигар, и старательно очищает ветошью снаряды от масла. Вокруг широко раскинулось снежное поле, от белизны его саднит в глазах, мороз цепко держит пальцы. Батарея готовится к бою. Прикрытые белыми, накрахмаленными морозом полотнищами, невидимые для глаз врага, орудия сливаются с волнистыми холмиками сугробов. Вторые сутки стоит в открытом поле 4-я батарея. Ее задача - прикрывать фланг нашей обороны. В накинутом на плечи поверх шинели маскировочном халате неподалеку от Васи стоит командир батареи, смотрит в бинокль на виднеющийся вдали заснеженный овраг, по которому фашисты скрытно и неожиданно могут перебросить танки. Но едва танки начнут выползать на открытую местность, батарея встретит их огнем. Комбат указывает на край оврага и, улыбаясь, говорит Васе: "Вот тут-то мы их и встретим!" ...Вася сбрасывает одеяло и тревожно вглядывается в угол палаты. В его воспаленном мозгу проносятся картины недавнего боя. Он видит спокойное, строгое лицо комбата, неожиданную открытую улыбку на его губах и серьезные серые глаза под темными бровями. Он видит, как комбат обходит орудия, привычной шуткой подбадривая людей и проверяя готовность к бою. "С таким командиром в самое пекло полезешь - и душа не дрогнет", - говорят о нем бойцы. Не в первый раз встречается 4-я батарея с фашистскими танками. "Ну как, ребята, устроим фашистам фейерверк?" - громко шутит комбат. "Устроим, товарищ комбат!" - бодро откликаются бойцы. Шутка перебрасывается от орудия к орудию, смягчает суровые лица. И вдруг все настораживаются. Издали, сначала приглушенно, потом уже явственно, слышится железный скрежет. Окутанный снежной пылью, из оврага медленно выползает первый танк. Закрашенная белой краской броня его с фашистским крестом почти сливается со снегом. За железной спиной первого танка движутся другие. Расчеты неподвижно застыли у орудий. "По фашистским танкам, батарея, беглый огонь!" - громко командует комбат. Бронебойные снаряды, с визгом ударяясь о броню, выбивают искры. Подбитый танк вспыхивает ярким пламенем. И почти в то же время тяжелый удар фашистского снаряда обрушивается на одно из орудий батареи. Вася видит неподалеку бесформенную груду железа, торчащие из снега колеса, залитые кровью шинели и маскировочные халаты. Из оврага, разворачиваясь в сторону батареи и прикрываясь от снарядов толстой лобовой броней, один за другим ползут танки. "Огонь!" - слышится голос комбата. Бушующее пламя растекается по полю желтыми и синими языками... - Горят, гады! - торжествующе кричит Вася. Старшая сестра ласково укладывает его на подушку, смачивает мокрым полотенцем лоб: - Успокойся, голубчик, успокойся, Кондаков. Но Вася не слышит ее голоса. Он лихорадочно подает снаряды. Сколько времени идет бой? Из оврага ползут новые и новые танки. Жерла их орудий выбрасывают языки пламени, глухие удары потрясают батарею. Со свистом летят острые брызги осколков. Люди падают. "Огонь!" Лобовая броня не спасает железных чудовищ. Уже огромные костры пылают на изрытом поле. Дым застилает край оврага и покореженные груды железа. Но на 4-й батарее остается только одно орудие. Неподалеку от него с грохотом обрушивается черный столб земли. На Васю тяжело валится тело убитого бойца. Рядом надает другой. "Наводчик и заряжающий выбыли!" - кричит Вася. Комбат поспешно наводит орудие на танк. Вася окидывает взглядом разбитые орудия батареи. "Нас осталось только двое!" - снова кричит он. "Достаточно! - резко бросает комбат. - Снаряды!.. Огонь!.." Орудие содрогается от выстрелов. "Есть, готов!" - с азартом кричит Вася. На поле боя остается только один уцелевший танк. Он упорно ползет к батарее. Из его орудия вырывается короткий огонь. Комбат выхватывает из рук падающего Васи снаряд... x x x Ночь идет... Старшая сестра ни на минуту не оставляет тяжелораненого. Иногда Вася затихает, жадно пьет из кружки поданную ему воду, внимательно вглядывается в склонившееся над ним лицо Нины Игнатьевны. Потом в его затуманенном мозгу снова возникают какие-то воспоминания... Вот он лежит на снегу, прикрытый шинелью комбата. Но где же сам комбат? - Остановил или не остановил он танк? - строго спрашивает Вася, обводя глазами притихшую палату. Глава 16. РАДОСТНЫЕ ВСТРЕЧИ Близилась весна. Дни шли за днями. Трудовые будни, заполненные тревожным ожиданием писем от родных, сообщениями с фронта, не давали людям возможности опомниться, подумать о себе. А весеннее солнце уже золотило палисадники, обрызгивало веснушками молодые лица и вызывало невольные улыбки у взрослых. Маленький городок оживал. Каждый день дальние поезда привозили новые семьи. Люди, не дожидаясь конца войны, жадно тянулись к своим углам; с вокзала шли матери с детьми. Стучали молотки, отбивая доски у забитых, пустых домов, на заборах висели запыленные в поездах одеяла и зимняя одежда. Ребята жили в радостном ожидании своих близких. Занятия их шли своим чередом, но каждый раз кто-нибудь приносил волнующую новость. Вернулись родители Нюры Синицыной, приехала с детьми мать Саши Булгакова. Особенно обрадовал всех приезд Сашиной семьи. В этот день даже обычные занятия были нарушены. Взволнованный Саша Булгаков заранее сообщил ребятам об этом событии, и в назначенный срок, за два часа до прибытия поезда, все, как один, товарищи уже прохаживались по перрону, окружая тесной кучкой сияющего, счастливого Сашу. - Идет! - кричал вдруг кто-нибудь, завидев на дальних путях серый дымок. - Сашка, идет! - Где, где? - бросался на голос Саша. - Не идет - так придет! - хлопая его по плечу, успокаивал Мазин. - Приедут уж теперь, не бойся! К приходу поезда на перроне собралось много народу, но ребята проталкивались к каждому вагону, и, когда в широкой двери мелькнула гладко причесанная голова женщины, тревожными глазами разыскивающей своего сына, громкие, торжествующие крики оглушили присутствующих: - Сашка! Сюда! - Здесь! Приехали! Вот они! - Мама!.. Саша заторопился, неловкий, растерявшийся в толпе. Товарищи протолкнули его вперед. Лида и Нюра бросились за ним, удерживая кучку людей, давивших с боков: - Пустите, пустите... Он к своей маме... Это его мама!.. Семья казалась огромной. И люди с сочувственными улыбками смотрели на молодую еще женщину с мокрым от слез лицом и на мал мала меньше, которые висли у Саши на шее и заполняли веселым щебетанием перрон. - Ребята, принимайте вещи! Товарищи шумно выгружали из вагона узелки и корзинки, по очереди подходили к Сашиной матери. - Батюшки! Выросли-то как! - говорила она, обнимая каждого из них и поглаживая косички девочек. - Милые вы мои! А Саша, почувствовав себя снова главой семьи и хозяином, звонким, окрепшим голосом отдавал распоряжения товарищам: - Ребята, берите что потяжелее!.. Васек, держи Витюшку! Валерка, иди с Мазиным... Нюта! Эх, и большая же ты стала!.. Русаков, тебе узел нести... Мама, давай руку! Шествие занимало весь тротуар. Люди переходили на мостовую, чтобы уступить дорогу приезжим. Васек нес Витюшку. Малыш крепко обнимал его за шею и, не смолкая, что-то рассказывал, прерывая свой лепет длинными, пронзительными гудками. Заглядывая в черные Витюшкины глаза, круглые, как у Саши, Васек с нежностью прижимал к себе малыша. Мазин, нагрузившись узелками и корзинками, гордо шел впереди. громыхая огромным чайником. Девочки жались к Сашиной матери, наперебой рассказывали ей что-то, а Саша, возвышаясь над сестрами круглой бритой головой, шагал во главе своей семьи, ведя за руку Валерку. Дома у Булгаковых Лида и Нюра уже навели уютный порядок. Комнаты стали такими же, как раньше, только детские кроватки с полосатыми матрасиками были покрыты газетами. Мать, остановившись на пороге, низко поклонилась родным стенам своего старого, обжитого угла. Витюшка заковылял к ящику с игрушками. Ребята молча поставили на пол вещи. - Вот наш дом! - серьезно и торжественно сказал Саша. Потом сияющими глазами обвел всех своих мал мала меньше: - Выросли-то как!.. Ребята, а мы еще думали, кому собирать лом и бутылки! Вот они, работнички!.. Я Нютку своим бригадиром сделаю! - Саша, смеясь и тормоша озадаченных ребятишек, повторял: - Работнички! Работнички! Нютка, в ситцевом платьице с голубыми горошками, с ямочкой на подбородке и сметливыми глазами, с готовностью кивнула головой: - Лом - это все железное... Да, Саша? - Да, да... Я все тебе расскажу. Железное, медное - все нужно... В соседнем дворе много детей. Вот соберитесь все вместе и обойдите квартиры - у каждой хозяйки что-нибудь найдется. Может, и Валерку будешь с собой брать? - глядя на подросшего братишку, добавил Саша. Ребята засмеялись: - Да они еще малыши совсем! - Ну, Валерка, пожалуй, еще мал, - согласился Саша, - а эти мал мала уже выросли. Каждый должен работать - правда, Нюта? - Правда, - серьезно ответила брату Нюта. Саша обхватил обеими руками своих сестер и братьев. - Они пойдут! Они будут работать! - повторял он, глядя на мать влажными черными глазами. - Конечно, Сашенька! Самое это дело для них! Что зря по двору бегать. - Правильно, Саша! - поддержал и Одинцов. x x x Родители Нюры Синицыной приехали тихо. - Почему ж ты нам ничего не сказала? Мы бы их встретили! - удивились ребята. - Да так как-то... Папе с работы машину дали, - тихо ответила Нюра. Забирая свои вещи от Лиды, она вдруг заплакала. Лида тоже заплакала. - Как хорошо мы жили вместе! Как скучно теперь будет! - Да вы что, с ума сошли обе? - засмеялась Лидина мать. - Ведь к Нюре папа и мама приехали! Я бы на ее месте бегом домой бежала... Разве ты им не рада, Нюра? - Нет, что вы, я рада! Только мы с Лидой привыкли уже вместе быть. Девочки еще раз обнялись. Нюра ушла. Но ребятам не понравился такой приезд родителей их подруги. - Мы ведь Нюре как братья теперь, вместе на Украине были... Что ж, они даже видеть нас не хотят? То ли дело Сашина мама! Мы у нее как свои! - Может, Нюра сама виновата в этом? Не сказала им ничего, скрытничает - вот они нас и не знают, - осторожно заметил Саша. - Ну нет! Нюра не скрытничает, а просто родители у нес какие-то неправильные! - с жаром сказал Петя. - Ну да! - усмехнулся Мазин. - Чудные какие-то. Я помню, они один раз на праздник в школу пришли. Он толстый, маленький, а она большая, в шелковом платье, шуршит идет!.. Чудные! - Перестань, - нахмурился Васек. - Вам лишь бы погоготать лишний раз! Ну как тебе не стыдно, Мазин! - И вообще нечего нам тут разбирать за глаза! - рассердился Одинцов. - Правильные родители, неправильные - не наше дело! - А если Нюра сама не захотела, чтобы мы к ней пришли? Надо бы прямо спросить у нее, - серьезно сказал Сева Малютин. - Или это тоже не наше дело? Мальчики замолчали. - А может, у нее что-нибудь дома неладно? - предположил Одинцов. Мазин решительно махнул рукой: - Все равно. Пока не жалуется - не наше дело! Я бы голову оторвал тому, кто без спросу влез в мои дела. Пожалуется, скажет - тогда и разбирать будем. - Верно, Мазинчик! Вот умник! - расхохотались ребята. - Умник! Умник! Молодец мальчик! - хлопая Мазина по плечам и поглаживая по голове, шутил Петя Русаков. - Одним махом все решил! Сразу по всем вопросам высказался! - Конечно! А что тут долго цацкаться! - отбиваясь от товарищей, кричал Мазин. - Малютину только попадись у него любой вопрос к небу, как тянучка, прилипает. Я его знаю! Сева Малютин тоже смеялся, но, уходя, грустно сказал Трубачеву: - А все-таки у Нюры нехорошо на душе. И, что бы вы ни говорили, я это чувствую. Глава 17. ВЕСЕННИЙ ДЕНЬ - Какое же время года вы любите больше всего? - спрашивает у ребят Анатолий Александрович. Он идет без шапки. Весенний ветер развевает его серебряные волосы, румянит помолодевшие щеки. Ребята, подпрыгивая, забегают вперед, ноги их скользят по мокрой земле, глаза щурятся от солнца. - Мы все любим! Когда приходит зима, кажется, что это самое лучшее время, а когда осенью пойдешь в лес, то кажется, что самое лучшее - это осень! - весело говорит Васек. - А весной - весна. А летом - лето. Мы все любим! - шумно подхватывают ребята. - А я люблю весну! - выпрямляя грудь и быстрым физкультурным движением откидывая в стороны сжатые кулаки, громко говорит Костя. Весна! Влажная черная земля, залитая солнечным светом, изумрудная зелень озимых, освободившихся от последнего серого снега, мутные веселые ручьи в колеях дороги... - Ребята! Поставьте веху на повороте. Ну, кто быстрей? Давайте снимем этот участок дороги! Ребята с шумом несутся до поворота. Лида скользит и с хохотом падает на одну коленку. Петя острым ножиком подрезает голый куст. Мальчишки топчутся на повороте, втыкают в мокрую землю веху и, прижав к бокам локти, несутся обратно. Калоши и ботинки их заляпаны грязью, на засученных штанах сохнут серые лепешки глины. Ребята снимают калоши и обчищают их о мокрую прошлогоднюю траву. "И вы тут! И мы тут!" - шарахаясь с дороги, кричит стая воробьев. "Буль-буль-буль! Тра-ля-ля!" - сбегая с пригорка, захлебываясь, поет весенний ручей. Как могло быть хорошо, если б не было войны, если б на сердце не давил тяжелый камень!.. И, радуясь весне, люди с болью вспоминают о тех, кому, может быть, никогда уже не придется слушать веселую песенку ручья и греться под весенним солнышком. Проклятье тебе, война! Нет пощады врагу! Не уйдет отсюда живым тот, кто пришел убивать! Не будет он смотреть в наше синее-синее небо, могилой станет ему наша земля! x x x - Ребята, у кого планшет? Саша Булгаков ориентирует планшет и обозначает булавкой точку. Ребята собираются кучкой за его плечами, нетерпеливо подсказывают: - Наводи визирную линейку на веху! - Да я сам знаю! - отбивается от непрошеных советчиков Саша. - Славные ребята! Просто жалко мне расставаться с ними! - улыбаясь, говорит Анатолию Александровичу Костя. - Когда уезжаете? - тихо спрашивает тот, глядя, как ребята старатель- но отмеривают шагами расстояние до поворота. - Скоро, - чуть слышно отвечает Костя. Взрослые думают, что если дети не слышат их, то и не догадываются, о чем идет разговор. Но взрослые часто ошибаются. Участок дороги занесен на план. Теперь можно еще нанести на план группу деревьев, но ребята стоят, сбившись в кучку, и не двигаются с места. - Костя скоро уезжает! - шепчет товарищам Васек. - Откуда ты знаешь? Разве он говорил? - встревоженно спрашивает Петя, оглядываясь на Костю. - Нет, он не говорил, но я знаю. - И я знаю. Он последнее время проверяет все, что мы учили. А сегодня нечаянно сказал: "Пройдемся хоть по солнышку вместе..." - грустно добавляет Сева. - А я по лицу все вижу - мне и говорить не надо, - вздыхает Нюра. - Молчите только, пусть сам скажет, - предостерегает товарищей Одинцов. - Эй, эй! Где вы там застряли? - весело окликает ребят Костя. - Идите-ка сюда, молодые люди! - зовет Анатолий Александрович. Он стоит около большой березы и, наклонившись, разглядывает что-то на ее стволе. Ребята бросаются на зов. - Посмотрите-ка, у березы уже началось сокодвижение. Вот тут какой-то любитель уже провертел дырочку в стволе и лакомился березовым соком. Жаль дерево. Это весенние слезы, так называемый плач растений. В этом соке, кроме воды и минеральных солей, есть еще сахар. Ребята поочередно прикладывают губы к березовому стволу. Мазин, крякнув, пьет долго, не отрываясь. - Я давно любитель этого сока, - говорит он, обтирая ладонью губы. Маленькая экскурсия выходит на поле. Всходы озимых стелются по земле ярко-зеленым бархатом. Анатолий Александрович, низко склонясь над всходами, осторожно приподнимает с земли тонкие побеги... К обеду ребята возвращаются в город. Прощаясь, Костя протягивает каждому по очереди руку. - Скоро я скажу вам один секрет, - говорит он, сияя голубыми, чуть выпуклыми глазами. Эх, Костя, какой секрет можно уберечь от ребят! А еще сам недавно был школьником! Глава 18. КОСТЯ УХОДИТ - На прошлом уроке мы писали "Историю Пети Ростова"... - Екатерина Алексеевна положила на стол пачку тетрадей. Обычно каждое изложение читалось вслух и тут же сообща обсуждалось. Ребята приготовились слушать. Екатерина Алексеевна с особенной любовью относилась к занятиям по родной литературе. Эти уроки были для нее отдыхом, а для ребят - большим удовольствием. Когда дежурный, поглядев на часы, заявлял, что урок кончен, ребята начинали просить: - Еще немножко... хоть десять минуточек... А сама Екатерина Алексеевна удивлялась: - Разве уже кончен? Что-то очень скоро! Время для уроков распределялось так. Сначала шел трудный урок - арифметика. Ребята подолгу простаивали у доски, решая задачи и примеры. Одолевая обыкновенные дроби, ребята честно трудились дома и в классе, но часто какая-нибудь задача ставила отвечающего в тупик. Екатерина Алексеевна нервничала, снова возвращалась к пройденному материалу. Об этих занятиях она сама с горечью говорила: "Арифметика у нас идет так: шаг вперед - два назад!" Вторым уроком обыкновенно был русский язык. Разбор по частям речи давался ребятам легко, диктанты радовали учительницу. Но самым любимым уроком было литературное чтение. Екатерина Алексеевна читала ребятам отрывки из произведений великих русских писателей. Она пробуждала в них интерес к чтению, и ребята, с трудом доставая книги, зачитывались по ночам. Изложения писались не часто, и разбор их всегда проходил очень оживленно. Екатерина Алексеевна только раскрыла первую тетрадь, как в дверь кто-то постучал, и в комнату вошел Костя. - Простите, Екатерина Алексеевна! Не вовремя я к вам, но... - он развел руками и поглядел на ребят, - так уж нескладно вышло. Пришел со своими ребятишками проститься, сейчас уезжаю. Надо им напутственное слово сказать. Вы уж простите, пожалуйста! Ребята вскочили с мест, растерянные, огорченные. Костя вытащил из-за пазухи смятый учебник географии и засмеялся: - Ну вот, все утро эту книжку с собой таскаю. Хотел раньше забежать, да не удалось. - Костя, когда ты уезжаешь? Костя, куда ты? - волновались ребята. - Подождите, вопросы потом. Сначала деловая часть. - Он перелистал учебник. - Вот, Екатерина Алексеевна, прошу и вас принять участие. Программу пятого класса по географии мы не закончили. - Костя поднял указательный палец и посмотрел на ребят: - При большом желании ребята могут и сами докончить курс, в учебнике тут все есть и очень ясно изложено. А если вы еще немного им поможете, то они вполне справятся с оставшимся материалом. - Понятно. - Ну, а как остальные занятия? Как идет история, арифметика, русский? - История и русский язык меня не тревожат, а с арифметикой придется, пожалуй, повозиться. Ну ничего, справимся! - бодро закончила Екатерина Алексеевна. Костя взял обеими руками ее руки и крепко пожал. Потом повернулся к ребятам: - До свиданья, ребята! Уезжаю на фронт! x x x Под вечер этого дня маленький городок провожал на фронт своих комсомольцев. В новом военном обмундировании, статные, ловкие, они шли но улицам, четко отбивая шаг. Светлые молодые лица их были суровы и непреклонны. Люди стояли на тротуарах, тихие, торжественные, как на большом параде. В толпе нельзя было узнать матерей и сестер комсомольцев, уходящих на фронт, - в этот час все женщины были матерями и сестрами. Отдавая Родине самое дорогое, они смотрели вслед уходящим сухими, строгими глазами. Над городом росла и ширилась песня, слова ее запоминались навеки: ...Идет война народная, священная война... Рядом с комсомольцами по обочине мостовой шагала подрастающая армия ребят. Шли сборщики лома, бутылок, друзья и помощники семей красноармейцев, юные санитары и санитарки, работающие в госпиталях, шли младшие братья комсомольцев - пионеры. В старых костюмчиках, в заштопанных и пропыленных от работы курточках, они шли, поражая сбереженными в чистоте, отглаженными красными галстуками. Среди этих ребят шагали Васек Трубачев и его товарищи, они старались протиснуться ближе к той шеренге, где шли Костя и Миша. Глава 19. ДОБРЫЕ ВСХОДЫ Васек сел на стул и, уронив на колени шапку, глубоко задумался. Жизнь стала похожа на большого колючего ежа - с какой стороны ни коснешься, все колется. Когда приходило письмо от отца, Васек радовался ему и, глядя на знакомый почерк, думал: жив. Когда же начинал высчитывать, сколько времени шло письмо, радость снова сменялась беспокойством: тогда был жив, а что-то теперь? Прошло несколько месяцев с тех пор, как он в последний раз на вокзале обнимал отца, а всего, что пережито за это время, хватило бы на годы... Сколько хороших людей было с ним рядом! Он слышал их голоса, видел дорогие лица, всей душой тянулся к ним и горько оплакивал тех, кого уже не было в живых. Но человек не проходит бесследно - каждый из тех, кого он знал и любил, оставил в его душе глубокий след и живую память. Так ушли из его жизни далекие украинские друзья, ушел Сергей Николаевич, Митя. Ушел голубоглазый географ Костя... И еще не успокоилось сердце, как вслед за Костей ушла Таня. Куда она ушла? Поздней ночью сонного подняла его с кровати тетя Дуня и тихо шепнула: - Таня уходит... Простись, Васек! Васек вскочил, протирая глаза. Таня стояла перед ним в шинели, крепко стянутой ременным поясом, из-под новенькой пилотки блестели ее карие золотистые глаза. - Таня! Куда ты? Таня!.. - Васек обхватил руками ее жесткую шинель. - Куда ты? Куда? - бессвязно спрашивал он, уже угадывая сердцем ответ. Таня знала и любила его мать, его отца. Она жила ними, она хранила вместе с Васьком память о счастливых днях его детства. А теперь она стояла рядом, в шинели и пилотке. Ваську казалось, что он уже видит связку гранат за ее поясом. Ему представились непроходимые тропы в глухом, незнакомом лесу. Он вдруг понял, куда она идет, и душа его смирилась... Они сидели долго без слов. Потом Таня, как бывало раньше, уложила его в кровать, крепко укутала одеялом: - Поклонись отцу, Васек... Родные вы мне... Вот возьми от меня на память. Она вынула из кармана мягкий, пушистый сверток. Развязала зубами узелок, положила на одеяло толстую девичью косу... И ушла... В его сердце прибавилась новая тревога, новая боль - человек не уходит бесследно. Недавно здесь жил Саша. Они вместе возвращались из госпиталя, вместе учили уроки и, засыпая, делились друг с другом всеми своими горестями. Чтобы не мешать им, тетя Дуня переселилась в маленькую комнатку, где раньше жила Таня. И мальчики допоздна засиживались вдвоем, в дружеской откровенности облегчая свою тревогу, утешая друг друга и мечтая вместе о возвращении родных. Теперь Саша ушел... Маленькая квартирка опустела... Милый, заботливый Саша как будто унес с собой теплый уют их дома. Он так умело и хлопотливо прибирал комнату, заставлял Васька мыть посуду; они вместе варили суп и к приходу тети Дуни подогревали чайник. Саша всегда знал, что кому нужно, и трогательно заботился обо всех. Когда они оба вечером возвращались домой, он не ложился спать, поджидая тетю Дуню. - Ты знаешь, она за день так натопчется, что по ночам стонет, - озабоченно говорил он. - У нее болят ноги. Надо ставить их в таз с горячей водой, это очень помогает. И, убедив тетю Дуню опустить ноги в таз с водой, он радовался, когда она, вздыхая, говорила: - А ведь и правда помогает, Сашенька. Спасибо тебе, деточка моя! У Саши набралось здесь столько дел, что, торопясь к своим, он никак не мог уйти и все поучал Васька: - Ты комнату утром прибирай. А посуду мой, как только поешь. А придешь вечером - и сразу ставь воду. Тете Дуне трудно, она уже старенькая... И вот еще что, Васек, - Саша понижал голос, - ты заглядывай в ее комнатку перед сном. Она все шьет что-то и засыпает сидя. Надо тихонько разбудить ее и свет погасить, а то, знаешь, мало ли что... Васек удивлялся: - Да откуда ты знаешь, что она засыпает? - Да я ее будил не раз. Ты не забывай этого, Васек... В последний вечер перед приездом Сашиных родных мальчики долго не ложились. Тетя Дуня тоже сидела с ними и часто вздыхала. - Заскучает теперь мой-то, - сказала она, поглядывая на Васька, и тихо, не желая обидеть племянника, добавила: - И мне, старухе, без тебя, Сашенька, скучно будет. - Я буду приходить к вам. Мы с Васьком никогда не разлучимся, - утешал ее Саша. - Жизнь большая - ан и разлучитесь. Кончите школу, разбредетесь кто куда... А кем же ты будешь, Сашенька? Какую профессию себе мечтаешь, сердечный такой? - Я? - Саша густо покраснел, смутился. - Я учителем буду. Если, конечно, смогу... если примут меня! - Учителем? - Конечно! Я бы хотел... А если не примут меня, тогда уж... - Черные глаза Саши сделались грустными, он легонько пожал плечами. - Тогда уж хоть на ученого какого-нибудь выйду... - На ученого? - Васек громко расхохотался. - Чудак! "Хоть на ученого"... Так ведь ученым потруднее стать, чем учителем! Тетя Дуня тоже улыбнулась: - Что это ты, Сашенька, ученого к учителю приравнял? - Я и не приравнял! Вовсе не приравнял! Ученым каждый может быть. Для этого только книги и голова нужна. Учись, учись - и будешь! А вот учителем - это не каждый. Учитель все понимать должен: и наказывать зря нельзя, и прощать нельзя зря... Ну, мало ли чего надо, чтобы быть учителем! Разве это легко из какого-нибудь плохого человека сделать хорошего? А у него сколько в классе людей сидит - не все ведь хорошие бывают. Нет, я знаю, что говорю. Я об этом часто думаю... - горячо сказал Саша. - Ну что ты смеешься, Васек? - Ха-ха-ха! "Хоть на ученого"... Вот так Сашка! - хохотал Васек. Но тетя Дуня уже не смеялась. - Не знаю, кем будешь, - серьезно сказала она Саше, но где бы ты ни был, Сашенька, люди тебя оценят. - А меня? - ревниво спросил Васек. Тетя Дуня любовно оглядела племянника, потом, как бы сравнивая его с товарищем, перевела глаза на Сашу: - На том свет стоит, чтобы люди были разные. Ты, Васек, свое возьмешь, но Сашей тебе не быть. - Не быть, тетя, - согласился Васек. - Саша сам по себе, а я сам по себе. x x x Теперь Саша ушел к своим родным. Васек и тетя Дуня остались одни. Васек взглянул на часы и вскочил: "Поздно уже! Что это мне нужно сделать? Чайник подогреть? Да тетя Дуня легла уже, наверно!" Он на цыпочках вышел в кухню, заглянул в маленькую комнату. Тетя Дуня крепко спала, низко склонив голову над столом. "Без чая заснула... устала, видно, очень". Он посмотрел на седую голову с ровным, как ниточка, пробором. Какое-то давнее, детское воспоминание сжало ему сердце. Неужели это он, Васек, назвал когда-то тетю Дуню ведьмой? Васек поглядел на мозолистые, худые руки с темными пятнами на кистях; на ноги, обутые в старые башмаки с растоптанными подошвами. "Не сняла даже..."- подумал он и, бросившись в кухню, схватил таз. Но таз вырвался из его рук н с грохотом упал на плиту. Тетя Дуня вздрогнула, проснулась: - Васек! Васек бросился к ней, припал к ее плечу: - Ничего-то я не умею... Тетя, не спи, я тебе воду согрею! - Что ты, что ты! - смутилась тетя Дуня. - Я сама согрею воду. Ложись спать, голубчик. Но Васек все-таки побежал на кухню, нагрел воду и заставил тетку опустить в таз ноги. - Это ты вместо Саши, что ли, меня балуешь? - спросила тетя Дуня. - Он велел, - сознался Васек. - Ишь ты... - тихо сказала тетя Дуня и, глядя куда-то вдаль, задумалась. Васек не знал, о чем она думает, но он видел, как постепенно светлели ее глаза, как на рыжих, словно выцветших от солнца ресницах оседала влага скупых, непролившихся слез. Васек вдруг представил себе ее одну, в этой комнате, дни и ночи ожидавшую известий о любимом брате, о племяннике. Кроме них, у нее никого не было на свете. - Ишь ты! - снова повторила тетя Дуня, и далекий, ушедший в себя взгляд ее остановился на племяннике. - Вот ведь как... Пожил с нами Саша и ушел. А от доброго сердца своего и нам с тобой что-то оставил, чем-то хорошим с нами поделился,. Вроде как посеял добрые семена твой Саша, и мы глядим... Словно бы взошли они у нас, принялись... Васек взволновался. Что-то в тетке вдруг напомнило ему отца в минуты их задушевных вечерних бесед. Бывало, Васек сердитым шепотом жаловался ему на эту самую тетку, а отец, мягко улыбаясь, говорил: "Конечно, Рыжик, человек она старой закалки, привыкла в своей коробочке замыкаться, а вот поживет с нами, новых людей повидает - и помаленьку от старого начнет отходить. Не понимает еще новой жизни, что с ней сделаешь... - И, притянув к себе Васька, лукаво улыбаясь, шептал ему на ухо: - Она все нас с тобой переучивает вроде, а мы ее помаленьку в нашу сторону гнем... Душа-то у нее советская, ну и откликается. Только помаленьку надо, Рыжик... К старым людям молодые всегда должны быть снисходительны, ты это запомни..." Васек старался быть снисходительным. Но теперь этого больше не требовалось. Все, что говорила и делала тетя Дуня, вызывало в Ваське чувство гордости и уважения. По-новому встретила она его товарищей, по-новому относилась к людям, и даже в их дворе Васек часто слышал, проходя мимо женщин: "Надо Евдокию Васильевну спросить. Это человек безотказный - всегда найдет, чем помочь..." - Тетя Дуня, - серьезно сказал Васек, - ты нам с отцом самая родная. Побереги себя... Я тебе все делать буду, только скажи, если не догадаюсь чего... Глава 20. НА ДЕЖУРСТВЕ В бывшем четвертом классе "Б" стояли рядами больничные койки. Раненые, прикрытые тонкими байковыми одеялами, полулежали, полусидели, облокотясь на подушки. На белых тумбочках, придвинутых к кроватям, стояли стаканы, покрытые марлей, лежали стопками газеты, журналы и письма от родных. Ветер, залетающий в открытое окно, наполнял комнату свежим запахом молодой зелени. Был тихий послеобеденный час, но никто не спал. Сегодня комсомольцу Васе сделали тяжелую операцию. В палату время от времени входила старшая сестра и тихонько трогала Васину руку, быстрыми, умелыми пальцами нащупывая пульс. Раненые поднимали головы с подушек и с сочувствием глядели на бледное лицо с большим пухлым ртом и темными кругами вокруг плотно прикрытых глаз. Вася был самым юным в палате, и старшие бойцы питали к нему отцовскую нежность. - Операция прошла благополучно, да крови много потерял, - шептал, перегнувшись к соседу, боец с забинтованной рукой. - Ну ведь тут врачи, уж они знают... А если в палату принесли, значит, ничего, - тихо откликнулся кто-то со своей койки. Нина Игнатьевна строго посмотрела на говоривших и покачала головой. Нюра Синицына сидела около постели пожилого раненого сержанта и, положив на книгу листок бумаги, писала под его диктовку письмо. - Ну вот! Это все мы с тобой описали, - говорил ее раненый. - А теперь ты от себя приписочку сделай. Ведь моя дочка тоже пионерка. Вот и напиши ей, как подружке. Есть ли у них там госпиталь? Напиши, пусть пойдет поухаживает за ранеными. Радуются, мол, нам бойцы, любят детей. У каждого своя семья далеко, скучают они, дорога им наша ласка. От себя напиши... Нюра взяла чистый листок: "Здравствуй, дорогая подружка..." Раненый сержант взглянул на первые, нерешительные строчки и закивал головой: - Вот-вот... А как же тебе се назвать? Ясно, подружка... За окном тихо качнулась тоненькая березка и, положив на подоконник ветки с легкими весенними листиками, заглянула в комнату. Вася глубоко вздохнул и зашевелился. На чистом лбу его выступили мелкие капельки пота. Старшая сестра нагнулась к больному, вытерла марлей его лоб и тихонько позвала: - Вася... Нюра быстро оглянулась; раненые, морщась от боли, приподнялись на койках. Вася открыл светлые глаза, жадно глотнул воздух запекшимися губами. - Пить хочет, - тихо сказал кто-то с дальней койки. Нюра схватила стакан, звякнула графином. - Тсс... нельзя ему после наркоза... - зашумели на нее со всех сторон раненые. Нина Игнатьевна сделала строгое лицо: - Тише! Вася снова открыл глаза. Большой рот его дрогнул слабой улыбкой: - Я знаю... нельзя мне... Все заулыбались. - Ну вот, теперь все в порядке. Вечерком, пожалуй, в шахматы сразимся! - весело пошутил молодой красноармеец, поправляя съехавшую на лоб повязку. Вася вытянул руку, провел по одеялу, поднял тревожный, вопросительный взгляд на сестру. - Все хорошо, Вася! Теперь на поправку пойдешь, - заверила его Нина Игнатьевна. - Лежи спокойно. Она встала, взяла со стола графин с водой и, прикрывая его полотенцем, вынесла в коридор. Вася увидел озабоченное лицо Нюры, подозвал ее глазами. Нюра поспешно бросилась к нему. - Ног не чувствую... - прошептал Вася, с усилием приподнимая голову. Молодой красноармеец с повязкой на лбу подошел к его кровати, откинул одеяло. Вася поглядел на свои забинтованные ноги и, облегченно вздохнув, опустился на подушку. - Ну, убедился, что ноги целы, теперь лежи спокойно! - пробасил пожилой бородатый сержант Егор Иванович, под диктовку которого Нюра писала письмо. - Отойди, дочка, от него!.. А куда вы собрались, хлопцы? Дайте ему покой. Успеете наговориться! - урезонивал он раненых, подошедших к постели товарища. Но несколько молодых бойцов уже уселись около Васи и, запахивая длинные халаты, ласково заглядывали ему в лицо: - Теперь здоров будешь, Вася! Еще и повоюешь! - Уйдите, пожалуйста, не разговаривайте, - попросила Нюра. - Вот наши ребята обрадуются! - шепнула она Васе. - Они ведь еще не знают, что операция хорошо кончилась. Прошло уже много времени с тех пор, как Вася прибыл в госпиталь. Первая операция не дала желаемых результатов. Вася долго был в тяжелом состоянии, а когда наконец пришел в себя, оказался разговорчивым и общительным. Однажды, увидев на дежурстве ребят, обрадовался: - Здорово, пионеры! Я - комсомолец, до войны вожатым был. И, выпростав из-под одеяла худую руку, протянул ее мальчикам. Мальчики по очереди подержали эту руку, потом присели на его койку и разговорились. Они рассказали ему, как жили на Украине, как приехали, как начали учиться. Вася живо интересовался всем, расспрашивал, просил почаще навещать его. С тех пор о Васе ребята не говорили иначе, как "наш Вася". Нина Игнатьевна положила комсомольца в палате "4 Б". Эта наклейка на двери бывшего класса так и оставалась нетронутой, поэтому скоро и палату стали называть "палата 4 Б". Ребята больше всего любили дежурить в этой палате. Вася постепенно рассказал им, где и как он был ранен, вспомнил 4-ю батарею и долго, с любовью говорил о своем командире. Этого командира теперь звали в палате просто "Васин герой". Комсомолец любил говорить о нем в вечерние часы, когда, перегнувшись друг к другу через спинку кровати, красноармейцы вели задушевные беседы о доме, о родных, о далеких и близких. Родные были и у Васи, но ни о ком не вспоминал он с таким жаром, как о своем командире, который, по всем вероятиям, остался лежать далеко-далеко в снежном поле, где на 4-й батарее вместе с Васей, плечом к плечу, они уничтожали танки врага. Вася был ранен, и, когда пришел в себя, вокруг было тихо, стояла глубокая ночь. Он лежал на снегу, заботливо прикрытый шинелью командира. Но где был сам командир? Вася попробовал двинуться, но кровь, как кора, задубела на его раненых ногах - ноги были чужие, мертвые. Тогда он пополз, проваливаясь локтями в сугробы и окликая командира. Дальше Вася ничего не помнил. Очнулся он в санитарном поезде и не поверил, что жив... Командира среди раненых не было, и всю дорогу, пока шел поезд, Вася метался и говорил в бреду, что там, в снегу, на поле, лежит храбрый из храбрых, лучший из лучших - его, Васин, любимый командир. История Васи и его рассказы окончательно завоевали сердца ребят. - Кончится война - найду я своего командира, живого или мертвого найду. А может, еще и на войне где его повидаю, - задумчиво говорил Вася и тут же с уверенностью добавлял: - Не может такой человек погибнуть. Нет, не погиб он... Двое нас оставалось, оба мы и живы... Кто ж бы меня шинелью прикрыл, как не он! Найти командира было Васиной мечтой. И эта мечта передалась ребятам; они понимали ее и всей душой сочувствовали Васе. Но что, если Вася лишится ног? Теперь, после второй операции, эта опасность уже миновала, и Вася, окруженный своими товарищами по палате, счастливо улыбался сухими, бескровными губами. - Молодец, Вася! Наши комсомольцы духом не падают! - подбадривали его бойцы. Глава 21. ПРИЕЗЖИЙ От вокзала отходил поезд. Стоя на площадке, Анатолий Александрович ласково кивал головой провожающим его ребятам: "До скорого свиданья, друзья мои! Я надеюсь, что мы с вами встретимся уже в шестом классе". Поезд ускорял ход, ребята долго бежали рядом. Из окон виднелись головы подростков, уезжающих на работу в колхоз. - Э-эй! Пионеры, едем с нами трудодни для армии зарабатывать! - весело кричали они ребятам. Когда поезд ушел, Васек остановился на краю платформы и с завистью поглядел вслед: - Поехали! И мы могли бы в колхозе для армии поработать! - Нас арифметика держит, - с досадой сказал Саша. Ребята медленно пошли к выходу. А в это время к чисто выметенной деревянной платформе подошел другой поезд. Из вагона вышел пожилой человек и, оглядевшись, энергичными шагами направился в город. Приезжий был, очевидно, многим знаком. Он шел по улице, и то там, то сям люди приветливо здоровались с ним. Некоторые останавливались, как будто желая заговорить, другие с уважением глядели вслед. На одном углу несколько подростков, завидев высокую фигуру приезжего, о чем-то оживленно заспорили; двое ребят, громко разговаривая, долго шли за ним, видимо не решаясь окликнуть и в то же время непременно желая в чем-то убедиться. - Я тебе говорю - это директор второй школы! Это он! Я его сразу узнал! - говорил один. - Директор, а школы нет! - хмуро отвечал ему товарищ. - Ну, был бы директор... Приезжий обернулся и с улыбкой досказал: - ...а школа будет! У ворот госпиталя приезжий немного помедлил, потом снял шляпу, вытер носовым платком высокий лоб и вошел в калитку. На зеленой траве и под деревьями стояли скамейки. На них сидели раненые. За длинным школьным столом, покрытым вылинявшим красным сукном, выздоравливающие играли в шахматы. Приезжий приветливо кивнул им головой и направился к крыльцу. В это время из окна, где жил школьный сторож, выглянула и скрылась седая голова, потом окошко захлопнулось, послышались торопливые старческие шаги, и, широко распахнув дверь, Иван Васильевич предстал перед приезжим. Лицо у него было удивленное и радостное, густые усы топорщились, помолодевшие глаза блестели из-под нависших бровей. - Леонид Тимофеевич! Когда же это вы?.. Подали бы хоть весточку! Директор крепко пожал руку старику: - Здравствуйте, Иван Васильевич! Ну, как тут у вас? Сторож кивнул головой на раненых: - Да вот, писал я вам, госпиталь у нас... А школы-то нет! Нет школы, Леонид Тимофеевич! - сообщил он вдруг, как неожиданную, грустную новость. - Ничего, старина, все будет! Ну-ка, зайдем в вашу каморку, поговорим, - сказал директор. - Пожалуйте, пожалуйте... Растерялся я от радости, Леонид Тимофеевич... Ведь нежданно-негаданно прикатили, - бормотал сторож, провожая в свою каморку дорогого гостя. - Позвольте, чайку согрею. - Чайку - это потом. А сейчас садитесь, рассказывайте. Письма были? - Как же, пишут, пишут... Выпускники все больше да учителя. Кто где... А от Сергея Николаевича одно письмо я вам переслал, а больше вестей не было. Может, на ваш адрес он писал? Директор покачал головой: - Нет... Я надеялся тут застать письмо. Помолчали. - Ну, а ребята как? - спросил директор. - Ребята здесь, в госпитале, работают. Хорошо работают... Вот и сейчас девочки тут. Позвать? - заторопился Иван Васильевич. - В городе много ребят... - не отвечая сторожу, задумчиво сказал директор. - К осени еще больше будет. Вернутся наши ученики из Свердловска. Я уже передал там дела новому директору. Потянуло домой, свою школу восстанавливать надо. Иван Васильевич ожил, разговорился: - Ясное дело, Леонид Тимофеевич! Без школы ребята - сироты... Сейчас лишь бы помещение найти, а оборудование у нас все цело. Уж это - не извольте беспокоиться... Парты в сарае малость поистерлись, ну это лаком можно подновить. Вот помещение бы только найти... - Грозный вопросительно смотрел на директора. - Помещение найдем, - сказал Леонид Тимофеевич, заглядывая в свою записную книжку, и, заметив выжидающий взгляд старика, дружески похлопал его по плечу: - Все будет хорошо. А пока позовите-ка ребят, кто тут сейчас дежурит. Девочки? Это из отряда Трубачева?.. А что слышно о Мите? Письмо было?.. Ну, сейчас они мне сами расскажут... Позовите-ка их, кто там свободен. - Сейчас, сейчас! - Школьный сторож торопливо надел белый халат. - Не пускают туда иначе, - шепотом пояснил он, встретив смеющийся взгляд директора. - И то только до сестры пройдешь... Строгость - беда! Он прикрыл за собой дверь и быстро засеменил по коридору. Директор поглядел на часы и, постукивая двумя пальцами по столу, глубоко задумался. Глава 22. ВАЖНЫЕ НОВОСТИ Нюра стояла перед школьным сторожем и растерянно глядела на него большими, удивленными глазами: - Директор? Какой директор? Грозный спрятал в усах довольную усмешку: - Ну вот, все на свете перезабыла! Ступай, говорю, зови подругу, и чтобы в один момент обе были! Школьница, а спрашивает, какой директор! Нюра всплеснула руками и бросилась разыскивать Лиду: - Снимай халат, пойдем! Скорей, скорей! - Да какой директор? - на ходу снимая халат, допытывалась Лида. Перед дверью Ивана Васильевича обе остановились. - Это наш директор! - прошептала вдруг Лида, хватая подругу за руку. - Я чувствую... Наш, наш! Это Леонид Тимофеевич! Нюра решительно открыла дверь. Леонид Тимофеевич встал навстречу, вглядываясь близорукими глазами в лица девочек. - Здравствуйте, Леонид Тимофеевич! - дружно и радостно вырвалось у обеих, но голоса их дрогнули, и, не смея обнять своего директора, они уткнулись друг в дружку. - Вот тебе раз! А я думал - увижу таких крепких, закаленных в боях пионерок, - пошутил Леонид Тимофеевич, глядя на них ласковыми, смеющимися глазами. - Думал, помощницы у меня будут, вместе школу будем строить... - Школу? Строить? - Что, испугались? А я вот не испугался! Что ж, думаю, есть у меня такие помощники, как отряд Трубачева. Вот Лида Зорина, например, - почему бы ей не построить заново четвертый класс "Б"! Ну, почему? Леонид Тимофеевич шутил, девочки смущались. - Вы, может быть, шутите, Леонид Тимофеевич? - А может быть, и не шучу, - улыбался директор. - Тогда... Девочки переглядывались: - Мы, конечно, будем строить... Только мы еще никогда не строили ничего... - Не строили школ? - Нет! - засмеялись девочки. Директор стал серьезен. - Строить заново мы, конечно, не будем. Я списался с местным начальством и предложил взяться за ремонт какого-нибудь подходящего дома, чтобы осенью открыть в нем школу. Один такой дом на примете есть, но завтра я еще кое-где побываю и договорюсь окончательно. Директор задумчиво посмотрел на взволнованные лица девочек и открыл записную книжку. - Денька через два я сообщу вам через Ивана Васильевича, когда и куда прийти. В конце разговора Нюра робко спросила: - А наши ребята из пятого "Б" скоро приедут? - Все собираются. Конечно, те, кто эвакуировался с родителями, вероятно, останутся до конца войны - отцы и матери их уже работают там на заводах, на фабриках. Люди везде нужны, работу сейчас не бросишь. Но многие летом обязательно приедут. Сейчас экзамены у них уже кончились. И ваш класс пятый "Б" уже стал шестым. В глазах у девочек мелькнуло беспокойство. - Ну ничего, ничего. Один год вам придется пропустить, что поделаешь! Зато уж с осени начнутся регулярные занятия, - успокоил их директор и тут же спросил: - А вы хоть немного занимались эту зиму? - Мы занимались, мы хороню занимались! - торопливо заверила Лида. - Мы и сейчас занимаемся. - Это очень хорошо! Но сейчас уже июнь, начало лета, - надо будет отдохнуть, набраться сил. Вот посмотрим, что за ремонт предстоит. Может, и вам найдется там какая-нибудь работа. Физический труд на свежем воздухе всем на пользу... А что Митя, писал он? - неожиданно спросил директор. - Писал. Только давно уже письмо было, - грустно сказала Лида. - Еще осенью, - добавила Нюра. - Ведь оттуда редко кто приезжает. В разговор директора со школьницами Грозный не вмешивался. И только на прощанье, когда, обратившись к нему, директор сказал: "Вот и Иван Васильевич в стройке нам поможет", - школьный сторож скромно ответил: - Стройка - это прямое наше дело, Леонид Тимофеевич. x x x Попрощавшись с директором, девочки бросились к Трубачеву. Васек занимался. Держа перед собой книжку, он расхаживал по комнате, повторяя заданный урок по грамматике. - Васек! - крикнула еще на лестнице Лида. - У нас хорошая новость! Васек выскочил навстречу девочкам. - Директор наш приехал! - выпалили обе сразу. - Леонид Тимофеевич! Васек бросил учебник, позвал девочек в комнату: - Рассказывайте все! - Да что - все? Ну, приехал! Будет дом ремонтировать для школы. А денька через два он скажет Ивану Васильевичу, куда нам прийти. Вот! Одним словом, надо ребятам сказать!.. - залпом рассказывала Лида. - И еще хорошая новость: Васина операция прошла благополучно! Он уже пришел в себя. Привет вам передавал, - перебивая подругу, говорила Нюра. Васек слушал девочек, радостно повторяя: - Какие новости!.. Вася... Директор... Приезд директора сильно взволновал его. Школа теперь уж обязательно будет. Вторая новость тоже обрадовала мальчика. Еще вчера, разговаривая с Васей, ребята очень тревожились за него, теперь все тревоги были позади. Васек схватил тюбетейку: - Так что же мы сидим? Пойдем, ребятам все расскажем! И нам еще Васю навестить нужно... - К Васе сейчас нельзя, - предупредила Нюра. - Нина Игнатьевна и так сердится, что все к нему приходят. - Да мы бы на минуточку... Ну ладно, потом пойдем, лишь бы все хорошо было... А что Леонид Тимофеевич сказал? Денька через два-три? Это, значит, в среду - четверг. Кто будет дежурить во вторник вечером, не забудьте спросить у Грозного, куда нам прийти. Надо сейчас же всем ребятам рассказать. Пойдемте к Булгакову. - Вы идите, а мне нужно домой, - сказала Нюра. - Да пойдем! Такие новости! Пойдем, мы ненадолго... - уговаривала се Лида. - Нет, меня и так всегда ругают... Мне нужно домой! Когда Лида и Васек, перепрыгивая через весенние лужи и обгоняя друг друга, завернули за угол, Нюра остановилась и с грустной завистью поглядела им вслед. "Другая мама сказала бы: "Беги, конечно, расскажи, порадуйся вместе", а моя только все сердится! - подумала она, отвечая на свои мысли. - Может, я сама неправильно делаю - все молчу, ничего не рассказываю, - попробовала она оправдать свою маму. И тут же снова ответила себе сама с горькой уверенностью: - Да разве можно что-нибудь рассказать! У нее ведь все плохо: и ребята наши плохие, бегаю-то я зря, и об учебе ничего не думаю... И про Екатерину Алексеевну сказала, что она ненастоящая учительница. Лучше бы спасибо ей сказала! А то еще обзывает "ненастоящая учительница"! Как будто Екатерина Алексеевна обязана с нами заниматься..." Расстроившись своими мыслями, Нюра шумно вошла на крыльцо, потопала ногами и открыла дверь. - Наконец-то! - сказала мать. - Я думала, что ты уж снова к какой-нибудь своей приятельнице переселилась. - Никуда я не переселилась! - резко ответила Нюра. - И в госпитале была. У нас новость - директор наш приехал, вот что! Она сказала о приезде директора сердитым голосом, потому что была уверена, что в родительском доме никто не интересуется се делами и даже хорошее известие никого здесь не может обрадовать. Но лицо матери вдруг оживилось: - Директор? Леонид Тимофеевич? Что ж ты сразу не сказала? - Она пошла за дочерью, запахивая на ходу фланелевый халат и поправляя гладкие седеющие волосы. - Это новость! Что ж ты сразу не сказала? Может, учиться будете? - Мы сами еще ничего толком не знаем, мама. Приехал - и все, - кратко ответила Нюра. Мать вздохнула и пошла в кухню. - Никогда ничего не хочет рассказать матери, хоть клещами из нее каждое слово тащи! - пожаловалась она соседке. А Нюра остановилась посреди комнаты и снова с грустной завистью подумала: "А ребята-то сейчас! Радуются, шумят... Наверно, уже всех обежали. Ведь директор приехал! Дом будут ремонтировать... И еще новость - Вася... Эх, порадоваться бы вместе! Ведь такие важные новости!" Глава 23. ЗЕЛЕНЫЙ ПУСТЫРЬ В среду вечером Грозный передал ребятам адрес будущей школы и велел на другой день к десяти часам утра быть на месте. Взволнованные этим сообщением, ребята все, как один, минута в минуту в половине десятого собрались в палисаднике у Севы. Не хватало только Саши. Его ждали, волновались, смотрели на часы. - Подождем еще. Никогда он не опаздывал, сейчас прибежит! - говорил Васек. Несмотря на то что шел крупный летний дождь и платья ребят промокли, настроение было праздничное, радостно-возбужденное. - Не то на демонстрацию идем, не то в поход собираемся - просто ноги на месте не стоят! И где это Сашка запропастился? - нетерпеливо говорил Одинцов. - И бывают же такие люди, честное слово! Тут спешишь, а тут стой как дурак! Эх, жизнь! - ворчал Мазин. - А зачем нам стоять? Пойдемте к нему сами, - предложила Нюра. Шлепая по темным лужам, ребята помчались по улицам. Во дворе Саша, нагнувшись над кучей лома, перебирал куски железа и что-то объяснял собравшимся вокруг малышам. Нютка, обвязанная материнским платком, стояла перед братом и, стирая с румяных щек капли дождя, возбужденно жаловалась ему на соседского мальчишку: - Я говорю: "Светляк, Саша не велел собирать жестянки, надо собирать другие вещи", а он не слушается. - Нужно ему объяснить - ты старшая, - строго говорил Саша сестре. Ребята остановились в воротах. - Подождем, - сказал Одинцов, - у нас еще есть время. Пусть Саша кончит разговор. В калитку вдруг с громким ревом вбежал толстый, неуклюжий малыш. Обеими руками он прижимал к себе старую чугунную сковородку и, добежав до Саши, уткнулся в него головой. - Мамка... отнимает... За малышом показалась женщина в темной косынке, с молодым веселым лицом. - Светляк! - смеясь, кричала она. - Ой, не могу! Что ж это за парень такой! Последнюю сковородку у меня утащил. Я говорю - положи, а он - в рев, - сказала она, подойдя к Саше. - Не на чем картошку поджарить, честное слово! Уж я ему все с чердака выгребла, старую медную кастрюлю давала. - Нет! Ухватил сковородку - и бежать! Ребята расхохотались: - Вот умора! Но Саша даже не оглянулся. Обняв Светляка, он что-то тихо и убедительно сказал ему, осторожно взял из рук мальчика сковородку, отдал стоявшей рядом женщине и тут же распорядился: - Ступайте за кастрюлей. Медь нам очень нужна. Ступай с Нютой, Светляк! Ты у нас хороший работник, только без спросу ничего брать нельзя. Светляк успокоился, и целая куча ребят во главе с Нюткой прошествовала по двору мимо мальчиков. Саша подбежал к товарищам. - Ну, теперь идем! - весело сказал он. - А куда же ты их в дождь отправил? - усмехнулся Васек, глядя вслед ребятишкам. - Ну какой это дождь! Пусть ко всему привыкают, - махнул рукой Саша. - Правильно, Сашка! Ну что за Сашка! - обнимая товарища за плечи, растроганно сказал Одинцов. Без десяти десять ребята подходили к назначенному месту. Дождь кончился. На пустыре влажно блестела зеленая трава. В глубине двора стоял серый двухэтажный дом. Стены его были крепкие, но в темные провалы окон виднелись потрескавшиеся потолки, на полу валялась отбитая пластами штукатурка, парадный вход со двора прикрывался одной половиной тяжелой дубовой двери, другая половина ее лежала на широких каменных ступенях крыльца. На дворе валялся щебень, под ногами хрустело битое стекло, под окном торчали поломанные оконные рамы. Большой пустынный двор ничем не был отгорожен от улицы. Чуть приметные дорожки заросли травой и желтыми одуванчиками. Внимательно оглядываясь вокруг, ребята с трепетом вошли на пустырь. Нигде не слышалось ни одного голоса. - Рано еще, - сказала Лида. Остановились у кучи щебня. Разбитый угол дома был завален досками и кирпичом. Сплющенная водосточная труба болталась под крышей и, ударяясь о стенку, издавала жалобный, дребезжащий звук. За домом чернела глубокая яма, наполненная водой. - Воронка! - сказал Петя. - Сюда, видно, бомба попала. - А какой был красивый дом!.. - со вздохом протянула Нюра. - Он совсем новый. Его до войны строили. Мы для землянки здесь дощечки брали. Помнишь, Мазин? - Помнить-то помню... - неопределенно сказал Мазин. Все хмуро и печально глядели на пустынное крыльцо и безглазые стены будущей школы. Васек пробрался через щебень к дому, приложил ухо к стене, по-хозяйски постучал по ней палкой: - Стены крепкие... Мазин заглянул в окно и тихонько свистнул: - Все печи развалены. Двери на полу валяются... - Ну и что? Испугались? Подумаешь, окон и дверей нет! А руки есть? - задорно сказала Лида и, увидев, что Мазин усмехается, обрушилась на него: - А тебе-то, Коля, уж совсем стыдно! Здоровый, как этот самый... ну... - Буйвол! - поспешно подсказал Одинцов. Ребята расхохотались. Лида тоже не выдержала и засмеялась: - Я, конечно, не то хотела сказать. Сила у нас у всех есть! Ну что нам страшно? - Да кто тебе сказал, что страшно? Мы ведь осматриваем еще только, - пожал плечами Одинцов, - а что скажут, то и будем делать. Ты всегда наперед выскакиваешь! - Да потому, что вы сразу скисли. Увидели, что трудно будет, и скисли, - заступилась за Лиду Нюра. - Да подождите вы спорить! Вот у нас привычка, я заметил: как что серьезное - так мы сейчас же начинаем спорить. Пойдемте лучше посмотрим! - предложил Сева Малютин. - Верно! Пошли комнаты осматривать! - крикнул Петя Русаков, вбегая по широким ступеням на крыльцо. - Пошли! Ребята бросились за Петей. - Подумаешь, комиссия какая! Инженеры! - смеялась над ними Нюра. - А вы - инженерши!.. Ну, полезайте, не бойтесь... Лида, не хватайся за дверь, а то еще сорвется. Болтается она, как довесок! Перебравшись через сорванные, с петель входные двери, ребята очутились в просторном коридоре. Оттуда наверх вела широкая лестница. - Лестница! Лестница! Совсем как у нас в той школе, только еще больше! - радовалась Лида. Ребята обошли все комнаты, поднялись на второй этаж и, удовлетворенные осмотром, единогласно решили, что дом вполне подходящий для школы. - Это как раз то, что нужно, - заявил Васек. - Конечно! И дом хороший, и двор большой. Можно сад развести. Смотрите! - Сева подошел к окну. Но Лида вдруг схватила его за руку и знаками подозвала остальных ребят: - Тише! Директор! И еще кто-то... Ребята сгрудились у окна. На высокой горке битого кирпича стояла группа людей. Леонид Тимофеевич, вытянув вверх руку, громко говорил: - Второй этаж я думаю употребить под классы, маленькая комната над лестницей пойдет под учительскую. Несколько классов удастся сделать внизу. Там же - большой школьный зал, пионерская комната... Ребята, схватившись за руки, едва сдерживали волнение. - Тише, тише... Вот этот справа - товарищ Круглов из райкома партии, я его знаю, он живет за три дома от нас. А другой, с бородкой, это товарищ из роно... Помните, он к нам в школу приходил. - А там еще кто-то, вон отдельно стоит. - Тсс... Это Грозный... Чудачка! Грозного не узнала! - Не шепчитесь! Дайте послушать! Снизу донесся голос товарища из роно: - Все это хорошо, но вот как насчет рабочей силы? - Он погладил узкую бородку и обернулся к товарищу Круг лову. Секретарь райкома молча посмотрел на дом, потом перевел взгляд на Леонида Тимофеевича. В живых, блестящих глазах его мелькнул лукавый огонек. - А вы как предполагали? - спросил он у директора. Леонид Тимофеевич ответил ему таким же лукавым, смеющимся взглядом: - Я, конечно, рассчитывал на вашу помощь. - Может, из ремесленного можно отрядить бригаду? - спросил товарищ из роно. - Вряд ли. Ремесленники у нас очень заняты - они делают огромную работу. На их плечи легла большая нагрузка. Это в наше время незаменимые кадры. Секретарь райкома с живостью повернулся к Леониду Тимофеевичу: - И вы не смотрите, что им по четырнадцать лет. Они такие дела делают, что впору взрослым. - Ой, слышите! А мы-то? А мы-то? - округляя глаза, зашептала Лида. - Пошли! - вдруг сорвался Васек. - Мы тоже можем работать! Мы не боимся работы! Ребята, перепрыгивая через кирпичи и щебень, бросились во двор. Чумазые, перепачканные известкой и пылью, они неожиданно, один за другим, спрыгнули с крыльца и предстали перед директором. - Здравствуйте, Леонид Тимофеевич! Мы прибыли в ваше полное распоряжение! - твердо сказал Васек и, не в силах скрыть охватившей его радости от встречи со своим директором, добавил взволнованной скороговоркой: - Здравствуйте! Мы вас ждали, ждали... - Мы ждали, так ждали!.. - перебивая друг дружку, закричали ребята. Взрослые с веселой усмешкой и удивлением глядели то на ребят, то на директора. Леонид Тимофеевич сбросил пенсне, улыбнулся, сбежал с горки: - Здравствуйте, здравствуйте! Пришли?.. Ну, молодцы! Ведь я еще не видел вас, вот девочек только... Он обеими руками пожимал ребятам руки, глядел на них помолодевшими, веселыми глазами. - Леонид Тимофеевич, мы будем работать! Мы изо всех сил будем работать! - кричали ребята. Круглов звучно расхохотался, откидывая назад голову и разводя руками: - А мы тут толкуем, где рабочую силу взять! - Вот вам и наши школьники! - шепнул ему товарищ из роно. - Подождите... в этом еще нет ничего реального. Это помощники, а здесь нужна основная рабочая сила. Круглов подошел к ребятам и, притаив усмешку в черных глазах, серьезно спросил: - Ну как, пионеры: если мы поручим вам отремонтировать этот дом под школу - возьметесь? - Возьмемся! - хором ответили ребята. - Хорошо! - Круглов вынул из портсигара папиросу, не спеша зажег спичку, затянулся дымом. Указал глазами на дом: - А ведь порядочно тут работы, верно? И работа нелегкая. Надо уметь связать рамы, надо наново сложить печи, подправить двери, оштукатурить стены. А? Ну как, беретесь? Ребята переглянулись. - Пообещать легко, но обещанное надо выполнить. Подумайте хорошенько! Леонид Тимофеевич мельком взглянул на товарища из роно, и оба они украдкой улыбнулись. - Мы уже все обдумали, - смело сказал Васек. - Как бы там ни было, а нам нужна школа. Летом еще наши ребята приедут, тоже будут помогать. А если мы что не сумеем, тогда Леонид Тимофеевич... - Леонид Тимофеевич не столяр и не плотник - он директор. Он будет только распоряжаться, - поддразнивая ребят, улыбнулся Круглов. - Ничего! - вдруг выступил Мазин. - Мы, если надо, всех достанем. В райком комсомола пойдем! - Мазин выпятил нижнюю губу и важно добавил слышанную где-то фразу: - Мы общественность привлечем! Секретарь райкома сузил черные глаза, усмехнулся: - Ого, да вы все дороги знаете! Ну, тогда и говорить не о чем! Он обернулся к Леониду Тимофеевичу и что-то сказал ему. Взрослые долго смеялись. Ребята стояли в стороне и ждали. Уходя, товарищ Круглов ласково и серьезно сказал им: - Школа, конечно, нужна, и все, что можно, мы сделаем. Только уж помогать придется на совесть, на пионерскую совесть, понятно? - Понятно! - Ну, я к вам еще загляну как-нибудь. До свиданья, пионеры! Ребята ликовали. - Нам хоть бы одного плотника, и столяра, и печника - лишь бы посмотреть, как и что. А то мы и сами научимся! - захлебываясь, говорил Петя Русаков. Проводив своих гостей, Леонид Тимофеевич вернулся к ребятам. Грозный тоже подсел к ним. - Ну, теперь рассказывайте! - сказал директор. Ребята замялись, не зная, с чего начать. - Столько всего было, Леонид Тимофеевич!.. - покачала головой Лида. Мальчики начали рассказывать. Вспомнили тяжелые дни, проведенные на Украине, своих далеких друзей, вспомнили Макаровку... И, опустив головы, замолчали. - А березку Валину мы из той школы перенесем и посадим тут, под окошечко, - тихо сказала Нюра. - Это хорошо. Как раз внизу у нас будут старшие классы, - заметил Леонид Тимофеевич. Разговор снова вернулся к ремонту дома. С чего начинать? - Начинать надо с уборки мусора, - сказал директор. - Причем это нужно делать с толком, так как среди битого кирпича попадаются целые кирпичи и половинки - они могут пригодиться. Большие куски стекла тоже пойдут в дело. Вот и начинайте с разборки. Щебень в яму закопаем где-нибудь подальше... По уборке двора и дома назначим руководителем Ивана Васильевича. Грозный весело подмигнул ребятам: - Это мы сделаем, сделаем! Уходя с зеленого пустыря, ребята уже чувствовали себя хозяевами будущей школы. - Вот кусок стекла... осторожно! Откладывайте сразу в сторону! Не наступите! - кричали они друг другу. - Эх, запереть бы ворота, да ворот нет... x x x Через несколько дней к Трубачевым зашел Иван Васильевич. Тетя Дуня не знала, куда усадить старика. Но у Грозного был деловой вид, он решительно отказался от чая и с важностью заявил Ваську: - Завтра свою бригаду посылай на пустырь, а сам пойдешь с Леонидом Тимофеевичем по делам хлопотать. - Куда? - не понял Васек. - Куда - это мне не доложено, это сам директор знает. А только не опаздывай, к девяти часам будь в старой школе обязательно. Леонид Тимофеевич туда зайдет... До свиданья, Евдокия Васильевна, привет и почтение! - Ишь, форсу набрался старик, - добродушно сказала тетя Дуня, глядя, как Грозный, опираясь на суковатую палку, шел по двору. - Да как же! Ведь ремонт дома начинается. А еще он у нас главный по уборке мусора, - рассеянно сказал Васек, думая о приглашении директора. - Оденься получше: рубашечка белая у меня на случай заготовлена, галстук шелковый возьми - с ответственными людьми разговаривать будешь, - забеспокоилась тетя Дуня. Глава 24. СЫН ГЕНЕРАЛА КУДРЯВЦЕВА Васек ходил за директором, не понимая, зачем Леонид Тимофеевич взял его с собой. Они деловито шагали по улицам, заходили в разные учреждения, знакомые Ваську только по названиям: "Райисполком", "Райсовет", "Роно". Леонид Тимофеевич вел длинные разговоры с разными людьми, потом бегло кивал головой Ваську: - Посиди здесь! - и исчезал за дверью какого-нибудь кабинета. Там он снова с кем-то разговаривал, а Васек от нечего делать разглядывал сидевших тут людей; все они чего-то ждали, рылись в своих портфелях, перебирая какие-то бумажки. Леонид Тимофеевич выходил озабоченный, вытирал платком лысину и снова кивнув Ваську, шел дальше по длинному коридору, в следующий кабинет. Один раз через неплотно прикрытую дверь Васек услышал его раздраженный голос: - Товарищ, я ничего не прошу лично для себя - я прошу для школы! Отремонтировать дом голыми руками нельзя... Кто-то закрыл изнутри дверь, и Васек не слышал продолжения разговора. Он сидел и беспокоился за Леонида Тимофеевича, чувствуя обиду за него и недовольство человеком, который чего-то не хотел сделать для ремонта их школы. Но когда дверь снова открылась, из нее выглянул военный с серым усталым лицом и, пропуская вперед директора, крепко пожал ему руку со словами: - Ну, хлопочите, хлопочите! Что могу, то сделаю! Леонид Тимофеевич весело улыбнулся Ваську: - Ну, кажется, мы с тобой кое-чего добились. Пойдем закусим и обдумаем, как дальше действовать. Они зашли в столовую. Девушка-подавальщица брала обеденные талончики и быстро говорила: - На первое - борщ, на второе - пшенная запеканка. Васек проголодался и ел за двоих. Леонид Тимофеевич вынул какое-то письмо: - Ну, вот тебе поручение. Это надо передать директору лесопильного завода. Здесь есть адрес и фамилия. Смотри не потеряй и добейся во что бы то ни стало, чтобы письмо было передано. Там, кажется, не пускают без пропуска. Ну, спроси дежурного. В общем, сообразишь на месте. А мне надо сходить относительно рабочих. С большим трудом уговорил дать мне кровельщика и плотников, а вот печника не достал... Ваську нравилось, что директор говорит с ним как со взрослым. Он взял письмо и, прощаясь, сказал по-военному: - Есть доставить директору завода! - Смотри не запутайся, это на краю города, - предупредил его Леонид Тимофеевич. - Ничего, язык до Киева доведет! Но спрашивать Васек стеснялся и потому, расставшись с директором, сразу сделал лишний крюк в сторону. Потом вернулся, прошел еще несколько улиц, читая на углах названия. Васек знал, что лесопильный завод нахо- дится на окраине города, далеко за парком, но он никак не мог вспомнить, где начинается Заводская улица. Пришлось спросить. Разузнав хорошенько, Васек прибавил шагу. "Как бы не опоздать!" - думал он, минуя парк. Наконец показался серый дощатый забор с будкой около ворот. В глубине двора под навесом были видны сваленные в кучу доски, бревна. Через проходную будку входили и выходили рабочие. Сбоку высилось красивое здание, и над входом было написано: "Клуб", "Столовая". На одной двери висела дощечка с надписью: "Контора". Васек остановился у проходной будки: - Мне нужно передать письмо директору. - Пропуск? - равнодушно оглядывая его со всех сторон, спросил вахтер. - Мне только письмо передать, - сказал Васек. Сзади мягко зашумела машина и, расплескав застоявшиеся в колеях лужи, остановилась. - Отойдите в сторонку! - поспешно сказал вахтер. Из машины вышел генерал и, прихрамывая, направился к будке. Васек увидел нашивки на рукаве и густо украшенную цветными ленточками грудь. Он выпрямился, опустил руки. Генерал ласково кивнул ему головой и пошел в будку - Вольно! - раздался над самым ухом Васька насмешливый голос. Васек оглянулся. Около машины стоял мальчик в синей суконной курточке. На груди у него узенькой змейкой поблескивала застежка-"молния". - Ты что командуешь? - недовольно усмехнулся Васек. Мальчик, не обращая внимания на его слова, подошел ближе, кивнул головой на проходную будку: - Видал генерала? Васек вспомнил прихрамывающую походку военного. - Да. Видно, ранений много было. Боевой генерал! - с уважением сказал он. Мальчик подмигнул: - Еще бы не боевой! Это генерал Кудрявцев! - Он заложил назад руки и небрежно добавил: - Мой отец! Васек молча разглядывал нового знакомца. Лицо у мальчишки было свежее, чернобровое, с веселыми, насмешливыми глазами и круглой ямочкой на подбородке. "Гордится!" - подумал Васек и, вспомнив о письме, снова подошел к вахтеру: - Мне нужно передать спешное письмо директору. Вот оно. - Пройдите в контору, там есть дежурный. Я писем не передаю, - ответил вахтер и, высунувшись на улицу, указал на следующую дверь. Васек повернулся, чтобы идти, но мальчик в синей куртке тронул его за плечо и тихо шепнул: - Погоди, я тебя проведу без пропуска. По знакомству. - Не надо, я и так пройду, - с досадой сказал Васек и зашагал к конторе. - Как хочешь. Насидишься без меня! - крикнул ему вслед новый знакомец. - Подумаешь! Васек быстрым шагом прошел в контору. За столом сидел пожилой человек и, держа около уха телефонную трубку, что-то записывал на листе бумаги. Васек с письмом в руке остановился около стола. Разговаривающий по телефону протянул руку к письму, вытащил двумя пальцами из конверта бумагу и между разговором быстро пробежал ее глазами. Потом, положив трубку, еще раз прочитал письмо и, взглянув на Васька, тепло улыбнулся: - Школу ремонтируете? Ну-ну! Материал кое-какой найдется. Сейчас передам директору. У директора кто-нибудь есть? - спросил он, приподнимаясь и заглядывая в маленькое окошечко в перегородке. - У директора мой отец, генерал Кудрявцев, - ответил за спиной Васька знакомый голос. - Придется подождать, - бегло взглянув на мальчика в синей куртке и откладывая письмо в сторону, сказал дежурный. Васек сел. Сын генерала примостился на ручке его кресла. - Я говорил - насидишься! - насмешливо улыбаясь, сказал он. Васек молча отодвинулся. Мальчик помотал ногой, несколько раз нетерпеливо взглянул на занятого своим делом дежурного, потом вскочил и подошел к телефону: - Разрешите позвонить папе? Дежурный молча взял у него из рук трубку: - Дома с папой наговоришься. Генерал занят. "Вот тебе и по знакомству!" - усмехнулся про себя Васек. Мальчик заметил его усмешку и, прищурившись, сказал: - Тебе же хотел помочь... Ваську стало неловко, захотелось поговорить с ним по-дружески. - Как тебя зовут? - спросил он. - Алеша. - Ты пионер? - Пионер, конечно. - Алеша потянул вниз молнию - на шее под курткой заалел пионерский галстук. - В каком классе учишься? - В шестой перешел. Отличник. Мы из Молотова с мамой приехали. Папа после госпиталя сюда назначение получил. Вот мы к нему и приехали. А какие у вас школы есть? Я еще не знаю, где буду учиться. Васек стал рассказывать о будущей школе, о пропущенном годе учебы, о предстоящем ремонте и о том, что он и его товарищи тоже будут работать вместе со взрослыми. - Сами ремонтировать будете? Вот это здорово! Я, пожалуй, тоже к вам приду. Я там быстро всю работу налажу. Организую ребят - я это умею. Обязательно приду. - Приходи, - сухо сказал Васек и вдруг, не удержавшись, добавил: - Только ты хвастун. У нас таких не любят. - Я - хвастун? - Алеша вскочил, подошел вплотную к Ваську, смерил его презрительным взглядом. - Да ты просто мне завидуешь! - покраснев, сказал он. Васек возмутился: - А чему мне завидовать? Ты такой же, как и я, только много воображаешь о себе. Дежурный неожиданно поднял голову: - Это верно. И лучше тебе не болтаться тут зря. Пионер по делу пришел, а ты чего? - Я тоже по делу. Я с отцом приехал! - дерзко ответил Алеша и, посвистывая, вышел за дверь. Ваську стало не по себе. "Зря я его так сразу хвастуном обозвал, все-таки он хотел помочь мне", - подумал он. Дежурный прибрал свои бумаги и, взяв письмо, сказал: - Посиди тут. Я сейчас сам зайду к директору. Васек ждал долго. В конторе набрались какие-то люди. Тоже ждали. На улице загудела машина. Васек выглянул в окно - Алеша стоял у машины. Генерал, нагнув голову, не спеша усаживался на мягкое сиденье. Алеша захлопнул за ним дверцу, вскочил в шоферскую кабину. Шофер тронул руль - машина умчалась. В контору то и дело входили люди, но дежурного не было. За его столом уже сидел другой и принимал посетителей. Васек начал сильно беспокоиться. Он боялся за письмо, которое дал ему Леонид Тимофеевич. Но дежурный наконец появился с целой папкой каких-то дел. - Сейчас, сейчас! - кивнул он Ваську. - Заждался? Ну, зато все уже сделано. Материал вам отпустят. Приезжайте завтра до трех. Вот разрешение. Не потеряй! - Спасибо, товарищ дежурный! - Васек схватил разрешение и побежал к двери. Он был счастлив и горд, что ему удалось исполнить поручение директора. - До свиданья! Спасибо! - крикнул он еще раз у порога. "Сейчас прямо на пустырь! Леонид Тимофеевич, верно, уже там. И ребята там... Вот обрадуются!" - думал он, на бегу читая напечатанную на машинке бумагу: "Отпустить для школы No 2..." Буквы прыгали, из них складывались непонятные слова: обаполки, шляховки, штакеты... Эх, здорово вышло! Глава 25. РЕМОНТ НАЧАЛСЯ Когда Васек, сжимая в руках драгоценную бумагу, подбежал к пустырю, он увидел свежеврытый в землю столб и на нем прибитую доску с надписью: ШКОЛА No 2 Школа! Какая же это школа! Еще нет даже забора, отделяющего пустырь от улицы, еще каждому прохожему видны кучи мусора! Васек вспыхнул от обиды. Насмешка, что ли? Он хотел снять доску, но не решился, опасаясь, что прибить ее приказал Леонид Тимофеевич. На пустыре суетились ребята. Грозный собирал сломанные рамы, складывал их в одну кучку около дома. Какой-то седой бородатый старик сооружал козлы для верстака. "Рабочий!" - с волнением подумал Васек и, проходя мимо, вежливо поздоровался: - Здравствуйте, дедушка! У дома стояла длинная железная лестница. Откуда-то с крыши доносился голос Леонида Тимофеевича. Васек поднял голову и увидел около водосточной трубы человека. Он что-то объяснял директору, постукивая молотком по задранному вверх куску железа. "Кровельщик пришел!" - догадался Васек и, приподнявшись на цыпочки, замахал бумагой: - Леонид Тимофеевич!.. Директор увидел, кивнул головой. В углу пустыря Мазин и Русаков старательно рыли большую яму. Саша, Сева и Коля Одинцов сносили туда мусор. Девочки отбирали годные куски стекла и складывали столбиками половинки кирпичей. - Васек пришел! Эй, Трубачев! - К Ваську подбежали Саша и Мазин. - Ну как, дали материал? - Дали! Дали! - Эй, ребята! Материал дали! - - весело разнеслось по пустырю. К Ваську подошел Леонид Тимофеевич: - Ну, как наши дела? Васек протянул ему разрешение. - Говорят, завтра брать можно, с утра лучше. Надо машину раздобыть, - объяснял он скороговоркой. - А доски есть, много. И штакеты и обаполки. - Хорошо, хорошо, завтра поедем, - - читая бумажку, кивал головой Леонид Тимофеевич. Потом, бегло похвалив Васька, пошел к плотнику. Из дома вышел еще один рабочий и остановился около директора, деловито разглядывая бумагу. - Ух, работников сколько нагнали! - с восторгом сказал Васек и, вспомнив прибитую на столбе доску, сердито напал на ребят: - Кто это велел вам? Чтобы люди смеялись? Хоть бы немного отремонтировали, а тогда бы и называли школой! - Да это Мазин прибил, - пожал плечами Одинцов. - Ты что же, Мазин, не сообразил? - удивленно спросил Васек. - Очень хорошо сообразил, - вытирая о штаны пыльные руки, заявил Мазин. - Как это? - А так. Кому работать? Нас мало. А ребят в городе порядочно. Как их собирать? На готовое-то всякий потом придет! А здесь каждый человек нужен. Понятно? Он обтер ладонью побелевшие от известки щеки и махнул рукой на столб: - Школа номер два. Далеко видно! Завтра от работников тесно будет. И сегодня один уже пришел, вон стоит. Пятиклассник. Брат черноморского моряка. Помнишь, в райкоме мы его видели... Э-эй! Витя Матрос! Иди-ка сюда. Крепкий, загорелый мальчуган в вылинявшей тельняшке подошел к мальчикам. Черные глаза его с лукавыми искорками быстро пробежали по лицам ребят. - Кто у вас тут главный? - бойко спросил он. - Среди ребят Трубачев у нас главный, - сказал Саша, указывая на Васька. Мальчуган подтянулся, опустил руки по швам. - Виктор Бобров, по прозвищу Матрос! - лихо отрапортовал он, поворачиваясь лицом к Трубачеву. - Здорово! - с большой симпатией глядя на него, ответил Васек. - Работать будешь? - А как же! - усмехнулся Витя. - Затем и пришел! Говори, что делать? - Вот мы сейчас мусор убираем. Яму ребята копают - становись помогай! - Ладно! - кивнул головой Витя. - Я без дела не буду! - Давай, давай, работай! - послышался издали оклик Ивана Васильевича. Витя подхватил с земли чью-то лопату и помчался на зов. - Быстрый парень, живо определился, - с удовольствием сказал Одинцов. - Ну и хитрец ты. Мазни! Не зря объявление повесил! - засмеялись ребята. - Пошли и мы работать! - сказал Васек, сбрасывая рубашку. На его загорелых руках проступали крепкими бугорками мускулы. Издали донеслась песня девочек: "Смелого пуля боится, смелого штык не берет..." В первый день работали без перерыва. Сгоряча пропустили обед, домой возвращались голодные, усталые, но довольные собой. Делились способами быстрой уборки: - Кирпичи можно конвейером подавать и ближе к дому складывать! - А мусор я просто мешком таскал, -заявил Мазни. - Носилок мало. Пока-то их дождешься, а тут: раз-раз!.. - Стекол крупных на все форточки хватит, - деловито рассуждала Лида Зорина. - И одну раму из нижнего этажа мы нашли почти целую. Плотник Федор Мироныч как увидел, что мы ее тащим, так обрадовался даже! - А вот этот, с бородой дедушка, - столяр. Веселый такой! Он нам все объяснял, как рамы связывают, - улыбнулась Нюра. Всю дорогу домой говорили о работе. Потом Петя Русаков озабоченно сказал: - Ремонт ремонтом, а вот как с учебой, ребята? Ведь мы уж два дня пропустили! - Он поглядел на товарищей усталыми серыми глазами. - Как завтра будет? Опять с утра работать? А учиться когда? Ребята сразу встревожились. - И верно, два дня пропустили! Да раньше еще... - сказал Одинцов. - И вообще надо как-то распределить время. У нас и в госпитале дежурства, и учебу пропускать нельзя, и ремонт теперь. Как же это все будет? Дома тоже надо помогать. Давайте посоветуемся, Васек, - предложила Лида. Васек мысленно подсчитал время. Если с утра на учебу, то кому же работать? - Если ходить на работу по очереди, то пас мало, - вслух сказал он и, вспомнив прибитую Мазиным лоску, ободрился: может, и правда объявление соберет всех вернувшихся из эвакуации школьников? А посоветоваться все же надо. - Ты, Петя, скажи матери, что мы еще только эти дни пропустим. Завтра Леонид Тимофеевич за материалами поедет, может, мы понадобимся, да и при разгрузке придется помочь. А потом мы все нагоним. - У нас в госпитале сейчас дела неважно идут, - покачал головой Одинцов. - Васю мы совсем бросили, одни девочки дежурят. - Так надо что-то придумать. Ты бы распределил всех, Васек, - предложил Саша. Васек задумался. - Ну ладно. Завтра в восемь часов Мазин и Булгаков пойдут со мной на пустырь. Лида - с утра в госпиталь одна, а после обеда до восьми - Нюра одна. Остальные с утра пойдут заниматься, а после обеда все, кроме Нюры, на работу, - распорядился Васек, не совсем точно понимая, что даст это наспех сделанное распоряжение. Дома Васек долго не мог заснуть - дела, большие и малые, нагромождались друг на друга и вырастали перед ним, как огромная гора. "Учеба - это главное, ее никак нельзя пропускать, - думал Васек. - Работа - тоже главное, иначе ремонт задержится. А госпиталь бросать тоже нельзя, это наше пионерское дело... И Петька Русаков расстроен. Конечно, ему перед матерью неприятно за нас. Учеба - это все-таки главное..." Думая так, Васек вспомнил, что сегодня вечером не заглянул к тете Дуне, и, тихо ступая босыми ногами по полу, пошел через кухню к ее комнате. Но лампочка у тети Дуни была погашена, а в кухонное окно глядел серый рассвет. Васек вернулся к себе. Было два часа ночи. "Ну и время! Не успеешь оглянуться, как оно убежит вперед!" - с досадой подумал Васек, укладываясь на свою постель и подминая пол голову подушку. Но сон не шел... "Ведь мы ни одного дела толком не делаем! Все беготня какая-то. Даже Васю после операции не смогли навестить. Что ж это такое? Надо все сначала передумать, все сначала распределить... Если б папка был со мной!.. Эх!.." Глава 26. ВАСИН ГЕРОЙ С тех пор как Вася пошел на поправку и ощутил под солдатским одеялом обе ноги, в палате как будто наступил праздник. - Да... задал я тут работы докторам, это верно, - говорил товарищам Вася. Благодарная и смущенная улыбка растягивала его большой рот, на худых щеках появлялись ямочки. - Только не напрасно они хлопотали. Я - боец, все мои мысли на фронте. - Вася вытягивал худые, длинные руки и пробовал мускулы- Теперь бы только встать скорее! А что, не говорили врачи, когда встану? Про меня то есть, когда, значит, на выписку? - жадно вглядываясь в лица товарищей, спрашивал Вася. - Лежи уж, какая тебе выписка... Чуть живого из операционной принесли, а он - выписка... - добродушно ворчал Егор Иванович. - На все, брат, и терпение и время требуются. - Нет у меня терпения, это верно, - соглашался Вася. - Еще мой командир, бывало, перед боем положит этак мне руку на плечо и скажет: "Терпение, Вася!" А я еле на месте стою, все поджилки у меня ходуном ходят... Эх, вот командир был, насквозь каждого человека видел! - Да что за командир-то? Весь твой разговор к нему сводится. Герой, что ли? - откликается молодой, безусый боец, только недавно прибывший в госпиталь. - Герой! - убежденно говорит Вася. - Я с ним недолго находился, но на всю жизнь его запомнил. Особенный человек. Людей жалел, а о себе не думал. Один раз в бою ранило его осколком в плечо - так он до конца боя никому ни слова не сказал. Терпеливый! Кто его знает, как он терпел. Рождаются же такие люди! - Вася глубоко вобрал воздух и замолчал. - Бывалый, видно, командир, с выдержкой, - сказал кто-то в палате. - Да не так-то бывалый - молодой еще, только виски седые. На глазах у нас поседел командир наш... Было это в одном селе, - снова начал рассказ Вася. - Только что выбили наши оттуда фашистов. И мы, значит, подошли как раз. Видим - там изба горит, там другая, сараи пылают... Идешь - в лицо тебе жар, и люди тут же убитые валяются... А зима, мороз! Кровь на снегу так и дымится. Живых не видно, только женщина одна бежит к нам навстречу. "Миленькие, - кричит, - голубчики! - и на пожарище рукой машет. - Дети наши в школе горят, весь народ туда палачи согнали и подожгли!" Мы - к школе. Л от школы уже одни стропила остались да головни валяются. Ну, всех за сердце взяло. Постояли мы, сняли шапки. Потом разошлись. А командир до утра не приходил. Бойцы говорили - всю ночь он просидел один на этом пожарище. А вышли мы утром из села - глядим, виски у него седые, словно иней на волосах осел. Молодой боец, сосед Васи, беспокойно заворочался на койке. - Э, встать бы скорее! Душа у меня горит, когда я такое слышу, - сказал он, отворачиваясь к стене. Раненые с сочувствием оглянулись на него, и Егор Иванович, понижая голос, спросил: - А ты, Вася, говорил, у него своя семья погибла? На родине, что ли? - Да, говорили хлопцы, семья у него была, дети.. Только он про своих молчит. Сядет, бывало, с нами к огоньку, про всех расспросит - у кого жена, у кого мать. Фотографии поглядит, а про своих - ни слова. И мы молчим - страшно человеку душу разбередить. Так пошутит он с нами, попьет чайку и начнет рассказывать, как после войны жить будем, как коммунизма достигнем. Встанет перед нами мирная, счастливая жизнь, и такая ненависть к фашистам за сердце возьмет, что в бою каждый за десятерых бьется... Какой человек был! Кто его знал, тот не забудет. Вечный человек! Глаза у Васи делались большие и ярко блестели. Постепенно любовь Васи к своему командиру передалась и его слушателям; судьба Васиного героя волновала всех раненых. Но судьба эта терялась в снежном поле, где выдержала тяжелый бой 4-я батарея. - Подобрали меня наши люди. Может, и его нашли Толь ко вот фамилии его я никогда не спрашивал, ни к чему как-то было. "Товарищ комбат" да "товарищ комбат"! Если б из нашей части кого найти, может, знают, - говорил Вася. - Трудно искать, если из части своей выбыл. Война - это бурное море, - вздыхал сосед по койке. - Живого или мертвого - найду! - упрямо и тоскливо говорил Вася. - Мне бы встать только. - Он тихо шевелил под простыней ногами. - А на фронте буду - рассчитаюсь с фашистами! Все им припомню! Красноармейцы сочувственно глядели на бледное безусое лицо, на тонкие мальчишеские руки, перебирающие край простыни... Вася ждал ребят. Их давно не было, а ему хотелось поделиться с ними своей радостью, рассказать о своих надеждах, о том, что он, Вася, скоро встанет и попросится в самый горячий бой. Никто не умел так сочувствовать Васе, слушать с таким восторгом, никто не умел так понимать и разделять мечты комсомольца, как ребята. Неведомый Васин герой - бесстрашный командир вставал перед ними во весь рост, напоминая то Митю, то учителя, то Степана Ильича. И, присев на табуретках около Васиной кровати, они, в свою очередь, в сотый раз пересказывали молодому бойцу все, что видели и пережили на Украине. - Не один у нас герой - весь наш народ герой, - вмешиваясь в их жаркую беседу, басил из своего угла Егор Иванович. Поджидая своих друзей, Вася поминутно взглядывал на дверь. - Придут! - утешала его Нина Игнатьевна. - Об операции они уже знают, а проведать прибегут. А впрочем, с дежурством у них что-то неладно последнее время. Все больше девочки приходят. Ведь к ним директор бывший приехал, дом под школу будут ремонтировать. Вот и хлопочут. Ты не скучай, прибегут! Но перед обедом забежала одна Лида. Узнав от нее, что все заняты на работе, Вася сначала опечалился, потом расспросил обо всем и, загоревшись общим настроением ребят, сказал: - Эх, и я бы сейчас вам помог по-комсомольски! Глава 27. НЕНАСТОЯЩАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА Пока ребята, увлеченные новыми делами, пропадали на пустыре, Екатерина Алексеевна нервничала и сердилась на себя за то, что взялась за такое трудное дело, как подготовка ребят к шестому классу. "Нет, подумать только! И как это я взялась, сама не понимаю. Просто стало жалко ребят. Но какой же толк из всего этого? Почему они не ходят? Это просто возмутительно!" Нервничая сама, она нападала на Петю: - Что вы думаете, на самом деле, Петя? Уже июнь кончается, а мы и так ощупью движемся вперед. Ведь я все-таки не учительница, мне самой приходится все повторять заново. Теперь еще географию надо закончить, а вы стали небрежно относиться к занятиям. Где твой Трубачев? Что это, на самом деле? Чем вы целые дни заняты? Петя, сильно вытянувшийся и похудевший за это время, хлопал ресницами, глядя на мать умоляющими глазами: - Мамочка, мы тоже беспокоимся, но у нас теперь самое горячее время. Ты знаешь, вчера мы с рабочими за материалом ездили на лесопильный. Там столбов нет, одни обаполки.. Леонид Тимофеевич делянку выхлопотал. Сами будем деревья пилить. Нам лесовоз нужен... - расстроенно бормотал Петя. - Ты подожди, вот уже нам рабочих дали. Мазин объявление повесил, и бывшие ученики собираются. Сейчас уже из седьмого класса трое ребят пришло... - Значит, Леонид Тимофеевич надеется закончить ремонт к осени? - Да, конечно! Первого сентября начнутся занятия. Это точно, мама! Екатерина Алексеевна опять заволновалась: - Так вот, предупреждаю: если все будет так продолжаться, вы сядете в пятый класс. И вообще, Петя, надо посоветоваться с директором, может, он найдет вам настоящую учительницу - здесь нужен опытный человек. Надо пойти к Леониду Тимофеевичу, вот что! - Зачем, мама? Мы, наоборот, ничего не хотим ему говорить, пока не подготовимся по арифметике. Ведь если он сейчас проверит, что мы прошли, то и разговаривать не станет - просто посадит в пятый класс! - не на шутку испугался Петя. - Постой, постой... Значит, вы Леониду Тимофеевичу даже не сказали, что готовитесь в шестой класс? - Нет, мы сказали. Ну просто так, что занимались всю зиму, вообще... - Ну, а он что? - А он говорит, что летом надо отдохнуть, поработать на свежем воздухе, вообще... Екатерина Алексеевна пристально взглянула на Петю и решительно сказала: - Я пойду сама к Леониду Тимофеевичу, - мне необходимо посоветоваться с ним. Может, действительно незачем тянуться через силу. Идет лето, надо отдохнуть, а уж с осени - за учебу. - Как, сесть в пятый класс? Что ты говоришь, мама! Зачем же мы так старались? Мы же почти всю программу прошли. Анатолий Александрович нас хвалил, и Костя тоже. Там совсем немного по географии осталось. А по русскому ты сама говорила, что мы хорошо идем. А теперь хочешь, чтобы мы в пятый класс сели! - Петя чуть не плакал. - Никто из ребят на это не согласится, мы слово друг другу дали, что будем драться за учебу! - Знаешь, Петя, я всегда говорю с тобой как со взрослым человеком, но иногда, к моему глубокому сожалению, я убеждаюсь, что это еще рановато. Так и сейчас. Если ваше главное дело - учеба, то почему же вы не распределите так свое время, чтобы, по крайней мере, не пропускать занятий! Вот у нас арифметика плохо идет. Твой Трубачев первый отстает по арифметике. А Мазина я просто не узнаю! Вчера спрашиваю его, почему вы не ходите, а он стоит как дурачок и мямлит: не можем, не успеваем... Никогда не ожидала этого от Мазина! И вообще не люблю я таких жалких слов! - Но ведь мы и правда многое не успеваем, мамочка... - Вот-вот! Повтори еще и ты! Не успеваем, не можем, робеем, боимся - ведь этот набор жалких слов показывает, что вы не умеете правильно распределить свое время. Мне это просто слышать неприятно... Вот я тебе выпишу на бумажку все эти слова, выучи их наизусть и раз навсегда выбрось из своей памяти! - разбушевалась Екатерина Алексеевна. - Так зачем же мне их учить наизусть, если ты хочешь, чтобы я их совсем забыл? - засмеялся Петя. - Зачем? - Екатерина Алексеевна тоже засмеялась и махнула рукой. - Я уж прямо не знаю, как тебя воспитывать, Петя! И вообще, я устала от вас. Вы какую-то такую сложную жизнь устраиваете себе и другим. Все у вас сильно преувеличено и многое без толку... наполовину дело, наполовину фантазия. А учеба страдает от всего этого. Арифметика - такой серьезный предмет, а вы... Петя бросался к своему столу и, раскрыв задачник, начинал заниматься. У него было еще одно тайное дело, которое стоило ему многих бессонных ночей. Из любви к матери он вместе с ней добровольно принял на себя ответственность за подготовку к шестому классу. Для этого он изо всех сил тянулся сам, ночью засиживался над задачами, чтобы быть готовым к уроку и этим облегчить матери занятия с товарищами. - И как это ты сразу разбираешься во всем, Петя? Просто удивительно! - радовалась, глядя на сына, Екатерина Алексеевна. - Тебе очень легко даются задачи! Петя счастливо улыбался, моргая сонными глазами. Серьезное, озабоченное выражение никогда не сходило теперь с его лица. Мазин, внимательно приглядываясь к старому другу, подмечал в нем новые, незнакомые ему черты и, неопределенно хмыкнув, говорил: - Что это тебя, Петька, как будто в зеленую краску окунули? - А что? - грустно спрашивал Петя. - Да ничего. Только ты совсем стал на себя не похож. Очки тебе надо купить по дешевке. Петя не сердился. Он знал, что и у Мазина нелегкая жизнь. Но Мазин молчал. Он никогда и ни на что не жаловался. Только один раз Петя застал его расстроенным и огорченным. Это случилось, когда одна из соседок заболела и Мазину поневоле пришлось нянчить ее троих детей. Но и об этом случае сам Мазин всегда рассказывал с доброй усмешкой: - Ну, оставили на меня. И все на работу ушли. Кисель из морса сварили. Я дал детям ложки честь честью, поставил этот самый кисель на стол. Прихожу - все трое буро-малиновые и ревут. Кто кого ложкой по лбу трескает, кто прямо пятерней. Ну, чего тут с ними делать? Слов они не понимают, малые еще. Я рассадил их на стулья подальше друг от друга и вооружился веником. Так и сторожил, пока Петька не заявился, - усмехаясь, заканчивал свой рассказ Мазин. Да, ему тоже жилось не сладко, и Петя не сердился на товарища. Другая стала жизнь, и в этой жизни некогда было теперь обращать внимание на всякие мелочи. Петю беспокоила учеба. В прошлый раз Васек обещал, что снова наладит аккуратное посещение уроков. Петя волновался, ждал и начинал приходить в отчаяние. Разговоры с Петей не успокаивали Екатерину Алексеевну. И, как всякий человек, которого мучат какие-нибудь заботы, она вела сама с собой длинные разговоры - то упрекала себя в том, что поддержала решение ребят одолеть пятый класс, то горячо возражала себе: как можно было не поддержать! Такое желание учиться... Самолюбивые ребята! Кто знает, как бы повлияло на них вынужденное второгодничество? Петя только-только выпрямился, его друг Коля Мазин - тоже. А сколько было положено труда, чтобы приучить этих мальчиков к учебе!.. Екатерина Алексеевна вспоминала те дни, когда она вошла в дом Русаковых и увидела одинокого, заброшенного Петю, привыкшего изощряться в разных хитростях перед отцом. Мальчик смотрел на нее тогда испуганно и недоверчиво - ведь она была для него только "мачехой". Вспоминая об этом, Екатерина Алексеевна горько улыбалась. Никто не знает, как ей трудно было примирить отца с сыном! Она взяла на себя ответственность за воспитание мальчика, она не позволила отцу запугивать сына наказаниями. И с каждым днем Петя становился лучше. С каким торжеством принес он в прошлом году отличные переводные отметки! С какой радостью называл он ее "мамой", а для нее это слово было самой высокой наградой. Она так хотела быть для него хорошей матерью! Именно поэтому, ради него и ради его товарищей, она согласилась с ними заниматься, готовилась к урокам, нервничала, недосыпала. Она мечтала о том времени, когда кончится война, вернется Петин отец. У них будет дружная трудовая семья. Екатерину Алексеевну беспокоило равнодушное отношение мальчика к отцу. Петя редко вспоминал о нем; гораздо чаще, с искренним беспокойством он говорил о своем учителе, о Мите. Екатерина Алексеевна часто беседовала с Петей об отце, постепенно прививая мальчику мысль, что отец - ему близкий, дорогой человек. Она не оправдывала сурового обращения отца с Петей, но находила глубокие, извиняющие причины. Петино сердце теплело медленно, постепенно... Думая обо всем этом, Екатерина Алексеевна снова возвращалась мыслью к занятиям. Что же делать? Бросить сейчас - поздно. Ребята изо всех сил тянулись всю зиму! В конце концов она решила, проверив еще раз хорошенько знания ребят по всем предметам, пойти к Леониду Тимофеевичу, рассказать все откровенно и просить совета. "Июль, август..." - мысленно считала Екатерина Алексеевна. Впереди оставалось только два месяца. Глава 28. НЮРА СИНИЦЫНА Нюра стояла у окна в палате и слушала, как шумит ветер, как, положив на подоконник ветки, с тихим шорохом касаясь ее рук, качается Валина березка. Нюра видела в темноте тонкий белый ствол молодого деревца, и сердце ее сжималось неостывающей тоской по Вале. В палате не зажигали огня. Раненые, лежа на койках, глядели в раскрытое окно на выступающие в темноте кусты, на белые колышки забора, на развешанные между деревьями стираные халаты, на все, что было видно из окна и вносило с собой в палату какое-то разнообразие. В палате "4 Б" кое-где уже слышалось сонное дыхание, разговор затихал. В сумерках смутно белели лица, шевелились закинутые за голову руки. Кто-то, осторожно шаркая туфлями, выходил в коридор... До Нюры долетел приглушенный шепот. Облокотясь на подушку, Вася рассказывал соседу по койке: - ...Идем мы, леса густые... Мороз словно стекло под лигами рассыпал. Сучья трещат... Видим - ночевать надо. Разгребли мы снег под елью, застелили ветками, поверх палатку положили, легли вчетвером, друг о друга греемся... Нюра низко склоняется к зеленой ветке березы. Ей вспоминаются длинные светлые косы, заткнутые за ременный поясок, синяя трубка тетрадок, зажатая в руке, и на длинной Миронихиной кофте рассыпавшийся букетик ромашек. - ...Ну, накрылись палаткой, согрелись кое-как... Выглянул я. Светит луна, сквозь ветви продирается. И стоит он по колено в снегу... с бинокл