сительный взгляд Гейдриха. - Решил позвонить к себе - справиться, как идут дела... Небе отсутствовал около четверти часа. - Вижу, есть новости, - сказал Гейдрих, когда он вернулся. - Да отвечайте же, Небе. - В повторном исследовании трупов принял участие опытный патологоанатом. Он обнаружил, что у мужчины повреждены хрящи гортани. Впечатление - будто был нанесен удар в горло. Несильный, но точный удар: повреждение едва просматривается, его не заметили другие эксперты. ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА 1 Рассвет еще только занимался над Варшавой, когда дежурный радист польского военного министерства, дремавший в аппаратной с наушниками на голове, был разбужен настойчивым попискиванием морзянки. Обстановка была тревожной. Накануне с западной границы пришли сообщения об усиленном передвижении германских войск. Поэтому несколько радиостанций прямой связи с военными округами не выключались всю ночь. И вот сейчас одна из них заработала. Радист поправил наушники, простучал ключом готовность к приему, схватил карандаш и стал записывать. Рация расположенного близ Данцига польского военного порта Вестерплатте сообщала: НЕМЕЦКИЙ ЛИНКОР "ШЛЕЗВИГ-ГОЛЬШТЕЙН" В 4 ЧАСА 45 МИНУТ ОТКРЫЛ ПО НАМ ОГОНЬ ИЗ ВСЕХ ОРУДИЙ. ОБСТРЕЛ ПРОДОЛЖАЕТСЯ. ЖДУ ВАШИХ УКАЗАНИЙ. Радиограмму подписал начальник военного порта майор Сухаревски. Радист сорвал с головы наушники и с телеграммой в руках ринулся к двери, чтобы позвать начальника узла связи, отдыхавшего в одной из соседних комнат. Но запищала вторая радиостанция, за ней - еще две. Все западные военные округа доносили, что атакованы артиллерией, танками и авиацией немцев. Вскоре над Варшавой появилась первая группа нацистских бомбардировщиков "Хеннкель-11I" и пикировщики "Юнкерс-87". Это произошло 1 сентября 1939 года. Кузьмич прибыл в Берлин за несколько дней до этик событий. Сотрудник полиции безопасности, "встретивший" его на границе и проследовавший в Берлин в одном с ним вагоне, видел, как на Восточном вокзале иностранец сел в "роллс-ройс", который только что скатили с грузовой платформы поезда, как затем владельца дорогого автомобиля с почетом встретили в отеле "Кайзерхоф", где для него был зарезервирован комфортабельный номер. Сотрудник ЗИПО1 получил справку в отеле: интересующий его господин является давним постояльцем, останавливается здесь всякий раз, когда приезжает в столицу Германии. Он специалист по старинной бронзе и фарфору, у него собственное дело в Лихтенштейне, судя по всему, процветающее. 1 Полиция безопасности в гитлеровской Германии. Были подняты старые регистрационные книги отеля, и агент убедился, что господин Алоис Фишбек был записан как постоялец отеля еще в 1915 году! Нашелся и свидетель - портье, служащий в отеле чуть ли не со дня его открытия. Он подтвердил, что нынешний постоялец и тот, что впервые снял комнаты в отеле почти двадцать лет назад, а затем неоднократно поселялся в "Кайзерхофе", - одно и то же лицо. Все это была истинная правда. Большевик-подпольщик Кузьмич эмигрировал на Запад еще до начала первой мировой войны. Обосновавшись в Швейцарии и Лихтенштейне, он развернул кипучую деятельность как коммерсант: добывал деньги для партии. На какое-то время эта работа прекратилась - весной 1916 года, когда он приехал в Россию, чтобы повидаться с больной матерью, был опознан охранкой и схвачен. Как был освобожден из тюрьмы Кузьмич и чем занимался в первые годы Советской власти, читатель знает... А потом он вновь вернулся к работе за пределами Родины... В памятное утро 1 сентября 1939 года Кузьмич, как всегда, поднялся в восемь часов, побрился, принял ванну. Горничная вкатила столик с завтраком, бесшумно расставила посуду, кофейник, корзиночку с булками. Это была хорошенькая девушка - голубоглазая, с вьющимися светлыми волосами. - Сегодня отличная погода, господин, - улыбаясь, прощебетала она, и на щеках у нее обозначились ямочки. "Ни дать ни взять - Гретхен с пасхальной открытки", - подумал Кузьмин и подсел к столу. Пожелав гостю приятного аппетита, симпатичная горничная упорхнула. Несколько минут спустя она вновь появилась в дверях. Лицо ее было бледно, губы тряслись. Она молча показывала на радиоприемник. Кузьмич включил радио и сразу узнал голос Гитлера. - Сегодня, - кричал Гитлер, - сегодня ночью немецкая территория была обстреляна солдатами Польши. С 5 часов 45 минут мы отвечаем на обстрел, и, начиная с данного момента, мы ответим бомбой на каждую бомбу! Горничная все еще стояла у двери. - Это война? - прошептала она. - Не знаю. - Кузьмич разрезал булочку, стал намазывать на нее маргарин. - Откуда мне знать, милочка? - У меня жених в вермахте. Он артиллерист. Его батарея там, на границе с Польшей... Что теперь будет? Он пожал плечами и налил в чашку кофе. - Но первыми начали они! - горничная стиснула кулачки, зло сощурилась. - Подлые варвары, надо раздавить их, раздавить всех до единого! Он бросил в чашку плоскую беленькую таблетку. Растворяясь в кофе, сахарин шипел и пенился. Когда Кузьмич поднял голову, девушки уже не было в комнате. А Гитлер продолжал говорить. Из динамика несся поток угроз в адрес поляков, перемежаемый истошными призывами к немцам утроить усилия, чтобы раз и навсегда покончить с "вечным и смертельным врагом Германии". Заключительные слова Гитлера утонули в реве и грохоте - военный оркестр грянул бравурный марш. В сущности, для Кузьмича не было неожиданностью все то, что он сейчас услышал. Люди, с которыми он был связан, уже давно доносили о нарастающем напряжении на границе с Польшей, и он еще в прошлом месяце известил Центр, что назревает акция против поляков. И все же он был взволнован. Не укладывалось в сознании, что сейчас, в эти минуты, совсем недалеко отсюда грохочут танки, самолеты сбрасывают бомбы, сокрушая дома, убивая тысячи людей... Он подошел к распахнутому окну. С высоты четвертого этажа хорошо просматривался сквер с плакучими ивами вокруг маленького озерца и аккуратно подстриженными кустами жимолости. На зеленом газоне виднелась коляска, в которой сидел малыш. Рядом на траве с книгой в руке лежала женщина, - видимо, его мать. Ребенок смеялся и тянул к женщине руки. Та, оторвавшись от чтения, что-то говорила ему и грозила пальцем. А дальше, за сквером, был канал - широкая лента сверкающей воды, тоже безмятежная, мирная... Кузьмич вздохнул, вернулся к столу, зажег сигарету. Итак, стала известна очередная жертва нацистов. Что же дальше? И как вообще развернутся события? Вспомнилась фраза, мелькавшая в германских газетах и восторженно повторяемая обывателями: "Fuhrer macht alles ohne Krieg"1. Вот мол, какой он умный и ловкий политик, наш фюрер! 1 Фюрер все делает без войны (нем.). Это ушло в прошлое. Кузьмич был убежден: всем очень скоро станет ясно, что залпы по Польше - это первые залпы новой большой войны, в которую неизбежно втянутся многие страны. Его мысли вернулись к Польше. Конечно, вермахт быстро расправится со своим восточным соседом (перевес немцев в авиации, в танках - десять к одному, если не больше), разгромит польскую армию и выйдет к восточным границам страны. Дальше - территория Советского Союза, главная цель Германии. Об этом Гитлер твердит не один год. Нападет или поостережется?.. В динамике снова зазвучала речь. Теперь говорил комментатор. Он объявил, что намерен поведать миру о событии, которое предшествовало началу военных действий немцев и фактически стало причиной того, что терпение фюрера истощилось. Он, комментатор, находится в пограничном Глейвице, на известной всей стране радиостанции. Здесь взломаны двери, на полу - осколки стекол: окна разбиты, некоторые едва держатся на полусорванных петлях. На полу - труп. Убитый - в форме польского легионера. В его кармане жетон и документы рядового польской армии. Что же здесь произошло? Вечером 31 августа "группа польских злодеев" перешла границу и атаковала эту радиостанцию. Десятки жителей Глейвица видели людей в польской военной форме, которые вели огонь по зданию станции. Поляки ворвались в помещение, и один из них, схватив микрофон, стал поносить Германию и фюрера. Но тут подоспели патрули вермахта. Грязные диверсанты были отброшены. Они оставили доказательство своей преступной акции - труп польского солдата. Терпению фюрера пришел конец. Нельзя допустить, чтобы продолжались подобные злодеяния. Тысячу раз прав фюрер, решивший ответить силой на силу. Слава фюреру! Кузьмич выключил радиоприемник, взглянул на часы. Время близилось к одиннадцати. Погасив сигарету, он допил кофе, взял шляпу и вышел. Сегодня предстояли две встречи, ради которых он, собственно, и приехал в Берлин. 2 Гвидо Эссену под пятьдесят. Он высокого роста, худощав и подтянут. Пепельного цвета волосы зачесаны за уши, спадают на затылок. Пышные усы опускаются к углам рта - такие называют моржовыми. Днем и вечером он носит очки в железной оправе, круглые темные очки, защищающие глаза, которые в 1916 году на Марне были поражены газом. И неизменная трость в левой руке, толстая дубовая трость с замысловатым набалдашником, почти черная от времени; с нею наладчик станков головного завода в Сименсштадте2 Гвидо Эссен не расстается даже в цехах завода - если надо проверить станок, первым делом упрет палку в станину, приложит ухо к набалдашнику, долго слушает и уж потом принимается за дело. Неразговорчив и резок, даже когда собеседник - сам господин инженер. На заводе все величают его "дядюшка Гвидо", за глаза называют "верблюдом". Он лучший специалист по металлорежущим станкам, его уважают за мастерство, но не любят. Всем известно, что до 1930 года Гвидо Эссен был антифашистом, а потом вдруг взял да и переметнулся к нацистам. С тех пор на лацкане пиджака и над грудным карманом рабочего комбинезона он носит выпуклый серебряный кружочек с черной свастикой посредине: "верблюд" вступил в НСДАП еще до прихода Гитлера к власти, принадлежит к числу тех, кого в прессе называют "старыми партийными бойцами", по всем признакам, горд этим... 2 Одна из рабочих окраин в Берлине. Ночная смена, в которой работал Эссен, закончилась в восемь утра. Как всегда, он принял душ, не торопясь оделся и, перед тем как покинуть завод, прошел из конца в конец весь свой цех. Станки, над которыми склонились рабочие, ровно гудели. Убедившись, что здесь все в порядке, он направился к выходу. У выхода на заводской двор и застала его весть о войне с Польшей. Возле застекленной загородки, где был стол инженера цеха, столпились все, кто мог на несколько минут оставить работу. Люди молча слушали радио. Так же молча стали расходиться, когда Гитлер кончил говорить. С одним из них Эссен встретился взглядом. - Что ты обо всем этом думаешь, дядюшка Гвидо? - спросил рабочий. - Надеюсь, доволен? - Так надо. - Наладчик станков сдвинул брови, стукнул палкой об пол. - Фюрер приказывает, мы повинуемся. - Вот и я говорю, что надо. - Рабочий, молодой светловолосый парень с глубоко посаженными темными глазами, отстегнул пояс. - Дай-ка мне твой ножик, дядюшка Гвидо! Недоумевая по поводу странной просьбы собеседника, Эссен достал из кармана перочинный нож. Рабочий взял нож, раскрыл его и кончиком лезвия пробуравил в поясном ремне новую дыру. - Ну вот, - сказал он, возвращая нож. - Теперь все в порядке. Первую я проколол, когда мы победили чехов и норму выдачи маргарина нам сократили на треть. Думаю, что пригодится и эта, вторая. Спасибо, дядюшка Гвидо. Эссен посмотрел по сторонам. Никто не слышал этого разговора. Он повернулся, вышел из цеха. Парень стоял на том же месте и с ненавистью глядел ему вслед. "Ну и дела, - подумал Эссен. - Смотри какая неожиданность! Так вот ты какой, Герберт Хаан! И он направился домой. В длинном тяжеловесном здании из серого камня, построенном на паях рабочими завода, он занимал крохотную квартирку на втором этаже. Поднявшись к себе, Эссен отпер ключом дверь, распахнул окно, заставленное горшками с резедой и гвоздикой. Поспешив в ванную, принес оттуда лейку и поставил ее на подоконник, рядом с цветами. И только потом стал переодеваться. Четверть часа спустя, когда на кухне он кипятил воду для кофе, у двери позвонили. Он отпер. В дверях стоял Кузьмич. - Я еще издали увидел лейку на подоконнике, - сказал Кузьмич и улыбнулся. - Да, лейка на месте. - Эссен тоже улыбнулся и отступил на шаг, освобождая дорогу гостю. - Входите, товарищ. Я извещен и жду вас. Это была их вторая встреча. Первая состоялась больше года назад. Руководитель берлинских антифашистов сказал об Эссене так: - Верю ему, как самому себе. Прирожденный революционер и конспиратор. Раньше многих из нас понял, что обстановка в стране складывается в пользу нацистов и что они могут захватить власть. Тогда же предложил инсценировать переход на сторону нацизма, надеть личину ренегата. И с тех пор мужественно и умело ведет свою трудную роль. Сейчас возглавляет подпольную группу, которая занимается самым опасным делом - разведкой в секретных службах нацистов. Дальнейшие события показали, что люди, рекомендовавшие Эссена, были точны в его характеристике. Конечно, многое из того, что поступило от Алекса, как конспиративно именовался глава группы подпольщиков, стало известно советской разведке и из других источников. Но это не только не умаляло значения деятельности Эссена, но, напротив, подтверждало, сколь ценной является его работа: так уж заведено в разведках, что полученные по одному каналу сведения лишь тогда считаются достоверными, если подтверждены (разведчики говорят: "перекрыты") иными сообщениями. Так вот, вся информация Алекса, которую Центр имел возможность перепроверить, вся без исключения оказалась достоверной и точной. Сведения были весьма важные, в них шла речь о некоторых сторонах деятельности абвера и СД, о новых военных разработках, в частности о прицелах, дающих возможность пилотам производить бомбометание в ночное время... И все же одна из главных задач, порученная Алексу, долгое время оставалась нетронутой. Лишь две недели назад Эссен сообщил в Москву, что в поле зрения наконец возник нужный объект. Кузьмич получил указание срочно встретиться с руководителем группы... Пока хозяин возился на кухне, разливая кофе, Кузьмич сидел на крохотном диване и рассматривал комнату, в которой находился. В ней было метров двенадцать. Обстановку кроме дивана составляли стол и полочка книг над ним, несколько стульев и кресло, еще столик в углу, под портретом Гитлера, а на столике, покрытом алой бархатной скатеркой, книга в коричневом переплете с металлическими уголками - гитлеровская "Майи кампф". Вошел Эссен с подносом, снял с него чашки, вазу с галетами. - Кофе будем пить с сахаром, - объявил он. - Кофе тоже почти настоящий. То и другое выдано мне вчера по особому списку "образцовых немецких рабочих". Так что у нас праздник. - Взгляд Эссена скользнул по лежащему на столе номеру "Фолькишер беобахтер" с речью и изображением Гитлера. - Двойной праздник: настоящий сахар и... настоящая война! - Да, дела, - протянул Кузьмич. Он посмотрел на подоконник. - Лейка на месте. Ждете еще кого-нибудь? - Придет тот самый человек. - Расскажите о нем. - Он моих лет. Росли вместе: жили в соседних домах. Когда подросли, обоих призвали в один и тот же полк. Весной пятнадцатого ему оторвало снарядом левую ступню. Годом позже я вернулся из госпиталя с поврежденными легкими и больными глазами. И тут мы встретились снова. В восемнадцатом оказались в Баварии - сперва он, потом я. Были свидетелями провозглашения Советской республики и ее гибели. В эти дни бедняге снова досталось: в схватке с полицией заполучил рану в ту же ногу, пуля пробила мякоть бедра. Случилось так, что я находился неподалеку, оказал помощь. Потом, когда революция была подавлена, начались скитания в поисках работы. Оба мы порядком наголодались, прежде чем обрели работу и кров. - Он стал "нацистом" при тех же обстоятельствах, что и вы? - Да. Тогда-то мы и вступили в новые отношения... Короче, мне досталась роль руководителя. - А он попал к вам в подчинение? - Верно... Вот я и посоветовал ему определиться в услужение к какому-нибудь нацисту из видных: с таким увечьем ему было трудновато работать на заводе. Да и не нужен он был мне в роли рабочего. А на новом месте возможна перспектива... Так он попал к своему теперешнему хозяину. Сперва был камердинером, потом получил повышение, стал управителем поместья. Видать, понравился... Год назад потерял жену. За неделю сгорела от крупозного воспаления легких. Она была очень дружна с моей Кристиной. Кузьмич невольно огляделся. В комнате ничто не указывало на то, что здесь живет и хозяйка. Эссен перехватил его взгляд. - Нет ее, Кристины, - угрюмо сказал он. - Давно нет. Видите, какая штука: не смог бы я изображать этакого сукина сына, находись она рядом. Жене полагается быть под стать мужу. А она резкая, прямая до наивности. Чем-нибудь да выдала бы нас. - Отправили ее куда-нибудь? - Пришлось нам "поссориться". - Эссен усмехнулся. - Словом, развелись, и она уехала. Для всех - к каким-то своим родственникам в Тироль. - А на самом деле? - Да у вас она, - сказал Эссен и рассмеялся. - Седьмой год, как живет в Москве... Кузьмич молча смотрел на сидящего перед ним человека и чувствовал, как поднимается в груди горький комок. Эссен снял очки, вытер покрасневшие глаза. - Однако задерживается наш товарищ, - сказал он, взглянув на часы. В этот момент позвонили. Вошел коренастый мужчина с шишковатой большой головой и мощным торсом. Сделал несколько шагов, чуть припадая на левую ногу, мельком взглянул на незнакомца и нерешительно остановился. - Представься, - сказал Эссен, появляясь вслед за ним из передней. Он показал на Кузьмича: - Это наш большой друг. - Мое имя Конрад Дробиш,- проговорил вошедший низким хрипловатым голосом. - Здравствуйте, товарищ! - Рука Кузьмича скрылась в огромной ладони Дробиша. - Ну и лапа у вас! - воскликнул он, шутливо массируя онемевшие пальцы. - Подковы можно ломать. - Он и ломает, - подтвердил Эссен. - Да что подковы! Был случай, на спор завязал узлом железный прут толщиной с палец! - Это все гантели, - Дробиш шумно вздохнул, осторожно присел на краешек стула. - Гантели каждый день: полчаса утром, столько же перед ужином. - Он бросил взгляд на номер "Фолькишер беобахтер" на столе, пальцем отодвинул его в сторону: - Утром слушал радио Лондона. О, там переполошились! Похоже, понимают, что уже не могут дать задний ход. - Посмотрел на Кузьмича. - Войны не избежать? - Она уже идет, война... - Я о другом. О новой вселенской мясорубке. Кузьмич неопределенно повел плечами. - Пей. - Наполнив чашку, Эссен пододвинул ее к Дробишу. - Пей, Кони, и говори. Повтори все про сейф и дневник. Товарищ должен знать все, что известно тебе самому. - Он подчеркнул: - Любые подробности, какие только пожелает. Сказав это, Эссен прошел к цветам на подоконнике и убрал лейку. - Хорошо бы начать с автора дневника, - сказал Кузьмич, когда хозяин вновь занял место за столиком. - Для меня очень важно представить себе этого человека... - Понял. - Дробиш положил ладони на край стола, приблизил к Кузьмичу лобастую голову. - Говорит вам что-нибудь такое имя: Теодор Тилле? Вижу, что нет. Так вот, это и есть мой хозяин. Если коротко - старый наци, пройдоха и ловкач. По-своему очень неглуп. Кстати, много читает. Особенно любит книги с острым сюжетом, авантюрные романы и мемуары военных. У него в замке порядочная библиотека... Ко всему, дружок нашего обожаемого фюрера. - Они близки и сейчас? - Точнее, Тилле был дружком Гитлера, пока тот не стал тем, что он есть теперь... При всех своих качествах Теодор Тилле отстал на каком-то этапе развития нанизма и в последнее время находился в тени. - Причины? - Не знаю их. Но отчетливо вижу, что чувствует себя обиженным, забытым: другие вон какие посты отхватили, распухли от всяких благ, а он как был, так и остался рядовым "партейгеноссе". Посему и охладел к "вождю нации". - Если можно, факты. - Просматривая за завтраком газеты, прежде всего ищет в них информацию о новых назначениях. Зеленеет от злости, если встретит знакомое имя. Тут уж мне достается: кофе недостаточно горяч, хлеб плохо поджарен... Однажды, когда он сидел на террасе с книгой, я принес почту: газеты и пакет со штампом "Личная канцелярия фюрера". Он тотчас вскрыл пакет, достал письмо. Там было всею три строчки, и я смог разглядеть их из-за его плеча. Референт уведомлял, что фюрер получил письмо Тилле, но очень занят и в ближайшее время не сможет его принять... Надо было видеть хозяина в эту минуту! Налился желтизной, губы запрыгали. "Табaки, - прохрипел он, - был Табaки и остался им". Отшвырнул книгу, которую читал, и ушел в дом. Я подобрал ее, полистал. Знаете, как она называется? "Маугли"! Книга про мальчика, жившего среди зверей. Табaки - это шакал, враг Маугли. - Любопытно, - усмехнулся Кузьмич. - А откуда у него поместье, у этого рядового партейгеноссе? - Здесь я вынужден сказать несколько слов в защиту Гитлера. Тилле несправедлив к нему. В свое время замок ему подарил Гитлер. - За какие заслуги? - Не совсем ясно... Что-то связано с сыном хозяина. В дни "пивного путча" Гитлер вынес мальчика из-под огня... В дневнике - только это... - Сколько мальчику теперь? - Семнадцатый год. Живет с отцом. Гвидо сказал, чтобы я принес их фотографии. Вот они. Кузьмич взял карточки, посмотрел, отложил в сторону. - Как давно ведет дневник Теодор Тилле? - В сейфе только тетради с записями за последние четыре года. Велся ли дневник и раньше, не знаю. Я понятия не имел о нем, пока не получил доступ в сейф хозяина. - Как это удалось? Дробиш усмехнулся, поглядел на Эссена. - Гантели помогли, - сказал тот, - точнее, атлетические способности Кони. По силе ему нет равных в округе. Вот хозяин и хвастает, какой у него "холуй". Как соберутся гости, вызывает Кони, и тот должен развлекать почтеннейшую публику - гнуть полосу железа, поднимать за ножку тяжелое кресло или еще что... Говори, как было дело! - В замке справляли день рождения Андреаса. Съехалось много народу. Пока присутствовал мальчик, все было пристойно. Но к полуночи его отправили на берлинскую квартиру, и тут началось безобразие. Привезли дюжину шлюх, раздели их донага, посадили на неоседланных лошадей. Мужчины тоже все поснимали с себя. И пошло-поехало! Скачки, мужчины стаскивают баб с лошадей, валят на траву... Словом, все, что можете себе представить, все было. - И этот ваш... книголюб развлекался вместе со всеми? - Он все и затеял. - Дробиш покачал головой. - Вот уж не считал его способным на подобное свинство. А когда насытились все да угомонились, вдруг слышу - спор. И вроде бы речь обо мне. Так и есть: хозяин стал искать меня. Вызвал и говорит: "Сейчас я поспорил на двести марок, что ты поднимешь эту скотину". И показывает на здоровенного жеребца. Я оглядел компанию. Штук двадцать двуногих скотов лежат вповалку на зеленом газоне, ржут и лупятся на меня. - Подняли? - Кричит: "Выгоню, если посрамишь честь замка Вальдхоф!" И выгнал бы. Но ведь я у него нахожусь для дела. Вот и пришлось наступить на свой характер... В иных обстоятельствах ответил бы как надо, можете не сомневаться. А тут нагнулся, просунул плечи под лошадиное брюхо, поднатужился... Сказать по правде, боялся за больную ногу. - Неужели подняли? - Поднял... После подзывает меня один из гостей, отводит в сторонку. Говорит, что это он проиграл двести марок. Проиграл и не жалеет, ибо такого еще не видел. Спрашивает: "Сколько тебе здесь платят?" Я ответил. Он: "Даю вдвое больше, если перейдешь ко мне на службу. Будешь управлять поместьем". Тут я сделал правильный ход. Сказал, что не в деньгах счастье. Доволен теперешним хозяином, буду служить ему, пока необходим. - Хозяин узнал об этом? - Гость тут же ему все рассказал. Просил уступить меня. Тилле не согласился. - Кто же расстанется с подобным сокровищем, - вставил Эссен и усмехнулся. - На другой день я был вызван и в награду за преданность назначен управителем имения. - А те двести марок? - О них речи не было. - Все понятно, - сказал Кузьмич. - Теперь расскажите о сейфе. - О том, что в доме имеется сейф, я догадался, когда в качестве управителя докладывал хозяину о делах. Разговор происходил в его кабинете, и на столе лежала связка ключей в кожаном чехле. Один был не похож на другие - сразу видно, что от сейфа. Надо сказать, связку ключей я увидел впервые: хозяин всегда держит их при себе. Значит, подумал я, дорожит тем, что у него заперто. Стал искать. Осмотрел хозяйские апартаменты, включая спальню молодого Андреаса, ничего не обнаружил. Мы с Гвидо долго ломали голову: где же он, этот проклятый сейф? И вот что придумали. Из своей кассы Гвидо дал мне тысячу марок. У меня тоже была некая сумма. Собрав все это, я вошел в кабинет к хозяину и говорю: здесь мои сбережения, как быть с ними - не знаю, так как не очень-то доверяю банкам... И он клюнул. Польстило, что так верю хозяину. - Может, жадность? - сказал Эссен. - Скорее всего, то и другое. Взял деньги, сказал, что спрячет. Я разыграл этакую нерешительность и спросил, будет ли надежно? "Из этой комнаты никуда не уйдут, - сказал он. - Здесь надежнее, чем в любом банке". Полез было в карман за ключами, но спохватился. Так я понял, что сейф действительно имеется и что искать надо в кабинете... Обнаружил его на другой же день, когда Тилле уехал в Берлин и я мог спокойно повозиться в его покоях. Одна из секций книжного стеллажа оказалась на шарнирах. За ней находится сейф, вделанный в массивную стену... Остальное было легче. Слепок с ключа сделал, проводив патрона в ванную. Дубликат ключа получил без задержки: у нас хорошие специалисты. Вот и вся техника. - Дневник был в сейфе? - Да. Кроме того, дарственный документ на замок и земли, связка писем, деньги... Мои лежали отдельно от хозяйских, что правда, то правда. Еще партийный билет члена НСДАП и карточка члена СС. - Письма, конечно, смотрели? - Не успел. - С писем надо снять копии. Я дам технику... - Та, которую вы оставили год назад, действует исправно, - сказал Эссен. - Конечно, новая не помешает. Но и со старой кое-что мы уже сделали. Эссен встал, прошел к портрету Гитлера, вытащил из тайничка в багете маленький черный цилиндрик и передал Кузьмичу. - Первые пятьдесят страниц дневника. - Вот еще порция. - Дробиш положил на стол точно такой же цилиндрик. - Гвидо сказал, чтобы я опустил середину дневника, в первую очередь сфотографировал записи этого года. - Меня так просили, - пояснил Эссен гостю. - Сказали, что вам это особенно важно. - Спасибо. - Кузьмич взял второй цилиндрик, повертел в пальцах. - Лупа найдется? Эссен кивнул и пошел в спальню. - Надо, чтобы русские лучше берегли свои нефтяные промыслы и заводы, - негромко сказал Дробиш. Кузьмич раскрутил ролик пленки. Вернулся Эссен с большой лупой. - То, что нужно, - сказал Кузьмич, взяв лупу. - Я задержусь у вас. Мне думается, это безопасно?.. - Вполне. Ко всему, я партийный блоклейтор. - Эссен скривил губы в усмешке. - Доверенное лицо самого крейслейтора1. Так что работайте спокойно. Мы с Кони уйдем на кухню, чтобы не мешать. 1 Окружной руководитель нацистской партии. - Спасибо... Видите ли, сегодня я не смогу взять с собой эти пленки. А время не терпит, надо быстрее ознакомиться с записями. Потом мы побеседуем - все трое. Идет? - Я выговорил себе свободный день, - сказал Дробиш. - У меня время - до ночи. Немцы вышли, и Кузьмич принялся за пленку. Выдержки из дневника Теодора Тилле. 1939 год "16 августа. К Рейнгарду Гейдриху я ехал со смешанным чувством любопытства и тревоги. После письма Андреаса фюреру можно было надеяться, что меня примет если не сам фюрер, то во всяком случае Рудольф Гесс или, в его отсутствие, Мартин Борман. И вдруг приглашение явиться к главе РСХА! Было отчего поломать голову и понервничать. За те два дня, которые оставались у меня до встречи, удалось пополнить сведения о Гейдрихе. Я и раньше не раз встречался с этим высоким, статным человеком с внешностью истинного арийца, знал, что родился он где-то на среднем течении Шпрее. Удивлялся, что Гейдрих, уже занимая высокий пост в СС, мог появиться где-нибудь в пивном зале со скрипкой под мышкой. Теперь выяснилось, что любили музицировать и его отец, и мать... В середине двадцатых годов сам он служил на флоте, затем покинул военную службу. Еще одно увлечение Гейдриха - спорт (фехтование и легкая атлетика). И еще одно - женщины... В СС он вступил лет восемь назад в Гамбурге. Уже будучи оберлейтенантом запаса, безропотно надел мундир СС-манна. Тогда-то Гейдрих познакомился с Гиммлером. Тот вызвал его в Мюнхен и повысил в чине. Утверждают: идея создания службы безопасности СС принадлежит ему, Гейдриху. Он же по поручению Гиммлера подготовил первоначальный проект статута СД, затем возглавил ее. Мой Бог, в ту пору ему не было и тридцати!.. Мне намекнули: возвышению Гейдриха способствовало то обстоятельство, что он был правой рукой Гиммлера, когда партия подавляла путч Рема1. Ну что же, таким и должен быть истинный немец - непримиримым и беспощадным ко всем врагам империи и фюрера! 1 В июне 1934 года Гитлер, Геринг и Гиммлер расправились с руководителями штурмовых отрядов, объявив, что те готовили заговор. В течение одного-двух дней были схвачены и умерщвлены сотни людей из числа бывших соратников главы нацистской Германии. Рем - глава штурмовиков. Итак, я отправился к Гейдриху и был принят в назначенный час, минута в минуту. Я подумал, что это доброе предзнаменование. И не ошибся, ибо услышал лестные слова в свой адрес... Что ни говори, а письмо Андреаса было поистине золотым ходом! Даже моя далекая кузина и ее супруг и те неожиданно сработали в мою пользу. "Чистое совпадение", - сказал Гейдрих, когда объявил о моем новом назначении. Но я не слепой! Уж я-то видел, как он заинтересовался, когда узнал о высоком посте, занимаемом этим человеком на Кавказе! Работа в СД против русской нефтяной промышленности!.. Гейдрих передал слова фюрера, санкционировавшего мое назначение руководителем этого отделения СД: "Я буду спокоен, если старый национал-социалист Теодор Тилле возглавит это направление вашей службы. Поздравьте его со званием штандартенфюрера". От себя Гейдрих прибавил: "Требуйте все, что вам необходимо. Подбирайте нужных людей. Помните, главное - это те, на кого вы будете опираться. Ищите их во всех уголках страны и за ее пределами. Я ничем не ограничиваю вас. Лишь бы к моменту, когда фюрер решит напасть на русских, мы имели на кавказских нефтепромыслах и заводах достаточное количество людей, готовых действовать в пользу Германии. Сделайте это - и фюрер ничего не пожалеет для вас". Ну вот, дорога открыта. В добрый путь, штандартенфюрер Теодор Тилле! "Der Fuhrer macht es! Der Fuhrer schaftes! Der Fuhrer denkt fur uns alle"2 2 "Вождь действует! Вождь творит! Вождь думает за всех нас!". 26 августа. Накануне утром меня вызвал Рейнгард Гейдрих и ошеломил первой же фразой: "На днях предстоит акция против Польши. Цель - окончательное решение польской проблемы". Далее он спросил, знаю ли я в лицо шефа гестапо Генриха Мюллера. Получив утвердительный ответ, передал мне запись на листе бумаги: "Генерал Эрвин Лахузен, второе управление абвера, второй отдел". "Отправляйтесь к генералу Лахузену, заберите груз, который он приготовил, доставьте этот груз в Оппельн, где сейчас находится группенфюрер Мюллер. Он извещен и ждет вас. Груз передать в собственные руки Мюллеру. Задание государственной важности. Постарайтесь управиться до полуночи". В начале одиннадцатого часа ночи в здании гестапо Оппельна я вручил группенфюреру Мюллеру четыре объемистых тюка и опломбированный портфель. "Проверяли груз?" - спросил он, когда мы остались с глазу на глаз. Я ответил, что такого приказа не было. Тогда он вскрыл один из тюков. Там находились комплекты польской военной одежды, судя по знакам различия, для рядовых или унтер-офицеров. "Ношеные, - сказал Мюллер, осматривая мундиры. - Очень хорошо, что так". Затем он заглянул в портфель и тоже остался доволен. Там оказались какие-то документы, по виду - они могли быть солдатскими книжками или чем-то вроде этого. Мюллер тут же позвонил Гейдриху и доложил, что все в порядке. Затем он передал трубку мне. "Тилле, - услышал я голос шефа, - можете возвращаться в Берлин". На обратном пути я недолго размышлял о причинах, побудивших Гейдриха перебросить на восток страны комплекты униформы солдат чужой армии. Было ясно, что польские мундиры нужны нашим разведчикам или диверсантам, назначенным участвовать в предстоящей акции. Меня занимало другое. Странно выглядел сам процесс передачи польской военной одежды из одного ведомства в другое, транспортировка ее в Оппельн: этим занимались три генерала и штандартенфюрер! Но все это забылось, когда на рассвете я оказался дома и лег наконец в постель. В полдень позвонил мой помощник. В отделение пришла важная шифровка. "Та самая, которую вы ждете", - прибавил он. Речь шла о выполнении задания, которое руководство СД передало своему резиденту, действующему в составе германского посольства в Москве. Требовалось установить контакт с моей кузиной, прощупать ее настроение, взгляды. Учитывая высокое положение, которое занимает супруг этой женщины, мы настаивали на особой осмотрительности. И вот пришел ответ из Москвы. Я сразу подумал о неудаче: задание было передано лишь неделю назад, это слишком маленький срок, чтобы что-то успеть, но для неудачи - вполне достаточный. Так и оказалось. "Дипломат" не мог отправиться на Кавказ с соблюдением обычных правил (уведомив власти о маршруте и целях поездки и получив соответствующее разрешение). Поехал туда нелегально, но уже на вокзале в Баку почувствовал наблюдение. Ему не мешали, но не спускали с него глаз. Работник понял, что должен немедленно вернуться. Он так и сделал. Да, неудача. Я подумал и о том, как воспримет это Гейдрих. Теперь, когда я у него в подчинении, он по-прежнему корректен, вежлив. Но у нас уже иные отношения... Двумя часами позже он сам вызвал меня. Оказалось, он уже знал о московской шифровке. - Понимаете, что произошло? - холодно сказал Гейдрих. - Необдуманными действиями вы просигналили русским, что намеревались с кем-то встретиться в Баку. А важность этой встречи подчеркнули тем обстоятельством, что рискнули отправить туда официально аккредитованного дипломата! Я сказал, что все понимаю и готов нести ответственность. - Вашей вины здесь нет. - Он покачал головой: - Неопытны, только и всего. Взялись за дело не с того конца. - Гейдрих продолжал после паузы: - Учтите, в Баку действует консульство Персии и там есть наш человек... Мы подробно обговорили этот вариант, все спланировали. Я был уже возле двери, когда он окликнул меня: - Любите вы музыку, штандартенфюрер? Я был огорошен, но быстро нашелся. Разумеется, я знал, как ответить - ведь мне была известна страсть Гейдриха к скрипке. - О да! - воскликнул я. - Фортепиано и скрипка для меня превыше всего в часы отдыха. Гейдрих стоял за столом и улыбался. - В таком случае жду вас завтра в восемь часов вечера у себя в Зюденде. Соберутся любители музыки. Буду рад доставить вам удовольствие. 27 августа. Я пишу эти строки в полночь, только что вернувшись от Гейдриха. То, что я увидел там, непостижимо. Будто побывал в ином мире... Огромный салон обставлен старинной мебелью, пол устлан ковром и поверх него - тигровыми и медвежьими шкурами. Гости в вечерних туалетах чинно сидят в белых с серебром массивных креслах. У рояля, стоящего на небольшом возвышении, прямая и статная фрау Лина Гейдрих. Ее светлые волосы гладко зачесаны, тяжелая коса свешивается до пояса, приятно контрастируя с алым бархатом платья. В нескольких шагах от нее сам хозяин. Он во фраке, глаза полузакрыты. Расставив ноги, он чуть покачивается в такт мелодии, которую извлекает из своей скрипки. Обстановку таинственности, волшебства дополняют свечи - зажжены только они, в их неровном свете лица людей кажутся белыми, нереальными... Будто нет вокруг Германии с ее дымящими, грохочущими заводами, нет сотен дивизий, которые заканчивают последние приготовления, подтягиваясь к границе с Польшей, и будто не он, Гейдрих, несколько часов назад сидел в своем кабинете, управляя гигантской машиной безопасности рейха! Позже, когда закончился легкий ужин в саду и подали кофе, случилось так, что на несколько минут мы с Гейдрихом оказались с глазу на глаз. - Вам понравилось? - спросил он. Разумеется, я рассыпался в похвалах по поводу его таланта. - То, что вы делали со своей скрипкой, - истинное волшебство, - сказал я. - Можно подумать, что в руках у вас был "Страдивари". - Увы! - сказал он и вздохнул. - О такой скрипке я могу лишь мечтать. Под конец я заметил, что у меня из головы не выходит наш последний разговор - идея с использованием человека из персидского консульства в Баку... - А пока, быть может, стоит направить к кузине нового посланца, более ловкого? - сказал я. - Выждать какое-то время и сделать новую попытку... - Я подумаю, - ответил Гейдрих. - Возможно, так и поступим. Но все равно это позже. Сегодня я позволил себе несколько часов развлечения. Надо было дать отдохнуть нервам перед трудным делом в Польше. Месяц, если не больше, мы будем работать как одержимые. Подождите еще месяц, Тилле, и мы все решим". 3 Было около четырех часов дня, когда Кузьмич закончил просматривать пленку. Отложив ее, прислушался. С кухни не доносилось ни звука. Он встал и прошел туда. Эссен спал, положив голову на угол стола. Дробиш сидел рядом и курил. Увидев вошедшего, бесшумно поднялся с табурета. Они вернулись в комнату. - Извините его, - сказал Дробиш, кивнув в сторону кухни. - Гвидо работал ночью, сутки не сомкнул глаз... Ну, как пленка? - Вы сделали важную работу, товарищ, - сказал Кузьмич. - Очень важную. Но... - Но это только начало? - Да. - Нужен весь дневник? - В первую очередь письма. Все, какие есть. У этого Тилле могут оказаться письма от некоей женщины. - Имеете в виду его кузину? - Да, ее. И это срочно. - Я понял. - Где сейчас ваш хозяин? Он дома? - Отсутствует с позавчерашнего дня. Я собрал его как в дорогу: чемодан, несессер. Он где-нибудь на Востоке. Сейчас там много дел для СД... Стойте! Хотите заполучить письма уже сегодня? - Хорошо бы!.. - Ну что ж, - сказал Дробиш. - Надо так надо. - Минуточку... Скажите, ваш хозяин знает русский язык? - Вряд ли. - Дробиш подумал. - Нет, не знает! - Почему такая уверенность? - У него на письменном столе переводы с русского. В основном газетные статьи - перевод и тут же справка: такая-то газета, дата, город. Но самих газет нет. Значит, они ни к чему. - Справедливо. Из каких городов газеты? - Я запомнил: Москва, Баку, Грозный... - О чем статьи? Нефть? - Да, нефть. Но есть и на другие темы. На улице послышался шум. Кузьмич и Дробиш приблизились к окну. По всей ширине мостовой двигались барабанщики - полсотни мальчиков и девочек в шортах и блузах хаки и таких же пилотках, с барабанами на ремнях через плечо. Два парня постарше несли транспарант: "Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer!"1 1 "Народ, империя, вождь!". У других парней были знамена со свастикой и портреты Гитлера. За ними маршировала основная масса юнцов в форме гитлерюгенд. Барабаны гремели. Шедшие по бокам процессии командиры выкрикивали первые слова лозунгов, а колонна скандировала окончание. На тротуарах было мало прохожих. Все они останавливались и, как заведенные, вскидывали руки к портретам Гитлера. - Вот как выдрессировали, - угрюмо сказал Дробиш. - Быстро приучили стадо к повиновению!.. "Любуюсь" такими и думаю: а что будет дальше? Он обернулся, поглядел в глаза Кузьмичу. - На этот вопрос вы даете ответ своей работой, - сказал Кузьмич. - Если боретесь против нацизма, значит, верите в возможность его поражения. Разве не так? - Верю, что Германию не оставят в беде. Это и придает нам силы. - Дробиш твердо повторил: - Да, не оставят. А если так, то и мы не должны сидеть сложа руки. Ибо сказано: Бог тому помогает, кто сам себе помогает. Он готов был рассмеяться, но перехватил взгляд Кузьмича, брошенный на часы, сгреб со стола свою шляпу. - К десяти часам вечера управитесь? - спросил Кузьмич. - Постараюсь. Встретимся здесь? - Лучше в другом месте... Скажем, возле вашего замка. На южной дороге в двух километрах от него есть заброшенный домик. - Сторожка в буковой роще? - Да, сторожка, так будет точнее. - Выходит, вы там бывали? - удивленно пробормотал Дробиш. Кузьмич обнял его за плечи, повел к двери. - От десяти до одиннадцати возле сторожки я буду возиться с автомобилем - менять свечу. - Понял. - Если не сможете прийти, завтра свяжитесь с Эссеном. Он отыщет меня. 4 Дробиш появился в начале двенадцатого, когда Кузьмич, решив, что пора возвращаться, закончил "ремонт" автомобиля - ввернул на место свечу и опустил капот двигателя. - Неудача, - сказал Дробиш, сев в автомобиль. - И я сам во всем виноват. Вел себя как последний дурак. Понимаете, достал пачку писем из сейфа, стал просматривать. Читал, глупец, вместо того чтобы действовать камерой. Уж очень хотелось отыскать те, о которых вы упоминали... - Письма кузины? - И ведь нашел! Там три таких письма... Быстро просмотрел их, приготовил фотоаппарат. И - неудача. Сперва появился хозяйский сын, проторчал часа полтора в кабинете отца. А теперь к нему пожаловали гости... - Что было в письмах? - Они короткие. На мой взгляд, ничего особенного: "Мы с мужем здоровы, живем хорошо; как вы поживаете, тетя, здоров ли мой кузен?.." - Тетя, сказали вы? - Я забыл!.. Письма адресованы женщине. Я знаю ее. Это старуха, родная тетка Теодора Тилле. Живет в Бабельсберге. Кажется, Хорст Вессельштрассе, сорок два. - Имя, пожалуйста! - Аннели Шеель. - А имя этой... кузины? - Эрика Хоссбах. Теперь адрес. - Дробиш наморщил лоб и не без труда выговорил: - СССР, Баку, Телефонная улица, тридцать два. - Очень хорошо. Еще вопрос: упоминается ли в письмах имя вашего хозяина? - Мне кажется, нет... Нет, не упоминается. "Кузен", и все. - Так... Говорите, письма короткие? - Да. Каждое - страница и то неполная: десять - пятнадцать строк. - Понимаю... Товарищ Кони, раньше я думал, будет достаточно, если вы сфотографируете их. Теперь вижу, что должен посмотреть сами письма. - Только эти три? - Да. Но и конверты тоже. Это займет немного времени. Просмотрю и тотчас верну. Дробиш понимал, что, рассказав о письмах, чем-то насторожил собеседника. По-немецки тот говорит, как немец. Впрочем, шипящие чуть смягчает и растягивает гласные, отчего речь приобретает певучесть. Похоже на говор жителей областей, пограничных с Францией... Так кто же это такой? Он скосил глаза на Кузьмича. Подтянут, элегантен. Движения по-юношески точны, хотя по другим признакам ему не так уж далеко до старости... А что, если это русский? Гвидо ни слова не сказал о нем. Познакомил - и баста. Даже не назвал его имени... Кузьмич терпеливо ждал ответа на свою просьбу. Время шло, а Дробиш сидел в неподвижности, будто не мог найти решения. Наконец он задвигался, что-то просвистел. Неожиданно улыбнулся, тронул соседа за плечо. - Если желаете взглянуть на письма, то надо сейчас, не откладывая. - Каким образом? - Отправиться в замок. Завтра, может случиться, будет поздно: вдруг вернется хозяин? Вот что мы сделаем: машину загоним в кусты, ее там сам черт не отыщет, и - пешком, здесь ведь недалеко. Ночь, все спят. А у меня ключи от любой комнаты. С минуту Кузьмич размышлял. - Ну что же, - сказал он, - пешком так пешком. Мягко заурчал мотор. Пятясь, машина въехала в кусты и скрылась в разросшемся ивняке. Вскоре оттуда появились две тени, пересекли дорогу, стали взбираться на холм, вершину которого венчали владения Теодора Тилле. К себе в отель Кузьмич вернулся только под утро. До этого он побывал еще в ночном баре "Команчи", известном тем, что в одном из его залов каждый посетитель мог выпустить в мишень дюжину стрел из настоящего индейского лука и при удаче получить приз. Он даже чуточку пошумел в этом заведении - отчитал кельнера, когда тот несколько замешкался с выполнением заказа. Словом, старательно зафиксировал это свое посещение. Швейцар, встретивший его в отеле, получил на чай двадцать пфеннигов, затем столько же - на четвертом этаже, куда с трудом доставил подгулявшего постояльца: тот был сильно навеселе и все порывался жонглировать тростью с надетой на нее шляпой. Наконец клиент был водворен в номер и дверь захлопнулась. Некоторое время швейцар прислушивался к шагам и возгласам, доносившимся из комнаты. Вскоре за дверью стихло. Это означало, что старик наконец-то угомонился. Сделав такой вывод, швейцар вернулся к себе. В эти минуты Кузьмич лежал в постели и обдумывал все то, что свалилось на него за истекшие сутки... Наконец-то дал результат широкий поиск, который вот уже полтора года вели здесь, в Германии, советская разведка и ее добровольные помощники. Вообще-то он не сомневался, что в конце концов в поле зрения возникнет нужный объект. И все же выход группы Эссена на Теодора Тилле можно было считать большой удачей. Тем не менее сейчас Кузьмич думал не об этом человеке, а о проживавшей в далеком Баку Эрике Хоссбах. Узнав о том, что в ее письмах имя кузена не упоминалось, да и сами письма адресовались другому лицу и уж потом передавались Теодору Тилле, Кузьмич сразу подумал о шифре или тайнописи. Вот почему он не мог ограничиться просмотром фотокопий этих писем, а должен был исследовать оригиналы. Это было важно для выяснения, что за человек автор писем. Исследование писем дало неожиданный результат. Прежде всего, не обнаружился ни скрытый текст, ни что-либо похожее на шифровку. Далее, Кузьмич с удивлением установил, что письма вовсе и не предназначались Тилле - ничто не указывало на то, что, получив эти письма, Аннели Шеель должна была передать их своему племяннику. И последнее: тон писем был спокойный, доброжелательный к стране, где жила Эрика Хоссбах. Кузьмич прикрыл глаза и откинулся на подушке. Мысленно он набрасывал текст сообщения в Центр. Требовалось возможно быстрее произвести проверку личности Эрики Хоссбах, чтобы знать, как надлежит вести с ней дело, ибо в голове у него уже складывались контуры многоходовой комбинации, в которой эта особа и ее супруг могли сыграть не последнюю роль... К восьми часам утра подробное сообщение было готово. Кузьмич перечитал написанное, надолго задумался. Потом решительно уничтожил сообщение. Он понял, что не может доверить бумаге возникший замысел. Он составил новое сообщение. В нем было всего несколько фраз. Кузьмич просил разрешения немедленно выехать в Москву. В десять часов утра он побрился, принял ванну и вышел из гостиницы. В одиннадцать, совершив поездку в метро и на двух трамваях, добрался до дома Гвидо Эссена. Сегодня старик выходил на работу в ночную смену, - значит, сейчас должен был находиться дома. Он взглянул на подоконник квартиры Эссена, увидел лейку, повернутую носиком к ящику с цветами, и вошел в подъезд. Состоялся короткий разговор. Кузьмич сообщил о письмах бакинской родственницы Теодора Тилле, передал шифровку для Центра. - Связь будет в пятнадцать часов, - сказал Эссен. - Я дам вам знать, если поступят новости. Примерно в час дня Кузьмич вернулся в отель и наконец-то смог позволить себе отдохнуть. Есть не хотелось - он даже не заглянул в ресторан. Оказавшись у себя в номере, перенес на диван подушку и плед, улегся и развернул купленную по дороге газету. Всю первую страницу занимали портрет Гитлера, его речь в рейхстаге и сводка верховного командования германской армии. Сообщалось об успешном продвижении танковых соединений в глубь Польши, о бомбардировках Варшавы, Кракова, Лодзи... На второй странице был заверстан большой снимок: убитый польский солдат лежал на полу разгромленного помещения посреди поваленных микрофонов, разбитой аппаратуры, обрывков проводов. Далее шел крупно набранный текст. Подробно описывалось "злодейское нападение польских легионеров" на радиостанцию города Глейвиц, приводились свидетельства "очевидцев", мнения иностранных журналистов, которых работники отдела прессы германского МИДа привезли на место происшествия. Глейвиц... Глейвиц... Кузьмин отодвинул газету, задумался. Ну конечно, Оппельн куда Теодор Тилле неделю назад отвозил тюки с польскими военными мундирами, город Оппельн и этот самый Глейвиц расположены по соседству!.. Теперь стало ясно, почему германской секретной службе на востоке страны вдруг понадобились комплекты польской военной одежды. Ловкая провокация, ничего не скажешь!.. Он выкурил сигарету, натянул на голову плед и повернулся к стене, пытаясь заснуть. Но это никак не удавалось. Теперь он думал о Саше и Энрико. На обратном пути он планировал сделать остановку, чтобы повидать их. Но обстоятельства складывались так, что это вряд ли окажется возможным. А они так нуждаются в поддержке!.. Мысленно он вернулся к акции, проведенной против двух предателей. Энрико действовал правильно - ничего другого ему не оставалось. И все же Кузьмича не покидала тревога. Вдруг где-нибудь допущена пусть даже не ошибка - неточность? Можно не сомневаться, что это не прошло бы мимо внимания гестапо. Там сидят большие специалисты, они умеют найти самую незаметную ниточку, размотать клубок... Он заворочался на диване, вновь потянулся за сигаретами. Сколько же сейчас времени? Ого, перевалило за четыре часа! Надо думать, шифровка уже передана. Он так и не заснул до самого вечера. В девятом часу, когда стало подташнивать от множества сигарет, выкуренных на голодный желудок, наконец собрался идти в ресторан. Зазвонил телефон. - Мне нужен Арвид, - сказали в трубку, и он узнал голос Эссена. - Здесь нет никакого Арвида, - ответил Кузьмич условной фразой. - А, черт! Третий раз набираю номер - и все не тот. Извините! В телефоне зазвучали сигналы отбоя. Кузьмич осторожно положил трубку на рычаг. Последние слова Эссена означали, что ответ на шифровку получен: Центр разрешил выезд. ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ГЛАВА В конце первой недели ноября 1939 года служащие фирмы "Двенадцать месяцев" проводили главу фирмы и ее супруга, решивших отдохнуть несколько дней в горах. После польских событий и вступления Германии в войну против Англии и Франции дела фирмы шли все хуже. Третий рейх и его западная провинция - Остмарк, как теперь именовалась Австрия, - были посажены на строгий продовольственный рацион. Недостаток продуктов сказался на ассортименте и качестве изделий кондитерской, доходы упали. Поговаривали, что скоро она и вовсе прекратит свое существование. Тем более что один из компаньонов, Йоганн Иост, получил новое назначение, теперь работал далеко на востоке и, естественно, не мог уделять фирме должного внимания. Синий "опель" пробежал две сотни километров по дорогам Верхней Австрии, близ местечка Альтаусзе свернул на изрядно размокший проселок и вскоре оказался на берегу красивого горного озера. Путники были у цели. Здесь у самой воды находился пансион для небогатых туристов и рыболовов. Летний сезон закончился два месяца назад, зимний еще только начинался, и хозяйка пансиона сама вышла встречать редких в эту ненастную пору гостей. Высокая прямая старуха в толстом свитере и вязаных брюках, заправленных в горные башмаки на шнуровке, энергично встряхнула руку Энрико, милостиво кивнула Саше. Затем коротким жестом она показала свои владения - полтора десятка бревенчатых домиков, разбросанных по поросшим кустарником рыжим скалам. В доме, что стоит в центре, - столовая. Два домика по ее бокам заняты. Из остальных можно выбрать любой. Все одинаковы: в каждом две комнаты, ванная, есть радиоприемник, камин. Там же комплект рыболовных снастей, включая спиннинги. Все это хозяйка проговорила громко и резко, на одном дыхании, будто боялась, что ей помешают. Затем загородилась от ветра, дувшего с озера, ловко зажгла сигарету. - Выходит, мы не очень опоздали, рыба еще клюет? - наивно сказал Энрико. - Не так, как летом, но без улова не будете. - Хозяйка раздвинула в улыбке свои белые, бескровные губы, странно контрастировавшие с загорелым лицом. - Кстати, есть проводник, он знает, где лучшие места. Но это - за отдельную плату... Гости остановили выбор на крайнем слева домике. Энрико поставил автомобиль под навес, а у входа в дом повесил на вбитом в стену крюке красный рюкзак- знак для Кузьмича, который должен был прибыть вечером. После обеда Саша осталась дома, а Энрико отправился на озеро - следовало исправно играть роль рыболова. Он вернулся, когда смеркалось, поставил спиннинг в угол, показал Саше две рыбки. - Только и всего? - сказала она. - Зато завтра будем с хорошей добычей. - Энрико загадочно прищурил глаз. - Как всегда, ты недооцениваешь своего дорогого супруга!.. В восемь вечера удар колокола возвестил, что ужин готов и ждет постояльцев. Саша первая вошла в столовую и сразу увидела Кузьмича. Он сидел за столом и ел. Кроме него здесь было еще несколько человек. Мужчины встали, коротко кивнули вошедшей: обычный знак внимания даме. Встал и Кузьмич. Секундой позже он вновь уткнулся в свою тарелку. Хозяйка пансиона, выполнявшая сейчас роль подавальщицы, поставила перед Сашей и Энрико тарелки с нехитрой едой, присела на свободный стул. В ее крупных желтых зубах торчала неизменная сигарета. - Как улов? - сказала она, щуря на Энрико прозрачные, как у кошки, глаза. Энрико молча поднял два пальца. - А я поймал восемь штук, - сказал бородач, сидевший на противоположной стороне общего стола. - Фрау Хильда, вы свидетельница, не так ли? Хозяйка молча кивнула. - Ну что же, завтра на озеро мы отправимся вдвоем. - Энрико обнял Сашу. - Бьюсь об заклад, что поймаем не меньше. - Принято! - крикнул бородач. - Выезжаем тотчас после завтрака. Ловим в разных концах озера. К обеду сравниваем результат. Проигравший ставит пиво на всех. - Идет! - Бородач пришлепнул ладонью по столу, показал на женщину, сидящую рядом: - Мы тоже будем вдвоем. Кузьмич ел и не вмешивался в разговор. Покончив с ужином, аккуратно сложил салфетку и вышел. Вскоре вернулись к себе и Саша с Энрико. Войдя в домик, Саша вскрикнула, рванулась к столу. Прислоненная к пепельнице, там стояла карточка дочери. В двенадцатом часу ночи Энрико вышел из дома. Вернулся довольно быстро. - Все тихо, - сказал он. - Можешь идти. - А ты? - Одному из нас надо остаться. Мало ли что произойдет... Иди, я буду ждать. Саша бережно поставила на стол фотографию Лолы, накинула плащ и отправилась к Кузьмичу. 2 Они сидели в дальнем от окна углу комнаты. Горел лишь ночник, да и тот поставили на пол и загородили стулом с висящим на нем пиджаком Кузьмича, хотя окно было плотно зашторено. Саша слушала, не прерывая. В полумраке едва проглядывалось лицо Кузьмича. Он казался спокойным. Говорил неторопливо, голос звучал обыденно, ровно. А она думала о той огромной работе, которую проделали Кузьмич и его помощники. Прежде чем удалось выйти на нужный объект, были изучены многие десятки, других. В основе удачи, если здесь можно было употребить это слово, лежали долгие годы изучения страны, поиски противников режима и завязывание связей с ними, отбор наиболее стойких, надежных, готовых идти до конца в борьбе против нацизма. И это в условиях свирепого террора, когда, казалось бы, в Германии разгромлено, сметено, задавлено все сколько-нибудь прогрессивное, честное... Саша знала, что у Кузьмича нет семьи. Не нашел подходящей пары? Не мог отвлечься от трудной работы, которую делал всегда - сперва у себя в стране, потом за ее пределами? Быть может, боялся причинить страдания той, которую изберет: туберкулез легких он заполучил еще на царской каторге, и все эти годы болезнь гнездилась в его организме... Он закончил рассказ о Теодоре Тилле и его дневнике. Сделал передышку, зажег новую сигарету. - Теперь о кузине этого человека. Твой старый знакомый Агамиров лично занимался ею. Я приехал, и он выложил на стол толстую папку - документы, фотографии. - Как ее имя? - Эрика Хоссбах. По мужу - Назарли. Муж у нее азербайджанец. - Он и в самом деле большой специалист, как утверждается в дневнике Теодора Тилле? - Главный инженер крупного завода. Коммунист. - Кто еще в семье? - Мальчик девяти лет. Отец обожает сына и жену. Агамиров сказал: "По-собачьи глядит ей в глаза". - Такая красавица? - Отнюдь. Правда, очень большие глаза. Большие и очень печальные. Выражение такое, будто только что плакала. Даже когда она смеется... - Почему она не уехала с отцом? - Длинная история. Если в двух словах, то отвергла человека, которого прочили ей в мужья, выбрала другого... - Своего теперешнего мужа? - Да. Представляешь: совсем еще девчонка - и вдруг у трапа парохода расплевалась с родным папашей. Билеты, паспорта - все готово, чтобы ехать на Запад. И неожиданно: "Я остаюсь!" - Значит, характер... А сейчас не жалеет? - Ты о тоске по родине? Но она мало жила в Германии. - Кузьмич задумался. - Почти не помнит ее, а стены одной из комнат в их квартире сплошь увешаны репродукциями с картин германских художников. В большом шкафу Шиллер, Гете, Гейне, Ремарк... - И не скрывает этого? - Я бы сказал - гордится, что немка. - Смелая!.. - Меня это успокоило, как ни странно... - Чем же она занимается? Служит? - Окончила местный педагогический институт. Шестой год преподает в школе немецкий язык. - Там у нее все нормально? - Вполне... Погоди, у тебя уже неприязнь к ней? - Не знаю... Как вы встретились, Кузьмич? - Видишь ли, еще в Берлине, ознакомившись с дневником Тилле и ее письмами, я решил, что она должна работать на нас... Позже, уже в Баку, изучив подготовленные Агамировым документы, почувствовал, что в ней можно найти союзницу... Кстати, все то, что рассказал тебе, я знал еще до встречи с ней... Вот и поехал к ним на квартиру - утром, когда муж был на работе, а сын в школе. - И она согласилась? - Без колебаний. - Слишком уж быстро, - пробормотала Саша. - Вот и мне так показалось. А она, видимо, прочитала это в моих глазах. Провожая меня до двери, сказала: "Хотела бы доверить вам один секрет. Дело в том, что не так давно я написала письмо в Центральный Комитет ВКП(б). Германский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп прибыл в Москву 23 августа, не так ли? Ну вот, на следующий день я и отправила это письмо. Взяла на себя смелость предостеречь Москву от сближения с Гитлером". Я не знал, что и думать. Молча смотрел на нее и ждал. "Осталась ли у вас копия?" - спросил я наконец. Она покачала головой: "Нет копии". И прибавила: "Я даже не подписала его. То есть подпись была, но такая: "Женщина, которая ненавидит фашизм". - "И ничего не сказали супругу?" Она снова покачала головой. Я поинтересовался, почему не было подписано письмо, в чем причины, что его скрыли от супруга? "Боялась, - сказала она, - боялась, что будут неприятности мужу. А от вас скрывать не могу". - "Что же вы написали в Москву?" Она прикрыла глаза и на память повторила десяток фраз, составлявших содержание письма. Напоследок я спросил, не изменились ли ее взгляды после заключения договора с Германией? "Нет! - выкрикнула она, сжав кулаки. - Не изменились и никогда не изменятся!" - Разумеется, ты установил, было ли послано в Москву такое письмо? - сказала Саша. - Запрос послал в тот же день. Наутро пришло подтверждение. Совпало все до последнего слова. Более того, я заказал экспертизу. Письмо написано ее рукой. - Ну что же, все это в ее пользу, не так ли? Кузьмич кивнул. - Кстати, таких писем немало и в адрес ЦК, и в правительство, и в редакции газет... - Есть ли карточка этой женщины? - И не одна! Имеется многое другое, - практически все документы, которые могут понадобиться. - Где они? - Со мною. - Привез их сюда? Как же ты рисковал, Кузьмич! - Документы доставил наш человек, большой специалист в этих делах. Вручил их мне, когда я уже устроился в пансионе... Сейчас ты начнешь изучать то, что относится к твоей новой роли давнишней подруги этой женщины. Задача сильно облегчается тем, что Тилле и его тетка мало что знают о жизни Эрики Хоссбах, помнят ее девочкой, да и то смутно... Словом, ты будешь знать о ней куда больше... Итак, в середине двадцатых годов ты тоже жила в Баку, но, в отличие от Хоссбах, уехала, когда истек срок контракта твоего мужа. Потом ты рассталась с ним, чтобы выйти за другого... Учти: есть человек, который в случае запроса все подтвердит. Он в самом деле инженер и работал в Баку. И еще: в новой легенде ничто не будет противоречить сведениям, которые уже собрала о тебе австрийская полиция. Начнем с фотографий. Вот пленка и лупа. Иди к ночнику и работай. Здесь около сотни снимков: Эрики Хоссбах в юности и какая она теперь, ее мужа, сына, их дома, квартиры, комната за комнатой. Где требуются пояснения, впечатан текст... Иди, я не буду мешать. - Можно, я займусь этим у себя? - Ну что же, так даже лучше. Этого тебе хватит до утра. К утру пленку уничтожь: бросишь ее в воду, она и распустится. Утром поезжай с Энрико на озеро. Я отыщу вас. Там продолжим... Кузьмич встал, бесшумно открыл дверь. Прислушавшись, поманил Сашу рукой. Она выскользнула из комнаты. 3 Завтрак закончился в половине девятого. Бородатый постоялец первым допил кофе. Подталкивая супругу, он поспешил к выходу. По пути задержался возле Энрико и Саши. - Мы отправляемся, приятель. Советую заранее распорядиться относительно пива. Энрико встал. - Слушаюсь! - выкрикнул он, щелкнув каблуками, тараща глаза. - А вам советую позаботиться насчет денег. Учтите: мы с женой пьем много, если платят другие. Присутствовавшая при этой перепалке хозяйка пансиона громко расхохоталась и шлепнула себя по тощим ляжкам. Кузьмич поднял голову, оглядел спорщиков и вновь принялся за еду. - Мы ловим на левой стороне. - Энрико повернулся к окну, за которым расстилалось озеро, показал рукой: - Вон там. Не маячьте у нас перед глазами. Бородач крякнул от негодования, ударом кулака распахнул дверь и пошел к лодкам. Следом семенила его супруга. Несколькими минутами позже вышли и Саша с Энрико. Солнце только-только выглянуло из-за округлых мохнатых гор. Туман, который окутывал озеро, вдруг стал розовым, прозрачным, задвигался, пополз вверх, обнажая белую, как молоко, воду, противоположный берег - желтые, в темных изломах скалы, клубящийся позади них хвойный лес. Но Саше было не до красот природы. Энрико и она бодрствовали всю ночь (пленку уничтожили только в седьмом часу утра), и сейчас ей смертельно хотелось спать. Удобнее устроившись на кормовом сиденье лодки, она закуталась в пальто и закрыла глаза. Энрико энергично греб. Где-то вдали на поверхности озера темнела черточка - лодка конкурентов. Судя по тому, как возле нее ритмично вспыхивали крохотные искорки, бородач изо всех сил работал веслами. - Торопишься, дьявол, - пробормотал Энрико, - дарового пива тебе захотелось. И вдруг расхохотался. - Ты чего? - встрепенулась Саша. Он замотал головой: спи, мол, после узнаешь. На вчерашней ловле ему повезло. Вероятно, наткнулся на косяк форелей - почти каждый заброс спиннинга приносил добычу. В короткое время он натаскал штук двадцать рыб. Хотел было везти Саше весь улов, но передумал. С приездом Кузьмича предстояла трудная работа, в дневное время - где-нибудь на озере, вдали от посторонних глаз. Будет не до возни со спиннингом. А рыболовам полагается возвращаться с озера с трофеями. Вот он и приберег почти всю добычу - нанизал живых рыб на кукан и погрузил в воду возле приметных скал. Теперь эта хитрость должна была помочь выиграть пари. Вскоре лодка ткнулась носом в берег. Энрико точно привел ее к нужному месту. Он выпрыгнул на скалу, помог выйти Саше, закрепил носовой конец. Почти тотчас вдалеке показалась вторая лодка. Это плыл Кузьмич. Место было уединенное: нагромождение огромных камней, дикий лес. И все же Кузьмич проследовал дальше. Оставив лодку в соседней бухточке, берегом пробрался к товарищам. - Ну, здравствуйте, - сказал он, появляясь из-за груды валунов. - Насилу нашел вас... Выглядел Кузьмич плохо: синева под глазами, ввалившийся рот. Но он бодрился. Обняв Энрнко, шлепнул его по спине, пошутил, что тот вроде бы еще больше раздался на заграничных хлебах. - А вы похудели, - сказал Энрико. - Совсем не заботитесь о себе. Хоть о Саше подумайте. Что она будет делать без вас? - Разговорчики! - прикрикнул Кузьмич. -Условимся так: мы с Сашей работаем, Энрико наблюдает за обстановкой... Кстати, вы зря затеяли спор с тем бородатым чудаком. Как теперь будете выкручиваться? Вместо ответа Энрико шагнул к кромке озера, сунул руку в воду, пошарил и вытянул гроздь сверкающих рыбок. Некоторые были живы и дергали хвостами. - Цирк, - пробормотал Кузьмич. - Где ты их нашел? Энрико вернул рыб в их родную стихию, в двух словах пояснил, как было дело, стал готовить спиннинг. - Ну что ж, - проговорил смеясь Кузьмич. - Половину отдашь мне: я ведь тоже со снастями. И особенно не махай спиннингом. Выигрывать не надо. Победители должны много пить - сам же хвастал, что оба вы на этот счет мастера. А ночью нам снова работать. Вот так, горячая голова!.. Расположившись между камней, в нескольких шагах от берега, Кузьмич передал Саше новый рулон пленки. - Биография Эрики Хоссбах, - сказал он. - Здесь все, что должна знать ее близкая подруга. Кстати, имеется описание того, как вы познакомились, подружились. - Все это ты готовил вместе с Хоссбах? - Разумеется. Она полностью в курсе... Итак, ты уже знаешь, что мы поверили ей. Но имей в виду и другое: тем не менее контролируется каждый шаг этой женщины. Работает полковник Агамиров и его аппарат... - Понимаю, - сказала Саша. И вдруг спросила: - У нее уже есть мое фото? - Пока что мы решили воздержаться. - Кузьмич быстро взглянул на Сашу. - Вот понимаю, что не должен был говорить тебе об этом... - Встревожусь? - Конечно. - Я спокойна, Кузьмич. - Фотографию задержал не из-за каких-то сомнений. Их нет, Саша. Просто не нужна ей твоя карточка до поры до времени. - А когда будет нужна? - После того, как на тебя выйдет СД. - Кузьмич помолчал. - Гестапо или СД, все равно кто. Так или иначе, все это замкнется на уже известном тебе Теодоре Тилле. - Но... если он окажется в стороне? - Изучив все то, что я привез, убедишься, что это исключено. А пока работай, не теряй времени. У нас очень много работы. Саша достала лупу и развернула валик пленки. 4 Обед в столовой пансиона протекал весело. В центре внимания были бородач и его супруга. Они выиграли пари, поймав четырнадцать форелей - на две больше, чем конкуренты. Добыча прямо с берега была отправлена на кухню, и вскоре хозяйка пансиона торжественно внесла в столовую большое блюдо вареной рыбы с картофелем. Кто-то включил радиоприемник. Загремела музыка. Все стали аплодировать. А когда появился служитель с корзиной, из которой торчали бутылки, крики и смех заглушили музыку. Вошел Кузьмич. Он тоже вернулся не с пустыми руками. В его сачке был пяток форелей. И снова все стали кричать и хлопать в ладоши. Эту добычу тоже унесли на кухню. Взоры присутствующих обратились к хозяйке. Она привычно откупорила бутылку, наполнила кружку, подняла ее над головой и сказала несколько лестных слов в адрес победителей, после чего запрокинула голову и перелила пиво в себя. Несколько минут слышалось хлопанье пробок и чавканье - все жадно пили и ели. Как и вчера, Кузьмич первым закончил еду. Он уже сложил на тарелке вилку и нож и приготовился встать, как вдруг музыка в радиоприемнике оборвалась. Диктор объявил, что будет передано правительственное сообщение. Шум за столом оборвался. Все сгрудились у радиоприемника. Хозяйка протиснулась вперед, подкрутила ручку настройки, увеличила громкость. Заговорил другой диктор. Голос его звучал торжественно и вместе с тем гневно. 8 ноября в Мюнхене, где собрались Гитлер и его сподвижники, чтобы вспомнить о волнующих событиях осени далекого 1923 года1, произведено злодейское покушение на особу фюрера. Враги нации заложили бомбу в стенную панель пивного погребка, куда фюрер пригласил гостей. И бомба взорвалась! 1 Имеется в виду "пивной путч". Семь человек убито, тринадцать тяжело ранено. Фюрер не пострадал. Видно, само провидение простерло крылья над главой нации и государства, спасло его для новых великих свершений. Чем иным объяснить тот факт, что за несколько минут до взрыва фюрер покинул зал!.. Несомненно, это злодейское преступление - дело рук антиобщественных элементов и их зарубежных покровителей. Полиция ведет тщательное расследование. Она отыщет виновных. Их ждет суровая кара... Сделав короткую передышку, диктор продолжал. Вот один из примеров того, как СД и гестапо расправляются с вражескими агентами. В Берлине на заводах АЭГ и на некоторых других предприятиях раскрыта подпольная антинацистская организация. Преступные элементы вели пораженческую пропаганду, для чего использовали пишущие машинки и даже печатный станок. Кульминацией деятельности преступников явилась попытка установить связь с некоторыми враждебными Германии государствами, чтобы передавать им информацию о германских военных новинках. Хвала Господу Богу, они недолго делали свое черное дело. Полиция безопасности ликвидировала осиное гнездо. Схвачены и посажены за решетку десятки вражеских элементов. Пусть немцы сами оценят самоотверженные действия полиции безопасности. При аресте заговорщиков их радист забаррикадировался у себя в доме, открыл огонь по полиции, затем вышвырнул из окна свой передатчик с привязанной к нему взрывчаткой. Рация взорвалась и убила двух офицеров полиции. Но другим удалось взломать дверь и разделаться с подпольщиками. Покушение на священную особу фюрера, деятельность преступной банды в Берлине - серьезное предупреждение всем жителям рейха. Немцы должны помнить: враги орудуют среди нас. Они подслушивают разговоры по телефону, шпионят на заводах и в канцеляриях. Отныне брошен лозунг: каждый имперский немец - добровольный помощник полиции! Голос смолк. Все задвигались, зашумели. Что-то кричала хозяйка, выкатив глаза и размахивая кулаками. Саша украдкой взглянула на Кузьмича. Он казался спокойным. Только чуть подрагивали пальцы руки, которой он опирался на стол. Вот он пододвинул к себе кружку с пивом, отпил глоток. Кивнул хозяйке, когда та подскочила и, стуча по столу, принялась поносить подпольщиков и участников покушения. Ночью, когда Саша вновь пробралась к Кузьмичу в дом, он встретил ее как обычно. Спросил, выспалась ли? - Не смогла сомкнуть глаз. Все думала: вот бы задержался Гитлер в той проклятой пивной, побыл со своими коллегами еще десяток минут!.. - Убьют одного, появится другой, можешь не сомневаться. В Италии, когда созрели условия, возник Муссолини, здесь - Гитлер. А вообще, думается мне, покушение в Мюнхене - не более чем провокация. Спросишь, какой в этом смысл? Резон есть, и немалый. Гитлер готовит новые акции. Вот ему и потребовалось драматизировать обстановку, ударить обывателя по нервам. Немцы должны видеть: вокруг полно злодеев, но провидение спасло фюрера; оно будет с ним и дальше, что бы ни случилось, ибо фюрер удачлив, он избранник Божий. Посему верьте ему, непогрешимому, хватайте оружие и - вперед, куда он прикажет... Ну, довольно об этом. Давай работать. Вот новый валик пленки. Бери-ка лупу. Саша молча глядела на Кузьмича. - У тебя еще какой-то вопрос? - спросил он. - Беспокоюсь о тех берлинских подпольщиках. Не могло быть так, что среди арестованных есть люди, которых ты знаешь? - В передаче не назвали имен, - Кузьмин пожал плечами. - Впрочем, думаю, что нет. Саботаж, пропаганда - не их профиль. Они занимаются только разведкой. Все остальное запрещено. Он задумался. Вдруг представил, что схвачены Гвидо Эссен и Конрад Дробиш, а у этого последнего обнаружены ключи от сейфа его хозяина. Представил все это и невольно поежился. - Саша, - сказал он, - делается все возможное, чтобы исключить любую случайность. Могу заверить: ты шагу не ступишь, пока я не получу подтверждения, что у Эссена и его помощников все хорошо. И давай работать. Нам с тобой каждая минута дорога. ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА Теодор Тилле вошел в кабинет Гейдриха в назначенное время и застал его за странным занятием. Шеф СД и полиции безопасности стоял у окна и рассматривал скрипку. Здесь же находился лысый старик в очках, - вероятно, мастер или владелец скрипки. - А вот и вы, - сказал Гейдрих. - Пришли очень кстати. Ну-ка, послушайте! Он приставил скрипку к плечу, взмахнул смычком. Прозвучала короткая музыкальная фраза. - Как вам показалось? - Гейдрих опустил смычок и строго посмотрел на сотрудника. Мгновенно уловив ситуацию, Тилле скривил губы и покачал головой. - Вот видите, - сказал Гейдрих старику и передал ему скрипку. - Штандартенфюрер тоже знает толк в музыке. Так что берите ваше сокровище и проваливайте! Старик поспешно вышел. - Ну и мошенник, - сказал Гейдрих. - Уверял, будто его скрипка сработана лучшим учеником Амати1. 1 Н и к к о л о Амати - известный скрипичный мастер (Италия, XVII век). - Пронюхал, что вы большой любитель музыки, вот и пытался всучить подделку, - вставил Тилле. - Но вы, разумеется, быстро во всем разобрались. - Не подделка, Тилле. Это действительно старинная итальянская скрипка. Но нижняя дека треснута и заклеена. Кроме того, заменена колковая коробка. Да вы сами убедились: нет чистоты и силы звучания. А мне так нужна хорошая скрипка!.. Жаль, что и на этот раз неудача. Но вернемся к делам. Слышали ли вы о таком подразделении: "учебная строительная рота номер восемьсот для особых поручений"? - Слышал, группенфюрер. Но "рота 800" - это абвер! - Верно. Рота создана при втором отделе абвера, специализация которого - саботаж и диверсии за пределами рейха. - Я в курсе дела. - А то, что менее чем за полгода рота переросла в батальон, вам тоже известно? - Нет, группенфюрер. - Да, это уже батальон. Роты укомплектованы людьми, хорошо знающими языки. Есть или будет русская рота, французская, английская, хорватская, греческая... Вчера вечером я гулял с адмиралом Канарисом. Он расхвастался: "Готовлю бойцов, каких еще не знал мир. Они будут идти впереди вермахта, расчищая ему дорогу". В заключение заметил, что очень скоро батальон превратится в полк. - Торопится, - сказал Тилле. - Не торопится, а предвидит новые походы вермахта. Тилле подумал, что, с тех пор как Германия находится в состоянии войны с Францией и Англией, враждующие армии стоят друг против друга на границах своих государств и не трогаются с места. Вот и вчерашняя военная сводка гласит: "На различных участках фронта продолжаются поиски патрулей. Погода очень скверная, снег и большой туман. Артиллерийский огонь полностью прекратился". Так продолжается уже седьмой месяц. О каких же "новых походах" говорит Гейдрих? - Что вы имеете в виду? - осторожно спросил Тилле. - Какие страны? - Те, которые объявили нам войну. Однако, вторгшись во Францию, фюрер не сможет оставить без защиты фланги вермахта. Таким образом, под удар подпадут Бельгия, Нидерланды, Дания, Норвегия, и не только они. - Это будет скоро? - Очень скоро. Месяц, от силы - два. Я уже отдал приказ сформировать ядро будущих особых команд и групп для работы в этих странах... Канарис говорит: "Батальон 800" пойдет впереди вермахта". Ну что же, пусть так. А мы двинемся следом за войсками. И горе тому, кто не подчинится новому порядку, диктату немцев! - Понял, шеф. - Но и это не все. Я бы сказал больше: это только начало. Наш главный противник не там. - Понимаю. Россия? - Она самая... Вот и подходит ваша очередь, штандартенфюрер. Кстати, я слышал, у вас есть новости? - Да, группенфюрер. Мы тоже не сидим без дела... Начну с того, что около двух месяцев тому назад моя кузина Эрика Хоссбах прислала очередное письмо своей тетке... Речь идет о женщине, которой вы заинтересовались при первой нашей встрече. Напрягите свою память, шеф. - Та, что живет в России? - Да, на Кавказе. - Я помню. Что же дальше?.. Погодите, ваша тетка - имперская немка? - Совершенно верно. Местожительство - Бабельсберг. Она никогда не выезжала из Германии... Когда кузина была совсем маленькой, тетка нянчила ее. С тех пор они дружат. Кузина пишет только ей. И вот ее последнее письмо. Она рассказывает о своей близкой подруге. Та находится в Австрии и в последнее время не отвечает на письма. Кузина тревожится: не случилась ли беда. Просит разыскать подругу... Впрочем, вот это письмо. Гейдрих просмотрел письмо. Подумав, прочитал его снова. - Ну так что? - Сложив письмо, он взглянул на конверт, повертел его в пальцах. - Отправлено обычной почтой... Так в чем дело? - Кузина пишет, что рассталась с подругой двенадцать лет назад. Значит, в 1928 году. А ведь именно тогда она отказалась вернуться на родину, решив остаться в России. - Выходит, ее подруга тоже находилась там? - В этом все дело, группенфюрер. Эстер Диас - это ее фамилия по второму мужу - шесть лет прожила бок о бок с моей кузиной. Ее тогдашний супруг был специалистом по нефти, как и отец кузины. Североамериканец, он вернулся на родину с супругой, когда закончил работу у русских. Эстер Диас вскоре рассталась с ним, чтобы выйти замуж вторично. - Но в письме нет ни слова об этом. Погодите!.. Так вы разыскали эту Диас? - Да, группенфюрер. - Ого, интересно! - Отыскал ее, установил наблюдение. Уже полтора месяца, как под контролем каждый шаг этой особы. Вот как она выглядит. Теодор Тилле веером рассыпал по столу дюжину фотографий. Здесь было несколько портретов Саши, ее снимки в домашней обстановке, на прогулке в автомобиле, в кондитерской, с Энрико. - Ей сорок один, - продолжал Тилле. - Как видите, на фото выглядит лет на десять моложе. Очень следит за собой: утренняя гимнастика, массаж, длительные прогулки пешком. Она весьма деловая особа: создала в Австрии сеть кондитерских, примерно год назад открыла филиал в Берлине. Кондитерская называлась "Двенадцать месяцев"... Повторяю: весьма деловая - менее чем за три года заработала почти полмиллиона марок. Но с началом войны, когда ввели нормирование продовольствия, доходы упали. Недавно Диас ликвидировала дело. Собралась возвращаться на Запад. Уже оформляла документы для выезда. - И передумала? - Нет, группенфюрер. По моей просьбе полиция тянет с выдачей документов. Подчеркиваю: близкая подруга кузины; несколько лет жила в том самом городе, на Кавказе; ко всему - умная, решительная особа... Как же я могу выпустить такую! - А каковы ее взгляды? Почему она не отвечала на письма вашей кузины? - Они регулярно переписывались до тех пор, пока Эстер Диас не оказалась в Австрии. Точнее, до момента, когда Австрия воссоединилась с Германией. С этой поры кузина перестала получать ответы на свои письма. - Откуда это известно? Вы что, допрашивали ее? Тилле положил на стол несколько листов фотобумаги с четким изображением рукописного текста, присоединил к ним конверт с письмом. - Служба безопасности Вены произвела тайный обыск в доме Эстер Диас. Были обнаружены два письма моей кузины. Это отпечатки с них. Третье письмо тому же адресату, по дате - самое последнее, изъято на венском почтамте. Оно лежало там две недели, и никто не приходил, чтобы взять его. В этих письмах ответ на все ваши вопросы. Гейдрих внимательно прочитал письма. - Убеждены, что их действительно писала ваша кузина? - Это несомненно. Я сличил письма с теми, которые приходили от кузины год назад, три года, пять лет назад. Стиль, почерк, даже бумага - все совпадает. - Тем не менее нужна экспертиза. - Уже сделано. - Тилле выложил на стол новый документ. - Вот, можете убедиться. Гейдрих мельком взглянул на бумагу. - Как, вы сказали, называлась кондитерская? - вдруг спросил он. - "Двенадцать месяцев"... - Где-то я уже слышал о ней... - О кондитерской было в прессе, по радио. Гейдрих задумчиво кивнул. - Эту женщину знает один из офицеров нашей службы, - сказал Тилле. - Знает почти с момента ее появления в Австрии и характеризует положительно. - Вон какие она устанавливает связи!.. Кто этот офицер? - Гауптштурмфюрер Йоганн Иост. Но выслушайте, группенфюрер. То, что я сейчас расскажу, произошло в Австрии, задолго до аншлюса. Отравились какие-то женщины. Было высказано предположение, что всему виной недоброкачественные кондитерские изделия. Вызвали в полицию владелицу кондитерской. Вскоре выяснилось, что Эстер Диас невиновна. Тогда-то и познакомился с ней полицейский комиссар Йоганн Иост. Вскоре Иост стал ее компаньоном. Кстати, она сопротивлялась. Но он настоял на своем... Так вот, могла ли знать Эстер Диас, что спустя год произойдет аншлюс Австрии, а еще через год Иост будет переведен в СД? - Все равно присмотритесь к этому человеку. Йоганн Иост, сказали вы? Что-то не припомню такого. - Гауптштурмфюрер Иост участвовал в войне против Польши, теперь работает в генерал-губернаторстве1. Две недели назад он приезжал в Берлин, и я подробно расспросил его... Иост, кстати, утверждает, что, когда случилось отравление, полиция Австрии занялась личностью Эстер Диас. Был сделан запрос в Южной Америке, откуда она прибыла. Криминала не установлено. Шеф, я сам проверил это. Все чисто. Более того, удалось выяснить местожительство ее первого мужа. 1 Так именовалась Польша после оккупации ее гитлеровской Германией. - Нефтяного инженера, работавшего в России? - Точно так, шеф. Этот человек разыскан в Венесуэле: запад страны, город Сен-Лоренсо на берегу озера Маракаибо. Там богатые нефтяные поля. Дело тянулось более месяца. Вчера получен ответ: инженер все подтвердил. Агент, наводивший справки, раздобыл даже фотографию - инженер снят со своей женой, теперь уже бывшей. Кстати, он весьма нелестно отозвался о ее втором избраннике. - Так они знали друг друга, эти мужчины? - Оба из одних и тех же мест. Второй супруг Эстер Диас не имеет образования. Богатый человек, любитель автомобилей, умеет управлять самолетом. Инженер утверждает: это фат и волокита. Он крайне удивлен, что Эстер сделала подобный выбор... - Такая характеристика подтверждается? - Первое время ее нынешний супруг вел себя пристойно. Но несколько месяцев назад был зарегистрирован в полиции как участник попойки с дамами сомнительного поведения. Дрался, избил человека до полусмерти. Говорят, он силен, как Голиаф. Заплатил в полиции большой штраф... Кстати, вот фотография и донесение агента, проводившего проверку за океаном. Только получив все, я позволил себе доложить вам это дело. Гейдрих взял и эту карточку Саши, стал сравнивать с другими фотографиями. - Ну вот что, - сказал он. - Такую же проверку произведите у вашей кузины. Пусть и она подтвердит личность интересующей нас женщины. И чем скорее, тем лучше. - На это понадобится несколько недель, быть может - месяцев. А Эстер Диас нужна уже сейчас, немедленно! Шеф, я собрал столько доказательств!.. - Да, вы поработали на совесть. По правде сказать, не ожидал подобной напористости. Очень хорошо, Тилле. Но доведите дело до конца. - Боже, да я забыл... Ко всему, она хорошо знает русский! - А как это установлено? - Среди ее вещей есть несколько книг. Одна из них - том произведений писателя Федора Достоевского в подлиннике. - Это не доказательство. - Но на полях книги много пометок, тоже по-русски. Вот я и назначил две экспертизы. Графологи подтвердили, что записи сделаны рукой Эстер Диас. Специалист по языку пришел к заключению, что автор записей свободно владеет русским. Проговорив это, Тилле вопросительно взглянул на Гейдриха. Тот молчал, уставясь в стол. - Шеф, - негромко сказал Тилле, - напоследок я бы хотел кое-что прояснить относительно личности гауптштурмфюрера Иоста. Ведь у вас и здесь какие-то сомнения, не так ли? - Он должен быть тщательно проверен, вот и все. Это элементарно. Не сомнения, Тилле, а обычная предосторожность. - Понимаю. Но известно ли вам, по чьей рекомендации переведен в СД этот офицер? Так вот, за него поручился Артур Зейсс-Инкварт... Кстати, Зейсс-Инкварт знает и бывшую компаньонку Поста, бывал в ее кондитерской. Гейдрих откинулся в кресле, положил руки на крышку стола и в упор посмотрел на собеседника. - Я чувствую себя как на ринге, штандартенфюрер. Вы наносите удар за ударом. Но это приятные удары. - Спасибо, шеф. - Хорошо. Работайте с ней, Тилле. Работайте. Но все равно пусть ваша кузина подтвердит личность своей подруги. - Будет сделано, шеф!.. - Тилле поднялся со стула, принялся укладывать бумаги в портфель. Вот он защелкнул замок портфеля, выпрямился. - Простите, шеф, мне кажется, вы все еще в чем-то сомневаетесь?.. - Я подумал, как много сделали вы за эти два месяца. Поразительно много... Как, сказали вы, именовалась та кондитерская? - "Двенадцать месяцев". - Где я слышал это название? - пробормотал Гейдрих. - Ну хорошо. Можете идти, штандартенфюрер. Желаю удачи! Тилле повернулся на каблуках и покинул кабинет. ШЕСТНАДЦАТАЯ ГЛАВА 1 Кинозал заполнен до отказа. Люди стоят вдоль стен, даже сидят на полу в проходе между креслами. Демонстрируется военная хроника. Такие сеансы стали весьма популярны в Германии после того, как 9 апреля 1940 года немецкие войска атаковали Данию и Норвегию, на следующий день начали оккупацию Бельгии и Люксембурга, обошли с фланга пресловутую линию Мажино и вторглись во Францию. Фронтовые операторы кинохроники трудились на совесть, дела шли успешно, и в кинотеатрах обыватели вопили от восторга, глядя на то, как десятки и сотни "штука-бомберн"1 переворачиваются через крыло и с воем устремляются в пике. Черные капельки бомб все увеличиваются в размере. Взрывы, взрывы! В пыли и грохоте вздымаются к небу языки пламени, взлетают обломки зданий, паровозов, вагонов, исковерканные тела людей. 1 Пикирующие бомбардировщики. Действие переносится на землю. Выстрелы пушек, лязг танковых траков, снова пыль и дым пожарищ, убитые и умирающие люди, колонны неприятельских солдат, которые понуро бредут в плен под конвоем здоровенных немецких солдат с автоматами в обнаженных по локоть руках. Далее следовал показ столиц поверженных государств: Осло, Брюссель, Копенгаген - по широким проспектам этих городов гордо шагают победители, грохочут немецкие танки, сотни и сотни танков... Вперемежку монтировались кадры, не менее впечатляющие: на вокзалах германских городов стоят железнодорожные составы, из вагонов выгружают бесконечные вереницы ящиков и мешков. И вот все это - в магазинах. Боже, каким счастьем светятся лица немецких хозяек! Крупно засняты женские руки, запихивающие в сумки куски знаменитого голландского сыра и не менее известного масла из Дании, кровяные лионские колбасы и пакеты со страсбургским печеночным паштетом, тушки кур, индеек, гусей и бутылки, бутылки - бургундское, анжуйское, шампанское... Когда Франция прекратила сопротивление, в экстренных выпусках германской кинохроники появился сам фюрер, прибывший в столицу мира - Париж. В Компьене он наблюдает, как престарелый Петэн подписывает капитуляцию своего государства, и это происходит не где-нибудь - нет! - в специально доставленном сюда историческом вагоне знаменитого маршала Фоша. Акт подписан. Но фюреру мало этого. Дело следует довести до конца. И германские саперы здесь же, в Компьенском лесу, один за другим взрывают памятники былых побед ненавистной Франции! Так было в последние недели. Сегодня имперские немцы и жители Остмарка вновь устремились в кинотеатры. Желудки обывателей туго набиты трофейным маслом, мясом и хлебом. Посему у всех отличное настроение. Жители третьего рейха весьма довольны своей судьбой, они в восторге от фюрера, столь удачливого в военных делах. А сейчас им покажут нечто волнующее: торжественную встречу фюрера после его исторической поездки в "немецкий Париж". Места Саши и Энрико в самом конце узкого и длинного зала. Гаснет свет. На экране возникает панорама центральных улиц и площадей германской столицы. Всюду цветы, гирлянды цветов и зелени. И флаги, тысячи флагов, багровых длинных полотнищ с белым кругом и черной свастикой посредине, свешивающихся с окон домов, со столбов и деревьев. Тротуары кишат людьми: шеренги полицейских и солдат едва сдерживают напор огромных толп мужчин, женщин, детей. Новый кадр. К Ангальтскому вокзалу подкатывает выкрашенный в серое бронепоезд. Диктор, взволнованно комментирующий фильм, переходит на крик: глядите, мужчины и женщины рейха, этот красавец бронепоезд подарен фюреру его другом и сподвижником, великим дуче итальянского народа Бенито Муссолини, подарен в ознаменование блестящих побед фюрера на полях брани. Вот Гитлер появился в дверях вагона. Во весь экран - лицо "вождя нации и государства", набрякшие желтизной мешки под колючими темными глазами, его плотно сжатые бескровные губы. Камера отъезжает, и теперь виден весь Гитлер. Он в плаще - таком длинном, что из-под него выглядывают лишь носки армейских сапог. Еще кадр, Гитлер стоит в автомобиле, медленно движущемся по фешенебельной Вильгельмштрассе. Толпы на тротуарах неистовствуют. Под колеса машины летят цветы, флажки, ленты... Наконец сеанс окончен. Саша и Энрико пробираются к выходу. Он крепко держит ее за локоть: понимает, что сейчас на душе у Саши. Скорее бы добраться до дома, чтобы передохнуть, снять напряжение!.. Улица. Теплый летний вечер. Высоко в небе стоит полная луна. Мимо них торопливо идут люди - те, что были в кино. Горящие возбуждением глаза, громкий говор и смех. Из репродуктора на перекрестке доносится музыка. Оркестр аккомпанирует певцу. Wir fordern den britischen Lowen aus Zum letzfen, entscheidenden Schlag. Wir habten Gericht. Es wird unser Stolzester Tag1. 1 Мы бросаем вызов британскому льву, Пусть грянет последняя решающая битва, Свершится суд. И это будет наш самый Радостный день. Энрико сжал Сашин локоть. Она кивает в знак того, что поняла. Да, с Францией разделались. Теперь очередь Англии. Но только ли ее очередь? Не вернее ли предположить, что легкие победы вскружили головы нацистам и они с удвоенной энергией будут готовить войну против Советского Союза?.. В том, что это произойдет, уже можно не сомневаться. Вопрос только в сроках. Саша мысленно перебирает то, что произошло после встречи с Кузьмичом на озере. Слава Богу, у Эссена и Дробиша все оказалось в порядке. И тогда из Баку в Германию пошло письмо. Отправитель - Эрика Хоссбах, адресат - Аннели Шеель. Знает она и о проверке, которую предприняли немцы в Америке, у ее "первого мужа", А вскоре после этого у себя на квартире обнаружила следы пребывания "гостей". Те действовали квалифицированно, но все же оставили свою "визитную карточку": бумаги в секретере оказались чуточку сдвинутыми с места, а ниточка, вложенная в конверт между двумя исписанными листами, крохотная белая шерстинка, переместилась из центра в угол конверта... Ну что ж, значит, визитеры нашли то, что им полагалось обнаружить. Таким образом, решена первая часть задачи: нацистские органы безопасности наведены на след. Все последующее будет неизмеримо сложнее, ибо с этой минуты инициатива перешла к противнику. Дальше решать будет он. А Саше и Энрико определено ожидание. Сколько же это может продлиться? Где уверенность, что все пойдет как намечено? И что произойдет, если у противника вдруг окажется неучтенная советской разведкой возможность организовать проверку и в СССР?.. Вот мысли, которые неотступно преследуют Сашу и Энрико весь этот последний месяц, чем бы они ни занимались. Напряжение нарастает. Недавно Саша поймала себя на том, что, находясь в комнате одна, разговаривает вслух... Как и было намечено, три недели назад они затребовали документы на выезд из Германии. Это - чтобы подстегнуть противника к действиям. До сих пор нет ответа из полиции. Следовательно, там получены определенные указания. Ну, а что дальше? Почему молчит противник? Они неторопливо приближаются к дому. До подъезда - два десятка шагов. На тротуаре, под раскидистой липой, сидит за своим стеклянным коробом старуха - продавщица сигарет. Энрико задержался, чтобы купить пачку. Старуха хорошо знает его и Сашу, всегда приветлива к своим постоянным покупателям, не преминет перекинуться с ними фразой-другой. А теперь, отсчитывая сдачу, даже не подняла головы. Энрико сгреб мелочь, глянул на Сашу. Она тоже заметила странное поведение продавщицы. Подъезд. Лестница на этаж, где расположена их квартира. На лестнице Энрико обнял Сашу, губами коснулся ее щеки: - Спокойнее!.. Саша молча кивнула. Она отперла входную дверь, протянула руку к выключателю. Но свет зажегся сам. В холле стояли двое, в плащах и шляпах, с пистолетами наготове. Сзади затопали. По лестнице поднимались еще двое. 2 В день, когда арестовали Сашу и Энрико, Теодор Тилле, ехавший из своей резиденции домой, внезапно почувствовал резкую боль в правом нижнем углу живота, был доставлен в госпиталь, обследован и немедленно оперирован по поводу аппендицита. Здесь, в больничной палате, он получил известие, что арестованных перевезли в Берлин и что заранее назначенный следователь приступил к допросам. Словом, все шло своим чередом. Тем не менее он очень нервничал. Нет, не потому, что лишился возможности сам вести первые допросы. Еще когда планировалась акция, было условленно: это сделают другие, он же до поры до времени не покажется на глаза арестованным. Но Тилле рассчитывал быть поблизости, чтобы все видеть и слышать, составить личное впечатление об интересующих его людях, особенно о женщине, и решить, как дальше вести дело. Полторы недели, проведенные на больничной койке, нарушили эти планы. Сегодня утром он был наконец выписан и прямо из госпиталя поехал на службу. Тотчас явился следователь с документами. Тилле углубился в чтение протоколов. Впрочем, многое ему уже было известно - сотрудник наведывался в госпиталь и информировал начальника о ходе работы. Дочитав последнюю бумагу, Тилле выпрямился в кресле, поглядел на офицера и попросил описать подследственную, ее душевное состояние, манеру держаться. - Не знаю, что и думать, - сказал тот. - Данные наблюдения свидетельствуют, что она полна энергии, жизни. Уже известный вам гауптштурмфюрер Йоганн Иост все подтверждает. Он выразился так: "В делах, в умении оценить конъюнктуру рынка, подобрать работников и заставить их трудиться с полной отдачей она стоит двух мужчин". Проговорив это, следователь смолк, задумчиво потер ладонью щеку. - Она что, не такая? - Ко мне вводят человека вялого, опустошенного. Отвечая, она едва роняет слова. - В чем же дело? - Думаю, здесь только одна причина. Она травмирована арестом, оскорблена тем, как с ней обошлись. - Ее били? - Что вы, шеф! Пальцем не тронули. Но, как вы и приказали, она получила возможность видеть, что делают в тюрьме с другими... - Значит, страх? - Только не за себя! Вот уже десять дней, как мы общаемся, и я все больше убеждаюсь, что она не из робких. Если и страх, то за мужа. Всякий раз при встрече она спрашивает о нем. - Любит его... А что он? - Я допрашивал его дважды. Очень спокоен, я бы сказал, уверен в себе. Расхохотался мне в лицо, когда узнал, что обоих обвиняют в шпионаже в пользу России. Потом сказал: "К вашей политической доктрине я отношусь равнодушно, как, впрочем, ко всякой другой. Мое дело - жить, наслаждаться жизнью. К сожалению, иных принципов придерживается жена. Она не может сидеть без дела. Работа - вот ее стихия. Ее сочувствие нацизму привело нас в эту страну. Надеюсь, теперь она поняла свою ошибку". - Сочувствие нацизму... В чем-нибудь она проявила это? - Нет, шеф. - А ее нынешнее состояние? Угнетенность, подавленность - не является ли это косвенным подтверждением того, что сказал мужчина? Вы же утверждаете: "Оскорблена тем, как с ней обошлись". - Не знаю. Может быть, вы и правы, шеф... - Вас что-то настораживает в них? - Диас тепло отозвалась о России. Когда зашла речь о пребывании в этой стране, сказала, что ей было там неплохо. - Но она уехала оттуда, а эта, ее... подруга - осталась. - А если уехала, будучи предварительно завербованной русской разведкой? - Русская разведчица тепло отзывается о России, когда ее допрашивают в СД? - Вот видите, вам это показалось алогичным. Разумеется, мне - тоже... Ну а вдруг она тонкий психолог? Тилле искоса взглянул на следователя. - Сколько вам лет, Экслер? - Тридцать шесть, штандартенфюрер. А что? - Мне нравится, как вы работаете. Экслер покраснел от удовольствия, но промолчал. - Нравится ваша дотошность, - продолжал Тилле. - Только сейчас вы пошли н