нег, он перешел границу, некоторое время скитался по Скандинавии, попал в Россию. В конце концов осел в Баку. Сперва рыл нефтяные колодцы, потом строил вышки - это когда скважины стали продалбливать штангами с долотом. Называлось "ударное бурение". Он плевался, когда узнал, что владелец промысла - барон Ротшильд. Надо же, опять попал под власть германского хозяина!.. Но решил остаться. К этому времени он уже обзавелся семьей - моя мать была дочерью горничной, вывезенной из Германии инженером-немцем. Она родила меня в восемнадцатом году. При Советской власти отец прожил одиннадцать лет. Семья была хорошо устроена. Меня даже пытались учить музыке... И все же его не оставляла тоска по Германии. СИЗОВА. Хотел бы вернуться туда? ПИФФЛЬ. Ему была нужна не всякая Германия! СИЗОВА. Он был коммунист, ваш отец? ПИФФЛЬ. Нет. СИЗОВА. А вы сами? ПИФФЛЬ. Тоже беспартийный. СИЗОВА. Так что же вы ответили гостю? ПИФФЛЬ. Не сказал ни да ни нет... В тот раз так и закончился наш разговор. СИЗОВА. Были и другие беседы? ПИФФЛЬ. Еще одна. СИЗОВА. С вашим знакомцем? ПИФФЛЬ. Это был новый человек. Он позвонил мне по телефону. Передал привет от того, другого, и спросил, подтверждаю ли я готовность содействовать расцвету Германии... Вопрос поставил меня в тупик. Разумеется, я не пошевелил бы пальцем, чтобы чем-то помочь нацистам: мне, как и моему отцу, не всякая Германия по нутру. Но за Германию, где у власти стоит народ и все делается по справедливости, я не пожалел бы и жизни. И я дал уклончивый ответ. Я знал, о какой Германии говорил собеседник. Ну, а я имел в виду свою Германию... Кроме того, хотелось знать, чем все это кончится... СИЗОВА. Чего добивается собеседник?.. ПИФФЛЬ. Вот именно. СИЗОВА. Что было потом? ПИФФЛЬ. Он назначил мне встречу. Свидание состоялось в кино "Форум" - это на проспекте Кирова. СИЗОВА. Когда? ПИФФЛЬ. Сегодня утром. Там дневные сеансы. Шла какая-то глупая картина, в зале было всего несколько человек. Я сел в двенадцатом ряду на предпоследний стул. Так было условлено. Он появился, когда погас свет. Но сел не возле меня, как я ждал, а сзади. Наклонился вперед, тронул меня за плечо. Попросил не оборачиваться. Передал нечто в коленкоровом переплете, похожее на тонкую брошюру. Это был немецкий заграничный паспорт. Я раскрыл его. То был мой паспорт, с моим фото, вклеенным в углу первой страницы... СИЗОВА. Вы дали согласие на переезд? ПИФФЛЬ. В ту минуту я плохо соображал... Вы должны понять мое состояние. Но я уже знал, что приду сюда, в ваше учреждение. Собеседник ждал моей реакции. Постепенно ко мне вернулась способность рассуждать, и я понял, что не должен спешить с согласием. Сказал, что сомневаюсь в своей полезности для Германии: моя профессия - нефть, а в Германии нет нефти. "Вы нужны именно в таком качестве, - был ответ. - В качестве человека, который хорошо знает, где и что лежит на нефтяных промыслах и заводах Кавказа". Так у меня "вырвали согласие" ехать в Германию. Паспорт он взял, сказав, что мне возвратят его, когда я буду переправлен в Иран. Потом на коленях у себя я ощутил тяжелую кожаную коробку. "Это мина, - шепнул собеседник, - не беспокойтесь, пока совершенно безвредная. Пристройте ее у основания установки номер семнадцать вашего цеха, выдерните кольцо, которое увидите, как только снимете крышку футляра. Взрыв последует через шесть часов. Таким образом, уезжая домой, вы как следует хлопнете дверью". СИЗОВА. Где эта коробка? ПИФФЛЬ. Дома. Точнее, возле дома, в сарае. Я не рискнул везти ее к вам. СИЗОВА. Она действительно похожа на мину? ПИФФЛЬ. Я не раскрывал футляр. СИЗОВА. Как вы расстались? ПИФФЛЬ. Он ушел. Попросил сидеть прямо, не оборачиваться, и исчез. Но прежде сказал, что после взрыва я встречусь с человеком, которому поручено переправить меня в Иран. СИЗОВА. Когда должен был бы произойти взрыв? ПИФФЛЬ. Этой ночью. СИЗОВА. Что вы можете сказать о собеседнике? ПИФФЛЬ. Я так и не увидел его. СИЗОВА. А голос? ПИФФЛЬ. Высокий, как у женщины. СИЗОВА. Быть может, это была женщина? ПИФФЛЬ. Не думаю. Скорее всего, нет. Знаете, мне запомнился его запах. Так пахнут мужчины, если они недавно побрились... СИЗОВА. Разговор велся по-немецки? ПИФФЛЬ. Да. И язык он знает в совершенстве. СИЗОВА. Еще какие-нибудь мелочи! Вспомните, это очень важно. ПИФФЛЬ. Боюсь, что больше ничего... Стоп! У него есть часы. Я увидел их, когда он протянул руку, чтобы забрать назад паспорт. Перед моими глазами оказалась часть руки, край манжеты сорочки и - часы на руке. СИЗОВА. Они были с браслетом? Может, на ремешке? Какая форма корпуса, цвет циферблата? Напрягите память! ПИФФЛЬ. Помню, что часы, а вот все остальное... СИЗОВА. Сейчас, пытаясь вспомнить, вы косите взглядом направо. Почему? ПИФФЛЬ. Хочу зрительно восстановить, как все было. Как он протянул руку... СИЗОВА. Рука должна была протянуться слева. Часы носят на левой руке. ПИФФЛЬ. Но все было, как я сказал. Отчетливо помню, что я держал паспорт в правой руке и чуть наклонился вправо - с этой стороны была дверь запасного выхода и над ней светилась лампочка. Вот я и подался к свету, чтобы прочитать запись в паспорте. СИЗОВА. Тогда-то он и забрал паспорт? Уверены, что его рука протянулась из-за вашего правого плеча? Хорошо помните это?.. Видите ли, бывает, что человек вдруг внушил себе ложную версию какого-нибудь события, внушил так сильно, что уже как бы видит то, чего в действительности и не было... ПИФФЛЬ. Рука протянулась справа. СИЗОВА. А как он сидел? Точно ли прямо позади вас, в затылок? Быть может, занимал кресло, которое стояло правее? ПИФФЛЬ. Думаю, что сидел в кресле с тем же номером, что и мое. Ведь кожаную коробку он передал мне слева. СИЗОВА. С левой стороны? Значит, левой рукой. Смотрите, что получается: тяжелую коробку он передает вам левой рукой. А часы носит на правой... Какой можно сделать вывод? ПИФФЛЬ. Боже, да он - левша! СИЗОВА. Теперь попробуйте вспомнить еще что-нибудь. Видите, как по мелочам накапливаются сведения о человеке. Ну, напрягите же память!.. Ладно, мы еще вернемся к этому разговору. А пока надо ехать за тяжелым предметом в кожаном футляре... Вот ваш пропуск. Идите вниз, ждите меня на углу, где стоянка машин. Я буду через несколько минут. ПИФФЛЬ. Я хотел бы сказать... Быть может, стоит взять с собой специалиста? Знаете, на всякий случай. СИЗОВА. Разумеется, мы поедем не одни. ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА Саша раскрыла блокнот с записями, вопросительно взглянула на полковника Агамирова. - Можете приступить, - сказал тот. - Временем не ограничиваю, так что не торопитесь. Кстати, хочу выслушать и то, что нам с вами было известно и раньше. Словом, нарисуйте полную картину... Но сперва вопрос: как ему живется в камере? Жалобы были? - На завтрак ему дали обычную пищу. А он потребовал яйца всмятку, джем и масло. - Понял... Ну, приступайте. С этими словами Агамиров вышел из-за стола и устроился в дальнем углу кабинета, на диване. Он всегда делал так, если предстояло выслушать обстоятельное сообщение, доклад - переключал телефоны на секретаря, забивался в угол дивана и сидел неподвижно, смежив веки, будто очень устал и дремлет. Это помогало сосредоточиться, не упустить ни единой мелочи из того, что докладывали сотрудники. Страстный курильщик, он не брал в рот папиросы во время доклада, не задавал вопросов и не делал записей. Сидел и слушал. У него была феноменальная память. Однажды услышав фамилию, дату, обстоятельство происшествия, он запоминал их навсегда. - Мы располагаем следующими данными. Прежде всего, промысловый слесарь Джафар Бабаев утверждает, что предъявленное ему взрывное устройство однотипно с "амперметром", который он обнаружил в буровой ноль одиннадцать - сперва в углу, при входе в вышку, а назавтра, за час до взрыва и пожара, - возле устья скважины, у основания фонтанной арматуры. Далее, получена справка руководителей конторы бурения, нефтепромысла и каротажной партии: никто из их работников не оставлял на ноль одиннадцатой каких-либо приборов или устройств в течение последней недели перед ЧП. Слесарем Бабаевым подписан протокол: на одной из предъявленных ему фотографий он опознал человека, которого увидел возле ноль одиннадцатой, когда он, Бабаев, за сутки до ЧП вернулся на эту буровую за сумкой с инструментами. Эта фотография переснята с карточки, наклеенной на заграничном паспорте Швейцарской конфедерации. Паспорт выписан на имя некоего Мортимера Леже. Владелец паспорта был снят с парохода, направлявшегося из СССР в Иран. И наконец, последнее в этой группе доказательств. После ликвидации пожара на ноль одиннадцатой и укрощения фонтана государственная комиссия обследовала место происшествия. Установлено, что выброс произошел в результате повреждения фонтанной арматуры. Характер деформации арматуры предполагает применение взрывного устройства... Теперь о второй группе доказательств. Основываясь на свидетельстве Готфрида Бердта Пиффля, следствие пришло к выводу, что человек, с которым Готфрид Пиффль встретился в зале кинотеатра и от которого получил взрывное устройство, - этот человек, возможно, левша. Проведены два следственных эксперимента, чтобы отработать версию, согласно которой собеседник Пиффля и швейцарец Леже - одно и то же лицо. Первый эксперимент. Надзиратель велел подследственному прибрать в камере. Леже действовал веником, держа его в левой руке. Далее, ему возвратили часы, отобранные при аресте (предварительно заменив стекло плексигласом). - Он надел часы на правую руку? - Да. - Саша закрыла блокнот. - Это все? - спросил Агамиров. Он сидел в той же позе, даже прикрыл лицо ладонями, как если бы у него болела голова. - Все, - сказала Саша. - Исследовали его одежду - надеялись найти следы нефти... Я уже знаю, что нефть Биби-Эйбата сильно отличается от сураханской или какой-либо другой... Пятен не нашли. Нет и пальцевых отпечатков на кожаном футляре мины или на самом устройстве. Видимо, был осторожен. - Хватит и того, что собрали. - Агамиров вернулся к столу. - Полагаю, что можно вызывать арестованного и начинать допрос. - Я вот о чем подумала... - Саша рассеянно посмотрела в потолок. - Я подумала: жаль, что с Готфридом Пиффлем мы познакомились, когда Леже был уже снят с парохода. Явись к нам этот Пиффль чуточку раньше, все можно было бы повернуть по-другому, интереснее... - Позволить диверсанту уехать? Вы это имеете в виду? - Да. Смотрите, как могло получиться. В третьем цеху инсценируется взрыв. Организуем просачивание за границу информации о "взрыве". Авторы диверсии уверены, что свое дело сделали, да еще и завербовали хорошего агента: тот подорвал установку, следовательно, скомпрометировал себя. А если так, то новый агент надежен - понимает, что в любую минуту может быть выдан советским властям... Что из этого следует? Логично предположить, что очередных посланцев из-за рубежа в первую голову будут нацеливать на контакт с Пиффлем... Да, вот так могла бы начаться комбинация, значение которой трудно переоценить. Во всяком случае, она намного перевесила бы ущерб от пожара. - А может, еще не поздно? - задумчиво сказал Агамиров. - Экипаж и пассажиры "Боевого" видели, как пограничники спускали человека в свой катер. Такие вести распространяются во все концы света. Можно не сомневаться, что дойдут и до хозяев этого типа. Они могут сделать вывод: Леже был выдан. Кем же? Конечно, человеком, который знал его как разведчика. То есть Готфридом Пиффлем. - Вовсе не обязательно, чтобы они так рассудили. Ведь на самом деле все было иначе. Разве Пиффль причастен к аресту диверсанта? Саша озадаченно посмотрела на начальника. - Погодите, погодите, - пробормотала она. - Кажется, начинаю понимать... Нет, концы с концами не сходятся. Они все равно будут подозревать Пиффля. Ведь установка номер семнадцать не взорвана! - А если все же инсценировать взрыв? Напечатать о происшествии в газетах?.. - Заодно и рассказать, как был схвачен диверсант! - подхватила Саша. - Это уже кое-что! - Самое удивительное, что мы напишем сущую правду. - Агамиров не смог сдержать улыбки. - Ну как? Имеются возражения? - Думаю, надо сделать попытку. - Обязательно надо. Готфрид Пиффль для них слишком соблазнительная фигура: сын выходца из Германии, охотно пошел на вербовку... Как же они расстанутся с таким, даже не сделав попытки проверить его надежность?.. Обязательно будут проверять всеми доступными им средствами. А это уже наша забота, чтобы Пиффль проверку выдержал. Ну вот, так и решим. Но эту работу будут делать другие... - Не понимаю, - сказала Саша. - Скоро поймете. Прибыл товарищ, интересуется вами. - Кто? - Он скажет сам. Вам надо поехать к нему. - Теперь же, немедленно? Агамиров кивнул. Зажег папиросу, почему-то вздохнув при этом. - Дайте и мне, - попросила Саша. Она взяла папиросу, прикурила от спички, которую предупредительно поднес начальник отдела. - Почему вы так смотрите на меня? Будто жалеете. - Жалею? - переспросил Агамиров. - Обычно вы не курите. А теперь вот взяли в рот эту гадость. И он фальшиво рассмеялся. Саше вдруг стало одиноко, тоскливо. - Чего еще хотят от меня? - сказала она, и голос ее прозвучал непривычно резко. - Опять придется куда-то переезжать? Но я почти пятнадцать лет мотаюсь по стране. Может, достаточно?.. Да и семья у меня. И не девчонка я! Она встала, пошла к выходу. Агамиров проводил ее до двери. - Куда являться-то? - спросила Саша. Агамиров показал за окно. На противоположной стороне улицы, у спортивного дворца "Динамо", стоял большой синий автомобиль. - Прислан за вами. - М-да. - Саша наморщила нос и вдруг рассмеялась. Глядя на нее, захохотал и Агамиров. - Ну и характер у вас, - проговорил он, вытирая повлажневшие глаза. - Я-то думал, нет на свете женщины злее моей обожаемой Шовкет-ханум. Теперь буду спать спокойно. - Спите спокойно, дорогой товарищ, - в тон ему ответила Саша. - А при встрече я обязательно сообщу моей дорогой соседке, какой у нее любящий муженек. Семья Агамировых, состоявшая из родителей и шестерых ребят, мал мала меньше, и Саша с Энрико и дочкой жили в одном доме неподалеку от наркомата. Синий автомобиль выбрался за пределы города и стал пересекать Апшерон. Спустя час он оказался на северном берегу полуострова. Здесь было царство песка, ноздреватых скал. Дул ветер, море атаковало гряду рифов, торчащую в сотне метров от суши, и, обессилев в этой борьбе, вяло накатывалось на пологий берег. Поселки, несколько вышек разведочных буровых партий, станция пригородного электропоезда - все это осталось в стороне. Впереди, на округлом, как курган, скалистом мысе, одиноко белел столбик маяка. - Приехали, - сказал шофер. Саша быстро взглянула на него, силясь сообразить, зачем ее везут к маяку. Но шофер имел в виду не маяк. Автомобиль обогнул нагромождение серых скал, и она увидела строение - стену из ракушечника, за ней кроны деревьев и часть крыши. Отворились ворота. Автомобиль въехал в них. Еще через минуту Саша стояла перед Кузьмичом, прижималась лицом к его колючей щеке, что-то говорила ему. А он молча гладил ее по голове. - Сколько же мы не виделись?! - воскликнула Саша. - Ну да, с двадцатого... Погоди, ведь это почти семнадцать лет?.. Где ж ты был, дорогой мой Кузьмич? Гляди, и бороду отрастил... Зачем тебе борода? - Для солидности, - сказал Кузьмич. - А то все твердят: годы идут, ты же все молодой, когда наконец будешь стариться? Вот и принудили меня завести бороду, Ежели не одобряешь, сбрею в момент. Он шутил, а глаза смотрели внимательно, будто заново изучали собеседницу. Сильно сдал за эти годы Кузьмич - поседел, стал горбиться. Да и борода старила, хотя она была у Кузьмича особенная - полоска серых с проседью волос тянулась по краю нижней челюсти, от виска к виску, курчавясь на подбородке, будто ее специально завили. Словом, облик Кузьмича Саше не понравился. Она не удивилась, что ее привезли в этот дом на пустынном взморье. Бывают обстоятельства, когда работникам секретной службы надо скрывать свои контакты и встречи. Только гадала: о чем пойдет разговор? Кузьмич обнял ее за плечи, повел в дом. Это было типичное для здешних мест жилище: открытая веранда с деревянной балюстрадой и столбом, поддерживающим плоскую кровлю, две комнаты, окна и двери которых выходили на веранду. В комнатах - ковровые дорожки на полу, ниши в беленных известкой стенах, где сложены одеяла и подушки, дощатый маленький стол и два табурета. Вот и все убранство, если не считать многочисленных фаянсовых мисок и чайников, выстроившихся на узкой полке под потолком. В углу комнаты лежал на полу раскрытый чемодан - этакий красавец из желтой тисненой кожи, с медными сверкающими замками, возле него - большой дорожный несессер. То и другое - явно иностранного происхождения. Саша перевела взгляд на Кузьмича. На нем был хорошо сшитый и, видимо, дорогой костюм, под стать костюму сорочка, галстук и башмаки на толстой подошве. Странно было все это видеть на человеке, который, как твердо знала Саша, никогда не придавал значения одежде, был равнодушен и ко всем прочим благам. Да и носил он одну лишь военную форму, после того как в семнадцатом году сбросил брезентовую робу каторжника. Кузьмич будто разгадал ход ее мыслей. Поднес к глазам кисть руки с крупным рубином на пальце, подышал на камень, затем заботливо протер его рукавом пиджака. При этом хитро взглянул на Сашу. И Саша вдруг все поняла. Он это почувствовал, удовлетворенно улыбнулся, показал ей на табурет. - Может, в сад пойдем? - сказала Саша. - В саду должно быть сейчас хорошо. - Боюсь. - Кузьмич помедлил. - Поджидая тебя, бродил по аллее. Там, ближе к морю, виноградник, потом бахча. Нагнулся над кустом - и вдруг змея! В метре от меня выскочила откуда-то большая змея. Я похолодел. С детства боюсь змей. Он передернул плечами от отвращения. - Сказал бы... Есть же здесь охрана! - Есть, конечно. Только службу несут так, что никого и не увидишь. Да я здесь ненадолго. Приехал утром, а скоро снова в путь. Саша не спросила, едет ли Кузьмич домой или командировка только начинается. Все, что нужно, он скажет сам... Они сели за стол, перекинулись десятком фраз. Саша рассказала о семье, о теперешней службе Энрико, заговорила о Лоле. Потом не выдержала: - Зачем я понадобилась? Где ты был все эти годы? Ведь ни разу не дал знать о себе. А теперь вдруг вспомнил. Говори же, в чем дело! - Сразу разве ответишь? Сперва придется пояснить кое-что. Не будешь возражать? Так вот живем мы все труднее, если иметь в виду международные дела... Впереди просветления не видно. Впрочем, сама делай выводы. Я буду говорить, а ты суди. Едва Гитлер стал у власти, как немцы ушли из Лиги Наций и покинули конференцию по разоружению. В последние дни того же тридцать третьего года был убит румынский премьер-министр Дука. А кто он был, этот Дука? Сторонник коллективной безопасности. Тогда же пошла гулять по свету известная фраза Гитлера: "Отныне Германия вычеркивает из своего словаря слово "пацифизм". Следующий год. Гитлер объявил, что отныне в Германии нет коммунистической партии. Коммунисты или уничтожены, или загнаны в концлагеря... Страшная штука - эти лагеря! - Видел их, Кузьмич? - Видел. Видел и лагеря, и как на улицах Берлина евреи зубными щетками моют тротуары... Но пойдем дальше. В том же 1934 году в Вене убивают канцлера Дольфуса, в Марселе - югославского короля Александра и французского министра иностранных дел Барту. Эти трое тоже мешали фашистам... Как же на все это реагирует блюстительница европейских порядков - Англия? Год спустя англичане дают согласие, чтобы Германия строила военные корабли, причем подводный флот немцев может составить чуть ли не половину тоннажа подводных сил Британии. Итак, немцы, тайно строившие свои крейсера и подлодки в Финляндии и Турции, Испании и Голландии, теперь делают это открыто у себя дома... Что было дальше? Муссолини напал на Абиссинию, а дивизии Гитлера вторглись в демилитаризованную Рейнскую зону. Затем тот и другой послали свои войска на подмогу Франко, сейчас топят в крови Испанскую республику. Далее. Лидеры Германии и Японии заключают пакт против Коминтерна. И последнее: вчера японцы спровоцировали инцидент в Китае, сейчас вводят туда свои войска. - Зачем ты это рассказываешь? Я все знаю. - Знать мало. Надо действовать. - Что я должна делать? - Погоди, Саша... Нефтяной пожар погасили, фонтан укротили? - Да, сегодня. - Человека, которого сняли с парохода, уже допрашивали? - Готовились к допросу. Теперь подготовка закончена. Но я удивлена... - Чему? - Что тебе все известно в подробностях. Как я понимаю, это не твой профиль. - Не мой, верно. Впрочем, это как посмотреть... Какова доля Баку в топливном балансе страны? - Более восьмидесяти процентов нефти. А что? - Можно не сомневаться, что об этом достаточно полно информированы и наши противники. Ты имела случай убедиться: они уже действуют. - Зачем ты все это рассказываешь? - повторила Саша. Кузьмич будто не слышал. Он продолжал: - Недавно Гитлер заявил: "Германия перешагнула через трудности подготовительного этапа, теперь надо решить новую задачу - дать немецкому народу жизненное пространство". Вот так, ни больше ни меньше... А в Англии готовятся установить дипломатические отношения с правительством Франко. Значит, англичане уверены, что Испанская республика не выстоит... Там очень трудно, Саша. - Слышала. Дважды подавала рапорт - ехать туда. А Энрико - он места себе не находит... Неужели не выстоят? - Боюсь, фашизм выиграет свою первую схватку. Но главное у них впереди. Главное - это мы. - Зубы сломают! - Сломают, - кивнул Кузьмич. - Только нам не безразлично, как глубоко вонзятся они в тело нашей страны, сколько ран нанесут, прежде чем им вышибут эти зубы. - Ты меня потому позвал? - Да. Уполномочен предложить новую работу. - Что именно? - Это нефть, Саша. - А я чем занимаюсь? - Ты можешь делать гораздо больше. С твоим опытом, знанием языков... - Значит, работа за кордоном? Кузьмич кивнул. - Где именно? - В Германии. Цель все та же - защита советской нефти. Надеюсь, понимаешь, что всевозможные поджоги, взрывы и иные диверсии на промыслах и заводах Баку, Грозного, Майкопа планируются и готовятся за пределами нашей страны. В частности, в Германии. Вот нам и надо иметь свои глаза в одном из таких нацистских центров. Выбор пал на тебя. Это очень трудное дело. Так что... - Могу отказаться? - Во всяком случае, можешь подумать, прежде чем решить окончательно. - Ты уже знаешь, как я отвечу... Я буду одна? - Нет. - С тобой? - Я не в счет. Речь о другом. Но этот человек тоже хорошо тебе знаком. - Кузьмич выдержал паузу. - Будешь работать с Энрико. Саша быстро посмотрела на него. - Не шучу, - сказал Кузьмич и снова улыбнулся. - Погоди, погоди... Выходит, он уже знает? Знает и дал согласие? Кузьмич кивнул. - А мне ни слова не сказал! - пробормотала Саша. - Глядел на меня ясными глазами - и ни звука. Когда же вы успели встретиться? - Два часа назад. Так что он не успел еще глядеть на тебя ясными глазами... Словом, знал, что ты согласишься. Вот только беспокоился: как все будет с Лолой? Саша вздохнула, плотно сжала губы. - Может, побудет с бабушкой? - осторожно сказал Кузьмич. - А нет - так заберу к себе. То есть в семью моей сестры. Я ведь тоже не бог весть какой домосед... - Поедет к бабушке, - сказала Саша. - Та давно ее зовет. - Ну, ежели так, - значит, решено. Отправь дочку пораньше, как только сможешь. Приказ о твоем перемещении не замедлит. Будешь откомандирована ко мне. Предстоит немалая подготовка. Да и поездить придется, пока доберешься до места... Но обо всем этом - в свое время. Саша встала. Поднялся с места и Кузьмич, обнял ее за плечи, посмотрел в глаза. - Нет ли сомнений, иных причин?.. Саша покачала головой. - Все же подумай. Если вдруг откажешься - тебя не упрекнут, поймут правильно. - Мы все решили... Я вот о чем, Кузьмич. Сегодня довелось встретиться с одним человеком. И теперь я вспомнила о нем: может, пригодится?.. И Саша рассказала об операторе с нефтеперерабатывающего завода Готфриде Пиффле. - Ну что ж, - сказал Кузьмич. - Это интересно. Спасибо, Саша. - Еще я хотела бы спросить... Тебе решительно нельзя появляться в городе? - А что такое? - Пообедал бы у нас. Я знаешь какая хозяйка! - Не в этот раз. - Он взглянул на часы. - Очень трудно со временем. - Сегодня же уезжаешь? - Есть спешные дела... Они вышли из комнаты. Хотя широкие листья разросшихся инжирных деревьев плотно загораживали солнце и на веранде господствовал сумрак, здесь было куда жарче. Постояли, перед тем как расстаться. Остро пахло укропом, мятой. К этим ароматам примешивался едва уловимый запах дыма. Было знойно и тихо. Даже море не так шумело - лишь изредка можно было расслышать слабые всплески воды у песчаного пляжа. - Тишина, - сказал Кузьмин. - Тишина и покой. Будто нет на свете фашизма и прочей мерзости и тебе не надо снова готовиться в трудную командировку. - Опять в банду. - В банду - ты это верно заметила. Но теперь все будет посложнее. Однако и ты ведь не та, что была прежде. Опыта прибавилось. Да и у нас совсем иные возможности. ПЯТАЯ ГЛАВА По утрам в теплое время года в берлинском парке Тиргартен можно было встретить десятки всадников. Сюда на прогулки по аллеям для верховой езды собиралась столичная знать - похвастать породистыми конями, покрасоваться... Сегодня небо хмурилось, низкие тучи предвещали дождь, и на пустынных аллеях можно было увидеть только служителей, сгребавших в кучи валежник и опавшие листья. В девять часов утра тишину парка нарушил приглушенный стук копыт. Появился конник, по виду - типичный фланер: черный сюртук с закругленными полами и черный шелковый котелок, серые бриджи, черные сапоги с короткими мягкими голенищами. Он был средних лет и, видимо, небольшого роста: на крупном золотисто-рыжем жеребце казался и вовсе маленьким. Конь горячился, пританцовывал от нетерпения. Всадник ослабил повод, и жеребец поскакал укороченным манежным галопом. Неподалеку по велосипедной дорожке двое слуг в униформе из зеленого твида катили кресла на колесиках, в которых сидели пожилой оберст с перебинтованной ногой и старуха. Всадник на рыжем жеребце проскакал мимо. Оберст и старуха прервали разговор и посмотрели ему вслед. - Боже, - сказала старуха, брезгливо улыбнувшись, - как дурно держится он в седле! Горбится, дергает локтями при каждом прыжке лошади. - А лошадь хороша! - Оберст даже прищелкнул языком от удовольствия. - Точно такая, помнится, была у меня в Африке... - Он вздохнул, покрутил головой, как бы признавая, что потерянного не вернешь. - Лошадь хороша, а наездник ни к черту! - упрямо сказала старуха. - Можно только удивляться, что таких увальней берут в кавалерию. - С чего ты взяла, что он кавалерист? - Следом скачет слуга. Погляди на него и все поймешь. Теперь и оберст увидел второго всадника. Это был солдат. Он сильно отстал и стремился догнать того, кто ехал впереди. - Ординарец, а не слуга, - наставительно сказал оберст. - Ты же видишь: он в мундире. - В том-то и штука, что на нем мундир драгуна. Вот я и делаю вывод: если слуга драгун, то его хозяин тоже кавалерист. - Все же моряк, а не конник. - Так он знаком тебе? - Немного... Еще недавно был командиром береговой охраны в Свннемюнде. Недавно вот перебрался сюда. Говорят, получил какую-то должность в одном из тыловых управлений ОКВ1. Что ж, будет тянуть лямку, пока не выслужит пенсию. 1 Главное командование германских вооруженных сил. - Как его имя? - Кажется, Канарис. - Оберст наморщил лоб, припоминая. - Ну да, капитан цур зее2 Вильгельм Канарис. 2 Чин в гитлеровских ВМС, соответствовал званию капитана первого ранга Между тем всадник продолжал прогулку. За поворотом аллеи он пустил коня шагом. Верховой ездой Канарис занимался по утрам, через день, как советовал врач, и всегда в этом парке. Ведь Тиргартен находился совсем рядом с большим четырехэтажным зданием, где он теперь служил. Но оберст ошибался, утверждая, что это было некое тыловое управление вермахта. Обширный особняк на Тирпитцуфер, 74 являлся главной резиденцией абвера, одного из самых таинственных учреждений гитлеровской Германии, а Канарис - главой абвера. Он был назначен на эту должность два года назад, когда отпраздновал свое 48-летие. Назначение было секретным, и поначалу о нем знали только заправилы рейха, верхушка генералитета и РСХА1. Кстати, сейчас, два года спустя после своего назначения, руководитель абвера был уже контр-адмиралом. За это время многое изменилось. Абвер, в котором числилось менее сорока сотрудников, когда его принял Канарис, теперь насчитывал более четырех тысяч офицеров и агентов и продолжал расширяться. Но все равно о нем и о его руководителе публике мало что было известно. 1 Главное имперское управление безопасности. Время приближалось к десяти утра. У выезда из парка адмирал соскочил с седла. Ординарец подхватил поводья и увел коня. Канарис же сел в поджидавший его автомобиль. Три минуты спустя он был уже в своей резиденции. Еще через несколько минут переоделся в пиджачную пару и занял место за письменным столом просторного кабинета. По всем признакам предстоял напряженный день. Уже месяц, как по заданию Гитлера военный министр и главнокомандующий вермахтом фон Бломберг готовил некий ответственный документ. Вчера Бломберг был вызван в имперскую канцелярию, пробыл там весь день. Таким образом, сегодня ожидались новости. Канарис не ошибся. Прогудел зуммер прямой связи абвера с Банделерштрассе2. Канарис снял трубку и услышал глуховатый баритон военного министра. Фон Бломберг вызывал к себе главу военной разведки и контрразведки вермахта. 2 Улица в Берлине, на которой помещалось военное министерство Германии. Когда Вильгельм Канарис снова появился в своем кабинете, рабочий день был на исходе. Некоторое время он сидел неподвижно, собираясь с мыслями, потом достал из сейфа толстую тетрадь. Это был его личный дневник, куда записывалось все самое важное. Сейчас предстояло сделать запись о совещании у Бломберга. Оно было знаменательным. Министр огласил директиву, одобренную фюрером. Вермахту предписывалось энергично готовиться к войне, хотя в директиве и признавалось, что Германия не должна опасаться нападения с чьей-либо стороны. Предусматривались следующие вероятные варианты. 1. Война на два фронта с центром тяжести на западе (план "Рот"). 2. Война на два фронта с центром тяжести на юго-востоке (план "Грюн"). Далее шла детализация вариантов, анализ положений, в которых могла бы оказаться Германия. Подчеркивалось - при выполнении плана "Грюн" нужно исходить из следующих условий: война может начаться на востоке молниеносным нападением Германии на Чехословакию, для чего германская дипломатия и секретная служба обязаны заблаговременно создать политические и международно-правовые предпосылки. Канарис отложил перо, так и не написав ни строчки, встал и зашагал по кабинету. Смеркалось, но он не зажигал огня, медленно передвигаясь от стола к окнам, затем вдоль них - к противоположной стене, где висел большой портрет полковника Николаи3. Под портретом была прикреплена полочка, на ней красовались две безделушки из фарфора и бронзы. Первая изображала лежащую на боку таксу, к которой приткнулись полдюжины щенят. Вторую, очень древнюю, вывезли из Китая. Это была сложная композиция из трех обезьян-капуцинов. Одна обезьяна напряженно всматривалась в даль. Другая слушала, приложив ладонь к уху. Третья держала палец у рта и как бы предостерегала... 3 Руководитель немецкой разведки в годы первой мировой воины. Канарис задержался возле безделушек, в который раз всматриваясь в бронзовых капуцинов - это были его любимцы. Более того, он считал статуэтку неким символом секретной службы, задача которой - все видеть и слышать, самой же оставаться невидимой и неслышимой. В отсветах угасавшего дня старинная статуэтка загадочно мерцала. Это была зеленая бронза, великолепно отполированная, и столетия не только не состарили ее, но, напротив, придали металлу какую-то шелковистость, как бы завершив то, что задумал и создал скульптор. Канарис долго стоял возле полки, снова и снова рассматривая фигурки обезьян, их выразительные физиономии. Вздохнув, он вернулся к столу. День выдался трудный. Сейчас он мечтал о постели - лечь, расслабиться, провалиться в сон... Но он не мог уйти, не сделав записи в дневнике. Он никогда не откладывал этого на завтра: новый день приносит новые заботы, они вытесняют из памяти то, что было накануне. Память человеческая столь несовершенна... Он раскрыл тетрадь, поставил дату записи: 24 июня 1937 года. И снова отложил перо. Откинувшись на спинку кресла, стал выстраивать в сознании все самое значительное. Итак, война - дело решенное. Установлена даже очередность: кто будет первым объектом внимания вермахта, а кто вторым, третьим... Сейчас он отчетливо видел лицо фон Бломберга, его глаза, когда тот всем корпусом повернулся к шефу своей разведки: "Адмирал, ваши люди должны идти впереди вермахта. От того, как умело они будут действовать, зависит, сколько солдатских жизней сохраним мы для новых походов во славу фюрера и германской нации. Готовьте таких людей, такие батальоны и полки, адмирал. И мой вам совет: не теряйте ни единого дня!" И вторая реплика министра: "Господин Канарис, я предвижу танковые сражения, в которых, быть может, примут участие тысячи машин, предвижу длительную работу тысяч бомбардировщиков, чтобы привести в покорность такие страны, как Франция, Россия или Англия. И я не сказал еще ни слова о нашем морском флоте... Надеюсь, вы поняли, куда я клоню. Речь идет о горючем, господин адмирал, о той самой нефти, которой всегда недоставало Германии, но имелось в избытке у наших противников... Вчера фюрер сказал мне, что здесь он возлагает самые большие надежды на руководимое вами управление. Нет, нет, абверу не поручат поиск новых нефтяных полей, бурение скважин и добычу топлива для армии и флота рейха. Но мы требуем от вас сделать так, чтобы в случае кризисной ситуации нефтяной голод терзал не только Германию! Фюрер высоко оценивает потенциальные возможности вашей службы, и я целиком с ним согласен. На вашем месте я бы подумал о дальнейшем расширении аппарата, чтобы усилить проникновение абвера в интересующие нас страны и объекты. Таким образом, я напутствую вас в предприятии, имеющем весьма важное значение для судеб рейха. Напутствую и повторяю: не медлите, адмирал!" Канарис снова вышел из-за стола. Но направился не к полке со статуэтками, а к карте, занимавшей всю стену. Она была так велика, что адмирал пользовался лесенкой, если требовалось взглянуть на некоторые районы земного шара. Нефть!.. В центральной части Европы ее добывалось совсем немного. Рука адмирала коснулась карты в районе Югославии... Вот, где-то здесь. Затем Румыния: промыслы в Плоешти. Далее - незначительные месторождения в Австрии и на востоке Польши, в Драгобыче. Увы, все это не идет в сравнение с нефтяными потоками, которые хлещут из скважин на месторождениях, принадлежащих Советам. Канарис передвинулся правее, следя глазами по карте. Вскоре он нашел то, что искал. Майкоп, прочитал он, Грозный и, наконец. Баку. Баку... Глава абвера положил на карту обе руки, так что кружочек с названием города оказался между ладонями, долго всматривался в выдающийся в море аппендикс - полуостров, на котором была расположена нефтяная столица Советского Союза. Минуту спустя он сидел за столом и писал, как всегда покрывая тетрадный лист неторопливыми четкими строчками. Вот он прервал работу, поднял голову и поглядел в противоположный угол кабинета. Лампа освещала только письменный стол. Остальная часть комнаты тонула в темноте. И все же бронзовая композиция из трех обезьян мягко сияла, будто свет исходил откуда-то изнутри... Зазвонил телефон. Это был особый аппарат, не значившийся ни в каких справочниках или списках. Номер был известен лишь особо доверенным людям, фактически - личным агентам главы абвера. Но и они могли звонить по этому телефону только в чрезвычайных обстоятельствах. Он снял трубку, дважды подул в микрофон. В ответ послышалось то же самое, будто вернулось эхо. Канарис снова подул в трубку, но уже один раз. Вслед за тем в трубке раздались гудки отбоя. С обеих сторон не было произнесено ни слова, но тем не менее разговор состоялся. Глава абвера положил трубку на рычаг и вернулся к дневнику. Теперь он то и дело поглядывал на часы. Вскоре он запер дневник в сейф, вызвал автомобиль и уехал. У газетного киоска на Вильгельмштрассе Канарис велел шоферу остановиться и купить вечерние издания. Пока тот ходил к киоску, у автомобиля побывал мужчина, по виду - торговец сувенирами или распространитель лотерейных билетов. Окно пассажирского салона было опущено, незнакомец передал в него конверт и удалился. Поздно вечером Канарис в своем домашнем кабинете вскрыл этот конверт. На стол выпали копии документов и фотография семьи: отец и мать сидят в окружении нескольких детей. Часть бумаг касалась личности подданного Германской империи, некоего Эбергарда Гейдриха, и свидетельствовала, что он рожден от немца и еврейки. Далее указывалось, что человек этот был опереточным актером, тенором. В заключение приводились данные о его семье, в частности о сыне - Рейнгарде Гейдрихе. Этот последний был группенфюрером СС1 и руководителем РСХА - главного имперского управления безопасности, в которое входили гестапо, служба безопасности - СД, полиция безопасности, криминальная полиция... 1 Чин в СС, соответствовал званию генерал-лейтенанта. Канарис бережно спрятал документы в конверт, подержал его в руках, как бы не желая расставаться с такой ценностью, затем положил конверт в сейф. Дверь вделанного в стену сейфа осталась открытой - он перебирал хранившиеся там документы, некоторые из них бегло просматривал, пока не отыскал нужный. Это была картонная папка с тесемками, крытая синим блестящим коленкором. То, что хранилось в ней, Канарис считал бесценным сокровищем. Тесемки были развязаны, папка раскрыта. В ней находились две фотографии. Канарис взял их, поднес к свету, как бы желая убедиться, что они те самые, никто не украл их, не подменил... Оба снимка были сделаны на кладбище. Фотограф постарался, и карточки получились контрастные, четкие. Изображена была могила. На обоих снимках - одна и та же могила. Об этом свидетельствовало характерное надгробие и все, что его окружало, - деревья, кустарники, фигурное металлическое ограждение. Чем же привлекло внимание Канариса это захоронение, - казалось бы, самое обыкновенное, неотличимое от тысяч других на кладбищах любого германского города? На первом снимке надпись на мраморной доске надгробия утверждала, что здесь погребена Сарра Гейдрих (немецкий текст был повторен по-древнееврейски). А на второй фотографии того же надгробия была уже другая доска. Надпись гласила: "С. Гейдрих". Текст на древнееврейском языке отсутствовал. Снимки были вложены в папку и спрятаны в сейф, где хранились многие другие ценности такого же рода и среди них - история болезни унтер-офицера Адольфа Шикльгрубера2, нуждающегося в длительном наблюдении психиатров... 2 Настоящая фамилия Гитлера. Адмирал уже собирался спуститься в гостиную и выпить чашечку кофе, как вдруг затявкал Зеппль. Это был любимый пес Канариса; цветной портрет таксы Зеппля висел в служебном кабинете главы абвера - неподалеку от портрета полковника Николаи и полки с тремя бронзовыми обезьянами... Итак, Зеппль подал голос. Это могло быть только в случае, если в дом пришел посторонний. Канарис бросил тревожный взгляд на сейф и поспешил вниз. В холле его ждал... группенфюрер Рейнгард Гейдрих! На лице Канариса отобразилась радость, едва ли не восторг от такой неожиданной и приятной встречи. Он протянул гостю руку, и его мягкая, как у женщины, ладошка утонула в крепкой руке Гейдриха. - Такая скучища одолевает по вечерам, - сказал Гейдрих. - Сидел дома, крепился, пока были силы. Когда стало невмоготу, решил нанести "визит вежливости". - При этих словах он ухмыльнулся, его тонкие губы растянулись в длинные полосы. Канарис закивал в знак того, что все это ему очень хорошо понятно, и предложил гостю кресло. Но тот сказал, что лучше, если они прогуляются: ветер, который дул с утра, разогнал тучи. Сейчас он унялся, и вечер прекрасен. Они вышли из дома. Впереди бежал Зеппль, переваливаясь на кривых лапах. Они знали друг друга вот уже пятнадцать лет, и судьба то и дело странным образом перекрещивала их пути. Впервые они встретились в 1922 году на палубе учебного крейсера "Берлин". В ту пору Канарис был оберлейтенантом, Гейдрих - кадетом. Спустя несколько месяцев офицерский суд чести слушал дело кадета Гейдриха, обвинявшегося в какой-то уголовщине, и постановил изгнать его из флота. На суде присутствовал Канарис. Далее они встречались на партейтаге в Мюнхене и затем в Свинемюнде. К этому времени роли переменились: в Свинемюнде Рейнгард Гейдрих приезжал уже в ранге руководителя РСХА, проверяя состояние охраны участка побережья, которым руководил Канарис. И вот, наконец, пригород Берлина, где Канарис купил дом, когда был назначен главой абвера. Была ли это игра случая или нечто прямо противоположное, но дом Гейдриха оказался на той же самой Доллештрассе, что и особняк Канариса... Так они сделались соседями. А люди, если они живут рядом, да еще и заняты сходной работой, должны общаться. Вот они и стали ходить в гости друг к другу вместе с женами и детьми, встречаться на теннисном корте и площадке для игры в крокет. Но все это было чисто внешнее. Гейдрих люто ненавидел Канариса, считая, что тот содействовал его изгнанию из флота. В свою очередь Канарис отчетливо ощущал опасность, которая всегда грозила со стороны руководителя РСХА, и накапливал материалы, компрометировавшие Гейдриха с точки зрения нацистов. Сейчас "заклятые друзья" прогуливались по лугу, расточали друг другу улыбки, обменивались ничего не значащими фразами - маленький изящный Канарис и костлявый верзила с безжалостными глазами и орлиным носом на длинном асимметричном лице. - Были у Бломберга? - вдруг сказал Гейдрих. Канарис искоса взглянул на него. Конечно, шеф РСХА должен был знать о директиве военного министра относительно подготовки к войне. Но зачем группенфюрер спросил об этом? Какая преследуется цель? Неожиданно для самого себя он взял Гейдриха под руку. Тот скосил на него глаза. - Я вернулся от военного министра, и с той самой минуты голова у меня работает только в одном направлении. - Ну-ну, - пробормотал Гейдрих, - выкладывайте. Любопытно, что вас заботит. - Нефть! Шеф РСХА снова взглянул на собеседника. - Нефть, - повторил Канарис. - Нефтяные источники, которые будут питать моторы врагов Германии. Гейдрих ждал, чтобы Канарис развил свою мысль. - Чьи источники? - наконец проговорил он. - Каких государств? А, кажется, начинаю понимать... Ведете речь о России? - Да. - И что вы задумали? - Пока нет планов. Они появятся, когда удастся достаточно хорошо осветить эти районы. - "Удастся осветить"... Выходит, у вас недостает возможностей? - Я бы не стал утверждать так категорично. Но помощь друзей никогда не помешает... - Вон вы куда гнете! Хотите знать, чем я располагаю в России? - Пусть даже в общих чертах, - осторожно сказал Канарис. Гейдрих повернул голову и вперил в собеседника тяжелый щупающий взгляд. - Надеетесь пристегнуть меня к своей лямке? - Что же... Вы и я - мы оба тянем одну и ту же повозку, разве не так? - Канарис простодушно улыбнулся и, нагнувшись, погладил Зеппля, который, как только люди остановились, стал рыть землю и уже выкопал порядочную яму. - Так-то оно так, - проворчал Гейдрих. И вдруг рассмеялся: - Любопытно, что вы скажете, если узнаете, что сейчас, быть может, в эту минуту, два очень умных парня из моей службы бродят по тому самому объекту?.. - Какой объект имеете вы в виду? Гейдрих будто не расслышал вопроса. - По моим данным, они должны были появиться там два или три дня назад, - продолжал он. - А сегодня или завтра покинут Россию. - Я всегда говорил, что вы умеете глядеть вперед. - Канарис снова погладил Зеппля. - Что они делают в России, эти ваши люди? - Что могут делать два агента СД, оказавшись в самом центре нефтяного царства Советов? - Так они в Баку? - В Баку, дорогой адмирал. Они погуляли еще немного. Потом Гейдрих сказал, что время возвращаться домой. Завтра на рассвете он должен лететь в Австрию. Там завариваются важные дела. И они расстались, пожелав друг другу доброй ночи. ШЕСТАЯ ГЛАВА Личный самолет главы имперского управления безопасности приземлился в Берлине августовским утром, когда солнце уже основательно прогрело плиты взлетно-посадочной полосы и над бетонными дорожками, над сводчатыми кровлями ангаров и мастерских подрагивало знойное марево. Позади была напряженная трехнедельная поездка, дни и ночи, наполненные работой: совещания с людьми своей службы, официальные визиты и встречи иного порядка, строго конфиденциальные, происходившие в самых различных местах и условиях, ибо РСХА располагало в Австрии широкой сетью агентов, в числе которых были министры и лавочники, адвокаты, промышленники, владельцы туристских отелей, военные... Гейдрих умел работать. Уж он-то знал, что иной раз самая важная информация добывается маленькими, незаметными людьми, поэтому не гнушался контактов с этой категорией "источников". Он пожал руку пилоту, вышел из самолета. Возле трапа ждала машина. Гейдрих сел в нее. Поначалу хотел отправиться домой, чтобы выспаться, но передумал и приказал ехать на службу. Разумеется, он и так был в курсе всех дел: шифровальщик и телетайп службы гестапо германского посольства в Вене эти три недели исправно работали на своего высокого шефа. Но все равно могли быть новости... Он не ошибся. Приняв в служебных апартаментах ванну и позавтракав, сразу же натолкнулся на интересное сообщение. Оно касалось итогов действия группы агентов. В РСХА был заведен твердый порядок, согласно которому подразделения, ведающие работой против различных стран, немедленно докладывали в главную квартиру о всех проведенных акциях. Референтура Гейдриха отсеивала второстепенное - это объединялось в ежедневных сводках. Самое же ценное попадало в особую "красную папку" на столе шефа. Впрочем, она лишь называлась так - "красная папка". На деле это был встроенный в крышку письменного стола плоский стальной ящик, оклеенный красной лакированной кожей. Ключи от весьма сложного замка ящика имели лишь два человека: тот, кто клал в ящик документы - главный адъютант Гейдриха, и сам хозяин. Документы находились здесь в дневное время, когда Гейдрих работал. На ночь они исчезали в особом хранилище. Итак, Гейдрих раскрыл "красную папку". Ящик был полон. Но особое внимание главы РСХА привлек один документ. Прочитав сколотые бумажные листы, он усмехнулся. На память пришел последний разговор с адмиралом Канарисом. Он поглядел на белый телефонный аппарат прямой связи с руководителем абвера, но звонить не стал, вновь перечитал документ. Потом вызвал адъютанта, показал на бумаги: - Принесите все, относящееся к делу. Хочу знать подробности. Тот понимающе кивнул. Он тоже полагал, что дело заслуживает внимания. Адъютант вернулся с дополнительными материалами. - Этот человек здесь, - сказал он. Гейдрих поднял голову, взглянул на офицера. - Я подумал, что он может понадобиться вам, - проговорил адъютант. - Он один? - Да, группенфюрер. - А женщина? Офицер неопределенно повел плечом. Женщина была фигурой второстепенной и вряд ли могла вызвать интерес. - Хорошо, - сказал Гейдрих. - Пусть ждет. Зазвонил белый телефон. - Можете идти, - сказал Гейдрих. Адъютант вышел, и он снял трубку. - Примите поздравления по поводу благополучного возвращения, - послышался в микрофоне глуховатый голос Канариса. - Не думал, что вы уже на месте, позвонил на всякий случай. И вот - приятная неожиданность. Здравствуйте, группенфюрер! Гейдрих поморщился. Его раздражала всегдашняя осведомленность главы абвера о делах РСХА. И никак нельзя было докопаться до источников информации. Вот и теперь Канарис, конечно, был извещен, что он, Гейдрих, вернулся и находится у себя в кабинете. - Здравствуйте, сосед, - пробурчал он. - Я нужен вам? - Особых дел нет. Но вы только что из Австрии. А я давно не был там. Вот и служба моя в этой стране работает не бог весть как хорошо. Словом, получить информацию из первых рук, да еще от вас, группенфюрер!.. Скоро я должен быть в ваших краях и, если позволите, зайду, чтобы пожать вам руку. - Хорошо, - сказал Гейдрих. - Приезжайте. И он положил трубку... - Адмирал Вильгельм Канарис, - доложил адъютант, распахнув дверь. Гейдрих механически взглянул на часы. Со времени телефонного разговора с адмиралом прошло менее сорока минут. Канарис явно спешил с визитом. Он встретил гостя посреди кабинета, подвел к дивану, усадил. Сам устроился в кресле напротив. Принесли кофе и коньяк. Канарис поднял рюмку: - Вижу, что не отдохнули. Не беда, отоспитесь и войдете в норму. Ваше здоровье, группенфюрер! Гейдрих поблагодарил, отпил из рюмки. Сейчас коньяк "не шел". Во рту была какая-то горечь. Голова отяжелела. У него все больше портилось настроение. Канарис, напротив, был весел, сыпал словами, задавал все новые вопросы. Но Гейдрих отчетливо ощущал во всем этом наигранность, фальшь. Силился понять, зачем так спешно пожаловал руководитель абвера, и не мог. А это раздражало еще больше. Взгляд Гейдриха, бесцельно блуждавший по лицу адмирала, по дубовым панелям кабинета, скользнул по письменному столу, задержался на бумагах, которые он недавно просматривал. На память пришел последний перед отъездом в Австрию разговор с Канарисом. Может, показать гостю эти бумаги? Любопытно, как он справится с подобной пилюлей. Канарис видел, как вдруг просветлело лицо хозяйка кабинета. - Что такое? - сказал он. Гейдрих ласково улыбнулся гостю, проследовал к столу, взял документы и вернулся. Движением руки он попросил, чтобы Канарис отодвинул поднос с напитками. На столик легло большое фото. Снимок запечатлел море и на заднем плане береговую полосу с нагромождением зданий. В левой части фотографии отчетливо просматривался пожар - бьющие вверх языки пламени, клубы черного дыма. Темный шлейф окутывал добрую треть города. Канарис молча рассматривал снимок. - Баку, - негромко сказал Гейдрих. - Взорван и горит мощный нефтяной фонтан. Затем он развернул несколько газет с фотографиями нефтяного пожара. - Русские газеты. Издаются в этом городе. Вот переводы интересующих нас материалов. Канарис просмотрел машинописные листы с переводами. - Смотрите-ка, быстро разобрались, что была диверсия, - проговорил он, откладывая очередной лист. - Разобрались и не скрывают этого. - Они не дураки. Такая публикация - лучший способ насторожить население. - Как я понимаю, действовал ваш человек? - Мой, - сказал Гейдрих. - Он вернулся? - Увы, нет. Канарису был передан перевод еще одной газетной заметки. Описывалась история того, как органам безопасности и пограничникам удалось в последнюю минуту нагнать в море пароход, отправлявшийся в заграничное плавание, и снять с него диверсанта. Далее в сдержанных выражениях критиковались действия командира пограничного катера - тот проявил нерасторопность, халатность и не довел дело до конца. Во время разыгравшегося шторма преступник растолкал конвоиров и бросился в море. Несмотря на тщательные поиски, его не удалось обнаружить и взять на борт. Командир катера наказан. Ведется расследование. Канарис прочитал текст заметки и отложил бумагу. - Весьма прискорбно, - сказал он. - А не могла быть так, что этот отважный человек спасся? - Он был в наручниках. - Точные сведения или догадка? - На том пароходе были еще два моих человека. Один находился на палубе, когда арестованного вывели из каюты и посадили в катер. Он видел: наручники были надеты. - Действительно разыгрался шторм? - Подтвердил и это. А вот справка метеорологической службы. Как видите, шторм. Ветер достиг силы одиннадцати баллов. Северный ветер. Для парохода он был попутным, для пограничного катера - встречным... Но вы так подробно выспрашиваете! В чем причина? Канарис потянулся в кресле, улыбнулся. - На следующий день в этом городе случилось новое происшествие... Я спешил к вам, чтобы преподнести сюрприз. Видите ли, позавчера я получил такие же газеты. - Он извлек из портфеля несколько газет и показал Гейдриху. - Получил их и сразу вспомнил наш последний разговор. Напрягите память, группенфюрер, в канун отъезда в Вену вы прогуливались со мной. Речь зашла о нефти наших противников. Вы сказали, что, может быть, в эту минуту два человека СД действуют в нефтяной столице Советов... И вот мне доставляют бакинскую прессу с информацией о диверсии в нефтяной промышленности! Разумеется, я сразу понял, чья это работа. Вы вернулись, и я поспешил к вам, чтобы поздравить с успехом. Увы, сюрприз не получился. - Занятно, - пробормотал Гейдрих. - Что же дальше? О каком новом происшествии вы упомянули? - Вам не известно о нем? Адмирал достал из портфеля новый документ. Это было фото: огромную цилиндрическую колонну, обвитую переплетением труб и мостков, наполовину закрывали клубы дыма; внизу копошились люди и стояли два пожарных автомобиля. - Что это такое? - спросил Гейдрих. - Нефтеочистительная установка номер семнадцать, самая крупная и современная на самом крупном заводе Баку. Подорвана на следующее утро после того, как был взорван и загорелся нефтяной фонтан. Гейдрих взял снимок, долго разглядывал его. Губы главы РСХА раздвинулись, на узком лице возникло подобие улыбки. - Откуда это у вас? - Откуда? - Канарис помедлил. - Ну что ж, отвечу. В Баку аккредитовано консульство Персии. А там у абвера есть добрые друзья. Возникла пауза. Гейдрих продолжал разглядывать фотографию. - Вас что-то смущает, группенфюрер? Или эта акция - неожиданность? - Нет, агент должен был провести подобную диверсию. Точнее, организовать ее... Вы поэтому интересовались обстоятельствами ареста и гибели этого человека? Полагали: быть может, он спасся и наутро довел дело до конца? Канарис неопределенно повел плечом. - Завод охраняется войсками, - продолжал Гейдрих. - Да, дивизион двадцать четвертого полка НКВД. Туда не проникнешь. Но у агента имелся свой человек на заводе, который и должен был пронести в цех мину. - Гейдрих запнулся от внезапно пришедшей на ум мысли: - Если эта фотография не фальшивка... Ваш источник надежен? - Вполне надежных агентов в природе не существует, вы это знаете не хуже меня... Но до сих пор мы не имели претензий к этому человеку. - Он и сам мог стать жертвой дезинформации... Я все думаю: о горящем нефтяном фонтане и об аресте диверсанта напечатали в газетах. А насчет акции в цеху завода пресса хранит молчание. Мы просмотрели все поступившие к нам газеты, привлекли к делу службу радиоперехвата. Нигде - ни единого звука! - Столб пылающей нефти наблюдали десятки тысяч людей, арест человека на пароходе видели другие пассажиры, в большинстве иностранцы. Чего же тут скрывать? Иное дело - акция на заводе. Как я выяснил у специалистов, в цехах нефтеочистительных предприятий мало людей. В момент диверсии у злополучной установки могли находиться два-три оператора. Ну, сбежались еще два десятка рабочих. Примчались пожарные. Это все свои люди, которых легко привести к молчанию. - А цех огорожен высокой стеной, - задумчиво проговорил Гейдрих. - Знаете, о чем я подумал?.. - Об утонувшем агенте? - Да. Хорошо, что его не довезли до берега. В ЧК его заставили бы заговорить, выдать тех, с кем он был связан... - Вашего человека на заводе? Он русский? - Немец, в том-то и дело, сын выходца из Германии. Теперь, совершив акцию, он доказал, что надежен. - Гейдрих снова, в третий раз, поднес к глазам фотографию установки. - Если только этот снимок нам не подставили. - Я далек от того, чтобы недооценивать контрразведку большевиков. Но быть может, вы все же сгущаете краски, группенфюрер? Ведь это факт, что несколько дней и ночей в бакинское небо бил столб пылающей нефти. Так почему не предположить, что удалась и другая акция? - Меня смущает гибель агента. Как там написано? - Гейдрих взял перевод газетной заметки: - "Растолкал конвоиров и кинулся в море..." В ЧК у него еще были бы какие-то шансы на жизнь, - скажем, надежда на перевербовку. В бушующем враждебном море человек со скованными руками шансов не имеет. И я все думаю: зачем он это сделал? - Сказать по чести, и меня тоже точит червячок... Что ж, в таких обстоятельствах есть лишь одна возможность прояснить дело. - Проверка на месте? - Да. - Вот и я об этом... Думаю, агент попался по чистой случайности. Если отбросить случайность, можно сделать вывод: мы на верном пути. Надо готовить людей. Цель - создать в этом районе прочную базу... Хотите взглянуть на одного из тех, кто только что прибыл оттуда? - Охотно. Гейдрих позвонил. - Где этот человек? - спросил он вошедшего адъютанта. - Как его имя? - Штурмфюрер Борис Тулин. - Пусть он войдет. Адъютант удалился. Спустя минуту дверь вновь отворилась. В кабинет шагнул вызванный. Сделав несколько шагов, четко приставил ногу, коротко наклонил голову. - Подойдите и садитесь. - Гейдрих показал на кресло. И когда Тулин занял указанное ему место, продолжал: - Я знаю, вы хорошо выполнили задание. Усердие не останется без награды... Вы были на палубе парохода, когда русские пограничники сняли с него человека? - Да, группенфюрер. - Знаете, кто он был? - Арест последовал вскоре после того, как возник пожар на берегу. Не трудно было догадаться... - Верно, они взяли нашего человека. Когда на него надели наручники? - Перед тем, как спустить в катер. - Вы отчетливо это видели? - Да, группенфюрер. Офицер, надевавший наручники, извинился. Он сказал, что таковы правила. - Арестованного спустили в каюту катера? - Пока я его видел, он оставался на палубе. - Когда начался шторм? - Налетел внезапно. Катер был уже едва виден. - И шторм сразу набрал полную силу? - В какие-нибудь секунды. Позже я беседовал с помощником капитана и выяснил, что там это - обычное явление. Канарис, который до той поры сидел неподвижно, зашевелился в своем кресле. - А как вы оказались на палубе? - вдруг спросил он. - Вы были там все время? - Сперва сидел в баре. Поднялся на палубу, потому что, выпив водки, собирался вернуться к себе в каюту. - Понял... Россия - ваша родина? - Да. - Что привело вас к нам, в число сотрудников секретной службы Германской империи? Хотелось бы знать о побудительных причинах. - Ненависть к тем, кто сейчас владычит на русской земле. - Тулин повернул голову к Гейдриху: - Это допрос, группенфюрер? Меня в чем-то подозревают? - Беседа вызвана интересом к вашей личности, который возник у моего друга - главы военной разведки адмирала Канариса. Тулин посмотрел на Канариса. Тот кивнул в знак того, что согласен с Гейдрихом. - Извините, господин адмирал, - сказал Тулин. - Извинять не за что, - ворчливо проговорил Канарис. - Вы держитесь как мужчина. И если группенфюрер когда-нибудь уволит вас, прямиком мчитесь ко мне. Гейдрих улыбнулся шутке адмирала, протянул Тулину фотографию нефтеперегонной установки. - В эту акцию тоже вложена часть вашего труда, штурмфюрер. - Выходит, она взорвана? - сказал Тулин, рассматривая снимок. - Во всяком случае, похоже... - Взорвана, - повторил Тулин, продолжая глядеть на фото. - Никаких сомнений. Тоже работа человека, которого сняли с парохода? - И ваша. Вы очень помогли ему, - Есть ли сведения о том, что с ним? - Он умер. Умер как герой. Тулин прочитал заметку о действиях морских пограничников, задумался. Снова взял фотографию установки, долго изучал ее. - В чем дело? - сказал Гейдрих. - У вас какие-то сомнения? - Сами вы, - вдруг сказал Канарис, - сами как поступили бы, штурмфюрер, оказавшись в таких обстоятельствах? - В угол воротника нам вшивают ампулу с ядом... Я выбрал бы яд. Он выбрал море. Есть ли разница? Гейдрих шумно выдохнул, поднялся с кресла. Тулин встал, вытянул руки по швам. - Боюсь, адмирал Канарис не дождется, чтобы вы постучали к нему в абвер! И Гейдрих захохотал. Канарис тоже засмеялся. - Спасибо за службу, оберштурмфюрер, - сказал Гейдрих, оборвав смех. Тулин молча глядел на него. - Оберштурмфюрер Тулин, - повторил Гейдрих. - Приказ о повышении вас в чине подпишу сегодня же! - Благодарю. И готов выполнить любое задание! - Знаю. А теперь идите! - Славный малый, - сказал Канарис, когда за Тулиным затворилась дверь. - У вас дар привораживать сердца людей. Снова пошлете его в Россию? - Возможно. - Я бы не советовал. После двух диверсий там все насторожено. Вторичное появление в Баку человека, который уезжал из этого города в один и тот же день с раскрытым агентом, не пройдет незамеченным. Гейдрих молчал. - Есть иное решение, - сказал Канарис. - Послать другого? - Конечно. Абвер может предоставить подходящего кандидата. Даже двух людей. Очень надежных. - А что абвер попросит взамен? - Человека, которого вы уже не можете использовать в России. - Зачем вам Тулин? - У меня возникла идея создать диверсионное формирование. Там будут подразделения, нацеленные против определенных стран. Скажем, команды и роты русских, чехов, поляков, хорватов, македонцев... Когда возникнет кризис, они будут идти впереди вермахта и расчищать дорогу. Первое, что требуется, - это подобрать руководителей. Ими должны стать ловкие разведчики с хорошей офицерской подготовкой. Мне кажется, Тулин - именно такой человек. СЕДЬМАЯ ГЛАВА Йоганн Иост, младший партнер венской адвокатской фирмы "Ганс Диллом и Иост", на рассвете 25 июля 1934 года был поднят с постели настойчивыми телефонными звонками. Накануне было порядочно выпито, он лег поздно и сейчас, с трудом разомкнув веки, потянулся к телефонному аппарату. Звонил связной 89-го штандарта1 СС, в который Иост вступил осенью прошлого года в качестве СС-манна2. 1 Полк. 2 Рядовой войск СС. Сон слетел с Иоста, когда он услышал шифрованный приказ о сборе. Несколько минут спустя, захватив кастет, он катил на велосипеде к условленному месту. Рота собралась, на грузовиках ее отвезли в район Гумбольдтплац. Здесь в одном из домов был вскрыт тайник с оружием; эсесовцы разобрали карабины и пистолеты, вновь заняли места в кузовах машин. Теперь путь их лежал к площади Ам Бельхаузплац, где была резиденция федерального канцлера. Предстояло окружить и изолировать дворец, пока там будут действовать главные участники операции - те, кому поручено ликвидировать канцлера. Но в тот день до дворца федерального канцлера рота Йоганна Иоста не доехала. Внезапно отряд полиции преградил путь грузовикам. Раздались выстрелы. Нацистов как ветром сдуло с машин. Попрыгав на землю, они пустились наутек. Неудача постигла и две другие роты 89-го штандарта. Однако несколько путчистов все же проникли во дворец, ворвались в кабинет главы государства и выстрелами в упор убили канцлера Энгельберта Дольфуса. Йоганну Иосту повезло. Его участие в путче прошло незамеченным для полиции, он мог продолжать адвокатскую деятельность. Повезло ему и в том, что в эти дни он сдружился с адвокатом Артуром Зейсс-Инквартом. Коренной житель Вены, владелец процветающей юридической конторы, весьма состоятельный человек, Зейсс-Инкварт не жалел денег на поддержку австрийских нацистов, хотя до поры до времени воздерживался от оформления своего членства в ландеслейтунге. Прошло несколько лет, и тогда выяснилось, что, поступив так, он проявил мудрость и прозорливость. Поражение австрийских путчистов явилось тяжелым ударом для Гитлера. Захват федеральной канцелярии и убийство федерального канцлера Дольфуса были произведены по плану, разработанному руководством НСДАП. Оттуда же, из третьего рейха, доставили оружие и несколько мундиров австрийской армии, в которые были одеты диверсанты из 89-го штандарта, ворвавшиеся во дворец руководителя государства. После этих событий обстановка в Австрии осложнилась для нацистов. Их партию запретили. Новый федеральный канцлер Курт фон Шушниг даже отдал под суд головорезов, повинных в злодейском преступлении. Однако вскоре в Австрии дела пошли по-старому. Не прошло и двух лет, как Шушниг подписал соглашение с Гитлером о восстановлении дружеских отношений между их странами. В этот день Зейсс-Инкварт встретился с Истом. Они провели вечер в уютном загородном ресторане, славившемся своей рыбной кухней. Разговор шел в открытую. Главной темой являлось будущее Австрии. В разгар беседы в ресторан ворвался газетчик. Посетители мгновенно расхватали газеты - в них был напечатан текст нового австро-германского соглашения. Оказалось, Зейсс-Инкварт уже знал о нем в подробностях. Смеясь, он очеркнул ногтем один из параграфов соглашения. Иост прочитал: - "Правительство Австрийского федерального государства будет постоянно руководствоваться в своей общей политике по отношению к Германии тем принципом, что Австрия признает себя германским государством". Зейсс-Инкварт отложил газету. - Вот и все, - сказал он, - теперь присоединение Австрии к Германии - вопрос ближайшего времени. Стоит выпить за это. Приятели встали, прокричали "хот" и до дна осушили свои кружки. На этом разговор двух адвокатов не закончился. Задумчиво глядя на коллегу, Зейсс-Инкварт заметил, что события, которые назревают и будут иметь решающее значение для судеб государства, должны подстегнуть к действиям каждого истинного патриота. Стопроцентные австрийцы во время этих событий обязаны находиться там, где принесут больше пользы отечеству. В стране есть силы, которые заняты сейчас такой расстановкой надежных людей. Их вниманием не обойден и Йоган Иост. Как он смотрит на то, чтобы переменить профессию? Ему могли бы предложить ответственный пост, - скажем, в прокуратуре или полиции... Иост глядел на собеседника, и на языке у него вертелись десятки вопросов. В самом деле, этот человек не состоял в организации, но всегда был в курсе всех дел нацистов... О переговорах Гитлера с Шушнигом он знал, когда еще никто в Австрии об этом и не догадывался... Вот и теперь больше, пожалуй, чем даже руководитель венского отделения ландеслейтунга, Зейсс-Инкварт озабочен тем, чтобы Гитлер взял верх в борьбе против канцлера Шушнига и президента Микласа... Кто же он такой, этот человек, чего добивается? 1938 год Йоганн Иост встретил на посту начальника полиции одного из городов Верхней Австрии, расположенного близ границы с Германией. Как всегда, на зимний сезон в страну съехались иностранные туристы. По вечерам они заполняли партер и ложи знаменитой Венской оперы, ночи напролет веселились в многочисленных ресторанах и кабаре. В ту зиму особенно модны были катания на русских тройках, а для лыжников - полеты на воздушных змеях, буксируемых всадниками или автомобилями. Разумеется, на полную мощность работали сотни гостиниц и пансионатов, охотничьи альпийские хижины. Да, с точки зрения туристов и обывателей, Австрия была все та же - добрая старая Австрия, чьи традиции формировались веками и неподвластны времени. Но так только казалось. Мыслящие люди страны встретили Новый год в тревоге. Было известно, что вновь зашевелился пресловутый "австрийский легион"1: вербует в свои ряды добровольцев, проводит учения, причем непосредственно возле границы. Носились слухи об интенсивных переговорах между руководителями Австрии и Гитлером. В эти же дни прессу облетело сообщение о том, что швейцарская полиция захватила на Костанцском озере судно, груженное взрывчаткой и бомбами. То и другое было германского производства и предназначалось австрийским нацистам. 1 Полувоенная фашистская организация, насчитывавшая несколько тысяч человек. Была расположена в Германии, близ австрийской границы. Такова была обстановка в стране, когда начальнику полиции города Луста Йоганну Иосту доложили о чрезвычайном происшествии. 16 февраля 1938 года две жительницы города, мать и дочь, были доставлены в больницу с признаками тяжелого пищевого отравления. Обе находились в бессознательном состоянии. Подобрали их на улице, неподалеку от кондитерской "Двенадцать месяцев", где, как выяснилось, они только что побывали. Кондитерская славилась широким ассортиментом деликатесов собственного изготовления, а также кофе и шоколадом, завариваемыми по особым рецептам, но больше всего - новинками, которые время от времени заведение предлагало клиентам. Причем это были истинные новинки, - как правило, экзотические лакомства народов стран Востока или Латинской Америки. Владелица кондитерской, Эстер Диас, была зарегистрирована в иммиграционном управлении как прибывшая год назад из Южной Америки. Она показала, что видела обеих пострадавших у себя в заведении: женщины пробовали очередной шедевр кондитерской - персидскую рисовую халву. В кондитерскую был послан наряд полиции. Он подтвердил, что очередной новинкой была особого сорта халва - изделие со сложной рецептурой, главными компонентами которого являются рис, мед и масло. Полицейские изъяли для лабораторного анализа образцы халвы и всех других изделий. Доклад об этом происшествии начальник полиции Йоганн Иост слушал невнимательно. Он думал о другом. Еще позавчера федеральный канцлер Шушниг спешно выехал в Берлин. И вот полчаса назад из Вены позвонил один из функционеров нацистской партии. Захлебываясь от волнения, он сообщил: в Берлине фюрер сделал Шушнигу такой "политический массаж", что австрийский канцлер, что называется, едва не испортил белье. Положение дел таково, что сейчас могут возникнуть любые неожиданности. Посему Иост и его люди должны быть готовы к действию, если разразится кризис. Важно не прозевать изменения ситуации. Между тем инспектор закончил доклад о происшествии в кондитерской. Иост уже собирался наложить штраф на владелицу кондитерской и на этом закрыть дело, как вдруг пришло сообщение из больницы. Врач уведомил, что пострадавших спасти не удалось. Обе женщины умерли. Дело осложнилось. Возникла необходимость опечатать кондитерскую и провести тщательное расследование. Иост продиктовал инспектору нужные распоряжения. - Эта женщина хочет, чтобы вы ее выслушали, - сказал инспектор, сделав записи. - Хозяйка заведения? - Да. - Хорошо. Впустите ее. Инспектор отворил дверь. - Войдите, фрау Эстер Диас, - проговорил он. Полицей-президент оглядел появившуюся в кабинете женщину, маленькую, смуглую, с блестящими темными волосами, стянутыми на затылке в огромный тугой узел, ее элегантный туалет из серого бархата с кружевным жабо. Это была Саша Сизова. - Подойдите, - сурово сказал Иост. - Мы слушаем вас. - Прежде всего полагается предложить даме кресло. - Саша гордо вскинула голову, сделала несколько шагов. - Слава Богу, я еще не преступница. - Почти преступница... Обе ваши клиентки скончались. - Это ни о чем пока не говорит. Или у вас уже есть результаты медицинской экспертизы?.. Вот видите, вы молчите. Так я могу сесть, господин полицей-президент? Иост посмотрел на инспектора. Тот пододвинул кресло посетительнице. - Ну вот, - сказала Саша, со вздохом опускаясь в кресло. - Так-то лучше. Господин полицей-президент, обращаюсь с требованием подвергнуть лабораторному анализу также исходные продукты кондитерской. Кто знает, не виноваты ли поставщики муки, масла, варенья, пряностей... - Хорошо. - Иост снова поглядел на инспектора. - Ваша просьба будет удовлетворена. - Он подчеркнул слово "просьба". - Это не все, - проговорила Саша, наблюдая за инспектором, который делал пометку в блокноте. - Вот список четырнадцати человек: фамилии и номера телефонов. Все они мои постоянные клиенты, вчера и сегодня побывали в кондитерской и тоже пробовали новинку. Полагаю, полиции надо связаться с ними и выяснить, не нуждаются ли они в медицинской помощи... Иост принял из рук Саши список, мельком оглядел его и передал инспектору: - Сделайте немедленно! - У меня все, господин начальник полиции, - сказала Саша. - Могу я удалиться? - Придется вам побыть в полиции некоторое время, - сухо сказал Иост. Четверть часа спустя полицейский закончил обзванивать клиентов кондитерской "Двенадцать месяцев" и внес в протокол их свидетельства. Все они подтвердили, что пробовали в кондитерской персидскую халву, и все чувствовали себя как обычно. Несколькими часами позже поступили результаты лабораторных анализов продуктов и готовых изделий кондитерской. Здесь тоже все обстояло нормально. К вечеру завершили работу судебно-медицинские эксперты, производившие вскрытие и исследование погибших женщин. Они пришли к выводу, что в обоих случаях смерть наступила от пищевого отравления. Был обнаружен и непосредственный виновник трагедии - высокотоксичный яд, какого не могли иметь ни компоненты халвы, ни само изделие в целом. Все выяснилось, когда в полицию вернулись инспектор и эксперт, побывавшие в доме, где жили покойные. Они доставили в лабораторию бутылку с остатками opaнжада и два стакана, обнаруженные ими в квартире, на столике в прихожей. В оранжаде, как и на донышке стаканов, химики сразу нашли тот самый яд. Им оказался разложившийся краситель напитка. Руководитель расследования вошел в комнату, где находилась задержанная владелица кондитерской. Она дремала на стуле. Инспектор осторожно кашлянул и, когда Саша открыла глаза, вежливо поклонился. - Фрау Эстер Диас, - сказал инспектор, и Саша сразу поняла, что все обошлось, - фрау Диас, вас просит к себе господин полицей-президент. Минуту спустя Йоганн Иост принес Саше свои извинения, присовокупив, что его супруга всегда была самого высокого мнения о кондитерской "Двенадцать месяцев" и, несомненно, останется постоянной клиенткой заведения. - Что же касается лично меня, - продолжал шеф полиции, - то я отдаю дань вашей деловой хватке, таланту коммерсанта. Кондитерская заняла ведущее положение в городе, и все это - только подумать! - за каких-нибудь полгода... - Я приехала сюда год назад, - холодно сказала Саша. - Срок вполне достаточный, чтобы во всем разобраться и прилично поставить дело. - Полиции известно, что вы работаете по пятнадцать часов в сутки. Конечно, это одна из причин преуспевания. Тем не менее меня смущают некоторые обстоятельства... - Говорите, я слушаю. - У вас в кондитерской все самое лучшее и изысканное. Я не ошибся? - Полагаю, не ошиблись. Но что дальше? - Дальше то, что цены в кондитерской "Двенадцать месяцев" - одни из самых низких в городе... - Самые низкие! - Вот-вот, - подхватил Иост. - А это означает, что вы получаете минимальную прибыль. И я рассуждаю: кому нужно предприятие, которое приносит мало дохода? - О каких доходах вы говорите, господин начальник полиции! - вздохнула Саша. - Пока кондитерская приносит одни убытки. Да, да, только убытки. И притом немалые. Но эти убытки не неожиданность... - Не понимаю вас, фрау Диас. Начиная дело, вы знали, что будут убытки? - Я их запланировала. - Запланировали? - пробормотал Иост. - Да что вы, фрау Диас! Кто же, если это нормальный человек, открывая дело, планирует не прибыли, а убытки? - Любите вы ловить рыбу, господин полицей-президент? - Допустим, а что? - Тогда вам должен быть знаком термин "подкормка"... Что, требуется пояснение? Какой же вы рыбак! - У меня три спиннинга, - обиженно сказал Йоганн Иост. - Я никогда не возвращался с альпийских озер без форели! - А, спиннинг!.. Я о другом. В ряде стран Южной Америки люди предпочитают действовать обыкновенной удочкой. Здесь побеждает тот, кто заранее приваживает рыбу к определенному месту. Глупец будет смеяться, глядя на то, как человек сыплет в воду драгоценный корм, много корма. А умный проникнется уважением к этому рыбаку. Уж он-то знает: завтра "расточитель" будет с богатым уловом... Я поклонница этого способа добычи рыбы. - Сколько же вы скормили "рыбам"? И когда надеетесь начать лов? - Подготовка проведена немалая. Вы сами заметили, что кондитерская завоевала признание. Надо добавить: мы оттеснили всех опасных конкурентов. Словом, можно было надеяться, что самое трудное уже позади. И вдруг трагическое происшествие - гибель двух женщин!.. - Но вы ни в чем не повинны. - Растолкуйте это сотням обывателей, которые видели, как женщин подобрали близ кондитерской!.. А в предприятие я вложила немалые деньги. - Это ваши личные средства? - Начинала своими, но они быстро иссякли. Пришлось привлечь и деньги супруга. Увы, кондитерская поглотила его взнос тоже. И это весьма печально. - Ваш супруг скуп? - Напротив, добрейшей души человек. Но, как он выражается, не любит швырять деньги на ветер. А по брачному контракту каждый из нас сам распоряжается собственными средствами. - Ему надо растолковать, что дело перспективное. - Бесполезно, господин полицей-президент. Он не коммерсант, ничего не понимает в делах. - Саша задумчиво поглядела на Иоста, будто прикидывая, как дальше вести разговор. И вдруг сказала: - Теперь я поставлена перед необходимостью подыскать надежного компаньона. - М-да, - неопределенно проговорил Иост. - Вон как у вас все поворачивается... Прогудел зуммер телефона. Иост снял трубку и услышал голос инспектора, которому было поручено собрать сведения о хозяйке кондитерской. Инспектор доложил, что задание выполнено. - Очень хорошо, - сказал Иост, - очень хорошо, но это уже ни к чему... Впрочем, погодите минуту! - Он наморщил лоб, скользнул взглядом по сидевшей напротив женщине. - Вот что, зайдите ко мне через десять минут. - Да, шеф, - послышалось в трубке. Разговор был закончен. Иост положил трубку, в задумчивости склонился над столом. Казалось, он решает сложную задачу. - Что же, - сказала Саша, прерывая затянувшуюся паузу, - я рада знакомству с вами, господин полицей-президент. Спасибо за доброе ко мне отношение. Надеюсь в свою очередь оказаться вам полезной. Во всяком случае, с этой минуты в кондитерской для вас открыт неограниченный кредит. - Спасибо и вам, - проговорил Иост. - Наше знакомство должно продолжаться. Сейчас у меня возникли новые мысли. В них еще надо разобраться, и тогда, я уверен, мы встретимся. Желаю процветания кондитерской и ее очаровательной хозяйке. "Двенадцать месяцев" -очень хорошее название, фрау Диас! - Встретимся, но не в помещении полиции, - улыбнулась Саша. - Думаю, в нашем городе есть куда более приятные места, не так ли? - Конечно, конечно, - заторопился Иост. - Я сделаю все, чтобы встреча была не только приятной, но и полезной. - До свидания, господин полицей-президент! - До скорого свидания, фрау Диас! Иост встал, протянул Саше обе руки. Зазвонил телефон, стоявший отдельно от группы других аппаратов. Хозяин кабинета сразу стал серьезным, быстро взял трубку. По мере того как он слушал, его охватывало все большее волнение - лицо покрылось испариной, губы подрагивали. С прижатой к уху телефонной трубкой, он сидел неподвижно и лишь время от времени коротко наклонял голову, поддакивая невидимому собеседнику. К концу разговора толстое румяное лицо полицейского было мокро от пота. Шумно выдохнув, он положил трубку на рычаг и стал вытирать лицо платком. Его глаза сияли. - Получили хорошее известие? - осторожно спросила Саша. - Хорошее? - Иост вскочил с кресла, восторженно всплеснул руками: - Это отличная весть, сверхотличная, потрясающая, дорогая фрау Диас! Мой лучший друг назначен министром внутренних дел и безопасности Австрии! Саша молча смотрела на полицейского. А тот, забыв обо всем на свете, кричал: - Назначение состоялось вчера! Кроме того, декретом президента амнистированы истинные патриоты - те, для кого всегда была идеалом Германия Адольфа Гитлера!.. Ну, теперь мы соберемся с силами и устроим хорошую взбучку этому вшивому демократу Шушнигу! Он оборвал себя на полуслове. Распахнулась дверь. Появившийся на пороге секретарь торжественно провозгласил: - Господин министр Артур Зейс-Инкварт! Иост побагровел, с шумом втянул воздух. Казалось, он задыхается. - Кто! - тонко выкрикнул он. А в кабинет уже входил осанистый мужчина в белом плаще и изящно обмятой серебристой шляпе. - Здравствуйте, коллега, - сказал он звучным баритоном. Иост рванулся навстречу гостю, обеими руками обхватил протянутую ему ладонь. - О, какая честь, - бормотал он, ведя министра к креслу, - боже, какая великая честь!.. Секретарь принял у Зейсс-Инкварта плащ и шляпу. - Коньяку! - крикнул Иост. - Кофе и коньяку, черт возьми! Секретарь выскочил из кабинета. Тут Зейсс-Инкварт заметил Сашу. - Моя посетительница, - заторопился Иост, глядя на министра преданными глазами. -Владелица лучшей кондитерской... У нас был деловой разговор... Фрау Эстер Диас, приветствуйте же моего друга, а теперь еще и моего шефа и самого могущественного покровителя!.. Перед вами федеральный министр внутренних дел и безопасности Артур Зейсс-Инкварт! Саша была информирована о личности Зейсс-Инкварта, его пронацистских взглядах. Знала она и о поездке Шушнига в Германию. Теперь было ясно, что на этом настоял Гитлер. И вот итог переговоров глав двух государств: австрийские нацисты, которые сидят в тюрьмах за различные преступления, получают амнистию, скрытого фашиста Зейсс-Инкварта назначили на важный пост, подчинив ему службу безопасности и полицию. Как расценить все это? И что ждет Австрию в самом ближайшем будущем? - Бывают же чудеса, господин министр, - сказала Саша и мило улыбнулась Зейсс-Инкварту. - А? Что? - тот встрепенулся, резко повернул голову к хозяину кабинета. - Фрау Диас имеет в виду ваше неожиданное появление в нашем городе, - поспешил пояснить Иост. - Всего несколько минут назад я с гордостью говорил о вашем высоком назначении - и вот открывается дверь и вы входите! Саша впервые видела Зейсс-Инкварта и теперь внимательно наблюдала за ним. Перед ней сидел мужчина лет сорока, полный, с заметным брюшком. В его облике не было ничего арийского. Смуглый, круглолицый, с темными круглыми глазами, беспокойно бегающими за толстыми стеклами очков в черной оправе (тоже круглой), он больше походил на жителя южных стран. В порывистых движениях Зейсс-Инкварта, в манере держать голову, поворачивая ее не плавно, а толчками, было что-то птичье. "Скворец" - мысленно окрестила его Саша. - Сегодня меня ждет в Берхтесгадене фюрер, - сказал Зейсс-Инкварт, морща лоб и покусывая верхнюю губу. - Но случилась задержка: в самолете оказалась неисправность, пилот вынужден был совершить посадку. Вот как плохо работает авиация нашей несчастной страны! - Уж теперь-то вы наведете порядок, - льстиво сказал Иост. - И в полиции, и в авиации. Везде!.. Все мы засучим рукава и примемся за дело по первому вашему сигналу. - Спасибо, мой друг. - Смею ли я просить, - продолжал полицей-президент, - смею ли я просить вас передать фюреру, что в городе Лусте живет человек, готовый выполнить любой приказ этого великого преобразователя Германии и всей Европы?.. - Смеете, - ответил Зейсс-Инкварт и дернул головой. - И я скажу так: вам, дорогой Иост, недолго осталось торчать в этой дыре. Надвигаются события огромной важности, и в них вам будет определена достойная роль. Секретарь вкатил столик с коньяком, уже разлитым по бокалам, и кофе. Иост почтительно передал бокал гостю, потом Саше, взял свой бокал. - Ваше здоровье, господин министр! Здоровье фюрера!.. О святые угодники, какие славные вести пришли сегодня в наш город!.. И я не сомневаюсь: это только начало. Коньяк был выпит. Саша понимала, что должна уйти. Она встала, снова улыбнулась Зейсс-Инкварту: - Может ли Бог совершить еще одно чудо, господин министр? - Какое же, сударыня? - Я молюсь, чтобы он подсказал вам мысль когда-нибудь посетить мою кондитерскую. Остальное беру на себя. Уж я позабочусь, чтобы вам у меня понравилось! И она вышла. ВОСЬМАЯ ГЛАВА Незадолго до полуночи 11 марта 1938 года - в 23 часа 15 минут венское радио внезапно прервало музыкальную передачу для сообщения чрезвычайной важности. Сдерживая волнение, диктор объявил, что президент Миклас только что назначил канцлером Австрии доктора Артура Зейсс-Инкварта. Пятью часами позже, когда над Центральной Европой только брезжил рассвет, германская армия пересекла в ряде пунктов австрийскую границу и двинулась к Вене. Танковые и автомобильные колонны быстро катили по хорошим дорогам, не встречая сопротивления, австрийская армия выполняла приказ нового главы правительства, требовавший отходить и не сопротивляться... Еще через час над Веной появились эскадрильи бомбардировщиков с крестами на крыльях. Они кружили над городом и сбрасывали миллионы листовок. Кузьмич, только что прилетевший в Вену из Цюриха, подобрал одну из листовок. Она гласила: "Национал-социалистская Германия приветствует национал- социалистскую Австрию и ее новое правительство,которые соединились в нерушимый союз". Несколько позже Кузьмичу удалось в общих чертах воссоздать картину того, что произошло за последний месяц. Все это время Гитлер и его окружение усиливали давление на Шушнига и Микласа. Адмирал Канарис был направлен в Мюнхен, где размещался 7-й отдел его службы, ведавший работой против Австрии, и непосредственно руководил деятельностью этого отдела. Цель: создать видимость концентрации германских войск на границе с Австрией, непреклонности Гитлера начать войну, если в Вене пренебрегут требованиями Германии. А требования были такие: убрать Шушнига, отменить назначенный им на 13 марта плебисцит в стране, назначить канцлером "честного и независимого" Зейсс-Инкварта, присоединиться к Германии. Акция имела успех. Общими усилиями Гитлер, Канарис, Риббентроп и фон Бломберг заставили Шушнига отказаться от плебисцита, итог которого наверняка был бы не в пользу нацистов. Какое-то время президент Миклас сопротивлялся назначению Зейсс-Инкварта главой правительства, но в конце концов сдался. ...Кузьмич спрятал листовку в карман, медленно двинулся по улице, присматриваясь к тому, что творилось в городе. Люди высыпали из домов, глазели на самолеты, толпами кидались за падающими с неба бумажками, тревожными взглядами провожали десятки грузовиков с вооруженными людьми, которые мчались во все концы города. На перекрестке стоял здоровенный полицейский. Вот подъехал тяжелый дизельный "бенц" с двумя десятками нацистов с нарукавными повязками со свастикой, заслонил полицейского и остановился. Когда машина ушла, вновь стал виден полицейский - он стоял на том же месте и, ухмыляясь, разглядывал такую же повязку на своем левом рукаве... Вдруг он вытянулся, вскинул руку в "приветствии Гитлера", салютуя неторопливо проезжавшей большой открытой машине. В ней сидели двое. Кузьмич узнал Зейсс-Инкварта и Генриха Гиммлера. Оба были веселы, оживленно беседовали. Только что Зейсс-Инкварт разговаривал с Гитлером по телефону. Венский слуга и его берлинский господин были довольны положением дел. Зейсс-Инкварт получил новые инструкции: в ближайшие сутки прогнать Микласа с поста президента, занять его пост и в качестве главы государства издать федеральный конституционный закон об официальном присоединении Австрии к Германской империи. Далее, Гитлер разрешил нескольким подразделениям австрийской армии вступить на территорию Германии. Фюрер пояснил: акция направлена против тех, кто вопит, будто Германия слопала Австрию. Если все сделать как надо, ни у кого не останется сомнений в том, что это итог взаимного тяготения друг к другу обоих государств. И тогда крикунам придется заткнуть свои глотки. Зейсс-Инкварт был в восторге от такого решения Гитлера. Он прокричал в трубку, что фюрер, как всегда, мудр, глядит далеко вперед и блестяще оценивает перспективу. Слава фюреру! Разговор подходил к концу. И тогда Зейсс-Инкварта осенило. Он предложил, чтобы Гитлер, не откладывая, прибыл в свои новые владения и встретился с народом. Подобная акция тоже весьма полезна. Самое подходящее место - Верхняя Австрия, ее центр - город Линц, где фюрер провел лучшие годы своего детства. Возникла пауза. Гитлер, которому понравилось предложение собеседника, отложил трубку и стал изучать сводку продвижения германских войск по территории Австрии. Наконец нужная информация была найдена. Сообщалось, что час назад танковый батальон и две роты стрелков вступили в Линц. Инцидентов нет, на улицах спокойно. Убедившись, что безопасность будет обеспечена, Гитлер взял трубку и сказал, что сегодня же прибудет в Линц. Пусть партейгеноссе Зейсс встретит его в этом городе. В те минуты, когда Кузьмич увидел в автомобиле Зейсс-Инкварта и Гиммлера, они ехали на аэродром, чтобы лететь в Линц. Машина скрылась. Проводив ее взглядом, Кузьмич дошел до перекрестка, купил несколько газет. Было холодно, сыро, с низкого серого неба сыпались снежинки пополам с водяной пылью. Он огляделся, отыскивая какое-нибудь кафе. Взгляд упал на стену дома: мужчина в вытертом кожаном полупальто и надвинутой на лоб кепке только что наклеил рукописное объявление, пришлепнул по нему рукой и быстро пошел прочь. Кузьмич механически шагнул к бумажному листу на стене. Отчетливо видны были строчки, крупно выведенные влажным чернильным карандашом: Австрийцы Нацисты задушили народ Германии, они проливают море крови в Испании. Теперь пришел наш черед. Они добрались и до нас. Сопротивляйтесь, австрийцы! Будь проклят нацизм! Коммунисты Вены. Кузьмич прочитал все это, медленно двигаясь вдоль стены. Он поднял голову и оглядел улицу, отыскивая того, кто прилепил к стене прокламацию. Но человек в кепке уже исчез. Вскоре Кузьмич сидел в баре и прихлебывал из чашки густой горячий шоколад. В зале было много народу. За соседним столиком расположились двое мужчин в клетчатых брюках гольф и спортивного покроя куртках. Они жестикулировали, громко смеялись и то и дело прикладывались к бокалам со спиртным. Кузьмич определил, что это итальянцы. Остальные посетители вели себя иначе - просматривали газеты, разговаривали вполголоса. На их лицах была озабоченность, тревога. Да, в Вене не всем нравился фашистский переворот, далеко не всем. Кузьмич задумался. В Австрию он прибыл для встречи с Сашей и Энрико. Надеялся в первый же день повидать обоих. Но теперь дело осложнилось. Страна наводнена немецкими войсками. Повсюду патрулируют австрийские нацисты. Полиция тоже приведена в боевую готовность. В этих обстоятельствах требовалась удвоенная осторожность, чтобы не усугубить и без того трудное положение советских разведчиков, которые, как это знал Кузьмич, еще не успели должным образом утвердиться в этой стране, обрасти помощниками, связями... Как же быть? Рискнуть и в этой неразберихе отправиться к ним? Или, быть может, попытаться вызвать Сашу сюда, в Вену?.. Радио, которое все это время передавало вальсы, вдруг смолкло. После короткой паузы из динамика раздались звуки фанфар. Вслед за тем диктор объявил, что сейчас будет передано сообщение государственной важности. Приемник стоял на прилавке бармена. Хозяин заведения увеличил громкость. В зале притихли. Смолкли даже те двое в клетчатых гольфах. В наступившей тишине слышалось лишь потрескивание динамика. И вот вновь зазвучал голос диктора. Он торжественно объявил, что в эти минуты фюрер Германской империи направляется на аэродром Темпельгоф, чтобы лететь сюда, в новую национал-социалистскую Австрию. Цель визита фюрера - Линц, где он сегодня же выступит перед горожанами. Диктор смолк, и в бар ворвались громовые звуки военного марша. Итальянцы переглянулись, затем разом вскочили на ноги. Один кричал, подзывая кельнера, другой торопливо доставал из бумажника деньги. Подошел служитель. Посетители заговорили с ним. Кельнер медлил с ответом, переспрашивал. Кузьмич прислушался. Сквозь грохот музыки из радиоприемника с трудом уловил несколько слов. Посетители спрашивали дорогу на Линц. Еще несколько секунд он колебался. Потом решительно подошел к итальянцам. - Я бывал в Линце, - сказал он. - Бывал там не раз и готов помочь синьорам. Те обернулись. Один из них, средних лет человек с толстым лицом и приплюснутым носом, схватил Кузьмича за плечи, заговорил по-немецки, коверкая слова. Он благодарил неожиданного помощника и заверял, что хорошо заплатит, если тот согласится быстро вывести их автомобиль за пределы города и показать дорогу на Линц. Он, Карло Валетти, фашист, горячий поклонник Муссолини и Гитлера, обязательно хочет послушать первое выступление фюрера на земле Австрии. Того же желает его друг Стефано, с которым они вместе приехали сюда из Турина. Новый знакомый улыбнулся в знак того, что все понял, Он перешел на итальянский, которым владел так же хорошо, как и немецким, и заявил, что охотно поможет. Кузьмич прожил в Австрии почти два года, после того как совершил первый побег с царской каторги и вынужден был эмигрировать. Он знал страну, бывал ив Линце. Из Вены дорога туда, как он помнил, пролегала через Нейленгбах, Лосдорф, Иос. Далее был город, в котором находились Саша и Энрико, затем два-три мелких населенных пункта и, наконец, Линц. Все трое вышли из бара. У тротуара стоял новенький спортивный "фиат". Карло Валетти показал Кузьмичу на место рядом с шофером, сам сел за руль. Второй итальянец поместился сзади, и машина тронулась. Следуя указаниям Кузьмича, автомобиль выбрался на кольцо бульваров, миновал оперный театр, Западный вокзал и вскоре оказался на окраине города. - Ну вот, - сказал Кузьмич, - здесь начинается трасса на Линц. Это полтораста километров. Карло Валетти притормозил и подал машину к обочине. Остановив "фиат", он достал бумажник и зашуршал деньгами. Кузьмич молча следил за ним. Судя по всему, итальянцы были людьми состоятельными. Он же решил до конца играть роль человека, стесненного в средствах и вынужденного дорожить каждой монетой. - Этого хватит? - спросил Карло Валетти, передавая Кузьмичу пачку бумажек. - О да! - воскликнул провожатый. Он схватил деньги и запихал их в карман. - Синьор щедр, как король. Да хранит бог синьора! И он стал искать ручку, чтобы открыть дверцу автомобиля и выйти. Итальянец ждал, положив пальцы на рычаг переключения передач. А провожатый медлил. Вдруг он повернул голову к хозяину автомобиля. - Могу ли я попросить о любезности?.. - Хотите ехать с нами? - догадался итальянец. - А куда вам надо? - Говоря по чести, час назад я и не думал о поездке. - Кузьмич изобразил смущение. - Надеялся, что мне переведут деньги, а их нет и нет... - Куда вам надо? - повторил итальянец. - Теперь, когда благодаря вашей щедрости я обеспечен дня на два, - Кузьмич выразительно похлопал себя по карману, - теперь я тоже съездил бы в Линц, чтобы послушать господина Гитлера. Надо быть идиотом, чтобы пропустить такую возможность. А потом я вернусь в Вену, получу перевод и снова буду на коне. Валетти молча перевел рычаг, дал газ, и спортивный "фиат" рванулся с места. Они не проехали и десяти километров, как вынуждены были остановиться: дорогу перегораживал грузовик, поставленный так, что была свободна лишь узкая полоса для объезда. Возле машины маячили трое в накидках с капюшонами. У того, кто первым подошел к путникам, был карабин за плечами, а в руке ременный хлыст, которым стражник пощелкивал по сапогам. Итальянский паспорт Карло Валеттн произвел на него впечатление. Стражник просунул голову в оконце автомобиля, дружески подмигнул водителю и попросил передать наилучшие пожелания "дуче Бенито". На других пассажиров он и не взглянул. - А зачем контроль? - спросил его Валеттн. - Кто знает... - Человек с карабином наморщил лоб. - Приказали организовать проверку документов, - значит, надо. Я так думаю, вот-вот начнем охоту на красных. "Фиат" ловко объехал грузовик и устремился вперед. Валетти мастерски вел машину; Кузьмич, сам неплохой шофер, оценил его искусство. - Охота на красных, - сказал Валетти. - Да, фюрер быстро наведет здесь порядок. - Прихлопнет всех до единого, - отозвался тот, что сидел сзади. - Опыта у него достаточно. - Ну-ка, дай мне огня, - обращаясь к Кузьмичу, процедил Валетти, перекатывая в зубах незажженную сигарету. - Спички в ящике для перчаток. После того как Кузьмич взял деньги да еще напросился в попутчики, итальянцы смотрели на него как на человека, с которым можно не церемониться. Кузьмич зажег спичку. Водитель прикурил, выпустил ему в лицо клуб дыма. - Машину водишь? - Могу. - А молчал! - Итальянец сбросил газ и подрулил к краю шоссе. - Вылезай, обойди кругом и сядь за руль. Мы со Стефано провели веселую ночку, глаз не сомкнули. - Он коротко хохотнул и зажмурился, отдаваясь приятным воспоминаниям. - Теперь самое время соснуть, пока не прибудем на место... Ну,