самая красивая на свете!
     - И  разумеется,  одета  как  невеста,  -  усмехнулась Саша.  Она
уточнила: - Как ваша невеста...
     - Именно так.  На вас была мантилья и фата, причем такие, какие я
сам выбрал бы в магазине.
     - А что было дальше?
     - Очень просто: я взял вас на руки и понес. Всю ночь мы слонялись
по  улицам,  в  каждой  таверне  нам  подносили вина.  Потом где-то мы
танцевали.  Какому-то карлисту2,  посмевшему поднять на вас  глаза,  я
набил физиономию.
     2 Ярые монархисты,  приверженцы претендента на  испанскую  корону
тех лет - Карлоса.
     - Чем все это закончилось, сеньор жених?
     - Увы,  пока я дрался с карлистом,  вы куда-то исчезли. Но вот вы
появились снова, и я счастлив.
     - Я все думаю,  - сказала Саша,  приняв озабоченный вид, - думаю,
где бы нам достать мантилью и фату.
     Гарсия расхохотался, взял руку Саши, поцеловал.
     - А если я отыщу все это?
     - Спрячем для другой девушки,  которую вы тоже полюбите с первого
взгляда.
     - Сеньорита разбивает мне сердце.
     - Оно исцелится,  как только вы полетаете на своей птичке. Иногда
не мешает проветрить мозги.
     Испанец насупился. Саша подумала, что слишком уж грубо обошлась с
ним.  Чтобы  переменить  тему  разговора,  спросила,  как  подвигается
ремонт.
     - Ремонт  окончен,  -  сказал  Гарсия.  -  Я  как  раз  собирался
опробовать аппарат в воздухе.
     - Надеюсь, у вас хорошая память на обещания? - сказала Саша. - Вы
неосмотрительно поклялись, что возьмете меня в полет.
     - Слово есть слово!
     - Впрочем,  не все зависит от нас с вами.  - Саша  покосилась  на
Гаркушу.  -  Я  отдана  на  попечение  этого  человека.  Он  может  не
разрешить...
     - Думаю,  с ним мы поладим. Не станет возражать, если прихватим и
его.
     - Ваша птичка может поднять троих?
     - Может,  сеньорита.  Но это предел...  Итак, я проверяю мотор и,
если все в порядке, мы летим.
     Гарсия пошел к самолету.
     Запуск мотора  аэроплана  всегда  был  нелегким делом.  Сложность
заключалась в том,  что из воинства атамана Шерстева  почти  никто  не
соглашался  дергать  пропеллер.  Если  же  за винт брался сам авиатор,
трудно было найти желающего сесть на  его  место  и,  двигая  рычажком
газа, поддерживать обороты, когда заработает мотор. Аэроплана боялись,
и основания для этого были.  Как-то одному из добровольных  помощников
лопастью  винта  сильно попало по руке.  В другой раз распустился узел
веревки,  которой  биплан  был  привязан  к  дереву,  мотор  застучал,
аэроплан  побежал по лугу,  и сидевший в кресле пилота бандит с воплем
выбросился на землю.
     Только немногие   все   еще  соглашались  помогать  авиатору  при
подготовке машины к полетам.  Одним из таких был телохранитель и слуга
атамана - горец Леван.  Сухощавый,  тонкий в талии, он казался и вовсе
невесомым,  когда подпрыгивал и,  ухватившись за  лопасть  пропеллера,
повисал  в воздухе.  Но в следующую секунду винт поворачивался,  мотор
стрелял и, выплюнув клуб дыма, начинал тарахтеть. А Леван отпрыгивал в
сторону,  вскидывал руки,  что-то кричал,  случалось,  даже выхватывал
кинжал и потрясал им над головой.  Работающий аэропланный мотор всякий
раз  приводил его в исступление...  И всего несколько человек изъявили
желание совершить полет.  Среди этих последних был Степан  Гаркуша.  В
банде Шерстева он считался лучшим наездником, лихим рубакой.
     ...Итак Гарсия  стал  готовить  мотор  к  запуску.  Он  проверил,
правильно ли установлено зажигание,  осмотрел свечи, магнето. Все было
в порядке.  Тогда из большой белой жестянки он залил в бак  горючее  -
жидкость с резким запахом.
     - Мерзость необыкновенная,  - проговорил  Гарсия,  вздрагивая  от
отвращения.  -  Но моя птичка неприхотлива,  она способна переварить и
эту зловонную пищу.
     - Значит, вы хорошо ее воспитали, - рассудительно заметила Саша.
     - Спасибо,  сеньорита... Теперь мы зальем масло в картер, и тогда
с Божьей помощью эта груда железного лома очнется от спячки.
     - То вы  поносите  свой  аэроплан,  то  осыпаете  самыми  нежными
словами. Где лежит истина?
     - Я люблю его,  сеньорита.  А кого любят, не грех и поругать иной
раз - для порядка... Куда же девалось масло? Ага, вот оно!
     Пилот поднял большую бутыль - одну из тех,  что  привезла  группа
Гаркуши.
     Саша всплеснула руками.  Все еще не веря глазам, подошла ближе, и
тогда в нос ударил знакомый "аромат".
     - Свой  аэроплан  вы  поите  касторкой?!  -  воскликнула  она   и
расхохоталась.
     - А что?  Это лучшее масло для мотора.  В юности я был  гонщиком.
Мой мотоцикл бегал только на касторке.
     Саша долго не могла успокоиться. Наконец взяла себя в руки.
     - Хочешь полетать? - сказала она Гаркуше.
     - А ты? Оставить тебя не могу.
     - Оба полетим!
     Гаркуша с сомнением посмотрел на аэроплан и заметил, что на полет
требуется разрешение атамана.
     Где-то в лесу подала голос кукушка - прокричала пять  раз,  потом
трижды и еще столько же. После минутной паузы все повторилось.
     Это давал знать о себе Олесь Гроха.  Сигнал,  повторенный дважды,
означал, что связнику надо срочно встретиться с разведчицей.
     Как же  повидать  Гроху?  Саша  задумалась,  рассеянно   оглядела
пилота, своего стража.
     Энрико наполнил маслом картер мотора и теперь мыл руки,  готовясь
идти к атаману за разрешением на полет.
     - А мне уже расхотелось,  - вдруг сказала Саша и потерла затылок.
- Голова побаливает. Болит и кружится...
     Она села на жестянку из-под бензина, прижала платок ко лбу.
     Гарсия поспешил к гостье.
     Подошел и Гаркуша.
     - Не найдется ли воды? - сказала Саша.
     - Вода! - Гарсия посмотрел на Гаркушу. - Там вода... - Он показал
на край луга, подал бандиту пустую манерку.
     Гаркуша понял испанца:  тот имел в виду ручеек, протекавший вдоль
лесной опушки в версте от стоянки аэроплана.
     Несколько секунд он был в нерешительности.  Потом взял манерку, а
испанцу передал свой карабин, выразительно показав глазами на Сашу.
     Он ушел.  Пилот расстелил на траве кусок брезента, предложил Саше
прилечь и отдохнуть.
     - Напротив, хочу встать!
     С помощью пилота она поднялась на ноги, сделала несколько шагов.
     - Кружится голова? - участливо спросил испанец. - Право, лучше бы
вам посидеть.
     - Она уже не болит.  Вот только тошнота...  Я  пройдусь  немного,
хорошо?
     Пилот кивнул.
     Некоторое время  он  смотрел,  как девушка,  пошатываясь,  идет к
кустарникам.  Достал табаку,  скрутил и зажег папироску.  Потом бросил
ее, пошел следом за Сашей.
     Саша вошла в лес, и тотчас подскочил Гроха.
     - Лелека и Тулин бежали! - выпалил он.
     Саша замерла, прижав руки к груди.
     - Когда?
     - Позавчера в ночь.  Есть данные:  Лелека сюда  пробирается...  Я
коней раздобыл. Сматывай удочки!
     - Погоди...
     - Не медли, Саша!
     - У них аэроплан - в степи не  скроешься.  В  лесу  будем  -  лес
небольшой, найдут. Погибнем, да еще и переполошим банду.
     - Послушай...
     - Все,  Олесь!  Вечером  жди здесь.  Не приду - утром жди.  Через
связника Кузьмичу передай:  банду нашли,  здесь  и  полковник  Черный.
Что-то замышляют.  Пусть Кузьмич высылает эскадроны ЧОН. Ни секунды не
медли, мчись к связнику, Олешек!
     - Держи! - Гроха достал маленький пистолет. - И еще знай: мы оба,
Георгий и я, смотрим за шляхом. Лелека и Тулин появятся - встретим!
     Саша спрятала пистолет на груди, пошла к лугу.

     Когда она  вернулась  к  опушке леса,  пилот возился у аэроплана.
Виден был и спешащий с водой Гаркуша. А с противоположной стороны, где
находился лагерь банды, показались два всадника.
     Вскоре Саше была передана полная манерка воды.  К  этому  времени
они  с  испанцем  перебросились  десятком  фраз.  Узнав,  что  девушка
чувствует себя хорошо, пилот удовлетворенно кивнул.
     Подъехали Шерстев и адъютант.
     Первым делом главарь банды осведомился, куда ходил Гаркуша. Пилот
объяснил.  Подумав,  добавил,  что  хотел  было  покатать  девушку  на
аэроплане, но Гаркуша потребовал разрешения атамана.
     Шерстев не ответил,  но по выражению его лица было видно,  что он
доволен.
     - Впрочем,  -  сказал Гарсия,  - все равно полет не состоялся бы.
Выяснилось,  что разладился карбюратор. Регулировка займет полдня. Так
что сегодня полетов не будет.
     - Очень жаль,  - сказал Шерстев.  - Я как раз хотел покружить над
лесом.
     - Ближе к вечеру постараюсь все привести в порядок.
     Атаман кивнул. Затем спросил, как чувствует себя гостья.
     - Нездоровилось. Сейчас все прошло.
     - Вот и хорошо,  - сказал Шерстев. - В таком случае приглашаю вас
на обед.
     - Спасибо,  - ответила Саша.  - Это очень кстати.  Признаться,  я
проголодалась.
     - Почему вам так хочется совершить полет? - вдруг спросил атаман.
     - Это у меня с детства. Мечтаю об аэроплане и...
     - О чем еще?
     - Научиться управлять автомобилем...  Нет  ли  у  вас  старенькой
машины?
     - Вот  вы  какая!  -  Шерстев  покачал  головой.  -  Не  перестаю
удивляться.
     Он взял авиатора под руку,  повел в сторону.  На ходу обернулся к
Саше:
     - Прошу пожаловать через полтора часа.
     Она кивнула.   Атаман  и  пилот  удалились.  В  стороне  негромко
разговаривали горец Леван и Гаркуша.
     Саша осталась одна.
     Что же такое случилось в далеком городе,  как  удалось  Лелеке  и
Тулину  вырваться на свободу?..  Можно не сомневаться,  Кузьмич делает
все,  чтобы схватить преступников.  Но они опытны,  особенно Лелека  -
этому известны чекистские хитрости... Что, если он прорвется сюда?..
     Она подавила вздох,  медленно прошлась по площадке.  Итак, обед у
атамана.  Цель приглашения ясна... Ну что же, обед так обед. Только бы
не появились Лелека и Тулин!
     Атаман закончил разговор с авиатором,  позвал Левана. Тот оставил
Гаркушу,  вскочил на лошадь и подъехал к  хозяину,  ведя  его  коня  в
поводу. Вскоре Шерстев и слуга уехали в лагерь.
     Подошел Гарсия:
     - Шеф сказал,  что вы попросились ко мне, желая получить практику
в языке. Это правда?
     - Конечно.
     - Но  вы  хорошо  говорите  по-испански.   Особой   практики   не
требуется... Зачем я понадобился?
     - Атаман объяснил.
     - Сеньорита должна простить, но я... не верю.
     - Ваше право -  верить  или  сомневаться.  Странно,  что  вы  так
настойчивы.
     - На это есть причины.  - Гарсия помолчал.  - Видите ли, когда вы
ушли   в  лес,  я  отправился  следом.  Хотел  быть  неподалеку,  если
понадобится помощь... И я видел все!
     - Что вы видели? - резко спросила Саша.
     - Все,  - повторил авиатор.  - Даже знаю,  куда спрятан маленький
пистолет, переданный вам молодым человеком.
     Они долго глядели друг другу в глаза.
     Испанец сказал:
     - Очень повезло,  что мы с вами вовремя вернулись к  аэроплану...
Кто вы такая?
     Саша молчала.
     - Тогда придется сказать мне.  Вы здесь с особыми целями.  Ведете
разведку... Да отвечайте же!
     - Допустим, - проговорила Саша. - Что дальше?
     - Хвала святому семейству,  мы начинаем понимать друг друга...  Я
не  собираюсь  спрашивать  о  ваших планах - расскажете,  если найдете
нужным.  Но знайте:  вам не доверяют.  Считают,  что вы не та, за кого
себя выдаете. Поэтому за обедом вам устроят проверку.
     - Какую проверку?
     - В ней буду участвовать и я...
     - У вас счеты с Советской властью?  - вдруг сказала Саша.  -  Она
обидела вас, вы мстите?
     Гарсия покачал головой,  прошел к самолету,  снял спинку сиденья,
долго перебирал вывалившиеся из-за нее бумаги.
     Гаркуша поинтересовался, о чем разговор.
     Саша хотела было ответить,  но вернулся пилот.  Он принес вырезку
из газеты "Беднота".  Сохранился номер газеты и дата: среда, 9 апреля,
1919 года. Большими буквами был набран заголовок: "ОДЕССА ВЗЯТА".
     Далее шел текст заметки:
     - "Украинскими  красными войсками атамана Григорьева с боем взята
Одесса. Захвачено громадное количество военной добычи и много пленных.
Население восторженно приветствует Советские войска".
     Саша пробежала заметку.
     - Грамотный? - спросила она Гаркушу.
     - Трошки могу...
     Тогда она прочитала заметку снова, на этот раз вслух.
     - Все точно, - сказал Гаркуша.
     Саша обернулась к испанцу.
     - Ну так что?  - сказала она,  показывая на  вырезку.  -  Чем  вы
хвастаете?  Этому вашему атаману доверили не слишком сложную операцию.
Я  знаю,  как  было  дело.  Красная  Армия  вконец  расшатала  оборону
противника.  Григорьеву  надо  было  только подставить руки,  и спелое
яблоко само упало к нему в ладони.  Старому грешнику великодушно  дали
возможность загладить вину перед Советской властью. А он что натворил?
Стал грабить,  насиловать,  убивать.  Вскоре  Красной  Армии  пришлось
разгромить  его штаб.  Да вы не хуже меня знаете,  как мародерствовали
войска этого негодяя...
     Гаркуша стоял  и  глядел  Саше  в рот,  с интересом вслушиваясь в
незнакомую быструю речь. Саша прервала себя, тронула бандита за плечо.
     - Иди,  Степан,  - негромко сказала она.  - Иди покури.  Мы скоро
кончим и пойдем к атаману: он пригласил к себе на обед.
     Гаркуша отошел в сторонку,  устроился на каком-то бугорке, достал
кисет и бумагу.
     - Поглядите-ка сюда, - сказал Гарсия и поднял рукав комбинезона.
     Саша увидела большой синий рубец, косо пересекавший предплечье.
     - Ветераны демонстрируют боевые шрамы!  - усмехнулась она.  - Что
будет дальше?
     - Эту рану я получил за два часа до того,  как в Одессе прогремел
последний выстрел.
     - Какой же вывод я должна сделать, сеньор?
     - Вывод,  что ваш собеседник воевал за Советскую  власть,  но  не
против нее.
     - Он и сейчас  уверен  в  этом,  мой  собеседник?  Надеется,  что
защищает власть рабочих и крестьян?
     - Нет, уже не уверен. Всякого насмотрелся здесь, в отряде...
     - Понимаю. - Саша помолчала. После паузы заговорила другим тоном:
- Как случилось, что вы оказались так далеко от границ своей родины?
     - Что  поделаешь!..  В  благодатной  Испании не нашлось места для
таких,  как Энрико Гарсия.  Я бежал из своей страны, сеньорита. Нет, я
не  совершил ничего плохого.  Так сложились обстоятельства...  Вам это
интересно?
     - Очень.
     - Хорошо,  расскажу. У себя на родине я работал у одного дельца -
он  владел несколькими аэропланами и обучал желающих ремеслу авиатора.
В этой примитивной школе пилотов я был в  роли  инструктора.  Все  шло
нормально,  пока моя анархистская группа не приняла решение... Я забыл
сказать,  что  являюсь   анархистом.   И   если   вы   считаете   себя
революционеркой,  то  мы с вами - птицы из одного гнезда...  Почему вы
смеетесь?
     - Анархисты  всегда  путались  в ногах у революции.  Но сейчас не
время для дискуссий.  Вы не  сказали,  какое  решение  приняла  группа
анархистов...
     - Постановила расправиться с одним полицейским  генералом.  Этого
изверга  проклинала  вся округа...  Акцию поручили мне.  В назначенный
день из гаража одного отеля я угнал мощный мотоцикл, подъехал на нем к
полицейскому  управлению.  Часа  через  два  "мой" генерал появился на
улице. Устремляюсь вперед, выпускаю в него весь магазин своего кольта,
даю полный газ...  За мной охотилась полиция всей Испании. Но товарищи
помогли мне покинуть страну. Вот почему я здесь... Скажите что-нибудь!
     - Что, например?
     - Откуда мне знать?..  Хотя бы  так:  "Энрико,  ты  поступил  как
мужчина!" Вы зря улыбаетесь. Увидите, придет время - и вы скажете это!
     Саша глядела на испанца и думала о  том,  как  иной  раз  странно
складываются обстоятельства:  только что встретилась с этим человеком,
должна видеть в нем врага, а верит каждому его слову...
     - Молчите?  - продолжал пилот.  - Ну что же, ничего не поделаешь.
Вижу, рассказывать придется мне. Хотели бы вы знать, почему мой шеф со
своим  войском уже три недели топчется в этом лесу?  Так вот,  он ждет
поддержки.  Со дня на день должен прибыть второй отряд,  тоже большой.
Тогда они захватят уездный город,  весь уезд... У них какие-то связи с
Петлюрой.  Могу сказать: уже приехал человек, который будет направлять
действия обоих отрядов.
     - Полковник Черный?
     - Вот видите, вы знаете его! Кстати, он тоже будет на обеде... Да
спрашивайте же меня, пока есть время!
     - Когда ждут второй отряд?
     - Не позже чем через неделю.
     - Можно  ли  считать,  что  до  его прихода Шерстев не тронется с
места?
     - Да. Вчера мы с шефом составили план полетов на неделю.
     - Вы один поднимаетесь в воздух?
     - Часто со мной отправляется атаман.
     - Вы сказали, аппарат может взять троих?
     - Да... Что вы задумали?
     - А как далеко можно улететь?
     - Примерно на триста ваших верст. Разумеется, горючее должно быть
налито в бак под самую пробку...
     - Хочу  попросить:  на  обеде держитесь так,  чтобы Шерстев и его
гость не догадались о  наших  отношениях.  И  еще.  Желательно,  чтобы
полковник  Черный чувствовал себя как можно лучше.  Пусть пьет больше.
Помогайте ему в этом, но не навязчиво.
     - Понял.  Что  касается  атамана,  то  известно  ли  вам,  что он
трезвенник?
     - А вы сами?
     - Испанцы любят вино,  в этом они не уступают французам.  Но если
сеньорита пожелает...
     - Сегодня у вас должна быть свежая голова.
     - Когда надо, испанцы умеют не только пить... Сеньорита не верит?
     - Если б не верила, не было бы у нас этого разговора, Энрико.
     - Вы назвали меня по имени... Благодарю вас!
     - Хочу попросить: после обеда найдите предлог и уведите меня.
     - Увести вас? Куда?
     - Сюда, к вашей машине.
     - Мы должны уйти одни?
     - Да.
     - Понял. Буду стараться, сеньорита.
     Саша выяснила  все,  что  хотела.  В  сущности,   разведка   была
завершена. Теперь дело за эскадронами особого назначения. Только бы не
промедлили конники,  успели расправиться с бандой Шерстева до  прихода
второго отряда!..
     Она прикинула:  до места,  где ждет связник,  пять часов пути.  В
город  связник  доберется за сутки,  если ничего не случится в дороге.
Что же может произойти?  Мало ли что!  Нарвется на бандитский разъезд.
Ночью может сбиться с верного направления. Наконец, захромает лошадь.
     Какой же вывод?  За первым связником надо послать других. И Грбху
тоже. Пусть едут поодиночке, разными путями. Так надежнее.
     Вечером она передаст Грохе,  что удалось выяснить в эти последние
минуты, отошлет его в город.
     Но сама останется без помощника?  Никого  не  будет  рядом,  если
вдруг возникнут осложнения...
     Саша упрямо тряхнула головой.  Главное, чтобы ушли связники. И до
времени не потревожить банду...
     - Есть у вас бумага и карандаш?
     Энрико кивнул, достал требуемое.
     - Мой страж не должен видеть... Отвлеките его.
     Испанец подошел  к  Гаркуше,  что-то  сказал.  Оба  направились к
аэроплану. Когда они скрылись за фюзеляжем, Саша стала писать записку.
     Четверть часа   спустя   испанец   вернулся.  Гаркуша  остался  у
самолета.  Действуя молотком,  он поглубже вгонял  в  землю  колья,  к
которым был привязан аэроплан.
     - Вот, - сказала Саша, передавая авиатору сложенную бумагу. - Это
на случай чрезвычайных обстоятельств. Скажем, вдруг после обеда мне...
не удастся прийти сюда.  А здесь будет ждать человек. Тот, кого вы уже
видели в лесу. Запомнили его?
     - Да, сеньорита.
     - Если со мной что-нибудь случится,  с ним должны встретиться вы.
Обещаете?
     - Я готов!
     - Он  придет  сюда  на  закате.  Будет  наблюдать  из  леса.   Вы
приблизитесь  к  опушке,  поднимете эту записку,  несколько раз громко
скажете:  "Олесю Грохе". Эти слова я написала, как адрес... Сможете вы
произнести их?
     Гарсия повторил. Саша осталась довольна.
     - Должен ли я что-нибудь передать устно? Я уже изучил около сотни
русских слов.
     - Не знаю. Смотрите сами... Попробуйте объяснить ему, что со мной
случилось.  Но главное,  чтобы он не терял ни минуты,  спешил  с  этой
запиской...  -  Саша  помолчала  и вдруг спросила:  - Ваш аэроплан и в
самом деле неисправен?
     - Он в полном порядке, я солгал атаману.
     - Я так и думала, - прошептала Саша. - Энрико, ни ваш шеф, ни его
помощники больше не должны подниматься в воздух!
     - Хорошо,  сеньорита...  - Пилот искоса посмотрел на Сашу. - Сюда
нагрянут войска большевиков?
     - Очень надеюсь, что нагрянут, - Саша вздохнула. - Ну вот, теперь
вы  знаете все...  Кстати,  в записке есть несколько слов об испанском
пилоте, который помог мне в выполнении задания. Не беспокойтесь, к вам
отнесутся хорошо.
     Гарсия кивнул.
     - Вы помрачнели... В чем дело?
     - Сеньорита,  - сказал пилот,  - в  Испании  мне  дважды  сватали
невест.  Это были красивые девушки с неплохим приданым.  Но оба раза я
проявлял стойкость. И вот - остался свободным... Будто чувствовал, что
когда-нибудь судьба сведет меня с вами... Конечно, сейчас вы ничего не
ответите.  Да я и не хотел бы этого:  все слишком серьезно.  К  нашему
разговору мы вернемся позже. А пока я запускаю мотор аэроплана, и мы с
вами летим...
     - Куда?
     - Туда, куда надо доставить вашу записку.
     - Не могу.
     - Я обещаю:  высадив вас,  тотчас вернусь,  разыщу  этого  парня.
Вашего помощника нельзя бросить на произвол судьбы, я понимаю!..
     - Мне нельзя уезжать.
     - Почему, черт возьми?
     - Объяснять долго... О, сюда едут!
     Показался всадник.   Он  быстро  приближался.  Рядом  бежали  две
оседланные лошади.
     - Не забудьте о записке, Энрико! - успела сказать Саша.
     Подъехал Леван, вскинул руку к папахе:
     - Хозяин ждет!

        ШЕСТАЯ ГЛАВА

     Полковник Черный   положил  вилку,  привалился  к  спинке  стула,
неторопливо раскурил папиросу. В расстегнутом кителе, раскрасневшийся,
с  бисером  испарины  на круглом,  гладко выбритом лице,  он улыбался,
весьма довольный обществом, едой, вином, своей папиросой.
     Он сидел  слева  от  Саши.  Справа  от  нее был атаман.  Напротив
расположился Энрико Гарсия.
     В комнате   было  тепло,  накурено.  Запах  табака  смешивался  с
ароматом мяса, масла, лука, каких-то острых приправ.
     Саша не могла скрыть удивления:  здесь,  в лесной глуши, за сотни
верст от самой захудалой харчевни,  стол  был  сервирован  с  отменным
вкусом - сервизные фарфоровые тарелки, блюда, соусницы, изящные ножи и
вилки с затейливыми вензелями на ручках, хрустальные бокалы и рюмки...
Имелась  даже плетеная корзинка для хлеба,  с чистой салфеткой.  И все
это покоилось на туго накрахмаленной скатерти!
     Могла ли она знать,  что среди многочисленных чемоданов и ящиков,
составлявших личное имущество "интеллигентного" атамана и  возимых  за
бандой  в  особых тележках,  были не только ящики с посудой и столовым
бельем,  складная ванна и разборный ломберный столик для игры в карты,
но даже большой тюк желтой туалетной бумаги!..
     Уже была съедена какая-то рыба, затем наперченный суп из баранины
с  горохом,  и  прислуживавший  у  стола Леван стал менять тарелки для
очередного блюда,  а полковник Черный и Шерстев все еще  непринужденно
болтали  с Сашей.  Атаман рассказал забавную историю.  Как-то довелось
ему провести ночь в обществе  спиритов.  Те  настойчиво  вызывали  дух
одного   общего  знакомого,  умершего  год  назад.  Оказалось,  хотели
насплетничать покойнику,  что его вдова ведет образ  жизни  отнюдь  не
монашеский...
     В разговор втянулся Энрико.  Пользуясь  услугами  переводчиков  -
Шерстева   и   Саши,  живо  и  с  юмором  пересказал  смешной  эпизод,
случившийся в валенсийском  монастыре  инсургентов,  -  почти  полгода
настоятель монастыря прятал у себя двух любовниц.
     Затем полковник Черный поднял  тост  "за  очаровательную,  но,  к
сожалению,  все же единственную даму нашего застолья". Мужчины встали,
чокнулись с Сашей и выпили до дна.
     - Леван!  - крикнул Шерстев. - Леван, твоя рыба и суп были весьма
вкусны.  Но они съедены так давно,  что все мы умрем с голода, если ты
не проявишь чудеса расторопности с шашлыком!
     - Хоп! - Горец выскользнул из комнаты.
     - Такие дела,  Коля,  - задумчиво проговорил Черный, - любишь ты,
брат,  поесть.  Вот и притчу занятную поведал про спиритов.  Очень все
интересно.
     - Теперь твоя очередь.
     - Что ж,  я готов.  Более того,  тоже весьма охотно вызвал бы дух
некоего индивидуума.  Сейчас он в мире ином, а весной был жив и крепко
надул   меня.   Просто  вокруг  пальца  обвел.  До  сих  пор  не  могу
успокоиться!..
     - В чем дело-то? - полюбопытствовал атаман.
     - Ладно,  - проговорил Черный,  - так и  быть,  расскажу.  Весной
упустил я в степи двух человечков - мужчину и женщину.  В руках у меня
были, а упустил. Как случилось, и сейчас не пойму.
     - Те,  что были с портфелем?!  - воскликнул Шерстев.  - Знаю, мне
Костя рассказывал.
     Саша сидела,   боясь   шевельнуться,   выдать  себя  неосторожным
движением, взглядом. Вот с кем столкнул ее случай!
     А Черный продолжал:
     - Месяца  три  прошло  с   того   досадного   происшествия.   Оно
отодвинулось  в  памяти,  стало  забываться  - навалились новые дела и
заботы.  И вот я в Одессе.  Оказался там после боев,  когда  власть  в
городе  снова  захватили  "товарищи".  Серьезное  было дело,  пришлось
рискнуть.  Впрочем,  документы имел хорошие,  экипировку  тоже...  Ну,
прибыл  в  родную  Одессу.  Вечером  захожу  в кафе,  встречаю нужного
человека. Потолковали о делах. Потом собеседник показывает на соседний
столик,  где сидит мужчина и жрет похлебку с воблой: это, мол, чекист,
вчера он был вызван на заседание ревкома и  получил  благодарность  за
спасение портфеля с золотом и драгоценностями.
     - Неужели тот самый случай? - сказал Шерстев.
     - Тот  самый.  Не  успокоился я,  пока не узнал подробности.  Все
подтвердилось,  Коля. - Черный наполнил рюмку, посмотрел сквозь нее на
свет, залпом выпил. - Вот как бывает на свете...
     - Дальше!
     - Дальше  было так.  Чекист встал - и я встал.  Он вышел - и я за
ним.  Как все сложится,  я  не  знал,  только  понимал:  не  могу  его
упустить!..  Но ведь это - Одесса.  Одесса в летнюю пору.  Вокруг тьма
народу.  Как быть?  И здесь,  как говорится,  Бог помог.  Мой знакомец
направился к морю.  Захотелось, видишь ли, ему искупаться. И выбрал он
на берегу уединенное местечко,  в скалах.  Возле скал я его и настиг -
когда он в воду входил...
     У Саши горело лицо.  Она чувствовала, как набухают глаза: вот-вот
хлынут слезы.
     Распахнулась дверь.
     Леван торжественно  внес  дюжину  шампуров с шашлыком.  Мясо было
прямо с огня - шипело и дымилось.
     Атаман вскочил  со  стула,  схватил один шампур,  впился зубами в
сочную баранину.
     Поднялся и  полковник.  Он держался степеннее - аккуратно снял со
стержня кусок мяса, попробовал.
     - Недожарен, - сказал Черный. - Эй, Леван, где у тебя мангал?
     Кавказец и полковник вышли из комнаты.
     - А по-моему, в самый раз. - Шерстев проглотил второй кусок.
     Взяв новый шампур,  снял с него мясо на  тарелку,  пододвинул  ее
Саше.
     Вернулся Черный, принялся за еду.
     - Что  это?  - вдруг сказал он,  скосив глаза на Сашу.  - Барышня
плачет? А в чем дело?
     Саша сидела,   склонив   голову   к   тарелке.   Сделав   усилие,
выпрямилась, взглянула на Черного. Она успела перемазать губы в жире.
     - Очень горячо, - по-русски сказал Энрико и помахал ладонью перед
собственным ртом,  показывая,  как  обжигает  шашлык.  -  Надо  ждать.
Сеньорита не хочет, Очень любит... как это? - Он показал на шампуры.
     - Шашлык, - подсказал Шерстев.
     - Да-да, - обрадовался авиатор. И повторил по складам: - Ша-шлык!
     - Ну что же,  люблю тех,  кто любит поесть, - скаламбурил Черный.
Он взглянул на Шерстева.  - Нет,  речь не о тебе. Я опять буду пить за
нашу гостью.  Барышня,  поднимите же  вашу  рюмку!..  Помилуй  Бог,  я
провозглашаю  тост  в вашу честь,  а вы отказываетесь?  Да разве можно
так?
     - Я уже выпила две рюмки. Этого достаточно.
     - Ну, еще одну. Последнюю!
     - Нет.
     - Позволю себе заметить... - начал Шерстев.
     Саша резко обернулась к нему:
     - Не пытайтесь споить меня.  Я рассказала все,  что  знала.  Если
этого недостаточно - спрашивайте еще.  Быть может,  всплывут кое-какие
мелочи... Ну, я жду!
     - Меня  интересует вот какая мелочь.  - Полковник Черный встал за
стулом Саши, положил ладони на его спинку. - Меня весьма интересует, в
каком отделе ЧК вы работаете, кто придумал всю эту затею - ваш визит в
отряд в качестве подруги сестры Константина Лелеки, ну и все прочее. И
последнее: какая преследуется цель?
     - Вы приехали от Люси и не привезли  никаких  свидетельств  того,
что говорите правду,  - сказал Шерстев.  - Вот мы и не верим.  Лучшее,
что вы можете сделать, это признаться и все рассказать.
     - Тогда мы подружимся, - вставил Черный. - И чем черт не шутит, у
нас вдруг окажется ценнейшая помощница в стане большевиков!..
     - Это  реальная  перспектива.  -  Шерстев  взял  новый  шампур  с
шашлыком,  осмотрел его и, видимо, остался доволен. - Положить вам еще
мяса? - обратился он к Саше.
     - Положите,  - сказала Саша. И спросила: - Вы откажетесь от своих
подозрений, если будет предъявлена записка Люси?
     Шерстев с шампуром и вилкой в руках медленно встал,  не  сводя  с
Саши глаз.
     - Нет!  - крикнула Саша,  тоже поднявшись со  стула.  -  Люся  не
писала  вам  и никогда не напишет.  А полковник прав:  я действительно
агент ЧК.  Поэтому уведомила вас об аресте Константина  Лелеки.  Далее
сообщила, что большевики знают, где расположено ваше войско, сколько у
вас людей,  пулеметов,  пушек,  снарядов.  В заключение  предупредила,
чтобы не вздумали в одиночку лезть на штурм города - там только и ждут
этого, чтобы одним ударом покончить с отрядом батьки Шерстева. Ну вот,
кажется,  достаточно.  Это  ли  не  доказательство  того,  что  я  ваш
смертельный враг? Остается только дивиться вашей проницательности!
     Несколько минут за столом молчали.
     - И все же у меня есть письмо Люси,  - сказала Саша,  обращаясь к
Шерстеву.
     - Дайте!
     - Но оно адресовано не вам, а мне.
     - Все равно.
     Саша извлекла из кармана несколько бумаг, нашла нужную.
     - Вот. Написано месяц назад, когда Люся еще была в Москве.
     Шерстев прочитал письмо.
     - Ну как? Есть ли сомнения в почерке, подписи?
     Атаман не ответил.
     - Знаете,  чего она не может вам простить?  - продолжала Саша.  -
Эпизода с воробьем.
     - Что это? - спросил Черный.
     - Был случай, - кивнул Шерстев. - Раздавил птенца... ненароком. А
она особа сентиментальная, расстроилась.
     Черный взял Сашу за руку:
     - Послушайте, не могли бы вы... вернуться?
     - Куда вернуться?
     - В город.
     - Нет!
     - Все же придется. Ненадолго. Вместе со мной.
     - Зачем?
     - Надо подумать о Константине Лелеке.
     Саша молчала. Мелькнула мысль: предложение Черного - провокация.
     - Не поеду, - сказала она после паузы. - Очень опасно. Возьмите у
меня адрес,  разыщите Люсю. Она свяжет с нужными людьми. А я останусь.
Мне нельзя появляться в городе.
     - Если нащупаны связи для спасения Константина, надо вмешаться, -
сказал Черный атаману. - Нечто подобное мы успешно проделали в Одессе.
Там получилось,  - значит,  и во второй раз выйдет. - Он встал, поднял
рюмку. - За успех!
     - Уж  не  в этом ли одеянии собираетесь в гости к большевикам?  -
сказала Саша.  - Тогда заодно кресты нацепите,  шпагу с  перевязью  не
забудьте.
     - Одежду найдем подходящую. - Шерстев показал на Левана. - У него
есть все, и в большом выборе. Можете составить себе полный гардероб.
     - Я не поеду,  - упрямо сказала Саша.  - Могу дать хороший  совет
полковнику.  Не обязательно трястись в седле двое суток.  В город надо
лететь.  Три-четыре часа - и вы  у  цели.  Приземлитесь  за  несколько
верст,  в  степи  -  там  легко  спрятать маленький аппарат.  Если все
сложится хорошо,  аэроплан доставит в отряд Лелеку.  Так будет  решена
задача перевозки человека, у которого повреждена нога.
     Подкинув бандитам мысль об использовании самолета, Саша надеялась
в  случае удачи уже сегодня вернуться в город с результатами разведки.
Если же Черный решит лететь один,  донесение доставит пилот  Гарсия...
Лишь бы полковник и атаман клюнули на эту приманку!
     Теперь она ждала,  - делая  вид,  что  увлечена  едой,  исподволь
наблюдала за хозяевами. А они отошли в сторонку и совещались.
     - Энрико,  - сказал Шерстев,  - какое расстояние можно пролететь,
если с вами будут два пассажира?
     Пилот быстро взглянул на Сашу. Она чуть заметно кивнула.
     - Четыреста верст, - сказал испанец.
     - Мало.
     - А сколько нужно, сеньор?
     - Почти шестьсот. Да, шестьсот в оба конца.
     - Ну что же,  - испанец снова встретился взглядом с Сашей, - если
взять запасную жестянку с горючим, привязать ее за сиденьем...
     - Долетите?
     - Думаю, да.
     Вперед выступил Черный, обратился к Саше:
     - Слушайте  внимательно,  барышня.  Вы  подали  хорошую  идею   -
спасибо!  Мое  решение:  летим  сегодня  втроем.  Для вас это экзамен.
Выдержите - я слуга вам до гробовой доски. Если нет - пеняйте на себя.
Уяснили?
     - Уяснила и поэтому останусь здесь.
     - Встать! - рявкнул Черный.
     Саша поднялась на ноги.
     Не сводя с нее глаз, полковник стал расстегивать кобуру. Медленно
вытянул револьвер.
     Он насмешливо скривил губы,  когда увидел страх,  проступивший на
лице девушки.
     - Ну? - сказал он.
     - Вы... привезете меня назад? Обещаете?
     - Слово офицера! - Черный прижал руку к груди.
     Энрико Гарсия получил необходимые указания.  Вылет -  как  только
соберутся в дорогу пассажиры.
     Испанец уже разобрался в игре,  которую вела разведчица. Понимал,
что не должен мешкать.  Сунув в карман кисет с табаком,  он поспешил к
выходу. У двери обернулся.
     - Вот вы и совершите воздушную прогулку, - сказал он Саше.
     Энрико успокаивал   ее.   А   сам   был   охвачен   предчувствием
надвигающейся беды...
     Он торопливо шел к стоянке самолета.  Ощущение тревоги, опасности
все усиливалось. Не выдержав, он побежал.
     До цели оставалось несколько сот шагов,  когда из-за кромки  леса
выехали  пятеро всадников.  Они пересекали луг,  направляясь к лагерю.
Вот один из кавалеристов отделился от группы,  погнал коня.  Остальные
продолжали двигаться шагом.  Кони ступали тяжело.  Они приблизились, и
стало видно:  перед каждым всадником лежит  поперек  седла  человек  -
раненый или убитый.
     Гарсия продолжал путь.  Он  давно  перестал  удивляться  подобным
вещам.   Не   проходило  дня,  чтобы  бандиты  не  убивали  где-нибудь
коммунистов,  представителей власти,  почтарей  или  инкассаторов.  Но
делалось это "с умом".  Атаман не оставлял следов преступлений.  Более
того, забирая у крестьян продовольствие или фураж, щедро расплачивался
быстро  обесценивающимися  деньгами.  А  месяц  назад,  когда Шерстеву
удалось   захватить   несколько   вагонов   мануфактуры    (ивановские
текстильщики  посылали  ситец  и  бязь  в подарок крестьянам),  атаман
половину награбленного торжественно раздал тем же сельчанам и по этому
случаю  устроил  митинг.  Такими  приемами  он камуфлировал свои цели,
затруднял работу чекистов по  розыску  банды.  И  пока  это  приносило
плоды...
     Вскоре авиатор был возле своей машины,  принялся  за  работу.  Он
спешил: вот-вот должны были приехать пассажиры.
     Но они не появились.

     Вот что случилось в эти часы.
     Расставшись с Сашей,  Гроха некоторое время двигался лесом, затем
вышел на опушку - в том месте,  где проходила  единственная  дорога  к
селу.  Здесь  ждали  Георгий и связник,  доставивший из города весть о
побеге преступников.
     Этого второго  связника  Гроха  тут  же  направил с донесением на
хутор,  приказав  двигаться  скрытно,  минуя   дорогу.   Сам   же   он
присоединился к Георгию - с той минуты,  когда стало известно о побеге
Лелеки и Тулина, Георгий вел наблюдение за дорогой.
     Они лежали   в   стороне  от  тракта,  на  небольшом  возвышении,
затаившись в кустах.  В  степи  было  тихо,  тепло.  Где-то  монотонно
трещала цикада.  Гроха задремал. Проснулся, почувствовав руку товарища
у себя на затылке.
     - Гляди! - Георгий подбородком показал на дорогу.
     Там появился человек.  Он был в крестьянской одежде, с мешком или
котомкой  за  плечами,  с  длинным  посохом  в руке.  Двигался посреди
дороги,  не таился.  Словом,  ничем не мог  насторожить  чекистов.  Но
незнакомец  шел в сторону,  где был лагерь бандитов,  поэтому подлежал
проверке.  Ее следовало произвести скрытно,  чтобы человек, окажись он
обычным странником, ни о чем не догадался.
     - Один идет, - сказал Гроха. - Гляди смелый какой!..
     - Похоже, мешочник.
     - Похоже... Но что ему надо, мешочнику, в этих краях?
     Путник приближался.  Гроха не сводил с него глаз.  А Георгий то и
дело посматривал на Гроху.  Он не знал в лицо тех, кто совершил побег,
во всем должен был полагаться на товарища.
     - Он? - не выдержал Георгий.
     - Погоди!
     Гроха медлил.  Прохожий вроде бы стар и немощен - вон как шаркает
ногами,  при каждом шаге загребает песок... Ну да это ничего не значит
- Лелека не прост, способен преобразиться в кого угодно.
     Лишь когда   человек   поравнялся   с   засадой,   Гроха   сделал
окончательный вывод.
     Путника пропустили.
     Напряжение спало. Георгий достал еду - половину ржаного каравая и
несколько  луковиц.  Разведчики с аппетитом поели.  Теперь самое время
было запалить  самокрутку.  Гроха  уже  извлек  из  кармана  бумагу  и
махорку,  поделился  с товарищем,  как вдруг отложил кисет.  На дороге
появился еще человек.
     Мужчина был  далеко,  едва  ли  не в полуверсте,  но Гроха только
взглянул на него и сразу узнал.
     Он вытащил наган, проверил патроны в барабане, сунул револьвер за
пояс. Достал нож, воткнул его в землю рядом с собой.
     - Уверен?  -  сказал  Георгий,  тоже  готовя оружие.  - Ты бы еще
поглядел...
     - Он самый.  Такого разве спутаешь с кем другим... Трижды убийца.
Ну, держись, гад!
     И Гроха положил ладонь на рукоять ножа.
     - Лучше гранатой, - сказал Георгий. - Для верности, Олесь!
     - Нельзя шуметь.
     - Понял. Действуй, а я подстрахую.
     Константин Лелека  приближался.  Вскоре  можно было разглядеть не
только его лицо,  но и заплаты на ветхом сереньком зипуне  и  дерюжных
штанах преступника.
     Чекисты не выпускали из поля зрения  и  того,  кто  шел  впереди.
Видели:  "странник"  поднялся на холм,  сделал знак Лелеке и продолжал
путь по гребню возвышенности.  Судя по всему, выполнял роль передового
дозорного - в случае опасности должен был предупредить коллегу.
     - Уйдет, - прошептал Георгий.
     - Никуда не денется. Кончим с главным, займемся помощником.
     Лелека поравнялся с засадой.  Гроха выскочил на дорогу у него  за
спиной, вскинул руку с ножом.
     Но ударил винтовочный выстрел.
     На мгновение  Лелека  оцепенел.  В  следующий  миг  шарахнулся  в
сторону, бросил палку и побежал.
     Гроха мчался за ним, на ходу вытаскивая револьвер.
     Снова загремели выстрелы. На холме появились всадники, дали шпоры
коням, рванулись к бегущим.
     Георгий выскочил из кустов с гранатами в обеих руках.  Сделал шаг
и будто споткнулся - рухнул на землю, сбитый пулей.
     Наконец Гроха настиг Лелеку,  всадил  в  него  нож,  ударил  еще,
выпустил в корчившегося на земле предателя несколько пуль из нагана.
     Топот коней нарастал.  Олесь выхватил гранату,  чтобы отбиться от
всадников. Поздно! Бандиты были уже рядом, и один достал его шашкой...

     Патрулем, охранявшим  подступы к лагерю банды,  командовал Степан
Гаркуша.
     Сидя в седле,  он наблюдал, как спешившиеся патрульные обыскивали
убитых... Все в этом происшествии выглядело необычно. Вооруженные люди
затеяли бой на дороге.  И где? Близ лагеря отряда!.. Были так увлечены
сварой, что проглядели патруль.
     Он распорядился,  чтобы убитых погрузили на коней, и повел группу
в отряд.

     ...Торопясь с докладом о случившемся,  Гаркуша на галопе  миновал
палатки   артиллеристов,  коновязи,  походные  кухни,  осадил  коня  у
резиденции атамана.
     Здесь его  глазам  представилась  такая  картина.  Возле сторожки
стояло несколько оседланных лошадей.  На одну из них Леван  подсаживал
мужика в замызганном пиджаке и грязных сапогах.  Взглянув в лицо этого
человека,  Гаркуша с удивлением  обнаружил,  что  знает  его  -  видел
сегодня  утром.  Но  тогда  это  был  осанистый  полковник с властными
жестами... Другую лошадь держала в поводу "докторица", тоже переодетая
крестьянкой. Рядом с ней стоял батько.
     Вот полковник взгромоздился на коня.  Леван помог  ему  просунуть
носок сапога в стремя, передал поводья.
     - Хоп!  - сказал горец и  шлепнул  коня  по  крупу.  Тот  вскинул
голову, сделал короткий прыжок.
     Тут же на лошадь села девушка и вскочил на своего жеребца атаман.
     Гаркуша опомнился,  подбежал  к  Шерстеву,  стал  рассказывать  о
происшествии.  Не  разобравшись,  атаман  прервал  его  на  полуслове,
хлестнул коня.
     Но уже показались четверо патрульных. За ними валили любопытные.
     Все спешились.  Все,  кроме  Саши  -  она  сразу  узнала  Олеся и
Георгия, застыла в седле.
     Убитых стали снимать с лошадей.
     Гаркуша стоял рядом с Шерстевым и Черным,  рассказывал,  как  все
произошло.
     Сперва положили на землю Георгия и Гроху.  Затем стащили  с  коня
человека,  которого первым увидели чекисты. Этого порешил сам Гаркуша:
гнался за ним,  едва не вылетел из седла,  когда  конь  споткнулся  на
выбоине, озлобился и наотмашь рубанул клинком беглеца.
     Вот сняли последнего убитого.  Саша не видела его лица, но знала,
что  это Лелека или Тулин.  Только их могли атаковать Гроха и Георгий,
атаковать  и  уничтожить,  чтобы  вывести  ее  из-под  удара,   спасти
операцию.
     Лелеку положили на землю. Черный скользнул по нему взглядом.
     - Константин! - закричал он.
     Вцепившись в грудь Гаркуше, повалил его, стал топтать ногами.
     Шерстев еле оттащил полковника.
     - Мои люди не виноваты,  - твердил он. - Знаешь же, как все было.
Другие напали на Костю. Вот же, удары ножом. Два удара...
     - А потом из нагана  добавил,  -  сказал  Гаркуша,  поднимаясь  с
земли. - Мы скачем к нему, а он бьет и бьет по лежащему!
     - Кто? - сказал Черный.
     Гаркуша показал на Олеся Гроху.
     - Думаю,  агент  ЧК,  -  проговорил  Шерстев.  -  Там   понимали:
вырвавшись  на  свободу,  Лелека  сделает попытку уйти к своим.  Вот и
устроили засаду.  Странная  история.  Странная  и  запутанная...  Меня
уверяют,  что  Костя посажен в тюрьму.  А он вдруг появился близ моего
отряда. Как это понимать?
     - Он был арестован, - сказал Черный. - Сведения точные.
     - И что ногу повредил, ходить не может - тоже точные сведения?
     - Зажила нога. Зажила, если он столько верст по степи прошагал.
     - Сейчас выясним... Леван!
     Подбежал горец.
     - Леван,  - распорядился Шерстев,  - осмотри человека - вон того,
что  лежит крайним слева.  Осмотри от пояса и до кончиков пальцев ног.
Где-то у него должно быть повреждение: рана пли шрам. Найди это место.
     - Затея нелепая, - сказал Черный.
     - Почему?
     - Потому  что  у  Кости  мог  быть  вывих.  А  вывихи,  равно как
растяжение сухожилий,  не оставляют следов.  Даже если их  ищет  такой
крупный специалист,  как твой холуй в черкеске.  Была опухоль,  спала.
Вот и все.
     Саша спешилась,  отошла  в  сторонку,  села под деревом.  Столько
свалилось на нее в этот трудный день!  Голова была будто чугунная:  ни
единой мысли.
     К Шерстеву подошел горец:
     - Ноги у него чистые, хозяин. Ничего не нашел...
     - Ладно,  - сказал атаман, избегая встретиться взглядом с Черным.
- Ладно, это не так важно. Где, кстати, девушка?
     - Здесь была, хозяин. Позвать?
     - Не надо...
     Люди, толпившиеся  возле  убитых,  стали  расходиться.   Ушли   в
сторожку  Шерстев  и  Черный.  На площадке осталась только Саша.  Да в
отдалении маячила нескладная фигура Степана Гаркуши.  Утром он выменял
у  приятеля часики с браслетом и пару сережек - то и другое из золота,
- отдав за них саблю в нарядных ножнах (у него была еще одна).
     Теперь Гаркуша   ждал,   чтобы  Саша  ушла  с  поляны.  Вдали  от
любопытных глаз он передаст ей подарки... Привезя девушку сюда, он был
убежден,  что быстро договорится с ней.  Но помешали атаман и испанец.
Вот и приехавший полковник тоже,  как полагал Гаркуша, стал обхаживать
гостью.  Начальник  патруля  пришел  к выводу,  что должен действовать
решительнее.  Тем более что девушка стала нравиться ему всерьез.  Если
будет ее согласие, они тайно уедут из банды. Осядут где-нибудь в тихом
селе,  подальше от атамановых глаз,  обвенчаются по закону...  У  него
кое-что накоплено, спрятано в надежном месте - хватит на первые годы.
     Постепенно Саша пришла в себя,  разобралась в случившемся. Как же
быть  дальше?  Если  к  Шерстеву  прорывался  Лелека,  то  можно ждать
появления и Бориса Тулина.  И на его пути  уже  не  будет  чекистского
заслона... Значит, уйти, скрыться, пока еще не поздно?
     Она представила:  ночь,  лагерь бандитов  спит,  со  всех  сторон
врываются в лес эскадроны ЧОН,  рубят врагов. Представила это и упрямо
тряхнула головой.  Вот когда она сможет подумать о  себе,  не  раньше!
Надо,  чтобы Шерстев не встревожился,  не увел отряд.  Гроха и Георгий
выполнили свой долг. Теперь пришел ее черед.
     Из сторожки вышли атаман и Черный, медленно двинулись по поляне.
     Саша с ненавистью  следила  за  полковником.  Человека,  убившего
Гришу  Ревзина,  настигло  возмездие.  Убийца  Андрея  Шагина  все еще
здравствует.
     Она с трудом поднялась на ноги. Очень хотелось пить. Где-то здесь
должно быть ведро с кружкой. Ага, вот стоит на скамье возле сторожки.
     Она взяла кружку, зачерпнула воды. Но так и не напилась.
     Над поляной повис злой пронзительный крик.
     Саша вздрогнула, обернулась.
     Кричала женщина,  сидевшая позади здоровенного бородача на  крупе
лошади. Они только что въехали на поляну, и вот женщина увидела Сашу.
     Эта была Стефания Белявская.

     Сидя у атамана, Белявская истерически всхлипывала и рассказывала,
как  была  схвачена  чекистами  и ждала смерти,  но чудом оказалась на
свободе,  как несколько дней назад на тайной  квартире  встретилась  с
Лелекой,  бежавшим  из  тюрьмы,  согласилась  помочь  ему выбраться из
города...
     Затем последовало описание двухдневных мытарств в степи.  Повсюду
подстерегали опасности.  Но чекисты искали одинокого мужчину, а Лелека
шел с женщиной,  вдобавок изменил внешность... На заключительном этапе
пути они были  уже  втроем:  Лелека  встретил  знакомого,  тот  взялся
показать, где примерно расположен отряд Шерстева.
     Двигались цепочкой,  в полуверсте друг от друга.  Когда из кустов
выскочили  двое и набросились на Лелеку,  она,  Стефания,  была далеко
позади. Упала на землю, отползла в сторону и затаилась.
     Она видела,  как  появились  конники  и  убили тех,  кто напал на
Константина Петровича.  Но не было  сил  подняться,  закричать,  чтобы
привлечь  к  себе внимание.  Только два часа спустя она смогла наконец
собраться с силами и продолжать путь. Тут-то и заметили ее всадники...
     Привели Сашу.
     Белявская подтвердила:  это та самая чекистка,  что весной была у
них  с  обыском  и забрала ценности,  а в прошлом месяце участвовала в
ночном налете ЧК, во время которого были арестованы Константин Лелека,
Борис Тулин и она, Стефания, с мужем.
     У Саши были связаны руки за  спиной.  Подошел  Черный,  некоторое
время разглядывал ее, будто видел впервые.
     - Желаете что-нибудь сказать?
     Саша не ответила.
     Покачав головой, полковник вернулся на место.
     - Ну, кто из нас оказался прав? - усмехнулся Шерстев.
     - Интересный экземпляр! - Черный повысил голос, обращаясь к Саше:
- Понимаете, что вас расстреляют?
     Саша глядела на него и думала,  что  жить  осталось  минуты.  Она
умрет, а убийца Андрея Шагина будет жить, ходить по земле.
     Она повернулась, толкнула ногой дверь.
     У дома ее ждал конвой.
     По тому,  как уверенно повели ее в лес, она поняла, что конвойные
получили все указания...
     Она закашлялась. Почудилась какая-то тяжесть на груди. Вспомнила:
в лифчике еще лежит пистолет, переданный Грохой.
     - Развяжите мне руки,  -сказала она.  - Развяжите руки,  и  пусть
подойдет полковник Черный. Мне надо передать ему важные сведения.
     - А ну, оборотись! - сказали сзади.
     Она повернулась на голос.
     Тут же ударил выстрел.

     Гарсия ждал  у  аэроплана  до  темноты.  В  десятом  часу  вечера
зачехлил мотор,  привязал аэроплан к вбитым в землю кольям, решив идти
к атаману,  выяснить причину задержки.  Но вдруг  остановился.  Пальцы
потянулись к карману комбинезона, где находилась записка - та, которую
утром передала Саша.
     Как же быть? Парень, наверное, явился на место встречи и ждет.
     Он вернулся к машине.  Долго ходил вдоль опушки леса,  подняв над
головой записку, звал адресата...
     Не дождавшись, побрел к лагерю.
     Атаман и его гость уже спали.  У сторожки сидел Леван и при свете
свечи чистил сапоги хозяина.
     Здесь Гарсия узнал обо всем.
     У него хватило выдержки выслушать горца и ничем себя не выдать.
     Он присел  под  деревом,  чтобы  выкурить папиросу,  успокоиться.
Снова нащупал в кармане записку.  Адресат не придет за ней. Никогда не
придет...  Но  записка  должна  быть  доставлена.  Куда  же?  В город,
советским властям.  Пусть знают,  как жила и погибла эта  удивительная
девушка!..
     Так было принято решение.
     Подошел истопник,   собиравший   дрова   для   бандитской  кухни.
Устроился рядом, попросил табаку.
     Закурив, рассказал,  что  ходил  к  оврагу  поглядеть  на убитую.
Совсем еще молодая...
     Энрико взял  его за руку.  Мучительно искал нужные слова на чужом
языке и не мог найти.  Вскочив на ноги, стал показывать, как действуют
лопатой.
     - Где похоронили? - догадался истопник. - Да нет, пока не зарыли.
Утром зароют. Хочешь взглянуть на нее?
     - Гарсия закивал.
     - Туточки.  -  Истопник  показал  направление.  - Сотня шагов - и
будешь на месте.
     Он встал, каблуком раздавил окурок, побрел к своей кухне.
     Гарсия направился к оврагу.
     Высоко в  безоблачном  небе  светила  полная луна,  и пилот сразу
увидел лежавшую.
     Но она была не одна. Кто-то стоял возле нее на коленях!..
     Испанец отпрянул.  Из-под ноги сорвался камень, с шумом покатился
по склону оврага.
     Тот, кто был внизу,  испуганно оглянулся.  Гарсия  узнал  Степана
Гаркушу.
     Бандит тоже опознал авиатора, поманил его пальцем.
     Гарсия прыгнул в овраг.
     - Бьется сердце-то! - зашептал Гаркуша.
     Пилот упал на колени, приложил ухо к Сашиной груди. Уловил слабый
прерывистый стук.
     Они сбросили с себя рубахи,  стали рвать их на полосы, обматывать
рану на груди девушки.
     Перевязка была закончена.  Тогда Гаркуша показал Энрико маленький
пистолет. Оружие было обезображено глубокой вмятиной возле казенника.
     - Здесь  был,  -  Гаркуша показал Саше на грудь.  - Пуля в него и
шмякнула.
     Гарсия снова вспомнил парня, с которым Саша встретилась в лесу.
     Гаркуша поднял Сашу на руки:
     - Куда понесем?
     - Ко мне!
     Путь в   две   версты  тянулся  бесконечно  долго:  при  малейшей
опасности они хоронились в кустах.
     И вот наконец аэроплан.
     Сашу усадили на сиденье,  крепко привязали.  Энрико снял чехол  с
мотора.
     Теперь предстояло ждать рассвета.
     Они расположились  в  неглубокой  ложбинке,  свернули  папироски.
Здесь можно было курить,  не опасаясь,  что  огонь  увидят  в  лагере.
Гаркуша полез в карман, вытащил часы и сережки:
     - Ей отдашь. Как придет в себя, сразу и отдай. Скажешь от кого...
     Пилот опустил подарки в карман комбинезона,  где лежали записка и
обезображенный пистолет.
     - Жаль мне ее стало,  - продолжал Гаркуша.  - Сперва позабавиться
думал.  А потом пожалел...  Хотел сделать, как лучше. Не моя вина, что
не вышло...
     Стало прохладно и сыро.  Луна скрылась.  Сразу потемнело.  Но это
продолжалось недолго.  Вот далеко на горизонте небо стало розовым,  по
самому его краю пролегла прозрачная полоса.  Налетел  ветерок,  тронул
траву на краю ложбины.
     - Пора, - сказал Гаркуша.
     Они встали, пошли к машине.
     Гарсия пощупал пульс у Саши.
     - Ничего, - сказал он. - Будем лететь!
     - С Богом, - сказал Гаркуша.
     Он влез в кресло авиатора, положил руку на рычажок газа, как учил
испанец.
     Гарсия рванул лопасть пропеллера. Рванул снова. Мотор застучал.
     Гаркуша спрыгнул на землю,  поспешил к хвосту машины,  где должен
был перерезать веревку, удерживающую аэроплан возле дерева.
     Энрико уже сидел на своем месте, надевал очки.
     Самолет дрогнул, пошел навстречу светлой полоске на горизонте.
     Мотор ревел напряженнее, злее.
     Машина все убыстряла бег. Вот уже повисла в воздухе, пошла вверх,
теряя очертания, будто растворяясь в сумраке начинающегося дня.



         * КНИГА  ВТОРАЯ * 

        ПЕРВАЯ ГЛАВА

     Швертбот обогнул скалистый мыс Султан и вошел в бухту.  Здесь  он
взял  круче к ветру,  направляясь к далекому бую.  В ночную пору белый
мигающий огонек буя можно разглядеть за несколько  миль.  Ориентируясь
на  мигалку,  танкеры  из Махачкалы и Астрахани легко находят дорогу к
причалам нефтяного порта Баку.
     У этого  буя  предстояло  повернуть и швертботу:  при сегодняшнем
береговом  ветре  такой  маневр  позволил  бы  точно  выйти  к   бонам
городского яхт-клуба.
     Маленьким судном управлял Энрико Гарсия.  За  последние  годы  он
мало  изменился - разве что стал жилистее и суше да резче обозначились
надбровные дуги на костистом смуглом лице.
     На борту он был не один.  Рядом сидела Саша.  В кокпите1 спала на
разостланных пробковых поясах девочка лет четырнадцати - дочь.
     1 Углубление в корпусе яхты, где помещаются рулевой и команда.
     Сегодня Энрико исполнилось сорок пять лет.  Накануне на  семейном
совете было решено,  что в выходной день они совершат морскую прогулку
по островам, вернутся под вечер. Ну, а ежели появятся гости, что же, в
доме есть бочонок вина.
     В море пробыли весь день.  Сперва направились к торчащей из  волн
горбатой скале - острову Вульфу,  любовались его причудливыми гротами,
в которых металась и пенилась зеленая вода, затем высадились на другом
островке  -  Песчаном,  купались на мелководье,  прямо руками ловили у
берега  серо-зеленых  больших  раков  и  глупых  бычков.  Накупавшись,
разожгли костер.
     День выдался на редкость знойный.  У путников  не  было  с  собой
картошки,  которую можно было бы испечь в золе, не имелось чайника или
котелка.  Словом, костер был ни к чему. Но Энрико сказал, что истинные
моряки всегда разводят огонь на необитаемом острове.
     - Огонь,  - насмешливо протянула Саша.  Она  погладила  дочку  по
блестящим черным волосам. - Скажи, Лола, ты видишь огонь?
     Все рассмеялись.  В самом деле,  сложенные в кучу щепки и хворост
трещали  и корчились,  но пламени нельзя было разглядеть.  Более того,
костер отбрасывал тень.  Причудливая зубчатая тень металась по  белому
песку  пляжа,  повторяя  очертания  огня,  невидимого  в ослепительном
сиянии летнего солнечного дня.
     Теперь путешественники   возвращались   домой.   Швертбот  шел  с
небольшим креном на хорошей скорости. Еще час - и они будут на берегу.
     - Саша, - сказал Энрико, пытаясь заглянуть под парус, - пройди на
бак. Мне кажется, кто-то плывет навстречу.
     Она легко пробежала по борту к носовой части суденышка,  поднесла
руку к глазам, всматриваясь в море.
     - Большая яхта, капитан! Идет встречным курсом, расстояние - пять
кабельтовых.
     - Доклад  принят,  -  сказал Энрико.  И наставительно добавил:  -
Только не "расстояние",  а "дистанция".  Дистанция - пять кабельтовых,
Саша. Ну, а как мы разойдемся?
     - По всем правилам, капитан. Левыми бортами.
     - При  встрече  судов  в  море полагается и еще что-то.  Ты опять
забыла?
     - При  встрече  в  море суда приветствуют друг друга,  приспуская
флаг,  - отчеканила Саша.  - Но что делать,  если наш  флаг  пришит  к
кромке паруса?.. Будут еще указания, кэп?

     Они поженились вскоре после того, как Саша оправилась от ранения.
Вот как это произошло.
     Дождливым осенним  утром  1919  года  жители уездного города были
разбужены треском,  доносившимся откуда-то сверху. Наиболее любопытные
вышли из домов и увидели низко кружащийся над улицами аэроплан. У реки
аппарат снизился и исчез  из  виду.  Люди  побежали  туда.  Когда  они
достигли  набережной,  аппарат  уже  стоял на земле.  От него спешил к
горожанам смуглый  мужчина,  держа  на  руках  окровавленную  женщину.
"Гошпиталь,  - твердил он,  заглядывая в глаза людям, - гошпиталь надо
быстро!.."
     Он был в комбинезоне и кепке,  повернутой козырьком к затылку,  и
на шее у него болтались большие автомобильные очки на ремешке.
     Полчаса спустя у аэроплана уже стояли часовые. Еще через два часа
аппарат взял двух чекистов в черных кожанках и взмыл в воздух.
     Вскоре в  местной  газете  появилось  сообщение  о разгроме банды
атамана  Шерстева,  последнего  крупного  отряда   контрреволюционного
войска атамана Григорьева.
     Первое, что увидела Саша,  когда к ней  вернулось  сознание,  был
белый  известковый  потолок  больничной  палаты.  Она опустила глаза и
обнаружила Энрико Гарсия. Он сидел на стуле у ее ног и спал.
     Саша вздохнула. Сами собой сомкнулись веки, отключилось сознание.
Но теперь она дышала ровно, глубоко.
     Энрико принял  все  заботы  о  раненой,  проводил возле нее дни и
ночи.  Отлучался лишь для того,  чтобы сбегать на привоз  и  раздобыть
какой-нибудь деликатес.  Здесь весьма кстати пришлись золотые десятки,
которыми атаман Шерстев расплачивался со своим пилотом.
     По возвращении   он   демонстрировал  Саше  свои  приобретения  -
выхватывал из кошелки и поднимал над головой курицу,  кусок  сала  или
лепешку  сливочного масла в зеленом капустном листе.  Саша обязательно
должна была подтвердить:  это действительно лучшее из того,  что можно
достать  на  рынке.  А  Энрико таращил глаза,  надувал щеки и отчаянно
жестикулировал: копировал спекулянтов, воссоздавая историю покупок.
     Поглядеть на  эти  представления  сбегалась  вся  больница.  Люди
толпились  в  дверях  и  покатывались  со  смеху.   Поведение   Энрико
объяснялось его экспансивностью, темпераментом: испанец, горячая южная
кровь.
     На деле же все было иначе.  Только Энрико знал, что по ночам Саша
плачет:  никак не  может  забыть  погибших  товарищей.  Ему  уже  было
известно,  кто был Андрей Шагин и как подло с ним расправились.  Ну, а
убитых напарников Саши по разведке - Олеся Гроху и второго связника он
сам  видел  в  банде...  Вот  он  и  лечил  по-своему  Сашу - старался
развеселить.
     С ее  матерью  он  познакомился,  когда  после  разведывательного
полета с чекистами посадил аэроплан на городской площади и вернулся  в
больницу.  Ему  сказали,  что  Саша у хирурга.  Он устроился у двери в
операционную и стал ждать.  Почти  тотчас  в  дальнем  конце  коридора
появилась  женщина.  Сопровождал  ее  руководитель чекистов,  которого
Энрико уже знал.
     Они тоже  подошли  к  операционной.  Энрико сразу понял,  кто эта
женщина: мать и дочь были очень похожи.
     - Сеньора, - сказал он, - потеряно много крови, но рана, я думаю,
не так опасна,  как это кажется. Еще я свидетельствую: она мужественно
держалась  до  самого  конца.  Любая  мать  могла  бы  гордиться такой
дочерью. Что до меня, то перед ней я в неоплатном долгу.
     Кузьмич заметил, что это он, Энрико Гарсия, спас жизнь Саше, а не
наоборот.
     - Ну  нет!  -  Энрико  покачал  головой.  -  Есть  вещи,  которые
порядочные люди ценят выше собственной жизни.  Сеньорита  помогла  мне
остаться честным человеком.
     Так они познакомились,  вместе провели ночь у Сашиной  постели  -
после  операции Саша была в таком состоянии,  что в любую минуту могло
потребоваться вмешательство врачей.
     На рассвете  он  уговорил  пожилую  женщину  отправиться  домой и
немного поспать:  утром ее ждала работа в  госпитале,  находящемся  на
другом конце города.
     К исходу дня, когда она снова пришла в больницу, Энрико провел ее
в расположенную по соседству каморку.  Там стояла раскладная  койка  с
постелью.
     - Мои апартаменты,  - сказал Энрико. - Как видите, условия вполне
приличные. И потом у меня нет другого жилья в этом городе.
     - Для вас готова комната в моем доме.
     - Как вы думаете, оставила бы она тяжело раненного товарища?
     - Думаю, не оставила бы, - сказала мать и улыбнулась.
     Энрико тоже улыбнулся, взял ее руку и поцеловал.
     Так он добивался права неотлучно находиться возле Саши.
     Она вышла из больницы через полтора месяца. К этому времени у них
все было решено.
     Год спустя в семье появилась маленькая Лола.  Еще через два  года
Энрико  Гарсия  с  отличием  завершил учебу на курсах военных пилотов,
стал красным командиром,  получил назначение в Среднюю Азию - там  все
еще  свирепствовали  басмачи,  местные власти остро нуждались в таких,
как он,  храбрых и умелых авиаторах.  Саша отправилась с ним,  а  Лола
осталась у бабушки.
     Последние несколько лет они служили  в  Баку  -  Энрико  попросил
перевести его ближе к морю,  которое любил с детства.  Саша работала в
ГПУ,  Энрико командовал звеном морских ближних разведчиков - МБР.  Они
звали  с  собой и Марию Павловну,  но она больше всего на свете ценила
независимость и не поехала.  Она и Лолу не  хотела  отдавать:  девочка
хорошо  учится,  занимается  языками,  сейчас  бабушка ей нужнее,  чем
родители. Но Саша все же настояла на своем.

     ...Между тем встречное судно приблизилось.  В те  годы  это  была
единственная  на  Каспии  настоящая большая яхта - с килем в несколько
тонн,  уходящим под воду массивным треугольным плавником. Тяжелый киль
позволял судну нести большую парусность.  И сейчас, подставив боковому
ветру белоснежные кливер и грот, яхта грациозно скользила по волнам.
     Энрико с  горящими  от  возбуждения  глазами  следил  за  изящным
судном.  Яхта принадлежала военно-морскому ведомству,  стояла на якоре
неподалеку  от базы гидросамолетов.  Он хорошо знал ее и все же всякий
раз немел от восторга,  когда видел судно в плавании...  Если  авиация
была  делом  жизни  Энрнко,  то яхты,  швертботы,  вообще плавание под
парусами - самым сильным увлечением.
     - Лола! - крикнул он. - Взгляни на это чудо!
     И так как дочь продолжала спать,  он  протянул  руку  и  легонько
пощекотал ее за ухом.
     Лола проснулась, выставила голову за ограждение кокпита.
     - Что это?!
     Девочка показывала  на  берег.  Там,  за  западной   оконечностью
города,  полыхал  пожар.  Высоко  вверх била струя огня,  будто кто-то
зажег гигантский факел.  Пламя то скрывалось в бурлящих клубах черного
дыма, то расталкивало дым и тогда было видно целиком.
     Саша тоже увидела  пожар,  перебежала  на  корму,  села  рядом  с
Энрико.
     - Нефть? - сказал он.
     - Думаю,  горит фонтан... - Она взглянула на мужа. - Надо быстрее
на берег!
     Энрико молча  показал  на  паруса.  Широкое полотнище грота,  еще
минуту назад упруго выгнутое давлением ветра,  сейчас  обмякло,  пошло
складками.
     В сотне метров от них качалась на зыби красавица яхта.  Там  тоже
глядели  на  пожар  -  один  из  членов  экипажа  даже влез на мачту и
наблюдал оттуда. Ловя последние дуновения ветра, рулевой успел сделать
поворот  и  положить  судно  курсом  на военный порт.  Но сейчас ветер
окончательно упал, яхта почти не двигалась.
     Пожар продолжал   бушевать.  Дым  окутывал  небо,  растекался  по
сторонам,  плотной пеленой ложился на землю, - казалось, огонь вот-вот
охватит город.
     Однажды Саше довелось видеть нечто подобное.  По делам службы она
была в управлении нефтетреста,  как вдруг здание задрожало от грохота,
рева.  Все,  кто был в комнате, бросились к окну. Примерно в километре
от  управления  вырвался из-под земли черный упругий столб,  мгновенно
разметал решетчатую вышку и устремился в небо.  Нефть била на огромную
высоту,  потоками  низвергалась  на землю...  В тот раз все обошлось -
фонтан "задавили",  как говорят  нефтяники.  А  пожар  мог  возникнуть
каждое  мгновение  -  стоило  одному  из камней,  которые во множестве
вылетали из скважины вместе с нефтью и  газом,  ударить  по  железу  и
высечь искру...
     Так она узнала,  что на промыслах не только не радуются  фонтанам
горючего,  если  нефть  бьет  в  открытую,  но  считают это величайшим
несчастьем, строго наказывают виновных.
     Вчера ей  стало  известно:  на  промысле,  расположенном  в Бухте
Ильича,  завершается бурение новой скважины.  Предполагали,  что будет
вскрыт еще не тронутый горизонт, очень богатый горючим.
     Да, по всем признакам, фонтан ударил из той самой скважины: пожар
свирепствовал в районе Бухты Ильича.
     Она представила,  что сейчас  происходит  на  промысле.  Пылающая
нефть,  хлопья  жирной  копоти  усеивают  землю на сотни метров вокруг
скважины,  тяжелый дым застилает окрестности. Все, что поблизости, все
находится  под угрозой пожара и гибели - буровые скважины и резервуары
с нефтью,  компрессорные установки и нефтепроводы, мастерские, гаражи,
жилые дома... Кроме того, открытые фонтаны обедняют недра: из скважины
вместе с нефтью бьет  газ,  в  пласте  быстро  снижается  давление.  А
энергия  пласта  -  единственная  сила,  способная подгонять горючее к
забоям скважин.
     Все эти истины Саша познала еще три года назад, когда по прибытии
в Баку была определена в отдел ГПУ,  ведавший  безопасностью  нефтяной
промышленности.
     При первом же знакомстве с  новой  сотрудницей  начальник  отдела
Агамиров  хитро  посмотрел  на  нее  и  заметил,  что  расположенные в
различных пунктах Азербайджана четыре кавалерийских полка  в  эти  дни
превращаются  в  танковые.  Там  уже  сдали лошадей,  сейчас принимают
технику.
     Саша молчала,  силясь  понять,  к  чему  клонит начальник.  А тот
навалился грудью на стол,  приблизил к ней тонкое продолговатое лицо с
крупным  носом,  темными  насмешливыми глазами и сказал,  что,  по его
сведениям, аналогичный процесс происходит также в Грузии и Армении.
     Он выжидающе смотрел на собеседницу. "Ну, - говорили его глаза, -
пошевели мозгами, чекистка!"
     - Лошади кушали овес? - сказала она.
     - Верно!  - воскликнул начальник. - Лошади кушали овес, а машинам
подавай топливо и масло:  танкам,  автомобилям,  самолетам,  подводным
лодкам...
     - И все это обеспечиваем мы?
     - Почти все. На бакинском горючем работает три четверти советских
моторов.  Так что постарайтесь понять, какое значение для страны имеют
нефтяные промыслы Азербайджанской республики.
     - Уже  поняла,  -  сказала Саша.  И не без иронии прибавила:  - Я
очень смышленая.
     Агамиров запрокинул голову, раскрыл рот с крупными белыми зубами,
плотно смежил глаза.  В комнате возникли странные булькающие звуки,  -
казалось, у человека рот полон воды. Так он смеялся.
     Позже Саша узнала,  что этот весельчак дважды  был  приговорен  к
смерти  - турками и англичанами,  когда те оккупировали Баку,  - и оба
раза бежал,  проявив чудеса находчивости,  а до этого имел отношение к
созданию подпольной большевистской типографии в Баку, а еще раньше - к
транспортировке "Правды" из-за границы...  Но все это она узнала много
позже.  Теперь  же,  сидя  в его кабинете и тоже смеясь,  думала,  что
работать с ним,  вероятно,  будет нелегко,  но что,  слава Богу, он не
чиновник и не сухарь.
     Агамиров прошел к окну, поманил Сашу.
     Здание ГПУ стояло у самого берега моря. Был вечер, залитый огнями
Баку будто смотрелся в огромное зеркало бухты.
     - Красиво, - сказала Саша. - Вижу, вы любите свои город.
     - Он также и ваш.  Теперь за его  безопасность  вы  отвечаете  не
меньше, чем я.
     Помолчали.
     Только что  взошла  луна,  и  Каспий покрылся мелкими серебряными
завитками.  Ветер  дул  с  моря,  в  окна  вливались  острые   ароматы
водорослей, соли, йода...
     Прощаясь, начальник подчеркнул:  бурильщики скважин обычно  плохо
знакомы с трудом работников промыслов.  А промысловики, извлекающие из
недр нефть,  мало что смыслят в принципах переработки  сырой  нефти  в
бензины,  масла и другие продукты.  Это естественно: каждый занимается
своим делом.  Ну  а  чекист,  обслуживающий  нефтяную  промышленность,
обязан хорошо знать все ее отрасли. Иначе он не сможет работать.
     Он проводил Сашу до двери.
     - Ну что же, - сказала Саша, - буду стараться, товарищ полковник.
     - Старайтесь, - кивнул Агамиров. - Нефть называют черным золотом.
А вы, я слышал, неравнодушны к золоту, вообще к сокровищам. - Он хитро
улыбнулся. - Одно время даже носили на себе целый ювелирный магазин!
     ...Прошло не меньше часа,  прежде чем в море вновь потянул ветер.
Теперь он дул на берег,  и парусные  суда  набрали  ход.  Впрочем,  им
пришлось  тотчас  потравить  паруса  и  изменить  курс:  навстречу шел
пароход.
     Это был  "Боевой",  единственное  на  Каспии  пассажирское судно,
совершавшее регулярные рейсы между портами Советского Союза  и  Ирана.
Сейчас "Боевой" отправлялся в очередное плавание.

        ВТОРАЯ ГЛАВА

     Итак, пароход  "Боевой"  покидал  бакинскую  бухту,  держа путь в
иранский порт Пехлеви.
     Два часа назад,  когда пограничники,  закончив досмотр,  сошли на
берег,  на палубе не видно было ни одного пассажира  -  все  сидели  в
каютах.  Теперь же они высыпали наверх и облепили правый борт. Бинокли
и  фотокамеры  были  нацелены  на  западную  оконечность  бухты,   где
свирепствовал нефтяной пожар.
     Позже других на  палубу  поднялась  солидная  чета.  Средних  лет
мужчина  бережно  вел  под  руку моложавую стройную даму.  По облику и
манере держаться  они  казались  англичанами  или  скандинавами,  были
хорошо  одеты.  На  шее  у  мужчины  висел "кодак" в футляре из черной
лакированной кожи,  женщина держала в руке раздвижную зрительную трубу
-  такие  безделушки,  ловко  стилизованные под старину,  во множестве
выпускаются на потребу туристам в Швейцарии и Италии.
     Проследовав на ют, где было меньше людей, они выбрали место возле
спасательной шлюпки и тоже стали наблюдать за пожаром.
     - Славный костер, - сказал по-французски мужчина, - и долго будет
гореть, очень долго!..
     Он поднес к глазам камеру, принялся устанавливав диафрагму.
     - Может,  не стоит?  - проговорила женщина, искоса оглядывая тех,
кто был поблизости. - Вдруг посчитают подозрительным...
     - Подозрительно, если все снимают, а ты нет!..
     На пути парохода оказались швертбот и яхта. Капитан притронулся к
рукоятке сирены.  "Боевой" коротко рявкнул,  требуя дороги, и парусные
суда поспешили уйти с его курса. Пароход солидно проследовал мимо них,
стал обходить горбатый остров.
     - Нарген,  - сказал мужчина, - тоже, знаешь ли, интересно. Стоит,
как часовой,  у ворот в бухту.  Значит,  где-то должны быть батареи...
Ну, конечно! Взгляни на верхушку горба. Вот одна из них!
     - Пушек не заметно...
     - Потому  что  стволы опущены в капониры.  Зато виден дальномер -
гляди, он накрыт брезентом!
     - Вижу,  -  сказала  женщина.  - Только,  пожалуйста,  не вздумай
снимать.
     - Здесь ты права. - Мужчина опустил фотоаппарат.
     "Боевой" обогнул остров и вышел в открытое море.  Нарген заслонил
горящий  нефтяной  фонтан - теперь можно было разглядеть лишь размытое
черное пятно над горизонтом. Пассажиры стали покидать палубу.
     Остров подернулся  дымкой.  С  каждой  минутой он делался меньше,
будто погружался в море.
     Следовавший за  пароходом  пограничный  катер  прибавил скорость,
описал траекторию и лег на обратный курс.
     - Все,  -  сказал  владелец "кодака".  - Прощай,  Совдепия!  Мы в
нейтральных водах.
     - А мне жаль, - сказала спутница.
     Мужчина взял ее под руку, проводил до каюты.
     В ресторане он заказал две порции водки,  жадно выпил, потребовал
еще. Он взял бы сразу бутылку, но обычно европейцы так не поступают. А
он старательно играл роль европейца...
     После третьей рюмки он достал платок,  чтобы вытереть глаза. Очки
мешали, и он снял их.
     Он сильно сдал за последние пятнадцать лет  -  постарел,  обрюзг.
Под глазами набрякли склеротические мешки.  Вот и бородка,  которую он
специально отрастил перед поездкой, очень изменила лицо. И все же Саша
Сизова, вероятно, сразу узнала бы этого человека: в ресторанном салоне
парохода находился не норвежский торговец  Лудвиг  Хоркстрем,  как  он
значился   по   документам,  а  Борис  Борисович  Тулин  -  в  прошлом
белогвардейский  офицер,  заговорщик  и  убийца,  осенью   1919   года
арестованный  ЧК  вместе  с  Константином Лелекой и бежавший вскоре из
тюрьмы,  теперь же  сотрудник  одной  из  секретных  служб  нацистской
Германии.
     - Слава тебе,  Всевышний!  - Тулин поднял очередную рюмку, сделал
короткий выдох,  вылил спиртное в рот.  "Вернусь, - мысленно продолжал
он, сжевав половину бутерброда с икрой, - вернусь благополучно и в тот
же день запалю килограммовую свечу.  Спасибо,  Владыка,  что не обошел
заботами раба твоего!"
     Вояж в  Советский  Союз завершался без происшествий.  Путешествие
было начато восемь дней назад, когда в Финляндии он получил транзитную
советскую  визу  и  вместе  со спутницей оказался в Москве,  а затем в
Баку.
     В прошении о визе,  поданном в советское консульство, сообщалось,
что норвежский импортер восточных эмалей и чеканки следует  в  Иран  и
Ирак для закупки очередной партии товара и потому просит разрешения на
транзитный проезд через территорию Советского Союза,  - как  известно,
такой путь является самым коротким из Скандинавии на Ближний Восток...
Вместе  с  коммерсантом  следует  его  супруга:  он  пожилой  человек,
отягощенный  болезнями,  нуждается в повседневном уходе...  Речь шла о
Стефании  Белявской,  давней  сожительница  Тулина,  а  теперь  и  его
партнерше по службе у нацистов.
     В Баку  Тулин  и  Белявская  трое  суток  ждали  парохода.   Была
возможность  в  первый же день воспользоваться самолетом и оказаться в
Тегеране уже через несколько часов.  Но в ответ на  такое  предложение
представителя  туристского  агентства "норвежский коммерсант" горестно
развел руками: увы, супруга не переносит высоты...
     Истина заключалась  в  том,  что Тулину были остро необходимы эти
несколько дней в Баку. Приезд сюда за трое суток до отплытия "Боевого"
был специально спланирован разведкой.
     Итак, все получилось как надо. Трое суток с рассвета и до темноты
он  и Белявская,  что называется,  обшаривали город.  Чету заграничных
коммерсантов можно  было  видеть  в  старинной  крепости  и  крохотных
шашлычных  и  чайханах  в  нагорной  части  города,  в  древнем  храме
огнепоклонников  и  на  курортном  северном   побережье   Апшеронского
полуострова  и,  конечно,  в  музеях и театрах.  Их возили на нефтяные
промыслы Сураханов и Биби-Эйбата,  которыми особенно гордятся бакинцы,
показали  и  "Белый город" - средоточие заводов,  не менее знаменитых,
чем нефтяные промыслы.  И всюду Тулин фотографировал.  Не сам -  упаси
Боже! Его собственная камера оставалась в гостиничном номере, а снимки
делал специально нанятый фотограф,  служивший в туристском  агентстве.
Уж он-то знал,  что можно снимать,  а чего нельзя. Тулин обещал хорошо
оплатить  труд  фотографа  и  переводчика,  который  тоже   обслуживал
иностранных туристов. И слово свое сдержал.
     Поведение гостей настораживало:  деловые люди, твердят, что у них
каждый  час на учете,  сетуют на то,  что должны несколько суток ждать
парохода,  и тут же отвергают предложение  воспользоваться  самолетом.
Коммерсант объясняет, что его жена плохо переносит полет. Но ведь путь
из Хельсинки в Москву они проделали по воздуху!
     Подозрения усилились,  когда стали очевидны неуемное любопытство,
дерзкая назойливость иностранца.  Много раз Тулин подходил к черте, за
которой срабатывает система защиты безопасности государства. Но он так
и не переступил эту черту.
     Это не  входило в задачу,  более того,  категорически запрещалось
теми,  кто планировал операцию. Тулин должен был вести себя так, чтобы
привлечь  внимание  контрразведки - и только.  За ним будут смотреть в
оба глаза.  Быть может,  выдворят из страны.  Но больше  он  ничем  не
рискует.
     Ему не сказали, зачем вся эта затея. Но он и сам догадывался, что
в  эти  дни  поблизости действовал еще один агент - тот,  которому он,
Тулин, должен был помочь остаться невидимым и неслышным...
     Сейчас, сидя  в  судовом  ресторане,  он  как бы заново переживал
события последней недели,  возносил молитвы небу за то, что все хорошо
обошлось.
     Интересно, подумал он, чем же занимался тот, другой?
     И вдруг он вздрогнул. Он вспомнил о гигантском нефтяном пожаре.
     Уже были  выпиты  четыре  рюмки.  Хотелось  еще   -   за   время,
проведенное  на  своей  бывшей  родине,  он не прикасался к спиртному.
Теперь можно было чуточку ослабить режим.  Но - чуточку: он должен был
до конца играть свою роль, до возвращения в Германию.
     Тулин расплатился, пошел к трапу.
     Вот и палуба.  Ступив на нее,  он будто прирос подошвами к доскам
настила.  Он был убежден,  что берег давно  скрылся  за  горизонтом  и
вокруг  нет  ничего,  кроме  воды.  Оказалось же,  что пароход лежит в
дрейфе неподалеку от горбатого Наргена и возле борта судна прыгает  на
волнах катер с зеленым флагом на гафеле.
     На палубе появилась группа людей.  Советский морской офицер и два
моряка  с  винтовками  сопровождали  пассажира - дородного мужчину лет
пятидесяти,  в очках с сильными стеклами. Тулин видел этого человека в
помещении таможни, когда производился досмотр багажа пассажиров.
     Человек нервничал,  совал пограничникам свои документы, то и дело
показывал  на  часы.  Командир  пограничников  улыбался  и  на  плохом
французском языке объяснял,  что должен выполнить приказ  и  доставить
господина   на   берег  -  в  документах  какая-то  неточность,  нужны
объяснения. Когда все уладится, гостя отправят в Иран на самолете - он
нисколько не опоздает.
     Офицер подвел задержанного к борту и здесь,  все так же улыбаясь,
надел   на  него  наручники.  Он  извинился:  таковы  правила  службы,
исключений не делается ни для кого.
     Задержанного спустили в катер, туда же переправили и его чемоданы
- на палубу парохода их вынес еще один пограничник.
     Тулин стоял у борта и не мог оторвать глаз от катера.  У него уже
не было сомнений:  чекисты арестовали агента, на которого они, Тулин и
Стефания,  работали  все эти дни и который устроил нефтяной пожар.  Но
если это так,  то резонно предположить,  что  советской  контрразведке
каким-то  образом  стала  известна  вся  операция  и,  значит,  все ее
участники...
     Из каюты  катера,  куда  увели  арестованного,  появился командир
пограничников,  ухватился за трап,  свисавший с борта  "Боевого".  Вот
сейчас  он поднимется на палубу парохода за очередной своей жертвой...
Тулин облился холодным потом.  Он  готов  был  прыгнуть  в  волу.  Что
угодно, только бы не оказаться снова в лапах чекистов!..
     Но страхи были напрасны.  Моряк лишь перебросил  конец  трапа  за
борт.  Вот  он  притронулся  к  кнопке сирены,  помахал рукой капитану
парохода.  На катере взревел мотор,  маленькое судно резко набрало ход
и, оставляя за кормой высокий бурун, устремилось к берегу.
     Палуба под ногами у Тулина  затряслась.  Это  пришли  в  движение
корабельные машины. Пароход продолжал путь.
     А Тулин все глядел вслед суденышку  пограничников.  Не  оставляла
мысль:  сейчас  там  допрашивают  снятого  с  парохода человека и тот,
спасая себе жизнь, начинает давать показания. Ведь могло быть так, что
он  видел  Тулина  или  Стефанию  в одном из учебных центров секретной
службы Германии,  а потом опознал их в таможенном зале или при посадке
на пароход. Опознал и догадался, какую работу они здесь выполняли!..
     Тулин судорожно  сглотнул,  полез  в  карман  за  папиросами,  но
задержал руку.  Внезапно ударил сырой,  пронзительный ветер. Первый же
его порыв сорвал с волны гребень,  швырнул на палубу. Тулина окатило с
головы до ног.  Невольно он посмотрел туда,  где должен был находиться
Нарген. На горизонте был лишь желто-лиловый клубок туч. Это шел шторм.
     Он спустился в каюту.  Стефания спала в кровати, закутав голову в
простыню.  За иллюминатором уже вовсю бесновалось море,  а здесь  было
тепло   и   тихо.   От   Стефании   исходила  какая-то  безмятежность,
спокойствие.  Он поглядел на нее,  усмехнулся.  Как всегда,  разделась
догола. Вот уж для кого не существует времени, обстоятельств...
     Порыв ветра и большая волна обрушились на пароход.  Тот задрожал,
будто  изо  всех  сил  сопротивлялся напору стихии.  Стефания высунула
голову из-под простыни.
     - Боже, что это?
     - Подул сильный ветер,  - сказал Тулин.  - Очень  сильный  ветер,
только и всего. Спи, теперь все хорошо.
     - Тебе нравится, что разгулялся ветер? - Стефания широко раскрыла
глаза. - Ты в своем уме?
     Тулин слабо улыбнулся.  Он был разбит,  опустошен.  Казалось,  не
смог бы двинуться в кресле.
     Вот так же он чувствовал себя в день,  когда пришло  сообщение  о
смерти  Лелеки.  Подумать:  чудом  вызволили его из чекистской тюрьмы,
вывели за пределы города,  и когда,  казалось бы,  все  самое  трудное
позади,  он  нашел гибель в двух верстах от базы Шерстева!..  А вскоре
стало известно о разгроме самого отряда и второй банды,  спешившей  на
соединение с Шерстевым. Это была катастрофа. Рухнули последние надежды
на переворот,  целью которого являлось отторжение от  большевиков  юга
России!
     Ниточка воспоминаний   прервалась.   Захотелось   курить.   Тулин
пошевелил рукой. Стефания поняла, передала папиросы и спички.
     Она сидела в углу постели, подобрав под себя ноги, и тоже курила.
     У них  сложились странные отношения.  Он не собирался жениться на
ней,  и она это знала.  Но вот пятнадцать лет  миновало,  а  их  связь
продолжалась,  хотя  и с перерывами.  И всегда инициатива принадлежала
ей,  Стефании.  Это она разыскала его в самом конце 1919 года, когда в
уезде  все  шло кувырком - чекисты добивали остатки контрреволюционных
отрядов и банд,  - разыскала в крохотном рыбачьем селении близ Одессы.
Он  договорился с контрабандистом-греком и уже готовился на его фелюге
переправиться в Болгарию.  И вот она нашла его, кинулась на шею... Она
была одна - врач Белявский все еще сидел в ЧК.
     Фелюга была в пути почти трое  суток  -  сперва  мешал  противный
ветер,  затем  грек  сбился с курса.  Словом,  когда наконец суденышко
ткнулось носом в берег, у них едва достало сил вылезти на сушу...
     - Иди ко мне, - сказала Стефания.
     Тулин покачал головой.
     - Иди же. - Она потянулась, зевнула. - Я жду, Борис!
     - Спи, - сказал Тулин.
     Ветер и  море  снова  обрушились  на пароход.  Он стал крениться.
Иллюминатор в каюте не был прикрыт.  Вода  ударила  в  него,  с  шумом
плеснула по полу.  Стефания вскрикнула.  Тулин сделал попытку встать с
кресла - и, не смог.
     - Затвори, - сказал он.
     Стефания сбросила простыню, скользнула к иллюминатору и завинтила
зажимы стеклянной крышки.
     - Что  с  тобой?  -  сказала  она,  вернувшись  на   кровать.   -
Нездоровится?
     - Хороший шторм,  - сказал Тулин. - В шторм маленькие пограничные
катера  должны спешить к берегу.  Они не могут думать ни о чем другом,
кроме как о собственной безопасности. Очень хороший шторм.

        ТРЕТЬЯ ГЛАВА

     Пришло время восстановить некоторые события, случившиеся в Баку в
канун пожара нефтяного фонтана и во время самого происшествия.
     На новом  участке  приморского  промысла  только  что   закончили
проходку  скважины ноль одиннадцать - она именовалась так по последним
цифрам длинного регистрационного номера, как это принято у нефтяников.
     Еще когда  геологи  выдавали точку для бурения ноль одиннадцатой,
они надеялись на хорошие результаты.  Под этой точкой на глубине  двух
километров  приборы  прощупали  некое  вздутие пород,  или купол,  - в
геологии это  называется  антиклиналью.  В  таких  образованиях  часто
скапливаются газ и нефть.
     Бурение шло быстро.  Когда долоту осталось  пройти  до  проектной
глубины около ста метров,  буровой мастер посадил одного из рабочих на
велосипед,  приказав мчаться в контору бурения и  доложить,  что  ноль
одиннадцатая "заговорила".
     Сам же он стал тщательно наблюдать за глинистым  раствором.  Этот
раствор  -  непременный участник бурения:  он циркулирует в скважине и
выносит на поверхность измельченную долотом породу.  И вот в глинистом
растворе  появились  пузырьки газа и радужные разводы.  С каждым новым
метром проходки их становилось все больше.
     Это была серьезная опасность. Сейчас почти двухкилометровый столб
раствора всей своей тяжестью придавливает нефть,  скапливающуюся возле
забоя  скважины.  Если  же  он напитается газом и станет легче,  нефть
может вырваться на свободу.
     В ожидании инженера мастер принял меры предосторожности.  Бригада
стала добавлять в раствор специальный утяжелитель.  Когда руководители
конторы  бурения  прибыли  на  ноль одиннадцатую,  опасность открытого
фонтана уже была предотвращена.
     Так же  умело  действовали нефтяники при освоении новой скважины.
Затем промысловые слесари  смонтировали  на  устье  ноль  одиннадцатой
сложное   устройство  из  толстостенных  труб,  вентилей  и  штуцеров,
именуемое фонтанной елкой. Теперь достаточно крутануть чугунное колесо
одного из вентилей,  чтобы из скважины хлынула тугая струя нефти.  Это
готовились  сделать  в  ближайшие  часы  -  группа   монтажников   уже
заканчивала прокладку трубопровода от скважины к резервуарам.
     Тогда-то и раздался взрыв  на  ноль  одиннадцатой.  Из-под  земли
вырвался  черно-зеленый  сверкающий столб.  В ту же секунду все вокруг
вспыхнуло -  пятидесятиметровый  султан  нефти,  остатки  вышки,  сама
земля, на которую низвергались потоки пылающего топлива...
     Полчаса спустя, когда вокруг горящего фонтана уже суетились сотни
людей  и  действовали  многочисленные  пожарные автомобили,  начальник
районного отдела НКВД лейтенант госбезопасности Арам Гарибян привез  к
себе  в  отдел  приземистого  крепкого  парня  в  лоснившейся от нефти
спецовке,  ввел в кабинет и плотно затворил  окна,  чтобы  можно  было
разговаривать, не повышая голоса, - пылающий фонтан заглушал не только
крики людей, но и сирены пожарных автомобилей.
     Парня в   спецовке   звали   Джафар  Бабаев,  он  был  бригадиром
промысловых слесарей,  монтировавших на  ноль  одиннадцатой  фонтанную
арматуру.
     Они были приятелями,  Бабаев и Гарибян, жили по соседству, вместе
рыбачили на прибрежных скалах,  когда к берегам подходили косяки шемаи
и воблы,  а то и отправлялись на "капитальную" рыбалку  к  устью  реки
Куры - там отлично брал крупный сазан, сом...
     И вот теперь Гарибяну  предстояло  допросить  Бабаева  по  поводу
случившегося чрезвычайного происшествии.
     Гарибян молча указал ему на стул.  Но стулья в  кабинете  были  в
чистых  парусиновых  чехлах,  и  Бабаев  сперва  стащил чехол с одного
стула, а уж потом уселся, со вздохом облегчения расслабив свое сильное
тело.
     - Устал, - сказал он. - Сутки работали без перерыва. Кругом крик:
давай-давай, надо скорее пустить ноль одиннадцатую!..
     - Вот и наработали.
     - Мы все сделали, как надо.
     - Работа бригады была принята? Есть акт?
     - Нету  акта.  -  Бабаев вздохнул.  - Есть только слово человека,
которого ты знаешь двадцать лет... Что, не веришь мне? - Он с тревогой
посмотрел на Гарибяна.
     - Да нет,  - сказал тот,  - верю.  Вот только...  Ты не один ведь
работал, Джафар. Сколько вас в бригаде?
     - Пятеро. Пять человек, я шестой.
     - И за каждого ручаешься?
     Бабаев посмотрел в глаза Гарибяну, развел руками:
     - А  как же иначе?  Все здешние,  все хорошие парни.  Сколько лет
работаем вместе!..  Нет, мы все сделали на совесть. Поставив фонтанную
елку,  парни  стали  тянуть  трубопровод к коллектору.  А я остался на
буровой. Я каждый фланец, каждую муфту ключом проверил! Могу подписать
любой документ: арматура была в порядке.
     - Как же ее сорвало?
     - Не знаю...
     - Может, кто-нибудь из бригады вернулся на ноль одиннадцатую...
     - Нет!  - выкрикнул Бабаев.  - Меня пусть судят.  Лучше меня, чем
любого из парней!..
     - Как же сорвало задвижку? - повторил Гарибян.
     - Ломаю голову - не могу понять.
     - Давай рассуждать,  Джафар. Ну вот, мы условились, что фонтанная
арматура была смонтирована по всем правилам и ее не могло сорвать. Это
так?
     - Правильно.
     - А "елку" сорвало!..
     - Послушай,  - сказал Бабаев,  - а что,  если это был посторонний
человек?
     - Ты видел такого?
     - Вчера  видел.  Когда  бригада  укладывала  трубы,  понадобилась
муфта.  А сумка с угольниками и муфтами осталась на буровой. Я не стал
отрывать слесарей от дела,  сам пошел на ноль одиннадцатую. Сумка была
на месте. Взял ее, собрался идти назад. Поднял голову - человек! Стоит
шагах в двадцати. Симпатичный такой...
     - Симпатичный?
     - Ну да.  Глядит на меня, улыбается. Говорю: чего вам здесь надо?
А он пожимает плечами:  мол,  шел мимо,  остановился на минуту,  вот и
все.
     - Рядом дорога, - сказал Гарибян.
     - Да, шоссе...
     - Что было дальше?
     - Ничего не было. Он ушел, потом я ушел.
     - Больше не видел его?
     - Нет.
     - Так... - Гарибян помолчал. - Мне сказали, ты и сегодня ходил на
ноль одиннадцатую. Примерно за час до аварии.
     - Ходил. Еще раз осмотрел "елку". Все было в порядке.
     - А потом ты звонил в трест, к каротажникам1. Зачем?
     1 Каротаж - способ исследования недр.
     - Вчера  я  заметил:  они забыли на буровой амперметр.  Думал,  к
вечеру заберут.  Сегодня прихожу - прибор там. Ну, стал звонить, чтобы
пришли за ним, взяли.
     - Дозвонился?
     - Никто не подошел к телефону.
     Гарибян снял  трубку  промыслового  телефона,   попросил,   чтобы
соединили с каротажной.  Абонент не ответил. Включилась телефонистка и
сказала, что все на пожаре.
     Гарибян положил трубку.
     - Почему ты решил,  что амперметр оставили каротажники?  -  вдруг
спросил он.
     - Кто же еще?
     Гарибян снова  снял  трубку.  На  этот раз он звонил дежурному по
промыслу.  Начальника райотдела НКВД интересовало,  когда на  скважине
ноль одиннадцать был проведен электрокаротаж.
     - В субботу, - ответила трубка.
     - Могли они приехать на буровую вторично?
     - А что им там  делать?  Показания  же  сняты!  Кстати,  документ
сейчас у меня. Желаете взглянуть?
     - Спасибо, - сказал Гарибян и положил трубку.
     - В  субботу были каротажники,  - проговорил Бабаев.  - А сегодня
четверг.
     - Может,  ты видел тот прибор раньше? - осторожно сказал Гарибян.
- Вспомни, Джафар.
     Бабаев решительно покачал головой.
     - Понятно.  - Гарибян отложил исписанный лист,  взял новый. - Как
он выглядел?
     - Амперметр?
     - Тот человек. Похож на кого-нибудь из рабочих?
     - Не сказал бы... Был одет в синий костюм...
     - Погоди!
     Гарибян отпер сейф,  достал конверт с пачкой фотографий, разложил
их  на  столе.  Это  были снимки мужчин разного возраста и обличья.  С
минуту Бабаев разглядывал карточки.
     - Нет,  -  сказал он.  - Тот был совсем другой.  Лето,  а человек
ходит по промыслу в синем шерстяном костюме. Представляешь?
     - В костюме, - задумчиво повторил Гарибян и вдруг достал из сейфа
второй конверт, разложил на столе новую серию фотографий.
     Бригадир слесарей  скользнул  взглядом по карточке Бориса Тулина,
двух каких-то  других  мужчин,  вдруг  вскрикнул  и  ткнул  пальцем  в
четвертое фото.
     - Погляди еще раз. Пойми, это очень важно!
     - Он самый!
     Гарибян так поспешно схватил трубку телефона,  что едва не свалил
аппарат на пол.
     - Друг,  - сказал он Бабаеву, набирая номер, - друг, извини меня,
но  придется тебе посидеть в коридоре.
     Тот вышел из кабинета и плотно затворил  дверь.
     Несколько минут спустя появился Гарибян.
     - Идем! - сказал он.
     - На буровую?
     Гарибян не ответил.  Он уже знал,  что подозреваемый находится на
борту  "Боевого",  полтора  часа назад отвалившего от пристани,  и что
морским  пограничникам  дан  приказ  догнать  пароход  и  снять  этого
человека. Только бы не промедлили пограничники!
     - Куда мы идем? - повторил Бабаев, когда они вышли на улицу. - На
буровую?
     - Куда же еще!..
     Гарибяну предстояло   решить  важную  задачу  -  обнаружить  хоть
какие-нибудь остатки прибора, о котором упоминал Бабаев, ибо начальник
районного  отдела  НКВД  теперь не сомневался,  что все случившееся на
ноль одиннадцатой - результат злого умысла, диверсии.
     Они сели в машину, и, пока ехали, Гарибян расспрашивал Бабаева об
устройстве,  которое тот  накануне  обнаружил  на  буровой.  Оно  было
размером  с  кирпич,  только  вдвое  толще,  имело  шкалу со стрелкой,
какие-то маховички и ручку для переноски.
     - Железный,  - сказал в заключение Бабаев.  - Железный и покрашен
черным лаком. Словом, вылитый амперметр.
     - А где он стоял?
     Слесарь начал было говорить, но вдруг запнулся на полуслове.
     - Ты  видишь  перед  собой  дурака!  -  закричал  он.  - Большого
дурака!..
     - Тихо! - прервал его Гарибян. - Ну-ка, спокойнее.
     - Понимаешь,  какое дело,  - торопливо проговорил Бабаев, - вчера
этот  "амперметр" стоял в углу буровой,  у самого входа,  так что я не
сразу его заметил...
     - А сегодня в другом месте?
     - Да!
     - Возле самой задвижки?
     Бабаев кивнул.
     - Вон какое дело,  - пробормотал Гарибян. - Выходит, этот человек
дважды побывал на ноль одиннадцатой!  Вчера он увидел тебя раньше, чем
ты его. Увидел и поспешил отойти к дороге... Ты испугал его, Джафар.
     - Теперь и я понял.  Он заметил меня,  скорее сунул "амперметр" в
угол буровой...
     - Это же была главная улика!..
     - А утром вернулся и перенес его к задвижке.
     - Ну, утром у него могли найтись и другие дела, - сказал Гарибян.
- Скорее всего, вернулся вчера же - вечером или ночью.

     Гарибян закончил   свой   доклад,   попросил  разрешения  курить.
Разговор  происходил  у  начальника   отдела   республиканского   НКВД
полковника Агамирова. Кроме хозяина кабинета и Гарибяна присутствовала
Саша Сизова.
     В распахнутое окно было видно, как по бухте стлались полосы дыма.
Ноль одиннадцатая все еще горела.
     - Где ты оставил Бабаева? - спросил Агамиров.
     - Ждет внизу. Он нужен?
     - Приведи.
     - Любопытно, как он отреагирует, - сказал Агамиров, когда Гарибян
вышел.
     Саша кивнула.
     Гарибян ввел  Бабаева.  Тот остановился у двери,  стащил с головы
кепку,  попытался пригладить волосы. Агамиров подошел к нему, протянул
руку:
     - Спасибо, товарищ!
     - За  что  спасибо?  -  ворчливо  проговорил Бабаев.  - Фонтан-то
горит!
     И он показал на окно. Саша невольно посмотрела туда же. Взглянула
снова, внимательнее. Вскрикнув, вскочила со стула, подбежала к окну.
     Поверхность моря  была  чистой,  лишь  в  глубине бухты виднелись
темные клубящиеся пятна, но и они быстро исчезали.
     - Закрыли  фонтан,  -  сказал  Бабаев  и счастливо улыбнулся.  Он
посмотрел на Агамирова.  - Можно я  уйду?  Сейчас  на  промысле  будет
большая работа. Особенно много дел у слесарей. А я бригадир.
     - Скоро вернетесь к себе.  - Агамиров  подвел  Бабаева  к  стулу,
усадил. - Полюбуетесь одним предметом и поедете.
     При этих словах Саша вышла из кабинета.
     - Быстро  справились  с  пожаром,  -  продолжал  Агамиров.  - Кто
закрывал фонтан?
     - Все  закрывали,  -  сказал  Бабаев.  - Одного назовешь,  другой
обидится. Эти трое суток люди почти не спали.
     Вернулась Саша. Она принесла нечто завернутое в газету.
     - Поставьте на стол, - сказал Агамиров.
     - Вахсей! - воскликнул Бабаев и невольно отпрянул от стола.
     Там стоял черный металлический ящичек размером  в  два  сложенных
вместе   кирпича,  со  шкалой,  какими-то  маховичками  и  ручкой  для
переноски.
     - Вижу, узнали, - сказал Агамиров.
     - Это он! - твердил Бабаев. - Тот самый прибор, начальник!
     - К сожалению,  нет.  Тот взорвался...  Значит,  утверждаете, что
похож?
     - Родные братья, начальник!
     - Очень хорошо. - Агамиров взял у Саши лист бумаги, положил перед
Бабаевым.  -  Это  протокол.  Прочтите  и,  если  там  все  правильно,
поставьте подпись.
     Бабаев дважды прочитал бумагу.
     - Все в точности, - сказал он, взял перо и размашисто подписался.
     - Теперь можете ехать к себе.  Вы помогли нам,  спасибо.  Внизу у
подъезда ждет машина...  - Агамиров посмотрел на  Сашу,  заканчивавшую
разговор по телефону.
     - Синяя "эмка",  -  сказала  Саша  и  положила  трубку.  -  Шофер
предупрежден,   доставит   на   промысел  или  куда  вам  потребуется.
Счастливого пути.
     - И вам спасибо. - Бабаев заторопился к двери. - На промысел еду,
куда же еще. - У выхода он обернулся, встретился взглядом с Гарибяном:
- Буду искать, не беспокойся!
     Гарибян кивнул.
     - О чем была речь? - спросил Агамиров, когда посетитель ушел.
     - Пытаемся найти остатки  взрывного  устройства.  Два  сотрудника
непрерывно  дежурят  возле  ноль  одиннадцатой.  Сейчас,  когда фонтан
уняли, будут работать. Бабаев поможет им.
     - Можешь   потрогать,   -   сказал  Агамиров,  перехватив  взгляд
Гарибяна, брошенный им на "амперметр". - Не бойся, обезврежено.
     Гарибян взял   взрывной   снаряд,  подержал  в  руках,  осторожно
поставил на стол.
     - Тяжелый...
     - Сильная штука,  - сказал Агамиров.  -  Хочешь  знать,  как  она
оказалась  у нас?  Так вот,  это подарок.  Принес один немец и подарил
капитану Сизовой.
     - Все шутите, товарищ начальник.
     - Это правда, - сказала Саша.
     - На-ка! - Агамиров достал из сейфа и протянул Гарибяну картонную
папку.  - Садись на диван и читай. Там все сказано. Прочти, тебе будет
полезно.  На  мой  взгляд,  интересный  документ...  Но прежде следует
кое-что пояснить.  Было так:  пришел посетитель, оказался у дежурного,
потом в нашем отделе. С ним работала капитан Сизова.
     - Мне кажется,  любопытный человек,  - сказала Саша.  - Хорошо бы
вам зрительно представить его,  когда начнете читать, - она кивнула на
папку. - Парень лет двадцати двух, красное лицо, белые волосы, светлые
глаза,  огромные  рабочие  руки.  Голос  хриплый,  будто человек очень
простужен...
     В папке  оказалась  стенограмма.  Гарибян  прочитал  ее  всю,  не
отрываясь.
     Вот этот документ.

     СИЗОВА. Назовите ваше имя.
     ПИФФЛЬ. Пиффль.  Готфрид Бердт Пиффль.  При этом сразу  возникает
вопрос о национальности,  не так ли?  Ну да,  немец.  Родился здесь, в
Азербайджане, гражданин СССР. Служу на нефтеперерабатывающем заводе, в
третьем цеху... Впрочем, вот мое удостоверение.
     СИЗОВА. Спасибо. Я знаю этот завод, бывала и в вашем цеху.
     ПИФФЛЬ. Тогда   вы  должны  помнить  семнадцатую  установку.  Три
огромные колонны слева,  когда въезжаешь на  территорию  цеха.  Это  -
лучшее, что есть на заводе.
     СИЗОВА. Вы работаете на семнадцатой?
     ПИФФЛЬ. Нет,  я  оператор  девятки.  Это  совсем в другой стороне
цеха.  О семнадцатой заговорил, потому что имею поручение взорвать ее.
Почему вы молчите?
     СИЗОВА. Я внимательно слушаю.
     ПИФФЛЬ. Вчера  ко  мне позвонил один человек...  Однако вы должны
знать кое-что из того,  что было раньше.  Но это  займет  определенное
время.
     СИЗОВА. Я не спешу.
     ПИФФЛЬ. Так  вот,  это  началось три года назад.  Осенью тридцать
четвертого  года  я  получил  странное  письмо.  Судя  по  конверту  и
почтовому штемпелю, его отправили из Одессы. Автор, назвавшийся другом
моего  покойного  отца,  рассказывал  о  "великих  переменах,  которые
происходят  в  новой  Германии".  Он подчеркивал,  что вклад в расцвет
империи Гитлера должен внести каждый немец,  независимо от  того,  где
живет  и подданным какой страны является.  В конце он сообщал,  что по
всем этим вопросам хотел бы знать мое мнение.  К письму  был  приложен
адрес для ответа.
     СИЗОВА. Адрес в Москве?
     ПИФФЛЬ. Нет,  в  Берлине.  Некоего  Гейнца  Дитриха  я должен был
поздравить с днем рождения.  Такое поздравление свидетельствовало бы о
том, что я разделяю точку зрения автора письма.
     СИЗОВА. Вы послали письмо?
     ПИФФЛЬ. Нет...   Испугался,   что   в   Москве   его  перехватят,
расшифруют. Словом, поймут, что к чему, и всыплют мне по первое число.
     СИЗОВА. Значит, будь вы посмелее...
     ПИФФЛЬ. Отправил бы письмо.  В тот год в голове у меня был полный
хаос. А по Германии, которую знаю только по книгам, я и сейчас тоскую.
Тоскую, ничего не могу поделать с собой!..
     СИЗОВА. Что было дальше?
     ПИФФЛЬ. Дальше было то,  что ко мне в дом явился  человек...  Это
произошло в середине следующего года. Ну да, летом тридцать пятого. Он
пришел вечером,  позвонил и,  когда я отпер,  сказал, что хочет видеть
отца.  Расстроился,  узнав,  что он уже пять лет как в могиле.  Не мог
сдержать слез...  Конечно, я пригласил его в дом. В тот вечер мы долго
разговаривали...  Мой  отец  - выходец из Рура.  Оказалось,  что новый
знакомый - тоже из тех мест,  лишь неделю назад покинул  Германию.  Он
пояснил,  что  является коммерсантом,  ведет дела с иранскими фирмами.
Вот и пересек транзитом Советский Союз - из северной части Европы  это
удобный  путь  на  Ближний  Восток.  А  очутившись  в Баку,  не мог не
навестить старого приятеля. И вот не застал его в живых... В беседе он
то и дело возвращался к рассказам о своей родине.  Вдруг спросил, имею
ли я гороскоп.  Видя мое недоумение,  заметил,  что миллионы  людей  в
Германии  заказывают  себе гороскопы.  Есть гороскопы и на всю страну.
Таких  два  десятка,   составленных   лучшими,   как   он   выразился,
"специалистами  оккультных наук".  Они единодушно предсказывают стране
великое будущее...
     СИЗОВА. Чем закончился ваш разговор?
     ПИФФЛЬ. Он посоветовал мне переехать в Германию.
     СИЗОВА. С какой целью?
     ПИФФЛЬ. Переехать,  и все.  Там  теперь  нет  безработицы.  Такие
специалисты, как я, хорошо зарабатывают.
     СИЗОВА. А как переехать?  Ну... что вы написали бы, обратившись к
советским властям за разрешением на переезд в другую страну?
     ПИФФЛЬ. Я задал ему такой вопрос.  Он  ушел  от  прямого  ответа.
Сказал,   что   главное   -  мое  согласие.  Получив  его,  они  будут
действовать...
     СИЗОВА. Они?..
     ПИФФЛЬ. Как  я  понял,   в   Германии   существует   организация,
занимающаяся такими делами.
     СИЗОВА. Дали вы согласие?
     ПИФФЛЬ. А вот послушайте... Отец не раз рассказывал, почему уехал
из Германии.  Вкратце дело было так.  В ответ на  кровавые  события  в
России  в январе тысяча девятьсот пятого года в Руре забастовали сотни
тысяч углекопов.  Отец был членом стачечного комитета на своей  шахте;
когда произошла стычка с полицией, сгоряча двинул по физиономии одному
из шуцманов. Отец был на полголовы выше меня, весил сто двадцать кило.
Короче, шуцмана отправили в больницу. А отцу пришлось бежать. Товарищи
собрали ему де