ЕЛЕКА. Где-то в середине... КУЗЬМИЧ. Вы были один? ЛЕЛЕКА. Конечно, нет. Председатель Шагин распорядился, чтобы уходили парами. КУЗЬМИЧ. Понятно. Кто был вашим спутником? ЛЕЛЕКА. Пожидаев Захар. КУЗЬМИЧ. И все обстояло благополучно? ЛЕЛЕКА. Не совсем. Вернее, совсем не благополучно. На шестой день пути, когда мы выбрались к железной дороге, я подхватил дизентерию. Ослаб так, что не мог двигаться. Пожидаев пристроил меня у каких-то людей, сам пошел дальше. КУЗЬМИЧ. Бросил вас и ушел? ЛЕЛЕКА. Не бросил. Оставил с моего согласия. КУЗЬМИЧ. Разумеется, обо всем доложили, когда вернулись? ЛЕЛЕКА. Меня никто не спрашивал. КУЗЬМИЧ. Напишите подробный рапорт: где и у кого лечились, в какие сроки, куда направились потом. И о Пожидаеве - как он вел себя в пути, что вам известно о его судьбе. ЛЕЛЕКА. С тех пор как мы расстались, Пожидаева больше не видел. Где он, не знаю. КУЗЬМИЧ. Вот и изложите все это на бумаге. ЛЕЛРКА. Понял. Простите, чем вызван такой... допрос? КУЗЬМИЧ. После длительного перерыва съезжаются старые работники. Нам надо все знать о каждом человеке. Вам это кажется странным? ЛЕЛЕКА. Нет. КУЗЬМИЧ. Ну и отлично. Разговор окончен. Идите и завтра представьте рапорт. Сидя в своей комнатке, Саша дописывала последние строчки состоявшейся беседы, когда вошел Кузьмич. - Каковы впечатления? - спросил он. - О Ревзине вы не упомянули. Почему? - Не счел нужным. Что мог сказать о нем Лелека? Ведь он ушел раньше... - А вы-то сами как относитесь к Лелеке? - Очень неглуп. Умеет работать. У председателя на него кое-какие виды. - Виды на выдвижение? - Да. - А Гроха? - У этого слаба теоретическая подготовка. Зато он отличный практик. И в его преданности делу революции трудно сомневаться. Словом, парень как парень. Таких у нас большинство. - Совсем забыла, - вдруг сказала Саша. - Со мной на одном пароходе прибыли врач Станислав Белявский с супругой - те самые, квартиру которых мы обыскивали и были жестоко одурачены... Да вы знаете, я уже говорила. Так вот, Шагин не исключал, что Белявского кто-то предупредил о предстоявшем обыске. - Саша задумалась, покачала головой. - Сперва это обстоятельство. Потом убийство Ревзина. Далее - нас с Шагиным разыскивают по всей степи... Словом, Белявские снова в городе и хорошо было бы установить наблюдение за ними. Кузьмич кивнул, сделал пометку в блокноте. - Лучше, если работать будут люди из нового состава, - сказала Саша. - Резонно, - сказал Кузьмич. Он сделал паузу, задумчиво посмотрел на Сашу. - Я вот о чем думаю. Не проверить ли могилу, о которой упомянул Олесь Гроха? - Могилу Тараса Чинилина? - Да. - Что ж... Заодно разыщем тайник с документами и серебром. Это в одном районе. - Условимся, то и другое возьмешь на себя. Саша кивнула. Зазвонил телефон. Председатель интересовался ходом расследования. Кузьмич коротко доложил о состоявшихся беседах, с минуту слушал, поглядывая на Сашу. - А вот мы и спросим ее. Он отвел руку с телефонной трубкой: - Твоя старая должность свободна. Не возражаешь? Саша кивнула. - Не возражает, - сказал Кузьмич в трубку. - Теперь я хочу отправиться домой. - Саша подавила зевок. - А завтра утром... - Лучше, если сразу же выедешь на проверку рапорта Грохи. ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА Чету Белявских принудили вернуться в город весьма серьезные обстоятельства. Последние четыре месяца они провели в Одессе, куда перекочевали в поисках удачи. Сперва в Одессу уехал Тулин - у его родителей имелся там особняк, да и сам Борис Борисович был в Одессе своим человеком. Словом, Тулин отправился на разведку. Вскоре от него пришло письмо. Старый школьный товарищ звал супругов Белявских к себе, прозрачно намекая на большие дела, которые сейчас вершат здесь все, кому не лень. До сих пор ценности мадам Базыкиной лежали у Станислава Оттовича мертвым грузом и, что называется, жгли руки своих новых владельцев. Не терпелось обратить ценности в деньги, а сами деньги пустить в оборот. Но в городе, где все еще обретался Базыкин, это было опасно - нрав у купца, как это хорошо знал Белявский, был крутой, а рука тяжелая. Да и можно ли вообще как следует развернуться в городишке, где каждый человек на виду! Иное дело - огромная, многолюдная Одесса, рай для тысяч и тысяч дельцов. Они затеряются в человеческом водовороте. Никому не будет дела ни до Белявских, ни до их капиталов. Словом, Одесса тех дней представлялась Станиславу Белявскому грандиозным карточным столом, на который он и выложит свой великолепный козырь. Так рассуждал Белявский, прочитав письмо Тулина. Все говорило за то, что Борис Борисович не обманул ожиданий, хорошо разведал обстановку. Теперь предстояло самое трудное - уломать Стефанию. Зная супругу как человека, абсолютно лишенного таких ценных черт характера, как деловитость, инициатива и предприимчивость, Белявский был убежден, что Стефания наотрез откажется от переезда в другой город. А она, как только Станислав Оттович показал письмо Тулина, бросила все и побежала укладываться! Станислав Оттович был озадачен. Впрочем, он недолго ломал голову, пытаясь найти объяснение странному поведению жены. Главное достигнуто: они едут! И вот - Одесса. Жилье Тулина оказалось достаточно комфортабельным. Это был небольшой особняк, расположенный на одной из станций Большого фонтана. Гостям отвели апартаменты на втором этаже. Наскоро распаковав багаж и переодевшись, они спустились в гостиную. Белявский, в отлично сшитой чесучовой паре, в канотье и с тростью, выглядел вполне респектабельно. Он заявил, что оставляет супругу на попечение Тулина, ибо очень спешит в город: следует нанести визит одному старому знакомому, местному маклеру, который, конечно, имеет обширные связи в деловом мире. Хозяин особняка и Стефания заперли двери за Станиславом Оттовичем и... кинулись друг другу в объятия, ибо давно были близки, еще с той поры, когда Борис Тулин впервые появился в доме Белявских. Так начался одесский период жизни и деятельности врача Белявского. Это было поистине удивительное время. Ему сразу же повезло: при содействии приятеля-маклера он продал базыкинские ценности гораздо выгоднее, чем надеялся. Затем последовала серия смелых спекуляций. Объектами ее было канадское зерно и мясные консервы из Аргентины, сукно и сахарин, изготовленные в Англии, и даже розовое масло Болгарии. И все удавалось, все приносило отличный барыш! За короткое время первоначальный капитал был увеличен почти втрое. Надо ли говорить, что удачливые коммерсанты обзавелись собственной просторной квартирой и хорошей обстановкой. Станислав Оттович, страстный любитель морских прогулок, стал присматриваться к элегантной моторной яхте, которая по случаю продавалась весьма недорого. Казалось, все шло хорошо, ничто не предвещало несчастья. А оно надвигалось. Началось с того, что Белявский поведал своему другу-маклеру о намерении купить яхту. Затем попросил назвать какой-нибудь надежный банк, французский или, скажем, швейцарский, куда он, Белявский, намерен перевести все свои деньги, так как понимает, что в конце концов большевики могут взять верх, и тогда порядочным людям не останется ничего иного, кроме как бежать на Запад. Выслушав эти слова, маклер разволновался. Он разразился страстной тирадой, из которой следовало, что в нынешнее бурное время надежных банков нет и не может быть. Со всех концов света идут вести о том, что один за другим лопаются банки, которые еще вчера считались абсолютно надежными, этакими незыблемыми финансовыми твердынями. Лишь золото является непреходящей ценностью, которой не страшны всякие инфляции, девальвации или иные трюки. Нет, в этих условиях умный человек делает единственно верный ход: все свои капиталы, движимое и недвижимое имущество он обращает в благородный металл. С таким грузом можно ехать куда угодно, хоть на край земли. Кстати, лично он так и поступит: свои финансовые операции он уже завершил и не позже чем через месяц переезжает в Австралию. Там у него богатые родственники и неплохие связи в деловом мире. Белявский позавидовал светлой голове и тонкому чутью приятеля, мысленно возблагодарил провидение за то, что не поспешил с переводом денег в швейцарский или французский банк. Да, они со Стефанией тоже отправятся в Австралию. Путешествовать будут все вместе - так веселее, да и меньше риска. Маклер выслушал Белявского, казалось, без всякого энтузиазма. Ехать вместе? А не задержится ли Белявский со сборами? Нет? Ну, тогда куда ни шло. Вот и супруги их за время путешествия ближе познакомятся, станут приятельницами. Кстати, в этом случае переправа через границу обойдется дешевле. Что же касается проводника, то такой человек уже найден - абсолютно надежен и возьмет недорого. Прямиком доставит их в Турцию. А оттуда открыта дорога в Австралию. Он одобрил и предложение Белявского воспользоваться яхтой, которую тот только что купил: очень хорошо, они поедут на яхте. А в Турции ее можно будет продать. Приняв знаменательное решение об отъезде, Станислав Оттович стал действовать с удвоенной энергией. Он завершал последние операции, покупал на все наличные деньги золото и драгоценности. Работая по пятнадцать часов в сутки, ценой невиданного напряжения, смог все закончить к намеченному сроку. В эти недели Стефания тоже трудилась не покладая рук, но занималась иными делами - распродавала свои туалеты. Так посоветовал муж, сказав, что смешно везти с собой одесские кофты и юбки, когда на пути в Австралию - в Париже или Брюсселе - можно обзавестись вещами, куда более элегантными и модными. Наступил день отъезда. Поздним вечером Станислав Оттович и Стефания подошли к своей яхте, причаленной в укромном месте. Красивое судно будто дремало на неподвижной воде. Станислав Оттович даже прищелкнул языком от удовольствия - яхта была отличной покупкой. Маклер уже находился на борту. Он протянул руку, чтобы помочь доктору, сгибавшемуся под тяжестью двух саквояжей с драгоценным грузом. Станислав Оттович тепло улыбнулся приятелю, но саквояжей не отдал. Собрав все силы, он сделал последний шаг и гордо ступил на палубу своего владения. Следом поднялась Стефания - она несла тяжелый кожаный сак в черную и красную клетку. - Слава Богу! - врач поставил саквояжи на палубу и расправил затекшие руки. - Слава Богу, мы дома. Стефания, иди в каюту, сейчас будем отчаливать. Хвала Всевышнему, самое трудное позади! Но Станислав Оттович плохо знал своего партнера-маклера. Потому и поспешил с выводами. Неожиданно маклер сделал выпад и выбросил вперед сжатую в кулак руку. Удар был нанесен по всем правилам. Белявский молча перелетел через поручни и упал в море. Секундой позже раздался второй всплеск - в воде забарахталась Стефания. На яхте застучал двигатель. Судно отвалило от причала и устремилось в море. Когда Белявским удалось выбраться из воды, яхта была уже далеко - рокот мотора едва прослушивался. Вскоре он смолк. На море и берег легла тишина. Теперь Белявским нечего было делать в Одессе. О трагических событиях, развернувшихся ночью возле уединенного причала на Большом фонтане, Борису Тулину рассказано не было. Супруги Белявские все свалили на большевиков: ворвались в дом, обобрали... ПЯТАЯ ГЛАВА К исходу теплого осеннего дня бородатый возница завершил свои дела на городском привозе и выехал в степь, направляясь домой. Ни сам он, ни лошадь нисколько не изменились с тех пор, как их последний раз видела Саша. Цела была даже зеленая шляпа, правда украшенная новым пером. Прежнее обветшало и было выброшено, когда хозяин нашел замену - великолепное перо из хвоста павлина, так кстати валявшееся на обочине большака. Торговая операция на привозе продолжалась два дня - биндюжник реализовал десяток мешков ячменя и кукурузы. Все это время каурая кобыла стояла без дела, успела хорошо отдохнуть и сейчас легко тянула опустевшую колымагу. Совсем недавно пролился короткий теплый дождик. Пройдет часа два-три, земля просохнет, и за каждой телегой вновь протянется рыжее облако длиной с версту. Но пока лошадь ступала по влажному грунту, воздух был чист и насыщен сложными ароматами чебреца, полыни, молочая, особенно острыми и сильными после дождя в предвечерней степи. Сперва бородач что-то тоненько напевал себе под нос, потом смолк, сонно подвигал губами. Он совсем было собрался завалиться на солому, устилавшую дно биндюги, чтобы вздремнуть, как вдруг встрепенулся, протер глаза. Из-за кургана показались всадники. Возчик определил: красноармейцы конвоируют линейку, на которой сидит женщина. Он заторопился, задергал вожжами, освобождая дорогу, сдал на обочину, в самые ковыли, и остановился. Линейка поравнялась с подводой, тоже стала. Биндюжник сразу узнал женщину, правившую лошадью. - Га, "учительша"! - закричал он и так стеганул кнутом по воздуху, что каурая кобыла задвигала ушами и опасливо покосилась на хозяина. Саша спрыгнула с линейки, поспешила к бородачу. Они долго трясли друг другу руки, смеялись. - А ведь я тебя сейчас поцелую, дядько Микола! - крикнула Саша и чмокнула Ящука в обе щеки. ...Прошло несколько минут. Биндюга и линейка разъехались в свои стороны. Трясясь в колымаге, Микола Ящук обеими руками крепко держал великолепный "цейс". Этот морской бинокль до последнего времени был единственной ценностью, принадлежавшей лично Саше, и хранился дома, пока его владелица колесила по стране. Сейчас бинокль перешел к новому хозяину - Саше хотелось хоть как-нибудь отблагодарить Миколу. Вдоволь насмотревшись на подарок, Микола Ящук осторожно поднес бинокль к глазам, навел на ближайший курган. Эффект был таков, что старый возница едва не свалился с телеги. В последующие полчаса бинокль наводился на все, что встречалось по пути. Возчик радовался подарку, как ребенок, потом утомился, завернул бинокль в чистую тряпочку, сунул за пазуху. В эту минуту он вдруг почувствовал, что должен был о чем-то рассказать встретившейся "учительше". Но о чем именно? Яшук силился припомнить и не мог. Знал только, что это нечто важное. Ясность пришла много часов спустя, поздно ночью, когда возчик въехал в свое село. Биндюга едва тащилась по безлюдной в ночной час улице. По пути проступали из темноты силуэты домов. Вот возникла изба с заколоченным крест-накрест окном. Ящук усмехнулся. В этом доме минувшей весной бандиты заперли своих пленников. Заперли, да не устерегли. Хозяйка оказалась расторопной бабой... Куда же она девалась? Исчезла вскоре после тех событий. Забила окно, подперла колом дверь да и ушла. Говорили, будто подалась в город, где у нее проживали родственники или знакомые... Следующим домом была просторная пятистенка деревенского лавочника Аникана. Самое бандитское гнездо. У Аникана останавливался атаман, квартами глушил самогон, до которого был великий охотник. Здесь бесноватый батько беседовал с посланцами других бандитских вожаков, принимал гостей... Гости! Микола Ящук так натянул поводья, что каурая едва не взвилась на дыбы. Гости! Наконец-то он вспомнил! Известие, предназначавшееся для Саши, было такое. Третьего дня в городе, возле привоза, Микола Ящук вдруг повстречал того самого атаманова гостя, который минувшей весной приехал в село из города и вместе с бандитами искал по степи "учителя" и "учительшу"... Этот тип, когда его обнаружил Ящук, шел мимо привоза, держа в руке военную сумку. Открыто шел, не таясь, будто не бандит он, а хозяин в городе, чуть ли не комиссар. Ящук пошел было следом, но растерялся, промедлил: опасался за лошадь. И бандит успел скрыться. Но это неважно. Главное, что он в городе. Значит, его можно выследить и арестовать. Саша сидела в линейке, привалившись спиной к большому, туго набитому мешку, перемазанному землей, насквозь промокшему. Несколько часов назад мешок был вырыт из тайника в лесу. При каждом толчке в нем что-то звенело, перекатывалось. Конники, конвоировавшие линейку, смеялись, упражнялись в остроумии. Поначалу Саша отвечала им, потом устала. Какое-то время даже дремала, пока линейка шла по ровному дну высохшего озера. Ее двухнедельная командировка подходила к концу, Она торопилась домой, чтобы поскорее доложить о результатах поездки, привести себя в порядок, отоспаться, Только этим можно объяснить, что при встрече со старым Ящуком она не спросила об Андрее Шагине. Ведь где только не бывает возчик, с кем не встречается во время своих странствий по округе. Вполне возможно, что видел где-нибудь Андрея. А она толком не поговорила с ним. Сейчас Саша досадовала, злилась на себя. Поздно вечером линейка и конвоиры добрались наконец до города. И только здесь, у здания УЧК с темными окнами и запертой входной дверью, выяснилось, что сегодня не пятница, как почему-то полагала Саша, а суббота и на работе никого нет и завтра тоже не будет... Помощник коменданта и посыльный стащили с линейки привезенный Сашей мешок, унесли в дежурку. Конвой был отпущен и на рысях ушел в расположение своего эскадрона. Саша осталась одна на улице. Постояв, поплелась домой. Очень хотелось спать. Но она знала, что еще долго будет ворочаться в постели: слишком напряжены нервы. Перед глазами неотступно стоял Микола Ящук. Она не могла простить себе, что не задержалась, не побеседовала с ним. В понедельник утром, когда Саша пришла на работу, Кузьмич сидел на корточках перед вспоротым мешком и извлекал из него документы. - Есть новость, - сказал он, как только они поздоровались. - Мне кажется, довольно интересная. Но сперва говори ты. Саша доложила о том, как отыскала приметное место на опушке леса и вырыла мешок с серебром и архивом, а затем совершила поездку почти за сто пятьдесят верст - к хутору, близ которого, по утверждению Олеся Грохи, в перестрелке с бандитами погиб его напарник чекист Тарас Чинилин. - Гроха чист, - твердо сказала Саша. - Все проверено. У меня никаких сомнений. - Ну-ну, - усмехнулся Кузьмич, - не будем спешить, расскажи обо всем обстоятельнее. - Есть свидетели: видели, как двое отстреливались от бандитов. Отбились от них и ушли в степь. А тут новый патруль. Опять выстрелы. Бандитам удалось застрелить одного. Другой спасся - помогло, что к этому времени стемнело. Но он вернулся к телу товарища - хуторяне утверждают, что наутро увидели свежий холмик у подножия кургана, как раз возле того места, где лежал убитый. - Уверена, что речь шла о Грохе и его спутнике? - Уверена. - Саша достала фотографию Грохи. - Эту карточку я возила с собой. Хуторяне опознали Гроху. Но у меня не было фото Тараса Чинилина. Поэтому пришлось принять крайние меры. - Неужели вскрыла могилу? - Да. Надо же было довести дело до конца, чтобы рассеялись все сомнения. - М-да... - Кузьмич покачал головой. - Тело почти четыре месяца лежало в земле... - У Чинилина недоставало мизинца на левой руке. Это хорошая примета. - Спасибо, Саша. Что было дальше? - Дальше было хуже, - Саша помедлила. - Или лучше. Это как считать. - Что ты имеешь в виду? - Рапорт Константина Лелеки. - Ты и его проверила?! - воскликнул Кузьмич. - Уж заодно... Саша достала из сумки и разложила на столе сильно потрепанную карту с пометками и значками, связку бумаг, блокнот с записями и копию рапорта, написанного Лелекой по требованию Кузьмича. - Это дело сложнее, - сказала она. - Все сложнее, за что ни возьмешься. Вот смотрите: Константин Лелека указал, что, заболев дизентерией, добрался до железнодорожного разъезда Логиново в конце мая... Простите, в конце апреля. С маем месяцем здесь связано иное обстоятельство, и я сбиваюсь, как только начинаю думать об этой истории... Итак, он добрался до разъезда. Захар Пожидаев ушел дальше, а Лелека остался - почти две недели жил у начальника разъезда, фамилии которого не помнит. Жил у него и лечился. - Что же тебе кажется странным? Ну, забыл человек фамилию. Может, сильно болел... Достаточно отыскать этого железнодорожника - и дело с концом. Установила, как его зовут? - Да, установила. Его звали Говорухо Сидор Никитич. - Звали?.. Саша передала Кузьмичу лист с несколькими подписями. Это был акт. Группа жителей деревни, расположенной по соседству с разъездом Логиново, свидетельствовала, что в середине мая 1919 года отряд, командиром которого был известный в округе белогвардейский полковник, совершил налет на разъезд Логиново. Все находившиеся там люди, включая начальника разъезда Говорухо и его семью, были убиты, а сам разъезд сожжен. - Смотри как получилось, - пробормотал Кузьмич. Саша положила на стол новый лист. Руководство соседней станции свидетельствовало, что разъезд Логиново с 14 мая по 7 июля не функционировал, так как подвергся нападению бандитов, разрушивших путевое хозяйство. - Ну и ну! - Кузьмич грудью навалился на стол, будто хотел получше разглядеть Сашу. - Вот так известие! Что ты обо всем этом думаешь? - Пока ничего не думаю, - сказала Саша. - Может, вызвать Лелеку, поговорить?.. - А зачем? Я бы не беспокоила человека. Особенно если к нему нет претензий по службе. - Претензий пока нет... Впрочем, ты права. Скоро все прояснится. - Каким образом? - Вчера из Харькова вернулся один наш работник. Только что доложил: проходил мимо госпиталя, а в больничном саду в халате и шлепанцах разгуливает... Захар Пожидаев. - Вот так удача! Это и есть новость, которую вы хотели сообщить? Кузьмич кивнул. - Надо немедленно телеграфировать ему, - сказала Саша. - Пусть сообщит, с кем уходил из города, как все было. - Погоди. Пожидаев, когда с ним говорил сотрудник, доживал в госпитале последние дни. Сказал, что, выписавшись, направится сюда. Так что наберись терпения. Теперь не долго ждать. - Кому в управлении известно, что Пожидаева обнаружили? - Председатель знает, я осведомлен, теперь и ты. - А где тот сотрудник? - Предупрежден, чтобы помалкивал о своей встрече в Харькове. Зазвонил телефон. Кузьмич взял трубку, с минуту слушал. - Тебя, - сказал он Саше. - Звонят из комендатуры. Какой-то человек просится к барышне, которая позавчера ехала на линейке по степи в сопровождении красноармейцев. Какой-то бородач, по виду крестьянин. Саша схватила трубку. - Где посетитель? - крикнула она в микрофон. - Здесь, - послышался в трубке голос коменданта. - У меня сидит. По паспорту - Ящук Николай Терентьевич. - Пропусти немедленно! - Добро... Слушай, Саша. У него, видишь, бинокль... Говорит, ты подарила... - Ну так что? - Я ему портсигар свой отдам. Серебряный портсигар, полфунта серебра... Зачем ему "цейс"? Бинокль на нем - ну чисто седло на корове... А я портсигара не пожалею да еще зажигалку в придачу отдам. Скажи ему, Саша! - Он что, не хочет? - Вцепился в бинокль руками - не оторвешь. Говорит: "Подарунок, не можно". - Вольному воля, - сказала Саша и рассмеялась. Ей было приятно, что Ящук не пожелал расставаться с подарком. - Это тот самый возница. Ко мне рвется. Мой спаситель, - объяснила она Кузьмичу. - А, - вспомнил Кузьмич. - Бородач, зеленая шляпа с пером? - Теперь еще и бинокль на груди. Морской бинокль на ремешке через шею. Картина! - Твой, что ли? - Был мой, стал его. - Так... А что хотел комендант? - Выменять бинокль на портсигар. - Ну, я ему дам! - вспылил Кузьмич. - Будет знать, как принуждать посетителей... - Только учтите: портсигар у коменданта великолепный, сама видела. Так что действовал он м-м... честно, что ли. - Ладно, - сказал Кузьмич. - Иди к своему бородачу. Поглядим, с чем он явился. Проводишь его - зайди. Саша вышла. Кузьмич принялся шагать по комнате. Десять минут миновало. Потом еще столько же. Саша не возвращалась. Нетерпение Кузьмича было так велико, что он не выдержал, пошел к Саше. Саша была взволнована, молча кивнула на сидевшего в кресле Ящука. Кузьмич подошел к нему, пожал руку. - Ну, что у вас случилось? - Позволю себе пересказать кое-что из того, что уже известно, - начала Саша. - Итак, весной этого года в родном селе Миколы Ящука стояла банда атамана Неверова. В эти дни мы как раз уходили из города... И вот к атаману прибыли два гостя. Атаман тотчас разослал в степь разъезды - те должны были разыскать и схватить путников с тяжелым портфелем или котомкой... - То есть вас с Шагиным? - Да, все это вы знаете... Так вот, гражданин Ящук утверждает: один из гостей атамана был некий полковник, а другой... Другого он видел здесь, в нашем городе, не далее чем три дня тому назад. - Где именно видел? - Та возле привоза, - сказал Ящук. - Мимо шел, быстро так, будто шибко занят... - А как выглядел этот человек? Ящук не понял, взглянул на Сашу, ища помощи. - Ну, был он гражданский... цивильный, или же красноармеец, командир? - Цивильный, - заторопился биндюжник, - штаны на нем были цивильные и капелюха. А френч - тот военный. Френч - он и есть френч. И сумка в руке тоже военная: со стеклом. - Видимо, планшетка, - сказала Саша. - Дядя Микола, оружия ты у него не заметил? В ответ Ящук развел руками. - Не бачил, значит, - сказал Кузьмич, подлаживаясь под речь посетителя, - чи есть у него револьвер, чи нема? - Не бачив, - с сожалением подтвердил Ящук. - Он далече был. А я коня напувал, кобылу то есть. Хотел бежать за тем человеком, да за конягу побоялся. Кузьмич взглянул на Сашу: - Попросишь, чтобы с максимальной точностью описал того типа - внешность, возраст, манеру держаться, особые приметы, ежели такие есть. Все это запротоколируй. Он подсел к Ящуку, дружески улыбнулся: - Как ваше имя-отчество? - Микола Терентьевич. - Очень хорошо... Так вот, скажите, уважаемый Микола Терентьевич, домой вы очень торопитесь? Ящук не понял, попытался надеть шляпу. Кузьмич мягко, но решительно отобрал ее, положил на соседний столик: - У вас здесь друзья, Микола Терентьевич... И я хотел спросить: можете вы не сразу уехать в свое родное село, а задержаться в городе денька на два? Погостить у Саши или, скажем, у меня... Сделайте такое одолжение. Ящук не проронил ни слова. Он был взволнован, переводил взгляд с одного собеседника на другого. - Ты не бойся, дядя Микола, зла тебе не причинят, - сказала Саша. Возчик шумно вздохнул, провел языком по пересохшим губам. Он силился понять, чего от него хотят, и не мог. Кузьмич решил сделать кое-какие пояснения. - Ну вот, - сказал он, - вы сообщили нам о подозрительном человеке. Утверждаете, что он в городе, хотите, чтобы мы его арестовали... Так я говорю? Ящук согласно кивнул. - Очень хорошо. Но как его найти, этого преступника? Вы его знаете в лицо, а мы нет. Вот и требуется ваша помощь, уважаемый Микола Терентьевич. Теперь понимаете свою задачу? - Та разумею, - сказал бородач. - Треба вместе шукать. - Вот-вот! - Кузьмич встал, взял Ящука за плечи. - Только знайте: дело это очень секретное. Поэтому о нашем с вами разговоре - ни одной живой душе. Ящук снова кивнул. Саша отвела Кузьмича в сторону, зашептала: - Я вот о чем подумала. Не показать ли дядьке Миколе некоторых наших сотрудников? - Правильно, Саша. - Думаю начать с фотографий в личных делах. - Боюсь, там маловато порядка. Люди съехались недавно, личные дела только восстанавливаются. Нет, затея эта результата не даст. Ящуку надо показать людей, а не карточки... Только очень аккуратно, Сашенька. Беда, если ошибемся, нашумим. Да ты сама понимаешь... Рассудив, что до поры до времени никто из чекистов не должен видеть Ящука, Саша созвонилась с гостиницей, заказала номер и в перерыв, когда сотрудники отправились обедать, вызвала автомобиль и отвезла старика в гостиницу. Комната оказалась просторной и светлой. В гостиничном ресторане Саша договорилась, что обед и ужин постояльцу доставят прямо в комнату. Теперь Микола Ящук мог спокойно отдохнуть и выспаться - "смотрины", как мысленно назвала Саша предстоящую операцию, решено было провести завтра утром, когда спешащие на работу сотрудники будут подходить к подъезду учреждения. Предупредив возчика, чтобы тот без ее ведома не переступал порога своего гостиничного номера, Саша вернулась на службу. Оставшееся до вечера время ушло на то, чтобы подготовить место, с которого наблюдатель мог бы хорошо разглядеть лица людей, входящих в здание УЧК. Домой Саша отправилась, когда на улице было уже темно. По пути зашла в гостиницу. Здесь все было в порядке. Час назад Ящук поужинал. Сейчас он сидел у стола и чинил кнут - заново привязывал ремень к кнутовищу. Саша стала помогать - сперва навощила дратву, затем придерживала кнутовище, которое Микола Терентьевич обматывал этой дратвой. Конечно, она спросила старого возчика об Андрее. Ящук хорошо помнил спутника Саши, но, увы, никогда больше не видел его. - Кто у тебя дома, дядько Микола? - сказала Саша. - Старуха жива? Ящук поднял голову, несколько секунд равнодушно глядел на девушку, наконец отрицательно качнул головой: - Нема старухи... - А дети? - И деток нема. И старуху, и сынов - всех бог прибрал. Поначалу сынов, потом их родительницу. Одна внучка осталась, так и она жива ли, не ведаю. - Как же так: есть внучка, а что с ней - не знаешь? Как же так, дядько Микола? Старик продолжал работать, будто не слышал. Саша подняла глаза на Ящука. Он беззвучно плакал. Метнувшись к умывальнику, она принесла воды, заставила старика сделать глоток. - Прости меня, дядько Микола, - шептала она, своим платком вытирая глаза и щеки возчику. - Прости, если можешь. Какая же я глупая и жестокая! Вот что узнала Саша в тот вечер. В марте в село Ящука нагрянула очередная банда. Это случилось ночью. А наутро бандиты снялись с места и ушли: чем-то были встревожены. Но это не помешало им насильно увести с собой несколько девушек. Среди них оказалась и Луша шестнадцатилетняя внучка старика, единственный на свете близкий ему человек. Где сейчас Луша, да и жива ли она, Ящуку неведомо, хотя в поисках внучки он исколесил все селения уезда. Саша напоила старика чаем, постирала ему портянки, выпросив у горничной горячей воды. Ушла, когда Ящук уже собирался ложиться. Дома Саша отперла ключом дверь и, сняв туфли, на цыпочках пробралась в свою комнату - боялась потревожить мать. Здесь она быстро нырнула под одеяло и мгновенно уснула. ...Ее разбудил звонок у двери. Она села в кровати, включила ночник, поднесла к глазам часы. Еще продолжалась ночь - было около четырех часов. Позвонили снова - настойчиво, нетерпеливо. Саша сунула ноги в шлепанцы, взяла с тумбочки пистолет и пошла в переднюю. - Это я, Прохоров, - сказал из-за двери ночной посыльный. - Собирайся. - Подожди! - Саша приоткрыла дверь в комнату матери: - Это ко мне, пожалуйста, ложись и спи. Мать, уже надевшая халат, молча стала раздеваться. За время работы Саши в ЧК она ко всему привыкла. Тем временем Саша отперла Прохорову. - По-быстрому! - сказал посыльный и большим пальцем показал назад, за спину. Саша прислушалась, уловила звук работающего мотора. В ЧК был только один автомобиль. Его берегли. Сейчас машину прислали за ней. Значит, вызывают по серьезному делу. Она метнулась в комнату, быстро привела себя в порядок. Приняв пассажиров, автомобиль рванулся вперед. Вот и перекресток - здесь поворот к зданию ЧК. Но автомобиль не свернул. - Куда мы едем? - крикнула Саша посыльному. Тот сидел впереди, рядом с шофером, и, видимо, не расслышал. Саша повторила вопрос. - В гостиницу, - сказал Прохоров. У Саши перехватило дыхание, она привстала с сиденья, вцепилась в плечо посыльному: - Что там?.. - Убийство. Кого-то зарезали. Какого-то старика. ШЕСТАЯ ГЛАВА 1 В час, когда Саша ехала в гостиницу, в этот самый час Борис Тулин неслышно отворил калитку в заборе, ограждавшем небольшой садик на окраине города, прокрался по узкой тропке и оказался перед смутно белевшим аккуратным домиком. Звякнула цепь. Это вылезла из будки собака. Приземистая, с широкой спиной и уродливо вспухшим животом, она приготовилась было залаять, но узнала человека, приветливо ткнулась мордой ему в колени. Тулин погладил собаку, обошел дом, поскреб ногтем по стеклу крохотного оконца. Оно тотчас отворилось - будто тот, кто был в доме, только и ждал сигнала. Тулин влез в окно. Створки тотчас прикрыли, окно завесили мешковиной. Вот в комнате зажгли свечу, и Тулин увидел хозяина. Перед ним стоял Станислав Белявский. В коротких кальсонах, едва доходивших до середины икр, в одеяле внакидку, он походил на большую голенастую птицу. - Ну? - шепотом спросил он, загораживаясь ладонью от свечи, чтобы лучше был виден Тулин. - Сделал, - сказал Тулин и усмехнулся. - Бог дал, Бог и взял!.. Табаку принеси. Белявский подал коробку из-под духов, полную махорки. Тулин стал свертывать папиросу. - Уверен, что до конца? - спросил Белявский вздрагивающим от волнения голосом. - Ведь бывает... - Бывает, бывает! - рявкнул Тулин. - Выпить чего-нибудь найдется? - Тихо! - Белявский посмотрел на дверь. - Она всю ночь не сомкнула глаз: зуб разболелся. Где-то в углу Белявский нашел бутылку, поставил на стол, отправился за стаканом. Вернувшись, увидел, что Тулин пьет прямо из бутылки. - Одевайся, - сказал Тулин, делая передышку. - Одевайся - и быстро к нему. Он знаешь как сейчас волнуется! Белявский приподнял край ткани, которой было занавешено окно, покачал головой: - Рано же. Только-только светает. - Не рано! Тулин сел на топчан, принялся стаскивать сапоги. Позади была бессонная ночь и то страшное, что он совершил... Все это кружило голову, било по нервам. Требовалась разрядка, отдых. Он знал: успокоение находится рядом, за тонкой дощатой стеной, где спит Стефания... Она любит спать одна, сбросив одеяло, ничем не стесненная, не прикрытая. Потому и уходит от мужа за перегородку... Мысленно Тулин видел ее, сонно разметавшуюся на широкой лежанке. И единственной преградой на пути к ней был Станислав Белявский. Он скрипнул зубами, уперся в Белявского тяжелым, щупающим взглядом: - Уходи! Сейчас он мог бы убить и своего школьного товарища. Станислав Оттович стащил одеяло с тощих покатых плеч, стал надевать брюки, прыгая на одной ноге. - Саквояж медицинский возьми, - сказал Тулин, когда Белявский справился со штанами. - Проверит кто, так ты к больному идешь... А ему скажешь, что сделано чисто. И деньги возьмешь, какие даст. Он много должен дать. Белявский одевался нарочито медленно. С некоторых пор он стал подозревать Стефанию в неверности. Полагал, что знает и виновника. Посему остерегался оставлять жену наедине с Тулиным... Ему очень не хотелось уходить, и он тянул, надеясь, что случится нечто такое, что помешает покинуть дом. Так прошло несколько минут. Чуда он не дождался, в конце концов вынужден был отправиться в дорогу. Для этого воспользовался не дверью, а окном, через которое недавно впустил Тулина. Дверь, которая вела в сени и одновременно в клетушку Стефании, была заперта: Белявский знал, что, уходя спать, супруга всегда закрывает ее на засов. Сейчас теплилась надежда, что Стефания проявит характер, не уступит домогательствам Бориса Тулина. Станислав Оттович пересек сад и уже взялся за щеколду калитки, чтобы отворить ее и выйти на улицу, как вдруг остановился. С минуту в нем происходила внутренняя трудная борьба, наконец он пересилил себя, двинулся назад к дому. Вот и окно, из которого он только недавно вылез. Руки плохо повиновались взволнованному Белявскому, но он все же заставил себя отодвинуть занавешивавшую окно дерюгу. Да, он опасался не зря. Только что взошедшее солнце заглянуло в дом и осветило пустой топчан. В полосе света оказалась и дверь, на которую так надеялся Станислав Оттович, увы, теперь широко распахнутая. Постояв, он двинулся прочь от дома. Сами собой потекли по щекам холодные злые слезы. Сперва он сдерживался - плакал беззвучно, лишь изредка судорожно всхлипывая. Но вскоре дал волю своему горю - завыл в голос, ибо пересекал большой пустырь и не опасался привлечь любопытных. Утро застало Белявского в центральной части города. Он шел по тротуару, сверяясь с номерами домов. К этому времени он уже успокоился, даже придумал несколько способов покарать неверную жену и ее любовника. Но прежде надо было выполнить поручение. Как-то он уже приходил по этому адресу. Однако, будучи человеком рассеянным, начисто все забыл и теперь вел поиск заново. В конце концов нужный дом был обнаружен. Посланец Бориса Тулина постучал в дверь, был впущен и оказался один на одни с Константином Лелекой. 2 Кузьмич подошел к Саше, задумчиво сидевшей в углу комнаты, тронул ее за плечо. - Сходи-ка в буфет. Спроси крепкого чая, выпей стакана два. Иди, тебе это сейчас необходимо. Саша не шевельнулась. Кузьмич не стал настаивать, прошел к столу, позвонил. - Принеси-ка чайку, - сказал он появившейся в дверях секретарше. - И чтобы крепкий был. - Подбородком показал на Сашу, давая понять, кому предназначен чай. Они только что вернулись с места происшествия. Перед глазами у Саши все еще стояла гостиничная кровать со сбившимся набок тюфяком, рука Миколы Ящука, свешивающаяся с этой кровати - пальцы почти доставали до щелистого пола, кровь на полу - она еще капала с кровати, когда Саша и посыльный Прохоров вбежали в комнату. Кровь, просочившаяся сквозь ветхие половицы и пролившаяся на постояльца, который занимал номер этажом ниже, и стала причиной того, что о преступлении узнали немедленно, как только оно было совершено. И все же убийца успел уйти. В комнате не было видимых следов пребывания постороннего человека. Исключение составляла дверь - по свидетельству дежурной, которая первой вошла в номер Миколы Ящука, дверь была отперта. И еще. Старик был не в кровати. Он лежал на полу почти у самой двери. Это потом его положили на кровать и накрыли простыней. ...Секретарша принесла полный чайник, два стакана с блюдцами и два кусочка сахару. Кузьмич разлил чай, пододвинул стакан ближе к Саше. - Серьезный дядя, - сказал он, имея в виду убийцу. - Пока мы охотились за ним, он охотился за Ящуком. Сумел-таки опередить нас. Видимо, давно ждал случая. - Ящука проще было убить где-нибудь в степи, - сказала Саша. - А убили в центре города, да еще в гостинице, рядом с которой милицейский пост. Почему же преступник пошел на такой серьезный риск? Вероятно, должен был спешить. И мне все больше кажется, что он знал о предстоящей проверке, не мог допустить, чтобы она состоялась. - Я вот о чем думаю, - проговорил Кузьмич. - Почему этот человек только теперь совершил нападение на Ящука? - Можно рассуждать так: раньше старик не представлял для него опасности... - Саша запнулась, наморщила лоб, пытаясь поймать ускользавшую мысль. Вдруг всплеснула руками. - Смотрите, как все просто!.. Возле привоза Ящук опознал старого знакомца. Пытается следить за ним и, разумеется, делает это неумело. В свою очередь опытный преступник узнал наблюдателя: можно ли забыть Ящука, если хоть раз видели столь колоритную личность? Вскоре возчик отстал. Посчитав, что на том дело и кончилось, преступник успокоился. Но вот он видит: опасный свидетель появился в здании УЧК!.. Теперь для предателя все прояснилось. Он понимает, что Ящук должен быть немедленно убран. И ночью проникает в гостиницу... Смотрите, смог установить, куда мы поселили старого возницу. Наверняка знал, какого рода операция готовится, как скоро состоится, какова в ней роль Ящука. Все знал, иначе не торопился бы, а выждал, чтобы совершить убийство в более безопасной обстановке. И последнее. Дверь отворил не преступник, а сам Ящук. Вам известно, она не взломана, а отперта - специалисты не нашли на замке следов отмычек. - Быть может, дверь не была заперта? - Ящук запер ее, когда я уходила. Я стояла за дверью и слышала, как дважды в замке повернулся ключ. Мы условились: отопрет утром, когда я приду и он услышит мой голос... - Почему же был впущен убийца? - Этого я пока не знаю. Можно только предположить: преступник сказал что-то такое, что успокоило Ящука... - Убедило его, что пришел друг, скажем работник ЧК? - Да, именно так. - Я бы хотел сказать... - Кузьмич потер виски, как делал обычно в минуты волнения. - Видишь ли, с одной стороны, преступник вроде бы одержал над нами победу, но с другой - разоблачил себя... - Круг поисков сузился? - Да. - К этой мысли может прийти и он сам. - Что ты хочешь сказать? - Что противник показал себя человеком изобретательным, решительным. И есть все основания полагать, что он правильно оценит обстановку, в которой оказался, не оплошает. А оценив ее, предпримет новые шаги в свою защиту, задаст нам еще одну нелегкую задачу. - Чего ты опасаешься? Каких его шагов? Саша пожала плечами. Допив чай, снова наполнила стакан. Кузьмич пододвинул ей свой кусок сахару. - Не буду! - сказала Саша. - Ну-ну, не надо капризничать! Вспомни, как образцово я вел себя в тюрьме: ел все, что вы приносили, мадемуазель! Саша взяла сахар. - Знаете, чего мне хочется больше всего на свете? - сказала она, глядя куда-то поверх головы Кузьмича. - Хочется допросить того самого Захара Пожидаева, который лечился в Харькове и должен ехать или уже едет к нам. Допросить его и убедиться, что он действительно уходил с Константином Лелекой весной этого года... Она хотела сказать и еще что-то, но Кузьмич жестом остановил ее. С минуту прислушивался, потом стремительно вышел в приемную. - Кто здесь сейчас был? - спросил он секретаршу, закладывавшую в машинку новый лист. - Константин Лелека, - сказала сотрудница, ударив пальцем по клавише. - Зачем приходил? - Звонил по телефону. - У него в кабинете испорчен телефон? - Сказал, что испорчен. Кузьмич повернулся, чтобы идти к себе. В дверях стояла Саша. Она все слышала. В кабинете Саша крутанула ручку телефона, сняла трубку. Коммутатор тотчас ответил. - У кого из сотрудников неисправен телефон? - спросила Саша. - Назовите номер кабинета. - Испортился номер двадцать девятый, - последовал ответ. - Чей телефон? - Товарища Лелеки. - Что случилось с телефоном и когда? - Не действует со вчерашнего дня. Не доходят звонки. Монтер был болен, но сегодня вышел на работу. Исправляет неполадки... Минуту! Вот он звонит. Спросить, какое было повреждение? - Не надо, - Саша положила трубку. - Я хочу ехать в Харьков, Кузьмич. Сегодня же выехать, первым поездом. - Она поежилась, будто в комнате стало холодно. - Почему-то мне кажется, что и с Захаром Пожидаевым может случиться неладное... Нет, я никого не подозреваю. Во всяком случае, для этого пока нет оснований. Просто боюсь за Захара. Боюсь и ничего не могу с собой поделать. Ему нельзя возвращаться сюда, пока мы не распутаем всю эту мрачную историю. Дайте депешу на линию, пусть осматривают все поезда, идущие к нам, отыщут Захара и снимут. Во время поездки я буду связываться с вами, где-нибудь найду его - в Харькове или по дороге... Нельзя отдать им еще одну жизнь!.. - Этих твоих опасений не разделяю, - сказал Кузьмич. - Но в Харьков поедешь. - Сегодня? - Не успеешь. - Кузьмич взглянул на часы. - Завтра утром туда уйдет эшелон... Теперь одно деликатное дело. Хорошо бы приглядеться к Лелеке. Меня интересует, чем он занимается вне стен учреждения. - Думаю, обычное наблюдение не даст результата. - Верно. Нужен человек, который мог бы с ним сблизиться. Найдешь такого? - Попробую. - Тогда решили. Поаккуратней, Саша. Она кивнула, пошла к двери. У выхода обернулась: - Ко мне обязательно обратятся из группы, расследующей убийство Ящука: известно же, кто поселил его в гостинице. Что я должна ответить? - Пошлешь их ко мне. У себя в комнате Саша долго перебирала в памяти всех, кого хорошо знала. Для выполнения трудного задания требовался абсолютно надежный человек. В конце концов выбор пал на Олеся Гроху. Правда, был он порывист, не в меру горяч, имел и другие недостатки, но отличался острым умом, хитростью, способностью мгновенно принять нужное решение и четко его выполнить. Гроха тотчас явился на вызов. Выглядел он озабоченным, усталым. На ходу дочитывал письмо. Пояснил: письмо от дружка, которого не видел несколько месяцев. Спрятав письмо в карман, сел на стул и приготовился слушать. А Саша медлила - все прикидывала, как лучше изложить Грохе суть поручения и при этом умолчать о причинах, по которым руководство УЧК решило понаблюдать за одним из своих сотрудников. Начала Саша с того, что сделала Грохе внушение за красные глаза и щетину на щеках и подбородке. Чекисту надлежит являться на работу бодрым, выбритым и подтянутым, а не как после какой-нибудь гулянки. Гроха усмехнулся. Он вовсе не гулял. А что не спал, это точно. - Что же ты делал? Чем занимался? - Шахматами. - Шахматами? - недоверчиво переспросила Саша. - Вот не замечала за тобой этих способностей. - Я и сам не замечал. - Тогда не темни, выкладывай все начистоту. - Не играли мы в шахматы, это верно, - сказал Гроха. - Задачки решали. Какая тебе разница? - Шахматные задачки? - Саша начала злиться. - Ну-ка, прекрати этот цирк! - Ей-богу! - Гроха молитвенно сложил руки, подался вперед. - Ей-богу, Саша, не вру! До утра просидели над теми задачками. Знаешь как интересно! Гроха - забияка, сорвиголова, Гроха - и шахматы? Это было невероятно. И тем не менее Саша чувствовала, что он говорит правду. - С кем же ты решал те задачки? Гроха сказал: - С Костей Лелекой. Вот так совпадение! Казалось бы, Саше надо радоваться, что все так удачно складывается. А она ощутила тревогу, растерянность. - Всю ночь? - проговорила она, стараясь не выдать волнения. - Где же вы были? - Дома у него. - Оказывается, он шахматист? - Еще какой! Шахматы у него знаешь какие - слоновой кости! Книжки всякие, учебники... Мы с ним в синематографе были вечером. Потом он говорит: "Пошли ко мне, посидим". Ну, добыл я по дороге бутылку красного... Побыл немного у Кости, стал собираться. А он возьми и достань ту книжку с задачками. Взял доску, расставил фигурки: попробуем, мол. Я отнекивался. Да он настырный, Лелека! Потом я увлекся. Так и просидели до света. - Понятно, - сказала Саша. - Ну что ж, шахматы штука такая: втянешься - не отлипнешь. Вот и я знала одного: час сидит за доской, другой, третий. Не замечает - день на дворе или ночь. Выйдет на воздух проветриться - и снова решает задачки. Говорит: гимнастика для мозгов - лучше не придумаешь... А вы с Костей выходили воздухом подышать? - Нет, - сказал Гроха. - Как сели, так и не вставали. Опомнились, когда пришло время на службу идти. - Ну, ты парень усидчивый, это все знают, - усмехнулась Саша. - Околдовали тебя, что ли? - Интересно было. - А он? Ему же это не в новинку. - Все равно сидел как привязанный. - И не отлучался никуда - на полчаса, на час? Скажем, за папиросами или за чем еще?.. - Говорю, нет!.. Разве что утром. Утром к нему постучали, он и вышел отпереть дверь. - Должно, газету принесли. - Нет, вроде бы не газету. Он не с газетой вернулся... Стой! А ты чего интересуешься? - Это я интересуюсь? - воскликнула Саша. - Сам все рассказывает, голову морочит. А я слушаю, дура! Нужны вы мне оба - ты и твой дружок!.. - А чего звала? - "Звала, звала"!.. - Саша достала из сейфа недавно полученную ориентировку: - Читай! - Да я знаю, - сказал Гроха, едва взглянув на бумагу. - Позавчера показывал Кузьмин. - Тогда извини. И Гроха был отпущен. Почти тотчас к Саше вошел Кузьмич. Оказалось, проходил по коридору, увидел Гроху. Вот и решил узнать, как и что. Выслушав Сашу, он сказал: - Ну что ж, для начала достаточно. Мы знаем, как Лелека провел вчерашнюю ночь. Отличное алиби, если бы кому-нибудь вздумалось предъявить ему обвинение в убийстве Миколы Ящука... А раньше он встречался с Грохой, приглашал его домой? - Пока не знаю. - А почему не сказала Грохе, чего мы от него хотим? - С первых же слов он так огорошил меня, что не смогла... Я и сейчас еще не во всем разобралась, Кузьмич. Все очень запутано, сложно... В эти минуты Гроха сидел у Лелеки, по пути заглянув к нему в кабинет. Тот разговаривал по телефону. Рядом стоял монтер с коммутатора. - В порядке, работает, - сказал Лелека монтеру и положил трубку. Монтер вышел. Лелека рассеянно поглядел на Гроху: - Ты чего? Был у кого на нашем этаже? - У Саши Сизовой. - Что-нибудь новое? - Ориентировку мне показала. Да я уже знаю, читал... Послушай, здорово это мы с тобой вчера ночку скоротали! - Вот видишь. А ты не хотел. - Она тоже одобряет... - Сизова? - Лелека оживился. - Ну-ну, рассказывай подробнее! - А чего рассказывать? Одобряет, и все. - Постой, ты с ней завел разговор, или она сама его начала? - Ну, я, - сказал Гроха. - Похвастал: всю ночь, мол, маялись над задачками. От стола - ни на минуту, что ты, что я. Так и просидели до утра. - А она как реагировала? - спросил Лелека, довольно улыбаясь. - Говорит: молодцы... Слушай, давай и сегодня голову поломаем, а? Могу сообразить еще бутылочку. Хватим малость - и за задачки. Глаза Лелеки перестали улыбаться. Лицо стало отчужденным, холодным: - Сегодня, друг, не выйдет: дел до черта. - Ну, тогда завтра. Давай завтра, Костя? Гляди-ка!.. Гроха вытащил из кармана несколько бумаг, нашел нужную, развернул ее и вместе с другими положил на стол. Это был вырванный из журнала лист с шахматной задачей. - Да некогда же мне! - сказал Лелека. - Нет, погляди. Ночью она нам не давалась, проклятая. А как шел сюда утром, так сразу понял, что двигать надо было не конем, как ты говорил, а пешкой. Вот этой пешкой. Гляди, что получается! Лелека нехотя посмотрел на задачу. Рядом лежал вскрытый конверт с письмом - его тоже достал из кармана Гроха. Лелека скользнул взглядом по конверту, просмотрел снова - на этот раз внимательнее, затем в третий раз прочитал все, что значилось на конверте. - Ну как? - нетерпеливо проговорил Гроха. - Уразумел, какая силища в той пешке? - Очень интересно, - вдруг сказал Лелека. - Просто здорово! Ты молодчина, Олесь! Он взял лист с задачкой, порывисто отодвинул в сторону другие бумаги. При этом письмо упало на пол - в противоположную от Грохи сторону. Тот встал, чтобы обойти стол и поднять письмо. - Не надо, - сказал Лелека. - Не трудись, я сам. Он потянулся за письмом, но, видимо, так увлекся задачкой, что задержал руку на полпути, - казалось, забыл обо всем на свете, кроме шахматной головоломки. Гроха подсел ближе. Они вдвоем взялись за дело - благо наступил обеденный перерыв. И тут Лелека сказал, что отчаянно хочет есть. Голоден, конечно, и Олесь. Но можно себе представить, что сейчас творится в буфете! Пусть Олесь спешит туда, займет место. Лелека спустится в буфет через несколько минут - только запрет документы в сейф и позвонит начальнику отдела. В буфете, кстати, они и закончат разговор. Может, в самом деле стоит посидеть и вторую ночь за решением шахматных этюдов? Гроха ушел. Лелека поднял с пола конверт, извлек из него письмо, стал читать. Дружок рассказывал Олесю Грохе о своем житье-бытье: под Чугуевом был ранен в схватке с бандитами, маялся в госпитале больше месяца, пока врачам удалось извлечь пулю, застрявшую в кости под коленной чашечкой. Но все это позади, сейчас он уже свободно ходит, вот-вот должен был выписаться. Однако внезапно открылась другая рана, полученная год назад в бою против зеленых. Как утверждают врачи, мороки с этой раной недели на две, после чего он немедленно садится в поезд и едет в свой родной город продолжать службу. Письмо заканчивалось так: "С коммунистическим приветом к тебе чекист Захар Пожидаев". Дочитав письмо, Лелека расслабленно откинулся на стуле, прикрыл глаза. Требовалось собраться с мыслями, успокоиться. Только подумать: за два дня - два таких удара! Сперва появился старый ломовой извозчик, бог знает каким образом оказавшийся в контакте с его противниками. А теперь письмо от человека, который, как это твердо знал Лелека, числился умершим от ран... Ну, хорошо, опасный свидетель его связей с полковником Черным устранен. А как быть с Захаром Пожидаевым, который вдруг воскрес из мертвых, вот-вот нагрянет и, конечно, сейчас же расскажет, что уходил из города вовсе не с Лелекой... Константин Лелека взглянул на почтовый штемпель. Письмо было отправлено шесть дней назад. Значит, Пожидаев пробудет в госпитале еще неделю... Итак, всего неделя в запасе. Неделя, а может, и меньше: где гарантия, что Пожидаева не выпишут раньше, чем он предполагает?.. Нет такой гарантии. И кажется, нет выхода из критического положения, в котором он очутился. Мелькнула мысль - оставить все и бежать. На этот случай готовы хорошие документы. Есть и убежище, где можно переждать самое трудное время - первые несколько недель. Ну а его хозяева? Сейчас, когда в уезде, да и не только здесь, готовится волна выступлений против Советской власти, немцы не простят ему отхода от борьбы... А ЧК начнет охоту за своим бывшим сотрудником. Таким образом, он окажется между молотом и наковальней. Внезапно Лелека вспомнил, что должен идти в буфет, где его ждет Гроха. Письмо было вложено в конверт и брошено на пол - на прежнее место, бумаги собраны со стола, заперты в сейф, роль которого выполнял железный ящик с висячим замком. Минуту спустя Лелека уже входил в буфет. Заботливый Гроха расставил на столе миски с борщом и очистил несколько луковиц. Обед прошел в молчании. Лелеке было не до разговоров. - Что с тобой? - спросил Гроха. - Болит голова? Лелека поспешно кивнул. Ему требовалось побыть одному, собраться с мыслями, многое обдумать. Поэтому "разболевшаяся голова" была хорошей причиной, чтобы отказаться от вечерней встречи с Грохой. Они уже выходили из буфета, когда Гроха вдруг вспомнил о письме, забытом в кабинете приятеля. - Письмо? - переспросил Лелека. - Какое письмо? Говоришь, упало за стол? Не видел. Но все равно, вот ключ, отопри комнату, забери его. Ключ пусть будет у тебя - я выйду на улицу, проветрюсь. Может, голове полегчает. Да и папирос надо купить. Вернусь - зайду за ключом. СЕДЬМАЯ ГЛАВА Поезд, который вез Сашу, был смешанный - за паровозом тащилось несколько обшарпанных пульманов, далее следовал хвост из разнокалиберного товарняка. Она оказалась в пассажирском вагоне, даже завладела там узкой, как гладильная доска, боковой койкой. Это было неслыханной удачей, так как садилась Саша не на вокзале, а на первой от города станции, куда Кузьмич доставил ее в автомобиле. Посадка была совершена без чьей-либо помощи: никто не должен был знать о Сашиной командировке, даже местные железнодорожные чекисты... И вот ей здорово посчастливилось. Не успел поезд подойти к платформе, как из него стали вываливаться группы галдящих людей. Это выдворяли спекулянтов, которые невесть какими путями проникли в вагоны без документов и посадочных ордеров. Спекулянты вопили, рвались назад. Стрелки железнодорожной охраны отпихивали их от вагонов и кричали машинисту, чтобы тот поскорее уводил состав. Суматоха, словом, была изрядная. Саша воспользовалась ею, проникла в первый от паровоза пульман. Нет, ей положительно везло в этот день! Только она вошла в вагон, как увидела пассажира, перетаскивавшего мешки и котомки с боковой койки на другую, более широкую - эту последнюю, вероятно, занимал один из высаженных спекулянтов. Пассажир взглянул на Сашу и пришлепнул ладонью по освободившейся койке: - Владей, баба! Саша швырнула на койку рюкзачок и пальто, влезла туда и улеглась. Она даже рассмеялась от счастья. Тот, кто уступил койку, вертлявый мужичок лет за семьдесят, старательно обживал свое новое место - расстелил на нем старенькую шинель, уложил в головах какие-то пожитки. Поезд тронулся. Мужичок обернулся, подмигнул Саше. - Спасибо вам, - сказала она. - А на кой ляд мне твое спасибо? - усмехнулся старик. - Что я с ним делать буду, почтеннейшая? Может, шубу сошью? - С одного спасибо, конечно, вряд ли получится, - сказала Саша. - Но если всегда делать добро людям, она, может, и выйдет - шуба. Ответ старику понравился. Он глядел на Сашу, и глаза у него смеялись, а неправдоподобно редкая бороденка тряслась, и он ухватил ее рукой, будто боялся, что борода вдруг оторвется. Вот лицо его стало серьезным. Он поманил Сашу пальцем: - Слазь-ка, баба. Есть дело... Саша подсела к старику. - Грамотная? - Ну, грамотная. А что? - И по печатному можешь? - По печатному легче, дедушка. - Это ежели знаешь, что к чему. Все легко, когда знаешь... Газету мне почитаешь? - Давай. Из внутреннего кармана шинели пассажир извлек свернутые в трубку газетные листы. Саша расправила листы. Это была пачка номеров "Бедноты". - Так они же старые, - сказала Саша, бегло просмотрев газеты. - Все старые. - Как так? - Гляди, здесь написано: "Среда, 9 апреля 1919 года". А эта за второе апреля. Впрочем, вот два майских номера. Но все равно старье. Сейчас, дедушка, сентябрь на дворе. Сентябрь, а не май. Некоторое время старик молча смотрел на Сашу, потом взял газеты, ушел с ними в конец вагона. Вернулся огорченный, подавленный. Видимо, ходил проверять, правду ли сказала попутчица. - Последние деньги за них отдал, - пробормотал он, бросив газеты на полку. - Ах ты, горе луковое! Что же делать теперь? Ведь и не продашь никому... Саше стало жаль старика. - Хотите, прочту самое интересное? - Давай! - обрадовался пассажир. - Подряд читай, мне теперь нет разницы. - Старик взял одну из газет, пришлепнул по ней рукой. - Начинай отсюдова. - Сперва заголовки заметок, хорошо? А потом будете выбирать, что поинтереснее. Саша стала читать. Вся первая страница номера "Бедноты" за 9 апреля была усеяна короткими заметками. Заголовки были красноречивы: "Одесса взята", "Перекоп взят", "Овруч занят", "Сдался батальон белых", "Поделки очищаются от петлюровцев", "Восстание против Колчака", "Восстание в Либаве". Старик сидел, склонив голову набок, прикрыв глаза. Казалось, дремлет. Но стоило Саше сделать остановку, как он встрепенулся: - Чего остановилась? - Перевести дух. - Дальше давай. Есть там про заграницу? - Найдется. Вот, например: "Румыния в красном кольце", "Демонстрация в Японии", "В Галиции разгорается..." - Стой! - Старик тронул Сашу за рукав. - А про Германию тоже есть? Саша прочитала: - "В Баварии провозглашена Советская республика". - Я тебе про Германию, а ты - Бавария! - Бавария - часть Германии. Ну, вроде как волость, - пояснила Саша. - А зачем тебе, дед? - В Германии, видишь, племяш мой томится. Второй год, как в плену, бедолага... Теперь там, говоришь, революция? Вроде бы как у нас? - Сам же слышал, как я читала. Гляди, что пишут товарищу Ленину руководители Советской Баварской республики: "Бавария последовала за Россией и Венгрией. Мы верим в пришествие дня всемирного освобождения. Да здравствует интернационализм, да здравствует всемирная революция!" Старик взял у Саши газету, приблизил к глазам, оглядел - при этом казалось, что он обнюхивает газетный лист. Бережно сложив газету, спрятал ее за пазуху. - Все так и написано? - Он строго посмотрел на Сашу. - Не обманула старика? Ну и хорошо. Ну, слава Богу! Торопливо крестясь, он стал собирать с койки остальные газетные листы. Саша уже не смотрела на него. Ее внимание привлекла группа людей в соседнем отделении вагона. Сквозь щелистую перегородку были видны несколько мужчин и женщина, сгрудившиеся возле поставленного стоймя большого фанерного чемодана. - В карты дуются, обормоты, - сказал старик, проследив направление Сашиного взгляда. - Ну, а что с них возьмешь, коли неграмотны, как вот я сам? Им бы лишь время убить, ежели выпала такая оказия, что едешь в поезде и кругом скукота... Саша продолжала наблюдать за картежниками. Ее все больше интересовал банкомет... В сознании возник ветхий пароходик, на котором еще недавно она плыла из Одессы. Да, конечно, один из тогдашних спутников Стефании Белявской и метал сейчас банк в компании поездных картежников. А ниточка воспоминаний все тянулась. В памяти всплыли сцены обыска на квартире Белявских, утро в ЧК, когда было обнаружено, что у пройдохи-врача вместо ценностей отобраны ничего не стоящие фальшивки, далее - загадочное убийство Григория Ревзина... Кто и зачем поднял руку на него? Она смотрела на банкомета и ловила себя на мысли: картежник вполне мог иметь отношение ко всему тому, что заботит ее вот уже столько месяцев. Если бы знала Саша, что именно этот человек лишил жизни старого Ящука, а теперь ехал в Харьков, чтобы совершить там второе убийство!.. Некоторое время Саша вынуждена была слушать болтовню соседа, отвечать на его многочисленные вопросы. Потом старик стал зевать. Встретившись с Сашей взглядом, виновато усмехнулся. - Малость притомился. И то: две ночи не спавши. - Что же вы делали по ночам? - А поезд ловил. Вот этот самый. Уже отчаиваться стал. Думал, вот-вот Богу душу отдам. - И отдашь, и подохнешь, старый индюк! Реплика была подана оттуда, где играли в карты, и принадлежала женщине в рваной черной пелерине и черном грязном платке, туго стянутом под подбородком. - Дожили! - выкрикивала она, рассматривая только что взятые карты. - Дожили, докатились до ручки: жрать нечего, надеть нечего, поезда месяцами не ходят!.. Вдруг она наклонилась к банкомету, заглянула ему в глаза: - На банк хочу. Беру еще карту - и бью по банку. А?.. Тот шевельнул сильным плечом, достал из карманчика гимнастерки коричневую расческу, провел по волосам. - Чего ставите? Женщина сняла с пальца кольцо с крупным желтым камнем. - Идет, - сказал мужчина и протянул колоду. Прикупив карту, женщина протяжно вздохнула и стала разжигать погасшую папиросу. Все поняли, что она взяла хорошую карту. Теперь в центре внимания был банкомет. Игроки напряженно ждали. Но тот не спешил, тоже занялся куревом: свернул фунтик из полоски газеты, насыпал в него табаку, аккуратно примял пальцем. - Нервы царапаешь? - свистящим шепотом сказала женщина в пелерине. - Гляди не обожгись! Банкомет косо взглянул на нее. Ногтем поддел свою карту, лежавшую на краю чемодана. Карта подпрыгнула и перевернулась рубашкой вниз. Это был туз. Второй открылась десятка. Все задвигались, зашумели. Только женщина сидела неподвижно. Бледная, с остановившимися глазами, она, казалось, ничего не слышала и не видела. Победитель взял свою добычу. Проигравшая очнулась, сняла с пальца второй перстень. Но партнер покачал головой: - Игра сделана, ставок больше нет, - продекламировал он. И здесь он увидел Сашу. Он почти не выдал себя - только чуть задержал руку, которой собирался ухватиться за железный кронштейн койки. Но это не укрылось от Саши. Она поняла, что в свою очередь знакома этому человеку. В следующую секунду произошло и вовсе неожиданное. Тулин подошел к ней, вытянул руки по швам, со стуком свел каблуки: - Разрешите представиться: Петр Петрович, некогда бравый офицер, мечтавший стать генералиссимусом "великой и неделимой", ныне бродяга, картежник и маклер, ежели найдется, что перепродать... А кто прекрасная незнакомка? - Меня зовут Александрой Андреевной, господин неудавшийся генералиссимус. Тулин галантно поцеловал руку новой знакомой, надел ей на палец только что выигранное кольцо. Вряд ли он смог бы объяснить, почему решил подойти к Саше, да еще преподнести подарок. Скорее всего, это было озорство уверенного в своем превосходстве человека. - Спасибо, - сказала Саша, включаясь в игру. - Чем я обязана столь дорогому знаку внимания? При этом она поправила кофточку, которая слишком уж обтягивала грудь... Тулин сглотнул ком. Он все по-своему объяснил. Глядя на Сашу, уже вырабатывал план атаки. Ему стало весело: вдруг представил, какое будет лицо у Лелеки, когда тот узнает, что он, Тулин, запросто переспал с помощницей председателя УЧК. Он не выдержал и расхохотался. Поезд находился в пути вторые сутки. Тулин и Саша поддерживали знакомство, даже ели вместе. Кавалер продолжал ухаживания. Но у попутчицы оказался трудный характер. Всякий раз, когда Тулин пытался перейти границы дозволенного, его решительно ставили на место. Время шло, а он ни на шаг не продвинулся в своих домогательствах. Пришлось признать, что новую знакомую недооценил, не может рассчитывать на легкую победу. По всем признакам, здесь уместна не кавалерийская атака, но длительная и терпеливая осада. На очередной крупной станции Саша сошла на перрон. Как было условлено с Кузьмичом, она наведывалась во все оперативные пункты ЧК по пути следования, чтобы не пропустить информации о Пожидаеве. Первый, кого она увидела, был Кирилл Колесень. Когда-то их семьи жили по соседству. Кирилл и Саша хотя и не дружили, но хорошо знали друг друга. И вот встреча на станции. В черной нарядной бекеше и кожаной фуражке со звездочкой, с маузером на длинном ремне через плечо, Кирилл стоял на платформе, расставив ноги, и "ел глазами" подошедший эшелон. "Чекист", - поняла Саша. Кирилл было рванулся к ней, но Саша взглядом остановила его, равнодушно прошла мимо. Умница Кирилл, он все понял, отвел глаза, даже повернулся к ней спиной. Вскоре Саша оказалась в оперпункте. Здесь она полезла в карман за документами, но Кирилл махнул рукой: - Знаю, все знаю. Две депеши получил, чтобы обеспечить тебе поддержку. Но Пожидаев не проезжал. Саша попросила устроить в вагоне проверку документов, описала Тулина. - Задержать его? - Мне важно знать, кто он по документам, куда едет, зачем. - Понял. - Аккуратнее, Кирюха, чувствую - он опытный... Кстати, задашь мне какой-нибудь вопрос о брате. Я к брату еду, на побывку... - Лады. - Колесень взглянул на часы. - Поезд вот-вот тронется. Еда у тебя есть? Не ожидая ответа, шагнул к этажерке в углу кабинета, откинул газету, которой она была завешена. Там оказалась половина черного каравая и брус сала. Из ящика стола был вынут сложенный вчетверо кусок желтой бязи. - Портянка, - усмехнулся Колесень, запаковывая в материю сало и хлеб. - Только вчера выдал каптенармус, так что не сомневайся - новая! - А спирт у тебя найдется? - вдруг сказала Саша. - Хотя бы самогон... Надо! - Обожди. Колесень вышел из комнаты. Вскоре вернулся с бутылкой. - Для дела, Кирюха, - сказала Саша, пряча бутылку в ту же портянку. Тулин встретил Сашу у лесенки вагона. - Гуляете, барышня, - проговорил он, кося взглядом на сверток, который Саша держала под мышкой. - Ходите одна, а друзья брошены на произвол судьбы. Они вошли в вагон. - Хорошо бы поесть, - сказала Саша, когда поезд тронулся. - Увы, еды кот наплакал, - вздохнул Тулин. - На сегодня еще хватит, а вот завтра... - Хватит и на завтра. Глядите, что я раздобыла. - Саша развернула принесенный пакет. - Боже, - пробормотал Тулин, - боже мой, какие сокровища! Но с завтраком пришлось повременить. В вагон вошел Колесень. Два красноармейца стали у дверей. Колесень делал свою работу легко, весело: взгляд на предъявленную бумагу, два-три вопроса ее владельцу, и он уже обращался к следующему пассажиру. Но это была кажущаяся легкость. Специалист отметил бы безошибочность действий контролера, его высокую профессиональную подготовку. Подошла очередь Тулина. Он передал проверяющему свои документы. - Очень хорошо, - сказал Колесень, листая их. - Значит, Киреев Петр Петрович? И следуете... - Здесь чекист прервал себя, вернул бумаги. - А куда следуете и зачем, это ваше личное дело, ежели на удостоверении правильная печать, а ордер не просрочен. Я верно толкую, гражданин Киреев? - Вполне! - Тулин спрятал документы. Затем проверку прошел старик - владелец пачки газет "Беднота". И вот уже Колесень обратился к Саше: - К кому изволите ехать?.. Ага, прочитал: к брату! Ну и езжайте с Богом, если бумаги составлены правильно, - заключил он. Неловкое движение - и часть бумаг упала. Колесень стал собирать их с пола. Саша тоже наклонилась за удостоверением. - Паспорт у него нормальный, - шепнул Колесень. - Хочу взглянуть на посадочный ордер!.. - Сделаю. Колесень прошел в соседнее отделение. Оттуда донесся его голос: - Оставаться на местах. Попрошу документы! Саше вдруг стало одиноко, тоскливо. Захотелось лечь на койку, повернуться лицом к перегородке, забыться... Она пересилила себя, аккуратно спрятала бумаги. - Пора и закусить, - сказала она. - Где там ваш ножик, нарежьте сала. Тулин засуетился, достал нож, принялся хозяйничать. - Стол хоть куда, - сказал он, критически оглядывая еду. - Но чего-то недостает... - Понимаю. - Саша порылась в мешке, вынула длинную железную банку, стала отвинчивать крышку. - Соль, - разочарованно сказал Тулин, заглянув в банку. Но вот в руках у Саши оказалась бутылка. Тулин вытащил пробку, понюхал. Убедившись, что в бутылке спиртное, поднял глаза на спутницу. - Вы колдунья и фея! - воскликнул он. - Но это не все. Не могу удержаться, чтобы не добавить: - "Plus belle que l'antres". В переводе это означает - очаровательная. - Точнее было бы - прелестнейшая. - Позвольте... Знаете французский? - Немного... - Саша вздохнула, с тоской поглядела за окно. - Cuanto se tarda en llegar a Jarkov? - Не понял... Что это за язык? - Испанский. Я только хотела спросить: сколько времени поезд идет до Харькова? - Попробуй не сойти с ума! - Тулин потер лоб. - Вы действительно владеете этими языками? - Еще и немецким. А что? Тулин дико глядел на Сашу. Хотелось крикнуть: "Образованный человек, интеллигентка, а продалась большевикам!" Но он сдержался. - Это все мама, - продолжала Саша. - Сама учила меня. Учила и учит. Теперь настаивает, чтобы я занялась и итальянским. Даже определила срок: год и два месяца на язык. Утверждает, что дети не должны отставать от родителей. Тулин молчал. Перед его глазами стояла газетная заметка восьмилетней давности, где живописалась драма родителей этой девушки. Выходит, лгал репортер, выставляя ту женщину чуть ли не шлюхой. - А кто ваша мать? - осторожно спросил он. - Фельдшерица. - И знает несколько языков? - Шесть. - Вы шутите! - Это правда. - Но зачем ей языки? Подумать только, каких денег это стоило! - Деньги не расходовались. Все языки мама изучила без чьей-либо помощи. Только сама! Засиживалась каждую ночь. Все уже спят, она же скорчится в кресле и торопливо выписывает слова на длинный узкий лист. Так, считает она, быстрее всего запоминается. - Но зачем ей это? - Не знаю. Мне кажется, она не могла иначе, вот и все. - Ну а вы сами? Вам-то для какой надобности языки? Тоже не задумывались? Саша засмеялась: - Вдруг возьму да и отправлюсь в кругосветное путешествие! Тулин плеснул самогону в кружки. Взяв свою кружку, Саша подумала, что за все время их знакомства собеседник ни разу не поинтересовался ее профессией. Сдержанность воспитанного человека? Нет, интеллигентности в нем маловато. Выглядит этаким волокитой, прожигателем жизни... Эшелон стал тормозить. Донесся протяжный гудок паровоза. Поезд приближался к очередной станции. Здесь вновь состоялась проверка документов. Один из контролеров взял бумаги Тулина, стал примериваться, куда бы присесть. Саша передвинулась в конец койки. Чекист сел и развернул посадочный ордер, держа его так, чтобы Саша видела документ. Это была ошибка: Тулин все заметил. Еще при предыдущей проверке ему показалось, что контролер и девица обменялись быстрыми взглядами. Тогда это не встревожило: мало ли какие дела могли быть у чекистов!.. Но теперь выяснилось, что объект их внимания он сам, Тулин! У него вспотели ладони, задергалась жилка в уголке глаза. То был страх. Но он быстро взял себя в руки. Судя по всему, опасность не столь велика. Сам виноват - вел себя легкомысленно, был развязен. Вот и насторожил спутницу. Поэтому и проверка - девица решила прояснить личность нового знакомого. Контролеры ушли из вагона. Вскоре поезд тронулся. - Что-то вы задумались, - сказала Саша. - Этакая меланхолическая отрешенность от всего земного. И водка недопита... Тулин порывисто встал с койки, взял кружку, склонился в шутливом поклоне: - Мадемуазель! - Ну вот, совсем другое дело, - улыбнулась Саша и тоже подняла кружку. - Ваше здоровье! - сказал Тулин и выпил. ВОСЬМАЯ ГЛАВА Саша сидела в кабинете Кузьмича и рассказывала о трагических событиях в Харькове, свидетельницей и участницей которых она оказалась. Все то, что произошло во время ее командировки, было подробно изложено в рапорте руководству УЧК, но Кузьмич задавал новые и новые вопросы. Он хотел знать все подробности происшествия. Было около полуночи. Сотрудники разошлись. Полчаса назад по коридору простучали шаги коменданта, проверявшего опустевшее здание. От усталости Саша едва сидела на стуле. Вдобавок разболелась голова. Но она рассказывала медленно и подробно, стараясь не упустить ни единой мелочи. - Киреев, - протянул Кузьмич, когда Саша сделала остановку, чтобы выпить воды. - Киреев Петр Петрович... Говоришь, рассталась с ним на перроне? А когда поезд прибыл в Харьков? - В двенадцатом часу ночи... Я хотела обратиться к транспортным оперативникам, чтобы его задержали. Но у меня ведь были только догадки, предположения. Ни одного факта!.. Он ушел. Даже не предложил проводить, хотя еще накануне настойчиво поучал меня: "По ночам в Харькове неспокойно, берегитесь, не ходите одна..." Может, я сама должна была арестовать его? - И слава Богу, что не попыталась... Представляю себе: ночь, темнота, суматоха в переполненном вокзальном помещении - торопятся и кричат сотни мешочников, спекулянтов. И в этом хаосе некая девица наставляет пистолетик на здоровенного решительного мужика!.. Да он растерзал бы тебя! Таким, как он, в случае ареста терять нечего. - Я все ломаю голову над тем, что же его насторожило, заставило изменить линию поведения?.. - Видимо, наследил один из контролеров... Ну, хватит. Рассказывай дальше. Итак, ты осталась одна. Что произошло потом? - Устроилась в зале ожидания. Утром привела себя в порядок, пошла искать госпиталь. Следовало бы направиться туда на рассвете. Я же лишь часам к девяти добралась до места. Вот и получилось, что он успел раньше... - Повтори свою беседу с дежурным врачом. - Это была женщина лет сорока. Толстуха, пальцы в перстнях, на шее фальшивый жемчуг - каждая бусина с вишню... Как напустится на меня! Крик на всю приемную. Я стою, слушаю, а она все сыплет. Раннее, мол, утро, больные только проснулись, а к Пожидаеву уже второй посетитель. И каждый твердит, что у него срочное дело. А для дел, хоть самых сверхсрочных, есть вечерние часы, как распорядился господин главный врач... Слушаю, а у самой спина похолодела от предчувствия беды. Прервала ее, спрашиваю, где Пожидаев. В ответ снова крик, топание ногами. Не выдержала я, сунула ей в глаза свой мандат, схватила за плечи, трясу. Она перепугалась, рукой показывает за окно. Я туда. Захара нашла в дальнем углу сада, в кустарнике. Он еще дышал. Кузьмич взял со стола большой складной нож с шероховатой роговой рукояткой, раскрыл его. При этом резко щелкнул фиксатор лезвия. - Серьезный ножик, - сказал он. -Такие бывают у матросов: табак резать, консервы вскрывать, палубу скоблить - на все годится. А при случае - оружие... Куда он ударил? - Слева, косо, под восьмое ребро. Медицинский эксперт сказал: удар профессионала. - Вот и Ящук был убит ударом под ребро. - И нож тоже был оставлен в ране. Да вы помните. - Почерк один, верно. - А почему не убрали нож? Ведь улика! - Мало ли... Убийца мог рассуждать так: выдернешь нож - брызнет кровь, зальет руки, одежду; это улика пострашнее, чем оставленное оружие... Так-таки никто и не видел преступника? Саша покачала головой. - Повтори эпизод с мальчиком. - Он появился в госпитале в начале девятого утра. Сказал, что ищет "больного Захара Пожидаева". В руках держал кулек и записку. Объяснил той самой дежурной врачихе: приехал дружок Пожидаева, знает, что по утрам посетителей не пускают, потому просит передать гостинец и записку... Передачи с едой поощряются: продукты, которые приносят больным родственники и знакомые - хорошее подспорье к скудному госпитальному пайку... Санитарка взяла кулек и записку, поднялась в палату. А через несколько минут на лестнице появился сам Пожидаев. Радостно размахивает запиской. Еще бы: фронтовой друг объявился, ждет здесь, в саду... - Да, дела. Как же мальчишку-то упустили? - сказал Кузьмич после паузы. - А он, я думаю, как отдал санитарке кулек и записку, так сразу и исчез. Чего ему было оставаться в госпитале? Нет, он вернулся к "фронтовику", получил, сколько было обещано, и - на рынок или в синематограф. - Там и следовало искать. - Искали. И записку искали. Я весь сад на коленях облазила, не нашла. - Успел забрать ее у убитого... Что ж, умен, ничего не скажешь... - Да уж, не глуп. - Полагаешь, это он, твой знакомец? - Больше некому. - Не спеши. Давай снова проглядим, как все развивалось. Приехав из Одессы, ты доложила о гибели Ревзина и о бандитах, странным образом осведомленных о портфеле с драгоценностями. Мы начали расследование. По одной из версий, Григория Ревзина убил предатель, проникший к нам в аппарат. Проверяем версию, вызываем людей, опрашиваем. Расследование уже не секрет для сотрудников, хотя никто не знает о его истинной цели. - Не знает или делает вид, что не знает. - Поправка принимается. - Кузьмич продолжал: - Вдруг появляется Микола Ящук со своим сообщением. И этой же ночью его убивают. Тогда ты спешно едешь к Пожидаеву, но все равно мы опаздываем... Какие выводы напрашиваются в дополнение к той бесспорной истине, что мы имеем дело с сильным врагом? Первое - этими двумя убийствами противник невольно подтвердил нашу версию о предателе в аппарате УЧК. Второй вывод - предатель действует не один. Во время твоей поездки в Харьков все остальные сотрудники были на месте. Тем не менее Пожидаева убили. Значит, существует организация... Далее, этот наш противник высоко ценим своими шефами. Доказательства? Изволь. Агента отзывают, если ему грозит провал. Исключения бывают лишь в случае, если агент занят важной работой и ее нельзя прервать. В этих обстоятельствах стараются обезопасить агента... - Убрать тех, от кого исходит опасность? - Вот именно. - Я все больше склоняюсь к мысли, что надо арестовать Лелеку. Кузьмич задумчиво посмотрел на Сашу. - Недавно была у меня беседа с Олесем Грохой, - проговорил он после паузы. - Парень рассказывал, как однажды ты рявкнула на него, когда при общении с арестованным он не сдержался, пустил в ход руки. Между прочим, с большим уважением говорил о тебе... Ты что, теперь уже не такая? Изменилась за год, проповедуешь то, что раньше сама же осуждала? Можно ли не считаться с законом? Сегодня нарушишь закон, так сказать имея лучшие намерения. Допустим даже, попадешь в точку: арестуешь и накажешь истинного преступника. Но завтра твой "опыт" самоуправства применят другие - и отнюдь не к врагам. Да, не к врагам, потому что существуют и, к сожалению, еще долго будут существовать алчность, мстительность, жажда расправы, власти... Понимаешь, как это опасно - переступить закон даже в мелочи? Саша кивнула. - Ну вот и хорошо. - Кузьмич сжал руку в кулак, стукнул по столбу. - Нужны факты, доказательства виновности Константина Лелеки. Думай, как раздобыть их. Вошел шифровальщик, положил на стол бланк с телеграммой. - По твоей части, - сказал Кузьмич, просмотрев сообщение. - Нашли того мальчишку. Саша взяла телеграмму. Из Харькова уведомляли, при каких обстоятельствах был разыскан ребенок, ставший невольным пособником убийцы. Далее следовало описание внешности человека, вызвавшего в сад госпиталя Захара Пожидаева. Словесный портрет был составлен мальчиком. - Я не знаю этого человека, - сказала Саша, просмотрев текст сообщения. - Какой-то старик. - Может, загримировался, - неуверенно проговорил Кузьмич, - наклеил седую бороду... - В телеграмме написано: "Роста ниже среднего, худощав". О моем же попутчике сказали бы так: "Высокого роста, атлетического сложения". - Значит, еще один неизвестный. Это уже третий по счету... Ты все рассказала? - Почти все... По моей просьбе в Харькове пущен слух, будто Пожидаев только ранен. Нож, мол, скользнул по ребрам. - Вдруг кто-нибудь засуетится? - Я рассудила так: вряд ли у преступника может быть уверенность в том, что он нанес своей жертве смертельный удар. Пусть беспокоится, ищет возможность произвести проверку. Слух, что Пожидаев жив, будет подстегивать преступника. А в Харькове все насторожено, там только и ждут, чтобы он "высунулся". Тем более что теперь известны его приметы. Кузьмич снова перечитал телеграмму, прошелся по комнате. - Полагаешь, убийца - этот старик? - Как же иначе? - Могло быть так: один негодяй нанимает мальчишку и посылает его к Пожидаеву, а другой ждет свою жертву в саду... ДЕВЯТАЯ ГЛАВА Кузьмич был весьма близок к истине. Вот как все произошло. ...Тулин стоял у окна и разглядывал предместья Харькова, по которым сейчас шел поезд. Он хорошо знал город, имел здесь кое-какие связи. Все это должно было помочь успешно выполнить трудное поручение. Плана действий пока не было. Решение созреет, когда он окажется на месте, ознакомится с обстановкой. А пока следовало обдумать заключительный этап акции - исчезновение из Харькова. Было несколько вариантов. Он мог вернуться в родной город, не опасаясь, что будет найден по бумагам, уже известным железнодорожным чекистам: в запасе имелся комплект новых документов. Далее, была возможность отправиться на Кавказ, где, судя по некоторым сведениям. Советской властью пока не пахло. Там жили веселые гостеприимные люди - некоторых Тулин хорошо знал, мог надеяться, что будет принят и обласкан. А какие там женщины! При мысли о них Тулин почувствовал сладостную истому, с веселым презрением скосил глаза на Сашу... Да, первое, что он сделает в Харькове, - это отвяжется от комиссарши. Бог даст, свидится с ней в иной обстановке, тогда они и завершат разговор!.. Поезд стал у харьковского перрона, когда на часах было около двенадцати ночи. К выходу из вагона попутчики пробирались вместе. Тулин даже держал Сашу за руку - будто боялся потерять ее в сутолоке. Но на перроне его подхватила толпа. Еще несколько секунд он старательно демонстрировал, что стремится назад, к своей даме, потом исчез в потоке пассажиров. Вскоре он оказался в забитом людьми зале ожидания, с трудом отыскал свободное местечко, расположился на полу, чтобы скоротать время до рассвета. Так поступили почти все, кто прибыл с этим эшелоном, - не рисковали идти пешком по ночному городу. В ту пору на окраинах Харькова пряталось немало уголовников. Днем преступники отсыпались, ночью же выходили на промысел. Вообще говоря, Тулин мог бы пренебречь этой опасностью: располагал пистолетом и ножом, умел пользоваться этим оружием. Но было глупо идти ночью в госпиталь. Его попросту не пустили бы в помещение. Вот почему он не спешил. Утром сделает все как надо, в тот же день исчезнет... Таковы были планы. Однако скоро в них пришлось внести изменения. Началось с того, что некая личность, по самые глаза заросшая черной вьющейся бородой, в засаленной до блеска рясе и рыжих сапогах, - не то поп, не то дьячок, - перешагивая через лежащих на полу, оступилась и вылила на голову Тулину полкотелка теплого чая. Тулин вскочил на ноги, сгреб священнослужителя, уже занес кулак для удара. И в этот момент увидел свою недавнюю попутчицу - та сидела в двух-трех шагах от него и беседовала с пожилым человеком, по виду - мастеровым. Бородач был забыт. Тулин нырнул за спины соседей, стал прислушиваться. Мастеровой объяснял девушке, как добраться до городского госпиталя. Прошло несколько минут, прежде чем Тулин уразумел, что речь шла о госпитале, куда направлялся и он сам. Выходило, он и чекистка ехали по одному адресу, скорее всего, к одному и тому же человеку!.. Он выбрался из помещения, прислонился к какому-то забору, скрутил папироску. Как же ему быть? Можно не сомневаться, что девица отправится в госпиталь уже утром. Значит, Пожидаева надо убрать до ее появления там. Но как это сделать, если теперь он, Тулин, не может показаться в госпитале: чекистка тотчас узнает его по описаниям. А это конец: его найдут хоть под землей!.. Он вдруг подумал, что самое верное - убрать и эту девицу. Вернувшись в зал ожидания, он "наткнется" на пропавшую спутницу, изобразит радость по этому поводу. А дальше возьмется проводить ее, скажем, в гостиницу, на безлюдной улице пустит в дело нож... Но на это он не решился. Он и не заметил, как отделился от забора, двинулся через площадь. Опущенная в карман рука нащупала пистолет. Улица за улицей оставались позади, а он все шел ровным широким шагом посреди мостовой, лишь изредка поворачивая голову и кося взглядом в переулки и подворотни, откуда могла возникнуть опасность. Но ему везло. Спустя полчаса он без помех добрался до цели. Госпиталь находился в массивном двухэтажном здании с колоннадой и скульптурами перед главным входом. С боков и тыла к зданию примыкал сад. Тулин обошел дом, внимательно обследовал сад. - Годится, - пробормотал он, когда выяснилось, что сад достаточно густ и запущен и что в нем всего две-три скамейки. Вскоре он двинулся в обратный путь. В двух кварталах от станции постучал в дверь невзрачного дома с балконом на втором этаже. На балконе появился человек. Перегнувшись через перила, он пытался разглядеть того, кто был внизу. - Это я, Боря Тулин. Отопри, Сема! Человек исчез с балкона. Вскоре в комнате зажгли свечу. Еще через минуту загремело за входной дверью - отодвигались многочисленные засовы, которыми в неспокойную пору горожане береглись от всякого рода непрошеных ночных визитеров. Наконец дверь распахнулась. Тулин был впущен в дом. Ранним утром он вновь появился на улице. Его сопровождал тощий старик. Это был отец его школьного товарища. Самого Семы дома не оказалось - год назад он уехал на заработки в Киев... Впрочем, отсутствие приятеля не огорчило Тулина. Сема был тугодумом, в обычных обстоятельствах Тулин никогда бы не рискнул поручить ему что-нибудь серьезное. Но сейчас остро нужен был хоть какой-нибудь помощник. Вот почему преступник пришел в этот дом. И неожиданно вышла удача: не оказалось малонадежного Семы, но зато был на месте его папаша - хитрый и пронырливый присяжный поверенный Выдрин. Тулин вынул пачку денег, покачал ее на ладони, и Выдрин - старший тотчас согласился оказать гостю необходимую помощь. Сейчас они направлялись к госпиталю. Шли молча - все, что требовалось, уже было оговорено... За квартал до цели Тулин стал отставать. Выдрин, напротив, ускорил шаги. Вскоре он уже поднимался по ступеням пышного портика. Отыскав в вестибюле дежурную, вежливо осведомился, когда можно повидать больного по фамилии Анкундинов. Получив справку, что посетителей впускают в вечерние часы, старик горько посетовал на то, что зря проделал путь через весь город. Нельзя ли узнать, лечится ли еще этот Анкундинов? Может, он уже выписан? Регистраторша раскрыла пухлую книгу. Выдрин следил за пальцем женщины, скользившим по столбикам фамилий. Вскоре он прочитал: "Пожидаев Захар Нилыч". Сбоку была проставлена дата поступления в госпиталь. Даты выписки не было. Все, что требовалось, Выдрин узнал. Но он терпеливо дождался конца поисков. Когда оказалось, что никакого Анкундинова в госпитале нет, посетитель изобразил растерянность, поблагодарил регистраторшу и ушел. Следующие четверть часа Тулин затратил на то, чтобы купить пряников и пастилы, запихать все это в кулек. Что касается записки Пожидаеву, то она была составлена загодя - ночью, под диктовку Тулина, на листе ученической тетради ее написал Выдрин. В восемь часов двадцать минут Тулин, шедший вслед за адвокатом, увидел, как тот подозвал пробегавшего мимо мальчишку, стал что-то объяснять, показывая на госпиталь. Мальчик слушал и согласно кивал, потом взял у старика кулек с запиской, взбежал по ступеням госпитального крыльца. Вытянув шею, Выдрин глядел ему вслед. Когда мальчик исчез в двери, старик повернулся и, придерживая полы сюртука, засеменил в противоположную сторону. Как было усовлено с Тулиным, он спешил домой. Тулин проводил его взглядом, зашагал вдоль кирпичной ограды сада. Убедившись, что улица безлюдна, перескочил через ограду, скрылся в тени деревьев. Еще через несколько минут в саду появился человек в байковом сером халате, из-под которого виднелись кальсоны. Захар Пожидаев не имел в Харькове приятелей или родственников. Он так обрадовался однополчанину, который не только разыскал его здесь, на окраине города, но даже пришел с гостинцем, так спешил на свидание, что не стал одеваться - только накинул халат... Назад Тулин шел кружной дорогой, чтобы не встретиться со своей бывшей попутчицей. Выдрин был на месте. Даже успел вскипятить чай. Они выпили по стакану, затем Тулин передал помощнику обещанную сумму, стал собираться в дорогу. - Убили его? - вдруг спросил Выдрин. Тулин, возившийся с котомкой, прервал свое занятие, поглядел на хозяина дома. - Да, убил, - сказал он. - И с вашей, заметьте, помощью. Надеюсь, такой ответ нравится? - Не нравится, - сказал Выдрин. - Ведь я помогал сознательно. Сразу во всем разобрался, хотя вы помалкивали и соблюдали прочие правила конспирации. - Дать вам еще денег? - Не надо. - Возьмите, у меня есть... - Плевал я на ваши деньги! - вдруг закричал Выдрин. - Не приставайте к порядочным людям! - Вам надо уехать, - сказал Тулин, когда старик успокоился. - Очень желательно, чтобы уехали. Скажем, недельки на три. - Зачем? - Если найдут мальчишку, он может навести на ваш след. Стоит ли рисковать? - А в свою очередь я наведу чекистов на вас? Тулин неопределенно повел плечом. - Уезжайте, - повторил он. - Не беспокоитесь, от меня они ничего не добьются. - Выдрин встал, заходил по комнате, размахивая руками. - А вообще вы правы. Чего мне здесь оставаться? Пожалуй, уеду недели на три, а то и на месяц. - Надо сегодня же. - Да, сегодня. Сейчас. - Вот и хорошо, - сказал Тулин. - Теперь разведите огонь в плите. Выдрин разжег плиту. Молча смотрел, как гость сжигал документы - сперва паспорт, потом какие-то другие книжечки и бумаги. - Они уже не годятся, - объяснил Тулин. - У меня есть полный комплект новых... Затем он положил в огонь исписанный лист бумаги. Выдрин узнал записку, составленную им под диктовку гостя, ту самую, которую мальчишка отнес в госпиталь. - Скажите, - пробормотал он, - есть ли уверенность, что... насмерть? - Есть. В таких делах я не ошибаюсь. А что? - Может, стоило бы прогуляться в район госпиталя, послушать, о чем говорят? Могу одеться так, что сам черт... - Нельзя! - прервал старика Тулин. - Нельзя ни вам, ни мне. И вообще, никакой импровизации, поняли? - Хорошо, хорошо. Тулин вновь взялся за свою котомку. Расковыряв ее картонное дно, вытряхнул на стол плотную пачку бумаг. Это был комплект документов. - Ну вот, - удовлетворенно сказал он, рассматривая бумаги. - Я вроде снова родился. Выдрин стал переодеваться. Светлый люстриновый сюртук и диагоналевые брюки, в которых он был утром, исчезли в гардеробе. Оттуда был вынут белый чесучовый костюм и клетчатый саквояж. - Здорово, - сказал Тулин, когда увидел старика в новом обличье. - Сюда еще канотье и трость - и вполне сойдете за провинциального врача. Выдрнн молча показал на вешалку в глубине комнаты. Там висело желтое канотье и толстая, в пупырышках, полированная палка. Вскоре они покинули дом - сперва Тулин, вслед за ним Выдрин. Первому предстояло пешком выйти за пределы города и уже там садиться на поезд. Второй направился к бирже извозчиков, чтобы ехать в одну из пригородных деревень, где у него жил приятель - местный священник. ДЕСЯТАЯ ГЛАВА Каждые два-три дня Константин Лелека обходил станцию, подъездные пути, мастерские и конторы местного железнодорожного узла, беседуя с людьми, интересуясь положением дел на узле, событиями, происшествиями. Сотрудники других отделов посещали городские предприятия и учреждения, держали под наблюдением причалы, склады, суда... Таково было одно из требований руководства УЧК, заботившегося о том, чтобы его работники не теряли контакта с горожанами, от которых шла информация, нередко весьма ценная... Вот и сегодня днем Лелека запер свой кабинет, записал в книгу учета, куда отлучился, и отправился в сторону вокзала. День был солнечный, теплый, и он решил идти напрямик к железнодорожным путям, затем вдоль них к станции. Он чувствовал: в последнее время что-то изменилось вокруг него. Внешне все обстояло по-старому - при встрече ему пожимали руку, улыбались. На вчерашнем совещании его похвалили за удачную разработку операции... Вроде все было как прежде. И все - не так, он ощущал это, и с каждым днем все отчетливее. Сильно встревожило, что в день, когда он отправил в Харьков Бориса Тулина, не вышла на работу Александра Сизова. Она не появлялась больше недели. В приказе объявили, что Сизова больна... Ну а если это была не болезнь? Восемь суток - вполне достаточный срок, чтобы съездить в Москву или в... Харьков. Съездить туда и вернуться. Вдруг она там и была, да еще смогла опередить Тулина - все распутала, арестовала его там же, в Харькове... Не потому ли она, эта Сизова, вот уже несколько дней как вернулась, а о Тулине до сих пор ни слуху ни духу?.. Тут еще подоспел со своим сообщением Станислав Белявский - заподозрил наблюдение за собственной персоной. Скорее всего, врет. А зачем? Чего добивается? Надеется благополучно выйти из игры, покинуть город... Но вдруг в самом деле за ним следят? Быть может, всему виной Тулин - был схвачен, теперь сидит в камере, дает показания, вот следствие и вышло на Станислава Белявского. Дорогу преградила насыпь с путями. Лелека круто взял в сторону, двинулся к видневшемуся в полуверсте зданию вокзала. Сзади послышался стук колес на рельсах. На станцию следовала дрезина. Два железнодорожника стояли на платформе и двигали рычаги ручного привода. - Эй! - крикнул один из них, когда дрезина поравнялась с путником. - Эй, не мешкай, цепляйся, быстро домчим! Лелека сделал два шага, ухватился за поручень стремянки, оттолкнулся ногами. Еще миг - и он оказался возле путейцев. - Ловко же ты, - сказал человек в промасленном комбинезоне, секретарь станционной партийной ячейки. - Тебе, брат, в цирке работать! - У нас и так каждый день цирк, - ответил Лелека. - Куда путь держите? - К себе. А были на разъезде. Там, видишь, буза: вынь да положь каждому в обед котелок супа с мясом. И картошки чтобы в достатке. И само собой, хлеба. А где я им возьму? - Разъяснил бы текущий момент, - осторожно сказал Лелека. - Так, мол, и так, граждане хорошие, враги кругом, революция в опасности, и все такое прочее. - Вот мы и решили разъяснить, - кивнул секретарь. - Собираю ячейку. Будут не только коммунисты, но и сочувствующие, которые пожелают. Все пусть валят... Не поедешь с нами? Может, и по твоей линии вопросов насыплют? - Где собираетесь? - Там же, на разъезде. Сейчас соберу людей из мастерских - и айда на разъезд. Едем, браток, поможешь. - Ладно, - сказал Лелека. Собрание проходило бурно. Самое большое помещение на разъезде - комната дежурного - было набито до отказа. Имелось лишь несколько стульев, поэтому люди сидели на полу, на подоконниках, стояли вдоль стен. Почти все курили, из настежь распахнутых окон дым валил так, что казалось - в доме пожар. Как нередко практиковалось в те годы, собрание шло без твердой повестки и регламента. Не было и доклада. Просто секретарю партячейки и его заместителю задавали вопросы, те отвечали, как могли. Вопросы были самые разные - о наступлении Деникина и о фокусах батьки Махно и атамана Григорьева, которые сегодня клянутся в любви Советской власти, а завтра вешают коммунистов и красных бойцов, о Петлюре и немцах... Не меньше интересовало рабочих положение с продовольствием. Секретарь ячейки заносил в тетрадку десяток вопросов, коротко совещался с заместителем и отвечал собранию. Потом записывал новую серию вопросов. Так прошло часа полтора. Секретарь партячейки взмок, охрип. Внезапно в комнате произошло движение. Все обернулись к входной двери. Там стоял только что вошедший Кузьмич. - День добрый, - сказал он и улыбнулся. - Что это у вас происходит? Собрание? Буду рад послушать, ежели позволите. Как, председатель, не возражаешь? Вместо ответа секретарь партячейки ринулся к Кузьмичу, схватил его за руку, повел к столу, усадил. - Спас ты меня, - сказал он, счастливо улыбаясь, - ей же богу, спас! - От кого спас? - От них. - Секретарь партячейки широко улыбнулся и рукой показал на собравшихся. - Опоздай ты хоть на полчаса - и доконали бы меня своими вопросами эти вот дорогие друзья-товарищи! - А чего им надобно? - в тон ему сказал Кузьмич. - Кто ж их ведает? Все знать хотят. Все на свете новости им подавай. И чтобы свежие были, теплые... - Как буханка из печи, - крикнул парень в грязной тельняшке, сидевший на подоконнике. Все засмеялись. - Буханки, положим, горячими вынимают. Горячими, а не теплыми. - Нехай горячими, - сказал тот же парень. - Абы больше было тех буханок и... новостей. Кузьмич встал, оправил гимнастерку, выжидая, чтобы в комнате поутих шум. - Вопрос у тебя есть? - сказал он парню в тельняшке. - Хочешь спросить? - Хочу... Я вот чего знать желаю: это как же у нас