волю... Шагин скосил глаза на Сашу. Они встретились взглядами, поняли друг друга. Надо было немедленно уходить. Старики по-своему истолковали смущение гостей. Женщина принесла из сеней ведро с водой. А дед стал объяснять: за домом у них родник, исправно служит много лет, но, случается, пересыхает, если подолгу нет дождей. Вот и теперь иссяк. Однако невелика беда. В таких случаях пасечники разжигают большой костер, наваливают в огонь гнилья, чтобы погуще был дым. Живущие на соседнем хуторе сыновья знают этот сигнал, тотчас везут воду. Третьего дня привезли. Завтра приедут снова. Обещали быть рано утром. - Большой хутор? - спросил Шагин, с тоской поглядывая на ведро с водой. Дед встал, подозвал старуху. Они принялись что-то подсчитывать, загибая пальцы. - Семь дворов, - объявил дед результаты подсчета. - Дюже великий хутор. - А власть там какая? - спросила Саша. - Что сыны говорят? Есть на хуторе посторонние? - Кто ж их знает? - Дед неопределенно покрутил головой. - Сыны там, мы здесь... Власть - она власть и есть. Всякая власть от Бога... Он смолк, проковылял к оконцу и завозился у горшка с геранью. "Будто боится сказать лишнее", - подумала Саша. Она снова посмотрела на Шагина. Тот показал на ведро: пей еще, запасайся водой... Между тем старуха стала собирать на стол. Наблюдая за ней, Саша допивала последний ковш. Уходить! Как можно скорее уходить, чтобы к рассвету оставить далеко позади и эту халупу, и, главное, хутор! Но как объяснить старикам, почему не останутся на ночь? Люди едва не погибли в степи от жажды, устали до полусмерти. Наконец отыскали пристанище. И вот, не отдохнув, снова пускаются в путь. Пасечники непременно расскажут о странных путниках. Потянутся нити. Можно не сомневаться, что кончики их окажутся у бандитов. Как же быть? Попросить стариков, чтобы помалкивали? Это вдвойне опасно: если еще не возникли у них подозрения, после такой просьбы обязательно появятся. А хозяйка уже приглашала к столу. Шагин и Саша жадно глядели на хлеб, нарезанный крупными ломтями, на миску с густым коричневым медом - теперь, утолив жажду, они испытывали жестокий голод. Всплеснув руками, старуха поспешила в сени и вернулась с плошкой, в которой лежал пяток яиц цесарки - в мелких коричневых крапинках, с остренькими носами. Шагин поблагодарил хозяев, но от угощения отказался: они не голодны, недавно ели. И надо спешить - жинка в таком состоянии, что нельзя терять времени. Это счастье, что неподалеку расположен хутор. Там они наймут лошадей и поспешат в ближайшее село, где есть фельдшер... К хутору вела едва различимая колея. Пройдя по ней с сотню шагов, Шагин и Саша круто свернули в сторону. На ходу они ели хлеб и сваренные вкрутую яйца, которые в последний момент все же сунула им сердобольная пасечница. - А они ничего, эти старички, - сказала Саша, откусывая от аппетитной горбушки. - Вот бы пожить с ними неделю, не зная забот... - Я страсть как люблю с пчелами возиться. - Шагни мечтательно улыбнулся. -У отца моего было с десяток колод, так я от них ни на шаг. И пчелы меня знали, не трогали... - Вот и вернемся, когда с бандами рассчитаемся. Надо же отблагодарить добрых людей. Съездим сюда, Андрюша? Шагин кивнул. Он думал о том, что не так уж близко время, когда степи и леса страны очистятся от банд и чекисты смогут ездить в гости к знакомым пасечникам. Но он не хотел расстраивать Сашу и промолчал. Скоро должен был наступить рассвет. Всякий раз в это время они подыскивали укрытие для дневки - нагромождение камней, кустарник, балку... Но сейчас они не помышляли об отдыхе. Скорее в степь, подальше от всяких дорог, чтобы затеряться, исчезнуть в темной, бескрайней равнине!.. На индиговом небосводе потускнели звезды. Небо стало светлеть. Потом из-за края степи устремились вверх волны зеленого огня. Горизонт заалел, вскоре зарево охватило полнеба. И тогда взошло солнце. - Жаркий будет денек, - проговорил Шагин. - Ну да нам не привыкать, верно, Саша? Она не ответила - шла согнувшись, обеими руками поддерживая тяжелую ношу. За время отдыха в доме пасечника перестала сочиться кровь из натертых портфелем ран. Он присох к телу. Сейчас все внимание Саши было сосредоточено на том, чтобы не сделать резкого движения, не оступиться. Иначе, как это было уже не раз, лопнет корка запекшейся крови, вновь начнет мучить боль. Шагин только посмотрел на Сашу и все понял. Он чуть замедлил шаг, пропустил спутницу вперед, чтобы лучше ее видеть и в случае необходимости прийти на помощь. Вот на пути оказалась большая выбоина. Перешагнув через нее, Саша сделала слишком большое усилие. И портфель сдвинулся... Она не проронила ни слова, только с шумом втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Шагин взял ее за руку: - Веришь, что за революцию, за Советскую власть любую муку приму, на смерть пойду? Саша стояла, закрыв глаза. Будто не слышала. - Веришь, что думаю не о себе? Она молчала. Долго длилась пауза. Шагин сказал: - Если с тобой беда случится, я тоже жить не буду, ты это понимаешь? Саша молчала. - Я люблю тебя, - сказал Шагин. - Ты слышишь, Саша? Навсегда люблю, до своего последнего дня!.. Саша стояла, как прежде. - Надо зарыть портфель. - Шагин потряс ее за руку. - Я клянусь: доведу тебя до места и немедленно возвращаюсь за ним. Ни минуты не промедлю! Саша открыла глаза, посмотрела поверх головы спутника: - Мне трудно стоять, Андрюша. Труднее, чем идти. Дай мне дорогу. Так начались пятые сутки похода. Они шли весь день, не встретив ни души. Под вечер набрели на ручей, который змеился по дну длинного извилистого оврага. - Вот оно, счастье! - сказал Шагин. Он помог Саше спуститься к ручью, усадил ее так, чтобы можно было дотянуться до воды. "Действительно, счастье", - подумала Саша, вдыхая ароматы влажной зелени, земли. Они вволю напились, обмыли лица, руки. Саша разулась, опустила ноги в прохладную воду. Сейчас она чувствовала себя гораздо лучше, даже улыбнулась, когда Шагин вдруг с размаху лег на песок и сунул в ручей голову по самые плечи. - Благодать! - воскликнул он, приподнявшись на руках и откинув со лба мокрые волосы. - Во всем мире не сыскать лучшего места для ночлега. Верю: ручей - доброе предзнаменование перед последними переходами. Между тем поверхность ручья успокоилась, и Шагин, готовившийся вновь погрузить в него голову, вдруг замер. Он увидел в воде отражение трех всадников. - Что, Андрюша? - тревожно спросила Саша. - Люди на краю оврага... Трое конников. Продолжай мыться, Саша, мы не видим их!.. А всадники, подъехавшие к оврагу и обнаружившие там незнакомцев, быстро спешились, отвели коней в сторонку, принялись наблюдать. Они видели, как мужчина вытер лицо и руки подолом рубахи, помог спутнице подняться на ноги, отвел ее к кустарникам, заботливо уложил на сухую траву. У женщины губы кривились от боли, она поглаживала вспухший живот, стонала. Постояв возле нее, мужчина стал собирать сушняк. Вскоре в овраге затеплился огонек костра. - Ночевать собрались, - сказал человек в матросском бушлате и алых галифе с желтыми леями1. Он выдвинул винтовку, передернул затвор, досылая патрон в ствол. - Вот сейчас они у меня заночуют! 1 Нашивки на брюках для верховой езды, обычно из кожи - Не дури! - Сосед "матроса", малый лет тридцати, с острым носом и уродливо выпяченной" нижней челюстью, властно взял его за плечо. Третий наблюдатель, молодой рыжеволосый увалень, в разговор не вступил. Лежа на животе, он сосредоточенно грыз морковь. Всадники были дозором банды, расположившейся в селе, верст за пятнадцать отсюда. Накануне в степь выехало с десяток таких дозоров. Приказ атамана для всех был один - встреченных на пути людей тащить в село. Дозорных строго предупредили: задержанных не обыскивать, глядеть в оба, чтобы узлы, котомки, мешки они доставили в целости, ничего оттуда не выбросив. Парень, остановивший бандита, готового сделать выстрел, был старшим дозора. Сейчас он сосредоточенно размышлял. Сунуться в овраг прямо с конями, - значит, раньше времени переполошить мужика и бабу. Путники, если у них есть что спрятать, успеют это сделать - бросят в кусты, утопят в ручье. Самое верное - ждать до утра и перехватить незнакомцев, когда они будут выходить из оврага. Но это долго, да и жажда томит, и коней надо поить. Старший повернул голову к рыжеволосому. - Здесь побудешь, с конями. А мы - вниз. Сиди и слушай - как свистну, веди коней к ручью. - Лады... Ты громче свисти, я тугой на ухо. - Парень ухмыльнулся собственной шутке, перевалился на бок и, достав из брезентовой торбы новую морковь, сунул ее в рот. Два бандита стали осторожно сползать по откосу. Винтовки были наготове. Впрочем, неожиданностей не опасались: люди в овраге не скрытничали - вон какой огонь развели. И оружия не имеют: вымывшись в ручье, мужчина поворачивался и так и этак, будто нарочно показывал, что нет у него ни револьвера, ни гранат. О бабе и говорить нечего - брюхатая, вот-вот разродится. Шагин уголком глаза наблюдал за спускавшимися в овраг. Разделаться с ними было бы нетрудно. Но наверху оставался еще один. А поблизости могли быть и другие... - Что будем делать? - спросила Саша. - Погоди... Ага, они подходят. Сейчас будут. Ты спокойнее, может, все обойдется. Окрик бандита. Приказ поднять руки. Пока "матрос" держал Шагина на прицеле, старший дозора скользнул в сторону и стволом винтовки разворошил приготовленные для костра солому и хворост. - Посунься, баба, - донесся до Шагина его высокий голос. - А ну, живее! И снова шорох, возня за спиной председателя УЧК. Сзади протянулась рука, ощупала карманы одежды Шагина. Удар в плечо - и он повалился в сторону. Столкнув Шагина, бандит расшвырял сушняк, на котором тот сидел. - Встань! Шагин поднялся с земли. "Ну и рожа!" - подумал он, разглядывая физиономию бандита с выпяченной челюстью. - Мешок есть? Шагин покачал головой. - Котомка, сумка? - Нету. - А что имеется? - Ничего. Шарин понял: бандиты что-то разыскивают. Иначе не были бы столь настойчивы в своих расспросах. Похоже, знают о портфеле с ценностями. Между тем бандит продолжал допытываться, с чем шли по степи путники. Шагин повторил, что нет у них никакого имущества. - И не было? - Было, - вдруг сказал Шагин. - Было, да отняли. Все как есть взяли. - Кто? - А я знаю? Какие-то люди. - Когда взяли? Говори, матери твоей черт! - Вчера было дело. - Шагин показал куда-то за овраг. - Верстах в тридцати отсюда. - Мужики? - Мужик и баба. - Шагин быстро взглянул на Сашу и убедился, что она поняла его игру. - Вдвоем были, вот как мы с ней. Шли мы по степи, как вдруг они выскочили из балочки, "пушку" наставили. - А чего шукали? - Мне это неведомо. Верно, оголодали, а у нас в торбе полкаравая было да шмат сала. Из рук вырвали торбу, тут же все и сожрали. Пришить нас хотели, да, видать, духу не хватило - баба-то, сами видите... - У них что из вещей было? - Не помню. Напужались мы... Саша приподнялась на локте, поманила бандита. - Портфель у них был, - зашептала она. - Портфель из черной блестящей кожи. Тяжелый, будто свинцом налит. Мужик, который тащил его, аж скособочился. "Хорек", как мысленно окрестила Саша бандита, метнул быстрый взгляд на коллегу в бушлате. Разинув рот, тот прислушивался к разговору. - Портфель, говоришь? - пробормотал "хорек". - Как свинцом налитой? - Точно, - подтвердил Шагин. Он тронул бандита за рукав: - Хлеба не дашь? - Чего? - крикнул "хорек". - Хлеба дай. Не мне - бабе, видишь же, совсем невмоготу ей. Пожалей бабу, воин! В ответ "хорек" сунул под нос Шагину кукиш и замысловато выругался. "Матрос" громко расхохотался. Он был в восторге. Старший дозора зашептал ему на ухо. Бандит слушал, согласно кивал. Потом закинул винтовку за спину, стал карабкаться вверх по склону. Вскоре он исчез за гребнем оврага, и оттуда донесся затихающий топот копыт. Теперь пленников сторожил только "хорек". Впрочем, вот и еще один, - ведя в поводу коней, осторожно спускается к ручью. Итак, обстановка улучшилась. Один из бандитов уехал. Оставшиеся - здесь, совсем рядом. Кони тоже а овраге. Все будто по заказу. Можно надеяться, что удастся уничтожить двух противников, завладеть конями. А тогда во весь опор в степь, на юго-запад. Благо теперь до Крыма рукой подать. В Крыму Советская власть... Саша смотрела на Шагина не отрываясь. Скосив глаза, он поймал ее взгляд, все понял. Украдкой согнул указательный палец, будто спускал курок. Она чуть кивнула. Вот рука ее медленно поднялась к вырезу кофточки, нащупала рукоять нагана. Только бы не промедлить, выхватить револьвер по сигналу Андрея!.. Саша видела: Шагин чуть расставил ноги, напрягся. Вот-вот кинется на "хорька". Она крепче ухватила рукоятку револьвера, оттянула курок. И вдруг Шагин сник, беспомощно опустил руки. Теперь и Саша услышала шум, доносившийся сверху. Оба дозорных подняли голову, насторожились. Сомнений не было: к оврагу скакали всадники. ШЕСТАЯ ГЛАВА 1 Лобастый курган - четкое полукружие на ровной, как заштилевшее море, степи. Будто вдавили в землю гигантский шишак чудо-богатыря да так и оставили здесь на вечные времена. И прижился он, порос ковылем, ржавой щетиной перекати-поля... На кургане двое пеших - мужчина и женщина, пятеро всадников. Ос- тановились, глядят на село. Оно в полуверсте отсюда, просматривается из конца в конец - церковь и четыре десятка белостенных хат, выстроив- шихся по сторонам единственной улицы. Каждый домишко будто кораблик в море: село утопает в зеленых волнах вишневых и яблоневых садов. Двое верховых, дав шпоры коням, устремляются вниз по склону кур- гана. Остальные конвоируют Сашу и Шагнна. Их вели всю ночь: появившийся у оврага второй бандитский дозор привез приказ атамана - всем, кто в степи, немедленно возвращаться в село. Саше совсем плохо. Она повисла на руке спутника, едва переставля- ет ноги. Кажется, больше не выдержать. Но "хорек" заехал сзади, напи- рает конем. - Крепись, Саша, - шепчет Шагин. - Во что бы то ни стало надо держаться! И она делает шаг по склону кургана, еще шаг и еще... Центр села. Подобие площади перед ветхой церквушкой. Шагин усадил Сашу на землю. Сам остался стоять, разглядывая соб- равшихся. Вокруг было много любопытных, в большинстве - женщины. Они стояли плотной молчаливой группой и с острым интересом наблюдали за пленными. Позади на церковном крыльце расположились бандиты - люди разного об- личья, в германских френчах и русских косоворотках, в цивильных пиджа- ках и даже телогрейках, несмотря на жару, все с винтовками, гранатами и револьверами. Здесь же, на паперти, торчали рыльца пулеметов - "мак- сима" и английского "гочкиса". К площади подходили все новые люди - сельчане и обвешанные оружи- ем мужчины. - Фельдшера надо бы, - сказала женщина в сапогах с обрезанными голенищами. - А то беда случится, здесь опростается. - Где его возьмешь, фельдшера? - возразила другая. - До Никола- евкн шестьдесят верст махать. - В Щеглах, слух прошел, тоже фельдшера наняли в прошлом месяце. - Слух - он слух и есть... Шагин профессионально запомнил короткий диалог, оглядел женщину в сапогах. - Воды, что ли, принести, - сказала она, нерешительно посмотрела на конвоиров и ушла. Толпа раздвинулась, пропуская на площадь группу людей. Впереди шел пожилой поджарый мужчина в синем щегольском френче и лаковых сапо- гах со шпорами, звеневшими при каждом шаге. Он был при шашке и маузе- ре. На голове лихо сидела квадратная польская конфедератка, но без ко- карды. Это был атаман. В нескольких шагах от пленников он остановился и положил ладонь на рукоять шашки. Откуда-то сбоку выскочил "хорек", пнул ногой Сашу: - А ну, подымайсь! - Я те подымусь! - Шагин решил, что при таких обстоятельствах лучше всего держаться независимо, шагнул к бандиту, гневно сжал кула- ки: - Не дам измываться над бабой. Гляди, будет случай, встречу тебя да посчитаюсь. Ух ты, кикимора! Кто-то из зрителей рассмеялся. "Хорек" вскинул руку с нагайкой. - Погоди! - сказал атаман. Переступив с ноги на ногу, он коротким точным ударом свалил Шаги- на на землю. - А теперь встань! - приказал он. Шагин поднялся с земли. Лицо его было разбито. От угла рта по подбородку ползла струйка крови. - Ты с ним встретишься, - сказал атаман. - В раю свидишься, зараз и почеломкаетесь. Только на том свете раньше него будешь: дюже торо- пишься туда. Дружный смех вырвался из десятков бандитских глоток. "Хорек" глядел на атамана преданными глазами. "Матрос" вскинул карабин и выпалил в воздух. - Не балуй! - строго сказал атаман. И прибавил: - С толком расхо- дуй боеприпасы. "Матрос" загоготал, вновь вскинул к плечу карабин, навел на плен- ников. Площадь притихла. Все решали секунды. Саша поднялась с земли, за- городила Шагина. - И меня заодно! - крикнула она. - Разом кончай! Всех троих ра- зом! Ну, чего ждешь, герой? Толпа загудела. Женщины перешептывались и неодобрительно смотрели на бандитов. Те, что были с мужьями, подталкивали их к атаману. Шагин обнял Сашу за плечи. - Твердил же тебе, - сказал он громко, чтобы всем было слышно, - ведь сколько твердил: останемся в городе, не помрем, как-нибудь пе- ребьемся. Так нет же: "В село поедем, до мамы, в степи тоже православ- ные, разве тронут мирных людей?" Вот те и не тронули! В толпе возникло движение. Женщина в сапогах с короткими голени- щами протиснулась в круг, поставила перед пленниками полное ведро, поклонилась в пояс: - Пейте, страннички добрые! - Вот спасибочко, - сказал Шагин и шагнул к ведру. - Бабе вовсе невмоготу без воды. "Хорек" ногой пнул ведро. Оно опрокинулось, вода широкой струей плеснула по земле. - Ах ты!.. - Хозяйка подняла вывалившийся из ведра черпак с длин- ной ручкой, в сердцах хватила им по лбу "хорька". Удар был силен, бандит едва удержался на ногах. Площадь загоготала. Теперь смеялись все - бандиты и сельчане. И громче всех - атаман. Но глаза у него были серьезные, внимательно ог- лядывали крестьян. Атаман понимал, что разбросанные в степи редкие се- ла да хутора - единственная его опора и база. Здесь банда хоронится после налетов, зализывает раны, набирается сил, здесь же черпает по- полнение и запасает продовольствие, фураж. Стоит ли на глазах у всего села убивать беременную женщину и ее мужа? Вот и люди, что недавно прискакали из города и переполошили бан- ду, подняв ее на поиски затерявшихся в степи чекистов, одобрят ли они эту спешку с расстрелом? Нет, по всему выходило, что следует подождать. Сперва надо хоро- шенько допросить задержанных. А убить их можно и ночью, без лишнего шума... Атаман поднял ладонь, требуя тишины. - Кто мы есть? - громко сказал он и оглядел площадь. - Мы есть православное воинство. - Рукой, на запястье которой болталась нагайка, он показал на свое окружение. - Свободное православное воинство, а не якие мазурики. Зараз будем говорить с этим людыной. Спытаем, шо он та- кое есть. И тогда решим. - Атаман обратился к Шагину: - Покажь доку- менты! Шагин отвернул полу пиджака, рванул ветхую подкладку. Она лопну- ла, на землю вывалились бумаги. Их подобрали, отдали атаману. Тот дол- го вертел перед глазами две тоненькие серые книжечки, потом громко сказал: - Очки принесите! - Так ты же разбил их, батько! - крикнул "хорек". - На запрошлой неделе разбил. Ночью до ветру ходил, так ненароком наступил на них и разбил. Неужто запамятовал? - Верно, - солидно кивнул атаман. - В таком разе позвать писаря Прокопенку! Подошел рыжий увалень - тот, что грыз морковь, охраняя лошадей возле оврага. Он и сейчас ел - крепкими белыми зубами обдирал остатки мяса с большого бычьего мосла. - Здесь я, батько, - сказал он и руку с едой завел за спину. - Слухаю вас. - На-ка! - Атаман протянул ему книжечки. Прокопенко спрятал мосол в карман, сальные руки вытер о собствен- ную шевелюру, затем осторожно взял документы и стал рассматривать. Пленники были спокойны за документы. Фальшивые эсеровские карточ- ки, которыми они предусмотрительно запаслись перед походом, оказались здесь к месту. Шевеля губами, рыжий писарь силился разобрать записи. Все ждали. "Хорек" приблизился к Прокопенко и, дыша ему в ухо, тоже заглядывал в раскрытые книжки. Время шло, нетерпение присутствующих нарастало. В наступившей тишине послышался стук колес и голос возчика, пону- кавшего лошадь. К площади приближалась подвода. Саша вздрогнула, осторожно передвинулась за спину товарища. Она узнала и каурую кобылу, и ее хозяина - бородатого биндюжника. Между тем рыжий писарь закончил наконец возню с документами, вы- тер рукавом вспотевшую физиономию и ткнул пальцем в сторону Шагина. - Это будет Иван Щукин, - провозгласил он. - А баба есть жинка его, Настасья. - Православные? - крикнул мужик из толпы. - Должно, так, - сказал писарь, вновь поднося к глазам бумаги. - Добро! - Атаман хлестнул нагайкой по сапогу. - А шо за люди? Какого звания? Не комиссары? - Не, батько, - возразил писарь. - Написано: учитель. - Он снова уткнулся в документ, засопел от натуги и с трудом выговорил: - Соци- ал-революционер. - Так. Значит, эсеры. Ну-ну, побачим. - Атаман посмотрел на плен- ника: - Эй, одежу скидай! Шагин снял пиджак, стащил с плеч рубаху, все это положил на зем- лю. - И сапоги, и портянки! Пленный сбросил обувь. Помедлив, распустил шнурок на брюках, вы- лез из них. Теперь он стоял голый по пояс, в одних кальсонах, стараясь не глядеть на Сашу. "Хорек" присел на корточки, встряхнул пиджак, вывернул карманы, отодрал подкладку. Затем так же тщательно осмотрел брюки. Ничего не обнаружив, отбросил вещи, выпрямился. Атаман все видел. - Зачем ушли в странствие? - спросил он Шагина. - Баба еле ногами двигает, а ты ее по степи мотаешь. - Голодно стало в городе... - Голодно... Куда путь держите? - До ее матери. - Шагин показал на Сашу, - Четвертые сутки в пу- ти. - А в селе небось заждались вас. - Атаман подбоченился, оглядел крестьян, адресуясь к ним. - Гонцов со всех сторон слали, истомились ожидаючи, все очи проглядели: приезжайте, желанные городские гости, курей наших жрать, да сало, да калачи! Бандиты негодующими криками поддержали своего главаря. Крестьяне хмуро глядели на пленников. - Нам сала не надо, - сказал Шагин. - Нам бы картошки да хлеба, какой найдется. Только бы вволю. И за все это я отработаю. - Он выста- вил вперед руки, раскрыл кулаки. - Много буду работать. Только бы жин- ка в заботе родила. - Это где же ваше село? - Добираться надо через Николаевку, - сказал Шагин, держа в памя- ти недавний разговор селянок о фельдшере, - а потом... - Он посмотрел на Сашу, как бы приглашая ее завершить описание пути. - Свернуть треба после Николаевки на закат, - сказала Саша. - Еще верст тридцать - и будет хутор Лесной. Говорила она механически, почти не слыша собственного голоса. Са- ша все глядела на бородача в шляпе с пером. Оставив подводу, он проби- рался к центру площади. Атаман задал еще несколько вопросов и умолк. Соображал, о чем бы еще спросить. - Бабу надо пощупать. - "Хорек" шагнул к Саше, ухватил ее за пле- чо, намереваясь сорвать платье. Саша была готова к этому. Отшатнувшись, вскрикнула и повалилась на землю. Падая, сильно толкнула присохший к израненному телу порт- фель. Она вновь вскрикнула, теперь от пронзительной боли, и потеряла сознание. Когда Саша очнулась, женщины поили ее водой. Еще две селянки на- седали на "хорька", выталкивая его из круга. Площадь гневно гудела. Атаман размахивал руками, что-то кричал, но его не было слышно, Тогда он выхватил маузер и выпустил в воздух несколько пуль. Стало тише. - Раскудахтались, кацапы вонючие, - прорычал он, тяжело дыша. - А ежели то комиссары и мы их упустим? Женщина в сапогах с короткими голенищами показала на окровавлен- ные ноги пленницы. - Глядите, люди, якой це комиссар! - И бумаги у них справные, - поддержала ее другая крестьянка. - Сами же проверяли. Вот писарь говорит: все в полной справе. Не позорь бабу, атаман! - Помыть ее надо да внести на лежак, чтобы отошла. - Женщина в сапогах приблизилась к атаману: - Дозволь, возьму ее в свою хату. А ты караул поставь, если сомнение имеешь. Главарь бандитов и сам видел, что хватил через край. Движением руки он успокоил собравшихся. Обратился к Саше: - Встань, баба! Шагин помог Саше подняться на ноги. Атаман подошел ближе, упер руки в бока. - Ежели ты из здешних мест, должен кто-нибудь знать тебя и в на- шем селе. Назови этого человека, пусть откликнется, и тогда иди с ми- ром. Саша ответила, что в селе у нее нет знакомых: с малых лет жила в городе, в услужении, пока не вышла замуж. - Вона! - протянул атаман. - Что же, наши и в город ездят, на привоз или еще куда. - Он повысил голос, обращаясь к сельчанам: - Кому ведомы учитель и баба, кто даст ручательство, что не комиссары? Никто не отозвался. Молчал и биндюжник, ошеломленно разглядывая Сашу, ее обезображен- ную фигуру. Атаман повторил вопрос. И тогда бородач будто очнулся. Растолкав людей, стал пробираться в первые ряды. Саше стало трудно дышать. Рука невольно потянулась к вырезу коф- точки, где был спрятан наган. Между тем атаман заметил старика, поманил нагайкой. Возчик приблизился, стащил с головы шляпу. Все это время он не сводил глаз с Саши. - Что это за старик? - шепнул Шагин. - Знает тебя? - Знает... Плохо дело, Андрюша. На церковной паперти появился местный священник - тощая несклад- ная фигура в длинной, до пят, выцветшей рясе. Прикрыв ладонью глаза, он оглядел площадь, собравшихся на ней сельчан, увидел пленных. - Ты кто? - спросил атаман биндюжника. - Из каких будешь мест? Чем занимаешься? - Тутошний я... - Прозвище? - Микола Ящук. - Свой, значит. - Атаман осклабился. - А чего вылез? Может, зна- комы тебе мужик и баба? Все так же глядя на Сашу, Ящук согласно кивнул: - Трошки знакомы. - Выкладывай, кто такие! - Ее знаю, бабу. - Давай, Микола Ящук. Где видел ее? - Та в городе, где же еще! При этих словах возчика поп проворно сбежал с паперти, стал про- бираться в круг. - А ты чего? - сказал ему атаман. - Коня у него отобрали в городе, - сказал священник, положив ла- донь на плечо Ящуку. - Доброго коня увели комиссары. А взамен дали дохлятину. - Дернул биндюжника за руку, показал на пленных: - Они и есть те самые каты? Ежели опознал, говори, не запирайся! - Дрова ей возил, - сказал бородач, исподлобья взглянул на Сашу и отвернулся. - Какие дрова? - опешил священник. - Березовые кругляши. - Стой! - Атаман оттолкнул попа, готовившегося задать новый воп- рос. - Куда возил дрова? В комиссариат? - Не... - Биндюжник замотал головой. - До дому дрова возил. Она на привозе купила, я и отвез. - Да кто же они есть? Ящук скосил глаза на писаря, который все еще держал в руках доку- менты пленников. - Баба - учительша, - твердо сказал он. А мужик - супружник ее законный. 2 Пленников привели в хату, стоявшую здесь же, на площади, втолкну- ли в глухой чулан позади горницы. Дверь затворили, они остались одни. Когда глаза освоились с полумраком, Шагин увидел ведро воды и брошенный на пол мешок с сеном. Слабый свет проникал сквозь щели в рассохшейся дощатой двери. В самую большую щель можно было разглядеть часть горницы - массивный некрашеный стол и угол комнаты с божницей, традиционным рушником над ней и веточкой вербы. Окно находилось левее, косо бьющий оттуда свет разрезал сумрак плотной сверкающей полосой. Шагин постарался удобней устроить Сашу - пододвинул сено к стене, усадил девушку на мешок, чтобы была опора спине. Затем оторвал от сво- ей рубахи широкий лоскут, смочил в ведре, прохладную влажную тряпку положил Саше на лоб. - Да, да, - прошептала она, - сейчас мне гораздо лучше, не беспо- койся, Андрюша. Скрипнула входная дверь. В доме появилась хозяйка. Сперва Шагин разглядел в дверную щель ее ногу в стоптанном сапоге с обрезанным го- ленищем, потом локоть обнаженной руки и древко ухвата. Вероятно, жен- щина возилась у печи. Так прошло несколько минут. В воздухе растекся запах варева. Поч- ти тотчас в чулане померк свет - кто-то подошел к двери. Вот уже стукнула откинутая щеколда. Дверь отворилась. У входа в чулан стояла хозяйка. Шагин узнал ее - это она принесла воды и напала на "хорька", когда тог опрокинул ведро. - Борщ я сготовила, - сказала женщина. - Наварила полный чугун. Кушайте на здоровье. Саша задвигалась в своем углу. - Мне бы выйти... Хозяйка нерешительно оглянулась, будто спрашивала у кого-то раз- решения. Шагин наклонился вперед и увидел "хорька". Тот сидел на табурете возле окна. На подоконнике стояла наполовину пустая бутыль. Положив карабин на колени, страж неторопливо тянул из жестяной кружки. - Бабе можно, мужику нет, - изрек бандит, вешая кружку на горлыш- ко бутыли. Саше помогли встать. Хозяйка обняла ее, осторожно вывела из дома. Шагин сел на мешок, закрыл глаза. В памяти всплыло все то, что произошло за последнее время. Итак, бандиты знают о портфеле с ценнос- тями. Секретная информация снова просочилась к противнику. От кого же она получена? Вспомнился убитый чекист. Да, тот, кто стрелял в Гришу Ревзина, мог знать и о портфеле с драгоценностями. Резонно предположить, что он здесь, этот человек. Приехал, орга- низовал поиски. Возможно, и сам сейчас рыщет в степи: будь он в селе, обязательно пришел бы на площадь посмотреть на задержанных. Шагин поежился при мысли о том, что предатель может появиться в любую минуту. Понимала это и Саша. В этих обстоятельствах выход был один - по- бег немедленно, сейчас, пусть даже с самыми ничтожными шансами на уда- чу. С этой мыслью она, поддерживаемая хозяйкой, медленно вышла из до- ма. Женщина провела ее в дальний угол двора, показала на сплетенную из лозняка загородку: - Здесь... Может, помочь? Саша покачала головой, шагнула вперед. Оказавшись в загородке, осторожно огляделась. Крыльцом дом был обращен к дороге. Там стоял второй часовой - Саша увидела его, когда вышла из сеней. Двор, огород, постройки для скота и птицы - все это находилось позади дома, перед ее глазами. А потом начиналась степь. Как же быть? Конечно, можно допустить, что Шагин сумеет разде- латься с двумя стражами. Ну а дальше? О том, чтобы двигаться пешком, не могло быть и речи. Чтобы уйти за ночь далеко в степь, нужны лошади. Где их добыть? Саша вышла из загородки, оперлась на руку хозяйки. Попросила нем- ного постоять - подышать воздухом, собраться с силами. Задала женщине пустяковый вопрос. Та ответила, стала жаловаться на судьбу: хозяина нет, год назад проходила через село банда, насильно забрала его вместе с конем, с тех пор о человеке ни слуху ни духу. Так завязался разговор. Вернувшись в хату, Саша молча легла на солому в углу чулана - ждала, пока "хорек" запирал дверь. - Слушай, Андрей, - зашептала она, когда страж ушел на свое мес- то, - хозяйка сказала, что в селе находятся какие-то городские. Офицер с группой солдат. С ними штатский. Атаман величал офицера полковником. - Величал? Они что, уехали? - Временно. Группа прибыла позавчера под вечер. Полковник и штатский прошли к атаману, и вскоре тот всех своих людей выставил на улицу, даже помощника и писаря. Видимо, совещался с этими городскими. А наутро были посланы в степь разъезды. Уехали и те двое, из города... - Скоро должны вернуться? - Видимо, да. - Вот какая история, - протянул Шагин. - Штатский, говоришь? Очень интересует меня этот штатский. Но встречаться с ним пока нельзя. Помолчали. - А погреб где? - вдруг спросил Шагин. - Ты же все осмотрела, по- ка выходила из дома. Не заметила, есть ли здесь подпол, погреб? - О чем ты, Андрей? Какой погреб? - Ну... обыкновенный: вырыт под домом, снабжен люком, досками накрыт... - Видела в полу квадратную крышку с кольцом. - Где? - В сенях, наискосок от двери. А что? - В этих местах роют глубокие погреба, - задумчиво сказал Шагин. - Очень глубокие, чтобы похолоднее... - Не пойму тебя. - Погоди... - Шагин показал на дверь, за которой был часовой. - Он один сторожит нас? - Другой на улице! - Хозяйка куда девалась? - Сказала, что идет к соседке - они еще с утра замесили тесто. Будут печь хлеб. Поболтала со мной, довела до дому, сдала бандиту и ушла. - Ты поешь, Саша. - Шагин пододвинул чугун с лежащей на нем краю- хой хлеба и ложкой. - Ешь, а я буду рассказывать. Понимаешь, возникла мысль... Конечно, риск. Да что риск - почти никаких шансов на удачу! Но другого не придумаешь. И ждать нельзя: те, городские, вот-вот вер- нутся. Так что слушай... Шагин приник к дверной щели. Вероятно, уже смеркается: света в горнице стало совсем мало, часовой едва виден. - Погляди! - Он поманил Сашу. Девушка заняла его место, взглянув на часового, усмехнулась. "Хо- рек" дремал. Временами голова его падала на руки, которыми он опирался на ствол карабина, как на пастушеский посох. И тогда бандит с всхлипом втягивал носом воздух, медленно выпрямлялся, так и не разлепив век. Затем все повторялось. Шагин ощупал дверь в том месте, где с противоположной стороны бы- ла щеколда. Пальцы наткнулись на четыре гвоздя. Они, надо думать, дер- жали запор. Гвозди были загнуты небрежно, выпрямить их и затем выда- вить вместе с щеколдой было бы несложно. Впрочем, сквозь широкую щель виднелась и сама щеколда... Может, попробовать? Он протянул Саше руку: - Дай наган! Ствол револьвера осторожно просунулся в дверную щель, поддел ще- колду. Еще усилие - и дверь отворилась. Шагин оглянулся, передал Саше оружие, шагнул в горницу. Саша шла следом. "Хорек" замычал, забился, попытался укусить руку, сжимавшую ему рот. Другой рукой Шагин стиснул горло бандиту, повалил на пол. Увидев направленный на него револьвер, страж перестал сопротивляться. Ему заткнули рот тряпкой, связали собственным же ремнем, усадили на полу возле стены. Отдышавшись, Шагин показал "хорьку" на окно: - Слушай внимательно. Сейчас я отворю его. Ты высунешь башку и крикнешь, чтобы напарник твой шел сюда, в хату. Понял меня? "Хорек" утвердительно наклонил голову. - Спокойно будешь кричать, без паники, - предупредил Шагин. - Не так сделаешь - пуля. Мы в таком положении, что церемониться не станем. Прикончим - и баста. Это хорошенько уясни... Куда ты? Последние слова относились к Саше, которая вдруг направилась в сени. - Надо осмотреть погреб, - шепнула она. - Вдруг не годится или забит так, что не пролезешь? Я скоро, Андрей. Она вышла. Шагин приблизился к окну, стал наблюдать за улицей. На ней было пустынно. Лишь в отдалении видна была какая-то женщина - сту- ча топором, подправляла ступеньку крыльца своей хаты. А вот и второй страж - показался из-за угла дома, запрокинул голову и смотрит на вет- лу, которую облепила стая скворцов. Вернулась Саша - едва приковыляла, опустилась на табурет возле стола. - Проверила. Крышка легко открывается. Глубокий погреб, простор- ный. - Лазила туда? - вскричал Шагин. - Одна лазила? Ведь чуть дер- жишься на ногах!.. В сердцах он так рванул "хорька" за шиворот, что тот застонал. - Давай! - скомандовал Шагин, вытащив кляп изо рта бандита. - Зо- ви напарника. И гляди у меня, чтобы все было как надо, не оплошай! "Хорек" выставил голову из окна. - Иващенко! - крикнул он, - Ходи до хаты, Иващенко! - Зараз! - донеслось с улицы. Бандита втолкнули в каморку. Саша осталась с пленником. Шагин поспешил в горницу, стал возле двери. Почти тотчас в сенях послышались шаги. Дверь отворилась, появился второй часовой - здоровенный детина, в кожаных штанах и рваном смокинге с засаленными атласными лацканами, перепоясанный двойной пулеметной лентой. Он остановился, недоуменно озирая пустую горницу. Шагин вышел из-за двери, рукояткой револьвера ударил бандита в затылок. Часовой стал оседать. Шагин поймал вывалившуюся у него из рук винтовку, прислонил к стене, опустил на пол потерявшего сознание бан- дита. Этого пленника он тщательно связал попавшейся под руку бельевой веревкой, крепко заткнул ему рот и уложил на полу, повернув лицом к стене. "Хорька" выволокли из каморки, на его место водворили второго пленника, заперли дверь на щеколду. Шагин посмотрел на бандита: - Грамотный? Тот неопределенно замычал. - Трошки могу, - сказал "хорек", когда ему освободили рот. - Звать как? - Павло Чванов. Шагин добыл в печке уголек, крупно вывел по всей длине гладко выструганного стола: Прощай, чертов батько, тикаем до Червонной Армии! Павло Чванов. - Куда девать-то будете? - угрюмо спросил бандит, наблюдая за действиями Шагина. - Не по селу же поведете! - Помалкивай! Говорил Шагин спокойно, уверенно. На деле же был близок к отчая- нию. Да, пока все шло гладко. Но ведь совершено самое легкое. А что дальше? Шансов на успех почти не имелось. Итак, они сбросят "хорька" в погреб, спустятся туда сами, захлоп- нут крышку, затаятся. Очень скоро часовых хватятся, начнут поиски... Вся надежда на то, что вгорячах бандиты поверят в версию, которую им подсунули: пленники склонили часового на свою сторону, обезвредили и заперли второго охранника, а сами удрали. Весь расчет на то, что в поднявшейся суматохе никому не придет в голову лезть в погреб дома, где спрячутся пленники. Ведь второй часовой обязательно расскажет, как "хорек" выглянул в окно и позвал его в дом. Еще одно "доказательство" измены Павла Чванова - запись, сделанная на доске стола. Ну, а задумав переметнуться к красным, он и коней добыл для своих новых дружков. Только бы поверили бандиты в эту версию, не сунулись в погреб хоть в первый час суматохи! Спустив в погреб "хорька", Шагин устало выпрямился. Несколько се- кунд он смотрел на неплотно прикрытую входную дверь в дом. За дверью была свобода... Уже темнеет. Скоро ночь. Может, стоит рискнуть? К тому же теперь они хорошо вооружены - есть две винтовки с запасом патронов, несколько гранат, не считая нагана. А идти совсем немного: два ночных перехода - и будут у цели. Но Саша!.. Вот она стоит рядом: на сером лице живут одни глаза. Ноги расставлены, ее качает от слабости. Нет, нечего и думать уйти от погони, когда самое большее через час степь будет наводнена всадниками. Остается одно - держаться принятого пла- на... Он поднял винтовки и боеприпасы, тронул Сашу за локоть: - Спускаемся. И осекся на полуслове. Из открытого люка погреба появились руки и вслед за тем голова "хорька". Саша вскрикнула. Шагин одним прыжком оказался у люка. Поздно! Бандит успел дотянуться до стоявшей торчком крышки. Рух- нув в погреб, захлопнул ее за собой. Шагин схватился за кольцо, ввинченное в крышку люка, дернул вверх крышку. Тщетно! Видимо, с той стороны ее держали. Еще рывок посильнее - и кольцо вместе с винтом выскочило из подгнившей древесины. Он выхватил наган, сунул ствол в дыру от винта. В последний мо- мент задержал палец на спуске. Нельзя стрелять. Все село сбежится на шум. Выпрямившись, с отчаянием посмотрел на Сашу. За его спиной скрип- нула дверь. Он обернулся. В дверях стояла хозяйка дома. Прижав к груди каравай хлеба, молча смотрела на чекистов. Потом перевела взгляд на винтовки и подсумки, валявшиеся на полу. - Куда подевали стражников? - одними губами спросила женщина. - Убили? Саша покачала головой, показала на люк в погреб. - Обоих? - Один там, - Шагин кивнул в сторону каморки. Хозяйка медленно опустилась на ларь в углу сеней. Был поздний вечер, когда в доме, где содержались пленные, послы- шались крики, топот. Со звоном лопнуло стекло, из окна грянул выстрел. Это подняли тревогу караульные, явившиеся сменить "хорька" и его напарника. В дом врывались все новые группы бандитов. Несколько человек вы- волокли из каморки связанного часового, освободили его от веревок. Другие метались в сенях, где из подпола доносились глухие крики. Мешая друг другу, бандиты отодвигали мучной ларь, комод, стол, которыми была заставлена крышка люка в погреб. Наконец крышку подняли. Из люка вылез "хорек". Грязный, со слип- шимися волосами, он шатался от слабости. Тут же на него набросился второй стражник. Крича, что это предатель, вцепился в горло "хорьку", оба покатились по полу. Их растащили, поволокли к атаману. Вбежала хозяйка. При виде разгрома, учиненного бандитами, заломи- ла руки, запричитала. Расталкивая мужчин, стала хватать валявшиеся в беспорядке вещи, складывать на большую кучу тряпья и старых полушубков в углу сеней. Из ее взволнованной речи, перемежаемой проклятиями в адрес плен- ников и незадачливых сторожей, можно было понять: она находилась у со- седки, где пекла хлеб, видела, как из села задами пробирались в степь два человека - мужчина и женщина. Но, занятая работой, не придала это- му значения. Теперь ясно, что это были беглецы. Слушая женщину, бандиты все больше распалялись. И когда хозяйка дома выхватила у одного из них обрез и кинулась в дверь - все повалили за ней. Владелец обреза нагнал женщину, вырвал у нее оружие, вскочил на лошадь. - По коням! - кричали вокруг. Бандиты разбежались по дворам, стали выводить на улицу лошадей. И вот уже первая группа всадников устремилась в степь. За ними мчались остальные. Хозяйка осталась одна. Когда стих топот коней, осторожно огляну- лась. Улица была пустынна. Лишь в дальнем ее конце на фоне нависшей над горизонтом большой желтой луны проглядывались несколько движущихся точек. Какие-то всадники въезжали в село. Женщина вернулась в хату. На пороге вновь огляделась. Убедившись, что вокруг спокойно, поспешила к куче тряпья и рваных одеял в сенях, на которую несколько минут назад сама же навалила всякий скарб, выхва- ченный из-под ног наводнивших дом бандитов. - Вылазьте! - негромко сказала она. Куча дрогнула, зашевелилась. Из-под нее показался Шагин, помог выбраться Саше. Затем они извлекли обе винтовки, подсумки и гранаты. Все это время хозяйка стояла у двери, прислушиваясь. - Не мешкайте, - сказала она. - Быстрее ховайтесь! Саша села на пол, спустила ноги в люк погреба, нащупала стремян- ку. Вскоре она скрылась в черном квадрате люка. - Я внизу, - донесся ее голос. Шагин передал Саше винтовки и патроны, рассовал гранаты по карма- нам. - Спасибо! - Он обнял хозяйку. - За все спасибо. Жив останусь - вернусь сюда. Год буду работать, два года, а поставлю тебе новый дом, самый красивый дом в селе. Своими руками все сделаю! - Ховайся! - шепнула женщина, косясь на дверь. Шагин тоже услышал стук копыт близ дома. Секунду спустя он исчез в погребе. Хозяйка опустила тяжелую крыш- ку люка. Стук копыт слышался отчетливее, громче. К дому старосты, где расположился атаман, подъехали три всадника. Двое спешились и вошли в дом. Третий, солдат, увел коней во двор. Один из всадников был полковник Черный, другой - Константин Леле- ка. СЕДЬМАЯ ГЛАВА Черный так хватил кулаком по столу, что большая бутыль, которую только что внес и поставил перед ним рыжий писарь, подпрыгнула и опро- кинулась. Вонючая влага хлынула на стол, оттуда потекла на брюки пол- ковнику. - К дьяволу! - рявкнул он и смахнул бутыль на пол. - Просамогони- ли все на свете! Он с ненавистью посмотрел на атамана. А тот молчал, только тискал пальцами рыхлое, синее от перепоя лицо. "Батько" считал себя выучеником Черного - больше года провел в его отряде, кочуя по югу России, пока не отпочковался от наставника, чтобы создать собственную банду. Сейчас он чувствовал себя весьма неуютно. Полковник был скор в решениях, тяжел на руку. Запросто мог пришибить. Шлепнет, и весь раз- говор. Взгляд атамана, блуждавший по горнице, остановился на "хорьке". Главарь бандитов по-собачьи оскалил зубы. Вот он, главный виновник! Рука атамана легла на колодку с маузером, лежащую здесь же, на столе, отщелкнула крышку. "Хорек" увидел, закричал, повалился на пол. - Погоди, - сказал Черный, морщась, как от зубной боли. - Чего порешь горячку? Думай, как дело поправить. Остальное потом. - Он обер- нулся к Лелеке: - Слушай, Костя, может, не они это были, не те самые? Лелека, шагавший по комнате из угла в угол, покачал головой: - Ну да, "не они"! Обыскивали "учителя", ничего не нашли. А потом у этого человека вдруг оказался револьвер. Где же находилось оружие? У спутницы, вот где! И прятала она на себе не только наган, но и порт- фель. Потому и "брюхатая". Вот тебе, Черный, "не они"! - Э-эх! - Полковник замотал головой, выставил пальцы, сжал их в кулаки. - Здесь были, голубчики! - Искать надо, - сказал Лелека. - Убежден: не могли уйти далеко. Утверждает же атаман, что все кони в селе пересчитаны, оказались на месте. - На месте, - подтвердил атаман. - Хлопцы каждый двор обошли, проверили. - Ну вот. - Лелека сделал паузу. - Сдается мне, они еще в селе. Затаились и ждут. Уж я Шагина знаю, этот умеет. День будет ждать, не- делю, а на рожон не полезет. - Думаю, ошибаешься. - Черный поглядел на атамана: - Хорошо ос- мотрели дома? - Еще надо искать, - упрямо сказал Лелека. - Все осмотреть зано- во. Не могли они уйти в степь пешком. Это было бы глупо. А Шагин умен. - Ладно, еще разок прочешем село. Люди когда должны вернуться из степи? - До утра будут там, - сказал атаман. - Коли так, справимся сами, - решил Черный. - Со мной тридцать сабель, справимся! Он достал карту, разложил на столе. Отыскал на карте село, заклю- чил его в большой круг. - Вот тебе район поисков, - сказал атаману. - Вернутся хлопцы из степи, пусть снова туда едут. Никакого отдыха. Пожрут - и тотчас в седла, понял? - И распределить надо людей так, чтобы охватить весь район, ниче- го не пропустить, - вставил Лелека. - Каждому дать участок с ориенти- рами... - Верно. - Черный обратился к атаману: - Все понятно, разъяснять не надо? - Чего же яснее... Коней заморим. Полковник так посмотрел на главаря бандитов, что тот поперхнулся, втянул голову в плечи. - Все как есть сделаем, - пробормотал он. - Кони что? Свежих най- дем, не тревожься... Только сюда не ходим. - Атаман пододвинул карту, положил ладонь на северо-восточную часть очерченного полковником кру- га: - Не так встречают... Черный промолчал. Пояснений ему не требовалось. Он и сам не раз натыкался на крепкую самооборону жителей населенных пунктов, нес поте- ри и уводил отряд, ничего не добившись. - Тебе виднее, - сказал он, - действуй, как лучше. Но пути туда обязательно перекрой. И не теряй времени. А мы здесь поработаем. Конс- тантин, бери людей, приступай. Все осмотри, каждую щелку. Лелека вышел. Теперь в комнате кроме полковника Черного и атамана были только "хорек" да рыжий писарь. - Можем идти, батько? - набравшись смелости, проговорил "хорек". - Подсобим солдатам. Атаман мрачно посмотрел на него. - Да прогони ты их, - сказал Черный. - Пошукаем в той хате, - продолжал бандит, поняв, что для него опасность миновала. - Все куточки облазим. - Во-во! - Черный махнул рукой. - Проваливайте! Когда "хорек" и писарь вошли в дом, где недавно содержались плен- ники, хозяйка мыла пол в горнице. Стол, табуреты и другое имущество она выволокла в сени, загромоздив дорогу к двери. Бандиты перелезли через домашний скарб, принялись за обыск. Хо- зяйка попыталась протестовать, но "хорек" молча оттолкнул ее в сторо- ну. Они быстро осмотрели комнату и каморку. Писарь слазил на печь, "хорек" разворошил единственную в доме кровать, даже заглянул под нее. Обыск был закончен. - Двинули на волю, в курятнике пошукаем, в хлеву, - предложил пи- сарь. - Сидят они там на насесте, тебя дожидаются! - зло проговорил "хорек". Он понимал, что бессмысленно оставаться в доме. Но еще глупее бы- ло шарить в курятнике или хлеву, где все открыто, на виду. Да он и с самого начала не надеялся на успех. Важно было найти предлог, чтобы ускользнуть от атамана. Вот и придумал обыск... Бандит уже прошел сени и толкнул дверь, как вдруг остановился. Он вспомнил о надписи на столе, которую от его имени сделал "учитель". Что было написано? Ага! "Тикаем до Червонной Армии". "Тикаем", - а его, Павла Чванова, связал и бросил в подпол... Почему? Может, и сам с бабой хотел туда же, а надпись сделал для отвода глаз? Он обернулся к хозяйке: - Волоки вещи в горницу! - Какие вещи? - Женщина всплеснула руками. - Да ты что, очумел? Бандит длинно выругался, вместе с напарником стал расшвыривать наваленный в сенях скарб. Вскоре стала видна крышка люка в погреб. - Поднимай! - скомандовал "хорек" писарю. Тот штыком поддел крышку. Когда она стала торчком, бандиты заглянули в люк. Из квадратной черной дыры несло сырым холодом. "Хорек" вздрогнул, представил, что спускается в погреб, а снизу кто-то хватает его за ноги, тянет... - Свету дай! - приказал он хозяйке. Женщина оставила ведро и тряпку, прошла за занавеску, где храни- лась посуда и лампа. Долго возилась там - все оттягивала время. Нако- нец вернулась, неся старенькую трехлинейную лампу с жестяным отражате- лем. "Хорек" взял лампу, наклонился над погребом. И снова почудились руки, тянущиеся из холодного мрака... Он поежился, зажмурил глаза. Од- нажды те руки уже добрались до его горла - до сих пор ноет. Неужто все повторится?.. Писарю сказать, чтобы лез? Не сунется писарь, знает: у них два карабина, наган... По всему выходит, что самому придется! И вдруг его осенило. - Баба, - крикнул он, - а ну, давай в погреб! Угрожая оружием, заставил хозяйку спуститься в люк. - Ha! - "хорек" передал ей лампу. - Лезь да лучше гляди: нет ли там кого? Женщина исчезла в подполе. Бандиты легли у люка, заглянули вниз. Там дрожало круглое световое пятно, виднелось запрокинутое к люку лицо хозяйки, ее широко раскрытые глаза. - Ну? - крикнул бандит. - Нема туточки никого, - донеслось из погреба. - Спускайся, сам погляди. - Жди, - сказал "хорек" писарю. - И карабин чтоб в руках был, ма- ло ли что... Понял? - Может, еще кого позвать? - нерешительно проговорил тот. - Одним несподручно. "Хорек" не ответил. Перекрестившись, сунул ногу в люк, утвердился на ступеньке. Все это время его круглые от страха глаза были устремлены на на- парника. - Не уходи, - прошептал он, исчезая в квадратном отверстии, - ка- рабин держи наготове. Шаг вниз по шаткой стремянке. Снова шаг. И еще ступенька. Ноги стали как каменные - невозможно оторвать их от опоры. Ладони вспотели - револьвер вот-вот выскользнет, грохнется в погреб. Внезапно бандит дернулся, охнул, - почудилось, кто-то подкрадыва- ется в темноте. Но вместо врага увидел хозяйку. Та возилась с лампой - стекло успело закоптиться, пульсирующий огонек был едва различим. - Будь ты проклят! - сердито сказала женщина. - Разве ж это керо- син! Одна грязь да вода. Не горит, хоть плачь... Да спускайся же, ока- янный, а то лампа вовсе погаснет! "Хорек" вытянул ногу и нащупал пол. Спустил вторую. Отдышавшись, толкнул женщину кулаком: - Лампу давай! - Осторожно! - шепотом сказала хозяйка. - А чего? - Глаза бандита настороженно шарили по бочкам с капус- той, очертания которых едва проступали во мраке. - Говори, чего мол- чишь? Женщина отдала лампу, шагнула к лестнице. - Куда? - Крысы, - нервно проговорила хозяйка. - Ох и богато крысюков в подполе! Развелись, проклятые, не уймешь. Вчера одна зверюга наброси- лась, укусила... Бандит сглотнул ком, переступил в нерешительности с ноги на ногу. - Травить их надо, крысюков, - пробормотал он, нащупывая стремян- ку. - Бурой травить или еще чем. А то вовсе выживут из хаты... Он не договорил. Хозяйка вдруг прижалась к нему. - Вон они, гляди, сразу две... Вон же, мимо тебя прошмыгнули!.. Нервы у "хорька" не выдержали. Сунув лампу хозяйке, он стал ка- рабкаться к люку. Наверху кроме писаря его ждал Константин Лелека. В дверях хаты стояли солдаты. - Обшарил погреб, - сказал бандит, стараясь говорить ровно, не частить. - Все как есть посмотрел. Крысюков полно, это да. Так и шны- ряют, проклятые, так и шныряют... В третьем часу ночи Микола Ящук запряг свою каурую, выехал со двора. Ночь была темная - тяжелые тучи напрочь закрыли луну, сеял мел- кий бесшумный дождик. У церкви подвода была остановлена четырьмя вооруженными всадника- ми. То был патруль из группы полковника Черного. Первым делом обыскали возницу, затем сбросили на землю весь груз - четыре больших мешка. В них оказалась пшеница. После того как зерно было прощупано штыками, старику учинили строгий допрос. Он показал, что едет в город на рынок и что пшеница принадлежит местному попу. Один из патрульных побывал у священника. Тот все подтвердил и, кроме того, напомнил, что у Ящука красные отняли хорошего жеребца, а взамен всучили кобылу. - Диковину такую где раздобыл? - спросил биндюжника один из всад- ников, когда мешки были вновь завязаны и погружены на подводу. Речь шла о зеленой австрийской шляпе. Биндюжник снял ее, любовно поправил перо, вновь водрузил шляпу на голову. - На привозе выменял, - сказал он, берясь за вожжи. - Добрая ка- пелюха. На околице села оказался второй патруль. Бородача остановили и снова перетрясли весь груз. А через час, уже далеко в степи, на пути подвода возник мужчина. Ящук ждал этой встречи, остановил лошадь. Они обменялись несколькими словами. Появилась женщина. В руках у нее был тяжелый портфель. Бородач развязал один из мешков. Портфель исчез в зерне. Подвода свернула со шляха и потащилась по целине. К рассвету добрались до каменистой балки. Где-то в нагромождении утесов Микола Ящук заставил лошадь спуститься по крутому откосу. Здесь козырьком нависала серая ноздреватая скала. Это было надежное убежище - обнаружить телегу и людей мог лишь тот, кто приблизился бы к ним на десяток шагов. Под скалой провели день, отоспались. И еще одна ночь в степи. Самая длинная ночь: когда знаешь, что близок конец пути, каждая верста тянется бесконечно. Стали гаснуть звезды, и примолк оркестр цикад, а подвода все ползла и ползла в клубах поднимавшегося с земли серого теплого тумана. Но вот Ящук остановил лошадь. Некоторое время прислушивался, приставив ладонь к уху. - Ага! - удовлетворенно сказал он. Еще через минуту донесся приглушенный расстоянием крик паровоза. Утром они были на станции. Ехали не таясь - на водокачке весело полоскался красный флаг. В этот день на долю Саши выпало еще одно испытание. Они уже распрощались со своим спасителем, кое-как втиснулись в древний щелястый вагон, набитый беженцами, мешочниками, шпаной, как вдруг Саша сжала руку Андрею. Глаза ее были устремлены в противополож- ный угол вагона. Шагин посмотрел туда. Увидел пожилого мужчину в ко- телке и легком пальто и рядом с ним миловидную женщину, много моложе своего спутника. Они сидели на больших желтых чемоданах и жадно ели, доставая пищу из газетного свертка, который на коленях держал мужчина. Шагин сразу узнал Сашиного отца. Спутницей же, вероятно, была та, из-за которой он покинул семью. В свое время история эта наделала мно- го шума в городе. ...Саша молча проталкивалась подальше от этих двоих. Шагин шел следом, прижимая к боку портфель с драгоценностями, который предосто- рожности ради завернул в свой пиджак. Свободное место отыскалось в коридоре, возле уборной - дверь в нее была крест-накрест заколочена досками. Шагин сел на полу, Саша устроилась рядом. Он закрыл глаза - и в сознании отчетливо возникла высокая стройная женщина. На ней черное, ловко сшитое платье, простенькая шляпа с вуалеткой в тон платья. С то- го дня, как из семьи ушел муж, она надевала только темное. Но все рав- но - уверенная походка, твердый взгляд... Гриша Ревзин рассказывал: по утрам Саша всегда провожала мать, работавшую в госпитале фельдшерицей - госпиталь и женская гимназия бы- ли по соседству. Однажды женщина вернулась домой в слезах. Саша пробовала узнать причину, но мать отмалчивалась. На следующий день Саша пришла к госпиталю, когда там заканчива- лась работа, стала в сторонке. Вскоре из больничных ворот появилась мать, торопливо пошла по улице. Тотчас из-за угла возникли двое, загородили ей дорогу. Один был Сашин отец, другой - известный всему городу пьяница и скандалист. Воз- ник спор, ссора. Саша не слышала, о чем шла речь. Позже узнала: отец требовал развода и раздела имущества... Вот отец что-то сказал спутни- ку. Тот сунул в рот пальцы, пронзительно свистнул. Это был сигнал. Как из-под земли выросли несколько оборванцев, окружили женщину, обрушили на нее поток ругани. У тротуара мальчишки играли в ножики. Саша рванулась к ним, вы- дернула из земли ржавый нож, подскочила к отцу. Она ударила бы, но мать перехватила ее руку с ножом. ...Шагин осторожно выпрямился, посмотрел туда, где сидели вла- дельцы желтых чемоданов. Те уже справились с едой. Мужчина хлопотливо запаковывал сверток с остатками пищи. Он потер лоб, вздохнул. Очень хотелось курить, а табаку не было. Ну да ничего, можно и потерпеть. Самое трудное осталось позади. Через два дня они будут на месте. Это уж точно, что будут. Теплый солнечный день в Киеве. Только что прибыл эшелон с юга, выплеснул на привокзальную площадь тысячную толпу. На приехавших наб- росились перекупщики. Начался торг. Так продолжалось с полчаса. Потом площадь опустела, ветер погнал по ней утиный пух, скомканную бумагу, остатки камышовых корзин... Тогда появились Саша и Шагин. Правой рукой Андрей прижимал к боку портфель, все так же запеленатый в пиджак, левой поддерживал Сашу. Огромный город пересекли пешком - они едва не падали с ног под грузом драгоценностей, но у них не было своих денег, чтобы нанять из- возчика. И вот здание Всеукраинской ЧК. В кабинете председателя ВУЧК Мартына Лациса Саша отщелкнула замки портфеля, вывалила на стол груду сокровищ. Всего десять дней назад портфель был как новый, Теперь же его черная лакированная кожа потрескалась, пошла зелеными пятнами, а один бок и вовсе прогнил. Словом, портфель уже ни на что не годился. Саша подержала его в руках, отбросила в угол...  * ЧАСТЬ II *  ПЕРВАЯ ГЛАВА 1 Ярким солнечным днем ранней осени 1919 года Саша прибыла в Одессу. Выйдя на привокзальную площадь, остановилась в нерешительности: куда идти? Сегодня воскресенье, - значит, мало надежды, что председатель Губчека или кто-нибудь из его заместителей окажется на месте. Ну а что толку от разговоров с дежурным? Предложит явиться завтра, когда будет начальство... Стояла удушливая жара. Отвесные солнечные лучи будто насквозь пронзали немногочисленных вялых прохожих. И только деревья казались приветливыми и веселыми. Под слабенькой тенью молодого каштана Саша решила передохнуть, сбросила вещевой мешок, присела на него. Очень хотелось спать - всю ночь провела на ногах, в тамбуре переполненного вагона. Она зевнула, кулаком потерла глаза. Взгляд ее упал на афишную тумбу. Оттуда на Сашу смотрела красавица в вечернем туалете. Дама держала на вилке большую котлету и иронически улыбалась. Это была реклама нового фильма, в котором играла знаменитая кинозвезда Вера Холодная. Котлета напомнила о том, что почти сутки у Саши ничего не было во рту и, хотя аппетит начисто отсутствует, есть все же надо. Она сунула руку в карман вещевого мешка, нашарила кусок тяжелого мокрого хлеба, поднесла его ко рту. Дама на афише продолжала улыбаться - теперь уже, как показалось Саше, откровенно насмешливо. Еще бы: ела она не кислый, лежалый хлеб, а нечто простым смертным недоступное. - Дура, - беззлобно сказала Саша, упрямо размалывая во рту хлеб, - дура набитая! - Дура и есть, - сказали за спиной. Саша обернулась. В двух шагах от нее стоял человек с тяжелой челюстью, непрерывно двигавшейся, будто обладатель ее все время жевал. На голове мужчины была водолазная феска, руки в синей татуировке глубоко засунуты в карманы штанов. Впалую грудь обтягивала выгоревшая рваная тельняшка. "Матрос" хмуро смотрел на Сашу. Вот челюсти его замедлили движение, губы сложились трубочкой, из них вылетел длинный плевок. - А ну, слазь! - негромко сказал он. - Куда это я должна слезть? - ответила Саша, с любопытством рассматривая незнакомца. - А туда... - Человек замысловато выругался, стрельнул глазами по сторонам. - Добром прошу, освободи торбу! Площадь была пустынна. Убедившись в этом, мужчина пинком сбил Сашу с мешка, подхватил его, одним движением закинул за спину и зашагал прочь. Саша вскочила на ноги, загородила ему дорогу. - Не балуй! - Незнакомец снова сплюнул, поиграл слегка вытянутым из кармана ножом. Он хотел сказать и еще что-то, но осекся: в руках у девушки оказался пистолет. - Пардон, - пробормотал налетчик, сбросил мешок на землю и с независимым видом пошел к вокзалу. - Стой! Мужчина ускорил шаг. - Стреляю! - сказала Саша. Незнакомец остановился. Саша поманила его пальцем и, когда он подошел, показала на мешок: - Бери! Видя, что тот озадачен, настойчиво повторила: - Бери! Он поднял мешок, растерянно посмотрел на Сашу, - Теперь двигай! - Куда? - Двигай, - повторила Саша, шевельнув стволом пистолета. - Сам знаешь куда. Налетчик понуро побрел через площадь. Саша сунула пистолет в карман жакетки и пошла следом, забавляясь создавшимся положением. В двух шагах от здания ЧК "носильщик" остановился. - Трое у меня, - глухо сказал он, глядя куда-то поверх головы Саши. - Трое, и все девчонки. Младшей годик. Второй день не жрали. Устали орать с голодухи... Увидел, что вытаскиваешь хлеб, не выдержал. Саша с минуту молча смотрела на него. - Дай сюда финку! Он шевельнул прямыми, как доски, плечами, вытащил из кармана свое оружие. Это был кухонный нож с засаленной деревянной ручкой. Саша повертела нож в пальцах. Подумав, сунула его в щель между тротуарными плитами, ногой нажала на рукоять. Лезвие хрустнуло и переломилось. - Развязывай торбу! Мужчина послушно размотал шнурок, стягивавший горловину мешка. Там оказался сверток с одеждой и два кирпича черного хлеба. - Бери хлеб! Человек тупо уставился на Сашу. - Бери! Он заплакал. Саша вложила ему в руки оба кирпича, подхватила мешок и ушла. Вскоре она сидела перед комендантом ЧК, к счастью оказавшимся на работе. - Лады, - сказал комендант, просмотрев Сашины документы. - Лады, деваха. - Он откинулся на спинку стула, поднял глаза к потолку, пожевал губами. - Это когда же ты, стало быть, изволила приехать? - Сегодня. - Одна? - С латышским полком. Особый латышский полк. А что? В чем вы сомневаетесь, товарищ? Комендант не ответил. Тяжелым пресс-папье стукнул в боковую стену, к которой был придвинут стол. Видимо, пресс-папье для этой цели служило нередко: стена вся была в мелких выбоинках. Комендант постучал вторично. - Журба! - гаркнул он, обращаясь к той же стене. Почему-то Саша была уверена: человек, которого зовет комендант, будет такой же бравый вояка, с боцманским голосом, при маузере и шашке на перекрещенных ремнях. Но оказался Журба узкоплечим застенчивым пареньком лет шестнадцати. Войдя, остановился у порога, не зная, куда девать большие худые кисти, торчащие из чрезмерно коротких рукавов совсем уж детского пиджачка. - Возишься, - строго сказал комендант и положил пресс-папье на место. - Катя где? - Моется же с дороги, - тонким голосом проговорил Журба и густо покраснел. - Моется, - недовольно протянул комендант. И решительно приказал: - Позвать! Когда Журба повернулся к двери, чтобы идти, Саша увидела у него на бедре огромный "смит-вессон" в самодельной кобуре. Револьвер зацепился за ребро дверной коробки. Журба на секунду застрял у выхода, рванулся и неуклюже вывалился из комнаты. - Орел, - буркнул комендант. И вдруг улыбнулся: - А нюх у него, что у твоей легавой, хоть ошейник с медалью вешай. На золото нюх, ежели оно заховано. Бывает, шукают хлопцы на обыске, бьются, а все без толку. Тогда накручивают телефон: "Журбу сюда!" И что ты думаешь? Явится, покрутит носом и - вот они, кругляши!.. Дверь отворилась. Вошла женщина. Саша удивленно подняла плечи. С минуту они молча глядели друг на дружку, потом расхохотались. В одной роте были политбойцами, вместе в разведку ходили, все лето мотались по стране, дрались с врагами Советской власти. Сюда и то ехали в одном вагоне. Вроде бы подруги - водой не разольешь. А помалкивали, что чекистки. Саша посмотрела на коменданта, устроившего ей ловушку: - Хитер ты, дядя! Тот пожал плечами. - Будешь хитрый, ежели в благословенной Одессе кинешь в собаку, а попадешь в контру. Снова было пущено в ход пресс-папье, и, когда Журба явился, комендант приказал накормить и устроить Сашу. 2 Катя Теплова и Саша ночевали в комнатке рядом с кабинетом коменданта. Лежали рядышком на широченном скрипучем топчане и вспоминали о пережитом, временами прерывая беседу, когда комендант очень уж энергично распекал безответного Журбу или колотил по рычагу телефона, пытаясь докричаться до станции... Саша узнала, что Катюша Теплова - потомственная рыбачка из-под Балаклавы, что родителей ее в восемнадцатом зарубили бандиты и что теперь один-единственный близкий ей человек на всем белом свете - это электрик с минного заградителя "Смелый", который вот уже полгода как не подает о себе вестей, хотя вроде бы жив - видели его люди в матросском десанте у Николаева, потом под Ростовом, потом где-то в Сальских степях... Слушая подругу, Саша размышляла о своей жизни. Вот и ее разлучила судьба с человеком, который мог стать близким, единственным... Доставив в Киев портфель с драгоценностями, они разъехались. Андрей Шагин получил назначение в особый отдел дивизии, действовавшей на западе Украины. Саше же предстояло пробиваться к родным местам в составе латышского полка... Первой уезжала она. Накануне вечером у них оказалось несколько свободных часов. Устроились на лавочке в каком-то сквере. Больше молчали: в тот последний вечер разговор не клеился. И писем от него Саша не получала - ни одного письма! Да и откуда было взяться письмам, если ее полк кочевал по лесам и степям, все время в стычках, в боях, и что ни неделя - то новое место базирования, новый адрес!.. Заснули девушки перед рассветом. Утром Катя Теплова получила назначение в отдел. А Саше под расписку объявили приказ: чекисты, которые в силу военной необходимости покинули свои города, должны вернуться к месту работы. В этот же день Саша собралась уезжать. Ее провожали Катя и Журба. Комендант выдал пропуск в порт и записку, по которой Сашу должны были посадить на пароход - тот как раз отправлялся в нужном направлении. Подруги шли рядом. Журба плелся, поотстав на несколько шагов, неуклюже прижимая к груди вещевой мешок Саши, в котором сейчас находилась связка сушеной тарани и полбуханки хлеба - паек, полученный вЧК. В порту быстро отыскали нужный причал. Здесь стояла обшарпанная посудина с высокой трубой, пробитой осколками. Из пробоин фонтанчиками выплескивался сизый дым, стекал на палубу и стлался по ней, - казалось, крашенная суриком железная палуба раскалена, дымится, вот-вот взорвется и пароходик взлетит к небесам. - "Демосфен", - с трудом прочитала Катя полустершуюся, в грязных подтеках надпись на скуле парохода. - Был такой грек, - сказал Журба. - В древности жил. - Хорош! - продолжала Катя. - Как сядешь на этого "Демосфена", так держись за спасательный круг. Еще лучше - пробки надень, так и сиди. - На вашем месте, я бы не поехал, - вдруг сказал Журба и покраснел. - Я этот "Демосфен" знаю. Что ни рейс, то авария. На прошлой неделе дал течь, его буксир спасал. Насилу дотянул до берега. - Глупости, - возразила Саша. - Он еще поплавает, этот дредноут. И потом, я везучая. Словом, за меня не беспокойся. Дай-ка мешок! Но Журба еще крепче обхватил вещевой мешок гостьи. - Не уезжайте, - проговорил он и опустил глаза. - То есть как? - не поняла Саша. - Совсем не уезжать? Здесь остаться? Журба стал что-то торопливо объяснять, но голос его утонул в реве сирены. К причалу подходил большой транспорт. Вот с высокого корабельного носа швырнули на берег легость - груз с разматывающимся линем. Транспорт стал швартоваться. - Как не уезжать? - повторила Саша. - Совсем? - Ну да, - кивнул Журба и сразу стал багровым. - Оставайтесь у нас... Саша почувствовала, что и сама заливается краской. Вдруг вспомнилось: утром, когда вернулась с Катей из умывальной, на подоконнике обнаружила граненый стакан с водой и в нем - розу. Позже Журба вызвался проводить девушек в столовую и устроил так, что они быстро и сытно позавтракали. А потом он же битый час висел на телефоне, обзванивая десятки людей в порту, пока не выяснил все необходимое о пароходе. И в заключение приволок хлеб и тарань - Саша в спешке забыла, что надо позаботиться о еде на время поездки... Ну и Журба! Она растерянно смотрела на юношу. А тот вдруг выпустил вещевой мешок, повернулся и быстро пошел назад. И огромный револьвер в нелепой кобуре прыгал и колотился по его тощему боку. Саша, будто и впрямь в чем-то была виновата, с опаской скосила глаза на подругу. Но Кате было не до нее. Прижав к щекам ладони, она во все глаза смотрела на группу моряков, спускавшихся по трапу с подошедшего транспорта. Вот она стала клониться вперед, сделала шаг к морякам, еще шаг - и вдруг ринулась к одному из них. Высокая, с разметавшимися по плечам черными волосами, в туго перепоясанной солдатским ремнем черной короткой кожанке, надетой поверх цветастого легкого платья, бежала Катя по выщербленным каменным плитам причала. А тот, к кому она мчалась, был недвижим, будто врос в камень, на котором стоял, и сам стал камнем: расставленные и чуть согнутые в коленях ноги в брезентовых брюках, распахнутый на здоровенной груди синий китель, широкое лицо, едва видное из-за надетого на плечи колесного станка пулемета "максим". 3 Берег был уже далеко, а Саша все махала платком двум крохотным фигуркам на причале, махала, и улыбалась им, и вытирала слезы, которые, казалось, сами бежали из глаз. Она была счастлива. Счастлива, что все так хорошо получилось у Кати. И верила: Катино счастье - и для нее самой, для Саши, доброе предзнаменование. И у нее тоже все будет хорошо. Да и как может быть иначе, если сейчас ярко сияет солнце и море рядом, вот оно, море, нагнись - и достанешь рукой, доброе и ласковое после столь долгой разлуки... А пароход, густо дымя искалеченной трубой, неторопливо скользил по округлым зеленым волнам. И все отодвигался берег, и сизая легкая дымка постепенно затягивала и город, и порт, и причал... Саша вздохнула, отошла от поручней, поискала глазами, где бы устроиться. И удивленно наморщила лоб. На палубе, ближе к носу, прислонившись к каким-то ящикам, сидела... Стефания Белявская! Выглядела докторша совсем не так, как в день, когда чекисты явились к ней с обыском. Сейчас перед Сашей была не капризная изнеженная барынька, а этакая баба из простонародья, рано поблекшая и располневшая. Вот она поправила косынку на шее, расстегнула пуговицы грубой кофты, стащила ее с плеч. Мужчина с желтым, одутловатым лицом, что сидел рядом, принял кофту, положил себе на колени. "Муж, - поняла Саша, - сам доктор. А по виду - мешочник, одет в старье, небрит, грязен. Да и выглядит пришибленным, жалким. Может, маскарад?" Она вздохнула. Кто знает, маскарад или нет? Время такое, что Белявский и вправду мог обнищать, опуститься. Между тем доктор достал кисет, отсыпал табаку в бумажку, передал кисет мужчине, сидевшему по другую сторону от жены. Саша оглядела и этого, второго, профессионально запоминая незнакомца. Мужчина был в такой же рвани, что и Белявский, но держался иначе. Он производил впечатление сильного, уверенного в себе человека. Это был Борис Тулин. ВТОРАЯ ГЛАВА Уездная ЧК помещалась все в том же двухэтажном особняке. Возле входа прогуливался часовой. В стороне стоял оперативный транспорт - автомобиль и две пролетки. Ноги сами несли Сашу к знакомому зданию. Все здесь было привычно: и улица, и этот дом, и часовой, - Саше казалось, что она узнала бойца комендантского взвода, одного из слушателей политкружка, которым руководила по поручению партячейки. Она улыбалась и все ускоряла шаги. Часовой заметил раскрасневшуюся и возбужденную девушку. Прикинув, что направляется она к подъезду охраняемого им учреждения, на всякий случай загородил крыльцо. Это вернуло Сашу к действительности. Она гордо вскинула голову и с независимым видом прошагала по тротуару. Комендатура была за углом. Войдя туда, Саша постучала в окошко, сказала сотруднику, что ей надо к председателю. - К самому председателю? - усмехнулись в окошке. - Может, хватит коменданта? - К председателю! - резко повторила Саша. Она чувствовала себя глубоко задетой тем, как ее встретили в родном учреждении, хотя отлично понимала, что сейчас здесь работают другие люди, ее не знают и со своими претензиями она выглядит просто глупо. Понимала все это, досадовала на себя, но побороть этого чувства не могла и потому злилась еще больше. А комендант, будто нарочно, все расспрашивал, по какому такому делу домогается встречи с председателем УЧК юная посетительница. Позже Саша подружилась с ним - комендант оказался славным парнем и неплохим работником. Но сейчас она почти ненавидела его. Ведь по поручению Андрея Шагина она сама выбрала для ЧК это здание, сама размещала все отделы и службы, добывала столы, телефоны, сейфы... И вот теперь какой-то новичок допрашивает ее снисходительно и дотошно, как постороннего человека. - По служебному, - отрезала Саша. - Звоните и не морочьте мне голову! Еще в Одессе она узнала фамилию нового председателя здешней ЧК. Это был незнакомый ей человек. И все же, когда наконец комендант сдался и снял трубку телефона, она задержала дыхание: вдруг именно сегодня, в эти часы вернулся в город и занял свое место в ЧК председатель Андрюша Шагин!.. Нет, чуда не произошло. И минуту спустя, предъявив часовому пропуск, Саша стала подниматься на второй этаж, где располагался кабинет председателя. Она была на половине пути, когда вверху хлопнула дверь и на лестничной площадке появился мужчина. Высокий, очень худой, с густой и совершенно седой шевелюрой, раздвинутой прямым пробором на крупной лобастой голове, он стоял на лестнице и разглядывал Сашу. - Позвольте, - сказал он глухим, с хрипотцой, басом, - позвольте, да это же... Он не успел договорить. Охнув, Саша кинулась к нему на грудь. - Кузьмич, - шептала она, обхватив мужчину за плечи, целуя его в жесткую щеку, - дорогой мой, милый Кузьмич! А тот говорил Саше ласковые слова, осторожно гладил ее голову, плечи. Бережно поддерживая девушку, он повел ее по коридору, толкнул дверь председательского кабинета. - Степан, - сказал Кузьмич поднявшемуся из-за стола председателю, - Степан, это Саша. Та самая Саша, мой спасительница. Как был спасен Кузьмич 1 Последние дни декабря 1916 года... Трудным был этот месяц в родных Сашиных краях. Северный ветер пригнал с моря тяжелые тучи. Они намертво обложили город, реку, взморье, спускались все ниже, пока не соединились с поднимавшимся от воды ледяным промозглым туманом. И тогда небо высыпало на землю снег, много снега, так много, что под грузом его трещали деревья на улицах и в городском парке, а в некоторых ветхих домах предместья провалились крыши. Однако через несколько дней потеплело, хлынул дождь. Он хлестал несколько суток подряд, начисто смыл снег... Дождь сеет и сейчас, в канун Нового года. И Саша, двигаясь мимо привоза вверх, к форштадту, с трудом вытаскивает ноги из пропитанной влагой, раскисшей земли. Вот и каторжная тюрьма, одна из пяти городских тюрем (есть еще уголовная, пересыльная, для женщин и для малолетних заключенных). Но каторжная - самая большая и важная, в ней заперты враги царя - политические. До тюрьмы десяток шагов. У Саши влажнеют ладони, противно першит в горле. Она невольно замедляет шаги. Еще не поздно повернуть назад, возвратиться в город. Ее никто не упрекнет: сама вызвалась. На железной двери с оконцем надпись: "Служебный вход". Саша стоит перед дверью. - Еще не поздно уйти, - шепчет она, - не поздно, не поздно... - И стучит в дверь. Она приготовилась увидеть этакое жандармское страшилище: багровые щеки, выпученные глаза, нос картошкой над волосатым ртом. Но в открывшемся оконце обыкновенное человеческое лицо. Человек что-то жует, сонно глядит на девушку. - Здравствуйте, - говорит Саша и улыбается. - Мне передали, что у вас есть работа. Человек перестает двигать ртом. Он озадачен. - Работа в оранжерее, - поясняет Саша, поспешно раскрывая местную газету. - Вот объявление, вам требуется цветочница. А я так люблю ухаживать за цветами! И умею? - Она показывает новую бумагу. - Давай! Тюремщик просовывает руку в оконце, Саша вкладывает в нее газету и свои документы. Рука исчезает. Оконце захлопнулось. Минуту назад Сашу пробирала холодная дрожь. Сейчас ей жарко. Она опускает воротник пальто. Отойдя на несколько шагов, вытирает мокрое от дождя лицо. Перед ней лежит город. Отсюда, с вершины пологого холма, он как на ладони. Где-то внизу, близ центральной улицы, ее дом. Там мама и брат... Мама! Вспомнив о ней, Саша плотнее поджимает губы. Мать ни о чем не догадывается: дочка отправилась на поиски работы, вот и все... Стук отодвигаемых засовов за спиной у Саши. Дверь отпирается. Тюремщик показывает рукой: можно войти. Саша переступает порог тюрьмы. В тюремной канцелярии какой-то чин неторопливо перебирает бумаги просительницы. Вот метрическое свидетельство и документ об образовании, из которых явствует, что девушке шестнадцать лет и что в местной гимназии она экстерном сдала экзамены на аттестат зрелости. Далее, плотный голубой лист с тиснением: корона и замысловатый вензель. Это свидетельство управителя имением барона Гольдфайна: подательница сего нынешним летом работала на плантациях барона, занимаясь выращиванием цветов; ее работой довольны... Отложив бумаги, полицейский офицер поднимает глаза на стоящую перед ним девушку: маленькая, в легком пальто, надетом поверх ситцевого платья. Совсем ребенок... - Работа в тюрьме среди каторжников для таких, как вы, - дело трудное. Хорошо подумали? Саша поспешно кивает. Ей очень нужна работа. Мать - фельдшерица, зарабатывает мало. Брату пятнадцать, учится у сапожника, почти не приносит денег... Нет, она будет хорошо работать. Пусть господин офицер не сомневается, она справится. Чин размышляет. В оранжерее без специалиста не обойтись: недавно заключенные опять погубили несколько сот хризантем. Цветы предназначались на продажу; начальник тюрьмы лишился дохода, устроил взбучку подчиненным, приказал немедленно найти цветовода... Может, взять девчонку на пробу? - Ладно! - Хлопнув ладонью по столу, офицер встает. - Поглядим, на что вы годитесь. Саше объявляют: вход в тюрьму по записке старшего надзирателя. С заключенными не общаться, ничего не брать у них, ничего не приносить с воли. В городе не болтать о том, что видела или слышала в тюрьме. - Иначе мы закуем вас в кандалы и заживо сгноим в темном, как преисподняя, карцере. - Офицер улыбается Саше. Двое надзирателей, что стоят у двери, хохочут. - Когда сможете приступить к работе? Саша едва удержалась, чтобы не крикнуть: "Немедленно, сейчас!" - Завтра, если позволите, - говорит она, стараясь, чтобы голос ее звучал спокойно, буднично. 2 Запахи плесени и карболки, чеснока и застоявшегося махорочного дыма, арестантского пота и прокисшего черного хлеба - весь этот отвратительный тюремный букет господствует не только в сырых каменных коридорах, по которым только что провели Сашу, но даже во дворе заведения. Кажется, будто тяжелый смрад источают серые стены корпусов, со всех сторон обступившие приземистое строение под стеклянной крышей в центре двора. Это и есть оранжерея. - Входи! - командует сопровождающий Сашу тюремщик и ударом ноги распахивает грубую дощатую дверь. - Веселее двигай ногами, девка! Саша входит. Оранжерея - владение другого стража. Передав ему Сашу, первый надзиратель уходит. Заключенные - их здесь человек двадцать, - как по команде, оставили работу и во все глаза смотрят на девушку. В большинстве это пожилые люди. Впрочем, их очень старят давно не стриженные волосы, косматые бороды. Одеты они в грязные штаны, куртки и шапки из серого солдатского сукна. Все в железе - на запястьях и на ногах у них браслеты, соединенные цепью такой длины, что руки можно поднять лишь до уровня рта. В руках у надзирателя длинная палка. Не сходя с места, он тычет ею в спину одному из каторжников. Люди, очнувшись, возвращаются к своим занятиям. Большинство из них рыхлят землю на грядках, двое катят на тачке бадью с навозом, еще несколько человек волокут тяжелую бочку с водой. Движением руки надзиратель подзывает Сашу. Она подходит, выслушивает подробное наставление. Тюремщик увлекся, держит речь. Саша делает вид, что слушает, сама же украдкой разглядывает заключенных. Один из них - тот, ради которого она проникла сюда. В свою очередь каторжники изучают "вольную": то и дело кто-нибудь выпрямляется, чтобы вытереть пот с лица, на самом же деле внимательно рассматривает девушку. В помещении пыльно, душно. В воздухе стоит тихий, мелодичный звон. Его издают цепи работающих здесь людей. 3 Неделя миновала. Саша освоилась, пригляделась к тем, кто постоянно трудится в оранжерее. Таких восемь человек. Остальных приводят, когда есть спешная работа. "Временщики" Сашу не интересуют. Нужный ей человек должен быть среди этих восьмерых. Установить его, вступить с ним в контакт необходимо как можно быстрее. Руководитель подпольной организации, устроивший Саше "командировку" в тюрьму, указал его приметы: высокий, худой, с хриплым басом, волосы густые и седые. Назвал и кличку: Кузьмич. Кличка пристала к человеку много лет назад в централах, на пересылках и этапах - давняя подпольная кличка, ставшая как бы вторым именем. Кто же из восьмерых? Ростом и комплекцией под приметы подходят двое заключенных. Теперь предстоит выяснить, какие у них голоса, кто отзовется на кличку. Саша приготовила ящик с рассадой, наполнила водой большую лейку и ждала. Удобный момент наступил, когда тюремщик направился в дальний конец помещения. Она отнесла рассаду на грядку, близ которой работали интересовавшие ее заключенные, вернулась и подняла лейку с водой. Работавшие в оранжерее вдруг увидели: возле рассады девушка оступилась и уронила тяжелую лейку, вероятно, себе на ногу, ибо застонала и, присев, стала растирать лодыжку. Один из каторжников помог ей подняться. - Очень больно? - спросил он. - Конечно, больно - тяжесть-то какая! - сказал другой. При первых звуках его голоса у Саши перехватило дыхание. - Кузьмич? - выпалила она. - Ну, Кузьмич, - ответил мужчина. - А что? Вдруг он отвернулся, схватил грабли, стал сгребать навоз. - Осторожно! - услышала Саша. Но она и сама заметила возвращавшегося надзирателя. Через час Саша вновь оказалась возле Кузьмича, поймала его взгляд: - Как вам живется? Здоровы ли? Заключенный осторожно посмотрел туда, где был надзиратель. Страж только что скрутил цигарку, облизал ее и, закурив, обвел помещение сонными глазами. Ну что ж, каторжник и вольная работают шагах в четырех друг от друга, не общаются. Заняты делом и все остальные. Значит, порядок. И тюремщик с удовольствием сделал большую затяжку. - Здоров ли я? - тихо переспросил Кузьмич. - Да, в общем, со здоровьем неважно... - О вас думают. Берегите себя. Старайтесь больше отдыхать, не нервничать... Саша не успела закончить. Кузьмич схватился за грудь. В оранжерее долго не смолкал резкий, надсадный кашель. Отдышавшись, он принялся за работу. - Что вам принести? - Мне бы листик бумаги, - услышала Саша его низкий, рокочущий бас, - Хоть маленький листик бумаги и карандаш!.. - Хорошо! Подхватив лейку, Саша отошла в сторону. На первый раз было достаточно. Итак, Кузьмич понял ее, отозвался. Часть задачи решена. 4 Утром за десять минут до начала работы Саша была возле тюрьмы. Как всегда, дежурный без промедления выдает разовый пропуск. Но в проходной Сашу подстерегает неожиданность. - Покажи харч! - требует страж, которому она только что вручила пропуск. - Пожалуйста, вот мой завтрак. - Саша с готовностью развязывает узелок с едой. - Два бутерброда, яблоко, бутылочка с молоком. Страж рассматривает и даже взвешивает в руке яблоко, разнимает на половинки бутерброды с маслом, почему-то переворачивает маленькую бутылку, в которой плещется молоко. - А здесь мелочь, - Саша протягивает портмоне. - Что-то около гривенника. Это я оставлю у вас, если можно. Вы не будете возражать? - Поговори мне! - бросает страж. Портмоне отобрано, его содержимое высыпано на стол. Затем тюремщик сгребает монеты, прячет портмоне в ящик стола. Из смежной комнаты появляется женщина, тщательно ощупывает одежду Саши. Закончив обыск, удаляется. За все это время она не произнесла ни слова. - Проходи! - командует страж. У Саши хватает выдержки неторопливо завязать узелок с завтраком, даже улыбнуться тюремщику. Если бы знал он, что при обыске пальцы женщины едва не коснулись карандаша и бумаги, спрятанных под кофточкой! Кузьмич появился у бочки с водой, будто и не заметил вошедшую. А сам незаметно продвигается к клумбе, где вчера распустились астры. Звенит кандальная цепь. Щелкают ножницы. Кузьмич срезал два десятка цветов. Держа их в руках, оборачивается. Охранник видит: арестант ищет, кому бы передать астры. Каторжники же, как на грех, все заняты - рыхлят землю, возятся с большой бочкой, полной воды. Только "вольная" стоит без дела - вошла и топчется возле порога. - А ну, подсоби! - говорит страж и подбородком указывает Саше на Кузьмича. - Да быстрее поворачивайся! Саша спешит к Кузьмину, берет цветы, ловко укладывает их в плетеную корзину. - Принесла, что просили, - шепчет она. - Приготовьтесь, сейчас передам! - Спасибо. - Срежьте еще цветов. Быстрее! Кузьмич понял. Минуту спустя Саша берет у него ворох хризантем. Их руки встретились, к Кузьмичу переходит многократно сложенный лист бумаги и крохотный карандаш. - От вас ждут весточки. - Кто ждет? - Вы должны знать... Внезапно Кузьмич хмурится, отворачивается. Что он знает об этой девице? Не полицейская ли провокация - затея с карандашом и бумагой? Осторожность борется в нем с желанием наконец-то установить связь с товарищами на воле. - Хорошо, - говорит Кузьмич. - Надо сегодня! - Улучив минуту, Саша улыбается каторжнику, на секунду прикрывает глаза. - Не бойтесь, я везучая. Все будет в порядке. Кузьмич тоже не может сдержать улыбки. - Спасибо! - шепчет он. - Меня Сашей зовут. - Спасибо, Саша! 5 - Зима прошла, и здесь, на юге России, солнце стало пригревать совсем по-весеннему. На дворе март, середина марта 1917 года. Саша только что закончила работу и торопится покинуть тюрьму. Скорее на волю, на чистый воздух, пропитанный ароматами реки и пробуждающейся после зимней спячки степи! Работа завершена совсем - Саша не вернется сюда. Впрочем, это неточно. Конечно, она явится еще раз, но уже не будет робко стучать у двери, кланяться и улыбаться, демонстрируя унижение и покорность. Тюрьма доживает последние дни. И вообще близок конец всей этой рабской жизни!.. Сегодня утром она мчалась к тюрьме, что называется, на всех парусах - не терпелось скорее сообщить заключенным ошеломляющую весть. Но те Бог знает откуда уже проведали, что в Петербурге революция и царя скинули. Дробно стучат каблучки Сашиных туфель по каменному полу тюремного коридора. Позади громыхают сапожищи стражника. Этот тоже в курсе событий: весь день озадаченно чесал пятерней заросшую щеку и молча глядел, как арестанты собираются группами, тискают друг друга в объятиях. А потом один из них, осужденный на бессрочную каторгу молодой парень, вдруг сорвал пяток алых гвоздик, с поклоном протянул стражнику. Тот растерялся, цветы взял, и в тот же миг оранжерея задрожала от хохота. Саша смотрела на эту сцену и кусала губы, чтобы не разреветься. У нее голова кружилась от счастья. Пусть подпольщики не довели до конца дело с побегом Кузьмича и его друзей. Все же главное было достигнуто: удалось подкормить ослабевших политических, укрепить в них веру в скорое освобождение. Особой заботой Саши был Кузьмич. Удалось пронести для него несколько банок сгущенного молока, масло и даже шоколад. И болезнь стала отступать. Утром тысячи горожан запрудили центральную площадь. Толпа густеет, с кожевенных и металлургических заводов, из порта и с ткацких фабрик спешат новые группы рабочих и моряков. Люди возбуждены, многие обнимаются, целуют друг друга, поют песни. То и дело возникают ожесточенные короткие споры. Площадь все больше бурлит. Какие-то личности взбираются на ящики, на облучки экипажей, размахивают шляпами, кричат - призывают к "спокойствию и благоразумию", советуют "не устраивать беспорядков, анархии", избрать депутацию к городским властям, а самим разойтись по домам и ждать. Толпа отвечает негодующими возгласами. Кое-где ораторов стаскивают с импровизированных трибун, передают с рук на руки - они плывут над морем голов и исчезают на краю площади. Вспыхивает красный флаг. Он все выше, выше... Человек с флагом взбирается на плечи товарищей. - К тюрьмам, - кричит он. - Все идем к тюрьмам! Освободим наших братьев, узников самодержавия! Этот призыв подхватывают тысячи голосов. Появляются еще флаги. Они движутся. Толпа устремляется за ними. На улицы выливается человеческая река. Полицейских не видно, и люди ускоряют шаг. Это уже лавина, которую не остановить никакими силами. Человек пятьсот окружили каторжную тюрьму, взламывают ворота. Сашу оттеснили, она никак не может пробиться вперед. И вдруг она видит Кузьмича! Его ведет по тюремному двору Гриша Ревзин. На ходу накидывает на Кузьмича свой пиджак, целует, обнимает. Это он, Ревзин, первый из городских подпольщиков установил, в каких тюрьмах содержатся те, кого следовало выручить в первую очередь, отыскал след участника баррикадных боев 1905 года большевика Кузьмича. Он же был инициатором операции по спасению подпольщика, дважды пытался устроиться на работу в каторжную тюрьму и, лишь потерпев неудачу, порекомендовал направить туда Сашу. ...Кузьмич и его спутник медленно движутся к выходу из тюрьмы. Где-то Ревзин потерял свои очки. Без очков он беспомощен, то и дело оступается. Кузьмич берет его под руку, что-то говорит, видимо, смешное: Ревзин хохочет. Они оба смеются и плачут, нисколько не стыдясь слез. Рванувшись, Саша оказывается возле них. Это сделано вовремя - Ревзин споткнулся, ступив на поваленные тюремные ворота. Он и Кузьмич упали бы, не поддержи их Саша. К вечеру толпы горожан и члены боевых большевистских дружин вновь собрались на центральной площади. Появились парни и девушки со связками желтых картонных папок - делами из городских тюрем. В центре площади их сложили в кучу и подожгли. Вспыхнул смрадный костер. Пламя разрасталось. Люди бегали вокруг огня, поздравляли друг друга. Кто-то запел "Марсельезу". Мелодию подхватили сотни голосов. И летели в огонь все новые кипы тюремных бумаг, и портреты царя, и синие жандармские фуражки вперемешку с серыми арестантскими робами... ТРЕТЬЯ ГЛАВА Председатель УЧК и Кузьмич усадили Сашу, выслушали ее рассказ о том, как были вывезены ценности и документы ЧК. Попросив карту, Саша пометила место, где были зарыты документы и мешок с серебром. - На всякий случай, - сказала она. - Мало ли что может случиться с любым из нас... - Где вы расстались с Андреем Шагиным? - спросил председатель. - От него до сих пор нет вестей. - В Киеве. Мы сдали портфель с ценностями, и Мартын Лацис поручил ему особое задание. Андрей уехал два дня спустя. Я его больше не видела. - Он имеет здесь близких? - Он одинок... - А я и домой к тебе наведывался, - сказал Кузьмин. - Думал, коли вы отправились вместе... - Мама! - встрепенулась Саша. - Что с ней? - Жива-здорова, такая же красивая. - Внезапно Кузьмич остановился. - Так ты и дома еще не была? - С пристани - сюда... А брат? - Мама ничего о нем не знает... С минуту Саша молчала. Вон как раскидала людей гражданская война! Где сейчас Михаил? Жив ли? В последний раз она видела брата в дни, когда чекисты готовились оставить город. Михаил, тоже коммунист, на минуту забежал домой. Там и перебросились десятком фраз. - Тоже уйдешь? - спросила Саша. Михаил торопливо запихивал в сумку смену белья и бритвенный прибор: - Не знаю. Приказ собраться в ревкоме. Схватил самую большую свою драгоценность - именной маузер, которым был награжден за участие в разгроме крупной банды анархистов, поцеловал сестру и мать и исчез... ...Саша вздохнула, отрываясь от воспоминаний, поглядела на председателя. И рассказала, как нашли Григория Ревзина. Кузьмич встал, заходил по комнате. Вот он подсел к столу, взял лист бумаги. Написав несколько фамилий, пододвинул лист председателю. - Здесь все, кто работал раньше в аппарате, а теперь вернулся. Надо допросить их. Может, что и выяснится. - Только без спешки, - сказал председатель. - А то ненароком спугнешь подлеца. - Если в этой истории и впрямь замешан кто-нибудь из аппарата ЧК, - Кузьмич задумался, сложил бумагу, спрятал в карман. - Пока у нас только ни на чем не основанные догадки. - Хотел бы я, чтобы ты оказался прав, - вздохнул председатель. - Ох как хотел бы! Саша попросила разрешения участвовать в расследовании. - В расследовании - да, в допросах - нет, - сказал председатель. - Кстати, кто вас видел кроме коменданта и часового? Я имею в виду сотрудников. - Никто. - Очень хорошо. Более того, это просто удача. - Председатель пересел поближе к Саше. - Я вот о чем думаю. Очень важно, чтобы разговоры с сотрудниками вело лицо... ну, нейтральное, что ли. Точнее, не участвовавшее в тех событиях. - Вроде бы уточнение некоторых обстоятельств, и только, - вставил Кузьмич. - Тогда никто не насторожится, не встревожится, понимаешь? - Вот бы послушать, что будут говорить, - сказала Саша. - Я же их всех хорошо знаю, почувствую, если кто сфальшивит. - Это устроим, - сказал Кузьмич. - Будешь сидеть в соседней комнате, дверь в нее приоткроем, услышишь все до последнего слова. Годится? - Вполне. - Саша встала. - Идемте! - Прямо сейчас? Отдохни с дороги, матушку повидай. - На могиле Гриши Ревзина Андрей Шагин поклялся, что найдет убийцу и сам его расстреляет. Для меня эти слова - приказ. Нельзя медлить. Каждый день "работы" предателя может всем нам дорого стоить. "Стариков", успевших вернуться в родной город и вновь работающих в аппарате УЧК, оказалось шестеро. Тот, что был вызван первым, доложил Кузьмичу, с кем шел, подробно рассказал о длительном переходе степью навстречу Красной Армии. Его напарник тоже оказался на месте. Кузьмич допросил и его, все уточнил и со спокойной душой отпустил обоих, предупредив, чтобы помалкивали о состоявшемся разговоре. Еще двое были в командировке. В кабинет вошел Олесь Гроха. Саша записала состоявшийся диалог. КУЗЬМИЧ. Как проводилась эвакуация сотрудников УЧК? ГРОХА. Сперва все вместе плыли на лодках. Спустились по реке верст на десять и высадились там, где начинался лес. Председатель объявил приказ: каждый выбирает напарника, и - ходу лесом, степью, как сподручнее, лишь бы не попасть в руки противника и выйти к своим. КУЗЬМИЧ. Кого в напарники выбрал председатель УЧК? ГРОХА. Свою помощницу, Сизову. Что было дальше, не знаю: сам я ушел одним из первых. Имущество УЧК оставалось с ним, с председателем. КУЗЬМИЧ. Вы сами с кем были в паре? ГРОХА. Со своим старым дружком. Был у нас такой следователь - Тарас Чинилин. КУЗЬМИЧ. Был... Как это понять? ГРОХА. Убили Чинилина. КУЗЬМИЧ. Когда, где? ГРОХА. Там же, в степи. Мы напоролись на бандитский кордон... Да я обо всем донес рапортом, как вернулся. И место указал, где Тарас похоронен. КУЗЬМИЧ. Понятно. Ревзина помните? ГРОХА. Это Григория-то? Разве такого забудешь! КУЗЬМИЧ. Дружили с ним? ГРОХА. Не любит он меня, Гриша. Косится: много, мол, берешь на себя. Олесь. КУЗЬМИЧ. А вы как к нему относитесь? ГРОХА. Я что же... Как он ко мне, так и я к нему. Но с Григорием на любое дело и сейчас готов - парень надежный. КУЗЬМИЧ. С кем уходил Григорий Ревзин? ГРОХА. Не знаю. КУЗЬМИЧ. Может, вспомните? ГРОХА. Мы с Чинилиным раньше ушли, а он еще оставался. Многие еще остались, почти все. КУЗЬМИЧ. Позже его не встречали? ГРОХА. Никого из наших не видел, пока сюда не вернулся. А зачем этот разговор? КУЗЬМИЧ. Узнаете позже. Пока наша беседа секретная. Когда за Грохой затворилась дверь, Кузьмич прошел к Саше, закурил папиросу. - Не густо, - задумчиво сказал он. - Кстати, о Ревзине говорил в настоящем времени: "С ним на любое дело готов..." - М-да, - протянула Саша. - А кто следующий? Кузьмич заглянул в список: - Константин Лелека. Запись беседы с Константином Лелекой КУЗЬМИЧ. Нам надо быстрее собрать старых работников аппарата УЧК. Поэтому уточняем обстоятельства, связанные с последней эвакуацией из города весной этого года. Надеемся, что это поможет в розыске и возвращении товарищей... Как мне говорили, вы уходили вместе со всеми? ЛЕЛЕКА. Да, в городе никто не оставался. КУЗЬМИЧ. Известно, что сотрудники высадились с лодок на противоположном берегу реки, верстах в десяти ниже по течению. Это правильно? ЛЕЛЕКА. Так и было. КУЗЬМИЧ. Потом все разбились на мелкие группы и разошлись. И это верно? ЛЕЛЕКА. Вы все знаете. КУЗЬМИЧ. Не все. Кто шел первым? ЛЕЛЕКА. Помнится, Гроха и Чинилин. КУЗЬМИЧ. А последним? ЛЕЛЕКА. Не знаю точно - я ушел раньше. Но полагаю, сам председатель и Александра Сизова. Кстати, сегодня она вернулась в город. КУЗЬМИЧ. Откуда вам это известно? ЛЕЛЕКА. Моя обязанность - наблюдение за вокзалом и пристанями. Как же мне не знать, кто прибывает в город!.. КУЗЬМИЧ. Резонно... Однако вернемся к эвакуации. Кто ушел после Грохи и Чинилина? ЛЕЛЕКА. Так сразу и не вспомнишь. КУЗЬМИЧ. А вы сами? Л