Александр Ашотович Насибов. Долгий путь в лабиринте --------------------------------------------------------------- Текст печатается по изданию: Александр Насибов. Долгий путь в лабиринте. Роман. М,: Воениздат, 1975. OCR: Андрей из Архангельска --------------------------------------------------------------- Насибов Александр. Н31 Долгий путь в лабиринте: [Роман; Худож. Л. Голотюк]. - Архангельск: Сев.-Зап. кн. изд-во, 1994. - 543 с. - (сер. Русский детектив). Александр Насибов известен читателям по произведениям "Тайник на Эльбе", "Неуловимые", "Авария Джорджа Гарриса", "Безумцы", "Человек вернулся", "Атолл "Морская звезда" и др. В романе "Долгий путь в лабиринте" показана трудная, полная опасностей служба наших разведчиков. Автор хорошо знает жизнь и быт своих героев, глубоко раскрывает их внутренний мир. Роман, действие которого охватывает около четверти века, основан на подлинных событиях. Архангельск Северо-Западное книжное издательство 1994  * КНИГА ПЕРВАЯ *   * ЧАСТЬ I *  ПЕРВАЯ ГЛАВА Шестой час длился обыск. И все это время Стефания Белявская неотлучно находилась в гостиной. С той самой минуты, когда в передней раздался властный звонок и горничная впустила в дом четырех вооруженных людей, она, кое-как добравшись до широкой, низкой софы, уже больше не вставала с нее. Из библиотеки и спальни глухо доносились голоса - чекисты и понятые разбрелись по комнатам просторной квартиры, переговаривались, опрашивали горничную, с шумом сдвигали мебель. Где-то что-то уронили и, кажется, разбили. А Белявская все сидела, привалившись к груде бархатных расшитых подушек, вялая и безучастная к происходящему. Будто впала в оцепенение. И так же неподвижно стоял в дверях гостиной красноармеец с винтовкой, в непомерно широкой и длинной шинели, с красным бантом на груди. Вот он повел глазами по сторонам, переступил с ноги на ногу, шагнул к роялю и осторожно присел на край круглого полированного табурета. Поглядел на хозяйку дома, откинул полу шинели, полез в карман и вытянул цветастую коробку из-под ландрина. Вскоре в воздухе растекся острый запах махорочного дыма. Белявская судорожно сглотнула. В ее доме никогда еще не курили махорку. Уголком глаза она видела: человек в шинели аккуратно стряхивает пепел с самокрутки в подставленную ладонь; докурив, в пальцах погасил цигарку, сунул ее в карман шинели. При этом лежавшая у него на коленях круглая жестяная коробка упала, табак рассыпался по зеленому текинскому ковру, который только вчера так тщательно выбила во дворе горничная Полина. Появление чекистов, обыск, томительная неизвестность, собственная беспомощность, досада, злость - все это навалилось такой тяжестью!.. Она не выдержала, сдавила руками горло и громко разрыдалась. Вбежала горничная, накапала в стакан валерьянки, приподняла Белявскую с подушек. Та билась в истерике, стонала, отталкивала стакан. Из библиотеки вышел чекист, с минуту смотрел, как горничная пытается напоить лекарством хозяйку. - Саша! - позвал он. Появилась его помощница. Чекист кивнул на хозяйку квартиры. - Помоги, - сказал он и вернулся в библиотеку. Когда Белявская пришла в себя, в комнате было людно. У большого овального стола собрались все, кто производил обыск, и понятые - дворник и владелица расположенной по соседству мелочной лавки. На малиновой плюшевой скатерти тускло желтели столбики золотых десятирублевок. Здесь же стояла перламутровая шкатулка с откинутой крышкой. Старший чекист вынимал из нее драгоценности, показывал понятым и, отложив в сторону, диктовал помощнице, которая писала протокол. И всякий раз лавочница, тощая, одетая в черное женщина с маленькой головой на длинной морщинистой шее, протягивала к ценностям серую высохшую руку, а дворник коротким движением плеча отводил в сторону эту руку, кашлял, что-то бормотал и крестил лоб растопыренной пятерней. Так продолжалось около часа. В комнате стояла тишина, прерываемая монотонным голосом чекиста и невнятными репликами дворника. Наконец содержимое шкатулки было пересчитано и внесено в протокол. Чекисты подписали его. Перо дали торговке. Метнув тревожный взгляд на Белявскую, она сделала росчерк, положила перо и все же не удержалась - дрожащими пальцами погладила перламутровую шкатулку. - Теперь вы, - Саша протянула перо дворнику. Тот несколько раз обмакнул перо в чернильницу и, кашлянув, вывел под подписями жирный косой крест. Саша пошла с бумагой к Белявской. Хозяйка дома уже успела взять себя в руки. Взглянув на девушку, гордо выпрямилась, заложила ногу за ногу. - В чем дело? - спросила она. - Прочтите и подпишите. - А зачем? Право, не стоит. - Полагается. - Не стоит, - повторила Белявская. И прибавила, показав на стол: - Там много красивых вещиц. Носите на здоровье. - Золото и драгоценности конфискуются в пользу трудового народа, - строго сказала Саша. - В пользу всего трудового народа, а не отдельных личностей. Она хотела прибавить, что революция в опасности и в стране голод, что у Красной Армии не хватает оружия, снарядов, патронов. Золото же и бриллианты - это винтовки, мясо, хлеб... Но разве поймет все это холеная барыня! Женщины долго глядели друг другу в глаза. Сложные чувства владели Белявской. Еще минуту назад она яростно ненавидела стоявшую перед ней маленькую девушку в застиранном ситцевом платьице, перепоясанную широким солдатским ремнем, с браунингом на правом боку и полевой сумкой на левом. А сейчас ненависть почему-то отодвинулась, потускнела, и она почти с любопытством рассматривала чекистку - ее круглое, совсем еще детское лицо с широко посаженными серыми глазами и упрямо закушенной нижней губой. - Подписывайте, - повторила Саша. Она тряхнула головой: - А не пожелаете - сойдет и так. Ну! Белявская повела плечом, вздохнула, взяла перо из ее перепачканных чернилами пальцев и расписалась в конце листа. - И здесь тоже, - девушка протянула второй лист. - Два экземпляра. Один останется у вас. - Боже мой, но зачем? - Установлен такой порядок. Вдруг пожелаете обжаловать конфискацию, наши действия... Мало ли что! Вы имеете право обратиться в любую инстанцию. - И мне все возвратят? - Не знаю. - Саша нахмурилась, привычно прикусила губу. - Скорее всего, нет. Нас не в чем упрекнуть. Мы действовали по справедливости. 2 Час спустя, когда на улице стемнело и перед окном гостиной зажегся прокопченный керосиновый фонарь, высокий мужчина в котелке и рединготе осторожно прокрался по черной лестнице и постучал в кухонную дверь квартиры Белявских. На стук не ответили. Мужчина постучал снова, потом еще раз. - Полина! - позвал он. За дверью было тихо. Тогда он толкнул дверь плечом. Новый толчок, посильнее, - и дверь с грохотом распахнулась. Теряя равновесие, мужчина влетел в кухню - в тот миг, когда из противоположной двери появилась горничная. Он сбросил ей на руки пальто, отдал шляпу и устремился в комнаты. Когда горничная осторожно заглянула в гостиную, Белявская лежала на руках у супруга и рассказывала о случившемся. Горничная была озадачена: только что хозяйка билась в истерике, а теперь - смех, восклицания, горящие возбуждением глаза!.. Да и хозяин вовсе не походил на перепуганного обыском человека. Слушая жену, он улыбался ей, согласно кивал. - Ну, дела, - пробормотала горничная, прикрыла дверь и побрела на кухню. - Может, свихнулись мои баре!.. Белявская со всеми подробностями описала появление чекистов, процедуру опроса, предъявления ордера на обыск и самого обыска, не упустив ни единой мелочи. Она даже нарисовала портреты руководителя чекистов и его помощницы. - Не вмешивалась в их действия? - спросил супруг. - Вела себя, как мы условились? - Сидела тихо как мышь. Вся сжалась в комок, думала только об одном: вот отворится дверь, ты войдешь и тотчас окажешься у них в лапах!.. - Они спрашивали обо мне? - Ни слова не проронили. Но я-то не слепая. Если бы ты знал, Станислав, как они ждали тебя!.. - Глупая, мне было точно известно, когда они явятся, - усмехнулся супруг. - Понимаю... И все же в конце концов не выдержала, разревелась, как гимназистка! - Я все знал, - продолжал Белявский. - Видел, как они подъехали на извозчике и вошли в дом, послав одного человека к черному ходу. Я все великолепно видел, Стефа. - Где же ты был? - Это неважно. - Супруг тонко усмехнулся. - Был у друзей. К счастью, у нас еще остались друзья. Имеются даже и среди этих... - Среди чекистов? - Кто же, по-твоему, предупредил меня о предстоящем обыске? Разумеется, один из них. - Белявский зашептал: - Обыск должен был состояться еще четыре дня назад. Его отложили... по моей просьбе! - Ты это серьезно? Белявский поджал губы и наклонил голову в знак того, что отнюдь не шутит. Стефания во все глаза смотрела на него, не веря в то, что сейчас услышала. - Ну-ка, припомни, - сказал Белявский, - вспомни, Стефа, кто был у нас с визитом в четверг... Подсказываю: ты сама готовила ему кофе. Он любит кофе с абрикотином, крепкий кофе со сливками и абрикотином, и чтобы сливки были взбиты и пенились. Ну? - Базыкин! - вскричала Белявская и руками стиснула голову. - Базыкин - чекист?! - Да что ты! Какой к черту чекист... Верно, в гостях у нас был он, собственной персоной, Харитон Базыкин, миллионер, хлебный король, домовладелец, арматор1 и прочая, прочая. - Белявский с явным удовольствием перечислял титулы именитого гостя. 1 Владелец судов. - Для меня он просто приятный человек, галантный мужчина, - сказала Стефания. - Не спорю. А знаешь, зачем пожаловал почтенный Харитон? Обычный визит? Как бы не так! - Ему всегда нравилось бывать у нас. Белявский хитро посмотрел на жену, достал из портсигара и зажег папиросу и, глядя на курчавую струйку дыма, заговорил окая, вероятно копируя речь Базыкина: - Милостивый государь Станислав Оттович, я человек в городе известный. Всяк знает, Харитон Базыкин не нищий. И при нынешнем положении вещей сам господь бог велел каждому опасаться за нажитые капиталы, меры предосторожности обдумать и принять. И чтобы не мешкать в этом благом предприятии... Ну я и принял меры. Кое-что за границу отправил, в надежные банки. Кое-что дал на хранение верным людям: до заграничных банков далеко, а деньги вдруг могут понадобиться. Так вот, хочу и вас попросить, любезный. "Товарищи" вот-вот ко мне нагрянут, это как пить дать. Шарить будут по всем углам. У иных уже шарили... Ну а с вас что возьмешь? Нет, обысков вам опасаться не приходится. Так-то, дорогуша Станислав Оттович... Я, видите, женины побрякушки еще не пристроил. Зарыть хотел в землю спервоначалу. В укромном месте сховать, чтобы полежали до времени. Ан нет, не дает согласия предобрая женушка! Отнеси, говорит, мой ларец доктору Белявскому. Много хорошего мы ему сделали. Он человек правильный, с совестью, охулки на руку не возьмет. - И принес? - вскричала Белявская. - В тот же день. - Погоди, погоди... - Женщина вскочила с софы. - Неужели перламутровая шкатулка? Супруг весело кивнул. Белявская помертвела. Дрожащей рукой взяла с дивана протокол обыска, протянула мужу. - Вот... Все это нашли и унесли! Хозяин поудобнее устроился на подушках, приблизил протокол к глазам и стал читать. Белявская дико глядела на мужа. Она ничего не понимала. Вчера вечером он позвал ее в кабинет, показал большую шкатулку розового перламутра и объяснил: в шкатулке фальшивые драгоценности и золотые монеты. В городе происходят обыски, аресты. Завтра должны прийти и к ним домой. Так вот, пусть чекисты найдут эту шкатулку. Очень хорошо, если это случится и они заберут находку. Так надо. А сейчас выяснилось, что в шкатулке были не стекляшки - драгоценности Базыкиных: колье, браслеты, перстни, броши! Она сама видела все это на купчихе. Ценности стоят огромных денег. И теперь они в руках чекистов! Между тем Белявский просмотрел протокол, аккуратно сложил его и спрятал в карман. При этом он зевнул, хитро взглянул на супругу. - Как же так? - прошептала Стефания. - Ведь ты говорил, что они фальшивые. Ты же сам говорил это, Стась! - Фальшивые, Стефа, - подтвердил Белявский. - Фальшивые, но не все. Кое-что настоящее, базыкинское. Но из мелочи. Главное же... - Он заговорил быстро, взволнованно: - Я два дня бегал по городу, подбирал замену. Хвала Господу Богу, нашел подходящее. - Это счастье, большое счастье, Стась! Иначе бы мы всю жизнь расплачивались с ними и не расплатились. Куда же ты спрятал их? И как быть со шкатулкой - ведь такой больше не найти, да и похожей не подберешь?.. - Погоди, Стефа. Теперь мы подошли к главному. Оно, это главное, заключается в том, что Харитон Базыкин не получит ни единого камешка. - Стась! - Не перебивай, - закричал Белявский. Он напрягся, выставил руки с растопыренными пальцами. - Разве просили его тащить сюда этот ларец? Нет, черт возьми, он сам решил, что так будет лучше. Кто неволил Харитона Базыкина? Уж во всяком случае не мы с тобой. Более того, я честно предупреждал его об опасности. Сказал, что он сильно рискует: кто их знает, этих чекистов, может, и у нас будут рыться - разве такое исключено? А что он, Базыкин? Высмеял мои опасения и доводы... Кто повинен, что к нам все же нагрянули? Никто не повинен. Итак, обыск был. И есть свидетели, которые где хочешь подтвердят, что чекисты в укромном месте нашли шкатулку, набитую драгоценностями мадам купчихи, нашли ее и схапали. Ко всему имеется протокол обыска с перечислением того, что было отобрано... Так что запомни, Стефа, все драгоценности конфискованы! Кстати, мы тоже понесли урон: в шкатулке было пятьсот рублей золотом. И все монеты - настоящие. Белявский сделал паузу, чтобы раскурить новую папиросу. Некоторое время он сосредоточенно размышлял, потом погасил папиросу и оглядел стоявшую перед ним жену. У него потеплели глаза. "Красивая, - подумал он, - такая же красивая, как и прежде. Будто время остановилось, не было этих четырех сумасшедших лет". Положив ладони на бедра Стефы, притянул ее, усадил себе на колени. - Успокойся, глупая, возьми себя в руки, - сказал он. - Все произошло, как я и планировал. Наконец-то мы ухватили удачу за хвост! Он почувствовал, как напряглось тело жены. Стефания встала. Сделав несколько шагов, обернулась к Белявскому. В ее глазах зажглись огоньки. - Болван! - бросила она. Прищурившись, Станислав Оттович наблюдал за женой: грациозная фигура, пружинистая походка. - А ты - чудо, - прошептал он. - Боже, какое счастье, что я встретил тебя в той паршивой корчме! Этого тоже не следовало говорить. Стефания не любила вспоминать о прошлом. Третьеразрядный шантан в Жешуве, где она, молоденькая танцовщица, что называется, переходила из рук в руки и где на нее наткнулся молодой врач Белявский, только начавший практиковать и совершавший свою первую поездку по Польше, - все это она старалась вытравить из памяти. А он, напротив, не упускал случая вернуться к началу их знакомства. Зачем? Видимо, чтобы помнила Стефа, кто поднял ее из грязи и облагодетельствовал... Не меньше раздражала Стефанию вечная болтовня супруга о всевозможных коммерческих операциях, которые вот-вот осуществятся и принесут баснословные деньги. Белявский то и дело пускался в авантюры, всякий раз хвастая, что уже теперь-то поймал удачу за хвост. Но результаты были неизменны - конфуз... Вот и сегодня он своими руками швырнул чекистам почти все скопленное за последние годы золото, и семья снова осталась ни с чем. Стефания пересекла комнату, раскрыла дверцы резного дубового буфета. Тоненько звякнул хрусталь, послышался звук льющейся жидкости. - Мне тоже, - попросил Белявский, уловив запах спиртного. - Иди сюда, Стефа. С двумя бокалами в руках Стефания осторожно присела на краешек софы, передала бокал мужу. - Так где же ценности Базыкиных? - спросила она, стараясь сохранить спокойствие. - Куда ты запрятал их, Станислав? Говори! Белявский выпил коньяк и швырнул бокал в угол комнаты. Стефания коротко вскрикнула. - Пусть будет удача, - сказал Белявский. - Боже, какой идиот, - простонала хозяйка. Она вскочила с дивана. - Где драгоценности? - Зачем они тебе? - Сейчас же отнесешь их Базыкину! - Но ценности отобраны. - Белявский развел руками и простодушно улыбнулся. - Кто посмеет сунуться в ЧК и требовать, чтобы... - Ты немедленно вернешь Базыкину его вещи, - прервала мужа Стефания. - Вернешь все до последней мелочи. Пойми наконец: чекисты быстро во всем разберутся, придут сюда, чтобы снова перетрясти дом. Понятые тоже сообразят, в чем дело. Назавтра слух дойдет и до Базыкиных. У Харитона голова не хуже твоей. Сообразит, что к чему. Представляешь, что будет? - Ничего не будет, Стефа. Я все предусмотрел. - Белявский вытянул из жилетного кармана толстые золотые часы на цепочке, щелкнул крышкой. - О, время позднее!.. Сейчас они на очередном обыске. Мне известно: в городе будут шарить до утра, а уж потом вернутся в свое учреждение, чтобы сдать награбленное. И только тогда может выясниться... Но скорее всего, обойдется... Они отнюдь не ювелиры. Да и золото я не зря им скормил. - Вдруг все же обман обнаружится? - Никакой это не обман. Я уже говорил, что конфискованные монеты - настоящие. - А камни, украшения? - Камни - да... Но кто виноват, что они пожадничали и вместе с золотом сгребли стекляшки? Нет, вопить по этому поводу не станут. Не в их интересах. Кому охота выставить себя дураком?.. Да, могут снова пожаловать. Однако не раньше утра. Но нас уже не найдут. - Значит, мы уезжаем? - Недалеко и совсем ненадолго. - Белявский понизил голос. - Со всех сторон в город стягиваются отряды и... банды. Знающие люди утверждают: большевики не продержатся. И не только здесь, в нашем городе. Подобное происходит повсеместно. Словом, назревают события. - Банды... - Стефания тревожно оглядела гостиную. - Мы уедем, а они дом разграбят. - Дом запрем. Да и Полина будет на месте. - Белявский помедлил, раздумывая, упрямо тряхнул головой. - Но если и разграбят - невелика беда. Один перстенек из коллекции моего друга Базыкнна - и мы совьем себе гнездышко куда роскошнее этого. Не кручинься, Стефа, теперь мы очень богаты! Он вновь привлек к себе жену, уже не сопротивлявшуюся. Доводы Белявского были убедительны. Рассудив, что, кажется, на сей раз им и впрямь улыбнулась удача, Стефания позволила поднять себя на руки и унести в спальню. В дверь постучали. Белявский прислушался. Стук повторился. - Это Полина, - сказала Стефания, натягивая одеяло до подбородка. - Иди-ка узнай... - Постучит и уйдет, - пробурчал супруг. - Завтра всыплю ей, чтобы не тревожила по ночам. Снова постучали. Белявскому пришлось встать. Прошлепав босыми ногами по полу, он приложил ухо к двери. - Кто там? - Гость к вам, - сказала горничная. - Просит принять. - Не Харитон Базыкин? - Станислав Оттович привалился к дверному косяку, пытаясь унять противную дрожь в коленях. - Если он, скажи: барыня, мол, легла, а хозяина нету дома... - Другой гость, барин, - ответила горничная, - Молодой господин, у нас не бывал. Он, как я отперла, сразу вошел. В гостиной ждет. Белявский стал одеваться, Стефания молча наблюдала за ним. Вот он застегнул последнюю пуговицу, гордо вскинул голову и вышел из комнаты. Она вздохнула, отвернулась к стене. Вскоре Белявский вновь появился в спальне. - Представь, мой однокашник, - весело сказал он. - Лет семь не виделись. Из Москвы прибыл. Следовательно, новости привез. Времени у нас много - раньше полуночи не выедем. Так что одевайся и выходи. 3 Стефания застала мужчин за накрытым столом. При ее появлении гость встал. Она невольно отметила, как это было сделано - одним быстрым движением. Гость оказался высок, с широкими плечами и выпуклой грудью. Полная противоположность Белявскому, который располнел за последние годы, к тому же был несколько кривоног и потому косолапил. Словом, Стефании гость понравился. Она улыбнулась ему и поплыла навстречу. Приятель мужа щелкнул каблуками, коротко наклонил голову. "Военный", - подумала Стефания, протягивая руку для поцелуя. Белявский фамильярно ткнул кулаком в спину гостя: - Рекомендую - Тулин Борис Борисович. В гимназии вместе учились. Только он был классом старше. Однако в пятом задержался на повторение. Там я его и настиг. - Болел всю зиму, - сказал Тулин низким грудным голосом. - Инфлюэнца одолела, а потом скарлатина. Месяца три маялся. Посему и отстал. - Да-да, - подхватил Белявский. - Вообще-то вполне сносно учился Борис Тулин. И первый был игрок в перышки. А прозвище имел - Дылда. - За рост, конечно? - Стефания снова с удовольствием окинула взглядом внушительную фигуру Бориса Борисовича. - А как же именовался Белявский? - С вашего позволения, он был Алтын. - Это за что же? - Столько воды утекло... - Тулин сощурился, покачал головой. - Помню, что Алтын, а вот по какому поводу его так нарекли - запамятовал. Эх, годы, годы! Тулин солгал. Он сам наградил этим прозвищем Белявского - тот копил медяки, выдаваемые на школьные завтраки, и снабжал ими товарищей под большие проценты. Белявский мысленно поблагодарил приятеля за сдержанность, пододвинул жене стул. Тулин поднял рюмку: - Мадам должна извинить меня за этот туалет. - Он повел плечом, демонстрируя выцветшую, залатанную на локтях гимнастерку. - Но такова жизнь, как говорят французы. Иначе не пройти было сквозь сотни проверок, облав, кордонов. Что поделаешь, с волками жить... - Сегодня ты счастливо избежал еще одной такой акции, - сказал Белявский. - Хорошо, что явился поздно. Пришел бы часа три назад... - О, я знал! Белявский удивленно присвистнул. - Знал, - повторил Тулин. - То есть как это - знали?! - воскликнула Стефания. - Вам известно было, что у нас происходил обыск? Но каким образом? Вы же только приехали... - Я неточно выразился. - Тулин поставил рюмку на стол. - Разумеется, ни о чем не догадывался, когда шел сюда с вокзала. Но у подъезда вашего дома стоял экипаж с вооруженным солдатом на облучке. Я травленый зверь, счел за благо повременить с визитом. Короче, прошел мимо дома, стал в отдалении, принялся наблюдать. Видел, как из подъезда вышли еще шестеро. Четыре человека влезли в экипаж и уехали. На тротуаре остались дворник и женщина в черном салопе. Вскоре дворник ушел к себе. А женщина пересекла улицу и вошла в лавку, возле которой я находился. - Она владелица этой лавки. Присутствовала при обыске в качестве понятой, - сказала Стефания. - Скупая, жадная тварь, в лавке которой всегда одно старье. - О том, что она была понятой, я сразу догадался. Надеюсь, мадам извинит меня, если скажу, что некоторые представительницы прекрасного пола... несдержанны. Рассудив так, я решил попытать счастья и тоже вошел в лавку. - Она болтлива как сорока, - кивнула Стефания. - Верно. И я быстро выяснил, что же у вас произошло. Вынужден был также выслушать рассказ о каких-то драгоценностях... Вот не думал, что ты так богат, Станислав! - Чепуха... Но об этом позже. - Белявский поспешил перевести разговор на другую тему. - А меня ты не видел? Я ведь тоже был неподалеку. - Нет, - сказал Тулин. - Не заметил. Но и ты проглядел Дылду! - Что верно, то верно. - Зато я увидел другое, - продолжал Тулин. - Господа, я опознал двоих чекистов! - Были знакомы с ними раньше? - воскликнула Стефания. - Именно так, сударыня. - Тулин скривил губы, лицо его стало злым. - Я опознал их, хотя было далековато и уже смеркалось. Да, вас навестили мои старые знакомые. Однажды я чуть было не дотянулся до них. Самой малости не хватило... Что ж, еще представится случай - не ошибусь! - Расскажите, Борис Борисович! - Белявская прикоснулась к руке гостя, кокетливо повела плечом. - Кого из четверых вы имеете в виду? - Во-первых, того, кто распоряжался, когда они вышли на улицу. Это Андрей Шагни, в недалеком прошлом унтер-офицер в моем полку. - А другой? - Станислав Оттович протянул гостю портсигар, предупредительно зажег спичку. - Другая! - поправил его Тулин. - Это была женщина, Стась. - Нахальная молодая девица? - вскричала Стефания. - Она самая... Но уже поздно. - Тулин нерешительно поглядел на Белявского: - Ты говорил - вам сегодня уезжать?.. - Есть время, рассказывай. Тулин рассказывает - Когда же это произошло? Ну да, весной семнадцатого года. Надо ли воссоздавать картину тех месяцев на фронте? Царя низложили. Власти никакой нет. Калейдоскоп партий, комитетов. Ночью и днем - собрания и митинги. А оружия нет, и сапог нет, и жрать нечего доблестному русскому воинству. И никаких вестей о том, что творится в Петербурге, Москве, вообще в тылу. Только слухи, тысячи слухов, один нелепее, невероятнее другого. И каждый приказ до исступления дискутирует солдатня, ставит под сомнение, опровергает... Извольте при таких обстоятельствах воевать, держать фронт и отстаивать святую матушку-Русь от подлых западных варваров! И случилось такое событие. С железнодорожной станции прикатили на позиции два автомобиля, за ним - десяток груженых подвод. Из автомобилей вылезают улыбающиеся штатские мужчины, какие-то дамы... Мы глаза вылупили. Черт те что!.. Станислав знает, наш полк формировался в этом городе. Оказалось, вскоре здесь создали гражданский комитет помощи фронту. Патриотически настроенные дамочки устроили аллегри1, насобирали денег и заметались по магазинам да рынкам, покупая гостинцы для расейских солдатиков. Подарки зашили в полотняные мешки, и представители комитета повезли их на фронт. Куда именно? Конечно же, в свой родной полк. То есть к нам. 1 Лотерея. Разумеется, все мы были рады появлению делегатов. Полагали, это развлечет солдат, разрядит обстановку, поднимет дух воинства. Да и офицеры истосковались по женскому обществу. Соорудили митинг. Звучали патриотические речи, играл оркестр, В заключение состоялась раздача писем от родных и земляков, вручение полотняных мешочков с гостинцами. И тут началось!.. Прибегает верный мне человек, фельдфебель. Протягивает бумагу - оказалась в подаренном ему мешке, в нее был завернут табак. Розовая бумага с текстом, напечатанным крупными буквами - чтобы любой грамотей прочитал. Большевистская прокламация. За что, мол, воюете, братья-солдаты? Кормите вшей в окопах, погибаете от пуль и снарядов, а в тылу буржуазия гребет миллионы, да еще и сговаривается за вашей спиной с империалистами Германии. И вывод: долой войну! Спешу к полковому начальнику. А у него уже десятка три таких взрывных бумаг стопкой лежат на столе. И тут прапорщик и два унтера вталкивают женщину. Какая к черту женщина - девчонка лет семнадцати! Застукали ее в тот момент, когда читала солдатам подметные письма. Мы с полковником наскоро просмотрели отобранную у нее бумагу. Запомнились требования: всю власть в стране - "товарищам", землю отобрать у ее законных владельцев и передать голытьбе. То же самое - с заводами и фабриками. И кончать с войной, равно как с властью Временного правительства. Вот так, ни больше ни меньше. Мы все кипим от ярости. А девица стоит и глядит в сторону, будто к происходящему не имеет ни малейшего отношения. Полковник наш был длинен, как пика казацкая, худосочен и бледен. А тут налился кровью, побагровел. Думали, его хватит удар. Скомкал бумагу и - шлеп-шлеп ею по щекам той девицы. Пытались допросить ее, выведать, есть ли единомышленники в депутации. Ни слова не говорит, молчит. Конечно, заперли агитаторшу, приставили часовых. Ну а дальше что предпринять? Тут как раз поступают сведения о брожении среди солдат, успевших наслушаться да начитаться этих листовок. Собрались офицеры. Решили единодушно: нет иного пути, кроме как отобрать десяток наиболее горластых нижних чинов и расстрелять перед окопами. Вместе с девицей пустить в расход. Всенародно. В назидание. Мысль тем более верная, что отсутствовал главный смутьян - некий большевик. За месяц до этих событий полковой комитет делегировал его в Петербург. Звали большевика Андрей Шагин... Так вот, этого человека сегодня я увидел у подъезда вашего дома. Он и возглавлял группу чекистов. Но я возвращаюсь к рассказу. Итак, унтер-офицера Шагина не было на позициях. Очень хорошо! Постановили не мешкать, экзекуцию произвести завтра, рано утром. И надо же случиться, чтобы именно этой ночью вернулся в полк унтер Шагин! Оказалось, был на съезде в Петербурге, где тысяча таких, как он, представителей двадцать суток кряду драли глотки по поводу судеб нашей многострадальной земли. Участвовали в том всероссийском шабаше господа меньшевики и эсеры, октябристы и кадеты, представители еще каких-то партий и уж конечно большевики. Большевики... Увы, в тот год не все еще понимали, что это за опасность! Но, господа, вернемся к Андрею Шагину. Прибыв в полк, он все изменил. Под утро люди Шагина разоружили часовых гауптвахты и освободили арестованных. Часть полка вышла из повиновения командованию. Над группой штабных офицеров едва не свершили самосуд. И знаете, кто вырвал полковника из рук разъяренных солдат? Он же, Андрей Шагин! До сих пор не пойму, зачем ему понадобилось... Но факт есть факт, когда полковник уже стоял на бруствере заброшенного окопа - на краю своей будущей могилы - и вот-вот должен был грянуть залп, появился унтер-офицер Шагин. Его сопровождала знакомая нам девица. Шагин что-то сказал солдатам, те опустили винтовки. Полковник упал на колени. Его стало рвать. Весь полк смотрел, как корчился на земле недавний владыка тысяч солдатских жизней... Унтер и солдаты ушли, а девица осталась. В светлом платье и коротком жакете, простоволосая, она, эта пигалица, стояла у бруствера окопа и бесстрастно глядела на валявшегося в собственной блевотине полкового начальника. Будто не раз видела подобную картину... Я находился неподалеку, исподволь наблюдал за ней и мучительно думал: где и когда, при каких обстоятельствах уже видел эту круглую физиономию? Между тем полковник затих. Еще через несколько минут он сделал попытку встать: шатаясь, приподнялся с земли, отвел руку в сторону - то ли балансировал ею, то ли просил помощи. И тогда подошла девица. Он оперся на ее плечо, сделал шаг, другой. Помощь девицы... Было ли это состраданием к поверженном врагу или хорошо рассчитанным эффектным ходом - кто знает! Впрочем, склоняюсь к мысли, что вряд ли она пожалела полковника. Ну а он, приняв ее поддержку, окончательно уничтожил себя в глазах полка. Позже я не раз возвращался к эпизоду заброшенного окопа, все хотел вспомнить, где же задолго до войны встречался с той барышней. Силился - и не мог. Да и трудно было сосредоточиться: я готовил побег полковнику. Только подумать: побег из собственного полка!.. Ночью мы тайно увезли его с позиций. А вскоре отправился в тыл и я. Все вокруг разваливалось, агонизировало. Пока было еще время, следовала подумать и о себе. С той поры я не видел ни Шагина, ни девицы. А несколько часов назад почти столкнулся с ними у дверей вашего дома! Можете понять мое состояние? В голове мешанина воспоминаний, образов. И снова отчетливая мысль - да, я уже встречался с этой особой, и встреча произошла еще до того, как судьбе угодно было столкнуть нас весной семнадцатого на позициях полка. Но где, когда, при каких обстоятельствах? Помогла лавочница. Все выяснилось с первых же ее слов, когда я задал наводящий вопрос. - Это которая со шпалером на заду?! - вскричала она. - Да кто же не знает ее? Бандитке и тринадцати лет не было, когда с ножом кинулась на родного батьку! Торговка разволновалась, торопливо рассказывала, приседая от возбуждения, шлепая ладонями себя по бедрам. Но я уже не слушал. Перед глазами отчетливо встал давний номер здешней газеты с двумя снимками на первой странице. Я и сейчас ясно вижу эти фотографии! Одна изображала представительного господина, а другая - эту самую девицу, какой она была лет семь назад. Ниже шло описание случившегося. Главным действующим лицом происшествия была дама, сотканная отнюдь не из одних добродетелей, которую намеревался проучить строгий супруг. В итоге - нападение девчонки на отца. Дочь вступилась за порочную мать и едва не зарезала собственного родителя... Примерно так обстояло дело, по утверждению газеты. Сейчас можно считать доказанным, что с годами дьявольские наклонности звереныша получили дальнейшее логическое развитие: девица подросла и стала работать вЧК. Вот на каких людей делают ставку большевики! Слава Богу, всему этому скоро придет конец. Простите, что говорю намеками, но... Словом, я утверждаю: господа, мы на пороге больших событий! ВТОРАЯ ГЛАВА 1 Обширная площадь расположена при въезде в город, на самой высокой его точке, по всем направлениям изрезана колесами фургонов, биндюг, линеек. Это привоз, рынок, куда по воскресеньям съезжаются крестьяне окрестных деревень и хуторов. Город отсюда как на ладони: вдоль пологого склона тянутся ряды домов, каждый ряд ниже предыдущего. Город будто ступенями сбегает к берегу широкой реки. А здесь - приземистые прямоугольники пакгаузов, складов, десятки железнодорожных путей, множество пристаней. По окраинам - заводы и фабрики. Ни одно предприятие не работает. И паровозы тоже неподвижны, будто закоченели в холодном депо с выбитыми окнами. Иные сброшены с рельсов и лежат в бурьяне. Город - один из центров торговли хлебом на юге страны. Но раздвинуты железные двери пустых портовых складов. Пустынно и возле причалов. Лишь два старых плашкоута сиротливо жмутся к дальнему краю каменной стенки. Несколько пароходов притоплены на мелководье. Из бесцветной в этот рассветный час речной воды торчат их днища - черные, в охряных подтеках ржавчины. Обращенные к порту фасады домов, стены прибрежных зданий сплошь в сыпи пулевых отметин. Пустые глазницы окон. Вздыбленные стропила на развороченных снарядами крышах... И еще - афишные тумбы на перекрестках, пестрые, будто оклеенные разноцветным лоскутом: прокламации, листовки, воззвания. Русские и украинские тексты, строки по-гречески, по-французски, германский готический шрифт... Боевые группы большевиков, позднее - Красная Армия, дрались в городе против жандармов и казаков, против войск германского кайзера, против банд Петлюры и белогвардейцев, французов и греков, били врага и брали власть, но случалось, что отступали и на месяцы уходили в подполье. Недавно отсюда был изгнан последний отряд оккупантов - французские морские пехотинцы и батальон греков. Утвердилась Советская власть. Ожил город, стал чиститься, залечивать раны. Из ближних сел прибыл первый обоз с мясом, картофелем и зерном. Его сопровождал конный отряд ЧОН1 - оберегал от банд, затаившихся в степных балках и перелесках. Доставил в город и тотчас ушел за новым обозом. 1 Части особого назначения. ...В это раннее утро рыночная площадь была почти пуста. Только в центре ее сгрудилось десятка полтора линеек и биндюг с поднятыми оглоблями. Распряженные лошади еще дремали, а люди уже вылезали из-под телег, где провели ночь, брели к водоразборной колонке на краю площади. Вскоре возле телег запылали костры, потянуло пшеном, горелым хлебом. Возле древней полуразвалившейся стены на границе привоза появились двое мальчишек с ведерком, кистью и свертком бумаги. Минуту спустя на стене забелел квадратный бумажный лист - объявление. Одним из первых увидел его бородатый возчик в рваной шинели без хлястика и австрийской зеленой шляпе с пером на крупной кудлатой голове. Он только что подвесил над огнем помятую солдатскую манерку с водой и теперь любовно тер скребком круп угольно-черного жеребца. Узрев бумагу на стене, возница прервал работу. Его разбирало любопытство. Но как оставить без присмотра лошадь и биндюгу? Между тем у стены стал собираться народ. Два мужика, протиснувшись к самому листу, оживленно спорили. С разных концов к объявлению спешили все новые группы людей. И хозяин черного жеребца не выдержал. Стреножив коня, проверил, крепко ли тот привязан к телеге. Убедившись, что все в порядке, заспешил к собравшимся у стены. Вот что было написано на листе: 1 Здесь и далее все документы подлинные, Берегись шпионов!1 Смерть шпионам! Наступление белогвардейцев на Петроград с очевидностью доказало, что во всей прифронтовой полосе, в каждом крупном городе у белых есть широкая организация шпионажа, предательства, взрыва мостов, устройства восстаний в тылу, убийства коммунистов и выдающихся членов рабочих организаций. Все должны быть на посту. Везде удвоить бдительность, обдумать и провести самым строгим образом ряд мер по выслеживанию шпионов и белых заговорщиков и по поимке их. Железнодорожные работники и политические работники во всех без изъятия воинских частях в особенности обязаны удвоить предосторожности. Все сознательные рабочие и крестьяне должны встать грудью на защиту Советской власти, должны подняться на борьбу с шпионами н белогвардейскими предателями. Каждый пусть будет на сторожевом посту - в непрерывной, по-военному организованной связи с комитетами партии, с ЧК, с надежнейшими и опытнейшими товарищами из советских работников. Председатель Совета Рабоче-Крестьянский Обороны В. Ульянов (Ленин) Наркомвнудел Ф. Дзержинский В толпе, сгрудившейся возле стены с объявлением, грамотными были лишь двое. Они стояли рядышком, водили пальцами по еще влажному от клейстера бумажному листу и читали ленинское обращение. Толпа слушала их в глубоком молчании. Тишина была такая, что отчетливо доносилось потрескивание костров посреди площади. - Брехня, - вдруг сказал кто-то. - Перепужались господа "товарищи", вот и ударились в панику... Он не закончил. Один из тех, кто вслух читал объявление, ринулся к нему, вскинул кулак для удара. Толпа задвигалась, загудела. Стоявший рядом человек перехватил руку чтеца, дернул в сторону. Тот потерял равновесие, грохнулся на землю. За него вступились. Кто-то кинулся на обидчика. Началась потасовка. Вдруг протяжный вопль повис над привозом. И было в нем столько отчаяния, ярости, боли, что толпа мгновенно притихла. Кричал биндюжник в зеленой шляпе с пером. Растолкав людей, он помчался туда, где четверть часа назад оставил телегу и лошадь. Телега стояла на месте. Коня не было. Несколько секунд все были словно в оцепенении, молча глядели ему вслед. Потом возчики в панике ринулись к своим подводам и лошадям. 2 Группы чекистов, производивших ночные обыски в городе, вернулись в здание уездной ЧК, когда солнце уже поднялось над далеким лиманом. Андрей Шагин прошел в умывальную, рывком стащил с плеч гимнастерку, закатал рукава рубахи. Водопровод не работал, но на табурете стояло полное ведро. Шагин поставил ведро в раковину, погрузил в него голову. Несколько минут спустя, бодрый, с еще влажными волосами, он вошел в комнату Саши. Здесь собрались старшие оперативных групп, чтобы сдать конфискованные ценности. Все глядели на Сашу - она хмуро сидела у перламутровой шкатулки с откинутой крышкой. Рядом горкой лежали ожерелья, браслеты, серьги. - Что? - тревожно спросил Шагин. Григорий Ревзин подбородком показал на шкатулку: - Фальшивые. Ревзин два года работал подмастерьем у ювелира, он не мог ошибиться. - А золото? - Монеты правильные, - сказал Ревзин. - Все проверил. Тут без обмана. Обман? Шагин оглянулся. Взгляд его остановился на парне в кубанке и с маузером в кавказской мягкой кобуре. Это он, Олесь Гроха, неделю назад принес сведения о ценностях в доме Белявских. Был настойчив: данные верные, докторишка только прикидывается человеком, который живет скромно, якобы на трудовые доходы. На самом же деле золота у него тьма, есть и камешки. - Говори! - сурово приказал Шагин. - Монеты же настоящие, - сказал Гроха. - А это, - он кивнул на "драгоценности", - этого понять не могу, председатель. - Вот что странно. - Ревзин снял очки с толстыми стеклами, потер пальцами лоб над близорукими красными глазами. - Вот что мне кажется удивительным: как утверждает Саша, золото лежало вместе с камешками, в одной шкатулке. И теперь я все думаю, почему их смешали в одну кучу, какую преследовали цель? - Полагаешь, была определенная цель? - задумчиво проговорил Шагин. Ревзин пожал плечами. - Я вот что скажу. - Гроха снял кубанку, оглядел товарищей. - Я скажу так, что треба не рассуждать, а ехать в тот дом и робить, пока горячо. Ехать треба до тех Белявских и другой раз пошукать. - Он посмотрел на Шагина. - Твое слово, председатель, и в момент обернемся. И Гриша Ревзин нехай едет, и Саша, чтобы опять промашки не вышло. - Чепуха, - сказал Ревзин. - Если у них и осталось что-нибудь после обыска, так успели припрятать, не найдешь. Скорее всего, из дома вынесли от греха подальше. Ночь же прошла, товарищи. Это - дважды два. - Все равно разыщу, - горячился Гроха. - Съезжу туда, душу повынимаю из подлюг! Наступило молчание. Все ждали решения председателя УЧК Андрея Шагина. - Точка, - сказал он. - С ними еще будет встреча. А пока всем оставаться в отделе. Саша, прими у товарищей конфискат, все оформи. Потом пусть соберутся у меня. Разговор будет. Думаю, как раз к месту. При этом он вновь поглядел на Олеся Гроху. Вскоре сотрудники уездной ЧК заполнили просторный кабинет председателя. Шагин сидел за столом и листал бумаги. Вот он поднял голову, обвел взглядом присутствующих: - Гроху не вижу! - Здесь я. - Парень в кубанке внес табурет, поставил его возле окна и сел. - Так. - Шагин помедлил. - Случай расскажу. Произошел в Москве. Один комиссар ЧК допрашивал арестованного. Допрашивал и... - Председатель выразительно помахал кулаком. - Всем все понятно? - Чего же яснее? - Гроха широко ухмыльнулся. - С контрой дело имел! - Может, и с контрой, - продолжал Шагин. - Так вот, узнал об этом товарищ Феликс Дзержинский. Лично расследовал факт. Слушайте его заключение. Внимательно слушайте, думаю, всем будет полезно. Шагин взял со стола лист бумаги, стал читать, отчетливо произнося каждое слово: "Комиссия рассмотрела и решила сделать самые энергичные внушения виновным и в дальнейшем предавать суду всякого, позволившего дотронуться до арестованного". - Ого! - воскликнула Саша. - Вон как круто, - добавил Ревзин. - Что же, приветствую такие меры. - Чего не улыбаешься, Гроха? - Шагин положил бумагу на стол. - Может, не все понял? Повторить тебе, может? - Контра же! - пробормотал Гроха в растерянности. - Стреляем ее - это можно. А прижать - не моги? - Расстреливаешь не ты, - тихо сказала Саша. - Это Советская власть казнит врагов революции. Она приказывает, ты исполняешь. А лупить арестованных по мордасам есть самоуправство и подлость. - Революцию позоришь, - сказал Григорий Ревзин. - Красное знамя пачкаешь. - Точка! - Шагин встал, поправил гимнастерку. - Гляди у меня, Олесь, ежели волю будешь давать рукам!.. Ну, с этим все. Дальше пойдем. Еще бумага и опять из Москвы. Читаю: "Инструкция для производящих обыск и записка о вторжении в частные дома и содержании под стражей. Вторжение вооруженных людей в частную квартиру и лишение свободы повинных людей есть зло, к которому в настоящее время необходимо еще прибегать, чтобы восторжествовало добро и правда. Но всегда нужно помнить, что это зло, что наша задача, пользуясь злом, - искоренить необходимость прибегать к этому средству в будущем. А потому пусть те, которым поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать его в тюрьме, относятся бережно к людям, арестуемым и обыскиваемым, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близким человеком, помня, что лишенный свободы не может защищаться и что он в нашей власти. Каждый должен помнить, что он представитель Советской власти - рабочих и крестьян и что всякий его окрик, грубость, нескромность, невежливость - пятно, которое ложится на эту власть". Шагин отложил бумагу: - И это всем ясно? Ответа не последовало. Тогда председатель УЧК прочитал короткую инструкцию для чекистов, производящих обыск и дознание: 1. Оружие вынимается только в случае, если угрожает опасность. 2. Обращение с арестованными и семьями их должно быть самое вежливое, никакие нравоучения и окрики недопустимы. 3. Ответственность за обыск и поведение падает на всех из наряда. 4. Угрозы револьвером и вообще каким бы то ни было оружием недопустимы. Виновные в нарушении данной инструкции подвергаются аресту до 3 месяцев, удалению из Комиссии и высылке из Москвы. Шагин отложил и эту бумагу, задумчиво погладил ее ладонью. - Составлена для чекистов Москвы, - сказал он. - Но и нам, думаю... - В самый раз, - добавила Саша. - Хочешь высказаться, Олесь? - продолжал Шагни. - Говори, ежели есть вопросы. Ты же у нас непонятливый... Гроха молчал. - Заносит тебя, - сказала Саша. - Ой заносит! Гляди, чтобы не споткнуться. - Она обернулась к Шагину: - Товарищ Андрей, прошу назначить меня в наряд, где несознательный чекист Олесь Гроха. - В качестве тормоза, - улыбнулся Ревзин. Все зашумели. Шагин поднял руку: - Требования товарища Феликса Дзержинского понятны, пояснять не надо? - спросил он. - Тогда ставим точку. Берем новый лист. Но Шагину помешали. С улицы донеслись голоса. Отчетливо слышался бас коменданта УЧК. Комендант не пускал в здание посетителя. А тот кипятился, кричал. Председатель взглянул на Сашу: - Разберись! Саша пошла к двери. - Гляди рукам воли не давай, - сказал вслед ей Олесь. Все засмеялись. Вот что увидела Саша, когда сбежала по лестнице к входной двери. Расставив руки, комендант защищал дверь от ломившегося в нее пожилого бородача. В стычке участвовал и часовой, прикладом винтовки отпихивая посетителя от двери. А бородач рвался вперед, вопил, выкрикивал ругательства. Внезапно он отскочил, вскинул руку с толстым ременным кнутом. - Стой! - закричал часовой и передернул затвор карабина. - Стой, контра, стреляю! - Не смей! - воскликнула Саша. Нырнув под плечо коменданта, она оказалась на улице. При виде ее бородач будто опомнился. Подобрав валявшуюся на тротуаре зеленую шляпу с перышком, зашагал прочь. Голова его была опущена. Он плакал. Саша нагнала его: - Говорите, что случилось? Бородач в нелепой шляпе на взлохмаченной голове продолжал шагать, будто не слышал. Саша забежала вперед, загородила ему дорогу. - Я из ЧК. Меня послал главный начальник узнать, в чем дело. Что у вас случилось, товарищ? 3 Это была странная пара - маленькая девушка с пистолетом на поясе и бородатый гигант с кнутом под мышкой. Девушка шла по мостовой широким уверенным шагом, биндюжник семенил рядом, наклоняясь к спутнице, что-то объясняя. При этом он то и дело стаскивал свою шляпу, поправлял перо и вновь нахлобучивал ее на голову. Так они пересекли город и оказались на берегу реки, у длинного пологого мыса. Глинистый грунт мыса был исколот острыми копытцами баранов и коз. Кое-где в ложбинках белели рогатые черепа. На этом мысе останавливались на водопой стада, перегоняемые гуртоправами с далеких пастбищ на городскую бойню. Здесь же поили коней проходившие через город кавалерийские отряды. Сейчас на мысу находился табун лошадей. Тут же стояли две фуры с тюками прессованного сена, мешками овса. Несколько красноармейцев, только что спешившихся, расседлывали лошадей. Саша разыскала командира. - Я из ЧК, - сказала она и развернула свой мандат. Молодой кавалерист, в кожаных галифе и английском френче, перетянутый ремнями, на которых висели шашка и маузер в полированной деревянной колодке, с болтавшимся на шее крохотным театральным биноклем в черепаховой оправе, внимательно прочитал бумагу. - Добро, - сказал он, возвращая мандат. - Слушаю, товарищ комиссар, какая до меня будет нужда? - Откуда кони? - Реквизированы в селах для Красной Армии. - Кавалерист положил ладонь на пристегнутую к поясу полевую сумку. - Приказ, ордер, другие документы в полной справе. Давай присядем, все покажу. - Не надо, товарищ. Я вот по какому делу. - Саша кивнула на бородача. - У этого гражданина воры свели лошадь. Со своим горем он пришел к Советской власти. Он из бедняцкой семьи. Лошадь - это все, что он имел. Ему надо помочь. Вот я и привела его к вам. Надеюсь, что вместе... - Нема у нас лишних коней, - прервал Сашу кавалерист. - Нет и не предвидится. - Что же делать? - Не знаю. - Может, какой-нибудь не подходит для Красной Армии, - осторожно сказала Саша. - Брак или еще что... Гражданин пришел в ЧК просить помощи! Вы можете это понять? - Отчего же, очень хорошо понимаю. Сам был бойцом эскадрона ЧОН. Все понимаю, товарищ комиссар. А коней лишних нема. И кавалерист приложил руку к козырьку фуражки, давая понять, что разговор окончен. Саша сказала: - Весь привоз знает - биндюжник, у которого украли коня, обратился в ЧК за помощью. Привоз ждет, чем кончится дело. - Она коснулась пальцами смешного бинокля на груди командира. - Хочешь, подарю тебе морской "цейсс"? - Чего? - не понял командир. - Бинокль подарю, морской. Вот такой! - Саша раздвинула руки, показывая, какой у нее бинокль. - Подумай, друг, сотни людей на привозе ждут, с чем этот дядька придет из ЧК!.. Кавалерист с ненавистью поглядел на биндюжника. Казалось, вот-вот вцепится в него. - А ну, - вдруг сказал он, - ну-ка, показывай свои руки! Возчик оторопело взглянул на Сашу. Кавалерист схватил его руки, повернул ладонями вверх. И ладони, и мякоть пальцев были покрыты сплошной серой коркой мозолей. - На четвереньках бегал, что лир - пробормотал конник. - Га? - не понял биндюжник. - Дура, - укоризненно сказал кавалерист. - Эх ты, дура зеленая. Как же умудрился проворонить коня? Или горилки нажрался? Бородач замотал головой. Жалкий, с безвольно повисшими вдоль бедер ручищами, стоял он перед конником и Сашей и тяжело дышал. Командир достал из сумки список, стал изучать его, Наконец выбор был сделан. - Шамрай! - позвал он. - Ну, слава Богу! - прошептала Саша. Она перехватила напряженный, взволнованный взгляд старого возчика, озорно подмигнула. Биндюжник просиял. Отвернувшись, шумно высморкался. - Чего это вы? - сказал кавалерист, складывая список реквизированных лошадей. Саша не ответила. Подошел Шамрай. Это был угрюмый человек, на вид вдвое старше своего командира. - Слухаю, - сказал он, неумело беря под козырек. - Шамрай, - преувеличенно строго проговорил конник, - какое имеешь мнение за ту каурую? - Которая в чулках? - Она самая. - Известно какое, - сердито сказал красноармеец, догадавшись, зачем прибыла девица и ее патлатый спутник. - Вполне справная лошадь. - Имею сомнение, что годится она под седло красному кавалеристу. Ты подумай, Шамрай, не спеши говорить окончательно. - Третьего дня брал ее, так хвалил, - пробурчал Шамрай. - Теперь, вишь, засомневался. Чего это ты вдруг, товарищ командир? - А я говорю, слабовата она грудью, - выкрикнул кавалерист, почти с ненавистью глядя на непонятливого подчиненного. - И мастью не вышла - одна каурая на весь табун. Как же это я проглядел!.. - "Мастью", - передразнил Шамрай. Но вот он встретился взглядом с командиром и закончил совсем иным тоном: - Мастью-то, может, и верно... - Aгa! - Кавалерист облегченно вздохнул, стал прятать бумагу в сумку. - Готовь лошадь. Сдадим ее как бракованную товарищу комиссару ЧК. Напряженно прислушивавшийся к разговору биндюжник при слове "бракованная" охнул и ухватил Сашу за руку. - Погоди! - прошептала она. Между тем командир закончил диалог с Шамраем. Тот отправился за лошадью. - Ну вот, - сказал конник и улыбнулся Саше. - Пиши расписку, комиссар. Саша поблагодарила его взглядом, достала из сумки бумагу и карандаш. - Повезло тебе, дядька, - усмехнулся командир. - Защитница такая, что не устоишь... Возница не ответил. Вытянув шею, он смотрел туда, откуда должен был появиться Шамрай с лошадью. Саша написала расписку, протянула ее кавалеристу. - Стой! - вдруг горестно закричал возчик и выхватил у нее бумагу. Саша увидела возвращавшегося с лошадью красноармейца. - Коня у меня увели! - вопил биндюжник. - Зараз тягал сто пудов - такой был зверюга! А это чего? Кобыла же это, прости господи!.. - По-моему, хорошая лошадь, - сказала Саша и нерешительно посмотрела на командира. - Вполне справная, - подтвердил тот. - Не возьму! - Ну, вольному воля. Нету у нас другой лошади для тебя, дядька. Веди ее назад, Шамрай. И кавалерист сделал вид, будто хочет уйти. Этого биндюжник не мог выдержать. С воплем отчаяния он выхватил повод из рук Шамрая, с неожиданной легкостью вскочил на лошадь. Каурая с места взяла в галоп. ТРЕТЬЯ ГЛАВА 1 Последний луч заходящего солнца скользнул по лесной опушке, высветил легкие кроны нескольких березок и дубков. Солнце село, и в лесу сразу сделалось сумрачно и тревожно, хотя небо на западе еще было багровым. Потом к горизонту спустилось облачко и совсем погасило день. На опушке появились двое, мужчина и женщина, задержались у развалин древней халупы. - Здесь, - негромко сказал Шагин, озираясь по сторонам. - Место приметное, уединенное. Верст на десять ни одного жилья. Думаю, отыщешь его, ежели возвращаться будешь... одна. - Вместе вернемся, - резко сказала Саша. - Вдвоем будем искать. Шагин не ответил. Отцепив от пояса плоский австрийский штык, с сомнением поглядел на блестящее лезвие. - Лопаты не взяли, - посетовал он, с силой вонзая штык в мягкую землю. Саша помогала - поначалу откладывала в сторону срезанные пластины дерна, потом горстями отбрасывала взрыхленную жирную землю. Яму копали около часа. Взошла луна, стало светлее. Закончив работу, Шагин отправился к кустам, принес тяжелый мешок. Хотел было сбросить его в яму, но передумал и опустил на дерн. - Ты чего? - сказала Саша. - Клади сюда и документы. Здесь сохранятся лучше, чем прямо в земле. - Верно, и разыскать будет легче. Саша развязала мешок. Содержимое его заблестело в мягком свете луны: мешок был набит серебром - слитками и посудой, сплющенной, смятой. Шагин передал девушке свои документы - партийный билет и чекистский мандат. - Карманы выверни, - сказала Саша. - Посмотри, не завалялась ли какая бумага: вдруг прорвалась подкладка? Внимательно осмотри, Андрюша. Шагин понимающе кивнул, тщательно ощупал свой старенький суконный пиджак, брюки, промял подкладку, швы. - Чисто, - сказал он, для верности сбросил и сильно встряхнул пиджак. - Давай и револьвер. - Саша показала на наган, который у Шагина был заткнут за пояс. - Я бы зарыл и его, - нерешительно проговорил Шагин. - Кто знает, как все обернется... - Давай, - повторила Саша. Она положила револьвер на траву, стала заворачивать в платок документы Шагина, свои собственные бумаги. Затем порылась в мешке, извлекла большой кувшин с широким горлышком и золоченой ручкой, запихала туда платок с бумагами. Кувшин занял свое место в мешке. - Ну вот, - сказала Саша и принялась завязывать мешок. - Погоди, - Шагин тронул Сашу за руку. - Портфель с ценностями надо сюда же. - Он просительно заглянул ей в глаза. - Пойми, мы скоро вернемся, очень скоро и все разыщем. Не надо упрямиться. Саша прервала работу, подняла на собеседника напряженное лицо: - А шифровка? Шагин знал, что она скажет об этом. Шифровка из центра пришла в день, когда в городе началось восстание эсеров, а на окраинах застучали выстрелы спешивших на подмогу эсерам белогвардейских отрядов. Конечно, городской ревком и ЧК знали о сложившейся обстановке. Знали, но не могли что-либо изменить. Слишком неравны были силы. Почти все оружие, последние запасы продовольствия, все до единого отряды и группы вооруженных большевиков, даже батальон ЧОН, - все это было отдано фронту. Сейчас городу никто не мог помочь. Красная Армия была далеко - напрягая все силы, сдерживала вооруженные и экипированные пнтервенами войска Колчака и Деникина, корпуса и дивизии немцев и белополяков, американцев и англичан, французов и итальянцев, соединения и части некоторых других держав. Вот по этой-то причине город, которым за последние два года кроме большевиков попеременно владели войска германского кайзера, меньшевики, эмиссары Петлюры, объединенные отряды французов и греков, многострадальный полуразрушенный город вновь подпал под кровавую пяту врагов, на этот раз - эсеров и белогвардейцев. Последними из города уходили чекисты. И в час, когда Шагни с горсткой помощников грузил на линейку важнейшие следственные дела и архивные документы, оружие и конфискованные ценности, в тот самый час нарочный из центра, невесть какими путями сумевший прорваться сквозь многочисленные кордоны противника, доставил шифрованный приказ председателя Всеукраинской ЧК Мартына Лациса. Шагину предписывалось немедленно отправить в Киев все отобранное у буржуазии и контрреволюционеров золото, валюту и драгоценности... Сотрудники уездной ЧК на лодках переплыли реку, углубились в лес. Здесь они разбились на пары и разошлись - у мелких групп было больше шансов прорваться сквозь кольцо врагов и выйти на соединение с Красной Армией. Шагин проводил всех и только потом, оставшись вдвоем с Сашей, стал прятать архивы УЧК и ценности: тайна, если о ней знают многие, перестает быть тайной... К тому же у председателя уездной ЧК были и другие причины для соблюдения сугубой осторожности. Последнее время нередко случалось, что срывались операции, казалось бы весьма тщательно подготовленные и спланированные. Последний факт - обыск на квартире врача Белявского. Шагин не сомневался: у врача ценности были - не свои, а главным образом чужие. Так почему же их не обнаружили? Почему стекляшки лежали вместе с золотыми монетами? В случайность не верилось. Тогда, может быть, имелся расчет: чекисты клюнут на липу, дальнейшие поиски проведут менее тщательно? Похоже, что так. Но если принять эту версию, надо идти дальше и признать, что врачу стало известно о предстоящем обыске. Выходит, Белявский знал о секретнейшей операции, которую готовили чекисты? Какая-то чепуха! В этом случае он вынес бы из дома все самое ценное - и дело с концом. Но поступил он по-другому: зачем-то вместе с поддельными ценностями чекистам было отдано и настоящее золото. Итак, знал врач о предстоящем обыске или нет? В конце концов Шагин стал склоняться к мысли, что для Белявского обыск не явился неожиданностью. Следовательно, он был предупрежден. Но кем? Чекистом? Да, разболтать мог только кто-нибудь из аппарата уездной ЧК. Чтобы проверить догадки, требовалось время. А его-то уже не было. И, покидая город, Шагин никого не посвятил в свои сомнения... Яму с мешком быстро забросали землей. Шагин потоптался на ней, утрамбовывая грунт, затем аккуратно уложил на место куски дерна. Саша принесла охапку валежника, разбросала его поверх дерна. Некоторое время Шагин придирчиво оценивал маскировку тайника. Саша сидела в сторонке и отдыхала. - Годится, - сказал Шагин. - Ты запомни эти развалины и березки. - Ладно, - сказала Саша. - Не беспокойся. А теперь неси главный груз. Шагин помрачнел. Постояв в нерешительности, снова ушел в темноту. Вернувшись, положил возле Саши туго набитый портфель из черной лакированной кожи. - Тяжелый, - сердито сказал он. - Будет около пуда, а то и больше. Как понесешь - не представлю. Портфель раскрыли. - Сокровища Али-Бабы, - усмехнулся Шагин, перебирая бриллиантовые колье и перстни, нитки жемчуга, броши, золотые портсигары, подвески... - Посиди со мной, Андрюша, - Саша чуточку подвинулась, освобождая удобное место возле ствола березки. Шагин сел, уперся спиной в деревце, расслабил вытянутые ноги. Было тепло. Сами собой закрылись глаза. Он задремал. - Андрюша, - вдруг сказала Саша, - будь добр, дай мне твою нижнюю рубаху. Шагин очнулся. Он будто и не удивился странной просьбе девушки, сбросил пиджак и косоворотку, стащил с плеч желтую бязевую сорочку. Всю дорогу он только и думал о портфеле с драгоценностями. Что с ними делать? Конечно, конфискат должен быть доставлен по назначению. Но как его пронести? Идти с портфелем по степи в открытую? Ведь на каждом хуторе - банда или агентура бандитов. Тяжелый портфель тотчас привлечет внимание. Их задержат, обыщут - тогда конец... Пожалуй, решение, которое предложила Саша, - единственно правильное. Хоть какие-то шансы на успех... Между тем Саша, разорвав рубаху на полосы, стала заворачивать в них драгоценности. Шагин помогал ей. Вскоре работа была закончена и груз плотно уложен в портфель. - Отвернись, - попросила Саша. Шагин угрюмо повиновался. Он знал, что сейчас будет делать Саша, и не одобрял этого. И думал он не о себе. Невыносимой была мысль, что смертельной опасности подвергается его спутница. Но он ничего не мог изменить. Сидел и прислушивался к напряженному дыханию Саши, к шороху ее платья. Вот шорох стих. - Погляди! Обернувшись, Шагин озадаченно наморщил лоб. Губы сами собой сложились в улыбку - так нелепо выглядела сейчас Саша: этакая простоватая баба с уродливо вспухшим животом, равнодушная ко всему молодуха. - Ну? - нетерпеливо сказала Саша. - Какой эффект? Говори же, не томи! - Вообше-то неплохо. Однако малейшее подозрение, первый же обыск... - Условимся, что обыскивать будут тебя, - усмехнулась Саша. - А вообще постараемся избежать обысков и проверок. На это вся надежда. Она неуклюже присела, подняла с земли револьвер Шагина, спрятала его на груди. Потом тронула товарища за плечо: - Андрюша, ты... немного ухаживаешь за мной, правда? Так вот считай, что объяснение состоялось. Теперь я твоя законная супружница. Ребеночка ждем. Отчаявшись прокормить жену в городе, ты увел ее прочь от злых большевиков. Путь держим в Крым, где на одном из хуторов проживает мамаша. Там жена твоя оправится от невзгод, там и родит... Документы у нас подходящие. Думаю, все обойдется... Ну, идем, Андрей. Уже ночь, нам поря в путь. И дай, пожалуйста, руку. Мне действительно тяжело. 2 Тем же вечером, но по другому участку леса двигались еще двое сотрудников ЧК. Один шел впереди, другой - поотстав на десяток шагов. Вторым был Григорий Ревзин. Полчаса назад он оступился на вылезшем из-под земли корневище сосны, сильно повредил лодыжку. Боль была дикая. Но Ревзин шел - подобрал жердь и, опираясь на нее, шаг за шагом продирался в густом подлеске, стараясь не очень отставать от спутника. Тот, что был впереди, вышел на поляну. Оглядевшись, остановился возле поваленного бурей дерева, достал из кармана щепоть махорки, стал сворачивать папиросу. Минуту спустя приковылял Ревзин, почти упал на зеленый от плесени ствол, осторожно вытянул больную ногу. - Аж взмок, - проговорил он, с трудом переводя дыхание. - Ступня ни к черту. Спутник был занят тем, что добывал огонь кресалом. Наконец трут затлел. Ревзин тоже скрутил цигарку. Время от времени Ревзин поглядывал на спутника. Тот сидел вполоборота, заложив ногу на ногу. - Версты четыре прошли? - не меняя позы, вдруг спросил спутник. - Пожалуй, больше будет. - Хоть кричи, не услышат. Хоть стреляй, а? - Не услышат, - подтвердил Ревзин. - Глухомань, помощи ждать неоткуда. - Вон как, - проговорил собеседник. Он медленно повернул голову. Их глаза встретились, и Ревзину стало не по себе. - Ты иди, Лелека, - вдруг сказал Ревзин, хотя секунду назад и не думал об этом. Спутник молчал. - Иди, - повторил Ревзин и закашлялся. - Один выбирайся. А я сам. Сам как-нибудь. Отлежусь малость и двину... Иди же, не медли! Лелека глядел на сидящего рядом с ним беспомощного человека пристально, не мигая. Но вот лицо его дрогнуло, губы сложились в улыбку: - Тебя не оставлю. Он затоптал окурок, помог Ревзину встать. Не видел Ревзин, как, поддерживая его левой рукой, Лелека правую сунул себе за пазуху, осторожно вытянул револьвер. Это был офицерский наган-самовзвод. Ствол револьвера уперся в спину чекиста, точно под левой лопаткой. Тут же ударил выстрел. Убийца постоял, прислушиваясь. - Вот и все, дорогой товарищ, - пробормотал он, последний раз оглядев распростертое на земле тело, спрятал оружие и шагнул в чащу. 3 Вдоль лесной опушки тянулся кустарник - такой плотный, будто лес специально отгородился им от бескрайней степи. Пробираться в этих зарослях было очень трудно. Поэтому Шагин шел впереди и прокладывал дорогу. За ним осторожно двигалась Саша. Было сыро, безветренно, тихо. Пахло стоячей водой, тиной - в стороне простиралось большое болото, его-то и обходили путники. Внезапно Шагин замер, сделал Саше знак остановиться. - Выстрел? - сказал он. - Ты не слышала? - Где-то там, - Саша показала рукой. - Недалеко, не более версты. - Из револьвера, мне кажется. - Точно. Надо бы взглянуть, Андрюша. - Погоди, я мигом! - Возьми-ка. - Саша протянула наган. - Будь осторожен. Шагин скользнул в кусты. Придерживая подвязанный под платьем портфель с драгоценностями, Саша неуклюже опустилась на колени, нашарила рукой местечко поудобней и с наслаждением привалилась спиной к толстому трухлявому пню. Пройдено совсем немного, но тяжелая ноша уже порядком утомила. Саша взглянула на небо, пытаясь определить время. Видимо, далеко за полночь: луна миновала зенит, мрак сгустился. Вот и легкий ветерок прошелестел высоко в кронах деревьев - верный предвестник приближающегося рассвета. Она задремала. Очнулась, когда в лесу было почти светло. Рядом неподвижно стоял Шагин. - Ревзин, - глухо сказал он. - Убит?! - вскричала Саша. Шагин кивнул. - Кто убил? - Не знаю... Саша поднялась на ноги: - Идем к нему! Чекист Григорий Ревзнн лежал ничком, разбросав руки в стороны. Будто очень устал и прилег отдохнуть. Саша опустилась на колени возле погибшего. Шагин пальцами коснулся бурого пятна на левой лопатке Ревзина. - Гляди, били в спину, в упор, рубашка обожжена. - Он посмотрел на Сашу. - Тебе не кажется странным? Он же не один был. С товарищем шел. А кто-то подкрадывается сзади, стреляет. И тот, второй, не помешал убийце. Даже не ответил выстрелом на выстрел. Вот как все неправдоподобно. - Кто шел с Гришей? - Не знаю. Люди сами разбивались на пары, кто с кем хотел... Ну, это мы выясним! Шагин перевернул труп на спину, осмотрел карманы одежды Ревзина. Они были пусты. Осторожно поднял твердый от подсыхающей крови подол рубахи убитого. На животе поблескивал засунутый под брючный ремень никелированный кольт. Коротко вскрикнула Саша. Она показала на ноги Ревзина. Левая лодыжка сильно распухла, была иссиня-черной. Теперь стало понятно, почему возле убитого валяется длинная палка. Шагин мысленно нарисовал картину случившегося. Ревзин повредил ногу, стал хромать. Подобрал где-то посох, но все равно двигаться было трудно. Напарник ушел вперед. И тогда к отставшему подкрался враг... Все ясно. Все, кроме одного: как же тот, кто был впереди, не слышал выстрела, не поспешил на выручку товарищу? А может, вернулся, но убийца уже успел скрыться?.. Те же вопросы задавала себе и Саша. Снова пущен был в дело австрийский штык. Григория Ревзина похоронили. Шагин сунул кольт под приметный камень, штык забросил в кусты, последний раз огляделся, чтобы лучше запомнить место. - Клянусь, что найду убийцу! - сказал он. - Найду и сам его расстреляю! 4 На рассвете Лелека вернулся в город, прокрался по улицам, стараясь не попасться на глаза бандитским патрулям. Вскоре он звонил у дверей дома врача Станислава Белявского, звонил требовательно, властно. Горничная не хотела впускать незнакомца, но Лелека отстранил ее и вошел. Минуту спустя появился хозяин. Он был в смокинге - веселый, раскрасневшийся, с сигарой в зубах. Лелека невольно взглянул на большие часы, занимавшие весь угол комнаты. - Удивлены? - воскликнул Белявский. - Конечно, конечно, раннее утро, а я уже! - Он щелкнул себя по горлу. - Когда же успели? - Лелека оглядел собеседника. - Все очень просто. Мы со Стефанией провели последние дни, так сказать, в добровольном изгнании. В родные пенаты вернулись только вчера вечером. И сразу нагрянули гости. Они и сейчас здесь! Лелека только покачал головой. - Не одобряете? - Белявский упал в кресло, сделал попытку раскурить погасшую сигару. - А я хотел предложить... Идемте к ним! Коньяк, пунш. Весело, черт возьми! - Коньяк, пунш... Я не спал двое суток. - Лелека сделал паузу. - Ну-ка, несите мой куш. Белявский перестал возиться со спичками, швырнул в угол обслюнявленную сигару и расхохотался: - О, это не так просто!.. Я хотел сказать: они не здесь, не в этом доме. Спрятаны, и притом довольно далеко, так что сегодня мы... - Хорошо! - Лелека встал с кресла. - Тогда я отправляюсь к Харитону Базыкину. - О-ля-ля! - Врач раскурил новую сигару, выпустил густой клуб дыма. - Молодой человек должен знать: до Базыкина еще надо дойти! - Что вы хотите сказать? - Дом Базыкина в двух верстах отсюда. И на каждом углу патрули, караулы... - Базыкин у вас! Лелека сказал это неожиданно для самого себя и почувствовал, что попал в точку. - Да, у меня, - пробормотал Белявский. - Только кому он поверит - своему доверенному врачу или большевику, чекистскому комиссару, которого весь город знает как... Он не докончил. Гость схватил его за грудь, рванул с кресла. Но отворилась дверь. Через порог шагнул краснолицый грузный мужчина, в расстегнутом кителе с полковничьими погонами, с бокалом в руке. - Господа, - сказал он, тяжело ворочая языком, - позвольте мне, господа... - И вдруг закричал: - Лелека? Костя Лелека, сукин ты сын! На глазах у ошеломленного Белявского сотрудник ЧК и командир казачьего белогвардейского отряда, самого крупного из тех, что минувшей ночью ворвались в город и стали его полновластными хозяевами, кинулись друг другу в объятия, что-то кричали, целовались, обнимались снова. Потом казачий полковник ринулся в комнаты, таща за собой "чекиста". Но Лелека вырвался, зашептал ему на ухо. - Вон оно что, - пробормотал полковник, удивленно качая головой. - Ты, брат, оказывается, и вовсе ловкач. - Он обернулся к хозяину дома: - Иди-ка, Станислав, в гостиную: я друга встретил, у нас разговор. Белявский понимающе закивал, исчез за дверью. - Там я нахожусь уже год, - сказал Лелека, продолжая конфиденциальную беседу. Он тонко улыбнулся. - Рекомендация самого Александровича1. 1 В декабре 1917 года по требованию нескольких членов Совнаркома - левых эсеров Александрович был введен в состав ВЧК в качестве товарища (заместителя) председателя. - Погоди, погоди, но ты никогда не был эсером! - Тем более левым, - подтвердил Лелека, улыбаясь. - И Александрович знал об этом? - Он все знал. - На кого же ты работаешь, Константин, чей хлеб ешь, как дошел до жизни такой? - На себя работаю. - Лелека гордо выпрямился. - На себя, чтобы ты знал, Черный, только на самого себя, и ни на кого другого! - Трудно приходится? - В моей жизни легкого никогда не встречалось. Все в трудах и заботах. - Так иди ко мне. - Хватил! - Лелека презрительно скривил губы. Но вот изменилось выражение его лица. Будто родилась новая мысль. Он испытующе оглядел собеседника, будто боролся с какими-то сомнениями. И вдруг спросил: - А денег у тебя много, Черный? Полковник запахнул китель, неопределенно повел плечом. Вопрос его насторожил. - Да я не о том, - рассмеялся Лелека. - Твоих капиталов мне не требуется. Тут другое дело. Сам-то желаешь заработать, скажем, полпудика... - Полпудика чего? - Золота и камешков. Да, полпудика будет. Может, и больше. Ну, желаешь? Долго тянулась пауза. Полковник молчал. - Уж больно ты щедр, Константин, - наконец проговорил он. - А с чего щедрость - не пойму. Таким я тебя не знал. Не темнишь? - С тобой всегда был честен. - Был. А теперь? - И теперь, Черный. Оттого щедрый, что один не дотянусь до того клада. Партнер нужен. Надежный компаньон, которому можно во всем довериться. И вдруг тебя встретил. На счастье, думаю. На наше с тобой счастье. Теперь понимаешь? - Это уже интересно. - Условие: все, что возьмем, поровну, до последнего гроша, честно, по-братски. - Идет! - Поверь, Черный, дело стоит того, - продолжал Лелека, все больше волнуясь. - Но мне нужно твое слово. - Даю! - Полковник приложил ладонь к сердцу. Тогда Лелека рассказал о конфискованных чекистами золоте и драгоценностях. - Так вывезли же их! - воскликнул Черный. - Тютю камешки вместе с твоими чекистами! Исчезли, не оставив следа. Ищи теперь ветра в поле. - Вот и я говорю, что надо искать, - спокойно заметил Лелека. - Ну-ка, давай разберемся. Что нам известно? Знаем, кто унес ценности, куда с ними направляется. Знаем, эти двое только ночами будут идти: не рискнут по степи в светлое время, не дураки. - Так с мешком и поперли? В мешке серебра, говоришь, пуда три? И портфель - на полтора пуда? - Все точно. - А мне не верится. На липу смахивает. Сам подумай: дотащат ли? Разве что лошадь у них. - Лошади нет. - Как же тогда? - Мешок, конечно, бросили или, скорее всего, запрятали. Ну, а портфель... Не думаю, чтобы выпустили его из: рук. Не могли оставить золото и камни - на этот счет пришел приказ Мартына Лациса. Портфель должен быть с ними. Черный. - Да куда же они с таким грузом! - упрямо твердил полковник. - Степь нашпигована бандами и отрядами. Жди засаду на каждом кургане. - Я знаю. - Вот и они знают не хуже нас с тобой, эти твои "дружки". Не выставляй их глупцами. - Хорошо, пусть так! - Лелека повысил голос, рубанул ладонью по колену. - Пусть по-твоему: спрятали клад! Но председателя ЧК и девицу можно достать? Добудь их, прижми, как ты умеешь, они и расколются, заговорят. Ты же здорово это делаешь, Черный! Лелека видел: его доводы начинают действовать. Он и сам распалился, хоть сейчас был готов пуститься в преследование Шагина и Саши. Полковник встал и принялся застегивать китель. - Ладно, - сказал он. - Ладно, Костя, попытка не пытка... Пойдешь со мной? - Конечно! И не будем терять времени. Каждый час на вес золота. - Лелека улыбнулся собственной остроте. - Поднимай людей, вели седлать... Стой! О ценностях и нашем уговоре - ни единой душе. Черный кивнул. Сделав знак приятелю подождать в комнате, он вышел. - Белявского ко мне пришли, - успел крикнуть вдогонку Лелека. Вскоре дверь вновь отворилась. Вошел хозяин дома, ласково улыбнулся гостю. Лелека тотчас уловил перемену в поведении Белявского. - Вот что, - сказал он. - Терпение мое истощилось, жду две минуты! - Конечно, конечно, - заторопился Белявский. Косясь на дверь, вытащил из кармана пакетик, - Как видите, я все приготовил. Извольте! В пакете оказался литой золотой браслет, брошь с крупным алмазом и алмазные серьги. Это были великолепные вещи, очень дорогие, и у Лелеки дрогнуло сердце. Но он ничем не выдал волнения, Небрежно оглядев драгоценности, опустил их в пакет, бросил на стол. - Что такое? - прошептал врач. - Выходит, расщедрился пан Белявский, - усмехнулся Лелека. - Отвалил, чего не жаль... - Ровно треть, как мы и условились, - заторопился хозяин дома, пытаясь вложить пакет в руки собеседнику. - Клянусь Господом Богом, что я... Лелека пренебрежительно дернул плечом, но пакет все же взял и спрятал в карман. - Не о том речь. Верю, что не обманываете. Дело в другом. Видите ли, обстановка изменилась, и теперь одной трети базыкинских ценностей мне уже недостаточно. Урок вам, Белявский. Впредь будете знать, к чему приводит медлительность при расчетах с партнером. И обманывать тоже поостережетесь на дальнейшее. По лицу Белявского прошла судорога. - Чего же вы хотите? - простонал он. Лелека наклонился над креслом, в котором лежал побледневший собеседник. - Ровно половину! И учтите: я знаю, что именно оставил вам на хранение Харитон Базыкин. Худой, с длинным костистым лицом, узкоплечий и сутулый, Лелека насмешливо глядел на Станислава Белявского. - Вы и сейчас медлите, - прошипел он. - Медлите и на что-то надеетесь. Не оставили надежду облапошить того, которому всем обязаны в этом деле. Крайне глупо. Время работает против вас. Подумайте, что случится, если сейчас сюда пожалует атаман Черный. Он мой друг. С ним я не умею фальшивить. А Черный тоже любит алмазы. И он мужчина решительный... Ну! Через несколько минут Лелека, теперь уже с нескрываемым удовольствием, рассматривал платиновый перстень и нитку крупного жемчуга, которые дополнительно передал ему Станислав Белявский. ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА История Константина Лелеки В феврале 1917 года поручик Константин Лелека и два пластуна, посланные на рекогносцировку, сбились во вьюжной ночи с верного направления и напоролись на вражеский аванпост. Оба пластуна были убиты немцами, поручик поднял руки и сдался в плен. Этой же ночью он был допрошен и увезен с передовой. Сутки спустя разговор с ним возобновили в некоем тыловом штабе, куда пленный был отправлен в автомобиле. Специально предоставленный легковой "бенц", отдельная комната с мягкой постелью, а в довершение всего отличный обед с бутылкой вина - и все это для какого-то поручика! Под вечер пленного повели на допрос. В зале, где он оказался, не было ни обязательных при таких обстоятельствах писарей или стенографистов, ни даже строгих следователей. Возле камина был сервирован стол - отсветы жаркого пламени играли на хрустальных бокалах и серебряном ведерке с бутылкой шампанского... Лелека нерешительно остановился, полагая, что доставлен сюда по ошибке. Но с кресел поднялись два офицера, улыбнулись, пошли навстречу поручику. Его будто ударило. Он вдруг все понял. - О, наш гость в дурном настроении! - воскликнул румяный оберст1. - Еще бы, устал с дороги, проголодался!.. 1 Полковник (нем.). Лелека был взят под руку, препровожден к столу. Солдат ловко откупорил шампанское, разлил его по бокалам и вышел. - За успехи в вашей новой работе, - провозгласил оберст и выпил. Лелека выронил бокал. Опустив голову, он смотрел на пятно, расплывавшееся по скатерти. Почему-то вспомнился пластун - в тот миг, когда пулей ему разнесло голову. Он поднес руку к лицу, коснулся ею щеки - сюда брызнули капельки солдатской крови. Казалось, они и сейчас жгут... А второй пластун в ту минуту еще жил - корчился на снегу, царапая его бурыми охотничьими постолами... Разведчики лежали у ног поручика, а выстрелы все гремели. Это чудо, что ему, Лелеке, удалось уцелеть. Вырваться из пекла для того лишь, чтобы снова сунуть туда голову? Ну нет, не бывать этому! Он поднял глаза на немцев, решительно качнул головой. - Понимаю: родина, честь, присяга на верность э-э... императору всероссийскому? - участливо проговорил оберст. - Ваш отказ продиктован именно этими высокими соображениями, поручик? - Вы не ошиблись, - Лелека гордо выпрямился. - Или у немцев другие понятия о чести офицера? Оберст посмотрел на майора. Тот выложил на стол сколотые листы бумаги, неторопливо полистал их, чтобы Лелека мог видеть свою подпись в конце каждой страницы. - Это протокол допроса, - сказал майор. - Сообщено много интересного, секретного. И подписано. Могу заверить: каждая строчка документа достаточна для вынесения смертного приговора, если мы передадим господина поручика русским властям и перешлем туда же протокол. - Приговоры русских полевых судов, я слышал, приводятся в исполнение немедленно? - сказал оберст, адресуясь к майору. Тот утвердительно наклонил голову. - Но, видит Бог, мы не хотим этого! - вскричал оберст и с улыбкой посмотрел на Лелеку. - Скажу больше: германское командование будет в отчаянии, если такой ценный сотрудник... Нет-нет, поручик, вас будут заботливо оберегать! Шпионские операции, риск, тайные переходы через фронт, когда гремят выстрелы и рядом рвутся снаряды, - это для других. Вам определена иная задача. Майор достал новый документ. На стол легла телеграмма ставки верховного командования германских вооруженных сил. Сообщалось, что в России произошла революция, царь отрекся от престола. Это известие Лелека воспринял спокойно. Волновала его не судьба России или ее бывшего владыки, а своя собственная судьба. - Как можно уяснить из этой телеграммы, теперь вы свободны и от присяги, - ласково сказал оберст. - Таким образом, устранено последнее препятствие... - Ничто не затронет чести бывшего поручика Лелеки, - вставил майор. И он снова наполнил бокалы. Сцена вербовки шпиона подходила к концу. Вербовщики были опытны в своем ремесле, умело подавляли сопротивление Лелеки. - Итак, вам предоставляются две возможности, - сказал оберст. - Первая: вы протягиваете нам руку дружбы и сотрудничества, и с этой минуты германская армия берет на себя заботы о вашем благополучии, делая все, чтобы ее русский партнер ни в чем не нуждался. И вторая возможность... - Не надо продолжать, - сказал Лелека. - У меня нет выхода, я согласен. Дальнейшее было столь же банально. Завербованного отправили в Восточную Пруссию. Здесь, близ Пальменикина, в большой одиноко стоящей мызе располагалась специальная школа. Константин Лелека прошел в ней курс особых наук, получил кличку, несколько явок в России и уже готовился к шпионскому вояжу на свою бывшую родину, как вдруг тяжело заболел. Три с половиной месяца ушло на борьбу с сыпняком. Потянулись недели медленного выздоровления. Месяца через два он был на ногах. И снова болезнь, на этот раз инфекционная желтуха, уложившая Лелеку на больничную койку еще на пятьдесят дней. Короче, он смог покинуть школу лишь глубокой осенью, когда северный ветер принес первый снег на поросшие вереском песчаные холмы Балтийского побережья. Утром 17 декабря 1917 года к Петрограду медленно подходил эшелон. Два паровоза с трудом тащили длинный извивающийся поезд, составленный из разномастных теплушек. Поезд был переполнен. Те, кто не попал в вагоны, облепили тормозные площадки и крыши, загородившись от ветра одеялами, мешками, листами фанеры... На вокзале эшелон ждали. Отряд вооруженных рабочих оцепил перрон. Высыпавших из вагонов мешочников согнали в пустой пакгауз. Особая команда снимала с крыш больных и закоченевших... Часа через два в пакгаузе закончили проверку документов у пассажиров эшелона. Человек сорок отобрали и под конвоем повели в город. В эту группу попал и Константин Лелека. Задержанных доставили в большое неуютное здание. Лелека плохо знал город, поэтому старался запомнить улицы, по которым вели группу. Последняя называлась Гороховой. В кабинете, куда после обыска привели Лелеку, небритый человек в шинели внакидку стоял на коленях перед чугунной печкой и совал в нее пачку газет. Связки газет и журналов, тоже, видимо, предназначенные для топки, высились в углу комнаты, занимали весь подоконник. Загрузив печку, хозяин кабинета похлопал себя по карманам - искал спички. Лелека протянул ему зажигалку. Человек в шинели окинул его неприязненным взглядом, но бензинку взял. Вскоре в печке забилось пламя. - Кто вы такой? - спросил человек в шинели. Лелека молча показал на стол, куда доставивший его конвоир положил отобранные документы. Следователь стал просматривать бумаги. - Кто такой? - повторил он. - Офицер. Бывший, конечно... Поручик. Был ранен, оказался в плену. Сыпной тиф подхватил, потом еще сотню болячек. - Лелека равнодушно кивнул на бумаги. - Да что тут рассусоливать, все сказано в документах. - Офицер... - Хозяин кабинета швырнул на стол просмотренные бумаги. - Будешь, падло, воевать против Советской власти? Говори! - Ни за нее, ни против. - Это как понимать? - Очень просто. - Уразумев, что ему не грозит ничего серьезного, Лелека перешел в наступление: - Вот так сыт войной! - Он провел по горлу ребром ладони. - Хватит в окопах гнить. Спокойной жизни хочу. Есть хочу: двое суток во рту крошки не было, вот-вот свалюсь от голода. Может, накормите в вашей столовке? А я спляшу за это или песню спою! - Пошел вон! - загремел человек в шинели. - Живо мотай отсюда, рвань белогвардейская! И гляди не попадись мне во второй раз! На клочке бумаги он написал несколько слов, бросил бумагу Лелеке. Это был пропуск. Лелека взял пропуск, собрал со стола свои документы и вышел. Оказавшись на улице, прочитал наклеенное на стене уведомление: "По постановлению Совета Народных Комиссаров от 7 декабря 1917 года образована Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете Народных Комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Комиссия помещается: Гороховая, 2. Прием от 12 до 5 часов дня". На толкучке Лелека отдал пару белья за полтора фунта хлеба и кусок колбасы, с жадностью съел все это в какой-то подворотне. Близился вечер, а с ним - время визита, из-за которого он, собственно, и приехал в Петроград. Когда стемнело, Лелека отыскал нужный дом и квартиру, постучал в дверь. Послышались шаги. В замке повернулся ключ. Дверь, взятая на цепочку, приоткрылась. Лелека сказал пароль. Ответили точно, слово в слово. А он будто прирос подошвами к полу - так велика была нахлынувшая вдруг тревога. Между тем цепочку сняли, дверь распахнулась. Тот, невидимый, ждал возле нее - Лелека отчетливо ощущал его напряженное дыхание. Он заставил себя шагнуть вперед. За его спиной запирали дверь - на цепочку, на ключ. А он все силился вспомнить, где уже встречался с мужчиной, у которого такой резкий фальцет?.. Тщательно заперев дверь, человек завозился в темноте. Лелека почувствовал резкий запах керосина. Чиркнула спичка. Из мрака смутно проступила спина в шинели, - согнувшись над низким столиком, хозяин квартиры зажигал лампу, протирал стекло. Стало еще светлее - стекло надели на лампу. Человек поднял ее, медленно повернулся к Лелеке. Они долго глядели друг другу в глаза - Лелека и тот, кто несколько часов назад кричал на него в одном из кабинетов на Гороховой, 2. В этой квартире Лелека прожил четыре дня, не смея приближаться к окнам, зажигать огонь или спускать воду в уборной, когда отсутствовал хозяин. Время текло однообразно. Приютивший его человек уходил на работу рано утром и запирал дверь на ключ. Возвращался вечером на короткое время, потом вновь исчезал - до глубокой ночи. Они почти не разговаривали. Явившись домой, хозяин клал на стол сверток с едой, уходил в соседнюю комнату. Оттуда доносился скрип диванных пружин, шелест бумаг, негромкое покашливание. Изредка дребезжал телефон, и тогда хозяин квартиры долго крутил ручку старенького "эриксона", ругался с телефонными барышнями из-за плохой связи. Никто, кроме него, не приходил в этот дом, сюда не доставлялось никакой почты. Лелека отдохнул, отоспался. Нашел в умывальной бритву и соскреб с лица отросшую щетину. Дважды перечитал оказавшийся на платяном шкафу заляпанный чернилами толстый том "Истории Дома Романовых". На пятый день хозяин явился в обычное время, но не прошел к себе, а зажег папиросу и уселся в кресло против валявшегося на кушетке гостя: - Ваше пребывание в Петрограде заканчивается. Ночью вы уедете. Документов менять не будем - они у вас хорошие. Кое-что дополним. Вот членский билет. Теперь вы состоите в партии левых эсеров. - Зачем это? - Лелека спустил ноги с кушетки, взял документ, повертел в пальцах. - Затем, что в ЧК могут работать только большевики и члены вашей новой партии. - Я буду работать в ЧК? - Поразительная догадливость! - хозяин квартиры не скрывал иронии. - Да, вам доверят эту почетную службу. Покажите себя как можно лучше. - Вы тоже левый эсер? - Вот именно, тоже, - усмехнулся собеседник. - Но к делу. Поедете на юг, в город, о котором я уже говорил. Здесь, на этой бумаге, адрес и фамилия человека, к которому вы явитесь. Запомните, а бумагу сожгите. Итак, приедете, назовете себя. Он уже оповещен, ждет. Там создается уездная ЧК. Работать будете не жалея сил, с полной отдачей. Я не шутил, когда говорил, что надо как следует показать себя. Короче, должны понравиться. Спустя месяц-другой разочаруетесь в эсерах, в том числе и в левых. Порвете с ними и станете большевиком. - Я не совсем понял... - Понимать нечего. Требуется выполнить все в точности. Вы нужны именно в таком качестве. Посему действуйте активнее. Когда понадобитесь, вас найдут. - А деньги? - сказал Лелека. - Я совсем без средств, мне сказали... - Торопитесь! - прервал его собеседник. - Неужели вас отправят без средств? Лелеке были переданы деньги и ордер на посадку в эшелон. На ордере стояла подпись: "Товарищ председателя ВЧК Александрович". - А кто председатель? - спросил Лелека. - Феликс Дзержинский. Остерегайтесь его. - Понял. - Лелека ткнул пальцем в подпись на ордере: - А этот? - Александрович наш человек. - Вон как! - Лелека с уважением посмотрел на хозяина квартиры. - Хорошо работаете. Собеседник не удостоил его ответом, встал и прошел к себе в комнату. Лелека выполнил задание. Более того, когда четыре месяца спустя город заняли немцы, он ушел в подполье вместе с другими чекистами. Поначалу положение, в котором он оказался, его забавляло, но потом стало беспокоить, тяготить. В его руках были сведения о большой группе подпольщиков, а он бездействовал, следуя строгому приказу - ничего не предпринимать по собственной инициативе. Он терзался сомнениями: ведь хозяева не смогли бы разыскать его, даже если бы и хотели, - подпольщики были хорошо законспирированы. Как же быть? Донести на большевиков? Но тогда он и сам окажется под ударом: где гарантия, что его не прикончат вместе с другими? Однако даже если бы все обошлось, как агент он был бы потерян: подпольщик, вышедший невредимым из контрразведки оккупантов, безнадежно скомпрометирован в глазах большевиков. А руки у них длинные - везде достанут... И Лелека не решился действовать. Тем более что из центральных районов страны стали просачиваться сведения о том, что готовится всеобщий мятеж против Советов. Вскоре слухи подтвердились. Вечером 6 июля немцы в городе переполошились. На перекрестках улиц встали усиленные патрули с пулеметами. Отряды оккупантов прочесывали квартал за кварталом, сгоняя задержанных в комендатуру. На пустыре за привозом гремели залпы - там расстреливали. Утром причина тревоги выяснилась. Германская комендатура выпустила листовку. Сообщалось, что в Москве "головорезами из ВЧК" убит германский посол Мирбах. Спустя неделю в город тайно пробрался Андрей Шагин, месяц назад уехавший по делам в Москву. Саша привела к нему нескольких чекистов, среди них Григория Ревзина и Лелеку. - Мирбаха убили фальшивые чекисты, провокаторы, - сказал Шагин. - Короче, левые эсеры. Одного из них направил на работу в ВЧК центральный комитет этой партии. А тот протащил в ВЧК сообщника. Их фамилии - Блюмкин и Андреев. Первого быстро раскусили - месяца не проработал, как был отстранен от должности... И вот оба они являются в германское посольство, предъявляют документ на право встречи с послом: написано на бланке ВЧК, подписи Дзержинского и члена коллегии Ксенофонтова, печать. Словом, все честь по чести. - Подпись Дзержинского и печать? - переспросила Саша. - Не ошибаешься? - Подписи оказались подделанными. - Разумеется, и печать тоже, - сказал Лелека. - Вот ведь какие негодяи! - Печать была правильная. - Как же так? - пробормотал Ревзин. - Бланк, понимаю, могли достать. Но печать? - Она хранилась у товарища председателя ВЧК, тоже левого эсера... Поняли теперь, что к чему? В Мирбаха стрелял Блюмкин. Тот был ранен, пытался бежать. Тогда в него швырнули бомбу. Убийцы выпрыгнули из окна - на улице их ждал автомобиль с работающим мотором. - Все предусмотрели, - сказал Ревзин. - Какая же цель этого? - спросила Саша. - Чего они добивались, Андрей? - Цель - спровоцировать немцев на военные действия. Чтобы те оккупировали всю страну. Эсерам, видимо, показалось недостаточным, что германские войска захватили Украину... Но и это не все. Акция в германском посольстве была как бы сигналом - в тот же день в Москве начался мятеж эсеров. Предатели укрепились в центральной части города, захватили здание ВЧК, главный телеграф... А что вышло? На второй день мятеж был ликвидирован. Главарей - к ногтю. Лелека выпрямился, сжал кулаки. Встретившись взглядом с Сашей, сердито покачал головой. - Мерзавцы! - проговорил он. - Вот и ты был левый эсер, - сказала Саша. - Хорошо же начинал свою жизнь. - К счастью, порвал с ними, - Лелека простодушно улыбнулся. - Вовремя порвал, будь они прокляты! - Будто знал, чем они кончат, - вставил Григорий Ревзин. - Хитер ты, однако. Конечно, Саша и Ревзин сказали все это в шутку. Ревзин даже дружески хлопнул по плечу Лелеку. Тот продолжал улыбаться. Но в эту минуту решил, что при случае разделается с обоими. ПЯТАЯ ГЛАВА Если второй день нет ни капли воды, чтобы утолить жажду, а над головой небо с белым сверкающим солнцем и негде укрыться от зноя, от горячего сухого ветра - забываются все другие лишения, притупляется боль самых мучительных ран. Пить, только пить! Набрести на ручей, погрузить в воду пылающее лицо, руки, грудь, всего себя до кончиков пальцев натруженных ног!.. Саше кажется: он где-то здесь, совсем рядом, этот ручей, стоит лишь перевалить через гребень соседнего кургана - и глазам откроется яркая зелень и влажный песок оазиса, бьющий из-под камня крохотный родничок, весь в густой осоке, в кустах можжевельника... Она лежит на дне неглубокой ложбины, лежит на спине, не двигаясь. Утром еще было терпимо - солнце стояло низко, светило из-за головы. Теперь лучи бьют в глаза, в грудь, в живот - портфель под платьем горяч, будто полтора пуда золота и бриллиантов плавятся в нем, вот-вот растекутся по телу. Путники пришли сюда перед рассветом. Шагин помог Саше лечь поудобней, сам тотчас же уполз в степь. Но он и на рассвете минувшего дня искал воду... Проклятый портфель! Если б можно было снять его - хотя бы ненадолго, на один только час!.. На первом привале Саша распустила узел веревки. В тот же миг она едва не лишилась сознания от боли. Она уже в самом начале пути чувствовала: ноша ерзает, царапает тело. Не придала этому значения. Теперь наступила расплата - грубый портфель в кровь натер кожу на животе. Но в первый день, превозмогая боль, она все же сняла ношу. Шагин спрятал портфель в стороне. И почти тотчас послышался стук копыт, донеслись голоса. Четверо всадников с карабинами поперек седел проехали шагах в двадцати. Возьми они чуть левее, путники оказались бы у них на дороге. Затаившись, чекисты видели: конники то и дело приподнимались на стременах, озирались по сторонам. - Ищут кого-то, - сказал Шагин. И прибавил, пряча глаза, словно извиняясь: - Придется подвязать портфель. ...Сейчас подходили к концу четвертые сутки пути. И последние два дня они не могли раздобыть воды. Шагин вернулся, молча лег рядом. - Ничего, Андрюша. - Саша нащупала его руку. - Перетерпим. - Все вокруг излазил. Были два болотца - высохли... А в пяти верстах хата. Мазанка. Рядом огород. Поодаль ящики стоят рядком. Вроде бы пасека. - А колодец? - Не обнаружил, сколько ни смотрел. Странно, должна же быть вода! - Может, за мазанкой? - Нигде нет колодца. И чтобы родничок был, тоже незаметно. Уж я ползал вокруг, глядел... - Вечером пойдем туда, Андрюша. Шагин промолчал. Еще перед тем как отправиться в путь, они твердо решили: двигаться будут только ночами, не по дорогам, а напрямик, стараясь обходить села и хутора. Но как быть теперь? Саша в таком состоянии... Да и сам он едва держится. Сегодня, когда искал воду, вдруг почувствовал сильный озноб, застучало в висках. В последние секунды, когда уже гасло сознание, успел рубахой прикрыть затылок от солнца... Потому-то и вернулся так поздно - приходил в себя, собирался с силами. Наступил вечер. Лежа позади ульев, Шагин всматривался в светлевшую неподалеку мазанку. Минуту назад Саша постучала в дверь этой халупы и была впущена в помещение. К жилищу пасечника они подобрались на закате, залегли в отдалении. Удалось увидеть двоих обитателей мазанки - древнего старичка и женщину помоложе. В сумерках они загнали в дом несколько цесарок, ушли туда сами. Некоторое время в единственном оконце халупы мерцал слабый свет, потом погас. Ничто не свидетельствовало о том, что в доме могли быть другие люди. И Саша рискнула. Снова зажегся огонь в оконце. Вслед за тем скрипнула дверь. Шагин скорее угадал, чем увидел силуэт Саши в темном дверном проеме. - Андрюша, - громко позвала она, - где же ты остался? Ходи до хаты! Шагин перевел дыхание, сунул револьвер за поясной ремень, поспешил к мазанке. ...Они пили и пили несвежую тепловатую воду и никак не могли насытиться. Хозяева молча наблюдали. Дед сидел у оконца на широкой деревянной скамье. Высокая и очень худая старуха стояла у большой деревянной бадьи, ковшом черпала из нее воду, подавала путникам. - Помыться бы, добрые люди, - попросил Шагин. - Особенно жинке моей. Старуха кивнула, вновь сунула ковш в бадью. Тот заскреб по днищу. Воды в бадье было чуть-чуть. И Шагни вдруг почувствовал тревогу. Он не знал еще, откуда идет опасность, но ощущал ее. - Та расходуйте, не жалейте, - ласково пропела хозяйка, подавая очередной ковш воды. - У меня еще ведро полное. А утречком хлопцы привезут большую бочку. И калачей привезут, и молока в