галопом. Из-под копыт серого жеребца вздымалась пыль. И только перед самой толпой всадник осадил коня. - Люди, что здесь случилось? - крикнул он, снимая с головы шапку-янычарку. - Арсен! Арсен Звенигора! Живой!.. - зашумели вокруг. - Да, это я... Но, ради всего святого, скажите - у нас дома несчастье? Почему здесь столько людей? Пожилой казак, почесывая затылок, выступил вперед: - Да, понимаешь ли, казак, сами не знаем, несчастье или нет... Стеха пропала. Твоя сестра... Погнала утром гусей на луг - и вот нет! Или ушла куда, или утонула, может... Никто ничего толком не знает... Мать плачет, убивается... Да вот и она! Кто-то успел сообщить матери, что сын приехал. Женщина схватилась за сердце и побежала на улицу. За нею рысцой засеменил дед Оноприй. Люди тоже повалили со двора. - Арсен! - вскрикнула мать, и в крике том слились и радость и горе. - Стеши-то нет!.. Арсен прижал мать к груди. Начал утешать: - Успокойся, мамо! Я уже знаю... Что-нибудь сделаем! Найдется Стеша... Не иголка же... Не плачьте, родная!.. А вот и дедушка! - Казак поцеловался с дедом. - Побелел еще больше... - Да как тут не побелеешь, о вас горюя! - Не тужите, найдется Стеха! - успокаивал Арсен родных, хотя у самого похолодело сердце. - А сейчас принимайте гостей... Моих друзей... С самой Турции добирались... Подъехали всадники. Здесь были: Златка, Спыхальский, Роман, Грива, Яцько. Между двух коней, на плотной попоне, под присмотром Якуба лежал Младен. Арсен кратко объяснил друзьям, какое горе пришло в дом. Печаль покрыла их лица. - Перун ясный! - пробасил Спыхальский. - И тут лихо! Когда только люди избавятся от него? Прибывшие завели коней во двор. Дед Оноприй вынес из риги сено. Младена внесли в хату, положили на кровать. Хуторяне начали понемногу расходиться. Только дети и самые любопытные разглядывали смуглого, серебристоголового турка и усатого горделивого великана, который перемежал речь польскими словами. Вдруг во двор вбежал взволнованный Иваник. - Нашел! - выкрикнул он. Увидев Звенигору и незнакомых людей, смутился и уже тише добавил: - Знаешь-Понимаешь, тово... след нашел! - Где? Все кинулись к нему. Обступили. Арсен схватил его за плечо: - Говори! Где Стеха? Куда ведут следы? - Э-е, знаешь-понимаешь, тово... и не знаю... Я только в-вот ленту девичью н-нашел... В-вот!.. Он разжал маленький кулачок. На ладони рдела шелковая ленточка от косы. - Это Стешина! - вскрикнула мать. Арсен не раздумывал: - Веди скорее! Покажи место, где ленту нашел, дядько Иван! Все повалили на луг. - Вот тут! - показал Иваник на истоптанную траву под кустом ракитника. Арсен внимательно осмотрел следы. Они четко были видны на влажном иле. Вот отпечаток небольшой босой ноги. Это, конечно, Стешин... Здесь она стояла долго. Должно быть, косы расчесывала. Не зря же именно здесь и нашли ленту. А вот и несколько белокурых волосков на ветке ракитника. Постой-постой, а это что? Чуть дальше - следы от сапог... - Роман, посмотри! - позвал друга Арсен. Роман вышел из толпы и нагнулся рядом. - Тут было, кроме девушки, двое мужчин, - произнес он уверенно. Как и запорожцы, дончаки умели находить по следу дичь, а если требовалось, то и врага. - Видишь, следы разные: один - от сапог, узкий, длинный со стоптанными каблуками, а другой - короче, на нем ясно видны отпечатки подковок... - Значит, это не татары. Татарские чирики таких следов не оставляют, да никогда с подковками и не бывают. - Конечно, не татарские... Тогда чьи? Арсен ничего не ответил. Сделал знак Роману рукой и, приглядываясь к притоптанной траве и растрепанным кустам ракитника, нырнул в заросли. Роман поспешил за ним. След вскоре вывел к лесу. Казаки несколько замедлили шаг. Земля здесь была сухой и следов не сохранила. Только сбитая головка сон-травы или сломанный плечом гнилой сучок кое-как указывали путь. В овраге, под горой, нашли следы ночлега. Вытоптанная копытами трава, свежий конский помет и огрызки сухарей говорили о том, что здесь ночевало несколько всадников и что уехали они отсюда не раньше сегодняшнего утра. Не представляло труда проследить, куда они направились: кованые лошади оставляли такой выразительный след, что с него трудно было сбиться. Под горою Роман нашел подкову и положил себе в карман. Это была счастливая примета. Когда поднялись вверх, где кончался лес и начиналась степь, и, увидев, что отсюда следы повернули на юг, в сторону Днепра, казаки остановились. - Не догнать, - сказал сокрушенно Роман. - Да, пешком не догонишь, - согласился Звенигора.- Есть же кони!.. Да и теперь я, кажется, догадываюсь, чья тут работа. - Чья? - Чернобая! Я рассказывал тебе о нем... Похищение и продажу красивых девчат он сделал своим ремеслом. Решил, что на этом можно нажиться больше, чем выращивать хлеб и разводить скот. Собака! - А может, кто другой тоже занимается этим подлым промыслом? - Вполне возможно. Но, думаю, они все связаны одной ниточкой. Если хорошенько прижать Чернобая, то клубок распутается! Но мне почему-то кажется, что Стеха не минует Чернобаевки... Не будем терять времени, Роман. Айда домой!.. 3 С Арсеном, кроме Романа, пана Мартына, Гривы и Яцько, выехало из Дубовой Балки еще пятнадцать добровольцев. Все - бывалые казаки Лубенского полка. Один Иваник никогда не нюхал пороха и не слышал посвиста татарских стрел, но Арсен не смог отказать ему: очень просился человечек. - Да ладно, пусть идет! - махнул рукой и тут же пожалел. Не успел Иваник взобраться с колоды на высокого гнедого коня, которому не доставал головою и до загривка, как во двор влетела дебелая молодка. Лицо ее пылало гневом, глаза блестели, сорочка распахнута, из-под очипка выбилась коса. Заметив Иваника, что пригнулся к гриве коня, стараясь быть незаметным, молодица в сердцах ударила кулаком о кулак. (Очипок (укр.) - головной убор замужней женщины.) - А черт бы тебя побрал, муженек! - завопила она. - В какую это дорогу ты собрался, бродяга этакий, головой бы тебя об нее било!.. Обзавелся детишками, а теперь на кого покидаешь их, сорвиголова! Или я двужильная - тянуть лямку и за себя и за тебя, разбойник ты несчастный? Сорвиголова и разбойник совсем сник и побледнел, от этого стал казаться еще меньше. - Зинка, п-прошу т-т-тебя, перестань кричать, - взмолился тихо. - Люди ведь кругом! Что п-подумают... знаешь-понимаешь! - Чихать мне на твоих людей! Слазь живее с коня - и марш домой, не то за чуприну стащу! Негодник! Бродяга! Ишь ты, разобиделся, что родная жинка не тем словом назвала - и наутек! Бросает детей - и по свету! Воевать ему захотелось! Славы добыть!.. А чирей на... не хочешь? - Зинка... - Что Зинка? Слазь, говорю тебе, да веди коня домой! Сам кидается сломя голову и коня еще ведет! Намучилась я с тобой, чума б тебя схватила в дороге! А теперь еще и вдовой хочешь оставить! Не дождешься!.. Распалилась она не на шутку. Могучей грудью теснила коня, а тот, прижимая уши, пятился от нее. Перепуганный Иваник вцепился в гриву, словно надеялся найти в ней спасение. Но властные руки жены вот-вот достанут и стянут вниз. Что делать?.. Что делать?.. Чего доброго, еще и подзатыльников надает! Ну, куда ни шло, если б это дома, где никто не видит! Так нет же, перед всем хутором осрамить его хочет, противная баба! - Зинка!.. - тонким голоском выкрикнул он. - Не тронь! А не то, вот тебе... т...того... знаешь-понимаешь... крест, все брошу... на Запорожье уйду... казаковать буду... знаешь-понимаешь! - Что-о?! Ты еще мне грозить вздумал? - Она покраснела от негодования и схватила мужа за шаровары: - А ну-ка слазь! Тоже мне запорожец нашелся! "Знаешь-понимаешь"!.. Это было уже чересчур. Смеялись казаки, смеялись женщины, даже ребятишки хохотали, повизгивая от восторга. Иваник не стерпел такой обиды и выхватил из ножен саблю. Она молнией сверкнула над его головой. Жена охнула и отшатнулась. Этим не замедлил воспользоваться муж - ударил коня пятками под бока и вихрем вылетел из толпы. Зинка на время растерялась. С лица сбежал злой румянец, нижняя губа задрожала. - Иваничек, милый, куда же ты? Подожди!.. Тот даже не оглянулся - помчался к подъему, что желтел среди зелени леса. Только там остановился и помахал рукой. Зинка тоже подняла было руку, чтобы ответить ему, но вдруг ей показалось, что муж насмехается над ней. Глаза ее вновь зло блеснули, смуглое миловидное лицо побагровело. Она подбоченилась и крикнула так, что гул пошел по лесу: - Только вернись, бродяга! Будет тебе! Спыхальский, с интересом наблюдавший вместе со всеми эту сценку, удивленно покачал головой, лихо закрутил вверх рыжий ус и подтолкнул Гриву в бок: - Ну и бой-баба, пан Грива! Га? - и прищелкнул языком. - Да уж так! - согласился Грива. - Не то что ваши изнеженные панночки! Спыхальский не возразил и еще долго не мог отвести глаз от крепкой, плотной фигуры молодицы. Лишь после того, как Арсен попрощался с родными и Златкой и сказал, чтобы трогались, Спыхальский глубоко вздохнул и вскочил на коня. Вскоре отряд одолел подъем и скрылся в лесу. А хуторяне долго еще не расходились и судили-рядили, удастся ли казакам разыскать и освободить Стешу. 4 На третий день к вечеру Звенигора с товарищами прибыл в Чернобаевку. Дубовые ворота маленькой крепости были закрыты. На стук выглянул в окошко над воротами заспанный слуга. Увидев четырех турецких спахиев (Звенигора, Спыхальский, Воинов и Грива в спешке даже не переоделись), он не спеша спустился вниз и, открыв калитку, впустил их во двор. - Хозяин дома? - спросил Звенигора. - Отдыхает, - ответил, позевывая, слуга. - Проведи нас к нему! - Хе! Так и проведи! А трепка кому будет? Мне или вам? - Не будет, - улыбнулся Звенигора. - Он так обрадуется нашему приезду, что тут же прикажет достать из подвала бочонок меда. - Ну, если уж так... - Парень пошел впереди, продолжая с сомнением: - А то ведь он с далекой дороги прибыл и отдыхать прилег... Грива остался возле коней. По его знаку из засады появились остальные казаки и бесшумно приблизились к воротам. Звенигора, Воинов и Спыхальский приближались к дому. Во дворе - ни души. - Где же челядь пана Чернобая? - спросил Арсен. - Хозяйственный двор вон там, внизу над речкой... Там и челядь. А слуги тоже спят. По домам на селе... Миновав полутемные сени, они вошли в просторную комнату, В которой стояли крашеные скамьи, резные сундуки, шкаф и массивный дубовый стол, покрытый плотной гарусной скатертью. Из соседней комнаты сквозь приоткрытые двери доносился громкий храп. - Хозяин спит, - прошептал парень и на цыпочках направился к спальне, но Звенигора опередил его: - Стой здесь, я сам разбужу. Представляю, как обрадуется твой господин, увидев спросонок своего давнего знакомого! Слуга отошел к стене. Спыхальский остался у выходных дверей, а Воинов, положив руку на пистолет, стал посреди комнаты. Хотя на дворе стояла теплая весенняя погода, Чернобай спал в шароварах и кунтуше, расстегнув его и широко раскинувшись навзничь на белых перинах. Его бледное, нездоровое лицо было покрыто мелкими каплями пота. Сабля - на боку, а в изголовье - красиво инкрустированные пистолеты. Арсен постучал ножнами сабли по подошве сапога Чернобая: - Вставай, сотник! Проснись! Храп прекратился. Чернобай бессмысленно взглянул мутными глазами на казака и снова закрыл их, переворачиваясь на левый бок. Но, очевидно, что-то дошло до его сознания, он сразу поднялся и сел на кровати, уставившись в незнакомца. - Ты кто такой? Откуда? - В его голосе послышались нотки тревоги. - Не узнаешь, Чернобай? - спросил Арсен, вынимая из-за пояса пистолет и взводя курок. - Что это значит?.. Как ты попал сюда? Эй, люди!.. Голос затерялся в комнатах Слуга попытался было кинуться к хозяину, но, увидев направленное на него острие ятагана в руке Спыхальского, отступил снова к стене. Тем временем Чернобай вскочил с кровати. Мертвенная бледность разлилась по его лицу. В глазах светился ужас. - Боже! Звенигора! - вскрикнул он. - Откуда?.. - С того света, пан Чернобай! Ты все-таки не утратил памяти... Благодарствую, что признал... Выходи-ка в светлицу, там поговорим! - Арсен схватил Чернобая за плечо и так швырнул, что тот кубарем долетел до дверей. Там его подхватил Роман, одним взмахом ятагана отрезал от пояса саблю, и она с лязгом покатилась по полу. Слуга ошалело переводил взгляд с хозяина на незнакомцев, все еще не понимая, что же происходит. Арсен стал напротив Чернобая. Как долго ждал он этой минуты! Сколько раз в бессонные ночи в подземелье Гамида или прикованный к веслу на галере представлял, что скажет при встрече своему врагу... И вот эта минута настала! - Ну, вот и встретились, пан Чернобай. Не ждал? Чернобай молчал. Под распахнутым кунтушом высоко вздымалась грудь. - Чего молчишь? Страшно теперь вспомнить, как продавал татарам в неволю наших девчат? Или жалеешь, что тогда не перерезал мне горло? - Чего ты от меня хочешь? - прохрипел Чернобай. Арсен стремительно приблизился к нему, схватил за грудь, рванул к себе: - Хочу узнать, паскуда, откуда ты сегодня прибыл? Из Дубовой Балки?.. Куда девал мою сестру Стеху, которую твои люди там выкрали? Ну! Говори!.. - Я там не был, - прошептал Чернобай, но по тому, как вздрогнули его брови и расширились зрачки, Арсен понял, что тот лжет. Стеха в его руках. - Мы пришли сюда по твоему следу, сотник! Не верти хвостом, гадюка! Отдавай мою сестру! - Ее нет у меня! - Ты и твои люди были в Дубовой Балке!.. - Нет! Роман, наблюдая эту сцену, менялся в лице. Услышав последний ответ Чернобая, он выхватил из кармана большую подкову и сунул ее сотнику под нос. - А это узнаешь, собака? Мы ее нашли в лесу, на месте вашего привала... Может, повести тебя в конюшню и показать, который из твоих коней эту подкову потерял?.. Чернобай молчал. От страха и бессильной злобы закусил до крови губу. - Чего молчишь? - тряхнул его Арсен. - Да что с ним говорить, Панове! - воскликнул Спыхальский. - Пальни, Арсен, из пистолета - пусть сгинет до дзябла! - И правда! - поддержал товарища Роман. Звенигора молча посмотрел на друзей. Он еще колебался. - А как же сестра? - Перевернем это логово вверх дном, а найдем! Она где-то здесь запрятана! - Ну, если что так, - смерть негодяю! - Арсен поднял пистолет. - Погоди! - прохрипел Чернобай. - Позволь помолиться перед смертью!.. Не губи душу без покаяния! Арсен переглянулся с товарищами. Те утвердительно кивнули головами. Чернобай, неуклюже сутулясь, направился в угол, к висящим под рушниками иконам. Там, упав на колени, оперся обеими руками о некрашеный деревянный пол и начал отбивать поклоны, что-то бормоча себе под нос. Арсен и его друзья стали таким образом, чтобы Чернобай и слуга оставались в поле зрения. Внезапно что-то скрипнуло, стукнуло. Тут же послышался громкий грохот - и Чернобай исчез. На том месте, где он стоял на коленях, зиял черный проем. - Проклятье!.. - вырвалось у Арсена. Все кинулись вперед. Заглянули в яму. Но, кроме деревянной ляды, качавшейся на петлях, ничего не увидели. Снизу донесся чуть слышный шорох: где-то в глубине осыпалась земля. Звенигора занес над ямой ногу, собираясь прыгнуть. Воинов схватил его за руку. - Ты что, рехнулся, Арсен? Куда? Кто ведает, какие неожиданности приготовил там Чернобай для преследователей!.. - Он быстро нагнулся и выстрелил в подземелье из пистолета. Прогрохотало эхо, пороховой дым заволок узкий проем. Позади хлопнули двери: перепуганный насмерть слуга вышмыгнул из комнаты. - Стой, пся крев! - метнулся за ним Спыхальский. Но парень далеко не ушел. В сенях его схватил Грива. Прижал к стене. Арсен отвел тяжелую руку товарища: - Подожди, Грива, этот холуй нам нужен. - И к слуге: - Если хочешь жить, говори правду, как на исповеди! Где дивчина, которую Чернобай привез сегодня? Куда вы ее девали? - Хозяин меня убьет. Отпусти, добрый пан! - Дурень, позаботься о том, чтобы не лишиться жизни сейчас! - У него есть... тайники. - Показывай все! Один - на мельнице, я сам знаю... - Два тут, в крепости. Один - в стене, вход из конюшни... Я покажу. Но там сейчас нет никого... - А второй? - Поклянись, что отпустишь живого! - Отпущу. Вот тебе крест! Парень сразу оживился. Облегченно вздохнул: - Тогда скажу. Может, на душе легче станет, а то носишь это как камень на сердце! Но никому не говорите, что от меня узнали... Видели во дворе собачью будку? Между конюшней и амбаром... Это и есть вход в тайник! Под будкой глубокий подвал, а в будке - собака... Поняли? - Поняли. А еще где? - Есть еще в лесу. Версты за две отсюда, в урочище Журавли. Напротив родника в чаще тайный погреб... Но тот для зимы. - Ясно. Как тебя звать? - Минка... - Ну, вот что, Минка: если не врешь, не утаиваешь, мы тебя отпустим. Хотя, по правде говоря, все Чернобаево отродье заслуживает висеть на одном суку. Веди нас к будке! 5 Минка унял рассвирепевшего пса и запер его в амбар. Оттащил будку в сторону. Под ней оказалась искусно сделанная ляда. - Тут, - сказал Минка и, испуганно оглядываясь, не видно ли кого из людей Чернобая, отступил за угол амбара. Звенигора с Романом подняли тяжелую ляду, стали на колени, заглянули в погреб. На них пахнуло сырой землей и плесенью. - Стеша! - тихо позвал Арсен, все еще не веря, что здесь может быть сестра. - Стеша! Сестричка! Вокруг него сгрудились товарищи и односельчане, которые прибыли с ним. Все затаили дыхание. Из погреба донесся тихий шорох, послышалось шуршание соломы. - Стеша! Ты здесь? Это я - Арсен! - крикнул казак изо всех сил. - Арсе-ен! - не крик, а вопль вырвался из ямы. Звенигора сразу узнал голос сестры. Раздались крики еще нескольких девчат. Послышался топот ног, и внизу, как раз под отверстием, появилось четыре девичьих лица. Запорожец увидел измученные глаза Стеши, ее растрепанные косы. Девушка протянула вверх тонкие руки. - Лестницу! - крикнул Звенигора. Принесли лестницу, опустили в яму. Пленницы одна за другой поднялись наверх. Арсен подхватил Стешу на руки, прижал к груди. - Сестренка! - Братик! Арсен! Откуда ты?.. В это время внизу, у речки, забили в набат. Низкие отрывистые звуки колокола тревогой отозвались в сердцах казаков. Все сразу притихли. Звенигора поискал взглядом Минку, но того как ветром сдуло - исчез куда-то. - Чернобай скликает своих людей, - сказал Роман. - Да, проворонили мы его, собаку! - глухо отозвался Арсен. - Теперь здесь оставаться опасно... По коням, друзья! Они поспешно выехали из ворот крепости, повернули в поле и понеслись галопом. Впереди мчались девчата. Арсен ехал последним. Поворачивая на широкую степную дорогу, сквозь тучи пыли успел заметить, что сзади, из-за склона, вынырнул конный отряд. Хотя до него было не менее двухсот саженей, он узнал малиновый кунтуш Чернобая. Началась погоня. Гудела под копытами земля. Бряцало казацкое оружие. Справа промелькнули белые хатки села - и оба отряда вырвались в степь. Передний заметно сбавлял ход. Не привыкшие к быстрой верховой езде пленницы еле держались в седлах. Когда стало ясно, что до темноты оторваться от погони не удастся, Звенигора крикнул: - Приготовить мушкеты! Стрелять на ходу залпом! Целиться в лошадей! Казаки сорвали из-за спин мушкеты, рассыпались лавой. - Пали! Прогремел залп. Три или четыре преследователя рухнули на землю. Кони поднялись на дыбы, испуганно заржали. Послышался крик раненых. Потом все исчезло - пороховой дым косматым облачком набежал на преследователей и скрыл их от казаков. - Вперед! - крикнул Звенигора. Прижав уши, кони рванулись во весь дух. Выстрелы, крики, запах дыма встревожили их, придали новые силы, и беглецы быстро помчались к лесу. Через две-три сотни шагов Звенигора оглянулся. Радостно екнуло сердце: испытанный в боях запорожский способ останавливать наступление вражеской конницы оправдал себя и здесь. Отряд Чернобая, сбившись в кучу, топтался на месте. Очевидно, смерть или ранение нескольких товарищей отбили у челяди охоту продолжать преследование. Вскоре вечерние сумерки сгустились и темно-сизой пеленой покрыли степь. Теперь Чернобай если бы и хотел и имел силы, все равно должен был прекратить погоню. 6 Действительно, неожиданный казацкий залп вызвал в отряде Чернобая большое замешательство. Двое слуг были ранены. Еще четверо, упав с подстреленных коней, так разбились, что не сразу пришли в себя, а остальные вгорячах сочли их убитыми. Сам Чернобай остался невредимым. Он хотел продолжать погоню, но никто за ним не последовал. Только поэтому он, скрежеща зубами, приказал подобрать раненых и возвращаться домой. В крепости, бросив повод слуге, приказал! - Разыщи Минку и приведи ко мне! И пошли за Митрофаном и Хорем - пусть зайдут! Сам же прошел к себе в спальню, сорвал со стены два пистолета, засунув за пояс и присев у стола на скамью, задумался. Положение его сразу осложнилось. Возвращение Звенигоры было как гром среди ясного неба. Сегодня он спасся только чудом. Арсен может в любой день вернуться с большими силами или подстеречь его где-нибудь одного и послать пулю в спину. Да, было о чем подумать сотнику. Хлопнули двери, и слуги ввели Минку. Чернобай поднял голову, сурово взглянул на парня. - Подойди ближе! А вы - прочь отсюда! Когда слуги вышли, Чернобай встал, подошел к Минке. У парня задрожали колени. - Это ты впустил тех разбойников, негодяй? - прошипел хозяин. - Сколько они тебе заплатили? - Батечку, ей-богу, ничего! - забормотал Минка. - Пусть меня гром разразит, если брешу!.. Я думал, люди из Немирова... От Юрия Хмельницкого или от Многогрешного... А оказалось... - Ты слышал, что они здесь говорили? - Слышал... По тому, как у Чернобая сверкнули глаза, парень понял, что напрасно проговорился. Руки его задрожали. - Кому об этом рассказывал? Только правду! - Никому. Пусть у меня язык отсохнет, если брешу! - Побожись! - Разрази меня господь, никому!.. Что я - маленький? - Хорошо. Иди! Парень повернулся и шагнул к двери. В тот же миг в руке Чернобая блеснул ятаган - и слуга, не успев вскрикнуть, свалился на пол. Чернобай наклонился над ним и ударил еще раз, в сердце. Потом вытер ятаган об одежду убитого и снова сел на скамью. Через некоторое время в сенях послышались шаги. Чернобай встал, высек огонь, зажег свечу. Потом приоткрыл дверь. - Это ты, Митрофан? - Я, - послышалось в ответ. - А Хорь с тобою? - А как же. - Входите! Слуги робко вошли в светлицу. После поездки за Днепр они крепко спали и теперь, узнав о нападении на крепость и погоне, в которой они не участвовали, не знали, что ждать от хозяина. Увидав на полу труп, остановились. Митрофан перекрестился: - Неужели Минка? Чернобай не ответил. Закрыв за ними дверь, подтолкнул их на середину комнаты и стал напротив. Слуги почувствовали опасность. Митрофан, как стреноженный конь, неловко переступал с ноги на ногу. Хорь, маленький, юркий, норовил спрятаться за долговязого товарища. Но Чернобай прикрикнул на него: - Чего вертишься, как муха в кипятке? Перед кем стоишь, подлец? Забыл? Хорь замер, лихорадочно соображая, откуда ждать беды. Митрофан придурковато смотрел на хозяина. Его неповоротливый ум не мог сообразить, что произошло. А Чернобай сразу ошеломил обоих неожиданным вопросом: - Куда девали Звенигору? Митрофан вытаращил глаза: - Какого Звенигору? - Не прикидывайся дурнее, чем есть, остолоп! - крикнул Чернобай. - Того казака, которого я приказал посадить на кол, а потом кинуть в озеро! - А-а... - Митрофан повернулся к Хорю с таким видом, словно говоря: "Видишь, я же тебе говорил!". Хорь подобострастно улыбнулся, виновато опустил глаза: - Мы продали его Али, хозяин. - Продали Али? Да как вы посмели, несчастные? - Митрофан подбил... Говорил: хозяин заработал хорошо, а мы разве не люди? Я и не хотел, а он пристал... Угрожал... У Митрофана еще больше выкатились глаза. Лицо его побагровело от гнева. Он задыхался, слыша, как Хорь сваливает свою вину на него, и не мог ничего сказать в свое оправдание. Он обычно орудовал кулаками и потому недолго думая двинул Хорю в ухо. Тот отлетел к окну и выхватил пистолет. Прогремел выстрел. Митрофан вскрикнул, схватился за грудь и медленно осел на пол. Чернобай же неподвижно стоял у стола, только зорко следил за каждым движением Хоря, держа пистолет на взводе. Хорь бросился к Митрофану, лежащему рядом с Минкой, заглянул в лицо. - Готов!.. - И ты думаешь, что этим спас свою мерзкую шкуру? - тихо спросил Чернобай. - Думаешь, я так и поверил, будто Митрофан подбил тебя продать Звенигору татарину? Хорь позеленел. Упал на колени, пополз к хозяину, пытаясь обхватить его ноги руками. Но Чернобай резко оттолкнул холопа. - Ты, Хорь, хитрый. Но и тебе пришел конец! Твоя хитрость могла стоить мне жизни. - Прости меня, добрый господин! - всхлипнул Хорь. - Не иначе, дьявол меня попутал! Но, клянусь богом, я еще услужу... Только не убивай!.. Вспомни, сколько раз я спасал тебе жизнь... Я всегда служил тебе верой и правдой. Ну, и только раз согрешил - позарился на деньги... Каюсь... Он снова подполз к хозяину и, плача, целовал его вымазанные в глине сапоги. Чернобай молчал. Лишь после нескольких минут раздумий схватил Хоря за сорочку и поставил перед собой. Свеча, мерцая, освещала перекошенное от страха лицо слуги желтым призрачным светом, и от этого оно казалось неестественно зеленым, мертвым, безобразным. Чернобай с омерзением оттолкнул парня от себя. - Хорошо, Хорь... Я помилую тебя... Из груди парня вырвался радостный стон. - Однако не думай, что я тебя прощаю... Ты должен заслужить прощение! Слушай внимательно... Ты проберешься в Запорожье, вступишь в сечевое товариство. А там выберешь удобную минуту и прикончишь Звенигору... Он тебя в лицо знает? - Нет, не знает. - Вот и хорошо. Это поможет нашему замыслу... Да не оттягивай! Пока Звенигора жив, я не могу оставаться в Чернобаевке. Сегодня же отправлюсь в Крым, к Али... Я буду ждать известия от тебя... Слышишь? - Слышу... Все будет сделано, как приказал, хозяин. НЕОЖИДАННОЕ ОСЛОЖНЕНИЕ 1 Доставив девчат в Дубовую Балку, Звенигора с товарищами - Романом, Спыхальским, Гривой - повернул на юго-запад, к Запорожью. На третий день, поздно вечером, четыре всадника остановились у ворот сечевой крепости. Звенигора рукояткой пистолета стал колотить в крепкие дубовые ворота. Гулкое эхо усиливало этот грохот. Где-то вверху, в темноте, скрипнул ставень, и сонный голос недовольно спросил: - Экой черт, прости господи, дубасит там? Звенигора чуть было не расхохотался. Радость распирала ему грудь. После всего пережитого на чужбине вот он наконец стоит у ворот родной Сечи и сам себе не верит: сон это или явь? Будто не было ни тяжелого пути в Крым, ни Гамида с Сафар-беем, ни гайдутинов Младена, ненавистной галеры, долгого пути через Болгарию, Валахию и разоренную Правобережную Украину к тихой Суле. Кажется ему, что лишь вчера вечером выехал он из этих ворот, а сегодня уже возвращается назад. И встречает его не кто иной, как сам батька Метелица! Улыбаясь в темноте, Арсен представляет, как там, вверху, высунувшись из оконца, старый казачина всматривается вниз, стараясь рассмотреть, кто прибыл. Но ничего не видит и от этого злится, готовый разразиться от гнева отборной бранью. Голос загремел снова: - Или тебе уши заложило, идол? Чего барабанишь, спрашиваю? Тут уж Арсен не выдержал и от души рассмеялся. Именно такие слова, сказанные точно таким тоном, присущим только бывалым запорожцам, не боящимся ни бога, ни черта, он и ожидал услышать сейчас от своего старого учителя. - Узнаю родню! - сквозь слезы и смех произнес Арсен. - Отчиняйте, батько Корней! Неужели не признали? Метелица на время замолк. Потом охнул и послышалось, как отскочил он от смотрового оконца. С надвратной башни снова донесся его зычный голос. Он будил дежурных запорожцев, которые, пренебрегая опасностью, спокойно улеглись спать. - Вставайте! Да вставайте же, иродовы души! Секач, Товкач, будет спать! Просыпайтесь! Дорогой гость прибыл!.. По деревянным ступеням затопали тяжелые сапоги. Заскрипел подъемник, звякнул железный засов, и ворота открылись. Из них выскочил заспанный Метелица. За ним, недовольно бурча, торопились Секач и Товкач, так и не разобравшиеся спросонок, зачем их так быстро подняли. - Арсен! Чертяка! - воскликнул Метелица и сгреб Звенигору в свои медвежьи объятия. - Живой! Прилетел, соколик! Ох ты боже!.. Он крепко прижал Арсена к груди, расцеловал в обе щеки и, наконец, прослезился. Удивленные и обрадованные Секач и Товкач насилу вырвали из могучих ручищ Метелицы своего товарища и побратима, которого уже и не надеялись увидеть живым. - Арсен! Брат!.. После первых бурных проявлений радости, когда слышались лишь отдельные выкрики, Метелица первый вспомнил, что прибывшие устали и нуждаются в отдыхе. - Без передышки от самого Дуная, батько, - сказал Арсен. - Так что и я и мои други не откажемся от гостеприимства. Последние три дня мчались, как на крыльях. Соскучился по товариству сечевому да и дела неотложные... А что, кошевым все еще Серко? - А кто же? Отказывался, правда, очень. Говорил - старый стал. Но товариство настояло... Да и времена тревожные... - Мне бы сразу к нему... - Постой, постой, парень! Глухая ночь на дворе, а ты к кошевому... Горит, что ли? Выспишься, а тогда делай как знаешь, - охладил Арсена Метелица. - Заезжайте!.. Товкач, поставь коней в конюшню! А ты, Секач, раздобудь чего-нибудь казакам! Да поворачивайтесь поживей, увальни!.. А я уж постою на часах... После сытного ужина Метелица отправил Романа, Спыхальского и Гриву спать, а Звенигору заставил поведать о своих скитаниях и бедствиях. Старый запорожец и его молодые товарищи затаив дыхание долго слушали необычные рассказы, и лишь на рассвете утомленный Арсен заснул. Утром вся Сечь узнала о возвращении Звенигоры. Каждый хотел собственными глазами увидеть его и послушать обо всем, что он перенес. Однако Звенигора, сбросив с себя турецкий наряд, отправился к кошевому. Зато Спыхальский, Грива и Роман на все лады рассказывали о своих мытарствах в неволе. Особенным успехом пользовался у запорожцев пан Мартын. Рассказывал он интересно, с шуткой, частенько ввертывая в свою речь те польские словечки, что похлеще, и изображал Арсена чуть ли не сказочным богатырем и непобедимым воителем. Слушая его, казаки то и дело разражались веселым хохотом, так как Спыхальский даже о трагичных событиях их жизни умел рассказать остроумно и весело. Тогда и пан Мартын сам хохотал громче всех, запрокинув голову и нацелив в небо свои рыжие усы-копья. Потом напускал на себя важный вид и вновь принимался развлекать своих слушателей новыми приключениями, в которых правда нередко украшалась буйной выдумкой неутомимого рассказчика. Проходя мимо, Звенигора встретился взглядом с паном Мартыном - тот стоял на бочке, перевернутой вверх дном запорожцами, чтобы всем было его видно. Спыхальский хитро улыбнулся, подморгнул и продолжал в том же духе: - А однажды - это было уж на Днестре - послал меня пан Арсен переправу разведать... Шмыгнул я в кусты и иду себе по-над берегом. Остерегаюсь, чтобы какой-либо татарин не заметил меня. Вдруг вижу - бежит к речке хорошенькая татарочка с высоким медным кувшином на плече. Я остановился. Думаю, что же будет дальше? Татарочка поставила кувшин на камень, оглянулась вокруг и - о панство! - начала быстро раздеваться... Я закрыл глаза... Когда мне надоело стоять, как слепому, я приоткрыл один глаз... - Га, га, га! - захохотали вокруг запорожцы. - Смотрю - осталась татарочка в одних цветастых шелковых шароварах... Ох, Езус!.. А как только я открыл и второй глаз, она уж успела... Звенигора не разобрал, что там "уж успела" татарочка, но по тому, какой громовой раскат хохота пронесся над толпой, стало ясно, что пан Мартын веселым словом и шуткой сумел полонить казацкие сердца. В комнате войсковой канцелярии Звенигору встретил сам Серко. Арсен впервые видел кошевого таким взволнованным и возбужденным. Старый атаман раскрыл объятия и, не позволяя младшему поклониться по старинному казацкому обычаю до земли, прижал его к груди. - Ты все-таки вернулся! Слава богу! А я уже и не надеялся увидеть тебя живым и тяжкий грех держал на своей душе... - Вернулся, батько, но, к сожалению, без вашего брата. Не нашел... Серко усадил Арсена напротив себя. Вздохнул. - Вижу. Если б нашел, вместе с ним прибыл... Значит, не доведется бедняге умереть на родной земле... Однако ты не даром там побывал: сослужил службу родной матери -Украине и всему Кошу Запорожскому. Твоя весть о походе Ибрагима-паши на Чигирин помогла нам подготовиться к встрече и успешно отбить нападение... Напрасно Ибрагим-паша и хан Селим-Гирей три недели беспрестанно штурмовали Чигирин. Помногу раз на день бросали они свои войска на приступ, вели подкопы и закладывали под стены города пороховые мины - ничто им не помогло! Чигирин выстоял, а Ибрагим-паша с Селим-Гиреем бесславно отступили... Да и мы здесь, в Понизовье, тоже не сидели сложа руки - совершали набеги на татарские улусы, громили турецкие переправы через Буг, подстерегали на Муравской дороге и разоряли вражеские обозы с припасами... Во всем этом есть и твоя доля! Вовремя получить предупреждение о замыслах врага - это уже наполовину выиграть сражение! - Рад твоим словам, батько, - скромно ответил Звенигора. - Но то - дело прошлое... Турки не оставили намерения завладеть Украиной. Султан Магомет снова готовит поход. Более грозный, чем в прошлом году! Серко внимательно посмотрел на казака. - Сведения у тебя надежные? - Да. Мне удалось вместе с друзьями-болгарами раздобыть султанский фирман. - С этими словами Арсен вытащил из-за пазухи твердый свиток пергамента и подал его кошевому. Серко развернул желтоватый лист, покрытый узорчатым турецким письмом, прижал его ладонями к столу. Долго всматривался в строчки. - О чем пишет султан? Звенигора прочитал фирман и перевел слово в слово. Серко слушал молча. На его высоком загорелом лбу легла между бровями глубокая морщина. Наверно, кошевого глубоко потрясло услышанное, но он не хотел показать это. Мужественное лицо Серко, которому так подходили густые длинные усы, подковой охватившие чисто выбритый крутой подбородок, оставалось непроницаемым. Некоторое время он молчал. Свернув свиток, Арсен смотрел на кошевого и старался отгадать его мысли и чувства. - Так вот оно как, - наконец тихо промолвил Серко. - Значит, этим летом не менее двухсот тысяч турок и татар будут топтать наши степи, жечь села и хутора, разрушать города... А кто может сказать, скольких наших людей они убьют, искалечат, потянут в нечестивую магометанскую неволю!.. Бедная моя Украина, чем ты провинилась перед богом, что он насылает на тебя напасть за напастью! Сколько горя уже ты познала и сколько еще падет его на твою голову!.. Вот уже ровно сорок лет, со времен гетмана Якова Острянина, я не выпускаю сабли из рук... Походы великого Богдана... Булава Винницкого полковника... Кошевой славного Низового товариства... Непрерывные войны с татарами... Начинаю чувствовать, что не те уже силы у меня. Слабеет зрение, медленнее бьется сердце... Боже! Ниспошли на меня свою благодать: сохрани в моих руках силу ровно настолько, чтобы отвести от моей любимой отчизны опасность, а глазам сбереги зоркость, чтобы мог я увидеть, как побежит Кара-Мустафа с остатками своего войска с земли нашей! А потом хоть и упокой мя, господи! Арсен затаил дыхание. Никогда не приходилось ему так близко и так остро, как теперь, почувствовать душу этого необыкновенного, могучего человека. Давно уже возглавляет Серко на Сечи запорожцев в их смертельной борьбе с турками и татарами. Десятки больших боев и сотни мелких стычек, выигранных им, принесли ему славу непобедимого воина. Враги боялись даже имени Серко. Часто показывали казакам спины, не вступая в бой, если узнавали, что перед ними Урус-Шайтан, или Русский Черт, как прозвали его татары и турки... Земляки же называли его Ганнибалом и грозой крымчаков-людоловов. И правда, сотни и тысячи пленников с Украины, Московской Руси, Польши освобождал с казаками Серко, перехватывая в степях перегруженные добычей хищные конные отряды татар; десятки улусов, городков и крепостей в Крыму, в Ногайской и Буджацкой ордах он сжег, разрушил в отместку за грабительские набеги на Украину; не раз на легкокрылых чайках вырывался на просторы Черного моря, громя галеры, сандалы, и освобождая невольников! Потому-то его имя и наводило на врагов ужас, а земляками прославлялось и воспевалось в думах-сказаниях и песнях. Запорожцы безгранично верили своему вожаку и искренне любили его. Каждый из них не раздумывая пошел бы за ним хоть к черту в самое пекло! (Чайка - название длинного деревянного парусного судна с командой более 50 человек гребцов и казаков.) После паузы, словно устыдившись своего душевного порыва, Серко досадливо поморщился, грубовато сказал: - Тьфу, распустил нюни, старый пустомеля!.. Арсен, сынку, - Серко вновь обнял казака, - спасибо тебе от всего Коша за известие, которому и цены нет! Твои старания, твои мучения окупились сторицей прошлый год и, верю, окупятся этим летом... Мы предполагали возможность нового турецкого нападения, а теперь уверены в этом и сделаем все, чтобы Кара-Мустафа сломал себе шею на Чигирине, как и паша Ибрагим!.. Надо немедленно сообщить об этом гетману Самойловичу и воеводе Ромодановскому. Я сегодня же пошлю гонцов. А ты поедешь немного позднее - сам отвезешь султанский фирман. Может, гетман-скряга раскошелится и наградит запорожца-горемыку сотней злотых! Да еще, чего доброго, сам царь-батюшка пришлет подарок - и сразу станешь богатеем... Конечно, не говоря уж о нашем подарке... От Коша... - Что ты, батько! И так я сколько твоих денег растранжирил! Ни одного злотого не привез домой... - И Звенигора рассказал Серко, как спасался с друзьями от Гамида и его аскеров. - Что упало, то пропало, - успокоил его кошевой. - Деньги - вещь наживная. Были бы только сами живы да здоровы... А в дороге они просто необходимы, сам знаешь!.. Он подошел к столу, вынул из ящика бархатный кошелек. - Здесь немного, но хватит, чтобы десяток запорожцев не знали нужды в дороге до Чигирина, а то и до Батурина... А теперь слушай. Сначала заедешь в Чигирин, покажешь фирман окольничему Ржевскому; он знает, что надо делать, это опытный воин... После прошлогоднего штурма, когда Чигирин наполовину был разрушен, он обновил стены, починил городские ворота, пополнил запасы. А если узнает, что вскоре придется снова встречать нежданных гостей, то подготовится еще лучше! Из Чигирина мчись в ставку гетмана. За Днепр. Думаю, там же встретишь и воеводу Ромодановского... У них и оставишь фирман - пусть отошлют царю... Но должен сказать тебе, что ни к первому, ни ко второму я особой приязни не чувствую... Гетман спит и видит в своей руке рядом с гетманской булавой еще и булаву кошевого. Однако всем известно, что рука та - слабая, хотя и загребущая, и булава кошевого ей была бы не под силу... А с князем у меня давние счеты. Когда князь захотел было по московским порядкам закрепостить наших слобожан, я с запорожцами и слобожанами малость потрепал его людей под Белгородом, и он затаил зло. Коварно схватил меня, заковал в кандалы и сослал в Сибирь... Рассказываю тебе об этом для того, чтобы знал, как держаться с ними обоими, чтобы отстаивать нашу Сечь. Пока речь идет о войне с турками и татарами, гетман и воевода считают запорожцев надежными союзниками, но как только война затухает, они оба стараются прибрать нас к рукам... - Что же мне делать? Серко пристально посмотрел на казака. - Самойлович будет стараться заставить запорожцев примкнуть к его войску, чтобы сообща защищать Чигирин... Необходимо исподволь убедить князя Ромодановского в неверности суждений гетмана, по-умному доказать ему, что мы не можем бросить Сечь на произвол судьбы. Каждому ясно, что Сечь - надежная защита Украины от татар и турок. И пока существует смертельная угроза с юга, должна существовать и наша Сечь-матушка!.. Стало быть, здесь мы принесем больше пользы общему делу, нападая на тылы турецкого войска и угрожая Крыму, нежели у Чигирина. - Понимаю, батько! - Ты побывал уже дома? - вдруг спросил кошевой. - Всего один день. - Мало. Но сам знаешь, какое время настает... Поэтому, повидав гетмана и воеводу Ромодановского, возвращайся назад. Будешь здесь нужен. А сейчас - иди! Выбери себе надежных попутчиков и ожидай. Я приготовлю письма и позову тебя... 2 С горы, с Субботинской дороги, Звенигора с товарищами увидели Чигирин и придержали коней. Слева, на отвесной скале, возвышается мрачный старинный замок. Он вознесся так высоко, что кажется, плывет в бездонном синем небе, как исполинский корабль. Сходство с кораблем ему придавала и остроносая форма, и целый ряд пушек, что выглядывали черными жерлами из узких бойниц. Справа, под Чигиринской горой, которая звалась в народе Каменной, раскинулся город, обнесенный земляным валом с сосновым частоколом на нем. Вместо многих домов руины или пепелища. Это следы прошлогодней турецкой осады. Вдали, за городом, изгибаясь крутым коленом из-за Чигиринской горы, узкой лентой вьется по зеленому лугу Тясмин. За речкой темнеет густая чигиринская дубрава. Однако казакам некогда было любоваться прекрасным видом, и они погнали уставших коней к Крымским воротам. Двор коменданта был запружен военным людом. Казаки спешились, привязали коней к коновязи. Метелица пошел раздобыть сена, Секач и Товкач ринулись на поиски съестного, а Звенигора со Спыхальским, Гривой и Романом Воиновым направились к большому каменному дому коменданта. Арсен решил, что было бы не по-товарищески самому вручать высоким военачальникам сообща привезенный из Турции фирман. Потому и пошли все вместе. Молодой, бравый стрелецкий старшина, которому Звенигора рассказал о цели их приезда, на минуту задумался. - Коменданта, окольничего Ржевского, нет сейчас в городе, - произнес он наконец, не зная, как быть. - Разве что провести вас к генералу? Звенигора рассудил, что у него нет оснований отказываться. Наконец они привезли такое известие, которое нужно широко разгласить среди войска и народа. Потому и решил: - Давай к генералу! Старшина ввел их в большой пустой зал. Только у одной стены стояла длинная широкая скамья, на которой сидело несколько дежурных стрельцов с протазанами. Двое дверей вело в соседние комнаты. Из-за одной из них доносился шум голосов. Старшина одернул на себе кафтан и скрылся за этой дверью. - Султанский фирман? О ля-ля! Шудесно! Подавайт его сюда! - долетел сквозь неплотно прикрытые двери резкий голос. - Или подождать! Я сам выходиль... Господа офицеры, гераус! Запорошци привозиль султанский фирман... Я хочу видаль его сей секунд!.. Ком, ком! (Выходите! (нем.) Идите! (нем.)) В зал ввалилась гурьба войсковых старшин. Впереди шел розовощекий генерал. Его ярко-голубые глаза с интересом скользнули по казакам, вытянувшимся перед ним. Увидев генерала, Роман Воинов вздрогнул и хотел было сделать шаг назад, но в зале наступила тишина, все замерли, и он не посмел нарушить строй. - Генерал Трауернихт! - объявил кто-то из старшин. Звенигора шагнул вперед. Поклонился, опуская правую руку чуть ли не до пола. - Ти привозиль фирман? - спросил Трауернихт, с удовольствием оглядывая стройную, туго сбитую фигуру казака. - Да, пан генерал. Я с товарищами раздобыл его в Турции. Кошевой Серко приказал отвезти его к гетману и господину воеводе, а по дороге показать коменданту Чигирина, чтобы он спешно готовил крепость к новой осаде. - О-о, ви слухаль? Что говорит этот косак!.. Это есть снова война! - выкрикнул генерал. - Да, пан генерал, - подтвердил Звенигора, вынимая фирман и подавая его генералу. Тот развернул, повертел перед глазами. - Швайнерай, это же написаль по-турецки? (Свинство (нем.)) - Да, пан генерал. Дозвольте, я прочту и переведу. Звенигора уже знал наизусть весь текст и быстро пересказал его содержание. Трауернихт не сводил с него глаз. Видно было, что он поражен не только важным известием, но и тем, что обыкновенный запорожец так свободно переводит с турецкого. - Господа, чрезвычайно интересант! - выкрикнул генерал. - Ми ждаль война, но все-таки сомневались... И вот запорошци привозиль такой важный новость... Колоссаль! Колоссаль! - и похлопал Звенигору по плечу. - Данке, майн либер! Я всегда восхищаль от запорошски косак... Ошень карош зольдат, майне гершафтен!.. От дизер новость князь Ромодановский ошень довольный быть... Я тоже довольный... Молодшина, косаки... - И посмотрел на товарищей Арсена: - А это твои камераден? (Благодарю, дорогой! (нем.) Господа! (нем.) Этой (нем.) Товарищи (нем.)) Он подошел к Спыхальскому. Тот выпятил грудь, вытянулся. Немец покровительственно похлопал по плечу и его. - О, богатир! Геркулес!.. А этот... Ба! Ба! - Генерал вдруг поперхнулся, вытаращил глаза, а лицо его стало наливаться кровью. - Доннерветтер! Так это же есть холоп Ромка Воиноф! Ройбер! Грабитель! - Он задохнулся, посинев от злости, нахлынувшей на него. - Зольдатен! Взяти этот ферфлюхтер хунд! Он никакой косак есть! Это есть моя крепостной из село Плоский, под Тула... Бунтовщик, поджигальшик!.. Сжигаль мой имение... Ошень карош имение... И бежаль, ферфлюхтер!.. Н-на! Теперь, видишь, он сталь запорошский косак!.. Герой!.. А где быль? У Стенька Разин?.. Голюбшик, твой место на конюшня! Там я покажу, как палить мой дом!.. Зольдатен, схватить его, забийть в кандали! В тюрьма! - Трауернихт брызгал слюной, размахивал руками, топал ногами. (Гром и молния! (нем.) Разбойник! (нем.) Проклятая собака! (нем.)) Стрельцы схватили Романа, вырвали у него саблю, которую он пытался вытащить из ножен, поволокли к выходу. - Прощай, брат Арсен! Прощайте, друзья! - крикнул, упираясь. - Вот какую волю нашел я на родине! Проклятье!.. Арсен кинулся к стрельцам: - Стойте! Что вы делаете? - Затем от них к генералу: - Мы с ним привезли из Турции такое важное известие, а его в тюрьму?! Это такая награда? - Зашем косак так кричит? Или он думает, што тут есть Запорошский Сечь? - произнес с издевкой Трауернихт. Звенигора дрожал от негодования. Нет, не такой встречи он ждал в Чигирине. Рука невольно потянулась к сабле. Но его сразу же оттеснил плечом Спыхальский, а Грива сильно сжал локоть. Пан Мартын стал перед генералом, встопорщил на него усы. Лицо его побледнело, а глаза готовы были выскочить из орбит. Голос дрожал. - Пся крев! Пан генерал, не подобает творить такое наглое злодейство с нашим другом, которое с ним только что учинили! Даже если и правда, что Роман пустил красного петуха на усадьбу пана, все равно не можно хватать его, как какого-то последнего разбойника, бездельника, бо пан Роман с лихвою возместил это, оказав важную услугу отчизне! И к тому же он уже не холоп, проше пана, а запорожский казак! А это, мосьпане, уже другое дело! Трауернихт пытался что-то сказать, но Спыхальский так разошелся, что ничего не замечал и продолжал говорить, неистово поводя вокруг выпуклыми глазами. - Я только что понял, что значит быть холопом! Представляю, как пан обращался со своими крепостными, если такой добрый и чуткий человек, как пан Роман, поднял руку на ваше имение! Видно, ему жилось хуже, чем панской скотине... Однако ж, панство, холоп - тоже человек, холера ясна!.. У него та же плоть и кровь, что и у нас, шляхтичей. Он точно так же радуется, печалится, любит и ненавидит... Так кто же дал нам право издеваться над ним? Природа? Или пан Езус? Га? Спрашиваю я вас!.. - Холоп - это есть холоп, майн либер! - вытаращился на Спыхальского Трауернихт. - А если ви есть шляхтич, как заявляйт, то мне странно слухайт от вас подобный слов!.. Нихт вар, господа? (Не правда ли? Не так ли? (нем.)) - Так, так, господин генерал!.. - послышались голоса. - Ви все слухаль?.. На этом с холопом кончайт!.. Шпасибо, косакен, за фирман, за ошень важный весть... Думаю, князь Ромодановский даст за него шудесный презент. - Нам не нужен никакой презент! - снова вырвался вперед Звенигора. - Освободи, пан генерал, нашего товарища! Иначе мы освободим его силой! - И он яростно стукнул рукояткой сабли о ножны. - Вас? Что это означайт, менш? Угроза?.. Эй, зольдатен, витолкайт этот наглый косак на двор! (Что? (нем.) Человек (нем.).) От гнева и обиды кровь бросилась Арсену в голову. Он рванулся вперед вне себя. Трауернихт вскрикнул испуганно и попятился назад. Но в этот миг между ним и запорожцем выросла долговязая фигура какого-то сурового на вид рыжего генерала, который поднял перед Звенигорой руку. - Стоп! - крикнул он громовым голосом. - В его речи тоже чувствовался чужеземный акцент. - Господа, ваш спор зашел слишком далеко! Прошу прекратить его! Успокойтесь! Господину запорожцу следует быть осмотрительным в выборе слов, не перед татарами или янычарами стоит... А вам, генерал, должно быть стыдно за то, что позволили себе арестовать одного из запорожских гонцов. А то, что он восемь или девять лет назад был крепостным и совершил преступление, не меняет дела. Не такое сейчас время, чтобы сводить счеты! - Генерал Гордон! - взвизгнул Трауернихт. - Не забивайт, что здесь нижний чины! Я не потерплю оскорблений! Прошу не указывает мне, как мне обращайт со свой крепостными! - В своем имении вы свободны обращаться с ними так, как позволяет ваша совесть. Но здесь, в войске, нет крепостных. - Генерал Гордон говорил с акцентом, но довольно правильно. - Совершенную ошибку необходимо исправить, чтобы не причинить вреда обороне Чигирина. - Генерал, ви преувеличивайт! - Нисколько! Думаю, будет разумно заверить запорожцев в том, что с их товарищем ничего плохого не случится. Его судьбу должен решить главнокомандующий князь Ромодановский... А до того времени за его безопасность ручаюсь я! От вашего имени, генерал, я даю слово запорожцам, что вы не совершите над их товарищем насилья. Трауернихт ничего не ответил. Молча исчез за дверью. Генерал Гордон обратился к Звенигоре. Его маленькие пытливые глаза смотрели на казака доброжелательно, но вместе с тем и твердо. Видно было, что этот человек привык приказывать и добиваться своего. - Мой добрый совет, молодой человек: если хотите вызволить друга, немедля мчитесь к князю или к гетману. Только они могут заставить генерала выпустить его из тюрьмы... А за султанский фирман великое спасибо от всего гарнизона Чигирина! Счастливого пути! Звенигора молча поклонился и направился к выходу, Спыхальский и Грива поспешили за ним. Шли быстро, возбужденные, со сжатыми кулаками. Звенигора и Грива молчали. А Спыхальский извергал проклятья и ругань. Наконец это ему надоело, и он замолчал. Метелица еще издали заметил, что нет Романа, а его друзья чем-то взволнованы. - Что случилось? Арсен коротко рассказал о беде, которая стряслась с Романом. Корил себя за то, что потянул товарищей за собою. Если бы сам отнес этот фирман, все было бы хорошо. А теперь получай! Роман в темнице, и его ожидают плети, а то и виселица... Вспыльчивый Секач выхватил из ножен саблю. - Братья, чего же мы ждем? Нас бьют, а мы только придурковато ухмыляемся? Бежим скорее! Саблями пробьем себе дорогу и вызволим товарища! Позор нам будет на все Запорожье, когда там узнают, что мы ничего не сделали для освобождения Романа! - Постой, постой! - охладил его пыл Метелица и наморщил лоб. - Ишь какой быстрый!.. Кроме сабли, еще и разума трошки иметь надо!.. Погляди, сколько тут вояк. Не успеем оружие вынуть, как нас скрутят в бараний рог. Чего тогда добьемся?.. Да и подумай, кого рубить будем - стрельцов да сердюков. Своих людей, а не янычар... Нет, так мы не вызволим Романа. Надо придумать что-нибудь такое... - И старый казак покрутил перед носом Секача растопыренной пятерней. (Сердюк (истор.) - воин пешего казачьего полка, состоящий на жалованье.) - Батько правду говорит, - протяжно произнес немногословный Товкач. - Что же тут придумаешь? - горячился Секач. Взоры всех обратились к Звенигоре. - Есть несколько путей, - как бы в раздумье заговорил Арсен. - Можно сейчас напасть на стражу и попытаться освободить Романа. Сначала я так и хотел сделать. Но я согласен с батькой Метелицей, что этот путь не годится. Кого-то мы убьем, кто-то из нас погибнет. А главное, неизвестно, удастся ли вызволить Романа... Есть и другой путь - законный. Просить князя Ромодановского и гетмана Самойловича. Через несколько дней мы будем у них. Одного их слова достаточно, чтобы наш товарищ снова был на воле. Есть и третья возможность... К группке запорожцев быстро подошел незнакомый стрелец, и Звенигора замолчал. Стрельцу было лет тридцать, но небольшая темно-русая бородка и такой же темно-русый, подстриженный под скобку чуб, выбивавшийся из-под шапки, делали его старше, солиднее. Он поздоровался и обратился к Звенигоре. - Я хочу сообщить вам кое-что о вашем друге... - О Романе? Кто ты такой? И почему заботишься о нем? - Не удивляйтесь, братья, - приветливо улыбнулся незнакомец. - Меня зовут Кузьма Рожков... Я сопровождал генерала Гордона и видел, как схватили вашего друга и, как оказалось, моего земляка Романа Воинова... Я, чтобы вы знали, как и он, туляк. - Ты и раньше знал Романа? - Нет, да разве в этом дело? Я знаю Трауернихта и слышал о нем еще дома... Настоящая собака! А узнав, что Роман пустил на его дом красного петуха, я дал себе слово сделать все, чтобы помочь земляку. Запорожцы теснее окружили стрельца. У Арсена загорелись глаза. Неожиданный помощник был очень кстати. - Где сейчас Роман? - Его бросили в погреб. Вон там, в конце двора. - И часовых поставили? - А как же. - Как можно его освободить? - Этого я пока не знаю. Надо разведать, подумать... - А тем временем немец замучает Романа! - Не замучает. Вы слышали, что сказал мой генерал? - Гордон? - Да. Справедливый шотландец. И воин хороший... Он заступится за Романа. - Гм... - Звенигора задумался. - Все дело упирается в то, что мы должны немедленно ехать дальше. Что же делать? Может, мне остаться, а вы поедете? - посмотрел он на товарищей. - Нет-нет, ты должен ехать, Арсен! - зашумели казаки. - Ты раздобыл фирман, ты читаешь по-турецки! Да и многое рассказать сможешь... А кроме всего, попросишь воеводу за Романа. Может, прикажет выпустить. - Если надо кому-нибудь остаться, то пусть это буду я, - сказал Грива. - Стрелец мне поможет, и мы к вашему приезду что-нибудь разузнаем. - Что ж, это хорошо, - подтвердил Кузьма Рожков. Согласились на этом. Договорившись о месте следующей встречи, запорожцы попрощались с Гривой и со стрельцом, вскочили на коней и помчались к Калиновому мосту через Тясмин. 3 Тяжелые мысли одолели боярина Григория Григорьевича Ромодановского. Стоит ему только остаться одному в своем роскошном походном шатре, не дает ему покоя одна мысль: о сыне Андрее, который вот уже много лет мается в татарском плену. Все попытки и старания выкупить его закончились ничем. И боярин не без оснований подозревал, что в задержке его сына были заинтересованы не татары, которые были бы не прочь получить за знатного невольника большой выкуп, а турки. Вероятно, сам султан. Обхватив голову руками, опершись локтями на небольшой походный столик, боярин в молчании сидит в сумерках. Он хочет отдохнуть, старается не думать о князе Андрее, но не в силах отогнать неотступные горькие мысли. За пологом шатра послышался шум. Вошел начальник стражи: - Светлейший князь, прибыл гетман Самойлович. Ромодановский провел рукой по лицу, согнав с него застывшую печаль, расправил плечи. - Проси! В шатер вошел Самойлович, плотный, высокий, в богатом малиновом жупане и горностаевой шапке, украшенной красивым павлиньим пером и драгоценными камнями. Левой рукой придерживал саблю, сверкающую серебром и самоцветами. - Поклон тебе, боярин Григорий Григорьевич! Рад видеть тебя во здравии! - Спасибо. Милости прошу, ясновельможный гетман. Садись, будь гостем! Гетман тяжело опустился на диван. - Не гостить я приехал, князь... Придется снова воевать. Серко прислал гонцов. Запорожцы привезли очень важное письмо султана: турки снова идут, чтоб овладеть Чигирином!.. - Мы это предвидели. - А теперь знаем достоверно. Князь Голицын настаивал, чтобы мы двинули войско под Киев. Он полагал, что именно туда на этот раз направят турки свой главный удар... - Но мы, пан Иван, оказались дальновиднее. - Да, Чигирин - это ключ ко всей Украине. И прежде всего к Правобережной. Мы хорошо сделали, что восстановили городские валы, усилили гарнизон. Теперь в крепости сорок пять пушек, достаточно пороха и ядер, а также других припасов. Сегодня я приказал отправить из Великих Сорочинцев обоз селитры. Из Миргорода, Лубен и Полтавы гонят стада скота, везут пшено, муку, солонину... Переправы через Днепр в наших руках. Мы всегда сможем подбросить подкрепление осажденным. И людей у нас в этом году больше, чем в прошлом. Со мной пятьдесят тысяч казаков! - Мне сообщили, что сюда идет князь Булат с калмыками и донскими казаками. Тогда государевых людей будет больше семидесяти тысяч. А с казаками - сто двадцать... - Думаю, что нужно подтянуть под Чигирин и запорожцев. Серко, оставив в Сечи гарнизон, приведет десять тысяч опытных в нападении и обороне воинов. Если у турок будет даже двести тысяч, то и тогда мы с божьей помощью сможем противостоять им! - Война - это игра, пан гетман. И выиграет тот, кто с самого начала захватит больше козырей... - Один из них в наших руках, князь, и ждет позволения войти в шатер. - Запорожцы? - Да. Ромодановский хлопнул в ладоши. Вошел старшина. - Введите гонца из Запорожья, - сказал Самойлович. В шатер вошел Звенигора. Поклонился: - Поклон тебе, князь! Поклон, ясновельможный гетман! - Покажи, казак, боярину письмо султана. Прочитай! - приказал гетман. Звенигора вынул фирман. Перевел. Ромодановский внимательно выслушал. Потом порывисто встал, обнял казака. - Спасибо, добрый молодец! - Затем к гетману: - Необычайная удача! Я распоряжусь немедленно отослать это письмо царю... Что нам стало из него известно? Во-первых, наших прошлогодних знакомцев Ибрагима-пашу и хана Селима-Гирея убрали с их высоких постов и сослали на остров Родос. Во-вторых, великим визирем назначен Асан Мустафа, которого называют Кара-Мустафа. Это умный и жестокий воин. Конечно, он не захочет разделить участь Ибрагима-паши и приложит все силы, чтобы добиться победы. В-третьих, как и в прошлом году, турки идут на Чигирин. Для нас знать сие очень важно. Если мы до сих пор колебались и не знали, где сосредоточить силы, то теперь, благодаря этой вести, будущее прояснилось, и мы будем действовать наверняка. Но, по сравнению с прошлым годом, расширяются общие цели войны. Султан уже замахивается не только на Чигирин, а хочет захватить Киев и даже Левобережную Украину. Однако Мустафа-паша сможет этого добиться только в том случае, если уничтожит наше войско под Чигирином. Поэтому наша задача - не допустить сдачи города или же, по крайней мере, сохранить боеспособность нашего войска... Наконец, у султана есть еще одна цель - уничтожить Запорожскую Сечь. Недавние набеги запорожцев на турецкие и татарские тылы, надо полагать, не на шутку встревожили султана. - Безусловно, нам очень повезло, - согласился Самойлович. - И я уже постарался вознаградить запорожцев. Ромодановский отстегнул от пояса свою дорогую саблю, протянул Арсену: - Спасибо, казак. Знаю от гетмана, что ты не один привез этот фирман... Я прикажу выдать из казны каждому по пять золотых червонцев. Звенигора с достоинством поклонился! - Премного благодарен, князь. Однако, если возможно, вместо золотых червонцев мы просим милости для одного из наших товарищей... Он вместе со мной привез это письмо из самой Турции. - Что с ним? - Его бросил в тюрьму генерал Трауернихт. - Как это так? Трауернихт проявил самоуправство!.. За что он его арестовал? Арсен смело взглянул в глаза боярину. Он понимал, что надо говорить правду, так как только правда может помочь освободить Романа. - Он был крепостным генерала... Несколько лет назад бежал от него на Дон. Ромодановский нахмурил брови. Взялся левой рукой за бороду и начал накручивать ее на указательный палец. Это было признаком того, что воевода чем-то весьма недоволен. - Так о чем же тогда речь? Генерал просто вернул себе то, что ему принадлежит! - Но это же человек, а не вещь... Низовое товариство приняло его к себе, он стал запорожским казаком! Гетман, глядя на Ромодановского, иронически улыбнулся: на лице князя мелькнули плохо скрытые досада и раздражение. Не дожидаясь, что ответит казаку воевода, Самойлович откланялся и вышел. Ромодановский подошел к Звенигоре, стал перед ним, насупился: - Если каждый беглый крепостной станет объявлять себя донским или запорожским казаком, то мы, помещики, скоро останемся без работных людей, без крепостных... А они еще собираются в ватаги, и среди них начинается вольнодумство. Объявляется какой-нибудь Стенька Разин - и льется дворянская кровь!.. Нет, нет, казак, не проси у меня заступничества за такого бродягу!.. Будь я на месте Трауернихта, сделал бы то же самое! Арсен понял, что просить дальше бесполезно и небезопасно для Воинова. Не склонить же воеводу к милости рассказом об участии Романа в восстании Разина! Но уходить нельзя, надо еще выполнить наказ Серко. Поэтому запорожец вновь поклонился. - Ну, что еще? - недовольно произнес боярин. - Светлейший князь, - понизил голос Звенигора, - хочу передать тайную просьбу кошевого... - Говори. - Кошевой опасается, что гетман будет пытаться заставить запорожцев идти под Чигирин... А это дало бы возможность татарам и туркам завладеть Сечью, а потом и всем югом нашего края. Серко полагает, что мы в Понизовье принесем больше пользы, чем под Чигирином. В подходящее время запорожцы нападут на Крым или на Буджацкую орду и заставят хана отступить из-под Чигирина. Мы не пропустим по Днепру турецкие челны с припасами. Сечевая крепость в тылу врага, имея несколько тысяч запорожцев, будет острой занозой в глазу у Кары-Мустафы. Мы будем знать все намерения турок, передвижения и численность их войск... Ромодановский задумался. Нет, что ни говори, а надо отдать должное этому запорожцу: разумный, храбрый как сто чертей! И рассуждает, как зрелый, опытный воин, даром что молод... Не поспешил ли он, отказав в просьбе выручить его товарища, думает воевода. Одно слово Трауернихту - и тот выпустит своего бывшего крепостного. Но тут мысль воеводы метнулась на несколько лет назад... Грозные зарева освещают берега Дона и Волги - это проходят повстанцы Разина... Огонь восстания разрастается, ширится и заливает все новые и новые области Российской державы, докатываясь чуть ли не до Москвы. Отзвуки того пожарища долго еще сотрясали землю и едва не стоили ему самому жизни во время волнений на Харьковщине и Белгородщине. Князь вспоминает сейчас и то, что вожаком там был тогда Серко... Серко! Натянутые взаимоотношения сложились у воеводы с ним. Ромодановский знает, что кошевой атаман не забыл, по чьей милости загнали его на Иртыш после подавления харьковских волнений... Боярин понимает, что Серко - недюжинный человек, что только он с запорожцами может отбивать кровавые набеги татар и совершать в ответ успешные походы на Крым. Потому и относится воевода к кошевому с уважением, но холодно. Не вспоминает ему старого, однако не забывает и того, что тот не терпел притеснений и обид не только от татар, но и от царских вельмож... Воевода понимает, что кошевой не хочет приводить свое войско под Чигирин, чтобы не встретиться здесь с ним... Ну что ж, пусть промышляет в Понизовье! Там он со своими сорвиголовами действительно принесет больше пользы... А Трауернихту ничего говорить не будет! Не станет он, князь, боярин, защищать мерзкого холопа, который, может, завтра и на него поднимет руку!.. Пока боярин размышлял, Звенигора стоял неподвижно, с интересом наблюдая, как меняется выражение лица воеводы. Наконец Ромодановский поднял на него глаза. - Я напишу кошевому. Завтра тебе передадут мое письмо - отвезешь на Сечь. Но, на всякий случай, запомни: запорожцам - оставаться на Сечи и частью своих сил совершать набеги на тылы врага, пересекать дороги на Аккерман, в Крым, охранять Муравскую дорогу! Другой частью - напасть на Кызы-Кермен. Хорошо бы захватить крепость. Нужно крепко напугать татар, чтобы новый их хан Мюрад-Гирей почувствовал себя под Чигирином, как карась в бредне!.. Ты понял меня? - Понял, светлейший князь. - Тогда иди! С богом! Запорожцы с нетерпением ждали Арсена. - Ну как? - кинулись все к нему. - А, и не спрашивайте! Ворон ворону глаз не выклюет!.. Господа везде одинаковы, чтоб им пусто было! Боярин отказался помочь!.. - Но есть же еще сабли в руках! - воскликнул горячий Секач. - Силою вызволим Романа! Едем немедленно! - Или, панове, - поддержал его не менее горячий Спыхальский, - айда на Сечь! Возьмем полкуреня казаков, вернемся в Чигирин - и покажем тому швабу!.. Разгорелся спор. Секачу и Спыхальскому возражали Метелица и Товкач. - Вы как малые дети! - сердился Метелица. - Саблями! А что будет дальше, подумали? Договорились же: Грива с Рожковым обо всем узнают, присмотрятся, принюхаются, а потом уж и мы возьмемся за дело. Нужно перехитрить Трауувер... Траер... Тьфу, черт, язык сломаешь, пока выговоришь!.. Травернихта, гром на его голову! - Батько правильно думает, - сказал Звенигора. - Наобум нападать - шею сломать! Поищем другого пути, более разумного. Не всегда нужно на рожон лезть! Но это - потом. Возвращаемся завтра. По дороге я хочу на полдня заглянуть домой, если будет на то ваше согласие... 4 Еще издалека, переезжая вброд Сулу по отмели, запорожцы заметили в хуторе какое-то необычное оживление. Посреди хутора стояла толпа, слышался гул встревоженных голосов, сквозь который прорывались отдельные выкрики и вопли. - Что там опять за оказия? - спросил пан Мартын. Арсен встревожился. Поднялся на стременах, стараясь рассмотреть, что происходит на площади, но, кроме пестрой женской одежды, соломенных брилей да мерлушковых шапок, ничего не увидел. Не раздумывая долго, погнали коней через луг и вскоре по узкой хуторской дорожке выскочили на широкий выгон. Здесь собралось почти все население Дубовой Балки. Одного взгляда на опечаленных, заплаканных женщин, притихших детишек, взволнованных старых мужчин и седых дедов, а особенно вооруженных по-походному казаков было достаточно, чтобы сообразить - провожают мужчин на войну. Все обратили внимание на запорожцев. К Звенигоре тут же пробилась через толпу заплаканная женщина, схватила за стремя. Арсен сдержанно поздоровался. Она подняла вверх распухшее от слез лицо. - Арсен, голубчик, скажи ты моему антихристу - может, тебя хоть послушает! С тех пор как приехал с твоей сестрой, как подменили человека - все за вояку себя выдает! Вместо того чтобы косить и жать, вскочит на коня и мчится в степь. Там саблею рубит бурьяну головы, стреляет из мушкета... Все в казаки лезет... А сегодня - бедная моя головушка! - вместе со всеми собирается в войско... Бросает меня с малыми детками сиротою несчастною! А-а-а!.. Она прижалась к ноге Арсена и зарыдала. "Антихрист" стоял в стороне, уныло глядел на жену и на запорожцев. Это был Иваник. На боку у него была сабля, а в руках мушкет. Казацкий жупан складками свисал с его узких плеч, шапка налезала на самые уши, но человечек этого не замечал и лихо подкручивал реденькие усы. - Зинка, буде тебе! Поплакала - и хватит! Все равно по-моему получится, знаешь-понимаешь... Как надумал, так и сделаю!.. Турки идут, а я на печи буду сидеть? Эвон чего надумала... Ну нет, я воевать иду! Еще, чего доброго, какого-нибудь пашу притяну тебе на аркане... - А чтоб тебя в омут затянуло, ирод проклятый! Ты из меня все жилы вытянул! - Дородная молодица отпустила стремя и накинулась на мужа: - Чтоб я забыла тот день, когда под венец с тобой стала, бродяга несусветный!.. Звенигора не имел времени выслушивать проклятия и плач взволнованной женщины и тронул коня. Издали он увидел Стешу и Златку, которые, расталкивая людей, бежали к нему. - Арсен! Обе мчались рядом, но перед самым конем казака Златка вдруг нерешительно остановилась, а Стеша прижалась к брату. Наклонившись и поцеловав сестру в пылающие щеки, Арсен протянул руки к Златке, словно подбадривая ее. Златка оглянулась кругом. Сотни глаз смотрели в этот миг на нее, следили за каждым ее движением и взглядом. Видя, что девушка все еще колеблется, Арсен поравнялся с ней. И вдруг, неожиданно для всех и прежде всего для самой Златки, подхватил ее под руки, поднял и посадил перед собою на коня. - Ой, Милый, что ты делаешь? - испуганно шепнула девушка. - Люди же! - Пусть смотрят! Чтобы знали, что ты моя!.. Тебя здесь не обижали? - Нет. - А воевода как? - Уже поправляется понемногу. Вчера впервые сам по хате прошел. Они медленно ехали вдоль хутора: впереди Звенигора со Златкой и Стешей, державшейся за стремя, а позади, немного отстав, запорожцы. У самого двора Стеша дернула брата за рукав. Арсен повернулся к ней. В глазах девушки невысказанный вопрос. - Что тебе, сестренка? Стеша вспыхнула. - Арсен, а что я хочу тебя спросить... - начала нерешительно. - Говори. - А где один твой товарищ? - Какой? - Ну, такой белокурый... Романом звать... Арсен внимательно посмотрел на Стешу. Теперь от его взгляда не скрылось замешательство, овладевшее девушкой, и краска, еще гуще покрывшая щеки. А-а, так вот оно что! Какого-нибудь часа оказалось достаточно, чтобы она заприметила и роскошный пшеничный чуб Романа, и его стройную фигуру, и всю его спокойную голубоглазую красу. При упоминании о донском казаке лицо Арсена помрачнело. Стеша заметила это. - Погиб? Ранен? - тревожно вскрикнула. - Ну с чего ты взяла? - медлил с ответом Арсен. - Живой он. В Чигирине остался... - Не захотел сюда ехать с тобой? - В ее голосе зазвучало чувство оскорбленной гордости. - Да нет! Его там... важные дела задержали... А тебе зачем? Ты, случаем, не того... Стеша вдруг отпустила стремя и, не отвечая, побежала открывать ворота. Арсен, глядя на ее стройные ноги, сверкавшие из-под плахты, на чудесную русую косу, грустно улыбнулся. Разговор напомнил ему об опасности, в которой оказался его товарищ, о том, что задерживаться в Дубовой Балке он не имеет права. (Плахта - домотканый кусок плотной материи, обертываемый вокруг пояса вместо юбки.) Запорожцы въехали во двор. На крик Стеши первым из хаты выскочил Яцько. За ним выбежала мать. Наконец, поддерживаемый под руки Якубом и дедом Оноприем, вышел на крыльцо воевода Младен. Арсен переходил из объятий в объятия. Спыхальский тоже, на правах старого знакомого, здороваясь, целовался со всеми, наполняя двор своим могучим голосом. Метелица, Секач и Товкач степенно отвешивали традиционные запорожские поклоны. Мать сразу начала собирать на стол. Ей помогали Стеша и Златка. Мужчины сидели на бревне, вели оживленную беседу. Каждому было о чем спросить и рассказать. А пан Спыхальский успевал на обе стороны: помогал женщинам носить еду, кувшины с вишневкой и сливянкой и подбрасывал в общую беседу свои неожиданные смешные словечки. Когда все уселись за стол, пан Мартын, цокая от удовольствия языком, стал пробовать вкусные напитки и не менее вкусные блюда. Ему нравилось все: и наваристый борщ со свежей зеленью, и пшеничные пампушки с салом и чесноком, и гречневые блины со сметаной, и коржики с маком да медом... - О, какая это роскошь, Панове! - басил он, запихивая в рот пышный гречаник, на котором густая холодная сметана белела как снег. А запивая еду ароматной сливянкой, жмурил от восхищения глаза, чмокал губами и мурлыкал, словно кот: - М-м-м! Сколько на этом свете живу, ничего лучшего не пил! - Не спеши, пан Мартын, хвалить, - сказал дед Оноприй, вставая из-за стола. - Есть в нашем краю вещи и получше! Он поковылял к погребу и вскоре вернулся с большим деревянным жбаном, наполненным по самый край золотистым напитком. Подал пану Мартыну полную кружку. Спыхальский вдохнул резковатый, но приятный запах напитка и немного отхлебнул. Лицо его блаженно улыбалось, глаза закатились под лоб. - О пан Езус, какое великолепие! - И не отрываясь осушил кружку до дна. - Что это, пан Оноприй? - Мед, пан Мартын... Вареный мед. - О, так это же райский напиток! Налейте, пан Оноприй, еще едну кружку, чтоб как следует распробовать. После обеда, который, собственно говоря, можно было назвать ужином, ибо затянулся он до сумерек, запорожцы со Спыхальским побрели к риге, спать на сене, а Арсен еще долго разговаривал с родными, с Младеном, Якубом и Златкой. - Значит, снова война, Арсен? - спросил воевода. - Сегодня прискакал гонец - всех, кто владеет оружием, призывал в войско. - Вскоре ожидаем Кару-Мустафу. - С ним, наверно, появится и Гамид. Жаль, я еще не могу сесть на коня. А то бы смог разыскать его среди турецкого войска! - Тебе, воевода, рано об этом думать... Если поможет бог, то и я его найду! А там уж ведомо, что с ним делать! - Должно быть, и Ненко прибудет на Украину, - вставил Якуб. - А не поехать ли и мне под Чигирин? - Нет-нет, - горячо возразил Арсен, - тебе, Якуб, надо оставаться в Дубовой Балке... Кто же иначе вылечит воеводу?.. К тому же и я с товарищами надеюсь в случае ранения воспользоваться твоими услугами. Все мы ходим под богом, и если что случится, приползем на хутор, как медведь к родной берлоге. - Арсен правильно говорит, - согласился Младен. - Нам с тобою, Якуб, еще рано выбираться из Дубовой Балки... Но как только я твердо стану на ноги, поеду в Болгарию. Верю: не все мои соколы погибли! Хоть кто-нибудь живой остался - мы снова поднимем людей против поработителей! Вновь содрогнется Планина, зашумят горные потоки, всколыхнется вся болгарская земля! Пусть поначалу мало нас будет, но мы согреем сердца болгар сиянием надежды, пробудим в них уснувшие силы и стремление к свободе! Хотя Младен был истощенный, худой и почти весь седой, сейчас он выглядел значительно лучше, чем в пути через Валахию. А темные глаза, когда зашла речь о борьбе с османами, заискрились неугасимым огнем и молодецкой силой. Звенигора невольно залюбовался старым воеводой, его высоким открытым лбом, серебристым чубом, который он откидывал назад привычным жестом, залюбовался всем его мужественным и гордым обликом. Спать легли поздно вечером. Арсен заснуть не мог. Тихо, чтоб не разбудить товарищей, встал со свежего лугового сена, открыл плетенные из лозы двери и вышел из риги. Ночь была теплая, лунная. Прямо перед двором чернел на горе дремлющий лес, а где-то за ригой, в пойме Сулы, завели свой концерт неутомимые лягушки. Их глухое - на тысячу ладов - кваканье заполняло всю долину, в которой раскинулся хутор, и эхом отдавалось в древнем лесу. Арсен перешел двор и остановился у крыльца. Здесь его словно ждали. Скрипнула в сенях дверь, из тьмы возникла маленькая белая фигурка. - Златка! Девушка спорхнула с крыльца, как птичка. Сложив на груди тонкие белые руки, молча остановилась перед казаком. Арсен нежно обнял ее, чувствуя, как от волнения у него перехватывает дыхание. - Златка! - Как я ждала тебя, Арсен! - Я тоже, милая, так ждал этого часа! - Но завтра ты уже уедешь? - Должен, любимая. Надвигается война. - Я опять буду ждать тебя. Он нежно пожал ее руки, еще крепче прижал к себе и медленно повел со двора. На улице повернули направо и не спеша пошли по холодному спорышу навстречу луне. (Спорыш - мекая однолетняя трава.) 5 Запорожцы въехали в Чигирин по Черкасской дороге через Калиновый мост. Как изменился город за эти дни! Тысячи русских стрельцов и украинских казаков наводнили улицы и площади. На валах кипит работа: чинят палисад, складывают штабелями мешки с землей для заделки проломов в стене, устанавливают пушки. К Калиновому мосту спешат с домашним скарбом горожане - те, кто не может с оружием в руках защищать город, они торопятся за Днепр. Проносятся на конях гонцы. Звучат приказы и распоряжения старшин, зачастую подкрепляемые крепким словом. Под огромными закопченными котлами пылают смолистые дрова, привезенные из Черного леса, - кашевары готовят обед. Шум, гам, крики. Но на всем лежит печать тревоги и беспокойства. В этом шуме и гомоне почти не слышно веселых выкриков и смеха. Чигирин очень хорошо помнит прошлогоднюю осаду, а потому серьезно и тревожно готовится к новой. Гриву запорожцы нашли среди сердюков полковника Коровки, Вместе с другими воинами он работал на валу, забивая в земляную стену крепкие дубовые колья. Высокий, молчаливый, в синем одеянии сердюка, он с натугой поднимал тяжелую дубовую бабу и с ожесточением опускал ее вниз. Увидев друзей, неторопливо вытер вспотевший лоб и медленно спустился вниз. - Ну, что нового? Как Кузьма Рожков? - спросил Звенигора, пожимая руку казаку. - Роман все еще в темнице? - А где ж ему еще быть? Не так просто стережет его Трауернихт, чтобы нам было легко освободить! - В том же погребе? - В том самом. У дверей все время стоят двое часовых. - Вы не пробовали с ними поговорить? - Ничего не выходит. В разговор нипочем не вступают. - Ну и черт с ними! Значит, надо подкупить! - Я же говорю: такие псы цепные, ни слова не отвечают! Как тут подкупишь? - Романа никуда не выводили? Не допрашивали? - Не знаю. Не могу же я сидеть там целый день. Чтоб из Чигирина не выгнали, пришлось в сердюцкий полк записаться. Хорошо еще, что знакомые там нашлись - помогли. Зато теперь приказы сполнять надо и отлучиться трудно. - Не много же вам удалось сделать, - разочарованно произнес Арсен. - Где же нам найти Рожкова? Может, он что-нибудь придумал? Грива обиженно пожал плечами. - Рожков знает то же, что и я... Да вот и он! Кузьма Рожков издалека заметил всадников и узнал в них запорожцев. Приветливо улыбаясь, он спешил к ним. Подав всем руку и заметив, что Грива насупился больше, чем обычно, Рожков сразу понял причину. - Что, брат Грива, перепало уже? - Перепало, - хмуро ответил тот. - Арсен думает, что нам здесь легко было. - Я этого не думаю, - возразил Звенигора раздраженно. - Но могли же вы за это время хоть придумать что-нибудь! - Не надо торопиться, - сказал Рожков. - Поспешишь - людей насмешишь! Пока Роман в Чигирине, до тех пор он вроде в безопасности. Я просил генерала Гордона, и он разговаривал с Трауернихтом. Немец освободить своего крепостного отказывается, но и пытать не будет: боится шотландца. - Он в любой день может вывести его отсюда, и тогда ищи ветра в поле! Где-нибудь незаметно замучит, даже не узнаем... - Ну что ж делать-то, головой стену не прошибешь... Звенигора с досадой стукнул рукоятью сабли. - Эх, черт! Думал я, что вы сообразительнее... Не можем же мы сидеть здесь несколько дней! Должны немедленно мчаться в Сечь! Нужно не откладывая, сегодня же выручить Романа, хотя бы и пришлось пустить в ход сабли! - Это можно сделать не раньше вечера, - сказал стрелец. - Днем нечего и думать об этом. Нас схватят, как куропаток. И сами погибнем, и Роману не поможем. Неожиданно с укреплений ударила пушка. Выстрел был такой сильный и неожиданный, что всех взяла оторопь. За первым выстрелом последовал залп из всех пушек. Содрогнулась земля. В ушах зазвенело. Кони тревожно заржали, затоптались, приседая на задние ноги. - О господи, что случилось? - Ту-у-рки-и! Ту-у-рки-и! - донесся чей-то зычный голос. - Закрывай ворота-а!.. Запорожцы выскочили на вал. Отсюда видны были все подходы к городу с юга, востока и запада. Окинув быстрым взглядом местность, Звенигора сжал зубы. Вдали по всему полю надвигалась темная туча. Широкие лавы конных отрядов, вздымая пыль, катились к Чигирину. Низиной, от Субботова, по-над Тясмином шли янычары. - Ну вот, началось! - сказал Метелица. - Да, началось. Скоро они будут уже под стенами города. И чтобы не оказаться в осаде, мы должны немедленно бежать отсюда, - произнес Звенигора, мысленно укоряя себя за то, что заезжал в Дубовую Балку. Теперь не хватало как раз одного дня, чтобы вызволить Романа. - Что будем делать, братья?.. - Как - что? Надо ехать в Запорожье! - высказал общую мысль Метелица. Звенигора и сам понимал, что оставаться в осажденном городе он не может, не имеет права. Письма гетмана и воеводы Ромодановского обязывают его немедленно мчаться в Сечь. Но нельзя и Романа бросить на произвол судьбы. Где же выход? - Друзья, - обратился он к Рожкову и Гриве, - не гневайтесь на меня. Вижу, что теперь только вы сможете помочь Роману... Вот деньги - расходуйте их по своему разумению!.. А я постараюсь поскорее вернуться. И даже если Чигирин будет обложен со всех сторон, я все равно найду возможность пробраться сюда, к вам! Прощайте! Удачи вам во всем! Запорожцы вскочили на коней и помчались к Крымским воротам, надеясь успеть проскочить между турецкими войсками и Тясмином в направлении на Павлыш. ОТВЕТ ЗАПОРОЖЦЕВ 1 Необычное известие, словно молния, мигом облетело все курени: в Сечь прибыли послы турецкого султана. (Курень (истор.) - большая хата-казарма, в которой размещалось несколько сотен запорожцев. Отсюда и название военного подразделения (около 500 человек).) - Такого еще не бывало! - воскликнул ошеломленный Метелица. - Что им тут надо, нехристям? Га? А пойдем-ка, хлопцы, посмотрим на них поближе. Может, кто из них узнает Метелицу да почешет старый шрам! Да, не одному я навсегда оставил метку своею саблей! Пошли! Весь курень высыпал во двор. Каждому было интересно увидеть живых турок вблизи: и тем, кто никогда их не видел, и тем, кто не раз встречал их с оружием в руках на поле и в море. Только Звенигора и Спыхальский не торопились - шли не спеша, медленно приближаясь к пестрой толпе на площади. Еще издалека, через головы запорожцев, они увидели белые тюрбаны спахиев. Турок было немного - они стояли молча, сгрудившись тесной кучкой, и напряженно, с опаской глядели на запорожцев и их крепость, слава которой разносилась далеко по всему свету. Между турками и запорожцами образовалась узкая полоса свободного пространства. На ней стояли рослые молодцы из личной стражи кошевого. Несмотря на необычность положения, запорожцы вели себя сдержанно, спокойно. Толпа все время передвигалась, глухо шумела, но не было слышно ни выкриков, ни ругани, ни смеха. Раздвигая плечом запорожцев, Спыхальский пробрался вперед. За ним протиснулся и Звенигора. Теперь с расстояния в десяток шагов они могли спокойно наблюдать невиданное зрелище: турки на Сечи! Не плененные и не купцы, а воины, с саблями, пистолетами и янычарками! На это стоило посмотреть... А интересно, с чем они прибыли сюда? Вдруг Арсена как обожгло: среди посланцев султана он узнал Гамида! - Пан Мартын, погляди! Или я сплю, или мне наяву мерещится? Гамид! Спыхальский оторопел; казалось, что ему перехватило дыхание. - Пся крев! Холера ясна! Это и вправду он, Гамид! - загремел поляк. - Черт меня побери, если я ошибаюсь!.. Вот где мы с ним встретились, стонадцать дзяблов ему в глотку! - И крикнул изо всех сил: - Эй, Гамид! Турки заволновались, что-то быстро заговорили, а Гамид, узнав Спыхальского, а потом и Звенигору, побледнел и невольно поднял руку, как бы заслоняясь от удара. Арсен рванулся вперед, оттолкнул часового и в один миг очутился перед Гамидом. Спахия вскрикнул от испуга. Арсен же усмехнулся: - Вот где довелось встретиться, Гамид-ага! Недаром говорится: только гора с горой не сходятся... Как живется-можется, ага? Салям! - Салям, - растерянно пробормотал Гамид. - Что привело тебя сюда, ага? - Дела. - И ты не побоялся ехать в Сечь, зная, что я жив? - Я посол султана. Моя особа неприкосновенна, - торопливо ответил Гамид, почуяв в словах казака угрозу. Запорожцы притихли, вслушиваясь в чужую речь. Турки тоже молчали - ведь никто из них не знал, какие кровавые отношения связывали этих двух людей. Только Спыхальский, напряженно сопя за плечами Арсена, допытывался: "Что он сказал, Арсен?" Но тот не отвечал ему, неотрывно смотрел в лицо Гамиду, бросал ему гневные слова. - Я тоже был послом нашего кошевого, и ага знает, кем я стал в Аксу и какие невзгоды перенес, пока добрался домой... Но пусть ага не боится: мы здесь, в Запорожье, послов уважаем. И пока ага в Сечи, я его и пальцем не трону. Но в степи... - Арсен выдержал паузу, которая была красноречивее слов. - Но в степи, если пошлет такую встречу аллах, мы скрестим сабли! - Я тоже приехал в ваши степи не для того, чтобы избегать опасности, - напыжился Гамид, поняв, что сейчас Звенигора ему не страшен. - А не хотелось бы тебе, Гамид-ага, узнать, что стало с воеводой Младеном, Златкой и Якубом? - переменил тему разговора Арсен. - Конечно. Хотя о Младене и без тебя догадываюсь: он погиб! - со злобой выкрикнул спахия. - Ошибаешься, ага. Все они живы и здоровы. И не теряют надежды расквитаться с тобой за все твои злодейства! - Вот как?! Вы все вместе и порознь уже не раз пытались сжить меня со света, но аллах бережет своего верного сына... - А где сейчас Ненко, ага? - Арсен умышленно не назвал его Сафар-беем, чтобы спутники Гамида не поняли, о ком идет речь. - Он в войске падишаха. Где же ему еще быть? Живой, здоровый и рвется бить гяуров! - Не откажи, ага, в любезности, - передай Ненко привет, скажи, что мы все живы, здоровы и помним его. В ответ Гамид пробурчал что-то невнятное. Но в это время толпа всколыхнулась, расступилась, - от войсковой канцелярии шли два куренных атамана и казначей. Увидев Звенигору, казначей поманил его пальцем к себе и сказал: - Арсен, немедленно иди к кошевому. У него беседа будет вот с этими... Атаманы поздоровались с турецкими посланниками. - Привет и почтение! Честь и уважение! Кошевой атаман славного войска Низового Запорожского ждет вас, послы! 2 - Заходи, Арсен! - послышался голос кошевого. Звенигора вошел и остановился у порога: за столом, что стоял в глубине большой комнаты, сидели двое - кошевой Серко и Свирид Многогрешный. "Ну и денек сегодня! - подумал запорожец. - Недоставало еще с Сафар-беем встретиться!" Он пристально посмотрел на своего давнего знакомого. Это был уже не тот Многогрешный, которого он знал в Турции. Куда подевались тщедушность и измождение! Свирид раздобрел и вроде даже помолодел. На нем ловко сидел красный жупан из тонкого сукна, а на ногах красовались мягкие сапоги с подковками. - Поклон тебе, батько кошевой! Поклон, дядько Свирид! Каким ветром? Серко в ответ кивнул головой. Многогрешный важно встал и надменно поклонился: - Поклон, казак. А прибыл попутным ветром - к батьке кошевому от князя Украины Георга Гедеона Вензика Хмельницкого с письмом, а также как провожатый посольства турецкого султана к запорожскому казачеству. Величай меня, казак, паном хорунжим, а не дядькой Свиридом. Звенигора едва поклонился, но не мог скрыть удивления, как изменился дядька Свирид; наглая спесь, сквозившая в его глазах и самодовольно расплывшейся округлой физиономии, невольно вызвали у казака усмешку. Запорожцу было известно, что несчастный сын Богдана Хмельницкого, Юрий, после многолетних мытарств в татарском и турецком плену согласился под нажимом янычар провозгласить себя князем Украины и даже принял участие в осаде Чигирина. Правда, войско его состояло из татар, которые во главе с турецким агою Аземом не столько штурмовали Чигирин, сколько следили за тем, чтобы их "князь" не перебежал на сторону русских. И еще было у него восемьдесят казаков из тех турецких невольников, которые, спасая жизнь, согласились служить в войсках падишаха. Припомнив, что именно Многогрешный в Семибашенном замке Стамбула уговаривал невольников идти на службу к туркам, Звенигора понял, как он очутился в войске Юрия Хмельницкого. Но с чем Свирид прибыл в Сечь? Течение мыслей Арсена нарушил Серко: кошевой, очевидно, продолжал прерванную беседу. - Бог мне свидетель, никогда я не ходил с войском на Украину, чтоб разорять отчизну свою! Не хвастаясь, по чести скажу: все мои заботы и старания были направлены на то, чтобы причинить ущерб нашим исконным врагам - басурманам. И теперь, на склоне лет своих, думаю я не о власти и почестях, не о ратных подвигах, а о том, чтобы до последних дней моих твердо стоять против тех же врагов наших - басурман... Так и передай князю своему Юрию!.. А еще скажи: турки и татары столько горя и зла причинили народу нашему, стольких наших людей порубили, а других заарканили и потащили в неволю, что не с ними следовало бы Юрасю Хмельниченко отвоевывать для себя наследство дедов - Субботов и славный город Чигирин. Народ не поймет и не поддержит его... И на поддержку запорожцев тоже пусть не надеется!.. Многогрешный побледнел. Слушая Серко, беспокойно бегал взглядом по комнате и мял в руках меховую шапку с бархатным верхом. Видно, не ожидал он резкого отказа, как, очевидно, не ожидал этого и сам Юрий Хмельницкий. Звенигоре стала понятна цель приезда Многогрешного, он с еще большим интересом стал следить за выражением лица "посла" и ждал, что же он скажет на полные высоких чувств и достоинства слова кошевого. - Спасибо за искренний ответ, пан кошевой, - тихо произнес Многогрешный. - Не скрою, что он огорчил меня, а ясновельможного князя-гетмана глубоко опечалит... Он помнит любовь и уважение пана к его отцу, Богдану Хмельницкому, и надеялся на такую же любовь и уважение и к нему. А вон что получается... - Пан посол, - резко перебил Серко Многогрешного, - вот уже больше сорока лет держу я в руке саблю и всегда считал, что служу ею не отдельным людям, даже и таким великим, каким был наш покойный гетман Богдан, а дорогой нашей матери-Украине, и только ей одной!.. Так и передай!.. А теперь - иди! Я слышу, пришли послы султана, а их не следует задерживать в Сечи. Многогрешный молча поклонился и торопливо вышел. Серко прошелся по комнате, расправил широкие плечи и улыбнулся казаку. - Ну вот, одного посла отшили... Интересно, с чем прибыли турки? Зови их, Арсен! 3 В тот же день, когда казначей и Звенигора отвели султанских послов к сечевому предместью, где высился красивый посольский, или, как его звали запорожцы, греческий, дом, и разместили их на отдых, неожиданно сечевой довбыш изо всех сил стал колотить в тулумбас. Гулкие тревожные звуки понеслись над Сечью, созывая запорожцев на совет. (Довбыш (укр.) - барабанщик, литаврщик.) Они стремительно выбегали из куреней, мчались из пушечной, из оружейной, из корчмы, торопились из гавани, где стояла казацкая флотилия, с ближайших островов Войсковой Скарбницы и выстраивались полукругом на площади у огромного дубового стола, за которым сидел уже писарь перед большой серебряной чернильницей. Из церкви войсковой есаул вынес клейноды - малиновую хоругвь и бунчук. Под бунчуком стали старшины. Затем из войсковой канцелярии вышел Иван Серко. Остановился у стола, вынул из-за пояса булаву, поднял вверх. (Войсковая Скарбница (укр.) - комплекс укрепленных островов на Днепре, прикрывавших подходы к Сечи. Там в зарослях запорожцы прятали войсковую казну (скарб) и другие ценности. Клейноды (укр.) - знаки власти, регалии.) Запорожцы, выстроенные по куреням, постепенно успокаивались. Наконец над площадью установилась тишина. Слышалось только шумное сопение Метелицы да кашель старого Шевчика. Кошевой вышел на несколько шагов вперед, стал среди полукруга, образованного тысячами воинов. - Братья, атаманы, молодцы, войско запорожское! - разнесся его мощный голос. - Я собрал вас на раду, чтобы сообщить: султан турецкий Магомет Четвертый прислал к нам на Сечь с депутацией письмо. Послушайте внимательно и сами решайте, что ответить... А перед этим хотел бы вам сказать: я не сомневаюсь в вашем ответе, братья, но все же напомню - может, кто забыл, - кто мы и зачем здесь, на Низу, проживаем... Испокон веку кровожадные татарские ханы и мурзы, а также турецкие паши да султаны разоряли нашу землю, старых и младых убивали, а сильных и здоровых на арканах тащили в агарянскую неволю. Испокон веку, запорожское войско разбивало татарские отряды и вызволяло из тяжелого полона тысячи невольников, громило города и села Крыма и Турции, отплачивало мурзам и пашам за невинную кровь людей наших. Да и сама Сечь возникла потому, что нужно было обороняться от лютых захватчиков с юга. И жить будет Сечь до тех пор, пока существует эта смертельная угроза... А сейчас, как вам известно, братья, нечестивый султан турецкий нагнал на Украину войск множество. Черная мгла покрывает наши степи! Визирь Мустафа поклялся бородою пророка вытоптать конями всю нашу землю от Каменца до Полтавы, от Запорожья до Киева! И вот теперь султан предлагает нам... Но лучше сами послушайте, что пишет этот нехристь. Писарь, читай! (Агарянский (укр.) - турецкий, магометанский.) Писарь вышел из-за стола, расправил свиток пергамента, начал читать. - "Я, Султан Магомет Четвертый, брат солнца и луны, внук и наместник божий, повелитель царств - Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Большого и Малого Египта, царь над царями, повелитель повелителей, никем не превзойденный и непобедимый рыцарь, неотступный защитник гроба Иисуса Христа, любимец самого бога, надежда и утешение всех мусульман, гроза и в то же время великий защитник христиан, - повелеваю вам, запорожские казаки, по доброй воле сдаться мне без малейшего сопротивления и своими набегами мне больше не досаждать. Султан турецкий Магомет Четвертый". Могильная тишина, царившая, пока писарь читал письмо, продлилась на какую-то минуту и после этого. Потом площадь взорвалась как вулкан. Словно треснуло, раскололось небо от молнии и покатился гром! Что произошло на Сечи! Толпа - казаки вмиг нарушили строй - забурлила, заклокотала. Поднялся неимоверный гвалт. Гневные выкрики, оскорбительная брань, угрозы неслись со всех сторон. Никто никого не слушал. Каждый старался крикнуть так, чтобы его обязательно услыхали на берегах Босфора. Но постепенно негодование перешло в удивление, а удивление - в громовой, повальный хохот. Первым громко рассмеялся старый Метелица. - Га-га-га! - заколыхался он, хватаясь за тучный живот. - Ну и насмешил, клятый нехристь! Ну и отколол, свиное ухо!.. Га-га-га!.. Дед Шевчик согнулся до земли: - Хи-хи-и-и!.. Ой, братцы, дайте ковш горилки, бо не выдержу - смехом изойду!.. Хи-хи-и-и!.. - Го-го-го! - забубнил, как в бочку, Товкач. Раскатисто заливался веселый Секач. Вокруг ревело, клокотало, бурлило, плескалось человеческое море. Но вскоре неудержимый смех постепенно стал сменяться опять на злые выкрики. Звенигора стукнул кулаком по рукояти сабли, со злобой крикнул: - Ишь куда загнул, шайтан турецкий, проклятого черта брат и товарищ и самого Люцифера секретарь! Сдаться!.. - А дули с маком не хочешь? - поддержал его Секач. - Вавилонский ты кухар, арапская свинья, а не рыцарь! - потрясал громадным кулачищем Метелица. - Каменецкий кат! (Кат (укр.) - палач.) - Подолийский ворюга! - Самого аспида внук и всего света шут! - Свиное рыло! - Кровожадная собака! Со всех сторон неслись выкрики, смех, ругань. Каждый старался побольнее досадить далекому, но такому ненавистному султану. Серко, весело сверкнув глазами, крикнул писарю: - Пиши! Записывай быстрее! Это же такой ответ, что султану от него тошно станет! Ха-ха-ха!.. Ишь, а мы думали-гадали, как ответить!.. Писарь схватил белое перо, начал быстро-быстро писать. А отовсюду летело - с гиканьем, свистом, язвительными прибаутками: - Македонский колесник! - Некрещеный лоб, чтоб забрал тебя черт! - Свиное рыло! Га-га-га! - Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! Ге-ге-ге! Хе-хе-хе-е-е! - на все лады смеялись казаки. Серко поднял булаву. Шум начал стихать. Все еще содрогаясь от смеха, кошевой вытер от слез глаза, промолвил: - Спасибо, братья! Вот так ответили! Писарь, записал? - Записал, батько! - Ну-ка, прочитай! Как это вышло по-ученому? Запорожцы вновь разразились хохотом. А писарь встал, заложил перо за ухо, поднял руку. Постепенно шумливая толпа угомонилась. - "Запорожские казаки турецкому султану, - начал читать писарь. - Ты - шайтан турецкий, проклятого черта брат и товарищ и самого Люцифера секретарь. Який же ты, к черту, рыцарь, ежели голым з...м даже ежа не убьешь? Не будешь ты достоин сынами христианскими владеть! Твоего войска мы не боимся, землей и водою будем биться с тобою! Вавилонский ты кухар, македонский колесник, иерусалимский броварник, александрийский козолуп, Большого и Малого Египта свинарь, татарский сагайдак, каменецкий кат, подолийский ворюга, самого аспида внук и всего света и подсвета скоморох, а нашего бога дурень, свиное рыло, кровожадная собака, некрещеный лоб, чтоб забрал тебя черт! Вот тоби казаков ответ, плюгавец!.. Числа не знаем, бо календаря не маем, месяц на небе, год в книге, а день - такой у нас, как и у вас, поцелуй за то вот куда нас!" (Броварник (укр.) - пивовар. Козолуп (укр.) - живодер. Сагайдак (тюрк.) - чехол для лука и колчана со стрелами. Не маем (укр.) - не имеем.) Последние слова потонули в буйном реготе, вырвавшемся из тысяч крепких казацких глоток. Часовые на башнях, пушкари у пушек, не зная, что случилось на раде, удивлен