Нас здесь никто не услышит? - Никто. Говори смело. - Ненко, умирает твоя мать. - Что?! - Сафар-бей ожидал всего, только не такого известия. По лицу промелькнула мучительная тень, которую ага напрасно пытался скрыть от собеседника. - Моя мать?.. - Да, мой дорогой Ненко. Ей очень плохо. - Чем же я могу помочь ей? Я даже не знаю, где она. - Она хочет видеть тебя. - Но это же невозможно! - воскликнул пораженный Сафар-бей. - Почему невозможно? Какая бы стена ни разделяла вас до этого, перед смертью той, что дала тебе жизнь, она должна пасть! Сафар-бей наклонил голову. Молчал. Пальцы невольно и быстро перебирали складки широких шаровар. - Куда ехать? Далеко? - спросил глухо. - Я проведу тебя... На третий день ты снова будешь в Сливене. - И гайдутины не побоятся впустить меня в свой лагерь? - Мы завяжем тебе глаза. Гайдутины вынуждены будут это сделать. - Ты говоришь так, Якуб, словно и сам гайдутин... - Не об этом сейчас разговор. Что же ты решаешь? - Мне жаль разочаровывать тебя, Якуб, но я никуда не поеду. Со временем об этом станет известно беглер-бею. Я не могу рисковать своим будущим. - На войне ты каждый день рисковал жизнью, Ненко, и, уверен, не боялся! - Там совсем другое. Там шла война. - Это твое последнее слово? - Да. Якуб поднялся, взял со стола подсвечник со свечой и подошел к окну. Постоял в глубокой задумчивости, тяжело вздыхая и с сожалением качая головой. И если бы Сафар-бей не был так взволнован, он заметил бы, что Якуб, пристально вглядываясь в темный сад, дважды поднял и опустил перед собою свечку. Но занятый своими нелегкими мыслями, ага пропустил это мимо внимания. Якуб вернулся назад и поставил подсвечник на место. - Я думал, у тебя мягкое сердце, Ненко. - Будь у меня мягкое сердце, я бы не был воином, Якуб. За окном послышался шорох и стук. Сафар-бей вскочил на ноги. С подозрением глянул на Якуба: - Что там? - Не волнуйся, Ненко. Тебе ничто не угрожает. Двери приоткрылись. В комнату бесшумно проскользнул Звенигора, а за ним Драган. Сафар-бей кинулся к стене, где висело оружие. Но Арсен молниеносно пересек ему путь и направил в грудь черное дуло пистолета: - Спокойно, Сафар-бей! Салям! Разве так принимают гостей? - Что вам нужно? - побледнел ага. - Уважаемый ага, Якуб уже все объяснил тебе. Но ты оказался бессердечным человеком. Поэтому приходится разговаривать с тобой несколько иначе. Позволь твои руки! Драган, давай веревку. - Урус, ты мстишь мне за то, что в Чернаводе я отправил тебя в плен? Но поверь, я потом передумал и хотел приказать... - Я знаю об этом, - ответил Звенигора. - Якуб мне рассказал. И хотя благодаря тебе я почти год провел на каторге, мстить не собираюсь. Но об этом успеем поговорить в дороге. Времени у нас там хватит. Вяжи, Драган! 6 На второй день в полдень, все тридцать гайдутинов, оставшихся зимовать в горах, столпились возле хижины воеводы. Младен стоял впереди. Только Златка осталась с больной матерью. Снизу, по вьющейся горной тропинке, поднимались пять всадников. Гайдутины молча смотрели на них, собственно, на одного - с завязанными глазами. Он ехал вторым, сразу за Драганом. - Быстрее! Быстрее!.. - закричал со скалы Яцько, размахивая шапкой. Воевода волновался, хотя и старался не показывать этого. Но по тому, как он побледнел, а потом снял шапку и скомкал ее в руке, гайдутины могли догадаться, какие чувства бурлят в сердце их вожака. Резкий ледяной ветер трепал его длинный седой чуб, бросал в лицо колючим снежком, но Младен будто не замечал холода. С обрыва неотрывно всматривался в приближавшегося к нему сына. Наконец всадники миновали скалу, на которую забрался Яцько, и остановились перед хижинами, откуда открывался вид на глубокое ущелье, затянутое снежной мглою. Арсен снял повязку с глаз Сафар-бея. - Здравей, воевода! Здравейте, другари! - поздоровался Драган, спрыгивая с коня. - Какво правите? (Какво правите? (болг.) - Как дела?) - Здравейте! Здравейте! - Младен обнял каждого из прибывших и остановился перед Сафар-беем. Наступила глубокая тишина. Все затаили дыхание. Хмурые обветренные лица гайдутинов повернулись к янычарскому аге. Противоречивые чувства бурлили в сердцах повстанцев. Так вот он какой, Сафар-бей, их самый злейший враг! Молодой, статный, удивительно похожий на госпожу Анку, он ловко сидел на коне, оглядывая черными жгучими глазами гайдутинов и их стан. Несмотря на усталость и волнение, которое охватило его, он старался держаться горделиво, не опускал глаз под пронизывающими взглядами гайдутинов. Узнав воеводу, быстро спрыгнул с коня, застыл напряженно, не выпуская поводьев из рук. - Здравей, сыну! - тихо произнес воевода, пристально глядя в лицо аги. Сафар-бей не выдержал взгляда воеводы. Опустил глаза. Арсен, что стоял рядом, мог бы присягнуть, что у него задрожали губы. - Здравей... тате! Слова эти, видно, стоили Сафар-бею огромного усилия, ибо голос его дрогнул и прозвучал хрипло. Собравшиеся всколыхнулись, пронесся легкий, почти не слышный в порыве ветра вздох. Старый Момчил крякнул, будто у него запершило в горле. Якуб отвернулся и молча вытер затуманившиеся глаза. - Спасибо, сын, что приехал. Пойдем в хижину, - пригласил Младен. - Там твоя майка... ждет тебя... О боже, слишком долго она тебя ждала, бедная!.. Они направились к хижине. Гайдутины гурьбой двинулись за ними, но у дверей остановились. - Сейчас мы там лишние, - произнес Якуб. - Пусть сами... Но толпа не расходилась. Люди стояли на ветру. Снег таял на их лицах и стекал на мокрые кожушки. В мутном небе желтело круглое пятно чуть заметного холодного солнца. Через некоторое время вышел Младен и кивнул Звенигоре: - Арсен, зайди! Звенигора переступил порог хижины. В горнице горела свеча, пахло воском. Анка лежала на широкой деревянной кровати. Глаза ее блестели. Дышала она тяжело. Возле нее сидела заплаканная Златка. Сафар-бей стоял у изголовья, и мать держала его руку в своей, словно боялась, что вот-вот он уйдет от нее. На лице Сафар-бея неловкость и смятение. Анка заметила казака, прошептала: - Арсен, подойди ближе! Звенигора приблизился к кровати. Стал рядом со Златкой. - Спасибо тебе, что привез мне сына... Я так рада... - Голос Анки прерывался. Ей тяжело было говорить, и Звенигора сделал движение, как бы желая ее остановить, но она отрицательно покачала головой: - Нет, нет, дай мне сказать... У меня так мало времени... Ты очень любишь Златку? Вопрос был неожидан, и Арсен смутился. Но тихо и твердо ответил: - Очень! - и взглянул на девушку. Ее бледные щеки загорелись румянцем. - А ты, доченька? - Я... тоже, - прошептала Златка. Анка помолчала, внимательно вглядываясь в смущенное лицо дочери. Собравшись с силами, заговорила снова: - Дайте друг другу руки... Вот так... Прежде я боялась, Арсен, что ты отберешь у меня дочку, которую я едва нашла. А теперь сама вручаю тебе... Береги ее... Она здесь, в гайдутинском стане, стала такой сорвиголовой... Я рада за вас... Будьте счастливы!.. Младен, дорогой мой... - Она подала ему свободную руку, и воевода, опустившись на колени, прижался к ней щекою. - Вот мы и собрались... наконец... всей семьей... Я так счастлива... мои дети снова со мною... У Младена вздрогнули плечи, из груди вырвалось глухое горестное рыдание. Златка плакала навзрыд, не сдерживая себя. Звенигора почувствовал, как по щеке покатилась теплая слеза, но не смел поднять руку, чтоб вытереть ее. Сафар-бей стоял бледный, закусив губу. Он прилагал все силы, чтобы не проявить, как он привык думать, малодушия, но и в его глазах стояли слезы. Анка закрыла глаза и откинулась на подушку. Дышала тяжело, прерывисто. Из последних сил сжимала сыновнюю руку. Боялась хоть на миг выпустить ее. Отдохнув немного, встрепенулась. Заговорила тихо, но ясно: - Ненко, сынок... родной мой... Я знаю, как тяжело тебе привыкнуть к мысли, что я... твоя мать... Я понимаю тебя... Ты - отломанная ветка, которую ветер унес далеко от дерева. Ты и не помнишь того дерева, на котором рос... А я помню... твой первый крик... Потом лепет... До сих пор вижу твои веселые черные глазки, густые кудри... Помню каждый твой шаг от первого дня до того самого часа, когда... когда... Потом наступило тяжелое время... долгие годы поисков, надежд и разочарований... И все это время ты жил в моем сердце рядом со Златкой... маленьким черноволосым мальчиком с тремя длинными шрамами на ручке... Потому так легко и узнала после стольких лет разлуки... Ведь ты - моя плоть... моя кровь... Она судорожно сжала руку Сафар-бея. Широко открытыми глазами долго смотрела на него, словно старалась навеки запомнить каждую черточку. Потом перевела взгляд на Младена. - Младен... - прошептала совсем тихо, чуть слышно: каждое слово давалось ей с большим трудом. - Младен, положи свою руку... на руку... нашего Ненко... Вот так... Арсен, Златка... вы тоже... Арсен и Златка подошли к изголовью, положили свои руки на руку Сафар-бея. - А теперь поклянитесь... поклянитесь... что никто из вас никогда не поднимет друг на друга... руку... хотя и придется быть в разных станах... Умоляю вас!.. Не поднимайте руки на моего сына!.. - Клянусь! - тихо произнес воевода. - Клянусь! - глухо отозвался Звенигора, и к его негромкому голосу присоединилось легкое, как вздох ветерка, Златкино: - Клянусь! Опустилась тишина. Немая, тревожная. - Ненко, а ты?.. - Клянусь! - выдавил из себя Сафар-бей и опустил глаза. Звенигоре казалось, что за всю свою жизнь, полную тревог, смертей и невзгод, он никогда не переживал минуты тяжелее этой. Нестерпимо больно было ему смотреть на этих людей, в семью которых он входил, на их муки и страдания. Его огрубевшее в боях и неволе сердце мучительно щемило, а глаза наполнились слезами. Младен сдерживал рыдания, клокотавшие глубоко в груди. Все опустили головы. Только Златка не скрывала слез. - Не плачьте, - прошептала Анка. - Не нужно... Мы же все вместе... одной семьей... Я так счастлива... Голос ее внезапно оборвался. Рука соскользнула с руки Сафар-бея и упала на белое шерстяное одеяло... На крик Златки в хижину стали входить гайдутины. ...Хоронили Анку на другой день в полдень. Вынесли на плечах в тисовом гробу на било - наивысший гребень горы, поднимавшийся над Планиной. Ветер утих, тучи разошлись. Сияло яркое солнце. В голубом небе стоила безмолвная тишина, а в ней спокойно, торжественно парили ширококрылые черные орлы. С горы было видно всю Планину: далекие вершины, присыпанные ослепительно белым снегом, глубокие темные ущелья, густо-зеленые сосновые и тисовые леса, голые хмурые утесы там, где не ступала нога человека. - Отсюда, Анка, тебе будет видна вся Болгария, - сказал Младен, первым бросая в могилу горстку земли. - Смотри на нее, орлица моя! Слушай песни весеннего ветра над родною Планиной, шум зеленых лесов в ущельях, говор прозрачных звонких потоков... А как всколыхнется Планина, задрожит земля, знай: жив твой Младен, живы твои ясные соколы-гайдутины! Это они с саблями и самопалами в руках снова кинулись в бой за свободу любимой Болгарии!.. Так ли я говорю, братья?.. - Так, так, воевода! Так, отец наш! - откликнулись гайдутины. - Ну, прощайтесь! Пусть спит вечным сном наша мать! На вершине быстро вырос могильный холмик. Гайдутины повытаскивали из-за поясов пистолеты, и горную тишину разорвал гром выстрелов. Постояли немного молча и начали потихоньку спускаться вниз. - Тате, пойдем, - позвала Златка, тронув отца за рукав. - Идите. Я приду потом, - тихо ответил воевода. Он стоял простоволосый, без шапки, смотрел вдаль, где небо сливалось с горами. В сухих покрасневших глазах не было слез - только глубокая скорбь и острая боль. Всем было понятно, что воевода хочет остаться наедине с дорогой могилой. Арсен обнял Златку за плечи и повел с горы. Когда отошли до первого крутого уступа, оглянулся. На вершине, кроме воеводы, остался также и Сафар-бей. На фоне ярко-голубого неба четко вырисовывались две темные неподвижные фигуры... Только к вечеру спустились Младен и Сафар-бей в стан. Никто не знал, что было там между ними, о чем они говорили. Пройдя хижины, Сафар-бей подошел к обрыву и сел на холодный, заснеженный камень. Было печальным и горестным выражение его бледного, утомленного лица, скорбно опущены плечи. - Драган, пошли людей - пусть проводят до Сливена, - коротко приказал воевода. - А как... - Драган хотел спросить, завязывать ли снова глаза Сафар-бею, но промолчал. Что-то неуловимое во взгляде, которым смотрел воевода на сына, удержало его. Но Младен понял своего молодого друга. - Нет, нет, повязки не надобно! - сказал поспешно. - Не надо... Я верю... Не сможет он привести янычар на могилу своей матери... ФИРМАН 1 Гамид сидел в комнате Сафар-бея на мягком миндере и со злорадством смотрел на исполосованную батогами спину бая Станко, подвешенного за вывернутые руки к потолку. Напротив замерли в ожидании приказа янычары - Кагамлык и великан Абдагул. - Ты уже старый, бай Станко, а ведешь себя, как неразумный подросток. Ай-ай-ай! - произнес Гамид спокойно. - Твое упрямое молчание свидетельствует не в твою пользу. Неужели тебе так хочется, чтобы мы переломали тебе ноги, вырвали язык и выжгли глаза? Не вынуждай нас делать это. Скажи, куда делся Сафар-бей? - Не знаю, ага, - прохрипел бай Станко. - Но ведь следы ведут на твой двор, мерзкий гяур! Как же ты можешь не знать? - В который раз говорю: аллах свидетель, не знаю, куда делся Сафар-бей. - Тогда говори, где искать Якуба? Не будешь же ты лгать, что незнаком с этим разбойником! - Впервые слышу это имя. - Не говори глупостей! Якуб вечером зашел к Сафар-бею с улицы. Его видел аскер Кагамлык. Но оттуда он не выходил. Не трудно догадаться, какой дорогой разбойник или разбойники, выкрав агу, покинули дом. Тут не обошлось без твоей помощи, старая собака! - И все же я не знаю никакого Якуба, провалиться мне в пекло, если вру!.. Гамид потерял терпение. Он крикнул: - Абдагул, всыпь этому ишаку еще! Может, он поумнеет и вспомнит то, о чем с таким упрямством старается забыть! Верзила Абдагул вышел на середину комнаты, смахнул рукавом пот со лба. Вновь засвистел батог. Страшная боль исказила лицо старого болгарина. - Изверги!.. - прошептал несчастный. - Сил больше нет терпеть... Гамид подал знак прекратить пытку. - Ну, говори! - Дайте воды. Кагамлык поднес к запекшимся, обкусанным губам старика кружку воды. Бай Станко с жадностью припал к краю. Утолив жажду, помолчал. Затуманенным взором смотрел на мрачное сытое лицо спахии. - Я жду, - процедил Гамид. - Куда делся Сафар-бей? Станко сплюнул из разбитого рта кровь, отрицательно качнул головой. Лицо его распухло от побоев, туго связанные руки одеревенели. Он терял последние силы. Если бы не веревка, которой он был подвязан к потолку, он не устоял бы и минуты на ногах. - Я его... в глаза не видал, ага. - Брешешь! Ты с Якубом выкрал его! - Клянусь, я не имею чести быть знакомым ни с каким Якубом! - Невелика честь знаться с разбойником... Да не крути: ты превосходно знаешь Якуба! Скажи только, где он? Куда вы дели Сафар-бея? - Напрасно пытаешь меня, ага. Мне ничего не известно ни о Сафар-бее, ни о Якубе... Тихий, спокойный ответ Станко вконец разозлил Гамида. Проклятый гяур! В чем только душа держится, а правды не говорит! Но он развяжет язык упрямому гайдутину! Должен развязать и допытаться, куда делся Сафар-бей, даже если пришлось бы замучить до смерти не одного, а тысячу болгарских собак! На это у Гамида были серьезные причины. О таинственном исчезновении Сафар-бея он узнал сегодня утром, вернувшись из Загоры от беглер-бея. Известие ошеломило спахию. Несмотря на то что почти год между ними были напряженные, даже враждебные взаимоотношения, Гамид не спускал глаз с молодого аги и очень волновался, когда тому приходилось сталкиваться с опасностью. Дело в том, что Гамид был очень суеверен. А много-много лет назад, когда он с детьми воеводы Младена подъезжал к Загоре и, уставший, отдыхал на камне у дороги, к нему неслышно, как тень, подошла старая цыганка. Ее тусклые черные глаза впились в его лицо. "Позолоти руку, добрый ага, и я расскажу все, что случилось с тобой в жизни", - прокаркала старуха. Гамид хотел было прогнать ее, но цыганка отгадала его намерение и вцепилась смуглыми скрюченными пальцами в рукав: "Не прогоняй, ага!.. Вокруг тебя кровь, много крови. Мрачные думы бороздят твое чело... Я не буду говорить о былом... Позолоти, красавчик, руку, и я поведаю тебе, что ожидает тебя впереди. Не пожалей для бедной цыганки куруша..." Гамид заколебался. Будущее его пугало. Сказанные цыганкой наугад слова о крови заставили его вздрогнуть. Может, и вправду старая ведьма провидит будущее? Он вытащил из кармана куруш. Цыганка с жадностью схватила монету, запрятала в густые складки пестрого одеяния. Быстро разложила карты. "Будущее твое светло, добрый ага, - снова прокаркала она. - Выпадает тебе богатство и длинная дорога. И почет, и уважение. Ожидал тебя тяжелый удар, но ты счастливо избежал его. А еще имеешь ты большой интерес в детях. Они не кровные, не родные тебе, ага, но тесно связаны с твоей судьбой. Настолько тесно, что я даже боюсь говорить..." "Говори, старая!.." - прикрикнул встревоженный Гамид. "Позолоти руку, счастливчик!" Он бросил еще одну монету. Цыганка посмотрела на него тусклым взором, проскрипела: "Далеко стелется твоя дорога, счастливчик. И все время рядом с тобой идут по ней двое. То они отходят от тебя, то снова приближаются: дороги ваши пересекаются, как морщины на моем лице. И вот что дивно: даже смерть твоя зависит от смерти одного из них..." Гамид посерел. Голос его задрожал: "Тех детей?" "Тех, что сопутствуют тебе, ага..." Цыганка исчезла так же неслышно и незаметно, как и появилась. А Гамид еще долго сидел на теплом камне, потрясенный услышанным. Со страхом смотрел на черное одеяло, под которым лежали укутанные, а вернее, связанные дети воеводы. Тьфу, шайтан! Неужели его судьба теперь зависит от участи гайдутинских последышей? Неужели для того, чтобы продлить свою жизнь, он должен радеть и о них?.. Слова цыганки глубоко запали в сердце Гамида. Суеверный страх за свою жизнь заставлял его долгие годы беречь Ненко и его сестренку, заботиться о них и о их будущем. Когда беглер-бей, желая нанести беспощадный удар воеводе Младену, хотел уничтожить детей, Гамид выпросил для них помилования, а затем отдал Ненко под именем Сафар-бея в янычарский корпус, а Златку держал при себе вместе со своими детьми, дав ей имя Адике. Как только он узнал, что три дня назад при загадочных обстоятельствах исчез Сафар-бей, то немедленно начал розыски, которые дали повод думать, что Сафар-бей выкраден. Куда же он делся? Что с ним? Жив ли? На это мог ответить только один человек - Станко. К его двору ведут следы... Он, очевидно, мог бы дать сведения и о Якубе, которого Гамид не без оснований считал своим смертельным врагом и хотел побыстрее убрать с дороги. Но проклятый болгарин молчит! Не желает говорить правду! Ну нет, он развяжет ему язык! Гамид сам схватил тяжелый батог и начал бить им болгарина по рукам, по лицу, по спине. Станко извивался, пытаясь хотя бы как-нибудь защитить глаза. - Ты скажешь все, гяурский пес! - хрипел спахия, вкладывая в удары всю свою силу. - Все скажешь! - Я ничего не знаю... - стонал бай Станко. - Где Якуб? Куда вы девали Сафар-бея? - Я их не видел, ага. Бог - свидетель. Батог засвистел снова. Гамид осатанел. Даже Абдагул и Кагамлык отошли к стене, боясь, как бы и им не перепало. Неожиданно скрипнули двери, и на пороге появился Сафар-бей. Гамид застыл с поднятым батогом. В глазах - и удивление, и смятение, и радость, которые он не в состоянии был скрыть. - Что это все означает, Гамид-ага? - спросил Сафар-бей, прикрывая за собой дверь и с удивлением оглядывая свою комнату. - Салям! Гамид глупо улыбнулся, протянув к Сафар-бею руки, словно ждал, что тот кинется в его объятия. Но Сафар-бей сделал вид, что не замечает порыва спахии. - Так что же здесь происходит? - повторил он свой вопрос. Гамид бросил батог. Помрачнел. - Когда исчезает из своей комнаты янычарский старшина, я должен узнать, куда он делся. - И поэтому ты избиваешь этого несчастного? Что же он рассказал тебе? - Я узнал от аскеров, что у тебя был Якуб... - А еще что? - Больше ничего. Но и этого достаточно для меня. - Якуб - мой друг, - холодно сказал ага. Гамид натянуто улыбнулся. - Сафар-бей, дорогой мой, неужели мы так и будем говорить стоя посреди комнаты? Я сегодня вернулся от беглер-бея и привез очень важный фирман султана. В нем говорится о новом походе на урусов. Может, мы поговорим обо всем наедине? - Хорошо, - мрачно согласился Сафар-бей. - Тогда прикажи вывести эту гайдутинскую собаку и запереть в подвал. Сафар-бей кивнул аскерам: - Выведите его и отпустите! Кагамлык и Абдагул бросились отвязывать Станко. Гамид недовольно засопел: - Сафар-бей, ты допускаешь ошибку. Этот болгарин причастен к твоему похищению! Его надо допросить! - Ошибаешься ты сам, Гамид-ага, - спокойно ответил Сафар-бей. - Никто меня не похищал... Якуб у меня действительно был. Он принес мне важную весть, которая и заставила меня отправиться в путь. - Куда? - А уж это моя маленькая тайна, Гамид-ага. Как тебе, наверно, известно, я не евнух. Поэтому нетрудно догадаться, какие чувства заставили меня ненадолго покинуть свой дом... Гамид недоверчиво покосился на Сафар-бея, но ничего не сказал. Кагамлык и Абдагул подхватили Станко под руки, поволокли из комнаты. Сафар-бей плотно прикрыл дверь, взбил на мягкой оттоманке миндер, предложил Гамиду сесть. - Теперь поговорим, Гамид-ага. Что нового у беглер-бея? О чем пишет наияснейший султан в своем фирмане? 2 Старая Планина была наилучшим пристанищем и убежищем для гайдутинов. Во всех малодоступных местах - на высокогорных лугах, в глубоких темных ущельях, в чащах вековечных девственных лесов - стояли темные сосновые хижины, срубленные пастухами-горцами по приказу гайдутинских воевод прежних времен. Хижины эти были приземисты, неказисты, но надежно защищали от осеннего ненастья и зимних холодов. В одну из таких заснеженных мрачных долин привел свой отряд воевода Младен. Похоронив Анку, он ни дня не хотел оставаться там, где все напоминало о ней. К тому же к Сливену его влекло желание отомстить Гамиду. Пока гайдутины рубили дрова, растапливали в хижинах печи, готовили горячую пищу, Драган, переобувшись после долгого перехода в сухие сапоги, подошел к воеводе: - Думаю, бай Младен, мне не мешало бы прогуляться до города. Надо оповестить наших людей, где мы расположились. - Ты утомился, Драган. - И все-таки отдыхать некогда. Сафар-бей уже прибыл в Сливен, и нам необходимо знать его намерения относительно нас. Интересно также узнать, что поделывает Гамид... - Ты настоящий юнак, Драган! Когда мне придется перебраться в лучший мир, я распрощаюсь с землей без сожаления: ты продолжишь то дело, за которое я боролся всю жизнь! - с чувством сказал воевода. - Ну что ж, иди! Но будь осторожен. Драган ушел. Возвратился он неожиданно быстро - перед рассветом. Младен ждал его только на второй день к вечеру, поэтому был удивлен, когда увидел своего молодого друга, запорошенного снегом, в своей хижине. - Что случилось, Драган? Ты вернулся с полпути? - Да. Но не один. Со мною бай Димитр. Нам обоим повезло: он торопился из Сливена в наш стан, где никого не застал бы, а я топал в Сливен, где напрасно разыскивал бы бая Димитра, - потому благодарим всех святых, что началась вьюга. Она загнала нас в Медвежью пещеру, где мы и встретились, к радости обоих. - Где же Димитр? Зови его сюда! - Воевода накинул на плечи кожух, раздул в устье печки огонь. - Он, наверное, может многое рассказать... - Да, пришел он не с пустыми руками. Сейчас я его приведу. Через минуту в хижину вошел Димитр, сбил с длинных обвислых усов снег. Младен обнял его, посадил возле огня. В хижине проснулись все: Звенигора, Спыхальский, Грива, Златка, Якуб, Яцько. Каждого интересовало, с чем возвратился Драган. Марийка подала на стол хлеб и жареную козлятину, но Димитр не притронулся к еде. В печи разгорелись сухие сосновые сучья, и пламя осветило лицо болгарина. На нем лежала печать тяжелой усталости, - видно, не легко было пробираться по заснеженным горам окольными путями. В глазах застыла тревога. Все, конечно, понимали, что только очень важная причина могла заставить бая Димитра покинуть Сливен и самому, не ожидая гайдутинского связного, двинуться в горы. - Что произошло, бай Димитр? - спросил воевода, положив на плечо гостя руку. Бай Димитр тяжело вздохнул: - Бая Станко пытали... - Как? Кто это сделал? - Гамид... Все допытывался, проклятый, куда девался Сафар-бей. А также интересовался Якубом. - Ну? - Бай Станко ничего не сказал. Да он и не знал ничего, кроме того, что я причастен к этой истории. Но меня он не выдал. А подозрение на него пало потому, что наши следы вели к его двору... - Жаль бая Станко, - сказал Драган. - Он жив? В безопасном месте? - Да, аскеры притащили его чуть живого и бросили во дворе, как собаку... Но крепок старик! Не успела жена ввести в комнату и отпоить молодым вином, как он сразу же приказал позвать меня. Бай Димитр провел рукой по лицу, вытирая с оттаявших в тепле бровей и усов холодные капельки воды. - Что-нибудь важное? - спросил воевода Младен. - Очень важную новость сообщил мне бай Станко... Гамид при нем обмолвился о султанском фирмане, в котором идет речь о новом походе на руснаков. Думаю, было бы интересно знать подробное его содержание, бай Младен, а?.. Вот почему я так торопился к вам... - Спасибо тебе, друг Димитр! - с чувством произнес воевода. - Спасибо тебе от всей Болгарии за верную службу... Ты принес очень важное известие, и мы теперь сообща подумаем не только над тем, как захватить Гамида, но и как овладеть султанским фирманом. - А что это за штука - фирман? - спросил протяжно степенный Грива. - Фирман, друзья, - это султанский указ, - пояснил воевода. - Если бы нам удалось раздобыть его, мы, очевидно, смогли бы узнать о необычайно важных и серьезных делах. Если в нем действительно говорится о новом походе турок на Украину, то мы узнали бы о начале его, количестве войск и кому поручено возглавлять поход. Так я думаю... - Гм, то было бы вправду хорошо раздобыть ту штукенцию, панство! - прогудел Спыхальский. - Безусловно, - поддержал его Звенигора. - Во что бы то ни стало мы должны немедленно выступить в Сливен. Он вопросительно взглянул на воеводу, ожидая его поддержки. Воевода Младен немного помолчал, должно быть в мыслях решаясь на что-то. Потом сказал: - Ясно одно - мы должны это сделать немедленно. Но как? Кто пойдет на это? - Гамид живет в хане Абди-аги, - вставил Димитр. - Его охраняют. - Мы с Драганом уже бывали в том хане, - промолвил Звенигора. - Думаю, и теперь следует идти нам. Двоих вполне достаточно. - Нет, должно быть, втроем лучше, - засомневался Драган. - Тогда я - третий! - поднялся Спыхальский. - Нет, нет, пан Мартын, - поспешил отказаться Арсен от помощи своего шумливого, запальчивого друга. - Мы на тебя и одеяния янычарского не подберем. - Тогда пойду я, - произнес Якуб. - Мне... Но неожиданно его перебила Златка: - Нет-нет, за третьего буду я! Я очень хорошо, лучше всех вас, знаю Гамида, его повадки. По скрипу половиц под ногами я могу узнать не только его самого, но даже в каком он настроении... - Ну что ты, Златка... - начал Арсен. - Там нужен воин, который умел бы... Девушка не дала казаку закончить мысль: - ...который умел бы стрелять, хочешь сказать?.. Отец, скажи ему! - обратилась она к воеводе. Младен развел руками. Неожиданное желание дочери наполнило его сердце гордостью: он вдруг увидел в ее характере то, чего сам желал своим детям, когда они появились на свет, - смелость, решительность, верность отчизне и готовность отдать за нее жизнь. Но как отпустить ее, девушку, на такое опасное дело? Он заколебался. - Да, Златка умеет хорошо стрелять, - произнес погодя. - И на коне ездит... Но сможешь ли ты, - обратился он к ней, - проявить выдержку и силу духа в обстановке, в которой вы окажетесь там? - Выдержку и силу духа только и можно проявить в сложной обстановке. Здесь вмешался Драган. - А я вот думаю, - сказал он, - Златка будет полезна нам больше, чем кто-нибудь другой. Она прекрасно знает турецкий, одно это много значит. Кроме того, вдруг все сложится так, что она окажется необходимой, как приманка для Гамида. Девушка благодарно взглянула на молодого гайдутина. Арсен же остался недоволен словами своего друга и хотел резко возразить ему. Однако Младен прекратил их спор. - Я согласен, - промолвил он. - Дочь воеводы имеет право подвергать себя опасности наравне со всеми... Теперь, друзья, обдумаем все получше - и в путь!.. 3 Из-за Родопов подул теплый ветер, и снег сразу посерел, пропитавшись водой. По улицам Сливена зажурчали быстрые ручьи. Возле хана Абди-аги остановились три всадника. Судя по одежде, это были два аги из конного отряда и молоденький воин-слуга. Привязав лошадей к коновязи, они направились к дверям. В хане было полутемно и пусто, если не считать четырех аскеров, которые после сытного обеда дремали в углу за своим столом, да самого кафеджи Абди-аги. Увидев новых, незнакомых посетителей, кафеджи сложил в приветствии руки перед длинной седой бородою и с неожиданной для его возраста резвостью кинулся навстречу гостям: - Салям, правоверные! Мой дом к вашим услугам. Несмотря на то что в городе было много войск, прибыли хана не приносили его хозяину удовлетворения, и Абди-ага искренне радовался каждому новому человеку, переступающему его порог с курушем в кармане. - Ночлег и обед для троих, - произнес один из прибывших, бросая на стол золотую монету. Абди-ага низко поклонился высокому красивому аге, который с такой небрежной легкостью бросается золотыми динарами, словно он испанский инфант. - Все будет к вашим услугам, высокочтимый ага! Он провел прибывших на второй этаж своего большого дома, открыл изъеденные шашелем двери и ввел в просторную комнату. Цветные стекла окон пропускали мало света, и здесь было сумрачно, как и внизу. Повеяло застоявшимся воздухом помещения, в котором редко живут люди. - Располагайтесь, высокочтимые! Сейчас слуга принесет вам обед, - сказал Абди-ага и, взглянув на высокого, в котором признал старшего, спросил: - Осмелюсь узнать, ага, как долго вы собираетесь пробыть в нашем городе? - Это будет зависеть от многих обстоятельств, кафеджи-ага. - Вы впервые в нашем городе? Мне кажется, я уже имел честь встречаться с вами... - Ошибаешься, кафеджи-ага. В Сливене я впервые, - ответил тот, поворачиваясь спиною к окну, чтобы свет не падал ему на лицо. - Возможно, я ошибся. У меня бывает много разного народа, да и зрение стало слабеть с годами. Пусть извинит меня высокоуважаемый ага, - пробормотал хозяин, пятясь к дверям. - Арсен, как ты думаешь, узнал он тебя или ему действительно показалось что-то знакомое в твоем лице? - тревожно спросил молодой аскер, когда затихли шаги кафеджи. - Не волнуйся, Златка. В этом одеянии меня и родная мать не узнает, а не то что этот старый турок. Но все же надо быть осторожным, - ответил Звенигора, снимая архалук из дорогого сукна. - Думаю, все будет хорошо. Тем более, что мы здесь не задержимся. - И все же я пойду проверю, не донесет ли на нас этот старый лис, - сказал третий аскер. - Меня здесь никто не знает. - Иди, Драган, но не мешкай, - согласился Звенигора. - Гамид должен вот-вот прибыть... Драган вышел. В комнате наступила та тревожно-радостная тишина, которая бывает только тогда, когда остаются наедине двое влюбленных, между которыми еще не установилось такой близости, что позволяла бы держать себя непринужденно. Златка подошла к окну, не столько стараясь сквозь давно не мытые, мутные стекла посмотреть на площадь, сколько пытаясь создать такое впечатление. Арсен любовался ее небольшой стройной фигуркой, нежным овалом лица, тонким черным локоном, что предательски выбился из-под шапки аскера. - Златка! Девушка тут же повернулась к казаку, будто только и ждала его восклицания. В ее глазах сверкнули искорки. Арсен подошел порывисто, взял девушку за руки. - Любимая, я еще раз прошу тебя: пока не поздно, оставь нас с Драганом вдвоем! Это очень опасная затея... - Арсен, я сама настояла на этом, и отец мне позволил... - А я не позволяю. - Он обнял ее. - Слышишь? Не позволяю! Ты подвергаешься страшной опасности! - С тобой мне ничего не страшно, мой юнак! Я верю, что все закончится благополучно... Она попробовала освободиться из его объятий, но делала это скорее инстинктивно, так как душа ее рвалась к нему. Алели ее уста, глаза сияли. Внезапно девушка ощутила горячий поцелуй. Губы Арсена нашли ее уста и обожгли неведомо сладким огнем, что проник в самое сердце... - Ой!.. - Любимая! Хотя бы теперь послушай меня! Я буду спокоен, если буду знать, что ты в безопасности, - шептал Арсен, - что тебе ничто не угрожает... Почему ты не послушала меня раньше, еще там, в стане? - Теперь тем более никуда не уйду от тебя, - ответила Златка. - Я не хочу пережить тебя... Звенигора изумленно любовался этим прекрасным созданием, которое все глубже и глубже входило в его жизнь, становилось таким родным и дорогим, что он готов был отдать за него и жизнь, и все самое дорогое. За дверями послышались шаги. Вбежал возбужденный Драган. - Он все-таки узнал тебя, Арсен! - воскликнул приглушенно. Звенигора и Златка кинулись к гайдутину. Но Драган их успокоил: - Не волнуйтесь! Я позаботился о том, чтобы Абди-ага не помешал нам. - Не тяни, Драган! Говори толком! Что случилось? - Я спустился вниз вовремя. Абди-ага как раз подошел к аскерам и хотел им что-то сказать. В этот миг я и позвал его. Кафеджи, как я заметил, смутился, вздрогнул, но все же подошел ко мне. Спросил: "Что угодно высокочтимому аге?" Я объяснил, что хотел бы поставить в конюшню лошадей. Он вышел со мною во двор. В конюшне, как я и надеялся, никого, кроме нас, не оказалось. Недолго думая я скрутил старику руки, заткнул рот кляпом и запер в каморке. Пусть померзнет, коварный пес! - Да, нехорошо вышло. Если начнут его искать, поднимется переполох. - Пока это случится, мы будем далеко. Гамид только что прибыл в хан... - Правда? Ты посмотрел, где он остановился? - Да. На другой половине. Его охраняет лишь один аскер - дремлет на оттоманке возле окна. Думаю, мы с ним легко справимся. А вот те четверо, что внизу... - Ну что ж, придется Гамида прикончить здесь! - сказал Звенигора. - Нет, приказ воеводы ясен: мы должны доставить его живым! Звенигора на это ничего не ответил, но по выражению его лица было заметно, что он не очень одобряет приказ воеводы. Была бы его воля, не возился бы он со спахией! Проверив пистолеты, они вышли в длинный полутемный коридор. В конце его, возле окна, стоял аскер. Заметив трех незнакомцев, он медленно направился к ним, очевидно, чтоб лучше рассмотреть. - Салям! - приветливо сказал Звенигора. - А что, почтенный, Гамид-ага вернулся уже домой? Аскер не ожидал, что с ним заговорят о его хозяине, и подозрительно взглянул на незнакомого спахию. - Вы знаете Гамида-агу? - Еще бы! Давние друзья! Мы привезли ему привет от его зятя Ферхада и дочки Хатче, а также от свата Исхака-аги. - О, ага знает моих добрых хозяев! - обрадовался аскер. - Что нового в наших краях? Ага давно оттуда? - Не так давно. - Звенигора по-приятельски похлопал аскера по спине, взял под руку. Они медленно шли вдоль коридора. - Всего месяц... Аскер вдруг задергался: сильная рука Драгана зажала ему рот, а Звенигора схватил в объятия, как в тиски. Златка быстро открыла двери ближайшей комнаты, и гайдутины вмиг впихнули туда аскера. Перепуганный вояка только с ужасом поводил глазами, следя, как ловкие руки связывают его. - Хочешь жить - лежи спокойно! - промолвил Звенигора. - Вечером тебя найдут твои друзья... Чтобы аскер не подкатился к дверям, его привязали к кровати. - На всякий случай, - буркнул Драган, затягивая узел покрепче. Гайдутины вышли в коридор. Златка подала знак, что все спокойно. Можно было приняться за Гамида. - Предпоследние двери направо, - прошептал Драган, оставаясь на страже. Арсен и Златка подошли к дверям. Прислушались... Тихо. Значит, Гамид в комнате один... Звенигора вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок, левым плечом нажал на дверь. Гамид сидел спиной ко входу. Не подозревая опасности, спокойно, не поворачивая головы, спросил: - Что случилось, Энвер? - Салям, Гамид! - произнес Арсен, направляя дуло пистолета на спину спахии. Гамид стремительно обернулся. Увидев блестящее дуло пистолета, как завороженный не мог отвести от него взора. Лицо его мгновенно посерело, нижняя челюсть отвисла, задрожала... Наконец он поднял взгляд на незнакомцев, которые осмелились так нагло, днем, когда в городе полно войск, ворваться сюда. Узнал казака. - Звенигора? О аллах! - Не только, - выступила вперед Златка, снимая шапку. - Салям, ага! - Адике!.. - простонал Гамид, бледнея. - Что вы хотите от меня? - Султанский фирман! - Арсен подошел ближе. - Фирман? - Гамид был изумлен: он ждал худшего. - У меня его нет... - Где же он? - Я отдал Сафар-бею. - Жаль... Тогда придется без лишних разговоров застрелить тебя. Гамид растерянно молчал. - Златка, посмотри хорошенько: может, фирман здесь, а Гамид просто морочит нам голову? Златка бросилась на поиски... - Подождите! - вскрикнул спахия. - Вы все равно не найдете! Договоримся по-хорошему: я вам - фирман, а вы мне - жизнь. Согласны? Он представлял всю безвыходность своего положения, это наполняло его сердце злобой и отчаянием. О аллах, что творится с ним! Минуту назад он чувствовал себя в полной безопасности, имел власть и считался третьим, после околийного паши и Сафар-бея, лицом в городе и околии. А теперь... Смерть глядит ему в глаза, и он не знает, как увернуться от нее, потому судорожно хватается за любую возможность спастись. Фирман, конечно, очень важный документ, и за его утрату беглер-бей по головке не погладит, но думать об этом перед лицом близкой смерти было неразумно и смешно. Разговор с беглер-беем будет потом... А может, и совсем не будет! Главное - сохранить жизнь! Неужели придется сложить голову? О аллах экбер!.. - Мы не торгаши, - сурово сказал Звенигора. - Где фирман? Я не верю, что он у Сафар-бея! - Вот он! - вскрикнула Златка, вынимая из темной шкатулки плотный свиток пергамента. Гамид сорвался с места: - Адике, не смей! Это секретный приказ! За него всей нам снимут головы! - Тем интереснее узнать, о чем же пишет султан в таком важном фирмане, - сказал Арсен. - Златка, читай! Златка пробежала глазами по пергаменту. - О! Действительно важный приказ! - вскрикнула она. - Султан оповещает военачальников и войска, что за позорное отступление из-под Чигирина в прошлом году великий визирь Ибрагим-паша и крымский хан Селим-Гирей лишены всех чинов и сосланы на остров Родос в Белом море. Великим визирем назначается паша Асан Мустафа. Падишах приказывает ему стереть с лица земли проклятый город Чигирин, захватить Киев и Левобережную Украину, а Запорожскую Сечь взорвать. Всех запорожцев на арканах притащить в Порту и продать на галеры! С этого года вся Украина должна стать вилайэтом Османской империи! - Адике! - прошипел Гамид. - Ты понимаешь, несчастная, что ты делаешь? Ты выдаешь важнейшую государственную тайну! Отныне ты вне закона и не можешь рассчитывать ни на чье заступничество... О вай-вай, аллах покарал меня за то, что я считал тебя своей дочерью и дал такое же образование тебе, как и Хатче, - научил читать и писать, что противоречит духу корана, о вай-вай!.. - Напрасно Гамид-ага печалится о каком-то фирмане. Это всего-навсего клочок выделанной телячьей шкуры, - сказал Звенигора. - Подумал бы о себе... Мы пришли не только за фирманом... Смертельный страх вновь засветился в глазах Гамида. Только сейчас он постиг окончательно, что его ждет, если он попадет в руки Младена и Якуба. Он сполз на пол и упал перед Златкой на колени. Обхватил ее ноги руками, прижался жирной щекой к мокрым, холодным от талого снега сапожкам девушки. Из его груди вырвался стон. - Адике! Дорогая! Я же был тебе отцом... В Аксу ты не знала горя... Неужели ты позволишь, чтобы меня подвергли пыткам?.. Вспомни Хатче... Она была тебе сестрой... Неужели хочешь осиротить ее?.. Адике, я знаю: я негодяй... я принес горе твоим родителям... Но ни ты, ни твой брат не имеете причин мстить мне; я дал вам все то, что и своим детям... Если ты не спасешь меня, аллах проклянет тебя, Адике!.. Златка замерла в нерешительности. Гнев и ненависть, охватившие ее существо, когда узнала, кто такой Гамид, теперь испарились, как утренняя роса под лучами солнца. У ее ног на полу лежал человек, которого она знала многие годы и который действительно не делал ей ничего плохого, наделял подарками, баловал лакомствами наравне с Хатче, своей дочерью, своей любимицей. В ее глазах блеснули слезы. Она с мольбой взглянула на Арсена, прося совета и поддержки. - Хватит болтать, Гамид! - сказал Звенигора. - Вставай! Не пытайся разжалобить сердце девушки! Не поможет! Сейчас ты пойдешь с нами... И не вздумай сказать что-либо своим людям или подать им знак, если не хочешь немедленно умереть! - Я не с тобой говорю, гяур! - окрысился Гамид и снова припал щекой к ноге Златки, содрогаясь от плача и страха. - Арсен, оставим его... - Голос Златки дрожал. - Наконец, прошло столько времени... Скажем отцу и Якубу... Она не договорила. Широко распахнулись двери, и в комнату вошел Сафар-бей, а за ним растерянный Драган. 4 Увидев Звенигору с пистолетом в руке, Гамида, что ползал в ногах у Златки, Сафар-бей остановился как вкопанный. Он оглянулся на Драгана, которого принял за стражника Гамида, но вместо сочувствия заметил в его глазах враждебность, а в руке - взведенный пистолет. - Аллах экбер! Что все это значит? - выкрикнул ошеломленно. - Златка, как ты очутилась здесь? Не успела Златка ответить, как Драган выхватил у Сафар-бея из-за пояса пистолет, а из ножен - саблю. Потом поспешно отскочил к дверям и стал там на часах, поглядывая сквозь узкую щель в коридор. Положение существенно изменилось. Звенигора переглянулся с Драганом: что они могли сделать? Вывести с собой, кроме Гамида, еще и Сафар-бея? Маловато сил. Взять только Гамида, а Сафар-бея, связав, оставить в комнате? Разве даст связать себя Сафар-бей? Наверняка окажет сопротивление, во время которого подвергнутся опасности и он сам, и Златка. Что тогда скажет воевода Младен? А кроме того, не исключена возможность, что Сафар-бей прибыл сюда с охраной, которая может вот-вот нагрянуть и схватить их всех. Пока Звенигора и Драган обменивались взглядами, решая, как поступить, Сафар-бей мигом представил, что здесь произошло перед его приходом. Он заметил и фирман в руке у Златки, и сникшего Гамида, продолжавшего стоять на коленях, и растерянность на лице сестры. Заметил - и все понял. Сразу сообразил, в какое сложное положение попал. В данную минуту сила была, конечно, не на его стороне. И тем более не на стороне Гамида. За свою жизнь не боялся: помнил, как гайдутины, в том числе и Звенигора и Драган, давали его матери клятву не поднимать руки на ее сына. А вот за жизнь Гамида он не дал бы и ломаного куруша. Достаточно Звенигоре или Драгану нажать собачку пистолета, и он очутится в райских садах аллаха! Но он, Сафар-бей, не мог, не имел права допустить, чтобы на его глазах гайдутины убили мусульманина, верного защитника падишаха. Этого ему никогда не простило бы ни войско, ни беглер-бей. Поэтому, пренебрегая опасностью, бросился к Гамиду, поднял его и, став перед ним, резко произнес: - Арсен-ага, ты здесь старший, потому должен понять, что я не позволю безнаказанно расправиться с Гамидом-агой. Порукой этому - моя честь! Если же вы осмелитесь стрелять в него, то стреляйте и в меня!.. Но должен предупредить: внизу, кроме воинов Гамида-аги, сидит пятеро моих аскеров. Если они услышат выстрелы... - Я понял тебя, Сафар-бей, - сказал Звенигора, отбирая у Златки фирман и пряча его себе за пазуху. - Что ты предлагаешь? - Я предлагаю вам наилучший выход: бегите, пока не поздно! С минуты на минуту сюда могут прийти наши люди, и вам придется туго... Подумайте о Златке! Итак, за одну или две жизни - три жизни! - Пусть этот гяур возвратит султанский фирман, - пробормотал, приходя в себя, Гамид. Звенигора насмешливо улыбнулся. Сафар-бей сделал вид, что не слышал слов Гамида. - Не теряйте времени, Арсен-ага! Звенигора взглянул на Драгана; тот утвердительно кивнул головой, но вслух произнес: - Сафар-бей, мы вынуждены вас с Гамидом связать, чтобы вы не помешали нам выбраться из города. - Я даю вам слово чести. С вами моя сестра. - Сафар-бей горько усмехнулся: - Разве я позволю глумиться над ней? - Хорошо. Мы согласны, - сказал Звенигора. - Златка, Драган, пошли! В самом деле, время терять нельзя! Они быстро вышли из комнаты. Драган подпер дверь оттоманкой. - Знаем мы честь янычара, - пробормотал он при этом. - Эх, черт! Сами выпустили Гамида из рук! - Зато получили кое-что поважнее, - похлопал себя по груди, где был спрятан фирман, Звенигора. - Ну, айда! Быстрее! Они спокойно спустились вниз, миновали аскеров Гамида и янычаров Сафар-бея. Кони стояли оседланными. Во дворе и на площади - ни души. Арсен помог Златке сесть в седло - и вмиг три всадника выехали из ворот. И тут- из хана раздался пронзительный крик Гамида: - Аскеры! Не зевайте! Гайдутины выезжают из города! Он высунулся из окна и вопил на весь Сливен. Арсен схватился за пистолет, но Гамид умолк: сильная рука Сафар-бея зажала ему рот и отшвырнула в глубь комнаты. Через открытое окно доносилась ругань Гамида. Он старался вырваться из рук Сафар-бея, и, должно быть, ему удалось это сделать, ибо шум в хане сразу затих. - Вперед, друзья! - выкрикнул Драган и погнал коня галопом по узким улочкам Сливена. За ним мчалась Златка на гнедом жеребце. Звенигора немного отстал. Поворачивая за угол, он оглянулся: из ворот хана вынырнули четыре всадника и понеслись следом за ними. Итак, погоня! Аскеры Гамида теперь не отстанут от них, будут преследовать, пока выдержат кони. А до гайдутинской засады почти два фарсаха и дорога идет все время на подъем. По улицам беглецы промчались без препятствий. Из-под копыт летели тяжелые брызги бурой воды и комья талого снега. Свистел в ушах напоенный запахами весны теплый ветер. Вдали синели в дымке горы. Но разглядывать некогда. Вперед! Быстрее вперед! С высокого холма Арсен еще раз оглянулся. Преследователи вырвались из города и растянулись по дороге длинной цепочкой. Их уже было не четверо, а десятка два. Видно, крик Гамида поднял на ноги аскеров, и их сытые, застоявшиеся кони медленно, но упорно догоняли беглецов. А из города вылетали все новые и новые всадники. "Да, многовато, - подумал Звенигора. - Весь отряд Гамида против нас троих! И кажется, они собираются преследовать нас до тех пор, пока не загонят в тупик. Жаль будет, если я не сумею передать этот фирман на Украину, чтобы войско и народ узнали о смертельной опасности, которая вот-вот надвинется с юга". Левой рукой он пощупал тугой свиток за пазухой, услышал характерный хруст свежевыделанного пергамента и продолжал лихорадочно думать над тем, как оторваться от преследователей или обмануть их. Если бы не Златка, было бы проще. Они с Драганом бросили б в каком-нибудь ущелье лошадей и попытались запутать свои следы в непроходимых для конницы местах. Но со Златкой... Выдержит ли она переход по дебрям, обрывам и скалам? Не для девичьих ног такие дороги. Погоня приближалась... Вперед вырвалось несколько всадников на быстрых арабских конях. Среди них выделялась толстая фигура Гамида. Арсену даже показалось, что он видит его красное от напряжения лицо и злые, с желтизною глаза. Издали донесся хриплый крик: - Урус, сдавайся! Арсен ударил коня, хотя он и так мчался изо всех сил. Выносливый в горных переходах, привыкший к крутым и опасным тропам, небольшой толстоногий жеребец не мог соперничать в быстроте бега с быстроногими рысаками аскеров. Казак уже хорошо слышал за спиной топот лошадиных копыт и яростные крики всадников. Вот-вот они настигнут его... Вдали завиднелись горы, поросшие кустарником. Скорее туда! Хотя Златка и устала от бешеного галопа, но придется спешиться и бежать напрямик через горный кряж и колючие безлистные, кусты. Звенигора пригнулся к самой луке седла. Крепко ударил взмокшего коня ногами под бока. Но разве этим заставишь его бежать быстрее?.. Вон и ущелье! Еще полверсты! Еще!.. Вдруг Арсен вздрогнул: конь под Златкой споткнулся и упал. Златка кувырком покатилась по рыхлому снегу. Драган натянул было поводья, но Арсен крикнул изо всех сил: - Драган, беги! Скачи к своим! Драган снова рванулся вперед. Златка тем временем поднялась на ноги, и Арсен, нагнувшись, рывком подхватил ее вверх и посадил перед собой. Ну, конь-огонь, выручай!.. Сзади закричали, загалдели преследователи. Каких-то сто шагов отделяли теперь их от беглецов, и аскеры были уверены, что теперь добыча не выскользнет из их рук. - Златка, дорогая моя, - прошептал Арсен, - возьми фирман! Спрячь! Вези в отряд, а там отец найдет способ передать его на Украину... - Арсен, что ты надумал? - Конь долго не выдержит... За меня не волнуйся... Беги! - крепко поцеловал девушку и, освободив ноги из стремян, легко оттолкнулся от луки седла и покатился в придорожный овражек. Сразу же вскочил - стал карабкаться вверх. Часть всадников спешилась - кинулась за ним. Звенигора услышал голос Гамида: - Живым или мертвым доставьте мне его! Большая же часть отряда помчалась за Златкой. 5 Яцько забрался выше всех: оседлал отвесную скалу, с которой открывался широкий вид на Сливен и его окраины. Ярко сияло весеннее солнце, и паренек, приложив руку козырьком к глазам, пристально вглядывался в даль. Внизу, недалеко от дороги, в тихой долине остановился гайдутинский отряд. Все молчали. Воевода Младен возбужденно ходил по сухому пригорку, время от времени бросая тревожные взгляды на далекую дорогу. Каждый понимал, что воевода беспокоится за дочь. А у него болело сердце. И эта боль была такой острой, что воевода сжал зубы, чтобы не застонать. Он связывал это с волнениями о Златке и мысленно корил себя за то, что разрешил ей участвовать в этой рискованной поездке в Сливен. Он представлял себе одну картину страшнее другой. И укорял себя, и клял свой минутный порыв, который, возможно, стоил девушке жизни. - Едут! - вдруг закричал со скалы Яцько. - Мчатся во весь дух!.. Трое! Гайдутины полезли на скалы. Младен застыл на своем пригорке, зорко вглядываясь в голубой простор, но ничего не видел там. А Яцько не спускал глаз с далеких всадников. Когда из города выскочила погоня, он сначала даже не сообразил, кто это, какое отношение имеет к Звенигоре и его друзьям. Только потом, когда страшная догадка пронзила его сознание, он дико закричал: - Погоня! Погоня! Наши в опасности!.. Гайдутины уже и сами видели, что Драган, Звенигора и Златка пытаются уйти от погони и что расстояние между ними и преследователями постепенно уменьшается. Воевода побледнел. - Набейте пистолеты и янычарки! Приготовьтесь к бою, друзья! - закричал он. - Занимайте свои места! Гайдутины залегли по обеим сторонам дороги за скалами. Спыхальский, Роман и Грива, высунув головы из-за каменных глыб, не сводили глаз с беглецов. - Быстрей! Быстрей! О, чтоб вас!.. - шептал побледневшими губами пан Мартын. - О пан Езус, защити их!.. Когда под Златкой упал конь, гайдутины ахнули. Воевода схватился за голову, глухо, мучительно застонал. Ловкий маневр Звенигоры вселил в сердца его друзей и гайдутинов новую веру в их спасение. И даже в то время, когда казак спрыгнул с коня, давая возможность Златке спастись, никто не сомневался в том, что ему удастся уйти от аскеров. Тем временем Драган и Златка быстро приближались к гайдутинской засаде. За ними по пятам гнались аскеры. Гайдутины лежали за скалами, сжимая в руках оружие. Ни шороха, ни звука... Только шелест ветерка над головами и звон копыт вдали на дороге нарушали мертвую тишину. Воевода Младен притаился за скалой рядом со Спыхальским и Романом. Ему казалось, что сердце вот-вот выскочит из груди. Руки до боли в суставах сжимали янычарку, но он не замечал этого. Взгляд сопровождал двух всадников, рассчитывая тот момент, когда они проскочат засаду и можно будет отсечь преследователей огнем. У Спыхальского лицо густо покрылось потом, дрожал острый кончик колючего уса. Голубые, слегка навыкате глаза подернулись стальной синевою. Роман почти не дышал. Левый глаз зажмурил, а правый не сводил с мушки, держа на ней переднего преследователя. Наконец Драган и Златка вихрем промчались мимо гайдутинов. - Огонь! - крикнул воевода. Прогремел залп. Гулом отозвался в горах. Дико заржали, падая через голову, раненые лошади. Полетели вниз всадники. Крики боли и ужаса зазвучали в ущелье... Уцелевшие всадники торопливо разворачивались назад. Драган и Златка быстро спешились и вскоре, бледные, взволнованные, подбежали к гайдутинам. Кто-то повел их взмыленных жеребцов в безопасное место. - Отец, спаси, спаси Арсена! - крикнула Златка, падая в объятия воеводы. Младен прижал к груди дочку. Плечи его вздрагивали от только что пережитого волнения. Всадники отступили и сбились в кучку на расстоянии, недосягаемом для пуль. К ним подскакал Гамид. Не спеша подтягивались те, что отстали. Вскоре воевода насчитал около полусотни вражеских аскеров, которые, судя по всему, готовились к бою. - Не беспокойся, доченька. Все будет хорошо, - сказал воевода. - Арсен - отважный юнак и не дастся в руки врагам. Иди отдохни. А мы должны как следует встретить гостей... Отряд занимал выгодное для обороны место. Невысокие скалы и нагромождение их обломков, что лежали по-над дорогою, надежно прикрывали гайдутинов от пуль. Справа и слева вздымались обрывистые кручи, тоже занятые гайдутинами. Сзади, по направлению к Старой Планине, пролегли две долины, поросшие кустарником и лесом, они были удобны для отступления. Не имея представления о количестве гайдутинов, аскеры не спешили наступать. Они ожидали подкрепления. Из Сливена поодиночке мчались всадники. Вскоре прибыл небольшой янычарский отряд Сафар-бея. К вечеру Гамид имел около сотни воинов и только тогда отдал приказ о наступлении. Часть аскеров пошла вдоль дороги, прячась в расщелинах, кустах и за скалами. Другая часть - большая - осталась на месте. Десятка два воинов полезли на склоны, чтобы обойти гайдутинов сбоку. - Спокойно, друзья! Подпустите врагов поближе и тогда цельтесь точно! Чтоб ни одна пуля не пролетела мимо! - поучал своих соколов воевода. - Нас меньше, но за нами правда! Да живея Болгария! Затрещали с обеих сторон выстрелы. Заклубились в долине сизые дымки. Тягостно повизгивали в воздухе оловянные пули. Гайдутины берегли порох и потому, выполняя приказ воеводы, стреляли редко. Но зорок глаз горца, тверда его рука! То в одном, то в другом месте вскрикивали раненые аскеры либо падали мертвыми на холодные камни. После первого же приступа Гамид недосчитался больше десятка своих воинов. Столько же было ранено и отправлено в Сливен. Как только наступило затишье, Яцько отложил в сторону мешочек с порохом (он заряжал янычарки для Романа и Гривы), заткнул за пояс два ятагана и незаметно шмыгнул в кустарник. Осторожно, чтоб не шелохнулась ни одна ветка, пробрался ущельем на противоположную часть горы и быстро засеменил в тыл врагам. Его все время беспокоила мысль об Арсене. Где он? Удалось ли ему уйти от преследователей? Или, может, он схвачен или убит? Если бы живой был и на свободе, то давно бы прибыл в расположение гайдутинов. Значит... За вечер Яцько проделал немалый крюк по горам и оказался на склоне, откуда был виден как на ладони весь лагерь Гамида. Паренек лежал в кустах за камнем и следил за врагами, которые, как он скоро понял, готовились провести здесь ночь. Но ничего, что могло сказать о судьбе Звенигоры, не увидел. 6 А в это время Арсен, связанный, лежал в яме под скалой, которая и закрывала его от Яцько. Напротив него сидел долговязый аскер и следил за пленным, как волк. Арсен не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Ему оставалось лишь одно: думать. И он вспоминал события последнего часа. Спрыгнув с коня, он быстро полез на гору. Краем глаза заметил, что Златка крепко держится в седле и во весь дух мчится за Драганом. Это придало ему сил. Он пролез сквозь густые заросли дрока и вдруг оказался перед высокой каменной стеной. Как он не обратил на нее внимания! Мог же прыгнуть в другую сторону! Снизу к нему уже лезли аскеры с выставленными вперед ятаганами. - Сдавайся, гяур! - кричали. Арсен побежал вдоль стены, высматривая, нет ли местечка, по которому можно взобраться вверх. Но такого местечка не было. Зато из кустов выскочили еще несколько воинов и бросились ему наперерез. Он остановился, тяжело дыша. Сжал в руке пистолет. Однако выстрелить не удалось: с полки сдуло порох, вспышки не вышло. Его схватили сразу трое. Потом подбежали еще двое. Он пытался вырваться, освободиться из их рук, но нападающие оказались ловкими и сильными людьми, повалили его наземь, связали. Увидав полоненного казака, Гамид даже зашипел от радости. Подскочил - запустил руку за пазуху архалука... Звенигора иронически улыбнулся: - Напрасно ищешь, ага! - Молчи! Ни слова! Убью!! - заверещал Гамид, не желая, чтоб воины узнали о пропаже султанского фирмана, и вывернул Арсену карманы. Но и там не оказалось фирмана. Гамид отослал аскеров вперед. - Где фирман, урус? - Я его спрятал, ага. Видишь - при мне его нет... - Где спрятал? Или кому передал? - Нет, не передавал. Поищи вон там, под горой. Может, удастся найти. - Казак насмешливо взглянул. - Ты что мне голову морочишь? Говори правду, если хочешь жить! Звенигора прекрасно понимал, что жить ему только до тех пор, пока Гамид не утратит надежду выпытать у него сведения о фирмане. Поэтому с самого начала повел себя так, чтоб у Гамида теплилась надежда добиться своего. - Я и говорю правду. Фирман я запрятал. Давай, Гамид-ага, договоримся: я тебе фирман возвращаю, ты мне - жизнь! Несмотря на трагичность положения, он не мог удержать горькой улыбки, вспомнив, что невольно повторил слова Гамида, которые тот произнес какой-нибудь час назад в хане Абди-аги... Какая все-таки хитроумная штука - жизнь! Не успеешь глазом моргнуть, как она повернется к тебе другой стороной, преподнесет такую закавыку, которую никак не ждешь... Гамид сразу повеселел: - Я обещаю тебе это. Давай фирман! - Э-е, ага, найди кого подурнее! Так дела не делаются! Тут прозвучал гайдутинский залп. Погоня за Драганом и Златкой прекратилась. Всадники откатились назад. А Гамид, приказав одному из аскеров, подъехавшему только что, стеречь пленного как зеницу ока, помчался к своим воинам... И вот лежит он, несколько минут назад вольный казак, а теперь недвижимая колода, в холодной и мокрой от талого снега яме и смотрит на рябое, изрытое оспой лицо своего сторожа. - Эй, ага-джан, - обращается Звенигора к нему, - видишь, меня заливает водой... Вытащи меня на сухое! - Не утонешь! - Но простужусь, дурная твоя голова! Меня освободят, и я тебе эти слова припомню... Часовой заморгал. Он не знал, кто перед ним. Дорогая одежда подтверждала, что стережет он не обычного пленника. Собственно, если вытянуть его на сухое место, какая в том вина? И аскер выволок полоненного наверх, положив против солнца под глыбой ноздреватого известняка. Отсюда видны были дорога, группа всадников на ней и продолжавшие прибывать из Сливена воины. В отряде янычар Звенигора заметил Сафар-бея. Ага был хмурый, казался озабоченным. Увидев Звенигору, осадил коня. - Ты? - удивился он. - Да, Сафар-бей. Это я. Благодаря твоей милости... Сафар-бей молча отвернулся, ударил коня. Помчался следом за своими воинами. Вечером, после неудачного наступления на гайдутинов, Гамид приказал разбить лагерь и выставить усиленные дозоры. Запылали костры. Спахии и янычары не обращали внимания на близость гайдутинов: сила была на их стороне. Из Сливена прибыли подводы с припасами, и проголодавшиеся люди накинулись на еду. Гамид и Сафар-бей подошли к Звенигоре. На их лица падал отсвет костра. Гамид отослал часового. - У тебя было время, гяур, подумать о своей судьбе, - промолвил Гамид. - Скажи, где фирман, и я отпущу тебя! - Слишком хорошо я тебя знаю, Гамид, чтобы поверить твоим словам. - Тогда - болтайся на ветке! Эй, люди! - Погоди, Гамид-ага, - вмешался Сафар-бей. - Повесить никогда не поздно... Казак и правда имеет основания не верить твоим обещаниям. И можно понять его: он хочет выторговать себе жизнь за фирман. - Но его же нет при нем! Я уверен, что он успел передать фирман гайдутинам... - Тогда мы можем предложить им обмен... Думаю, что игра стоит свеч. Если мы не хотим иметь неприятности от беглер-бея, вернее, если ты не хочешь иметь неприятности, так как я здесь ни при чем, то мы должны раздобыть этот фирман, чего бы это нам ни стоило! Гайдутины пойдут на такой обмен. Казака они ценят, как мне известно, достаточно высоко, а содержание фирмана для них уже не тайна. Гамид молчал. Зло поглядывал на Звенигору. С каким наслаждением он подверг бы его пыткам, а потом накинул петлю на шею! Но не тут-то было! Страх за собственную шкуру заставлял его сдерживаться, быть рассудительным. Мысль Сафар-бея об обмене, если фирман действительно у гайдутинов, понравилась ему. - Ну что ж, хорошо, - буркнул мрачно. - Я согласен... Но как это сделать? Я боюсь, что до утра гайдутинов и след простынет. Слышишь, гяур? - Никуда они отсюда не уйдут, - сказал Сафар-бей. - Они знают, что Звенигора у нас в плену, и постараются отбить его. С восходом солнца пошлем кого-нибудь на переговоры. - Хорошо, - согласился Гамид и кликнул часового. Ночь была холодной. Аскеры разбили шатры, но о Звенигоре никто не побеспокоился, и он, связанный, мокрый, дрожал от ночного холода. Часовой тоже мерз. До полуночи, пока горели костры, он ходил, а утомившись, сел под скалою, поставив янычарку между ногами. Небо было звездное, но безлунное. Пофыркивали в темноте лошади, перекликались дозорные. Под утро Арсену показалось, что часовой уснул. Доносилось его ровное дыхание. Но что из того, когда ты крепко связан? Лежишь, как колода! И казак тяжело вздыхает... Где-то за шатром, что стоял у дороги, послышались крадущиеся шаги. Арсен насторожился. Кто-то тихо направляется к нему. Кто бы это мог быть? Может, Драган? Ничего не видно. Неизвестный остановился рядом, словно прислушиваясь. Затем его руки нащупали веревки, которыми Арсен был связан, блеснуло в темноте лезвие ятагана - и казак почувствовал себя свободным. Затаил дыхание, разминая занемевшие руки и ноги. Повернулся, чтобы увидеть своего спасителя, но заметил только темную фигуру, которая быстро исчезла в ночной мгле. Осторожно, чтобы не зашуметь, Арсен попятился от скалы, под которой дремал часовой, и шмыгнул в кусты. Вдруг перед ним кто-то вскочил на ноги, тихо вскрикнул: - Ой, кто это? Звенигора узнал голос Яцько. Мигом зажал парню рот рукой. Так вот кто его спаситель! - Это я, Арсен. Бежим скорей! Они нырнули в темноту. Арсен в душе благодарил паренька за удачное спасение. Смелый воин растет!.. Яцько уверенно полз вперед. Юрким ужом раздвигал заросли, гибкой куницей миновал преграды, возникающие на их пути. Когда удалились от вражеского лагеря достаточно далеко, остановился, чтобы перевести дух. Арсен схватил его в объятия. - Спасибо тебе, Яцько, что вторично вызволил меня! - прошептал на ухо. - Не побоялся пробраться в самое логово врагов... Что же ты делал бы, если б часовой проснулся? - Часовой? Я его что-то не видел. Да и далеко я был от него. - Как? Он был рядом с тобой, когда ты разрезал на мне веревки... - Веревки? - еще больше удивился Яцько. - Я не разрезал никаких веревок... - Так кто ж меня вызволил? - Как - кто? Я думал, ты сам... - Гм, да... - задумался Звенигора. - Странно... Неужели... Он не договорил. Невероятная догадка поразила его: неужели Сафар-бей? 7 Гайдутины старались оторваться от наседавших аскеров Гамида и полдня петляли по тайным звериным тропам Старой Планины. Но скрыться не удалось. Гамид проявил исключительную настойчивость. Без отдыха преследовал отряд Младена до горы Хладной. Здесь разгорелся бой. Гайдутины засели в узком ущелье. Дали два залпа по наступающим, но не остановили их. Разъяренный бегством Звенигоры, Гамид во что бы то ни стало хотел разгромить повстанцев, схватить их вожаков и отобрать фирман, а потому и гнал своих аскеров в наступление, не считаясь с потерями. Аскеры рвались в рукопашный бой. Воспользовавшись тем, что гайдутины перезаряжали янычарки, они с криком и визгом ринулись в узкий проход. - Алла! Алла! - дико ревели разинутые рты. - За сабли, друзья! - раздался голос Младена. - Не посрамим земли болгарской! За сабли!.. С высоко поднятой саблей он первым кинулся на врагов. Плечом к плечу с ним шли Драган и Звенигора. В атаку ринулись все гайдутины, за исключением Златки, Якуба и Яцько. Они остались с ранеными и охраняли лошадей. В мрачном скалистом ущелье столкнулись две лавины. Заскрежетала сталь... Упали первые убитые. Воинственные крики стихли. Слышались лишь отрывистые возгласы бойцов да стоны раненых. Рубились люто, не отступая ни на шаг. Серый камень покрылся кровью. Звенигора и Драган неослабно оберегали Младена. Кто-то из спахиев узнал его и с криком "Воевода Младен!" бросился на гайдутинского вожака с высоко занесенной саблей. Драган отбил удар, а Звенигора прикончил нападавшего. Но теперь все аскеры заметили воеводу, и каждый старался скрестить с ним оружие. Каждому хотелось стяжать славу победителя воеводы и получить обещанную Гамидом награду за его голову. Один из аскеров, которому никак не удавалось из-за толчеи добраться к воеводе, решил добиться своего другим путем. Он выхватил пистолет и, вскочив на камень, через головы товарищей выстрелил в Младена. Старый воевода вздрогнул, начал оседать... Звенигора успел подхватить его под руки. Гайдутины сразу же заслонили его, и Арсену удалось вынести воеводу в тыл. На крик Звенигоры подбежал Драган. - О горе! - вскрикнул он, увидев окровавленного, побледневшего воеводу. - Быстрее к Якубу! Неси, Арсен! А я останусь здесь... Рана Младена оказалась серьезной. Пуля пробила предплечье. Якуб туго перевязал рану, Златка со слезами на глазах поддерживала голову отца. Младен крепился, но силы оставляли его. - Как там? - спросил слабо. - Держатся наши, - ответил Арсен. - Жаль, мало нас, а то поймали бы сегодня Гамида... Арсен, передай Драгану, чтоб выводил отряд из боя! Достаточно врагов мы положили! - Воевода смолк, стиснув зубы. Звенигора с Якубом посадили его в седло. Златка подъехала вплотную, готовая поддержать отца. Поднялись и раненые, которые могли идти сами. - Трогайтесь, - сказал Звенигора. - Мы догоним вас. Бой затихал. Гайдутины постепенно отступали, подбирая раненых. Драган надеялся, что спахии, понеся чувствительные потери, не станут преследовать их, однако ошибся. Хотя они и не бросались теперь врукопашную, но и не отставали. Слух о ранении Младена дошел до Гамида, и он решил одним ударом покончить и с воеводой, и с его отрядом. Так и шли окольными дорогами, по темным ущельям, загроможденным скалами и буреломом. Впереди - гайдутины, позади - спахии, не отставая, но и не решаясь пока что навязать новый бой. Гамид рассчитывал по-своему. Он знал, что гайдутинам тяжелее. Они несли своих раненых, а он своих оставил на месте боя под присмотром Сафар-бея, который отказался участвовать дальше в походе. К тому же ага надеялся, что со временем истощенных, утомленных гайдутинов победить будет легче. 8 Два дня продолжалось это тяжкое, изнурительное отступление. Голодные люди молча брели по горным тропинкам, ежеминутно оглядываясь. Когда враги наседали, более выносливые и потому сохранившие остатки сил устраивали засаду и обстреливали их из-за скал. Это заставляло турок вновь отходить на безопасное расстояние. Звенигора шел рядом с Драганом. Теперь вся ответственность за судьбу отряда легла на плечи молодого горца. - Так можно пройти всю Планину, - промолвил гайдутин. - Надо спасать Младена и не дать возможность Гамиду вернуть себе фирман. Но как это сделать? По-моему, нам следует разделиться. Ты, Арсен, вместе со своими Друзьями, Младеном, Златкой и Якубом оторвешься и пойдешь на северный склон Планины. А я с отрядом отвлеку Гамида от вас... Звенигора молчал. Он понимал, что тяжелораненому воеводе потребуется отдых. Хотя бы на два-три дня. Но разделять отряд... Согласится ли на это Младен? Арсен поделился своими сомнениями с Драганом. - А мы ничего не скажем ему, - ответил Драган. - Собственно говоря, речь идет о его жизни, и мы имеем право решать это сами. - Ну что ж, я согласен. Они договорились о месте будущей встречи. Драган снова повеселел. Он верил, что без тяжелораненого воеводы отряд сможет скрыться от преследователей, а сам воевода поправится в тихом месте, в одной из хижин пастухов-горцев. Звенигора оповестил о намерении Драгана товарищей и Златку. Все согласились с этим. Не теряя времени, Арсен повел свой отряд в самую глубь гор, прямо на север. Драган остался в засаде и после короткого боя, на виду у спахиев, свернул налево и через отроги хребта стал уходить на запад. Гамид тронулся за ним. Но не прошел он и половины фарсаха, как его догнал запыхавшийся аскер в забрызганной грязью одежде. - Осмелюсь доложить, ага, что отряд гайдутинов разделился на две части, - выдохнул он. - С чего ты это взял? - встревожился Гамид. - Я немного отстал. Догоняя вас, я шел по конским следам. Ведь известно, что у гайдутинов осталось всего две лошади, на которых они везут своего раненого воеводу. Вот я и пошел по этому следу. Взобравшись на гору, вдали увидел небольшую группу людей - их было восемь - и две лошади. Сначала я было обрадовался. Ну, думаю, где-то и наши недалеко. И, повернувшись, вдруг увидел на противоположном склоне два отряда - гайдутинский и наш. Я понял, что нас обманули. Стараются спровадить раненого пса Младена в безопасное место. Я так думаю, ага. - А ты уверен, что их только восемь? - Я видел их, как сейчас вижу вас, - подтвердил аскер. - Хорошо. Спасибо. Ты принес очень важную весть, - сказал Гамид и, отобрав десятка два аскеров, повернул назад. - Веди нас! Да побыстрее! Он торопился. В долине сам убедился, что аскер сказал правду. На мягкой от талого снега земле отчетливо были видны следы двух лошадей. Гамид обругал себя: "Ишак, глупый баран! Тебя чуть было не обдурили эти хитрые балканджии! Мог бы и сам додуматься, что прежде всего они захотят спасти своего вожака. А где Младен, там, наверное, и тот урус... Ну, теперь они не выскользнут из моих рук!" - Быстрее! Быстрее! - подгонял он аскеров, которые тоже устали, не меньше гайдутинов, и понуро плелись опустив головы. Тем временем Звенигора со своим небольшим отрядом взбирался все выше и выше на главный хребет Старой Планины. Роман и Грива вели в поводу коней, на которой сидели Младен и Златка. Впереди шли Якуб и пан Мартын. Яцько плелся сзади. Паренек очень устал, но ни за что не хотел признаваться в этом. Выбрав удобный плоский камень, присел переобуться. Как ему хотелось вот так посидеть на солнышке, чтоб отошли одеревеневшие от бесконечной ходьбы ноги, чтоб расправились поникшие плечи! Или с каким удовольствием лег бы под открытым небом и заснул, чтобы выгнать из тела тяжелую усталость! Но... Руки Яцько, державшие онучу, вдруг застыли на полпути, мигом испарились из головы праздные мечты: взгляд остановился на тропинке внизу, по которой они только что прошли. По ней быстро поднимались вверх аскеры. Яцько сразу же узнал среди них Гамида. Быстро обулся, бросился за товарищами. - Арсен, погляди! - крикнул он. - Нас догоняют! Все остановились. С отвесного скалистого уступа была хорошо видна долина и каменистый склон, кое-где поросший низенькими кустиками. Между ними мелькали серые архалуки турок. - Пся крев! Холера! Обхитрил нас! - выкрикнул Спыхальский, ударив шапкой оземь. - Туго нам доведется теперь, Панове! Их там до стобеса!.. Еден, два, тши... Ого, двадцать мерзавцев ведет за собой тей галган! Стонадцать дзяблов ему в живот! А нас только четыре вояки... - Пять, - обиженно поправил Яцько. - Проше пана, пять... Спыхальский похлопал паренька по спине: - Так, так, пять... Извини, пан Яцько! - и невесело улыбнулся. - И вправду, туго нам придется, - согласился Звенигора. - Вперед, друзья! Только вперед! Кажется, они еще не видят нас... Но злые выкрики и свист, долетевшие снизу, тут же разбили эту надежду. Гайдутины быстро двинулись дальше. - Нам бы перевалить через хребет... - произнес Младен. - В урочище Студена Вода гайдутинский стан. Там всегда есть лошади, запас оружия, одежды... К ночи должны быть там... Но впереди самая тяжелая часть пути... Крутой перевал... Говорить ему было больно, и он замолчал. Дорога действительно стала почти непроходимой. Кони все время спотыкались, из-под ног срывались камни и с шумом летели вниз. Вскоре тропинка совсем исчезла. Справа поднималась отвесная скала, слева - голый, каменистый крутой склон. Оставался только узенький карниз у самой скалы, круто поднимавшийся вверх, по которому и должны были пройти беглецы. Впереди всех Арсен поставил Романа. Смелый, сильный, цепкий, он вел за повод коня, на котором сидел Младен. Златкин конь шел следом, привязанный к седлу первого... Арсен остался последним. С четырьмя заряженными пистолетами за поясом, с саблей и ятаганом, он прикрывал отступление отряда. На сердце у него было тяжко. Он хорошо понимал, что их небольшой отряд с раненым воеводой и не привыкшей к тяготам военных походов Златкой легко может стать добычей Гамида. Заметив, что беглецы замедлили ход, спахии, еще не зная предстоящей дороги, с криком и руганью ринулись вперед. - Урус, гяурская собака, отдавай то, что принадлежит мне! - кричал Гамид. - Все равно тебе не уйти! Звенигора не отвечал. Прикидывал на глаз, сколько осталось еще взбираться до перевала, который узкой щелью синел на фоне предвечернего неба. Казалось, немного - всего не более версты. Но что их ждет потом? Сзади послышался выстрел. Пуля дзенькнула над головой и расплющилась о гранитную стену. Арсен оглянулся - аскеры были всего в двухстах шагах. Если позволить им взобраться на карниз, они смогут тогда обстреливать весь путь до самого перевала. Звенигора выхватил пистолет, взвел курок. Осторожно выглянул из-за скалы. Аскеры уже не лезли скопом, а растянулись цепочкой. Жаль, что Гамид был где-то позади. Его тучная фигура - хорошая цель для пули! Впереди быстро взбирается молодой крепкий аскер. В руках - янычарка. Из ее ствола вьется сизая струйка дыма. Это он стрелял только что. Арсен поднял пистолет, прицелился. Аскер, увидев наведенное на него дуло, вытаращил глаза, отшатнулся, но было поздно: прогремел выстрел - и аскер с диким криком полетел вниз, цепляясь за камни и увлекая их за собой. Остальные мигом подались назад. Звенигора мог поразить еще одного аскера, но не стрелял. Главное - выиграть время. - Вперед! Вперед! - послышался голос Гамида. Аскеры не двигались. Со страхом поглядывали на пропасть, где исчез их товарищ, и на каменный выступ, за которым прятался гайдутин. Говорили о чем-то, но слов разобрать казак не мог. Через некоторое время аскеры начали раздеваться. Сбрасывали тяжелые архалуки, суконные кафтаны. Арсен сначала удивился: зачем это? Но когда они связали из одежды что-то вроде большого и толстого щита и один из аскеров двинулся вперед, держа его перед собой, Арсен встревожился. Пуля, конечно, застрянет в таком щите, и спахии смогут подойти к нему почти вплотную. Когда аскер приблизился и был шагах в десяти, Арсен выстрелил ему в ноги. Аскер вскрикнул, но скорее от неожиданности, так как, поборов страх, продолжал осторожно продвигаться вперед. Оставаться за выступом становилось опасно. За передним аскером шли другие с янычарками наготове. Арсен оглянулся: его друзья были уже на перевале. Если враги и прорвутся сейчас, то не смогут теперь сразить их из своих ружей. 9 Солнце заходило за далекий скалистый небосклон. Вечерело. Здесь, на вершинах гор, беспрерывно дул порывистый ледяной ветер. Стало холодно. Арсен подышал на окоченевшие пальцы и снова крепко сжал рукоятку пистолета. Он стоял на самой вершине перевала и смотрел вниз. Аскеры что-то горячо обсуждали, поглядывая на него. Гамид вышел вперед и закричал: - Эй, урус, еще раз предлагаю: сдавайся! Обещаю жизнь и свободу! - Без твоих обещаний я жив и на воле! - крикнул в ответ Арсен и взглянул назад: его маленький отряд взбирался уже на склон противоположной горы. - Возврати мне письмо - и убирайся прочь, гяур! - горячился Гамид. Арсен хотел было, чтоб досадить Гамиду, крикнуть о том, что это не простое письмо, а фирман султана, но вовремя спохватился. Нет-нет, об этом надо молчать! О фирмане ни слова! Чтоб о его похищении не узнали ни беглер-бей, ни сам султан, чтоб турки не изменили своих планов. А что касается Гамида, то он, безусловно, тоже будет молчать. - Иди, возьми его, Гамид! - засмеялся казак. - Ну, давай, ты же храбрец!.. Аскеры потоптались на месте и двинулись вперед. Последние сто шагов перед перевалом были не такими тяжелыми, как раньше. Путь стал более широким и позволял теперь туркам наступать всем сразу. Звенигора выстрелил. Еще один турок, нелепо взмахнув руками, упал навзничь. Но это не задержало остальных. Аскеры оступались, падали, но продолжали упорно лезть вперед. Арсен схватил огромный камень, вытащил его на вершину перевала. Поднялся во весь рост, грозно держа над головой, в дрожащих от напряжения руках, огромную черную глыбу. - Кто сделает хотя бы шаг, я раскрою башку! - крикнул вниз. Аскеры дрогнули, остановились. - Вперед! Вперед! Чего вы боитесь гяура, сыны падишаха! Сейчас вы схватите его! - подбадривал Гамид аскеров и выстрелил из янычарки. Арсен почувствовал тупой удар в живот. "Ранен!" - мелькнула мысль. Но боли не было. Напряг все силы, швырнул камень вниз. Турки с визгом бросились врассыпную. Пользуясь замешательством врагов, Арсен осмотрел себя. Крови не видно. Только на бекеше чернела дырка от пули. Неужели пуля застряла в суконном жупане?.. Подожди... почему в жупане? А может... это пояс Серко, подаренный ему при расставании, спас теперь жизнь? Как это он не догадался сразу? Несомненно, туго набитый золотыми и серебряными монетами, пояс оказался надежной преградой для оловянной пули! Звенигора быстро расстегнулся, сорвал из-под сорочки широкий тяжелый кожаный пояс. Золото - вот что остановит аскеров, задержит их, пока стемнеет и его друзья будут на безопасном расстоянии! Он открыл один из клапанов пояса, набрал горсть золотых монет. - Аскеры! - закричал громко. - Я отдаю вам все, что есть у меня ценного! Вот, берите! Он швырнул монеты на каменистый склон. Золотой дождь засверкал в лучах заходящего солнца, брызнул на воинов и со звоном рассыпался по камням. На какой-то миг аскеры остолбенели. Потом дружно пригнулись и бросились, обгоняя друг друга, рыскать, выискивая блестящие кружочки. - Вперед! Гнев аллаха на вас, шайтаново отродье! - гремел Гамид. - На обратном пути все соберете! Никто его не слушал. Нескольким аскерам посчастливилось - они сразу нашли по три-четыре монеты. Это разожгло зависть и жадность остальных. Началась ссора. Те, кто ничего не нашел, требовали поделить добычу поровну. Счастливчики, поддерживая друг друга, отказывались делиться. Гамид бегал от одного к другому, просил, грозил, умолял. Но на него не обращали внимания. Тогда он в отчаянии завизжал: - Паскудные шакалы! Вонючие гиены! Я перестреляю вас! Упеку на каторги, собаки, свиньи!.. Аскеры сумрачно притихли. Но ни один не изъявил желания оставить место, где можно было вмиг разбогатеть на тысячу курушей. Такое случается не часто! Время шло. Солнце опустилось за далекие вершины гор. В долинах сгустилась тьма. Только западная часть неба горела багровым заревом и на вершинах было еще светло. Звенигора продолжал следить за своим отрядом - он уже поднялся на последний скалистый кряж и начинал исчезать за горизонтом. Если бы еще немного задержать аскеров, чтоб они не заметили в сумерках, куда он уйдет! Но вдруг Гамид выкрикнул: - Аскеры, не теряйте времени! У этого гяура много золота! Я знаю, он несет гайдутинскую казну. Догоним его - и вся добыча будет вашей! Вперед, смельчаки! Сначала нехотя, а потом все быстрей и быстрей аскеры стали карабкаться вверх. Теперь они не отступят: их подгоняла жадность к золоту, заманчивая мысль о легкой наживе. - Стойте, аскеры! - крикнул Арсен. - Все равно не догоните меня! Вот, нате последнее!.. Он снова широко разбросал по склону горсть монет. Спахии вновь остановились. Напрасно Гамид кричал, грозил страшной карой, ругался - ничто не помогало. Его воины как обезумели - копошились в камнях и песке, отталкивали друг друга, выхватывая из рук кусочки холодного желтого металла. Звенигора быстро надел на себя пояс, ставший значительно легче, и кинулся догонять товарищей. Вскоре совсем стемнело. Когда он поднялся на противоположную гору и оглянулся, позади все было покрыто густой темнотой. В гайдутинском стане беглецы позволили себе короткую передышку. Старый пастух-горец угостил их ужином, оседлал для всех свежих коней, принес из кладовки одежду спахиев. За ужином состоялся короткий совет. - Думаю, нам не помешает переодеться, - сказал воевода. - По Старой Планине теперь рыскают, кроме Гамида, и другие отряды спахиев и янычар. Так наденем и мы на некоторое время их шкуру, чтоб ввести их в заблуждение. А султанский фирман станет для нас надежным тезкере - пропуском... - Хорошая мысль, - сразу согласился Арсен, а в голове сразу родился другой план. Не зная, как отнесется к этому воевода, казак начал издалека: - Однако, друзья, мы должны сейчас обсудить, как доставить фирман на Украину. Время идет. Наступила весна. Через месяц-другой турки могут двинуться в поход... Он замолчал, внимательно всматриваясь в каждого. - Что ты предлагаешь? - нарушил наконец молчание воевода. - Я предлагаю всем двинуться на Украину! Баю Младену надо долго лечиться. А с нами будет Якуб. Он и в дороге найдет лекарства... Под видом спахиев, везущих султанский фирман, мы легко преодолеем наш путь! - Младену тяжело будет ехать верхом, - промолвил Якуб. - Нам бы только добраться до Дуная, - ответил Арсен. - А там мы купим у валахов хорошую телегу... Он вопросительно взглянул на воеводу. Тот долго молчал. Все ждали, что он решит. Нарушила тишину Златка. - Поедем, тате, - попросила тихо. - Все равно ты не скоро вернешься в отряд... А Драган - надежный юнак. Младен лежал с закрытыми глазами на широкой скамье, застеленной одеялом. Якуб успел наложить новую повязку на рану, и острая боль начала постепенно утихать. Воевода думал. - Я согласен, друзья, - прошептал он. - Наконец наша поездка к руснацким военачальникам причинит большой вред османам, а это на пользу Болгарии! Звенигора облегченно вздохнул. Вот он, путь на отчизну!.. Замелькали, закружились в голове мысли, тревожно забилось сердце. Неужели через месяц-другой он будет на родной земле? Неужели вдохнет солоновато-горький полынный запах, смешанный с ароматом созревающего жита и кудрявого любистка? Принесет в Сечь кошевому отчет о своих странствиях в чужих краях да выпьет с товариством ковш жгучей горилки или игристого меда? Неужели наконец отворит скрипучие двери хатенки над Сулою, прижмет к груди поседевшую мать, онемеет от счастья, вглядываясь в дорогие сердцу лица сестры и деда? Дыхание Арсена участилось. Прикрыл глаза, чтоб подольше задержать в мыслях картины родной земли, возникшие перед ним. О родная земля! Ты как мать - единственная и неповторимая! И совсем необязательно, чтобы ты была самая красивая. На свете есть другие страны, полные волшебной красоты, где ласковый шум морского прибоя сливается с нежным пением радужных птиц, а запахи лавра или магнолии настояны на свежести южных ветров. Ну так что ж! Пусть ты скромнее в убранстве, пусть твоя красота не так заметна и не каждому бросается в глаза, но от этого ты не менее любима и дорога сыновнему сердцу, родная земля! Ты вошла в него вместе с молоком матери и шумом старой вербы у калитки, с плачем чайки у степного озерца и золотистым шорохом пшеничной нивы за селом, со звуками родного языка и девичьих песен по вечерам. Всем этим и многим другим, часто незаметным для глаза, ты, отчизна, вросла в сердце так прочно, что нет на свете силы, способной вырвать тебя из него и заменить другой... В дни радости и в дни горя все чувства и помыслы наши мы отдаем тебе, родная земля, отчизна дорогая! Веселишься ли ты от полноты счастья, истекаешь ли кровью и на пожарищах воздеваешь к небу руки в проклятьях и мольбах, мы всегда с тобою, где б мы ни были. И пока в груди бьется сердце, мы не перестанем любить тебя, родная земля! 10 Прошел месяц. Преодолев немало трудностей и препятствий на пути, небольшой отряд всадников подъезжал к Каневу. То, что Арсен и его товарищи увидели на Правобережье, глубоко потрясло каждого. Весь край был опустошен. Города разорены, села сожжены. Тысячи мужчин, женщин и детей татары угнали в неволю. Большая часть населения бежала на Левобережье. Лишь у самого Днепра, среди Каневских гор, кое-где остались хутора, не видавшие еще ни татар, ни турок. Но люди были удручены и со дня на день ожидали беды. Больше всех не терпелось Гриве. Он рвался в Канев. Там жили его старые родители, жена, пятеро малых детишек. Тревога и радость сменяли друг друга в его душе. - Эх и угощу вас на славу, братья! - выкрикивал он, когда был в хорошем настроении. - Только б быстрее добраться до дома! Весь Канев скличу! Столов наставлю душ на пятьсот! Десять бочек горилки закуплю у шинкаря! Нищим пойду по свету, а всех угощу на радостях, что возвратился из басурманской неволи! Но проезжали сожженное село или местечко - он умолкал и гневно сжимал огромные, как кувалды, кулаки. И долго потом от него не слышно было ни слова. Когда перебрались через Рось, он все время был впереди. А за две версты до Канева оставил товарищей и погнал коня галопом. Только на горе, откуда был виден весь город, остановился и слез с коня. Здесь и догнали его друзья. Он стоял остолбенев. Не шевельнулся, не произнес ни слова. Изменился в лице и потухшими глазами смотрел на те холмы, на которых когда-то стоял Канев. Теперь там чернело пожарище. Тянуло смрадом. В небе кружилось воронье... Наконец Звенигора тронул Гриву за плечо: - Поедем, Степан. Грива двинулся молча, не проронил ни слова, пока не спустились вниз, в широкое ущелье, ведущее к Днепру. Там он свернул в боковую улочку и вскоре остановился перед сгоревшим дворищем, с трудом слез с коня. - Здесь была моя хата, - произнес глухо, словно про себя. От дома остались только закопченная печь да обгоревшие угловые столбы. Посреди двора вздымала в небо обугленные ветви старая дуплистая груша. Грива подошел к ней, обхватил руками, прижался лбом к твердой, потрескавшейся коре. И застыл так в немом горе. В глазах у Златки заблестели слезы. Все стояли понурившись. Чем утешишь товарища? Неожиданно сзади раздался резкий женский смех: - Ха-ха-ха! Приехали, басурманы? Еще поживиться хотите? У-у!.. Ироды! Арсен даже вздрогнул. Он уже слышал подобный безумный смех, когда ехал по приказу Серко из Сечи в Турцию. Тоже на разоренном дворище, тоже после татарского набега. Так вот как встречает его родная земля... Он быстро повернулся. К ним подходила пожилая женщина с горящими глазами на худом измученном лице. Косы распущены, в них колючки репейника; видно, ночевала она в бурьяне. - Проклятые! Все разорили! Всех забрали, поубивали! А теперь еще и любуетесь нашим горем, нехристи! - Женщина подняла вверх скрюченные руки и шла прямо на них. - Убейте и меня, ироды, чтоб мои очи не видели этого горя!.. Только сейчас Арсен понял, что она приняла их за турок. Ее ввело в заблуждение их одеяние. - Мы не турки, мать! - бросился он к ней. - Мы свои! Из туретчины бежали... Вот и земляк ваш... Грива... вернулся. Он указал на склоненную фигуру товарища. Женщина недоверчиво оглядела незнакомцев и подошла к Гриве. Тот взглянул на нее мутными, невидящими глазами. Потом порывисто бросился к старой: - Тетка! Тетушка Катерина! - Степан! Они обнялись. - Где же... мои? - с трудом выдавил Грива. Женщина уныло глянула на пожарище, на стоящих молча возле нее людей, и вдруг ее вид начал меняться на глазах. Губы болезненно скривились, глаза наполнились слезами. - Спалили, Степан... Всех твоих спалили, нехристи!.. - Кто спалил? - Татары. - Здесь? В хате? - Нет, канивчане долго оборонялись. Но выстоять не было сил. Почти все мужчины погибли в бою. А потом... - А потом? - Женщины, дети и старики спрятались в соборе. Заперлись там... А татары обложили стены соломой и подожгли. Так живьем и сгорели все... и твои тоже... На Гриву страшно было смотреть. Он весь дрожал как в лихорадке. В глазах отчаяние и неистовство. - Пошли к церкви! - И тронулся первым. На холме, где стоял каневский собор, теперь лежала груда серой золы. Грива осторожно, словно боясь наступить на кого-нибудь, подошел к ней, упал на колени и долго стоял так, склонив голову. Потом достал из кармана бархатный кисет, высыпал из него прямо на землю серебряные монеты, наполнил кисет пеплом, перемешанным с человеческими костями, и повесил его себе на шею. - Буду носить вас у самого сердца... - произнес глухо, обращаясь к тем, кто стоял сейчас перед ним в его мыслях: к своим детям, жене, к стареньким родителям. - Чтоб никогда не погасли жгучая ненависть и жажда мести! Подошел к коню, вскочил в седло: - Арсен, брат, поедем! Мне здесь больше делать нечего. Горит моя душа! Только кровью смогу погасить этот нестерпимый огонь, что палит меня... Поедем!.. Прощайте, тетка Катерина... Он ударил коня и вихрем помчался крутой дорогой, ведущей вниз к Днепру. Звенигора сокрушенно покачал головой и дал знак ехать следом за ним.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  СЕСТРА 1 Было теплое весеннее утро. Не колыхнется воздух, настоянный на густых запахах степного бурьяна и луговых трав. Сизые дымки стремительно поднимаются над трубами белых мазанок, рассыпанных по широкой долине вдоль Сулы. Над водой колышется прозрачный утренний туман. В одном из дворов, огороженном высоким узорчатым плетнем, послышались женские голоса. - Стеша, доченька! - позвал первый голос. - Пора вставать! День на дворе! - Так уж и день, - послышался из риги голос молодой девушки, недовольный, но приятный. - Сами, мамо, с дедушкой толчетесь от зари до зари и другим поспать не даете... Мать подошла к риге, распахнула двери: - Да ты выгляни, касаточка, на свет божий! Погляди, солнце уж в Суле купается, пора гусей выгонять на луг! Да и завтракать время... - Сейчас! Иду! Мать вернулась к хате. Вскоре из риги вышла девушка. Потянулась сладко, тряхнула роскошной русой косой, посмотрела на солнце. - И правда, Стеха, день уже! А ты, соня, спишь да спишь! Так и счастье проспать недолго! - пожурила сама себя. Перебежала через двор, поросший травкой, открыла дверцы плетенного из лозы и обмазанного красной глиной хлева. - Гиля, гиля!.. - позвала гусей. Первым вышел горбоносый гусак-гоготун. Важно оглядел все вокруг, широко расправил крылья, радостно загоготал и пошел вперевалку по двору. За ним потянулась стайка гусынь. Двор сразу наполнился шумом крыльев, веселым гусиным переговором. Стеша длинной хворостиной выгнала гусей на луг, к речке, а сама осторожно вошла по колени в прохладную воду, глянула в нее, как в зеркало. - Фу, какая заспанная! - игриво повела тонкой бровью и показала своему изображению язык. Однако по всему было видно, что девушка собою довольна. Это и понятно! Из воды на нее смотрело ярко-голубыми глазами молоденькое, нежное личико. Волосы еще не заплетены и рассыпаются по плечам, как шелк. Белая сорочка расшита узорами, а пестрая панева облегает стройный стан. Стеша нагнулась, набрала полные пригоршни воды, пахнущей аиром и водорослями, плеснула в лицо. Потом еще и еще... Оглянулась - не подглядывает ли кто? - подошла к желто-зеленым кустам ракитника и вытерлась белым подолом сорочки. Свежая, румяная, полная сил, девушка закинула вверх руки и стала пальцами, как гребешком, расчесывать волосы. Все пело в ней. Хотелось танцевать, нести к людям свою молодую красу, чтобы все любовались ею. Хотелось изведать то сладостное, как мед, чувство, которое в песнях зовется любовью... Но увы! Горькая печаль по брату Арсену, который пропал, исчез неизвестно где и как, бередила ее сердце неутихающей болью. До любви ли тут, когда сердце ноет, мать ежедневно плачет, а дедушка ходит как туча, тяжко вздыхая. А любить так хочется!.. Стеша вздохнула: бедный братик, что с тобою? Где ты? Сколько уж времени прошло, как была от тебя последняя весточка... Ой! Позади зашелестели кусты. Стеша вздрогнула. В тот же миг кто-то обхватил ее руками, а жесткая ладонь, от которой разило конским потом, крепко зажала рот. Стеша заметалась, как перепелка в силке, пытаясь вырваться. Смертельный ужас охватил сердце. Татары? Она хотела крикнуть, но не могла: плотный тряпичный кляп забил ей рот; на голову наброшен темный колпак с прорезью, чтобы не задохнулась, а руки и ноги связаны крепкими веревками. Двое - это она почувствовала - подняли ее и понесли. По шуршанию ракитника поняла: несут к лесу. До него рукой подать. Густой, пушистый от весенней зелени, он широко раскинулся вдоль гор и на самих горах, высоко поднимавшихся на правом берегу Сулы. Она металась, извивалась, пытаясь освободиться, но ничего сделать не могла. Несли ее долго. Слышалось тяжелое дыхание уставших людей, глухой говор их голосов. Наконец ее положили на землю, а затем кинули на коня и привязали к седлу. Кто-то вскрикнул: "Вйо!" - и под копытами коней загудела земля. 2 Только в полдень, когда Стеша не появилась и к обеду, мать и дед Оноприй подняли крик. На шум сбежались люди. Весь хутор поднялся на ноги. Заплаканная мать, в который уж раз, объясняла, как она разбудила дочь и послала пасти гусей на луг и что с того времени Стеша как в воду канула. - А может, она, знаешь-понимаешь, тово... и правда утонула? - рассуждал маленький заикающийся человечек, которого на хуторе звали не иначе, как Знаешь-Понимаешь, за его бессмысленную поговорку, или Иваником за малый рост. - Надо в Суле искать. - Ох боже мой, деточка моя!.. Голубка сизая!.. - убивалась в неутешном горе мать. - И зачем же я послала тебя с теми гусями к речке... Зачем же ты, серденько, в холодную воду полезла... Толпа быстро покатила к Суле. Самые расторопные пригнали челны, начали шнырять на них по спокойной глади реки, вглядываясь в прозрачную, как стекло, воду. Другие искали на берегу одежду. Не нашли ни тела, ни платья... - Знаешь-понимаешь, может, она тово... на глубину заплыла, - продолжал развивать свою мысль Иваник. - А там тово... и утонула... - Одетая, что ли? - спросил дед Оноприй. - Мелешь невесть что! - Так куда ж она подевалась... тово... знаешь-понимаешь? Дед Оноприй пожал плечами и, понурив голову, побрел к дому. За ним потянулись остальные. Остался на берегу один только Иваник. Мать причитала. Женщины успокаивали ее. Говорили, что Стеха росла непокорной, даже норовистой дивчиною, так вот, может, вздумалось ей в лес пойти, да там и задержалась. А то в соседнее село махнула. "Баклуши бить", - добавляли потихоньку кто поязыкастее. - А когда б Звенигориха не панькалась так со своей доченькой-касаточкой, а хоть разок взяла бы за косы да всыпала в одно место березовой каши, то не пришлось бы голосить сейчас! А то избаловала дочку, словно она барышня какая, во всем ей потакала, а теперь - плачьте очи, хоть слезой изойдите! - злословила на улице полнотелая краснощекая молодуха. Другая из толпы возразила ей: - Ну что зря говорите, Зинаида! Стеха совсем не балованная девушка. Красивая, работящая, скромная. И Звенигориха никогда не потакала ей. Может, и вправду утонула дивчина... Весь этот разноголосый шум - плач, вздохи, пересуды, - что звучал во дворе и рядом на улице, внезапно стих. Люди с надеждой и страхом всматривались в отряд странно одетых всадников, что выскочил из леса и направлялся прямо к хутору. - Ой, мамочка! Турки! - вскрикнула какая-то женщина. - Откуда б они тут взялись? - Правда, турки! Погляди!.. Толпа заволновалась. Люди забыли о Стеше, о ее убитых горем матери и деде. Женщины и дети отошли во двор, казаки, которые никогда не расставались с саблями, выступили вперед. Отряд тем временем приближался. От него отделился всадник и погнал коня