калось,  когда  Ганчо  привел их в небольшое
горное село, окруженное каменной стеной.
     Вконец уставшие  путники  вошли  в  тесный,  вымощенный каменными
плитами двор. Навстречу им появился угрюмый человек, заросший до самых
глаз черной бородой.
     - Кто такие?  - спросил человек. - По какому делу? Я кмет Петков.
(Кмет (болг.) - старейшина сельской общины, самый уважаемый ее член.)
     - У меня важное сообщение воеводе Младену,  - выступил Драган.  -
Дайте нам поесть и коней, чтоб доехать до Чернаводы.
     - Подожди,  подожди, ехать не надо. Воевода у меня. Вы его сейчас
увидите,  -  сказал  угрюмый  бородач  и повел их к огороженной мощным
забором хижине.  Затем ввел  в  горницу,  большую  сумрачную  комнату,
посреди  которой  стоял  грубый  еловый  стол.  Вдоль стен - широкие и
длинные скамьи, покрытые шкурами и коврами. На стенах - оружие: сабли,
ятаганы,  луки с колчанами,  ружья-янычарки и два боздугана с крепкими
ременными петлями на рукоятках.  (Боздуган (болг.)  -  боевая  булава,
палица.)
     На столе в высоком серебряном подсвечнике горела восковая  свеча.
Здесь же стояли миски с едой, чарки и глиняная бутыль с вином.
     За столом сидел только один человек. Драган вышел вперед:
     - Здравей, воевода!
     Звенигора не отводил взгляда от этого необыкновенного человека, о
котором  так  много  рассказывал  Якуб.  Так  вот  какой он,  воевода!
Среднего роста,  лицо  худощавое,  бледное.  Густые  волнистые  волосы
зачесаны назад, по ним искрится серебристая изморозь.
     Воевода порывисто встал с места, поднял вверх свечу:
     - Ты, Драган? Что случилось? Почему ты здесь?
     - Беда,  воевода. Сафар-бей сжег хижину бая Момчила, а его самого
забрал с собой. Боюсь...
     Драган внезапно замолк и тревожно посмотрел на Марийку. У девушки
задрожал подбородок. Воевода поспешил сгладить промах парня:
     - Будем надеяться на лучшее. Когда схватили Момчила?
     - В субботу.
     - Значит,  Сафар-бей уже в  Сливене,  если  не  творит  бесчинств
где-нибудь по дороге.  Ну что ж, надо разведать обо всем и постараться
вызволить Момчила.
     - Спасибо,  воевода,  -  прошептала Марийка и,  совсем обессилев,
опустилась на лавку.
     - Хозяин,  -  обратился  воевода  к  кмету  Петкову,  - приглашай
другарей к ужину.
     Кмет подвинул скамью к столу. Все уселись.
     - Ты не  из  горцев,  друг?  -  немного  погодя  спросил  воевода
Звенигору. - Что-то твое лицо мне незнакомо.
     - Я казак,  бай Младен...  С Украины,  - отвечал Звенигора.  - Мы
бежали из турецкой неволи вместе с Якубом...
     - С каким Якубом?
     - Твоим другом по медресе Якубом Махметом-агою!
     - Что-о? Ты знаешь Якуба Махмета-агу?
     - Да, он мой друг.
     Воевода быстро встал из-за стола.  Его бледные щеки порозовели от
волнения.
     - Представьте, столько лет я не имел никаких известий о Якубе - и
вот   на   тебе!   Оказывается,  он  жив,  здоров  и  бежит  вместе  с
казаком-руснаком из турецкой неволи!..  Удивительно!.. Друг, ты должен
немедленно рассказать мне все, что знаешь о Якубе!
     - Расскажу,  бай Младен,  - поднялся и  Звенигора,  -  но  только
наедине. У меня есть и другие важные вести.
     Воевода проницательно посмотрел  на  казака  и  вдруг  побледнел.
Невероятная мысль поразила его сердце.
     - Ты хочешь сказать,  что... Стой! Выйдем отсюда. Петков, проводи
нас скорее!
     Голос воеводы дрожал.  Кмет Петков  с  подозрением  посмотрел  на
незнакомца, ощупал взглядом каждую складку одежды, стараясь убедиться,
нет ли у того оружия.
     - Но, бай Младен...
     - Не думай ничего плохого, Петков. Веди нас.
     Кмет провел  их  в  небольшую  комнатку,  служившую ему спальней,
зажег свечку и, подчиняясь властному взгляду воеводы, с явной неохотой
вышел и прикрыл за собой двери.
     - Ты знаешь что-то о моем сыне,  друг?  - спросил воевода, сжимая
руку Звенигоры.
     - Нет. О Ненко мы с Якубом ничего не знаем.
     - Тогда что ты хочешь сказать мне?
     - Жива Златка. Мы добрались с нею в Болгарию.
     Воевода схватился за сердце.
     - Златка!  Дитя мое!..  - прошептал он задыхаясь.  - Где вы ее  с
Якубом оставили?
     - И Якуба и ее захватил Сафар-бей.
     - Что?!
     - Вместе с Момчилом. Якуб выдает ее за свою дочку.
     - Ей угрожает опасность?
     - Не думаю. Якуб - турок.
     - Это правда.  Хотя и не утешение. Надо немедленно что-то делать,
чтобы вырвать ее из когтей Сафар-бея!
     - Я тоже так думаю, - сказал Звенигора.
     - Мы сейчас же едем в Чернаводу!
     Воевода Младен  не скрывал своего волнения.  Войдя в горницу,  он
приказал кмету немедленно готовить для всех коней.

        2

     Поздно ночью отряд всадников во главе с воеводой Младеном  въехал
в ворота Чернаводского замка.
     Ночь была  лунная.  Холодные  спокойные  горы  безмолвно   спали,
укутанные голубыми туманами.
     Замок воеводы,  расположенный  в  недоступном  ущелье   восточной
Планины, мрачно высился каменными стенами на узком уступе. Внизу шумел
говорливый горный поток.
     Воеводу ждали.  Ворота бесшумно отворились, служители взяли коней
и,  освещая  дорогу  еловыми  факелами,  подвели  к  дверям   большого
каменного дома. Когда все спешились, воевода сказал:
     - Друзья мои,  все мы устали,  а потому все дела  откладываем  до
утра.  Сейчас  вас  отведут  на  ночлег...  Но  я  хочу предупредить о
заведенном здесь порядке.  Как бы поздно кто ни лег, с восходом солнца
он должен быть на ногах. Спите спокойно, вас разбудят... На добраночь,
другари!..
     Утром к Звенигоре подошел слуга:
     - Друг, воевода ждет. Иди за мной.
     В небольшой  комнатке,  куда  ввел  его  слуга,  Звенигора увидел
воеводу,  который,  склонившись  над  столом,  что-то  быстро   писал.
Поздоровавшись, воевода присыпал бумагу песком и отложил в сторону.
     - Теперь мы можем спокойно  поговорить  о  делах,  -  сказал  он,
жестом  предлагая Звенигоре садиться.  - Так случилось,  друг,  что ты
оказался  в  самой  гуще  событий,  которые  волнуют  меня  уже  много
месяцев... Опасных событий.
     - Что-нибудь новое о Златке?
     - О Златке? Нет. О других делах.
     Воевода внимательно смотрел на казака,  словно хотел проникнуть в
самые потаенные его мысли.
     Теперь, при  утреннем  свете,  Звенигора  заметил  и   усталость,
светившуюся  в  черных  глазах  воеводы,  и  сетку мелких морщинок под
глазами,  и седые виски.  На вид ему лет пятьдесят. Одет неприхотливо,
но  со вкусом.  Черный бархатный кунтуш плотно облегает крепкие плечи.
За поясом два пистолета, а на боку богато инкрустированная сабля.
     - Дорогой  друг,  -  встал воевода,  - позволь познакомить тебя с
моей женой Анкой.  Она хочет сама  расспросить  о  нашей  дочурке.  Но
прошу, будь немногословен. Нас ждут и другие очень важные дела...
     Воевода открыл тяжелые дубовые двери,  которые вели во внутренние
комнаты.
     - Анка!
     Сразу же  на  пороге  появилась статная красивая женщина в черной
одежде.  Увидев ее,  Звенигора чуть не вскрикнул - так она была похожа
на Адике.  Теперь нет никаких сомнений,  что Адике и есть дочь воеводы
Златка.
     - Я  еле  дождалась  утра,  - сказала женщина вместо приветствия,
протягивая Звенигоре руку.  - Ты наш самый  желанный  гость,  так  как
принес нам счастье, на которое я давно уже перестала надеяться. Прошу,
садись, дорогой друг!
     - Я тоже рад,  увидев,  что Златка действительно ваша дочка...  -
взглянул Арсен на Младена и Анку.
     - Она так похожа на меня?
     - Безусловно.  Те же  глаза  -  такие  темно-синие,  что  кажутся
черными,  - нос,  рот, даже голос, пани Анка... Пока я не видел вас, в
сердце у меня иногда возникало сомнение...  Теперь оно  исчезло,  и  я
радуюсь вместе с вами.
     - Радоваться рано...  Златки нет,  и мы не знаем,  что с  нею,  -
сказал Младен.
     - Главное,  что она жива.  И до тех пор, пока Сафар-бей не знает,
чья она дочь,  ей опасность не угрожает. Ее жизни, во всяком случае. А
мы тем временем сделаем все, чтобы освободить ее.
     Воевода переглянулся с женой.
     - Мы всю ночь думали об этом,  - сказал он. - Я уже послал верных
людей в Сливен и в Загору, завтра или послезавтра мы получим подробные
сведения о Златке, если она еще там. Мы благодарны, друг, за сердечную
готовность  помочь нам освободить нашу дочь,  но,  думаю,  мы не можем
требовать от тебя участия в этом деле.  У каждого  свои  заботы,  своя
дорога.
     - Да,  у меня своя дорога. Но она так тесно переплелась с дорогой
Златки, что теперь их разведет разве что сам господь бог! Вот почему я
хочу и должен встретиться с Сафар-беем.
     Воевода снова переглянулся с женой. Сказано достаточно прозрачно.
Нет сомнения - казак влюблен в их дочь,  он и не скрывает этого.  Мало
того,  вроде  даже дает понять,  что имеет на нее не меньше прав,  чем
родители.  Это сразу не понравилось Анке.  Она сжала губы, раздумывая,
как  вести  себя  с чужеземцем,  чтобы и не оскорбить и не дать повода
надеяться на одобрение его чувств.
     Изменение настроения  Анки заметили и Звенигора и воевода.  Казак
не придал этому значения,  а воевода,  по-видимому думавший иначе, чем
жена, постарался сгладить неожиданно возникшую натянутость:
     - Если так,  дело решено:  тебе,  другар Арсен,  придется ехать в
Сливен.
     - Я тоже так думаю,  - спокойно сказал казак. - Кроме меня, никто
из ваших людей не знает ни Златки, ни Якуба.
     - Конечно...  Я рад,  что мы пришли к одной  мысли.  Надо  теперь
подумать,  как это сделать...  Анка, распорядись, пожалуйста, чтоб нам
подали завтрак сюда.
     Жена воеводы  вышла.  Вскоре  гайдутин внес на деревянном подносе
хлеб, холодную телятину, мед и кувшин виноградной ракии.
     Воевода наполнил ракией чарки и сказал:
     - Много лет не было в этой комнате более дорогого  гостя,  нежели
ты,  другар.  Известие  о  Златке  влило  в  наши  сердца  новые силы,
возвратило нас к жизни... За твое здоровье, другар! За наш успех!
     - За ваш успех,  воевода!  - с чувством произнес Звенигора.  - За
гостеприимную Болгарию!
     - Ты что-нибудь слышал о нашем гайдутинском восстании? - оживился
воевода Младен.  - Знаешь о его  целях?  Тебе  известно,  что  все  вы
оказались  среди  тех,  кто  поклялся не складывать оружия до тех пор,
пока болгарская земля стонет  под  властью  турецкого  султана  и  его
сатрапов?
     - Да,  я об этом знаю,  - отвечал Звенигора.  - Я  несколько  раз
бывал  в  Болгарии,  много  рассказывал о вашей борьбе Якуб...  Сейчас
многое вижу собственными глазами.
     - Ты нам сочувствуешь?
     - Еще бы!  Наши народы - братья.  У нас общий враг.  Я не  только
сочувствую, но готов и сам присоединиться к вам. К тому же у меня есть
поручение,  не выполнив  которое  я  не  имею  права  возвратиться  на
Украину...
     - Какое? Не могли бы мы помочь?
     Звенигора рассказал. Воевода развел руками:
     - Только счастливый случай поможет тебе. Турция велика, и найти в
ней человека, особенно невольника, так же трудно, как маковое зернышко
на песчаном морском берегу.  Что ж касается другого...  то и я слышал,
что  султан готовит войну против Московии и Украины.  Собственно,  это
еще надо проверить. Завтра или послезавтра ты поедешь в Сливен с моими
людьми,  чтобы вызволить Златку, и там вам обязательно придется близко
сойтись с Сафар-беем и  его  окружением.  Постарайтесь  проверить  эти
сведения.  Почему  я  остановил  свой выбор на тебе,  а не на ком-либо
другом?  Тебя никто  не  знает,  ты  не  болгарин,  которым  турки  не
доверяют. Ты можешь выдать себя за приезжего купца.
     - Если турки узнают, что я с Украины, меня могут схватить...
     - Выдавай  себя  за  польского купца.  Сейчас султан заигрывает с
польским королем,  чтобы тот не объединился с Русью...  К тому  же  ты
свободно владеешь турецким языком.  Это понравится тем, с кем придется
общаться в  Сливене.  Выдавая  себя  за  сторонника  ислама,  а  то  и
настоящего  потурнака,  очень  быстро  приобретешь  их  доверие.  Если
подтвердится,  что турки готовят военный поход,  мы найдем возможность
предупредить  Запорожье и ставку князя Ромодановского.  Таким образом,
ты сможешь хорошо послужить своей родине и оказать услугу  московскому
царю.
     Звенигора был  удивлен   осведомленностью   воеводы   Младена   о
событиях, происходящих далеко от его родных Балкан.
     Воевода, как бы угадывая мысли казака, говорил дальше:
     - Болгария - маленькая страна. Наших собственных сил для борьбы с
Портою мало.  Чересчур мало.  К тому же враг  посеял  раздор  в  нашем
народе: много болгар стали помаками, принявшими ислам. Но, на счастье,
мы не одиноки!  С нами и сербы, и волохи, и молдаване, а по ту сторону
Черного моря армяне,  грузины...  Греки тоже с нами,  арабы... Все они
только ждут благоприятного времени. Но наша наибольшая надежда на вас,
другари!  На Русь!.. Пусть только сунет спесивый султан голову в пасть
северному  медведю!  Это   станет   началом   его   конца   и   нашего
освобождения!..  Теперь ты понимаешь, друг, почему меня так интересуют
эти  сведения.  (Волохи,  или  валахи  (истор.),  -  жители  княжества
Валахии, впоследствии румыны.)
     Воевода умолк и взглянул в глаза казаку.
     - Я согласен, - ответил Звенигора.
     - Но  ты  не  представляешь  всю  глубину  опасности,  с  которой
неизбежно встретитесь там. Я должен предупредить об этом...
     - Э-э, казаку всю жизнь рисковать головой приходится.
     - Это совсем другое:  в бою, когда рядом друзья, опасность не так
страшна. А там вы встретитесь с Сафар-беем.
     - Ну и что?
     - Это наш самый заклятый враг!  Фанатичный приверженец  ислама  и
опытный воин. Всего два года возглавляет он здесь отряд янычар, а беды
натворил больше,  чем многие турецкие воеводы за двадцать лет. Сжигает
села,  убивает  всех,  на  кого  падает  подозрение  в  связях с нами,
беспощадно расправляется с пленными гайдутинами...  Мы  давно  за  ним
охотимся,  но  безуспешно.  Это хитрый и коварный враг!  Хорошо владея
болгарским языком,  он часто сам переодевается крестьянином,  ходит по
базарам,   выслеживает,  подслушивает  неосторожных  горцев,  а  потом
неожиданно налетает со своими головорезами на селения  и  все  предает
огню...  Я уверен, что про Момчила он тоже что-нибудь пронюхал. Момчил
- мой давний друг,  мои глаза на побережье, моя надежная рука там... Я
всегда знал,  сколько войск и каких турки забросили через побережье ко
мне в тыл.  Через Момчила мы получали от  венецианских  купцов  порох,
свинец  и  фузеи...  Теперь  старик схвачен.  Его смерть тоже будет на
счету Сафар-бея!..  Этому негодяю надо...  -  Воевода  резко  взмахнул
рукой,  что  могло означать только одно - снять голову с плеч.  (Фузея
(франц.) - кремневое ружье.)
     - Понимаю, - сказал Звенигора.
     - Но главное  задание,  Арсен,  дорогой  мой  другар,  освободить
Златку... Об этом надо думать прежде всего...
     - Подождите!..  У меня есть еще одна просьба!  - На пороге стояла
Анка.  Она вошла тихо и,  очевидно,  слышала конец беседы. - Много лет
прошло с тех пор, как украли наших детей. Теперь мы узнали о Златке. А
Ненко?..  У  меня до сих пор еще теплится надежда,  что я когда-нибудь
встречу нашего Ненко... Он жив! Материнское сердце чувствует... Может,
удастся, другар, встретить кого-нибудь еще, кто помнит негодяя Гамида,
расспроси осторожно о той давней истории.  Чего  доброго,  найдется  и
след сына...
     Воевода нахмурился и  отошел  к  окну.  Анка  остановилась  перед
Звенигорой.
     - Я постараюсь узнать,  пани Анка,  - тихо  сказал  казак.  -  Но
столько лет прошло...
     - Не думай,  что мы не искали его! - Женщина побледнела, глаза ее
затуманились.  -  Младен  не жалел ни сил,  ни денег...  Однако ничего
определенного мы не узнали. Гамид словно в воду канул. А с ним исчезли
и  дети...  Одна-единственная  весточка  дошла  к  нам от одной старой
ахчийки из Ямболя.  Она рассказала,  что однажды в харчевне ее хозяина
остановился молодой ага со свитой.  С ним было двое детей, которых ага
приказал ей искупать...  Девочка тихо сидела в уголке и испуганно, как
затравленный  зверек,  смотрела  на  чужих людей,  а мальчик все время
плакал,  отбивался от аги,  отказывался  есть  и  был  очень  грязный.
Старушка  уговорила  мальчика  раздеться  и посадила в корыто,  начала
купать.  Когда ага на минутку вышел,  она спросила мальчика,  как  его
звать.  "Ненко", - ответил тот. Но в это время вернулся со двора ага и
приказал замолчать. Так ахчийка и не успела узнать у мальчика, кто они
и откуда. Однако хорошо запомнила, что у мальчика на правой руке, ниже
локтя,  три белых шрама... Такие шрамы были у нашего Ненко... (Ахчийка
(болг.) - кухарка.)
     Голос женщины задрожал,  она замолкла. Воевода обнял ее за плечи,
утешая, и незаметно подал знак Звенигоре, чтобы он оставил их.
     Звенигора молча поклонился и вышел.

        3

     На следующий день на перевале Вратник появился большой купеческий
обоз. Взмыленные кони с натугой тянули тяжелые крытые возы. Возницы то
подбадривали усталых животных криками, то хлестали кнутами.
     Впереди обоза,  удалившись шагов на сто,  ехали два всадника. Это
были  Звенигора  и  Драган.  Но  их  трудно  было  узнать:   Звенигора
переоделся  богатым  львовским купцом-турком,  на боку у него кинжал и
два пистолета,  искрящихся на солнце перламутровыми рукоятками. Драган
одет  скромнее,  широкие  поля шляпы затеняют худое загорелое лицо,  в
руке тяжелая дубовая палица.
     Узкая каменистая   дорога   круто  поднималась  вверх.  По  обеим
сторонам мрачной стеной стояли сосновые и еловые леса. Зеленая тишина,
наполненная  густыми  запахами трав и смолы,  дышала тревожным покоем,
заставляла путников внимательнее всматриваться в пустые заросли.
     - Скоро? - спросил Звенигора.
     - Сейчас уж перевал,  - ответил Драган.  - За этим поворотом  нас
ждут. А застава стражников чуть дальше... Услышат стрельбу - прибегут.
     Несколько минут спустя обоз достиг вершины перевала.  Здесь  было
просторно.  В  одном месте дорога расширялась так,  что образовывалась
большая площадка,  поросшая вереском и загроможденная мелкими камнями.
Слева площадка заканчивалась крутым обрывом, справа стоял непроходимый
ельник.
     - Здесь, - сказал Драган и, приподнявшись, свистнул.
     И сразу же затрещали в лесу выстрелы из  пистолетов  и  янычарок.
Возницы  остановили коней,  начали торопливо разворачивать возы назад.
Снова загремели выстрелы.  Над головами просвистели  пули.  Бросив  на
произвол  обоз,  Звенигора и Драган ударили под бока коней,  понеслись
вперед, крича:
     - На помощь! На помощь! Разбой!..
     Издалека донеслись удары колокола. Драган завопил еще громче:
     - Сюда! На помощь! Грабят!..
     Стрельба прекратилась. Возы развернулись, и возчики погнали коней
вниз. На дороге осталось десятка два вооруженных людей, выскочивших из
леса.  Некоторые из них погнались было за Звенигорой и  Драганом,  но,
заметив конный отряд стражников,  вынырнувших с криком и свистом из-за
красноватой скалы, повернули назад и присоединились к своим товарищам.
     - Что  здесь происходит,  гнев аллаха на ваши головы!  - гаркнул,
останавливаясь перед убежавшими, дородный пожилой халавуз с окладистой
седой   бородой.   (Халавуз   (турец.)  -  стражник,  здесь:  старшина
стражников.)
     Звенигора соскочил  с  коня,  поклонился,  ударив  руками  о полы
кафтана:
     - Разбойники!  О  аллах!  Догоните негодяев!  Они забрали все мои
возы с товарами!  О вай,  вай! Что я теперь буду делать, несчастный?..
Прошу вас - догоняйте! Я щедро всем заплачу!..
     Однако стражники не тронулись с места.  Халавуз приложил  ко  лбу
руку козырьком и посмотрел на дорогу, где вдали виднелись гайдутины.
     - Их много? - спросил он.
     - А  кто  их  знает,  -  вмешался  в  разговор  Драган.  - Может,
двадцать, а может, и пятьдесят...
     - Нас слишком мало, чтобы их преследовать, - перебил халавуз.
     К вечеру "купцы" в сопровождении двух стражников прибыли в Сливен
-  небольшой  городок  в  южном  предгорье  Средней  Планины.  Кривыми
улочками добрались до базарной площади,  завернули  в  хан  -  заезжий
двор,  где можно было поесть и переночевать.  Хозяин хана,  старый, но
расторопный Абди-ага,  хорошо разбирался в людях и сразу,  по  одежде,
оценил нового постояльца.
     - Весь мой дом к  услугам  высокочтимого  аги,  -  поклонился  он
Звенигоре. - Что будет угодно?
     - Комнату для меня и моего проводника.  Ужин на двоих. И - покой.
Я хочу отдохнуть после всего, что пережил на Вратнике...
     - На перевале на вас напали разбойники?
     - Да. Они захватили моего отца и забрали все мое добро, которое я
вез из самого Львова.
     - Аллах экбер, какая утрата!
     - И что хуже всего - я мог бы возвратить мои  возы,  если  бы  не
трусость  стражников,  побоявшихся погнаться за гайдутинами.  Пугливые
ишаки! Я пожалуюсь беглер-бею на них, будьте уверены!
     - О-о,  ага  -  смелый  человек,  если действительно отважится на
такое!
     - Ты думаешь, это небезопасно?
     - Для нас - да.  Но ты  чужестранец.  К  слову,  если  мне  будет
позволено, я хотел бы дать совет...
     - Пожалуйста.
     - Нет надобности ехать к беглер-бею. Как мне известно, сливенский
паша и ага Сафар-бей имеют чрезвычайные полномочия вершить все дела  в
околии. Обратись, ага, к ним. (Околия (болг.) - округ.)
     - Этот совет стоит обдумать. Благодарю, Абди-ага.
     - Не за что. Прошу извинить меня, тороплюсь уйти: надо рассказать
соседу о такой важной новости.  Он снаряжает караван в Сучаву и должен
знать,  что  Вратник  опасен...  А  вы  отдыхайте.  Все  будет к вашим
услугам.

        САФАР-БЕЙ

        1

     После завтрака  Звенигора  побрился   перед   небольшим   тусклым
зеркальцем  и  начал  одеваться.  Дорогая  одежда,  раздобытая  людьми
воеводы Младена,  была тесновата,  зато хорошо  подчеркивала  стройную
фигуру и крепкие мышцы плеч.
     - Ну и купец! - усмехнулся Драган. - Настоящий Самсон! Непривычно
видеть торговца с выправкой воина.
     - Тесс!  -  подморгнул  Звенигора,  подкидывая  на  ладони  тугой
кошелек.  -  Вот  веское  доказательство  того,  что я купец.  Спасибо
воеводе,  не поскупился!.. Ну, а на случай чего надо, иметь при себе и
кус острого железа.  Признаться, к нему я больше привык, чем к золоту.
- Он пристегнул к потайному поясу небольшой  кривой  ятаган  в  мягком
сафьяновом чехле, который утонул в широких складках шаровар.
     Послышался скрип ступеней,  и в  комнату  вошел  хозяин  заезжего
двора:
     - Мир вам, правоверные! Я рад видеть вас в добром здоровье.
     - Благодарю,  ага-джан,  -  отвечал Звенигора.  - Мне приходилось
останавливаться в богатых  ханах,  но  такого  гостеприимства,  как  у
Абди-аги,  не  встречал  нигде.  С  этих  пор все мои друзья и я будем
останавливаться только здесь!
     - Высокоуважаемый  Кучук-эфенди будет еще более высокого мнения о
своем слуге покорном,  когда узнает, что я принес радостную весть... -
расплылся в улыбке старый турок.
     - Что, схватили тех разбойников? Вернули мои богатства?
     - К  сожалению,  нет.  Но  тебя  приглашает к себе городской паша
Каладши-бей.  Он желает из первых уст услышать о нападении  гайдутинов
на купеческий обоз.
     - Всего-то? - Звенигора не скрыл своего разочарования.
     - Разве  этого мало?  - удивился турок.  - Не каждого чужеземного
купца,  пусть даже правоверного,  наш паша удостаивает  такой  высокой
чести... Но буду вполне откровенен: не в нем сила. Мне стало известно,
что там будет и Сафар-бей - гроза гяуров, главный защитник ислама!
     - Он сможет помочь мне в моей беде?
     - Ну конечно!  Сейчас вся военная власть в околии  в  его  руках.
Достаточно  одного его слова,  и на поиски вашего обоза выступят сотни
аскеров... А это что-нибудь да стоит!
     - Тогда я и правда очень благодарен, почтенный Абди-ага, за такую
весть. Постараюсь воспользоваться твоим советом.
     На площади,  перед домом паши,  толпились,  тихо переговариваясь,
люди, в основном военные и гражданские чиновники.
     Когда Звенигора  и  Драган  подошли  к  дверям  дома,  дорогу  им
заступили два аскера:
     - Входить нельзя!
     - Но меня пригласил паша Каладжи-бей, - удивился Звенигора. - Как
же так?
     - Твое имя?
     - Купец Кучук.
     - Сейчас. - И аскер исчез за дверями.
     Вскоре он  вернулся  в  сопровождении  слуги,  который  пригласил
Звенигору следовать за ним Драган остался на площади.
     По деревянным  скрипучим  ступеням  Звенигора  поднялся на второй
этаж и  вошел  за  слугой  в  большой  зал,  где  группками  стояли  и
беседовали друг с другом десятка два нарядно одетых людей.
     Слуга низко поклонился и громко объявил:
     - Купец из Львова ага Кучук!
     Звенигора шагнул вперед и тоже поклонился:
     - Мир   этому   дому!   Я   приветствую   тебя,  светлейший  паша
Каладжи-бей!  Благодарю,  что  позволил  предстать  пред  очи  твои  и
усладить слух твоими мудрыми речами!
     Разговоры сразу прекратились,  и все присутствующие обернулись  к
злосчастному  купцу,  о  котором вчера и сегодня только и говорилось в
городе.
     Паша Каладжи-бей,  невысокий,  носатый толстяк,  несмотря на свою
тучность, быстро пересек зал и остановился перед Звенигорой. В отличие
от   гостей  он  был  одет  по-домашнему,  в  черный  шелковый  халат,
подпоясанный тонким шелковым поясом с цветными кистями на концах.  Его
седые лохматые брови от удивления высоко поднялись:  он не ожидал, что
какой-то там купчишка из далекой варварской страны  сумеет  так  тонко
ему  польстить.  А  лесть  в высших кругах Османской империи считалась
признаком хорошего тона и  не  вызывала  осуждения  и  отвращения.  От
удовольствия выпученные карие глаза паши заблестели.
     - Я рад приветствовать в своем доме купца из  дружественного  нам
Ляхистана!  Мы  слышали,  что  нашего  друга  постигло несчастье:  его
имущество захватили разбойники.  Я и мои друзья  искренне  сочувствуем
тебе...   э-э-э...   высокочтимый...  э-э-э...  (Ляхистан  (турец.)  -
Польша.)
     - Ага Кучук, - подсказал Звенигора.
     Паша кивнул головой и заговорил снова:
     - Я приложу все силы, чтобы покарать разбойников...
     - И возвратить мне мое добро, - вставил Звенигора.
     Но паша сделал вид, что не расслышал этих слов.
     - Я пригласил тебя, ага, чтобы узнать о подробностях нападения...
Может,  это  наведет  славных защитников падишаха,  непобедимых воинов
властителя трех материков, на след мерзких грабителей.
     Звенигора почувствовал   себя  непринужденно.  Все  идет  хорошо.
Легкое волнение,  которое он испытал  перед  входом  в  зал,  исчезло.
Появилась уверенность, что все закончится благополучно.
     - Благодарю за сочувствие,  эфенди. Правда, я был очень расстроен
случившимся. Но, к счастью, немалая часть моего богатства осталась при
мне в виде драгоценностей, с которыми в дороге я не расстаюсь.
     - О!.. - вырвалось у Каладжи-бея.
     - Это позволит мне,  о светлейший паша,  засвидетельствовать тебе
свое  уважение  скромным  подарком...  -  Звенигора  вынул  из кармана
золотой перстень с драгоценным камнем.
     По залу  прокатился  сдержанный гул.  Гости вытягивали шеи,  чтоб
лучше рассмотреть и подарок и необычного купца.
     От наблюдательного  взгляда  Звенигоры не ускользнуло,  как жадно
блеснули глаза паши.  Он с удовольствием принял перстень, надел его на
палец,   некоторое   время   полюбовался  самоцветом,  подставлял  его
солнечным лучам, а потом взял Звенигору под руку:
     - Благодарю,  мой друг! Позволь познакомить тебя с моими гостями.
Это  достойнейшие  люди  нашего  города,  а   также   отважные   воины
солнцеликого падишаха, да продлит аллах его годы!
     Он вел Звенигору вдоль ряда гостей и называл  их  имена.  Наконец
Звенигора услышал имя, не выходившее у него из головы:
     - Сафар-бей!
     Перед ним  стоял  молодой,  красивый ага.  Он был среднего роста,
худощав,  но  широк  в  плечах.  Видно,  обладал  недюжинной  силой  и
ловкостью.  На бледном лице, которое скорее было под стать монаху, чем
воину, чернели пытливые глаза.
     - Ты  знаешь меня?  - спросил Сафар-бей,  заметив,  как оживился,
услышав его имя, чужеземный купец.
     - Еще бы! - Звенигора внутренне собрался, почувствовав опасность.
- Кто же не знает о подвигах доблестного воина Сафар-бея!  Еще  по  ту
сторону Балкан мне рассказывали о славных победах его над гайдутинами,
которые,  как саранча,  покрыли этот край. Слышал и о клятве Сафар-бея
истребить до последнего повстанцев воеводы Младена...
     - Собаки Младена!  - выкрикнул  Сафар-бей,  и  глаза  его  злобно
блеснули.
     - И всех, кто их поддерживает, - подхватил Звенигора. - Потому-то
я  так  и  обрадовался,  услыхав  такое  почтенное имя и увидев своими
глазами самого Сафар-бея.
     - Благодарю,  -  сухо сказал Сафар-бей,  больше ничем не проявляя
своих чувств и никак не реагируя на лесть.
     - Когда  я  услышал это имя,  то подумал:  сам аллах посылает мне
встречу с отважным воином!  Уж если он  захочет,  то  сумеет  найти  и
покарать злодеев, ограбивших меня.
     - Можешь  быть  уверен,  ага  Кучук,   -   вклинился   в   беседу
Каладжи-бей, - что они не ускользнут из рук Сафар-бея!
     - Тогда я заранее благодарю  Сафар-бея  за  будущее  освобождение
моего отца, которого гайдутины ранили и взяли в плен.
     - Твой отец попал в руки этих негодяев?
     - Да. И потому я решил остаться здесь до тех пор, пока не вызволю
его или не узнаю о его судьбе. А ты, высокочтимый Сафар-бей, позволь в
знак   моей   сердечной   признательности  и  почтения  подарить  одну
безделушку...  золотой медальон. В Ляхистане польские рыцари в походах
хранят в таких медальонах локоны своих возлюбленных...
     Звенигора поднял тонкую золотую цепочку, и медальончик закачался,
как маятник, поблескивая самоцветами.
     У Сафар-бея блеснули белые зубы,  лицо  чуть  порозовело.  Видно,
блеск  золота  подействовал  и  на  этого  сурового  воина.  Однако он
сдержанно произнес:
     - Благодарю.  Подарок  обязывает отплатить добром.  У меня ничего
нет,  кроме  оружия  и  рук,  которые  им  владеют.  Клянусь  аллахом,
наилучший подарок для всех нас - это уничтожение гайдутинов! Поэтому я
не сложу оружия до тех пор,  пока хоть один болгарский разбойник будет
дышать  воздухом Старой Планины,  как зовут они Балканы!  Я отплачу им
сполна за твои потери и за твоего отца, чужеземец! Ты доволен?
     "Одержимый! - подумал Звенигора.  - Недаром воевода Младен жаждет
его смерти. Это действительно опасный враг".
     А вслух произнес:
     - Конечно,  доволен, Сафар-бей! Разбойники - злейшие враги мирных
купцов, которые несут стране благосостояние и процветание.
     В это время в открытое окно с площади донесся какой-то  тревожный
шум.  Все начали прислушиваться. Каладжи-бей переглянулся с Сафар-беем
и сказал:
     - Господа,   наш   добрый   друг  Сафар-бей  хочет  показать  нам
результаты своего первого в этом году похода на неверных,  то есть  на
разбойников-гайдутинов.  Прошу вас всех на площадь! И тебя, Кучук-ага,
тоже  милости  прошу  с  нами.  Сейчас  ты  будешь  иметь  возможность
убедиться,  что  власти  солнцеликого  падишаха  искореняют  разбой на
дорогах так же успешно,  как завоевывают доверие у  чужеземных  купцов
своим добрым отношением.

        2

     Выйдя из  дома,  Звенигора  заметил,  что  на  площади  произошли
перемены.
     Вместо одиночных,  разрозненных  групп  аскеров  и  горожан стоял
огромный  четырехугольник,  внутренние  стороны  которого   составляли
аскеры, а наружные - жители города. Посреди четырехугольника суетилось
несколько человек, что-то сооружая.
     Звенигора огляделся: Драган куда-то исчез.
     Паша Каладжи-бей со знатными горожанами  и  воинскими  старшинами
поднялся на деревянный помост, окруженный аскерами, взял Звенигору под
руку, доверительно шепнул:
     - Сейчас мы потешимся прекрасным зрелищем!
     Он кивнул головой  аге,  который  распоряжался  на  площади.  Тот
помчался выполнять распоряжение, известное ему, очевидно, заранее.
     Среди толпы нарастала тревога,  постепенно сникал людской  шум  и
говор,  замерли мрачные ряды аскеров.  Загремели тулумбасы.  Зазвучала
протяжно и надрывно зурна.  Аскеры вытянулись.  Послышалась отрывистая
команда, и в проходе между воинами появился великан в красной одежде и
черном колпаке, который закрывал лицо. Сквозь прорези колпака блестели
глаза.  В правой руке великан нес,  словно игрушку,  тяжелый с широким
лезвием топор. (Тулумбас (турец.) - сигнальный барабан.)
     "Палач!"
     Звенигора вздрогнул. Предчувствие оправдалось: теперь понятно, на
какое зрелище пригласил его паша.
     Палач не спеша прошел  в  середину  квадрата,  созданного  рядами
воинов,  поклонился  паше  со  старшинами  и резко сорвал покрывало со
свежеобтесанной колоды.  Вогнал в дерево  топор,  отступил  на  шаг  и
замер, скрестив на груди толстые волосатые руки.
     В тот же миг послышался топот копыт,  грохот колес,  и на площадь
выехала  большая  арба,  в которой стояли пять связанных простоволосых
мужчин.  Когда арба приблизилась,  Звенигора среди обреченных на казнь
узнал  Момчила.  Старик  стоял  впереди.  Легкий  ветерок  теребил его
длинную седую шевелюру.  Во взгляде не было страха, только угадывалась
затаенная печаль.
     "Что делать?  - метались мысли  казака.  -  Как  спасти  старика?
Просить  пашу?  Сафар-бея?  Но чем объяснить такую просьбу?  Она может
вызвать серьезное подозрение...  Погубить все...  А где Златка?  Что с
нею?  С  Якубом?  Неужели  и  они здесь,  среди зрителей этого жуткого
зрелища ?"
     Смертников стащили с арбы, поставили в ряд, лицом к помосту.
     Наступила зловещая тишина.  С  гор  повеяло  ветерком.  Захлопали
полотнища знамен. Площадь замерла.
     Каладжи-бей взмахнул рукой.  На край помоста вышел высокий, худой
кази-ясахчи  в  белой  чалме  со  свитком  пергамента  в руке и зычным
голосом начал читать. Переводчик сразу же, слово в слово, переводил на
болгарский язык: (Кази-ясахчи (турец.) - судебный исполнитель.)
     - "Указ паши околии,  высокочтимого  Каладжи-бея.  Именем  нашего
наияснейшего   падишаха   Магомета   Четвертого  я,  сливенский  паша,
приказываю всем подданным падишаха выискивать и уничтожать  изменников
и  разбойников-гайдутинов,  их  родных высылать в дальние вилайэты,  а
имущество  и  земли  передавать  в  собственность  Османской  державы.
(Вилайэт (араб.) - административная единица в Турции.)
     Всех, кто узнает что-нибудь о гайдутинах и не оповестит городские
власти, арестовывать, а их дома сжигать.
     Тех же,  кто поддерживает связь с  разбойниками,  помогает  едой,
оружием  или  просто  сочувствует  им,  нещадно бить плетями,  а более
упрямых и злостных - казнить.
     Отряды янычар  и  спахиев доблестного аги Сафар-бея,  на которого
возложена обязанность истреблять  разбойников  и  поддерживать  мир  и
спокойствие  в  околии,  схватили несколько десятков злодеев.  Все они
биты плетями,  пятерых же из них,  а именно:  Момчила Крайчева,  Ивана
Ненкова,  Герасима Букова,  Райко Драгоманова и Луку Дуба - приказываю
казнить на площади как врагов  падишаха.  Пусть  каждый  видит,  какая
судьба  ожидает  тех,  кто  поднимет руку на освященную аллахом власть
Османов!"
     Последние слова  переводчика  потонули  в  грохоте  тулумбасов  и
завывании зурны, к которым прибавились выкрики аскеров: "Алла, алла!"
     У Звенигоры  по  спине пробежала холодная дрожь.  Он боялся,  что
Драган отважится на какой-нибудь отчаянный шаг,  чтобы спасти Момчила,
и   погибнет  сам.  Он  искал  его  взглядом,  чтобы  предупредить  от
необдуманного поступка, но Драгана нигде не было. Да разве найдешь его
в такой толпе!
     Шум постепенно начал стихать.  Палач поднял топор,  пальцем левой
руки  попробовал,  хорошо  ли  отточено лезвие.  Нельзя было терять ни
минуты. Звенигора наклонился к уху Каладжи-бея, зашептал:
     - Почтенный  Каладжи-бей,  даю  сто курушей,  если отложишь казнь
того старого болгарина,  что стоит впереди...  Пятьсот  курушей,  если
помилуешь его и отдашь мне...
     Удивленный паша вытаращил глаза. В них мелькнул испуг.
     - Что все это означает, мой дорогой гость?
     - Я  удваиваю  цену...  За  голову  старика  -  тысяча   курушей!
Неимоверная плата!..  Я уверен,  что этот старика", по своей старости,
не принесет  уже  никакого  вреда,  а  я  за  него  смогу  выменять  у
гайдутинов своего отца... Прошу, эфенди!
     Шум толпы на площади почти  затих.  Палач  уставился  взглядом  в
пашу, ожидая приказа начинать свое кровавое дело.
     Звенигора понимал,  какой опасности  подвергся,  дав  повод  паше
заподозрить в нем гайдутинского разведчика.
     Что же ответит Каладжи-бей?  Почему он молчит?..  Вот уже  совсем
затихла площадь. Все напряженно ждут, что будет дальше.
     Звенигора чувствует,  как у него от напряжения дрожат  руки.  Под
сердце подкатился неприятный холодок. Все пропало!
     Вот Каладжи-бей поворачивается к Сафар-бею и что-то долго  шепчет
ему на ухо.  На холодном, непроницаемом лице аги появляется удивление.
Но ненадолго.  Ага утвердительно  кивает  головой  и  оглядывается  на
Звенигору.
     Теперь все!  Сомнений нет:  паша приказал схватить его.  Остается
одно - убить Сафар-бея.
     Но тут до слуха Звенигоры долетают слова аги:
     - Реджеп,  казнь  Момчила Крайчева откладывается...  учитывая его
старость... Передай это палачу и скажи: пусть начинает.
     Младший ага  Реджеп,  придерживая рукой саблю,  побежал выполнять
приказание.  У Звенигоры отлегло от сердца.  К щекам начала  приливать
кровь.   Кажется,   его  необычная  просьба,  мотивированная  желанием
вызволить отца, не вызвала подозрений у турков.
     Началась казнь.   Чтобы   заглушить   крики   жертв   и  горожан,
Каладжи-бей    приказал    непрерывно    бить    в    тулумбасы.    Их
тревожно-надсадная дробь заполнила весь город. Звенигора стиснул зубы.
Ему приходилось видеть много смертей,  но это бывало в бою, когда люди
охвачены  яростью  и  жаждой  победы.  Здесь  же  происходило убийство
связанных и, вероятнее всего, ни в чем не повинных крестьян.
     Когда последнюю жертву тащили к колоде,  Каладжи-бей повернулся к
Звенигоре, подмигнул выпученным глазом:
     - Противно,  но  полезно!  Не  так  ли?..  Пролитая сегодня кровь
надолго остудит горячие головы балканцев!
     - А может, еще больше распалит?
     - Не думаю.  Впрочем,  посмотрим.  Во всяком случае,  сегодняшняя
казнь - хорошая наука для непокорных болгар!  Так будет с каждым,  кто
осмелится поднять руку на могущество Порты!
     Последний раз  опустился топор палача.  По площади пронесся тихий
вздох. Замолкли тулумбасы. Оборвали свою тревожную песнь зурны.
     Каладжи-бей обернулся к свите. Все расступились. Паша взглянул на
Звенигору:
     - Я  буду  рад  видеть  тебя,  Кучук-ага,  у  себя за обедом.  До
свидания!
     - До свидания, эфенди, - поклонился Звенигора, радуясь, что одну,
очень важную,  битву он уже выиграл.  Это вселяло надежду, что в конце
концов он встретит Златку и вырвет ее из рук Сафар-бея.

        3

     Люди расходились  молча.  Под внешней,  искусственной покорностью
бушевала буря.  Насупленные брови и сжатые кулаки,  сухой блеск глаз и
взгляды,    полные    лютой   ненависти   и   гнева   к   угнетателям,
свидетельствовали,  что казнь четырех крестьян не запугала  болгар,  а
еще больше разожгла в их сердцах жажду мести к ненавистным врагам.
     - Мы запомним этот день,  будь он проклят!  - долетели  до  слуха
Звенигоры слова, брошенные молодым высоким горцем.
     - Отплатим, око за око! - добавил его спутник.
     - Свернем собаке Сафар-бею башку!  - прошипел третий, оглянувшись
назад,  где стояли аскеры. Заметив незнакомца, подтолкнул товарищей, и
они шмыгнули в какой-то глухой переулок.
     Звенигора шел не торопясь.  Не хотелось толкаться и глотать пыль,
взбитую  сотнями  ног,  и  поэтому выбирал безлюдные улицы,  запоминая
дорогу, по которой придется, может, не раз еще ходить, приглядывался к
каменным и глиняным постройкам, что лепились к склонам.
     Он мог быть доволен  тем,  чего  достиг  в  самом  начале  своего
пребывания  в  Сливене:  завел  знакомство  с  городскими заправилами,
вызволил от смерти Момчила.  И хотя ничего,  еще не узнал о  Златке  и
Якубе,  ради которых,  собственно, и оказался здесь, не терял надежды,
что и в этом ему повезет.  На чем основывалась его уверенность,  он  и
сам не смог бы объяснить. Подсказывало какое-то внутреннее чувство.
     Неожиданно на его плечо опустилась чья-то тяжелая рука. Звенигора
повернул голову.
     - Сафар-бей!  - Он не мог скрыть свою  растерянность.  -  Вот  не
ждал!
     - Ты удивлен,  чужестранец?  А я тебя искал.  Хочу  познакомиться
поближе. Зайдем ко мне!
     Сафар-бей взял  Звенигору  под  руку.  Сзади,  шагах  в   десяти,
следовало несколько аскеров.  "Личная охрана Сафар-бея... Гм, сдается,
что я преждевременно радовался,  - подумал казак.  - Похоже,  что меня
просто схватили. Что ж, надо идти... И надеяться на лучшее".
     За углом Сафар-бей свернул в улочку,  круто поднимавшуюся  вверх.
Вскоре  они  оказались перед воротами небольшой,  но мощной крепостцы.
Часовые отсалютовали Сафар-бею и пропустили их внутрь.
     Двор разделяла  на  две  половины  каменная стена.  Слева,  перед
приземистыми домиками с плоскими черепичными кровлями сновали  аскеры.
В  другую  половину вели еще одни ворота,  у которых тоже стоял страж.
Сафар-бей направился к нему. Аскер быстро распахнул калитку и шагнул в
сторону.
     - Прошу в мой дом, - пригласил Сафар-бей, пропуская гостя вперед.
-  Временный,  конечно...  Мы,  воины,  не успеваем обжиться,  как уже
трубят поход.  Правда, у вас, купцов, то же самое: редко бываете дома,
больше кочуете по свету...
     Ответить Звенигора не успел. Он очутился в небольшом и запущенном
саду,  зажатом  каменными  стенами.  Быстрым взглядом казак окинул все
вокруг.  В конце сада виднелся большой дом с высоким крыльцом.  К нему
вела  широкая  дорожка  с  каменными скамьями по сторонам.  В давно не
расчищаемых зарослях цвели одичавшие розы,  в  ветвях  магнолии  птицы
выводили трели. В тени, на одной из скамей, кто-то сидел.
     - О,  да здесь настоящий рай!  -  воскликнул  Звенигора,  любуясь
тихим  уголком.  -  Для  полного  счастья  недостает  только красавицы
жены... Ба-ба-ба! Беру свои слова назад! Для полного счастья, кажется,
все  есть!  -  И Звенигора кивнул на далекую скамью,  где сидели двое:
седой мужчина в черной одежде  и  хрупкая  девушка,  которая,  заметив
незнакомца, опустила на лицо черную шаль.
     Сафар-бей удовлетворенно улыбнулся.  Ему пришлись по сердцу слова
гостя.
     - Ты приятный собеседник, Кучук-ага, - похвалил он купца.
     Услыхав голоса  и шум шагов,  мужчина повернул голову.  Звенигора
тут же узнал Якуба.  В глазах старого меддаха  мелькнули  удивление  и
страх. Девушка тоже напряглась, словно готова была сорваться с места и
бежать.  Даже сквозь вуаль Звенигора угадывал дорогие  черты,  увидел,
как  расширились  глаза  Златки,  а руки задрожали и начали перебирать
складки одежды.
     Словно что-то  почувствовав,  Сафар-бей  насторожился.  Его  лицо
моментально  окаменело,  а  глаза  сузились.  На  какое-то   мгновение
воцарилась  напряженная  тишина.  Звенигора  понимал,  что  она  могла
вот-вот окончиться полной катастрофой.  Опережая Якуба,  чтобы тот  не
успел сказать чего-нибудь невпопад, произнес:
     - Дорогой Сафар-бей,  я вижу,  что на этот раз ошибся... Бьюсь об
заклад, это твои родные - отец и сестренка!
     - Ты снова ошибаешься, ага Кучук, - угрюмо ответил Сафар-бей. - У
меня  нет  родных.  То  есть  я  их не знаю...  Эти люди - мои хорошие
друзья...
     - Я буду рад познакомиться с ними.
     - Перед вами тоже купец, - указал Сафар-бей на Якуба.
     - Правда?   Очень   приятно,   что   все  больше  турок  начинает
интересоваться торговлей. Раньше они пренебрегали этим занятием, как и
другими ремеслами.  Считали,  что на свете есть только одно дело, ради
которого стоит жить, - война...
     - Турки  -  прирожденные  воины,  -  не  без  тщеславия  произнес
Сафар-бей,  бросив выразительный взгляд на девушку.  -  Однако  теперь
многие  начинают  смотреть на жизнь иначе.  Раньше победоносные походы
наших  отрядов  наполняли  нашу  казну  и  карманы  воинов  золотом  и
драгоценностями.  Но  это,  к  сожалению,  прошло.  Войны стали давать
меньше,  чем требуется для того, чтобы прожить. Вот и приходится нашим
людям браться за торговлю и ремесла...
     Они вошли в дом.  Златка  сразу  же  исчезла  в  другой  комнате.
Сафар-бей предложил гостю и Якубу садиться и, извинившись, вышел.
     Звенигора быстро пожал руку Якубу.
     - Здесь лишних ушей и глаз нет? - спросил тихо.
     - Нет, - шепотом ответил Якуб. - Я рад тебя видеть, Арсен! Но что
это все значит?
     - Я был у воеводы Младена,  видел его  жену  Анку...  Златка  так
похожа на мать! Мы обязаны вырвать ее из рук Сафар-бея!
     - Это не так просто. Он держит нас под стражей, как узников, хотя
старается  скрасить  наше  пребывание  здесь  замечательной  кухней  и
богатыми нарядами для Златки. Он влюбился в нее.
     - О! А она?..
     - Не волнуйся,  - улыбнулся Якуб. - Она к нему равнодушна. Он это
видит,  однако  знает  и другое:  у нас девушку никогда не спрашивают;
лишь бы родители  согласились  -  продадут,  как  кошку  в  мешке!  Но
Сафар-беи не вызывает в ней и отвращения.  Молодой,  красивый... Дарит
красивые вещи. Видел, как она одета? Это все от него.
     Где-то хлопнули двери. Якуб заговорил о другом.
     В комнату,  пропустив перед собой аскера,  который нес на круглом
блюде круглые миски с едой, вошел Сафар-бей.
     - Прежде чем говорить о делах,  надо подкрепиться,  -  сказал  он
весело,  изображая радушного хозяина. - Ага Якуб, попроси Адике, чтобы
прислуживала нам при обеде, - добавил Сафар-бей.
     Когда Якуб  и  аскер вышли,  ага сел напротив Звенигоры на мягкий
миндер и сказал:
     - Дорогой мой гость,  наверное,  догадался, что я пригласил его к
себе не только для того, чтобы угостить жареной бараниной с восточными
пряностями...
     Звенигора вопросительно взглянул на хозяина и внутренне напрягся.
     - Сегодня  ты  просил  нашего  пашу  Каладжи-бея  подарить  жизнь
старому Момчилу Крайчеву. Позволь узнать...
     Сафар-бей замолк  и  проницательно  посмотрел  на Звенигору.  Тот
выдержал взгляд,  хотя понимал,  что сейчас его могут спросить, откуда
он,  чужеземец,  знает гайдутина и почему заступился за него.  Неужели
Каладжи-бей не передал аге его пояснения?  Придется повторить то,  что
говорил паше на площади.  А если Сафар-бей не поверит?..  Что ж, тогда
останется только одно:  прикончить его здесь  же,  не  ожидая  другого
удобного случая.
     Однако Сафар-бея интересовало,  по всей видимости, что-то другое,
так как он продолжил:
     - Позволь узнать,  сколько ты пообещал паше за  помилование  того
разбойника?
     - Почему тебя это интересует? - облегченно вздохнул казак.
     - Пленные - мои,  и я не хочу, чтобы кто-то другой зарабатывал на
них.
     "Выходит, и   ты,  братец,  думаешь  не  о  защите  ислама,  а  о
собственной мошне", - подумал Звенигора, а вслух сказал:
     - Я пообещал паше тысячу курушей.  Я могу отдать тебе,  почтенный
Сафар-бей,  половину, так как понимаю, что это зависит от тебя. Но что
я скажу паше?
     - Скажи, что деньги отдал мне.
     - А это тебе не повредит?
     - Не забывай,  что здесь не Ляхистан,  а Турция...  Я  подчиняюсь
только беглер-бею.
     - Хорошо.  Мне все равно, кому заплатить, - согласился Звенигора.
- Когда передадут мне болгарина?
     - Как только я получу деньги.  Кстати,  каким  образом  Кучук-ага
обменяет его на своего отца?
     - Я найду пути...  Мне  поможет  Абди-ага,  хозяин  хана,  где  я
остановился.
     - Абди-ага!  Это такой проныра,  что за деньги  все  сделает.  Но
берегись - обдурит. Если же с ним ничего не получится, приходи ко мне.
Может,  я смогу и  здесь  помочь  больше,  чем  Абди-ага.  За  деньги,
понятно... Ха-ха-ха!
     - Гм,  из тебя высокочтимый Сафар-бей,  был бы неплохой купец. Ты
можешь добиваться своего. Однако ты - воин, одинокий и...
     - К сожалению,  без денег и  воин  бессилен.  В  наше  время  все
покупается и продается:  должности, чины, земля, даже трон падишаха...
Я долго жил в столице и имел возможность убедиться, что сейчас сильнее
не тот, у кого меч, а тот, у кого толстый кошелек!
     - Ты мудро рассуждаешь.  Это еще больше убеждает меня, что я имею
дело  с  умным и порядочным человеком.  Я рад видеть защитников ислама
именно такими.
     - Ты не ошибся...  Свой меч я поднимаю во имя и славу аллаха!  Но
кто же не помнит и о  себе?  Правда,  в  этой  нищенской  Болгарии  не
очень-то разбогатеешь... Всюду беднота!
     - Вы сами виноваты. Опустошили войнами такой благодатный край.
     - Не  мы  начинали  войны.  Болгары сами виноваты.  Восстают,  не
признают власти падишаха...
     - Восстают, наверно, не от хорошей жизни. Если уж вам так хочется
воевать,  то  идите  на  Украину,  на  Русь...  Там  земли  богатые  и
многолюдные.   Можно   добыть   много  рабов,  скота  и  денег.  Да  и
вольнолюбцев укротите.  Оттуда расползается свободолюбивый  дух.  Речь
Посполита была бы вам союзником, ибо те схизматы -казаки ей тоже много
хлопот причинили.  - Звенигора замолк.  Удочка заброшена.  Клюнет  ли?
(Схизмат (греч.) - еретик, отступник.)
     Сафар-бей с интересом взглянул на гостя.
     - Многие  наши  думают  так  же.  Половина  Украины выпала из рук
Ляхистана.  Падишах не допустит,  чтобы она полностью  объединилась  с
Московией.  Это  стало  бы  для  нас  смертельной  угрозой.  Не зря же
Ибрагим-паша,  великий визирь, готовит войско к походу за Дунай. Еще в
этом году...
     В комнату вошли Якуб со Златкой, и Сафар-бей на полуслове прервал
речь.  Как ни хотелось Звенигоре видеть Златку, однако он пожалел, что
так не вовремя они с Якубом пожаловали.  Еще б минута -  и  Сафар-бей,
очевидно,  еще больше приоткрыл бы тайные намерения Порты по отношению
к Украине.  Но и из того,  что он успел  сказать,  ясно:  летом  турки
начнут большую войну...

        4

     После обеда,  на  котором  Звенигора больше слушал,  чем говорил,
Сафар-бей пригласил его в соседнюю комнату.  Плотно  закрыв  за  собою
дверь и убедившись, что под окном никого нет, сказал:
     - Дорогой ага Кучук, я воин, человек откровенный, у меня на языке
всегда  то же,  что и на уме.  Поэтому,  думаю,  не обидишься,  если я
выскажу еще одну просьбу.
     - Прошу, - поклонился Звенигора, не понимая, куда клонит ага.
     - Я хочу жениться.
     - Ну что ж, поздравляю! Кажется, я догадываюсь, кто она...
     - Догадаться не трудно.  Но не это я хотел сказать...  Мне  нужны
деньги...  Хочу  одолжить  у  тебя,  Кучук-ага.  Верну их,  как только
раздобуду.
     "Наглец! Он собирается выжать все,  что у меня есть... Знает, что
я перед ним беззащитен", - подумал Звенигора, а вслух произнес:
     - Разве есть надежда, что скоро раздобудешь?
     - Не сегодня-завтра я иду в поход.
     - Но это ведь небезопасно! - вырвалось у Звени-горы.
     - Не думаешь ли, что меня убьют?
     - На войне всякое бывает.
     - Я верю в свою счастливую звезду и в милость аллаха.
     - Если   так,  то  я  буду  молить  аллаха,  чтобы  сберег  тебе,
Сафар-бей, жизнь!
     - Ради  меня или ради денег,  которые мне одолжишь?  - усмехнулся
Сафар-бей. - Итак, я могу надеяться?
     - Безусловно. Сколько нужно?
     - Кроме тех пяти сотен за Момчила Крайчева,  еще пятьсот... Таким
образом,  всего  тысячу  курушей.  Когда  же  я  вернусь  из похода на
гайдутинов и привезу твоего отца, считай, что мы квиты.
     - Хорошо,  я  согласен.  Но  зачем так много денег?  Неужели чтоб
внести такой выкуп за Адике?
     - А почему бы и нет?  Адике - красивая девушка.  И хочет ага Якуб
или не хочет,  но он станет моим тестем!  Я не выпущу из своих рук эту
пташку!
     - Она  и  вправду  красивая  девушка,  -  согласился   Звенигора,
мысленно  поклявшись,  что сделает все возможное и невозможное,  чтобы
Златка не попала в руки этого самовлюбленного, жестокого янычара.
     - Дивная!  -  воскликнул Сафар-бей.  - И я не хотел бы держать их
под охраной, пока возвращусь из похода... Но придется.
     - Они могут убежать? Разве Адике тебя не любит?.. - Звенигора еле
скрыл радость.
     - Это  меня  и беспокоит.  Хотя достаточно того,  что я люблю ее!
Поэтому и хочу заплатить выкуп за девушку теперь,  чтобы связать Якуба
словом.
     - Ничего с ними не случится, если посидят с недельку под надежным
присмотром. Здесь так чудесно!
     - Ты прав.  Спасибо,  - сказал Сафар-бей,  пряча деньги,  -  Куда
доставить старика?
     - Я остановился в хане Абди-аги.  Буду признателен, если он будет
с аскером через полчаса... Я пойду, надо переодеться к обеду у паши.
     - Значит, мы скоро встретимся. До свидания!
     Сафар-бей вызвал  аскера  и приказал проводить гостя из крепости.
Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, Звенигора не расспрашивал
дороги  и  долго  петлял  кривыми  уличками,  пока  наконец выбрался к
городской площади,  а оттуда к хану.  Еще издали заметил  возле  ворот
сияющего от радости Драгана. Юнак кинулся навстречу:
     - Спасибо,  Арсен!  Не знаю,  как тебе удалось  это  сделать,  но
дедусь  Момчил  прибыл  живой и здоровый!  Пошли скорее,  сам увидишь!
Аскер не отходит от него.  Говорит:  "Велено передать купцу Кучуку  из
рук в руки".
     Во дворе стоял унылый пожилой аскер, держа конец веревки, которой
был связан старик.
     - Я купец Кучук,  - сказал Звенигора  и  кинул  воину  монету.  -
Развяжи веревку и ступай!
     Тот схватил монету,  разрезал  ятаганом  веревку  и  удалился  со
двора.
     Звенигора обнял Момчила:
     - Я  рад  тебя  видеть  живым,  отец!  И на воле!..  Однако вам с
Драганом задерживаться здесь нельзя.  Быстрее бегите  отсюда.  Драган,
проведи дедусю в безопасное место,  а сам возвращайся с друзьями.  Жди
меня, как договорились, в лесу, у ручья. Ну, айда!..
     Драган с Момчилом поспешно отправились из хана, а Звенигора зашел
в свою комнату.
     За два  часа  до  захода  солнца  он  не  спеша проследовал через
городскую площадь. После дневной жары с гор начала опускаться на город
прохлада.  Дышалось легко и радостно.  Пока что все шло хорошо. Драган
приведет людей,  и они, как только Сафар-бей выступит в поход, нападут
на его крепость и освободят Златку и Якуба.
     На противоположной стороне площади расположился табором небольшой
конный отряд. Спахии разводили костры, пристраивали над ними треноги с
казанами.  Ржали на привязи голодные, уставшие кони. Воины носили им в
торбах овес, ароматное горное сено.
     Звенигора не  придал  этому  значения.  Мало  ли  разных  военных
отрядов  кочует  по  Османской  империи?  Казак  зашел  в дом паши,  и
источающий любезность  слуга  повел  его  вверх,  в  зал,  откуда  уже
доносился нестройный шум оживленной беседы.
     Чей-то громкий надтреснутый голос показался ему  очень  знакомым.
Но   не  успел  он  вспомнить,  кому  он  принадлежит,  как  навстречу
подкатился оживленный паша,  взял под руку и повел  к  узкому  окну  с
цветными стеклами, где стояла небольшая группа людей.
     - Высокочтимые гости,  позвольте познакомить вас с посетившим наш
город купцом из Ляхистана агою Кучуком. Он хорошо знает те страны, где
доблестным воинам падишаха придется,  возможно, очень скоро прославить
имя   аллаха.   Я  думаю,  он  с  радостью  поделится  с  вами  своими
наблюдениями за обычаями неверных.
     - Я  весь  к  вашим  услугам,  -  поклонился  Звенигора  и тут же
вздрогнул:  прямо перед ним стоял Гамид и вытаращенными  от  удивления
глазами впился в своего бывшего невольника.
     - Аллах экбер!  - воскликнул Гамид.  - Урус Арсен!  Как ты  здесь
оказался?.. Сам всевышний посылает тебя в мои руки!
     Он схватился за эфес сабли.  Но вытащить ее не успел.  Как молния
сверкнул кинжал Звенигоры.  Но острие лишь скользнуло по гладкой стали
панциря, скрытого под верхней одеждой. Неудача!.. Понимая, что ударить
еще раз не удастся,  Звенигора рванулся назад, чтобы, воспользовавшись
общим замешательством,  выскочить на площадь.  А там -  только  бы  на
коня...
     Расталкивая оторопевших гостей,  казак выбежал на середину  зала.
Чей-то  отчаянный крик подстегнул его как кнутом.  Перепуганный слуга,
заглянувший было в дверь,  увидев в руках беглеца  обнаженный  кинжал,
шарахнулся в сторону. Путь был свободен.
     Но в последний миг ловкий Сафар-бей подставил ногу, и Звенигора с
разгона полетел на пол.  Сафар-бей,  как дикая кошка, прыгнул на него,
заломил руки за спину:
     - Держите гяура! Вяжите!..
     Несколько человек,  в  том  числе  и  Гамид,   ринулись   вперед,
навалились на распростертого казака.  Звенигора напряг все силы,  стал
вырываться,  заметался,  но врагов наседало все больше.  Он уже не мог
шевельнуть  ни  одним  мускулом.  Лежал,  распластанный как лист,  под
тяжестью множества тел.  Кто-то связывал руки, заламывая их чуть ли не
до лопаток.
     - Крепче! Сильнее!..
     - Вырвите кинжал!..
     - Поднимите гяура!..
     Звенигоре стало  легче  дышать.  Толпа расступилась.  Сафар-бей с
силой ударил его ногою в бок:
     - Вставай, собака!

        5

     Его привели  в  крепость  Сафар-бея и бросили в подземелье.  Свет
проникал  сюда  лишь  через  маленькую  отдушину  в  потолке.  Черными
призраками  обступали каменные стены.  От затхлого воздуха захватывало
дыхание.
     - Лежи,  гяур!  - крикнул Сафар-бей с порога,  заметив, что узник
пытается приподняться. - Скоро мы вернемся!..
     Грохнули двери. Стало тихо.
     Звенигора поднялся,  встал  под  отдушиной.  На   него   смотрело
пятнышко  голубого  предвечернего  неба.  Что  ж,  и это неплохо!..  В
последние минуты жизни иметь над головой ясное, хотя и чужое небо.
     Вдруг вверху    что-то   блеснуло.   Звенигора   подошел   ближе,
присмотрелся. Железный крюк! Да не один, а целый ряд! Вот это находка!
     Надо быстрее  освободить  руки!..  Он  нашел острый выступ камня,
повернулся спиной и начал  тереть  об  него  веревки.  Время  тянулось
мучительно  долго.  Но  вот путы ослабли,  а затем и вовсе упали вниз.
Размяв онемевшие  руки,  подошел  к  крюкам.  Эх,  если  бы  выломать,
неплохое оружие получилось бы!  Представил,  как, зажатый в руке, этот
кусок железа славно послужил бы ему в минуту,  когда придется бороться
за жизнь.  Но увы!  Крюки были так глубоко вмурованы в потолок, что ни
один из них не поддавался его сильным рукам. Нет, без лома не вырвать,
пустая  затея!  А  Сафар-бей  в любую минуту может войти...  Разве что
попробовать не вырывать,  а ломать?  Он обеими руками ухватывается  за
крайний  крюк,  упирается  ногами  в  стену  и начинает гнуть.  Железо
чуть-чуть подается.  Звенигора налегает сильнее, так, что кровь стучит
в висках, дрожат от напряжения ноги...
     Ну, разом - гу-ух!
     Крюк подается   еще   немного.   Теперь  с  другой  стороны!  Ну,
сильнее!.. Жми! Так!.. Иде-ет!.. Почти неощутимо, но сгибается...
     Навалившись на   крюк,   Арсен  весь  дрожит  от  нечеловеческого
напряжения, срывается и падает на земляной пол. Некоторое время лежит,
переводя  дух,  а  потом  снова  встает,  хватается  руками  за  крюк,
подтягивается, упирается ногами в стену...
     И снова срывается.
     Становится жарко.  Пот  заливает  глаза.   Звенигора   сбрасывает
одежду,  остается  в  одной  сорочке.  И  снова принимается за работу.
Проходит час, второй... Крепкий кованый крюк подается нехотя. Гнется с
трудом...  но  гнется.  Вперед  -  назад...  Вперед - назад!  С каждым
усилием он подается все больше  и,  кажется,  легче.  Но  сил  уже  не
хватает, чтобы доломать до конца...
     Стало совсем темно.
     Изнеможенный казак  сползает  на  пол.  Еще  бы  немного - и крюк
сломался бы.  Но  силы  исчерпаны.  В  глазах  кровавый  туман.  Арсен
прислонил  раскалывающуюся  от  боли голову к стене и не заметил,  как
полузабытье перешло в сон.
     Крепкий казацкий сон!  Забылось все:  и опасность, и Сафар-бей, и
Гамид,  и то,  зачем прибыл сюда. Ничто до самого утра не нарушало тот
сон.
     Только грохот кованных железом дверей разбудил Арсена. Он вскочил
на ноги.  Невольно зажмурился от яркого света,  ворвавшегося со двора,
прикрыл глаза рукою. На пороге стояло двое.
     "Эх, проспал!  Опоздал!"  -  резануло  ножом  по сердцу.  Мельком
взглянув на погнутый вчера крюк,  Звенигора  отступил  в  темный  угол
подземелья.
     Впереди спускался Сафар-бей,  позади тяжело переваливался  Гамид.
За ними два аскера несли веревки, плети, ведро с водой.
     - Ну,  как  себя  чувствует  пан  купец?  -  злорадно  усмехнулся
Сафар-бей.  -  Будешь  сам  говорить  или  заставишь  нас потрудиться,
помогая тебе?
     Звенигора молчал.
     - А-а, ты уже и руки успел освободить! Связать его! Да покрепче!
     Аскеры кинулись  к Арсену.  Но он одним ударом отбросил их назад.
Гамид выхватил саблю. Сафар-бей придержал его руку:
     - Нет, нет, возьмем живьем!..
     Аскеры вновь бросились на Арсена,  им помогали Сафар-бей и Гамид.
Свалили, связали.
     - Подтяните к крюку!  -  выдохнул,  переводя  дух,  Сафар-бей.  -
Подвесьте!
     Аскеры набросили веревку на крюк,  потянули  книзу.  Острая  боль
пронзила вывернутые плечи, вырвала глухой стон у Арсена...
     - Ну,  теперь ты у нас запоешь,  гяур! - прошипел Гамид и с силой
стал бить тяжелой плетью, приговаривая: - Это тебе, раб, за побег! Это
за мое разоренное гнездо! Это за то, что я тебя так ненавижу!..
     Плеть падала на плечи,  на спину,  на голову. После каждого удара
на коже вздувались кровавые рубцы.  Звенигора сцепил  зубы,  чтобы  не
закричать, закрыл глаза.
     - А это,  раб,  за моих домочадцев,  уничтоженных тобою!..  Гяур!
Паршивая свинья!..  - неистовствовал Гамид, все больше зверея и тяжело
дыша.
     Сафар-бей стоял   рядом.   У   него  широко  раздувались  ноздри.
Подрагивал в руке кнут. Запах крови опьянял его.
     - Подожди,  Гамид-бей,  ты  забьешь  его до смерти!  Оставь и мне
немного жизни  этой  собаки!  -  воскликнул  он,  заметив,  как  после
сильного удара всем телом содрогнулся пытаемый.
     Гамид остановился, вытер рукавом пот со лба.
     Арсен открыл  глаза,  взглянул  сквозь кровавый туман на палачей.
Сафар-бей медленно закатывал рукав...
     Вмиг куда-то  отошла  безумная  боль истерзанного тела.  В голове
взметнулась, вытеснила все невероятная мысль. Неужели?! На правой руке
Сафар-бея  от  локтя  до  кисти  по  загоревшей коже протянулись тремя
светлыми полосами зарубцевавшиеся, узкие шрамы...
     - Ну, самозванный купец, рассказывай: для чего прибыл в Сливен?..
Поторапливайся!..  У нас на тебя нет  времени.  Сегодня  идем  громить
гайдутинов Младена... Обещаю тебе легкую смерть, если скажешь все. Ну,
говори:  откуда знаешь Момчила Крайчева? Кто надоумил спасать его? Кто
подослал тебя сюда? Ну?..
     Сафар-бей схватил Звенигору за чуб и откинул голову назад, словно
желая пронзить казака горящим взглядом.
     - Ненко! - прохрипел Арсен. - Ненко, неужели это ты?
     Сафар-бей отшатнулся, словно кто его ударил.
     - Как ты сказал?  Ненко?  - спросил он странным, будто деревянным
голосом.  -  Откуда  ты  знаешь  это  имя?  О аллах экбер!  Говори же!
Говори!..
     Перемена, произошедшая с ним,  была столь разительной,  что Арсен
понял:  перед ним действительно Ненко,  сын Младена. Значит, он помнит
свое  прежнее  детское имя!..  Но осталось ли что-нибудь в его памяти,
кроме имени? Какие еще сохранил воспоминания детских лет?..
     - Развяжи  меня,  Сафар-бей...  Я  все  объясню,  если  здесь  не
будет...
     Он хотел  сказать:  "не  будет  Гамида".  Но не успел.  Прогремел
выстрел  -  ему  огнем  обожгло  висок.  В   глазах   казака   поплыли
разноцветные круги, и он стал проваливаться в черный сумрак.
     В подземелье медленно расходился едкий пороховой дым.
     Арсен обмяк,  повис  на  веревках.  Из  упавшей  на  грудь головы
закапала на пол кровь.
     - Зачем   ты   стрелял,   Гамид-ага?   -   вскрикнул   смертельно
побледневший Сафар-бей. - Зачем ты убил его?
     Он сжал кулаки, весь напрягся.
     - А-а,  чего  возиться  с  собакой!  -  Обрюзгшее   лицо   Гамида
передернулось,  то ли от замешательства,  то ли от злобы. - Туда ему и
дорога! Паскудный раб!..
     - Что  ты  наделал,  Гамид-ага?  Этот  гяур  знал какую-то тайну,
которая преследует меня с тех пор, как я помню себя!
     - Чепуха!  Не  обращай  внимания на нелепые детские сны!  Прикажи
вынести и закопать эту падаль!
     Сафар-бей пристально   взглянул   в  желтые,  вытаращенные  глаза
спахии.  От него не укрылось затаившееся в них волнение. Но прежде чем
он  успел  что-либо сказать,  вверху на лестнице послышался топот ног.
Вбежал запыхавшийся аскер. Вытянулся:
     - Письмо от беглер-бея, ага, - и протянул свиток с печатью.
     - Хорошо. Иди!
     Сафар-бей разорвал  шнурок,  развернул  свиток,  подошел к свету.
Сердце его  постепенно  отходило,  успокаивалось.  Он  молча  пробежал
письмо, потом повернулся к спахии.
     - Гамид-ага!   Слушай,   что   пишет   беглер-бей.   Приближаются
выдающиеся   события.   -   Медленно  прочитал  вслух:  -  "Сафар-бею,
начальнику специального  военного  отряда.  Хранить  в  тайне.  Вскоре
непобедимые  войска нашего наияснейшего падишаха будут проходить через
Балканы на север,  и вы отвечаете за полную безопасность  на  перевале
Вратник.  Приказываю  по получении этого письма немедленно выступить в
поход и уничтожить  гайдутинов  разбойника  Младена.  На  подкрепление
высылаю вспомогательный отряд Исмаила-аги. Вам подчиняется также отряд
Гамида-аги,  о чем вы сообщите ему лично".  Что  ты  на  это  скажешь,
Гамид-ага?
     - Что у нас будет большая война с казаками и московским царем. Но
это  давно  уже  не  тайна.  Еще  в  Аксу,  когда я получил приказание
выступить в Стамбул,  я понял,  что речь шла о большой войне...  Давно
пора нам стать твердой ногой на северном берегу Черного моря.  Украина
даст нам хлеб,  скот и рабов.  Ради этого мы и  поднимаем  меч  против
севера... Итак, мы должны сегодня же выступить на Чернаводу!
     - Безусловно! Не будем терять времени - пошли! Они вышли во двор.
     - Ходжа,  сзывай  всех  в  поход!  -  приказал Сафар-бей аскеру с
зурной на боку.  - А  ты,  Джаббар,  слушай:  останешься  в  крепости,
присмотришь за моими гостями.  Вместе с Али.  Он будет за старшего,  я
дал ему все указания... А сейчас спустись в подвал. Там на крюку висит
мертвый гяур. Закопай его за стеной, в овраге. Ну, айда!
     Тревожно заныла зурна.  Из помещений с криком и гамом выскакивали
аскеры, на ходу прилаживая одежду и оружие.
     Гамид поспешно выехал из  крепости  к  своему  отряду.  Сафар-бей
вернулся  к  себе:  ему хотелось повидать Адике.  С каждым днем он все
больше влюблялся в девушку  и  не  пропускал  возможности  лишний  раз
показаться  ей  на  глаза.  Несмотря  на жестокий и холодный характер,
перед Адике он чувствовал какую-то непонятную  радость,  и  неодолимая
сила все время влекла его к ней.
     Возле калитки  его  нагнал  запыхавшийся  Джаббар.  Его   длинное
морщинистое   лицо   покрывали   капельки  пота,  в  глазах  светилось
недоумение.
     - Что случилось, Джаббар? - нахмурился Сафар-бей.
     - Ага,  там...  внизу... совсем не мертвый... тот гяур... Глазами
моргает. Как быть - добить его или живьем закопать?
     - Что ты мелешь? Не мог он ожить! Тебе показалось спросонья!
     - Аллах  свидетель,  я  не  спал.  И не показалось мне,  тот гяур
живой!
     Сафар-бей круто   повернулся  и  почти  бегом  бросился  назад  в
подземелье. Аскер еле поспевал за ним.
     Звенигора и  вправду  был  жив.  По  его  телу  время  от времени
пробегала  дрожь.  Сафар-бей  выхватил  ятаган   и   рассек   веревку.
Отяжелевшее  тело  казака упало ему на руки.  Ага положил его на пол и
велел Джаббару принести охапку соломы и кусок полотна.
     После перевязки  Арсен  задышал  ровнее  и медленно открыл глаза.
Сафар-бей опустился возле него на колено.
     - Ты слышишь меня, гяур? - спросил он, наклоняясь. - Очнись! Рана
твоя неглубокая,  пуля скользнула по черепу. Ты родился под счастливой
звездой... Тебя только оглушило. Опомнись!
     Но Звенигора,  видно,  очень   обессилел.   Мокрые   веки   снова
закрылись.
     Сафар-бей поднялся:
     - Джаббар,  оставляю  этого  узника на тебя.  Ты отвечаешь за его
жизнь головой.  Слышишь?  Он мне нужен только живой!  Дашь  ему  есть,
пить... Береги пуще глаз своих, пока не приеду. Понял?
     - Понял, ага. Понял!
     Сафар-бей еще   немного   постоял   над   Звенигорой,  сморщив  в
задумчивости лоб.
     Какую тайну прячет в глубине своей памяти этот гяур? Почему и как
скрестились их судьбы?  Почему имя Ненко  всю  жизнь  преследует  его,
стучит  в сердце?  Не с этим ли связано его раннее детство,  о котором
кое-когда всплывают отдельные неясные воспоминания?  Как  бы  хотелось
проникнуть в то далекое прошлое! Может, и у него где-то есть родители,
братья и сестры? Он знал, что некоторые янычары находили своих родных.
А ему хотя бы узнать,  кто он и откуда...  В мрачном раздумье поднялся
Сафар-бей из подземелья.

        НЕНКО

        1

     К вечеру Арсену стало лучше.  Открыл глаза и затуманенным  взором
обвел мрачные стены подвала. Тихо. Темно. Куда же девались Сафар-бей и
Гамид?  Неужели им надоело истязать его? А-а... Они, кажется, говорили
что-то о походе на гайдутинов... о походе на Младена!..
     Сознание мгновенно  прояснилось.  Звенигора  приподнялся  и  сел.
Резкая  боль в виске.  Потрогал рукой - тугая повязка из полотна.  Это
удивило его.  Он не помнит,  чтобы перевязывал себя.  Тогда кто же это
сделал?  Неужели  Сафар-бей?  А  это что?  Смотри-ка!  Даже воду и еду
поставили!
     Не найдя ответа на все эти вопросы, Арсен решил действовать.
     Хотя и поел, чувствовал себя прескверно. Нестерпимо болела спина,
голова кружилась. Превозмогая слабость и боль, придерживаясь за стену,
встал на ноги и прислушался. Вокруг царила глухая тишина.
     Медленно поднялся по ступеням к двери,  приник глазом к щели.  Во
дворе смеркалось.  Интересно, охраняют ли его? Легонько нажал на дверь
плечом - она скрипнула.
     В тот же миг кто-то кашлянул. Загремел засов, и в подвал заглянул
аскер.
     - А-а, гяур! Тебе лучше? Пришел в себя?
     - Да...  лучше  бы  и  некуда,  -  ответил,  еле шевеля разбитыми
губами, Звенигора.
     - Ну так и лежи спокойно, пока ага не вернется.
     - А когда он вернется?
     - Как только поймает разбойника Младена.
     Итак, Сафар-бей...  нет,  не  Сафар-бей,  а  Ненко,  сын  воеводы
Младена,  выступил  с войском против своего отца!  Какая жестокая игра
судьбы...  Какой адский замысел вынашивал Гамид с тех пор,  как выкрал
детей  воеводы!  И  как  все  сплелось теперь в один неразрывный узел:
Младен,  Анка, Сафар-бей, Адике... Только Якуб, он и Гамид знают тайну
этих людей. Но Гамид никогда добровольно ее не раскроет, а Якуб и он -
в заточении!
     А в  это  время  Сафар-бей  со  своими людьми пробирается горными
тропами к Чернаводе...  У него достаточно войск, чтобы уничтожить всех
сторонников воеводы,  а самого Младена, живого или мертвого, притащить
к беглер-бею.
     Необходимо во   что  бы  то  ни  стало  предупредить  Младена  об
опасности,  а главное,  о том,  что  Сафар-бей  -  это  Ненко!  Нельзя
допустить,  чтобы сын убил мать и отца!  Или,  наоборот, сам Сафар-бей
погиб от руки Младена или его воинов...
     Но как предупредить? Как вырваться отсюда?
     Раздумывал Звенигора недолго.  Выход один - через двери.  Другого
нет.  А  двери  закрыты и ключи у аскера.  Следовательно...  без крюка
никак не обойтись.  Слаб он,  Арсен,  еще очень,  но и крюк теперь  не
такой  прочный.  Арсен  вновь  ухватился  за  него,  начал  сгибать  и
разгибать вперед - назад...  Вперед - назад... Вот уже крюк стал более
податливым и наконец сломался у основания.  Загнав острие в щель между
камнями,  Звенигора выпрямил его и, оторвав от шаровар карман, обернул
им  отломанный  конец,  чтобы  удобней  было  держать в руках.  Сердце
радостно забилось... Слава богу! Теперь есть оружие - настоящее, такое
же  опасное,  как  кинжал  или копье!  Теперь его судьба в собственных
руках.
     Немного отдохнув  и  снова подкрепив силы едой,  Звенигора громко
заохал, застонал. Послышался голос аскера:
     - Чего тебе, гяур?
     - Ой, что-то мне плохо!.. Сюда! Скорее!..
     Громыхнули двери.  На  пороге с фонарем в руке появился аскер.  В
тот же миг Звенигора выступил из темноты и изо  всех  сил  ударил  его
крюком в грудь. Тот только охнул и тяжело опустился на землю...
     Звенигора быстро сорвал с аскера одежду,  переоделся, взял ятаган
и кинулся вверх.
     Прячась в тени,  осторожно пробрался к калитке, что вела к домику
Сафар-бея.  Часового не было.  В саду пахло розами, шелестели верхушки
деревьев, вкрадчиво шуршали под ногами мелкие камешки.
     В одном окне тускло мигал свет.  Арсен заглянул в щель,  надеясь,
что увидит Златку или Якуба.  Но там,  склонив голову на стол,  дремал
аскер.
     - Срочный приказ Сафар-бея! - стукнул в окно Звенигора.
     Не помышляя  об опасности,  аскер появился на крыльце,  почесывая
пятерней обнаженную грудь.  Не успел он промолвить и  слова,  как  его
свалил удар по темени.  Связав руки и ноги, Арсен втянул его в комнату
и затолкал под кровать. Выживет - его счастье.
     Из соседней  комнаты  послышались приглушенные голоса.  Звенигора
бросился к дверям, рванул их на себя. Они были заперты.
     - Златка, Якуб! Вы здесь?
     - Кто там? Неужели это ты, Арсен? - взволнованно спросил Якуб.
     - Я! Откройте скорее!
     - Легко сказать! Мы под замком.
     Звенигора поднял  свечу.  Отодвинул тяжелый кованый засов.  Двери
распахнулись. На пороге стояли встревоженные Якуб и Златка.
     - Друг, как ты сюда попал? Один! Ночью! - удивился Якуб. - Где же
Сафар-бей?
     - Лучше спроси, кто такой Сафар-бей!
     - Как тебя понимать?
     - Сафар-бей - это Ненко!  Понимаешь - Ненко, сын воеводы Младена,
брат Златки!..
     Якуб и  Златка  оторопели.  В  глазах  -  ужас.  Они  как к земле
приросли. Новость сразила обоих.
     - Не  может  быть!  -  выдавил наконец из себя Якуб.  - Где же он
сейчас?
     - Кто  может  знать,  где  он  сейчас!  Утром выступил в поход на
Чернаводу, чтобы захватить в плен или убить Младена.
     - О аллах!..  - простонал Якуб. - Может, ты ошибся, Арсен? Может,
Сафар-бей вовсе не сын воеводы?
     - Я видел у него на руке три длинных шрама... Помнишь?
     - Как не помнить!
     - Я  видел его встревоженные глаза,  когда он услышал от меня имя
"Ненко".  Он  что-то  помнит...  Хотел  расспросить  меня,  но   Гамид
выстрелил  из  пистолета  мне  в  голову.  Я  потерял сознание.  Когда
опомнился, ни Гамида, ни Сафар-бея уже не было.
     - Так и Гамид здесь?
     - В том-то и дело.
     - Аллах экбер!.. - простонал Якуб. - Ты снова сводишь меня с этим
мерзавцем!  Круг замыкается на той же земле,  где начал возникать. Это
хорошая примета.  Теперь,  Гамид,  ты не ускользнешь из моих рук!.. Но
что же нам делать с Ненко и  Младеном?  Может  произойти  непоправимая
беда!
     - Мы должны  предупредить  их  встречу!  Лучше  всего  рассказать
Сафар-бею  все  откровенно,  чтобы  знал,  кто он такой и кто для него
воевода Младен.
     - Как же это сделать? Разве мы можем выйти отсюда?
     - Вы свободны.
     - А наш часовой?
     Звенигора показал на ноги, что торчали из-под кровати.
     - Он нам не помеха. Пошли!

        2

     После того как Гамид напал на замок со стороны сливенской дороги,
Сафар-бей зашел с тыла и, подождав, пока гайдутины ввяжутся в бой, дал
приказ идти на приступ.
     Сверху, один за другим,  стали спускаться янычары.  У каждого  за
плечами  свернутая  крепкая  веревочная  лестница  с  большим железным
крюком - лапой.
     - На штурм! На штурм! - закричал Сафар-бей.
     Со свистом метнулись вверх крюки.  Одни упали  назад,  но  многие
зацепились за стену.  По ним стали карабкаться вверх первые смельчаки;
захлопали на ветру широкие шаровары.
     За первой волной нападающих полез и Сафар-бей.
     Воеводы Младена в замке не было.  Как только донесся шум  боя  со
сливенской дороги, он оставил в крепости полтора десятка гайдутинов, а
с остальными помчался на помощь своим.  За старшего  в  замке  оставил
великана  Ганчо,  отважного,  но  не  очень  умного  и рассудительного
гайдутина.  В другой обстановке воевода не доверил бы  ему  замка,  но
теперь,  когда  со  стороны Хладной горы нападения не ожидалось,  а на
сливенской дороге разгорался  жаркий  бой,  на  Ганчо,  думал  Младен,
вполне можно положиться.
     Но Ганчо  всех  подвел.   После   отъезда   воеводы   большинство
гайдутинов взобралось на западную стену,  откуда была видна сливенская
дорога.  Сюда же пришла и Анка.  Ганчо с пятью гайдутинами  стояли  на
юго-западной  стене,  как  раз  напротив  Хладной  горы.  Но  когда со
сливенской  дороги  донеслись  громкие  крики  и  выстрелы,  Ганчо  не
выдержал  и  перешел  на западную стену.  И его товарищи,  не очень-то
подчиняясь Ганчо, как старшему, один за другим тоже перешли туда.
     Появление янычар  в  тылу  всех ошеломило.  Послышались тревожные
крики: "Нас обошли! Мы пропали!.."
     Ганчо тогда понял,  какую допустил ошибку.  Но исправить ее можно
было разве что ценою собственной жизни.  Во всяком случае, сдать замок
и предстать живым перед воеводой он и не мыслил.  Надо спасать то, что
еще возможно!
     - Драгомир,  -  обратился  он  к  старому  пушкарю,  - дай сигнал
воеводе,  что мы в опасности.  А вы, Светозар и Павелчо, спасайте пани
Анку.  Выведите ее из замка...  Остальные - все за мной! Выбьем янычар
или умрем, другари!
     Он первым  бросился  навстречу врагам,  которые уже спускались во
двор за домом  воеводы.  Одновременно  рявкнула  пушка:  это  Драгомир
известил воеводу о нависшей над замком угрозе.
     Видя, что отбросить янычар не удастся,  Ганчо решил остановить их
между домами, разделявшими двор пополам.
     - Переворачивайте возы!  Тащите сюда все - перегородим проход!  -
кричал   он,  нанося  саблей  удар  янычару,  опередившему  других.  -
Продержимся, пока подойдет воевода!
     Моментально проход был загорожен. Кроме большого воза, на котором
гайдутины возили дрова,  сюда полетели скамьи,  бочки, бревна... Ганчо
взобрался  наверх и,  воодушевляя товарищей,  ловко орудовал длиннющим
боздуганом.
     Разгорелся бой.  Гайдутины отчаянно отбивали натиск. Упали первые
янычары.  Нападающие замешкались...  Никто не хотел лезть вперед,  где
свистел,   наводя   ужас,   боздуган  Ганчо.  Сафар-бей  выстрелил  из
пистолета,  но Ганчо,  как заколдованный,  остался невредимым.  Только
улыбнулся зловеще и стукнул боздуганом по дышлу. Дышло переломилось, и
обломок его со свистом пролетел над головами ужаснувшихся янычар.
     - Бейте поганых! - гремел Ганчо. - За Болгарию! За Болгарию!..
     Сзади к нему приблизился Павелчо, дернул за штанину:
     - Ганчо, пани Анка отказалась уходить из крепости. Что делать?
     Ганчо оглянулся и замер.  Через двор к бойцам  направлялась  жена
воеводы  - в черном платье,  стройная и суровая,  с саблей в руке.  За
нею,  в чем-то убеждая,  торопился Светозар,  молодой русый  гайдутин.
Видно,  уговаривал,  умолял ее возвратиться,  но она словно не слышала
его слов.
     Ганчо спрыгнул с воза.
     - Пани Анка! Мать наша! Остановись! - Он раскинул перед ней руки.
- Дальше не пущу! Там смерть! Что скажет воевода...
     - Мы не должны сдать замок,  Ганчо!  Я  останусь  здесь.  Янычары
прорвутся в тыл Младену только через мой труп!
     Каким бы ни  был  недалеким  Ганчо,  он  сообразил,  что  никакие
уговоры теперь не помогут.  Анка не отступится от своего. Что ж, пусть
остается.  Он шепнул Светозару, чтобы тот ни на шаг не отходил от нее.
А вслух произнес, как клятву:
     - Пани матка,  мы не отступим ни на шаг.  Верь нам!  Только очень
прошу,  заклинаю:  не подходи к нам!  Укройся в доме или в воротах. Ну
же!..
     - Ты  добр,  Ганчо.  Но лишних слов не нужно...  Смотри,  янычары
рвутся вперед! Твое место там!
     Ганчо обернулся,  бой закипел с новой силой.  Кое-где янычары уже
взобрались на завал.  Блестели окровавленные сабли.  Падали с  криками
раненые и убитые. Гайдутины еле сдерживали свирепый натиск врага.
     Послышался голос Сафар-бея:
     - Вперед, правоверные! Рубите гяуров! Не жалейте никого! Возьмите
живой только ту тигрицу!..
     Ганчо, как   разъяренный   барс,   метнулся  в  самую  гущу  боя.
Боздуганом,  как молотом,  раскроил голову какому-то толстому янычару,
столкнул с воза другого и увидел богато одетого агу. Сафар-бей! Вот до
кого ему добраться бы!
     Но между  ним  и  Сафар-беем  два ряда янычар!  Разве прорвешься!
Остается одно - распрощаться с боздуганом,  который  верой  и  правдой
служил  ему  много  лет...  Ганчо  сорвал  с  запястья ременную петлю,
раскрутил  боздуган  над  головой  и  бросил...  Тут  бы  и  расстался
Сафар-бей  с жизнью,  не пробеги между ним и Ганчо янычар.  Несчастный
сам налетел на тяжелую железную булаву с острыми  шипами  и  рухнул  с
разбитой головой...
     Перепуганный Сафар-бей с  отвращением  вытер  лицо,  забрызганное
кровью  своего  спасителя.  У его ног корчился умирающий.  Рядом лежал
гайдутинский боздуган.
     - Великий аллах! - прошептал помертвевшими губами ага, представив
себя на месте янычара.
     К аге подбежал аскер Кагамлык. Быстро вытащил из колчана стрелу:
     - Сейчас я этого мерзкого гяура, собаку!..
     Ганчо вздрогнул  всем  телом,  покачнулся  назад.  Слишком близко
оказался от него Кагамлык - лучший стрелок с верным глазом  и  сильной
рукой. Посланная им стрела пронзила грудь гайдутина под самым сердцем,
словно иголка  льняную  рубашку.  Ганчо  обеими  руками  схватился  за
тоненькую  стрелу,  с  удивлением  взглянул на нежное черное оперение,
будто спрашивая:  "Неужели это ты - смерть моя?" - а  вытащить  ее  из
раны  уже не имел силы.  Глаза остекленели,  сильные ноги,  что носили
гайдутина чуть ли не по всей необъятной горной Планине, подкосились, и
Ганчо упал с воза вниз... Успел только крикнуть:
     - Держитесь, други!
     Янычары завыли  от  радости.  Сафар-бей  ударил  саблей  по  руке
какого-то гайдутина и вскочил на воз,  загроможденный телами убитых  и
раненых.
     Гайдутины падали один за другим, но не отступали. Вот их осталось
только пятеро. На каждого наседали по двое и по трое врагов. Остальные
янычары растаскивали завал,  чтобы зайти гайдутинам в тыл.  С грохотом
упали бревна, наваленные между возом и стеною дома.
     Янычары завизжали, кинулись к Анке.
     Жена воеводы подняла саблю и пошла им навстречу.
     - Да живея Болгария! - крикнула громко.
     Несмотря на  свои  сорок  пять лет и тяготы гайдутства,  она была
стройная,  подтянутая, красивая. "Наша мать" - так звали ее гайдутины,
вкладывая  в  эти слова всю свою суровую и нежную любовь.  (Гайдутство
(болг.) - повстанческая жизнь и деятельность гайдутинов.)
     Янычары переглянулись.   Как  знать,  помнят  ли  они  приказание
Сафар-бея взять ту женщину живой?  Анка же  смело  шла  им  навстречу,
гордо подняв голову.
     Ее заслонил Светозар.
     - Другари,  ко мне! -закричал он в отчаянии, понимая, что один он
недолго сможет продержаться. - На помощь!..
     Снова выстрелила  пушка.  На этот раз Драгомир развернул ее жерло
во двор,  и каменное ядро со свистом врезалось в гущу  янычар.  Бросив
бесполезное  теперь  орудие,  старый  пушкарь  спрыгнул  со  стены  и,
потрясая над головой боздуганом, бросился на помощь другу:
     - Держись, Светозар! Иду!
     Он подоспел вовремя: над молодым гайдутином засверкали янычарские
сабли. Драгомир сбил одного с ног. Другой стал отступать. Подбодренный
помощью, Светозар насел на него и прикончил точным ударом сабли.
     Но силы  были  слишком  неравны.  Пали последние защитники замка,
которые отстаивали  сооруженный  наскоро  завал.  Один  лишь  Павелчо,
залитый кровью, с отсеченной рукой, кое-как еще отбивался.
     - Арканьте их! Берите живьем! - приказал Сафар-бей.
     Павелчо сбили с ног, схватили. Над Анкой, Светозаром и Драгомиром
прошуршали тонкие  длинные  арканы  с  натертыми  салом,  чтоб  быстро
затягивались, петлями. Анка успела перерубить один, но другой обвил ее
тело, и женщина упала.
     Светозар с  Драгомиром не давали себя заарканить.  Встали спина к
спине и саблями рубили веревки.  Видя,  что  Анке  помочь  невозможно,
стали постепенно отходить к воротам. Гурьба янычар преследовала их.
     Вдруг за стенами замка послышались крики,  топот ног...  Подмога!
Гайдутины  удвоили  усилия.  Светозар,  который стоял лицом к воротам,
сделав быстрый выпад вперед,  прорвал кольцо врагов, метнулся под арку
и  эфесом  сабли  выбил  засов.  Под натиском многих тел ворота широко
распахнулись.  В замок влетели  десятка  два  гайдутинов  во  главе  с
воеводой.
     То, что они увидели во дворе,  поразило их словно громом.  Вокруг
одни янычары.  Несется многоголосое "алла". Первую минуту даже воевода
растерялся,  побледнел.  Отстоять замок почти невозможно. Где же Анка?
Что с нею?..
     И как бы отвечая на его мысли, Светозар крикнул:
     - Она там! Жива! Ее схватили!
     В этот же миг Светозар качнулся: стрела впилась ему в плечо. Юнак
вырвал ее и отбросил в сторону.
     - Ничего, это пройдет... - прошептал. - Спасайте Анку!
     Эти слова  вывели воеводу из оцепенения.  Он быстро окинул взором
поле боя:  враг,  удивленный появлением свежих сил, перестраивал ряды.
Воевода  правой  рукой  выхватил  саблю,  а левой - пистолет и ринулся
вперед. За ним помчались гайдутины...
     Бой закипел  с  новой  силой.  Хотя гайдутинов намного меньше,  в
тесном дворе не развернуться,  и они  бились  почти  один  на  один  с
врагом.  Только  на  место  упавшего янычара тут же вставал другой,  а
вместо убитого или смертельно раненного  гайдутина  -  легко  раненные
продолжали  сражаться  -  никто  уже не вставал.  Повстанцы удваивали,
утраивали усилия, чтоб заменить тех, кто пал.
     Сражаясь с каким-то янычаром,  воевода вдруг увидел жену. У входа
в их дом двое аскеров заламывали ей руки за спину,  а третий  связывал
веревкой.  Одежда порвана, черные, пышные, с проблесками седины волосы
рассыпались по плечам.
     - Анко-о!..
     Женщина встрепенулась. Отчаянный крик вырвался из ее груди:
     - Младен!
     Ей зажали рот, потащили за угол дома.
     Воевода разрядил пистолет в грудь ближайшего янычара,  хотя берег
пулю на крайний случай, и, перепрыгнув через труп, ринулся следом. Это
было  безрассудно,  так  как  за  ним  успел  проскочить  только  один
Светозар.  Остальные  гайдутины  остались  за  строем  янычар,   сразу
сомкнувших разорванный ряд.
     Сафар-бей, услышав крик  Анки,  понял,  что  здесь  сам  воевода.
Зловещая улыбка скривила его красивые губы.
     - А-а, попался, горный беркут! - с ненавистью прошептал про себя.
-  Теперь  не  вырвешься!  -  Он спрыгнул с бревна,  на котором стоял,
управляя боем, резким окриком подозвал к себе десяток янычар. - Видите
того гайдутина?  В черном жупане.  Это сам воевода Младен!..  Заходите
ему в тыл!
     Сафар-бей загородил  дорогу  воеводе  и  скрестил  с  ним  саблю.
Звякнул металл о металл.  У воеводы крепко сжаты  губы,  бледное  лицо
покрыто  потом.  Сафар-бей зловеще скалил ровные зубы.  Он видел,  как
янычары с тыла обходили воеводу и его раненого гайдутина,  потому и не
очень торопился нападать,  а постепенно отступал,  заманивая воеводу в
глубину двора.
     Воевода понял, что перед ним не простой янычар и сказал:
     - Молись, ага! Сейчас ты встретишься со своим аллахом...
     - Сафар-бей,  если  тебе так хочется знать мое имя,  гайдутинская
собака! - криво усмехаясь и уклоняясь от выпада воеводы, злобно бросил
Сафар-бей.
     - А-а,  Сафар-бей! Палач болгарских женщин и детей! Ну что ж, тем
больше у меня желания отправить тебя на тот свет!
     Воевода сразу словно окреп.  Его удары приобрели могучую  силу  и
ловкость.  Сафар-бей  перестал улыбаться,  еле сдерживая стремительный
натиск противника. Балканский шайтан! Нелегко будет взять его живым. А
жаль!  Как  бы  возросла слава Сафар-бея,  если заковать этого гяура в
кандалы и на цепи провести через всю Болгарию до самой столицы...
     Но и  прикончить воеводу оказалось не так просто.  После точных и
быстрых его ударов у Сафар-бея  разодрана  одежда,  а  из  левой  руки
капает кровь. С тыла воеводу защищал Светозар.
     Тем временем шум боя стал стихать.  Погибли один  за  другим  все
гайдутины,  что  прибыли  с  воеводой.  Янычары вытирали окровавленное
оружие,  перевязывали раны и...  с интересом  наблюдали  за  поединком
своего главаря с гайдутинским воеводой.
     Сафар-бей закусил губу.  Уж этого он никак не ожидал. Вместо того
чтобы сразу схватить вожака гяуров,  эти трусливые шакалы, мерзкие псы
решили  потешиться  необычным  зрелищем!  Он  отступал  все  дальше  к
окровавленному  и  заваленному трупами заслону.  Потом внезапно сделал
глубокий выпад.  Воевода вынужден был податься назад и уперся в  спину
Светозара. Против молодого гайдутина сражался тоже лишь один янычар.
     - Светозар,  слушай меня внимательно,  - повернув  набок  голову,
тихо  проговорил  Младен.  - Сейчас мы отступим к воротам...  Ты у нас
лучший бегун.  Попробуй добраться до наших... Передай мой приказ: всем
выйти из боя и разойтись по горам и лесам. Надо спасать людей!
     - Хорошо, - шепнул Светозар и потеснил противника назад.
     С боем,  сопровождаемые  толпой  янычар,  дошли  они  до арки,  и
Светозар,  выбив саблю у соперника, шмыгнул в ворота. Янычары не сразу
догадались,  что  гайдутин  убегает,  потому никто не погнался за ним.
Когда же опомнились,  было уже поздно.  Несколько  лучников  выпустили
стрелы, но Светозар прыгнул с обрыва в кусты и исчез.
     Подбодренный успехом молодого воина,  воевода решительнее пошел в
наступление.  Знал,  что  обречен  на  смерть,  и  жаждал  лишь  убить
Сафар-бея!
     Сафар-бей тоже дрался,  как приговоренный.  Гордость не позволяла
ему просить помощи у своих подчиненных.  Незначительная  на  вид  рана
сильно   кровоточила   и   причиняла  большие  страдания.  Смертельная
бледность свидетельствовала о неимоверном напряжении всех сил.
     Ага понимал, что стоит ему споткнуться - и он погибнет. У него не
хватит сил увернуться от сабли проклятого гяура.
     Это состояние   своего  командира  заметил  хитрый  и  вездесущий
Кагамлык. С криком "Он убьет его!" янычар раскрутил над головой аркан,
накинул на шею воеводы и резко потянул на себя.
     Воевода упал.  Кагамлык  прыгнул  вперед  и  наступил  на   саблю
воеводы, чтобы он не успел перерубить аркан.
     Сафар-бей, ослепленный ненавистью и  пережитым  страхом,  ринулся
вперед с поднятым клинком, чтобы поразить поверженного врага.
     Но сквозь шум,  стоны раненых и выкрики янычар до  него  внезапно
донеслось от ворот короткое:
     - Ненко!

        3

     Сафар-бей замер,  изумленно повел глазами.  Янычары,  решив,  что
поединок  закончен,  накинулись  на  воеводу и начали вязать ему руки.
Кагамлык подошел к Сафар-бею и с простодушным видом,  плохо скрывавшим
его хитрость, сказал:
     - Извини меня, ага, что я вмешался в поединок. Мне показалось, ты
вот-вот  прикончишь  воеводу.  А  я  помнил  твой  приказ  - взять его
живым...
     - Хорошо,  Кагамлык. Благодарю, - ответил Сафар-бей и отвернулся,
занятый совсем другой мыслью.
     Кто остановил его?  Кто выкрикнул это странное,  загадочное слово
"Ненко", которое преследует его всю жизнь? Он оглянулся.
     От ворот  спешил  янычар.  Что-то  уж  очень  знакомое показалось
Сафар-бею в его лице и походке.  Ба!  Да это же польский  купец!..  То
есть казак... Нет, невольник... Тьфу!.. Впрочем, один аллах знает, кто
он такой на самом деле! Может, шайтан в образе человека?
     - Ты?  -  кинулся  ему  навстречу  Сафар-бей,  еще  не веря своим
глазам. - Здесь?
     - Я. Слава богу, успел! - произнес Звенигора, вытирая рукой пот с
лица.
     - Что все это значит? Как ты здесь очутился?
     - Об этом потом.  Я видел,  ты взял в плен воеводу Младена.  Ради
всего  святого,  ради  самого  себя  сохрани  ему  жизнь,  не разрешай
издеваться над ним,  пока я не поговорю с тобою... - И добавил тише: -
Наедине...
     Сафар-бей как-то  странно  посмотрел  на  казака  и  распорядился
отвести воеводу и его жену в дом, держать под строгой стражей.
     То ли от потери крови,  то ли от неожиданной встречи  с  недавним
невольником, который знает тайну его прошлого, он еще больше побледнел
и казался  очень  взволнованным.  Черные  глаза  его  поблекли,  стали
мутными, будто налились желчью.
     Но никто из янычар не заметил, как изменилось лицо аги.
     Отдав приказание  идти  на помощь отряду Гамида и убрать трупы со
двора замка, Сафар-бей подозвал Кагамлыка. Тихо сказал:
     - Видишь этого янычара? - кивнул на Звенигору.
     - Да, ага.
     - Не спускай с него глаз!
     - Слушаюсь, ага.
     Сафар-бей подошел  к Звенигоре,  и они вместе направились к дому.
Кагамлык двигался за ними, следя за каждым движением незнакомца.
     Хмурым взглядом  обвел Сафар-бей зал.  Пусто и неприветливо.  Над
головой серый  каменный  свод.  Пол,  выложенный  неровными  каменными
плитами,  узкие окна-бойницы.  Вдоль стен - тяжелые деревянные скамьи.
Посреди зала такой же грубый,  потемневший  от  времени  еловый  стол.
Напротив и справа - двери в боковые комнаты.
     Смутные воспоминания всплывали в памяти аги. Радость - наконец-то
захватили гайдутинское гнездо,  много лет не дававшее покоя туркам,  -
уступила место глухой тревоге.  Когда он был в этом доме?  Почему  ему
кажется, что видел уже эти серые плиты под ногами и эти широкие скамьи
вдоль стен?..  Бред это или сон?  Нет,  не сон! Он все же бывал здесь!
Только не припомнит когда.
     Сафар-бей в смятении провел рукой по лбу... Звенигора внимательно
наблюдал за ним.  Неужели далекие воспоминания детства все же возникли
в его памяти?
     А Сафар-бей  и вправду напрягал память.  Ему словно вспоминается,
что за теми дверями,  что перед  ним,  должна  быть  комната  с  одним
высоким  стрельчатым  окном.  Стены ее завешаны шкурами диких зверей и
оружием. А из нее есть еще дверь в другую, меньшую комнату...
     - О аллах,  неужели я в чем-то виноват перед тобой, что ты хочешь
помрачить мой разум?  - прошептал Сафар-бей,  открывая темные  дубовые
двери.
     Действительно, в комнате было высокое стрельчатое окно. На стенах
висят шкуры медведей, диких баранов и пятнистого барса. Справа - двери
в соседнюю комнату...  Сафар-бей заглянул и туда.  Сразу за  дверью  -
широкая деревянная кровать,  покрытая цветастым шерстяным одеялом, над
ней рога горного оленя...
     Сафар-бей растерянно    взглянул    на    Звенигору,   неотступно
следовавшего за ним, и, заметив Кагамлыка в дверях, насупился:
     - Прочь отсюда! Нечего тебе здесь делать!..
     Удивленный и обиженный Кагамлык пожал плечами и закрыл  за  собой
дверь.
     - Почему ты назвал меня Ненко?  - без всякого предисловия, словно
продолжая прерванный в подземелье разговор, спросил Сафар-бей.
     - Об  этом  узнаешь,  Сафар-бей,  через  несколько  минут,   если
позволишь... в присутствии воеводы и его жены...
     - Тогда пошли к ним, - согласился ага.
     Они вернулись  в  зал.  Кагамлык,  насупившись,  стоял  у  стола,
поблескивая широко посаженными, круглыми глазами. Часовые возле дверей
вытянулись.  Сафар-бей молча прошел мимо них,  но, будто предчувствуя,
что сейчас  может  произойти  что-то  такое,  когда  лишние  свидетели
нежелательны, приказал янычарам выйти во двор.
     Только после этого порывисто открыл двери.
     Это была довольно большая комната - наверно,  спальня.  Воевода и
Анка - связанные - сидели на кровати.  Анка,  закрыв  глаза,  склонила
голову на плечо мужа.  Увидев Сафар-бея и янычара, они выпрямились, но
позы не изменили.  Глаза их,  полные ненависти и презрения, говорили о
том, что ни пытки, ни смерть не испугают их.
     Звенигора плотно  прикрыл  дверь  и  стал  рядом  с   мрачным   и
безмолвным, словно язык проглотившим, Сафар-беем.
     Младен скользнул уничтожающим взглядом по их лицам и  вскочил  на
ноги. В его глазах промелькнули удивление, затем тревога и ярость.
     - Звенигора?!  Ты?..  С  Сафар-беем?  Предатель!..  -   прохрипел
воевода.  - Теперь ясно, кто помог собаке Сафар-бею проникнуть в замок
и захватить его!  О боже,  зачем ты лишил меня разума? Почему не помог
разгадать в этом человеке гадюку?  Я оторвал бы ядовитое жало вместе с
головой подлого изменника!..
     - Вы не правы,  воевода,  - промолвил Звенигора, вынимая ятаган и
разрезая веревки на руках пленников.  - Я не  изменник  и  не  помогал
янычарам захватывать ваш замок...  Только я немного запоздал выполнить
ваш наказ.  Но все же я выполнил его...  Ага, покажи им правую руку! -
обратился  он  к  Сафар-бею.  -  Прошу,  закатай  рукав!  Тогда вы все
узнаете.
     Сафар-бей побледнел  еще  больше.  Неимоверная  догадка как ножом
ударила в сердце.  Он молча закатал рукав,  протянул вперед  руку,  на
которой явственно выделялись три длинных узких шрама.
     И Младен,  и Анка, едва успев взглянуть на его руку, в один голос
вскрикнули:
     - Ненко!.. Ненко!..
     Теперь сомнений  не  было.  Родители  сами  признали  в Сафар-бее
своего давно потерянного сына.  Звенигора отступил в глубину  комнаты.
Он сделал все, что мог.
     - Сын!  - Анка вскочила, хотела крикнуть, но из ее груди вырвался
лишь хриплый стон: - Сынок!..  Ненко! Как же это?.. Боже... Ты... и...
Сафар-бей?..
     Она покачнулась,  стала терять сознание. Сафар-бей подхватил ее и
подвел к кровати.  Младен бросился ему на помощь.  Руки  отца  и  сына
соприкоснулись... Звенигора сжал зубы.
     Тяжело было  видеть  этих  двух  людей,  которые  полчаса   назад
рубились  насмерть,  а теперь склонились над той,  которая одному дала
жизнь, а второму всю жизнь была верным другом.
     Звенигора не  помнил,  когда плакал.  А теперь чувствовал,  как к
горлу подкатился клубок,  а глаза подернулись прозрачным  туманом.  Он
отвернулся и отошел в угол.
     Но Анка была женой воеводы и не зря делила с ним  тяготы  суровой
жизни. Она вскоре пришла в себя и встала. Отец и сын взглянули друг на
друга, одновременно опустили глаза и отступили от кровати.
     - Младен,  он ранен!  - воскликнула Анка,  заметив,  что из левой
руки Сафар-бея капает кровь. - Дай что-нибудь перевязать!
     Младен достал  из  сундука  небольшой сверток выбеленного тонкого
полотна,  передал Анке.  Звенигора протянул ей ятаган.  Женщина  ловко
отрезала кусок полотна, закатала рукав и перевязала рану.
     Все трое молчали.  Они были так потрясены,  что не находили слов.
Нужно   было  некоторое  время,  чтобы  опомниться,  понять,  что  же,
собственно,  произошло,  привести  хотя  бы  в  какой-нибудь   порядок
взбудораженные мысли и чувства.
     Звенигора решил открыть все карты сразу.  Ведь они еще ничего  не
знают  о  Златке.  Младен  и  Анка,  потрясенные невероятной встречей,
забыли даже спросить о дочке.  А Сафар-бей вообще не знает, что у него
есть сестра.
     - Вы должны знать еще и то,  - выступил вперед Звенигора,  -  что
нашлась и Златка...
     Младен и Анка встрепенулись.
     - О небо, что сегодня за день! - воскликнул Младен. - Где она?..
     - Драган повез ее и Якуба в хижину кмета Петкова... Там они будут
в безопасности.
     - Спасибо тебе,  друг!  Прости, что я плохо подумал о тебе... Так
переплелось  все  сегодня  -  и горе и радость...  Обезуметь можно!  -
растроганно произнес Младен.
     - И  надо  еще сказать Сафар-бею...  - Звенигора обратился к аге,
медленно приходившему в себя. - Златка, твоя сестра... это - Адике.
     Сафар-бей подскочил как ужаленный:
     - Что-о?..
     - Это  правда!  Адике  -  твоя сестра...  Об этом хорошо известно
Гамиду.
     - Гамиду? А он тут при чем?
     - Это он разлучил вас с родителями.  Выкрал маленькими и вывез  в
Турцию.  Тебя  поместил  на  воспитание в янычарский корпус,  а Златку
завез к себе в Аксу...  Разве ты  не  припоминаешь  этих  комнат,  где
провел  детство?  Оглянись  вокруг  - здесь ты родился и рос вместе со
Златкой...
     - Значит... и Адике ты выкрал? А кто же такой Якуб?
     - Я освободил Златку...  А Якуб...  Это долгая история. Сейчас не
время, да и не мне ее рассказывать.
     Сафар-бей тяжело опустился на скамью,  обхватил голову  руками  и
бессмысленно уставился взглядом в угол.
     - Рассказывайте!  - простонал он,  не глядя ни на кого и не меняя
позы. - Хочу все знать: кто я, почему все так случилось со мной...
     Воевода переглянулся с женой,  как бы  договариваясь,  кто  будет
говорить,  нерешительно  пожал  плечами.  Было заметно,  что встреча с
сыном больше взволновала его и  потрясла,  чем  обрадовала.  Не  такой
представлял ее себе старый воевода, ох не такой!.. И до сих пор не мог
полностью  осознать  страшную  истину,  что  Сафар-бей,  злейший  враг
гайдутинов,  -  его  сын...  Не укладывалось в голове!  Но сомнений не
могло быть.  Эти знакомые шрамы на руке...  А глаза!  Это же глаза его
Анки...  А  крутой  высокий  лоб  и нос с горбинкой - это от него,  от
отца!.. Безусловно - сын... Все их, родное... Одно чужое - сердце...
     Воевода тяжело перевел дыхание и начал рассказывать.  Издалека. С
того дня, когда Ненко появился на свет...
     Сафар-бей не перебивал,  не переспрашивал.  Сидел молча,  опустив
голову.  И трудно было понять, какие мысли бороздят его душу. Когда же
услышал о коварной двойной измене Гамида,  о краже детей воеводы,  еще
ниже опустил плечи, а руками впился в края скамьи.
     - Теперь мне все понятно...  - сказал глухо, с болью. - Но хватит
воспоминаний.  Я слышу,  сюда идут.  Это, очевидно, посланец Гамида...
Что же мне с вами делать?..
     За дверью послышался шум голосов: "Где ага? Где Сафар-бей?"
     Звенигора распахнул двери.  В зале толпились янычары. Увидев агу,
они поклонились, радостно загалдели:
     - Слава аллаху, победа! Нас прислал ага Гамид!
     - Взяли в плен несколько десятков гайдутинов!
     - Много убитых!..
     Сафар-бей поднял руку. Шум стих.
     - А где же сам ага Гамид?
     - Он не может прибыть. Ранен. Его повезли в Сливен...
     - Так...  -  Сафар-бей задумался.  - Хорошо.  Идите!..  Хотя нет,
подождите!  Возьмите этого гайдутина в янычарской одежде!  - Он указал
на Звенигору. - Но осторожно, он вооружен!
     Янычары мгновенно окружили казака, схватили за руки.
     - Сафар-бей,  это же подло!  - выкрикнул никак этого не ожидавший
Звенигора.
     Ага ему не ответил.
     - Отведите его к пленным. Усильте охрану. Я скоро приду.
     Арсена увели.   Сафар-бей   остался   наедине  с  родителями.  Те
удрученно молчали.
     - Ну  вот,  -  произнес  тихо  ага,  -  мы  одни и можем говорить
откровенно...  Очевидно, я должен верить, что я ваш сын! Но должен вас
разочаровать:  особой  радости от этого я не испытываю...  Всю жизнь я
разыскивал родных,  хотел встретиться с ними. Но, должно быть, я очень
прогневил  аллаха,  что он так посмеялся надо мной!  Разве это не злая
насмешка - мне оказаться сыном гайдутинского воеводы?
     - Ненко!  - воскликнул Младен.  - Опомнись!  Гайдутины - такие же
воины,  как и ты,  только они борются за свободу своего народа,  а