сь жаровню и Ахмета Змею! Неужели вы его испытывали огнем? С этими словами Бекир сорвал с шеи Звенигоры аркан и обнял казака. Глухой ропот пронесся над толпой. Чернобородый развел руками, не зная, радоваться ему или сердиться такому неожиданному повороту событий. А освобожденный от пут Звенигора, обнимая с одной стороны Бекира, а с другой - Яцько, весело сверкал белыми зубами и говорил, обращаясь к Мустафе: - Ага Мустафа, теперь ты знаешь, кто я такой... Друг твоего друга не может быть твоим врагом! Если ты возвратишь мне оружие Ферхада или дашь другое, то пополнишь свои ряды еще одним воином, который ненавидит Гамид-бея не меньше, чем ты с Бекиром. - Верни ему оружие, Мустафа, прошу тебя, - обратился к Чернобородому Бекир. - Арсен знает замок Аксу лучше всех нас. Он долгое время был невольником Гамид-бея и поможет нам при ночном нападении. - Но он же гяур... - Ну и что из этого? Гамид-бей - правоверный мусульманин, а хуже иноземного врага разоряет и обдирает нас, издевается над нашими дочерьми, отбирает нашу землю... Чернобородый обвел взглядом своих воинов. Все ждали его ответа. - Инч алла! Пусть будет воля аллаха! - произнес он торжественно. - Верните оружие этому храброму гяуру, победившему бешеного пса Ферхада! Мы надеемся, что северный волк поможет нам разорвать в клочья гнусного шакала, Гамид-бея! А сейчас - всем готовиться к походу. Выступаем, как только тень Эшек-Дага упадет на скалу среди озера! 2 В Аксу прибыли в полночь. Там их встретил Исмет, которого Бекир оставил наблюдать за замком. Повсюду было тихо. Замок спал: Гамид не ожидал нападения. Только в узкой амбразуре восточной башни мерцал одинокий желтый огонек. Мустафа разделил людей на три части. Звенигора с Яцьком попали в отряд Бекира, на который возлагалось самое важное задание - незаметно проникнуть в замок и открыть ворота. Бекир отдал короткий приказ, и все двинулись за ним, залегли в ров точно напротив восточной башни. Силуэт зубчатой стены замка походил на гребнистую спину гигантского ящера. Через час, показавшийся повстанцам вечностью, меж зубцами стены промелькнула закутанная в черное покрывало женская фигура, по стене скользнула веревочная лестница. - Пора, - прошептал Бекир и полез вверх. За ним поднялся Звенигора. Один за другим к ним присоединились остальные. Последним влез Исмет. Вытянув лестницу, он осторожно опустил ее во двор. Там было темно, как в колодце. Только в сторожке тускло мигала свеча. - Я полезу первый, - сказал Звенигора. - Я знаю, как открыть ворота. - Ладно, - согласился Бекир. Звенигора осторожно начал спускаться во двор; как огромная черная птица, он тихо покачивался на колеблющейся лестнице, опускаясь все ниже и ниже. Заглянув с лестницы в окно башни, он увидел трех сторожей, которые при свете восковой свечи играли в деньги. Вопреки приказу хозяина, они оставили свои посты в башнях и коротали ночь за более приятным занятием. На столе лежали кучки серебряных акче. Сизая копоть свечи поднималась к потолку. (Акче (турец.) - мелкая монета.) Звенигора усмехнулся, представив, как вытянутся их лица, когда через минуту он откроет ворота и в замок ворвутся повстанцы. Но в это самое время где-то во внутренних комнатах второго этажа раздался отчаянный вопль женщины. Он сразу же затих, оборвавшись на самой высокой ноте, но успел спутать все расчеты Звенигоры. Охранники, услыхав крик, вскочили из-за стола и бросились к оружию. Кто-то из них опрокинул свечу - стало темно. Послышалась ругань. Хлопнули двери. Звенигора спрыгнул вниз. Затрещали кусты, затарахтела какая-то пустая бочка, неизвестно зачем поставленная в углу. Звенигора кинулся к башне. Здесь на него налетел перепуганный часовой. Увидев блеск сабли, он бросился в противоположную сторону, однако Звенигора успел подставить ему ногу, и тот рухнул на землю. Где-то вверху вспыхнул факел, загалдели встревоженные голоса. Не ожидая товарищей, Звенигора вихрем помчался к воротам. Эфесом сабли выбил тяжелый дубовый клин, и под натиском повстанцев, напиравших снаружи, ворота распахнулись настежь. Черная грозная толпа с ревом хлынула во двор замка. С верхней галереи гарема прогремело несколько выстрелов. Запылали факелы, освещая двор. Выбежала наружная стража Гамида. Завязался рукопашный бой. Звенигора вместе со всеми куда-то бежал, кого-то рубил саблей, выкрикивал угрозы. Когда принявшие первый натиск стражники пали и повстанцы начали штурмовать двери дома, с галереи и окон на головы им посыпались металлические подсвечники, стеклянные вазы и глиняные горшки, ковры и перины, тяжелые дубовые скамьи и посуда. - Закрывайте двери! Заставляйте их шкафами! - послышался сверху голос Гамида. - Мы перестреляем эту погань из пистолетов! - А, ты здесь, бешеный шакал! - вскричал Мустафа Чернобородый. - Клянусь аллахом, настал твой смертный час! Выходи сюда, трус, на честный поединок! Я отомщу тебе за свою семью, которую ты пустил по миру, пока я защищал нашего падишаха от неверных! За мою землю, захваченную тобой хитростью и обманом! За оскорбление наших дочерей и сестер!.. Молчишь? Боишься? Ты знаешь, подлый, что пощады тебе не будет, и трясешься за свою паскудную жизнь! Трясись! Скоро мы доберемся до тебя!.. Эй, друзья, дайте сюда огня - выкурим лисицу из норы! - Подожди, Мустафа! - крикнул Бекир. - Там моя дочка Ираз! Не надо поджигать! Мы и так возьмем Гамида и его собак! Исмет, Арсен! Друзья! Несите сюда бревно - выбьем дверь! Захватим Гамида живьем! Возбужденная битвой толпа с криками и воплями ударила крепким бревном в дубовые двери раз, второй... Затрещало дерево. Вздрогнули каменные стены. В черный проем, откуда блеснуло пламя выстрела, ринулись повстанцы... Звенигора ворвался внутрь одним из первых, сзади с факелом в руке бежал Яцько. Паренек ни на шаг не отставал от своего старшего друга. В кровавых отсветах факелов на мрачных переходах селямлика Звенигора сразу узнал Гамид-бея, который выбежал из боковой комнаты и, увидев повстанцев, шмыгнул куда-то в сторону. - Стой! Стой! - закричал казак и выстрелил из пистолета. Но пуля, видно, не попала, ибо дородная фигура спахии исчезла в темноте. Навстречу Звенигоре выскочили охранники Гамида - Осман и Сулейман. Узнав невольника, они с ревом кинулись на него, извергая проклятия. На просторе они, конечно, имели бы преимущество, но здесь, в тесном помещении, освещенном только факелом Яцька, мешали друг другу, и Звенигора теснил их к площадке, соединявшей селямлик с гаремом. На площадке сразу стало свободнее. Осман, более хитрый и находчивый, оставил Сулеймана драться один на один с Звенигорой, а сам в темноте обежал колонну, чтобы напасть на казака сзади. - Арсен! - вскрикнул Яцько, заметив врага. Но в пылу боя казак его не услышал; отбив выпад Сулеймана, он пронзил клинком ему грудь. Не думая о смертельной опасности, Яцько кинулся наперерез Осману и, когда тот уже замахнулся на Звенигору, ткнул ему в лицо горящий факел. Душераздирающий вопль перекрыл шум и грохот боя. Осман выпустил саблю и, отшатнувшись, схватился руками за лицо. С головы слетел каук. Как молния сверкнула сабля Звенигоры и опустилась на блестящее, бритое темя врага. Осман тяжело осел и с глухим грохотом покатился вниз по деревянным ступеням. - Спасибо, братик, - обнял Звенигора паренька. - Молодец! Из тебя будет настоящий воин. Бери Османову саблю - она твоя по праву. Яцько схватил саблю. Окрыленный похвалой, он словно вырос и готов был броситься за Звенигорой куда угодно, даже в пекло. Тем временем люди Чернобородого ворвались в гарем. Оттуда донесся дикий женский вопль и плач детей. Впереди всех мчался Исмет. С факелом в одной руке и саблей в другой, он несся узкими переходами, ногой выбивая двери в комнаты. - Ираз! Ираз! - звал он громко. Но крик его тонул в общем шуме и воплях. Ираз не откликалась. Очевидно, в гареме ее не было: перепуганные насмерть жены Гамида клялись, что впервые слышат о девушке по имени Ираз. Повстанцы, что набились в гарем, тащили из комнат одежду, драгоценности и меньше всего думали об Ираз, хотя знали, что это дочь одного их товарища. Своими криками, беготней и руганью они мешали Исмету. Он, потеряв надежду найти свою нареченную, кинулся к выходу. Здесь ему повезло, - столкнулся с толстым евнухом Али Резою, который старался спрятаться в темном углу. Исмет, как коршун, вцепился в него, прижал к стене: - Где Ираз, кизляр-ага? Говори мне, где Ираз! (Кизляр-ага (турец.) - надсмотрщик гарема. Буквально - девичий начальник.) Выпученными от страха глазами тот смотрел на парня и не узнавал его, лишь что-то пискляво бормотал. Исмет еще раз повторил вопрос. - Не знаю... Видит аллах - не знаю! - отвечал евнух. - Я убью тебя, Али Реза, как вонючую свинью, и твой жирный труп сожрут шакалы, если ты не скажешь, куда Гамид дел Ираз! Ты слышал? Отвечай!.. Он замахнулся ятаганом. Евнух вскрикнул и заслонился рукой. - Я скажу... Я покажу тебе, добрый ага, - пропищал он, тяжко, как мешок, опускаясь на пол. Исмету пришлось поднять и встряхнуть перепуганного кизляр-агу. - Где она? Веди!.. По крутой лестнице евнух вывел юношу на чердак. Исмет, держа в одной руке факел, подталкивал евнуха сзади саблей. Перед входом на чердак Али Реза остановился и молча показал на большой деревянный шкаф. - Где? - не понял Исмет. - Открой шкаф, там есть еще одни двери в потайную комнату, о которой мало кто знает. Ираз была там. Исмет рванул дверцы шкафа, выкинул какие-то старые лохмотья, висевшие там, и действительно увидел двери. Евнух не врал. В замочной скважине торчал большой ключ. Исмет повернул его - двери со скрипом открылись. - Ираз! Это я, Исмет! Ты здесь, Ираз? - крикнул он в темноту, не решаясь заходить, чтобы подлый евнух не запер его в этой комнате. Темнота ответила ему молчанием. Исмет посветил факелом. Красноватый свет выхватил на мгновение стройную девичью фигуру, белые руки, безжизненно висевшие вдоль тела, маленькие босые ноги. - Ираз! - Из груди Исмета вырвался дикий крик и звонко прокатился под карнизами. - Ираз!.. Насмерть перепуганный Али Реза кувырком помчался вниз. Ираз молчала. Тонкая веревка, как струна, затянула ей шею. Исмет взмахнул саблей - и девушка упала ему на грудь. Ее холодное тело показалось юноше таким чужим и тяжелым, что он чуть было не уронил его. Он нес ее осторожно, как ребенка, заглядывая в полуоткрытые глаза, а из груди вырывались горячие слова: - Ираз! Джаным! Для чего ты сделала это? Почему не дождалась меня, не посоветовалась со мной? Разве ты виновата, мой весенний цветок, что холодная жестокая рука сорвала тебя? О, почему ты не дождалась меня, джаным?.. Он нес ее медленно, как на суд. За ним шли повстанцы, и могильная тишина, сопровождавшая их, была страшнее бури. В коридоре, у выхода, мрачную процессию встретил Бекир. Он издали узнал Ираз. Хотел закричать, но из его груди вырвался только глухой стон. Исмет протянул ему свою непосильную ношу. - Бери, отец, - произнес он глухо. - Она не захотела пережить свой позор. Не захотела смотреть нам в глаза... Глупенькая... Но, клянусь аллахом, я страшно отомщу!.. Друзья, где Гамид? Где его проклятый выводок? Я хочу видеть, как течет его кровь и кровь детей его!.. Как безумный, ринулся он к гарему. Пронзительный женский и детский крик сотряс замок. Но он не остановил юношу и тех повстанцев, которые бросились за ним. Как вихрь влетали они в комнаты, и их сабли сеяли смерть, не жалея ни женщин, ни детей... По коридорам, как снег в метель, закружились белые перья из распоротых перин. По полу заструились красные потоки. На дикий крик и гвалт в гарем ворвался Звенигора. Ему показалось, что повстанцы поймали Гамида и на радостях подняли такой шум. Однако вместо пленного спахии он увидел жуткую картину. В конце коридора, перед закрытыми дверями, старая женщина загородила дорогу Исмету. По ее одежде Звенигора догадался, что это была няня. Исмет хотел оттолкнуть старуху, но она, словно кошка, крепко вцепилась в него, не давая свободно орудовать саблей. - Не входи! Умоляю тебя! - кричала женщина. - Не убивай Адике! Она не дочь Гамида!.. Услыхав имя Адике, Звенигора ринулся вперед. - Прочь, старая ведьма! - ревел Исмет. - Отпусти меня! Смерть Гамидову отродью! - Безумный! Опомнись! Адике - сама жертва Гамида! Она дочка болгарского воеводы... Звать ее Златка! Пожалейте ее!.. Я тоже болгарка. Гамид вывез меня из Болгарии, чтоб я присматривала за девочкой, когда она была маленькой. Будь человеком!.. Опомнись! Убей лучше меня, а ее не трогай!.. Звенигора остолбенел, пораженный услышанным. А Исмет не улавливал смысла полных отчаяния слов старухи. Оторвав от себя ее сухие руки, оттолкнул к стене и ударил саблей. Женщина упала. Исмет выбил ногой дверь. В комнате раздался отчаянный девичий крик. - Подожди, Исмет! - крикнул Звенигора, вбегая за Исметом в комнату и остановившись перед ним. - Стой! Не тронь дивчину! Исмет словно не понимал, чего от него хочет казак. С налитыми кровью глазами он мрачно смотрел на Адике, которая стояла в углу на кровати в белой сорочке, скрестив на груди руки. В ее глазах светился ужас. Мертвенная бледность разливалась по лицу. Она, кажется, не узнавала Звенигору, считая его одним из убийц. Видя, что Исмет старается обойти его и ударить девушку саблей, Звенигора схватил юношу за руку и изо всех сил рванул ее назад, за спину. Исмет вскрикнул от резкой боли. Сабля упала на пол. Боль отрезвила повстанца. - Чего ты хочешь, Арсен? Зачем остановил меня? - Я хочу, чтобы ты не трогал эту девушку! Ты же слышал, она сама жертва Гамида. Понимаешь? Звенигора отпустил руку парня. Исмет, понурив голову, немного помолчал, а потом ответил: - Делай как знаешь. Мне теперь все равно. Нет моей Ираз!.. Нет моего счастья!.. Он схватил саблю и выбежал из комнаты. Арсен повернулся к Адике. Девушка все еще не верила, что опасность миновала. Стояла в углу и расширенными от ужаса глазами смотрела на струйку крови, что тоненькой змейкой вползала из коридора в комнату. - Адике, не бойся меня, - произнес Звенигора, подавая ей руку. - Иди сюда. Я защищу тебя. Ну, пошли. Здесь оставаться опасно. Сходи с кровати, Адике... Или лучше я буду звать тебя Златкой... Ты знаешь это имя? Его только что сказала твоя няня... - Где она? - прошептала девушка, не отводя взгляда от крови, которая уже достигла середины комнаты. - Ее уже нет... Но этим она спасла тебя... Девушка закрыла лицо руками. Плечи затряслись от плача. Арсену показалось, что он увидел, как под тонкой сорочкой затрепетало ее сердце. Он произнес глухим голосом: - Не плачь... Одевайся быстрее. А я подожду за дверью. Казак вышел, оттащил труп старухи в соседнюю комнату, чтобы не попал на глаза девушке. Со двора доносились радостные крики повстанцев. Где-то там затерялся и Яцько. Но Арсен теперь не боялся за паренька: не маленький, воин уже - и доказал это в бою. Он думал, как быть со Златкой. Куда ее деть? Взять с собою в отряд? А потом? Вскоре девушка вышла одетая. - Пойдем, - сказал Арсен и взял ее за руку. - Не отставай от меня. Во дворе к ним подбежал Яцько, возбужденный, с горящими глазами. - Арсен, я тебя всюду ищу! Надо отпереть невольников! Я уже был там, но у меня не получается... - Яцько, - строго сказал Звенигора, - я поручаю тебе охранять эту дивчину... Отвечаешь за нее головой. Чтоб пальцем никто ее не тронул! Понял? Это - Адике. Златка. Я тебе рассказывал о ней. Смотри мне!.. А я открою подземелье. - Понял, - сказал паренек, но по тому, как он взглянул на девушку, было видно, что это ему совсем не понравилось. Но перечить Звенигоре не посмел. Ответил по-взрослому, степенно: - Коль надобно, о чем говорить... Тем времнем небо становилось ярко-голубым, даже бирюзовым. Где-то за горами всходило солнце. Повстанцы сносили во двор дорогие вещи, оружие, тащили из погребов съестные припасы. Всюду стоял тот нестихающий галдеж и крик, что так присущ восточным базарам. Сбив с дверей подвала замок, Звенигора сбежал вниз. Невольники давно не спали. Разбуженные выстрелами и криками, столпились у окошка, стараясь понять, что творится наверху. - Братья, воля! - выкрикнул Звенигора. - Выходите все! Сбивайте кандалы! Подвал сразу наполнился радостными выкриками. Все кинулись к выходу. Пан Спыхальский зажал запорожца в своих могучих объятиях, не стыдясь слез, что текли по его рыжим усам. - А най его шляк трафив, я знал, что настанет для нас такой день! Ты слышишь, пан Квочка? Не говорил ли я тебе, что мы еще будем свободны? А ты скулил - пропадем, пропадем!.. Теперь не пропадем, чтоб их гром разразил среди ясного неба!.. Найдя в кузнице тяжелый молот, Звенигора быстро спустился в подземелье. Двери в темницу Якуба были массивны, а запоры крепки. Хотя во дворе уже почти развиднелось, здесь стоял густой мрак. От нескольких ударов замок слетел. Двери с грохотом открылись. - Ага Яку б, ты жив? Звенягора влетел в темницу. Сквозь открытые двери внутрь струился голубоватый утренний свет. Меддах заворочался, прикрывая глаза рукой. Седая косматая грива спадала ему на плечи. Загремели кандалы. На исхудалом, измученном лице промелькнула слабая недоверчивая улыбка. - Это ты, Арсен? Я рад снова слышать твой голос, друже! - Я пришел, чтобы освободить тебя, ага Якуб. Ты сам говорил - ничто не вечно под луной. Сегодня закончилась твоя неволя!.. - Пусть будут благословенны дни твои! - пожелал меддах. - Что случилось? Как ты очутился здесь? И с оружием... - Замок в руках восставших крестьян, Якуб! - И Звенигора с силой ударил молотом по шкворню, вмурованному в стену. Шкворень сломался. Звенигора помог Якубу выйти из темницы. 3 Увидев, как через проломанные двери в селямлик хлынула толпа повстанцев, Гамид понял, что все потеряно и надо спасать свою жизнь. Поэтому он бросил всех на произвол судьбы и метнулся к потайному ходу. Пока телохранители сражались в коридоре, Гамид спустился в подземелье. А через полчаса, грязный, вспотевший, вылез через хорошо замаскированный выход в лесу и спустился в поросшую кустарником долину. Убедившись, что поблизости никого нет, он быстро пересек узкую полянку, на другой стороне которой стоял небольшой сарай, плетенный из хвороста. Навстречу ему кинулся лохматый пес, но, узнав хозяина, замолчал. На лай собаки из сарая вышел заспанный сторож. - Кого тут носит? - спросил он, всматриваясь в тьму. - Быстрее коня! - прошипел Гамид. Сторож, узнав хозяина, молча повернул назад и вывел оседланного коня. Гамид вырвал из его рук поводья, вскочил в седло. Застоявшийся конь рванул вскачь. На сторожа, удивленного таким поспешным бегством, полетели комья влажной земли. К вечеру Гамид почувствовал, что силы совсем оставляют его и что коню тоже необходима передышка. Вместо того чтобы ехать прямо к санджак-бею, он повернул вправо, переправился паромом через Кызыл-Ирмак и вскоре въехал на просторный двор своего давнего приятеля и свата Энвера Исхака. (Санджак-бей (турец.) - правитель области.) Слуга, приняв повод, помог Гамиду сойти с коня. - Что случилось, дорогой Гамид-бей? - спешил навстречу ему с протянутыми для приветствия руками высокий и черный, как ворон, Энвер Исхак. - В таком виде! Конь весь в мыле... Ты будто бежал от смертельной опасности. - Это и вправду так, дорогой друг. Эту одежду я достал у знакомого кафеджи, а то был совсем голым... Аксу взяли приступом повстанцы, мерзкие каратюрки. Я не знаю даже, остался ли кто живой, кроме меня... (Кафеджи (турец.) - хозяин кофейни.) - О аллах, что творится на свете! - воскликнул Исхак-ага. - Я думал, что горе посетило только меня... - У тебя тоже горе? Расскажи! - Какой-то разбойник чуть было не убил нашего дорогого Ферхада. Твоя дочка могла остаться вдовой, Гамид-бей. Спас его верный слуга из гяуров. Теперь Ферхаду лучше, и он будет рад дорогому гостю... Прошу, заходи, Гамид-бей. К ужину вышел и Ферхад. Он уже знал о несчастье тестя и сдержанно поздоровался, потому как не к лицу правоверному проявлять чрезмерный интерес к несчастью ближнего. Гамид уже выглядел лучше: помылся и переоделся в просторную одежду Исхака-аги. После того как гость немного утолил голод и выпил кубок сладкого шербета, хозяин произнес: - Мы с сыном собирались этими днями к тебе, дорогой Гамид-бей. - Я был бы рад видеть вас у себя, - учтиво ответил Гамид, не спрашивая о причине предполагавшегося визита и ожидая, пока Исхак-ага сам объяснит ее. - Мой невольник-пастух сообщил, что покушение на Ферхада совершил твой невольник-беглец... - Мой невольник? - вскрикнул удивленно Гамид-бей. - Проклятый урус! Это же он, одним из первых, ворвался в мой замок и пытался убить меня! О, если бы он попал в мои руки!.. - Мы поймаем его, - вставил слово Ферхад. - Если он в отряде повстанцев, то мы найдем пути проникнуть туда. - Как? Вместо ответа Ферхад хлопнул в ладоши. Вошел слуга. - Позови Свирида! После того как Многогрешный спас молодого хозяина, Исхак-ага окружил невольника невиданным до сих пор вниманием. Он дал ему новую одежду, приказал кормить с хозяйской кухни, обещал даже отпустить на волю. Свирид будто помолодел. Плечи его расправились. На своих товарищей-невольников стал смотреть с нескрываемым превосходством. Войдя в комнату, он низко поклонился и тихо произнес приветствия. - Мир вам, о правоверные! Приветствую тебя, мой добрый господин Гамид-бей! - отдельно поклонился он прежнему хозяину. Исхак-ага указал на войлочный коврик, что лежал у порога. Это была высокая честь для вчерашнего раба. - Алейкум юсселям, ага Свирид, - ответил старший хозяин. - Садись, садись. С тобой хочет говорить мой сын Ферхад. - Ага Свирид, очевидно, хорошо запомнил того разбойника, который совершил на меня нападение? Не так ли? - спросил Ферхад. - Да, эфенди. - Мой высокочтимый отец и я обещали тебе, ага Свирид, волю за то, что ты спас меня... Но ты должен сделать для нас еще одно одолжение. После этого я сам отвезу тебя в Стамбул, разыщу польских или молдавских купцов, они за вознаграждение, которое я им дам, доставят тебя на Украину... - Что я должен сделать? - спросил с плохо скрытой радостью Многогрешный. - Ты должен разыскать того мерзавца и убить его или сообщить мне о месте, где он находится. Есть сведения, что он пристал к шайке грабителей и убийц, которые называют себя повстанцами. Ты проникнешь к ним под видом беглеца. Узнаешь, сколько их, какое у них оружие и где их лагерь. Постарайся понравиться их главарям и выведать их намерения. Если все это закончится удачно, ты станешь свободным и не бедным человеком. - Благодарю, эфенди. Я сделаю все, что смогу. Когда пастух вышел, Гамид поднялся: - Позволь мне, уважаемый Исхак-ага, немного отдохнуть, так как на заре я должен ехать дальше. Завтра с войсками санджак-бея тронусь в обратный путь, и дня через два-три мы вступим в бой. Я жду тебя, Ферхад, с твоим отрядом. Думаю, что у вас наберется сотня преданных и отважных воинов... На другой день утром во двор влетел султанский чауш - гонец. С коня клочьями падала желтая пена, а сам он еле держался на ногах. Слуги ввели его в селямлик, где Исхак-ага, Ферхад и Гамид завтракали после утреннего намаза. - Воля и слово хандкара! - устало объявил вместо приветствия чауш. (Xандкар, или хюндкяр (турец.; дословно - "человеко-убийца"), - один из титулов султана, свидетельствующий о его неограниченной власти.) - Пусть славится имя его! - склонились в низком поклоне спахии. - Что привело тебя к нам, почтенный посланец султана? - спросил хозяин, когда гонец отпил из пиалы шербет. Тот молча вынул из-за пазухи пергаментный свиток. Исхак-ага удивленно воскликнул: - Фирман хандкара! О аллах, война с неверными! С урусами! (Фирман (турец.) - указ.) Гамид и Ферхад переглянулись: этот фирман обязывал их в недельный срок собраться вместе со своими людьми в поход. Но кого мог теперь выставить Гамид? Вся его стража погибла, а оружие разграблено. Ехать одному? Когда чауш, поев и отдохнув немного, уехал, Исхак-ага дал волю своим чувствам. - О вай, вай! - закачался он вперед и назад, подняв молитвенно руки вверх. - Какое несчастье! Гордыня обуяла сердце падишаха! Мало ему победы над Ляхистаном, хочет покорить и урусов... Однако той земле ни конца, ни краю, народу - не счесть, леса непроходимые, а зимы такие лютые, что птицы замерзают на лету!.. О вай, вай, горе мне! Единственный сын, единственное утешение моей старости, должен идти в поход в тот далекий край!.. Три моих сына сложили уже головы во имя и славу падишаха... Ферхад - последняя моя радость и надежда!.. И его забирают у меня! О вай, вай! - Не все погибают в походе, - старался утешить отца Ферхад. - Зачем ты заранее оплакиваешь меня? - Я знаю, что такое война, сынок. На ней гибнут люди. Гамид некоторое время хмуро молчал, потом заявил: - Высокочтимый Исхак-ага, мой дорогой Ферхад, послушайте меня. Аллах разгневался на меня, наслал лютую шайку разбойников, которые разорили мое гнездо, мое имущество. Я не знаю, остался ли кто живой из моих... Сердце мое обливается кровью, а разум отказывается верить в то, что случилось... Мести! Вот чего я жажду. Кровавой мести!.. И, клянусь аллахом, я сумею отомстить, хотя бы пришлось уничтожить все население Аксу!.. Но не об этом речь. Мне жаль Ферхада, мужа моей любимой Хатче. Хоть я намного старше его, но сумею еще удержать в руке саблю. И если будет ваша милость и согласие, мой дорогой Исхак-ага, я стану во главе ваших воинов вместо Ферхада. А Ферхад останется дома. У него и причина есть - он еще не поправился после нападения гяура. Ферхад, с трудом скрывая радость, вяло пытался протестовать, но Исхак-эфенди растроганно обнял Гамида и прижал к своей груди: - Спасибо, Гамид-ага! Аллах подарил тебе доброе сердце, и он не обойдет тебя на дорогах войны своей милостью. Ты вернешься из похода увенчанный славой, с богатой добычей. Снова расцветет долина Аксу, снова забурлит жизнь в твоем поместье, а потомки будут прославлять твои подвиги! - Во всем воля аллаха! - торжественно произнес Гамид. 4 После успешного нападения на замок Аксу отряд Чернобородого уже третий день отдыхал в труднодоступном ущелье на берегу горного озера. К шатру, где собрались на совещание вожаки отряда, среди которых был и Звенигора, внезапно донесся шум и крики. - Что там? - раздраженно спросил Мустафа часового. - Дозорные захватили какого-то гяура. Он так избит, что еле держится на ногах. - Давай его сюда, - приказал Мустафа. Два вспотевших дозорных подтащили к шатру оборванного, окровавленного человека, почти висевшего у них на руках. Звенигора еле удержался, чтобы не вскрикнуть от удивления: перед ним стоял Многогрешный. Сквозь лохмотья просвечивало исполосованное кнутами тело; под левым глазом красовался огромный припухший синяк; из разбитой губы стекала на бороду густая черная кровь. - Кто ты? - спросил его Мустафа. - Я раб спахии Энвера Исхака-аги, пусть проклято будет имя его и имя сына его Ферхада! - выкрикнул Многогрешный на ломаном турецком языке. - Это он с сыном, которого я на свою погибель выходил от смерти, чуть не убил меня в долине Трех баранов... - Почему в долине Трех баранов? И откуда ты знаешь эту долину, гяур? - Как? Разве почтенный ага не знает, что там стоит войско Гамйд-бея и Ферхада-аги? - выкрикнул удивленно Многогрешный. - Гамид - живой! Посчастливилось сбежать, собаке! - заговорили вокруг. Звенигора вскочил на ноги и стал перед Многогрешным, тот сразу узнал запорожца, и его глаза блеснули злобой. - А, это ты, висельник! - закричал он. - Чтоб я тебя не видел!.. Смотри, к чему привела наша встреча! На мне живого места нет... - Не об этом сейчас разговор, - перебил его Звенигора. - Сколько у Гамида и Ферхада войска и из кого оно состоит? - У Ферхада тридцать воинов, своих слуг... Да еще Гамид привел полсотни или, может, чуть больше... Звенигора перевел Мустафе ответ и снова спросил: - Почему они стоят в долине Трех баранов? - Они ждут подкрепления от санджак-бея, который обещал подойти через несколько дней с большим отрядом янычар... - Какие у них намерения? - А кто знает?.. Да уж наверно не ради развлечения они жарятся на солнце в этих проклятых богом ущельях! Особенно злющий Гамид... Так зол, что готов без помощи санджак-бея напасть на вас... - А как же ты, дядько Свирид, вдруг оказался с ними? - После того как я выходил Ферхада, он проникся ко мне благодарностью и сделал своим слугой. Таскал меня всюду за собой, кормил как на убой... Одел, обул, дал коня. Казалось, лучшей доли для невольника и желать не надо... - Почему же ты убежал от него? Многогрешный провел языком по разбитой губе, помрачнел, маленькие желтоватые глазки заблестели. - Посылал меня шпионом к вам. А я отказался. За это Ферхад заехал мне в зубы, а Гамид велел приготовить из меня шашлык... Чуть было и вправду не сделали, шайтановы дети, но я ночью убежал. Еле живого подобрали меня ваши люди... Звенигора пересказал Мустафе разговор с Многогрешным. - Он принес важные вести, если все это правда, - задумчиво проговорил Чернобородый. - Безусловно, Гамид сделает все, чтобы разгромить нас. Но мы будем хитрее. Надо сегодня же напасть на Ферхада и Гамида, пока к ним не подошел санджак-бей. До долины Трех баранов - два фарсаха. Если мы выступим через час, то к вечеру будем там и схватим обоих врагов сразу, вместе с их людьми. 5 Дозорные донесли, что в долине Трех баранов, названной так, очевидно, потому, что ее обрамляли скалы, чем-то похожие на диких жителей этих пустынных мест - баранов, стоит небольшой отряд врага. Мустафа Чернобородый приказал с ходу напасть на него и уничтожить всех до одного. Только Гамида хотел поймать живьем. - Слушай, урус, - обратился он к Звенигоре, когда они остановились на перевале, с которого открывался вид на глубокую долину, поросшую редким кустарником. - Ты видишь ущелье, что справа прилегает к долине Трех баранов? Оно ведет до Кызыл-Ирмака. Возьми свой отряд урусов и часть людей Бекира, зайди в тыл Гамиду по тому ущелью и перережь ему дорогу к отступлению - чтоб ни одна собака не ушла. Иди и пусть бережет тебя аллах! Отряды отправились каждый в своем направлении. Звенигора с вершины оглянулся назад и увидел сгорбленную фигуру Свирида, возле которого неотлучно находился Ахмет Змея. Мустафа Чернобородый приказал кузнецу строго следить за гяуром. Среди кустарника отряд Чернобородого наткнулся на вражескую засаду. Пронесся тревожный крик. И хотя оба дозорных упали под саблями, долина сразу наполнилась бряцаньем оружия, топотом, криками... Мустафа Чернобородый первым кинулся вперед. За ним двинулся в наступление весь отряд. Навстречу повстанцам из-за скал ударил залп из самопалов и пистолетов, просвистели в воздухе стрелы. Кто-то споткнулся, вскрикнул, упал на землю... Многогрешный бежал вместе со всеми. От него не отставал Ахмет Змея. Заметив, что перед ними упал пронзенный стрелой повстанец, Многогрешный нагнулся и выхватил из холодеющих рук убитого ятаган. - Не смей брать, гяур! - крикнул кузнец. Но Многогрешный или не слыхал, или же не обратил внимания на эти слова и быстро помчался вперед. Ахмет Змея бросился за ним. Впереди уже завязался рукопашный бой. Опьяненный мыслью, что Гамид на этот раз не выскользнет из рук, Мустафа Чернобородый выскочил на большой валун и окинул быстрым взглядом весь вражеский отряд. Гамида нигде не было. А воины врага были похожи не на слуг спахии, а скорее на хорошо вымуштрованных янычар. Они закрывались прочными щитами из дерева и буйволовых шкур и медленно отходили на середину долины под натиском повстанцев. "Где же Гамид? Неужели это другой отряд? Или тот старый гяур обдурил нас? - думал вожак отряда. - Проклятье на его голову! Надо допросить его!" Он заметил Ахмета Змею, что на целую голову возвышался над повстанцами, а рядом с ним гяура. Мустафа хотел подбежать к ним, но в этот миг по обеим сторонам долины разнесся грозный многоголосый боевой клич. Глаза Чернобородого расширились от ужаса. Из потайных засад, из ущелий и пещер, из-за кустов и скал вынырнули свежие вражьи отряды и быстро начали окружать повстанцев. "Нас обманули!" - пронеслось в голове Мустафы. Первым его порывом было убить гнусного гяура-изменника, который завел их в западню. Но не успел он соскочить с камня, как Многогрешный внезапно повернулся к своему охраннику и всадил ему в грудь ятаган. Ахмет Змея несуразно взмахнул руками, в беззвучном крике широко раскрыл огромный черный рот и медленно осел на землю. Убийца быстро, как молодой, помчался навстречу воинам Гамида. - Проклятье! - проревел Чернобородый. - Задержите его! Убейте, собаку!.. Несколько повстанцев кинулись вслед за беглецом. Кто-то метнул копье, но не попал. Преследователи, увидев, что на них надвигается вражья лавина, повернули назад. Их отчаянные крики и вопли внесли в ряды повстанцев неуверенность и страх. Какое-то время Чернобородый не знал, на что отважиться. Как безумный смотрел он на две лавины, которые вот-вот могли сомкнуться и захлестнуть собой неприученных к бою повстанцев. Отряд оказался в западне. В чем спасение? Что делать? Увидев, что Звенигора ударил по врагу с тыла, Мустафа спрыгнул с камня и, размахивая над головой длинной кривой саблей, рванулся в самую гущу боя. - Вперед, друзья! Бейте шакалов! - загремел его голос. - За мной! За мной!.. Уверенность вожака придала людям смелость и силу. Громкий клич "Алла, алла!" подстегнул их и погнал вперед. Засверкали над головами сабли, замелькали в синеватой вечерней мгле темные копья. Натиск был такой сильный и неожиданный, что почти половина вражеских воинов упала под ноги повстанцев. - Нажмем, нажмем еще, друзья! - подбадривал Мустафа Чернобородый своих людей. - Вперед! Вперед! Не дадим окружить себя! Бекир, прорывайся правым краем!.. Бекир с группой повстанцев пытался пробиться к Звенигоре, но никак не мог. У него осталось совсем мало воинов. Остальные либо полегли, либо были ранены. Однако он отважно налетел на вражью лавину, саблей прокладывая дорогу товарищам. За ним ринулись другие... 6 Златка сидела под скалой рядом с Яцьком и прислушивалась к далеким крикам. Яцько был не в настроении. Ему не хотелось охранять эту турчанку, о которой заботился Звенигора. Яцьку хотелось стать участником настоящего боя. Штурм замка он не принимал в расчет. Разве то был настоящий бой? Куда-то бежал, что-то кричал... Паренек мечтал о таком бое, где бы на него налетали десятки врагов, а он одним взмахом сабли разрубал бы их от плеча до пояса!.. И все поражались бы необычайной храбростью молодого героя... - Я пойду с тобой, Арсен, - просился Яцько, когда Звенигора собирался в бой. - Ну позволь!.. Златка одна посидит... - Молчи и делай, что приказываю! - строго отрезал Звенигора и подошел к девушке. Златка встала и вздохнула. В последние дни ее закрутило, как щепку в водовороте. Не успела прийти в себя после нападения повстанцев на замок Аксу, как рассказы Звенигоры, а потом Якуба о ее далекой отчизне и родных еще больше растревожили душу. Сердце замирало от сознания того, что осталась она одна-одинешенька, как сломленная ветка на дороге. Разве может она надеяться на встречу с родителями? Они существуют словно в другом времени и в другом мире. Встретиться с ними так же невозможно, как с теми, кто в могиле. Девушку охватывал страх. И только ласковые слова Якуба и полный нежности взгляд отважного казака, который уже дважды спасал ее от смерти, удерживали ее от отчаяния. - Златка, - говорил Звенигора, беря девушку за руку, - наступают минуты, которые могут навеки разлучить нас. Будет бой. А в бою все случается, даже смерть! Поэтому я хочу тебе сказать, что мне очень не хочется погибнуть после того, как я встретил тебя... Златка вспыхнула и опустила глаза. Однако руку не отняла. Сердце ее тревожно забилось. Как приятно слышать это, но не хочется, чтобы заветные слова, о которых мечтает каждая девушка, произносились при таких обстоятельствах. Звенигора будто прочитал ее мысли и, помолчав, сказал: - Если меня не станет, положись на Якуба. Он найдет путь в Болгарию... Если и его убьют, тогда твоим защитником останется один Яцько. Пусть прикинется глухонемым, и вы, как брат с сестрой, сможете, помогая друг другу, пробираться в Болгарию или на Украину. Мир огромен, и ты еще найдешь свое счастье... Чтобы легче было в дороге, я оставлю тебе свой пояс, в нем золото. Пока я жив, оно не принадлежит мне, а уж если погибну, ты можешь использовать его. Он протянул ей тяжелей широкий пояс. - Надень на себя. Златка, не совсем понимая, для чего это, спрятала пояс под покрывало. В это мгновение из долины донеслись громкие крики. Звенигора сжал холодные пальцы девушки и шепнул: - Златка... Милая... - Пусть бережет тебя аллах, - прошептала девушка чуть слышно. - Иди! Я буду ждать тебя... Звенигора повел свой отряд в бой. Яцько взобрался на вершину небольшой скалы... У него сжалось сердце, когда он увидел, как вражеские лавины, хлынувшие из укрытий, окружили повстанцев со всех сторон. Битва разгоралась сильнее. Звенигора со своим отрядом мог бы вырваться из кольца врагов, но, видно, он не думал об этом, так как врубался все глубже и глубже в строй янычар, и блеск его сабли наводил на них ужас: они расступались перед ним, как отара перед разъяренным быком. Рядом с ним рубились Якуб с Исметом, и эта тройка, как клином, рассекала густые ряды врагов... Зашло солнце, и в глубоком горном ущелье сразу стало темно. Все слилось в глазах у Яцька, - казалось, что копошится муравейник. Вскоре тьма черной пеленой окутала и его. Долетали лишь страшные крики озверевших людей, бряцанье оружия да стоны и проклятия раненых. Постепенно шум боя начал стихать. И в сердце паренька нарастала тревога. Он уже не тешил себя мыслью о победе повстанцев - чересчур неравны были силы, - однако надеялся, что кто-нибудь из своих спасется и он не останется одиноким в этой кровавой долине. Но вот до его слуха донесся голос Звенигоры: - Яцько, беги! Не жди нас! Беги!.. Яцько вздрогнул и напряг все внимание, стараясь хоть что-нибудь увидеть внизу или еще раз услышать голос старшего друга. Но ничего не было слышно и видно. Битва закончилась. Воцарилась тишина, которую изредка нарушал предсмертный крик или стон раненого... Что же делать? Бежать со Златкой подальше от этого страшного места? А как же Звенигора? Может, он раненый лежит где-нибудь под кустом и ждет помощи? Плечи Златки вздрагивали от беззвучных рыданий. - Все наши погибли, - не то утверждала, не то спрашивала она. - Может, и нет, - буркнул Яцько. - Стемнеет совсем, пойду поищу... Эта мысль - пойти на поиски - возникла внезапно и не давала покоя. Он еле дождался, когда в долине стихла суета победителей, которые стаскивали своих раненых к кострам, запылавшим под горой, в стороне от поля боя. Издалека было слышно, как перекликаются часовые. Строго наказав Златке никуда не отлучаться, Яцько слез со скалы вниз и лощиной, между кустами, пополз к полю битвы. Больше часа шнырял он, стараясь среди множества трупов найти Звенигору. Ночь была темная, далекие костры давали лишь слабые отблески. Паренек поднимал головы убитых, поворачивал к свету костров и тихо опускал на землю. Звенигоры нигде не было. Где же он? Может, раненый и в плену? Одержав полную победу, вражеские воины устраивались у костров на отдых. Лишь несколько силуэтов часовых виднелось вокруг лагеря. Яцько осторожно подкрался поближе к ним и залег под кустом. Послышался тихий стон, долетевший из ночной тьмы, а вслед за ним грубая ругань часового: - Буду я еще искать для тебя воду, нечестивый! Сдохнешь и так до утра! Замолчи, а то прикончу, собака! Кому это так отвечает часовой? Наверняка не своему раненому, а пленному повстанцу. Может, и Звенигора там же? Яцько пробрался под кустами и очутился рядом с часовым, который сидел на камне, подстелив под себя какие-то лохмотья. Перед ним в неглубоком овражке, вырытом дождевыми потоками, лежало несколько связанных пленных. Яцько не мог рассмотреть, был ли среди них Звенигора: ближний костер начал уже гаснуть. Сердце паренька забилось сильнее. Значит, не все повстанцы погибли! Может, и Звенигора среди них, ведь в самом конце боя он был еще живой. В это время часовой зашевелился, встал и поплелся к костру, на ходу собирая хворост. Яцько, согнувшись, мигом перебежал через открытое место и прыгнул в яму. Скатившись по крутому склону на дно, он ударился лицом обо что-то твердое. - Кто здесь? - послышался тихий голос. - Арсен! - прошептал Яцько. - Это ты? Жив? Не ранен? - Яцько? - обрадовался Звенигора. - Как ты сюда попал? Яцько не отвечал. Судорожно нащупал связанные руки казака и ятаганом разрезал веревку. - Быстрее! - шепнул он. - Пока нет часового, бежим! - Здесь еще Исмет и Якуб. Исмет ранен. Дай ятаган, я разрежу веревки... Он быстро освободил от пут товарищей и выглянул из ямы. Часовой возвращался назад. - Жаль, не успеем выбраться до него. Придется отправить к праотцам... Ты ляг, Яцько, мы с Якубом сами. Если поднимется тревога, беги, не дожидаясь нас! Звенигора и Якуб притаились за валуном в тени. Часовой, ничего не подозревая, примостился на своем джеббе и сладко зевнул. В тот же миг жесткий шерстяной кляп заткнул ему рот, а железные руки Звенигоры сдавили горло. Часовой заметался, стараясь вырваться, но Звенигора быстро заставил его успокоиться. - Айда, друзья! - шепнул он и поднял на плечо Исмета. Хворост, который янычары подбросили в это время на костер, пригасил огонь, и вокруг сгустилась тьма. Три фигуры проскользнули незамеченными через мрачное поле, где вперемешку лежали повстанцы и янычары. На земле повсюду блестело оружие. Беглецы взяли по сабле и прошмыгнули в ущелье, где пряталась Златка... - Пошли быстрее, Златка! - шепнул Звенигора. Вскоре они достигли берега Кызыл-Ирмака. Нашли здесь довольно большой челн. Вместо весел вырубили длинные шесты. Звенигора уперся шестом в берег. Но вдруг до его слуха донесся глухой стон. Потом послышался топот ног. Беглецы замерли, притаились за кустами. Никто не сомневался, что по их следам может идти погоня. Выплывать на середину реки было опасно, и Звенигора держался руками за ветви, хорошо защищавшие их от постороннего взгляда. Кто-то быстро приближался. Под ногами шелестела трава, трещали сухие ветки. Якуб прикрыл лицо Исмета кауком, чтобы стон раненого не выдал их. Яцько сжал в руке саблю. Златка съежилась, дрожа от ночной прохлады и страха. Только Звенигора, уловив острым слухом, что идет кто-то один с тяжелой ношей, спокойно ждал, пока неизвестного поглотит ночная тьма. Но неизвестный остановился как раз напротив лодки и что-то неразборчиво пробормотал себе под нос. Звенигора мысленно выругался: придется, должно быть, отправить непрошеного гостя к чертям в пекло. Держась левой рукой за ветку, Звенигора стал осторожно тянуть из ножен саблю. Но из-за кустов раздался знакомый голос: - Брось меня здесь, пан Мартын... Не тащи... Я уж не жилец на белом свете... Спасайся сам, пока не поздно... - Э, пан Квочка, это было б не по-рыцарски, - прогудел в ответ голос Спыхальского. - Разрази меня гром, если я оставлю товарища в беде! - И сам погибнешь - и меня не спасешь... Звенигора спрятал саблю назад в ножны и облегченно вздохнул. - Сюда, пан Спыхальский, сюда! - позвал он шепотом. - Спускай его в лодку. - О матка боска! - воскликнул пан Спыхальский. - Ты слышишь, пан Квочка? Там наши! Теперь мы спасены! На берег вышел, сгибаясь под тяжелой ношей, мокрый от крови и пота поляк. Звенигора принял у него раненого, положил на дно лодки. - Быстрее садись, пан Мартын! Отплываем. Спыхальский сел на лавочку. Звенигора сильно оттолкнулся от берега, и лодка, подхваченная стремительным потоком, выплыла на середину реки. ФЕЛЮГА В МОРЕ Целые сутки плыли без отдыха. Только на второй день, когда всех одолел голод, причалили к берегу возле какого-то небольшого селения, и Якуб купил несколько десятков сухих ячневых коржей и круг овечьего сыра. На третий день похоронили в водах Кызыл-Ирмака Исмета. А на восьмой - добрались до заболоченного, заросшего тростником устья, напомнившего Звенигоре необозримые днепровские плавни. Тяжелое зеленое море болотной растительности весело колыхалось под порывами свежего ветра. Стаи разноцветных птиц носились над бескрайними просторами зарослей. На тихих плесах и в мутных заводях лениво сновали неповоротливые рыбачьи лодки. Поздно вечером подгребли к одному из островов, намытых морским прибоем и речными наносами. Еще издалека Звенигора заметил в узкой протоке белый парус фелюги и направил к ней лодку. На берегу пылал огонь. Вкусно пахла вареная рыба. Вокруг костра сидели рыбаки и ели из казанка ароматную уху. В темноте они не заметили лодки, что тихо причалила к их фелюге. Беглецы молча взобрались на судно, быстро поставили паруса. Наклонившись на левый борт, фелюга скользнула в протоку, соединявшую устье реки с морем. Только тогда послышался пронзительный крик рыбаков, но вскоре он растворился в шуме прибоя. Звенигора стоял у руля, и радость переполняла его. Перед ним открылся путь на родину! Время, проведенное в неволе, казалось тяжелым сном, который прошел безвозвратно. Теперь он хотел только одного - попутного ветра и удачи. А там... Фелюга шла резво. Поскрипывали снасти, гудел парус. Порывистый ветер все дальше и дальше гнал судно от чужих мрачных берегов. Два дня прошли без происшествий. Несколько кораблей, встретившиеся беглецам, не обратили на них внимания и проплыли мимо. В трюме было достаточно воды в бочках и вяленой рыбы. Ничто не предвещало беды. Звенигора рассчитывал, что вот-вот покажутся пологие берега. А там рукой подать и до Днепра... Но беда нагрянула внезапно, когда ее никто не ждал. На третью ночь стих ветер, и парус повис, как тряпка. Фелюга остановилась. Однако море было неспокойно. Оно тревожно вздыхало, глухо стонало, легко покачивая небольшое суденышко на своей могучей груди. Луна спряталась за тучи, и вокруг наступила непроглядная тьма. Стало тяжело дышать. - Собирается гроза, - сказал Якуб, подходя к Звенигоре, который только что сменил у руля Спыхальского. Звенигора перегнулся через борт, приложил к уху ладонь. До его слуха донеслось чуть слышное рокотанье, оно поднималось будто бы из самых глубин моря. Он знал: такой гул в степи - верный признак того, что идет конница. А на море... Неужели буря? Неужели, когда до днепровского устья осталось дня два хода, им преградит путь неожиданная помеха? - Снять парус! Да не забудьте люки закрыть. Торопитесь, друзья! - крикнул он, прислушиваясь к глухому нарастающему гулу. В темноте нелегко было справиться с большим и тяжелым парусом. Снасти запутались. Их пришлось обрубить. Полотнище упало вниз, и его с трудом затолкали в трюм. Тем временем грозный гул, который несся, как казалось, со всех сторон, внезапно перерос в тяжелый рев и свист. Фелюга вздрогнула, наклонилась на левый борт. Звенигора налег на руль и развернул судно кормой к ветру, который подхватил ее, словно пушинку, затряс, завертел и понес в темноту ночи. Холодные волны перекатывались через палубу. Звенигора выплюнул изо рта соленую воду и что есть силы вцепился руками в мокрый руль: - Якуб, Яцько, идите вниз! Вам здесь нечего делать! Мы останемся наверху вдвоем с паном Мартыном! Промокшие до нитки Якуб и Яцько, держась за снасти, пробрались в носовую часть фелюги. Открыли дверцы и втиснулись в тесную каморку. В уголке, качаясь в подвешенной на металлических цепочках лампадке, желтым огоньком коптила свеча. Златка сидела на лавке, вцепившись руками в небольшой столик, а Квочка лежал прямо на полу, возле ее ног. Рана его загноилась, нога распухла. От острой боли раненому хотелось кричать, выть, но не было сил, и он только жалобно стонал. Якуб и Яцько перешагнули через Квочку и устроились на лавках, молясь своим разным, таким непохожим, богам об одном: чтобы спасли их от разъяренной стихии. Буря крепчала. Кругом ревело, клокотало, бесновалось, как в кипящем котле. Пронизывающий ветер сгибал мачту, швырял на палубу мокрые космы туч, хотел во что бы то ни стало закрутить, перевернуть утлое суденышко, смахнуть его с поверхности моря, как росинку с листка. На фелюге что-то скрипело, стонало, трещало, и казалось, вот-вот она рассыплется, развеется в бурлящем мраке. Звенигора всей грудью навалился на руль, чувствуя, что судно перестает слушаться. Спыхальский вцепился с другой стороны, и только общими усилиями они выровняли фелюгу. - Выдержит? - спросил Спыхальский. - А черт его знает! Будем надеяться на лучшее. Если буря не усилится, то, может, и обойдется как-нибудь! - прокричал в ответ Звенигора. Однако новый порыв ветра поднял фелюгу на гребень огромной волны, а потом стремительно кинул ее в ужасную бездну. Затрещала мачта и с грохотом свалилась на носовую часть. Другая волна смыла обломки в море. Непрерывно сверкали молнии. Побелевшими губами Спыхальский шептал: "Езус, Мария!" Звенигора почувствовал, как у него похолодело под сердцем. Какая нелепость! Вырваться из неволи, преодолеть такие опасности для того, чтобы утонуть в море!.. Так прошла ночь. Утром Спыхальский заметил впереди какой-то черный предмет. - Арсен, скала! - выкрикнул он. Оба налегли на руль. Фелюга круто повернула в сторону, подставив правый борт натиску волн и ветра, почти легла на гребень волны. И тут Звенигора увидел, что это не скала. - Корабль!.. Галера... Она скоро пойдет на дно. Держись, Мартын, мы сейчас стукнемся об нее! Они еще сильнее налегли на руль, стараясь проскользнуть мимо опрокинутого вверх дном судна. Но расстояние до него быстро сокращалось, и избежать столкновения они не смогли. Фелюга, скользя, чиркнула кормой о галеру. Раздался оглушительный треск - руль переломился и скрылся в волнах... Теперь, когда руль был сломан и фелюга затанцевала на волнах как хотела, им уже нечего было делать на палубе, и они втиснулись в мокрую и темную каморку. - Ну, что там? - простонал Квочка. - Буря сильней разыгралась? Мы думали, что уже тонем, так затрещало все... - Пока еще не тонем, но... потонем, будьте уверены, пан Квочка, - мрачно ответил Спыхальский. - Потонем?.. - Квочка надолго замолк, а потом Тихо произнес: - Из-за меня все это... - Как это так? - спросил Звенигора. - Есть старое казацкое поверье: когда в море выплывает грешник, то обязательно накличет на себя и своих товарищей беду. Буря потопит или разбросает по морю их челны. А я - великий грешник... Когда бежал от пана Яблоновского, обещал матери и брату вырвать их из шляхетской неволи, забрать с собой, чтобы не издевалась над ними панская сволота... - Ну, ну, пан Квочка, не так круто! - повысил голос пан Спыхальский. - Можно найти и другое слово! - Я и говорю: панская сволота чтоб не издевалась над ними! А как ушел, так до сих пор... Проклятый! Забыл мать и брата... Нет мне прощения! За это меня и карает бог, а вместе со мною и вас. - Не болтай глупости! - повысил голос Звенигора, поняв, к чему тот клонит. - Все мы грешники, кроме Яцька и Златки... - Не уговаривай меня, Звенигора, - запротестовал Квочка. - Я чувствую, что подходит пора, когда я должен предстать перед богом. Так вот, в последнюю минуту я, может, помогу вашей беде. По Квочке плакать никто не будет: жинка и дети в неволе, мать, наверно, давно померла... А брату не до слез - успевай только почесываться от панских плетей, чума их побрала бы! - Кгм, кгм... - закашлялся пан Спыхальский, но промолчал. А Квочка продолжал: - Слыхал я от старых людей, что если такой грешник по доброй воле кинется во время бури в море и оно примет жертву, то буря стихнет. - Глупости! - снова крикнул Звенигора, однако голос его прозвучал неуверенно. - Мы не позволим тебе это сделать! - Друже, даже господь бог не властен над смертью. А ты хочешь остановить ее. Напрасные старания! Они замолкли. Фелюгу бросало из стороны в сторону, как сухую скорлупку. Все в ней трещало, скрипело. Каждая минута для нее могла стать последней. После особенно сильного удара грома и порыва ветра, когда казалось, что судно поднялось торчмя и вот-вот опрокинется, Квочка, стоная, приподнялся на ноги, передвинулся вдоль лавки к дверям, открыл их. - Ты куда? - спохватился Звенигора. Но Квочка остановил его, протянув перед собой руку. - Прощайте! Я уже не жилец на белом свете! А вам еще, может, посчастливится добраться до родной земли... В его словах слышалась какая-то необычайная сила и теплота. Звенигора вздрогнул, ибо понял, что так говорить можно только перед смертью. Он не посмел задержать этого измученного, но сильного духом человека. Квочка слегка взмахнул рукой, улыбнулся, оперся здоровой ногой о порог, оттолкнулся и почти выпрыгнул на палубу. В тот же миг огромная волна накрыла его с головой. Когда фелюга вынырнула из-под нее, на палубе никого не было. - О святая Мария! - еле слышно прошептал пан Спыхальский. Все молчали. Следующий день не принес облегчения. От беспрерывной болтанки и морской болезни лица беглецов позеленели. Мир опрокидывался перед их глазами: то проваливался в бездну, то становился на дыбы, взбираясь на быструю водяную стену. Только на третий день буря утихла. По небу плыли мрачные серые тучи, море тяжело вздымало высокие волны и кидало фелюгу, как соломинку. Куда она плыла без руля и паруса, никто не ведал. Сквозь тучи нельзя было увидеть ни солнца, ни звезд, чтобы определить направление. Приходилось сидеть и терпеливо ждать своей участи. Прошел еще один день, а потом ночь. Медленно рассеивалась тяжелая серая мгла. И вдруг сквозь нее неясно обрисовались контуры высокого берега. - Земля! Земля! - закричал Яцько. Уставшие беглецы всматривались в неизвестную землю. Что это за берег? Куда их прибило? Снова к Турции? К Крыму? А может, к Болгарии? Звенигора знал наверняка - это не устье Днепра и не берега Валахии или Молдавии, низкие и безлесные. Значит... Но думать было некогда. Фелюга быстро приближалась к берегу. Уже был слышен шум прибоя. Встревоженные беглецы договорились, как вести себя, если окажется, что они снова попали в Турцию. Все будет зависеть от обстоятельств. Но все согласились, что Якуб будет выдавать себя за купца из Трапезунда, Златка - его дочка, а Звенигора, Спыхальский и Яцько - невольники. У берега виднелась узкая коса. Их несло на нее. Встреча могла оказаться фатальной не только для судна, но и для людей. Хотя буря и утихла, прибой был очень сильным. Звенигора стал рядом со Златкой, чтобы помочь ей, если понадобится. Якуб молитвенно сложил руки, будто просил аллаха послать им спасение. Только Яцько чувствовал себя спокойно, не представляя, что встреча с берегом может обернуться для кого-нибудь смертью или увечьем. - Берег совсем дикий, - сказал паренек, всматриваясь в горы, что спускались уступами почти до самого моря. Но ему никто не ответил. Фелюга внезапно остановилась, затрещала, и люди с криком полетели в пенистую мутную воду...  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  ХИЖИНА У МОРЯ 1 Берег только на первый взгляд казался пустынным, Если бы Яцько мог внимательнее всмотреться, то заметил бы темную хижину из грубо обтесанных сосновых бревен, приютившуюся в удобной ложбине под защитой искривленных морскими ветрами деревьев. Низкие двери хижины широко раскрыты. На пороге примостился старик с рыбацкой сетью, унизанной тугими поплавками из белой коры березы. Старик перебирал ее узловатыми пальцами, находил разрывы и ловко сплетал оборванные концы кручеными пеньковыми нитками. Лицо у деда темное, изборождено морщинами, но по-стариковски красивое. Седые волосы обрамляют высокий загорелый лоб и спадают тяжелыми волнами по сторонам. Черные, слегка потускневшие глаза внимательно смотрят из-под косматых бровей. Воротничок чистой белой сорочки стянут синей ленточкой, свидетельствуя, что в доме есть заботливые женские руки. И в самом деле, из-за угла хижины выбежала небольшого росточка, пухленькая девушка с деревянным ведерком в руке. Расплескивая от волнения густое козье молоко, бросилась к старику: - Леле, мале! Посмотри, дедуся, на море! Корабль тонет! Люди падают в воду, люди!.. Надо спасать! Бежим на берег! Да скорее же! (Леле, мале! (болг.) - Ой, мамочка!) Старик отбросил сетку, встал и, приложив руку ко лбу, взглянул на море. Там, у прибрежной каменной гряды, чернело над водой перевернутое вверх килем судно. Прибой терзал его, тащил к берегу. Поодаль в воде барахтались люди. Сквозь шум волн доносились крики отчаяния. - Скорее!.. - вскрикнул старик и неожиданно быстро, что никак не соответствовало его степенному виду, подпрыгивая, побежал за девушкой к берегу. В небольшом, хорошо защищенном от ветра заливе стояла рыбацкая лодка. Девушка добежала первой, схватила весла. Старик спешил за ней. - Подожди, Марийка! Я с тобою! Он с ходу прыгнул в лодку. Под сильными взмахами весел лодка быстро выскочила из залива и ринулась наперерез бурунам к барахтающимся в волнах людям. Первым взобрался в лодку Яцько. Он помог неожиданным спасителям вытащить из воды Златку и Якуба, который уже совсем обессилел. Звенигора и Спыхальский не стали влезать в лодку, чтобы не перевернуть ее, а плыли рядом, держась за борта. - Это твой отец? - спросила девушка, указывая на Якуба, когда они добрались до берега. - Да, - ответила Златка. - А где мама? - У меня нет мамы. Я сирота. Это была почти правда. Ведь Златка совсем не знала своих родителей. Да и неизвестно, живы ли они еще. - Бедняжечка, - пожалела Марийка гостью и, введя ее в дом, вытащила свою сухую одежду, чтобы Златка переоделась. - Не горюй. Хорошо, что осталась жива. А сирот много на свете... Я тоже сирота. - А разве это не твой папа? - Нет, это мой дедушка. Он один у меня родной. Папу и маму я даже не помню. Их казнили, когда я была совсем маленькой... - Казнили? Кто?.. Марийка запнулась, словно заколебалась - говорить или нет? Ее загорелое смуглое лицо опечалилось, а глаза покрылись влагой. У девушки сильные натруженные руки, широкие, как у юноши, но по-женски округлые плечи. Невысокая, полная, крепкая, как наливное яблочко, она была сильной и по-своему красивой. Все, кто знал Марийку, даже дедушка, звали ее дунда, то есть толстушка. Она не обижалась и приветливо отзывалась на прозвище. - В нашем селе скрывались тогда гайдутины, повстанцы, - сказала Марийка тихо. - Янычары дознались об этом, наскочили. Спалили все хаты, а людей поубивали. Тогда и мои родители погибли... Дедушке удалось выхватить меня из огня и убежать в горы. Назад он уже не вернулся. Построил здесь хижину, и стали мы с ним жить у моря. Дедушка ловит рыбу, а я пасу овечек и коз, собираю в лесу грибы, орехи, груши, алычу... - А гайдутины, о которых ты говоришь... они и до сих пор здесь есть? - Златка понизила голос. - А почему ты об этом спрашиваешь? - Страшно стало... Вдруг сюда придут... - Глупенькая... - Марийка засмеялась. - Гайдутины - добрые, хороших людей не трогают... Да и ты, хотя и турчанка, а вон как хорошо по-нашему говоришь. Будто настоящая болгарка. - У меня няня была болгарка. - Вот оно что... Хотя голос у Марийки по-прежнему звучал ласково, однако в глазах появился холодок. Внимательно взглянув на Златку, она поднялась с места. - Ой, леле! Я и забыла, что у меня чорба варится!.. (Чорба (турец.) - суп.) 2 Марийка выбежала в сени, а старик обратился к своим гостям: - Прошу, другари, в дом старого Момчила. Марийка наварила чорбы, а к ней найдутся и хлеб и брынза. Да и бутылочка ракии не помешает... (Другар (болг.) - друг.) - Спасибо, бай Момчил, мы с большой благодарностью воспользуемся вашим гостеприимством, - ответил Звенигора. - По правде говоря, здорово животы подвело за эти дни. - Откуда путь держите, другари? И кто вы такие? Звенигора ждал этого вопроса. И хотя дед Момчил казался ему честным человеком, ответил так, как уславливались: - Плыли из Трапезунда в Варну. Со своим хозяином, купцом. Мы казаки... А веры христианской... - Руснаки, выходит! - обрадовался старик. - Это хорошо! А чего же вы панькаетесь со своим хозяином? Можно подумать, что он вам дядюшка или брат... За ноги бы турка - да в море, антихриста! А сами - айда до дому! Беглецы переглянулись и облегченно вздохнули. Оказывается, они попали к друзьям. Или, может, хитрый дед испытывает их? Но не похоже. - Про волю мы и сами думаем, бай Момчил, - отвечал Звенигора. - Кто не хочет вернуться домой, на волю? Но не пришло еще время... А хозяин наш, Якуб, человек добрый, даром что турок... А Адике, его дочка, тоже хорошая девушка. Мы не можем причинить им зла. А если кто нападет, будем защищать. Не так ли, друзья? - А как же! - выкрикнул Спыхальский. - За пана Якуба жизни не пожалеем! - Гм, похоже, что этот турок вам все-таки вроде родич, - удивился Момчил. - Ну да бог с ним... Пошли обедать! Звенигоре показалось, что старик с подозрением оглядел их, но значения этому не придал. Хотелось быстрее поесть и заснуть. Тяжелые, бессонные ночи на море давали о себе знать. Обед был вкусный. Ароматная чорба с бараниной всем понравилась. Пан Спыхальский, выпив кружку ракии, забыл шляхетские правила и громко хлебал наваристый суп, как самый обыкновенный хлоп. Звенигоре виноградная ракия показалась далеко не такой крепкой, как запорожская горилка, но, не желая обидеть гостеприимного хозяина, он хвалил и ракию, и чорбу, и солоноватую брынзу. После обеда всех стало клонить ко сну. Златку Марийка повела в свою комнатку, а мужчинам постелила на чердаке. Там лежало свежее сено, и изможденные беглецы мигом заснули. Когда Звенигора проснулся, стояла уже ночь. На чердаке было темно. И Яцько, и Спыхальский крепко спали. Звенигора повернулся на другой бок, подложил под голову кулак и снова закрыл глаза. Но на этот раз заснуть ему не удалось. Из сеней донесся приглушенный шепот. Говорил Момчил: - Подожди, Драган, я закрою ляду на чердак, чтобы гости, чего доброго, не слезли. Пусть храпят себе до утра!.. Звенигора затаил дыхание. В чем дело? Что там происходит внизу? Почему Момчил опасается их? Тихо стукнула ляда. Скрипнул засов. В сенях снова послышались голоса, но теперь ничего нельзя было разобрать. Потом открылись наружные двери и настала черная тишина. "Эге, тут что-то неладно, - подумал Звенигора. - Не затевает ли старый недоброе? Может, хочет выдать турецким властям? За пойманного невольника-беглеца платят хорошие деньги". Арсен хотел разбудить товарищей, но передумал. Втроем в этой непроглядной темноте они поднимут такой шум, что Момчил и его сообщники сразу их услышат. Нет, лучше самому обо всем разузнать. Еще днем он по казацкой привычке, ложась спать, осмотрел чердак и приметил, что в забитой досками торцевой части крыши есть небольшие дверцы, через которые, очевидно, Момчил забрасывал сено. Осторожно, ощупывая руками балки, добрался до стены. К счастью, дверцы были не заперты. Тихо открыл их, выглянул во двор. Впереди, на фоне звездного темно-синего неба, чернели горы. Где-то сзади, по ту сторону хижины, шумело море. Звенигора прикрыл за собой дверцы и выглянул из-за ската крыши во двор. Там, склонившись головами друг к другу, стояло несколько темных фигур. В кругу белел чуб Момчила. В сторонке Марийка держала за поводья двух мулов. Мужчины о чем-то говорили, однако Звенигора не мог ничего услышать: мешал шум моря. Момчил сказал: - Пора! Марийка дернула мулов за поводья и пошла впереди. За ней тронулись мужчины. С Момчилом их было четверо. Звенигора спустился с крыши и пошел следом. Они повернули на тропинку, что вела к прибрежным песчаным дюнам. Дорога была незнакомая, и Звенигора ускорил шаг, чтобы не потерять в темноте серые фигуры. Вдруг в стороне, между каменными глыбами, он заметил человека, который, как и он, крался за Момчилом и его товарищами. Неизвестный не видел Звенигоры и, пригибаясь, тихо двигался следом за Момчилом и его спутниками. У обрывистого каменистого берега Момчил остановился и что-то сказал Марийке. Девушка придержала мулов. Мужчины исчезли в черной низкой щели, вымытой в известняке дождевыми потоками. Через несколько минут они появились оттуда с тяжелыми узлами. - Воевода будет очень доволен тобой, бай Момчил, - сказал один из спутников старика. - Эта помощь очень своевременна. Собака Сафар-бей готовит нападение на Чернаводу, и мы его встретим свинцовыми гостинцами... - Здесь пять пудов свинца и столько же пороха, - ответил Момчил. - Через неделю, если будет хорошая погода, жду вдвое больше. Поэтому захвати, Драган, с собой четырех или пять мулов, да и денег не забудь - надо платить вперед. - Я передам воеводе... Они уложили на спины мулам тяжелую поклажу и двинулись назад. Звенигора, прижавшись к скале, не пропустил ни слова. Он мало что понял из этой беседы. Однако убедился, что Момчил и его друзья ничего злого против них не затевают. Теперь его еще больше встревожил незнакомец. Без сомнения, это враг. Другу нечего прятаться и подкрадываться. Заметив, что болгары двинулись назад, неизвестный припал к земле, подождал, пока затих шум шагов, и поднялся на ноги. В этот миг его схватила за ворот твердая рука. - О аллах! - вскрикнул незнакомец. - Ты кто? - спросил Звенигора. - Что здесь делаешь? В ответ незнакомец выхватил кинжал. Но Звенигора опередил и ударил ятаганом меж лопаток. Тот вскрикнул и, падая на землю, выпустил из рук оружие. На крик прибежали болгары. В это время вышла луна, и Звенигора увидел, что один из них был молодой сухощавый юноша, а другой - полный великан в белом кожушке без рукавов. - Это ты, руснак? - удивился Момчил, узнав Звенигору. - Что здесь произошло? Кого ты убил? Как ты очутился здесь? Звенигора поведал о своем приключении и, заканчивая рассказ, толкнул ногой труп незнакомца. - А кого убил, не знаю. Момчил перевернул неизвестного, заглянул ему в лицо. - Ба, да это Василев, стражник с Каменного брода. Помак. Плохой и злой человек!.. Он, наверное, следил за нами. Драган, - обратился старик к юноше, - вам надо немедленно уходить отсюда. Как знать, нет ли здесь поблизости отряда стражников или янычар. - А разве вам, бай Момчил, не угрожает опасность? - спросил в ответ Драган. - Я за вас беспокоюсь. - Ты хочешь сказать - за Марийку, хитрец, - улыбнулся в седые усы Момчил. - Не бойся! Пока вас не поймают, нам бояться нечего. Спроважу эту собаку в море, никто и не узнает, куда он делся. - Я наведаюсь к вам через несколько дней, бай Момчил, - произнес Драган. - После горы Орлиной Дундьо сам поведет мулов дальше. Там уже безопасно. А я возвращусь сюда. - Как хочешь, - ответил Момчил и попросил великана-толстяка: - Дундьо, помоги мне отнести эту падаль к берегу. Я привяжу к его шее камень и сброшу подальше от берега в море. Момчил начал было поднимать тело стражника, но Дундьо опередил его. Схватив в охапку, будто куль соломы, бегом помчался к берегу. Через несколько минут вернулся. Переводя дух, сказал густым басом: - Уже. - Отнес? - Закинул. - Как - закинул? Куда? - встревожился Момчил. - В море. Взял за ноги, раскрутил и забросил. Только булькнуло! - Эх, что ж ты наделал, Дундьо! - вскрикнул Момчил. - Его же прибьет к берегу! - Не прибьет, - мрачно ответил великан. - Уж если Дундьо закинул, то не прибьет! - засмеялся Драган. - Он наверняка шуганул его на самую середину моря. Взяв мулов за поводья, парни попрощались и исчезли в темноте. Марийка хотела проводить их, но Момчил остановил: - Не ходи! Надо скорее домой. Боюсь, что Василев не один здесь шатался, - и обратился к Звенигоре: - А ты, парень, смельчак! Спасибо тебе! 3 До утра уже никто не заснул. Все собрались в просторной комнате хижины и при свете восковой свечи на все лады обсуждали, что им делать дальше. Спыхальский встревожился и предлагал немедленно скрыться в горы. У Звенигоры созревал другой план. От Момчила он узнал, что до Бургаса можно добраться по морю в лодке. А оттуда до Рудника, где должен был находиться брат Серко, рукой подать. Однако об этом он пока что помалкивал. Через открытые двери доносились стоны Якуба. Златка поминутно бегала к нему, давала пить или поправляла постель. Ее гибкая фигурка то появлялась в полуосвещенной комнате, то исчезала в густой темноте кухни. Звенигора поймал себя на мысли, что завидует Якубу. Хотелось, чтобы Златкины руки поднимали его голову, чтобы она ему подносила глиняную кружку с холодной ключевой водой. Арсен уже сознавал, что в сердце входит сладкое, пьянящее чувство, и это больше всего волновало его. Перед глазами все время стояла Златка. Даже во сне. Потому и мучился сейчас казак, не зная, на что решиться: остаться здесь, чтобы иметь возможность защитить Златку, или ехать в Бургас вызволять Нестора Серко. Начало светать. Порозовел край неба над морем. Марийка готовила завтрак, застелив стол новой вышитой скатертью. Момчил вытащил из погребка бочонок ракии. Ночной подвиг Звенигоры растрогал старика и рассеял его сомнения относительно беглецов. Поднимая вверх чашу, Момчил торжественно произнес: - Пью за здоровье храброго юнака Арсена... За ваше возвращение на родину, другари! Чтоб ни один турок не перешел вашей дороги! (Юнак (болг.) - герой.) Из кухни снова донесся стон Якуба. - Кроме нашего друга Якуба, - добавил Звенигора. - Ибо не каждый вашенец - приятель, бай Момчил, и не каждый турок - враг... Бывает свой хуже татарина: продаст и деньги пересчитает... (Вашенец (болг.) - земляк.) Он опрокинул чашу. Ракия была ароматная, настояна на каких-то горных кореньях. Момчил тоже выпил и крепкими белыми зубами откусил кусок жареной баранины. Когда Златка снова вышла к Якубу, он сказал: - Это так, хлапе. Но я никак не пойму, почему вам так дорог этот турок и турчанка. (Xлап (болг.) - парень, паренек.) Звенигора вытер ладонью рот. - Теперь нам нечего скрывать, бай Момчил. Якуб - наш друг. Он вместе с нами участвовал в восстании против спахии, который держал его в темнице. И никакой он не купец... Мы вместе бежали через море к нам домой. А буря прибила фелюгу к Болгарии. Вот почему мы очутились здесь. Теперь наша судьба в ваших руках, бай Момчил. Захотите с Марийкой помочь нам - великая благодарность, не захотите - мы сразу же уйдем в горы. И Якуба понесем с собой. Мы не можем его бросить. Момчил отрицательно покачал головой. - Что ты, другарь! Болгары от дедов, прадедов честные люди! Честные и добрые. За добро они никогда не платят злом. Пусть Якуб с дивчиной остаются у нас в хижине. А вы скройтесь в горах, пока он поправится... - Прятаться в горах я не буду. Мне надо добраться в Бургас, а оттуда до Рудника. - До Рудника? - переспросил Момчил. - Я бывал там с Марийкой. Но что вынуждает тебя, Арсен, ехать туда? - Я должен там разыскать одного невольника и выкупить его. Если сможешь, бай Момчил, дать мне лодку, чтобы доплыть до Бургаса, я буду тебе очень благодарен. - Но один ты не справишься в дороге. - Мне поможет пан Мартын... - Конечно, - буркнул Спыхальский, встопорщив усы. - Я не о том, - возразил Момчил. - Вы чужеземцы, и вас очень быстро схватит стража. Если так надо, тогда лучше мне пойти с вами. Я знаю дорогу, порядки... - Нет, дедуся, - вмешалась Марийка, внимательно слушавшая беседу, - если на то пошло, то поеду я. Кто знает, сколько дней уйдет на эту поездку, а тебе нужно быть дома. Разве ты забыл, что днями приплывает стамбульский гость? Да и Драган вскоре вернется... - И правда, - задумался Момчил. - Не смогу я ехать. Придется тебе, Марийка, проводить наших гостей. Звенигора недоуменно глянул на девушку. Момчил перехватил его взгляд: - Ты сомневаешься в ней? Казаче, ты не знаешь наших горянок! Марийка стоит любого доброго парня. - Дедусь! - покраснела девушка. - Не буду, не буду, внученька! Иди приготовь все в дорогу. Возьми запасов на неделю. И не мешкай. Через час вам надо отправляться. 4 Лодка шла быстро, слегка покачиваясь на волнах. Спыхальский сложил сухие рыбацкие сети, прилег на них, и вскоре послышался его могучий храп. Звенигора сидел у руля, а Марийка задумчиво смотрела на далекий синий берег, что проплывал с правой стороны... На второй день к вечеру вдали показался Бургас. Лодку решили оставить под присмотром Спыхальского между камышами в тихом устье какой-то речки. Поужинав, легли спать. Ночь прошла спокойно. С первыми лучами солнца, поднимавшегося из-за моря, Звенигора и Марийка двинулись в путь. Шли быстро, так как хотели до вечера вернуться назад. Дорога все время поднималась в гору и вилась меж зеленых виноградников. Навстречу катились тяжелые, неуклюжие арбы, запряженные серыми круторогими волами. На арбах сидели осанистые болгары в белых штанах, черных суконных жилетках и высоких овечьих шапках. Их худые, обгоревшие на солнце лица были суровы, будто вытесаны из камня. Всевозможное добро: шкуры, зерно, сушеный виноград, поташ - плыло на этих арбах в портовый город Бургас, а оттуда по морю в Стамбул или в другие заморские страны. Никто не обращал внимания на молодого стройного мужчину и девушку, что спешили, озабоченные, вздымая ногами дорожную пыль. В полдень они остановились на высоком перевале, откуда открывался вид на широкую долину, где раскинулось село с красными, черепичными, и серыми, камышовыми, кровлями. - Это Рудник, - сказала Марийка. - А вон и усадьба спахии! То был каменный дом, окруженный хозяйственными постройками за высокой каменной стеной. Издалека он походил на крепость. А в действительности это была обычная усадьба турецкого спахии, построенная руками райя - крепостных крестьян. Однако толстые стены домов, конюшен и других построек надежно защищали хозяина от внезапного нападения и, в случае необходимости, могли выдержать осаду отряда гайдутинов. Дубовые ворота оказались на замке, и Звенигора постучал в них кулаком. Сначала со двора донесся собачий лай, а потом в калитке открылось небольшое окошко, и в нем показались взлохмаченный чуб и сонное лицо сторожа. - Что за люди? Кого вам? - моргнул он круглым совиным глазом. - Мы хотим видеть хозяина, - сказал Звенигора и сунул в окошко серебряную монету. - Впусти, пожалуйста, добрый человек. Ворота открылись, и Звенигора с Марийкой вошли в просторный двор. - Прошу сюда, на скамейку, - поклонился турок. - Подождите, пока я узнаю, захочет ли хозяин допустить вас пред светлые очи. Вскоре он вернулся и ввел их в маленькую комнатку. Посредине стоял низенький столик, вокруг него желтели пухлые подушки. - Ага подождет здесь, - произнес старик. - Хозяин сейчас выйдет. Он отклонил тяжелый ковер, что заменял двери, и скрылся за ним. Через несколько минут в комнату вошел пожилой, с желтым, обрюзгшим лицом спахия и сонно взглянул маленькими глазками на чужестранца. - Да будет небо милостивым к тебе, высокочтимый ага Сараджоглу! - поклонился Звенигора. - Извини, что тревожу в такое время, когда правоверным положено отдыхать. Спахия равнодушно кивнул головой и протянул гостю мягкую холодную руку. Звенигора пожал ее с отвращением, как скользкую жабу. - Мне сказали, что у тебя ко мне дело, - глухо произнес турок, отступая на шаг. - Да, высокочтимый ага. Я слышал, что ты продаешь невольников... - Глупости! Это кто-то набрехал тебе. Я сам купил бы полдесятка невольников. Молодых, конечно. Старых у меня и без того достаточно. - А я купил бы старого. Мне как раз старый и нужен. Спахия почмокал толстыми губами, что-то соображая. Потом сказал: - Если тебе не дают покоя лишние деньги, то я могу выручить от такой беды. У меня есть несколько старых невольников. - Нельзя ли посмотреть на них? - Отчего ж? Пошли. Они вышли во двор. Спахия хлопнул в ладоши. Подбежал сторож, который поглядывал на них из глубины двора. - Выпусти невольников, - приказал ему хозяин. Сторож брякнул ключами у каменного подвала. - Выходите! Вы! - крикнул он, сняв замок. Звенигора вздрогнул. Давно ли и он ночевал в такой же вонючей холодной яме? Давно ли и на него так же кричали, как на скотину? Из подвала раздался звон кандалов, стон. По крутым ступеням поднимались грязные, седые, худые, желтые, как мертвецы, люди и, щурясь от яркого солнечного света, становились в ряд перед хозяином. - За этих дорого не возьму, - сказал спахия. - Покупай! Звенигора напряженно всматривался в незнакомые лица. Кто же из них Нестор Серко? Люди угрюмо смотрели на спахию и чудаковатого купца, пожелавшего почему-то купить их - живых мертвецов. - Будьте здоровы, земляки! - поздоровался взволнованный Звенигора. - Здоров будь и ты, земляк! - вразнобой ответили те. - Нет ли, случаем, среди вас Нестора Серка? - Нестора Серка? - удивились невольники. - Кто же ты такой, добрый человек? Откуда Нестора знаешь? Звенигора понимал взволнованность и радость невольников, которые, может, впервые за многие годы услышали родную речь из уст вольного человека. Однако никто из них не ответил на его вопрос, и это стало волновать его. - Да отвечайте же, когда вас спрашивают! - почти закричал он рассерженно. - Нет его среди нас, - тихо ответил один. - Нет? А где же он? - Звенигора был потрясен. - Хозяин продал его... На галеры, говорят... - Продал? Когда? - Несколько недель назад. Поговаривают, что султан войну готовит и ему нужны на галеры гребцы. Всех молодых, да и немолодых, но еще сильных невольников забрали посланцы султана. И Нестор попал туда. Хотя ему и за пятьдесят, но он еще крепкий. Звенигора пригорюнился. Все его надежды, которые он лелеял в последнее время, что счастливо завершатся опасные приключения, сразу развеялись как дым. Придется возвращаться домой, не выполнив наказ Серка. - Может, знаете, куда его послали? - спросил тихо. - Где там! - ответил седобородый дед с черными, как угли, глазами. - Отправили - да и конец... Сам спахия не знает куда... - Он пристально вглядывался в Звенигору внимательным взором. Потом тихо спросил: - А ты не выкупать ли Серка приехал? - Да, - безнадежно махнул рукою Звенигора. Невольники сразу зашумели: - Так выкупи нас! - Сынок, век будем бога молить за тебя! - Все хозяйство отдам тебе, как прибудем домой!.. Все, как сговорившись, упали перед Звенигорой на колени. Звенигора оторопел. Растерянно взглянул на спахию. - Что это они? - спросил тот. - Просят, чтобы выкупил их. - Ну, и что же ты решил? - усмехнулся спахия. - Видишь, какой товар? Не хочешь покупать? Для меня они - лишние рты. Не в коня корм... А работы с них - черта с два! В пору вешать или топить, проклятых!.. Но не рассчитывай, что продам дешево. Вижу, они тебе для чего-то нужны... Невольники, очевидно, улавливали, о чем идет речь, так как, услыхав последние слова хозяина, взмолились: - Выкупи нас, добрый человек! Выкупи!.. - Нестора все равно не найдешь, а мы тоже христиане, земляки... - Сынок, сжалься над нами! Имей доброе сердце! Мы отдадим тебе твои деньги, когда возвратимся домой!.. Звенигора с ужасом смотрел на умоляющие глаза, на сухие, натруженные руки, на длинные седые бороды. И в нем боролись жалость к этим обездоленным и чувство долга перед кошевым. Невольников всюду много - всех не выкупишь. А что скажет Серко, когда узнает, что деньги истрачены не по назначению, а на каких-то чужих немощных людей? Однако, чувство жалости пересилило. "Не везти же деньги домой. Лучше купить свободу этим бедолагам". - Сколько возьмешь за них, ага? Турок перестал морщиться, словно от зубной боли. В его глазах блеснули огоньки. - За всех пятьсот польских злотых. - Это дорого. Двести. И ни куруша больше! Звенигора прикинул, что, даже заплатив пятьсот, у него еще останется столько, что хватит при случае выкупить и Нестора. - Дела не будет! - уперся спахия. - Ты хочешь обмануть меня, гяур! - Как могу я тебя обмануть? Разве на базаре за эти скелеты больше дадут? - Уж если ты покупаешь, то, наверно, рассчитываешь на барыш? - А как же, конечно, рассчитываю. Потому и не дам больше. - Ну, четыреста должен дать. - Двести пятьдесят. Это мое последнее слово. - Ты меня грабишь, собака неверная! - выкрикнул спахия, но без злости. Через припухшие веки смотрели хитрые карие глазки. - Ладно, давай! - Пиши купчую и бумагу об освобождении. Через час спахия вручил бумаги, а Звенигора отсчитал ему деньги. Сторож открыл замки кандалов, и невольники со слезами радости бросились к своему избавителю. Каждый старался обнять его, поцеловать руку. Черноглазый дед прижал руку Звенигоры к своей груди. - Сынок, - прошептал он, всхлипывая, - теперь для Ивана Крука ты самый родной человек... Будешь в Чигирине - не обойди мою хату... - А я из Корсуня... - Я из Брацлава... Каждый наперебой приглашал к себе. И Звенигора с горечью подумал, что дорога домой и для них и для него еще ой какая далекая! Не мало встретится на ней и явных и неведомых опасностей. И кто знает, когда они достигнут своей родной пристани, своего родного уголка земли... Выведя дедов из села, Звенигора отдал им бумаги и сказал: - Бывайте здоровы, земляки! Пусть вам путь счастливый стелется! Идите прямо через Планину на Валахию. А там - на Запорожье. Передайте кошевому, что турки войну готовят. Пусть наши начеку будут. Старики упали на колени. Крук схватил руку казака, поцеловал. - Пусть во всем у тебя будет удача, сынок! Береги себя! Расчувствовавшийся Звенигора еле вырвался из горячих объятий, схватил Марийку за руку и зашагал прочь. А деды, опьяневшие от счастья, еще долго стояли на вершине и смотрели вслед покрасневшими от слез глазами. Поздно вечером Звенигора и Марийка увидели с горы море. До него было еще далеко, но под лунным светом оно мерцало тысячами загадочных огоньков и, словно живое, быстро приближалось им навстречу. Они ускорили шаг. Из-под ног вздымалась холодная дорожная пыль, скрипела на зубах. С моря подул прохладный ветерок, остудил распаленные за день тела. Найдя еле заметную тропинку в камышах, они свернули к речке. - Пан Мартын! Где ты? - приглушенно окликнул Звенигора. Ответа не было. Они поспешили вперед. Под ногами зашуршал сухой прошлогодний камыш. С кряканьем взлетела перепуганная утка. - Пан Мартын!.. Они выбежали на то место, где оставили лодку. Перед ними расстилалась бесконечная гладь серебристой воды. Тишина. Ни души... Где же Спыхальский? Звенигора оглянулся вокруг. Густой камыш, что утром упирался в небо, теперь лежал прибитый, истоптанный, будто здесь пронесся табун коней. У берега из воды виднелась полузатопленная лодка. Поблизости из ила торчало сломанное весло. - Пан Мартын!.. - в отчаянии крикнул Звенигора, поняв, что произошло какое-то несчастье. В ответ прокричала только ночная птица. И снова наступила тревожная, гнетущая тишина. 5 Златка сидела напротив окна. Личико вытянулось, исхудало, но от этого казалось еще нежнее и красивее. Печальные темно-синие глаза внимательно вглядывались сквозь маленькое стекло оконца. Всеми мыслями девушка уносилась в море, где, возможно, в это самое время Звенигора рассекал веслами воду, торопясь к ней. Удивительные вещи случаются на свете. Арсен и она почти не разговаривали. Не говорили о своих чувствах. Но оба знали, как крепко любят друг друга. Молчаливое объяснение взглядов сказало им больше, чем тысячи слов. И они бережно таили свои чувства, зная, что никакие слова не в состоянии усилить их. Девушка машинально отправляла в рот кусочки солоноватой брынзы и мысленно представляла закованного в цепи невольника над побежденным барсом. Обросший, грязный, окровавленный... Но не это запало ей в сердце. Ее удивил сам подвиг. Она поняла, что барс не случайно оказался во дворе, что его загодя готовили к поединку с невольником. А еще больше ее поразил взгляд незнакомца: в нем было и удивление, и восхищение, и смущение, граничащее со стыдом. Еще никто так не смотрел на нее. Она выросла в мрачном замке, среди нянек и жен Гамида, почти не видела юношей, а тем более таких храбрецов, о которых так интересно рассказывалось в песнях и сказках. Вдруг появляется мужественный юнак - даром что невольник! - и спасает ее от страшных когтей дикого зверя! Она была безмерно благодарна казаку и старалась хоть чем-нибудь помочь в его безрадостной жизни. Думала о нем долгими вечерами. Из этих чувств и мыслей, очевидно, и выросла ее первая любовь... Где же он теперь? Прошло уже четыре дня. А дед Момчил ждал их еще вечером третьего дня. Неожиданно до ее слуха донесся глухой топот конских копыт. Она растерянно взглянула на Момчила, Яцько. Встала. - Вы слышите? Момчил вскочил с лавки. Он тоже услышал, как к хижине приближался конный отряд. Это мог быть только разъезд янычар. Что им здесь надо? - Яцько, айда из хижины! Спрячься так, чтобы тебя не заметили, - подтолкнул он паренька в плечо, а Якубу и Златке махнул рукой, чтоб оставались на месте. - Вы турки, вас не тронут! Яцько быстро шмыгнул во двор. Момчил вышел следом за ним. К хижине приближались всадники. В темноте Момчил не мог разглядеть, сколько их было - пять, десять или, может, больше. Увидев хозяина хижины, передний подъехал к нему и ткнул старика в грудь нагайкой: - Кто такой? - Здравей, ага! - поклонился Момчил. - Я Момчил Крайнев. А ты кто? Вместо ответа воин удивленно свистнул и повернул голову назад: - Эй, дайте огня! Один из всадников спешился, высек огонь и зажег факел. Кровавый свет заплясал на суровых лицах воинов и на потных конях. - Ближе! - приказал передний. - Слушаюсь, Сафар-бей! - И воин поднес факел чуть ли не к бороде старика. Момчил устремил взгляд на лицо аги. Так вот какой он, Сафар-бей, этот палач болгарских крепостных крестьян, гроза горцев-гайдутинов! Совсем еще молодой! Увидев его, никогда не подумал бы, что его как огня боятся болгары. Ничего страшного нет в его фигуре и лице. Среднего роста; тонкое красивое лицо, на котором чернеют опушенные длинными ресницами красивые глаза. Рука, что лежит на эфесе сабли, белая и тонкая, как девичья... Неужели эта рука хлестала нагайкой не только мужчин, а и женщин и девчат? Неужели это она, как говорят, выжигает раскаленным прутом глаза невольникам-беглецам и посылает на виселицы повстанцев-гайдутинов? Пока в голове старого Момчила проносились эти мысли, Сафар-бей надменно улыбался, щелкая в воздухе нагайкой. А потом сказал: - Так вот ты какой, гайдутинский пес! Старый шакал! Грязное болгарское отродье!.. Мы давно подозревали, что ты служишь воеводе Младену - гнев аллаха на его мерзкую голову! -а сейчас убедились в этом... Признавайся, это ты убил стражника Василева? Наши люди нашли его тело, обглоданное рыбами, возле берега. - Я никого не убивал, - спокойно ответил Момчил. - Другого ответа я и не ждал от тебя, разбойник! - крикнул Сафар-бей. - Все вы, болгары, брехливы, как собаки!.. Тогда ты, может, скажешь, где спрятал посланца воеводы Младена? Ну?! Старый болгарин молчал. Каждое слово Сафар-бея огнем жгло ему сердце. Он понимал, что речь идет о Драгане, который должен был сегодня или завтра прибыть сюда. Люди Сафар-бея, очевидно, выследили парня и шли к хижине по его следам. - Что же ты молчишь? - Сафар-бей толкнул старика нагайкой в плечо. - Или ты хочешь, чтоб мы развязали твой лживый язык? - Мне нечего тебе сказать, почтенный Сафар-бей, пусть аллах продлит твои годы. Злые языки оболгали меня, а ты поверил им, ага... Про воеводу Младена я слышал. Кто же не слышал о нем в нашей стране? Но я его не знаю. И никакого посланца от него у меня нет... Не верите - ищите! - Посмотрим. Эй, воины, осмотреть все вокруг! Если найдется что-либо подозрительное, немедленно ко мне! Всадники спешились и кинулись врассыпную. - Показывай свое логово, старик! - Сафар-бей бросил поводья джуре и направился к дверям. Они вошли в хижину. Перепуганная Златка, закрыв голову и плечи тонкой черной накидкой, стояла посреди комнаты. Якуб сидел за столом. Сафар-бей подозрительно взглянул на них: - Гайдутины? - Нет, я купец, ага. А это моя дочка Адике, - сказал Якуб. Сафар-бей обернулся к Момчилу: - Почему не сказал о них? Скрываешь неизвестных? - Разве не видишь, ага, - это ваши люди. Из Трапе-зунда. Их корабль разбился... Я спас их, - ответил старик. - Ну, мы в этом разберемся потом, когда прибудем в Загору, - отмахнулся Сафар-бей и схватил Златку за руку. - А ну-ка открой лицо, пташка! Может, ты с усами и с бородой? Златка отшатнулась. Но Сафар-бей успел сорвать с нее накидку. Девушка вскрикнула, но не отвернулась и не закрыла лица руками, как сделала бы на ее месте любая молодая турчанка, лишь гневно посмотрела на агу. Сафар-бей отпустил ее руку. Он был поражен необычайной красотой девушки. Воины, набившиеся в хижину, тоже с любопытством разглядывали ее. - О аллах, какая неземная красота! - воскликнул Сафар-бей. - Я беру свои слова назад, джаным! Ибо вряд ли среди гайдутинок найдется хотя бы одна такая красавица. Все они так грубы, эти неотесанные горянки, с потрескавшимися от работы руками, с грязными, растрепанными косами... Златка покраснела. На глазах у нее выступили слезы. Кулачки ее сжимались, - казалось, она вот-вот бросится с ними на агу. Но в это время ее заслонил Якуб. - Опомнись, ага! Перед тобой не рабыня-гяурка, а дочь всеми уважаемого в Трапезунде купца. Как же ты посмел сорвать с нее фередже? Я буду жаловаться беглер-бею или самому визирю в Стамбуле! Сафар-бей приложил руку к груди: (Фередже (татар.) - полупрозрачная женская накидка с вырезами для глаз.) - Успокойся, эфенди. Я не хотел оскорбить ни тебя, ни твою красавицу дочь... Я даже рад, что судьба познакомила меня с вами. Буду рад, если вы поедете со мною в Сливен и воспользуетесь моим гостеприимством... - Мы останемся здесь, ага, - перебил его Якуб. - Вы не останетесь здесь! - резко оборвал Сафар-бей. - Этого старика я подозреваю в связях с гайдутинами и брошу его в темницу. Потом мы решим, что с ним делать. А вы поедете со мною и будете моими гостями. - Но... - Никаких "но"!.. Выходите из хижины! Через минуту мы подожжем ее. Это было произнесено так резко, что Якуб счел за лучшее не перечить. Ехать в Сливен никак не входило в его намерения, но, видно, этот высокомерный ага не отступится от своего. Якуб взял Златку за руку и пошел к дверям. Воины расступились перед ними. Во дворе они увидели связанного Момчила. Вокруг него стояло несколько аскеров. Другие шастали по берегу, освещая все факелами. - Ну что? - спросил Сафар-бей аскера, который подбежал к нему. - Не нашли никого, ага. - Поджигайте хижину! Несколько факелов полетело в комнату, кухню, на крышу. Запылал сухой камыш, затрещало смолистое дерево. Через несколько минут красный столб пламени взмыл в темное, тревожное небо. Момчил мрачно смотрел, как огонь пожирал хижину, и по его темному, изборожденному морщинами лицу катились слезы. Якуб приблизился к Сафар-бею, поклонился: - Ага, я обязан этому старику жизнью дочери и своей... Он спас нас из бурного моря. Если бы не этот болгарин, я не имел бы счастья разговаривать сейчас с тобой, видеть радость сердца моего - любимую доченьку Адике. - Адике... Какое красивое имя, - вставил Сафар-бей, многозначительно взглянув на девушку. - Отпусти его, ага! - взмолился Якуб. - Это безобидный человек. - Напрасно ты вступаешься за него, эфенди! Это гайдутин! - отрезал Сафар-бей и приказал трогаться. Аскеры подвели коней для Якуба и Златки, помогли сесть в седла. Вскоре отряд исчез в ночной темноте, освещаемой отблесками пожара. Когда заих вдали топот копыт, со стороны моря к пылающей хижине приблизился человек. С его одежды стекала вода. Человек шел медленно, настороженно вглядываясь во мрак, который черной стеной обступал Момчилов двор. Убедившись, что всадники уехали, незнакомец быстро снял с себя одежду, выжал ее и повесил на куст дрока, а сам было присел неподалеку от огня на перевернутую лодку, чтобы погреться. Под его тяжестью лодка качнулась, и из-под нее раздался крик. Незнакомец подскочил как ужаленный. Однако сразу же успокоился. Он подумал, что аскеру, очевидно, нет нужды прятаться, и перевернул лодку. Под ней лежал паренек. Увидев, что его обнаружили, паренек попытался бежать, но сильные руки не пустили его. - Подожди! Ты кто такой? - спросил незнакомец. - Яцько... - заикаясь от страха, ответил паренек. - А... ты кто? - Яцько... Руснак! Знаю. А меня зовут Драганом. Говори скорее, ради всего святого, где Марийка? Где дед Момчил? Их убили воины Сафар-бея? О горе мне! Это ведь я навел их сюда! Это я во всем виноват!.. - Ты виноват? Почему? - За мной еще возле Хладной горы увязался какой-то подозрительный горец... Мне надо бы вернуться назад или из засады убить подлеца. А я пренебрег советом рассудка и продолжал идти вперед, сюда... И значит, вел за собою соглядатая. А он направил по моему следу отряд злобного пса Сафар-бея, пусть будет проклято имя его! Когда я заметил за собой погоню, бежать в горы было уже поздно, я попал бы им прямо в руки. Тогда я помчался к морю. Это была моя вторая ошибка. Хотя я сам спрятался так, что меня ни одна собака не видела, - я отплыл в море и сидел, притаившись, в воде за скалою, - однако, разыскивая меня, аскеры нашли труп одного предателя, которого за несколько дней до этого убил твой земляк Звенигора. Мы бросили труп в море, но его прибило волной к берегу. Я слышал, как ругался Сафар-бей. "Это работа старого шайтана Момчила! - кричал он. - Я давно подозревал, что его хижина - гайдутинское гнездо! Смерть Василева - его рук дело!" У меня словно оборвалось что-то внутри. Я знал, как расправляется Сафар-бей с болгарами: вырезает целые семьи, сжигает живьем, сажает на кол или продает в рабство. И теперь он помчался со своим отрядом к самым родным для меня людям - к Марийке и деду Момчилу! Что я мог сделать? Чем я мог помочь им?.. - Драган замолчал и уронил голову. В его черных глазах заблестели, отражая огонь, слезы. Пересилив горе, продолжил рассказ: - Я поплыл к берегу, хотя не представлял, как удержусь, чтобы не броситься на врагов, когда они будут издеваться над Марийкой и дедом Момчилом. Но не успел я приблизиться к хижине, как она запылала... Боже! Что я пережил в ту минуту! Только желание отомстить Сафар-бею сдержало меня от того, чтобы налететь на врагов, убить хотя бы одного из них, а самому броситься в огонь... - Не надо отчаиваться, Драган, - сказал Яцько. - Марийки как раз не было дома, она со Звенигорой и Спыхальским поплыла в Бургас... А деда Момчила турки схватили и вместе с Якубом и Златкой повели с собой. - Что? Так Марийка жива? - выкрикнул Драган и вцепился руками в одежду Яцько. - Да говорю же, жива! Звенигора вот-вот должен прибыть. Мы с дедом Момчилом ждали его еще вчера. А с ним прибудет и Марийка... Паренек еле вырвался из могучих рук обезумевшего от счастья Драгана и с удивлением наблюдал, как тот вдруг стал отплясывать какой-то неимоверно быстрый дикий танец. 6 Звенигора с Марийкой прибыли на следующий день в полдень, когда Драган и Яцько, утомленные беспрерывным ожиданием, закусывали в тени чинары. - Леле, что такое случилось? - вскрикнула Марийка, выбежав на вершину скалы, откуда увидела черное пожарище вместо хижины. Звенигора, уловив в ее голосе ужас, опрометью кинулся вверх и остановился потрясенный. Перед его глазами была ужасная картина. В уютной лощине лежала только груда черных головешек, над которыми кое-где еще курился сизоватый дымок. Ни Златки, ни Якуба, ни Яцько, ни Момчила!.. Убитые горем, они молча смотрели на пожарище, не в силах вымолвить ни слова. Вдруг рядом раздался радостный крик. К ним бежали, размахивая руками, Яцько и Драган. - Жива! - вскрикнул Драган и, не стыдясь Звенигоры и Яцько, крепко обнял девушку. - Жива! Марийка покраснела, но не отклоняла лицо от его пылких поцелуев. Но первая радость встречи скоро прошла. Услыхав, что дедушку Момчила забрали воины Сафар-бея, Марийка залилась слезами. Она хорошо знала, что из рук Сафар-бея еще никто из болгар не вырывался живым. Звенигора старался не подать вида, как ему тяжело, но резкая морщина между бровями, потемневшие глаза и крепко сжатые губы, подернутые серым налетом, без слов говорили о его состоянии. - Куда их погнали? - Наверно, в Сливен, - ответил Драган. - Тогда и мы пойдем в Сливен, - решительно заявил Звенигора. - Нет, мы пойдем в Чернаводу, - возразил Драган. - В Сливне нас сразу схватят аскеры Сафар-бея. А в Чернаводе воевода Младен. Он посоветует, как вызволить Момчила. Он любит старика. Звенигора удивленно взглянул на Драгана. Воевода Младен? Но это же, очевидно, отец Златки!.. Однако снова сдержался, ничем не проявил своих чувств. ЧЕРНАВОДА 1 На третий день добрались до Хладной горы. Здесь начинался гайдутинский край. На перевале их остановила стража. - Кто есть? - прозвучало из кустов. Все остановились. Драган вышел вперед: - Драган, другари. - Скажи паролу! (Парола (болг.) - пароль.) - "Бий железото, докато е горещо!" - тихо произнес парень. - "Так, бия се до победа!" - послышалось в ответ, и из кустов вышли два гайдутина. - А то кто такие? - спросил седоусый встревоженно. Драган коротко объяснил, кто они, и добавил: - Мы торопимся в Чернаводу к воеводе Младену. - Что случилось? - Есть важные вести. Седоусый гайдутин кивнул своему товарищу, длиннорукому великану, что стоял рядом. - Ганчо, проведи их к Петкову. Шли молча. Уже смер