тягайло кошевым! Стягайло! Когда этот крик усилился настолько, что в нем потонули имена Рога и Палия, войсковой судья взял со стола булаву и протянул Стягайло. У того торжествующе заблестели глаза, но, считаясь со старым запорожским обычаем, он спрятал руки за спину и сказал: - Нет, не достоин я такой высокой чести, братчики! - Стягайло! Стягайло! - опять заревели запорожцы. Судья снова протянул булаву. Стягайло вновь отказался. Крики сотрясли стены крепости: - Стягайло кошевым! Судья в третий раз протянул Стягайло булаву. Теперь он и не подумал отказываться, а поспешно схватил ее громадными ручищами, подержал перед собой некоторое время и поднес к губам. Никто не сомневался, что поцелуй его был вполне искренним. Судья нагнулся, набрал горсть пыли и высыпал Стягайло на голову. - Помни, батько кошевой, что ты слуга нашего запорожского товариства! - сказал он при этом. - Помни - и не задирай носа! Стягайло не перечил: знал, как и все запорожцы, этот тоже стародавний обычай. Те, кто хотел, подходили к вновь избранному кошевому и посыпали ему голову землей. А он, крепко держа в руке булаву, дружелюбно улыбался и кланялся казакам. Когда желающих воспользоваться этим обычаем больше не оказалось и все братчики, успокоившись, опять стали по куреням, он поклонился войску чуть ли не до земли и сказал: - Спасибо, братчики, за честь и уважение! Клянусь свято блюсти наши запорожские обычаи и вольности! Быть беспощадным к врагам земли нашей и веры православной! По-отцовски относиться ко всем вам, побратимы мои дорогие. - Ишь, мягко стелет, да не твердо ли спать будет? - прошамкал Шевчик на ухо Звенигоре. Стягайло, хитро подморгнув, вдруг перевел на иное: - Теперь, братчики, приглашаю всех выпить за мое здоровье по чарке горилочки!.. Эй, Покотило, где твое угощение? Покотило затрусил к воротам - и несколько минут спустя в Сечь въехал целый обоз, заранее прибывший с хутора Стягайло. Запорожцы встретили его веселыми восклицаниями и шутками. Строй сразу нарушился. Каждому хотелось быть поближе к возам, на которых темнели дубовые бочки... 5 Прошла неделя. Время, казалось бы, небольшое, но в жизни Арсена и Романа оно принесло большие перемены. Хотя Серко уже и не было на свете, но его мысли, его воля еще жили среди людей. Они еще продолжали оказывать влияние на судьбы многих из них. В конце лета в Сечь прибыло русское посольство, которое направлялось в Бахчисарай для заключения мира с Портой и Крымом. Во главе посольства стоял Василий Тяпкин. Помощником его и писарем был дьяк Никита Зотов. По дороге из Москвы на Запорожье посольство завернуло в гетманскую столицу Батурин, и Самойлович, по договоренности с посольским приказом в Москве, послал от себя в Бахчисарай видного казака, войскового товарища Раковича, хорошо владеющего татарским и турецким языками, а также латынью. Он должен был быть и толмачом и представлять интересы гетманского правительства на переговорах. В Сечи посольство долго не задержалось. Тяпкин торопился. Поэтому, пробыв здесь всего один день, он в сопровождении шестисот казаков и рейтаров двинулся дальше. От коша, как еще раньше договорился Серко, в состав посольства вошли Арсен Звенигора и Роман Воинов. Числились они проводниками, но Арсен, кроме того, был назначен вторым толмачом. Четвертая после выезда из Сечи ночь застала посольство в безводной ногайской степи, в одном переходе от Перекопа. Вот уже третий день посольство сопровождал отряд перекопского бея - запорожцы сразу же повернули назад, как только дошли до границ своих земель, - и посол Тяпкин и его люди чувствовали себя только в относительной безопасности, по горькому опыту предшествующих лет они знали, что вероломные крымчаки могли в любой момент сменить милость на гнев. Для посла был поставлен небольшой походный шатер. Другие члены посольства, толмачи, проводники и слуги, а также татары, утомленные трудной дорогой, улеглись прямо под открытым небом. Арсен лег рядом с Романом на постеленную кошму, положив под голову седло, от которого терпко пахло конским потом. Заложил натруженные ладони под затылок, раскинул онемевшие от верховой езды ноги. Ночь была тихая, лунная. Тишину нарушало только фырканье лошадей, которые паслись в отдалении под присмотром татар-пастухов, да неугомонное стрекотание кузнечиков в пахучих травах. Звенигора лежал молча, глядя широко открытыми глазами в звездное небо, по которому медленно плыла яркая полная луна. Сон никак не шел к нему. Сердце щемило в груди, зажатое, как в тисках. Сколько дней, сколько месяцев прошло, а про Златку и Стеху - ни единой весточки! Теперь только надежда на поездку в Крым. Там они с Романом как-нибудь постараются встретиться с салтаном Гази-беем и - будь что будет! - заставят его сказать всю правду! Он смотрел на небо и, казалось, видел Златку. Глаза ее угасали, грустнели, вроде стали заплаканными, вглядывались с высоты в него и причиняли ему нестерпимую боль. - Родная моя... Любимая... Не вини меня! - шептал он почти беззвучно. - Знает бог, я все делаю, чтобы вызволить тебя из неволи... Потерпи еще малость - и я найду тебя, милая, где бы ты ни была, куда бы ни закинула тебя злая судьба... Ему чудилось, что лицо ее прояснилось, а темные глаза стали улыбаться, и у него возникла мысль, что и Златка смотрит сейчас на это звездное небо, на луну и думает о нем. Возможно ли такое?.. Легкий вздох вырвался из его груди, и в тот же миг горячая рука Романа крепко сжала его руку. - Не грусти, Арсен, - прошептал дончак, стараясь утешить побратима, хотя Арсен знал, чувствовал, что и у Романа болела душа по Стехе. - Не грусти. Вот верится мне, что живы они... И мы вызволим их. Вызволим! Или сами погибнем... "Или сами погибнем", - откликнулось в сердце Арсена. ПЕРЕМИРИЕ 1 Перекопский бей встретил московское посольство неприветливо: от подарков отказался, от встречи уклонился и поселил не в посольском стане и даже не в караван-сарае для иноземных купцов, а в мрачной старинной крепости, которая день и ночь охранялась сотней молчаливых сейменов, не позволявших никому выходить за пределы двора, обнесенного высокой стеной из известняка. Так прошла неделя. Потом вторая. - Черт его забери! - ругался худой, непоседливый дьяк Никита Зотов, быстро шагая по большой комнате и расчесывая деревянным гребнем редкую рыжеватую бородку. - Нас принимают не лучше, чем прошлогоднее посольство Сухотина и Михайлова. Но то было сразу после войны! А теперь... Хан мог бы уже и поостыть. - Он знает, что делает, - сказал Звенигора. - Это давнишняя ханская манера: сначала измучить послов ожиданием, настращать угрозами, издевательствами, а потом начинать с ними переговоры. Дескать, мягче, податливее будут! - Ну, от нас он этого не дождется, - буркнул Зотов. - Сверх того, что дозволил царь, мы не уступим. Стольник Василий Тяпкин молчал. Он вообще был неразговорчив, немногословен, углублен в себя, в свои мысли. Все он делал медленно, но обдуманно и решительно. Вывести его из равновесия было трудно, почти невозможно. Должно быть, в Москве учли эту черту его характера, когда посылали в Крым, где необходима незаурядная выдержка и рассудительность, да и опыт посольский у него был немалый... Он терпеливо ждал, что их вот-вот отправят дальше, в Бахчисарай к хану. Но про них будто забыли вовсе. Никто из высших ханских чиновников не заходил, не интересовался, как они живут, в чем нуждаются. Только угодливо улыбающиеся слуги появлялись точно в определенное время с деревянными подносами в руках и ставили на низенькие столики глубокие глиняные миски с неизменной тушеной бараниной. Сегодня они, как обычно, появились в широко открытой двери и с поклонами понесли подносы в глубину комнаты. Но Тяпкин вдруг поднялся со своего места, преградил им дорогу, топнул ногой и зло закричал: - Убирайтесь с вашим бешбармаком! Мы приехали сюда не обжираться, а решать более важные дела. Идите и немедля передайте бею, что мы требуем встречи с ханом! И пока мы не получим от него твердого уверения, что в ближайшее время нас отправят в Бахчисарай, мы ничего в рот не возьмем! Слуги были поражены и попятились со своими мисками. Не менее их были изумлены и члены посольства, которые впервые видели стольника таким разъяренным. Дьяк Зотов рот раскрыл от удивления, но ничего не сказал. Промолчал. Никто не притронулся ни к завтраку, ни к ужину. На другой день утром пришел чауш и уведомил, что завтра урусское посольство тронется в Ак-Мечеть. Все вздохнули с облегчением, плотно позавтракали и начали готовиться к отъезду. От Перекопа до Ак-Мечети два конных перехода. Но проводники не спешили, и посольство прибыло в город на пятый день. Ак-Мечеть одно только название, что город. На самом деле это небольшое селение, раскинувшееся в широкой лощине на берегах Салгира. В центре его, на пригорке, высилась мечеть, сложенная из пиленого известняка. От нее селение и получило название Ак-Мечеть, то есть Белая Мечеть. Вокруг нее утопали в садах дома калги и ак-мечетского бея Гази. А дальше извивались узенькие улочки, выгороженные высокими каменными заборами, из-за которых выглядывали крыши низеньких, приземистых мазанок. Посольство въехало во двор бея. У Арсена перехватило дыхание. Неужели он сейчас увидит своего обидчика? Неужели узнает, куда тот девал девушек? А в том, что заставит его сказать правду, у казака не было сомнения. Поставит на карту жизнь, а своего добьется!.. Двор был просторный, со всех сторон, как принято у крымчаков, обнесенный саманными и каменными оградами. Большой дом тыльной стороной выходил в сад. Арсену и Роману это было знакомо со времени похода в Крым. Но они все равно внимательно приглядывались ко всему, так как понимали, что теперь им придется здесь, вероятно, без чьей-либо помощи преодолеть немало препятствий. Потому и примечали и потайные засовы на воротах, и калитку, ведущую в сад, и те места, где можно будет при необходимости спрятаться... В сопровождении своих сейменов вышел Гази-бей. Это был подтянутый, крепко сложенный человек средних лет, с внимательными, немного раскосыми глазами. - Я рад приветствовать посольство царя урусов, - поклонился он, приложив ко лбу правую руку. - Но я не могу произнести слова древнего обычая: "мой дом - ваш дом", потому что вам приют предоставлен в доме калги... Тонкая улыбка промелькнула на смуглом лице бей. Это насторожило Арсена, который неотрывно следил за ним. Стольнику Тяпкину не понравились слова бея. - Разве, высокочтимый, нас не сегодня проводят в Бахчисарай? Мы хотим как можно скорее встретиться с ханом... - Всему свой срок, - уклонился от прямого ответа бей. - Прошу вас в дом калги. Его хозяин, правда, сейчас отсутствует, но для вас помещение приготовлено... И он направился к воротам. Но в это время из сада со смехом и криком выскочили два черноволосых мальчугана, а за ними, догоняя их, выбежала красивая женщина в легкой шелковой одежде. От быстрого бега лицо ее пылало, а густая золотисто-русая коса рассыпалась за плечами. Наткнувшись на чужеземцев, дети и женщина перестали смеяться и замерли в удивлении. - Матка боска! - вскрикнула женщина, увидев перед собой Арсена Звенигору. Вандзя?.. Арсен чуть было не бросился к бывшей жене Спыхальского, но вовремя сдержался. Он предполагал, что Вандзя уже могла добраться до Крыма, и все же встреча была настолько неожиданной, что на какое-то мгновение он растерялся. Все недоуменно смотрели на них. Гази-бей с явным подозрением стал присматриваться к статному красавцу казаку, и это привело в равновесие Арсена. Пристально глянув в перепуганные глаза Вандзи, словно приказывая молчать, он поклонился и сказал: - Мы, кажется, напугали тебя, ханум? Милостиво просим извинить нас... Какие красивые мальчики! Он догадался, что перед ним сыновья Гази-бея, и, чтобы доставить отцу удовольствие и тем самым перевести разговор в более безопасное русло, начал хвалить детей. Лицо бея просияло. - Это мои сыны, уважаемые гости, Али и Ахмет, - не без гордости сказал он. - А это моя жена - Ванда-ханум... Княгиня из Ляхистана!.. Арсен знал, что Ванда никакая не княгиня, и мысленно улыбнулся. Все поклонились Ванде-ханум. Подчиняясь строгому взгляду мужа, она схватила детей за руки и пошла к дому. 2 Из многочисленных строений калги для посольства было отведено не лучшее помещение. Гази-бей провел их в конец сада и остановился перед высокой массивной каменной башней, которая граничила с его усадьбой. Молодой сеймен открыл дверь. - Что это означает? - воскликнул возмущенно Тяпкин. - Или калга намерен надолго запереть нас здесь, как это сделал перекопский бей, и держать на положении почетных узников? Когда мы, наконец, встретимся с ханом? - Урус-бею незачем тревожиться, - заверил Гази-бей. - Придет время - и он предстанет пред ясные очи нашего великого хана, да продлит аллах его годы! Хуже всего было то, что посольство разделили. Каждому дали по комнатке, а Романа и Арсена, как младших и по возрасту, и по чину, поселили вместе наверху, под крышей. Закрылась дверь, загремел засов. Казаки молча постояли, потом начали осматривать свою комнату. Собственно, осматривать было нечего. Вокруг желтели голые ноздреватые стены, покрытые паутиной. Ни стола, ни лавки. Только в углу лежала постель - старая кошма, два таких же старых ковра да несколько бараньих шкур. На подоконнике узкого, как бойница, окна блестел свежевычищенный кувшин с водой. - Да, кажется, наш посол оказался прав, - глухо произнес Роман. - Из одной тюрьмы, в Перекопе, мы попали в другую - в Ак-Мечети... Интересно, почему хан тянет с переговорами? - Поживем - увидим, - ответил Арсен, как бы советуя другу не ломать голову над тем, чего сейчас невозможно ни объяснить, ни понять. - Давай лучше рассмотрим, куда мы попали... Он подошел к окну. Отсюда открывался вид на пологую долину Салгира, в беспорядке застроенную низенькими мазанками, на высокие минареты мечети и майдан перед ней. Но не это привлекло его внимание. Прежде всего взгляд его устремился вниз, на сад и двор Гази-бея, отделявшийся от двора калги толстой каменной стеной. Двор бея был виден как на ладони. Вокруг кучерявился тенистый сад, тронутый осенней позолотой; в середине - приземистый длинный дом, крытый черепицей; за ним - хозяйственный двор, где теснились конюшни, крытые навесы, помещения для невольников и наймитов. Неужели Златка и Стеха где-то здесь, совсем близко? - Роман, глянь-ка сюда! Под этой крышей живет человек, который завез в неволю наших девчат. Или знает, где они. Роман из-за плеча Арсена посмотрел на ребристую крышу. - Если он знает хоть что-нибудь, то скажет и нам. Добраться бы только до него - заговорит! - Но как это сделать? - Надо пролезть в окно и... Роман умолк. Арсен улыбнулся. Улыбка была невеселой, даже горестной. Но и она немного скрасила помрачневшее, осунувшееся лицо казака. - В том-то и дело... Пролезть не штука. Как спуститься вниз, на чем? - Он стал рыскать взглядом по комнате. - Что, если... - Арсен вдруг сел на мягкую кошму и взял в руки овечью шкуру. - Что, если разрезать ее на полосы? Ведь из них любой канат можно соорудить. Держи, Роман! Он вытащил из ножен ятаган и начал кроить овчину. Нарезав узкие полосы, сплел из них веревку длиною в два или три локтя. Радостно блеснули его повеселевшие глаза. - Ну, как? Выдержит? - Попробуем... Тяни! Они ухватились за веревку, дернули, потянули изо всех сил, стараясь во что бы то ни стало разорвать ее. Но она выдержала! Тогда засели за работу всерьез. До вечера не разгибали спины. Когда стемнело, веревка была готова. Роман осторожно спустил ее за окно, крепко привязав к деревянной перекладине, поддерживающей матицу. Вечер был по-осеннему ветреный. Со стороны моря по небу плыли рваные тучи. Время от времени они заслоняли полный ярко-желтый диск луны, и тогда опускалась непроглядная тьма. Выждав минуту, когда все погрузилось в темноту, Арсен перекинул ногу через подоконник и, упираясь в ноздреватую стену, начал быстро спускаться вниз. Коснувшись земли, дернул за веревку. Роман не заставил ждать себя. - Вот и я! - шепнул, опускаясь на землю. - Пошли! Они пробрались садом к дому. В некоторых окнах мерцал свет. Сквозь стекла долетал глухой гомон голосов. Где же искать Гази-бея? Каким путем пробраться к нему? Как не обнаружить себя преждевременно и не поднять тревоги? Эти вопросы волновали Арсена еще по пути в Крым. Действительно, ведь нужно встретиться с Гази-беем наедине, без посторонних глаз? Только в этом случае можно принудить его развязать язык. Главное, что нужно было выяснить казакам: где Златка и Стеха? В чьих руках? А после этого решать, освобождать ли их силой или выкупать. Арсен стоял под деревом в нескольких шагах от дома и напряженно думал: что делать? Сложность задачи состояла еще и в том, что они не знали ни плана комнат, ни секретов хитроумных замков, ни количества живущих, не были гарантированы от многих случайностей... Все, совершенно все неизвестно. Приходилось действовать вслепую. Но другого пути не было. Арсен понимал, что они с Романом ставят на карту очень много: свою свободу и саму жизнь... Но не воспользоваться таким шансом - одним из тысячи! - они не могли. Попадут ли они еще когда-либо в Крым? И не просто в Крым, а в Ак-Мечеть, к самому Гази-бею... Медленно тянулись минуты. Всегда деятельный и решительный, Арсен был сейчас охвачен сомнениями и колебаниями. Наконец он шепнул Роману: - Стань на углу, покарауль! Будь внимателен... Роман бесшумно исчез в темноте. Арсен приблизился к крайнему освещенному окну, прислонился к стеклу. Надо же - такое счастливое совпадение! В просторной, увешанной коврами комнате он увидел Вандзю, Гази-бея и их маленьких черноголовых мальчиков. Бей, в цветастых шароварах и красной рубахе, лежал поперек широкой низкой тахты и играл с детьми. Вандзя сидела возле его ног на полу, спиной к окну, и что-то шила, изредка поднимая голову и кидая быстрые взгляды на детей и мужа. Слева от тахты, в высоком подсвечнике, горела толстая сальная свеча. Тихая мирная картина семейного счастья. Чужого счастья... Арсен плотно сжал губы. Сейчас он разрушит эту идиллическую беззаботность! Испугом наполнятся глазки мальчуганов, выражение ужаса застынет на лице пани Вандзи, вернее, Ванды-ханум, как теперь зовет ее муж, кинется в поисках оружия Гази-бей. На одно мгновение появились эти мысли в голове Арсена и исчезли. А в груди закипал гнев. Может, этот поджарый, с темным лицом человек, этот хищный людолов, не далее как вчера заходил в комнату Златки? Может, он сделал ее своей наложницей? Или, как рабыню, продал какому-нибудь татарскому или турецкому богачу? Да и со Стешей поступил так же?.. Он вспомнил разоренные, опустошенные города и села, отчаяние и гнев Мартына Спыхальского, когда пани Вандзя садилась на коня, чтобы вернуться в этот проклятый Крым, - и сердце наполнилось той решимостью и твердостью, которыми он всегда отличался. Удача сопутствует смелым! Он тихо приблизился к Роману, который из-за угла дома осматривал двор. Тронул его за плечо. - Я нашел их! - Кого? - Бея и его жену Ванду... Я сейчас зайду туда, а ты приготовь пистолет и встань у окна. Стрелять будешь только в крайнем случае. Оставив товарища на страже, Арсен прокрался вдоль стены к калитке, ведущей во внутренний двор. Порывистый ветер шумел в верхушках деревьев, шелестел листьями, приглушая шаги. Крупные капли дождя звонко пробегали порой по черепице и быстро стихали. Приоткрыв калитку и выждав, когда в разрыве туч блеснула луна, Арсен осмотрел двор. Нигде никого. Тогда он бесшумно скользнул от забора к дому и легонько толкнул дверь. Она открылась, и Арсен оказался в полутемных сенях. Недолго думая, повернул налево, как выяснилось потом - на женскую половину. В темноте за что-то зацепился. Из какой-то комнаты донесся голос старой женщины: - Это ты, Селим? - Я, - приглушенно ответил Арсен, замирая на месте. - Толчешься тут, - пробурчала та и, удовлетворившись ответом, умолкла. Арсен облегченно вздохнул, направился дальше, одновременно взводя курки пистолета и чутко прислушиваясь. Вот раздался детский смех. Здесь! Арсен слегка нажал плечом на дверь, затаив дыхание шагнул в комнату и локтем прикрыл за собою створку. Затрепетало пламя свечи. Первой увидела его Ванда и тихо вскрикнула. Из рук у нее выпало шитье. Бей лежал на тахте спиной к двери и продолжал забавляться с детьми. Но вскоре он почувствовал, что с женой произошло что-то необычное, и повернул голову. Его острый взгляд скользнул по статной фигуре казака. На лице появилось выражение крайнего удивления. Он оставил детей и вскочил на ноги. - Спокойно, Гази-бей! Не двигайся! - властно приказал Арсен, поднимая пистолет. - Будь мудр и внимателен. Я пришел с миром и с миром уйду, если ты проявишь выдержку, выслушаешь меня внимательно и не поступишь опрометчиво. К тому еще учти - я здесь не один... Глянь в окно! Бей обернулся. За стеклом тускло поблескивало дуло пистолета. - Кто ты такой? Чего хочешь? - глухо спросил бей и тяжело опустился на тахту. Захныкали перепуганные дети. - Пани, успокой их! - приказал Арсен, поведя пистолетом в сторону. Вандзя бросилась к сыновьям, и они прижались к ней, как цыплята к наседке. - Бей, ты должен понять, я шутить не намерен! Если тебе дорога твоя жизнь и жизнь твоих детей, то честно, как перед аллахом, отвечай на мои вопросы! - Арсен шагнул вперед, пронизывая взглядом татарина, который не проявлял никакого страха. - Я повторяю: чего ты от меня хочешь? - спросил бей. - Скажи мне, где дивчина по имени Златка, которую ты выкрал в Немирове со двора Юрия Хмельницкого? - Златка?.. Впервые слышу такое имя... - Вспоминай! Ее еще звали Адике. - Погоди... Погоди... Не та ли это красавица, которая понравилась гетману? А? - Да. И ты ее выкрал! Говори, где она? - Не знаю!.. - Ты врешь, собака! Или ты скажешь, или... - Аллах свидетель, я не выкрадывал ее... В самом Немирове я никого не взял. Только в селах, там, где еще было немного людей... Да и то всего полтора десятка каких-то калек. Но мне разрешил сам гетман... в счет платы за службу ему... - Ты обманываешь! В Немирове нам сказали, что похищение Златки и Стехи, второй дивчины... такой белокурой... Помнишь? - Помню... красивые девчата... - Это дело твоих рук! - Нет! Клянусь аллахом... - Чем ты докажешь? У меня мало времени! - Постой... Теперь я припоминаю... Но ты ищешь не там, где надо. - Ну!.. - В голосе Арсена зазвучала надежда. Где?.. - Она в Буджаке! - В Буджаке? - Да. Со мной возвращался домой Чора - сын Кучук-бея... Он действительно вез из Немирова дивчину... Но кто она, я не интересовался. - Где ее там искать? Буджак большой... - Вот это мне неизвестно. Кучук - белгородский бей... Там и ищи! - На том спасибо, бей, если это правда... Поклянись! - Послушай!.. Ну, ладно - клянусь детьми... Я сказал правду. - Я тебе верю... Еще вопрос: куда делась вторая?.. - Того не ведаю. Знаю только об одной. - Не может быть! Они исчезли одновременно. - Говорю тебе - не знаю... Не видал и не слыхал. - Гм, - Арсен задумался: судя по всему, бей говорит правду. - Что поделаешь, благодарю, бей... И не гневайся, что заставил тебя и твою семью пережить несколько неприятных минут... Ну, а теперь стань к окну спиной и не двигайся до тех пор, пока не постучу со двора в окно. Понял?.. Если не хочешь получить пулю в спину, не вздумай преследовать меня! Гази-бей прошел к окну, медленно повернулся к нему спиной. Арсен тем временем, пятясь, отступал назад. - Доброй ночи! - сказал он с порога и закрыл за собою дверь. 3 Гази-бей и Ванда-ханум не проронили ни слова и не шевельнулись, пока не раздался стук в стекло. Только тогда бей сорвался с места и метнулся к двери как безумный. Глаза его горели злобой, из горла вырвался нечеловеческий стон: - Я убью его, этого гяура! Убью, как бешеную собаку! Ванда-ханум бросилась ему наперерез, раскинула руки, как крылья, заслонила собою дверь. - Гази, подожди! Не наделай глупостей! - Пусти меня! - Подожди, любимый, мне надо тебе рассказать... - Прочь с дороги! - заревел рассвирепевший бей и так толкнул жену, что она, охнув, отлетела в сторону. Громко заплакали дети. Но бей уже их не слышал: сорвав со стены саблю, как был, в одной рубахе, без шапки выскочил во двор и закричал изо всех сил: - Эй, стража, ко мне! Прибежали несколько заспанных сейменов. - За мной! Он мчался, как разъяренный бык, проклиная все на свете: урусское посольство, о котором в отсутствие калги, отосланного ханом с важным поручением в Стамбул, должен был заботиться, казака, осмелившегося на такой дерзкий поступок, себя - за то, что не проявил твердости, позволил так с собой разговаривать и не сумел схватить этого наглеца прямо в доме. Пока сеймены стучали в ворота калги, пока стражники придирчиво допытывались, кто стучит и зачем, легко одетый бей замерз. Пронизывающий осенний ветер обдувал его со всех сторон, холодная морось остужала разгоряченную бритую голову. Поэтому, когда он наконец ворвался на подворье, а потом крутыми ступенями взбежал на самый верх башни и распахнул дверь, его намерение убить казака на месте успело улетучиться. Нет, он так просто не прикончит его. Это было бы по меньшей мере неосмотрительно: еще неизвестно, как к такому поступку отнесется хан. Надо сделать все обдуманно, хитро, по закону, но так, чтобы этот гяур семь раз пожалел, что по скудоумию осмелился причинить неприятности властительному бею, любимцу хана. Когда сеймены осветили комнату факелами, Гази-бей с радостью увидел: оба казака здесь, в башне. Они еще не спали - лежали на кошме, прикрывшись кожушинами. - Встать! - гаркнул он. Казаки не спеша поднялись. - Свяжите им руки! - повернулся бей к сейменам. Те кинулись к казакам. - Бей! - крикнул Арсен, разбрасывая нападавших. - Ты забываешь, что мы в составе посольства! Послы повсюду неприкосновенные особы!.. - Послы не врываются в чужие дома, как разбойники, - злобно ощерился Гази-бей и повторил приказ: - Вяжите их! Казакам скрутили руки, подтолкнули к выходу. Арсен все еще пытался обратиться к Гази-бею, убедить его, что он действует вопреки закону, но тот только криво улыбался и, поблескивая мокрой бритой головой, казавшейся в колеблющемся свете круглой желтовато-коричневой дыней, молча шел впереди. Их завели во двор салтана и бросили в подвал. - Мы требуем уведомить о нас посла Тяпкина! - крикнул Звенигора. - Ты, бей, ответишь за это самоуправство! - Помолчи, гяур! Здесь я хозяин! Что захочу, то и сделаю с вами! - зловеще захохотал Гази-бей. - И начну с того, что угощу таким напитком, который быстро заставит вас развязать ваши паскудные языки... Эй, слуги, принесите сюда напиток шайтана! Да залейте по доброй кружке в казацкие глотки! Арсен вздрогнул. Он не раз слышал, что в Крыму опасным преступникам, чтобы принудить их рассказать правду, насильно вливают в рот густую вонючую рапу из Гнилого моря - Сиваша. Она разъедает горло, адским огнем жжет внутренности, вызывает такую жажду, что ее не утолить и бочкой воды. Но пока несчастный не сознается или не оговорит себя, знакомых и незнакомых людей, воды ему не дают. Два сеймена метнулись вверх по ступеням и спустя некоторое время вернулись с кувшином рапы и деревянной кружкой. Остальные накинулись на казаков, сбили их с ног, коленями прижали к земле. - Лейте! Да побольше! Не жалейте шайтановой водички! - приказал Гази-бей, надевая кожушок, принесенный слугой. Здоровенный плешивый сеймен зачерпнул полную кружку рапы и приблизился к Арсену. - Сам будешь пить, гяур, или разжать тебе зубы ятаганом? Арсен плотно сжал губы. Замер. - Всуньте ему лейку в рот и заливайте! - крикнул салтан, дрожа от холода. Но тут наверху скрипнула дверь, по каменным ступеням зашуршали женские чувяки. - Гази! Гази! - послышался голос Ванды. - Чего тебе? - раздраженно воскликнул бей, шагнув навстречу жене. Ванда сбежала вниз и остановилась, увидев распластанные на полу тела казаков. - Ты убил их! - вскрикнула она. - О горе! Матка боска!.. - Не кричи! Они живы, - уже спокойнее произнес бей. - Слава богу!.. Гази, не трогай их! Не тронь того казака! - Она указала на Звенигору. - Я тебе все расскажу! - Говори! - Я знаю его... - Ты знаешь его? Откуда? - удивленно спросил Гази-бей. - Ну, рассказывай! Ванда провела дрожащей рукой по распущенным русым косам. - Дай сначала слово, милый. Поклянись аллахом, что не причинишь этим людям зла. - Чего ради? Что за глупые женские прихоти?.. Это мое дело, как с ними поступить! - Нет, ты и пальцем их не тронешь, любимый! Слышишь - и пальцем! - И она обратилась к сейменам, все еще державшим казаков: - Эй, вы, отпустите их! Немедленно!.. Гази, прикажи отпустить их! Озадаченный бей сделал короткий, едва заметный жест пальцем, и сеймены отошли в сторону. Арсен и Роман медленно поднялись, встали у стены. А Гази-бей мрачно уставился на жену. - Не говори загадками! Откуда ты знаешь этого казака? Ну! Ванда кинула быстрый взгляд на Арсена и приблизилась к мужу. - Ты помнишь, милый, я рассказывала тебе, как мой бывший супруг хотел лишить меня жизни? - Помню. - Так знай: этот казак - мой спаситель. Если б он тогда не встретился на моем пути, если б не его доброе, благородное сердце, не было бы теперь здесь твоей Ванды-ханум и не стало бы матери у наших детей... Теперь ты знаешь, почему я так заклинаю тебя, прошу, умоляю оставить этому казаку и его другу жизнь и свободу. Ведь то, что он ищет свою нареченную, - его священный долг!.. Каждый человек должен его понять, посочувствовать ему! Я и сама всем своим существом стремилась к тебе и к нашим деткам. Через степи, леса добиралась сюда... К тебе, любимый! Взор Гази-бея потеплел. Руки его опустились. Жесткое лицо смягчилось, и на нем появилась улыбка. - Все это правда, что о нем рассказала, джаным? - Правда! Клянусь богом! - воскликнула Вандзя. - Почему ты мне не сказала раньше? - Но ты, когда рассердишься, - как лев, мой повелитель! - В голосе Вандзи звучали одновременно и обида, и восхищение. - Ты и слушать меня не пожелал! Оттолкнул!.. - Ну, ну, не обижайся, джаным... Иди! - примирительно произнес Гази-бей. - А казаки? Что ты сделаешь с ними? - То, что будет угодно аллаху. - Гази-бей на миг задумался, потом выхватил у одного из сейменов ятаган. - Смотри! Он быстро подошел к Арсену и разрезал веревки, связывающие его руки. Таким же образом освободил от пут и Романа. - Спасибо, бей, - промолвил Арсен. - Ее благодарите. - Гази-бей влюбленным взглядом посмотрел на жену. - Только ее... А меня за что? Арсен поклонился Ванде и поцеловал ей руку. - Благодарю, ясновельможная пани. Ты спасла меня и моего друга. Мы никогда этого не забудем. - Судьбу благодарите... Я рада, что вы оба остались живы и свободны, - тихо сказала Ванда и легко побежала по ступеням наверх. 4 Утром 25 октября 1680 года русское посольство в сопровождении нуреддина* Саадет-Гирей-салтана и сотни сейменов выехали из Ак-Мечети и в тот же день добрались до польского стана на речке Альме. ______________ * Нуреддин (арабск.) - второй после калги наместник хана в Крыму. Хан Мюрад-Гирей с большой свитой остановился в поле, в шатрах вблизи Бахчисарая. Вскоре сюда прибыли посол Тяпкин, дьяк Зотов, толмач Ракович, с ними вместе - Арсен Звенигора и Роман Воинов. После взаимных приветствий и вручения подарков, что составляло неотъемлемую часть дипломатического этикета тех времен, посол Василий Тяпкин, разгладив бороду и глядя прямо в лицо хану, сказал: - Великий и светлейший хан, повелитель орд Крымской, Буджакской, Едисанской, Джамбуйлукской, Едичкульской, Азовской и Кубанской! Затяжная и тяжелая для обеих сторон война между нашими державами, ко всеобщей радости, закончилась. Великий государь московский и всея Руси Федор Алексеевич приказал нам, холопам своим, явиться к тебе, хан, чтобы вести переговоры о мире. Тяпкин сделал паузу, пристально следя за выражением лица хитрого и умного хана Мюрад-Гирея. Но тот молчал, сверля русских проницательным взглядом. Только калга, который сидел правее и ниже хана, сурово произнес: - С чем прибыли посланцы царя урусов? Если с тем, с чем были здесь в прошлом году посол Сухотин и дьяк Михайлов, то нам не о чем толковать. Говори прямо! - Мы здесь с намерением заключить прочный мир, - невозмутимо ответил Тяпкин, в его серых глазах не промелькнуло и тени замешательства. - А такой мир возможен только тогда, когда стороны прежде всего договорятся о границах между державами... Хан чуть заметно кивнул, давая понять, что он согласен с послом. - Что предлагают урусы? - буркнул калга, который приходился двоюродным братом хану. - Установить границу между державами по рекам Роси, Тясмину и Ингулу, - твердо произнес Тяпкин. - Что?! - Калга вскочил. - Это насмешка! Об этом говорил нам и Сухотин. - Да, да! - загалдели эмиры, аяны, салтаны и мурзы, толпившиеся в ханском шатре. - Урусы издеваются над нами! - Уже три года не платят хану дань! - Хотят отхватить Киев и все Киевское воеводство! - И Запорожье! - А завтра захотят Азов и Кубань! Ракович едва успевал переводить. Горячий Никита Зотов, высунув из-за плеча посла Тяпкина козлиную бородку, крикнул: - Мы ничего сейчас не говорим про Азов и Кубань... Но кое-кто забыл, что некогда это тоже была русская земля! - Как ты смеешь?! - проревел не менее горячий калга и, выдернув из ножен ятаган, бросился к дьяку. - Зарублю тебя за такие слова, неверный! Хан дважды хлопнул в ладони. Калга запрятал ятаган, молча сел на свое место. Беи тоже замолчали, как будто языки проглотили. Наступила тишина. Слышно было лишь, как тяжело сопит дьяк Зотов да шумит за шатром осенний ветер. - Не следует горячиться, - примирительно произнес хан. - Когда сходятся послы двух держав, чтобы договориться о мире, то они всегда похожи на торговцев на базаре: один хочет продать подороже, а другой - купить как можно дешевле... Поэтому я понимаю урусских послов, которые заломили непомерно высокую цену. - Какой же будет твоя, хан? - спокойно спросил Тяпкин. Мюрад-Гирей хитро прищурил правый глаз. - Мы не требуем чрезмерного, а только то, что принадлежит нам по праву... - Слушаем, хан. - Границей между нашими державами должен быть Днепр, а не Рось, не Тясмин, не Ингул... На всем протяжении - от Киева до владений запорожских казаков... Это раз, - Мюрад-Гирей загнул мизинец на левой руке. Во-вторых, царь московский обязан выплатить мне ту дань, которую задолжал за три года, и исправно посылать ее в будущем по старым росписям, как это было установлено договорами с царем Алексеем... И третье: заключить перемирие на двадцать лет... Если урусский посол и его люди согласны на это, то мы можем подписать договор очень быстро. Никита Зотов что-то неразборчиво проворчал, заерзал на шелковом миндере. Но Тяпкин предостерегающе поднял указательный палец, предупреждая дьяка, чтобы молчал, а сам сказал: - Мы обдумаем, великий хан, сказанное тобой... Но нам хотелось бы уяснить, как Крым предлагает понимать слова "от Киева до владений запорожских казаков". Предполагается ли тем самым, что Киев и Запорожье отходят к Порте и Крыму или остаются в составе Московского государства? Пока непонятно, что мыслится насчет правого берега, Брацлавщины и Подолья, где правит сейчас Юрий Хмельницкий? Царь московский стоит на том, что Стамбул и Бахчисарай не должны помогать этому гетману... Дальше. Нас беспокоит участь наших людей, которые находятся у вас в плену. Прежде всего - боярина Василия Шереметьева, который под Чудновом попал в полон к гетману польскому Станиславу Потоцкому и был затем за двадцать тысяч злотых продан Крымскому хану... Волнует также судьба князя Андрея, сына воеводы Григория Ромодановского, и других русских людей. Мы предлагаем их обменять на взятых нами в плен татар и турок... - Господин посол столько наговорил, что мы вынуждены будем думать целую неделю, - усмехнулся хан. - Но уже сегодня могу сказать, что за боярина Шеремет-бея надо заплатить шестьдесят тысяч серебряных рублей. Если учесть двадцать тысяч злотых, выплаченных за него Потоцкому, да содержание на протяжении двадцати лет в плену, то это совсем недорого... Ромодан-паша пусть готовит хороший куш за сына... Обо всем другом - при следующей нашей встрече... Хан поднялся. Это означало, что переговоры закончились. Посол и его спутники тоже встали и, поклонившись, вышли из шатра. 5 Несколько месяцев продолжался непрерывный торг. Постепенно согласовали все вопросы, кроме двух - о границе и Запорожье. Московское посольство подтвердило давние договоры о выплате хану ежегодной дани за то, чтобы крымчаки не нападали на окраинные земли Московской державы. И хан и султан согласились не помогать правобережным казакам. Это значило, что Порта и Крым, по сути, отказывались от посягательств на украинские земли, лежащие на запад от Днепра, и от поддержки Юрия Хмельницкого. Не вызвал настойчивых возражений со стороны Турции и Крыма вопрос о Киеве. Мюрад-Гирей быстро признал, что Киев с монастырями и городами, местечками и селами остается за московским государем. После долгих препирательств обе стороны выработали, наконец, условия обмена пленными. Ожесточенные споры разгорелись по поводу статуса Запорожья и особенно о границе. Московское посольство руководствовалось статьями Переяславского договора и договоров более поздних лет, которые регулировали отношения Украины и России. Оно также опиралось на фактическое положение, заключавшееся в том, что еще в 1654 году вместе со всем украинским народом Запорожская Сечь воссоединилась с Россией и стала частью Российской державы. Но хан, ссылаясь на категорический наказ султана, яростно возражал против настоятельных требований русских, чтобы Порта и Крым это признали. Тяпкин, Зотов и остальные члены посольства отчетливо представляли, почему хан упирается. Он и в мыслях не допускал, чтобы южные границы Москвы приблизились чуть ли не к самому Перекопу, а тем более никак не хотел юридически закреплять такое положение. Ему, конечно, надежнее было иметь соседом неспокойное, воинственное, но не такое уж сильное Запорожье, чем могучую Русскую державу. Учитывая то, что власть московского царя Запорожская Сечь на деле признает, Тяпкин решил снять вопрос о ее статуте с переговоров, с тем чтобы поднять его потом в Стамбуле, во время получения "утвержденной грамоты" от султана. И султан, и хан не отступали от того, чтобы границей был Днепр, а Правобережье считалось бы ничейной землей. Тяпкин не соглашался. Переговоры оказались в тупике. Ни одна из сторон не шла на уступки. А время шло. 6 Охрану посольского стана несли сеймены Гази-бея. Они же доставляли из Ак-Мечети топливо, продовольствие и фураж. Сам бей почти каждый день наведывался на Альму, интересовался, как живут послы, не испытывают ли в чем-либо нужды, шутил и даже пытался завязать дружественные отношения с Тяпкиным и Зотовым. Однако все понимали, что это хитрый ханский лазутчик, и Зотов открыто избегал его, а Тяпкин держался настороженно. Лишь Арсен Звенигора, по приказу Тяпкина, дружбой бея не пренебрегал и, хотя язык при нем придерживал, не терял случая поговорить на интересные для дела темы. О столкновении Арсена и Романа с беем никто не знал. Сохранить это в тайне они договорились еще тогда, когда бей освободил их. Бей не хотел, чтобы об этом проведали в Бахчисарае, а Звенигора и Воинов считали, что не стоит зря волновать руководителей посольства, у которых и без того забот хватало. К тому же они чувствовали себя виноватыми, так как сознавали, что подвергли опасности всех своих спутников. В последних числах декабря, после особенно бурных споров с ханом, когда вконец измученный и потерявший всякую надежду Василий Тяпкин молча лежал на тахте, укрывшись кожухом, а Никита Зотов и Ракович писали за сколоченным запорожцами столом - татары обставили посольский дом по-своему, без обычной в России и на Украине высокой мебели, - заявился Гази-бей. - Салям! - поздоровался он, снимая с бритой головы лисий малахай и стряхивая с него снег на глиняный пол. - Здравствуй, бей, - ответил за всех Арсен. - Садись, гостем будешь! - Благодарю. Но я не гостить приехал, а приглашать вас в гости к себе... Вернее, на охоту... Поедем на яйлу лисиц пострелять. - Я болен, чувствую себя плохо, - сказал из-под кожуха Тяпкин. - У нас, как видишь, уважаемый бей, забот невпроворот, - сухо бросил от стола Никита Зотов. По смуглому лицу Гази-бея пробежала тень. - Я было подумал, что урусские послы захотят развлечься. И Ванда-ханум надеется... Это она, вспомнив шляхетские выезды на зимнюю охоту в Ляхистане, тянет меня на яйлу. Нашим женам-татаркам такое даже в голову не могло бы прийти - не женское это дело. Но у меня жена гяурка, вот и должен иногда исполнять ее желания... Чтобы не так много печалилась по родине... - И очень она грустит? - спросил Тяпкин, откидывая кожух. - Еще как! Только и разговору, что о Ляхистане!.. - Если б не хвороба, я с удовольствием принял бы твое приглашение, бей. Но, думаю, наши молодые друзья не откажутся поразмяться на конях по заснеженным холмам яйлы за зверем. Малость развеяться им не помешает. - Я с радостью присоединюсь к бею, - сказал Арсен, расценив слова посла как приказ. - Я тоже, - вставил Роман. Гази-бей явно обрадовался. - Вот и хорошо. Тогда я прикажу своим людям оседлать ваших коней. И он вышел. - Смотрите, хлопцы, не вздумайте приударять за полькой, а то бей уши отрежет! - улыбнулся Ракович. - Татарин никаких политесов* не допустит! ______________ * Политес (франц.) - галантное обхождение. - Как-нибудь обойдется, - ухмыльнулся Роман, натягивая шапку. На яйлу охотничий отряд прибыл в полдень. Ванда, отправившаяся из Ак-Мечети в междуречье Альмы и Салгира без мужа, в сопровождении его сейменов, уже ждала в условленном месте. Женщина сидела на большом сером камне, возвышавшемся над бугристой, слегка заснеженной равниной, покрытой кое-где зарослями дрока, боярышника, граба да густой травой. Ванда была в мужском кожушке, расшитом цветными нитками наподобие гуцульских, в шароварах и теплых, на меху, сапожках. На голове, как и у мужа, - лисий малахай с красной окантовкой, из-под которого выбивались белокурые локоны. - Приветствую, пани, - спрыгнув с коня и целуя руку Ванде, сказал Арсен по-польски. - Я рад тебя видеть. - Я тоже, пан... Здесь не часто услышишь родную речь. Правда, не далее как позавчера через Ак-Мечеть проезжали в Кафу польские купцы, но они торопились, и я только один вечер могла усладиться приятной беседой с земляками из Кракова. Послышался рожок, и все начали готовиться к охоте. Бей послал вперед загонщиков с собаками, сеймены вытащили из сагайдаков луки. Ванда вскочила на гнедого коня, ей подали легкий лук и два пистолета. Казакам тоже выдали охотничье снаряжение. Ехали медленно, цепью, держась на таком расстоянии друг от друга, чтобы можно было без опасности для соседа поразить дичь стрелой или пулей из пистолета. Арсен пристально всматривался в бескрайнюю даль. Ослепительное солнце мириадами цветных искорок отражалось от белого снега, а в холодном сером небе парили орлы. Издалека, из-за холма, поросшего кустарником, донеслись звуки рожков и собачий лай. Гази-бей поднял руку: - Внимание! Смотрите! Сеймены расположились полукругом, наложили на луки стрелы. Шум, поднятый загонщиками и собаками, приближался. И вдруг из кустарников, распушив длинный рыжий хвост, выскочила лисица. За ней - вторая, третья... Напуганные собаками, они мчались сломя голову прямо на всадников. Зазвенели тетивы луков, просвистели стрелы. Две лисицы забарахтались в снегу, третья как вихрь, взбивая за собой белую пыль, прошмыгнула между всадниками и побежала ложбинкой к редким кустам, темневшим в неглубоком овражке. Арсен и Ванда повернули коней и помчались следом. - Стреляй, пан Арсен! Стреляй! - крикнула Ванда, когда лиса, перед тем как прыгнуть в кусты, на миг остановилась и оглянулась на преследователей. Арсен, не останавливая коня, натянул тугую тетиву. Но то ли от быстрой езды, то ли с непривычки промазал. Стрела упала вдалеке в кустарник. Лисица скрылась в овраге. - Обидно! - воскликнула с досадой Ванда. - Убежала... А какой роскошный мех у нее! Как золото! - Не жалей, пани, - утешал ее Арсен. - Здесь, видимо, такой дичи хватает... Двух уже убили. А это ведь только первый заход. Обещаю добыть тебе хорошую лису! - Заранее благодарю, пан. Они поехали назад. Кони шли рядом. - Какие вести из Речи Посполитой привезли купцы, пани? - спросил Арсен. - Четыре месяца, как мы в Крыму, от всего света отрезаны... Глаза Ванды погрустнели. - Когда они уехали, я проплакала всю ночь. Так было тяжко на сердце. - Почему так? - Не видать мне больше своей отчизны... Король Ян Собеский готовится к войне против султана и хана. - Откуда это известно пани? - с любопытством спросил Арсен, внимательно вглядываясь в разрумянившееся лицо женщины. - От проезжих купцов. Говорят, что против турок выступают Австрия, Венеция и папа... Те хотят, чтобы Речь Посполитая была с ними. А в Польше магнаты никак не могут сговориться. Король Собеский не знает, где взять денег, чтоб снарядить войско для похода. Если султан и хан ударят сначала по Польше, плохо будет. Никто не придет ей на помощь... - Так говорят купцы? - Я сама такое предполагаю. - Пани рассказала об этом мужу? - А для чего? - удивилась Ванда. - Я ведь полька! Разве я враг своей отчизне? - Пани поступила разумно, - похвалил Арсен, мысленно отмечая, что женщина рассуждает здраво и рассказала ему о новостях не без умысла. Охота продолжалась еще часа два или три. Арсену удалось подстрелить лису, и он подарил ее Ванде, подумав при этом, что всех лис яйлы не хватит отблагодарить женщину и за спасение его и Романа, и за сообщенные ею столь важные сведения. 7 Когда Арсен закончил свой рассказ, Тяпкин сбросил кожух, из-под которого не собирался вылезать до утра, вскочил с тахты и стал быстро ходить по комнате. - Да ты понимаешь, казак, сколь ценно то, о чем ты сейчас поведал? - остановился он перед Арсеном и сам же ответил: - Нет, не уразумел ты пока всего!.. - Ежели я чего не соображаю, то пусть господин посол пояснит, - улыбнулся одними глазами Арсен, а сам подумал, что не пойми он сразу значение известий, услышанных от Ванды, то пропустил бы их мимо ушей и не передал бы здесь, в посольском стане. Дьяк Зотов, вытянув тонкую сморщенную шею, почесал пятерней бороду и пристально уставился на Тяпкина. - Что ты на все это скажешь, Василий? - Теперь мы можем со спокойной совестью завтра же подписать договор о перемирии. Вот так-то. - Это как прикажешь понимать? Разве подготовка Австрией и Яном Собеским похода против Турции каким-либо образом влияет на наши решения? - Не сомневаюсь! - Как именно? Тяпкин потер руки, хитро прищурился. - Давай поразмыслим... Выгодно ли нам сейчас, чтобы наш вчерашний противник ввязался в большую и, вероятнее всего, затяжную войну? - Конечно, - ответил дьяк. - Чем бы ни закончилась эта война - победой ли Порты, победой ли Европейской коалиции, мы будем иметь передышку в несколько лет, а это именно то, что нам нужно. После долгих войн с Польшей, Портой и Крымом казна опустела, народ устал, вся Украина разорена дотла, - рассуждал вслух Тяпкин. - Поэтому мы должны подписать перемирие, чтобы наша страна хоть немного оправилась, а османы увязли бы в войне на западе. Нельзя допустить, чтобы наша неуступчивость заставила хана и султана искать примирения с Веной и Варшавой и привела бы к третьему походу на Украину. - Ты мыслишь правильно, пан посол, - вставил свое слово Ракович. - Безусловно, жаль отдавать туркам и татарам наши просторы между Ингулом, Тясмином и Днепром. Но сейчас эти земли пустуют... Ни турки, ни татары их заселить не смогут. Туда вернемся мы! Пройдет десяток, полтора десятка лет - и земли эти снова станут частью матери-отчизны. Только теперь Арсен полностью осознал исключительное значение вестей, с которыми он вернулся с охоты. Конечно, он сразу, еще там, на яйле, понял, что польские купцы поведали Ванде очень важные новости. Но казак до сих пор никак не представлял, что сообщенные им сведения могли так повлиять на ход мирных переговоров и на судьбы самого Арсена и его товарищей, так ускорить возвращение посольства на родину, а значит, приблизить и поездку в Буджак на розыски Златки и Стехи... - До чего же здорово получается! - воскликнул он. - Если завтра подпишем договор, послезавтра отправимся к себе. До чего обрыдло сидеть тут, на этой, провались она в тар-тарары, Альме! - Не торопись, друже, - охладил пыл казака Тяпкин. - Завтра мы ничего еще не подпишем, на сие тоже понадобится время. Хотя бы несколько дней... Домой тронуться сможем только после того, как позволит хан, а это будет, должно, не раньше, чем на то получит согласие Стамбула... - Ах, черт! - не удержался Арсен. - Так, значит, протянется неведомо сколько! - А ты как думал?! 8 3 января 1681 года в ханский стан вблизи Бахчисарая съехались знатнейшие вельможи Крыма. На холме, где стоял золоченый шатер Мюрад-Гирея, вырос целый шатровый городок. В долине ржали у коновязей лошади, сновали в засаленных кожухах и овечьих шапках слуги. Повсюду горели костры, над которыми в закопченных казанах варилась баранина. Из посольского стана, что по-прежнему стоял на Альме, явилось московское посольство. Стольник Василий Тяпкин, в новом кафтане и черной собольей шапке, с подстриженной бородой, не доезжая шагов сто до ханского шатра, остановил коня, солидно, не торопясь, слез и медленно шествовал протоптанной в неглубоком снегу тропинкой наверх. Следом вышагивал голенастый и худой дьяк Никита Зотов. Позади него - Ракович, Звенигора и Воинов. У ханского шатра толпилась крымская знать. Все молча смотрели на русских, которые с высоко поднятыми головами проходили мимо них. Возле входа в шатер дорогу посольству преградил Гази-бей. Приложив правую руку к груди, он поклонился и произнес: - Великий хан Мюрад-Гирей ждет вас! Два нукера подняли тяжелый полог, и русские вошли в шатер. За ними последовали - по старшинству - эмиры, аяны, мурзы. Мюрад-Гирей сидел в глубине шатра и в ответ на поклоны послов и крымской знати только кивал. Стояла полная тишина. Хан обвел взглядом напряженные лица присутствующих, сложил молитвенно руки. - Волею аллаха, волею наместника бога на земле, властителя трех материков, султана Магомета Четвертого оповещаем всех, что, придя к согласию, сегодня мы подпишем договор о перемирии между Османской империей и Крымским ханством, с одной стороны, и царем московским - с другой. Готовы ли урусские послы поставить свои подписи на грамоте? - Готовы, - громко ответил Тяпкин, слегка поклонившись. - Тогда, волею аллаха, начнем... Кади*, читай! ______________ * Кади, кадий (арабск.) - духовное лицо, исполняющее обязанности судьи. Вперед выступил старый, сухой татарин в большом белом тюрбане, в черном балахоне с широкими рукавами, встал слева от хана, развернул свиток пергамента. Откашлявшись, начал читать. Ракович тихо переводил. Тяпкин и Зотов, хотя и знали каждую статью договора на память, внимательно слушали. По договору, который вскоре войдет в историю под названием Бахчисарайского, между Россией и Портой с Крымом устанавливалось перемирие на двадцать лет. Границей между державами от Триполья под Киевом до владений запорожских казаков становилась река Днепр. Московский государь обязывался выплатить дань ханскому величеству за прошедшие три года, а потом присылать ежегодно по старым росписям. Хан и султан обещали впредь не помогать казакам Хмельницкого. Киев с монастырями и городами, местечками и селами - Васильковом, Стайками, Трипольем, Радомышлем и другими - признавался владением московского государя. И так далее... И так далее... Кадий, закончив читать, положил грамоту на узкий длинный столик, стоящий посреди шатра, и рядом разложил грамоту на русском языке. Первыми поставили свои подписи хан и калга. Потом подошли стольник Тяпкин и дьяк Зотов. Перекрестились. Разбрызгивая чернила, подписались. - Вот и конец войне, - сказал дьяк Зотов, отходя от стола. - Теперь, друзья, домой!.. Мы свое сделали! Арсен Звенигора всматривался в суровые лица крымских вельмож, в хитро прищуренные глаза хана и, как бы отвечая на слова Зотова, подумал: "Конец ли? Ведь ни хан, ни султан не захотели заключить мир... Только перемирие... Не означает ли это, что стоит Порте расправиться с противниками на западе, она сразу же повернет свои орды на север, на Украину?.." 9 Лишь через два месяца после подписания перемирия Мюрад-Гирей дал согласие московскому посольству на отъезд. 4 марта в полдень хан с калгой, беями и мурзами прибыл в свой стан на поле вблизи Бахчисарая. Сюда были приглашены и русские послы. Тяпкин хотел заявить решительный протест, что их задерживают: то хану, дескать, стало приятно принимать послов Московской державы, то, мол, испортилась погода, степи замело снегом и трогаться в дальнюю дорогу опасно, то из-за других пустяковых причин, хотя всем было совершенно ясно: окончательно согласованные и подписанные статьи грамоты о перемирии хан послал в Стамбул и ждет ответа. Но не успел стольник Тяпкин поклониться, как Мюрад-Гирей поднялся со своего шелкового миндера, вышел на середину шатра, где остановилось посольство и, по гяурскому обычаю, пожал всем руки. - Волею аллаха мы сообща совершили хорошее дело, выгодное для обеих держав, - произнес он торжественно. - Сегодня вы можете отправляться на родину... В знак искреннего уважения к послам нашего брата, великого государя московского, я вручаю вам подарки - лучших аргамаков из моих табунов. С седлами и чепраками... Дарю вам не оружие, а верховых объезженных скакунов - в знак мира и доброго соседства! Ханские вельможи закивали, зацокали языками. Под высоким шелковым сводом шатра прошелестело всеобщее восхищение. Тяпкин, не проявляя удивления, сдержанно поблагодарил и пожал руку хану. Правда, ничего подобного он никак не ожидал, ибо крымские ханы издавна к чужеземным послам относились почти так же пренебрежительно, как к своим подданным. Необычное поведение хана можно было объяснить только тем, что завершенное им дело пришлось по душе султану. - Спасибо, светлейший хан, за щедрый подарок. Я и мои товарищи очень довольны. Особенно нам радостно, что между нашими государствами установилось перемирие. Ибо, как говорили древние, лучше плохой мир, чем хорошая война. Надеемся, что почтенный хан будет придерживаться заключенных нами статей, а подвластные хану орды своими набегами не станут чинить обид нашему населению и не дадут повода для взаимной враждебности. - Во всем воля аллаха! - наклонил голову Мюрад-Гирей, и не понять было: одобряет он сказанное Тяпкиным или отрицает. В тот же день московское посольство, сопровождаемое Гази-беем и его сейменами, выехало из ханского стана по направлению к Перекопу. Все были в прекрасном настроении. К этому располагало, кроме удачно выполненного царского поручения, еще и то, что наступила ранняя весна. Снег растаял. Над крымской степью веяли теплые ветры, звенели жаворонки. С прозрачной высоты пригревало ласковое весеннее солнышко. Арсену и Роману не терпелось. Они жаждали поскорее добраться домой, в Сечь, а оттуда немедля мчаться в Буджак, где изнывала в неволе Златка. Вызволив ее, надеялись узнать что-либо и о Стехе... Потому непрерывно подгоняли застоявшихся за зиму коней. Степь лежала перед ними плоская и бесконечная. И дорога, едва заметная среди сухих прошлогодних бурьянов, тонула в синей дали, и казалось, - не будет ей ни конца ни края... ВАРВАРА-ХАНУМ 1 - Мама! - Чора! Сынок мой! Вернулся!.. Исхудал-то как! Красивая белолицая женщина легко, словно девушка, метнулась навстречу юноше, который неожиданно появился на пороге, и прижала его чернявую голову к своей груди. Потом взглянула ему в лицо, поцеловала в обе щеки и только после этого повела в глубь большой, богато убранной комнаты и усадила рядом с собой на покрытую пестрым ковром оттоманку. Худая черная служанка внесла на широком деревянном блюде еду и миску с водой. Чора ополоснул руки, взял кусок жареной баранины с перцем и запустил в него свои крепкие зубы... Мать с любовью смотрела на сына и нежно гладила его твердое, острое колено. Когда он закончил есть и запивал все шербетом, спросила: - Где отец? Он тоже вернулся? Ведь не был дома почти полгода! Чора вдруг покраснел и опустил голову. Мать заметила перемену, происшедшую с сыном, подняла пальцами его подбородок, заглянула в глаза. - Чора, вы, случаем, не поссорились? - Да, - тихо ответил паренек и отвернулся. - Из-за чего? Чора еще ниже понурил голову и с усилием выдавил из себя: - Не что, а кто - причина... Полонянка... - Полонянка? Это та, которую ты привез из Немирова? - Она. - Так почему вы поссорились? Чора припал щекой к плечу матери. - Мама, ты же знаешь, что я полюбил эту дивчину... - Знаю... - покачала головою мать. - Хотя никак не думала, что дело дойдет до женитьбы... Ты еще молод. И та полонянка не скрывала, кажется, что любит какого-то казака, за которого собиралась выйти замуж... - Да, она говорила... - Вот видишь! - Но теперь это не имеет значения! - с жаром воскликнул паренек. - Она - наша полонянка и с ним никогда не встретится!.. Мать с грустью посмотрела на сына и теплой ладонью провела по его жесткому черному чубу. - А что сказал тебе отец? Чора вздрогнул. - Отец! Отец! - разволновался юноша. - На Киев мы с ним шли разными дорогами: я из дома, а он - из Немирова... Встретились на Роси, и на радостях я попросил у него позволения жениться на Стехе... - Ну? Чора сжался, чуть слышно прошептал: - Мне стыдно тебе говорить, нэнэ... Мать закусила губу. От внезапной догадки отхлынула кровь от лица. Щеки побледнели. Горький клубок, подступивший к горлу, перехватил дыхание. Она поняла все. - Он отказал тебе, Чора? - Ты угадала. - И отругал тебя? - Еще как!.. - Что же он сказал? Неужели, что сам женится на той полонянке? - Да, мама... Прости, что я говорю тебе про это... На какое-то время в комнате наступило молчание. Потом женщина гордо выпрямилась, сжала кулаки и, как будто ничего не произошло, внешне спокойно спросила: - Где он сейчас? Снова поехал в Немиров? - Нет, он здесь... Скоро придет... Мы вернулись не с пустыми руками, и он делит добычу - ясырь и гурты скота: воины хотят получить свою долю немедленно... Наш ясырь я отправил домой еще с дороги. Отец заранее отобрал и отделил то, что полагалось нам... Ты знаешь, как это делается. - Боже мой! Как не знать... Разве можно забыть, как меня однажды пригнали сюда, на берег Днестра, и, как скотину, ощупывали и оглядывали чужие люди. И когда оно кончится! Каждый раз сердце кровью обливается... - с болью сказала мать. Чора обнял ее. - Мама, успокойся, дорогая! Не нужно вспоминать. Ведь я люблю тебя... Люблю и уважаю больше всех на свете! Ты у нас такая красивая, ласковая и умная, родная моя! Женщина помолчала. Нахмуренное лицо постепенно стало проясняться, а в глазах засветились теплые огоньки. - Спасибо тебе, сынок... Ты у меня добрый... Ну, так где вы побывали? - На этот раз в самом Киеве. Потрепали окрестные села, ворвались в город... О аллах, какой он большой и великолепный! Наш Аккерман в сравнении с ним кажется мне теперь маленьким и грязным. Если бы не крепость да не дома мурз, то эти бестолково разбросанные глиняные халупы стыдно было бы называть нашей столицей! - И это говоришь ты, сын мурзы? - удивилась мать. - Мама, ты сама учила меня говорить правду! - Но не презирать свой отчий дом, каким бы бедным и невзрачным он ни был... - Спасибо, мама, за науку. - Мне хотелось бы взглянуть на ясырь, Чора... И на ту... дивчину... Проводи меня! Они вышли из дома, утопавшего в зелени сада и виноградников. От Днестра тянуло прохладой и запахами рыбы, водорослей. Яркое южное солнце палило немилосердно... Пройдя широкий двор, где возле служб бродили невольники и татары-батраки, мать с сыном оказались в дальнем углу усадьбы, обнесенном высоким забором из ноздреватого ракушечника. Здесь, в мрачных низких помещениях, прилепившихся к высокой ограде, жили невольники. - Вот они, - сказал Чора, показывая рукой на группу пленников и пленниц, которые, устало поникнув, сидели в тени под стеной. Навстречу хозяйке торопился пожилой, но еще крепкий татарин-надсмотрщик. - Салям, Варвара-ханум, - согнулся он в поклоне почти до земли. - Пришла взглянуть на ясырь?.. Он чудесный! Очень хороший ясырь! Будешь довольна, ханум! Пусть аллах продлит твои золотые годы! - Я хочу, Селим, сначала увидеть дивчину по имени Стеха, - поморщилась женщина. - Покажи мне ее. - Она здесь, ханум. - Надсмотрщик указал на узенькую дверь. - Ее кормят лучше других и на работу не гоняют. Так велел молодой мурза, да будут благословенны его дни... Я берегу ее пуще глаза, ханум, это дорогая пташка! - Он отпер дверь, крикнул: - Выходи! Тебя желает видеть хозяйка, Варвара-ханум. Послышался шорох, и из двери вышла Стеха. Не поклонившись, остановилась и пристально взглянула на Чору и миловидную женщину с тяжелой, отливавшей золотом косой. Несмотря на тоску, светившуюся во взоре, Стеха была свежа и прекрасна, как только что распустившийся пион. - Как тебя звать? - спросила задетая за живое ее красотой Варвара. Стеха не ответила, только чуть повела плечами. - Тебе здесь хорошо? Никто не обижает? Девушка и на этот раз ничего не сказала. Видя, как сжались ее губы и потемнели глаза, Варвара поняла, что не добьется от нее ни слова. Чора тоже молчал, но мать заметила, как влюбленно он смотрит на прекрасную полонянку. И у Варвары в груди одновременно с чувством горькой скорби по собственной уходящей молодости росла гордость за сына, взрослого, возмужавшего, овеянного и обожженного степными ветрами, и тревога за его будущее счастье. Где оно? Неужели в этой дивчине?.. Варвара окинула быстрым взглядом ладно скроенную фигурку, прелестное личико, тугой жгут русой косы, и в душе всплыли противоречивые чувства - жалости, приязни, как к возможной жене сына, и острой ненависти, как к своей сопернице. - Ну почему ты не хочешь говорить с моей матерью, Стеха? - спросил Чора. Полонянка медленно повернулась к нему, но тут из гурьбы невольников выскочил худенький человечек с перевязанной правой рукой и воскликнул: - Стеха! Это ты, Стеха? Девушка встрепенулась, побледнела и с криком метнулась к нему. - Дядька Иваник! - Она упала мужчине на грудь, зарыдала. - И ты тут? Тоже в неволе!.. А где Арсен? Невольники взволнованно гомонили. Варвара и Чора молча наблюдали такую неожиданную для них встречу. Иваник здоровой рукой погладил Стеху по прижавшейся к нему голове. - Бедненькая!.. Разыщет тебя, дивчина, Арсен, знаешь-понимаешь. В Немирове все перевернул - не нашел. Теперича в Крым поехал, подумал, что тебя и Златку туда завез людолов-салтан... - О боже! Я тут... А Златка... Не знаю даже, где она... - Да ты не тужи, найдет он вас! Вот те крест! - Иваник с трудом перекрестился, от всего сердца желая успокоить девушку. - Хоть весь свет ему пришлось бы обшарить - найдет! Вот пускай и Кузьма скажет, он хорошо знает твоего брата!.. Рожков поздоровался, с участием посмотрел на сестру Арсена. - Не журись, девонька! Иваник правду говорит. Арсен вызволит иль выкупит тебя! Вокруг них столпились невольники. Чужое горе на некоторое время оттеснило их собственное, посыпались советы и утешения. Но скоро люди притихли, вспомнив свое жуткое положение, обернулись к хозяйке. - Здравствуйте, люди добрые! Здравствуйте, земляки и землячки! - поздоровалась Варвара-ханум. - Добрый день, милостивая пани, - кто-то несмело ответил из толпы. Невольники угрюмо рассматривали статную женщину в роскошной шелковой одежде и в расшитых бисером чириках. Кто она, почему так хорошо говорит на их языке? Варвара-ханум печально смотрела на них, и на глазах ее блестели слезы. Сколько раз уже встречала она таких же несчастных с тех пор, как сама попала сюда! Сколько тысяч их прошло перед ней, но привыкнуть к жестокому зрелищу она не смогла!.. - Боже мой, осталось хоть немного людей на Украине или там уже одна голая степь? - произнесла она с тоской. - Когда же кончится это лихолетье? Когда наша дорогая отчизна перестанет истекать кровью, от боли кричать, в нестерпимой неволе гибнуть? Всех удивили странные в устах этой незнакомой женщины слова. Вперед выступил Кузьма Рожков. - Об этом, ханум, стоило бы спросить не нас, а ялы агасу* да мурзу Кучука... Это они чаще других нападают со своей ордой на Правобережье! Это они вместе с крымчаками да янычарами так опустошают тот край, что там и вправду скоро не останется ни одной живой души... Так что вам, ханум, следует спрашивать у виновника, у своего мужа, кровавого людолова! ______________ * Ялы агасы, или каймакан (татарск.) - прибрежный ага, наместник крымского хана в Белгородской орде. - Раб! - воскликнул возмущенный Чора и схватился за саблю. - Как ты посмел сказать такое?! Но мать придержала его руку: - Стой, Чора! Этот храбрец говорит то, что есть на самом деле. - И подняла взгляд на стрельца: - Как твое имя? - Кузьма Рожков, ханум. - Кузьма Рожков... Спасибо тебе за правду... Ты смелый человек. - Мы все тут осмелели, дальше некуда, - пробурчал Иваник, - терять-то нам, кроме жизни, нечего. Чего стоит рабская жизнь, ты, ханум, сама знаешь-понимаешь... - Не зовите меня так, - тихо сказала женщина. - Какая я ханум? Я тоже полонянка, как и вы... - Федот, да не тот! - снова не сдержался Иваник. - Судьба невольников, а особенно невольниц, складывается по-разному... - Откуда сама? Не землячка, часом? - спросил Иваник. - Из Борзны, если знаешь. - Из Борзны? Как не знать... Даже хорошего знакомого имел оттуда... Близкий друг вот ее брата, - Иваник кивнул на Стеху. Глаза Варвары-ханум вспыхнули. - Знакомого? Если он моего возраста или старше, то я его, верно, знаю... Кто он? Как его зовут? - Семен Палий... - Не слыхала. - Откуда тебе, знаешь-понимаешь... Он ведь недавно стал прозываться Палием. А раньше, пока не пришел на Сечь и не вступил в низовое товариство, звался Семеном Гурко. - Что?! - Варвара-ханум побледнела и схватилась за сердце. - Как ты сказал? Семен Гурко?.. - Да, Семен Гурко. - О боже! У нее подкосились ноги. Она едва не упала. Чора поддержал ее. - Мама, что с тобой? - Семен... Братик мой дорогой! - прошептала женщина. - Значит, живой он, живой... А я-то думала, что из всего рода нашего никого и на свете нету, так давно я из дома... Что он говорил? Про кого из наших вспоминал? Расскажи мне, будь добр! Все были поражены неожиданным открытием и еще теснее обступили женщину-землячку, которая оказалась их госпожой и от которой в большой мере зависела их судьба. Иваник и Стеха поведали то, что знали про ее брата, про его семью, рассказали, как он выглядит сейчас. Не было мелочи, которая бы не интересовала женщину. А когда Иваник с восторгом вспомнил о том, как Семен хорошо играет на кобзе и поет, женщина донельзя расчувствовалась и заплакала. - Боже мой, это, конечно, он! Красавец на всю Борзну, не было ни кобзаря, ни певца, кто бы мог с ним сравниться... Ой, увижу ль я его когда-нибудь? - причитала она сквозь слезы. И в конце концов так разволновалась, что не смогла говорить. Чора взял ее под руку и повел со двора. 2 Мурза Кучук прибыл домой вечером. Хотя он, согласно мусульманским обычаям и законам, и имел четырех жен, но, по сути, его единственной любимой женой долгие годы была Варвара, приворожившая сердце сурового мурзы. Она жила как полноправная хозяйка в его просторном доме на берегу днестровского лимана, вблизи Аккерманской крепости. Остальных жен он давно отослал в далекие степные улусы приглядывать за многочисленными отарами овец и табунами лошадей. Сильный, загорелый, с круглой бритой головой, крепко сидевшей на жилистой короткой шее, пропахший после похода конским потом и дымом степных костров, он быстро вошел на женскую половину дома и, увидев на оттоманке сидевшую в глубокой задумчивости жену, радостно блеснул белыми зубами, раскинул руки для объятий. - Салям, дорогая Варвара-ханум! Варвара не бросилась, как бывало, ему на грудь, не стала горячо целовать, даже не поднялась навстречу. Холодно посмотрела на мужа и отвела глаза в сторону. Кучук остановился. - Милая моя, что случилось? Почти за два десятка лет совместной жизни он научился безошибочно угадывать значение каждого взгляда, каждого жеста своей красивой и, по правде говоря, своевольной жены. - Сам знаешь! - тихо, но многозначительно ответила Варвара. - Что ты имеешь в виду?.. Еще один поход на твою родину? Пора бы примириться с этим. Война - мое ремесло! Она приносит больше дохода, чем все мои владения. - С этим я ничего не могу поделать... - Что же тогда? Варвара гордо выпрямилась, смело глянула мужу в глаза. - Красавицу выкрал... Молодую захотелось!.. Кучук некоторое время стоял неподвижно, ничем не проявляя своих чувств. Постепенно лицо его мрачнело, становилось непроницаемым, словно окаменевшим. - А-а, вот ты о чем... Напрасно сердишься, милая. Могла бы за это время привыкнуть, что аллах позволяет мусульманам иметь не одну, как у гяуров, а две и даже четыре жены... Тебе известно, в прошлом году умерла Фатьма. Значит, я могу взять себе другую жену. И конечно, как каждый мужчина, отдам предпочтение молодой, а не старой. В этом походе я действительно выкрал в Немирове одну дивчину. Ну и что?.. Можешь не волноваться! К тебе у меня прежние чувства. Ты навсегда останешься моей старшей женой, матерью нашего любимого сына Чоры, единственного наследника, которого подарил мне аллах, ибо другие жены родили мне только девчонок... Тебе этого мало? Варвара резко вскочила с оттоманки, встала перед мужем. Лицо ее пылало, глаза горели гневом. - Если ты, мурза, думаешь, что я соглашусь на такую жизнь, то глубоко ошибаешься! Аллах мне свидетель, я никогда и ни с кем не пожелаю разделять твою любовь, как рыба никогда добровольно не захочет разлучиться с водой!.. Запомни это навсегда! Кучук засмеялся злобным смехом, от которого дрожь пробирала всех, кто его слышал. Но Варвара и бровью не повела. Гневно смотрела на мужа, сложив руки на высокой груди. Мурза вдруг перестал смеяться, подошел к жене вплотную, обнял и дважды - быстро и горячо - поцеловал в губы. - И все-таки придется тебе смириться, ханум, с тем, что произошло! Мне понравилась эта дивчина, и она будет моей. - Но ее любит Чора! - воскликнула Варвара. - Он еще ребенок, - строго ответил Кучук. - К тому же он будущий мурза, и ему не пристало первую жену брать из полонянок. В его взгляде было что-то такое, что заставило Варвару сдержаться. Она вьюном выскользнула из его рук и молча легла на мягкую кошму, застеленную пушистым пестрым ковром. Думала, что он ляжет рядом, прильнет, как прежде, попросит прощения, приласкает, приголубит. Но Кучук круто повернулся и вышел из комнаты. Она не ожидала этого. После полугодовой разлуки прийти на одну минуту, сказать, что любит другую, хочет жениться на ней, - и исчезнуть... Тяжелой волной нахлынула обида. Нет, она так легко не сдастся! Будет бороться и либо победит, либо погибнет. Преисполненная негодования, обиды, жалости к себе, Варвара стиснула зубы, чтоб не разрыдаться. Окаменев, лежала на мягкой постели и сухими глазами уставилась в густые сумерки, заполнявшие углы. Внезапно из открытого окна донесся шорох. Она вскочила, испуганно спросила: - Кто там? В окне показалась голова Чоры. - Это я, мама... Я все слышал! Юноша влез в комнату и сел рядом с матерью. Варвара привлекла его к себе, поцеловала. - Ты подслушивал наш разговор? Но это... - Я не хотел... Так получилось... - Ну, ладно, случившееся не изменишь. Может, это и к лучшему, что ты все слышал... Как нам теперь поступить? - Не знаю... - растерянно, совсем по-ребячьи ответил Чора. - А я знаю! - решимость прозвучала в ее голосе. - Мы должны отстаивать наше счастье! - Как? Варвара помолчала, словно собираясь с мыслями. Потом крепко сжала руку сына. - Слушай меня внимательно, Чора... Ты должен отказаться от этой полонянки. Ведь ты знаешь, что она тебя не любит, что у нее есть нареченный... Так неужели тебе хочется иметь жену, которая всю жизнь будет тебя ненавидеть? - Мама!.. - воскликнул с болью Чора. - Тс-с-с! Не перебивай... Перечить отцу ты не можешь, она станет его женой. Чора схватился руками за голову. - О аллах!.. - Вот что я придумала, - сказала мать. - Ты помнишь двух невольников из Киева? - Конечно. - Так вот, этой ночью приготовишь трех коней, саквы с едой, три ярлыка мурзы на свободный выезд из улусов, выведешь тех невольников и дивчину в степь и отпустишь... - Я? Сам?.. - отшатнулся потрясенный Чора. - Так нужно!.. Я понимаю, что самую большую жертву приносишь ты, отказываясь от своей любви. Но этим ты спасешь мать, отца, а может, и себя... Представь только, каково будет тебе, когда Стеха станет женой отца? Мне страшно подумать, какие муки будут терзать твое сердце! И что может произойти между вами... Чора не возражал. Мать, как всегда, мудро и правильно все оценивала. Но от сознания, что мать права, ему не становилось легче. Его молодое горячее сердце, из которого нужно было самому вырвать болезненно-сладостное чувство, громко, как молот, стучало в груди и никак не желало соглашаться с доводами разума. А мать продолжала: - И еще одно, Чора: я хочу встретиться со своим братом... - Как это сделать, мама? - Невольники знают его. И та дивчина тоже... Пусть передадут ему мое приглашение и ярлыки. Я уверена, Семен, твой дядька, узнав, что я жива, что нахожусь в Аккермане, как только получит ярлык мурзы Кучука, медлить не будет и приедет сюда. - Я исполню все, мама, - пообещал Чора. - Ну, так иди готовься! А я поговорю с Селимом да отнесу ему кувшинчик вина, чтобы спал покрепче этой ночью. Чора обнял мать и вышел из комнаты. 3 Оставив лошадей в зарослях ивняка на берегу лимана, Чора вернулся домой. Проходя мимо освещенного окна отца, не удержался, заглянул внутрь. Мурза еще не спал. Сидел на тахте и, подперев рукой подбородок, смотрел прямо перед собой. Чоре стало страшно. Ему показалось, что отец заметил его сквозь стекло и сейчас погонится за ним. Чора отступил в тень. Остановился под развесистым абрикосовым деревом, продолжая наблюдать за отцом. Но мурза не шевельнулся, сидел неподвижно, углубленный в свои думы. Чора замер. Голова пылала от тревожных мыслей. Осталось сделать еще один решительный шаг - вывести невольников и невольницу, посадить их на коней и... Сможет ли он так поступить? Хватит ли у него сил собственными руками погубить свое счастье? Ведь если Стеха уедет на Украину, он никогда уже не увидит ее. Она будет для него недостижимой... Недостижимой? А разве более близкой она будет, когда станет женой отца? От этой мысли он вздрогнул и закусил губу. Нет, как ни верти, все нехорошо. Куда ни глянь - выхода нет... Как нет?.. Постой - а почему бы не отвезти Стеху в далекий улус, ну, хотя бы к дальнему родственнику отца старому Ямгурчи, доброму седобородому аталыку* Ямгурчи, который, потеряв в походах всех сыновей, коротает одинокие годы? Он всегда так хорошо относился к нему, своему двоюродному внуку!.. Аталык, пожалуй, охотно укроет дивчину до лучших времен и, если Чора очень попросит, сохранит это в тайне и от отца, и от матери... ______________ * Аталык (татарск.) - наставник-воспитатель, обучающий детей из знатных семей военному делу. Юноша даже улыбнулся неожиданной удачной мысли, посетившей его затуманенную, растревоженную душу. Как он не подумал об этом раньше? Свет в окне погас: отец лег спать. Постояв еще некоторое время и убедившись, что вокруг все спокойно, Чора направился к загородке, за которой жили невольники. Здесь тоже было темно и тихо. Селим задавал храпака в своей каморке. Сторожевые собаки, узнав молодого хозяина, стали скулить и ластиться. Чора загнал их в пустую кухню, прикрыл дверь и подошел к зарешеченному окну помещения невольников. - Иваник! Рожков! - еле слышно позвал он. Внутри кто-то притаил дыхание, поднялся. - Кто там? - Разбуди Кузьму Рожкова и Иваника! - Я и есть Кузьма Рожков... Чего тебе? - Выходите с Иваником сюда! Я открою дверь... Да быстрее! Когда невольники вышли, Чора зашептал: - Меня не опасайтесь... Я Чора... Я помогу вам бежать домой... - С чего бы это, знаешь-понимаешь? - удивился Иваник. - Так решила моя нэнька... Я приготовил коней, харчи... Сейчас выведу вас из города, дам ярлыки на свободный выезд из Буджака, а там вы и сами доберетесь до Киева... - Гм, даже не верится, - все еще сомневался Иваник. - Ты, того... знаешь-понимаешь... хлопец, не подведешь нас, часом, не обдуришь? - Не будьте сами дурнями, - рассердился Чора. - Мать отпускает вас домой не потому, что вы ей понравились, а потому, что знаете Семена Гурко, ее брата, а моего, значит, дядьку. Передадите ему ваши ярлыки и скажете, что сестра Варвара ждет его к себе в гости... С таким ярлыком он может беспрепятственно приехать в самый Аккерман... Поняли? Иваник и Рожков чуть не пустились в пляс: о таком счастье они и помыслить не могли. - Конечно, уразумели, мурза, - ответил Кузьма Рожков, не в силах скрыть радость. - Сделаем все как положено! Пошли! Чора вывел их на берег лимана, где в густых зарослях стояли наготове две лошади с притороченными к седлам дорожными саквами. Рожков крепко пожал Чоре руку. - Спасибо тебе, хлопец! А Иваник расчувствовался: - Хоть ты и нехристь, знаешь-понимаешь, а добрый человек! Пусть бережет тебя господь бог! А матушке твоей - низенький поклон. - Счастливой дороги! - улыбнулся Чора, услыхав пожелания Иваника. Он постоял, пока не стих вдалеке стук копыт, а потом бегом помчался к дому. Тревога не покидала его. То, что он задумал, противоречило не только воле отца, но и желанию матери, приказавшей отпустить Стеху на Украину. Но, несмотря на глубокую любовь и привязанность к матери, он не в силах был перебороть свое чувство к этой дивчине-гяурке, не мог расстаться с нею и тем самым разрушить свое счастье, потому и решился на отчаянный поступок... Осторожно прокравшись к халупке, в которой спала Стеха, открыл дверь. - Ой, кто там? - испуганно вскрикнула девушка, пытаясь в темноте разглядеть позднего гостя. - Не бойся меня. Я Чора, - прошептал паренек. - Скорее одевайся и выходи! - Куда?.. Зачем?.. - Тс-с-с... Меня не опасайся, глупенькая, ничего плохого с тобой не будет. Я должен тебя спасти! - Меня? От какой такой опасности?.. Что мне еще угрожает? - Вернулся из Немирова мой отец... - Ну и что? - Он хочет жениться на тебе... - О боже! - Я не допущу этого. И моя нэнька этого не хочет... Теперь ты понимаешь? Ну, собирайся! Да не теряй время! До рассвета мы должны быть далеко... Стеха молчала. То, что сказал Чора, походило на правду. - Куда ты хочешь меня повезти? - В безопасное место... В одном степном улусе живет мой двоюродный дедушка Ямгурчи, добрый старик. Меня он очень любит и сделает все, о чем я его попрошу... - Почему ты... - Стеха, неужели ты до сих пор не догадалась, как я люблю тебя! - вырвалось у юноши. - Лучше мне видеть тебя мертвой, чем женой другого... чем женой... отца моего... Стеха давно знала, что Чора любит ее. Но поскольку он, то ли по молодости и свойственной ему замкнутости, то ли по другой какой причине, никогда не говорил ей о своем чувстве, она над этим не задумывалась. Теперь его отношение могло сыграть важную роль в ее судьбе. Влюбленного Чору ей пока что бояться нечего. Зато жестокого и наглого Кучук-бея... Нет, колебаться нельзя! Да и жизнь за последнее время научила ее быть решительной и полагаться в тяжкие минуты только на себя. Она накинула на плечи пестрый татарский халат, обулась в мягкие чирики из бараньей кожи и шагнула к двери. Чора взял Стеху за руку и, осмотрев двор, вывел в густо-синюю темноту южной безлунной ночи... БУДЖАК 1 Иваник и Рожков лишились коней еще на Днестре. Их отобрали ордынцы при переправе через реку, а самих отпустили: выручили ярлыки. Оборванные, босые, чуть живые от голода и усталости, доплелись они до Киева и первые два дня, воспользовавшись гостеприимством генерала Гордона, только и делали, что ели на кухне и спали на чердаке конюшни. А на третий день, малость восстановив силы, спустились на Подол, миновали Житный базар и направились к Киевской коллегии. За каменной стеной, на просторном дворе, вымощенном обожженным кирпичом, шныряли монахи, шумно играли спудеи младших классов. Старшие стояли группами и о чем-то разговаривали. Смех, взлетавший то там, то здесь, свидетельствовал, что разговоры их были отнюдь не на ученые темы. Иваник и Рожков подошли к ближайшей группе. - Хлопчик, поди-ка сюда, знаешь-понимаешь, - поманил Иваник упитанного парнишку, глядевшего на них черными глазами. И когда тот подошел, спросил: - Ты, часом, не знаешь тут таких... Яцько и Семашко? Паренек развернулся на одной ноге и что было сил закричал на весь двор: - Яцько-о! Сема-ашко! К вам родичи приехали! Должно, сала привезли! Эге-гей, сюда! Иваник и Рожков смущенно поглядели друг на друга: не было у них с собою никакого подарка. Да и откуда ему взяться, если каждый из них гол как сокол. Яцько и Семашко не замедлили появиться и, узнав Иваника, обрадовались, как родному. Засыпали его десятком вопросов. Наверно, хлопцам жилось несладко, они сильно похудели, вытянулись, и ко всему еще, конечно, скучали по родным и близким. - Постой, Яцько, постой! - перебил Иваник. - Мы и сами ничего не знаем ни про Арсена, ни про семью Семашко, потому как только-только вернулись из полона... - О-о! - вырвалось у Яцько. Семашко молчал, по-видимому, был более сдержанным. - Из полона, знаешь-понимаешь. Видали там Стеху, сестренку Арсена... - О-о! - еще больше удивился Яцько. - Арсен уже знает? - Еще нет! Мы сюда за тем и пришли, чтоб ты на Запорожье махнул и разыскал там Арсена... Вызволять надо дивчину. У Яцько радостно заблестели глаза. - Я это мигом!.. Василь, поедем? Медлительный Семашко ответил не сразу. Наморщил лоб, отчего черные брови его сошлись у переносицы, как крылья ворона. - А нас пан ректор отпустит? - Мы его и спрашивать не будем! - До Запорожья не близкий путь. Мы пешим ходом, пешедралом, не далеко уйдем. - Ты, Василь, как с луны свалился! - По всему видно было, что Яцько, как старший и более бывалый, верховодит. - Зачем пешком? Днепр, по-твоему, к чему?.. Плоты, бывает, вниз плывут! Попросимся, и нас возьмут. Еще харчеваться будем за то, что поможем. Яцько рассуждал, как взрослый. Иваник переглянулся с Кузьмой: их сомнения, можно ли поручить такое важное дело ребятам, развеялись. Яцько доберется до Сечи. Вдвоем с Семашко - и подавно. Арсена там найти нетрудно... - Ну, чего еще, я согласен, - сказал Семашко. Надо думать, ему тоже надоело сидеть на спудейских харчах, хотелось на свободу, на днепровское приволье. - Вот и ладно, хлопцы, - улыбнулся Кузьма Рожков. - Отойдем-ка в сторонку. Надо будет кое-что вам рассказать и передать... Они зашли за угол дома и сели на потемневшую от времени и непогоды скамейку под кустом сирени. 2 В который уже раз возвращался Арсен из ближних и дальних странствий в Сечь, но всегда его охватывало радостное возбуждение при мысли о встрече с товариством, с друзьями. Он не воспринимал такие встречи как что-то обычное, будничное. Это были для него самые счастливые дни в жизни. Когда посольство в сопровождении Гази-бея и сейменов достигло границ Крымского ханства и ступило на земли Запорожья, сторожевые казаки проводили членов посольства до Сечи, а братчики устроили им торжественную встречу. Все стены крепости были усыпаны казаками. С надвратной башни прогремела пушка. Кошевой и старшины, в праздничной одежде, с клейнодами, встретили Тяпкина и его людей на майдане и провели в посольский дом. Арсена и Романа окружили друзья. - Сынок, как ты отощал на чужеземных харчах! - Метелица прижал Арсена к груди. - Знать, нелегок посольский хлеб... Но хорошо, что живой-здоровый вернулся. Казаку лишь бы кожа да кости, а мясо нарастет... - Он тяжелым кулаком вытер слезу. - Тьфу, черт! Стареть небось начинаю, разрюмился, как баба... Арсен поцеловал его в колючую щеку. - Спасибо, батько Корней, за твое доброе сердце... Спасибо, друзья, что так встретили! Арсен и Роман переходили из одних объятий в другие, пока Палий не сказал: - Будет вам челомкаться да слезу пускать... Арсен, получена для тебя важная весть! Все смолкли. Арсен кинулся к Палию. - Какая, батько Семен? - Садитесь и слушайте. В два слова не скажешь... Вы, хлопцы, долго путешествовали, а жизнь тем временем не стояла на месте - текла и текла. Вот и накапало малость новостей... Уселись под солнцем кто где: на бревне, заменявшем скамью, на завалинке у куреня, а то и прямо на теплой весенней земле. Арсен никак не мог дождаться, когда заговорит Палий. По глазам Палия видел: что-то особенное знает. - Не томи, батько! Палий разгладил пшеничные усы. - Приезжали из Киева хлопцы - Яцько да с ним Семашко... - Что случилось? - побледнел вдруг Арсен. - Несчастье с нашими? Слух прошел - нападали на Киев людоловы... - Нет, нет, у них все в порядке. - Палий широко улыбнулся, успокаивая казака, и произнес: - Нашлась Стеха... - Стеха?.. Где она была? - В Буджаке... Она и сейчас там. - В Буджаке... - Арсен на мгновение умолк, а потом тихо спросил: - А Златка? - Про Златку ничего пока не известно. Арсен не скрывал разочарования и недоумения. - Гази-бей сказал, что Златку выкрал Чора, сын Кучук-бея. Теперь получается - опять о ней ничего не известно?.. - Вот как? - удивился Палий. - Хлопцы передали, что Чора похитил Стеху... Она теперь его полонянка. - Его полонянка?! - воскликнул Роман. - Жизни не пожалею, а доберусь до него! Своими руками придушу!.. Будь потом что будет! - Постой, Роман! Не торопись убивать. Вы далеко не все знаете, друзья. - Что еще? - Чора - мой племянник... - Племянник?! Чора?! - Арсена и Романа как громом поразило. - Его мать - моя младшая сестра Варвара. - О! О!.. - Да, моя сестра - жена Кучук-бея, буджакского мурзы. - Палий грустно покачал головой, глаза его потемнели, стали жесткими, суровыми. - Много лет назад во время разбойничьего набега попала к нему в полон да так и осталась в Аккермане до сих пор... Несчастная!.. Что может быть горше неволи! Разве что смерть... Там мужчин посылают на галеры, женщин - тоже не на легкую работу, а молодых красивых девушек беи, мурзы да сеймены забирают себе в гаремы, где в слезах, без радости и любви, они проводят молодость, постепенно привыкают, рожают детей... Нам на погибель!.. Проклятье!.. Палий разволновался, сжал кулаки. Арсен впервые видел его таким. - Не печалься, батько! Закончится когда-нибудь народное лихо, отрубим мы хищникам их загребущие лапы! - Отрубим! Сомнений нет! - согласился Палий, немного поостыв. - Жаль сестренку, любимицу всей нашей семьи. Но иногда и несчастье помогает свершиться доброму делу. Вот видите? - Он достал кусок пергамента. - Это ярлык... Он откроет нам не только дорогу в Буджак, но и двери дома белгородского мурзы. А там посмотрим, что делать... Сестра нам, конечно, поможет... - Батько, так едем скорей! - Арсен вскочил. - Не будем мешкать! Палий добродушно ухмыльнулся. - Подожди! Не спеши. Надо как следует приготовиться в дорогу. - А чего нам готовиться? - Как чего? Нужны кони, деньги, харчи... Да не помешает взять несколько пленных с собой, на случай ежели придется выкупать девчат или обменивать... Не забудь и про подарки: в гости еду, к родной сестре! Арсен почесал затылок. - И правда... А жаль! Где бы раздобыть денег? - И он вывернул карманы. - Вот, несколько шелягов... У тебя как, Роман? Роман помрачнел и развел руками: - У меня и того меньше... Но тут подхватился Секач, сорвал с головы шапку. - А братчики зачем? Пойдем по кругу, глядишь, и соберем... А ну, кто больше? - И он бросил золотой. В шапку посыпались монеты - московские серебряные рубли, выпущенные царем Алексеем Михайловичем, польские злотые, персидские риалы, итальянские динары, испанские дублоны, английские гинеи, датские и шведские кроны, немецкие таллеры, турецкие куруши и пиастры... Пожалуй, не было на свете таких монет, которые не попадали бы в те времена на Запорожье. Обойдя побратимов, Секач потряс шапкой, из которой донесся металлический звон, и направился к майдану, где бурлило людское море... - Деньги будут! - хитро подмигнул он при этом. Обрадованный удачной выдумкой Секача, Палий не мешкая начал отбирать себе спутников. - Арсен - раз, Роман - два, - загибал он пальцы на левой руке. - Метелица - три, Секач - четыре, я - пять... Ну и хватит, думаю... Иначе, чего доброго, ордынцы не за гостей нас примут, а за разбойников, - подытожил он. - Как же я? - выскочил вперед Шевчик. - Про меня ты забыл, Семен? Палий не имел желания брать с собою старика, чтобы тот не был обузой в далекой и опасной дороге. Однако и обижать его никак не хотелось. Потому сказал как можно мягче: - Не лучше бы тебе, батько, остаться дома? Охота тебе трясти свои кости аж до Днестра? Не ближний свет! Но Шевчик обиделся и подпрыгнул, как облезлый петух. - Это кто трясти будет? Я?.. Да ты знаешь, кто я такой? - Он сделал паузу, напрягся, вытянул сухую сморщенную шею, чтоб казаться повыше, а потом сам ответил на свой вопрос: - Я Шевчик! Чтобы ты знал, Гуню и Острянина помню! С батькой Хмелем за одним столом Шевчик сидел и чарку осушал... Про Серко и говорить не стану... И всюду я первый! - От заду, - вставил, посмеиваясь над расхваставшимся дедком, Метелица. - Ты что плетешь?.. - Шевчик не на шутку рассердился и выхватил саблю. - Ах ты лежебока! Жирный хвост собачий... Подь сюда, вот как ткну в твое брюхо своей железякой, тогда узнаешь, кто я такой! И он всерьез сделал выпад, целясь саблей в живот Метелице, - тот едва успел увернуться. - Да ты что, старое помело, часом, не сдурел? - Улыбка разом испарилась с изборожденного шрамами и морщинами лица Метелицы. - Уймись, не то, разрази меня гром, как схвачу за ноги, так сразу очутишься на свалке за крепостной стеной!.. Они встали друг против друга и, подпрыгивая от злости, начали вовсю ругаться. Казаки гоготали. Палий тоже смеялся от души. - Ну ладно, пускай едет старик! В дороге пригодится - кулеш варить или на часах ночью стоять... Все одно ему не спится... Шевчик обрадовался: - Неужто возьмешь, сынок? Правда? - В таких делах не шучу, - серьезно сказал Палий. - Вот молодец! Вот спасибо! Насчет кулеша не сумлевайся! Я мастак на это дело. Такой сварю, что держись! - За живот! - не устоял, чтоб опять не поддеть друга, Метелица и, заливаясь от хохота, хлопнул огромной ладонью щупленького вояку по сухим, хилым плечам; тот так и присел. - Горюшко ты мое! Шевчик расплылся в доброй улыбке и склонил голову на широкую грудь побратима. 3 Стоял жаркий южный май. Это было то время, когда степная растительность - ковыль, донник, чертополох, ромашки и все разнотравье - достигла своего расцвета. Она еще не начала высыхать под жгучими лучами солнца, буйно, как море, волновалась на безбрежных просторах. И кони плыли в этом пестром море, скрытые по самое брюхо. Дикую степь, отделявшую запорожские владения от татарских кочевий, казаки преодолели за пять дней. Шевчик и вправду не был в тягость товарищам. Несмотря на преклонный возраст, цепко держался в седле, не жаловался на усталость, а на привалах разжигал костер, устанавливал треногу, подвешивал казанок и варил пшенный кулеш, пришедшийся всем по вкусу. На Большом Куяльнике им встретились чабаны, которые, завидев казаков, припустили что есть духу в степь. Стало быть, Дикое поле осталось позади - начинались владения Буджакской орды. У переправы через Днестр, южнее Бендер, Арсен Звенигора, ехавший впереди, вдруг увидел большой конный отряд, перебиравшийся на левый берег. У всадников в сагайдаках было по два лука, не меньше чем по сотне стрел. У каждого по два, а то и по три коня. Арсену сразу стало ясно, что это чамбул людоловов выступает за добычей на Украину. Он хотел повернуть к своим, но его уже заметили - и целая сотня всадников направилась к нему. Передние, узнав в нем запорожца, выхватили сабли, некоторые на ходу накладывали стрелы на тугие луки. - Не стреляйте! - крикнул Арсен. - У меня ярлык Кучук-бея! Его быстро окружили. - Кто такой? Откуда? Покажи ярлык! - послышались голоса. Арсен достал из кармана плотный кусочек пергамента и поднял над головой. Наступила тишина. Три перекрещенные черные стрелы на красном поле - родовой знак Кучук-бея - подействовали безотказно. - Куда путь держит казак? - спросил молоденький чернобровый сеймен. - К Кучук-бею. - Эгей! - только и вырвалось у того. - Но я не один, со мною мои друзья. - И Арсен указал назад, где из-за холма медленно выезжали его товарищи. Молоденький сеймен что-то приказал двум всадникам, и те помчались навстречу запорожцам. - Зачем казаки едут к Кучук-бею? - Об этом мы скажем самому бею, - многозначительно произнес Арсен. - От меня можешь не скрывать. Я сын его - Чора! Арсен вздрогнул и впился взглядом в юношу. Так вот в чьих руках Стеха! Вот кто коварно захватил ее в Немирове и завез в далекий Буджак!.. Его подмывало сразу же узнать, что с сестрой, где она, жива ли, здорова ли, но, вспомнив, кто его сейчас окружает, сдержался. Вместо того сказал: - Очень приятно познакомиться с сыном славного Кучук-бея. Но о том, с чем едем в Буджак, все-таки поговорим только с самим беем... Чора нахмурился: - Тогда поспешим к отцу... Он на переправе. Подъехал Палий с казаками, и все вместе в сопровождении Чоры тронулись к Днестру. Кучук-бей стоял на пригорке и следил за тем, как его воины вплавь преодолевают широкую и быструю реку. Увидев направляющихся к нему запорожцев, он удивленно поднял брови. - К тебе, отец, - сказал Чора, подъехав вплотную. - Имеют ярлык... - Ярлык?.. Чей? - Твой. - Но я никогда не давал ярлык этим гяурам, этим... пусть помилует меня аллах! - В глазах мурзы вспыхнул гнев. - Ярлык дала твоя жена Варвара-ханум, мурза, - выступил вперед Семен Палий. - Варвара-ханум? - Кучук-бей ничего не понимал. - Как она посмела это сделать?! Чора побледнел, испугавшись отца. Ему до сих пор отчетливо помнился тот день, когда отец, узнав об исчезновении Стехи и двух невольников, совершенно обезумев, кинулся к жене с поднятыми кулаками. Глаза его дико сверкали, из перекошенного рта вырывался не крик, а страшный звериный рык. Казалось, еще мгновение - и он ударит Варвару-ханум... Чора видел, как в страшном ожидании напряглась мать, гордо подняв свою красивую голову, увенчанную тяжелыми русыми косами, и лицо ее озарилось нежным сиянием ее голубых очей... Одного он не осознал - какая сила бросила его, словно распрямляющуюся пружину, вперед. Он заслонил собою мать в тот миг, когда отцовские кулаки уже нависли над ней... Произошло непостижимое: отец остановился, тяжело дыша и скрипя зубами. Долго смотрел на них, будто впервые видел, потом внезапно как-то обмяк, опустил голову и, повернувшись, не сказав ни слова, вышел прочь. С этого времени он ни разу не вспоминал про полонянку, вел себя с женой и с сыном так, словно ничего не произошло, был приветлив и добр. И вот... В голосе отца Чоре послышались грозные отзвуки той далекой бури. - Не гневайся, мурза, - хладнокровно промолвил Палий. - Лучше привечай гостей. - Кого? Кого? - Всюду, во всех краях и у всех народов, когда прибывает брат жены, его встречают, как ближайшего родича и почетного гостя... Кучук-бей хмуро взглянул на казака. - Говоришь непонятное... - Ну, конечно, где тут сразу уразуметь, - невесело усмехнулся Палий. - Ведь когда брал в полон мою сестру Варвару в Нежине, не спрашивал согласия ни ее самой, ни ее родителей, ни братьев... Так откуда тебе знать ее брата? Кучук-бей оглядел своего собеседника, его высокую, сильную фигуру, всмотрелся в его открытое