дни и будет рад, если ты разделишь его одиночество... Слова гетмана были вполне определенны и ясны. Однако оставалось непонятным: предлагает ли он этой молодой красивой турчанке руку и сердце или старается лишь вскружить ей голову? Златка не знала, как ответить. Рядом с ней дрожала, съежившись, Стеха. Мучительную, тягостную тишину прервал сам гетман. - Ну, что же ты ответишь, моя пташка? - Юрась приблизился вплотную и заглянул девушке в глаза. Златка застыла в гордом молчании. И вдруг порывисто поднялся Ненко, быстро заговорил по-турецки, обращаясь больше к Азем-аге, чем к гетману. - Высокочтимый пан гетман, я не настолько владею вашим языком, чтобы ответить на только что сказанные слова, но достаточно хорошо знаю его, чтобы понять, как они оскорбительны для моей сестры и меня... Все, кто понимал по-турецки (а понимали многие, и сам гетман), вытаращились на молодого турка, который посмел поучать гетмана. У Азем-аги полезли на лоб черные лохматые брови. Многогрешный от удивления разинул рот и застыл так, придурковато хлопая веками. А Юрась Хмельницкий продолжал стоять перед растерянной Златкой, с гневом смотря через ее голову на красивого молодого чорбаджию*, который своей внешностью был очень похож на него самого и которого он сам пожелал иметь у себя на службе. ______________ * Чорбаджия (турецк.) - старшина, офицер. - Ага понимает, с кем он говорит? - холодно спросил Юрась. - Понимаю, безусловно. И прошу извинения за резкие слова. Но я вынужден вступиться за свою сестру... Вслед за Ненко встали Младен и Якуб, но Ненко едва заметным жестом призвал их молчать. - Твоей сестре ничто не угрожает, - сдержанно, но холодно ответил гетман. - И никто здесь не оскорбляет ее... - Значит, это вышло помимо вашей воли, гетман... Мы думаем и заботимся о будущем Адике, - продолжал Ненко. - А разве я желаю ей плохого будущего? - перебил Юрась. - Эта девушка завтра может стать гетманшей и скрепить наш союз с высокой Портой! В гостиной воцарилась напряженная тишина. Потом кто-то охнул. Прошелестел осторожный, придушенный шепот. Полковник Яненченко, который лучше чем кто-либо из присутствующих знал Юрия, покачал головой. "Ну и ну! Вот это дела! Наш Юрась влюбился! - подумал он ехидно. - Давненько за ним не водилось такого греха... Неужели его намерение серьезно? Или это очередная прихоть сумасброда?" Однако промолчал, поскольку чувствовал, что и над ним собираются тучи. Мурза Кучук тоже ни малейшим движением не выдал своих чувств, только многозначительно взглянул на Чору, а тот в ответ слегка опустил густые черные ресницы. Никто не видел этого диалога взглядов, а если б и видел, то не придал бы значения, так как понятен он был только отцу и сыну. Кроме того, все были так поражены словами гетмана, что никому и в голову не пришло наблюдать за белгородским мурзой... Первым нарушил молчание Ненко: - Но ясновельможный пан гетман забывает одно обстоятельство... - Какое? - Адике мусульманка... - Ну и что? - А гетман христианин... - Глупости! - выкрикнул раздраженно Юрась. - Припомни, сколько девчат-христианок было взято в жены наивысшими сановниками Порты! А украинка Настя Лисовская стала даже султаншей Роксоланой... Так почему же в этом случае вера должна стать преградой? К тому же, мне кажется, последнее слово должно остаться за Адике... Но она - все тому свидетели - не проронила ни слова. Ведь издавна известно, что молчание - знак согласия! Взгляды всех устремились на девушку. Златка была ни жива ни мертва. Только мелко дрожал бокал в ее руке, из него выплескивался багряный, как кровь, напиток. Она подняла голову. В ее широко раскрытых глазах стояли слезы. Но голос прозвучал твердо: - Я никогда не буду гетманшей! Никогда! - Адике! - вскрикнул Юрась. - Запомните - никогда! - повысила голос Златка. - Самая злейшая кара не заставит меня отдать вам сердце и руку. Я люблю другого! Она поставила свой бокал на стол и смело смотрела гетману в лицо. Все замерли. Ненко, Младен и Якуб побледнели. За гетманским столом назревала буря. Азем-ага и татарские салтаны с любопытством ждали - что будет дальше? Многогрешный положил руку на саблю и, весь в напряжении, подался вперед, следя, как верный пес, за своим хозяином. У Юрася вдруг перехватило дыхание. Его душило бешенство. Но не успел он вымолвить и слова, как распахнулись двери - и в покои ввалились трое подвыпивших старшин, выходивших до ветру, а с ними - высокий незнакомец в дубленом кожухе и бараньей шапке. - Мы поймали запорожца, пан гетман! - Заглядывал в окна! Старшины подтолкнули запорошенного снегом казака на середину гостиной, поближе к гетману. Когда незнакомец снял шапку и поклонился, послышался легкий девичий вскрик: это Златка и Стеха не смогли удержаться от невольного возгласа. Но никто из присутствующих, кроме Младена, Ненко и Якуба, не обратил на это внимания, поскольку для гетмана и его окружения значительно большей неожиданностью, чем девичий испуг, было появление в Немирове, да еще в доме гетмана, запорожца. Все смотрел" на красивого молодца и ждали, что он скажет. Но он молчал, внимательно вглядываясь в лица присутствующих. ЯМА 1 Приказав отряду из тридцати казаков дожидаться их в Краковецком лесу (Самусь, Абазин и Искра со своими небольшими отрядами отделились раньше и разъехались каждый в свою сторону), Семен Палий с Арсеном и его друзьями прибыл вечером в Немиров. Когда посильнее стемнело, они спустились в долину, осторожно перевели коней через замерзший пруд и, поднявшись на взгорье, где начинался город, прокрались окольными тропинками к крайней убогой хатке, что одиноко стояла у обрыва. В ее маленьких окошках мерцал едва заметный в плотной вечерней тьме огонек... На их стук в окно из хаты донесся слабый женский голос: - Кто там? - Открой, мать! Не бойся. Мы люди свои - не басурманы. Зла не причиним, - сказал Палий. В сенях загремел засов. - Заходите, коль вы добрые люди, - послышался в темноте тот же голос. Оставив Яцько с лошадьми, казаки вошли в хату. В челе печки горел жгут соломы, освещавший маленькую сгорбленную бабусю, худую, сморщенную, одетую в какие-то лохмотья. Она испуганно прижималась к шестку, пропуская четырех незнакомцев. - Добрый вечер, мать, - поздоровались казаки, оглядывая хату. - Вечер добрый. - А в хате не жарко, - заметил Палий, указывая на пар, струящийся изо рта. - Нечем протопить... А в лес идти сил нету уже... Соломки малость осталось в клуне - вот и подтапливаю, - тихо ответила старушка. - Так что ж, одна живешь, мать? - Одна... - А где семья? Бабуся помолчала. Всхлипнула: - Семья... Семейка моя... Были у меня три сына и две дочки... Были невестки, зятья, внуки... Полна хата людей была... А теперь вот одна-одинешенька осталась... Как перст... Как богом проклятая... Нету никого!.. - Ясно. - Палий тяжело вздохнул, осматривая закопченные, облупленные стены. Старуха вытерла кончиком платка мокрые, воспаленные от слез глаза, спросила: - Вы кто будете, люди добрые? Вижу не Юраськовы пособники... - Нет, мать. Мы запорожцы... Издалека прибились... Думаю, пустишь нас переночевать? - Ночуйте. Только ведь и души не согреете. Да и угостить вас нечем... - Не беспокойся, мать, - весело ответил Палий и повернулся к друзьям. - Ну-ка, хлопцы, айда за дровами! За соломой, за водой!.. Ховайте коней в поветь, чтоб ни одна собака не заметила их! Саквы* в хату!.. А я тут пока с бабусей побалакаю... ______________ * Сак, саквы (укр.) - переметные сумы. Час спустя в печи потрескивал сухой валежник, в большом горшке булькал пшенный кулеш, заправленный салом. Кроме пшена и солонины, в казацких саквах нашлись коврига хлеба и несколько головок чеснока. Палий походным ножом разрезал хлеб на шесть равных кусков, на каждый из них положил по зубчику чеснока, в большую глиняную миску, что принесла бабуся из кладовки, налил кулеша, дразнящего ноздри проголодавшихся людей вкусным запахом жареного сала, и пригласил всех к столу. - Мать! Друзья! Угощайтесь чем бог послал... Если б еще по чарке горилочки - так и вовсе был бы отменный ужин! Ярко пылал хворост. В хате стало тепло, уютно. Даже закопченные стены казались не такими мрачными, неприветливыми. - Мать, ты прожила в Немирове всю жизнь, - сказал Палий, облизав ложку и запихав ее за голенище, рядом с ножом. - Так, верно, многих здесь знаешь? - Не многих, а почитай, всех, сынок, - ответила старушка, вытирая сухой морщинистой рукой губы. - Разве что позабыла ныне кого... Укоротил бог память к старости... - Когда-то знавал я тут одного человека... Давненько, правда, это было. Поди, лет десять, а то и пятнадцать минуло, как видел его последний раз... - Кто это? - Мирон Семашко... - Как не знать... Я всех Семашков знала... Еще когда девкою была, то с Мироновым батькой вместе на вечерницах гуляла. - Вот и хорошо... Мирон живой? - Вот этого не ведаю, голубчик... А жинка его, Федоська, живет на Шполовцах. - Да, да, Феодосия, - обрадовался Палий. - Так, может, проводишь нас к ней? - Миленький, я по сугробам и до колодца едва ль доберусь, а ты хочешь, чтоб я вас провела аж до Семашков... Не близкий свет! Но тут по соседству живет Савва Грицай, Федоськин брат... До него я, может, как-нибудь и добреду. А он человек молодой. Быстренько доведет вас до Семашков... - Что ж, и это неплохо, - поднялся Палий. - Пошли, мать... Арсен, ты со мной! Хата Грицая и вправду оказалась недалеко. После того как старушка обогрелась и поела кулеша, она быстренько семенила по снегу, опираясь на палочку. В окнах света не было. На стук бабуси никто не отозвался. Тогда Палий трахнул по раме кулаком так, что стекла задрожали. И сразу же послышался густой мужской голос, будто хозяин, притаившись, стоял у окна: - Кого там черт носит? - Савва, открой! Это я!.. - прошамкала старушка. - Ты, бабка Секлета? - голос звучал недовольно. - И чего шастаешь среди ночи? Дверь приоткрылась, на пороге появилась высокая фигура в длинной белой рубахе. - А это кто с тобой? - испуганно отшатнулся хозяин, норовя захлопнуть дверь. Но Арсен мигом просунул ногу в щель, навалился плечом, вошел в сени. Палий поспешил успокоить мужчину: - Не бойся, хозяин! Я товарищ Мирона Семашко. - Ты знаешь Мирона Семашко? - недоверчиво прогудел голос из темноты. - Еще бы! Однокашники по Киевской коллегии... - Вот как! Тогда заходите... Палий повернулся к старушке, спросил: - Мать, сама добежишь до дому или проводить? Мы тут малость задержимся... Если встретишь кого - про нас ни гугу! - Сама, касатик, сама доковыляю как-нибудь... И не сумлевайся - буду молчать, как рыба! Когда за старухой скрипнула калитка, Палий и Звенигора прикрыли дверь в сени. - В хате уже спят? - А мы зайдем в боковушку, - ответил хозяин. - Погодите минутку, я принесу огня... Вскоре он пришел со свечкой и впустил гостей в небольшую холодную комнату рядом с кладовкой. Здесь пахло высушенными травами и мышами. Поставив свечу на стол, смел тряпкой с широкой лавки пыль, предложил: - Садитесь... Что вас привело ко мне в такую позднюю пору? Савва смотрел прямо и твердо. В его взгляде все еще таилось недоверие. Это был сильный мужчина лет тридцати. Под белой рубахой проступали широкие мускулистые плечи. Копна густых черных волос закрывала половину лба и придавала лицу суровое выражение. Было видно, что он очень встревожен приходом незнакомцев и с нетерпением ждет ответа на свой вопрос. - Друже мой, - Палий говорил мягко, доверительно, стараясь и голосом, и всем видом рассеять тревогу хозяина хаты, - мы прибыли из-за самого Днепра... Понятно, что привело нас сюда не одно только желание повидаться со своим старым товарищем... Привело нас в Немиров очень важное дело, связанное с жизнью и свободой близких нам людей. А чтобы их вызволить, нам нужна помощь. Вот зачем мы хотим встретиться с Мироном Семашко. Думаю, он не откажет нам... - Он не сумеет пособить. - Почему? - Ему самому нужно помогать. - То есть?.. - Люди Юрася Хмельницкого схватили его и бросили в тюрьму. - За что? - Кто его знает... Видать, за то, что запорожец, да и деньжата у него прежде водились. Сестра уже носила выкуп, но Мирона не отпустили. Юрась говорит - опасный преступник... Запорожец! - Во-о-он как! - Палий задумался. - Что же делать? Я очень надеялся на Мирона... А тут, оказывается, его самого выручать надобно... Так вот, нам позарез нужны глаза и уши, чтобы знать, что делается в Немирове, особенно в окружении гетмана. Савва поднялся. Облегченно вздохнул. - Теперь мне понятно... Кажется, я смогу быть полезным вам. С одним условием... Если вы поможете освободить Мирона... - Друже, давай не будем говорить об условиях, - перебил его Палий. - Мирон - мой давешний приятель, и дело моей чести помочь ему! Но сам знаешь: иногда не все сбывается, что намечается. - Ладно. Я согласен. Пожалуй, сейчас, не откладывая до утра, мы сходим к Феодосии, Мироновой жене, а моей старшей сестре. Она, поди, узнала что-нибудь новое о Мироне... Там и договоримся о дальнейшем. 2 В хате их было пятеро: трое пропахших морозом мужчин, сестра Саввы Феодосия и ее пятнадцатилетний сын. Сидели на лавках и скамьях вокруг стола, застеленного белой скатертью. В темном бронзовом подсвечнике пламенела свеча. По комнате расплывался приятный запах воска. Зеленовато-желтый огонек слегка колебался от дыхания людей и отбрасывал на стены подвижные колышущиеся тени. Взаимное доверие было установлено сразу же, как только гости, переступив порог, поздоровались с хозяйкой. - Я хорошо помню тебя, пан Семен! - сказала Феодосия, крепко, по-мужски, пожимая руку Палия. - Только раз заглянул ты к нам, лет двенадцать назад, еще в старой хате, у свекров, но мы все частенько вспоминали об этом. Как вы тогда с Мироном красиво пели!.. - Было такое, было! - посветлел Палий, разглядывая стройную, красивую молодицу. Хотя, правду говоря, сам он плохо помнил ее, молоденькую в то время, худенькую жену Мирона, но то, что она не забыла его, облегчало дело. - И должен сказать, что ты с тех пор похорошела, даже помолодела, пани Феодосия! Женщина грустно улыбнулась: - Где уж там... За вас, мужчин, переживая, похорошеешь... Вот и дочурок малых пришлось к Савве отправить... Садитесь, прошу. Разговор сразу принял нужное направление. Запорожцы рассказали о цели своего приезда. Не скрыли и того, что задерживаться в Немирове не намерены. - Только освободим своих - и айда назад! - закончил Арсен. - Я видел обоз переселенцев, - включился в разговор младший Семашко. - Наверно, и ваши были среди них. - Где ты их видел? - быстро спросил Палий. - На Выкотке. - Так ты бываешь на подворье гетмана? - Бываю. Я ношу батьке обед. - Это хорошо... Вот кто сможет все выведать! На хлопца меньше обратят внимания. Он проскользнет и там, где нашему брату, взрослому, и нос показать опасно... Думаю, завтра ты нам расскажешь больше? - Отчего же, расскажу! - серьезно ответил паренек. - Вот и славно. Будешь, друг мой, нашим тайным разведчиком... А что с батькой? - Батьку кинули в яму... - В яму? Какую яму? - Гетман приказал у себя на подворье выкопать глубоченную яму, которая заменяет тюрьму. В ней всегда полно узников... Бросают туда и за провинность, и без вины... Как узнает Юрась, у кого деньги есть, беднягу мигом хватают и засаживают в яму! И каждый день бьют палками, пока родичи не принесут выкуп или узник не помрет от голода, холода и побоев... Батьку тоже бьют... Каждый день... На глазах у паренька заблестели слезы. Как и мать, он был чернявый, с выразительными, красивыми чертами лица. Верхнюю губу его покрывал густой темный пушок. - Ну, ну, Василек, не плачь. Ты ведь у меня казак, - обняла его мать. - Вызволим твоего батьку! - стукнул кулаком по столу Савва. - Раз уж на то пошло, скажу вам: есть у меня хлопцы отчаянные. Такие, что и черту рога обломают!.. Ждем мы весны - готовим оружие, подбираем надежных людей. Но до весны далеко! Придется зимой еще пугануть малость ордынцев и Юрася Хмельниченко, чтоб помнили, на чьей земле живут, проклятущие!.. И у вас отряд, - кивнул он на казаков. - Это уже немало! С такой ватагой можно кое-что сотворить! - А про твоих родных, Арсен, я сама проведаю, - сказала Феодосия. - Женщине это сподручнее сделать... Да и Василек не будет дремать. - Спасибо, хозяюшка, - поблагодарил Звенигора. На сердце у него полегчало. От тепла и предчувствия того, что все складывается к лучшему, на исхудалом, обтянутом обветренной кожей лице заиграл румянец, а холод и строгость во взгляде сменились выражением мягкости и тихой задумчивости. Нужно было решить, где остановиться казакам. Феодосия сразу же предложила свой дом, достаточно просторный. Но Палий возразил: - Если за Мирона требуют выкуп, то со дня на день сюда могут пожаловать непрошеные гости. Что им скажешь, когда они застукают нас здесь?.. Сначала и я имел намерение просить тебя, хозяюшка, об этом, а теперь вижу - никак нельзя. И для вас с сыном будет неспокойно и для нас небезопасно... Хатка бабушки Секлеты - самое удобное пристанище: на околице, у леса, в удалении от соседей. Для коней есть поветка, а в ней немножко сена и соломы... Перебудем какое-то время у нее. На том и порешили. Когда пропели вторые петухи, со двора вышли три фигуры и, убедившись, что на дороге ни души, нырнули в синюю морозную ночь. 3 Несколько дней ни младший Семашко, ни Феодосия, ни Савва Грицай не могли пробраться на Выкотку. Юрась Хмельницкий всюду поставил усиленную стражу. Что делалось за частоколом крепости, никто не знал. Однако жители Немирова догадывались, что там ведутся кровавые допросы и истязания. Арсен Звенигора места себе не находил. Печальной тенью за ним бродил Яцько. Каждый вечер, когда прибегал Семашко или появлялся Савва, опять без определенных известий, казак в бессильной ярости сжимал кулаки. Арсен готов был немедля внезапно напасть на укрепление, потому что ожидание причиняло ему неимоверные душевные муки. Распаленное воображение рисовало одну картину страшнее другой. Особенно переживал он за Златку и Стеху. Где они? Как обращаются с ними люди Юрася и сам шальной гетман? С ним был согласен и Роман. Но Палий не одобрял их горячности. - Поспешишь - людей насмешишь, - говорил он. - Ну разве можем мы с такими жалкими силами нападать на тысячный гарнизон? Это безумие! Пока мы не будем иметь надежной связи с твоими, Арсен, до тех пор... - А когда свяжемся, будет поздно! - Что же ты советуешь? - Мы сами должны установить связь! - Как? - Я тайно проберусь на Выкотку. - Легко сказать! - А ждать еще тяжелее!.. Если сегодня не будет ничего нового, ночью я иду в замок. Под вечер прибежали взволнованные Василь Семашко и Савва Грицай. Все кинулись к ним. Даже бабуся Секлета слезла с печи. - Ну? - Татары выволокли из замка четыре трупа и сбросили в прорубь на Нижнем пруду! - Вы узнали, кто это был? - Нет, - всхлипнул Василек. Звенигора обнял парнишку за плечи: - Не плачь! Слезами горю не поможешь... Ночью мы проберемся на Выкотку и что-нибудь выведаем. Вот и Яцько нам поможет. Палий промолчал. А у пареньков радостно заблестели глаза. - Правда? - воскликнули они вместе. - Да. Для этого нужно иметь веревочную лестницу с прочным крюком и длинную жердь, чтобы зацепить этот крюк за верх частокола. - Лестница с крюком у меня найдется, - сказал Савва. - А я достану жердь, - заговорщически прошептал Семашко, будто и здесь его мог кто-то подслушать. - Вот и прекрасно. Приходите, как стемнеет. Поздно вечером несколько фигур прокрались темными закоулками и задворками до Выкотки. Чтобы не подвергать всех опасности, Арсен настоял, что в замок пойдет он один, а до стены его проводят только Роман, Яцько и Семашко. Другие останутся в засаде на берегу пруда, в зарослях ивняка и ольшаника. Семашко - так, как взрослого, теперь звали запорожцы парнишку - уверенно шел впереди. За два дня до этого он разведал все подступы к крепости и уверился, что удобнее всего будет подойти со стороны Верхнего пруда. Они спустились с крутого берега вниз, на лед, припорошенный снегом, миновали узкий перешеек, которым Выкотка соединяется со Шполовцами и центром города и где, как Василек знал наверняка, днем и ночью дежурили сеймены, и направились к зубчатой стене крепости. Ночь была безлунная. Резкий ветер глухо шумел в разлапистых ветвях яворов, обдавал снежной крупой. Ни огонька, ни единой души. Казалось, весь Немиров вымер или заснул. Они взобрались по крутому склону вверх и остановились под темной деревянной стеной. - Тут! - уверенно произнес Семашко. Арсен развернул лестницу, длинным шестом поднял один ее конец и зацепил за верх частокола. Наступив ногой на нижнюю перекладину и убедившись, что крюк держится крепко, он обнял Яцько, Романа и Семашко, прошептал: - Ожидайте меня здесь до вторых петухов. Если не вернусь, уходите... Прощайте! Палисад* был невысоким - всего сажени две с половиной, Арсен быстро взобрался на него. Перелез через острия кольев на внутреннюю земляную насыпь, поднял лестницу. Потом, глянув на Романа и Семашко, которые едва виднелись внизу под стеной, осторожно спустился во двор крепости. ______________ * Палисад - оборонительное сооружение в виде частокола из толстых бревен, заостренных сверху. Где-то залаяла собака, перекликнулись часовые - и снова наступила тишина, нарушаемая только посвистом ветра. Арсен стряхнул с одежды снег и начал пробираться за хлевами к площади, где в окнах хатенок мигали желтоватые огоньки. Метель усиливалась и споро заметала следы, надежно скрывала от вражьего глаза. На площади безлюдно. Только вдали, у крепостных ворот, какое-то движение, шум - это в Выкотку въезжал небольшой татарский отряд, очевидно возвращавшийся с добычей из окрестных сел. До ворот было далеко, и, конечно, никто на таком расстоянии не мог заметить человека, крадущегося вдоль домов, осторожно заглядывающего в освещенные окна. Арсену долго не везло. Но вот, обогнув угол одной хаты, приблизился к замерзшему окну боковой стены и увидел неясные тени. Тогда он припал к стеклу ртом, горячими губами отогревая его. Вскоре на белом стекле зачернел небольшой кружок. Арсен посмотрел в него - и чуть не вскрикнул от радости: за столом, как раз напротив окна, сидел, подперев лысую голову руками, дедусь Оноприй. Только бы не было посторонних в хате! Сразу вывел бы своих к стене, где ждут Роман и молодой Семашко, пробрались бы к хате бабушки Секлеты - и айда в степи! Метель мигом занесет следы, и никто не догадается, куда делись беглецы... Ищи ветра в поле! Он даже переступил с ноги на ногу от нетерпения. Потом еще раз заглянул в оконце. Да, это дедушка Оноприй. Сидит, как и раньше, подпирая голову... А там в глубине, в полутьме - мать... И кажется, больше никого... Легкий стук ногтем по стеклу заставил дедушку вздрогнуть, поднять голову. Он долго прислушивался, что-то сказал. К нему подошла мать. Арсен постучал снова, на этот раз громче. Дедусь встал из-за стола и приблизился к окну. - Кто там? - донеслось чуть слышно. - Это я, Арсен, - прошептал казак и с досадой махнул рукой: тут хоть кричи - не услышат. Видел, как переговариваются встревоженные дедуся и мать, как она метнулась к выходу. Арсен выглянул из-за угла. На площади пусто. Ордынцев уже не было. Только у ворот весело смеялись часовые... Он легко перемахнул через плетень и взбежал на высокое крыльцо. Дверь скрипнула, несмело приоткрылась и... распахнулась. - Арсен, ты? - Я, мама! Я! - Боже мой! Она впустила его в сени. - В хате чужих нет? - Нету. - И, загремев засовом, мать припала в темноте к холодному кожуху сына. Прошептала: - Арсенчик, сын мой! Вошли в хату. Дед Оноприй торопился к внуку, всхлипывая. - Соколик! Откуда ты? Арсен обнял дедушку. Больше никто не спешил к нему навстречу. - А где же Златка? Стеха?.. Где Младен, Ненко, Якуб? В ответ - молчание. Лишь потрескивает лучина, и от ее желтоватого пламени по стенам колышутся причудливые, загадочные тени. Почему не отвечают мать и дедусь? Арсену стало страшно. - Н-ну? Говорите же! - Позвали их к гетману... А что там - не ведаем. Только приказали одеться по-праздничному, - сокрушенно промолвила мать. Арсен обмер. - И что же - их каждый вечер зовут к гетману? - Нет, сегодня первый раз. - А Младен, Ненко, Якуб?.. Что они там делают? - Они поступили на службу к янычарам... Сказали - так надо... Потому и их позвали сегодня... - А-а, вот как... - Арсен облегченно вздохнул. Но тревога не оставляла его. Разве место молодым красивым девушкам среди кровожадных вояк Юрася Хмельницкого, людей без роду, без племени, которые слетелись сюда отовсюду, как шакалы вслед за волчьей османской стаей. - Мама, дедусь, слушайте меня внимательно, - сказал Арсен, садясь на скамью и усаживая их рядом с собой. - Я здесь не один... Со мной - и Роман, и пан Мартын, и Яцько, и нежинский казак Гурко, которого запорожцы прозвали Палием. Передайте Младену, Ненко и Якубу, что мы приехали, чтобы освободить вас. Мои товарищи остались у одной старенькой бабуси, которая живет на околице у пруда... - Арсен рассказал, как найти хату бабки Секлеты. - Если я не увижу их, пусть придут завтра вечером к нам... А сейчас я должен идти... Где живет гетман? - Арсен, что ты надумал?! Идти к гетману? - всполошилась мать. - Мне нужно все разведать. Возможно, им нужна моя помощь... Так где живет гетман? - Его дом на той стороне площади. Как раз перед его крыльцом - два высоких тополя, а на подворье - конюшня да военный склад, - объяснил дедушка Оноприй. - А охрана? - Охрана только внутри... Да возле ворот. - Хорошо... За меня не бойтесь, родные мои... Пожалуй, уже в эту ночь все мы будем в безопасном месте. Эх, посчастливилось бы... Он обнял мать и деда и вышел из хаты. Вьюга не стихала. Арсен поднял воротник кожуха и, подталкиваемый ветром, пошел через заснеженную площадь. Дом гетмана, несмотря на снежную мглу, найти было нетрудно: все окна в нем светились. А перед крыльцом, как и сказал дедусь Оноприй, высились два стройных тополя. Убедившись, что поблизости никого нет, Арсен смело приблизился к освещенному окну и прильнул к нему. Однако ничего не увидел: на окнах занавески... Он перешел к другому окну. Но и здесь его ждало разочарование. Обойдя полдома, он оказался во дворе. Не видя ничего подозрительного, через сугроб перебрался к двум ярче других освещенным окнам, из-за которых слышались голоса, и взобрался на засыпанную снегом поленницу, чтобы заглянуть поверх занавесок. Вдруг из-за дома вышли трое. Арсен сразу понял, что это подвыпившие старшины, и мысленно выругал себя за неосторожность. Теперь остается либо убегать (а это означало бы, что минуту спустя поднимется на ноги вся Выкотка), либо пойти на рискованный шаг и спокойно, выдумав правдоподобную причину, объяснить, почему очутился здесь, под окнами гетманского дома. Заметив незнакомца, которого хорошо было видно на фоне освещенного окна, старшины растерялись и, остановившись, молча смотрели на него. Потом один из них спросил: - Эй, ты кто такой? Чего тут делаешь? Они окружили Арсена. - Добрый вечер, - миролюбиво поздоровался казак. - Добрый вечер, - озадаченно ответили старшины, приглядываясь к незнакомцу. - Мне нужно к гетману... Я прибыл из Запорожья. - Запорожец?! Как ты сюда попал, чертяка? Ворота ж охраняются? - А меня пропустили вместе с отрядом, который только что входил в посад... Никто и внимания не обратил. - Ах, дьявол!.. Тс-с-с! Никому про это ни слова! А то гетману донесут - головы нам поснимает... Леший бы тебя побрал! Старшины были напуганы. Гетман шутить не любил: услышит такое, тут же пропишет сотню киев! - Пошли с нами! - дернул один Арсена за рукав. - Куда? - Как куда? Ты же хотел к гетману? - Но сейчас... Поздно уже!.. - Ничего. Как раз все старшины у гетмана. Да и сам ясновельможный будет, должно быть, не против того, чтобы побалакать с запорожцем. Послы с Запорожья тут не часто бывают... 4 За то короткое время, пока старшины докладывали о нем Юрию Хмельницкому, Арсен успел осмотреть светлицу. От него не укрылись ни растерянность Златки, стоявшей перед гетманом, ни испуг в глазах Стеши, которая сразу узнала брата, ни безмерное удивление на лицах Ненко, Младена и Якуба. Конечно, никто из них никак не ожидал увидеть его здесь, в Немирове, в эту тревожную минуту, когда решались Златкина и их судьбы. Однако, заметив предостерегающий взгляд Арсена, они прикусили языки, и ни единый их жест или звук не выдали его. Но Арсена знали здесь не только его друзья, но и враги. Мурза Кучук, Яненченко и Многогрешный с изумлением вытаращились на казака. - Кара-джигит? - не поверил себе мурза. - Черный всадник! - выкрикнул полковник Яненченко. - Ей-богу, это он! Провалиться мне на этом месте! А Многогрешный, в недоумении хлопая своими птичьими, без ресниц, веками, пробормотал: - Арсен Звенигора! Арсен молчал. Юрась Хмельницкий шагнул к нему, спрашивая: - Ты действительно запорожец? - Да, ваша ясновельможность, - поклонился Арсен. - Почему тебя называют Черным всадником? - Каждый волен называть другого, как ему вздумается... Но его перебил Свирид Многогрешный: - Не верьте ему, пан гетман! Не верьте!.. Никакой это не Черный всадник. Всем известно - у запорожцев имен, как блох у бездомной собаки. Сегодня он Степан, завтра Иван, а послезавтра Гаврила... На самом же деле это Арсен Звенигора. Я давно его знаю как облупленного... Это не рядовой запорожец, а доверенный кошевого Серко! - Вот как! - Юрась, словно оценивая, осмотрел Арсена с ног до головы. А Многогрешный придвинулся почти вплотную: - Салям, молодчик! Вот и встретились мы с тобою. Узнаешь? - Конечно, пан Многогрешный! - сдержанно ответил Арсен, про себя проклиная его. - Я рад видеть тебя в здравии... - Рад или не рад, деваться тебе некуда! - В глазах Многогрешного загорелись злые огоньки. - Сошлись, как говорят, на узкой дорожке... Теперь по-мирному не разойдемся! Юрась отстранил сотника в сторону. - С чем прибыл, казак, из Сечи? Арсен замялся с ответом. - Но... ясновельможный пан гетман... - он взглядом недвусмысленно указал на старшин и салтанов, прислушивавшихся к каждому его слову. - Я устал с дороги и... думаю, уместно ли сейчас говорить о делах? - А может, я вообще не желаю разговаривать с запорожцами ни о чем! - раздраженно воскликнул Юрий Хмельницкий. - Они изменили мне! Не захотели поддержать, когда я осаждал Чигирин!.. Как же посмел Серко присылать ко мне своих послов после того, как с оружием выступил против меня и моих союзников?! Иль у него от старости голова пошла кругом? - Ясновельможный пан гетман... Арсен хотел перевести беседу на другое или совсем прекратить ее, но возбужденный до крайности Юрась заорал изо всех сил: - Молчи, запорожская собака!.. Я знаю, ты приехал уговаривать меня изменить моим теперешним союзникам и покровителям и переметнуться на сторону Серко или презренного поповича! - Пан гетман, я... - И слушать не хочу!.. Вы все желаете моей смерти!.. Вместо того чтобы поддержать своего законного властителя, вы готовы, как кровожадные псы, рвать его живьем в клочья!.. Ничтожные людишки!.. Негодяи!.. - Позвольте, ясновельможный пан... Но Юрась и на этот раз не дал Арсену говорить. - Не ты первый приезжаешь из Запорожья! На днях тут был уже один посол... Или лазутчик... Переговаривался с наказным атаманом Астаматием за моей спиной... И знаешь, где он теперь? - Юрась помедлил, пристально глядя казаку в лицо. - В яме!.. Так можешь утешиться, что не один будешь болтаться на перекладине, а вместе со своим братчиком! Многогрешный наклонился к гетману и тихо, но так, чтобы все слышали, произнес: - Этот казак дерзко оскорблял вас в Стамбуле, а меня в присутствии Серко, когда я был послом вашей ясновельможности на Запорожье прошлым летом... Может, позволите мне теперь побеседовать с ним малость? - Полностью поручаю его тебе, - подумав, ответил Юрась. - Пускай все мои друзья видят, что я не поддерживаю никаких связей с врагами нашими, а с послами их расправляюсь беспощадно, как с коварными гиенами... Возьми его и брось в яму! Стражники схватили Арсена за руки, отобрали оружие. Поначалу он хотел вырваться, бежать, но быстро сообразил, что на побег нет никакой надежды. Держали его крепко. Многогрешный больно ткнул казака в спину. - Иди! Арсен выразительно взглянул на Златку и Стешу, будто просил их молчать, а потом - на Юрия Хмельницкого. Но как ни кипело сердце от досады, Арсен сдерживал себя, понимая, что сам попал в западню. - Прощайте, пан гетман, - кинул он через плечо, так как Многогрешный уже выталкивал его из комнаты. - Думаю, мы все-таки продолжим наш разговор для обоюдной пользы. - Иди, иди! - прикрикнул Многогрешный. - Станет ясновельможный пан гетман с каждым разговаривать! Как же!.. Хватит, если я с тобой побалакаю, парень! Арсен шагнул через порог. Ему показалось, что позади тихо вскрикнула Златка. Но в гостиной сразу же загудели мужские голоса, в сенях грохнули двери - и слабый возглас Златки потонул в шуме и завывании вьюги, дохнувшей в лицо снегом и холодом. 5 Лестницу не поставили. Многогрешный обеими руками толкнул запорожца в яму, обдавшую запахом прелой соломы, плесенью, смрадной духотой, и он полетел вниз. Яма оказалась глубокой, как колодец. Арсен упал на людей, которые лежали на толстой соломенной подстилке, тесно прижавшись друг к другу. Кто-то вскрикнул от боли, кто-то выругался. И яма наполнилась гамом: те, кому больше всех досталось при падении Арсена, стонали и охали, другие щелкали зубами от холода, пытались получше укутаться жалкими лохмотьями, проклинали Юрася, судьбу и все на свете. Наверху стражники закрыли яму матами. Никого и ничего не видя, опасаясь наступить на кого-нибудь, Арсен привалился спиной к стене, сидел, потирая ушибленное колено. Чья-то рука нащупала в темноте полу его дубленого кожуха, перебралась выше и сжала его локоть. А хриплый простуженный голос спросил: - Это ты, мил человек, свалился на меня, как снег на голову? - Я. - Да, не каждого среди ночи приводят сюда и кидают, как бревно, людям на головы. Кто ж ты такой, что тебе оказана такая честь? - Пугу-пугу, казак с Лугу*, - ответил Арсен запорожским паролем, не зная, с кем говорит и кто еще слушает их разговор. ______________ * Луг - низовье Днепра, поросшее лесом. - Правда?.. Из какого куреня? - Из Переяславского. - А я из Мышастовского... - Так ты тоже запорожец? - Да, Мирон Семашко... Арсен пожал братчику руку, наклонился к его уху, зашептал: - Доброго здоровья, брат... Привет тебе от семьи! - Ты был у моих? - удивился Семашко. - Как попал? Что там у них? Опираясь на руки, узник подтянулся ближе и сел рядом с Арсеном. - Все живы и здоровы. Беспокоятся о тебе... Мы заходили к ним с Семеном Гурко. - С Семеном Гурко? - еще больше удивился Семашко. - А он как тут очутился? Арсен рассказал о встрече с Семеном и о причине их приезда в Немиров. Когда все узники, возбужденные неожиданным появлением запорожца, успокоились и забылись тяжелым сном, Арсен встал и вытянул руку вверх, пытаясь дотянуться до края ямы. Но как он ни поднимался на цыпочки, как ни подпрыгивал, усилия его были тщетными. Мирон Семашко горько заметил: - Напрасно, брат, стараешься! Тут ничего не придумаешь: яма глубже твоего роста вдвое. И стены гладкие - зацепиться не за что... - А если встать на плечи друг другу? - Так получишь от стражника боздуганом или саблей по голове! А поутру вытащат окоченевшего и бросят в прорубь... ракам на поживу... Нет, брат, оставь эту затею, если не хочешь раньше времени отправиться на тот свет... - Гм, значит, без посторонней помощи никак не выбраться отсюда? - Нечего и мечтать... Не яма - настоящая могила! - Мирон закашлялся. Легкие его свистели, как кузнечные мехи. Когда кашель утих, он добавил: - Сам сатана не придумал бы мучений более тяжких, а Юрась выдумал Проклятущий! "И вправду могила, - вздохнул Арсен, ощупывая рукой холодную стену, которая вверху взялась тонким ледком. - И попал-то я сюда благодаря своему старому знакомцу - Многогрешному! Интересно, что он придумает завтра? Неужели будет пытать?" Осторожно лег рядом с Мироном Семашко, прижался к нему плотнее, и они долго еще шептались, пока их не сморил сон. 6 Для многих в Немирове эта ночь была тревожной. Своим неожиданным появлением в доме гетмана Арсен отвел на некоторое время грозу от Златки, и весь приступ гетманской ярости обрушился на него. Как только Свирид Многогрешный со стражниками вывел Звенигору, Юрась окинул жестким взглядом присутствующих, дольше, чем на других, задержал его на Златке со Стешей и, ничего не сказав, стремительно вышел в соседнюю комнату. Гости начали расходиться. Младен, Якуб и Ненко повели девушек домой. Дом опустел. Один Азем-ага молча сидел на лавке у края стола, подперев тяжелую челюсть кулаком. Вскоре вернулся Многогрешный, примостился на другом конце стола. Они долго ждали, думая каждый о своем. Наконец скрипнула дверь, неслышной походкой вошел Юрась Хмельницкий. Многогрешный подскочил как ужаленный. Азем-ага поднялся медленно, степенно, но поклонился с почтением. Юрась остановился посреди гостиной, поманил пальцем своих подчиненных и, когда те приблизились, наполнил вином три бокала. - За вас, моих верных и преданных друзей и помощников. За ваше здоровье! - Спасибо, - коротко ответил Азем-ага. - За здоровье ясновельможного пана гетмана! - воскликнул Многогрешный. Выпили. Вытерев рукой губы и переведя дух, Юрась поставил бокал, поднял голову. - Кажется, я сегодня пьян и наделал глупостей, - тихо произнес он. - Что вы, что вы, пан гетман! - замахал руками Многогрешный. - Каждое ваше слово было мудрым и сказано с достоинством! - А-а!.. - Юрась поморщился. - Помолчи, Свирид! Исполнитель ты превосходный, а советчик никудышный... - И обратился к турку: - Что ты скажешь, Азем-ага? Как распишешь меня в донесении великому визирю о сегодняшнем вечере? Азем-ага и глазом не моргнул, услышав не просто намек на свою тайную роль соглядатая при гетмане, а прямое утверждение этого. Ответил расчетливо: - Я согласен со Свиридом-агой. Ты вел себя с достоинством, как и подобает верному подданному падишаха. А что касается той дивчины, то вот что скажу... Если твои намерения серьезны, мой повелитель, то, безусловно, нужно писать и каменецкому паше, и великому визирю, и муфтию, и самому падишаху. Думаю, у них не будет причин возражать против такого брака. Ведь он скрепит твой союз с высочайшей Портой... Насколько мне известно, твой отец, гетман Богдан, женил своего старшего сына Тимоша на дочери молдавского властителя Василия Лупула - Розанде, чтобы укрепить военный союз двух держав. Так почему бы тебе не скрепить союз наших держав браком с турчанкой?.. Сам аллах освятит его! - Нет! - воскликнул Юрась. - Об этой девке не может быть и речи! Она оскорбила меня! Это была моя минутная слабость, которой я стыжусь теперь... Я прожил сорок лет один и останусь одиноким до самой смерти... Видно, судилось мне не изведать семейного счастья, а всего себя посвятить делу, которому здесь мы сообща отдаем все силы и жизнь! - Значит, ты отказываешься от нее? - Для себя - да. Отказываюсь!.. Но я не могу простить ей и ее родственникам того позора и стыда, которому подвергся сегодня... Я... - Юрась умолк на полуслове. В сенях затопали, заговорили. - Кто там? Многогрешный открыл дверь. В клубах холодного сизого пара в светлицу шагнули две заснеженные фигуры - незнакомый турецкий ага в сопровождении Младена. Младен поклонился. - Омар-оглу, чауш* каменецкого паши, ваша ясновельможность! - представил он спутника. - Только что прибыл в сопровождении охраны из Каменца с важным письмом от великого визиря. ______________ * Чауш (турецк.) - чиновник для особых поручений, посланец. Юрась Хмельницкий и Азем-ага подошли к чаушу. Тот низко поклонился, вытащил из-за пазухи плотный бумажный свиток и протянул Азем-аге. - Что там? - нетерпеливо спросил Юрась, заглядывая через руку Азем-аги в желтоватый лист, испещренный красивой турецкой вязью. В душе он боялся вестей из Каменца и Стамбула, ибо каждая из них так или иначе могла касаться его самого и его будущего, которое казалось очень неопределенным. Азем-ага молча дочитал до конца, свернул свиток и торжественно провозгласил: - Великий визирь Мустафа оповещает войска о подготовке к новому походу, который начнется в конце весны этого года... - Против кого поход? Куда? - Против урусов... На этот раз на их древнюю столицу Киев... Визирь приказывает всем пашам, бейлер-беям, военным гарнизонам в Валахии и на Украине снабдить свои отряды всем необходимым для трехмесячного похода, главная цель которого - захват Киева, Левобережья и разгром урусских войск. Кроме того, султан Магомет приказывает крымскому хану совершить летом опустошительный набег на Украину, на Левобережье, чтобы отвлечь силы урусов от Киева, куда будет направлен наш основной удар... Нам, ясновельможный гетман, приказывается вместе с Белгородской ордой произвести разведывательный поход на Киев, чтобы выявить силы врага и его слабые места. - Слава богу, что султан решил не останавливаться на полпути! Значит, уже в этом году вся Украина объединится под моей булавой! - По воле аллаха и нашего всемогущего повелителя падишаха Магомета! - торжественно произнес Азем-ага, воздев молитвенно руки. Юрась Хмельницкий посмотрел на агу, и его поразила вдруг неожиданная мысль: если турки завоюют всю Украину, то они, чего доброго, смогут обойтись и без него и вообще без любого гетмана, а разделят ее на пашалыки и назначат пашей, как назначили в Каменце пашу Галиля, который заправляет теперь тем краем. От этой мысли ему стало тоскливо и жутко. Нет, он должен удержаться! Во что бы то ни стало удержаться и сохранить в руках булаву... Но как? На кого опереться? До аллаха высоко, до султана далеко... Один лишь великий визирь Мустафа близко, в его руках жизнь и смерть всех, кто проживает в Анатолии, на Балканах и во всех подвластных Порте землях... Значит, от него зависит и будет зависеть впредь и его судьба. А что, если... Юрась задумался. С Кара-Мустафой его крепко связал прошлогодний поход на Чигирин, за время которого он хорошо изучил потайные струны души великого визиря. Этими струнами прежде всего были два чувства - властолюбие и стяжательство. Так, может, ему, Юрию, сыграть на них? Гетман оживился. В усталых глазах блеснули искорки. Пристально взглянув на чауша, он сказал: - Ага устал? - Да, эфенди, - ответил тот. - Но утром, пораньше, придется тронуться в обратный путь... Ага должен отвезти важное письмо паше и подарок великому визирю. - Слушаюсь, эфенди, - вытянулся чауш. Юрась повернулся к Многогрешному: - Свирид, распорядись: Омар-оглу и его людей хорошенько накормить и поместить на ночевку в теплых хатах, потому что отдых у них будет недолгим. Они должны выехать из Немирова вместе с крымчаками, а те обычно трогаются до восхода солнца. - Понимаю, пан гетман, - поклонился Многогрешный и вместе с чаушем и Младеном вышел из покоев. Спустя некоторое время он вернулся и доложил, что весь отряд чауша уже размещен в Шполовцах и что Омар-оглу ожидает новых распоряжений. - Свирид, ты поедешь с ним в Каменец, - приказал гетман. - Повезешь подарки великому визирю и паше Галилю. - Я? Подарки?.. - Видно было, что Многогрешному это не по нраву, однако он вовремя спохватился и прибавил: - Как прикажете, ясновельможный пан гетман! - Но подарки будут необычными... - Юрась выдержал паузу, оба его собеседника выжидательно смотрели на него. - Это - девчата... - Какие девчата?! - одновременно воскликнули Многогрешный и Азем-ага. - Адике и Стеха. Многогрешный и Азем-ага удивленно переглянулись: - Но они не пленницы! - Ну так что? Их согласия никто не спрашивает. Вы тайно схватите их, передадите Омар-оглу - никто и знать не будет, куда они делись... А сами пустим слух, что их захватили с собой крымчаки. Это вполне правдоподобно. Они еще ни разу не возвращались с Украины без ясыря... Вот почему Омар-оглу должен выехать из Немирова вместе с ними. Оба подчиненных Юрася долго молчали, ошеломленные услышанным. И хотя они хорошо знали непостоянство и неуравновешенность гетмана, у которого частенько случалось семь пятниц на неделе, такое для них было полной неожиданностью. - А что скажут родные этих девчат? - спросил наконец Азем-ага. - Гм, родные!.. - пренебрежительно усмехнулся Юрась. - О Стешиных нечего и говорить... Двое стариков... Зато брат Адике будет счастлив, когда узнает, что его сестра - жена или наложница великого визиря... Перед ним откроются пути к высшим должностям в войсках падишаха. А тем временем пускай щенок кусает себе локти с досады и горя. Если же аллах лишит его разума, пусть гонится за крымчаками... Азем-ага склонил голову, давая понять, что он согласен с этими доводами. Действительно, они показались ему достаточно обоснованными. Видимо, гетман, запершись в спальне после скандала, все досконально обдумал. Сам же Азем-ага тоже не останется в накладе. Если подарок великому визирю понравится - в этом можно было не сомневаться, - то визирь не обойдет и его, Азем-агу, своим вниманием. Благосклонность же второго после султана человека в империи чего-то да стоила!.. В разговор вмешался Многогрешный: - Нелегко будет взять девчат. В хате три воина. И все трое - турки... Намек был достаточно прозрачен. - Азем-ага на эту ночь отошлет их в караул куда-нибудь подальше, - резко ответил Юрась. - А ты, Свирид, с надежными людьми переоденешься в татарскую одежду и сделаешь по-тихому все, что требуется. Понял? - Да, ясновельможный гетман. - Вот и ладно. Идите, а я немного отдохну... 7 Выйдя из гетманского дома, мурза Кучук взял под руку салтана Гази-бея, быстро оглянулся по сторонам и, убедившись, что их никто не услышит, сказал: - Завидую тебе, салтан: какую-нибудь неделю или две спустя ты будешь дома... Желаю счастливого пути! - Благодарю, мурза. Тебе тоже недолго осталось тут околачиваться, весною помчишься в свой Буджак... - Да, но ты забываешь, что со мною здесь сын... Совсем затосковал парень, рвется домой. Не мог бы ты прихватить его с собой, салтан? - Но я не намерен заезжать в Аккерман, мурза... - Не нужно заезжать... Твой путь лежит мимо северных буджакских улусов, там он со своими спутниками отделится от тебя и повернет к дому... - Ладно. Пускай едет! Кучук еще раз оглянулся и понизил голос: - Но он будет не один... - Кто же едет с ним? - Полонянки... - А-а, понимаю, - улыбнулся салтан. - Чора влюбился? Или, может, ты, мурза?.. Якши, охотно помогу вам... Ведь у меня жена гяурка. Да и у тебя, насколько я помню... - Да. Аллах позволяет правоверным брать в жены гяурок... По правде говоря, среди них много красавиц... - О-о, да еще каких! - восторженно воскликнул салтан. - Благодарю тебя, Гази-бей. - Мурза пожал собеседнику руку. - Об одном прошу тебя - никому ни слова! - Охотно обещаю. Тем более что это мне ничего не стоит! - Салтан весело рассмеялся. - Когда выезжаешь? - До рассвета тронусь... Теперь день короткий, а я хочу по дороге заглянуть в окрестные села, чтобы не с пустыми руками возвращаться в Крым. Ха-ха-ха! - Чора не заставит себя ждать. Будет вовремя! Они расстались, и каждый пошел своей дорогой: Гази-бей к воротам, а Кучук нашел сына и с ним, никем не замеченный, скрылся между постройками. Переждав там некоторое время, пока все разошлись с площади, выглянул из-за угла и шепнул: - Пошли! Они прокрались мимо гетманского дома, мимо заметенных снегом конюшен, откуда слышалось фырканье лошадей, и быстро направились к дому, отведенному гетманом для семьи Звенигоры и трех янычарских старшин. Там из окон струился свет. Кучук остановился у плетня, заглянул во двор и, приложив ко рту ладони, трижды глухо кашлянул: - Кх, кх, кх! Из темноты в ответ донесся такой же кашель. Скрипнул под ногами снег - из-за плетня показалась островерхая татарская шапка. - Сюда, мурза! Сюда! - Дозорный поднялся во весь рост. - А где остальные? - спросил Кучук. - Все здесь, в засаде... Кучук и Чора перепрыгнули через невысокий плетень и пошли следом за сейменом, который провел их в укромное место между сараями, откуда были видны крыльцо и окна хаты. Здесь, закутавшись в теплые кожухи, стояли еще трое. Увидев мурзу, они поклонились ему. Это были преданные Кучуку люди, готовые выполнить все, что бы он ни приказал. - Одежду захватили? - спросил мурза. - Захватили. - За хатой следили все время? - Да. - Ну и что? - Девчата вернулись в сопровождении двух турок. Третьего с ними не было. - Придется отправить их к праотцам, - твердо сказал мурза. - Жаль, что нет третьего: и его б заодно, чтобы не поднял тревоги прежде времени... Ну, ладно, подождем, пока все уснут! Он оперся о деревянную стену и не отрываясь смотрел на освещенные окна. Ждать пришлось недолго. Вскоре скрипнула калитка - и во дворе возникла темная фигура. - А вот и третий, - прошептал Кучук удовлетворенно. - Всех разом и накроем. Но этот третий повел себя совсем не так, как подобало бы хозяину. Он перебежал через двор и, вместо того чтобы подняться на крыльцо, стал дубасить кулаком в окно. В двери появился Сафар-бей. - Кто здесь? - Азем-ага приказал, чтобы ты, Сафар-бей, с Якубом-агой немедленно прибыли к нему! - послышался голос незнакомца. - Что там стряслось? - Не знаю... Приказано - немедленно! Сафар-бей помолчал с минуту, потом скрылся в хате. Немного погодя вышел с Якубом, и в сопровождении посланца Азем-аги они вышли со двора. - Кажется, нам помогает сам аллах! - снова прошептал Кучук. - В хате остались одни женщины да немощный дед, который не сможет оказать сопротивления... - Что мы с ними сделаем, отец? - спросил Чора. - Посмотрим... - Мне не хотелось бы их убивать! - Свяжем - и пускай лежат до утра. Переждав некоторое время, Кучук дал знак своим людям и, озираясь вокруг, начал медленно приближаться к хате. Но вдруг замер, прислушался и быстро присел за сугробом. Чора и сеймены затаились около него. Кто-то вошел во двор и направился прямо к крыльцу. Мурза мысленно выругался. Все так удачно складывалось, могло обойтись без драки и кровопролития, а главное, без шума и крика. Так нет - принесла нелегкая кого-то из этих зазнавшихся турок! Что ж, придется пускать в ход оружие!.. Он напряженно вглядывался в темноту, лихорадочно прикидывая, что делать: прикончить непрошеного свидетеля сейчас или дать ему подняться на крыльцо? Но пока незнакомец проходил освещенное место у окна, Кучук узнал в нем переодетого в татарскую одежду Свирида Многогрешного. Мурза удивился: что ему здесь нужно, да еще в таком виде? Не менее поразительным оказалось и появление вслед за Многогрешным его пахолков, тоже в татарской одежде. "Эге-ге! Тут пахнет жареным, черт подери! - едва не присвистнул мурза, но вовремя удержался. - Что же затевает этот бешеный Юрась? Ведь Многогрешный здесь явно не по своей воле, а по приказу гетмана..." Мурза подал знак своим людям, чтобы оставались в укрытии и не выдавали себя ни шорохом, ни звуком, а сам улегся в пушистый снег и, осторожно выглядывая из-за сугроба, продолжал следить за тем, что делается возле хаты. Тем временем Свирид Многогрешный подошел к двери и забарабанил в нее. За шумом ветра мурза не услышал, что он сказал, но видел, как на пороге показался лысый дед. Пахолки тут же толкнули старика в грудь и стремглав бросились в хату. Многогрешный остался на крыльце. В хате послышались приглушенные крики, шарканье ног. Потом наступила тишина. Только ветер свистел да жалобно скрипела старая корявая груша у крыльца. Вскоре дверь распахнулась, пахолки вынесли два длинных тяжелых свертка и растворились с ними в ночной тьме. Кучук вскочил и со злостью топнул ногой. Проклятье! Из-под самого носа вырвана редкая добыча, которую он облюбовал еще за Днепром! У него не осталось сомнений, что Многогрешный выкрал девчат. Мурза поднял своих людей. - Видали?.. Мы не должны потерять их след! Пошли! - коротко приказал он и первым тронулся вслед за похитителями. Чора поравнялся с отцом, спросил взволнованно: - Они выкрали девчат? - Да. - Для гетмана? - Должно быть. - О аллах, мы лишимся их! Но Многогрешный миновал площадь, гетманский дом и повернул к посадским воротам. Значит, девчат несут не к гетману? Куда же тогда? Видно было, как Многогрешный, а за ним и его пахолки со своей добычей без всякой задержки прошли мимо стражи и торопливо направились в сторону Шполовцев. Это затрудняло преследование. Шполовцы - предместье большое, с множеством запутанных улиц и закоулков, в которых легко сбиться со следа. Кроме того, здесь живет много горожан, размещены татарские и турецкие отряды. О том, чтобы отбить девчат, как надеялся Кучук, нечего было и думать. Такой шум начнется - поднимется весь город. Давно раскусив характер Юрася Хмельницкого, человека жестокого и мстительного, Кучук теперь понял: гетман не простил обиды и готовит над девушками мерзкую расправу. Вот только какую? Убийство? Вряд ли. Да и не посмеет он сделать это в Немирове, поскольку дело касается турчанки, брат которой служит в войске падишаха. Продажа? Тоже маловероятно... Тогда остается подарок?.. Но кому? Конечно, какой-то высокопоставленной особе, которая своей властью может покрыть преступление гетмана! Паше Галилю? Великому визирю? Или... самому падишаху? Кучуку стало жарко. Он расстегнул кожух. О шайтан! Неужели и вправду этих девчат Юрась предназначил падишаху? Если так, то не сносить тебе, мурза, головы! Он представил себе голубые озерца Стешиных глаз, ее пышные густые волосы, крутой пшеничной волной ниспадающие на округлые девичьи плечи, нежные розовые щеки и прелестную, по-детски немного наивную улыбку; представил смуглую красу Адике, затуманившую разум даже гетману, - и будто хмель ударил Кучуку в голову. Он не мог еще разобраться в своих чувствах. Сам не знал, которой из девушек отдаст предпочтение. Хотел обеих иметь в своем гареме. А время покажет... Но все же ему больше нравилась златовласая гяурка Стеха. Почему - не мог понять. Может, потому, что, в отличие от него, черноволосого и смуглого, у нее была молочно-нежная кожа и русые волосы?.. "Э-эх, будь что будет! - решил Кучук. - Не выпущу из рук этих птичек!" Мурза тронул сына за плечо. - Чора, слушай внимательно... Мчись в наш стан за помощью! Возьми человек двадцать - тридцать конных и останься в засаде у подъема на Шаргородском шляхе... Там увидимся. Кажется, я начинаю догадываться, что задумал гетман. Он хочет отправить девчат в Каменец. Назовешь меня шелудивым ишаком, если я ошибусь!.. Мы выследим Многогрешного, и, когда он тронется в путь, ты догонишь его, отобьешь девчат и присоединишься у Браилова к отряду салтана Гази-бея. Он будет ждать тебя... Понял? - Все ясно. - Привезешь девчат домой - матери не показывай! Незачем ей знать про них. Видел, как она переживает за ясырь, который мы приводим отсюда? Когда вернусь весной, найду, куда их пристроить... - Хорошо, - глухо ответил Чора. - Ну, тогда трогай! Вся надежда на тебя... Утром я должен быть со своими воинами в посаде, чтобы и тень подозрения не коснулась меня. Все свалим на Гази-бея, а он в то время будет уже далеко... Поминай как звали! 8 Оттолкнув стражу, в комнату вбежали крайне взволнованные, раздраженные Ненко и Младен. Не соблюдая правил этикета, установленных при гетманском дворе, они ринулись к Юрасю Хмельницкому, который стоял у стола с Азем-агой и мурзой Кучуком. - Гетман, что это все означает?! - воскликнул Ненко, сверкая черными глазами. - Куда девались девушки? Где моя сестра? - Я тоже хотел бы это знать, - словно не замечая тона, которым осмелился обратиться к нему молодой ага, ответил Юрась. - Мне вот только что доложили, что салтан Гази-бей, уезжая в Крым, опустошил ближайшие села, взяв ясырь... Я не допущу, чтобы союзники грабили и разоряли мой край! Я напишу великому визирю... - Но кому-то ведь известно об этом! - вмешался Младен. - Где была стража? - Стража ничего не знает, - подал голос мурза Кучук и высокомерно посмотрел на распаленных турок. - После полуночи у ворот стояли мои люди, и никто из воинов не заметил ничего подозрительного. - Нечистый дух, что ли, вынес их из посада, мурза? - вдруг дико закричал Юрась. - Ты первый обязан заботиться о безопасности города и всех нас!.. Если и дальше будет так продолжаться, то в одну прекрасную ночь, чего доброго, выкрадут не только нареченную гетмана, но и самого гетмана! Он разошелся не на шутку, метал громы и молнии. Побледнел. Изо рта брызгала слюна. Правая рука судорожно шарила на боку, где должна была быть сабля, но не находила ее. Никто еще не видел Юрася таким взбудораженным и злобным. И главное, его возмущение и ярость казались вполне естественными и искренними. Ненко переглянулся с Младеном. Глаза воеводы были полны безмерной тоски. Идя сюда, он надеялся увидеть Златку здесь, уверен был: похищение ее и Стехи - дело рук гетмана. Теперь же он не знал, что и подумать. Если крымчаки взяли ясырь, то могли выкрасть и девушек, тем более что мать Стехи и дед Оноприй в один голос твердят: напали на них татары. Мурза Кучук пытался оправдываться, но Юрась не хотел и слушать его. Мурзе не оставалось ничего другого, как отойти к окну и, сложив на груди руки, углубиться в свои мысли. Никому из присутствующих, кроме него, истина не известна. Гетман уверен - Свирид Многогрешный везет девчат в Каменец и там передаст кому следует. Азем-ага, вероятно, считает то же самое, ибо вряд ли Юрась утаил от него свою затею... И не предполагают они, что он, Кучук-бей, обвел их обоих вокруг пальца. Девчата в это время в сопровождении Чоры и верных сейменов мчатся совсем в противоположную сторону - на восток... Кучук-бея распирала радость. Представив, как рассвирепеет - на этот раз не притворно, а на самом деле - гетман, когда узнает, что девчат у Многогрешного отбили, он едва сдержал злорадную улыбку. Только Азем-ага был невозмутим, хотя в душе и удивлялся умению гетмана строить из себя невинную овечку. - Надо бросить всех людей на поиски! - потребовал Ненко. - Надо искать! - Да, мы пошлем всех на поиски, - согласился гетман. - И прежде всего погоню за Гази-беем... Думается мне, что девушки не миновали его рук. - Я поеду! - воскликнул Ненко. - Дайте мне отряд воинов! - Нет, поеду я! - вдруг шагнул вперед мурза Кучук. - Моя вина, что стража ничего не заметила, так я и должен ее искупить... Клянусь аллахом, если девчат выкрал Гази-бей, то ему несдобровать!.. Я отберу их и привезу в Немиров! Юрась молча кивнул, давая согласие, и Кучук вышел из покоев. - А вы, - гетман глянул на Ненко и Младена, - переверните весь Немиров! Не исключена возможность, что девчата где-либо здесь. Когда все вышли, он повернулся к Азем-аге: - Дорогой мой Азем-ага, тебе же придется проследить, чтобы никто не вздумал кинуться за Многогрешным... И чтобы вообще всюду был надлежащий порядок... - Хорошо, гетман, - коротко ответил Азем-ага и не торопясь, с независимым видом вышел наружу. 9 Поиски в Немирове ни к чему не привели. Вечером вернулся Кучук. С его слов получалось, что Гази-бей, набрав по дороге пленных, быстро скрылся в Диком поле, где вьюга замела все следы. Итак, мурза тоже возвратился ни с чем. Поняв, что больше надеяться не на что, Младен и Ненко решили, пока не поздно, спасать Арсена. Ненко разыскал хатенку, где скрывались друзья Арсена, и рассказал обо всем, что случилось с казаком и девушками. Палий приказал выступать. Когда стемнело, отряд запорожцев скрытно пробрался к руинам старой каменной церкви, неподалеку от Выкотки. Ненко нашел на Шполовцах Иваника, предупредил, чтобы все дубовобалчане, кто захочет бежать из Немирова, запрягли коней и были наготове. Вскоре к церкви прибыл Савва Грицай со своими людьми. - Все взяли? - спросил Палий. - Лестницы с вами? - Да. Пять лестниц... У каждого пистолет, а то и два. Ятаганы, ножи... Все собрано, - ответил Савва. - Сколько привел людей? - Со мной двадцать пять... - И нас три десятка... Совсем неплохо! - Поколошматим басурман! - воскликнул кто-то. Палий повысил голос, чтобы слышали все: - Нет, друзья, мы идем не для того, чтобы колошматить басурман... Запомните: мы идем, чтобы вызволить наших друзей. А для этого нужна прежде всего тишина. Тишина и осторожность... Не забывайте, что у Юрася тысяча воинов. Мы должны не только бесшумно проникнуть на Выкотку, но и так же бесшумно выйти из нее, чтобы не вызвать за собой погоню. Поняли? - Поняли! - послышались голоса. - Вот и хорошо... Часть из нас переберется в посад. Остальные останутся здесь... Но те, кто остается, должны будут прийти нам на помощь. Если услышите выстрелы - это значит, что нас обнаружили, - нападайте на ворота крепости... Ясно? - Ясно! - Тогда трогаемся... И пусть нас не минует счастье! Они быстро спустились с холма и направились через пруд к Выкотке. Там, на крепостном валу, их уже ожидал Ненко. Он закрепил брошенные снизу веревочные лестницы и, пересиливая шум ветра, крикнул: - Готово, другари! Полтора десятка темных фигур стремительно полезли на заснеженный палисад. В ясную ночь отсюда был бы виден весь Немиров, а теперь сквозь снежную круговерть едва пробивалось несколько желтоватых огоньков, мерцавших в окнах ближайших хат. Оставив трех человек на часах, Палий приказал спускаться вниз. Шли вплотную друг за другом, чтобы не потеряться в темноте. Ненко указывал дорогу. Как было условлено раньше, он вел сразу к яме. - Вон в том доме живет семья Арсена, - объяснил Ненко, показывая на темные очертания хаты. - А там дом гетмана. Рядом с ним живет Азем-ага с янычарами и сейменами, которые охраняют гетмана... Сейчас они все спят, только в доме гетмана дежурят двое сейменов... А вот там, прямо перед нами, посреди площади, находится яма, полная узников. Палий остановился. - Теперь мы пойдем впятером: Ненко, я, Роман, Спыхальский и Савва, - сказал он. - Остальным ждать нас здесь. При надобности я подам знак... Пошли, друзья! Возле ямы увидели двух стражников. Закутавшись в кожухи и натянув на самые глаза островерхие малахаи, они стояли спинами к ветру и пританцовывали, чтобы согреть ноги. Ненко ускорил шаг и, опередив товарищей, приблизился к караульным. Узнав знакомого янычарского агу, сеймены не заподозрили ничего плохого. Они знали, что узников водят на допросы не только днем, но и ночью. Потому и продолжали притопывать, не обратив внимания на то, что три незнакомых воина встали позади них. - Здесь все в порядке? - спросил Ненко. - Ничего не случилось? - Все в порядке. Якши! Якши! - закивали головами сеймены. Это были их последние слова. Удары ятаганов свалили стражников на землю. Роман и Спыхальский оттащили тела в сторону и закидали снегом. А Ненко и Палий быстро сорвали заснеженный мат с ямы, спустили лестницу вниз. - Арсен! Арсен! - позвал Палий. - Ты здесь? Вылезай, друг! Все склонились над ямой, с нетерпением ожидая появления Арсена. Но в ответ - лишь непонятная тишина. Слышалось только глухое покашливание простуженных людей да шорох соломы. - Арсен, выходи! Что ж ты? Это мы, холера ясная! Мы тутка! - взывал Спыхальский. - Пришли тебя вызволять! Скрипнула лестница, кто-то поднимался вверх. Над краем ямы показалась лохматая голова. - Кто вы? Какого Арсена зовете? Не запорожца ли? - спросил незнакомец. - Да, да, запорожца. Где он? Что с ним? - А кто вы такие будете? - продолжал допытываться тот, перенося ногу через верхнюю перекладину. - Друзья его, чтоб тебе пусто было! - не стерпел Палий. - Разве не видишь?.. Где Арсен? - Его недавно взяли к гетману на допрос. - Ах, черт! - выругался Роман. - Как нам не везет! - Холера! - выдохнул Спыхальский. Все были ошеломлены. Никто не мог предположить такое. Первым опомнился Палий. - А Мирон Семашко там, внизу? - Мирон?.. Он тут... Но его так отделали, что еле дышит. - Сам вылезти не сможет? - Куда ему! Ноги почернели, как головешки... Только и того, что жив, бедняга. - Так выносите его гуртом сюда. Да поскорее!.. И все, кому на волю охота, пускай вылазят! Послышались радостные возгласы. Только теперь узники поняли и поверили, что им улыбнулась судьба. Те, кто посильнее, подняли Мирона, передали наверх. Друг за другом стали вылезать. - Савва, уводи всех! Да осторожней несите Мирона. А мы пойдем на поиски Арсена. Когда Савва с группой людей скрылся в темноте, Палий с Романом и Мартыном вытащили из ямы лестницу, положили ее на место, отверстие закрыли матом и на минуту задумались. - Придется проведать треклятого Юрася, - сказал Палий. - Не хотелось, но что поделаешь! Как считаешь, Ненко? - Другого выхода нет. Мартын и Роман тоже согласились с этим. Да что еще тут можно посоветовать? - Тогда веди нас, Ненко. Снимем стражу - и прямо в гости к гетману. Вот обрадуется!.. Только тебе не следует показываться ему, - сказал Палий. Ненко в знак согласия молча наклонил голову и направился к дому гетмана. 10 В печке жарко пылали сухие дрова, приятное тепло растекалось по просторной комнате. Но Арсен никак не мог согреться после суток, проведенных в холодной сырой яме. Да и на сердце у него было тяжко. Казак сидел в массивном дубовом кресле, руки привязаны прочной веревкой к подлокотникам, и он не мог ими даже шевельнуть. Кроме него, в комнате находился только Юрась Хмельницкий. Он сидел напротив Звенигоры за широким столом и в упор смотрел на него. - Ну, казак, если скажешь правду, я обещаю тебе жизнь и волю, - тихо произнес гетман. - Не нужно упрямиться... Мы знаем, кто ты, как тебя зовут, откуда прибыл. Ты должен сознаться, с чем явился сюда. С какой целью? Выследить и убить меня? Или разведать, что творится в Немирове? Отвечай! Арсен молчал. Сказать правду он, понятно, не мог. Еще вчера вечером он понял, что Многогрешный не помнит Златку или же просто не видал ее тогда в Аксу. Значит, с этой стороны можно не опасаться разоблачения. Ну, а от него самого они мало что узнают... Однако, чтобы выиграть время, он решил схитрить. - Ясновельможный пан гетман, скажу, как на исповеди. Да, я приехал из Сечи. Меня прислал Серко... - С чем? - Хмельницкий не сумел скрыть заинтересованности, глаза так и заблестели. - Вчера я не мог сообщить вам в присутствии иноземцев... А сегодня скажу... Думаю, пан гетман... - Можешь говорить все откровенно, - кивнул Юрась. - Хорошо... Итак, меня прислал кошевой к вашей милости, пан гетман. Кошевой велел передать, что надеется на добропорядочность пана гетмана и вручает судьбу своего посланца в ваши руки. - Не беспокойся, - заверил Юрась, - тебе ничто не угрожает. - Тогда зачем меня связали? Зачем бросили в яму? - Видишь ли... - Гетман замялся. - Понимаю. В присутствии янычар и татарских мурз вы не могли поступить со мной иначе. Не так ли? - помог ему Арсен. - А ты догадлив, казак, - согласился гетман. - Ну, рассказывай дальше! - Развяжите мне руки. Иначе я не буду говорить... Чего вам меня бояться? За дверями ведь стража! - Я не боюсь тебя... Это сделано на случай, если сюда зайдет кто-нибудь из иноземцев, как ты выразился, - вывернулся Юрась. - Так что потерпи немного... Мне не хотелось бы, чтобы нас застали за мирной беседой. Ведь сам понимаешь, здесь следят за каждым моим шагом... - Зачем тогда сидеть здесь? - Как это? - не понял Юрась. - Какой вы гетман, если ваши руки связаны, как и мои? За вами следят иноземцы! Вы выполняете их волю... Не пора ли, пан гетман, бросить все и вернуться к своему народу? Именно это хочет знать кошевой Серко... Он очень любил, высоко ценил вашего отца и надеется, что сын Богдана отречется от извечных наших врагов - турецкого султана, крымского хана, разоривших за последние пять - десять лет пол-Украины, и вместе с левобережными казаками да запорожцами станет против них! В таком случае народ простит и забудет вашу вину... Юрась побледнел. Едва сдерживая себя, сказал: - Как мыслит себе кошевой Серко мое возвращение в лоно народа? Если бы я хотел это сделать, так турки не позволят. Меня сразу же схватят! - Мы помогли бы. Было бы только ваше согласие. - Значит, Серко предлагает мне измену? - Изменить можно друзьям, товарищам, народу своему, отчизне... Но бегство от врагов своего народа назвать изменой нельзя. - Это мои союзники! - Это злейшие враги!.. Султан Магомет творит на нашей земле то же, что когда-то делал Батый, - до последнего истребляет население... Ничто не может оправдать вашего союза с ним... - Ты еще мальчишка и ничего не понимаешь! - воскликнул в раздражении гетман. - Жестокость и насилие - неотъемлемые признаки любой власти. - Да, власть - это насилие, но разумные правители ограничивают его законом, который и сами, если они уважают себя, не должны преступать и не преступают. А где пренебрегают законом, там начинается своеволие и жестокость... Ни султан, ни хан не придерживаются закона даже на своей родине, так чего же вы хотите от них здесь, на чужой земле, среди чуждого им народа? Они арканом и саблей уничтожат всех нас до единого! Гетман не ожидал такой отповеди от простого на первый взгляд казака и был крайне удивлен. Но вдруг до его сознания дошло, что, возможно, казак намекает на то, что и гетман чинит беззакония, истязая жителей этого края и вымогая у них золото, серебро и всякие другие драгоценности. Он покраснел и зловеще впился холодным взглядом в смельчака, однако Арсен не отвел своих глаз. Это еще больше разъярило Юрася: он не терпел, когда кто-нибудь мог выдержать его взгляд. - Серко, видать, знал, кого посылать, - со значением промолвил он. - У тебя острый язык. Но запомни, что часто язык - наш враг и из-за него не одна голова слетела с плеч!.. Это была прямая угроза. А Звенигора знал, что у Юрия Хмельницкого, человека несдержанного, болезненно уязвимого, исступленного, от угрозы до решительного действия - один шаг. Заметив, как зло блеснули черные глаза гетмана, он вздрогнул и пожалел, что был так откровенен. - Ясновельможный пан гетман... Но Юрась перебил его: - Все запорожцы - мои враги! Если б я смог, то всех отправил бы султану на галеры! И ты среди них был бы не последним!.. Неизвестно, чем закончилась бы эта необычная беседа, но тут вдруг распахнулась дверь и на пороге появился Палий. Гетман ошалело смотрел на незнакомца, вслед за которым в комнату ввалились вооруженные люди. Казалось, у гетмана отнялся язык. - Слава богу, успели! - воскликнул Палий, бросаясь к Арсену и разрезая у него на руках веревки. - Арсен! Брат! - Роман схватил Арсена в объятия, поцеловал в щеку. - Мы так боялись за тебя! А позади стоял, раскинув руки, Спыхальский и, чуть не плача от радости, улыбался. Усы его встопорщились и шевелились, как у кота. Лишь только Роман отпустил Арсена, пан Мартын сгреб его своими медвежьими лапами и крепко прижал к груди. - Живой, голуба! Живой, холера! - загудел Арсену в ухо. - Вот скинем с тебя штаны да всыплем как следует, сорвиголова ты мой любый, чтоб знал, как лезть поперед батьки в пекло! Чтоб слушался старших, когда они уму-разуму поучают! Оттолкнув Арсена от себя, он действительно дал ему леща по спине и вытер кулаком мокрую щеку. Чувства поляка были так непосредственны и искренни, что Арсен, смеясь, схватил его за плечи и чмокнул в жесткие, как спицы, усы. - Благодарствую, Мартын! Благодарствую, брат! - поклонился он и сразу посерьезнел. - Думаю, вы пожаловали сюда не надолго?.. Дело сделано, пора, пожалуй, прощаться с хозяином этих покоев? Все повернулись к Юрасю Хмельницкому. Гетман сник за столом, затравленно поглядывая на засыпанных снегом казаков, которые невесть как появились здесь. - Челом тебе, пан гетман! - выступил вперед Палий. - По правде сказать, не чаял я уже когда-либо свидеться с тобой. Но вот довелось. Недаром говорят, гора с горою не сходятся... Почитай, лет семнадцать минуло с тех пор, как в последний раз видел тебя... - Ты кто? - хрипло спросил Хмельницкий. - Был когда-то казаком Нежинского полка... Помнишь такой? - Помню... - А теперь вольная птица: абшит получил... И стал запорожцем... - Чего ты хочешь от меня? - Ничего!.. Вот вызволил товарища, гляжу на тебя - неужели ты и впрямь сын Богдана? - То есть?.. - Не верится... Если б гетман увидел, что ты натворил на Украине, выродок, он тебя сам, своими руками, задушил бы, как паршивого щенка! - Ты пришел убить меня? Они прямо смотрели друг другу в глаза. Почти ровесники. Палий, правда, был на несколько лет старше, но выглядел моложе гетмана. Один из них снискал славу великого неудачника в личной жизни, разорителя и губителя отчизны, мучителя и безжалостного убийцы; второй еще не был знаменит и даже не подозревал, что станет известнейшим человеком на Украине и самой светлой личностью ее истории того времени. И вот судьба свела их и поставила друг против друга: немощного, слабовольного Юрася Хмельницкого и высокого, могучего, как дуб, сильного духом Семена Палия. Увидев, как расширились от ужаса глаза гетмана, Палий горько улыбнулся и сказал: - Честно говоря, ты давно заслужил виселицы, Юрий! - Почему ты меня так называешь?! - Ведь мы товарищи... Вылетели из одного гнезда: киевская коллегия - наша alma mater. - Ты учился вместе со мной в коллегии? - Да, только на два или на три года я был старше. Кстати, здесь, в Немирове, жил еще один твой товарищ и соученик по коллегии... - Кто же это? - Ты его хорошо знаешь - Мирон Семашко... - Мирон Семашко? - Да, да, тот, которого ты приказал лупцевать палками по ногам и кинул в зловонную яму. - О боже! - Мы вытащили сейчас его, чуть живого, из ямы. Изувер... За одного Мирона тебя следовало бы распять! А скольких людей ты загубил вместе со своими турками да татарами - и не счесть!.. Юрась дрожал, все ниже опуская голову. Каждое слово казака звучало смертным приговором, и Хмельницкому становилось ясно, что пощады не будет. На время в комнате наступила тишина. Все смотрели на сгорбленную спину гетмана, на его склоненную голову с черным чубом, уже покрытую серебристым инеем, на бледное, точно у мертвеца, лицо и тонкие кисти рук, безжизненно лежащие на столе, а видели - безусловно, каждый по-своему - сожженные города и села, татарские чамбулы, рыскающие по Украине, вереницы невольников и невольниц, тысячи трупов, разбросанных по степям и обглоданных волками и одичавшими собаками. И каждый понимал, что перед ними сидит человек, на совести которого значительная часть этих бедствий. И какими бы высокими, по его соображениям, целями он ни руководствовался, оправданий всему этому нет. Тишину нарушил Палий: - Гетман, оглянись вокруг: что ты сделал с отчизной? Что оставил после себя?.. Одни руины! Страшные руины... И кто знает, найдется ли сила, которая сможет поднять этот край из руин?.. А все началось с тебя да Выговского. Это вы своими изменами погубили творение рук Богдана! С вас начались все несчастья нашего народа! А ведь имели же войско, силу, власть... Эх!.. Дурные, неразумные головы... Но не бойся, мы не убьем тебя... И знаешь, почему? Юрась долго сидел неподвижно. Потом, видимо, до его сознания дошли последние слова казака, и он медленно поднял голову. Однако не проронил ни слова. В глазах читался вопрос "почему?", да где-то в глубине их вспыхнула искоркой надежда. - Потому, что ты сын Богдана! - со значением сказал Палий. - Только ради светлой памяти отца твоего даруем тебе сегодня жизнь!.. Так, друзья? Что скажешь, Арсен? - Я согласен... Но как с ним быть! Оставить здесь небезопасно: сразу же после нашего ухода поднимет шум... Может, связать? Все задумались. Но тут вперед подался Спыхальский: - В яму его, сучьего сына! В яму!.. Нех испробует, как там солодко! - загремел его голос. - Хоть на едну ночь в яму! - А и вправду, это мысль! - поддержал поляка Роман. Палий и Арсен не возражали. Казаки дружно подхватили гетмана под руки и, пригрозив, что при малейшем сопротивлении или попытке позвать на помощь ему всадят нож под ребро, вывели на площадь. Здесь лютовала вьюга. Ветер с бешеным посвистом проносился в закоулках между строениями, занося все снегом. Нигде не видно было ни души. Спыхальский с Романом отодвинули мат. Арсен начал сапогами отгребать снег, чтобы достать лестницу. Но Спыхальский не стал ждать, толкнул Юрася в спину, и тот, глухо вскрикнув, полетел вниз. - Ну, как там - не жестко, пан? - нагнувшись, спросил поляк и прислушался. Из ямы донесся стон. - А-а, живой-здоровый, чтоб тебя черт забрал... Вот и добре! Испробуй, как тутай живется, шельма... Жаль, что ныне все узники поутекали, а то они намяли бы тебе бока, уж будь уверен! Он быстро накинул на яму мат, который сразу же стало укрывать снегом. 11 Оставаться на Выкотке дальше было опасно: каждую минуту стража могла обнаружить запорожцев и поднять тревогу. Поэтому, не мешкая, Арсен забрал мать и дедушку и, подавленный страшным известием об исчезновении Златки и Стехи, покинул с товарищами крепость. От руин церкви небольшой конный отряд должен был повернуть на восток, к старому городищу, лежащему в низине в нескольких верстах от Немирова. Там была назначена встреча с Иваником и другими дубовобалчанами, которые решили присоединиться к казакам, чтобы сообща бежать из-под власти турок. Звенигора попросил Яцько, чтобы он присмотрел за дедом Оноприем и матерью, убитыми горем, помог им в тяжелом пути. Паренек солидно ответил: - Не малый - сам понимаю. Будь спокоен, Арсен. Не оставлял вниманием Яцько и своего нового друга, Василя Семашко. Утешал его, как умел. Сподручничал во всем, что требовалось Феодосии. Расставались в темноте. Младен обнял Арсена, поцеловал в обе щеки. - Прощай, сынок, - сказал глухо. - Мы с Ненко остаемся здесь... Не уберегли Златку... Нет сомнений, что ее захватил салтан Гази-бей, мы постараемся вырвать ее из Крыма. Ненко снова пойдет на службу в янычарский корпус, и ему будет легче начать хлопоты перед султаном или великим визирем о наказании Гази-бея и возвращении Златки... Не забудем, понятно, и про Стешу... - Спасибо, батько, - грустно ответил Арсен. - Верю, что вы сделаете все, чтобы освободить девчат... Я тоже не стану сидеть сложа руки: отыщу путь в Крым, разыщу там Гази-бея, и горе ему! - Его не придется долго искать. Это ак-мечетский салтан... - В самом сердце Крыма укрылся хищный ястреб! Но я найду его и под землей. Будьте уверены!.. Если вам посчастливится обнаружить след Златки и Стеши, то дайте мне знать в Сечь. - Обязательно дадим... И от тебя будем ждать радостных вестей. - У Младена дрогнул голос. Старый воевода умолк, потом, поборов минутную слабость, взял Арсена и Палия под руки, отвел в сторону, сказал совсем тихо, но твердо: - А теперь, друзья, слушайте внимательно. От каменецкого паши к гетману вчера прибыл чауш с вестью чрезвычайной важности... - Какой?! - воскликнули одновременно казаки. - Весной этого года, самое позднее - летом визирь Кара-Мустафа бросит свое войско на Киев! Если ему удастся легко и быстро взять город, он перейдет на Левобережье... - Вот как! - Палий и Арсен не могли скрыть удовлетворения. - Ведь этому известию цены нет! - Но это не все... Перед походом визиря крымский хан с ордой должен потрепать Левобережье, а буджакские татары вместе с янычарами - восстановить разрушенные запорожцами турецкие крепости в низовьях Днепра... Думаю, вы и сами понимаете, что эти вести надо немедленно передать кому следует! - Спасибо, батько. - Арсен крепко прижал к груди Младена, потом обнял Ненко. - Спасибо, брат... Все сделаем, как нужно! Повернувшись к Якубу, он хотел обнять и его, но тот вдруг сказал: - Нет, Арсен, не прощайся со мной... Я еду с вами. Возглас удивления вырвался у Арсена, Младена и Ненко. - Якуб, что ты надумал? - накинулся на него старый воевода. - Так нужно, Младен, - спокойно ответил тот. - Если Златка окажется на Украине, я заменю ей тебя, буду отцом... Да и к Арсену приросло мое сердце, как к сыну. В Немирове мне делать нечего. Если спросят, куда девался, скажете - погиб... На родине у меня никого нет, никому я там не нужен. А здесь... Я верю, что найдется Златка, а у нее путь один - к Арсену! Ну, и я с ними! Растроганные Младен, Ненко и Арсен обняли старого друга. Потом постояли молча. Младен поднял руку: - Все... Поезжайте! Да не забывайте, что мы можем передать для ваших воевод не одну интересующую их новость! - Мы найдем вас, батько, - сказал Арсен и первый тронулся в ночную тьму. 12 Оглушенный и до смерти напуганный, Юрась долго лежал на груде гнилой соломы. Когда сознание прояснилось, он поднял голову, пошевелил руками и ногами, чтобы убедиться, что они целы, а потом сел и прислонился спиной к мокрой, ослизлой стене. Сидел неподвижно, отупело уставившись в мрак, пока тошнотворно-удушливый смрад и сырой могильный холод, начавший забираться под жупан, окончательно не привели его в чувство. Он вскочил на ноги. Неистовая злоба вмиг переполнила все его существо. Дикий крик вырвался из горла: - А-а-а!.. Он кричал и колотил кулаками в стену, задирая голову вверх, как волк, и тогда крик походил на волчий вой. - У-у-у!.. Но его, конечно, никто не мог услышать. Вопль напрасно бился о покрытые изморозью стены, его заглушал толстый камышовый мат, которым была прикрыта яма. Юрась понимал, что его не услышат, но животный страх и злоба вынуждали кричать. И он кричал. Кричал до хрипоты, пока совсем не обессилел, а затем сел в изнеможении на солому. Некоторое время молчал, не зная, что предпринять. Проще всего было ждать утра, ведь его, безусловно, кинутся искать... Но мысль, что ему придется всю ночь просидеть в этой вонючей яме, приводила его в бешенство. Кроме того, он представил, как будет вылезать отсюда, грязный, вывалянный в нечистотах и в полуистлевшей соломе, на глазах множества воинов, как завтра весь Немиров станет потешаться над его приключением, и вновь волна злобы и отчаяния поднялась в груди. Встав машинально на ноги и выставив вперед руки, быстро пошел вдоль стены, надеясь в темноте нащупать лестницу, хотя знал, что ее здесь нет... Неожиданно споткнулся и упал, зарывшись руками по самые локти в жидкую холодную грязь... Бр-р-р... Как из огня, выдернул руки, попятился назад, вытерся мокрой соломой, лег, свернулся, как щенок, и тихонько заплакал... Вытащили его из ямы лишь на следующий день. А до этого перепуганный Азем-ага перевернул всю Выкотку и весь Немиров, послал конные татарские отряды в степь, думая, что Хмельницкий сбежал. Но все напрасно. Гетман исчез, как в воду канул. Отряды возвратились ни с чем: метель замела все тропинки и дороги, все человеческие и звериные следы... И только тогда, когда кто-то из гетманских охранников наткнулся на засыпанный снегом труп часового, Азем-ага догадался заглянуть в яму. Его удивлению и радости не было конца: внизу один-одинешенек лежал, скрючившись на соломе, гетман и стонал... НА РУИНАХ 1 Когда после полуночи беглецы собрались, наконец, в условленном месте, укрылись под защитой высоких земляных стен старого городища от ветра и снегопада, никто не представлял, сколько людей тронулось в путь. Думали прежде всего о том, чтобы поскорее подальше отъехать от города и оторваться от погони. Им посчастливилось: метель не утихала два дня и быстро заметала их следы. Только к концу второго дня в каком-то разоренном хуторе с несколькими заброшенными хатами остановились на ночлег. Арсен и Палий, обойдя все подводы, выяснили, что с ними ехало, включая тех смельчаков, которые вместе с Саввой Грицаем помогали в Немирове, и дубовобалчан во главе с Иваником, сто семьдесят человек. Это уже была порядочная группа людей, которых объединяла общая цель - уйти из-под власти турок и неистового Юрася Хмельницкого. Все они сразу признали Палия своим вожаком и прислушивались к каждому его слову, тем более что он был казачьим полковником. Пересчитав людей и проверив, сколько съестных припасов - муки, крупы, пшена, мяса и солонины - оказалось при них, Арсен и Савва поспешили к Палию. - Что будем делать, батько Семен? Припасов всего на неделю... Ну, если животы подтянуть, на две... А до весны далеконько! - сказал Арсен. - Коней совсем нечем кормить... - И куда путь держим? Люди должны знать, - добавил Савва. Они стояли поодаль от всех. Промерзшие люди начали собирать сухой хворост для огня и сдирать с уцелевших хлевов соломенную кровлю, чтобы покормить лошадей. Женщины и дети разбрелись по хатам. В одну из них молодой Семашко с матерью, Якубом и Яцько перенесли из саней тяжело больного отца, угасавшего на глазах. Палий задумчиво смотрел на заснеженные просторы, над которыми опускались синие сумерки, на уставших людей. Глубокие заботы волновали его. - Сейчас у нас единственный путь - на север, к Полесью, - сказал он. - Таков приказ Серко... А оттуда - к Киеву. Мы должны предупредить киевского воеводу, что турки готовятся напасть на город... Думаю, за неделю доберемся туда. - Кто там нас ждет, на Полесье? - разочарованно протянул Савва. - Так, может, ты предложишь что-нибудь другое? - Да нет. - Доберемся до Киева - там видно будет, что делать, - сказал Палий. - Среди своих людей не пропадем... А харчи надо экономить. Ночью их позвали к Семашко: Мирону стало хуже. Помимо того, что сильно распухли и почернели ноги, у него началась жестокая лихорадка. Его уложили на теплую лежанку, прикрыли кожухом, но ему все равно было холодно, от озноба зуб на зуб не попадал. И сын, и жена, и две маленькие дочурки не отходили от больного. Губы его пересохли, глаза горели страшной болью. Видно, болело у него не только тело, но и душа. Он метался на облупленной, давно не беленной лежанке и ежеминутно просил пить. Феодосия и дети подавали ему глиняную кружку, и он пил, стуча о нее зубами. Когда Семен Палий, Арсен и Савва остановились у изголовья, Мирон открыл глаза, слабо улыбнулся. - Помираю я, - послышался его тихий голос. - Доконали меня проклятые янычары... Доконали, черт их побери! Спасибо тебе, Семен, друг мой давний, за то, что с друзьями вызволил, спас меня... За то, что помру я не в смрадной яме, а на руках у любимой Феодосии и деток дорогих... Спасибо вам, друзья. Казаки печально стояли возле больного. Чем могли они помочь ему? Ведь смерть витала над ним и тень ее уже коснулась лица. Отдохнув и собравшись с силами, Мирон пристально посмотрел на жену с детьми и голосом, не терпящим возражения, приказал: - Феодосия, выйди с детьми на минуту! Я должен сказать кое-что Семену и его другу... А также Савве... Феодосия и дети вышли. Мирон немного помолчал, потом протянул руку Палию: - Семен, друг, дни мои сочтены, и не сегодня-завтра я предстану перед богом. Помирать мне не страшно. Жаль только так рано расставаться с белым светом... Но и это пустое!.. Мучит меня лишь мысль: как жить Феодосии с малыми детьми? Пропадут они одни... Знаю, Савва будет помогать, он добрый... Но у него своя семья... - Зачем об этом думать, брат? Даст бог, не помрешь, - постарался утешить больного Палий. - И не год, и не два побродишь еще по свету! - Э, братик, чует моя душа, что и этой весны уже не увижу. Вот лучше послушай, что я тебе скажу... - Говори. - Семен, пообещай, что после моей смерти ты не оставишь на произвол судьбы жену и детей моих... Возьми их под свою опеку... Ты вдовец, я знаю... И тебе, еще не старому человеку, тоже нужен домашний уголок и заботливые женские руки. Поверь мне, лучшей женщины, чем Феодосия, на всей Украине не сыщешь... Так поженитесь если, конечно, она захочет, и будьте счастливы! - Мирон, о чем ты говоришь?! - воскликнул потрясенный Палий. - Ты еще живой. И мы надеемся, будешь жить. - Нет, я уже собрался ad patres*. Больше того, мне кажется, я говорю с тобой уже с того света... Поэтому не перечь мне. Будь настолько добр, пообещай, что сделаешь так, как я прошу... ______________ * Ad patres (лат.) - к праотцам. - В этом можешь не сомневаться: я позабочусь о твоей семье. Вот только что касается Феодосии... - Что именно? - Ты не имеешь права навязывать ей свою волю. Сам знаешь, жена, мать у нас на Украине - всему голова. - Я не навязываю. Я же сказал - если она захочет... Спасибо тебе, брат. Теперь мне и помирать будет легче. Идите! А Феодосия пускай войдет... Казаки вышли. Под утро беглецы были разбужены громким плачем Феодосии - Мирон умер. Похоронили его здесь же, на безымянном хуторе, в старом погребе, ибо нечем и некогда было выкопать в мерзлой земле могилу. Поставили над ним наскоро сколоченный крест, постояли немного, пока Феодосия и дети, обливаясь слезами, припадали к дорогой могилке. Метель утихла, над бескрайним заснеженным полем всходило слепяще-холодное солнце. Начинало морозить. Обоз опять шел на север. 2 Снега выпали в ту зиму такие, что лошади проваливались по брюхо. Поэтому только на десятый день вконец обессиленные беглецы добрались до Фастова. Древний город встретил их мертвой тишиной. На заснеженных улицах - никаких следов человека. На месте домов - обгорелые черные остовы, а те, что уцелели, стояли без окон и дверей. В закопченных каменных стенах иезуитского коллегиума и костела, некогда самых больших и красивейших зданий, которые теперь тоже зияли провалами окон, с криком носилось воронье. Обоз остановился на горе. Отсюда открывался широкий-вид на пойму реки Унавы и заунавские просторы. Вдалеке на фоне искристо-белого снега густо зеленела лента старого соснового бора, тянувшегося до самого Киева. - Ох, роскошь какая, матка боска! - воскликнул Спыхальский, воздев руки кверху и нацелив в голубой простор свои рыжие усы. - Имел бы я крылья, то взмыл бы с этой горы и воспарил над всем этим краем аж во-он до того лясу! Эх, и завидую я, панове-братья, птицам, которые носятся высоко в небе и могут всегда, как только захотят, с высоты любоваться красотой этой! - И правда, здесь красиво, - согласился Арсен. - Не хуже, чем у нас в Дубовой Балке над Сулой... Только грустно как - ни одной живой души! - До чего довели землю нашу! - с чувством сказал Палий. - И султаны, и ханы... И свои "янычары"... Вытоптали, выжгли, разорили дотла. Сможет ли она когда-либо подняться вновь? Все молчали. Мог ли кто ответить на этот вопрос? Да разве один только Фастов в руинах? Они уже проехали пол-Украины, и почти повсюду - пепелища и запустение. Сколько народа нужно, чтобы заселить эти пустоши? Сколько сил потребуется для их возрождения? Пока разбитной, вездесущий Иваник, которого Палий в шутку прозвал генеральным квартирмейстером, размещал людей на ночлег в сырых, но все же теплых кельях иезуитского коллегиума, пока мужчины ходили к Унаве за сеном и камышом для коней, а также за дровами, Палий с Арсеном, Спыхальским, Романом и Саввой Грицаем поднялись к фастовскому замку. Перед разбитыми в щепы воротами с остатками брусьев на длинных и крепких железных петлях Арсен, который шел впереди, вдруг замер: по рыхлому снегу петляли человеческие следы. - Эге, да тут кто-то есть! - сказал он и вытащил из-за пояса пистолет. - Интересно, друг или враг? А мы думали, что во всем Фастове ни души! Он осторожно вошел в крепость. Друзья не отставали от него. Следы повели их через широкий двор к противоположной стене, к единственному уцелевшему среди крепостных построек небольшому домику. Крыша его во время пожара, видимо, сгорела, но кто-то уже позднее покрыл ее вязанками камыша и ржаной соломы. Из высокой кирпичной трубы вился едва заметный сизый дымок. Арсен толкнул дверь, крикнул в темные сени: - Эй, кто тут живой, отзовись! Внутри послышалось неразборчивое бормотание, но никто не показывался. Казаки вошли в полутемную комнатку. Перед печью, в которой малиново догорали дубовые сучки, стояла сгорбившись старушка. Черные сухие руки ловко орудовали рогачом. С печи, давно не мазанной и облупившейся, испуганно выглядывали две пары ребячьих глазенок. Вся комната была завалена старым хламом, дровами, сушеными опятами, дикими грушами и кислицами. В одном углу, отгороженном толстыми сосновыми поленьями, темнела изрядная груда желудей. Всюду по стенам висели пучки красной калины и разных трав. На скрип двери старушка оглянулась, но не тронулась с места, выжидательно глядя на незнакомцев. - Добрый вечер, мать! - поздоровались казаки. - Дай боже здоровья и вам, детки! - прошамкала она в ответ. - Я думала, на этом свете уже и нету никого, ан, люди есть. - Есть люди, бабуся, - сказал Палий. - А вот в вашем Фастове - негусто. Кроме вас вот, - кивнул он на печь, - пожалуй, больше никого? - Больше никого... Осталась одна я с внучатами. А если правду сказать, с чужими сиротами. Бродили по пожарищу... Настеньку тут подобрала, а хлопец сам прибился. - Не прибился, а пришел, - отозвался с печи мальчонка. Все повернулись к детям. Девочка лет семи в смущении опустила большие черные глазки и шмыгнула в закут, за дымоход. А мальчик, которому можно было дать лет десять или одиннадцать, смело смотрел на незнакомцев из-под соломенно-светлой челки. - Как же тебя звать, парубок? - спросил Арсен, протягивая руку, чтобы погладить мальчонку по голове. Но тот отклонился и солидно ответил: - Звать меня Михась. А по фамилии Цвиль. - Ясно. Михайло Цвиль... Откуда ж ты родом? - Из Черногородки... Слыхали? - Это та, что на Ирпине? - спросил Палий. - Прочная крепостца! - Была прочная. Да одни стены остались. А от села - головешки... - И ни одного человека? - Да нет, когда я уходил разыскивать в Фастове своего дядьку Василя, то в Черногородке трое еще жили - бабушка Мокрина с Марийкой и Мелашкой... Они и меня звали к себе, но у них и у самих нечего было есть... Зачем им лишний рот? Михась говорил, как взрослый. От этого страшная, жестокая правда становилась еще более жуткой. Казаки сжали зубы. Спыхальский выругался: - Пся крев, до чего довели народ! Вшистко разорили, вшистких уничтожили... Палий тяжело опустился на топчан за печью, склонил голову, закрыл лицо руками и долго сидел так неподвижно. Никто не нарушал гнетущую тишину. Только бабуся двигала рогачом в печи, доставая горшочек, из которого пахло грибами. Когда же Палий опустил руки и поднял голову, все увидели, что его лицо - мокрое от слез, а глаза светятся каким-то странным огнем, которого раньше никогда в них не было... - Друзья, не удивляйтесь моей слабости... Сейчас я плакал по тому, чего не вернешь, и по тем, кого не вернешь... И я клялся сам себе беспощадно бороться, пока сил хватит, с врагами заклятыми. Бороться, чтобы спасти хотя бы то, что еще возможно спасти. Жизнь и будущее деток этих. Нашу землю... И если недавно я шел в Запорожье, чтобы не остаться одиноким, то теперь я знаю, что иду в Сечь, к Серко, для того, чтобы помочь ему своей саблей защищать свой народ и его землю! Если и вы так думаете, то заклинаю вас, братья, идти вместе со мной. Вы слышите, как взывают эти руины о мести! Вы видите, до чего довели нас неразумные гетманы - до полного разорения нашей державы, до полной гибели... - Ну, виноваты не только они, - вставил Арсен. - Конечно, не только они, - согласился Палий. - Но прежде всего - они!.. Припомните: Юрий Хмельницкий двадцать лет назад владел обоими берегами Днепра и было у него шестьдесят тысяч казаков, кроме запорожцев. Могло бы быть сто двадцать, а то и больше! Стоило только клич кликнуть... А что он имеет теперь из-за своей дурной головы? Тысячу янычар, татар, волохов да сотню продажных лоботрясов... Однако худшее его наследие - разделение Украины на Левобережье и Правобережье. С этого и начались наши беды! И если Левобережье осталось под защитой Москвы и благодаря этому выстояло, выжило в вихре лихолетья, то Правобережье, которое по милости Юрася отошло снова к Польше, начисто вытоптали турки, татары, поляки и свои безголовые гетманята... Казалось бы, насколько был умным Петро Дорошенко, но и у него не хватило умения объединить Украину. А мог ведь! Мог объединить под покровительством России... Все было почти готово, когда он пришел с войском на Полтавщину, и левобережные полки вот-вот должны были вручить ему гетманскую булаву. Так нет! Получив известие из Чигирина, что жинка наставила ему рога с молодым казаком, оставил войско на брата и помчался сломя голову, чтоб покарать изменщицу. И все рас