ения. Охотнее всего она бы сама отправилась к мужу. Но об этом нельзя было и мечтать. Когда же Орлов вручил ей золото, она вовсе растерялась, не зная, что с ним делать. - Родион Родионович, сердце у меня сжимается от тоски по Ивану. Ведь меня вызывали в жандармское управление и там сообщили, что он погиб, утонул при попытке к бегству. Как лгали! - Наверное, так донесли с каторги, чтобы скрыть, что у них сбежало трое заключенных. Но, к счастью, Иван Фомич жив, здоров и даже на охоту ходит. - Я сделаю все, чтобы добиться его освобождения. Завтра же посоветуюсь с друзьями. Пообещайте мне, что поживете с супругой у нас до тех пор, пока я все узнаю у друзей Ивана. Золото - это ключ, который в царской России порой открывал железные тюремные ворота. После многих хлопот, во время которых на столах чиновников незаметно появлялись шелестящие пачки, удалось смягчить приговор Феклистову. Пять лет каторги были заменены пятью годами ссылки в Сибирь без права выезда. И это был прямо-таки неслыханный успех. Феклистову было поставлено условие - геологическое исследование края, где он будет отбывать ссылку. Ольге Петровне разрешили поехать к мужу. Она как бы воскресла. Охотнее всего она бы уехала сразу, но из благодарности посвятила себя Майиул: ходила с ней в театр, на концерты, в музеи, знакомила ее с жизнью большого города. Майиул была в восхищении. Двухмесячное пребывание в Петербурге открыло перед ней новый мир. - Вы даже не представляете себе, что у вас за жена, - говорила Ольга Петровна Орлову. - Она очень наблюдательна и сообразительна. К тому же, у нее большие способности к рисованию. Я видела, как она рисовала узоры для отделки шкур. Ведь это же настоящее художество! Ей бы нужно учиться и учиться. Обещаю вам, пока будем вместе, помочь ей приобрести хотя бы основные знания. В Петербурге уже капало с крыш, по утрам над городом висел густой туман. Но ветер его быстро рассеивал и относил к морю. - Мы привезем в Сибирь весну, - смеялась Майиул, садясь в поезд вместе с мужем и Ольгой Петровной. - Да, весну и радость, - добавила Ольга Петровна. - То-то будет неожиданность для вашего мужа! - Вы правы. Хотя жандармские власти уже уведомлены о решении, но они не знают, где скрывается "беглец", и, таким образом, не могут сообщить ему... Но друзья не учли Боброва, который имел постоянный контакт с врачом каторги. От него фельдшер узнал об успехе, увенчавшем поездку Орлова, и этим известием немедленно порадовал Феклистова. Беглый каторжанин, официально объявленный мертвым, явился в уездную жандармскую управу. - Вот так птица! - насмешливо приветствовал его начальник. - Услышал о предоставленной ему великой милости и прилетел. Где же вы скитались? - На том свете, среди мертвых, куда вы изволили меня зачислить, - улыбаясь отвечал Феклистов. - Молчать! Здесь не шутят! Хочу знать, где вы скрывались. - В тайге. - Еще скажете мне, что спали в медвежьей берлоге и мишка вас согревал. - Почти так. Я жил в покинутой хижине и питался чем мог. - Гм, интересно, вы живучи, словно кошка! Однако кто же вас лечил? - Меня подобрали кочующие эвенки, завезли по реке Лене до самого побережья Ледовитого океана и там меня долечил доктор флота его императорского величества. - Гляди-ка, далеко залетела птичка с перебитыми крыльями! Феклистов молчал. Тем временем жандармский начальник просматривал его дело и вдруг спросил: - Какое место выбираете себе для ссылки? К сожалению, вам и такая милость дана, самому выбирать, где хотите поселиться. - Если позволите, я бы избрал именно здешний уезд. Надеюсь, что в вашем лице я всегда буду иметь благожелательного заступника, - поклонился Феклистов. - Не знаю, каких заступников вы имеете в Петербурге, меня это мало интересует. Что же касается меня, я буду руководствоваться вашим поведением. Являться будете каждый месяц лично ко мне. И предупреждаю вас: никакой агитации, нелегальных политических кружков и тому подобных... Будем иметь вас на виду, даже если снова заберетесь в медвежью берлогу. А теперь подпишите... Отвратительная процедура была закончена, и Феклистов, выходя из управы, глубоко вздохнул. Тем не менее к одинокой избе в Певучей долине он поехал не сразу, - остановился на несколько дней у своего друга Боброва и с нетерпением ожидал возвращения Орлова. Вместе с охотником и Майиул приехали Ольга Петровна и Андрей. ...Тихая избушка неузнаваемо преобразилась. Из открытых окон слышался смех, пение и музыка. Планы поездки за границу теперь отошли в прошлое. Он не прекратил революционной деятельности, но должен был действовать крайне осторожно. Временно ограничился поддерживанием связей и случайной помощью другим революционерам, бежавшим с каторги. Ольга Петровна пробыла у мужа до самой осени, а затем вместе с сыном вернулась в Петербург. Феклистов не был восхищен задачей, поставленной перед ним петербургскими властями, - производить геологические изыскания. - Я должен работать для своих тюремщиков, для господ фабрикантов, биржевых спекулянтов и дворянства? Ну нет, этого не будет! ...Время шло, Феклистов полюбил тайгу. Высоко в небе летели лебеди и дикие гуси и протяжными криками возвещали весну. В лесу смешивались тысячи запахов и аромат цветущих и отмирающих растений. Глубже всех дышали березы. Их дыхание было чисто, как прозрачная вода лесного родника. Феклистову казалось, будто сильный запах, гонимый ветром с крон деревьев, напоминает соленое дыхание моря. Орлов, с которым Иван Фомич часто делился своими наблюдениями, сказал ему как-то раз. - Ну, Фомич, ты пропал. Уж тот, кто полюбит таежную жизнь, навсегда оставит город. И он не ошибся. После истечения срока ссылки Феклистов остался в тайге: производил геологические изыскания, составлял геологические карты и переписывался с научными обществами. Феклистов был страстным охотником. Зимой, когда нельзя было отдаться своей любимой работе, он неутомимо занимался промыслом пушного зверя. Больше всего его привлекала охота на соболя. Часто участвовал в облавах на медведя и не пропускал ни одного случая прервать зимний сон мишки, выгнать его из берлоги и всадить пулю в косматую шкуру. Когда женился его сын Андрей, Иван Фомич поехал в Петербург к нему на свадьбу, пробыл в столице несколько месяцев и опять вернулся в Певучую долину. Возвратился он вместе с Ольгой Петровной, которая тоже полюбила безмолвные дремучие таежные леса, где вековые деревья, словно стражи, охраняли богатства, скрытые в недрах земли. Большую часть года Ольга Пегровна проводила дома и была незаменимой советчицей Майиул, подарившей Орлову сперва сына, потом дочку. Время шло, молодые Феклистовы тоже дождались в Петербурге радостного торжества - у них родился сын, которого назвали Олегом. Счастливые дед и бабушка отправились посмотреть на внука. Но на этот раз Ольга Петровна серьезно заболела, и они остались в Петербурге. Несомненно, недуг явился последствием тяжело переносимых ею продолжительных и суровых сибирских зим. Врачи рекомендовали поездку на юг, на Кавказ. Однако ванны не могли помочь больному сердцу. Ольга Петровна возвратилась в Петербург и, несмотря на всевозможную врачебную помощь и самоотверженную заботу Ивана Фомича, вскоре умерла. После смерти жены Иван Фомич весь отдался революционной работе. В январе 1905 года в России вспыхнула революция. Феклистов помог организовать доставку из-за рубежа оружия для рабочих боевых дружин в Москве. Однако его деятельность не удалось полностью скрыть, охранка начинала кое-что подозревать, и Феклистову ничего не оставалось, как побыстрее уехать в тайгу и таким образом избежать новых репрессий. В Певучей долине Иван Фомич вернулся к своим незаконченным изысканиям и в упорном труде постепенно залечивал раны тяжелого горя, нанесенного смертью Ольги Петровны. Целые недели он проводил в тайге, где продолжал составлять геологическую карту и делать описания месторождений различных минералов. Орлов часто его спрашивал, какой смысл во всей его работе, если о ней никто не знает и никто по заслугам ее не оценит. - Эх, Родион, Родион, а кто оценит твой труд? Кто скажет тебе спасибо за то, что добываешь пушнину? Купцы, которые, где только могут, стараются тебя обмануть? Если бы я сейчас опубликовал свои открытия, русский народ от этого никакой пользы бы не имел. Но поверь, наступит время... лучше почитай Пушкина. Он поспешно вышел и скоро вернулся с книжкой и вдохновенно прочитал: Товарищ, верь: взойдет она, Звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, И на обломках самовластья Напишут наши имена! - Что ты скажешь на это? Совершенно понятно, что такое стихотворение считается запретным. Это пророчество, основанное на совершенно реальной силе - на народе. И вот когда это пророчество сбудется, только тогда я передам общественности результаты своей работы, чтобы она служила всем. Летом к старому геологу приехала чета Феклистовых с сынишкой Олегом. Дедушка полюбил маленького внука, и тот к нему быстро привязался. Андрей иногда сопутствовал отцу в его изысканиях, а больше увлекался охотой. - Андрей, - упрекал отец сына, - то, что ходит, бегает и летает по тайге, найдешь в любом месте. Но то, что скрыто от людских взоров под землей, в пещерах, среди скал и в горах, намного ценнее, и сразу его не найдешь. Я бы хотел, чтобы ты был продолжателем моего дела или хотя бы надежным хранителем подземных сокровищ тайги. Сейчас я владею ими сам только потому, что не хочу отдавать их в жадные руки богатеев. Но знаю, что скоро народ станет свободным. Я, может быть, не доживу до этого дня, а тебя я бы хотел ознакомить с этими месторождениями. Андрей задумался. Затем спросил отца. - Ты, вероятно, нашел золото, папа? - Золото... Разве на свете нет ничего более дорогого? Тайга скрывает и другие сокровища, которые полезнее и важнее золота. Жаль, что ты не пошел по моим стопам и не стал геологом... Маленький Олег должен им быть... Если будет необходимо, я поручу тебе важное задание, хотя оно касается геологии. Больше этого вопроса они не затрагивали, и спустя несколько дней после разговора молодые супруги уехали. Иван Фомич проводил их до железнодорожной станции и на обратном пути остановился у Боброва. Фельдшер был не один. В удобном кресле развалился полный мужчина с холеной бородой, большим ртом и усами. Черные волосы, пронизанные серебряными нитями, были старательно зачесаны. Это был время от времени навещавший Боброва крупный торговец пушниной Пуговкин. - Вы пришли очень кстати, многоуважаемый господин Феклистов, - начал он важно. - Я приехал сюда именно ради вас. Я как раз собирался посетить вас в вашей таежной "резиденции" и уговаривал Николая Никитича съездить вместе со мной. Не правда ли? Бобров кивнул и слабо улыбнулся, из чего Феклистов заключил, что тот не очень-то был доволен визитом купца. Пуговкин продолжал: - Я угадываю ваши мысли. Вы не знаете меня и удивляетесь, почему я так говорю с вами. Наверное, вы не читали нашей губернской газеты, в которой часто пишут о моей коммерческой и общественной деятельности. Однако это не имеет никакого отношения к данному вопросу. У меня к вам очень важное дело... В Петербурге интересуются вашими геологическими изысканиями. Поскольку же в течение ряда лет не поступало никаких крупных работ, то меня просили взять на себя труд посетить господина Феклистова и сообщить о достигнутых им успехах. Иван Фомич посмотрел на купца и пожал плечами. - Весьма удивлен, недавно я выслал в Петербург объемистый материал. - Может быть. Это весьма похвально. Но они, по-видимому, ожидали нечто иное. - К сожалению, иными результатами своих исследований служить не могу. - Ну что ж, пусть будет по вашему. Я, конечно, ожидал большего... - Работа геолога нелегка и зачастую приносит разочарование, - вмешался в разговор Бобров. - Сколько раз я поражался Иваном Фомичом, как у него хватает терпения. - Охотно верю и остаюсь вашим покорным слугой. Значит, жду, пока вы меня не удивите. После ухода Пуговкина Бобров раздраженно бросил: - Видел его? Пришел разведать, хочет выслужиться. Из пота охотников сколачивает целое состояние, платит за пушнину жалкие гроши, а теперь хотел бы и здесь найти легкую наживу, да еще и путь к славе! Феклистов задумался. Затем лицо прояснилось... Иван Фомич разработал длинный и подробный отчет, богато иллюстрированный картами и сопровождаемый описаниями геологических формаций, в котором перечислял такие породы и минералы, которые с точки зрения возможности их использования совершенно не заслуживали внимания. Когда же этот материал был вручен Пуговкину, тот был в восторге от обилия карт, чертежей и таблиц. Само собой разумеется, он не имел понятия о "пустоте" доклада. Феклистов добился своего: в Петербурге сразу потеряли интерес к области, которая не сулила им никакой пользы. x x x Однажды летним вечером перед избой Орлова остановилась повозка. Выглянув из окна, Майиул увидела Боброва. - Николай Никитич приехал, дети, идите встречать! Мальчик и девочка выбежали навстречу гостю, они знали, когда бы он ни приехал, у него всегда найдется для них какой-нибудь сюрприз. На этот раз он привез "сюрприз" и для взрослых. Едва войдя в дом и поздоровавшись со всеми, он нахмурился и сказал: - Сейчас прочту вам кое-что из газет... правительство Его Императорского Величества объявило 16 июля всеобщую мобилизацию... Начинается война с Германией и Австрией. Радоваться нечего. Мы связаны договорами с Англией и Францией, которые тоже объявили мобилизацию. У нас в городе председатель Союза русского народа раскричался вовсю, что мы должны защищать родину от прусских варваров, и призывал к походу к православному Царьграду. Не может дождаться, когда начнет наживаться на военных поставках. Я бы хотел поговорить с Иваном Фомичом, что он об этом думает... Его, видно, нет? Наверное, опять на изысканиях? - Уже десятый день, как уехал с Хатангином к Сурунганским горам. - Фомич нашел там что-то интересное. Работает больше месяца, даже похудел. Ведь он уже не молодой человек, давно за шестьдесят, трудно ему, а слушать никого не хочет. Ты бы хоть вразумил его, так сказать, по-врачебному. Известие о всеобщей мобилизации окончательно вывело Феклистова из равновесия; когда же пришло письмо от Андрея, сообщавшее, что вот-вот и его возьмут в армию, Иван Фомич, недолго думая, отправился в Петроград. Он еще застал сына. С Андреем у него была продолжительная беседа. Он ознакомил сына с результатами своих трудов, договорился, что после возвращения с фронта Андрей посвятит себя исследованию сокровищ тайги, которые нашел и берег до лучших, свободных времен его отец. Прощаясь, Иван Фомич еще раз напомнил Андрею о важности своих открытий. - А теперь возьми с собой на дорогу Пушкина, - добавил он, протягивая томик стихотворений. - Он развеет любую грусть и тоску. Будь здоров и скорее возвращайся... Андрей взял книгу, положил в свой чемодан и улыбнулся. Чудак же отец - с Пушкиным на фронт. Иван Фомич провел в Петрограде несколько месяцев и так сдружился с внуком, что тот после отъезда дедушки долго тосковал. Много труда стоило матери успокоить его обещанием, что скоро и они поедут в далекую тайгу. x x x Наступила весна. Уже несколько дней над Певучей долиной летят птицы. Над тайгой слышались заунывные голоса журавлей, гоготанье гусей, кряканье уток... Ивану Фомичу не спалось. Он вспоминал минувшие весны, прожитые в безмерных просторах дремучих лесов. Это была весенняя бессонница - предвестник охоты... Много лет назад геолог Феклистов подтрунивал над охотником Орловым, что тот никак не может дождаться, когда станет свидетелем свадебных торжеств лесных зверей и птиц, а теперь и у самого весенний перелет птиц вызывает тоску. Вероятно, то же самое ощущал и прирученный ежик. Всю ночь он фыркал, сопел и топтался вокруг печки, свалив совок и кочергу. Иван Фомич не прикрикнул на него, так как понимал, что ежик тоже почуял весну. - Бог с тобой, иди себе, непоседа, однако мог бы и подождать, - и открыл дверь. На крыльце еж остановился, обернулся во все стороны и завертелся. - Может быть, еще раздумаешь? Но ежик осторожно спустился со ступенек и скрылся во тьме. С весны и до осени ежик скитался по тайге и вокруг дома. Но как только чувствовал приближение зимы, он всегда возвращался домой. Иногда Феклистов умышленно его не впускал, и тогда еж проникал домой совсем необычным образом. Сначала он скребся в дверь, а когда его усилия ни к чему не приводили, он отправлялся в сарай и ждал, пока кто-нибудь не придет за дровами. Дрова носили сложенные в небольшие вязанки, а щепки на растопку накладывали в корзину. Пжик подстерегал подходящий момент, забирался в корзину и спокойно ждал, пока его отнесут домой. Иван Фомич посмотрел вслед ежу, вернулся домой и быстро оделся. Ему хотелось услышать весеннюю песню глухарей. До места токования было недалеко. Еще неделю тому назад он обходил и наблюдал вместе с Родионом Родионовичем, где садятся по вечерам эти большие птицы и где по утрам начинают свои поединки. В окрестностях Певучей долины они обнаружили большое количество деревьев, которые избрали себе глухари. Едва Феклистов сделал несколько шагов, как услышал слабое пощелкивание, которое затем усилилось до первой трели. Как бы в ответ справа и слева раздалось токование второго, третьего и четвертого глухаря. У охотника заколотилось сердце, и, терпеливо подкрадываясь, он разглядел наконец в сером освещении едва занимающейся зари темный силуэт птицы. Глухарь передвигался с распущенным, как веер, хвостом, вытянутой шеей и выпяченной грудью. В любовном экстазе он забыл обо всем и пел свою первую и последнюю песню этой весны... Грянул выстрел - и птица упала в снег. Дробь оборвала песню одного "рыцаря", но вблизи, шагах в ста, раздалось такое же страстное пение. Спустя минуту и этот глухарь мягко упал в снег. Феклистов сел и задумался. Алой зарей запылало весеннее утро, и со всех сторон доносились звуки пробуждающейся жизни. Суровая тайга собиралась отметить праздник весеннего пробуждения. Снова зазвучали тысячи голосов неугасающей жизни, которая только дремала под белым саваном беспощадной зимы. Наверное, под впечатлением воскресающей жизни Феклистов почувствовал гнетущую тоску... Иван Фомич отряхнулся, поднял своих глухарей и зашагал домой. Из трубы уже поднимался дым. Соседи Орловы сидели за столом и ждали Родиона Родионовича, который тоже еще затемно отправился на ближайшее место токования тетеревов. Весенняя охота закончилась, быстро миновало лето и осень. Феклистов продолжал вести изыскания, но силы его уже были надломлены. Мучила одышка, отекали ноги. Наступила суровая зима. Охотники отправлялись в глубокую тайгу на белку, лисиц, соболя, а Иван Фомич сидел в кресле и читал своего любимого Пушкина. Он тяжело переживал, что не может уже бродить по глубокому снегу в глухих уголках тайги и прислушиваться к звонким голосам проворных охотничьих собак-лаек. Силы его покидали, ни медвежье жаркое, ни отвар чудесного корня женьшень, который больной пил по совету Боброва, не могли ему вернуть потерянных сил. - Родионыч, сегодня приедет мой личный врач, знаменитый Бобров? - спрашивал тихим голосом Феклистов. - У меня шалит сердце, я не могу дышать... - Приедет, Фомич, обязательно приедет. Пуговкин тоже хочет с тобой увидеться. Когда, наконец, Бобров приехал, то не мог оказать большой помощи. Фельдшер увидел, что его друг почти безнадежен. Оставалась единственная надежда на концентрированный отвар корня женьшеня. Сильная доза этого лекарства подействовала: Феклистову стало легче, но в то же время он понял, что улучшение его состояния будет непродолжительным. - Ты привел меня в чувство, Никитич, но не вылечил. Подай мне, пожалуйста, чернильницу я напишу Андрею. Хочу еще раз напомнить то, о чем говорил с ним в Петрограде. Писал он медленно, тяжелой рукой, часто закрывал глаза. - Родионыч, - обратился он к охотнику, кончив писать, - вверяю это письмо тебе. Пообещай мне, что сам лично его доставишь, если я не доживу до встречи с сыном. Ты хорошо знаешь, скольких усилий и времени стоило мне вырвать у тайги тайну ее сокровищ. Я хочу, чтобы о них никто не знал до тех пор, пока не настанут иные, лучшие времена. После моей смерти ими займется Андрей. Кое-что я ему уже объяснил, а здесь даю последние указания. - Но ты, Иван Фомич, очень мрачно смотришь... - Я знаю, что делаю, Родионыч. Пообещай мне выполнить мою просьбу. - Хорошо, друг. Андрей получит твое послание, даже если бы мне пришлось идти пешком до самого Петрограда. Только столь важное письмо должно быть опечатано. Подожди немного, я сургуч принесу. Феклистов остался один. Устало закрыв глаза, он вскоре уснул. В этот момент тихо приоткрылась дверь и в комнату вошел Пуговкин. Увидев на столе исписанную бумагу, он развернул ее. Прочитав первые строки, он дрожащей рукой надел пенсне. С необычайным волнением стал читать. Вдруг он услышал шаги и быстро вышел из комнаты. - Мы здесь, Фомич, - весело объявил Бобров, подходя к постели. - Однако наш пациент уже заснул. Это хорошо. Услышав шум, Иван Фомич открыл глаза, позвал Орлова и попросил запечатать письмо. Друзья запечатали письмо, и Феклистов снова заснул. Бобров приписывал это действию корня женьшень. - Если бы только сердце не было так ослаблено... Тогда бы я готов был поверить, что и на этот раз корень жизни не подведет. Но корень не помог. Глав 3 ЖИВЫЕ ДРАГОЦЕННОСТИ Теперь, когда мне стала известна чуть ли не вей жизнь Орлова, я смотрел на него с еще большим почтением и восхищением. Правда, меня удивляло отсутствие его жены Майиул, которой хлопоты по домашнему хозяйству, по-видимому, не мешали в развитии ее художественных дарований. Об этом свидетельствовали многочисленные картины - акварель, масло и карандаш, висевшие на стенах. Я с интересом осматривал таежные этюды, сценки из охотничьей жизни, пейзажи и натюрморты. Родион Родионович объяснил мне значение многих картин или их историю. Осмелев, я спросил, где же хозяйка дома, столь прекрасно владеющая кистью. Старый охотник улыбнулся, расправил бороду и сказал: - Вот какое дело: жена хоть не молода, но не пропускает ни одной выставки. Не то, чтобы только свои картины выставляла. Нет, имеет еще и другие занятия. Сейчас как раз подготавливается выставка народного творчества. К кому с этим обратиться? К Майиул Каун-диговне Орловой. Знаете ли, выборы, комиссии, совещания, собрания, заседания, бог знает, что еще. А вы еще спрашиваете, где жена? Организовывает, согласовывает и советует художникам, а мы вот тут с Тамарой сидим одни. - Только, дедушка, не говорите так! - засмеялась внучка. - Сами туда бабушку посылаете, сами советуете, какие картины показать. Уж не отпирайтесь! По правде говоря, о жизни Родиона Родионовича мне рассказывали много, но кое-чего не досказали. Какова, например, судьба письма Ивана Фомича Феклистова? Вручил ли его Родион? Занялся ли Андрей отцовским таежным наследством? О каких сокровищах шла речь? Все эти вопросы остались невыясненными, и никто даже не пытался на них ответить. Очевидно, старый Феклистов был всего-навсего чудаковатым геологом, придававшим всем своим находкам намного большее значение, чем они имели в действительности. Может быть, он и впрямь нашел месторождения золота, но настолько бедные, что их вообще нельзя было разрабатывать старым примитивным способом, и они ожидали, пока в землю не вгрызутся мощные экскаваторы, а в тайге не вырастут хорошо оснащенные промышленные предприятия по добыче этого драгоценного металла. Может быть, завещание касалось соболей, а может быть, корня женьшень? Одними догадками этой запутанной истории мне было не разрешить. Должен признаться, что, подстрекаемый любопытством, но не желая со столь щепетильным вопросом обращаться непосредственно к старику Орлову, я спросил об этом Петра Андреевича Чижова. Но тот исчерпывающего ответа дать не мог. - Я и сам толком ничего не знаю. Андрей Феклистов погиб во время первой мировой войны, вскоре после смерти своего отца. Что произошло потом, не знаю. Должно быть, все кончилось на смерти отца и сына. Не ломайте над этим голову. Вероятно, когда-нибудь все откроется, хотя я лично обо всех этих "сокровищах" неважного мнения. Иначе бы Орлов о них что-нибудь да знал и после революции сделал бы все возможное, чтобы богатое наследство Феклистова было использовано. - А внук? Он, видимо, приехал с определенной целью? Не верится мне, чтобы его интересовали только соболи. - Вот уж не думал, что вы такой дотошный! Я получил письмо от его дяди, биолога Реткина. Там написано, чтобы я помог его племяннику добраться до таких мест, где, по моему мнению, водятся соболи. Реткин сейчас занимается проблемой переселения соболей в места, где они раньше водились, но потом были истреблены. Ну, а когда он не смог приехать к нам, послал Олега. Тут все вполне естественно... - ...Вплоть до того, что племянник геолог и в соболях он разбирается, судя по всему, как я в звездах!.. - Вы ошибаетесь, дорогой друг. Соболя Олег знает. Все его повадки, характер. Ведь доказал он нам, что мы делаем большую ошибку, когда оставляем соболя хотя бы на одну ночь в капкане. Он даже показал новые капканы, которые хочет осенью испытать. Вчера он договорился со здешним кузнецом, чтобы тот срочно сделал ему еще несколько таких капканов. Правда, я сомневаюсь, чтобы сейчас, в теплое время, ему удалось что-либо поймать. - Значит, я должен отказаться от мысли, что у Олега иные намерения, чем соболи? - Это, Рудольф Рудольфович, ваше дело. Для меня вопрос ясен: мы едем искать соболиный рай в Сурунганских горах, о которых когда-то рассказывал и, наверное, даже писал Иван Фомич Феклистов. - Какая дорога ведет к этому раю? - Никакой. Как и к каждому обетованному месту, ведут лишь тропинки, да и те обычно загромождены камнями и деревьями. Летом и осенью попасть туда очень трудно! - Но нам говорили, что старый геолог бывал там во все времена года. - Так это ж был Феклистов! Однако даже он не рисковал отправляться туда в одиночку. Обычно его сопровождал Хатангин, опытный охотник. Но Хатангина уже нет в живых, а со времени смерти Ивана Фомича в тайге многое изменилось. Как-никак более двадцати лет прошло! Орлов тоже там бывал. Дважды, но всякий раз зимой, когда реки, ручьи и болота скованы льдом. Ездил на санях, часть пути, говорят, проделывал на лыжах. В тот же вечер Родион Родионович подробно ознакомил нас со своими поездками к Сурунганским горам. Память у него была завидная, и он обращал наше внимание на непроходимые места, переправы, броды, болота, крутые обрывы. Он не скрывал сомнения, что вряд ли нам удастся совершить это трудное путешествие в начале осени. Олег сначала записывал указания Орлова, но вдруг закрыл тетрадь. Минуту он молча смотрел на старика, потом тихо произнес: - Я надеюсь, Родион Родионович, вы нас поведете?.. - Это будет ошибка в календаре, парень. О поездке мы говорили, но ты сказал, что хочешь ехать теперь. На санях бы куда ни шло, но верхом, а то и просто пешком! Куда там... - Почему пешком? - Потому что ты покалечил бы лошадей на обрывах, потопил бы их в болотах, поломал ноги об острые камни, которых в высокой траве конь не видит. - Так кто же тогда нас поведет? - растерянно спросил Олег. Чижов не решался взять на себя обязанности проводника: он никогда не доходил до Сурунганских гор. Правда, зимой он иногда охотился у холмов Лосиные Гривы, но это ж всего только половина пути. - Во всей деревне не найдете человека, - убеждал он, - который бы поручился, что доведет вас туда. Брат мой, Тит, советует поискать проводника в поселке эвенков. На следующий день оба брата уехали, а Олег дожидался их возвращения и убивал время около меня. Я ловил хариусов в речке, прямо около деревни. К нам присоединилась внучка Орлова и, едва заметив Олега, засмеялась: - Что дуетесь, как бука? Вам это не к лицу. Полюбуйтесь, при первых же затруднениях товарищ теряет настроение. Тайга - это, знаете, тайга, здесь не ездят как по Невскому проспекту. - Что вы знаете, Тамара, о нашем Невском? - Во всяком случае, больше, чем вы о тайге. От Адмиралтейства до Московского вокзала я помню чуть ли не каждый дом. - Тогда сдаюсь. А откуда же вы так хорошо знаете Ленинград? - А я там училась. - В Институте народов Севера? - Да, я теперь учительница в национальной школе. - Значит, мне следовало бы идти к вам в школу и изучать тайгу. - Едва ли у вас хватило бы терпения. Что-то сейчас вы не очень им отличаетесь. - Это зависит от учительницы, - вмешался я в разговор, но закончить мне помешала внезапно клюнувшая рыба. Я подсек большого хариуса, дугой изогнувшего удилище. Он пытался уйти к противоположному берегу и скрыться в коряги. Олег и Тамара с напряжением следили за моей борьбой с хариусом. - Оборвет леску и удочку сломает, - волновалась Тамара. - Выдержит! - возразил Олег. - Удилище гибкое, рассчитано по формуле упругости. Тамара так громко рассмеялась, что спугнула с мели маленьких рыбок, и они рассыпались по водной глади. Тем временем мне удалось удержать хариуса в небольшой заводи, а затем вывести на мель. Тогда, недолго думая, я бросился в воду и в подсаке вынес красавца на берег. - Ох, здорово! - восторгалась Тамара. - Сразу видно, что вы знаете свое дело. Я тоже рыбачу, но с такой рыбиной я бы не справилась. - Так! Теперь, значит, и вы бы могли ходить в школу, - засмеялся Олег. - Ну что ж, и пошла бы. Учиться никогда не поздно. Лишь бы только не пришлось изучать сложных формул упругости и вычислять динамическую силу рыбьей мускулатуры. Идемте, теоретик, не будем мешать рыболову. Когда вечером я вернулся в деревню, порядком обремененный пойманными хариусами, об экспедиции уже все было решено. Внук Хатангина, молодой зоотехник Еменка Намынки, брался довести нашу экспедицию до Сурунганских гор. Он занимался оленеводством, а также имел несколько опытных участков, где жили пятнистые олени. Были тут и маралы, панты которых тоже используются для приготовления лекарства. Еще мальчиком Еменка сопровождал своего деда на охоте и со временем стал лучшим следопытом в стойбище эвенков. Эвенки кочевали многие годы после революции и долго не могли избавиться от старых родовых обычаев, поддерживаемых богатыми одноплеменниками и шаманами. Однако действительность новой жизни все увереннее вторгалась в сознание эвенков. Их дети посещали школы, подрастали - ехали учиться в Москву, Ленинград, Омск, Иркутск и Владивосток. Возвращаясь, они приносили в родные стойбища новые взгляды на жизнь и труд. В конце 1924 года эвенки перешли на оседлый образ жизни. Кроме охоты, они стали также заниматься земледелием, скотоводством и традиционным оленеводством, которое теперь было поставлено на современной основе. Новое хозяйство требовало новых специалистов, и Еменка Намынки был одним из них. Он с энтузиазмом внедрял и пропагандировал более совершенный способ разведения оленей и ухода за ними; взялся за устройство опытного участка для оленей, который, несмотря на свои малые размеры, уже приносил крупные денежные доходы. Еменка располагал к себе сразу, с первого взгляда. Он был высок, плечист и с его лица не сходила улыбка. Еменка лучше, чем кто иной, знал далекие таежные уголки, дорогу к Сурунганским горам - он несколько раз ходил с дедом Хатангином. Олег спросил, много ли в этих неизвестных таежных местах зверей и водятся ли там медведи. - Хватает, - безразлично ответил Еменка. Беседа о предстоящем путешествии затянулась до полуночи. Серьезным вопросом был выбор лошадей, потому что для такой трудной и утомительной дороги подойдет далеко не всякая. Важно, чтобы лошадь была привычна к тайге, не пугливой и не шарахалась перед препятствиями. Тит Андреевич пообещал выбрать надежных лошадей. - Кстати, сколько лошадей нам нужно? - заинтересовался Олег. - По крайней мере шесть, - ответил Родион Родионович. - Шесть не много ли? - удивился геолог. - Едет вас пятеро, а для вещей, палаток, инструментов, продуктов вам нужно было бы двух вьючных. - Насколько умею считать, - вмешался я в разговор, - нас всего четверо, а у Еменки и Чижова есть свои лошади. Кто же пятый? - Угадайте, - сказал Чижов. - Разве что Родион Родионович не устоял? - догадывался Олег. - Нет, Родионыч посылает своего "заместителя". - "Заместителя"? Кто бы это мог быть? Олег так беспомощно посмотрел вокруг себя, что мы рассмеялись. С нами ехала Тамара. Ее не пугали трудности путешествия, и она уговорила деда, чтобы тот позволил ей участвовать в экспедиции. - Что мне с ней делать? - жаловался Орлов. - Сегодня прожужжала мне все уши. Заладила одно: хочу ехать, хочу увидеть неизвестные места и тигра. Я, дескать, уже взрослая, чтобы знать, что можно, а чего нельзя... Пришлось разрешить. x x x Договорились, что колхоз одолжит нам три верховые и две вьючные лошади. Тит Андреевич решил добавить нам еще одного участника - колхозного конюха, который бы присматривал за лошадьми. - Кем же ты нас осчастливишь, Тит? - спросил его брат. - Не беспокойся. Поедет опытный таежник Тимофей Старобор. Он сам предложил, когда узнал, что вы собираетесь к Сурунганским горам. - Этот нам подойдет! Он исходил тайгу вдоль и поперек и не одному медведю пощекотал шкуру, - согласился Петр Андреевич. Было уже поздно, когда мы разошлись и легли спать. x x x На следующий день все занялись сборами. Петр Андреевич следил за работой и давал указания. Через его руки проходила каждая вещь; лишнее, чтобы не перегружать лошадей, он отбрасывал. Самыми тяжелыми были палатки, очень удобные, двух- и трехместные. Тамара взяла свою небольшую палатку. Совершенно неожиданно в полдень к Петру Андреевичу зашел человек, с которым тот долго разговаривал и наконец представил его нам. Это был Федор Лаврентьевич Шульгин, лесничий, подопечные леса которого раскинулись на сотни километров вокруг Вертловки. Он узнал о нашем походе и просил Чижова включить его в экспедицию. Лесничий уже давно собирался в дальние места, к Сурунганским горам, чтобы произвести там оценочную таксацию леса (то есть определение пород, количества древесной массы, возраста деревьев и т. д.). У него своя верховая и вьючная лошади. Последняя не догружена и сможет нести часть наших вещей. На вопрос Чижова, согласны ли мы взять с собой Шульгина, никто не ответил. Олег нерешительно мялся, Тамара пожала плечами, а мне было безразлично, станет наша экспедиция многочисленнее или нет. Наконец Тимофей Старобор, высокий, плечистый, с большим шрамом на лице, сказал: - Лесничий знает тайгу, и он хороший охотник. Решили, что Федор Лаврентьевич поедет вместе с нами. Это был рослый, свободный в обращении человек, с энергичным лицом. Говорил громко и сопровождал каждое слово жестикуляцией. Тамара обернулась и тихо сказала: - Он хитер, словно лисица. Олег засмеялся, а наш проводник Еменка, услышав ее мнение, добавил: - Ведь он же таежник, а они всегда находчивы. Шульгин оказался остроумным собеседником. Правда, временами он был чересчур словоохотлив. Рассказывал о своем отце, убившем сорок медведей, о ловле живого барса и о находке скелета мамонта. По-видимому, правда переплеталась у него с охотничьими вымыслами, за которые никто на него не сердился. Только Тамара относилась к нему с предубеждением и заявила, что он болтун. Наконец все было готово к отъезду, и рано утром наш караван отправился в путь. Перед расставанием старик Орлов дал нам еще несколько советов. Напомнил о возможной опасности и велел нам тщательно обозначать пройденный путь. Мы рассчитывали вернуться через 18 дней, хотя Олегу казалось, что этого времени не хватит. Первым ехал Еменка Намынки, а замыкал кавалькаду Шульгин. Мы продвигались рысью по легкопроходимой дороге. Наш караван растянулся, и Тимофей Старобор сердился, что мы не соблюдаем определенных интервалов. Тамара и Олег, увлекшись горячим спором, отстали и, видимо, свернули с дороги. - О знаках, что говорил Орлов, помните? - спросил Чижов. Вопрос был задан всем, и ему ответили не сразу. Первым отозвался я, заявив, что задание обозначать дорогу ни на кого не было возложено. Старобор ударил себя по лбу и нахмурил брови. - Если мне не изменяет память, означать дорогу хотел Федор Лаврентьевич! Потому он и едет сзади и не знает, что Тамара с кавалером свернули не туда, куда надо. - Подождем их здесь. Не пойму, куда девался Шульгин? - возмущался Чижов. Ведь обозначать дорогу так просто, - ударил топором, вырубил стрелку на дереве и поезжай дальше. А еще лесник! - Наверное, именно поэтому, - засмеялся Старобор. - Осматривает деревья и выбирает самые плохие, чтобы зарубкой не повредить хороших. Мы хотели сойти с лошадей, но Еменка посоветовал отъехать подальше, к Иванову ручью, где их можно будет напоить. К ручейку вела очень извилистая, крутая тропинка. Наши лошади приседали на задние ноги, чтобы не поскользнуться и не сорваться вниз. Наконец мы преодолели головокружительный участок дороги и остановились на дне ложбины. Тут расседлали лошадей и пустили их пастись. Старобор вскипятил чай, без которого нельзя обойтись даже во время короткого привала. В это время Тамара и Олег, наконец, добрались до нас, и Чижов заметил им, что отставать в экспедиции не полагается. Олег стал утверждать, что они ехали за Шульгиным, но на одном из поворотов дороги неожиданно потеряли его из виду. Это было странно, так как Федор Лаврентьевич должен был ехать последним. - Так и было. Он отмечал дорогу, иногда обгонял нас, делал на дереве зарубки и снова ехал позади нас. Пришлось ждать лесничего. Спустя два часа на холме показался Шульгин, он что-то кричал и так быстро спускался по крутой тропинке, что было удивительно, как не сорвалась вьючная лошадь, ведомая на поводе. - Куда ты запропастился? - ругал его Чижов. - Напрасно волнуетесь, Петр Андреевич, я в тайге не потеряюсь, только меня подвела моя вьючная лошадь. Пока я означал дорогу, она повернула и побежала домой. Еле догнал ее. Над горами уже нависал вечер, тем не менее Еменка предложил ехать дальше, так как считал, что лощина неподходящее место для ночлега. Вокруг болота, а поэтому комары не дали бы сомкнуть глаз. Мы продолжали путь по слабохолмистой местности. Олег заинтересовался, не работала ли здесь какая-нибудь геологическая экспедиция, так как вдоль тропинки были выкопаны многочисленные ямы. Однако Чижов объяснил, что это следы медвежьей деятельности. Медведи так выкапывают бурундуков и других грызунов, которые живут в земляных норах. Пересекли узкую седловину между двумя холмами, и перед нами открылся замечательный вид. На пологих склонах росли леса, а весь пейзаж напоминал огромный амфитеатр, очертания которого терялись в синеющей дали. Прихотливая природа постаралась сделать картину еще пестрее, разбросав между деревьями лужайки. Плохо я знал тайгу! В то время как мы любовались красотой местности, где-то раздался рев. Затем последовало протяжное завывание, и все стихло. Лошади стригли ушами, собаки насторожились, а Еменка схватился за ружье. Но затем махнул рукой, проехал на поляну и соскочил с лошади. Мы расседлали наш транспорт и, весело переговариваясь, поставили палатки. Наши собаки, три бесстрашные лайки, бегали по поляне и разгребали небольшие сусликовые норы. Пока ставили палатки, Олег пошел собирать сухие дрова. Вдруг Тамара вскрикнула: - Олег Андреевич возвращается, не случилось ли с ним что? Геолог бежал по поляне, оглядывался, что-то кричал и живо жестикулировал. - Наткнулся на медведя, - прокричал он. - Я нес из чащи целую охапку дров, как вдруг увидел медведя. Он стоял неподвижно и смотрел на меня. Затем повернулся и бесшумно стал удаляться, все время оглядываясь на меня. Тут я уже не выдержал и закричал. Мишка исчез, словно провалился сквозь землю! Все произошло так быстро и неожиданно, что я даже не успел сообразить, как себя вести. Рассказ Олега вызвал всеобщее веселье, тем более, что он, по всей видимости, старался доказать, будто бежал к лагерю только затем, чтобы схватить ружье, а не потому, что испугался... Наши собаки снова насторожились. Видимо, ветер принес им что-то неуловимое для человека. Чижов отпустил их - и они тотчас же скрылись в тайге. Чижов, Еменка и я зарядили ружья и быстро последовали за лайками. Мы вошли в тень вековых деревьев. Под ногами хрустели сухие ветви, и по временам я спотыкался о корни деревьев. Мои спутники уже ушли далеко вперед, когда опять послышались голоса собак. Честное слово, лайки - незаменимые помощники охотника. Они проворны, быстры и бесстрашны. Топот и шум приближались к нам. Мы догадались, что лайки гонят зверей на нас. Я укрылся за кустом. Шум приближался, и, наконец, я увидел стадо пятнистых оленей. Впереди бежал сильный вожак, и казалось странным, как он мог проскакивать между деревьями. Прежде чем стадо приблизилось на расстояние выстрела, раздался крик Еменки: - Не стрелять! Испуганные криком, олени свернули прямо в мою сторону. Собаки наседали, и олени в поспешном бегстве совсем не обратили на меня внимания. Только теперь я увидел, что стадо ведет старая оленуха. Она промчалась в пяти шагах. Не знаю, что мне взбрело в голову, - я сделал шаг вперед. Олени с разгона остановились так быстро, что хвоя и земля полетели во все стороны. Молодой олененок поскользнулся, перекувырнулся и только рядом со мной вскочил на ноги. В то же мгновение я решил сыграть над ним шутку. Я сорвал с головы шляпу и ударил ею олененка по хребту. Тот от изумления пискнул, но продолжал стоять. Последствиями своего поступка я был удивлен не менее, чем олененок, уставившийся на меня своими красно-коричневыми глазами. Наверное, он никогда не видел человека и не предполагал, какая грозит ему опасность. Он стоял неподвижно и только шевелил ушами, пока не раздался предостерегающий призыв матери. Олененок несколько раз топнул передней ножкой, отскочил в сторону, фыркнул и, не торопясь, последовал за стадом. И все же любопытство оказалось сильнее страха перед неизвестным: он несколько раз обернулся... Меня удивляло, куда девались собаки. Они не пробегали и не лаяли. Правда, я не знал, что они более дисциплинированны, чем иные лайки, хотя бы карельские. Те бы так быстро не отказались от преследования крупного зверя. А эти по свисту своих хозяев, хоть и без особой охоты, но все же вернулись. Свою досаду они проявляли только тихим повизгиванием и переступали с лапы на лапу, словно стояли на горячей земле. Я спросил Еменку, зачем он предупреждал меня не стрелять, и тот ответил, что охота на пятнистых оленей запрещена. Их поголовье сильно уменьшилось. Теперь каждый охотник выполняет предписанные сроки охоты, так как знает, что белые панты, которые олень носит на голове, - настоящее сокровище. Каждый год, когда рога оленей созревают, организуется выборочная облава в какой-нибудь части тайги. В загоне оленей связывают, а затем спиливают мягкие рога. Операция производится очень осторожно, чтобы не повредить выступающих лобовых костей. После спиливания рогов животных опять выпускают на свободу. Рога пятнистых оленей стерилизуют, сушат и подготавливают к отправке. В фармацевтических лабораториях из них изготовляют ценные сильно действующие лекарства. Еменка любил оленей. Он не щадил сил, чтобы сберечь поголовье ценных животных, и неутомимо преследовал их врагов. Он был беспощаден к рысям и медведям, а выслеженного браконьера доставлял властям. Он же рассказал нам и о Тигровой горе и как ее прежде обходили, эвенки и русские. Там были места, где тигры выводили своих детенышей. Тигры живут всегда в одиночку, но эта гора представляла исключение: туда приходило по две и больше тигриц, и это место эвенки прозвали "злое место тигров". - Далеко находится эта гора? - спросил Олег. - Шесть дней пути от Вертловки на юг, - ответил Чижов. - Мы дважды бывали там с Еменкой, и во второй раз нам удалось захватить редкую добычу. Каменный хребет горы источен, словно кружевная ткань, а своей формой он напоминает подкову. В 1913 году у подножия горы был убит очень крупный тигр, весивший 340 килограммов, вот тогда-то гора и была переименована в Тигровую. Тигров, подобных убитому, охотники больше не встречали. О Тигровой горе сложено много легенд; трудная проходимость и суеверное убеждение, что на вершине горы в образе тигра живет злой дух, заставляли охотников обходить ее стороной. Теперь тигры появляются там только в конце зимы, когда дикие кабаны перекочевывают из кедровых лесов в дубовые, растущие у подножия горы. Весной, а иногда и летом тигры выводят там своих детенышей, и осенью, когда в лесах раздается шум тракторов, они перебираются в более спокойные места глубокой тайги. Все же Чижову и Еменке удалось перехитрить опасного хищника. От старого нанайца, искавшего около Тигровой горы корень женьшень, Еменка узнал, что тот в расселине скалы наткнулся на тигровое логово, в котором находились тигрята ростом с полугодовалого щенка. Еменка, приехав к Петру Андреевичу, поделился с ним услышанной новостью. Однажды охотники уже предпринимали поездку в те места, но она не дала никаких результатов. Уже было далеко за полночь, и мы разошлись по палаткам. Костер догорал и бросал вокруг скачущие тени, а собаки охраняли наше спокойствие и безопасность. Утреннее пробуждение было необычным - кто-то лизал мое лицо. Это была собака с кличкой Верный. Ее хозяин Чижов стоял у входа в палатку и кричал: - Завтракать! Мы с аппетитом покушали, свернули палатки и отправились в путь. По узкой тропинке лошади шли рысцой, а собаки поминутно спугивали в зарослях то глухарей, то рябчиков. Мы остановились, Чижов, Олег и я разошлись в разные стороны на голоса лаек, каждый к своей. Дело в том, что эти собаки "усаживают" лесную пернатую дичь на деревья. Они очень быстро рыскают по лесу и благодаря хорошему чутью, слуху и зрению не пропустят ни одной птицы, которую заметят или почуют. Мгновенно собака оказывается рядом, и у испуганной птицы выбора нет: она должна взлететь, иначе очутится в зубах пса. В большинстве случаев птица взлетает на ближайшее дерево. Лайка не упускает ее из виду, садится под дерево и лает. Глухарь или рябчик слушает и наблюдает за опасным существом. Но подходит охотник... и дичь уже в мешке. В течение часа мы настреляли восемь рябчиков и четырех глухарей. Дорогой Олег заинтересовался, не заходят ли в эти окрестности охотники. Чижов ответил отрицательно, однако Олег утверждал, будто ночью вдалеке видел слабый свет костра. - Это вам показалось, - возразил Чижов. - Теперь, летом и осенью, сюда не придет ни один охотник. Да и к чему им тут быть. Глухарей, рябчиков в других местах не меньше, чем здесь. Сюда охотники забираются только зимой, когда промышляют белку. Но Олег настаивал на своем, и, когда мы вернулись в лагерь, Чижов спросил, не заметил ли кто ночью чьего-то костра. - Да, я, - отозвалась Тамара. - Едва легла, как вспомнила, что забыла около костра охотничью сумку. Я пошла за ней и хорошо помню, что вдали заметила светлый огонек. То был костер, на который наложили сухого хвороста. - Странно, - растерянно произнес Чижов, - кто бы тут мог быть? - А затем, - добавил Старобор, - зачем было разбивать лагерь в другом месте, когда они наверняка видели и наш костер. Это выглядит так, будто нас кто-то преследует или избегает... - Глупости, - сказал лесничий Шульгин. Вы видели блуждающие огни на болотах, а говорите о костре. Я знаю эти места и могу только подтвердить слова Петра Андреевича: осенью сюда никто не ходит Дорога постепенно пропала. Вокруг раскинулась темная тайга - густые, девственные леса. Мы пробирались гуськом и шли очень медленно, а тайга ставила перед нами бесчисленные препятствия: то это были ямы, то поломанные деревья, то вдруг мы попали в болото, преодолев его, с трудом пробирались через буреломы, и так без конца. Еменка обещал, что скоро выведет нас на оленью тропу. Одна вьючная лошадь попала на топкое место. Она барахталась в коричневой грязи и ржала от страха. Мы быстро сбросили груз с ее спины, срубили несколько жердей, приподняли ими лошадь и вытащили из коварной трясины. Бедняга вся дрожала и мотала головой, словно благодарила нас за спасение. Мхом и травой мы кое-как очистили ее бока, навьючили и поехали дальше. Еменка сердился на Шульгина за то, что тот плохо вел лошадь. При этом он лишь коротко сказал, что в тайге вьючных лошадей следует вести на длинном поводу, иначе она поломает ноги. - Вижу, - вспылил лесничий. - Ведешь нас по дороге, которая на самом деле предназначена только для шайтанов. Разве не знаешь лучшей? - Да будет амба* моим свидетелем, что еще никто тут лучшей дороги не нашел. Дальше будет хуже. * Амба - тигр. И мы в этом вскоре убедились. Тайга приготовила новый неприятный сюрприз - переход через мертвый лес. Он раскинулся перед нами так широко, что его нельзя было объехать. Когда-то тут горела тайга. Горела долго, и пожар распространился на многие километры. После пожара осталось черное необозримое кладбище. Тут и там торчали толстые сухие ветви, напоминающие большие оленьи рога. Лошади легко могли о них пораниться. Переход через такой лес наиболее опасен во время ветра: некоторые деревья, еще сохранившие вертикальное положение, совершенно неожиданно под напором ветра падают, словно подрезанные. Мы шли вслед за Еменкой, и я не мог надивиться его исключительной способности ориентироваться. Когда мы на минуту остановились, то заметили, что опять не хватает Шульгина. Как и всегда, он ехал последним и, наверное, блуждал где-нибудь по черному кладбищу. В то же время наш караван оставлял столь заметные следы, что их увидел бы даже новичок, не говоря об опытном лесничем! Он превосходно знал тайгу, и его отставание было непонятно. Мы немного подождали, затем поехали дальше. Дорога становилась все хуже и хуже. Я начинал терять терпение и заявил, что подобное путешествие было бы подходящим дополнением к мукам Тантала. Олег засмеялся и заметил, что Тантал мог бы себя поздравить, если бы Олимп оказал ему подобную милость. При этом его голос звучал как-то особенно, и я сразу же понял о какой милости он думает. Когда же заметил, что Тамара, оглянувшись, улыбнулась, мне сразу стало все ясно. - Вы правы, Олег Андреевич. Я слеп и не сразу заметил, что вам это путешествие напоминает прогулку среди роз. Вам не кажется, Тамара? - спросил я самым невинным образом. - Что вы под этим подразумеваете, Рудольф Рудольфович? - заинтересовалась она. Я упрямо молчал и похлопывал лошадь по шее. Тамара объявила ультиматум: - Если не скажете, на что намекаете, я оттаскаю вас за волосы! - и, погрозив пальцем, поехала дальше, - Что скажете, разве не залюбуешься такой спутницей, - проговорил Олег. - Мне кажется, что это первое и самое большое сокровище, которое вы нашли в тайге, - ответил я. Геолог признательно кивнул головой, пришпорил лошадь и догнал девушку. На небольшом холме нас ожидали Еменка и Чижов. Они показывали куда-то вдаль. Здесь ветер довершил разрушение, начатое пожаром, и выворотил все обгоревшие деревья, так что кругозор был открыт. - Видите ту синеющую полосу на горизонте? Там начинается светлая тайга и течет речка Алуган. Вдоль нее мы поедем до Медвежьего озера. Если вы не очень голодны, то без обеда доедем до озера и там разобьем лагерь. Не без труда мы добрались до реки. Прозрачные воды ее текли по широкому руслу, кружились, вертелись и переливались через бесчисленные камни и пороги. Река была неглубокой, но течения и водовороты образовали многочисленные промоины и ямы, и нам стоило немалых усилий и времени переправиться на другую сторону. Берег был усеян крупными камнями. К счастью, мы наткнулись на медвежью тропу, которая вывела нас на высокий берег. Узкая тропинка местами была завалена буреломом, и нам приходилось поминутно пускать в дело топоры. Старобор орудовал им с таким остервенением, что только щепки летели в стороны. Наконец мы въехали в высокий сосновый лес, вся земля в котором проросла зеленым мхом. В одном месте мы были вынуждены с крутого берега спуститься к воде. Лошади с плеском проваливались в воду по самую шею, затем выбирались на мелкое место и выходили на крутой берег. Это была настоящая акробатика с той лишь разницей, что невольные зрители, восхищающиеся головокружительными трюками своих друзей, в ближайшие минуты должны были проделать то же самое. Шульгин нас догнал только в тайге. Он оправдывался, что вьючная лошадь перетерла подпругу и растеряла вещи по лесу. И пока он все исправлял, прошло много времени. Ну что ж, не повезло. Лесничий еще некоторое время злился и ворчал, что такой поездки не придумаешь даже в наказание, и спрашивал Еменку, не задумал ли он испытать нашу выносливость. Тамара разразилась звонким смехом и крикнула: - Испугались, Федор Лаврентьевич? - Дело не во мне. Я привык и к худшим дорогам. Но наши новички сейчас, наверное, чувствуют каждую косточку в теле. Да и вам ненамного лучше. Я поспешил заявить, что чувствую себя прекрасно, Олег сказал то же самое. Тамара махнула рукой, на ее лице было написано спокойствие, и она не выдержала, чтобы не заявить: - Ваши заботы совершенно напрасны. Шульгин кисло улыбнулся. Еменка с Чижовым ехали впереди и высматривали хоть какую-нибудь тропинку. Наконец нашли узкую звериную тропу. Едва мы очутились в молодняке, как нас облепила мошкара, для которой заросли служили надежным укрытием от ветра и непогоды. Мошки кусали лицо, шею, и руки, и даже сетки, которые мы натянули на голову, не приносили облегчения. В них было невыносимо жарко, пот стекал по лицу. Нас ожидало еще одно испытание: ехали по такому густому лесу, что совсем не могли сориентироваться. Вокруг ничего не было видно, кроме бесконечного множества деревьев и ветвей светло-зеленых лиственниц. Направление пути определял Еменка. Он вел прямо-таки с поразительной уверенностью. Каждый из нас внимательно следил за хвостом впереди идущей лошади, который в этом зеленом море был единственным ориентиром. Как только мы выбрались из густого молодняка, начались "мягкие" места. И без того малая скорость передвижения стала еще меньшей. Лошади вязли в черной грязи, спотыкались о гнилые пни и корни упавших деревьев. По словам Еменки, до Медвежьего озера оставалось всего четыре-пять километров. Без каких-либо происшествий мы добрались, наконец, до Медвежьего озера. Оно лежало перед нами, отражая высокие берега и причудливо разбросанные скалы. Свое название озеро получило благодаря медведям, которые водились вокруг в большом количестве, особенно много их было тут весной. Медведи ловили здесь рыбу, заходившую метать икру в два притока озера такими стаями, что вода бурлила, словно в котле. В это время медведи спускались с сопок и гор, оставляли дремучие леса и целые дни проводили около устьев речек в ожидании добычи. На живописном месте, на небольшой прибрежной лужайке, стояла охотничья изба, так называемый балаган. Зимой она служила охотникам жилищем. Мы решили остановиться в ней и не разбивать палатки. По неписаному закону тайги каждый, кто воспользовался балаганом, должен оставить его в таком же порядке, в каком застал. Даже нарубить дров для следующего, хоть и неизвестного постояльца. Но на этот раз закон тайги был грубо нарушен. Балаган находился в плачевном состоянии, все свидетельствовало о том, что здесь кто-то похозяйничал. Был сорван кусок крыши, разорены полати, разбросаны дрова, лежавшие под навесом. Большая солонка, вырезанная из березовой чурки, перевернута, а соль рассыпана. Мы немного привели все в порядок, но для удобства мы с Олегом поставили свою палатку возле балагана. Вторая палатка предназначалась Тамаре. Еменка готовил чай собственного сбора. Взял из коробочки щепоть нарезанных желто-зеленых листьев какого-то растения и заварил их. Запах "чая" напоминал садовые ягоды. Такой же был и вкус. Охотник объяснил, что это листья растущего в горах кустарника. Он цветет великолепными розово-фиолетовыми цветами и на местном наречии называется "пахучий прутик". Достоинство этого чая в том, что он якобы снимает усталость. Охотники пьют его после утомительных переходов. Для всех нас этот чай явился новшеством. Даже лесничему Шульгину ничего о нем не было известно, хотя он утверждал, что знает тайгу, как свои пять пальцев. Больше всего нас заинтересовало его тонизирующее действие. По своим свойствам этот чай был подобен китайскому лимоннику или африканскому дереву кола. Неожиданно раздался смех подошедшего Старобора: - Петр Андреевич, не сердитесь на хозяина, это же медведь тут все перевернул! Озеро носит его имя, он и распоряжается как ему угодно. Чижов в шутку поинтересовался, не придут ли медведи заявить свои права на ночлег. Пока Тамара и Старобор готовили ужин, мы осматривали окрестности. На высоких берегах озера тайга пылала красками позднего лета; между верхушками высоких сосен проглядывали Очертания далеких гор. - Многоцветная осень в тайге непродолжительна, - говорил Чижов. - Но у озера наступление зимы всегда задерживается. Природа затем и создала озеро, чтобы путники могли здесь найти приют. С севера летят тысячи птиц. Когда приближается зима, они здесь могут по пути на юг передохнуть. До зимы еще далеко, но слова Чижова напомнили нам о ней. Когда-то здесь были богатые места охоты на соболя, да и теперь обладатели драгоценных шкурок водятся в этих местах. Олег хотел поставить несколько капканов, но Еменка и Чижов отсоветовали: если бы даже какой-нибудь соболь и попался, то сдох бы с голоду, прежде чем мы опять вернемся к озеру. Озеро славилось рыбой, и я решил в остающееся дневное время испытать рыбацкое счастье. Подготовил спиннинг, выбрал блесны, которыми хотел "прельстить" здешних рыб, и уже направлялся к воде, как меня позвала Тамара. Довольно неохотно я повернул обратно, так как рыболовная лихорадка иногда действует сильнее, чем охотничья. На мой вопрос, что ей нужно, девушка показала на седла: - Лесничий утверждал, будто его лошадь перетерла седельную подпругу и из-за этого он тогда задержался в горелом лесу. Взгляните! Я подошел к седлам и внимательно осмотрел седло вьючной лошади Шульгина. Оно было почти в порядке, если не считать нескольких торопливо сделанных крупных стежков, которые далеко не свидетельствовали о том, что подпруга была перетерта. - Не понимаю, - довольно нервно заметил я, - зачем вы обращаете внимание на такие мелочи? Видно, что подпругу чинили. А что она не перетерлась - тем лучше. - Пожалуй, вы правы, - несколько раздраженно ответила девушка. Только его оправдания мне не нравятся. Я пожал плечами и подумал про себя, что только женщине все кажется таким подозрительным. Особенно когда дело касается мужчины, к которому она не питает особой симпатии. Я спросил, проверила ли она также и седло Олега, просто так из предосторожности и предусмотрительности, как бы у него что-нибудь не случилось и молодой человек не ушибся. Она немного покраснела и пробормотала: - В сущности вы испытываете мою выдержку. В общем поступаете нечестно и переходите границу... - Приличия? - спросил я. - Нет, но того, чего бы вам не следовало говорить, поскольку знаете, что, что... - Я задел ваши чувства? Тамара слегка кивнула головой и улыбнулась. - Смотрите, Тамара. Я вижу, что Олег вам не безразличен. Заметил это и лесничий Шульгин и шутки ради старается вашего геолога осмеивать. Я далек от этого. Олег Андреевич действительно хороший, серьезный и, вообще говоря, милый человек. Знаю, что вы ему нравитесь. Зачем же в таком случае вы воздвигаете между собой стену? - Что вы выдумываете? Я ничего не знаю. - Это интересно. И лучше будет, если я скажу об этом Олегу. Пусть знает, как обстоит дело. - Предоставьте это мне и - спасибо за проявленную заботу. Я махнул рукой и пошел к озеру, где, по словам Еменки, резвилась форель, называемая здесь ленком, и великолепный таймень. Меня интересовал таймень. Берег озера оказался слишком крутым. Тогда я направился к устью речки и, найдя там удобное место, забросил блесны. Зажужжала катушка, леска рассекла воздух, блесна булькнула в воду. Я напряженно ожидал результатов, забрасывал снова и снова и все впустую. По-видимому, приманка не привлекала рыбу. Я сменил несколько мест, но все попытки оканчивались неудачей. Теперь я бы с радостью поймал даже сига, но он тоже не проявлял желания к более близкому знакомству. Вот так хваленые воды глубокой тайги! Здесь, говорят, случайные рыбаки, не имея приличной снасти, делали невероятные уловы. А я со своим изящным удилищем, наматывающейся катушкой, с переключателем скоростей, идеальной леской и с целым арсеналом блесен не имел ни малейшего успеха. Мало того, даже медведи вылавливали тут целые горы рыбы... Но едва только я подумал об этом, как что-то дернуло удилище, чуть не вырвав его у меня из рук. И вот в таких неожиданных моментах выручает привычка: совершенно машинально я подсек. Подсеченная рыба не сорвалась, я быстро разматывал катушку. Попробовал не сматывать больше лесу, но удилище сразу же изогнулось дугой. В том месте, где кончалась леска, забурлила вода и на тройном крючке показался мечущийся обитатель прозрачных вод. Словно стрела пролетел он по воздуху, изогнулся и снова плюхнулся в воду. Подобные сальто он повторял несколько раз. Поднятый им шум в конце концов привлек зрителя. Это был Олег. Он бежал по берегу и кричал: - Что тут происходит? Жестом руки я предупредил его, чтобы он излишне не шумел и не показывался во весь рост. Наконец прыжки стали ниже, и спустя десять минут я подвел тайменя к берегу. Подтянув на длину багра, я благополучно вытащил его на сушу. Это был превосходный экземпляр. От европейских лососей он отличался цветом чешуи, был стройнее, светлее и отливал серебром. Олег прикинул глазом: килограммов десять! В действительности же оказалось, что он весил все четырнадцать. Такой улов был встречен в лагере всеобщим признанием, тем более, что перед этим мнения о моих рыболовных способностях несколько расходились. Ужин превзошел наши ожидания. Затем до самого захода солнца мы пили незаменимый чай. Сине-фиолетовый тон небосвода переходил в цвет гиацинта. Вечером сильная усталость не давала мне сразу заснуть. Олег беспокойно ворочался в своем мешке. Я спросил, почему он не спит. - Не знаю, что-то меня гнетет, - вздохнул он. - Наверно, излишнее беспокойство. - Что вы знаете, Рудольф Рудольфович, о моих беспокойствах? - Больше, чем вы думаете! Чтобы вам лучше спалось, я расскажу кое-что, что, собственно, не следовало говорить, ибо Тамара этого не желала. - Тамара? - воскликнул Олег и высунулся из спального мешка. - Она вам что-нибудь сказала? - И да, и нет. Только я не знал, что вы, здравомыслящий человек, имеете общие свойства с токующим глухарем: ничего не видите и не слышите. Правда, вы находитесь в несколько лучшем положении, поскольку я могу открыть вам глаза. Геолог засмеялся, встал и зажег фонарь. Затем сел, скрестил руки на коленях и заговорил: - Чтобы видеть, в чем дело, я зажег свет. - Напрягайте, дружище, лучше слух. Мне кажется, вы не замечаете, что Тамара с вас глаз не сводит. Вы ищете сокровища в земле и не замечаете, что рядом с вами находится живое таежное сокровище, не видите его, будто туман заслонил вам глаза. Для вас же будет лучше, когда вы у себя в голове приведете в порядок всякие литосферы, тектоники и петрографии и от исследования разнородного сложения горных пород перейдете к познанию своей собственной натуры. Олег понял мои намеки и сидел совсем тихо. Казалось, будто он действительно пытается разобраться, что происходит внутри него. Немного погодя он со вздохом сказал: - В самом деле, мне кажется, что я влюблен. Но удивительно, что люблю человека, которого знаю так недавно... Он не закончил фразу и поежился так, словно ему было холодно. - Слова - это серебро, - рассуждал я вслух, - но когда вы замолчали, я понял лучше, чем когда бы то ни было, что при некоторых обстоятельствах молчание - это золото. - Пожалуй, вы правы, и скажу вам открыто: единственный человек, который когда-либо произвел на меня впечатление, - это Тамара. Должен вам сознаться, я закоренелый холостяк. Вот уже несколько лет посвящаю себя исключительно научной работе, и, пожалуй, у меня даже нет времени обращать внимание на девушек. - Шутите? - спросил я недоверчиво. - Более серьезно я никогда не говорил. Пожалуйста, поймите: то, что я Тамаре не безразличен, меня поразило. Моя голова занята мыслями об ожидаемых открытиях... - Говорите, открытия? Любопытно. Что это должны быть за открытия, если одна лишь мысль о них в состоянии сдержать ваши чувства? Олег промолчал. Вдруг мне вспомнился старый школьный инспектор и энтузиаст геолог Иван Фомич Феклистов и его таежные изыскания. Неужели внук унаследовал его черты? Не стремится ли он к определенной цели и не морочит ли нам голову ловлей живых соболей. На лице Олега появилось полуудивленное, полустрогое выражение, он откашлялся и медленно заговорил: - Есть у меня свои увлечения, которые занимали меня больше, чем что-либо иное. Но теперь вижу, что все бывает до поры, до времени. Я боялся оказаться смешным, если проявлю к Тамаре нечто большее, чем внимание. Вы говорите, что она чувствует ко мне, ну скажем хотя бы, склонность, и этим вы меня выводите из тупика, где безвыходно застряли мои чувства. Вы, Рудольф Рудольфович, помогли мне, как мало кто... - Только без дифирамбов. Теперь хоть спокойно будете спать. - Вернее, еще хуже. Ведь я совсем не знаю, что завтра сказать, как поступить... - Проще простого. Подойдите к Тамаре, скажите ей о нашем ночном разговоре и сообщите то же, что и мне, и добавите все недосказанное и предназначенное исключительно для нее. Спокойной ночи! Мир тесен, и многое в нем повторяется. Здесь, в этом краю необозримой тайги, дед Олега, Иван Фомич, когда-то стал виновником того, что Майиул стала женой Орлова, а потом Тамариной бабушкой. Теперь внуки познакомились, и кто знает, не помогут ли мои внушения в сватовстве... Усталость и желание спать в конце концов сомкнули глаза, я быстро заснул и спал так крепко, что очень неохотно проснулся, когда кто-то среди ночи начал меня тормошить. Это был Олег. - Слышите, что происходит? - произнес он дрожащим голосом. Я ничего не слышал. Однако Олег упорно и настойчиво повторял свой вопрос так громко, что я окончательно проснулся и прислушался. В тишине ночи раздавались странные, протяжные, как бы трубные звуки, усиливающиеся до рева. - Вы слышите эти жуткие звуки? В первое мгновение мне звуки тоже показались страшными, но затем я рассмеялся. - Молодой человек, охотник, разве вы никогда не слышали оленьей свадьбы? Только подождите, мне кажется, это не олени... Я встал и вышел из палатки. Месяц давно зашел, и небо затянуло темным покровом мрака. Стояла кромешная темнота. Я прислушался к голосам диких животных и несколько заколебался: ведь "свадьбы" обычно бывают осенью. Послышались новые звуки, доносившиеся от устья реки. С противоположного берега раздавался трубный зов. Величественные цари лесов - сохатые вызывали своих соперников на поединок. Эти боевые "фанфары" мне были известны по Карелии и Северу. Но то, что доносилось со стороны озера, навевало страх на каждого мало-мальски пугливого человека. Резкий крик и пыхтение смешивались с завыванием, и вдобавок ко всему казалось, будто кто-то с клокотанием глотает воду. Затем все утихло. Из балагана выскочили наши друзья и молча прислушивались к ночному "концерту". - Что скажете об этом, Петр Андреевич? - спросил Олег. - Прекрасная музыка совершенно неизвестных исполнителей, ничего подобного я еще не слышал. Заспанный Еменка стоял с фонарем в руке, а Старобор и Шульгин держали лошадей, которые беспокойно ржали и натягивали удерживавшие их поводья. Собаки ворчали, их шерсть стояла дыбом, и, едва послышалась короткая команда "вперед", они исчезли в темноте. Чижов зашел в избу и вернулся с ружьем. Однако Еменка отговаривал его от вылазки, так как в темноте даже самое хорошее оружие ни к чему. Вскоре донесся яростный лай собак, эхо которого терялось где-то в заливах озера. Затем раздался свист и визг, которым вторили глубокие тона и рев. Это повторялось несколько раз. - А куда девались собаки? Их не слышно, и они не возвращаются, - забеспокоился Чижов. Спустя минуту до нас донеслось сопение, а вслед за тем показались лайки. Они гавкали и визжали, словно хотели оправдаться, что вернулись ни с чем. - Эх вы, - бранился на них Чижов. - Какой от вас толк, только есть да спать! Собаки не успокаивались. Одна из них валялась на земле, и когда Еменка осветил ее, мы увидели на спине большую, сильно кровоточащую рану. - Не скули, - успокаивал ее Чижов. В драке синяков не считают. Иди, перевяжу тебя. Было видно, что собаки вернулись после ожесточенного сражения с неизвестным врагом, против которого их силы были недостаточны. Затем Чижов поднял фонарь, чтобы лучше видеть нас, и с деланной важностью сказал: - Я надеюсь, что вы без голосования согласитесь продолжить прерванный сон. А завтра утром посмотрим, что нас пугало. Спокойной ночи! Мы вернулись в палатку. Я уже засыпал, когда геолог снова заговорил: - Вы не спите? Я хочу посмотреть на свадьбу сохатых. Вы пойдете со мной? - Еще спрашиваете! - Мы впервые в тайге, место неизвестное, что, если заблудимся? - Напрасные опасения, около озера мы не сможем заблудиться, а чтобы не проспать, повесим будильник прямо над головой. А теперь давайте спать! Звонок карманного будильника услышал только Олег, который спал одним глазом. Мы быстро оделись и вышли из палатки. Темнота редела. Лежавшие перед избой собаки почуяли нас. Им очень хотелось пойти с нами, но, услышав тихую команду, они снова улеглись. Бесшумно мы дошли до самого озера. Все зависело от того, затрубят ли лоси до наступления дня. Мы нетерпеливо прислушивались, но, кроме всплесков рыб, ничего не слышали; все тонуло в тишине и непроглядной, однообразной серой тьме. Только немного спустя где-то на холме раздался рев, потом он понизился и превратился в протяжный трубный звук. Олег стоял, будто зачарованный, и напряженно прислушивался. Голос трубящего лося раздавался с южной стороны нашего берега. Мы быстро двинулись на голос, но вскоре очутились в такой чаще, что дальше пробиться не могли, и продолжали путь вдоль берега озера. Неожиданно лось перестал трубить. Олег с опасением посмотрел на меня, но я объяснил, что сохатый, наверное, прислушивается, не придет ли ответ на его боевой вызов. На этот раз так и было. Раздался рев, похожий на запоздавшее эхо. Это был ответ второго лося. Рев продолжался и усиливался, и мы шли по направлению к нему. Уже занимался день, когда на горном склоне мы, наконец, увидели могучего зверя. Он стоял на краю небольшой площадки, закинув голову с огромными рогами, и, словно чего-то ожидая, непрерывно озирался. В это время в кустах что-то зашевелилось, лось быстро обернулся и склонил голову. Но это была лишь самка, которая прыгнула и пустилась бежать. Сохатый зафыркал и последовал за ней. Только теперь мы заметили, что на опушке леса стояли еще четыре лосиные самки. К ним и присоединилась кокетливая лосиха. Страсть гнала лося вперед, но вдруг он остановился, и из его горла вырвался рев. Он был угрожающий, но в нем слышалась неутоленная тоска. Мы стояли и не решались сделать шага. Лось насторожился и стоял неподвижно, раздувая ноздри. Вдруг из противоположных кустов выросли рога, затем показалась голова, и появился величественный сохатый. Его шея выглядела сильнее, чем у хозяина поля боя, и, по-видимому, он был настроен померяться силами. Наш лось злобно фыркал, поднял губу, но такое запугивание не произвело на соперника никакого впечатления. Самки с интересом следили за каждым шагом своих воинственных кавалеров, которые с разбегу скрестили рога. Хозяин поля попятился, но на ногах удержался. По тайге разносились удары широких лопат... Когда совсем рассвело, мы вернулись в лагерь. Чижов предлагал хорошенько отдохнуть около озера, но Еменка воспротивился. - Отдых нам еще не нужен. Сегодня надо добраться до Черной вершины, иначе потеряем целый день. Олег весь день находился в превосходном настроении и по пути передал мне разговор с Тамарой. Прежде всего после его признания она высказала несколько не совсем лестных слов по моему адресу. Ее задело, что я рассказал Олегу о нашем разговоре. В то же время была откровенна и не отрицала, что геолог заинтересовал ее. - Видите, дружище, - сказал я. - Счастлив тот, у кого сердце полно любви и ему не нужно гадать по звездам, так как он может вполне рассудительно поговорить с виновницей своих разбуженных чувств. Поезжайте рядом с Тамарой и постарайтесь, чтобы время, необходимое для знакомства, шло быстрее. Довольный Олег улыбнулся и погнал лошадь в догонку за Тамарой. Я остался сзади, ко мне присоединился Шульгин. - Куда это поскакал наш влюбленный геолог? - спросил он, движением головы показывая на удаляющегося Олега. Мне не хотелось распространяться об интимных отношениях двоих людей, и я сухо ответил: - Преувеличиваете, Федор Лаврентьевич. - Особенно не ошибаюсь. Мое зрение меня не обманывает, я и ночью вижу почти как кошка... Мы подхлестнули лошадей, увидев, что остальные уже ожидали нас у речного брода. Переправа обошлась без происшествий, и наша кавалькада пустилась рысью по широкому прибрежному лугу. Вскоре луг кончился, мы подъехали к реке и продолжали путь по песчаному урезу воды. Чижов восхищался погодой, а Олег, глядя на свой походный барометр, предсказывал, что она удержится долго. Это обстоятельство было весьма существенным для успеха нашего путешествия, потому что нет ничего хуже дождя, так как большинство дорожек и троп через несколько часов станут почти непроходимыми. Однако вскоре наше веселое настроение испортилось. Мы заехали в тупик. Крутые скалы перегородили дорогу, а крупные каменные глыбы и водопад не позволяли продвигаться вдоль русла. Начали искать выход, как вдруг с криком взлетела большая стая диких гусей. Раздались выстрелы, с грохотом отражавшиеся от высоких берегов. Стреляли все, даже Тамара. Готовность к выстрелу у таежных охотников прямо-таки поразительна. Гуси с громким плеском падали в воду. Спустя несколько секунд расстались с тайгой и рекой восемь крупных серых птиц. Наши собаки бросались в воду, плавали и бегали за пернатой добычей. Два гуся с перебитыми крыльями пытались спастись вплавь. Но лайки обогнали их по берегу и взяли "в клещи". - Восемь штук, что мы с ними будем делать? - снова озабоченно спрашивал Олег. - Прежде чем выспитесь, они уже будут закопчены, - объявил Еменка. Уложим гусей в мешок и в один прекрасный день зажарим их. Только пальчики оближете, так они будут вкусны. Когда все успокоились, мы осмотрелись - куда нас завел Еменка? Река здесь была зажата между двумя скалами и с рокотом переливалась через нагромождение каменных глыб. Не оставалось ничего иного, как вернуться и искать подходящую дорогу. Наконец Еменка с Чижовым обнаружили нечто напоминавшее тропинку. Еще немного, и мы выбрались на холм, где эвенкийский охотник сориентировался и повел нас прямо на запад. Долго еще ехали мы густой темной тайгой, пока впереди не посветлело. На горизонте, в отблесках заходящего солнца, светились розовые горы. Я спросил, не является ли этот цвет гор чародейством вечерней зари, но Еменка утверждал, что в действительности они всегда почти красные. - Здесь, в этом месте, я в юности охотился вместе с отцом. Вон там стоял наш балаган. Зимой отец тут расхворался и лежал целую неделю, прежде чем согласился, чтобы я отвез его в наше стойбище. Вскоре он умер. Вот это был старик! До ста лет не хватало ему всего двенадцати... Действительно, под высоким кедром до сих пор стояла охотничья изба. Хоть она обветшала и покосилась, все же выдержала атаки ветрев, морозов и бурь. Окрестности были просто восхитительны. Вокруг нас раскинулись луга, покрытые невообразимо пестрыми цветами и высокой травой. От северных ветров место было защищено скалистой грядой, у подножия которой клокотал ручей и шумным водопадом омывал две большие расселины. Место вполне оправдывало свое название: "Райский уголок". Еменка осмотрел избу. Старобор рубил дрова, а остальные были заняты натягиванием палаток. Ужин затянулся. Зашел разговор о лосях. Мне лось был известен только как очень пугливый, а иногда даже опасный король глубоких лесов, охота на которого всегда была связана с большими трудностями. Чижов рассказал нам, что в соседнем с Вертловкой опытном хозяйстве уже два года приручают лосей. Это была далеко не единичная попытка. Опыты ставились в крупных масштабах, особенно в совхозах, государственных фермах и опытных станциях. Говорят, лось легко привыкает к домашним условиям. А приручение сильного сохатого весом до полутонны имеет вполне реальное значение и ставит целью создание особой породы животных и разведение их в лесу. Для лося не существует почти никаких препятствий. Без всякого труда он преодолевает и зимой и летом такие места, которые для лошади совершенно непроходимы. Прирученных лосей используют в качестве тяглового скота, а также для верховой езды. Затем разговор коснулся прелестей "Райского уголка", примечательностью которого был водопад. Он вытекал из трещин высокой скалы, и было совершенно непонятно, откуда бралось такое множество воды, непрерывно питавшей широкий водный поток. Оказалось, что на вершине скалы находилось озеро, выход из которого был где-то на его дне. Подземным коридором вода доходила до трещин в склонах скалы и оттуда низвергалась вниз. Это явление заинтересовало Олега, и на следующий день он хотел взобраться на скалы. Но его убедили, что крутые склоны трудно преодолимы и восхождение и спуск заняли бы у нас более половины дня. Геолог усматривал здесь какое-то особое проявление давней деятельности воды и от своего намерения отказался с большой неохотой. Он долго и занимательно объяснял нам причины образования озера на вершинах скал. Тамара слушала с большим вниманием, и было видно, что ее радовало вдохновение, с которым говорил Олег. Позднее время все же заставило нас улечься в спальные мешки, тем более, что завтра, по словам Еменки, нас ожидал трудный день. Он был совершенно прав. Трудности начались с самого утра. Первым встал Чижов и разбудил нас кукареканьем. Он совсем точно подражал пению петуха, и в первый момент мне показалось, будто я нахожусь в селе. Олег, смеясь, быстро оделся и побежал к потоку умываться. Но, как только он отбежал, раздался его крик. Мы выскочили из палаток узнать, что случилось, и, если нужно, помочь. Но собаки нас опередили. С оглушительным лаем бросились они в чащу и залились так яростно, что Еменка и Чижов схватили ружья и побежали к ручью. Геолог бежал к палаткам и что-то кричал. Прежде чем я подошел к месту происшествия, раздались два выстрела, затем третий. Собаки хрипло лаяли и шуршали в зарослях. Олег вернулся с уже ненужным ружьем, и только теперь мы узнали о случившемся. Едва геолог подошел к ручью и нагнулся к воде, против него выскочил неизвестный хищник, похожий на медведя. Он злобно сопел, и Олег, не долго думая, пустился наутек. Его опасение, что животное набросится на него, пожалуй, было излишним, потому что испугавшим его зверем оказалась росомаха. Она очень кровожадна и в случае грозящей опасности бросается даже на человека. У росомахи большая голова и сильная шея. Длина туловища иногда достигает одного метра. Хищник покрыт длинной, блестящей темно-бурой шерстью. Большие лапы вооружены светло-желтыми когтями, а оставляемые ими отпечатки напоминают следы медвежат. Зверь быстро передвигается, подпрыгивает и иногда скатывается с крутых склонов, оставляя на них характерный след, похожий на какую-то борозду. Нападает и загрызает молодых лосей, оленей и коз. Охотится на зайцев и пернатых, уничтожает их гнезда, лакомится также ягодами и плодами. Росомаха-то и напугала Олега. Наверное, она подстерегала около ручья добычу, в чем ей не мешало соседство людей и собак. Прежде чем мы позавтракали, Старобор снял с росомахи шкуру, и Чижов преподнес ее Олегу на память о приключении. Солнце уже поднялось над верхушками деревьев, когда мы снова отправились в путь. Нас окружало суровое величие тайги, и мне казалось, будто нашу группу со всех сторон подстерегает опасность. Своим впечатлением я поделился с Чижовым, который совершенно просто мне ответил: - Смерть приходит только раз в жизни. Когда человек настолько износится, что ему уже ничто не поможет, тогда не жалко ее принять. А до этого вообще не следует о ней думать. Правда, в тайге смерть бродит ближе к человеку, чем в других местах, и поэтому надо быть начеку. Впрочем, оставьте похоронные разговоры и любуйтесь лучше красотой. Я поднял голову и с наслаждением вдыхал аромат бесчисленных деревьев, кустов и цветов. Перед нами, словно гигантские сияющие подсвечники, высились столетние пирамидальные ели. Утренние лучи солнца отражались в бесконечном множестве капелек росы и тумана и блестели тысячами мелькающих звездочек. Солнце нагрело тайгу, и к полудню утих даже слабый ветерок. В воздухе было "густо" от целой тучи мельчайших насекомых - гнуса. Они так ужасно кусали, что руки, шея и лицо горели огнем, казалось, будто их жжет тысяча огоньков. Лошади фыркали, мотали головами и обмахивались хвостами. Даже выносливые собаки поминутно приседали и лапами смахивали кровососов с глаз, ушей и носа. Никто из нас не мог выдержать этих мучений. Один за другим мы соскакивали с лошадей, садились на землю и закрывались всем, что находилось под рукой. - Еменка! - кричал приглушенным голосом сидевший под прикрытием Шульгин. Ты опять ведешь нас по чертовым владениям. Мне часто приходится бороздить по тайге, но редко случается видеть что-либо подобное. - Я тут ни при чем. Обратись к шайтану, это его помощники, которые еще на этом свете показывают людям, что ожидает их в аду. - Я собираюсь в рай, так что им следовало бы сделать мне исключение. В наши распри вмешался Чижов. - Смотрю я на вас, и напоминаете вы мне причиталок из какого-нибудь храма. Хныканье не поможет. Лучше сделаем побыстрее дымокуры. Мы наломали ветвей, прикрепили к ним сухой мох и лишайник, зажгли и с такими дымящимися факелами поехали дальше. Скоро нашу кавалькаду заволокло густым дымом. Наконец черная тайга стала чередоваться с большими участками березы, и новая, необычная картина открылась перед нашими взорами. Серебристо-серая кора берез во многих местах растрескалась и образовала фантастические узоры. Она свисала с деревьев длинными гирляндами, местами переплетавшимися с лишайниками, и казалось, будто березы оделись в нарядные платья. Проехав эту светлую тайгу, мы выбрались на высокое плоскогорье, а затем на "темные вершины", где росли ярко-зеленые кусты, украшенные розовыми цветами. Это была какая-то разновидность пахучего рододендрона. Еменка соскочил с лошади и объяснил нам, что с этого дерева собирают листочки и цветы, из которых получают очень крепкий чай. Мы собрали здесь два мешочка таких листьев. Погрузившись в собирание листьев, мы не замечали друг друга, как вдруг раздался яростный собачий лай. Лай был хриплым и предостерегающим. Тут мне вспомнилось, что та лайка, которая была у меня в Карелии, с подобной яростью лаяла только на хищников, и я поспешил к лошадям, где вопреки своим обычаям оставил ружье. Около лошадей уже стояли Шульгин и Старобор и старались их успокоить. Наши всегда послушные вороные теперь храпели, крутились и жались друг к другу. Их поведение свидетельствовало, что они почуяли крупного хищника. - Где остальные? - спросил я. - Андрей Петрович и Еменка где-то за холмом, а Олег Андреевич побежал за Тамарой. Туда, направо в чащу, где заливаются собаки. Я торопливо пробрался сквозь кусты и очутился на небольшой прогалине. Здесь передо мной предстало необычное зрелище. В высокой траве металась со страшным лаем одна из наших собак, стараясь удержать крупного медведя, на которого спереди яростно наседали две другие собаки. Рев и ворчание медведя и лай собак сливались в сплошной душераздирающий гам. Продолжения схватки я не видел, так как медведь быстро удалялся. Прежде чем я пересек заросшее место и перелез через поваленные ветром деревья, донесся женский крик. Вслед за тем грянули два выстрела и раздался протяжный вопль ужаса. Я бежал, падал, перепрыгивал через кусты и камни, лишь бы вовремя успеть на помощь. Но я прибыл поздно. Снова раздался крик Тамары, и сразу после него снова загремели два выстрела. На минуту все смолкло. На бегу я споткнулся о корень, упал и больно ударился коленом. Сознание, что подоспею поздно, на мгновение лишило меня желания встать. Я лежал и слышал стук своего сердца. Прежде чем я преодолел минутное оцепенение, около меня зашелестело небольшое любопытное существо, похожее на белку, - бурундук. Он заставил меня опомниться, и я вскочил. Лай собак и человеческие голоса раздавались совсем близко, так что спустя несколько мгновений я очутился на месте, где разыгралась последняя сцена неожиданного происшествия. Тамара лежала на земле и над ней склонился Олег. Чуть дальше лежал убитый медведь. Собаки терзали его могучую тушу, так что от нее летела шерсть. Лицо девушки казалось восковым и изо рта вытекала струйка крови. При виде ее у меня мороз прошел по коже. В первый момент я предположил самое страшное... - Рудольфович, видите что случилось? - жаловался Олег, вместо того чтобы объяснить в чем дело. - Что с Тамарой? - спросил я тихо. - Ничего... что бы со мной могло быть... - неожиданно произнесли окровавленные губы девушки. - Вы живы? - пробормотал я. - Вы в этом сомневались? - спросила Тамара, вытирая стекавшую по подбородку кровь. - В первый момент я опасался... - Если бы не Олег Андреевич, наверное, так бы и случилось... Он спас мне жизнь, - произнесла она почти торжественно. Олег улыбался, Тамара взглянула на него и погладила его курчавые волосы. Такое проявление благодарности было полно нежности и вполне соответствовало пережитому ими волнующему моменту... Я поднял брошенное ружье, вынул стреляные гильзы и спросил, чем она стреляла. Тамара посмотрела на свой патронташ и всплеснула руками. Все патроны, заряженные пулями, были на месте. - Ведь вы же стреляли в медведя дробью, - ужаснулся я. Ранили и, вполне понятно, привели его этим в ярость. Ничего удивительного, что он бросился на вас и хотел сорвать свою злость. Ваше счастье, что все так кончилось. - Я забыла сменить патроны, - удрученно сказала она. - Охотясь на медведя, нельзя терять ни памяти, ни присутствия духа. Запомните это раз и навсегда. - Теперь я от Тамары ни на шаг, - промолвил Олег. - Это будет самое хорошее для нее и для медведей, не говоря уже о вас. Не покидайте Тамарочку. Она снисходительно взглянула на меня и лукаво спросила: - Ваш совет относится только к охоте и тайге? - Боже сохрани! Речь идет о более длительном времени - обо всей жизни. Она погрозила мне, но Олег взял Тамару за руку и поцеловал ее. - Не сердитесь, Рудольф Рудольфович сказал лишь то, что от души нам желает. Тамара, потупив голову, улыбалась. Я понял, что мое присутствие здесь излишне, и быстро отошел. На прогалине я встретил Чижова и Еменку. Запыхавшись, они спросили, что случилось. - Не было бы счастья, да несчастье помогло! Медведю не повезло, и он заплатил жизнью. Зато Тамаре повезло. Хотя у нее отбито плечо и, падая, она поранила губы и язык, но зато имеет хорошего опекуна - Олега. Он застрелил медведя, тем самым спас красавицу, но зато сам попал в неволю и потерял свое сердце... - Вот те и раз! Но главное, все хорошо кончилось. А как собаки, уцелели? - Досталось только Верному, он прыгнул под удар медведя, предназначенный Тамаре. Охотники пошли дальше, а я вернулся к лошадям. Здесь мне снова пришлось с самого начала рассказывать обо всем происшествии, после чего Старобор поспешил вслед за Чижовым. Вскоре мы разбили лагерь у подножия холма, около небольшого ручейка. От медведя мы взяли только окорока, которые Старобор посолил и обернул хвоей. Еменка с Чижовым занялись шкурой, соскребли с нее жир и натерли золой. - Получайте, уважаемый Олег Андреевич, следующую памятку о тайге, - произнес Чижов. - Но если так будет продолжаться и дальше, то ваши трофеи наша вьючная лошадь не дотащит. - Пожалуйста, следующие трофеи можете класть на мою, - предложил Шульгин. После обильного ужина мы все пили чай из "пахучего прутика". Нас мучила жажда, и поэтому мы пили чашку за чашкой, хотя мало кому он приходился по вкусу. Я подсел к Тамаре с Олегом. - Вот, всем сердцем послушалась вашего совета... - чуть слышно сказала Тамара. - И хотя мы с Олегом знакомы совсем недавно, думаю, что нам как можно больше следует быть вместе и глубже узнать друг друга. Что скажете на это? - Чем скорее узнаете, тем будет лучше. - То же самое говорил и я, но у Тамары свое мнение. Будем надеяться, что ее удастся убедить, - вмешался Олег. - Зачем убеждать? Неужели не узнаем, если уже настолько хорошо знаем друг друга, что без опасения можем судить о постоянстве чувств, которые так быстро возникли? - говорила Тамара. Олег вопросительно посмотрел на меня, но я покачал головой и обратился к Тамаре. - Запомните, Тамара, счастлив тот, кто любит и сумеет без продолжительных испытаний убедиться, настоящая ли это любовь и достаточно ли она сильна, чтобы быть постоянной. - Вы говорите из собственного опыта? Или тоже где-нибудь вычитали? - со смехом спросила она. - Это жизненный опыт, - коротко ответил я. Тамара подумала и важно заявила: - Представления других людей о любви не обязательно должны быть для нас законом, даже если они в данном случае думают искренне. Я думаю, что мы с Олегом понимаем друг друга. Олег благодарно посмотрел на Тамару, я встал и пошел в палатку. Вскоре стемнело, и мы легли спать. Но сон бежал от меня. Я ворочался с боку на бок. То же самое делал в своем спальном мешке Олег. В отношении его это было понятнее. Но почему у меня сердце бьется сильнее, чем всегда? Вижу, как Олег садится и бормочет: - Не знаю, что со мной. Не могу заснуть. Из соседней палатки донесся разговор, и в конце концов к нам заглянул Чижов. - И вы сидите как совы? Могу вас порадовать: сегодня никто из нас не заснет. Мы находимся под действием чая "пахучий прутик". Он придает бодрость и отгоняет сон. Местные охотники сразу после него преследуют зверя, и не удивительно. Как видите, он на самом деле может снять усталость, даже если день и два подряд преследовать зверя. В случае если вам понадобится подобное средство, отныне будете знать. А теперь спокойной ночи, попробуем преодолеть бессонницу. Заснуть нам удалось только к утру, когда сквозь маленькую щелочку в палатку на мгновение ворвался любопытный луч света. Мне казалось, что я даже еще как следует не заснул, как вдруг раздался обычный будильник Чижова: кукареканье и энергичное хлопанье крыльями. Завтрак был готов, и через полчаса мы уже сидели в седлах. Мы ехали по сильно пересеченной местности. Здесь были великолепные кедры, к ним примешивались ель и лиственница. Повсюду встречалось типичное сибирское растение - бадан, так называемый монгольский чай, вообще говоря, ничего общего с чаем не имеющий. Его крупные листья блестят на солнце, а на мясистых стеблях висят гроздья розовых цветов. Высокий папоротник возвышается над баданом, из-за чего такое привлекательное на вид место в действительности для езды опасно. Повсюду разбросаны крупные камни, которых среди растительности не видно. Лошади могли легко пораниться, а поэтому мы продвигались очень осторожно и вскоре остановились перед высокой скалой. Еменка объяснял: - Видите на скале тропинку? Там многие охотники на соболя погубили своих лошадей: не сходили с седел, лошадь с ездоком попадала в узкие промоины и ломала ноги. Лучше всего передохнем немного, а потом будем карабкаться на скалу. Лошадей поведем на поводу. Восхождение действительно было нелегким. Лошади тяжело дышали и фыркали, но шли. Шли, осторожно ступая между камнями. Наконец мы добрались до вершины. Внизу во всей нетронутой красе раскинулась огромная долина. Половина ее была озарена солнцем, другая лежала в тени. Большая туча медленно двигалась по небу и вскоре закрыла солнце. Через несколько минут стало темно. Неожиданно налетел шквал. Его порыв был настолько стремителен, что Олег, стоявший небрежно опершись о березку, еле устоял на ногах. Начиналась гроза. - Ты нас привел в адское место, Еменка, - воскликнул Шульгин, - а еще обещал вид на райский сад... - Дорога в рай усеяна камнями и обсажена терновником. Вы правы, она тяжела, но за погоду я не ответчик. А теперь поскорее отсюда! Посмотрите на деревья, большинство из них помечено молнией. Охотник не успел договорить, как небо озарилось ослепительным фейерверком, и, прежде чем мы тронулись, черную тучу прорезала огромная молния и со страшным грохотом ударила в высокий кедр. Лошадей невозможно было удержать. Они ржали, становились на дыбы, метались. Одной из них удалось вырваться и убежать. Плохо закрепленный недоуздок соскользнул, вороной заржал и помчался с развевающейся по ветру гривой. Конь перескочил через два больших камня и побежал между кедрами. Каждый из нас стремился поскорее сесть на свою лошадь, чтобы выбраться из мест, где рассвирепевшие небеса метали огненные стрелы. Осуществить это нам удалось с трудом. Обе вьючные лошади упирались, еще немного - и они сбросили бы свой груз. Но подскакал Старобор, схватил поводья и с прямо-таки поразительной ловкостью принудил лошадей к послушанию. Извилистая стежка шла то вверх, то вниз, и чем дальше, тем становилась менее проходимой. Казалось, что вот-вот она оборвется где-нибудь в непролазной чаще или в болоте, как вдруг перед нами открылась узкая ложбина. Поросшая травой небольшая лужайка с живописно пересекавшим ее горным ручьем были вполне подходящим убежищем от разбушевавшихся стихий. Сзади нас раздался топот и посыпались камни. Что это? Оказалось, Старобор поймал убежавшего вороного и теперь спускался по крутому скату. Он действительно был исключительным ездоком и сомневаюсь, сумел ли бы кто-нибудь из нас так быстро сделать то же самое. На поляне высилась скала, а в ней пещера, как будто специально созданная для укрытия от непогоды. Мы быстро сошли с лошадей и укрылись в пещере. Гроза продолжалась. Тяжелые свинцовые тучи опустились так низко, что до них было рукой подать. Яркие молнии прорезали небо, ударяли в землю, и все это сопровождалось ужасающими, непрерывными раскатами грома. - Сухая гроза, самое неприятное! - прокричал Чижов, и его слова были едва слышны. - А когда начнется дождь? - крикнул я. - Не знаю. Но лучше бы совсем не начинался, а то все затопит. Но его сокровенное желание не исполнилось. Тяжелая туча прорвалась, и на тайгу полилась вода. Это нельзя было назвать дождем, так как вода хлынула будто из открытой плотины. Еще минута, и со скал потекли ручьи, а небольшие речушки превратились в бурные потоки. К счастью, дождь длился недолго, вихрь разорвал тучу и разогнал ее хлопья. Вскоре сквозь туманную пелену проглянуло солнце. Наши собаки выбежали из укрытия. Их привлекали вылезшие из нор и убежищ суслики, бурундуки. Вода проникла в их жилища, и им волей-неволей пришлось выйти наружу. Явление было довольно странным, потому что эти животные устраивают свои норы в таких местах, куда вода почти никогда не попадает. Около выступа скалы, где почва была суше, мы разбили лагерь. Вечером я спросил Еменку, скоро ли начнутся места, где водятся соболи? Он пожал плечами и ответил, что здесь как раз и начинается соболиный край, но он не ручается, удастся ли теперь, осенью, увидеть или поймать в капкан хоть одного из них. - Зачем-де мы тогда тащим с собой замысловатые капканы? - спросил я. - Этого, ей-богу, не знаю. Их взял Олег Андреевич, а попадутся соболи или нет, пожалуй, известно только ему. Но здесь их расставлять не будем. Тут только начинаются соболиные места. Подождем, пока доедем до Красной горы. Олег молчал, а Шульгин не удержался от вопроса, поймал ли что-либо геолог своими капканами когда-нибудь. - Они сделаны по проекту зоологического института, и один мой товарищ биолог пользовался этими капканами на Шантарских островах. Больше Олег не распространялся, да и вообще он старался уклониться от этой темы. Снова, я не мог отделаться от подозрения, что геолог что-то умалчивает. Шульгин махнул рукой, пожелал нам спокойной ночи и ушел в свою палатку. Утром Чижов сообщил, что лесничий уехал чуть ли не на рассвете, намереваясь осмотреть здешние, особенно хорошие сосновые и кедровые леса и составить их описание. Ждать его не надо, он найдет и догонит нас, потому что договорился со Старобором, что тот будет обозначать дорогу. Солнце согревало лощину и поднимало пар от палаток, мокрых от росы и тумана. Стали собираться в путь. По небу плыли странной формы облака, похожие на лошадиные хвосты. Чижов и Еменка утверждали, будто это не предвещает ничего хорошего и надо ожидать ухудшения погоды, чт