Александр Кулешов. Черный эскадрон --------------------------------------------------------------- OCR: Андрей из Архангельска --------------------------------------------------------------- СБОРНИК "МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ" 1987 "Клянусь говорить правду, всю правду, ничего, кроме правды" Текст присяги свидетеля, выступающего в американском суде Глава I. Я - ИЗ ИНТЕРПОЛА Давайте познакомимся. У меня английское имя Джон, французская фамилия Леруа, я родился в Бельгии, и среди моих родителей, бабушек, дедушек и прадедушек, насколько я знаю, не было двух человек одной национальности. Наследственность сказалась: моя первая жена была марокканкой, вторая - итальянкой, третья... Впрочем, третьей еще нет, но если будет (в чем я сомневаюсь), то наверняка эскимоской или папуаской. Люблю экзотику! Но зачем повторяться? Все это я вам уже говорил. Помните? Когда рассказал историю о похищении самолета. Не помните? Ну и слава богу! Мое участие в этой кошмарной эпопее было, прямо скажем, довольно бесславным. Гордиться нечем. Хорошо, что все кончилось благополучно. Для меня, во всяком случае. И во всех отношениях. Во-первых, я остался жив и невредим, а во-вторых, мое начальство об отсутствии у меня излишнего героизма во время всей этой кутерьмы толком ничего не узнало. Может быть, догадывалось, но предпочло считать своего доблестного агента образцом смелости и самоотверженности. О нем, о начальстве, которое гоняется за преступниками, сидя в своих уютных кабинетах, судят ведь по нашим подвигам. Так что, сами понимаете... И вот меня в виде поощрения направили работать в Интерпол. А может, посчитали, что уж лучше пусть я воюю с чужими преступниками как доведется, чем со своими не очень-то здорово. Словом, какая разница - важно, что я, Джон Леруа, бывший сотрудник отдела по борьбе с воздушным терроризмом, стал сотрудником Интерпола - международной полиции. Звучит! Вы знаете, что такое Интерпол? Наверняка не знаете. Поэтому, простите за некоторую сухость изложения, я вам сейчас нарисую, что это за штука. Я тоже о нем кое-что слышал и читал, но, пока не начал там служить, не очень-то представлял себе, что к чему. Так вот. Преступники теперь любят путешествовать. Эдакие туристы и бизнесмены. Сегодня он грабит банк в Рио-де-Жанейро, а завтра уже загорает на пляже в Камакуре, недалеко от Токио. Сегодня он спер килограммчик драгоценностей в ювелирной лавочке в Париже, а завтра сбывает их в Сиднее. Уж про торговцев наркотиками и говорить нечего. Ну, а раз преступники стали мотаться по свету, да еще создавать международные банды и организации почище транснациональных картелей, то пришлось под это дело подстраиваться и полиции. Выходить, так сказать, на международную арену. И вот теперь в Интерпол входит без малого 140 стран! Почти Объединенные Нации. Восточная Европа и Россия, правда, в стороне, но, судя по газетам (да и по моему личному, известному вам опыту), там-то как раз бандиты особенно туризмом не увлекаются. В этих странах наши корифеи преступных дел почему-то предпочитают не гастролировать. Справедливо опасаются получить туристскую путевку по дальним (и долгим) северным маршрутам. Да я не о том. Я об Интерполе. Работа здесь кипит. За один год чуть не полтораста тысяч телеграмм рассылает штаб, он называется Секретариатом и находится в Париже. Разные там есть отделы. Один называется "Отдел международного сотрудничества", и в нем три отделения. Первое занимается преступлениями против личности и преступлениями экономическими, второе - фальшивомонетничеством и компьютерными преступлениями, а третье - борьбой с незаконным распространением наркотиков. Меня, разумеется, в это третье отделение и определили. Как же, специалист! Работы хватает. Уж если второе отделение за один год едва ли не на сто миллионов долларов фальшивых бумажек изъяло - одних долларов в 63 странах, - то можете себе представить, сколько у нас работы! Но зато спокойно. Сидишь, исследуешь, анализируешь, передаешь во все страны информацию и получаешь ее из всех стран. Тихая работа. Париж - город красивый, девочки там тоже красивые и отзывчивые. Тем более ко мне, Джону Леруа, красавцу и атлету. Живу, не тужу. Есть, конечно, и случаи, когда приходится выехать в какую-нибудь страну, участвовать в деле. Тут в Секретариате такая информация хранится, что будь здоров - на четыре миллиона преступников только международного класса! Почти население Швейцарии. Вот бы их всех вместе собрать и на какой-нибудь большой остров и выслать. Интересно, как бы они там жили? Наверное, передушили бы друг друга. Впрочем, скажу вам по секрету, что все эти бандиты "международного класса" просто овечки по сравнению с бизнесменами того же класса. Вот где друг другу горло перегрызают и не оглядываются, вот где настоящие банды воюют, куда там всяким мафиози и "мердер-трестам"! Мне мои коллеги из второго отделения, которое компьютерными преступлениями занимается, рассказывали - заслушаешься. Там что ни преступник, то Эйнштейн, был такой физик знаменитый, слыхали? Небось может вечный двигатель изобрести, а он с компьютерами орудует. Один так сделал, что на его счет в банке чужие деньги переводят, другой от налогов избавился, третий к каждой получке нолик прибавляет. Даже дети теперь стали в компьютеры играть и такое творят, что сам черт ногу сломит... Ну, да бог с ними, с крошками. Расскажу эпизод из своих дел - наркоманных. Правда, после того случая с самолетом у меня к ним душа не лежит. Но что поделаешь, определили - служи. Вот такой случай. Однажды на шоссе поздним вечером мчавшийся на большой скорости автомобиль врезался в придорожное дерево. Ну конечно, прибыла полиция и при осмотре места происшествия обнаружила странное явление: вокруг лопнувшей шины (которая и послужила причиной аварии) рассыпался непонятный белый порошок. После внимательного изучения выяснилось, что это не женская пудра и не тальк для младенцев, а героин. Что тут поднялось! Поскольку машина была зарегистрирована в одной стране, пассажир был из другой, а катастрофа произошла в третьей, за дело взялся Интерпол, командировавший на место своего лучшего (как мне кажется) агента Джона Леруа. Прибыл. И узнаю, что все шины в этом примечательном авто были набиты героином, даже запасная. Ну, не набиты, но по килограммчику в каждой было. Значит, так: снимали колесо, вынимали камеру, вдували в нее порошок, затем надували, вставив на место, и - привет, посылка готова. Только с одной перестарались, нервничали, наверное, и такого давления не пожалели, что, когда скорость перевалила за сто пятьдесят, все лопнуло. В том числе и вся эта хитрая затея: улетучились миллионы. Словом, выяснили, кто пассажир, и потянулась ниточка. Когда уже все дело раскрыли, выяснилось, что предприятие было поставлено с размахом. Много народа попалось, но все мелюзга. А вот главных, кто за всем этим стоял и кто зарабатывал львиную долю прибыли, их-то не оказалось. Исчезли. Испарились. Были у нас на кое-кого подозрения. Да разве к таким подступишься! Тут можно не только место, а и голову потерять. У меня в стране миллионеры, как известно, преступниками быть не могут. А уж какие миллионы приносит торговля наркотиками, так это просто уму непостижимо! Могу сказать, что только в Соединенных Штатах и только за один 1983 год объем торговли наркотиками достиг 100 миллиардов долларов! А? Ничего себе цифра. 100 миллиардов! Это треть военного бюджета страны. Помните, я вам обещал заморочить голову разными цифрами. Я их не очень-то люблю, но специально для вас взял в наших архивах. Как зарабатывают миллионеры на наркотиках, я вам сказал. А вот как добывают деньги на наркотики те, кого к героину эти же миллионеры приучили? Вот пожалуйста. Некий доктор Болл не поленился одиннадцать лет подряд наблюдать 243 человека, регулярно принимавших героин (ума не приложу, как ему это удалось!). Значит, 237 из них были ворами-рецидивистами, которые воровали, чтоб иметь, на что покупать свой героин. Словом, за время наблюдения они в общей сложности совершили около полумиллиона уголовных преступлений. Ничего, а? Ну, а что им делать? Навидался я этих наркоманов. Кошмар. И главное, чем дальше, тем больше. Начинает с десяти сантиграммов, потом двадцать, тридцать, сорок... Ему надо все больше. Подходит время колоться - он уже не человек, а животное, руки дрожат, есть ничего не может, вечно больной, худющий, глаза как у кролика. И все ради чего? Ну, десять минут ему будет хорошо, ну, полчаса. Да и то впадает в спячку, ничего ему не надо. А потом в сто раз хуже. Начинают, думают поразвлечься, перед подружками похвастаться - мол, покуриваю, понюхиваю, покалываю. Как же, собралась компания юных балбесов, друг перед другом выпендриваются. А потом, когда спохватываются, стоп, брат. Поздно. Да, страшное это дело... Это страшное дело, но страшно выгодное. Сами посудите. Где-то на Канарских островах, в Ницце или на Гаваях живет-поживает в роскошной вилле мистер Икс. Который не то что наркотиков никогда не употреблял, а и виски-то пьет только после шести вечера и сигары курит лишь три раза в день. Так ему рекомендовал его личный врач. А за тридевять земель работает на него целая армия. Где-то в Таиланде в "Золотом треугольнике" растят мак, везут его горными тропами, переправляют куда-нибудь в Гонконг, оттуда контрабандой в Нидерланды или Канаду, перерабатывают, тайно переправляют в страны Европы и Америки... И всюду идет жуткая воина, целые сражения между таможенниками, полицией и переправщиками, торговцами, распространителями. Гибнут сотни людей, еще сотни садятся за решетку. Но сотни тысяч гибнет не от пуль, а от героина, гашиша, опиума, ЛСД, морфия и другой мерзости. А мистер Икс, восседая на Гаваях в своей вилле, знай себе считает прибыль - сто, двести, иной раз и тысяча процентов! Приятно и, главное, безопасно. Прибыль эту он вкладывает в земельные участки, нефтяные скважины, в военно-промышленный бизнес. И там он уважаемый, удачливый бизнесмен. В моей стране не принято спрашивать, откуда у человека деньги. Лишь бы они были. И кто только с наркоманией не борется - и ООН, и Интерпол, и разные международные организации! И не могут в толк взять, что, пока у одного миллионы, а у другого шиш, ничего не изменится. Потому что тот, у кого миллион, захочет иметь второй, а тот, у кого нет ничего, будет стараться одурманивать себя разной дрянью, чтоб хоть на минутку почувствовать, что у него все есть. И в конечном счете ему же хуже. А мистер Икс? С ним ничего не произойдет. Вот я вам еще одну историю расскажу из того недолгого, увы, периода, что я в этом Интерполе подвизался. Однажды нам сообщили, что в большой партии сигарет обнаружены блоки сигарет, начиненных ЛСД. Такие сигареты особенно любят юные идиоты, воображающие, что ЛСД - наркотик не очень опасный, и убеждающиеся в обратном, когда уже поздно давать задний ход. Начали проверку. Сигареты как сигареты, марки разные "Салем", "Винстон", "Кемел", "Мальборо", "Честерфилд". Тысячи тонн, десятки тысяч блоков, миллионы пачек. Попробуй проверь! Вскрывали, исследовали, обнюхивали (не мы, конечно, собаки, есть такие специально дрессированные на распознавание наркотиков). Иногда обнаруживали то, что искали. Но системы установить никак не могли. Что оставалось делать? Поступили, как частенько поступаем. Схватили одного юнца, пообещали, что не посадим, если назовет своего "пушера" (поставщика). Назвал. Юнца того, правда, с пулей в затылке вскоре на свалке обнаружили, но "пушера" взяли. С ним беседовали иначе. Невежливо беседовали. Когда он уж совсем на ладан стал дышать, все же назвал оптовика. "Пушер", к сожалению, очень скоро умер в тюремном госпитале от насморка или от геморроя, уж не помню, но оптовика мы все же сграбастали. С тем грубо не поговоришь - у него одних адвокатов столько, сколько во всем моем отделе сотрудников, а уж денег... Состоялся суд. - Ваши сигареты везли на сухогрузе "Бегония"? - спрашивают. - Мои, - отвечает. - Вам известно, что среди них были сигареты с ЛСД? - Нет, неизвестно. - А вот свидетели... (тут ему целый список зачитывают) показывают, что по вашему распоряжению накануне отплытия из определенных ящиков изымались блоки, а вместо них вставляли другие. - Ну и что? - А то, что именно в этих блоках были сигареты с ЛСД. - Так это ваши "свидетели", а по мне лжесвидетели, их туда сами и вложили. - Все свидетели? Их двадцать семь. Что ж, они все сговорились? Доказано, что они раньше не были знакомы. - Зато они все меня ненавидят и хотят оклеветать! И верно. Адвокаты вынимают целые горы документов, и выясняется, что все двадцать семь голубчиков имели основания этого оптовика ненавидеть. Всех он чем-нибудь мог шантажировать, все были перед ним в долгу, все его боялись. - Вот видите, - твердят адвокаты, - это месть! Впрочем, один свидетель заявил, что имеет убедительные доказательства - у него, мол, есть письмо обвиняемого с соответствующими инструкциями. Но тут обвиняемый почувствовал себя плохо, по просьбе адвокатов заседание отложили на два дня, а когда собрались снова, узнали о большом несчастье тот свидетель заснул с непогашенной сигаретой, наверное в пьяном виде, возник пожар, и он сгорел вместе со своим домом. Кошмар! Много там еще болтали на этом процессе, прокурор свое, адвокаты свое... Короче говоря, пришлось за недостатком улик этого оптовика, очередного мистера Икс, отпустить. В тюрьму отправились двадцать семь свидетелей, превратившихся в обвиняемых (простите, двадцать шесть - один то погиб во время пожара). А обвиняемый, превратившийся в невинную жертву полицейского произвола, отправился на Гаваи, чтобы поправить здоровье, пошатнувшееся в результате людской несправедливости... Я-то в этом деле большого участия не принимал, разве что присутствовал при изъятии сигарет. Скучное занятие, ящиков видимо-невидимо и в каждом видимо-невидимо блоков сигарет. К концу дня даже заядлый курильщик небось готов бросить курить. И все же кое-какие выводы я для себя из этой истории сделал. Мы, значит, бедные государственные служащие, в данном случае полицейские, трудимся в поте лица, ворошим миллионы каких-то дурацких сигарет в поисках иголки в стоге сена, мотаемся по всему свету - разыскиваем "свидетелей", мелких подонков, хватаем, наконец, главного подонка. И что ж дальше? А ничего. Главный делает нам ручкой и уплывает на собственной пятипалубной яхте к тропическим горизонтам, мы же продолжаем наш энергичный бег по механической дорожке. Есть такая, знаете, мчишься во весь дух, сучишь ногами, весь мокрый, а все на месте топчешься. Вот тогда-то впервые и пришла мне в голову мысль: к чему все эти хлопоты, процессы, болтовня, когда и дураку ясно, кто главный преступник? А раз так, то чего возиться - хлопнуть его на месте, и все. Ну как? Как моя мысль? Вроде бы правильная, верно? Черта с два! Хлопнешь, а потом тебя самого хлопнут за самоуправство, за превышение власти, за неоправданное убийство... Ты кто? Обыкновенный полицейский, чинуша, рядовой страж порядка. А он, мистер Икс? Фигура, миллионер, столп общества. На таких, как он, наше общество и держится. И слуги общества, в том числе мы, полицейские, тоже, между прочим. Так что надо еще два раза подумать, что нам выгодней: хлопать таких или, наоборот, оберегать. А то, глядишь, без работы окажешься. И все-таки где-то внутри осталось у меня сожаление, что упустили мы случай разделаться с этим оптовиком. Когда он еще в наших руках был, а не перешел в ведение прокуроров, судей - всей этой машины. Вот так! Я здесь подробно поделился с вами моей мыслью, потому что дальнейший мой рассказ с нею связан. Тогда эта мысль пришла мне в голову впервые. Итак, значит, служу в Интерполе, не тужу. А если быть честным, то бью баклуши. Но этого никто, как я думал, не замечает. Ошибаюсь. Оказывается, замечал как раз тот, кому замечать не следовало, - мой начальник. И однажды меня вызывают в Секретариат и, не глядя в глаза, вручают предписание - вернуться на мою благословенную родину за новым назначением. Война с преступностью в международном масштабе оказалась не по мне, придется сражаться в национальном. И, сдав дела (которыми, если честно, никогда, в общем-то, не занимался), сажусь в самолет и лечу домой. Моя служба в Интерполе длилась недолго. Глава II. НА НОВОМ МЕСТЕ Я опускаюсь все ниже в полицейской иерархии. Сначала воевал с воздушными пиратами, потом с торговцами наркотиками, потом служил в Интерполе, и вот теперь меня определили в уголовную полицию (кончу я, наверное, регулировщиком уличного движения, что, не знаю почему, у нас считается для полицейского дном). Здание, в котором помещается моя новая контора - серое, облезлое и большое. Длиннющие гулкие коридоры, широкие лестницы (лифтов нет). В коридорах пахнет сыростью, штукатуркой, еще чем-то противным. В комнатах мы, инспектора, сидим по четверо. Но поскольку вечно кто-нибудь - а чаще все - на задании, то комнаты, как правило, пустые. Иногда по коридорам мчатся сломя голову оперативные группы или отдельные инспектора. Где-то что-то случилось. По вечерам сидим, пишем бесконечные, никому не нужные документы. Утром дремлем, как сонные мухи, а днем, если не мотаемся по заданиям, пьем кофе, а то и пиво. Вот такая обстановка. Начальник вызывает меня и говорит: - Будем знакомы, Леруа. Все данные у тебя для работы в нашем отделе есть: ты и дзюдоист, и каратист, и боксер, и снайпер. Ростом и силой тебя бог не обидел. А опыта тебе не занимать. Вот только тут помечено, - и листает какие-то бумажки, - что, как бы это сказать, не рвешься ты в пекло и вообще к работе относишься сдержанно. Но это ничего, у нас тут, если во время работы спать, можно и вечным сном уснуть. Так что переучишься. Желаю тебе успеха. Иди трудись. Вот такая приветственная речь. Мог бы, конечно, и потеплей слова найти. Да ладно, начальники, они все одинаковые, им не угодишь. Иду к себе в комнату и начинаю знакомиться со своими коллегами. Их трое. Тот, для кого я "стрела" (так на нашем жаргоне называется старший в двойке), Гонсалес, среднего роста, черноволосый, черноусый. Он самый старый, ему сорок лет, и он так ни до чего не дослужился. Наверное, из-за своей болтливости. Просто поразительно, как можно столько говорить! Даже на задании в засаде, и там умудряется шепотом острить, рассказывать старые анекдоты, что-то бормотать под нос. Но опыта у него больше, чем у нас у всех, вместе взятых. Второй, Джон, мой тезка; его, с тех пор как пришел я, стали называть Джон-маленький. В отличие от меня, Джона-большого. Еще бы, он - метр семьдесят, я - метр девяносто! Совсем молоденький, только из нашей школы, весь такой ладный, быстрый, точный Он про эту школу много рассказывал, я вам как-нибудь перескажу. Наконец, третий - О'Нил, ирландец. Мне сдается, что мало на свете есть полиций, где бы не служил хоть один ирландец. Он - "стрела" для Джона маленького. Здоровый парень, ростом с меня, весом побольше, конечно, рыжий, спокойный, а по части болтливости вполне компенсирует Гонсалеса, если тот рта не закрывает, то этот, наоборот, раскрывает только, чтоб пожрать, в этом деле он рекордсмен. И если не поел, становится мрачным, злым, агрессивным. Выпить тоже не дурак. Вот такая компания. Столы наши в одной комнате, и, между прочим, по ним легко догадаться, кто где сидит. У О'Нила всегда там стоит термос с чаем, какие-нибудь бутерброды, пакетики с поджаренным картофелем (а в глубинных ящиках, если покопаться, найдется и кое что покрепче чая). У Гонсалеса на столе полный хаос - бумаги, дела, журнальчики легкомысленного содержания, фотографии кинозвезд и спортивных чемпионов, рекламные проспекты... У Джона-маленького стол, как танцплощадка в парке перед грозой, - пустота полная, у него все в ящиках разложено, вынимает только когда надо. Вот так. У меня, конечно, все выглядит нормально. Нужное под рукой, не нужное - в корзине для мусора. (Правда, я не всегда отличаю нужное от не нужного.) День мой строится так. Встаю, полчасика занимаюсь изометрической гимнастикой, гантелями, эспандером, лезу под душ, бреюсь, одеваюсь и выхожу. Завтрак и вообще еду я готовить не люблю, хоть и умею. Захожу в кафе на углу и съедаю что под руку попадется, потом сажусь на автобус и отправляюсь в присутствие. В восемь сижу за рабочим столом. Джон-маленький уже на месте и вежливо здоровается. О'Нил приходит с опозданием на одну-две минуты, хлопает нас по плечу так, что мы чуть не падаем со стула, и орет во все горло "Салют!". Бывают дни, когда он больше ни одного слова так и не произносит. С опозданием минимум на четверть часа, запыхавшись, виновато оглядывая нас, влетает Гонсалес. - Понимаешь, - бормочет он, - вот незадача. Ну что ты будешь делать? Автобус уходит, бегу, а наперерез мне кошка! И черная! Ну? Пришлось подождать, пока пройдет кто-нибудь. И назло, только какая-то старушенция плетется, пока она кошкин маршрут пересекла, два автобуса прошли! Ну? А что было делать? - в глазах его столько скорби, словно он потерял любимого человека. - Ведь черная! Я бы, конечно... Он еще что-то бормочет, но в это время раздается сигнал, и мы двигаемся на утреннюю оперативку. Ее проводит начальник. Он любит это делать обстоятельно, сообщает всякие цифры и факты глобального масштаба, никакого отношения к делу не имеющие. Этим, по его выражению, он "расширяет наши горизонты". - Вы, мальчики, - говорит он (мы все для него мальчики, хотя кому-то и за сорок, и кто-то весит побольше ста кило граммов), - вы, мальчики, должны понимать, для чего служит полиция. Наша задача - борьба с преступлением! - Он говорит это с таким видом, словно открыл новую планету. - Защита нашего общества, самого демократического и свободного общества в мире, от посягательства убийц, насильников, грабителей, бандитов, фальшивомонетчиков... (он еще долго перечисляет все возможные виды преступников, но заканчивает всегда одинаково) и подрывных элементов. Запомните - подрывных элементов, всех этих экстремистов, "красных", забастовщиков, студентов, разных там демонстрантов! Я, конечно, не очень в этих делах разбираюсь, но наш начальник, по моему, еще меньше, он всех валит в одну кучу. Я слышал краем уха, как один его коллега (тоже комиссар) как-то сказал ему: "Ты все-таки не в политической полиции служишь, а в уголовной. Вот и лови убийц и воров". А наш отвечает: "Для меня коммунист и убийца одно и то же, я бы их всех..." И так выразительно тряхнул рукой - указательный палец вытянут, большой поднят. Вот такой у нас начальник! Ему палец в рот не клади. Уж кто-кто, а он демократию защитит! Пока он вещает, мы дремлем. Никуда не денешься, так даже лучше. Пусть выговорится, а то станет еще наши недостатки разбирать, знал я таких начальников. Нет, пусть уж лучше "расширяет наши горизонты". - Понимаете вы, что за один год, - доносится до меня голос начальника сквозь дремоту, - у нас в стране было зафиксировано 1,6 миллиона преступлений, а раскрыто меньше четверти! Это же черт знает что! В нашем отделе я этого не допущу. Мы будем раскрывать минимум одну треть! Треть - вот задача! Он произносит эти слова с пафосом, делает паузу и уже будничным тоном продолжает. - А теперь перейдем к текущим делам. Мы просыпаемся, ерзаем на стульях, шелестим блокнотами. Начальник зачитывает сводку. - Так, вчера - тянет он, - так, значит, значит, так: убийств - семь, ограблений - пятнадцать, изнасилований - три, смотри, всего-навсего три, драк - тридцать семь, краж - двадцать, самоубийств... Ну, это не наше дело, пожары... тоже... Ну, что ж, спокойный денек, отличный денек. Вот бы всегда так. Действительно, по сравнению с другими днями вчерашний выглядит вполне мирно. Дальше идет, как мы ее называем, диспетчерская работа. Мы получаем задание и разбредаемся по разным направлениям. Куда? Ну, вот, хоть такой день. Месяца три назад была совершена попытка ограбления банка. Ничего особенного в этом нет, банки у нас грабят по нескольку штук ежедневно. Есть такие, на которые нападали раз по десять. Удивительно было не то, что напали на банк, а то, что грабителей задержали. Вот это случается не часто. Вы когда-нибудь заходили в нашем городе в банк? Нет? Тогда опишу вам его. Обычно это величественное здание с мраморным или гранитным нижним этажом. Двери - грузовик может проехать, кованые решетки толщиной в руку, с позолотой. Внутри, как в церкви, огромный зал, колоннада, в середине массивные столы, на которых клиенты могут заполнять свои чеки. Вдоль стен стойка, за ней клерки, мужчины и женщины, стучат на машинках, нажимают клавиши компьютеров, пишут бумаги. Главное, конечно, касса. Это такая клетка из толстенного пуленепробиваемого стекла, герметически захлопывающаяся, так что газ не проникнет. Подходит клиент к окошечку, ему выдвигают ящичек, куда он кладет документы на получение денег. С другой стороны ящичек от кассира закрыт герметической заслонкой, потом кассир придвигает его к себе, берет документы, кладет деньги - все это время ящичек герметически закрыт уже от клиента - и снова выдвигает его. А на стенах, в колоннах, в разных хитрых местах телекамеры. Если налет, любой служащий поднимает руки вверх, а ногой нажимает кнопку - включается телекамера, в соседнем полицейском отделении звучит сигнал, на всю улицу воет сирена... Я еще забыл вам сказать, что у дверей стоит парочка дюжих молодцов с пистолетами и дубинками у пояса, а в дежурке таких еще трое-четверо сидит. И все же банки грабят вовсю. Нам как-то наш начальник, этот любитель статистики в международных масштабах, цифры приводил. В Лос-Анджелесе, например, 624 ограбления банков за год. А? Ничего, почти по два в день. А в Вене куда меньше, по полтора ограбления в месяц. Всего-то! Вам, конечно, интересно узнать, как грабят банки, как при такой защите, о которой я вам рассказал, все же запросто удается и деньги взять, и спокойненько покинуть место действия. Извините. Не получится. Еще не хватало мне тут устраивать курсы повышения квалификации по части ограбления банков. А то как бы и вам не пришла охота попробовать свои силы в таком предприятии. А что? Если уж двенадцатилетние мальчики с игрушечными пистолетами взялись за дело... А в тот раз, о котором я рассказываю, преступников задержали. Они стали жертвами уличного движения. У нас оно сумасшедшее. В часы пик куда быстрее было бы ехать на ослах, чем на автомобилях. Так вот, убив одного из охранников и прихватив два мешка денег, грабители, числом четверо, выбежали на улицу и вскочили в ожидавшее их такси. Такси было угнано за два часа до налета. За рулем сидел водитель в форменной фуражке. Как только преступники вскочили в машину, она сорвалась с места и выехала на резервную зону. (У нас в городе крайняя правая полоса уличного движения отведена только для автобусов и такси.) Так бы они и смылись, если б не случай. Ох уж этот случай! Сколько тщательнейшим образом разработанных планов рушится из-за его величества случая. Вот и на этот раз. Хотя, учитывая число алкоголиков в нашей стране, особой случайности в этом случае не было. Просто какому-то подвыпившему типу, сидевшему (а у нас таких тысячи) за рулем своей "вольво", надоело плестись в бесконечной веренице еле двигающихся машин, и он резко свернул на резервную полосу. Такси преступников врезалось в "вольво". Треск, грохот, скрежет, крики... Сбежался народ, появился регулировщик, подоспели преследователи. Грабителей схватили и отправили куда надо. Следствие недолгое - все и так ясно. Оказывается, нет. Те четверо признают свою вину - а куда деваться, их сто свидетелей видели, служащие банка, прохожие... А вот тот, что сидел за рулем, все отрицает. Меня, мол, заставили, пригрозили, что если сбегу, то найдут и убьют. Он ни в чем не виноват, только сидел в машине, никого не грабил, никого не убивал. Сидел, дрожал от страха. Те четверо подтверждают. И тут к нам поступает записка. Написана явно женской рукой. В записке сказано, что не только этот липовый таксист был в сговоре с преступниками, но он-то и есть главарь шайки, он разработал весь план, и вообще это не первое их ограбление, и все это можно доказать. Но писавшая боится за свою жизнь и потому в полицию не идет, а, вот, пишет. И если в полиции хотят получить доказательства, то пусть принесут положенную денежную награду на место встречи, которое автор письма укажет по телефону. Зачем такие сложности, почему сначала писала, а потом собиралась звонить - неясно. Ну, женщина ведь, чего вы хотите? Словом, позвонила она раза два еще, в конце концов договорились встретиться на каком-то пустыре, в подъезде заброшенного дома, что выходит на маленькую площадь. На площади фонарь, и, если что не так, ей, наверное, из этого подъезда все будет видно и она сумеет куда-нибудь спрятаться. Ну, не знаю. Такие вот условия. И начальник говорит: - Вот вы, Леруа, с напарником пойдете туда к десяти вечера, отдадите ей деньги и возьмете доказательства. Да не забудьте расписку у нее взять, а заодно и проверьте документы, мало ли что, может быть, ее придется свидетелем вызвать? Доказательства, что принесет, тоже проверьте, не липа ли? Да будьте поосторожнее, все же с деньгами идете. Мало ли что они там задумали - может, сообщники. Вечером мы с Гонсалесом отправляемся на эту дурацкую операцию. У меня к ней душа не лежит. Какой-то пустырь, развалины, народу кругом никого, непонятная баба... Подходим, действительно, фонарь яркий горит (кому он здесь нужен?), и никак его не минуешь, чтобы к подъезду этому подобраться, правильную позицию выбрала. Договариваемся так: Гонсалес становится у стены дома напротив, в темном углу, меня прикрывает. А я иду в подъезд. Сердце колотится, душа в пятках, но иду. Вхожу, пахнет сыростью, отбросами и еще чем-то знакомым. Чем же? Наконец соображаю - кровью, уже знаю, что будет дальше. Настроение портится окончательно. Вынимаю фонарь, делаю два шага. Так и есть - вот она лежит. Молодая еще, одета прилично, в руках зажала портфель так, что не вырвешь. Но зачем вырывать, они просто вынули из него все бумаги. Потом, конечно, после того, как всадили ей в спину нож Следов борьбы, как выражаются в наших протоколах, не обнаружено. Как потом установили, когда она пришла в этот подъезд (и почему она такое место выбрала?), ее уже ждали. Вот и вся история. Несложное такое дело. Тех четверых, конечно, осудили. Ну а главный, за неимением против него улик, был оправдан. Пытался прокурор обвинить его в сообщничестве, но адвокат без труда доказал, что тот действовал под влиянием страха. Он очень испугался, когда ему пригрозили. А вы бы не испугались? Ну вот, и он тоже. Я этот случай и не вспомнил бы, если б не одна деталь, которая мне потом долго не давала покоя. Откуда убийцы все таки узнали, где она должна была с нами встретиться? Ведь если б следили за ней, то после нее в подъезд вошли, а не раньше. Кто мог им сообщить? Судя по ее поведению, она вряд ли кому-нибудь проговорилась, значит, только у нас в полиции обо всем этом знали. Кто же предупредил убийц?.. И я вспомнил, что мне как-то Джон-маленький рассказывал, он, между прочим, молодой-то молодой, но много чего знает. Вообще толковый парень. Один недостаток - не все в нашей работе одобряет. Эдакий идеалист. Начитался рекламных объявлений в журналах: "Хочешь помочь людям - становись полисменом!" И стал. Помогать-то мы помогаем, но вот кому и как? Не такой это простой вопрос, я к нему еще вернусь. Так вот, как-то Джон-маленький мне рассказал, он это в английской газете "Дейли экспресс" вычитал. Там говорилось, что однажды грабители совершили налет на лондонский банк "Ллойд бэнк лимитед" и прихватили девять миллионов фунтов стерлингов. А пока шло следствие, 250 тысяч осело в карманах полицейского начальства. Эта газета, говорит, даже написала: "Такого еще не знала история Скотланд-Ярда". Про Скотланд-Ярд не скажу, но у нашего начальства небось оседает не меньше. Впрочем, это я так, пошутил. Не вздумайте моему начальнику сказать, он такого юмора не поймет. ...Однажды прихожу на работу после задания, копаюсь в документах Все как обычно. Напротив за столом бубнит Гонсалес. - Понимаешь, не могу решить, менять машину или нет (у него какой-то древний "форд", и он без конца мечтает продать его и купить маленькую БМВ, но все денег не хватает). Если я продам мою за тысячу монет, то придется приложить еще тысячу. С другой стороны, моя колымага еще года два протянет. Вот я и думаю... помнишь, как Кафуньет все не знал, что со своей слишком длинной тросточкой делать. "Наверху, жаловался, набалдашник красивый - не хочется резать, а внизу она мне не длинна". Ха-ха-ха... Он заливается смехом (никто его не поддерживает) и снова начинает морочить нам голову своими автомобильными проблемами. Джон-маленький смотрит на часы - половина первого - встает, достает из-под стола гантели и начинает "работать". Он всегда за полчаса до обеда это делает. Поразительный парень - все время занимается самосовершенствованием. Я думаю, он далеко пойдет, во всяком случае, дальше нас всех. Вот тогда-то раскрывается дверь и в комнату врывается О'Нил. Именно врывается, а не вплывает, как обычно. Его кирпичного цвета лицо на этот раз белее потолка. Губы в ниточку, глаза горят. Мы его таким никогда не видели. Некоторое время он стоит посреди комнаты, а мы вопросительно смотрим на него. - Маруччи встретил, - выдыхает он, - в баре. Зашел выпить, он там сидит. Сволочи! Мы не верим ушам. Чтобы вам было ясно, о чем идет речь, нужны некоторые пояснения. Год назад этот самый Маруччи попался, когда пытался всучить в банке липовый чек. Преступление не бог весть какое, и непонятно, почему он стал оказывать яростное сопротивление, ранил двух служащих, пытался скрыться на машине. При этом отстреливался и попал одному полицейскому, другу О'Нила, в ногу. В конце концов, Маруччи все же задержали. На суд он явился, окруженный адвокатами. Полицейский тот на всю жизнь остался хромым, но от претензий к Маруччи отказался. Никто ничего не мог понять, и лишь много позже он, выпив, проболтался, что получил от преступника такого отступного, что, по сравнению с этим, назначенная ему пенсия выглядит жалкими чаевыми. Маруччи со всеми своими адвокатами защищался отчаянно. Он признавал все, не говорил только одного - откуда у него чек. Было ясно, что он кого-то покрывает, но кого, так никто и не узнал. По совокупности - все же трех человек ранил, в том числе полицейского, - ему дали приличный срок. И что же - едва год миновал, а он сидит себе в баре, потягивает пиво! Могу себе представить, что почувствовал О'Нил. Он, прямо скажем, парень не сентиментальный, но за друга того изувеченного очень переживал. О'Нил долго молчит. Наконец говорит: - Еще зубы скалит, сволочь. "Ах, инспектор, - смеется, - давно не видались. Как поживаете?" Скрутил я его и в участок - решил, что он сбежал. О'Нил умолкает, вытирает свою бычью шею платком. - Ну! - торопим. - Да все у него в порядке. Подал апелляцию, пересмотрели, - он машет рукой, - и выпустили под надзор. А поднадзорным в бары ходить не запрещается. - О'Нил помолчал. - Еще грозился жалобу подать - пока вел, я ему бока все-таки помял немного. Да не стал, сказал, что прощает меня по случаю старого знакомства. О'Нил замолчал теперь уже надолго, а мы стали возмущаться. - Вот, - расшумелся Гонсалес, - мы, значит, жизнью рискуем, головы подставляем. Нас, как куропаток... А преступники, у кого кошелек потолще (а у кого из них тощий!), не успеешь оглянуться - и уже на свободе. И еще на нас же жалобы строчат. Гонсалес продолжает возмущаться, а Джон-маленький, не прерывая свои гантельные упражнения, между двумя выдохами констатирует: - Да... мы-то... всех защищаем... а вот нас... кто бы защитил... куда суд смотрит?.. Я отвечаю на его наивный вопрос. - Туда смотрит, - говорю, - где больше дают. У кого карман пошире. Судьи, между прочим, тоже люди и хотят хорошие машины иметь и в горы ездить отдыхать. Ты видел, во Дворце правосудия стоит такая мраморная баба, глаза завязаны, а в руках весы, называется Фемида. Она, конечно, из-под повязки ничего не видит, но на какую чашу больше монет положили, очень даже ясно чувствует. Так что суду и смотреть не надо... - Судьи, конечно, не рискуют, что их подстрелят, - говорит Джон-маленький, он спрятал гантели и завязывает галстук, - но все же я бы тех, кто стреляет в полицейских, судил построже. - Самим надо судить, - неожиданно произносит О'Нил. - Других - пусть судьи. А если нашего тронут - наш суд и должен быть. - Ну, этого никто не разрешит, - говорит Джон-маленький, - есть закон, там все определено, чем нам заниматься, чем прокуратуре, чем суду. Но за нападение на полицию необходимо строже карать, это верно. О'Нил осуждающе смотрит на него. - Эх ты, сосунок, - роняет. - Ничего, есть среди нашего брата поумней, кто знает, что делать. - А что? - взрывается Гонсалес. - Я бы... - Когда поумнеете, поймете. - О'Нил окидывает нас презрительным взглядом и выходит из комнаты. - Один генерал, - начинает Гонсалес, - привез сына к священнику, чтобы тот его умнее сделал. Приезжает через год... Но мы не слушаем. Пора на обед. Как ни странно, эта маленькая история вызвала много разговоров. То ли О'Нил сумел заразить коллег своим возмущением, то ли это было каплей, переполнившей чашу, так или иначе, но ворчали многие. Дело в том, что действительно, и мы в уголовной полиции это особо чувствуем, преступников ловят с опасностью для жизни. У нас ведь в стране преступники не мальчики из церковного хора. У иных по десятку покойников на совести, по дюжине ограблений банков и магазинов, а уж сколько загубленных наркотиками душ и не сосчитать. Каждого ждет тюремное заключение лет на двести - триста. Смертной казни, скажи спасибо, в нашей стране нет. (Хотя я лично предпочел бы пулю, чем всю жизнь за решеткой сидеть.) Так неужели такие люди остановятся перед еще одним убийством? И какая разница, кого убивать - шофера такси, официанта, прохожего или полицейского? Только шоферы и прохожие за преступниками не гонятся, не выслеживают их и задержать не пытаются. А мы - да. Ну пускай, раз выбрали такую профессию, считайся с ее неудобствами. Но уж коль скоро на твою драгоценную жизнь кто-то покусился, а ты его поймал, так будьте любезны, господа судьи, вкатите этому кому-то на полную катушку. А что получается? Мы рискуем, а то и, жертвуя жизнью, ловим бандитов, сажаем их на скамью подсудимых. Согласно закону. И вдруг начинает действовать иной закон. Адвокаты, связи, взятки, "убирание" свидетелей... Конечно, мелкий жулик сто тысяч монет залога не внесет, а вот у кого на совести полдюжины убийств, тот может. Адвоката за полмиллиона кто в состоянии нанять? Только гангстерский босс, только глава крупной банды. А взятку в миллион дать - и того важней. И получается: чем страшней преступник, чем больше преступлений он совершил, тем у него больше шансов выйти сухим из воды. Мы-то по рукам-ногам законом, всякими правилами, инструкциями связаны. Как же, страна порядка и демократии, у нас ведь права человека на первом месте! То-то пара миллионов без работы ходит, еще десяток миллионов недоедают и что такое водопровод в квартире только из рассказов знакомых знают. Еще десяток миллионов свое имя подписать не умеют, потому что бесплатно у нас только воевать учат. Но зато государство уважает их права! И все они небось очень гордятся, что их "права человека" никто нарушить не может! Ладно, это я так, отвлекся, в лирику ударился. Вы в таких случаях не стесняйтесь, останавливайте меня, мол, Леруа, куда загнул? Возвращайся на дорогу! Я вам изложил нашу печаль. Так что делать? Не заняться ли самодеятельностью? Точнее совместительством. Скажем, прибавить к своим обязанностям и обязанности прокурора, судьи, а заодно и палача. Правда, платить за такое совместительство никто нам не станет, но и жизнями нашими нам платить, может, тоже придется поменьше. А? Вот такая идейка. Выяснилось, что велосипеда мне изобрести не удалось. До меня кое-кто сумел до того же додуматься. Но мне-то откуда знать? Впрочем, тогда я еще об этом не ведал. С кем бы, думаю, поделиться своими соображениями? С Гонсалесом? Он как решето, в нем ничего не удерживается, а соображения мои не дай бог кому-нибудь станут известны, и, главное, что это мои соображения. Джону-маленькому? Не доверяю я ему. То есть, доверяю полностью в нашей работе. А вот, как бы это деликатней выразиться, в некотором, что ли, толковании не доверяю. Очень он уж какой-то правильный. Одно слово - идеалист, ну или честный. У нас это одно и то же. Пожалуй, поговорю с О'Нилом. Тот поймет. Глава III. ПОМОЖЕМ ПРАВОСУДИЮ О'Нил понял. Я пригласил его в небольшой бар "Под сапогом", в котором частенько собираются в свободное (и в служебное, замечу, тоже) время полицейские нашего управления. Бар как бар. Над входом метровый старый сапог из железа скрипит на ветру. Внутри особой чистоты не наблюдается. Но ее здесь никто и не требует. Длинная стойка покрыта стершейся кожей, десятка два столиков на железных ножках, без скатертей. Пьют здесь все, кроме коньяка, - дорог. А так пиво, виски, красное и белое вино, разные наливки, водки. Закусывают чем бог послал - маслинами, орешками, бутербродами величиной с подводную лодку... Сидим. Молчим. С О'Нилом любой разговор превращается в собственный монолог. - Слушай, - говорю, - я тут поразмышлял. Все-таки свинство получилось с этим Маруччи. - Сволочи! - изрекает О'Нил. "Кто? - думаю. - Судьи? Гангстеры? Адвокаты? Неважно!" Я продолжаю: - Слушай, если правосудие такое беспомощное, давай поможем правосудию. А? - и смотрю на него испытующе. - Как? - спрашивает и опрокидывает двойную порцию виски (конечно, ирландского). Он всегда пьет двойную порцию и, между прочим, не одну. - А так, - мне надоедает вся эта дипломатия, и я приступаю прямо к делу, - давай его сами прикончим. В конце концов, может быть, судьи просто оказались слишком добрыми. Бывают же добрые судьи! - Добрые - не знаю, - говорит О'Нил, - честные - нет! - и он опрокидывает "за воротник" очередную порцию. - Ну, неважно, - говорю. - Важно, что мерзавец... - Сволочь! - рычит О'Нил. - Ладно, пусть сволочь. В общем, этот Маруччи оказался на свободе. Это возмутительно. Надо исправить, его ведь должны были бы приговорить к смертной казни, если б она у нас была. Но раз судьи не приговорили, приговорим мы, а заодно и приведем приговор в исполнение. Ну, как? О'Нил хлопает меня по плечу с такой силой, что, будь я поменьше и полегче, вошел бы в табурет, на котором сижу, как гвоздь, под самую шляпку. - Ты настоящий парень, Джон! - говорит О'Нил и в связи с этим опрокидывает еще порцию. - Маруччи сволочь, - добавляет он деловито. - Ты умней меня, говори, что надо делать, - и смотрит хитро. А что делать? Никакого плана у меня нет. Я и предложение свое сделал больше в расчете на О'Нила, сведет, мол, меня с кое-какими ребятами, о существовании которых я подозреваю. Однако ни с кем он меня не свел и пришлось обходиться своими силами. Меня этот Маруччи в лицо не знал, поэтому никаких оснований опасаться я не имел. ...Поздно вечером мы подъехали к тому бару, где Маруччи, как я понял, проводил большую часть своего времени, и, дождавшись, пока он выйдет с приятелями, тихо поехали за ним. Между прочим, это был уже четвертый вечер, что мы за ним охотились. Но то он уезжал с кем-нибудь на машине, то его до дому провожали друзья или еще что-нибудь. А тут попрощался с какими-то типами и дальше побрел один. Погода, надо сказать, благоприятствовала: дождь, ветрище, чуть дома не сносит, и район какой-то гнусный, облезлые дома, тротуары в ямах, фонари с побитыми лампочками... Мразь! Когда на совсем глухой улочке оказались, я ускорил движение, обогнал Маруччи, притормозил и, выйдя из машины, предъявил свое удостоверение. - Патруль, - говорю, - проверка документов. Вы Пеликоне? Он сначала испугался, по-моему, даже бежать хотел, потом успокоился. - Какой я Пеликоне! Я Маруччи. Вот мои документы, - сует мне. - Маруччи, - с сомнением качаю головой и, достав из кармана какую-то картонку, перевожу взгляд с нее на него. - А вот у нас фото Пеликоне, и уж больно вы на него смахиваете. - Да бог с вами, - бьет себя в грудь Маруччи. - Не Пеликоне я. Вот же документы, и фото там мое есть. Вы сравните, сравните! - Вот что, - говорю, - поехали в участок, там разберемся. - Да чего разбираться, вы только взгляните! Я же... - Поехали, - беру его за руку, - если ошиблись, на машине домой отвезем, по такому дождю только выиграешь - давай залезай. Тем временем О'Нил пересел за руль, поднял воротник плаща, в машине темно, так что Маруччи его не узнал. Продолжая возмущаться, залез со мной на заднее сиденье, и мы поехали. Я надел ему наручники, объяснил: - Таковы правила, уж не взыщи. И вот, когда мы выехали на главную улицу, где от огней светло как днем, он в какой-то момент увидел в зеркальце лицо О'Нила и сразу все понял. Знаете, я никогда не думал, что человек может до такой степени измениться буквально за долю секунды. Постареть на двадцать лет. Маруччи ссутулился, лицо стало белее бумаги, губы обвисли, глаза потухли. Он тяжело задышал, словно запах неминуемой смерти душил его. Да, да, смерть имеет свой запах, и он почувствовал его. Некоторое время катили молча. Я внимательно слежу за ним, как бы он чего-нибудь не выкинул. Он сидит и молчит. И вдруг я слышу его хриплый шепот: - Ребята, у меня есть деньги - две тысячи. Я отдам - Где они у тебя? - спрашивает О'Нил, - может, в твой банк заедем или у тебя чек, как тот? - Да нет, - бормочет Маруччи, - с собой они, вот в этом кармане, в верхнем внутреннем, можете проверить, я все отдам. А потом еще столько же донесу завтра, скажите, куда, клянусь, принесу. Я клянусь... Теперь он торопится, захлебывается словами, чего-то обещает, в чем-то уговаривает, объясняет. Я не слушаю. Мне вдруг сделалось противно и тоскливо. И эта ночь с ее чертовым бесконечным дождем, и этот трусишка, жулик, убийца, подонок, который старается нас разжалобить, а сам наверняка никого никогда не жалел, и даже О'Нил с его бычьей шеей, застывший, словно цементная глыба, на переднем сиденье... Ну их всех к дьяволу! - Слушай, - говорю я О'Нилу, - ну его к дьяволу! Но, перехватив в зеркальце взгляд моего коллеги, умолкаю. Мне делается не по себе. Я определенно не хотел бы оказаться на месте Маруччи. Мы выезжаем на загородное шоссе. Теперь Маруччи замолк окончательно. Он еще жив, но и уже мертвец. С полчаса мы колесим по проселку, наконец подъезжаем к какой-то глубокой яме, заброшенному песчаному карьеру или выработке, уж бог его знает что это. Видимо, О'Нил присмотрел это место заранее. Машина останавливается, и мы все выходим. И тогда происходит непонятное. О'Нил вынимает из кармана нож и по самую рукоятку вонзает его Маруччи в спину. Тот падает как подкошенный. Видя мой удивленный взгляд, О'Нил поясняет: - По пуле установят служебный пистолет. Затем он залезает Маруччи в карман, вынимает деньги, деловито пересчитывает и половину подает мне. - Что мы, зря старались? - Он пожимает плечами и, столкнув тело в яму, направляется к машине. Но вот что интересно: перед этим он вынимает из кармана какую-то бумажку и засовывает ее Маруччи в карман. Любопытно. Но я ни о чем не спрашиваю. Я чувствую такую усталость, словно один вырыл всю эту гигантскую песчаную дыру. Ну и денек! Хорошенькую идейку я подкинул О'Нилу. Молодец Леруа! Лучше б ты свои гениальные идеи запирал подальше в ящик. Едем обратно, голова пустая. О'Нил завозит меня домой и на прощанье говорит: - Ты молодец, Джон! Ребята оценят. До завтра! У меня нет сил спросить, какие ребята и как оценят. Я вяло жму ему руку и, едва поднявшись к себе, валюсь на постель. На следующий день все же на работу не опаздываю. Все нормально, как всегда. Погода отличная, в кармане приятно шелестит тысяча монет. В конце концов, что произошло? Ничего. Два полицейских выполнили свой долг, наказали преступника, уж коли судьи не смогли или не пожелали этого сделать. Просто мы помогли правосудию. Идет утреннее оперативное совещание. Как всегда, начальник, самодовольно поглаживая живот, начинает с планетарных проблем. - Число преступлений растет, - изрекает он и смотрит на нас с таким видом, будто именно мы главные виновники этого. - Например, в ФРГ за один год прирост, - деловито сообщает он, словно речь идет о поголовье скота, - 5,5%. В Париже число убийств возросло на 7%, а ограблений и краж в метро, автобусах, на вокзалах и в музеях - на 58 %. Слышите, в музеях! - Он смотрит на нас гневным взглядом, и мы подозрительно оглядываем друг друга, не спрятал ли кто-нибудь в задний карман брюк Венеру Милосскую. - Что касается всей Франции в целом, - зловеще продолжает начальник, - то за год там совершено 3,4 миллиона преступлений. Уж про Америку я не говорю, она всем нам подает пример: 5 миллионов преступлений в год. - Он восхищенно щелкает языком и, как бы извиняясь, добавляет: - У нас в стране, конечно, поскромней, но и население поменьше. Впрочем, наши цифры вы и сами знаете. Знаете? После некоторого неловкого молчания Джон-маленький, этот ученый муж, говорит: - Знаем, господин комиссар. - Конечно, знаем, - развязно подхватывает Гонсалес, но тут же затыкается, потому что вдруг начальник спросит. - Да? Ну ладно, - продолжает тот, - перейдем к текущим делам. Зачитываю сводку. - Он начинает излагать все, что произошло за вчерашние день и ночь. Убийств столько-то, грабежей столько-то, похищений, драк, налетов... Мы слушаем, скрывая зевоту. Ждем, когда речь дойдет до конкретных заданий. И тут я неожиданно слышу: - В заброшенном карьере в восемнадцати километрах от города найден, убитый ударом ножа в спину, некий Маруччи, тридцати восьми лет, рецидивист. Проходил, между прочим, по нашему отделу. В кармане пиджака обнаружена карточка со знаком черепа и скрещенных костей и надписью "Черный эскадрон", следов убийц не обнаружено. Я затаил дыхание, мне показалось, что начальник смотрит на меня. Или на О'Нила, мы сидим рядом. Но может, только показалось? Начальник делает паузу и многозначительно произносит: - Конечно, этого подонка не жалко, наверняка счеты сводили бандиты между собой. Но объективно они помогли правосудию. - И, помолчав, добавляет со вздохом сожаления: - Эх, не тех этот "Черный эскадрон" на тот свет отправляет, не тех! Помолчав еще, начальник продолжает зачитывать сводку. "Не тех, - размышляю я, - а кого надо? Кто те?" Наконец, доходит очередь и до заданий. Нам с Гонсалесом выпадает какая-то ерунда, а вот на долю О'Нила приходится неприятная штука. Поступил сигнал, что один из ребят нашего отдела "подвержен коррупции", как изящно выразился начальник, а проще говоря, берет взятки. Была тут одна история с каким-то рестораном, где кого-то убили, наш парень там присутствовал и вот якобы все потушил, получив за это приличный куш. Вообще-то такими вещами занимается другой отдел, специальный, но из уважения к нашему начальнику и чтоб подчеркнуть, что наказание может быть и дисциплинарным, не обязательно уголовным, поручили нам. Мол, сами набедокурили, сами и разбирайтесь. Тогда-то и произошел у меня с О'Нилом странный разговор. Подходит он ко мне и говорит: - Слушай, Джон, не в службу, а в дружбу - одолжи Гонсалеса на это задание. - А что случилось, - удивляюсь, - ты же сам моего тезку хвалил, разладилось что-нибудь? - Да нет, - мнется, - он парень что надо, но не в таком деле. - Не понимаю, дело-то простое. - Вот именно, - говорит. - Ты можешь толком объяснить? - спрашиваю. - Пойми, кто-то из наших ребят сделал маленький бизнес. Что тут плохого? Мы все не ангелы. А теперь его за это тягать будут. Зачем это нужно? - Ну, согласен, - говорю, - но почему Джон-маленький не годится? - У него взгляды какие-то странные, - туманно поясняет О'Нил. - Уж больно он прямой, как палка, честный чересчур - словом, не созрел еще. Я задумываюсь, действительно, что-то в этом Джоне-маленьком есть такое, эдакое. Идеалист он, я же вам говорил. И в таком простом, но деликатном деле может оказаться не на высоте. - Ладно, - соглашаюсь, - бери Гонсалеса. Тут пора, видимо, прочесть вам небольшую лекцию о специфике нашей работы. А то вы там сидите в ночных колпаках, с сигаретой в руке у телевизора и думаете, что мы, стражи порядка, не спим двадцать четыре часа в сутки, оберегая ваш покой, и получаем за это миллионы. Так? Признайтесь, так вы думаете? Представьте, что ошибаетесь. Я не хочу сказать, что мы нищие, но все-таки, имея в виду, чем приходится заниматься, платят нам мало. Зато требуют много. И чтобы мы раскрывали преступления в том числе. Ни один полицейский в нашей стране и, насколько я знаю, в Италии, и в Англии, и в Америке, и во Франции, не может работать, не имея своих осведомителей. У всех у нас есть с десяток подонков, которые нам регулярно доносят на других подонков. А чем прикажете платить? Вот именно. Поэтому я смотрю сквозь пальцы на кое-кого, у кого в его баре в подвальном туалете порой продается наркотик, или кто торгует спиртным без лицензии, или заходит иной раз к соседям в квартиру без их ведома и не через дверь, а через окно, чтобы одолжить деньжат до лучших времен. Зато я получаю сведения по крупным делам, которые раскрываю. За что мне честь и хвала. Это я так, примитивно объясняю. На самом-то деле все сложней. Приходится защищать моих "подопечных" от моих коллег, которые не в курсе дела, и взаимно не трогать их "подопечных", о которых они меня предупреждают. Сами понимаете. Один американский полицейский написал книгу "Полиция в беде". Это мне, конечно, Джон-маленький рассказал (он прямо помешанный - все, что касается полиции, не просто читает, а прямо изучает). Так вот там черным по белому написано: "Если полицейские начнут арестовывать информаторов других полицейских, начнется полный хаос". Верно сказано. Вот и приходится ломать голову - кого сажать, кого нет. Не простое дело, скажу я вам. Мы все, как правильно заметил О'Нил, отлично знаем, где нас угостят бесплатно кружкой пива, где всучат блок сигарет (это для рядовых, я-то могу претендовать на большее). Приходят к нам и такие, как Джон-маленький, у которых нет широты взглядов. Их, конечно, приобщают, растолковывают, что к чему. Если упрямятся, создают атмосферу морального осуждения. Плохо ведь, когда в стаде заводится паршивая овца... Но бывают у нас и такие гадкие "подопечные", которые за свои грехи отделаться всего лишь информацией не могут. Они тогда кое-что к этому добавляют. Наш начальник, помнится, сообщил на очередной оперативке, что в США преступные синдикаты (какая-то сенатская комиссия это установила) каждый год тратят на подкуп полиции 4,5 миллиарда долларов, что, мол, больше, чем вся зарплата всем полицейским страны! Ну еще бы, страна-то богатая! С возмущением начальник нам об этом сообщил, грозил пальцем. "В нашей стране этого нет, говорил, и быть не должно. Имейте в виду!" Мы имеем. Но все же бывают, разумеется, исключения. Вот как этот случай, на расследование которого послали О'Нила. Ничего особенного, мне потом Гонсалес рассказывал: - Пришел в этот ресторан человек, напился, начал буянить. Ну, хозяин его и вывел. А в процессе выведения тот умер... - Что значит "в процессе выведения"? - говорю. - Ты по-человечески можешь выражаться? - А что тут неясного? - обижается. - Он его вывел из ресторана, тот, наверное, пытался его ударить, хозяин в ответ ударил хулигана. Ну, может, немного перестарался, а тот небось хрупкого был здоровья и вот скончался... - Ладно, а при чем тут наш коллега? - Он там в это время был, в этом ресторане, зашел случайно, выпивал. Но, во-первых, он был в штатском, во-вторых, не на дежурстве. Ну, просто зашел, как обыкновенный гражданин. Почему, спрашивается, он должен был вмешиваться? - Так он полицейский или нет? - спрашиваю. - Полицейский, - подтверждает Гонсалес, - в смысле профессии, но не полицейский в смысле времяпрепровождения. Ведь он просто сидел, как гражданин, и выпивал. Почему он должен был вмешиваться? Другие же посетители не вмешивались. Он закончил выпивать, вышел, сел в такси и поехал домой. - А почему его обвинили во взяточничестве? - недоумеваю. - Ну, это уж совсем анекдот. У него не было с собой денег на такси, и хозяин ему дал... - И много дал? - я начинаю догадываться. - Да не очень, - мнется Гонсалес, - что-то около пятисот монет. - А такси стоило десять, да? - Восемь, - бормочет Гонсалес. - Все ясно, - говорю, - в результате никто ничего не видел, тем более наш парень. Убийство доказать нельзя. Покойник "в процессе выведения" сам наложил на себя руки. И что вы с О'Нилом доложили? - Что наш коллега был в состоянии сильного опьянения, на что имел полное право, поскольку не находился на службе, а потому ничего видеть не мог. И то, что этот хулиган пришел к хозяину ресторана объясняться, поскольку тот увел у него жену, никакого отношения к делу не имеет. - Ах, он еще и увел у того жену... - Ну и что? Словом, мы всех, кого положено, допросили, составили отчет, посидели там немного и... - Где посидели? - В том ресторане, где же еще! Мы с О'Нилом, хозяин, наш товарищ. В конце концов, работали же, неужели ужина не заслужили! - Скажи честно, Гонсалес, домой небось на такси ехали и проезд хозяин оплатил? - А что такого? - Нет, ничего, дорога пять монет стоила, а хозяин небось пятьсот дал? - Ну уж пятьсот, - вяло возражает Гонсалес. - Понимаешь, это как в том анекдоте. Человек спрашивает таксиста: "Вы в город?", а тот отвечает: "Нет, в деревню". Ха-ха-ха! - Он заливается смехом и тут же замолкает. - И вообще что пристал! Что-нибудь я неправильно сделал? - Да нет, все правильно, - говорю, - все правильно. О'Нил знает, что к чему. - А вот Джон-маленький считает, что неправильно, - задумчиво говорит Гонсалес, - он мне тут целую проповедь прочел об обязанностях полицейского, чести, морали и всякой чепухе. Он мне напоминает того отца из анекдота, знаешь, приходит к дочери... - Да пошел ты со своими анекдотами! - я, наконец, не выдерживаю. Он обижается и молча уходит. Я остаюсь и размышляю. Кто здесь прав? Наверное, прав Джон-маленький. Но и Гонсалес прав. Не они виноваты, что жизнь так устроена, и не им ее менять. Чтобы позволять себе всякие там угрызения совести, чтобы всегда действовать по совести, надо иметь миллионы, а вот как раз те, кто имеет миллионы, совести-то и недосчитываются. В конце концов, и так забот много, буду я еще тратить время и силы на разные там моральные соображения. Важно отхватить у жизни максимум для себя, а остальное... Что касается О'Нила, то я его понимаю, мы друг друга понимаем. Еще прямо не говорим ни о чем, но понимаем. Только наш начальник - или надеясь перевоспитать Джона-маленького или по глупости - мог свести их в одну связку. Конечно, О'Нил старше, опытней, авторитетней, а Джон-маленький пока что "огурчик", как мы называем вновь испеченных выпускников полицейских школ. Но по части теории и разных знаний он нас всех за пояс заткнет. Так вот, взгляды у них с О'Нилом на все, почти на все, разные. Но до поры до времени Джон-маленький молчал. Он вышколенный, для него дисциплина - дело святое. Раз О'Нил "стрела", значит, с ним спорить не полагается. Но однажды случилось такое, что все поставило на свои места. На очередной оперативке начальник особенно серьезен. На этот раз он лишь бегло касается мировых проблем, а когда переходит к заданиям, оставляет нас четверых, остальных отпускает. - Так меньше шансов, что преступники что-либо узнают. - Поясняет он и, видя наши недоуменные взгляды, добавляет: - Вы, что ж, думаете, только полиция среди этих подонков имеет свои уши, они у нас тоже имеют свои. Укрепив таким образом нашу веру в порядочность и надежность наших товарищей по службе, он начинает излагать задачу. Значит, так: поступил (откуда? наверное, от тех самых ушей) "сигнал" (его любимое слово), что намечается ограбление ювелирного магазина. Согласно полученным сведениям, грабители проникнут в магазин через дыру в потолке (которую они почти пробили, осталось надавить), обойдя сигнализацию. Потом тем же путем выберутся из магазина и сделают ручкой. Мы должны, войдя незадолго до закрытия в магазин, остаться там в засаде и задержать грабителей. Хозяин в курсе. Поскольку за последние месяцы были совершены ограбления уже нескольких ювелирных магазинов и высокое начальство выражает недовольство, то наш непосредственный шеф очень надеется, что эта операция принесет ему лавры победителя. Судя по почерку, наши будущие клиенты совершили и все предыдущие ограбления. Опытные грабители, как известно, не дети (хотя теперь такие дети пошли...). Поэтому мы готовимся очень тщательно. Чистим и проверяем наши 45-е калибры, "токи-уоки", наручники, маленькие пистолеты, телескопические дубинки. Надеваем ботинки на легкой резиновой подошве. Мы с О'Нилом выпиваем по паре банок пива, Джон-маленький примеряет пуленепробиваемый жилет, но он ему не годится, и Джон бросает эту затею. Магазин торгует допоздна. Когда мы подходим к нему, уже темно, улица освещена, народу много, особенно туристов, и в магазине людно. Так что мы, затерявшись среди покупателей, незаметно поодиночке исчезаем в служебном помещении и запираемся в кабинете хозяина. Он весь зеленый от страха. Нет, не за нашу жизнь, что вы! За судьбу своего драгоценного товара. - А они не могут всех вас убить и все унести? А гранаты они не взорвут? Ведь все погибнет здесь! А во время перестрелки не пострадают витрины? - Он прыгает вокруг нас, как козлик на лугу, и морочит голову своими дурацкими вопросами. Мы сообщаем ему, что весь квартал оцеплен, на крыше дома затаились снайперы, в решительный момент подлетят вертолеты... Он уже почти успокаивается, но все портит этот остряк Гонсалес: - И потом на улицу должен вплыть ракетный крейсер, - добавляет он с невинным видом, - сейчас начнут воду напускать. И сам же начинает хохотать своей идиотской шутке. Хозяин опять впадает в панику. Нас спасает звонок - конец рабочего дня. Продавцы, накрыв стеклянные прилавки холстами и заперев несгораемые шкафы, опускают перед дверью и витринами металлические жалюзи и исчезают с такой быстротой, словно грабители уже в помещении. Последним, качаясь от страха, уходит хозяин, предварительно включив сигнализацию. Этот мерзавец, у которого в лавке на миллионы бриллиантов, изумрудов, золота, серебра, не догадался оставить нам хоть полдюжины банок пива. Мог бы, между прочим, и чего покрепче. Сидим с пересохшими глотками, мрачные, ждем. Бывает, что по неделям сидят в таких засадах, пока голубчики не явятся. Могут и вообще не прийти. Ждем. Уже два часа ночи, улица, хоть и одна из центральных, затихла, изредка машина проедет... начинается дождь. Он косой и под ветром стучит в металлические ставни. Мы уже начали дремать, когда, как гром с ясного неба, раздается грохот с потолка, и мы понимаем, что наши клиенты пробили-таки потолок и через минуту пожалуют в гости. Конечно, мы немного дали маху, следовало рассредоточиться, а мы как засели в этом кабинете, так и сидим. Но тут начинаем действовать быстро и энергично - все-таки опыт и школа сказываются. Беззвучно выходим в коридор, что отделяет кабинет от торгового зала, подходим к его дверям и, затаив дыхание, ждем. Наконец, слышим глухой стук - видимо, кто-то спустился по веревке и спрыгнул, через несколько секунд стук повторяется - второй, а вскоре и третий. Сколько же их? Наверху наверняка остался еще один. Проходит несколько минут, и мы слышим звук разбитого стекла. Они особенно не стесняются и правильно делают - кто здесь, что услышит? Значит, трое или четверо... - Черт знает что, - театральным шепотом шипит Гонсалес, - как у себя дома работают, бьют стекло, ходят-бродят. Я помню... - Да замолчи ты, - говорю и толкаю локтем О'Ни-ла, - начали? Он кивает и вынимает мощный карманный фонарь, в другой руке у него пистолет. Мы с грохотом раскрываем дверь и врываемся в торговый зал. Яркий луч выхватывает трех человек в черных комбинезонах. Они возятся возле несгораемого шкафа, в руках у них отмычки, сверла, всякая аппаратура и никакого оружия Они настолько поражены нашим появлением, что, когда Гонсалес орет: "Руки на затылок!", даже не реагируют. Наконец, повернувшись к нам лицом, медленно поднимают руки. Вид у них дурацкий, растерянный и испуганный. Один постарше, судя по морщинистой в шрамах физиономии, прошел огни и воды, двое других - мальчишки, лет по двадцать Они еще не могут понять, что произошло. Джон-маленький выходит вперед и ловко, с поразительной быстротой обшаривает карманы грабителей. К нашему изумлению, выясняется, что у них нет оружия! Что это - нахальная уверенность, что оно им не понадобится, или, наоборот, хитрость: поймают, обвинить в вооруженном налете не удастся. Мы уже достаем наручники, но в этот момент Гонсалес совершает роковую ошибку - нажимает выключатель у двери, и в комнате зажигается свет. Все последующее происходит мгновенно и занимает в десять раз меньше времени, чем мне требуется, чтоб это рассказать. Из дыры в потолке гремят два выстрела. Джон-маленький хватается за руку, я стреляю в черную дыру на звук, и там раздается глухой вскрик. О'Нил разряжает свою обойму в грабителей, они валятся, как колоды, и застывают неподвижно. Гонсалес нажимает выключатель, в комнате воцаряется темнота, и тут же мощный фонарь О'Нила устремляет свой луч на дыру в потолке. Повторяю, все это длится две-три секунды. Это, знаете ли, в детективных фильмах все стреляют направо и налево, и все остаются живы. В жизни иначе: когда профессионалы такого класса, как мы с О'Нилом, стреляют, то требуется доля секунды, чтобы продырявить человеку башку, - мы не промахиваемся. Другой вопрос, в кого и зачем стрелять. Ну, то, что я первым же выстрелом прикончил того, который палил в нас с потолка - это, конечно, удача. Да просто спасло нам всем жизнь (в отличие от этого идиота Гонсалеса, который, включив свет, чуть нас всех не угробил). А вот зачем О'Нилу потребовалось убивать тех троих, безоружных, с руками на затылке? Именно этот вопрос задает ему Джон-маленький. - Тебя, дурака, спасал, - ухмыляется О'Нил. Он смело лезет по веревке, свисающей из дыры. (А вдруг тот, четвертый, еще жив или есть пятый?) Я страхую его, направив пистолет в дыру. Гонсалес перевязывает Джону-маленькому руку - пуля резанула по мякоти, ничего опасного. - Зачем он это сделал? - теперь уже у меня спрашивает Джон-маленький. Его широко раскрытые глаза устремлены на меня, и сейчас особенно ясно видно, как он еще молод. - У них же не было оружия. - Никто ничего не может знать в таких обстоятельствах, - туманно отвечаю я. А что я еще могу сказать? Я и сам не понимаю, зачем О'Нилу понадобилось убивать тех двух мальчишек, ладно бы уж старшего. О'Нил в этот момент быстро спускается по веревке обратно. - Порядок, - говорит он. - Тебе, Леруа, прямо в цирке выступать, точно в лоб. Он неторопливо подходит к лежащим грабителям и вкладывает одному из них в руку револьвер, нажимает, чтоб остались отпечатки пальцев. Достает второй револьвер и проделывает такую же операцию. - Хорошо, у того две пушки было, - говорит он с довольной улыбкой, - внушительней получается. А ты, - он поворачивается к Джону-маленькому, говорит зло и резко, - запомни: когда четверо опасных бандитов открывают огонь по полицейским, да еще ранят одного из них, нам ничего другого не остается, как отвечать. После предупредительного выстрела, разумеется, - он поднимает свой 45-й калибр и стреляет в потолок. - Ясно? Но Джон-маленький ничего не соображает. Из-за ранения или он действительно с другой Галактики, начинает спорить: - Послушайте, О'Нил, вы же прекрасно знаете, что пистолетов у них не было, что они не сопротивлялись. Их можно было спокойно задержать, и... И тут я впервые вижу, как О'Нил выходит из себя. - Сосунок! - кричит он. - Девчонка с бантом! "Задержать"! Мы их задержим, они по пять лет получат, через два года выйдут и начнут опять в полицейских, в таких, как ты, болванов, стрелять! Нет, пусть уж отдыхают. На кладбище! Вот из-за таких законников, как ты, нас шлепают как мух! - Хватит, - говорю я, - все ясно. Задание выполнено. Засада удалась. Преступники пытались оказать сопротивление. Ранили храбро вступившего с ними в схватку Джона-маленького, но были нейтрализованы огнем остальной команды. Такова официальная версия. И никакой другой! Ясно? Я многозначительно смотрю на Джона-маленького. Он опускает глаза и молчит. Лицо у него совсем белое, крови все-таки он потерял немало. Я снимаю телефонную трубку и звоню дежурному. Начальнику я докладываю так, как сказал. Он доволен. Ликвидирована опасная шайка вооруженных грабителей, готовых на все. Нам объявляют благодарность. Джон-маленький через неделю возвращается в строй. А через месяц мы уже забыли об этом деле. Так, по крайней мере, я думал. Глава IV. ЧТО ТАКОЕ "ЧЕРНЫЙ ЭСКАДРОН"? Вы любите лекции? Нет? Да? Не понял. Словом, если не любите, можете закрыть страницу и идти выгуливать вашу таксу или смотреть телевизор. Потому что я собираюсь прочесть вам лекцию. Я начну с того, что и вы прекрасно знаете. Почему у нас вообще есть преступники? Вы таким вопросом не задавались? Нет? Так я отвечу - по тысяче причин. Во-первых, есть наивные люди, которые никак не могут понять, почему они всю жизнь гнут спину, работают и еле сводят концы с концами (это если у них есть работа), а есть такие, которые ни черта не делают, но имеют миллионы. Почему, если ты украл булку, тебя засадят на пять лет, а если прикарманил железную дорогу или банк, то тебя сделают сенатором? И тогда они начинают вносить поправки в судьбу и становятся грабителями и ворами. Далее, у нас оружие продают везде, только что не в молочных магазинах. В газетах однажды писали: заказал человек по почте снайперскую винтовку с оптическим прицелом. Ему тут же даже без задатка прислали. А человеку тому один год от роду! Вот такой у него отец шутник. Все можно купить при желании - автомат, пулемет, винтовку, мину, даже миномет. Один добрый папа подарил сыночку к его двенадцатилетию небольшой танк. Настоящий, садись - и давай в атаку. В Америке у 50 миллионов семей есть дома огнестрельное оружие, во Франции - у 10 миллионов, в Англии - у миллиона. И потом телевидение, там же под экран надо ведро подставлять - столько крови льется. В Соединенных Штатах ребятишки, эти ангелочки, к четырнадцати годам видят на телеэкране одиннадцать тысяч убийств! Ничего? Тут и Джек-потрошитель позеленеет от зависти. В моей стране не лучше. Короче, причин для преступности много. И все всех жутко боятся. По вечерам никуда не ходят. Дома превращаются в крепости, а уж какие хитрые всякие там электронные, инфракрасные и другие системы охраны придумывают, - сил нет. Собак заводят, сторожей, один в своей лавке на ночь даже крокодила выпускал! На полицию-то не очень полагаются. Во-первых, потому что нас не хватает. Преступников миллионы, нас десятки тысяч, где уж тут справиться... Во-вторых, не доверяют нам. То и дело возникают скандалы. Не хочу писать о моей стране, я - патриот! Но примеров мог бы вам привести множество. Вот хоть такой. Однажды солидная комиссия - целых тридцать два ученых юриста - провела обследование деятельности нью-йоркской полиции. И что, вы думаете, она установила? Что взятки от преступников получали практически все полицейские, начиная с рядового и кончая начальником департамента по уголовным делам! Иногда полицейские забирают героин у наркоманов и тут же сами его перепродают. А сколько случаев, когда задерживали налетчиков, грабителей и оказывалось, что это переодетые полицейские. Словом, не очень-то нам верят. Поэтому всюду граждане стали заниматься самодеятельностью, вернее, "самоохраной". В той же Америке создалась целая ассоциация добровольных борцов с преступниками. В ней пять миллионов человек. Все, конечно, вооружены, но в случае катавасии попробуй выясни, кто член этой ассоциации, а кто хулиган. В Англии тоже создали общество... оказания поддержки пострадавшим от ограблений. Работы у общества много, каждой группе, из которых оно состоит, приходится иметь дело в среднем с восемнадцатью ограблениями в неделю. Всюду есть такие организации, в моей стране тоже. Все они помогают, как могут, полиции и состоят из граждан, которых принято называть "законопослушными". Но есть и другие. Те не любят преступников, но и на законы поплевывают. Приведу пример опять-таки из американской жизни. А чему тут удивляться? Где самая большая преступность? В США. Поэтому я оттуда и беру примеры. Но не огорчайтесь - можно привести такие же и из жизни Франции, Италии, Англии, ФРГ, да и моей тоже. Так вот, в Америке есть такая милая организация, называется POSSE COMITATUS. Эти лихие ребята считают, что полиция и шерифы плохо справляются со своими обязанностями и поэтому взяли это на себя. Они даже сами выбирают судей, накапливают целые арсеналы, устраивают полевые учения. Уж не знаю, с кем они собираются воевать, но, по-моему, никак не с преступниками. Есть и почище. Есть немало нелегальных вооруженных организаций по борьбе с преступностью. Например, в Балтиморе она называется "Черный октябрь". И наказывает преступников, как вы догадываетесь, без суда и следствия одним способом - убийством. В уголовный кодекс члены этой организации не заглядывают - им некогда. Находит полиция на улице трупы, а рядом записка: "Эти люди торговали наркотиками" и подпись: "Черный октябрь". Начали следствие - действительно, убитые числились в розыске. Да вот полиция-то до них не добралась, а "Черный октябрь" сумел. Только не раз находили убитыми людей, которые только подозревались в преступлениях, как потом выяснилось, напрасно. Но "Черному октябрю" в этом не с руки разбираться. На том свете сочтемся... Так что хоть полиции эта организация и помогает, но и работы наваливает. В Детройте есть ассоциация "Население - против преступников". Все ее члены имеют машины, разъезжают по городу и обо всем, что им кажется подозрительным (а им подозрительным кажется все), доносят полиции, чем прибавляют ей ненужной работы. В Индианополисе есть общество "Крестовый поход против преступности". Словом, много можно привести примеров. А что им делать, гражданам, коли на них нападают в метро, на улице, в их же домах? Убивают, избивают, грабят, насилуют? Не говоря уж о том, чего они натерпятся от хозяев на работе, от налоговых инспекторов, от повышающих без конца цены владельцев магазинов да, к слову говоря, и от самих полицейских. Ну, ладно, бог с ними, с гражданами. Как говорит Гонсалес (уж не знаю, где он это вычитал): "Каждый народ имеет жизнь, которую заслуживает". "...Правительство, которое он заслуживает", поправляет его Джон-маленький, этот всезнайка. Меня больше интересует судьба моих собратьев по ремеслу - полицейских. Невеселая, скажу вам, судьба. Опять же не буду приводить в пример мою страну (я - патриот), чтобы не расстраиваться, но, скажем, во Франции за один год при исполнении служебных обязанностей было застрелено преступниками 63 полицейских. В других странах побольше. Но добро б ловили этих убийц и вешали на фонарных столбах! Ничего подобного. Начинается бесконечное следствие, суд, фокусы адвокатов. Если убийца какой-нибудь жалкий наркоман или там грабитель-одиночка, ему могут как следует припаять. Но если это член преступного синдиката или какой-нибудь важный босс, то это дело безнадежное. Наверняка выкрутится. Так что ж нам, в ладоши хлопать? А вернее, хлопать ушами? И вот в Бразилии, а потом и еще кое-где, у нас в частности, возникла среди полицейских идея иной раз самим прикладывать руку, как бы это поделикатнее выразиться, к наказанию преступников. В Соединенных Штатах - там попроще. Там мои коллеги руководствуются простым принципом: "Сначала стреляй, а потом задавай вопросы". Там когда полицейский подходит к автомобилисту-нарушителю, тот кладет руки на руль и остерегается их оттуда убирать. Иначе, чего доброго, "дорожник" подумает, что он лезет за револьвером, и всадит в него пулю. Вообще они молодцы - своих в обиду не дают. Если там полицейский кого пристрелит, начальство за него горой: защищался, мол, от нападения, необходимая самооборона. И если он даже пристрелил негритенка, или какого-нибудь старика, или случайного подростка, он защищался, а те на него нападали. Вообще в Америке полицейские не любят, когда их обижают. Мне как-то Джон-маленький, знаток истории, рассказал любопытную, но и поучительную историю, правда, по другому поводу. Был в США такой знаменитый гангстер Лаки Лучиано. Однажды, когда он еще не разъезжал в бронированном автомобиле, окруженный телохранителями, стоял он на углу Четырнадцатой улицы в Нью-Йорке и поджидал девушку. Вдруг останавливается около него машина с опущенными шторками, вылезают трое с пистолетами и вежливо приглашают сесть в машину и составить им компанию. Там ему затыкают рот, избивают, в конце концов выбрасывают без сознания на каком-то уединенном пляже. Когда он пришел в себя, то дотащился до первого встречного полицейского и сказал ему: "Позовите мне такси и забудьте, что видели меня, получите пятьдесят долларов" Но тот доставил Лучиано в больницу и вызвал инспекторов. Лучиано правдиво ответил на все их вопросы, кроме одного. Когда его спросили, кто были эти трое, напавшие на него, он сказал: "Понятия не имею, никогда их раньше не видел". И только через много-много лет уже в Италии он рассказал журналистам, что избили его за то, что он не уплатил очередной дани полицейским. Так что у них там все ясно. Ну, а в Бразилии люди темпераментные, полицейским надоело ловить бандитов, рискуя жизнью, а потом узнавать, что эти бандиты или оправданы или получили ерундовые наказания. И они создали свой союз. Не просто обычный профсоюз, как, например, АФПП - Автономная федерация полицейский профсоюз Франции или такие же профсоюзы полицейских в других странах, а тайную организацию, и назвали ее "Эскадрон смерти". Этот бразильский "Эскадрон смерти" родился в 1964 году в Рио-де-Жанейро. Тогда там убили полицейского Ле Кока по кличке "Лошадиная морда" (у полицейских, как вы знаете, тоже есть клички). Убил его гангстер Кабо Фрио. И вот некоторые коллеги этого Ле Кока поклялись на его могиле отомстить и объединились в группу, которую назвали "Эскадрон смерти". Вскоре труп Кабо Фрио был найден на пустынном пляже. Тамошние коллеги полицейские вошли во вкус. Вскоре "Эскадрон" насчитывал уже полторы тысячи человек. А потом в Сан-Пауло появилась аналогичная компания под названием "Белая лилия" (воистину белая как саван!), а в городе Нитерое - "Красная гвоздика". Они мстили за убитых полицейских, выносили приговоры гангстерам не только не дожидаясь суда и следствия, но даже и поимки этих людей, просто ловили и сами же приводили приговор в исполнение. Конечно, народ не знал, что полиция имеет к этим "эскадронам" какое-либо отношение. Считалось, что это воинственные, решительные граждане создали вот такие отряды самообороны. В них входили не любые, кто захочет, а надежные, свои ребята. Сначала действовали деликатно. Ну, скажем, стреляли в гангстеров, когда и нужды не было, когда можно было их просто задержать. Потом начали за ними специально охотиться, выслеживать и убивать. Не таких, которых полиция обязана была и без того разыскивать и арестовывать, а таких, против кого просто были серьезные, а иной раз даже ерундовые подозрения. Потом наступил следующий этап - "стражи порядка" стали похищать преступников! Получая информацию от своих осведомителей, они устраивали засады, нападали переодетыми или официально предъявляли свои удостоверения и забирали человека "на допрос", "для дачи свидетельских показаний", "для проверки" - и увозили. Это я знаю и еще кое-кто. А широкая общественность нет. Потому что те, кого увозили, уже ничего рассказать не могли. Их трупы потом находили где-нибудь за городом. И что вы думаете - одно время преступность даже пошла на убыль! Главари банд испытывали такой панический страх перед этими "Эскадронами смерти" (а они появились и в других странах Южной Америки), что многие вообще бежали за границу. Вы можете мне сказать, что сейчас эти "Эскадроны смерти" заняты, судя по газетам, вроде бы другими делами. Но не торопите меня, к этому вопросу я еще вернусь. Словом, запугали они тогда преступников. Но вскоре те пришли в себя, и началось противодействие. Понимая, что пощады им не ждать, даже те воры, торговцы наркотиками, угонщики машин, которым по большому счету ничего особенно не грозило, начали отстреливаться и вообще палить по любому поводу. Полицейских стало погибать больше. Вот такая история. Непонятно только, зачем я вам все это рассказываю. Ну, Бразилия Бразилией, там эти "эскадроны" родились, но к чему Бразилия, когда есть моя благословенная родина, замечательная страна свободного предпринимательства, где любой может стать миллионером, если, конечно, может. Лучше я вам расскажу про наш "Черный эскадрон", а заодно и про себя. В конце концов, рассказываю ведь я! Вот и слушайте мою историю. Тот день выдался прекрасный - небо голубое, зелень изумрудная, птички поют, детки щебечут, мы с О'Нилом идем по улице и беседуем. Вернее, беседую один я, потому что с ним любой разговор, как я уже отмечал не раз, превращается в монолог. - Повезло сегодня, - рассуждаю я, - весь день свободны. Ребята за нас работу сделали, сами себя... Я имею в виду компанию юных наркоманов, которых мы должны были забрать. Мы знали, где они собираются, знали, кто достает им героин и когда принесет. Установили слежку за притоном, видели, как поставщик дважды поздними вечерами приносил им товар. Но сами эти ребята не показывались - трое парней и трое девиц. В ту ночь поставщик не пришел, и мы решили: не дожидаясь, брать их. Раз не пришел, они остались без своей "порции", а в таких случаях наркоманы становятся опасными, идут на розыск и тут уж, чтобы добыть свое зелье, ни перед чем не остановятся. Могут убить кого и сколько хочешь. Осторожно поднимаемся по лестнице. Ох уж эти лестницы - какое-то скользкое, грязное, вонючее стойло, не дом, а кошмар, как жить в таком - не представляю себе! А где же жить?.. Помню, случайно оказался свидетелем выселения. Живут-то здесь нищие, платить за жилье нечем (хотя платить следовало бы им, за то что в таком живут). Их и выселяют. Иногда они сопротивляются, баррикадируют двери, швыряют камни, льют на головы полицейским всякую дрянь. Но в конечном счете их все же выбрасывают на улицу со всем их барахлом. Хорошо, что барахла-то особенного у таких не бывает. Смешно видеть, как на улице вдоль тротуара выстраиваются косые столы, колченогие стулья, шкафы без дверей и кровати без матрацев. И разное тряпье. Детишки сидят, некоторые смеются - интересно ведь, когда все выносят, женщины плачут. Мужчины стоят стиснув зубы. В глазах у них такое, что лучше бы не видеть. И если честно, то ничего тут смешного нет. Жутко - это да... Но к чему это я? А-а, вспомнил, вот в таком доме ютятся наши "клиенты". Значит, поднимаемся на седьмой этаж, спотыкаясь и скользя на каждой ступеньке (что в таких домах лифта не бывает, вы, конечно, догадались?). Подходим к двери, занимаем привычную позицию. Двое с пистолетами в руках с обеих сторон двери, один в глубине коридора целится в дверь, четвертый, самый быстрый (и храбрый), Джон-маленький, высаживает плечом дверь и падает на нее, чтобы в него не попали, если преступники будут стрелять. Но выставлять дверь не приходится. Джон-маленький сначала просто нажимает ручку (мне бы это в голову не пришло), и дверь открывается. Тогда мы всей гурьбой влетаем в квартиру, кричим: "Не двигаться! Полиция! Руки на затылок! Будем стрелять!" Но весь этот гвалт излишен. В квартире тишина, и на первый взгляд никого нет. Потом мы их обнаруживаем - двое лежат на кухне, двое, уронив голову на грудь, притулились в дальнем, коридорчике, и двое на одеялах застыли в спальне (кроватей нет, их заменяли старые рваные одеяла). Все мертвые. Нет, не убитые, просто мертвые. Вернее, убитые в свои восемнадцать - двадцать лет героином, ЛСД или уж не знаю какой там чертовщиной. Смотреть на них страшно, как скелеты, желтые, руки-палочки все исколоты, грязные, в каких-то лохмотьях. И только лица у них снова стали детскими (при жизни-то у таких и лица жутковатые - серые, с синими мешками под глазами, щеки впалые, видывал я эти пугала). Особенно запомнил я одну из девчонок. Небось когда-то была похожа на ангелочка - волосы золотые, до пояса разметались, глазищи голубые застыли теперь в покое... Я, как вы уже поняли, особой чувствительностью не отличаюсь, да и жизнь не приучила. Но попадись мне сейчас тот поставщик (мы знаем, где он живет, но не трогали его, все связи прослеживали), я бы его голыми руками задушил. - ...Убить такого мало, - слышу я ворчание О'Нила, словно он мои мысли читал. - Все ясно, - говорит Гонсалес, - судя по всему, они уж второй день как умерли, потому поставщик и не пришел. Он когда прошлый раз был - помните, мы еще удивлялись, почему так быстро вышел, - их мертвыми застал. Что будем делать? - Брать его, - говорит Джон-маленький, - а то мы с этой слежкой только покойников будем находить. Мы спускаемся вниз, садимся в машину, вызываем по радиотелефону дежурную бригаду, звоним в отдел по борьбе с наркоманией, сообщаем, что сделали за них почти всю их работу, и трогаемся в путь, чтобы эту работу завершить. Поставщик, прошу прощения, живет в иных условиях, в солидном доме, в хорошей квартире. Он не сразу открывает, требует поднести к "глазку" в двери наши удостоверения, потом просит минутку подождать, он сейчас оденется. Я и сквозь толстую дверь отлично вижу, чем он сейчас занят. Он действительно одевается с быстротой престидижитатора, запихивает в карман всю свою денежную наличность, пистолет и мчится в кухню, где имеется дверь на черную лестницу, быстро открывает ее, выскакивает на площадку и... оказывается в объятиях Джона-маленького. Между прочим, начни он спускаться по идущей вдоль балконов пожарной лестнице, внизу встретил бы О'Нила. Мы все же не школьники и в нашем деле разбираемся. Джон-маленький обезоруживает "клиента", надевает на него наручники, вводит обратно в квартиру и открывает нам дверь. Мы собираемся все в большой комнате и смотрим на этого типа без особой нежности. Парень крепкий, мрачный, особого страха, видимо, не испытывает. - В чем дело? - спрашивает. - Ордер на обыск у вас есть? - Есть, - отвечает О'Нил, - пожалуйста, - и своим огромным кулачищем бьет его с такой силой, что тот отлетает к стене и странно, что не пробивает ее насквозь. Медленно оседает на пол. Теперь в его глазах страх - он уже понял, что его ждет. - Может, заберем его в управление, - нерешительно предлагает Джон-маленький, этот любитель законных методов. О'Нил даже не оборачивается к нему. Одной рукой он поднимает за шиворот нашего "клиента", другой наносит еще более страшный удар. "Допрос" продолжается в том же духе еще полчаса. Зато мы узнаем адреса всей его клиентуры и, что неизмеримо важней, оптовика, который его снабжает. - Все, - с удовлетворением констатирует О'Нил и идет мыть руки. Вернувшись в комнату, он некоторое время стоит в задумчивости, потом спрашивает поставщика: - Сам-то колешься? Вопрос лишний, потому что, обыскав комнату, мы нашли запас наркотиков и шприц да и следы нескольких уколов у того на руке. Видимо, недавно начал. - Я вызываю группу? - спрашивает Джон-маленький. - Идите вниз, - говорит О'Нил, - я сам позвоню и сейчас вас догоню, - и он незаметно подмигивает мне. Мы спускаемся и идем к машине. О'Нил приходит через несколько минут, один, хватает радиотелефон и докладывает дежурному. Слушая его доклад, мы с удивлением переглядываемся (ну, я-то, может, и не очень удивлен). Выясняется, что после обнаружения группы мертвых наркоманов мы срочно отправились по имевшемуся у нас адресу с целью арестовать поставщика и избежать новых трагедий. Однако, проникнув к нему на квартиру, обнаружили его мертвым, сильно избитым. Смерть наступила от того, что, пытаясь вколоть себе очередную порцию героина, он, видимо, вследствие шока, вызванного избиением, ошибся и вколол в вену воздух... Закончив свой фантастический доклад, О'Нил внимательно смотрит в глаза Джону-маленькому и Гонсалесу и веско роняет: - Ясно? - потом добавляет: - А все, что он нам рассказал, узнали от осведомителей и кое-что им за это отвалили, за счет конторы, конечно. Он коротко смеется, а остальные молчат. Так, молча, мы добираемся до управления. Моемся, бреемся - уже утро - пьем кофе в ближайшем кафе и расходимся по домам. Ночь была бурная, мы здорово поработали, и начальник, довольный нами, разрешил весь день отдыхать. Мы с О'Нилом идем вместе. День чудесный, небо голубое, зелень изумрудная... Ах, я уже говорил это. Иду и продолжаю свой монолог. - Слушай, - говорю О'Нилу, - может, займемся теперь оптовиком? Представляешь, какую мы, благодаря этому поставщику, цепь раскрыли. Как думаешь, наградят нас? - мечтаю. Наконец О'Нил раскрывает рот. - Кто? - спрашивает. Теперь рот раскрываю я, от удивления. - Как кто? Начальство. Он пожимает плечами и молчит. - В конце концов, - говорю я, - мы же какую работу сделали? Притон тот накрыли, не наша вина, что там одни покойники были. Раз. Поставщика тоже накрыли. И он нам все... - Тут я спохватываюсь и торопливо добавляю: - И не наша вина, что он тоже покойником оказался. А какие сведения добыли - всю клиентуру этого поставщика, небось человек тридцать. Ну и, главное, оптовик. Хотя пока мы этот наш козырь начальству и не выкладывали. Ну, как? - За что ж награждать? - в свою очередь спрашивает О'Нил. - За покойников? Так их на кладбище пруд пруди. Вот дали день отдыха, и радуйся. Действительно, не за что нас награждать получается. Молчу. - А вот кое-кто другой может и впрямь премию отвалит. Жирную, - неожиданно произносит О'Нил и так же неожиданно сворачивает к подвернувшемуся кафе. Садимся за столик, заказываем пиво. (В баре кофе пили, в кафе - пиво, так и живем.) - Сегодня ночью нанесем визит тому оптовику, - говорит О'Нил. - Частный. Деловой. Так и так, мол: "Не хотите ли вознаградить нас за усердную работу?" Что скажешь? Что я скажу? Скажу, что с О'Нилом не пропадешь. Он еще умней, чем я думал. Ну, ладно, не умней - хитрей, ловчей, короче говоря, такие, как он, умеют устраиваться. И я за ним в кильватер. - Поехали, - говорю и встаю. Он усмехается: - Поехали по домам, выспимся, а вечером - за премией, - и он подмигивает. Продираю глаза, когда на дворе уже темно. Бреюсь, надеваю хороший костюм, красивый галстук - все-таки не куда-нибудь идем, а в гости к солидному человеку. Когда я спускаюсь вниз, у подъезда уже ждет О'Нил в своем новеньком "форде". Этот "форд" он купил недавно (наверное, на такие вот премии, за какой мы сейчас направляемся). В управлении никто об этом не знает, так что, показав мне свое приобретение, О'Нил тем самым оказал мне большое доверие. Мы едем молча. Сосредоточены. Все же оптовик с размахом это не поставщик, тем более не какие то там жалкие мальчишки-наркоманы. Это человек со связями, у него могут быть телохранители, и его голыми руками не возьмешь. Одно дело, если б мы были в мундирах, с полицейским эскортом, с сиренами, с ордерами на обыск, на арест, по заданию начальства... А так он может взять да и пристрелить нас за милую душу, скажет: двое неизвестных вооруженных вломились в квартиру, стали угрожать. У нас ведь на лбу не написано, что мы полицейские! Он, может быть, фокусник не хуже О'Нила, такую инсценировку устроит, что хоть в Голливуд приглашай. Так что мы в напряжении. Подъезжаем. Дом роскошный. Вернее, не дом, а вилла, довольно уединенная. К нашему изумлению, ни сторожей, ни собак, ворота раскрыты, над подъездом фонарь. Звоним. Дверь открывает молоденькая служанка в фартучке. - Кого? - спрашивает. - Хозяина, - говорим и, оттеснив ее, вваливаемся. Хозяин выходит в холл. В халате, ночных туфлях. Ему лет шестьдесят, он носит очки, почти лысый, с брюшком - вид коммерсанта, удалившегося от дел, или доброго дедушки, отправившего детей и внуков в кино и отдыхающего у телевизора. Но вот внуки вернулись, и он спешит их радостно встретить. Но мы на его внуков не похожи, он это сразу понимает и меняется в лице. Нет, на лице этом возникает выражение не страха, а просто недовольства, какой-то брезгливости, словно мы пришли продавать пылесос или принесли счет за газ. - Что вам нужно? - спрашивает. - Поговорить, - отвечаю. Он смотрит на служанку, потом открывает дверь в кабинет и жестом приглашает пройти. Входим. Да, живет он неплохо, кабинетик что надо. - Садитесь, - говорит сухо, - я вас слушаю. Вы откуда? - Мы из полиции, - отвечаю. На его лице читаю выражение явного облегчения. Мне даже кажется, что на губах его промелькнула ироническая улыбка. - Из полиции? Чем обязан? - Видите ли, - начинаю я, - сегодня ночью мы задержали некоего (я называю имя) и имели с ним долгую беседу. - Да? - Он вскидывает брови. - А я слышал, что когда вы явились к нему, он уже преставился. Ничего не скажешь - информирован он неплохо, знает то, что не знает даже наш начальник. Откуда? Но я не показываю вида. - Вас неправильно информировали, - говорю, - он действительно скончался, но перед этим рассказал нам много интересного. Иначе, - добавляю, - мы бы здесь не были. - Значит, это вы его прикончили, - говорит он задумчиво, - ну что ж, это неплохо. По крайней мере этот болван никому, кроме вас, не проболтается. А ваш начальник в курсе? Ага, он начинает понимать. - В том-то и дело, что нет, - отвечаю, - кроме нас, никто до его прискорбной кончины с преступником не беседовал. - Ну, так что? - неожиданно спрашивает он, и на губах его мне снова чудится ироническая усмешка. - Если начальство узнает, - объясняю (может быть, он не такой понятливый, как я думал), - у вас могут быть большие неприятности, как вы догадываетесь. А мы получим награду. Так вот... - Я делаю паузу, но он тоже молчит, - так вот, нам безразлично, от кого получать награду, нам важен ее размер, - и я вопросительно смотрю на него. Он встает, направляется к комнатному бару. О'Нил вынимает пистолет. Старик усмехается, открывает бар, наливает рюмку коньяка и залпом выпивает ее. Нам не предлагает. Потом возвращается к своему креслу. - Если я вас правильно понял, - говорит он и смотрит на нас не мигая, - вы решили сделать свой маленький личный бизнес? Так? Вы забываете мое имя, а я выдаю вам за это премию. Сколько, позвольте узнать? - Десять тысяч монет! - выпаливает О'Нил. Теперь в глазах нашего собеседника я читаю откровенную жалость. - Да, - произносит он задумчиво, - мелко плаваете, без размаха. Десять тысяч монет! За это и машины приличной не купишь. Наверное, только начинаете? Я растерян. Он что, не понимает? Может, он хочет, чтобы мы увеличили нашу ставку вдвое-втрое? Может, у него какая-то тайная мысль? О'Нил медленно краснеет, лицо его, и без того цвета спелого помидора, становится багровым. Это значит, что его охватывает ярость. Лишь бы он все не испортил. - Какое это имеет значение, - поспешно говорю я, - начинаем не начинаем? Если вы оцениваете наше доброе к вам отношение дороже, мы весьма вам благодарны, не откажемся. - Я действительно оцениваю доброе ко мне отношение много-много дороже, - тянет он, словно читает нам нотацию, - только не ваше. Ясно? Только не ваше! - Он тоже начинает злиться, теперь я вижу, что он с трудом сдерживается, пальцы его судорожно теребят пояс халата. - Не ваше! А кое-кого куда выше, куда выше! Если голову задерете, то не увидите. Ясно? - Ярость овладевает им все больше и больше, он начинает краснеть. - И не для того я плачу десятки тысяч, чтоб какие-то мелкие шантажисты, какие-то вонючие ищейки, какие-то, какие-то... - он задыхается, подыскивая слова, - инспекторишки десятого разряда вламывались ко мне со своими нахальными требованиями! Нет уж избавьте! Если б у вас хватило ума доложить вашему начальству, черта с два вы бы посмели ко мне явиться! Сейчас же вон, иначе я позабочусь, чтобы вас послали патрулировать мусорные свалки. Вон! Сейчас же! Ясно? Он встает, нажимает кнопку звонка. В дверях появляется молоденькая служанка. - Проводите этих, этих, - он все же пересиливает себя, - господ! Мы сидим молча, пораженные этой сценой. Всего мы могли ожидать, но не такого. И постепенно я тоже начинаю ощущать поднимающуюся во мне ярость. Ах мерзавец! Он платит нашему начальству тысячи и тысячи, а нам отказывает в грошах да еще выкидывает за дверь! Мерзавец! Но и начальники хороши, отправляют нас под выстрелы разных бандитов, а когда мы такую вот крупную дичь ловим, так стоп-стоп - она неприкосновенна! Она платит налог за свою неприкосновенность. Только не нам, с нас хватит и пуль, а господам начальникам. Неужели и нашему? - Не верите? - шипит оптовик. - Сомневаетесь? Тогда слушайте, вам же хуже будет. - Он подходит к телефону, набирает номер и называет имя, от которого у меня глаза лезут на лоб (куда там наш начальник! Начальники еще десяти степеней выше перед этим именем дрожат, что собачьи хвостики). - Слушай, - говорит он в трубку требовательно, - что же это творится!