и крайне трудные. Возглавлял и направлял эту работу человек со спокойными глазами, о котором лишь его ближайшие соратники знали, что он и есть первый секретарь подпольного райкома. Здесь, в районе, подвергшемся вражеской оккупации, не было ни одного предприятия, где подпольщику можно было хоть как-то закрепиться, устроиться на работу. Коммунисты ушли в партизанские отряды, которые создавались на территории других районов - в более глубоком тылу противника и ближе к его основным коммуникациям. К середине августа 1942 года, когда в Заонежье высадился подпольный райком, здесь осталось лишь несколько человек коммунистов. Подпольному райкому партии, кочующему по лесам южной части полуострова, предстояло связаться с оставшимися коммунистами и комсомольцами, с другими надежными людьми и через них вести работу среди населения. И многое уже было сделано. Две недели подряд ходили Бородкин, Куйвонен, Орлов, Гайдин, Дудкова по деревням, устанавливая связи с патриотами. У подпольного райкома были свои явки в Липовицах, Оятевщине, Вертилове, Вигове, Яндомозере. По его поручению надежные люди ходили в Великую Губу, ездили в Сенную Губу, Кижи, в Леликово. Через них население получало листовки, в которых райком сообщал полученные по радио сведения о положении на фронтах и разоблачал лживые утверждения оккупантов о признании советскими людьми оккупационного режима, предупреждал жителей деревень о подготавливаемых маннергеймовцами реквизициях, о провокационных действиях предателей. Через тех же связных райком получал данные о численности и расположении гарнизонов противника в прибрежных деревнях. Павел Васильев зашифровывал эти сведения и по радио передавал в штаб партизанского движения: "Великую Губу двух пароходах прибыло тысяча четыреста солдат противника, размещены домах сельпо, леспромхоза", "Гарнизон Клименицах сто пятьдесят солдат одно орудие", "Войнаволок пятьдесят солдат, орудие", "Оленьем острове батарея, прожектора". Выполнять поручения подпольного райкома было нелегко и очень рискованно, но люди, подвергая себя опасности, принимали разведчиков и связных, присматривались к вражеским гарнизонам, распространяли среди соседей листовки. Маннергеймовцы, напуганные зимним налетом партизан на береговые деревни, объявили населению о строгом наказании, ожидающем каждого, кто не донесет полиции о появлении в деревне "подозрительных", кто распространяет сообщения, услышанные по радио, кто принимает у себя кого-либо без пропусков и перерегистрированных паспортов. Не обошлось и без предателей. Польстившись на фашистские сребреники, они доносили полиции о всех, кто пользовался авторитетом в колхозах до войны, навязчиво втирались в доверие лучшим людям, стараясь вызвать их на откровенность, с тем, чтобы затем поставить под удар. Так погиб ветеринарный врач Попов из Великой Губы. Фельдшер, работавший с ним до войны, донес оккупантам, что ветврач - коммунист и ждет прихода Красной Армии. Маннергеймовцы ворвались в квартиру Попова, когда тот тяжело болел, и застрелили его прямо в постели. Несмотря ни на что, врагу не удалось сломить сопротивление патриотов, не удалось запугать население ни арестами, ни расстрелами, ни провокациями. Обо всем этом думал Алексей Орлов на пути в Липовицы. Он бывал там уже не однажды, и каждый раз после его прихода росло число людей, помогавших подпольщикам и разведчикам. Сегодня он тоже шел для установления новых связей. Шел не один. С ним была Даша Дудкова. Им предстояло встретиться с одной из жительниц деревни Липовицы Марией Рябовой. Она, как нельзя лучше, подходила для работы среди молодежи. Эта молодая женщина перед войной служила на метеорологической станции, была активной комсомолкой. Девятнадцати лет она вышла замуж, но вскоре ей пришлось проводить мужа на фронт. Сама эвакуироваться не успела. С приходом оккупантов ее отправили в лес на заготовку дров. Встречу Орлова и Даши с Рябовой должна была подготовить Надежда Максимова, тоже жительница Липовиц, выполнившая до этого немало важных поручений подпольного райкома и наших разведчиков. Алексей уже дважды приходил в назначенное Максимовой время и все неудачно: Рябовой каждый раз что-то мешало явиться в условленное место. Алексей боялся, что и на этот раз она не придет. Но не прошло и получаса, как он заметил вдали двух женщин. Орлов узнал одну из них и вышел навстречу. Вскоре подошла и Даша. - Будьте знакомы - Маруся Рябова, я уже рассказывала ей о вас, - отрекомендовала подругу Максимова. - А со мной Даша Дубинина, - представил Орлов Дудкову. Орлов, Даша и Рябова расположились на пеньках, а Максимова стала поодаль, надо было наблюдать за дорогой. После недолгой беседы с Орловым и Дашей Рябова охотно согласилась выполнять поручения подпольного райкома, только предупредила: - Говорят, что кое-кого будут выселять из деревни, подальше от фронта повезут. К нам тоже присматриваются, уже не раз полицейские со старостой заходили в наш дом. Но вы не беспокойтесь, я не попадусь. - Постарайтесь узнать, кто из комсомольцев остался еще в районе, где они проживают, как можно встретиться с ними. Потом скажете мне или тому, кто придет на это место, - говорила Дудкова. - А листовки передавайте только тем, кому безусловно доверяете. Если полной уверенности нет, рисковать не надо. Тогда лучше подбрасывать в местах, где часто бывают жители деревни. И Даша вручила Рябовой несколько листков серой бумаги с текстом, отпечатанным на гектографе. Подошла Максимова: - Алексей Михайлович, в ту ночь, когда вы ночевали в Липовицах, в деревню приходил патруль. Семеро солдат и офицер. Проверяли, нет ли кого пришлых. Я увидела их в окно, да не знала, как предупредить вас. - Ничего, Надя, что не предупредила - и хорошо, я хоть выспался, а то пришлось бы посреди ночи из деревни уходить, - пошутил Орлов. Глава 9 ПАРОЛЬ: "Я ВЕРНУСЬ..." Спустя дня два после встречи с Орловым и Дудковой Надежда Максимова взялась за стирку белья. Она стояла, склонившись над корытом, в облаке пара, когда в кухню вбежала соседка, говорливая тетка Поля. Гостья прямо с порога затараторила: - Ой, Надя! Что в деревне делается! Пришли опять солдаты, с какими-то ящиками в руках, с собаками на ремнях. Искать кого-то будут. - Много солдат? - Много, и в Боярщине, и в Оятевщине, и в Зубове, сказывают, солдаты. - Как пришли, так и уйдут. - Говорят, листовки какие-то в деревнях стали попадаться. Ну и ищут, кто их пишет. А ты пошто вечером стираешь? - А когда днем стирать? Разве что в воскресенье, в другие-то дни ведь на биржу гонят. - Ой, Надя, да ты с мылом стираешь, где взяла-то? Хоть бы кусочек мне! - Привез один добрый человек из Петрозаводска. Себе привез, а я выпросила. От своего кусочка отрезал он. Произнесла, а сама подумала: не скажешь же тетке Поле, что мыло это один партизан дал, когда прошлой зимой здесь рейдом отряд шел. Припрятала тогда подарок. И вот пожалуйста. Потараторила, поохала тетка Поля и на улицу. "Хоть бы не разболтала про мыло, - спохватилась Максимова, - и принес же ее леший не ко времени". А соседка кинулась в другой дом, захлебываясь, стала рассказывать там уже не о солдатах, а о кусочке мыла, появившемся у Максимовых. Был уже поздний час, когда Надежда Максимова отправилась за водой. На дороге ей встретился мужчина лет сорока, финский бригадир Арсунов, славившийся хитростью и грубостью на все Заонежье. Бегающие водянистые глаза его скользнули по Наде. - Надежде Ивановне мое почтение, как поживаем? За водичкой, голубушка? - заговорил он вкрадчиво. - Здравствуйте, Федор Степанович! Ведь как в песне поется: без воды и ни туды и ни сюды. - Это правильно. И без мыльца... А вот без свиданьица с партизанами, голубушка, вполне можно и обойтись... Впрочем, как придут еще, познакомь меня с кем-нибудь из них. Поговорить хочется. - Что вы, Федор Степанович, какие партизаны? А мыльце-то я у соседей в долг взяла. - У соседей так у соседей, - вдруг переменил тон Арсунов, - мыло штука нужная. А про партизан-то скажи, как придут. До свиданьица, голубушка! "Неужели выследили? Не может быть! Кто же выдал? Кто? Надо немедленно предупредить Орлова, посоветоваться с ним". Она хотела тут же связаться с разведчиками. Но сразу же ее обожгла новая мысль: "Может, на это и рассчитывают враги - взбудоражить ее, устроить слежку, а потом схватить всех. Нет, она никуда не пойдет, пока не убедится, что опасность миновала. По всему видно: не из-за болтовни тети Поли про мыло встал сегодня на ее пути Арсунов. Видно, они знают что-то. Но что?" Не у одной Максимовой было тревожно на сердце. Как только стемнело из ворот небольшого дома появилась стройная девушка. Вскоре к ней подошла другая. Идут две подружки, тихо разговаривают. За околицей они встречаются с Сашей и Мишей. Проходят еще несколько шагов молча, а потом одна из девушек, Настя, и говорит: - Когда же кончится эта постылая жизнь, ребята? Когда же? - Настенька, что случилось? - Саша, останавливается, вглядывается в глаза девушки. - А вот сегодня, видели бы вы. Ведь ее палками били... И за что? За десяток картошин. - Кого? - Анну Медведевску. - У-у, паразиты, - не сдержался Саша. - Ничего, скоро узнаете, почем лихо. - И он погрозил невидимому врагу кулаком. Долго еще бродили они вчетвером, тихо рассказывая друг другу невеселые новости, но Саша так и не решился сказать друзьям о том, что так властно вошло в его жизнь за последнее время. "Может, еще рано говорить им", - подумал он. - А теперь к дому, уже темно стало, - сказал Ржанский. Шли молча. У самой деревни Миша с Катей отделились. Саша и Настя замедлили шаг. - Боюсь я, Саша, - как-то тихо, очень тихо прошептала Настя. - Чего боишься, Настенька. - За тебя боюсь. Ты горячий, с характером, а комендант да полицейские примечают таких. - Пусть примечают, скоро и мы их приметим. - Что ты говоришь? - Слушай, Настенька. Только ты никому-никому, даже Кате не говори. Никому, понимаешь! - наклонившись к ней, шептал он. - Здесь есть партизаны, я уже видел их. Пойду к ним. Хорошо, Настенька? - Возьми и меня с собой. - А что? Вот схожу к ним, осмотрюсь и возьму. Знаешь, какие это люди?! Железные! Ничто им не страшно. Да, пожалуй, прав был заонежский парень в своей оценке подпольщиков. Однако не знал он о том, что и им в эти часы не спалось. У Васильева были свои дела: он возился у радиопередатчика, от исправности которого во многом зависела вся деятельность небольшой группы советских патриотов, работающих в тылу. Гайдин стоял на посту и чутко прислушивался к вечернему лесу, не различит ли ухо во множестве шорохов нечто подозрительное, свидетельствующее об опасности. Но все как будто было в порядке. Не спал и Бородкин, хотя лежал на спине, крепко зажмурив глаза. Первый секретарь подпольного райкома сейчас больше всего желал, чтобы товарищи его после трудного дня хорошо отдохнули. Ведь не всегда подпольщик знает, когда ему представится возможность выспаться. Значит, он должен беречь свои силы. Но не спал, нет, не спал Бородкин. Он думал о тех делах, ради которых должен жить здесь, в лесу. Не все они еще шли, как хотелось бы. Медленно, очень медленно подбираются надежные люди. Еще медленнее эти люди вовлекаются в активную работу. Товарищи у него подобрались хорошие. Хотя бы Орлов. У него есть какой-то особый "ключик" к простому человеку. Ему даже грубоватость охотно прощают. А что грубоватость! Был бы человек сердцем чист. Алексей же именно таков. Дарья - ему под стать. Спит девушка. Намаялась. Гайдин - этот подипломатичнее. Васильев - душа-человек. Бородкин слегка разомкнул веки и увидел широко раскрытые глаза лежавшего рядом с ним Куйвонена. Повернул голову в другую сторону: Орлов старательно храпел. Притворяется. Пусть. Да и Орлов не спал. Его тревожили мысли о доме, о семье, о людях, которые доверились ему сполна здесь, в тылу. Вот хотя бы те же Ржанский и Юрьев. Старые знакомые стали родными. Юрьев и Дарье очень понравился, хотя она встречалась с ним всего два раза. Однажды он целую корзину калиток разведчикам принес: "Кушайте на здоровье". А потом добавил: "Одного я не пойму, Алексей. Вот пришли в декабре в наш район партизаны. Так те дали прикурить фашистам. Правда, и сами потери понесли, но зато результаты какие! А вы что: прячетесь в кустах и весь сказ... Не мало ли?" Вспомнилось Орлову, как ответил он тогда: "Может и мало. Но знаешь ли ты, друг ситный, какими данными руководствовались партизаны, когда рейд сюда совершали? Ага, не знаешь? Так я тебе скажу: эти данные мы с Гайдиным, головой рискуя, достали и командованию передали. А нам кто помог? Такие же люди, как ты. Фамилии не назову. Конспирация". Так ответил Орлов. Но был ли он тогда откровенен до конца? Ой, не был. У него душа горела по настоящей боевой работе. Гранатой, зубами рвать врага, не давать ему пощады. Вот это было бы по-орловски. Совсем другие мысли одолевали Тойво Куйвонена. Он вспоминал одну за другой школы, где ему приходилось работать, думал о детях. У этого сильного человека было нежное сердце и мягкий характер. С болью он вспоминал случай, рассказанный кем-то из местных жителей. В одной из деревень оккупанты открыли школу. Для вида, что ли? Занятий в ней почти не было. И вот однажды выяснилось, что один из учеников стащил у финского офицера белую булку. Какая развращенность! Маленького "преступника" солдат притащил в школу. Сюда же оккупанты согнали всех его товарищей. "Спусти штаны", - спокойно сказал солдат, сжимавший в кулаке тонкий, упругий хлыст. Мальчик, смертельно бледный, дрожал от страха. С него силой сорвали одежду, тщедушное тело его бросили на лавку и обрушили на него град ударов. "Звери, звери!" - шептал Тойво и невольно сжимал кулаки. Бородкин приподнял голову. - Приказываю спать, - тихо сказал он. А рано утром они были уже на ногах. - Ну, Даша, готовь жаркое, - сказал Орлов, положив перед нею двух птиц, - а если кто конинки пожелает - пожалуйста. Уже с неделю, как кончились у подпольщиков продукты. Питались одними сухарями, но и тех осталось мало. Гайдин и Алексей два дня ходили по лесу в надежде подстрелить лося, но сохатый не попадался им на глаза. На обратном пути им, правда, удалось подбить двух тетеревов. Но ими долго не прокормишься. Пришлось раздобыть жеребенка, все равно лошади теперь уже не принадлежат населению, их забрали маннергеймовцы. Даша и Васильев приготовили обед. Когда поели, радист, по обыкновению, стал помогать Дудковой мыть посуду, Гайдин подошел к нему: - Надо бы, Павел, связаться с нашими. - Хорошо. - Когда мы послали радиограмму? - Уже неделя прошла. - Вот видишь. В последние дни Васильев долгие часы проводил у рации. Но все безрезультатно. А связь сейчас нужна была, как никогда. Разведчики, выходившие на встречи с Сюкалиным, Ржанским, Юрьевым, Максимовой, приносили важнейшие данные о противнике. Все это надо было немедленно передать. Сюкалин сообщил Орлову, что оккупанты собираются эвакуировать из Заонежья все население. Уборочные работы уже закончены, и эвакуация может начаться со дня на день. Как быть подпольщикам? Переходить ли в другие районы или возвращаться на Большую землю? Одно ясно: если будут угнаны жители, группа останется без нужных связей, лишится главного - возможности встречаться с населением. Их пребывание здесь окажется тогда не только затруднительным, но и бесцельным. А время уже осеннее. Если оставаться, то нужно готовить зимние базы. Но где? Когда? В шалаш вбежал Васильев: - Есть связь! Читайте, только что расшифровал. В радиограмме говорилось: "Советую Миронову направить Зайкова опытным проводником местных жителей продуктами Шалу". В Шалу. Значит, найти лодку и ночью ехать к своим через озеро, мимо многочисленных островов, на которых разбросаны вражеские заставы, наблюдательные пункты, прожектора, проплыть так, чтобы не наткнуться на патрулирующие катера противника. - Кого пошлем с Зайковым? - спросил Бородкин, обводя взглядом всех собравшихся в шалаше. - Ржанского можно, - заметил Гайдин, - надежный парень, и, главное, его исчезновение не будет никем замечено, живут-то они на отшибе. - Так и решим: Александра Ржанского. На другой день в Оятевщину отправились Гайдин, Орлов, Даша и Зайков. Перед деревней, не выходя из лесу, остановились. К дому Ржанского пошел один Орлов. Александр встретил его у дверей и с тревогой спросил: - Алексей Михайлович, как ты пробрался? Ведь сейчас только прошли солдаты. Восемь человек с чемоданчиком. - Восемь, говоришь? И с пеленгатором? Черт с ними. Пойдем, поговорить надо. Когда Орлов и Саша подошли к лесу, Гайдин, поджидавший их на опушке, сказал Ржанскому: - Надо бы съездить с Зайковым в Шалу. Сможете? Возьмете там, что дадут, и назад. А с тем заданием придется погодить. За несколько дней до этого разведчики обсуждали вопрос, как лучше осуществить поджог штаба участка фронта и управления полиции, размещавшихся в двухэтажном доме в Великой Губе. Это ответственное задание поручили Ржанскому. Орлов дал Саше термитную шашку, научил, как ее подбросить. Но вскоре выяснилось, что дом, обнесенный колючей проволокой в пять колов, охранялся усиленным нарядом. Саша ждал удобного случая. Скоро ему предстояло получать новый пропуск. Вот тогда-то он и пройдет в управление полиции. - Съездить-то могу. Да прежнее задание очень мне по вкусу, - сказал Саша, глядя в глаза Гайдину. - Готовь лодку, - будто ничего не услышав, ответил Гайдин. И Саша понял, что его дело - выполнять приказ, раз уж он встал на тропу разведчика. А Гайдин продолжал: - Через два дня вечером придут сюда Зайков и еще кто-нибудь. А шашку принесешь при следующей встрече. Попытаемся сами подпустить огонька в штаб. - Хорошо, лодка будет. - Тогда все, встреча через три дня здесь, в 20 часов. Пароль: "Я вернусь". Ясно? - Ясно. Глава 10 ТРЕВОГА! В Шалу ехать никому из разведчиков так и не пришлось. Через день после встречи с Ржанским, когда, казалось, все уже было решено, подпольщики получили новую радиограмму. В ней говорилось: "Продукты, листовки, батареи - всего восемь мест выбросим самолета 14.09 от 3 до 6 часов раойне К-нав. Ваш сигнал: большой огонь. Следите. Если не будет 14, операцию повторим следующие сутки те же часы". - Видно, понимают там, что не легок водный путь, - сказал Гайдин, прочитав радиограмму. Приняли решение: тринадцатого к ночи всем выйти на болото, подготовить там сигнальный костер и ждать. Накануне Гайдин и Зайков должны были сходить в Оятевщину и предупредить Ржанского о том, что поездка в Шалу отменяется. Орлов и Дудкова в тот же день побывали в Вертилове у Сюкалина и получили у него свежие сведения об обстановке. - Ну как, расстроился парень, когда узнал, что поездка отменяется? - спросил потом Орлов Гайдина. - Даже в лице изменился, говорит: "Не везет мне, думал, после Шалы совсем к вам уйду, а выходит опять сорвалось". - Мне кажется, партизан из него был бы толковый, да и разведчик неплохой. Молод, правда. Но ничего, привыкнет. - А как Сюкалин? - спросил в свою очередь Гайдин. - Подтверждает, что "приятели" наши насторожились. Он слышал, будто листовки где-то нашли. Патрулируют все деревни. К нему тоже заходили. Офицер советовал: "Ты, Сюкалин, сделай так: если придут партизаны, замани их к себе, пригласи чай пить, а нам дай сигнал". - Сюкалин у них не на подозрении? - тревожно спросил Бородкин. - Думаю, что нет. Однако просил большой группой не ходить. Говорит, когда мы в бане у него мылись, очень боялся за нас. Могли подумать: нет ли гостей у Сюкалина, если баню на неделе топит. - Ну, ладно, что было, то прошло. Банька неплохая была, - засмеялся Куйвонен. - Только прав Сюкалин: на неделе мыться больше не будем. Приметно это. А что, Даша, - улыбнулся он, - стала бы ты делать, если бы в бане зацапали? - А у меня защитница была - бабушка Матрена Михеевна. В обиду бы не дала. Когда я ее спросила, живет ли кто в Лонгасах, она мне знаешь, что ответила? - Что? - В Лонгасах, говорит, людей нету, одни фашисты проклятые. - Вот это теща! - пошутил Бородкин, а затем уже серьезно добавил: - Продолжай, Алексей. - А еще говорил Сюкалин, что к нему переводчик приходил, Аликом зовут. Спрашивал: правда ли, что партизаны в Вертилово наведывались? - А он что? - забеспокоился Гайдин. - Сказал: коль появились, никуда не уйдут. Из-за коммунистов, говорит, я два раза в тюрьме сидел и не пропущу случая свести с ними счеты. А потом еще сказал: Я сам имею задание от коменданта Роома партизан выведывать. - Молодец. Хорошо отбрил. Но поверил ли переводчик Сюкалину? - Думаю, поверил. - Да, зашевелились маннергеймовцы, - задумчиво заключил Бородкин. - Надо быть поосторожнее. Особенно сейчас. А самое главное: самолет не прозевать. Всю эту операцию возлагаю на наших военспецов. На вас, Гайдин. - Хорошо. Встречать самолет вышли все, кроме радиста. Ему надо было приготовиться к связи со штабом и доложить о результатах операции, как только подпольщики вернутся на базу. На болото отправились с наступлением темноты, прихватив с собой сухие ветки, бересту, смолистые чурки. Шли молча. Орлов часто вскидывал голову, всматриваясь в серое, без единой звездочки небо. Все заволокло тучами, а ведь днем было ясно. На болоте сыро, холодно. Выбрав место под костер и сложив дрова, поднялись на высоту. А там еще холоднее. Даже от ветра негде укрыться. Зато обзор много лучше. До двух часов ночи дежурили все, установив круговое наблюдение за местностью. Находились в полной боевой готовности, с автоматами, с пистолетами, гранатами. В напряженной тишине вдруг явственно послышался шорох. Казалось, кто-то осторожно подбирается к тому месту, где находились наблюдатели, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. - Стрелять только по команде, - шепнул Гайдин. Но вот что-то хрустнуло, затрещали ветки, и шум стал удаляться. - Лось, - определил Орлов. В два часа Гайдин и Орлов спустились с высотки, разожгли костер. Столб огня осветил болото. Снова все собрались на возвышенности, тревожно всматривались в темно-серое небо. Изредка подходили к костру, чтобы подбавить дров, и опять поднимались на холм. Ждали час, другой, третий. Самолет все не прилетал. Когда уже рассвело, вернулись на базу. Что могло помешать летчику вылететь сегодня? Плохая видимость? А что, если он сбился с пути? - Вторые сутки без связи, - сказал радист, словно отвечая на вопрос, который волновал каждого. - Обязательно надо связаться. Наверное, у них там погода нелетная, у нас еще тихо, хотя и пасмурно, а там штормит. Ветер северный, сырости натянуло, - заметил Орлов. - А ночью все равно на болото идти надо. На следующую ночь все вновь отправились встречать самолет. Потянулось томительное ожидание. Снова Орлов и Гайдин спустились к костру, и снова столб огня осветил мшистую и влажную поверхность болота и уродливые вершинки редких низкорослых сосен. - Эге, да, кажись, это он! - вдруг сказал Орлов. За лесом где-то и впрямь послышался слабый гул мотора. Потом он усилился, и над болотом появился самолет. Он пролетел над костром, сбросил что-то. Затем развернулся, сделал круг и взял курс на северо-восток. Все кинулись к парашютам, плавно опускавшимся на землю. Груз приняли прямо на руки. - Осмотрим мешки, ведь все сразу, видимо, не унести, - сказал Гайдин. Проверили содержимое сброшенных посылок: сухари, концентраты, консервы, мешок соли, приемник, питание к нему и рации, гектограф, пачки листовок. - Груз большой. Отнесем часть в глубь леса, поближе к месту, где расположим новую базу, а продуктов на несколько дней возьмем с собой. Устроим шалаш на новом месте, - предложил Орлов. - Правильно, Алексей, - поддержал Бородкин. - На нашей старой базе трава уже притоптана, тропинок стало много. Да и самолет могли обнаружить, низко все же летел. Километра два с половиной пробирались по лесу с грузом, с трудом вытягивая ноги из топкого мха и спотыкаясь о пни и корни деревьев. К месту, облюбованному Орловым, пришли усталые, проголодавшиеся. - Радиобатареи, два мешка с грузом, парашюты оставим здесь, за ними придем потом, - сказал Гайдин. Так и сделали. Налегке направились на базу. И лишь к утру добрались до места. Как только Гайдин увидел радиста, спросил: - Как связь? - Есть. - Передай: "Все получили, сухарей мало". Запроси, вернулся ли самолет. - Самолет-то, пожалуй, вернулся благополучно, - заметил Бородкин. - А вот летел он не там, где следовало. Зачем к Кижам сунулся. Ведь, наверняка, на кижской колокольне наблюдатели сидят. Хорошо еще, что видимость плохая была, а то засекли бы парашюты. - Когда базу менять будем? - спросил Орлов. - Давайте вместе подумаем, - ответил Гайдин и, немного помедлив, продолжал: - Сегодня, пожалуй, не успеем. Отдохнуть надо, а завтра с утра обязательно. Все согласились с этим. А Гайдин уточнил: - Тогда в 9.00 начинаем, место - в двух километрах отсюда, на северо-запад, там в пятидесяти метрах от просеки высотка, покрытая лесом. Около полуночи Орлов, стоявший на посту, услышал шаги. Насторожился. Определил. Идет один человек, явно торопится, шагает неровно. Укрывшись за кустом, Алексей стал пристально вглядываться. Кажется, Сюкалин. Да, конечно, он. - Пароль? - спросил Алексей, поднимаясь навстречу идущему. - Вперед на Запад, - раздалось в ответ. - Петр Захарович? Ты? Что случилось? Как нашел нас? - Как нашел, об этом мои ноги расскажут, да глаз старого охотника. А ты, Алексей, лучше скажи: собирался завтра в Липовицы, к Максимовой? - А что? - Нет, скажи, собирался? - Ну, мало ли куда я могу пойти. - Не хочешь говорить, так слушай, что я тебе скажу. Надежда Максимова арестована. Сегодня утром я узнал об этом в Сенной Губе. Кто-то донес, что она принимала партизан. Сегодня ночью у ее дома, наверняка, будет засада, да и в окрестностях тоже. - От кого узнал? - опросил Орлов, внешне ничем не показывая охватившей его тревоги. - Бригадир есть - Арсунов по фамилии. Так он мне сказал: "Скоро, Петр Захарович, хлопот у нас убавится, Максимову взяли, а через эту бабу и всех партизан выловят. Я, говорит, сам видел, как солдат в Липовицы посылали". - Ну, спасибо, Петр Захарович. Молодец ты. А теперь иди. Через день, как условились, к тебе наведаемся. Сюкалин скрылся в ночной темноте так же неожиданно, как и появился. Алексей с сожалением подумал: "Грубовато я с ним обошелся. Человек ночью десять километров шел по лесу, чтобы предупредить, рисковал, мог попасть в засаду". Орлов подошел к шалашу, позвал Гайдина, рассказал ему все, что сообщил Сюкалин. - Вот видишь, - заметил Гайдин. - Ничего не вижу. - Я хочу сказать, что как бы не выбили они признание у Максимовой. Она знает, где наша база? - Где база, точно не знает, встречались мы с ней в лесу, но приблизительно предполагать может. Хотя Надежда - женщина и верная, а место следует сменить. - А в Липовицы можно ходить? - Сначала разведаем в других деревнях, а потом решим. Я сказал Сюкалину, что послезавтра буду у него. - Хорошо. Утром подпольщики собрались в путь раньше намеченного времени. Вести, принесенные Сюкалиным ночью, настораживали. Продвинулись дальше в лес, километра за два от прежней базы. Туда перенесли продукты и весь походный скарб. Оставалось доставить лишь часть груза, сброшенного с самолета и хранившегося пока в лесу вблизи болота. Там было и питание к рации. За грузом отправились Бородкин, Куйвонен и Васильев. Они шли, не торопясь, прислушиваясь к каждому шороху. Васильев - впереди, секретари подпольного райкома - на некотором отдалении. Бородкин подал знак рукой: мол, надо поговорить. Все трое остановились. Васильев немного поодаль, на случай внезапной опасности. - Итак, - как бы размышляя вслух, заметил Бородкин, - мы находимся в тылу в общей сложности... - Тридцать один день. Учебную четверть не пробыли, - улыбнулся Тойво. - Точно запомнил. Высадились мы 17 августа, а сегодня... - Шестнадцатое сентября. Тридцать один день. Много это или мало? - Если судить по пережитому, то много, а если по сделанному... - А я считаю, что и сделано немало, - продолжал Бородкин. - Немало! Для этих условий. И дело тут не ограничивается одними Дашиными упражнениями на гектографе, установлением связей с населением. Главное - моральный фактор. Люди знают, что где-то рядом находятся свои и чувствуют себя не брошенными. Согласен? - Согласен. - Я не случайно заикнулся об условиях. Здесь, в Заонежье, не просто оккупация. В сущности вся территория этого района превращена в огромный концентрационный лагерь. Партизаны сюда как прорываются? Отдельными рейдами. Летом - шалишь! Зимой, главным образом, на лыжах. Подполье здесь тоже должно быть летучим: в летний период появляться, а зимой действовать группами из двух-трех человек. В таком деле опыт Орлова незаменим. Заметьте, его связи оказались самыми надежными. Какой ценнейший материал та же Максимова передала нам. - Замучают они теперь Максимову, - глухо сказал Тойво. - Да, от них нельзя ждать пощады. Но ничего: близится время активных действий. Скоро поговорим с оккупантами начистоту. Легализоваться нам, правда, сейчас невозможно: каждый человек у оккупантов чуть ли не биркой отмечен. Но это не значит, что мы должны сидеть сложа руки. Работать можно. Только на нелегальном положении и лишь с проверенными людьми. И базироваться, конечно, в лесу, как сейчас. - Это летом. Ну, а зимой? - Об этом и речь. Вот уже несколько дней, как я получил шифровку. Нашим пока не говорил, незачем раньше времени расхолаживать. ЦК компартии предложил с приближением холодов или в случае непредвиденных осложнений выходить к своим. А что сделано - пригодится. Оба молча последовали за Васильевым в густой сосняк. В ожидании товарищей Гайдин и Орлов на новом месте мастерили шалаш. Дудкова и Зайков сооружали "кухню". Все было спокойно. Операция с выброской и перебазированием груза завершилась успешно. - Ну вот, Даша, обстроимся и заживем здесь на новом месте. Вы только кухню капитальную делайте. Такую, чтоб пироги печь можно было. Не все юрьевскими пользоваться. Не успела Дудкова ответить на шутку Орлова, как раздались выстрелы. Один, другой, третий... Все четверо схватились за оружие и стали пристально вглядываться в лесную чащу. Среди деревьев что-то мелькнуло. - Стой, не стреляй! - шепнул Орлов. - Это же Васильев. Приблизившись к товарищам, Павел крикнул. - Там, где наш груз, - засада. - А где Бородкин, где Куйвонен? - Сюда бегут. Да вот и они. Бородкин, едва поспевавший за Куйвоненом, тяжело опустился на землю. Отдышавшись, сказал: - Они нашли груз... Встретили выстрелами из засады. Командование небольшим отрядом принял на себя Гайдин. - Быстро отходить, - приказал он. - Взять все, что можно. Рацию, питание, продукты. Приготовить гранаты. Направление - северо-запад, сбор у сопки в семнадцать ноль-ноль. Снова затрещали автоматы. - В полукилометре, не дальше, - определил Орлов. Вся группа поспешно углубилась в лес. Глава 11 ВЫЗОВ К КОМЕНДАНТУ На одном из островов Онежского озера, отделенном от узкого участка, на котором укрывались подпольщики, нешироким проливом, высятся и ныне две деревянные церкви и колокольня. Одна из них, самая высокая и самая красивая по архитектуре - Преображенская двадцатидвухглавая - воздвигнута еще в 1714 году. Легенда рассказывает, что эту церковь построил из толстых сосновых бревен без единого гвоздя русский умелец Нестер. Когда мастер приделал последнюю узорчатую дощечку на последней главке, он, восхищенный чудесным творением рук своих, будто бы вырезал на одном из бревен храма слова: "Церковь эту поставил мастер Нестер. Не было, нет и не будет такой" и бросил свой топор в озеро. С тех пор и стоит она на острове Кижи, красуясь своими двадцатью двумя главами. И со всего света едут сюда люди, чтобы увидеть это чудо русского деревянного зодчества. Много других легенд и подлинных событий связано с историей этой церкви. Она была немым свидетелем восстания приписных крестьян семидесятых годов XVIII века под руководством Клима Соболева. Здесь, у ее стен, войска Екатерины второй из пушек расстреливали восставших. Теперь над ее куполами вновь гремело эхо сражений, и заонежские крестьяне стали участниками другой, уже всенародной войны. И если ратники крестьянских отрядов Соболева поднимались на борьбу с мечтой о свободе, то их дальние потомки отстаивали в боях уже добытую свободу и свою новую счастливую жизнь. Прошли столетия, немало было лихих годин, немало и ураганов пронеслось над Кижами, а творение русских умельцев гордо стояло наперекор всему. Вот эту-то церковь и колокольню избрали оккупанты для своего наблюдательного пункта. С колокольни видны многочисленные острова и островки на озере, вытянувшиеся с севера на юг. Одни из них застроенные, с каменистыми полями вокруг деревень. Другие встают из воды сплошным гребнем елей или синевой смешанного леса. Между ними причудливый лабиринт проливов и заливов. За островами, заливчиками в одну сторону от Кижей простирается широкая гладь Онего, а в другую - большой полуостров с бесчисленным множеством озер, вытянувшихся узкими клиньями. В мирное время с высоты колокольни в любой час ясного дня можно было видеть бесчисленное множество лодок и моторок, проплывающих между островами. Без них заонежанин не обходился в любом деле. В лодке он выезжал ловить рыбу, в лодке он вез накошенное сено или убранный картофель, в лодке он отправлялся на праздничное гулянье в большое село. Теперь - война, и не видно в проливах утиных выводков плавающих лодок. И откуда им взяться: оккупанты отобрали у жителей прибрежных сел все суденышки, а самих перевезли в лагеря или согнали с родных островов в глубь лесного материка. На церковной колокольне теперь сидят наблюдатели с пулеметами, автоматами и стереотрубами и следят, чтобы не приплыла незамеченной к островам с пудожского берега ни одна лодка, не залетел ни один самолет с красными звездами, и чтоб никто не ускользнул отсюда через Онего к своим. И все-таки в темные и штормовые осенние ночи смелые люди не раз пересекали бурное Онего и приплывали к свободной земле. В такие же ночи на оккупированных врагом заонежских островах неоднократно высаживались советские разведчики. А кижские церкви, кажущиеся с воздуха треугольными узорчатыми пирамидами, служили нашим летчикам прекрасным ориентиром. Не случайно самолет, сбросивший груз подпольщикам, тоже летел со стороны Кижского погоста. Когда Сюкалин, не спавший всю ночь в ожидании разведчиков, услышал гул самолета, он вышел на улицу. Увидев, как летчик на бреющем полете прошел над самым лесом, а затем снова взмыл вверх, Петр Захарович подумал: "Как бы худого чего не было, на виду у всех летит". Все утро он с тревогой посматривал на дорогу: не идут ли солдаты. И они появились, но только к полудню. "Ну, теперь наши, наверное, успели замести следы", - с облегчением подумал Сюкалин. И вдруг назавтра, уже под вечер, Алик привел к его дому троих солдат. Один из них нес в мешке что-то тяжелое. - Ну, Петр Захарович, доставь-ка нас в Сенную Губу. Напали на след партизан. - Глаза переводчика злорадно блестели. - Видишь, и трофеи несем: батареи к радиоприемнику, под деревом нашли. Сюкалин бросил острый взгляд на мешок, но тут же сделал вид, что все это его нимало не интересует. - Что ж, в Сенную, так в Сенную, - равнодушно сказал он. - Жаль только, что рыбалка моя сегодня срывается. Ему, как бригадиру, связанному по службе с выездами в Сенную Губу, оккупанты оставили лодку. Но за это он должен был перевозить солдат через залив по первому требованию коменданта. Петру Захаровичу уже давно надоела проклятая обязанность перевозчика. И так население считало его прислужником маннергеймовцев. Не раз доводилось слышать Сюкалину брошенное вслед ему гневное: "шкура". "А как же иначе назвать? - думал он о себе даже с каким-то злорадством. - И я бы шкурой назвал, да еще кое-что добавил бы... А пока плачь не плачь, надо в шкуру рядиться. Иначе никак нельзя. Орлов ясно сказал, что такие поездки полезны для дела: многое можно увидеть и запомнить". По пути в Сенную Губу Сюкалин, сидя на веслах, молча слушал хвастливый рассказ переводчика. Тот говорил, что, идя по следу партизан, солдаты заметили под деревом что-то подозрительное. Разрыли ветви, смотрят - мешок. Устроили засаду. Через несколько часов пришли трое. По ним дали залп. Один из партизан упал, потом поднялся и побежал. Солдаты гнались за ними, но не настигли. А теперь едут докладывать обо всем коменданту. В Сенной Губе все ушли в здание комендатуры. Сюкалину приказали сидеть на берегу. - Подожди, может быть, скоро поедем, - сказал переводчик. Петру Захаровичу хотелось подробнее узнать у него о том, как солдаты напали на след подпольщиков, но он не решался спросить: "Еще подумают, что выпытываю". Долго сидел Петр Захарович на берегу и так углубился в свои мысли, что не сразу услышал окрик переводчика: - Сюкалин, уснул ты, что ли? Иди к капитану! "Уж не наболтал ли чего, подлюга?" - подумал Петр Захарович. Он неторопливо подтянул лодку поближе к берегу, привязал ее к колу, пошел в помещение. Часовой у крыльца кивнул ему головой: мол, проходи. В небольшой комнате, за двумя столами сидели рыжий лейтенант и солдат, должно быть, писарь. Лейтенант равнодушно спросил: - Сюкалин? - и пошел в другую комнату. Через минуту вернулся. - Иди к капитану. В маленькой горнице с низким потолком почти все место занимал огромный письменный стол. За ним в расстегнутом кителе сидел гладко выбритый, светловолосый человек лет сорока. Когда Петр Захарович вошел, комендант несколько секунд держал его под прицелом своих прищуренных глаз. Потом сказал: - Ты здешний лес знаешь, нам помогать можешь. Мы оценим твою услугу. Офицеры Суоми не забывают тех, кто им помогает. Скажи, Сюкалин, куда могут идти партизаны? Вчера были здесь, - и он прикоснулся к карте концом цветного карандаша в том самом месте, где были лес и болото. Петр Захарович сделал два шага к столу, взглянул на карту, подумал, как бы пытаясь сориентироваться по ней. - Я так смекаю, господин капитан, если они там вчера были, то завтра к утру уйдут куда-нибудь на север, в большие леса. Не оставаться же им на нашем узком островке. - Почему так думаешь? - А где им здесь укрыться - от берега до берега всего три километра, деревни все либо пустые, либо солдатами проверяются. Капитан Роома пытливо посмотрел на Сюкалина: - Вы, Сюкалин, хорошо служите нам. Вы полезный человек. Мы наградим вас. Скоро население отсюда увезут, здесь будут финские усадьбы, и ваши люди будут учиться работать у Суоми. Они не умеют работать. Когда поймают партизан, я буду хлопотать вам право на землю. Будете гражданином великой Финляндии. Вы получите надел, у вас будет свое имение. - Рад стараться, - по-солдатски ответил Сюкалин. Ничего более подходящего на этот раз в голову ему не пришло. Петр Захарович вышел из комендатуры, весь дрожа от гнева. Голову сверлила мысль: "До чего же ты дошел, Петр Сюкалин, если оккупанты свои блага тебе обещают, землицей купить хотят. А она и так наша - земля, и никому она не достанется". Быстро, не глядя на часового, прошел к берегу, зло оттолкнул лодку и легко вскочил в нее. Выехав на большую воду, глянул в сторону Кижей. Вспомнились ему те далекие дни юности, когда они вместе с отцом выворачивали валуны на небольших полях, сплошь усеянных камнем. А потом это нелегко доставшееся поле обрабатывали сохой. "Сволочи, чужую землю раздавать, - вновь подумал Сюкалин.- Нашей же землей наши души покупать хотите! Не быть этому", - он зло выругался и с силой рванул весла. Потом, немного охладев, подумал: "Как же теперь наших предупредить. Орлов обещал быть завтра, но если маннергеймовцы напали на след и преследуют по пятам, он мог уйти со своими куда-нибудь дальше, и тогда встреча не состоится. Только бы не пошли туда, где их будут искать". Не знал Петр Захарович того, что произошло в кабинете коменданта после его ухода. Потирая руки, капитан Роома сказал лейтенанту: "Господин Сюкалин советует искать партизан севернее дороги из Вегоруксы на Великую. Господину Сюкалину можно верить, он хорошо служит нам. Но господин Сюкалин может ошибиться. Не успели партизаны уйти туда. Лейтенант, посылайте патрули, засады - на всех дорогах! Не уйдут от меня партизаны". Глава 12 ЧЕРЕЗ ЛЕС Прошел назначенный день, а Сюкалин так и не дождался встречи с Орловым. Ни он, ни кто другой из группы не мог в тот вечер прийти в Вертилово. Уходя от преследования, подпольщикам пришлось поспешно продвигаться в глубь леса. От противника, по-видимому, удалось оторваться. Во всяком случае, стрельбы, которая раздавалась то слева, то справа, теперь не было слышно. Решили заночевать, а утром, если позволит обстановка, устроить шалаш и уже потом попытаться встретиться с Сюкалиным. Ночевали по-походному, не разводя костра. Было холодно, накрапывал дождь. Люди не спали. Впрочем вряд ли кто смог бы уснуть при таких обстоятельствах и в хорошую погоду. Мучила неизвестность. Подремали по очереди час-другой. А утром, осмотревшись, решили: надо подальше отойти от дороги. Так и сделали. Как только метрах в пятистах от места первого привала был разбит лагерь, Орлов влез на дерево, чтобы еще раз осмотреться, и сразу же увидел в нескольких сот метрах наблюдательную вышку. Он подал сигнал. - Что там? - тревожно спросил Гайдин. - Хорошего мало. Вижу вышку. Кажется, ее раньше не было. - Он скользнул вниз по стволу, спросил: - Что делать будем? - Заметили нас или не заметили, здесь оставаться нельзя. Пять минут на сборы! Двинулись на северо-запад, еще глубже в лес. Здесь разведчики решили обосноваться по-настоящему. Но утром - опять стрельба. И снова переход, а затем бессонная ночевка. Прошли пятые сутки с того дня, как им пришлось поспешно сняться с обжитого места. И все это время без огня, почти без сна, без горячей пищи. Но главная беда заключалась не в этом. Больше всего волновало то, что почти неделю они не могли связаться со штабом. Продвигаться дальше, не выяснив обстановку, не узнав, откуда угрожает опасность, они не могли. Люди как будто чувствовали, что с каждым броском в северо-западном направлении они все ближе подходят к той зоне, которую Сюкалин, чтобы отвести угрозу от прежней базы подпольщиков, указал капитану Роома. Беспокоило и то, что Сюкалин, Ржанский, связные в Яндомозере, не имея известий от подпольщиков, могут попытаться начать действовать самостоятельно и тем самым поставят себя под удар. Вот почему разведчики решили 20 сентября отправиться двумя группами на встречу с доверенными людьми. Одна группа - Гайдин, Бородкин, Дудкова, - захватив с собой трехдневный запас продуктов, должна была идти в Вертилово, а оттуда к Ржанским, чтобы познакомить с ними Бородкина, который еще не был в Оятевщине. Другая - Орлов, Куйвонен, Зайков - направились в Яндомозеро. Васильеву предстояло остаться на временной базе. Первым ушел Бородкин с товарищами, но через час вернулись. - Что случилось? - тревожно спросил Орлов. - Примерно в километре от нас две палатки, видели солдат. - Да, не на шутку всполошились маннергеймовцы, вышек настроили, патрулей по дорогам наставили, лес прочесывают. Слышите, опять стрельба, - заметил Бородкин. И в этот день подпольщикам не удалось попасть ни в Вертилово, ни в Оятевщину, ни в Яндомозеро. - Придется, видимо, пересидеть здесь? - полувопросительно сказал Гайдин. Все согласились с таким решением, но прежде чем сооружать шалаш, еще раз обошли небольшой участок с целью разведки. Орлов прибег к испытанному средству: поднялся на дерево, но тут же поспешно спустился вниз. - По эту сторону дороги, на высотке, метров четыреста отсюда, не больше, наблюдатели противника, - пояснил он. Снова поспешный переход. Пересекли дорогу, прошли с километр в глубь леса. Остановились. Опять начали выбирать место для базы. Теперь Зайков поднялся на ель. Вскоре доложил: - Порядок. Наконец-то можно отдохнуть, впервые за несколько дней приготовить горячую пищу, устроить шалаш и поочередно выспаться. А потом, не торопясь, восстановить все утерянные связи. Начали готовиться к обеду. Гайдин решил еще раз оглядеть местность. Только поднялся на вершину дерева и ахнул: наблюдательная вышка! И как бы в подтверждение этого, с вышки, расположенной всего в полукилометре от подпольщиков, прогремел одинокий выстрел. И сразу затрещали автоматы. - Туши огонь! - приказал Гайдин. В подобных условиях он, по договоренности с Бородкиным, принимал командование на себя. И снова с тяжелыми ношами люди метнулись в лес. Сначала бежали врассыпную. Потом собрались все вместе. Группу повел Орлов. На пути встретилось болото. Идти стало труднее, и радист, ноша которого была особенно тяжела, начал отставать. В одном труднопроходимом месте он по пояс провалился в мшистую жижу, сильно подвернул ногу. Алексей заметил это и вернулся, чтобы помочь товарищу. Остальные, ничего не подозревая, шли дальше. Пока Васильев выжимал одежду и переобувался, они уже скрылись из виду. Выйдя из болота, Орлов хотел было прибавить шагу, но радист снова стал отставать. Боль в ноге становилась все нестерпимее. Каждый шаг стоил ему невероятных усилий. Пот застилал глаза. Хотя часть его поклажи теперь нес Алексей. Васильеву это почти не принесло облегчения. Пришлось замедлить движение. Около двух часов они медленно шли в том же северо-западном направлении. Но настигнуть товарищей так и не смогли. Уже наступили сумерки. Орлов остановился: - Придется заночевать. Теперь уже не догнать. - Да, надо подкрепиться, да и нога у меня зверски болит, - голос Васильева звучал неуверенно, будто и впрямь была за ним какая-то вина. Лицо его от постоянной боли посерело. - Веселее гляди, парень, - зорко вглядываясь в глаза товарища, сказал Орлов, - не в таких переплетах бывали, и все кончалось благополучно. А что силенок у тебя поменьше, так это потому, что в детстве мало каши ел. Ногу твою мы сейчас полечим. Алексей бодрился, хотя причин для беспокойства было немало. Особенно его волновало то, что основная группа оторвалась от них. Орлов внимательно осмотрел опухшую ногу радиста. Потом наложил тугую повязку. Было ясно: Васильев сейчас не ходок. Решили переночевать тут же под елкой. Поочередно дремали на куче веток. Утром перед ними снова встал вопрос: куда идти? Орлов обдумал все возможные маршруты, которыми могла следовать группа Гайдина. Сначала он пришел к выводу, что отряд должен вернуться в район прежнего расположения базы, ждать их. "Так-то оно так... Но, с другой стороны, искать их в создавшихся условиях - значило подвергнуться риску напороться на летучие отряды оккупантов, прочесывающие лес. И тогда погибнут все: и разведчики, и члены подпольного райкома". Орлов постепенно пришел к мысли, что Гайдин повел всех к Яндомозеру в надежде выйти потом в Устьяндому и оттуда озером перебраться к своим, поскольку штабом такой вариант предусмотрен. К тому же у Гайдина и Зайкова на севере родственники. С их помощью можно достать и продовольствие и лодку. А что делать ему, Орлову? Тоже двигаться на север? Нет. Тысячу раз нет! Ведь теперь только он и Васильев могут предупредить и проинструктировать связников, встретиться с Сюкалиным. Нужно только переждать несколько дней, а потом отыскать оставленные в лесу запасы. Не мог же враг обнаружить все тайники. И они пошли на юго-восток. "Эх, может ничего этого и не случилось бы, если б Зайков тогда заметил наблюдательный пункт? Как это он мог не рассмотреть вышку?" - Об этом думал Орлов, а его натренированное тело как бы само, без всяких видимых усилий скользило между деревьями. И хотя почти всю поклажу нес теперь Алексей, ему приходилось то и дело сдерживать шаг. Васильев и сегодня не мог идти быстро, несмотря на то, что боль в ноге после ночного отдыха мучила его меньше. По пути к месту прежней базы Орлов и Васильев проверили тайничок, в котором были спрятаны продукты. Продовольствие оказалось нетронутым. Разведчики взяли с собой два грузовых мешка и парашюты. Через сутки они уже были близ той лесной полянки, где прожили месяц. Выбрали место посуше, устроили шалаш. Здесь впервые за эти несколько дней они выспались, плотно поели. Нога Васильева пришла в норму, и он глядел теперь веселее. На третий день после возвращения на базу Алексей сказал: - Ну, Павел, теперь я пойду к Сюкалину, заждался нас, наверно, старик. А ты присматривай тут за хозяйством. Будь осторожен: один остаешься - сам себе командир и сам себе часовой. В случае нападения, отходишь к кривой сосне. Если не сможешь туда - к ручью. - Может попытаться пока наладить радиосвязь? - Нет, Павел, потом. А то еще увлечешься и не заметишь, как подойдут. Завтра к утру вернусь. Сигнал: три раза крякну по-утиному, а ты ответишь два раза. Ну, всего. К вечеру Алексей подошел к деревне. Заметил, что белой тряпки на крыльце нет - значит в доме Сюкалина только свои. В поле за кустом выждал, пока стемнело, пошел к дому. Сюкалин очень обрадовался при виде Орлова: - Алексей Михайлович! Наконец-то! Проходи в избу. Разговаривали, не зажигая лампы, при слабо мерцающей коптилке. - Откуда, говоришь? Из дальних странствий. Вспугнули нас с насиженного места... А у вас тут как? - Да как. Ищут вас везде. Заметили самолет-то, а на другой день облаву устроили. Двести пеших солдат, сорок конников с собаками. Дороги патрулируют круглые сутки. Во всех деревнях - в Боярщине, Подъельниках, Липовицах, Вигове, Зубове - да что там считать - везде солдаты с пеленгаторами. На домах объявления вывешаны: кто укажет партизан - тому награда. - Награда, говоришь? И большая? - Не знаю, а уж только есть такие объявления. А кругом аресты идут. В Вигове Юрьева Павла со старухой и Романова с женой забрали, Рябова - в Липовицах. - Юрьева, Романова, Рябова?! - Слух идет, будто Максимова их выдала. Всех увезли в Космозеро. Петра Рябова сильно пытали, требовали сказать, где вы находитесь. Привели его на кладбище, заставили яму вырыть, а потом поставили его в ту яму и стали целиться. Офицер сказал: "Говори, где партизаны. Скажешь - отпустим, не скажешь - в яме лежать останешься". Но он, Рябов-то, не выдал. Тогда они стрелять начали, да так, чтобы пули над самой головой пролетали. Думали испугается, скажет. А он одно: "Ничего не знаю". Потом бить его стали. Избили до полусмерти, полуживого в машину бросили и увезли опять в тюрьму. - Максимова, говоришь, выдала? Не всякому слуху верь, могла сама полиция пустить этот слух. А еще что узнал? - Комендант Роома меня вызвал, спрашивал, где надо искать партизан. - Не сказал? - Да что-то ведь надо было сказать. Я прикинул так: лучше будет, если они уйдут искать вас куда-нибудь дальше, за дорогу от Великой на Вегоруксу. Так и посоветовал: мол, здесь партизанам негде укрыться, на север, мол, ушли. Но не поверил, видно, мне комендант. Больно уж много здесь, на юге, их рыщет. - Что не поверил, это, может, и к лучшему. - А почему? - Не на всякое "почему" ответ можно дать. Ты лучше скажи - лодку найдешь? - Есть у меня одна, припрятана... Алексей Михайлович, переждали бы вы денек-другой, пока не утихнет, а там - махнули бы через озеро. Чего вам теперь тут делать, попадетесь еще к оккупантам в лапы. - Нет, Петр Захарович, уходить нам еще нельзя. Недели две подождать надо. - Надо так надо. У меня заночуешь? Разбужу рано. Утром, еще затемно, перед тем как уйти от Сюкалина, Алексей взял у него лист бумаги, карандаш. Присел к столу и написал: "Встреча на большой поляне, там, где жили трое в июле. Дежурим с 10 до 11 ежедневно до 10 октября". - Если появится Гайдин, передай ему вот это. - Орлов подал записку. - Думаю: вряд ли он придет. А все-таки загляну третьего октября. До свидания. - Сухарей-то, Алексей Михайлович, возьми. - Сюкалин сунул в руку Орлова мешочек. Всю дорогу до базы Орлов думал о том, как могло случиться, что и Максимова, и Рябов, и Юрьев оказались в тюрьме. Всех их он знал, со всеми встречался, все они ему помогали. Надежда Максимова... Она охотно выполняла поручения подпольщиков. Со многими людьми связала. А Юрьев? Зимой прошлого года укрыл от погони. Лошадь в хлеву сеном зарыл, чтобы не нашли. Потом в дорогу справил. Нет, нет, это все люди надежные. Максимова выдала? Не может быть! Но ведь арестованы только те, кто ходил к ней на дом. Юрьев приезжал к ней, когда она мою записку ему передала. И жена Юрьева заходила. Кто же выследил? Если бы выдала Надежда, тогда взяли бы и других. Она ведь знала, что и Ржанские нам помогают. Но их не арестовали. Завтра же надо сходить к Ржанским. - Вот, Павел, дела какие, - сказал Орлов радисту. - Обстановка сложная, и все-таки мы должны жить пока здесь. До десятого октября каждый день с десяти до одиннадцати часов будем дежурить на большой поляне, ждать вестей от своих. Только, я думаю, что не придут они, самостоятельно выходить будут, как Бородкин говорил. Но тут на авось рассчитывать нельзя: убедиться надо! Больше недели Орлов и Васильев ежедневно ходили на большую поляну. Иногда вместе, а иногда и поодиночке. Приходили, осматривались, голосом подавали только им одним известный сигнал, прислушивались: опять никого. В тревожном ожидании проходил час - с десяти до одиннадцати, - но они еще с полчаса сидели возле поляны, чутко ловя каждый звук и не слыша того, ради которого сюда ходили. Потом разведчики возвращались на базу, готовили нехитрый обед из концентратов, немного отдыхали. А под вечер шли на разведку к Сюкалину или Ржанскому. Но и те, разведывая по заданию Орлова обстановку в районе, не могли сказать ничего утешительного. Облавы продолжались, были перекрыты все дороги, патрулировались деревни. Все же Орлов и Васильев ждали. Длинными и холодными осенними ночами они по очереди несли вахту. В одну из таких ночей Алексей, сменивший на посту Васильева, заметил, что к утру небольшие лужи у шалаша подернулись тоненьким ледком. "Как бы не зазимовать, - подумал он, - надо решаться на что-то". Да, оказаться зимой в лесу без крова, теплой одежды, надежных средств передвижения - значит обречь себя на бесцельную гибель. Прошло еще несколько дней, уже миновало 10 октября, глубокая осень могла в любой день уступить свои права зиме, а она по всем признакам обещала быть в этом году ранней. Орлов и Васильев понимали, что пришло время попытаться выехать на другой берег, к своим. И вот однажды утром Васильев протянул Алексею листок бумаги. - Шифровка. В ней было четыре слова: "Разрешаем выход двумя группами". Орлов вспомнил, что Саша Ржанский просил взять его с собой, на свободную советскую землю. "Что ж, пусть едет с нами", - подумал Алексей. В день очередной встречи с Сюкалиным в Вертилово пошли оба. Петр Захарович ждал их, приготовил баню, а когда они мылись, - наблюдал за улицей, готовый в любую минуту предупредить, если появится какая-либо опасность. - За баню тебе спасибо, Петр Захарович, - сказал Орлов, когда садились пить чай, - но теперь еще заночевать придется. - Заночуйте, успеете и в другие дни в своей яме померзнуть, - ответил Сюкалин и, немного подумав, добавил: - Время-то, Алексей Михайлович, одна неделя до Покрова осталась, а после у нас опасно в озеро выезжать. - Лодку с утра посмотрим, а ехать... Решим так: вечером восемнадцатого. Утром Сюкалин и Орлов прошли метров восемьсот вдоль берега. - Вот она, ваша лодка, - сказал Петр Захарович. - Где? Орлов видел только какой-то кол, одиноко торчащий из воды. Потом присмотрелся, заметил: на самом дне лежала затопленная лодка. - Ловко придумал, Петр Захарович. - Так-то надежнее. Лодку вытащили на берег, замаскировали хворостом. Поздно вечером Сюкалин сходил на базу к разведчикам, принес оттуда радиопередатчик и спрятал его в надежном месте. Глава 13 НИ СЛОВА! К деревне Вигово, что в нескольких километрах от Великой Губы, приближалась лодка. В ней сидели двое пожилых мужчин. По их одежде нетрудно было догадаться, что это рыбаки. Они ехали не спеша, работая веслами с тем размеренным и ровным ритмом, какой могут сохранять только опытные гребцы. Когда лодка поравнялась с крайним домом деревни, с берега послышались голоса: - Юрьев, Романов, причаливайте. Они взглянули на берег: двое в форме полицаев, а рядом с ними человек в штатском что-то кричали им и размахивали руками. - Кажется, нас кличут, должно, староста, - сказал Юрьев. Причалили. Один из полицейских подошел ближе: - Кто Юрьев? - Я Юрьев,- ответил один из рыбаков. - Пойдем к вам в дом. - Надо бы рыбу сдать, - заметил Юрьев. - Потом сдадите, скорей, - заторопил полицейский. И они пошли. В квартире Юрьева полицейские произвели обыск. А потом один из них скомандовал: - Собирайтесь, поедем, и ты, бабка, тоже. Хозяйка заплакала. - Не реви, Евдокия, никакой нашей вины нет, отпустят, - успокаивал жену Юрьев. - Поесть-то можно? С утра ничего не ел. - Давай, только поскорее. Павел Петрович присел к столу, взял кусок рыбы. Но аппетит пропал, не до еды в такой час. Старушка оделась, завернула в тряпицу кусок хлеба. И они, подгоняемые полицейскими, вышли из дому. Было уже темно, когда их привели на берег. Приказали сесть в моторную лодку, в которой уже был Романов, сосед по дому, товарищ по работе, а теперь и друг по несчастью. "Уж не узнали ли о моих встречах с Орловым, - думал Юрьев, - где-то в кармане была записка от него, та, которую Максимова принесла. Алексей Михайлович писал, чтобы пришел к нему". Незаметно сунул руку в карман, прячась от полицейских за спины жены и Романова. Нащупал записку, зажал ее в кулак. Потом медленно вынул записку и как будто пытаясь ухватиться за борт, протянул руку к воде. Один из полицейских нагнулся, взглянул на Юрьева, скользнул глазами по борту. Но не заметив ничего подозрительного, выпрямился, повернул голову в другую сторону. В этот миг Павел Петрович разжал кулак, и никем не замеченная бумажка скрылась в волне. Их привезли в Великую Губу и доставили в полицейское управление. Дежурный офицер приказал обыскать. Полицейские, обшарив карманы Юрьева, повернулись к старушке. Тут из ее рук выпал сверток. - Это что? - по-фински спросил офицер. - Что это? - уже по-русски закричал один из них и зло взглянул на Юрьеву. - Хлеб, хлеб там, - торопливо ответила она, нагнувшись за свертком. Раскрылась дверь. На пороге появился начальник полиции Туомава, высокий, с серыми, злыми глазами. Дежурный офицер и полицейские вытянулись, замерли. Начальник повернулся к арестованным. - Коммунист? - указал он пальцем на Юрьева. Арестованные молчали. Офицер доложил начальнику, и тот быстро что-то проговорил. После этого Юрьеву и Романова куда-то увели. Перед врагами остался один Юрьев. Небольшого роста, коренастый, он спокойно стоял перед верзилой-начальником и, казалось, не обращал внимания ни на злобные выкрики офицера, ни на яростные взгляды полицейских, готовых броситься на него. Ему вспомнилось все, что он пережил за год войны: и надругательства непрошеных гостей, и выселение из родной деревни, и слезы жены, выгнанной оккупантами из своего дома. И он подумал: "Видно, и мне суждено постоять за своих. Ничего не добьются они от меня". Офицер прокричал ему прямо в лицо, а другой перевел: - Вы, Юрьев, встречались с партизанами? Нам известно, что ездили в Липовицы. Расскажите нам, кого из партизан знаете, где они сейчас? - Никого я не знаю, - ответил Павел Петрович, - и ни с кем не встречался. - Зачем неправду говорите? Вы ездили в Липовицы, встречались с Максимовой, а у нее были партизаны. Она во всем призналась. - Ездил за ягодами и к Максимовой заходил по-свойски, сродни она нам. Партизан у нее не было. А если Надежда напраслину на меня возводит, то этого бог ей не простит. - Врешь, собака! - закричал офицер. А начальник полиции кивнул полицейским. Они кинулись к Юрьеву, стали бить резиновыми хлыстами. Один больно ударил его кулаком в подбородок. Павел Петрович с трудом удержался на ногах. Снова начали допрашивать: - С разведчиками встречался? Где они сейчас? - Не видел, не знаю. - Врешь! - И опять посыпались удары. Потом опять допрос, и снова избиение, еще более жестокое. Наконец Юрьева увели, втолкнули в какую-то темную комнату. Вызвали его жену. Потом она вернулась, и на допрос потащили Романова. Далеко за полночь Юрьева с женой вывели из камеры на темную безлюдную улицу, втолкнули в машину. В окошечко они увидели, что их везут к кладбищу. - Ну, Евдокия, кажись, расстреляют нас. - Что ж, старик, вдвоем жили и умрем вместе. Но кладбище проехали, а машина все шла вперед. И вдруг мелькнул огонек, затем показались дома. Космозеро. Машина остановилась. - Выходи! - закричал полицейский. Их повели к двухэтажному дому, обнесенному колючей проволокой. "Здесь, кажется, был детдом", - подумал Юрьев. Поднялись на второй этаж. Один из конвоиров открыл какую-то дверь и втолкнул в камеру старушку Юрьеву. Но та резко рванулась назад и крикнула: - Павел, возьми хлебца-то, - и, развязав тряпку, стала торопливо разламывать каравай. Полицейский вырвал у нее из рук хлеб: - Сатана! - выругался он и бросил хлеб в дальний угол. Другие кинулись к Юрьеву, затолкали в камеру. ...И вот уже две недели сидит он в космозерской тюрьме. Дважды его водили на допросы в отдельный домик, что в полукилометре от тюрьмы. И сегодня снова привели сюда. Павел Петрович стоит перед столом офицера и видит все то же перекошенное от злобы лицо. Тот же большой стол. А за спиной Юрьева, он знает, застыли двое рослых охранников. У них - гладко оструганные метровые палки. Дважды его избивали этими палками до потери сознания, но он устоял, не испугался пытки, не сказал ни слова. Его спина исполосована. И все-таки он и сейчас ничего не скажет им. Он вспоминает свой арест, все что было до этого, что пережил в тюрьме. Он готов снова перенести такое же, лишь бы не нашли подпольщиков. Да, он встречался с партизанами, встречался с Орловым, носил ему хлеб, выполнял его поручения, а зимой укрывал в своем доме, помогал уйти от погони. Но этого признания они у него не выбьют. Офицер с минуту молча смотрит на Павла Петровича, раздумывая, как сломить волю этого на вид невзрачного мужика. В двух поединках простой рыбак выходил победителем, но теперь фашист надеется во что бы то ни стало добиться нужных ему показаний. Начальство торопит... И снова допрос. Офицер хочет обмануть арестованного показной вежливостью: - Как ваше здоровье, Юрьев? Что скажете о партизанах? Теперь, надеюсь, вы все вспомнили? Говорите. Павел Петрович молчит, хотя он нашел бы, что сказать этому выродку. - Напрасно не признаетесь. Вам же хуже будет, а партизанам все равно никуда не уйти. Если вы не дадите нам показаний сегодня, вы будете расстреляны вместе с ними. Дадите показания - облегчите свою участь и участь своей жены. А так и ее расстреляют. Учитесь у Максимовой. Она все сказала и вот уже давно на свободе. Получила, как это у вас поется, и землю, и волю... Юрьев знает этот прием. Ему хочется крикнуть в лицо врагу: "Врешь, подлец!", но он спокойна отвечает: - Не знаю никаких партизан. - Вы же встречались с ними! Где они сейчас? - Не знаю. В глаза их не видел. Офицер вскакивает, от его напускной вежливости не остается и следа. Он кричит что-то охранникам. Один из них хватает арестованного за голову, нагибает к полу, другой с ожесточением бьет палкой по спине, по ногам. Как будто раскаленным железом прожигает тело Юрьева. Но он, тяжело дыша, по-прежнему молчит. Только одна мысль поддерживает его: "Не сдаться, не выдать". А удары продолжают сыпаться один за другим. Потерявшего сознание Юрьева оставляют на полу отлежаться. Обливают водой. Как только он приходит в себя, его хватают за руки и выталкивают на улицу, ведут опять в камеру. Павел Петрович с трудом переставляет ноги, в голове звон, в глазах зеленые огоньки. Ему кажется, что все идет кругом - дома, телеграфные столбы, деревья. С трудом он превозмогает слабость и думает: "Кажется, пронесло и на этот раз. Не сказал ни слова". А перед тем, как вновь оказаться в темном закутке камеры, он оглядел едва освещенный коридор и увидел, как в соседнюю дверь втолкнули истощенную женщину с измученным лицом. Но глаза ее горели упрямством. Юрьев мог бы поклясться, что это была Максимова. Недели через две их судили. За связь с партизанами. Это была расправа оккупантов с людьми, оставшимися верными своей Родине. Надежду Максимову приговорили к расстрелу. Остальных - к тюремному заключению. Глава 14 У МЕЛЬНИЦЫ Продвигаясь по лесу все дальше и дальше, группа разведчиков и не подозревала о том, что с радистом могла случиться беда. Думали, что отставшие вот-вот догонят остальных. Делали остановки, поджидали и, наконец, убедились, что дело приняло серьезный оборот. В тот момент, когда Орлов с Васильевым устраивались на ночлег под елью, подпольщики тоже сделали привал. - Давайте все обдумаем, - сказал Бородкин. - Ты, Дарья, постой на часах: пока говорим... Итак, двое наших отстали и связи нет. Как нам быть - искать их или двигаться дальше. Если двигаться, то куда? Начинай ты, Тойво. Только коротко. - Я хотел бы услышать мнение Гайдина и Зайкова. Они хорошо знают район. Им виднее... Но, по-моему, надо выручать товарищей. - Позвольте я скажу. - Зайков привстал. - Да, я местный. И у меня, и у Степана здесь семьи, много знакомых. С их помощью нам легче и лодку достать, и продукты, а потом переправиться на тот берег. Вы же сами говорили, что приказ на этот счет есть. - Но нет приказа, чтобы товарищей бросать, - заметил Тойво. - Я так думаю, - вступил в разговор Гайдин. - Нам, разведчикам, было поручено обеспечить условия для работы подпольного райкома. Эту главную задачу мы доведем до конца. Орлов - человек опытный. У него есть рация. Ему известно, где тайник с продовольствием. Наконец, он, действуя самостоятельно, а возможность таких действий предусматривалась заранее, сможет предупредить всех, кто был с нами связан. Нам же задерживаться нельзя. Если вернемся, можем нарваться на засаду или патруль. Так что будем выходить самостоятельно. Тут пока шли, Зайков всем уши прожужжал, что с женой хочет встретиться. Я думаю, не это главное. - А тебе что, не до семьи? - почти крикнул Зайков. - И мне семья дорога. Но когда выполняется боевая задача, о деле думать надо. - Вопрос ясен, - примирительно сказал Бородкин. - К сожалению, нам сейчас не до семей, хотя о них всегда помним... Принимаем предложение Гайдина. Мы с Зайковым уже навещали его близких во время семидневного похода в Яндомозеро. Думаю, что на этот раз там и лодку найдем. Но одно условие: сутки простоим здесь лагерем. Может, наши подойдут. А сейчас - отдыхать. Через несколько дней разведчики, измученные непрерывными блужданиями по лесу, голодные, насквозь промокшие, сумели обойти Великую Губу и приблизиться к Яндомозеру. Остановились в лесу, километрах в двух от деревни. К ней вел узкий полуостровок, образуемый с одной стороны маленьким заливчиком, а с другой - мелководной речкой, у которой стояла мельница. В полночь Гайдин и Зайков отправились на разведку. Долго наблюдали за интересующим их домом. Как будто ничего подозрительного. Но и родные Зайкова на крыльце не показывались. Что ж, надо рискнуть. Зайков крадучись подошел к крыльцу и осторожно постучал в дверь. Открыли. Гайдину из его укрытия было видно, как кто-то радостно всплеснул руками и повлек его товарища за собой. Зайков вскоре вышел из дому. За ним шла его жена, стройная, очень красивая женщина. Она приветливо улыбнулась Степану. А Зайков, в ответ на вопросительный взгляд товарища, заметил: "Все в порядке". Степан понял, что молодая женщина взялась раздобыть для разведчиков продукты и попытается достать лодку. Они условились через сутки ждать ее с двух до шести вечера в лесу, за мельницей. Зайков стал прощаться с женой. Чтобы не мешать им, Гайдин отошел в сторону. И тут вспомнил, что в кармане у него залежались две небольшие шоколадки. Эти маленькие прямоугольные плиточки, размером не больше спичечного коробка каждая, не могли утолить голода пятерых и сохранились так, на крайний случай. "Кажется, двое детей у них", - подумал Гайдин и подошел к Зайковым. - Маша, возьми, вот, ребятам. Женщина с благодарностью приняла подарок, и разведчики вскоре ушли. По пути Зайков подробно рассказал Степану, что сегодня жена обещала обойти всех надежных людей, чтобы разузнать, нет ли у кого лодки. - Она у меня молодец. Из-под земли, что нужно, достанет. Через сутки на встречу с Марьей пошли Зайков, Гайдин и Куйвонен. Они ждали ее дотемна, но напрасно. "Что же случилось? Что помешало ей прийти, - думал Степан, и невольная тревога овладела им. - Что могло задержать Машу?!" К мельнице ходили и на другой день, и на третий. И все безрезультатно. Между тем, положение группы было отчаянным. Подходили к концу хлеб и картошка, принесенные Зайковым из дому. А в деревни ходить рискованно. Кругом - вражеские гарнизоны. Тридцатого сентября Гайдин, Куйвонен и Зайков. еще раз сделали попытку встретиться с Марьей. Стояла не по-осеннему сухая безветренная погода. В лесу было совсем тихо. Они вышли на дорогу, ведущую к мельнице. Услышав какой-то шорох, укрылись за камнями и кустами на склоне овражка, близко подступающего к дороге. Гайдин взглянул на Зайкова: "Что он делает. Сколько раз и я, и Орлов говорили ему, что в разведке курить нельзя". Сделал знак рукой: мол, гаси папироску. И тут увидел: по дороге идет офицер в плаще, а за ним десять солдат. Офицер, худощавый, с холодными белесыми глазами, остановился метрах в двадцати от разведчиков. Потянул носом, подозрительно огляделся, затем поднял руку, показав два пальца, и пошел вперед. За ним двинулись восемь солдат, а двое с автоматами остались на месте. Медленно протянулись еще две-три минуты. Степан чувствовал, что у него немеют бок и рука, но знал - шелохнуться нельзя. Недвижим был и Куйвонен. Оба понимали: если заметят - смерть! Если бы солдат было только двое, но ведь где-то поблизости - остальные. "А может быть, все-таки рискнуть?.." Только подумал об этом Степан, как увидел: со стороны деревни показалась стройная женская фигура. Теперь уже все трое внимательно смотрели на подходившую. Вот она уже совсем близко. Несмотря на серый платок, покрывавший не только голову, но и лицо, Гайдин сразу узнал Марью. "Но почему она идет прямо на солдат. Неужели не замечает их. Ведь ее могут схватить!" Женщина поравнялась с автоматчиками и прошла мимо, даже не повернув головы. В тот момент, когда она начала уже удаляться, произошло нечто совершенно немыслимое. Зайков, который до этого молча лежал за пригорком и глазами, полными слез, напряженно следил за происходящим, вдруг вскочил во весь рост. - Маша! - с рыданием крикнул он и метнулся вслед за женой. Один из солдат дал автоматную очередь. Зайков упал, но тут же приподнялся и бросил гранату. Взрыв потряс тишину леса. Последующего Гайдин и Куйвонен уже не видели. Используя единственный шанс на спасение, они метнулись под откос. Уходя в глубь леса, вновь услышали автоматные очереди и треск ответного выстрела из нагана. - Тойво, левее, - крикнул Степан и сам повернул туда же. С трудом им удалось уйти из-под яростного автоматного огня и оторваться от преследования. До полуночи они скрывались во мху под елками, сжимая в руках оружие. - Пошли, - сказал, наконец, Гайдин. - Кажется, мы поступили не очень хорошо, - заметил Куйвонен. - Почему же? - резко спросил Степан. - Бросили товарища в беде. - Вот оно что... Нет, Тойво, зря берешь на себя такую вину. Вопрос ведь так стоял: или кидаться в пекло за Зайковым, который нарушил дисциплину и чуть всех нас не погубил, или возвращаться и спасать от верной гибели Бородкина и Дарью. Они же без нас не выберутся. Нет, из-за одного истеричного человека рисковать всей группой нельзя. Скажи лучше, почему Маша три дня не являлась на место свидания, а явившись, привела с собой солдат? - То есть как это - "привела". Да она после них пришла. - Хорошо, если так. Но боюсь, что веревочку в руках держал лейтенант. Если же это не так, почему ее солдаты не тронули? Довольно долго еще лежали в кустах Куйвонен и Гайдин. Но вот в нескольких шагах от них, непринужденно болтая, прошли финские солдаты. "Те самые", - отметил про себя Гайдин. - Пошли! - шепнул Куйвонен. - Эта демонстрация подозрительна. Полежим еще. И хорошо сделали, что остались на месте. Часа через полтора, слева от них, стали перекликаться вражеские секреты, находившиеся в засаде. Но скоро и они удалились. - Отправились кофе пить, - заметил Степан. - Теперь и нам можно сматывать удочки. "Что же все-таки с Зайковым? - думал Гайдин, идя к временной базе. - Он, кажется, сразу был ранен автоматчиком. А граната? Не задела его? Нет, он же потом стрелял. Но выстрел из нагана был всего один. Неужели стрелял в себя?" Всю дорогу ломал голову Гайдин, пытаясь разгадать причину внезапного появления солдат на месте, назначенном для встречи с женой Зайкова, но так и не нашел ответа на мучивший его вопрос. "Уж не предала ли Марья?" Но он тут же отогнал эту мысль. Ведь только на днях она по его заданию ходила на берег озера разведать, как там с лодками, а затем встречалась с ними. Да, все было так. А о том, что произошло после, Гайдин узнал лишь много времени спустя. Утром после ночной встречи с разведчиками Марья пришла домой в каком-то особенно приподнятом настроении. Ей казалось, что и она приобщилась к активной борьбе с врагом. Пришла, обласкала ребятишек, сунула им две шоколадки, которые получила от Степана. Получив гостинец, ребята кинулись на улицу. Как не похвастать перед товарищами диковинным лакомством. А тут как назло - полицейский. - Это что у тебя? - спросил он у девочки. - Шоколадка. Мама дала. - А мама откуда взяла? - Из лесу принесла. - Вот оно что... Ну играй, играй... А через час Марья уже была на допросе. - Откуда шоколад? - Господин финский офицер дал. - Как фамилия офицера? - Не знаю. - Припоминайте! Нет, нет не пугайтесь. Бить я вас не буду. Просто прикажу расстрелять и закопать под тем деревом, - офицер, широко расставляя длинные ноги, подошел к окну и показал, под каким деревом ее закопают. - Ну, будете говорить? Ах нет. - И он вызвал солдат. Пыток Марья не вынесла. Сдалась. Сказала, где у нее назначена встреча. И по требованию офицера потом пришла туда. После неудачной облавы на Куйвонена и Гайдина ее бросили в тюрьму. ...Только к двум часам ночи Гайдин и Куйвовен вернулись на базу, где их с тревогой ждали Бородкин и Дудкова. Они слышали отдаленные выстрелы и, конечно, беспокоились за товарищей. И снова группа разведчиков, в которой осталось теперь четыре человека, пробиралась лесами и болотами, стремясь выйти к берегу Онежского озера. Может быть, удастся достать лодку... Прошел день. Затем второй, третий. Питались ягодами да сырыми грибами. Проходя мимо одной деревни, Бородкин и Куйвонен стали о чем-то переговариваться по-карельски. Потом отозвали в сторону Гайдина. - Смотри, Степан, как бы Даша совсем не выбилась из сил. Надо лодку искать. Даже с риском. А то ослабеем, какие из нас потом гребцы. - Да, надо попытаться. - Может быть, мне пойти. Все-таки я знаю финский язык. Мне легче. - Но ведь ты, Георгий Васильевич, не знаешь этих мест, - ответил Гайдин. А сам с теплотой подумал об этом человеке, который физически был менее всех приспособлен к подобным трудностям, но стойко переносил все тяготы походной жизни. - Ничего, - ответил Бородкин Гайдину. - Зато меня никто здесь не знает. Постараюсь скоро вернуться. Перед тем как уйти, Георгий Васильевич тепло простился со всеми, особенно с Дудковой, к которой относился, как к дочери. Уже отправляясь, поглядел на звездное небо и сказал: - А ну-ка, сориентируемся. Где, Дашенька, Большая Медведица? - Вон она, Георгий Васильевич. Видишь? - Вижу. В этих пределах астрономией владею. - Он взял наган и спрятал оружие в боковой карман стеганки. - В боевых делах помогают нам звезды. А ведь созданы они для ученых и для влюбленных. Ну, бывайте... Через несколько часов с той стороны, куда ушел Бородкин, донеслись выстрелы. А затем все стихло. Двое суток товарищи искали его, а на третьи, под вечер, приблизились еще к одной деревне. Когда стемнело, Дудкова вышла из лесу. Подкралась к первому дому, слышит - поют: "Расцветали яблони и груши..." Только хотела войти, как различила пьяные мужские голоса. Постучалась в дверь соседнего дома. Какая-то бабушка впустила ее, приговаривая: - Проходи, проходи, касатка. Усадила на лавку, села напротив: - Не здешняя, видно. А какая ты изморенная. Уж не оттуда ли ты?.. - махнула куда-то рукой и осеклась. - Садись к столу, чайку попьешь. Не раздеваясь, Даша присела и стала пить чай с сахарином. Лишь несколько глотков сделала, как в избу вошел офицер. - Гостья? - Внучка моя, - сказала старушка, - из Великой Губы. Садитесь с нами чай пить. - Можно. Офицер опустился на лавку рядом с Дашей. Внешне беззаботно, а внутренне холодея, глядела девушка на этого человека. Глядела, а сама незаметно прощупывала рукой скрытый под полой куртки наган, находящуюся в кармане гранату. Подумала: "Если что, брошу ему под ноги". Где-то за деревней раздались выстрелы. В избе появился солдат, быстро доложил о чем-то и убежал. Офицер кинулся за ним, расстегивая на ходу кобуру. "Неужели наших обнаружили?" - подумала Даша и тоже заспешила к двери. Старушка засуетилась: - Постой, доченька, возьми, съешь потом, - и она сунула Дудковой в руки корзинку с едой. Даша выскочила на крыльцо. Метнулась через улицу, за изгородь. Пробежала метров пятьдесят - выстрел. Пуля просвистела над ухом. Она упала, проползла немного, свернула в сторону, поднялась и снова вперед. Опять выстрел. Еще раз залегла. Потом снова вскочила, сделала еще перебежку. Выстрелы отдалились. Стреляли в ту сторону, где еще недавно были двое ее товарищей. Теперь девушка без остановки бежала в лес, пересекла небольшую опушку и плюхнулась под кустом прямо в воду. Огляделась: впереди болото. Наконец все утихло. Даша решилась и негромко позвала: - Тойво! Тойво! Вскоре раздались чавкающие шаги: кто-то приближался к ней, не разбирая дороги, ступая прямо по лужам. - Даша? - Здесь я, Тойво. Что, обнаружили вас? - Да, напоролись на патруль. Но, кажется, все обошлось благополучно. - Он говорил, как всегда, спокойно. Но нелегко давалось ему это спокойствие. Видимо, погиб Георгий Васильевич. А тут еще Даша потерялась. К счастью, он оказался поблизости и услышал ее голос. Они пошли к Гайдину. Ночевать решили в стоге сена. И только тут Дудкова почувствовала, как она устала да и промокла насквозь. И еще хотелось есть. Зарывшись глубоко в сено, Даша сунула руку в корзинку, нащупала что-то круглое. По запаху определила - печеная брюква. Пошарила еще - вареный картофель. Поели, отдохнули, немного подремали. Перед рассветом снова в путь. Но куда идти? Где узнать о Бородкине? Где найти переправу? Не обнаружив лодки на берегу Онежского озера, Гайдин решил искать ее где-либо в заливах, глубоко врезающихся в полуостров. На открытых местах оккупанты несли усиленную охрану. Подпольщики повернули на северо-восток, к губе Святуха. Снова переходы, недолгие рейды в деревни. Однажды, вконец изнуренные голодом, они встретили в лесу какую-то женщину. Попросили принести чего-либо поесть. - Сейчас, - сказала она, - ждите здесь. Ждали час, другой. Уже в вечерних сумерках заметили: мелькнул между деревьями знакомый серый платок. Присмотрелись, за ней идут солдаты. Все трое замерли в зарослях. Солдаты прошли по тропинке так близко от Дудковой, что ветка, оттянутая рукой одного из них, больно хлестнула Дашу по лицу. Когда враги прошли мимо, Гайдин повел свою группу в глубь леса. Пройдя несколько километров по самой чаще, разведчики снова вышли к деревне. Здесь Гайдин решил еще раз попытаться разведать что-либо о Бородкине. Все-таки не верилось, что Георгий Васильевич погиб. Степан и Тойво незаметно подкрались к крайним домам, и тут Гайдин заметил идущего им навстречу старика. Тот внимательно оглядел разведчиков и, по-видимому, решив, что с ними можно быть откровенным, сказал: - По деревне вы не ходите, староста увидит - донесет, а то неподалеку днями партизана один подлюга выдал. - Какой он из себя, партизан, не знаете, дедушка? - Сказывали, будто по-карельски говорил. Он пришел в деревню и просил чего-нибудь поесть. Да попал-то на старосту. Тот посадил его чай пить, а сам донес. - И что же дальше? - Ничего хорошего. Стрелять начали. - Уцелел ли партизан? - Не знаю. Только, думаю, погиб. "Неужели Бородкин? Наверное, не нашел лодку, отправился искать нас, да сбился". Во многих еще деревнях пытались подпольщики выяснить что-либо о судьбе секретаря райкома, но так ничего и не узнали. С тяжелыми и печальными думами они шли по лесам и болотам, бережно храня еще надежду найти своего боевого товарища. Все они знали, что эта надежда бесконечно мала и с каждым новым шагом становится все меньше и меньше, но не хотели мириться с мыслью, что нет больше среди них друга. Знали и другое: если он все-таки погиб, они никогда не перестанут видеть его в строю живых. Пройдет много лет, нелегких лет. Много весен прошумит майскими дождями над Заонежьем, заполняя водой безымянные озерки и ламбы. Дети успеют стать взрослыми, а головы героев этой войны посеребрит седина. Но время не властно будет над сердцами, и оно никогда не изгладит из памяти воспоминания о скромном и простом человеке, в котором, казалось, нет ничего героического, но который в сущности был героем. Никогда не перестанет звучать для друзей негромкий голос того, чей взгляд был устремлен далеко вперед, в наши беспокойные, но радостные дни. Разве забудет такие слова Дарья Дудкова: "В боевых делах помогают нам звезды. А ведь они созданы для ученых и для влюбленных. Ну, бывайте..." С этим ушел Георгий Васильевич Бородкин, секретарь подпольного райкома, в последнюю свою разведку, неторопливым шагом, которым хаживал еще в юности по родным лесам северной Карелии, близ тех мест, где были записаны руны Калевалы. Ушел и не вернулся. А те, кто остался, продолжили свой неимоверно трудный маршрут, ибо солдат порой бывает вынужден покинуть седло, но оставшиеся в строю должны выполнить долг до конца. Пройдя лесами и болотами сотню, а может, и все полтораста километров, немногочисленный отряд вышел к узкой, но длинной губе Святухе. По обоим берегам ее раскинулись деревни. В одной из них Гайдин и встретил верного человека, который указал им припрятанную лодку, дал весла, снабдил продуктами. Темной ночью трое разведчиков, обмотав весла тряпками, чтобы не стучали, поплыли на север. Беззвучно и плавно проскользнула лодка под мостом, на котором перекликались часовые, вышла в широкий залив и скрылась в ночной темноте. На всем сорокакилометровом пути по озеру ее не обнаружили ни прожекторы, ни патрульные катера врага. Через десять часов причалили к свободному советскому берегу. Закончился очередной рейд, в ходе которого понесли разведчики большие потери, но многих, очень многих друзей приобрели, вдохнув в их сердца веру в победу. Они доставили командованию важные сведения о противнике, еще больше обогатили свой опыт борьбы на невидимом фронте.  * Часть 2 *  ЛИЦОМ К ЛИЦУ Глава 1 УДАР ПО ШТАБУ Орлов? Заходи, заходи, пропащая душа! - сказал полковник и поднялся навстречу Алексею. - Порядочно водички унес Выг в Белое море с тех пор, как виделись мы с тобой в прошлый раз. Э, как тебя подтянуло. Ну, садись. Рассказывай... Стоя только победные реляции приятно выслушивать. А у вас трудный был поход, с потерями, хотя сделали немало. Немало. Гайдин уже докладывал. Дополняй. Орлов опустился в кресло напротив Александра Михайловича. - Разведданные я уже передал. Похоже, противник с места не двинется. К длительной обороне готовится. Уж куда ему двигаться. Он на Волге Лазаря поет... А если кому двигаться, так это нам. Но пока еще рановато. Да ты говори. Гляжу: не очень доволен сделанным? - А чем гордиться, товарищ полковник. Пора бы уже прижать оккупантов. - Прижмем. Потерпи еще немного. - Никакого терпения нет! - не удержался Орлов. - Юрьева, Максимову, таких людей потеряли, Бородкина схватили, наверно, замучили, а мы все ждем. - Да, это настоящие патриоты. И не только они. Вот мы с тобой в Сюкалине сомневались. - Это "мы с тобой" полковник произнес без всякого нажима, и все-таки Орлов почувствовал скрытый упрек. - Перед Петром Захаровичем за мной большая вина, - дрогнувшим голосом произнес он. - Это настоящий человек. Все время на острие ножа, да что ножа - бритвы ходит. Наши его за чужака считают, а он делает что надо, да еще для шуток силы находит. И меня с Васильевым он снова выручил. И лодку достал, и маршрут наметил. Вот жалко только, что Сашу Ржанского не удалось с собой взять. Ведь уже решился ехать. Но в последний момент говорит: "Не могу, Алексей Михайлович, мать тяжело больна. Сердце у нее плохое, жалко оставлять". И остался. На прощание заверил: "Мы тут без вас будем с отцом действовать. Как сумеем. Согласны любое задание выполнить". Хотели мы выехать восемнадцатого октября. Пришли вечером к Сюкалину, как условились. А он взглянул на небо и говорит: "Надо ждать попутного ветра. При этом-то вы намаетесь, да и не сможете затемно отъехать от наших островов, а утром, чего доброго, увидят с береговых постов. Катера пошлют. Подождем". Пришлось возвращаться на старую базу. Через два дня ветер сменился. Перед отъездом Васильев еще раз зашел к Саше Ржанскому. Матери его не полегчало. Отправились одни. Мимо Оленьего острова прошли хорошо. Так вот... - Ясно, - полковник встал из-за стола, подошел к окну, за которым еще теплился серый зимний день. - Знаешь, почему наш Беломорск Сорокой зовут? - вдруг спросил Александр Михайлович, пытливо глядя на собеседника. - Слышал. Потому что на сорока островах он построен. - Правильно. На сорока островах. Только гондольеров здесь не хватает. Это те, что в Венеции на гондолах ездят. Лодки есть такие у них - гондолы. Ездят и песни поют. - Ну, нам не до песен! - Зря так решил. Нам всегда до песен. Это им, оккупантам, не до песен: рано или поздно их песенка спета будет. А наше дело - пой и бей врага. Только песни новые надо знать. Самые новые... Понял, Орлов? Подходит время новых песен. Каких, интересуешься? Не скажу. Пока секрет. Отдохни как следует, отъешься. Ишь, как отощал: одни скулы торчат. Потом заниматься. Вашему брату, диверсанту-разведчику, многое надо знать. Позанимайся и топографией, и подрывным делом, и на лыжах потренируйся. А потом так и быть: приходи за новыми песнями. Полковник опустил маскировочный занавес, отошел от окна и повернул выключатель. - Разрешите идти? - Иди, дорогой. Орлов вышел на снежную улицу. Город казался вымершим. Дома уже надели на глаза черные очки. Маскировка. Алексей, не торопясь, отправился в общежитие. Из-за угла ему навстречу вышли высокий парень в морской шинели и девушка. Парень очень ловко вел свою подругу под руку, и она тихо пела. "Новые песни пообещал полковник, - подумал Орлов. - Скорей бы!" Месяца полтора прошло, прежде чем Орлова снова вызвали в штаб. Когда Алексей переступил порог знакомого кабинета, Александр Михайлович жестом пригласил его сесть, а сам продолжал читать газету, то и дело подчеркивая в ней что-то красным карандашом. Но вот он поднял на Орлова свои очень добрые и невыразимо усталые глаза. Указав пальцем на лежащий перед ним лист, коротко спросил: - Читал? - Что именно, товарищ полковник? - Ну, коли спрашиваешь что, значит не читал. А почитать следует. Ведь эта статья построена на тех материалах, которые были в ваших донесениях. О Липовицах речь идет. Понимаешь? - Понимаю. - Мрут там люди от голода. - Да что - мрут, - сказал Орлов. - Им и умереть-то спокойно не дают. Одного голодного старика в шута превратили. Как только появится около комендатуры, его заставляют плясать, маршировать. А за это бросают, как собаке, кусок хлеба. Если брать отказывается, бьют. - А ведь у старика этого наверняка дети есть. Да и односельчанам каково смотреть на это?! - Уничтожать надо оккупантов! - Согласен. За этим и вызвал. Вот взгляните на карту. - Когда запросто беседовал полковник с людьми, то нередко переходил на дружеское "ты". Но давая задания, даже самым юным говорил "вы". - Если с рассветом в путь пуститься, - продолжал он, - то к ночи можно добраться до Войгубы. Трудно, но можно. А от Войгубы вам, Алексей Михайлович, лучше знать, как на Липовицы выйти и как обратно целым и невредимым вернуться. Недаром же враги за вашу голову вознаграждение предлагают. - Впервые слышу, товарищ полковник. - А откуда тебе, дорогой, слышать, если это после твоего отбытия случилось. Имею точные данные. Вчера получены. Но вот что непонятно: откуда узнали оккупанты твою настоящую фамилию и приметы: ты ведь анкеты у них не заполнял. Мы же имеем совершенно достоверные данные, что и приметы, и фамилия в объявлениях указаны. Свеженькие данные. Вчера получены. - Мне подозревать некого. Все, с Кем дело имел в Заонежье, люди верные. Хоть режь, не выдадут. Да и знали мою настоящую фамилию лишь несколько человек, самых надежных, что с довоенных времен со мной знакомы. Сюкалин знал. Но этот - кремень. - Кто же? - Вам докладывал Гайдин о непонятном поведении Марьи Зайковой? - А разве Зайкова вас знала? - Она - нет. Но муж... - Муж. Вот ты куда... Он же, видимо, погиб. Да и не имеет он права жену по таким вопросам информировать. А впрочем... - Полковник задумчиво разглаживал широкой ладонью лежащую перед ним газету. - Одним словом, этот орешек тоже надо раскусить. Надо. А теперь перейдем к главному. Орлов, стоя, выслушал боевой приказ: - В первый же вьюжный день отправитесь вместе с Лихачевым и Юдиным на Липовицы. Только сначала разведайте хорошенько. Очертя голову не суйтесь: Сюкалина, вашего подопечного, поспрашивайте. А потом по липовицкому штабу надо ударить, только так, чтобы комар носа не подточил. Понятно? - Понятно, товарищ полковник! - В таком случае, действуйте! Желаю удачи. И полковник крепко пожал руку полюбившемуся ему разведчику. ...28 января 1943 года группа, возглавляемая Орловым, выступила в поход. Разведчики были вооружены автоматами и гранатами. Было их только трое. А в Липовицах противник располагал значительными силами. Следовательно, действовать надо было не числом, а умением. Было теперь умение у Орлова. Как добрая сталь закаляется в огне, так и свойственные натуре этого человека мужество, твердость, находчивость получили хорошую закалку. Он научился не только отлично владеть оружием, ориентироваться по едва различимым приметам, не терять самообладания даже в самой трудной обстановке, но и, если надо, выжидать. Не к месту торопливость, когда речь идет о судьбе большого дела. Да, надо уметь терпеливо выжидать, иногда часами, сутками, чтоб вслед за этим, если надо, действовать подобно молнии. Поздно ночью подошли к тому берегу, где засел враг. Весь восточный край полуострова Войнаволок оказался опутанным проволочными заграждениями. Орлов внимательно пригляделся. Потом подал сигнал: мол, следуйте за мной. Он повел людей в южном направлении и, пройдя метров пятьсот-шестьсот, удачно миновал проволочное заграждение. Не доходя до деревни, свернули в лес. И тут заметили, что на высоте полутора метров над землей протянут телефонный кабель. Чтоб не повредить его, осторожно пробрались под ним. Скоро вышли на дорогу, ведущую в Сенную Губу. Сняли лыжи и метров двести прошагали пешком. Затем снова свернули в лес и встали на лыжи. Так делали несколько раз: если кому лыжня покажется подозрительной, он успокоится, как только увидит, что она прервалась на дороге. Не пожалев времени на все эти хитроумные передвижения, группа прямиком двинулась на Вертилово. Здесь Орлов рассчитывал получить необходимые данные от Петра Захаровича Сюкалина. Подходя к деревне, Алексей уже издали заметил, что в облике знакомого дома что-то изменилось. Разве допустил бы аккуратный Сюкалин, чтобы вот так была разбросана поленница дров? А двери почему раскрыты? Зима все-таки. Подошли вплотную, и сердце у Орлова екнуло. У дома был явно нежилой вид. Вошли. Никого. Разбросана посуда. Даже не все личные вещи хозяев собраны. "Может быть, выселили их, - подумал Алексей. - В таких случаях оккупанты не церемонятся. Час на сборы и выгоняют из дому. А может, арестовали? Но за что? Неужели тот неизвестный, кто так добросовестно описал приметы Орлова, и Петра Захаровича выдал..." С тяжелым сердцем покидал Орлов Вертилово. Многое его настораживало. Ведь и история с Марьей Зайковой до сих пор не разъяснилась. Да и сам Зайков так и не возвратился на базу. А что, если его взяли живым, да еще язык сумели ему развязать? Что тогда? Орлов гнал от себя эти мрачные мысли, но они снова и снова возвращались к нему. - Вот что, ребята, - сказал Алексей, вернувшись к товарищам. - Без данных о том, где живет начальник биржи, где штаб, где охрана - в Липовицы не сунешься. Интересующие нас сведения мы попытаемся получить у кого-нибудь из местных жителей. В лесу решили устроить засаду. Стали ждать. Медленно тянулись часы. Уже давно опустились ранние январские сумерки, когда послышался скрип полозьев и перестук подков. - Стой, - спокойно сказал Орлов, внезапно появившийся в белом маскхалате перед едущими. Лихачев взял лошадь под уздцы. Третий разведчик, находясь поодаль, наблюдал, не появится ли кто еще на дороге. Едущих было трое: пожилой мужчина с тонкими чертами лица и две девушки. - Нас бояться вам нечего. Пройдем в лес, - сказал Орлов. И сани въехали на просеку. - Ну как живется? - спросил Алексей Михайлович. - Да вы не стесняйтесь. Говорите. Свои мы. - Плохо, очень плохо, - ответил мужчина. - Особенно тяжко тем, кто в Песках на бирже работает. Начальник лесозаготовок ходит с палкой. Чуть что не так, бьет по чем попало. - А вы кто будете? - Дегтярев Василий Федорович. Из Кургелиц. - Чего же вас в Липовицы занесло? - После того как партизаны оккупантов в Кургелицах хлопнули, нас выселили. - Так. И вы, значит, при оккупантах пристроились? - спросил Орлов, стараясь вызвать Дегтярева на откровенность. Сам-то он уже понял: этого человека можно не опасаться. - И что, жалуют вас хозяева?.. - Где там! Дочка в столовой в Песках. А я - куда пошлют. Орлова так и подмывало расспросить Дегтярева о судьбе Ржанских и Сюкалина. Но он понимал, что этого делать нельзя. Кто поручится, что Дегтярев по оплошности не проболтается. Скрепя сердце, Алексей решил ждать другого, более удачного случая. - Так. Значит, куда пошлют... А меня вы в лицо знаете? - Вас я не знаю. А вот финны кое-кого из наших разведчиков знают. Неделю назад по деревням объявления вывесили. Какого-то Орлова ищут. Приметы описаны. Награду за его голову назначили. Не вы ли будете Орлов? - Не я. Куда мне до такой знаменитости. Опишите-ка лучше: где штаб помещается, какая там охрана. - Вы что же думаете, втроем на целый гарнизон? - Почему же втроем. У нас две роты в лесу спрятаны. А ты, дорогой, рассказывай. Недосуг нам тут лясы точить. Дегтярев все подробно описал. Сообщил также, что примерно в эти часы в штабе собирается все финское начальство, ужинают на первом этаже. - На первом, говорите? Тем лучше. Страсть не люблю на антресоли подниматься. А что это за начальство? - Начальник лесобиржи, начальник полиции и еще старший из волостного земельного управления. - Знатный народ, гляжу. Чины. Ты, Дегтярев, я вижу, мужик хороший. Посиди здесь, пока мы дело сделаем. А дальше одно тверди: слыхом не слыхивал и видеть не видывал. Ясно? - Ясно. - Хорошо, раз так. Орлов знаком пригласил товарищей отойти в сторону. - Мы, ребята, я думаю, вот с чего начнем: с ихней АТС. Надо лишить их связи. А ну-ка, стригани им провода! - приказал Алексей одному из бойцов. Лихачев, торопясь выполнить приказ, сделал резкое движение, споткнулся и упал, но тут же вскочил и обрезал телефонные провода. Связь Липовиц с внешним миром была прервана. Разведчики по целине стали подходить к деревне. Они сразу приметили тот двухэтажный дом, о котором говорил Дегтярев. Было около восьми часов вечера, когда все трое подобрались к штабу и залегли здесь в кустах. Во всех окнах горел свет. Было видно, как в одной из комнат первого этажа молодая женщина расставляет посуду. Вскоре в комнату вошли трое мужчин, высоких, дородных, и расселись за столом. Один из них вонзил штопор в пробку бутылки с вином. - Давай сквозь окно и катанем по ним, - шепнул Лихачев, хитро поблескивая глазами. - Нет, это некультурно будет, - ответил Орлов. - Юдин, схоронись за поленницей и, если что, не дрейфь. А ты, Лихачев, за мной! Я беру на себя двоих, что у окна. Ну,