ывать свои раны, спины с рубцами от плеток, руки с обрубленными пальцами, глубокие язвы на ногах, руках и груди. Где их только не было... Впервые я так непосредственно столкнулся с чудовищным миром рабства. Рабство существовало и на севере; надо сказать, и в моей Вирджинии одни притесняли и угнетали других, но я не видел этого собственными глазами. Живя в лесах далеко на западе среди вольных поселенцев, я прежде нечасто над этим задумывался. Теперь же меня словно поразило громом. Я смотрел на этих людей, и в голове моей не укладывалось, что для других они служили исключительно рабочим скотом и безжалостно обрекались на гибель по чьей-то злой воле. В этот вечер у костра на своем острове Робинзона я впервые в жизни болезненно ощутил всю несправедливость, царящую в мире людей. Как можно было ее терпеть? - Хочешь послушать, - обратился ко мне Манаури, - как погиб брат Матео? - Расскажи. Брат Матео был ловцом жемчуга и работал у самого богатого на острове испанца дона Родригеса, одно имя которого вселяло в сердца людей ужас. Хозяин требовал добывать со дна моря все больше раковин, но ловец не мог - он проработал десять месяцев, и силы его были на исходе. Хозяин, видя, что многого от него не добьешься, и стремясь запугать других ловцов, приговорил его к смерти. Приговор исполнить должны были собаки. На Маргарите во множестве содержались огромные, специально обученные собаки. В день казни дон Родригес пригласил нескольких своих приятелей-испанцев, согнал всех своих рабов, даже маленьких детей, и устроил кровавое зрелище. На специальной арене на приговоренного натравили огромного пса. Брат Матео отбивался как мог - хотя и он, и все остальные знали, что минуты его сочтены, - и держался на ногах, защищая свое горло. Когда испанцы вдоволь насладились ужасом и отчаянной борьбой негра, хозяин велел спустить второго пса. Против двух собак негр устоять не смог. Пока он отбивался от первого пса, второй набросился на него, повалил на землю и разорвал горло. Это были страшные псы, такие же, как и их хозяева. - Идите отдыхать! - предложил я индейцам в наступившей тишине. - Завтра нам предстоит много работы... И знайте - здесь вы в полной безопасности! Спите спокойно! Пожелав им спокойного сна, сам я долго ворочался, прежде чем смог уснуть. Горькие минуты, которые я пережил, очевидно, подействовали на нервы. ЗНАК ХИЩНОГО ГРИФА Наутро, едва рассвело, все были на ногах, и, наспех позавтракав, каждый отправился по своим делам. Я пошел посмотреть на кукурузное поле, как вдруг ко мне примчался индеец, стоявший в дозоре на верху холма, и, задыхаясь, стал что-то торопливо объяснять, указывая на север. - Hispanos! Hispanos! - только и понял я, но и этого было достаточно. Я бегом бросился к лагерю и в один миг взобрался в сопровождении индейца на вершину холма. - Там, - показал индеец рукой. С севера приближался корабль. Он был еще в десяти-двенадцати милях от нас, но курс держал прямо на остров и через два-три часа мог оказаться здесь. Это была, как я определил, двухмачтовая шхуна под двумя парусами - судно, значительно меньшее по размерам, чем распространенные в этих водах бригантины, и очень быстроходное. - Собрать всех людей! Вернуть охотников! - крикнул я индейцу, забыв, что это не Арнак и не Вагура, знавшие английский. В лагере оставалось четверо взрослых: индеец, сообщивший мне о корабле, две женщины и я. Охотники отправились четырьмя группами, и каждую следовало предупредить. Арнак повел людей в глубь острова, к озеру Изобилия, Вагура на север - в район рощи Попугаев, Манаури на плоту отплыл на юг за черепахами, а рыбаки на втором плоту снова отправились к Пяти скалам. Жестами, показывая руками и называя имена, я растолковал, кто за кем должен бежать, а сам отправился за Арнаком. Охотники покинули лагерь четверть часа назад, и мы надеялись быстро их нагнать. К сожалению, рыбаки ушли намного раньше и давно уже ловили рыбу у Пяти скал. Мы двинулись каждый в своем направлении. Обе женщины были сравнительно молоды и здоровы, и на них вполне можно было положиться. Спустя примерно час одна из них привела группу Вагуры, а другая - Манаури, который плыл недалеко от берега и вовремя заметил женщину, подававшую ему знаки. Пока они тщательно укрывали в зарослях плот, вернулся и я с группой Арнака. - Рыбаков еще нет! - заметил я с беспокойством. К ним отправился индеец, дежуривший на холме. Он был хорошим пловцом, как дал понять мне жестами, и обещал быстро вплавь добраться до Пяти скал. На приближавшемся корабле наверняка имелась подзорная труба, поэтому я запретил кому бы то ни было показываться на берегу и вообще на открытых местах. Особенно это касалось дозорных на холме. Костры были погашены. Я осмотрел оружие. Как я был рад, что накануне успел ознакомить с ружьями нескольких индейцев и хоть немного научить их стрелять. Теперь каждому из них я вручил по ружью, причем те, кто посильнее, получили тяжелые мушкеты. Раздав порох и пули на десять выстрелов, я приказал зарядить ружья и предупредил, что каждый должен беречь свое оружие и снаряжение как зеницу ока. - Рыбаки еще не вернулись? - спросил я. - Нет. Не было сомнений, что шхуну интересовал именно наш остров. Она приблизилась на четверть мили к берегу и на этом небольшом удалении дрейфовала вдоль восточного побережья. Укрывшись за валунами на склоне холма, мы прекрасно ее видели. - Они подплывают к Пяти скалам, - шепнул Арнак. - Смотрите! - воскликнул я. - Они спустили главный парус. - Похоже, хотят причалить, - выдохнул Вагура. - Похоже! - ответил я. Нет, они не причалили, но сбавили ход. Видимо, им хотелось внимательно, не торопясь рассмотреть остров. Наведя на судно подзорную трубу, я различил у борта группу людей, у одного из них в руках тоже была подзорная труба. Да, сомнений не оставалось - это были испанцы с Маргариты, отправившиеся в погоню за беглыми рабами. Я постарался их пересчитать: человек пятнадцать. Не подавая вида, в душе я содрогнулся. Полтора десятка до зубов вооруженных испанцев, да еще, возможно, со сворой злобных псов, легко могли одолеть нашу группу, хоть и более многочисленную, но зато гораздо хуже вооруженную. Теперь я уже не возлагал такой, как прежде, надежды на наших свежеиспеченных стрелков, и, кто знает, не надежней ли в этой ситуации был бы в их руках простой лук. Своими опасениями я поделился с находившимися рядом Манаури, Арнаком и Вагурой. - Я думаю, - возразил Арнак, - что те трое, что раньше уже стреляли, нас не подведут. - А остальные? - Не знаю. - А ты что думаешь, Манаури? - С тремя все в порядке, а другие - трудно сказать. - Хорошо, в таком случае надо всем им дать, кроме ружей, еще и луки. - Из луков все хорошо стреляют, - сказал Манаури. - А может, сделаем так: стрелять будем только мы вшестером - те трое, Арнак, Вагура и я, а трое других будут лишь заряжать ружья и подавать нам? - Так и правда лучше! - согласились они. Корабль тем временем миновал Пять скал и медленно приближался к нам. Второй, неспущенный парус все явственнее вырисовывался на фоне лазурного океана. Белизной он напоминал голубя, но при столь неподходящем сравнении я содрогнулся, и горестная улыбка тронула мои губы: это не знак голубя, а знак хищного грифа - олицетворение притаившейся смерти, призрак кровожадных угнетателей! Корабль плыл медленно. Он словно крался, и в этом таилось столько глухой угрозы, что невольно пробирала дрожь. - У них могут быть собаки! - сказал я. - Сколько у нас отравленных стрел? - Около тридцати. - Яд на них не испортился? - Неизвестно. Надо проверить. Минуту спустя Арнак добавил с особой интонацией в голосе: - У них могут быть собаки, но сами они хуже собак! - И что? - Нужно убить их, иначе они убьют нас. Шхуна находилась теперь напротив холма, все в той же четверти мили от берега и примерно в полумиле от нас. Благодаря подзорной трубе ни одна мелочь на палубе не ускользнула от моего внимания. Я проверил еще раз: испанцев было пятнадцать. Собак я не видел, если они и были, то где-то в трюме. Все испанцы сгрудились на палубе и по-прежнему не спускали глаз с острова. По их неторопливым движениям я заключил, что ничего подозрительного они не заметили и вообще не собирались приставать к берегу. По мере движения корабля на юг отлегло от сердца и у нас. Мы спустились вниз, оставив наверху только двух наиболее зорких индейцев. Каждый час они должны были доставлять нам донесения. Яд на стрелах не потерял своей силы: слегка раненный заяц через несколько минут был мертв. Вернулись наконец рыбаки и посланный к ним индеец. Их рассказ возбудил беспокойство. Корабль они заметили поздно, когда он был уже в полумиле от скал. Они тут же бросились наутек. Но, чтобы их не обнаружили, плыли возле плота, пряча за ним головы и слегка его подталкивая. Таким образом они добрались до берега, спрятали плот и укрылись сами среди прибрежных скал. - Вы безмозглые растяпы, - обрушился Манаури на рыбаков. - Как вы могли так близко подпустить к себе врагов?! Они заметили вас? Плот не щепка, его далеко видно! - Нет, не заметили. На Пяти скалах много водорослей. Мы забросали ими плот, и он стал похож на плавучий островок... Они не заметили нас. Перед лицом опасности в индейцах пробудился воинственный пыл, проснулся дремавший дух воинов. Единый порыв вступить в бой с ненавистным врагом охватил весь лагерь. Три группы охотников сами собой преобразовались в три отряда воинов под предводительством Манаури, Арнака и Вагуры. А шхуна тем временем шла все дальше на юг. Однако, достигнув юго-восточной оконечности острова, она не повернула на запад, как мы надеялись, а отдалилась от берега и под полными парусами направилась в открытое море, сначала на восток, потом на юг, в сторону материка. - Кружит, как гриф! - заметил я. - Ищет теперь беглецов в море. - Не найдут там и, может, оставят нас в покое, вернутся на Маргариту, - оживился Манаури. Тщетная надежда! Корабль, убедившись, что море пустынно, вновь направился к нашему острову и стал обследовать южное его побережье с того места, от которого ушел в море. Стало ясно, что испанцы намерены обогнуть весь остров. День клонился к вечеру. До темноты оставалось около двух часов. Шхуна шла теперь курсом на вест, а значит, туда, где Матео и его люди расположились лагерем на берегу моря. Их не предостерегли, а сами они не могли, конечно, заметить корабля, поскольку он шел вдоль восточной стороны острова. Манаури полностью разделял мое беспокойство. - Надо их предупредить, - заявил он коротко. Всесторонне взвесив положение группы Матео, я встревожился не на шутку. Приблизительно мы знали, где он расположился, ибо Арнак подробно описал ему Черепаший мыс. Там был источник пресной воды - ручей, впадавший в небольшой залив. У этого залива, безусловно, и расположилась группа Матео. Но разве испанцы, проплывая мимо, не могут заглянуть именно в это укрытие и обнаружить негритянские лодки? - Идем сейчас же! - заторопился я. - Нельзя терять ни минуты! Надо предупредить Матео. - Идем! Кто пойдет? - спросил Арнак. ЭХО ДАЛЕКИХ ВЫСТРЕЛОВ До тех пор, пока испанская шхуна будет плыть по другую сторону острова, наш лагерь в безопасности. Здесь достаточно оставить небольшой отряд. Но на западе, заметь испанцы беглецов, дело может дойти до стычки. Там нужны будут наши силы. На поспешно собранном совете, в котором приняли участие все мужчины, я предложил созревший у меня план действий. Суть его состояла в том, что Манаури с отрядом, вооруженным тремя ружьями, останется на месте, а Вагура и Арнак со своими людьми пойдут со мной на запад. Форсированным маршем я надеялся за ночь добраться до Матео прежде, чем это удастся испанцам, которые с наступлением темноты наверняка станут на якорь. Но с этим планом не согласился Манаури. Человек смелый, честолюбивый и деятельный, в расцвете сил, один из вождей своего племени, он не хотел оставаться в тылу, когда предстояло решение столь важных дел. - Там будет бой, ты сам говорил, - обиженно произнес он, - а ты хочешь, чтобы я сидел в лагере с женщинами и детьми. Я понял ненароком допущенную бестактность и нанесенную воину обиду. - Прости меня, Манаури! Возможно, там будет бой, но, может, и нет! Я надеюсь, нам удастся своевременно предупредить Матео и укрыть его лодки. В то же время у испанцев очень быстроходный корабль, и они могут вернуться сюда раньше нас. Женщины и дети не могут оставаться без защиты. - Зачем испанцам возвращаться сюда, в наш лагерь? - Манаури, ты хорошо слышал, что говорили рыбаки сегодня утром? Корабль подошел к ним у Пяти скал на полмили, прежде чем они его заметили и скрылись. А что, если испанцы их видели? Они могли не пуститься за ними в погоню, решив отыскать сначала всех беглецов. Не найдя их, разве они не могут опять вернуться сюда? Ну ладно, не будем об этом... Хорошо, Манаури, ты пойдешь с нами, но кого-то оставить здесь все-таки надо. Манаури с удовлетворением принял мои объяснения и обратился к своим людям с вопросом, кто добровольно хочет остаться в лагере. Не вызвался никто, все хотели идти. Тогда Манаури сам назначил четырех человек, и среди них двоих с ружьями. Его уважали и не ослушались. Я выделил стрелкам по двадцать зарядов на ружье, провизии мы взяли на два дня и, не задерживаясь более, двинулись в путь. Ружья и отравленные стрелы равномерно распределили по всем трем отрядам. Ускоренным шагом, чуть не бегом, двинулись мы вдоль берега моря цепочкой, след в след, по индейскому обычаю. Всего в трех отрядах было шестнадцать человек, девять ружей и мой старый, но безотказный пистолет. Преодолев до темноты большую часть пути, у ручья мы устроили короткий привал и немного перекусили. Пользуясь случаем, я поставил вопрос, который считал слишком важным, чтобы оставлять его невыясненным: кто руководит походом. - Я тоже думал об этом, - воскликнул Арнак. - Ты! - Нет! - возразил я. - По старшинству руководство принадлежит Манаури. Пусть руководит он. Манаури, для приличия помолчав, бросил на меня дружеский взгляд, в глазах его сверкнули лукавые искорки. - О-ей, ты мудрый человек! Но я тоже неглупый... - Я говорю серьезно, - стоял на своем я. Индеец беззвучно рассмеялся. - Слушай, Ян, тебе не надо задабривать меня. Мы и так любим тебя как брата и верим тебе! Потом он обратился к остальным индейцам, указывая на меня большим пальцем: - Мы на этом острове всего два дня, он - целый год. Он знает здесь каждую тропу. В лесах своей родины он был великим охотником. Он добыл нам огнестрельное оружие. Кто лучше поведет нас против испанцев? Скажите? - Он! Он! Он! - дружно отозвались индейцы. Манаури изобразил на лице притворное огорчение человека, вынужденного подчиниться решению большинства. - Ты слышишь? - обратился он ко мне. - Они сами решили! Они хотят тебя! Ты не станешь противиться? - Нет, - ответил я, смеясь. Прежде чем отправиться в дальнейший путь, я счел нужным дать несколько общих указаний: - Повторяю еще раз: если испанцы высадятся на остров, главная наша задача - как можно дольше не обнаруживать себя. Вы опытные воины и знаете, как важно захватить врага врасплох. Поэтому, пока можно, будем пользоваться ножами, дубинками, луками, отравленными стрелами и лишь в крайнем случае - ружьями. Опустилась ночь. Туч не было, и мириады звезд тропического неба рассеивали тьму. Мы без помех продвигались берегом моря, дорогой, вдоль и поперек исхоженной мной, Арнаком и Вагурой. Час пролетал за часом, время мы определяли по звездам. Около полуночи выплыла луна, и стало совсем светло. В зарослях оглушительно стрекотали цикады, сверчки и кузнечики, упоенные знойной ночью; с моря доносился приглушенный шум волн; волшебная чарующая прелесть кокосовых пальм навевала сладкие грезы. Мы давно уже миновали залив, где я впервые встретил Арнака с Вагурой, и приближались к цели. Еще миля полторы отделяли нас от Черепашьего мыса. Вдруг шедший впереди Арнак резко остановился так, что я от неожиданности наткнулся на него. - Тише, - прошептал он. - Тише! Стойте! Все остановились, вслушиваясь. Минуту спустя до нас донесся издали странный звук, раскатившийся эхом. Потом еще и еще, пауза - и в наступившей тишине снова грохот. Сомнений не оставалось: это отдаленные звуки выстрелов. Они неслись откуда-то со стороны Черепашьего мыса. - Высадились! - прошептал Арнак. - Мы опоздали, - выдохнул кто-то. Да, свершилось. Раньше, чем мы предполагали, настала минута грозной опасности, решавшая нашу судьбу. Впереди все еще разносилось эхо одиночных редких выстрелов. Команда была не нужна. Все бросились вперед. Стрельба, как ни странно, все не прекращалась, хотя и стала реже. Подойдя ближе, мы стали различать, что выстрелы доносились не из одного места, а неслись с разных сторон. Они раздавались то прямо перед нами, то ближе, то дальше, то справа, то слева, откуда-то из глубины острова. Бежать дальше сломя голову не имело смысла, это могло кончиться трагически: запыхавшиеся и уставшие, мы не выдержали бы боя с испанцами. Я приказал остановиться и отдышаться. Внезапно выстрелы прекратились. - Похоже, они преследуют их по всему лесу! - проговорил Арнак. Кто-то из индейцев высказал мысль, что нам, быть может, не стоит идти дальше, поскольку группа Матео уничтожена. - А что делать? Вернуться в лагерь? - ужаснулся я. - Вернемся и спрячемся. - Вся ли группа Матео уничтожена - еще вопрос! Возможно, кто-то бежал и скрывается в зарослях. Им надо помочь. Арнак тут же поддержал меня, обрушившись на малодушного сородича: - Твой ум съела собака! Ты надеешься спрятаться от них? На этом острове? Они найдут тебя! - Они не узнают, что мы здесь! - Не узнают? Думаешь, они не заставят силой говорить тех, кого схватят из группы Матео? Я не хотел предпринимать ни одного шага, не убедившись в поддержке всех людей, и обратился к ним с вопросом, что они думают делать дальше. - Отступать сейчас неразумно! - ответил Манаури. - Выход один - идти вперед! - А твои воины? Они все думают так? - Все! - выкрикнул кто-то из стоящих сзади. Вдруг мы насторожились: где-то неподалеку раздались довольно странные звуки. Среди обычных шорохов и отзвуков этой душной ночи явственно различался совсем особый отрывистый звук. Слух не обманул нас: это был лай собак, басовитый, злобный лай больших собак. - У них собаки! - пронеслось по нашим рядам, как дуновение холодного ветра. Я снова напомнил людям: - Только луки, копья, дубины и ножи! Ружья - лишь по моему приказу!.. Испанцы не должны знать, что у нас есть ружья! Марш наш сквозь заросли, хотя и покрытые сплошь колючками, проходил довольно успешно. Чаща не была здесь непролазной, редкие кусты то тут, то там уступали место безжизненным прогалинам и полянам. Арнак вел нас прекрасно, я с удовольствием, да что там, с удивлением наблюдал за его действиями. В эту тяжелую минуту он не обманул надежд, которые я на него возлагал. Яркий свет луны облегчал нам движение, но, с другой стороны, и демаскировал нас, поэтому мы старались по возможности держаться в тени деревьев. Собаки лаяли где-то впереди и все ближе к нам. В любую минуту они могли нас обнаружить. Меня стали грызть сомнения. Я повел этих людей на опасное дело, но, поступая так, не шел ли я наперекор собственной совести? Меня неотступно преследовала удручающая мысль о слабости нашего вооружения в сравнении с тем, чем располагали испанцы. Я оценивающе взглянул на своих товарищей. Арнак во главе отряда прокладывал дорогу. Лицо его выражало мрачную отвагу и решимость, в каждом движении его ощущалась непреклонная воля. В плотно сжатых губах Манаури застыло такое упорство, какого никогда прежде я не подмечал у степенного индейца. Вагура с напряженным вниманием вслушивался в доносившиеся до нас спереди звуки и наложил уже на тетиву, вынутую из колчана, отравленную стрелу. Следующий воин, по имени Раисули, был из тех трех, кому прежде доводилось иметь дело с огнестрельным оружием. С мушкетом за спиной, с луком, стрелами и дубиной в руке он был живым олицетворением воинственности и горящим взглядом окидывал чащу, отыскивая врага. Прочь сомнения! Мне стало ясно, что никакая сила не удержит этих людей. Они шли вперед, ибо это был единственный для них путь к свободе. Я устыдился того, что мог хоть на миг усомниться в них. Перед нами открылась поляна, залитая лунным светом. Поросшая чахлой травой, с песчаными прогалинами, шагов сто в ширину, она тянулась прямой длинной полосой почти от самого моря на верную тысячу шагов в глубь острова. Мы размышляли, пересечь нам открытое пространство или обойти его стороной, как вдруг в зарослях на противоположной стороне раздался треск ветвей и близкий лай собаки. - Бежит сюда! - предостерег Арнак. - В укрытие! - шепотом приказал Манаури. Из чащи напротив нас на поляну выбежала не собака, а человек. Он упал, но тут же вскочил и двинулся вперед, прямо на нас. Заметно было, что бежит он из последних сил, еле передвигая ноги. Это была женщина. Негритянка из группы Матео. Едва она успела достичь середины поляны, как из чащи вслед за ней выскочила собака. В несколько прыжков она настигла женщину и прыгнула ей на спину. Несчастная даже не вскрикнула и рухнула наземь. Все дальнейшее произошло с быстротой молнии. Индеец из отряда Вагуры выскочил на поляну и, прежде чем собака успела вонзить клыки в горло женщины, выпустил стрелу. Пронзенный насквозь пес злобно захрипел, перегрыз стрелу и тут же упал бездыханным. Индеец подхватил чуть живую женщину и, взвалив ее себе на спину, в несколько прыжков вернулся к нам. Шепот восторга вознаградил поступок смельчака. Стоявший сзади меня Раисули впал в экстаз. Он прыгал, приплясывая, и что-то яростно выкрикивал. Ему зажали рот, повалили на землю и наконец успокоили. - Что он кричал? - встревоженно обратился я к Арнаку. - Ничего. Только то, что собака убита. Радовался. Внезапно наше внимание опять переключилось на заросли с противоположной стороны поляны. Там продирался сквозь кусты какой-то человек. Он явно шел следом за собакой и время от времени звал ее свистом. Выйдя на поляну, он остановился, осмотрелся и тут заметил лежащую собаку. - Испанец! - воскликнул кто-то из наших сдавленным от волнения голосом. - Тихо! - зашипел Манаури. Испанец, подойдя к собаке, вскрикнул от удивления, наклонился над животным и перевернул его. Тут он, очевидно, заметил стрелу, мгновенно выпрямился и внимательно посмотрел в нашу сторону. Несколько стрел сразу просвистело в воздухе. Расстояние было небольшим, и почти все они угодили в цель. Испанец упал. Одна стрела пронзила ему горло. Прежде чем мы успели опомниться, Раисули выскочил на поляну и, размахивая палкой, стал исполнять вокруг убитого какой-то бешеный ритуальный танец победы. Казалось, он совершенно обезумел. Мы стояли в немом изумлении, беспомощно взирая на дикое зрелище. Арнак отложил в сторону ружье и собрался броситься к Раисули, чтобы силой утащить его с поляны. Но не успел. С той стороны из чащи грохнул выстрел. Раисули зашатался, словно продолжая свой безумный танец, и упал как подкошенный. Пуля оказалась смертельной. На поляну вышли два испанца. В руках они держали ружья. Ствол у одного, как мне показалось, еще дымился. О нашем присутствии они не подозревали. Все их внимание сосредоточилось на темневших впереди трупах. К ним они и направились. Они так далеки были от мысли о грозившей им опасности, что по пути переговаривались и даже, похоже, спорили довольно громко и возбужденно. - Спроси у Манаури, о чем они говорят? - прошептал я Арнаку. Мы стояли близко друг от друга и могли не опасаться, что наш шепот услышат. Через минуту Арнак склонился к моему уху: - Манаури говорит, что один ругает другого за плохой выстрел. - Но ведь он попал! Раисули убит. - Да, но тот, что стрелял, должен был только ранить в ногу, а не убивать... - А... им нужен живой невольник. - О-ей! - Значит, возможно, других они тоже не убили? Это вселило в нас кое-какую надежду, что выстрелы, которые мы прежде слышали, могли и не означать смерть людей Матео. Однако раздумывать было некогда. Двое испанцев подошли к убитым и - мы видели - остолбенели. Только теперь они узнали в лежащем своего. Надо было действовать быстро и покончить с ними, пока они не опомнились. - Арнак! - поторопил я. - Пора! - О-ей! - кивнул юноша головой. Несколько отрывистых коротких слов, и лучшие стрелки натянули тетивы луков. Свистнули стрелы. Увы, результат не оправдал моих расчетов. Упал на месте, едва вскрикнув, только один испанец. Второй же, разобравшись в происходящем, пустился наутек. В него попало две стрелы, но ни одна, как мы потом убедились, не была смертельной. И вот теперь он как безумный мчался в сторону зарослей и неистово орал. Если он успеет оповестить своих о нашем присутствии, это сулит нам верную гибель. Все теперь решали мгновения: успеет он или не успеет добежать до зарослей. Я молниеносно схватил ружье, прицелился. Была ночь, но свет луны рассеивал мрак. На мушке прыгала спина убегавшего: то выше, то ниже. Вот он в пятидесяти шагах от нас, теперь в шестидесяти. Сколько еще до зарослей? Пятнадцать, десять шагов? Я затаил дыхание, переводя ствол мушкета в такт его движениям то вверх, то вниз. Всю душу вложил я в этот выстрел. Когда убегавший подпрыгнул особенно высоко и мушка оказалась у него на спине, прямо под левой лопаткой, я спустил курок. Грохот, сноп огня, удар приклада в плечо. Сквозь вспышку мне показалось, что испанец резко взмахнул руками, но густой дым тут же скрыл его от меня. - Готов! - выкрикнул Вагура. - Убит! Ты попал в него! Отгремело эхо выстрела, стих шум в ушах, дым рассеивался. Теперь лежавшего увидел и я. Он не шевелился и уткнулся в землю всего в нескольких шагах от темной стены зарослей. - Выстрел нас не выдал? - подошел ко мне встревоженный Арнак. - Думаю - нет! Как в лесу отличишь, кто стрелял - я или кто-нибудь из них? - Да, но испанец кричал... - Вот это действительно плохо! Они наверняка его слышали. - Не могли не слышать! Он вопил как бешеный! - подтвердил Вагура. - Впрочем, и это не страшно! Пока нас не увидят, они не поймут, отчего он кричал. - Три врага погибли! - хихикнул Вагура. - Трое могли нас видеть, и души троих ушли к праотцам! После моего выстрела на поляне воцарилась тишина, безмолвствовала и чаща на противоположной стороне. Лай собак и, казалось, даже голоса людей доносились откуда-то издалека. Очевидно, главные силы преследователей направились в другую сторону леса. Не обнаруживать себя, и притом как можно дольше, - в этом наше главное преимущество. Трупы на поляне, как и следы схватки, могли нас выдать. Их надо было скрыть. - За дело! - скомандовал я. Манаури и Арнак быстро распределили обязанности: одни переносили и укрывали трупы, другие собирали стрелы и трофейное оружие, третьи с ружьями в руках залегли на страже. Я перезарядил мушкет и присоединился к стрелкам. Не прошло и пяти минут после моего выстрела, как поляна вновь была девственно чиста и пуста. Край чащи с противоположной стороны тонул в глубокой тиши, нарушаемой лишь однообразным стрекотанием цикад и кузнечиков. Теплая лунная ночь источала тропическую негу и, наверное, навевала бы сладкие грезы, если бы запах крови да изредка доносившийся лай собак не нарушали этой кажущейся волшебной идиллии. НЕГРЫ До рассвета было еще далеко. На небе появились редкие перистые облака, порой закрывавшие луну, и тогда вокруг воцарялась непроглядная темень. После пережитых потрясений наступила некоторая передышка. Пользуясь затишьем, я, как обычно, через Арнака обратился к Манаури: - Где спасенная негритянка? Индеец качнул головой назад. - Далеко? - Нет! - Не знаешь, она пришла в себя? - Не знаю. - Идем к ней. Приказав людям, оставшимся во главе с Вагурой на краю поляны, соблюдать в наше отсутствие особую осторожность, Манаури, Арнак и я двинулись назад. - Надо пройти шагов сто, - пояснил Манаури. - Что будем делать дальше? - спросил Арнак. - Как и решили, пойдем на помощь Матео. Только сначала поговорим с негритянкой. Возможно, от нее узнаем что-нибудь важное. Негритянка сидела, прислонившись спиной к стволу небольшого дерева. Услышав приближающиеся шаги, она быстро вскочила, готовая бежать, но, узнав нас, тут же успокоилась. - Долорес, как ты себя чувствуешь? - приветливо обратился к ней Манаури по-испански. - Тебе лучше? - Лучше, - вздохнула женщина. - Тебя накормили? - Да. Заметив меня, Долорес задрожала всем телом. - Успокойся, глупая! - ласково произнес Манаури. - Это наш друг. Он спасет Матео. - Матео убит, - прошептала негритянка. - Что ты говоришь? Ты уверена? - Да. Я видела, как его убили. - Где это произошло? - Там... Она замолчала, не в силах продолжать. Манаури осторожно потряс ее за плечи, заклиная взять себя в руки и не задерживать нас. Индеец уверял меня, что Долорес было лет тридцать, но выглядела она на все пятьдесят: так изнурило ее долголетнее рабство. Увезенная из Африки еще ребенком, она знала только испанский язык. Испанцы дали ей имя, они же, взваливая на нее непомерную работу, лишили ее молодости. Кое-как женщина наконец вновь пришла в себя и стала отвечать яснее. События, насколько мы могли понять из ее сбивчивых слов, развивались примерно так: Матео со своей группой по нашему совету расположился лагерем неподалеку от Черепашьего мыса. В этот вечер их костер, как всегда, горел на берегу, а примерно через час после захода солнца все отправились спать. Никто не заметил корабля, появившегося в сумерках на горизонте, зато испанцы сразу обнаружили горевший костер. Они высадились где-то недалеко от мыса и стали подкрадываться к спящим. Но одна из находившихся с ними собак преждевременно залаяла и всполошила лагерь. Прежде чем палачи приблизились, люди Матео убежали в заросли. Тяжелее всего пришлось женщинам с маленькими детьми. Пытаясь отвести от них погоню, Матео с тремя или четырьмя товарищами выступил против преследователей и весь удар принял на себя. У них были только палки и копья; против них - разъяренные собаки и превосходящие силы испанцев со шпагами, копьями, ружьями. Матео и товарищи защищались отчаянно и долго - очевидно, враг хотел захватить их живыми, - и, прежде чем они пали под ударами превосходящих сил, беглецы смогли рассеяться по всему лесу. Долорес сразу же потеряла своих и бежала одна куда глаза глядят. В нее два раза стреляли, но не попали. Наконец она добежала до поляны, где ее настигла собака и где мы пришли ей на помощь. - А почему ты думаешь, что Матео погиб? - спросил я. - Потому что все испанцы бросились на него! Я видела, когда обернулась. Его окружили со всех сторон. - Они могли его ранить, могли взять живым. Но Долорес была твердо уверена в гибели Матео, как и тех трех или четырех мужчин, которые сражались вместе с ним, хотя и не могла это убедительно доказать. - Испанцам нужны живые рабы, а не мертвые, - заметил Манаури. - Жив Матео или мертв, - заметил я, - его последний бой и самоотверженность говорят, что он настоящий герой. - У Матео всегда было мужественное сердце, - подтвердил Манаури. Чуть слышный треск сломанного сучка со стороны поляны прервал наш разговор. Появилась расплывчатая фигура быстро бегущего человека. - Наш, - шепнул Арнак. Это был один из индейцев, находившихся в карауле. Он принес какую-то важную новость и торопливо излагал ее, обращаясь к Манаури. Арнак перевел: - Какие-то люди пересекли поляну... и перешли на эту сторону. - В каком месте? - Справа от нас, ближе к середине острова, шагах в трехстах... - С собаками? - Нет, собак не было. - Сколько их? - Четверо или пятеро. Это была тревожная весть. Мы оказывались в клещах. Враг был перед нами, и какие-то люди, вероятнее всего, тоже враги, зашли нам в тыл. Эти четверо или пятеро в тылу могли доставить нам немало хлопот. От них следовало избавиться как можно быстрее, если понадобится, даже с помощью огнестрельного оружия. Возвращаясь с соблюдением всех мер предосторожности назад к отряду, я шепотом отдавал на ходу распоряжения. Манаури и его отряду поручалось остаться на месте и внимательно следить за поляной. Арнак и Вагура со своими людьми пойдут со мной. Мушкеты с длинными стволами, малопригодные в чаще, мы заменили на легкие ружья, зарядив их картечью. Но луки, копья и ножи - три отличных охотничьих ножа достались нам от убитых испанцев в качестве трофея - останутся главным нашим оружием. - Готовы? - спросил я юношей. - Готовы, - ответили они. Задача наша казалась нелегкой. Противник затаился где-то в непроглядной чаще, быть может, совсем рядом, в какой-нибудь сотне шагов. Надо полагать, он, как и мы, держался настороже, напрягая зрение и слух, и все-таки нам предстояло не только приблизиться к нему, но и захватить его врасплох, чтобы ни один не ушел с поля боя живым. Сначала мы шли по краю поляны. Тучи закрыли луну, и это было нам на руку. Все мы обратились в слух и зрение. Тишина стояла полная - противник ничем не выдавал своего присутствия. Пройдя более двухсот шагов, Арнак, как обычно, шедший впереди, вдруг остановился и предостерегающе поднял руку. Мы прислушались. Откуда-то сбоку доносился лай собак. Он приближался, казалось, с той стороны, откуда прибыли эти пятеро. Вскоре послышался треск ломаемых на бегу сучьев. Сомнений не было: собака, нет, две собаки неслись через кусты следом за людьми, незадолго перед тем перешедшими поляну. - Похоже, они их преследуют? - прошептал Вагура. Собаки изредка издавали короткий призывный лай, характерный для псов, идущих по свежему следу зверя. Вскоре они выскочили на поляну шагах в двухстах от нас и мчались вперед с опущенными к земле мордами. Принюхиваясь, они явно шли по следу. - Да, они их преследуют! Двух мнений быть не может! - заметил я. К счастью, псы, увлеченные погоней, нас не учуяли. Они нырнули в чащу с нашей стороны, и вскоре лес огласился их бешеным лаем. - Они их нашли! - крикнул Вагура. - Значит, там негры! - обрадовался Арнак. - На помощь к ним! - вскочил Вагура. - Подожди, - остановил я его. - За собаками могут бежать испанцы. - Что же делать? - Арнак, укройся со своими людьми в том месте, где собаки пересекли поляну. - Хорошо, Ян! - И чтоб ни одна живая душа не проскользнула! - Понятно! Собаки заливались таким злобным лаем, что казалось они обезумели. - Вагура! Скорее! Туда! Мы бросились напрямик сквозь чащу, не думая больше о том, что нас услышат. Дикий лай собак все еще оглашал воздух. - Они разорвут их прежде, чем мы добежим! - крикнул на бегу Вагура. - Вперед! Быстрее! Мы пробивались сквозь колючий кустарник, ориентируясь на лай собак. И вот мы у цели. Негры, сбившись в кучку, стояли, прислонясь спинами к раскидистому дереву, и палками отбивались от разъяренных псов. Мы подошли на какой-нибудь десяток шагов, но и люди и животные были так захвачены борьбой, что нас не замечали. Убедившись, что непосредственная опасность людям пока не грозит, индейцы стали спокойно выбирать удобные позиции, окружая сражавшихся полукольцом, так, чтобы случайно не ранить людей. - О-ей! - громко крикнул Вагура, когда все были готовы и луки натянуты. Псы, словно пораженные громом, умолкли и на мгновение замерли. Это были громадные доги. Один из них, заметив нового врага, ощетинился, готовый прыгнуть на ближайшего индейца. И тут сразу три стрелы - в пасть, в шею и в грудь - свалили его на месте. Второй пес струсил и хотел было удрать, но, прыгнув, нарвался на крайнего в полукольце индейца. Удар палкой по голове сначала оглушил его, а несколько стрел потом, как первого, поразили насмерть. - Хорошая работа! - порадовался я. Описать изумление и радость негров, когда вместо испанцев перед ними появились избавители, невозможно. Спасенных было пятеро: три негра и одна молодая индианка, жена Матео, с ребенком. Сын на ее руках надрывно кричал. На небо снова выплыла луна, стало светлее. Я подошел к индианке. Меня опять поразила ее необыкновенная красота, черты лица, полные нежной прелести, несмотря на все выпавшие на ее долю переживания и усталость. Внимательнее присмотревшись к ребенку, я едва не вскрикнул от тревоги: личико его залито было кровью. Понятно, отчего он так кричал. - Что с ним? Он ранен? - спросил я. - Да, господин, - прошептала мать. На лбу у ребенка виднелась глубокая длинная ссадина, из которой все еще сочилась кровь. - Отчего это? - Колючки на кустах... К счастью, на мне была выстиранная за день до того рубашка, добытая со сгоревшей испанской бригантины. Недолго думая, я оторвал от нее рукав, разорвал его на лоскуты и ловко перевязал головку ребенка. Я говорю с некоторым бахвальством "ловко", ибо это полезное искусство постиг еще в лесах Вирджинии. После перевязки малыш тут же перестал плакать, а получив сладкое яблоко, и вовсе успокоился. Я потрепал его по щечке - ребенок улыбнулся. - Видишь? - весело подмигнул я матери. - Он меня не боится. - Я тоже! - ответила она тихо и спокойно. В ее больших глазах светилась благодарность, но вдруг они как-то померкли и подернулись печалью, на лбу пролегла морщинка. - Что с Матео? - спросила она. Я растерялся, не зная, что ей ответить. Она взглянула на меня проницательно. Спросила: - Он убит? - Не знаю! - ответил я. - Надеюсь, нет. - Где же он? - Мы точно не знаем. Но будь уверена, Матео настоящий герой, и ты можешь им гордиться! Индианка всхлипнула, судорожно прижала к себе ребенка. - Как ее зовут? - спросил я у Вагуры, переводившего наш разговор. - Ласана, - ответил юноша. - Ласана, - произнес я твердо, - ты должна нам верить. Мы не успокоимся, пока не уничтожим бандитов или не погибнем сами. Если Матео жив, он будет свободен. Обеих освобожденных женщин - Ласану и Долорес - я хотел отправить в лагерь к нашей пещере под охраной двух негров. Но они воспротивились: все негры требовали оружия и хотели сражаться вместе с нами. Ласана тоже не захотела уходить. Она просила дать ей лук и нож и оставить с нами: ее место там, где решается их судьба. От фигуры ее веяло решимостью и отвагой. В конце концов я разрешил женщинам остаться в укрытии у моря в полумиле от поляны, а трое негров присоединились к нам. Короткий совет с участием новых союзников, который мы устроили, вернувшись к Манаури, ничего существенного не дал. Считая, что единственное спасение от испанцев в бегстве, трое негров вместе с женщинами и другими бросились бежать из лагеря сразу же после сигнала тревоги, и хотя слышали голос Матео, но не догадались, что это призыв к бою. В зарослях они отстали от своих и теперь не знали, где те находятся. - Сколько у испанцев собак? - спросил я. Этого они тоже точно не знали, но предполагали, что, во всяком случае, больше трех. - Вы сможете провести наш отряд к лагерю, где на вас напали испанцы? - Сможем. - Надо идти туда! Если Матео жив и они держат его где-то связанным, то, вероятнее всего, там, где его схватили. Негры не умели стрелять ни из луков, ни из ружей, зато хорошо метали копья, и я распорядился выдать каждому из них, кроме ножей и дубин, по два копья. Старший, по имени Мигуэль, подошел ко мне со смущенным выражением лица и спросил, может ли он просить меня о чем-то важном. - Говори! - сказал я, приветливо на него взглянув. - Мы трое!.. - Он показал на себя и двух своих товарищей и смущенно умолк. - Нас трое... - начал он опять. - Понимаешь! - Ничего не понимаю! - ободрил я его улыбкой. - Нам стыдно! Мы не трусы!.. Поверь нам!.. Мы правда не поняли призывов Матео! - Вас никто за это не осуждает, - заверил я его. - Нам стыдно, что он погиб, а мы убежали. - Что делать! Так случилось! - Мы хотим искупить... - Искупить? Как? - В бою! Своей кровью! Приказывай, что надо сделать! Дай нам любое задание! Теперь я, в свою очередь, с немым волнением смотрел на возбужденного Мигуэля и его товарищей. Меня взволновал этот простой порыв душевного благородства, которого в этом человеке не смогла убить даже многолетняя каторга тяжкого рабства. Это ли не утверждало веру в человека, в человека вне зависимости от цвета его кожи! Мысль была мимолетной, неуместной в эту тяжелую минуту. Я тут же пришел в себя и вернулся к реальной действительности. В этот момент к нам подполз индеец из охранения и сообщил, что на той стороне поляны слышится какая-то подозрительная возня - похоже, скулит и рвется сдерживаемая на поводке собака. - Ты не ошибаешься? - пытливо взглянул на него Манаури. - Все рядом со мной тоже слышали, - заверил индеец. Я поднес к глазам подзорную трубу. Было темно, луна скрылась за тучами, и все-таки я заметил в зарослях с противоположной стороны, правее нас шагах в ста, какое-то неясное движение. - Внимание! - поднял я руку. От стены зарослей отделилась фигура человека, бегом пересекавшего поляну. Я поймал его в фокус подзорной трубы. По одежде я распознал врага. - Испанец! - предупредил я товарищей. На нашу сторону поляны перебежал только один человек. Если там скрывались и другие испанцы, то, вероятно, это был разведчик. - Его надо немедленно уничтожить! - прошептал я. - Я! - Мигуэль стремительно повернулся ко мне. - Я беру его на себя! - Отлично! - согласился я. - Но не один! Идите втроем! - Хорошо! - Помни, это их разведчик, он осторожен и хорошо вооружен. С ним будет нелегко! - Мы постараемся! - И, главное, без шума! После их ухода мы остались на прежней позиции, внимательно следя за поляной, ожидая, не появятся ли новые враги. Никто не появился. Сдавленный короткий хрип возвестил о безмолвной драме, разыгравшейся в чаще кустарника. Вскоре вернулись и негры. На их лицах читалось торжество. - Все! - выдохнул Мигуэль и положил передо мной на землю добытое ружье и пистолет, не забыв и мешочки с порохом и пулями. - Отлично! - А это мне! - проговорил Мигуэль и показал сверкнувший сталью кинжал. Я кивнул головой в знак согласия. - Это наш четвертый нож! - хохотнул Вагура. В этот момент резкий лай неподалеку разорвал воздух и ударил по нашим нервам. Две собаки выскочили из кустов в том месте, откуда раньше появился испанец. Но они пошли не по его следу, а бросились наискось через поляну прямо к нашему укрытию. Вероятно, они давно уже учуяли нас. - Стрелы! Отравленные стрелы! - прошипел Арнак индейцам. Едва собаки добежали до первых отделявших нас от поляны кустов, как бешеным лаем тут же возвестили о найденной добыче. Пораженные сразу несколькими стрелами, они взвыли и на всем бегу грохнулись наземь, но, увы, поздно - мы были обнаружены. И тут я совершил грубую ошибку, первую за весь поход. Зная, что находящиеся поблизости испанцы, выпустив собак, точно определили место нашего нахождения, я должен был тотчас скомандовать отход. Но я этого не сделал и позволил сначала нескольким индейцам собрать выпущенные в собак стрелы. - Быстрее, - торопил я их. Вдруг прямо против нас, с той стороны поляны, ослепительный блеск разорвал тьму, и воздух потряс грохот нескольких выстрелов. Их было восемь или десять, а может быть, даже одиннадцать - целый залп. Под градом свинца зашелестели кусты, в которых мы прятались. Ружья врагов были заряжены картечью. Лежа на земле, я почувствовал жгучий удар в левую лопатку. К счастью, заряд прошел выше, лишь слегка задев кожу. Справа и слева раздались приглушенные вскрики и стоны раненых товарищей. Я рассчитывал, что после залпа испанцы бросятся в атаку. Но, очевидно, они не рискнули. Во всяком случае, из-за дыма, окутавшего противоположную сторону поляны, никто не появился. - Будем стрелять из ружей? - спросил Вагура. - Нет! - решительно возразил я. - Не стрелять! Ни в коем случае!.. Всем тихо отступить на сто шагов от поляны! Подобрать раненых! Быстрее! Оказалось, что, кроме меня, было еще пятеро раненых, и среди них один, раненный в голову, в безнадежном состоянии потерял сознание, когда его переносили в тыл. - Что делать с собаками? - обратился ко мне Арнак. - Забрать их с собой? - Заберите. Я решил до конца выдерживать принцип - не оставлять никаких следов. Испанцы могут предполагать что угодно, но чем меньше будут о нас знать, тем лучше. До сих пор они были в неведении, кем был и каким оружием располагал их противник... Отступив от поляны шагов на сто, мы остановились. Расставленные на всех направлениях дозорные сообщали, что врага не видно и не слышно. Это нас тревожило и заставляло предполагать, что испанцы тайком что-то затевают. Я дал команду отходить дальше. Тем временем раненый индеец скончался. Его похоронили рядом с Раисули. Трупы испанцев и собак затащили в такие заросли, что и среди белого дня их не отыскал бы сам дьявол. Раненым, в том числе и себе, я наспех кое-как сделал перевязки. Одного тяжело раненного и неспособного больше сражаться мы отправили в тыл к женщинам, а сами двинулись в сторону моря, выслав вперед на несколько десятков шагов разведку. Теперь нас с учетом трех присоединившихся негров опять было шестнадцать, а оружия стало даже больше, чем прежде. Более всего меня в эти минуты радовала твердость людей. Первая неудача не подорвала их духа. Они горели жаждой боя и мести. Это были прирожденные воины, не раз выходившие на тропу войны. ЗАПАХ ПОРОХА И КРОВИ Добравшись до берега моря, мы перешли на другую сторону поляны и по ее краю осторожно двинулись к месту, где засели испанцы, так метко накрывшие нас огнем. Но там мы их не застали. Заросли были пусты. - Куда они могли деваться? - расстроился Арнак. - Трудно сказать, - проворчал я, - можно предположить, что вернулись в лагерь. Будем искать. От поляны, где мы находились, до лагеря было добрых полмили. Мы прошли уже больше половины пути, когда заметили впереди подозрительное движение. Соблюдая всяческие меры предосторожности, несколько испанцев прокладывали себе путь в том же направлении, что и мы. При свете луны их фигуры ясно различались шагах в двухстах от нас. - Догоним их! - загорелся Вагура. - Нет, слишком близко их лагерь, - остановил я его. - Мы их убьем быстро-быстро! Пойдем! - Нет! Бой здесь не обойдется без шума. - Ну и пусть, мы быстро их убьем! - Рядом могут оказаться другие и напасть на нас сзади. Нет, нельзя! Испанцы тем временем скрылись из вида. Опасаясь засады, я выслал вслед за ними двух разведчиков, а мы двинулись дальше, но несколько другой дорогой, держась ближе к берегу. Небо на востоке начинало отливать свинцом, предвещая скорый рассвет, хотя в глубине острова царила еще глубокая ночь. И тут я вдруг ясно осознал, что в ближайший час неизбежно решится наша дальнейшая судьба и лишь десятки минут отделяют нас от последнего боя. Воздух был тих, безветрен, чуть слышно плескались о берег волны. Луна, переплыв на запад, искоса взирала на землю. Какой-то темный предмет замаячил на море. Это была шхуна, стоявшая на якоре не дальше чем в двух-трех ружейных выстрелах от берега. - Стоит прямо против лагеря, - прошептал Мигуэль. Стали слышны неясные звуки, долетавшие откуда-то спереди, видимо, из лагеря. - Похоже, - обратился я к негру, - испанцы расположились на том же месте, где был ваш бивак. - Да, - согласился Мигуэль. Несмотря на все напряжение, я не мог скрыть довольной улыбки: предусмотрительность, с какой мы укрывались, приносила свои плоды - враг все еще не представлял, с кем имеет на острове дело, и вел себя свободно, как дома. Хотя время шло и звезды на небе уже померкли, нельзя было торопиться и в спешке упустить хоть какую-нибудь мелочь, от которой мог зависеть благополучный исход всего дела. Прежде всего следовало разведать обстановку, и, отложив ружья, мы впятером, Арнак, Манаури, Вагура, Мигуэль и я, отправились на разведку. Заросли колючего кустарника по мере приближения к лагерю испанцев редели. Почва становилась каменистее, и чем ближе к морю, все больше попадалось камней и валунов. Здесь не было даже кокосовых пальм - обычного украшения других берегов острова. Лагерь Матео лежал на открытом месте. Тут виднелись еще остатки трех шалашей, поставленных неграми и разрушенных во время событий последней ночи. Из-за отсутствия укрытия подойти к лагерю ближе чем на сто шагов нам не удалось. Испанцы из отряда, несколько минут назад шедшего перед нами, только что вернулись в лагерь и с явным возбуждением делились своими впечатлениями о пережитых приключениях с оставшимися здесь сородичами. На костре что-то варилось. - Сколько их? Считайте! - распорядился я. Считали все. Их было одиннадцать. - Кажется, все здесь! - сказал я. - Четверо убиты, значит, всего пятнадцать. Столько мы и видели их на шхуне. Это был важный факт. Следовательно, в лесу за спиной у нас никого не осталось. - А собак не видно? - Нет, не видно. Наверно, их было только пять и все убиты. Испанцы пребывали в состоянии крайнего возбуждения. К сожалению, мы находились слишком далеко, и Манаури не мог разобрать, о чем они спорили. Впрочем, это нетрудно было понять по их жестам. Одни возбужденно убеждали в какой-то опасности, другие с ними не соглашались. В конце концов они разделились на две группы, и одна группа отошла в сторону. Мы напрягли зрение... и сердца наши забились сильнее. Там, на земле, лежали связанные люди. Одного из них испанцы подняли и поставили на ноги. - Матео! - прошептал Мигуэль. К сожалению, Мигуэль ошибся. Это был не Матео, а другой негр из его группы. Испанцы, как видно, добивались от него ответа на какие-то вопросы, но он молчал, и они подтащили его ближе к костру. Там, чуть в стороне от других, сидел молодой человек, отличавшийся богатым убранством, - без сомнения, их предводитель, поскольку все обращались к нему с подчеркнутым почтением. Я навел на него подзорную трубу. Это был юноша лет двадцати, не более, с черными тонкими усиками и такими нежными и правильными чертами лица, что в первый миг его можно было принять за красивую девушку, если бы не усы. Юноша встал, вытащил из костра горящую головешку и с жуткой усмешкой, какую я никогда бы не смог себе представить на столь прекрасном на вид лице, приблизился к связанному негру и стал жечь его тело, прикладывая пылавшую головню то к щекам, то к животу и ногам несчастного. Тут я понял грозившую нам опасность: враги хотели вырвать у пленного показания. Если им это удастся, мы будем раскрыты. - Нельзя терять ни минуты! - Я резко оторвал трубу от глаз. Мои спутники и сами видели, что творится в лагере, и поняли обстановку. Не понадобилось много слов, чтобы разъяснить план, напрашивавшийся сам собой. - Срочно за подмогой и быстрее обратно! Окружим испанцев, чтобы ни один не смог уйти в заросли. Здесь со мной будет Арнак со своим отрядом! Справа - Вагура, слева - Манаури! Ударим все вместе по моему сигналу! Я крикну или выстрелю... - Хорошо! - с мрачной решимостью буркнул Вагура. - Не забудьте мой мушкет, - бросил я вслед уходящим. Мы остались вдвоем с Мигуэлем. Испанцы продолжали пытать несчастного негра. Потом юнец приказал подвести к нему другого пленника и подверг его еще более тяжким пыткам. Этот оказался менее стойким и начал кричать. Я оглянулся: индейцев не было. Начинало сереть, отчетливее становились контуры валунов, обретали окраску ближайшие кусты. Светало. Мигуэль бормотал под нос испанские слова, полные отчаянного нетерпения. Там, у костра, испанцы плотным кольцом окружили негра, внимательно вслушиваясь в его слова. "Если бы дать сейчас по ним залп, - подумалось мне, - можно бы уничтожить сразу всю банду". Испанцы, видно, узнали от пытаемого любопытные вещи, ибо среди них поднялся настоящий переполох. Одни тут же бросились к оружию, составленному неподалеку в козлы. Другие стали лихорадочно совещаться. Я содрогался при мысли, что они успеют уйти в лес. Тогда нам не только не видеть победы, но сомнительно, удастся ли вообще спастись. Шорох за спиной. Арнак. За ним его отряд. Камень свалился у меня с сердца. - Где Вагура? - прошептал я. - По пути к месту, как ты велел. - Ага! - Вот два мушкета и еще ружье. Вагуре, направленному на правый фланг, идти было дальше всех, и приходилось ждать, пока он доберется до места. Все теперь решали и могли оказаться роковыми секунды. О благословенная болтливость испанцев! Стоя у костра, они все совещались, размахивая руками и часто поглядывая на небо в ожидании, видимо, полного рассвета. Было уже настолько светло, что я взял для пробы на мушку красавчика юнца, и он великолепно просматривался в прорезь. Будь на месте испанцев славные охотники из вирджинских краев, они давно бы уже заняли оборону или двинулись на врага. Испанцы же в своей безмерной гордыне не могли осознать, что вместо забитых рабов встретили на острове организованного противника. И медлили. - Вагура добрался до места, как ты думаешь, Арнак? - спросил я. - Давно! Слова эти прозвучали словно приговор. Я тщательно выбирал цель для сигнального выстрела, но тут в лагере вдруг началось движение. Испанцы пришли наконец к какому-то решению, и часть из них с ружьями в руках быстро двинулась влево от нас, к позиции Манаури. - Арнак! - прошептал я. - Крикни, да погромче! - А сам прицелился в ближайшего испанца, находившегося от меня в каких-нибудь восьмидесяти шагах. Боевой клич юноши заставил испанцев остановиться как вкопанных. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы выстрел из моего мушкета попал в цель - еще не рассеялся дым, а я уже видел падающего врага. И сразу же с трех сторон раздались грохот выстрелов и воинственные клики индейцев. К сожалению, огонь их не дал ожидаемых мной результатов. То ли они плохо целились, то ли - и это наиболее вероятно - слишком большим было расстояние, но никто из испанцев, кроме убитого мной, не упал. Возможно, были легкораненые, но серьезного урона врагу наши пули не нанесли. После залпа индейцы сразу же ураганом ринулись на врага. Испанцы, придя в себя, открыли ответный огонь. Но стреляли они торопливо и в спешке тоже промахивались. Тем не менее урон нам они все-таки нанесли: двое или трое индейцев упали. Испанцы тут же отбросили ружья и схватились за шпаги и пистолеты. Неудачу залпа из ружей индейцы с лихвой восполнили стрелами. Лук был верным их оружием. Лук и решил исход сражения. С воинственными воплями в неудержимом порыве индейцы бросились на врага, окружив его с трех сторон, и с расстояния в несколько десятков шагов выпустили стрелы. Убийственные стрелы: трое-четверо испанцев со стоном рухнули на землю. Остальные, видя свое поражение, бросились назад. Несколько человек бежали к морю, и преследовать их не имело смысла. Большинство же пыталось пробиться к лесу. Напрасно. Их догоняли стрелы, копья. Ярость охватила мстителей, ничто не могло устоять перед их порывом. Хрипы умирающих, стоны раненых, проклятия сражающихся, клубы дыма и пыли, заслонившие поле, едкий запах пороха и крови - все слилось в страшную картину боя. Ни одному из врагов уйти в лес не удалось. Я подозвал Арнака, старавшегося быть все время поблизости от меня, и поручил ему собрать людей. В этот момент раздался возбужденный крик Мигуэля: - Туда убежали! Туда убежали! Действительно, несколько испанцев, спасаясь от стрел атакующих индейцев, убегали к морю. - За ними! - вскричал Мигуэль и первым бросился вперед. За ним последовали остальные. Примерно в ста шагах от лагеря трое убежавших испанцев успели добраться до лодки и с лихорадочной поспешностью столкнули ее в воду. Когда мы добежали до берега, они плыли уже вне досягаемости для наших выстрелов. Лодка испанцев устремилась к выходу из небольшой бухты, горловина которой суживалась до нескольких десятков шагов. С одной ее стороны поднимались невысокие скалы, противоположная сторона была пологой и песчаной. Все наши бросились к скалам. Однако Манаури быстро оценил обстановку и часть индейцев направил на противоположную, пологую сторону пролива, чтобы лодка оказалась между двух огней. Испанцы опередили нас на порядочное расстояние и гребли как одержимые, стремясь добраться до пролива раньше нас. Поначалу казалось, им удается осуществить это намерение. Но долго грести в таком бешеном темпе было невозможно. Вскоре они устали, и лодка продвигалась вперед все медленнее. Когда первые индейцы добрались до скал, испанцы как раз вошли в теснину, шагах в пятидесяти от берега. В воздухе мелькнули первые стрелы, выпущенные из луков. Несколько индейцев в запальчивости бросились в воду, чтобы вплавь добраться до врага. Стрелы, как я успел заметить на бегу, метко попадали в цель. Испанцы прилагали лихорадочные усилия, пытаясь уйти от проклятой скалы, но неосмотрительно близко подплыли к противоположному берегу пролива. А сюда тем временем подоспела погоня, высланная Манаури. Раздался выстрел. Это один из испанцев выстрелил из пистолета в пловцов. С правого, пологого берега тотчас же прозвучал ответный ружейный выстрел. В лодке - стоны и крики. Картечью, словно серпом, скосило гребцов. Их постигла судьба, какую они заслужили. Когда я добежал до скалы, лодку подтягивали уже к берегу. На дне ее лежали испанцы, и среди них - красавец юнец. Трупы стали вытаскивать из лодки, и тут оказалось, что хитроумный юнец лишь слегка ранен и только притворился мертвым. Индейцы узнали его и буквально впали в неистовство. Они хотели тотчас же его убить, но я решительно этому воспротивился. - Почему ты его защищаешь? - разъяренно набросились они на меня. Я заслонил испанца своим телом. В необузданном бешенстве они схватили меня за руки и пытались оттащить силой. - Арнак! Вагура! - крикнул я. Арнак подбежал ко мне. Вагура был на противоположной стороне пролива. - Что случилось? - На лице юноши отразился испуг. Концом лука Арнак с такой силой ткнул ближайшего воина, что тот, отпустив меня, зашатался. При этом Арнак разразился какой-то гневной тирадой по-аравакски. Вероятно, речь шла о почтении ко мне, ибо воины хоть и с явной неохотой, но отступили от меня на несколько шагов. Однако они не успокоились и, гневно указывая на молодого испанца, требовали его смерти. - Почему ты не хочешь, чтобы его убили? - обратился ко мне Арнак. - Сначала надо его допросить! Нужно узнать, что замышляют на Маргарите. Возможно, там готовят еще одну погоню. - Твоя правда, Ян! Но потом ты позволишь его убить! - Черт с ним! Делайте с ним потом что хотите!.. Арнак растолковал индейцам мои намерения относительно пленного, но, как видно, не встретил у взбешенных собратьев особого понимания. Теперь только прояснилась наконец причина их возбуждения и упорства: оказалось, что этот юнец был сыном самого жестокого из рабовладельцев Маргариты, дона Родригеса, того самого дона Родригеса, который приказал отдать на растерзание псам брата несчастного Матео. А сам юнец, такой же бесчеловечный и жестокий, как и его отец, всегда зверски измывался над рабами. К счастью, Манаури сумел разрядить обстановку, заверив всех, что преступника не минует справедливая кара. И воины понемногу остыли. Испанца связали по рукам и ногам, бросили обратно в лодку, и два индейца, сев на весла, повели ее к лагерю. Все еще стоя на вершине скалы, мы со сжатыми кулаками следили за шхуной. Оказалось, на ней оставались два не замеченных нами прежде испанца. Теперь они подняли якорь и распустили паруса. Всходило солнце, дул легкий утренний ветерок. Его порывы надули паруса, и стройный корабль поплыл. Нечего было и думать догнать его на лодках, стоявших в бухте. - Корабль удирает! - мрачно заметил Арнак. - Если бы его удалось захватить, мы легко добрались бы на нем на Большую землю. Двое все-таки уцелели! Для меня же их бегство являлось причиной более серьезной тревоги, и я не стал скрывать своих опасений от Арнака и Манаури. - Эти два испанцы поплывут, конечно, на Маргариту. Там они поднимут тревогу, и через два-три дня сюда явится такая сила, что вмиг разделается с нами... Для нас остается одно спасение... - Я знаю! - Ну? - Бежать на Большую землю! - Верно! Нельзя терять ни минуты! У нас четыре лодки и два плота... ПОСЛЕДНИЙ БОЙ И СУД Вернувшись в лагерь, мы первым делом занялись спасенными неграми. Трое из них, сильно покалеченные, были живы, четвертый, к несчастью, мертв - Матео. Испанцы зверски надругались над его телом, его просто невозможно было узнать. Каждую минуту в лагерь могла вернуться его жена, за которой уже послали, и потому я велел поскорее захоронить останки Матео, чтобы избавить молодую женщину от страшного зрелища. Из группы Матео недосчитались еще двух негров. Манаури отправил в заросли нескольких индейцев обыскать окрестности, и вскоре были обнаружены их трупы. Теперь, по крайней мере, мы знали, что никого из заблудившихся в лесу не осталось. Пока индейцы готовили к отплытию две лодки - мы собирались переправить на них раненых в мою пещеру, - я в присутствии Манаури, Арнака и Мигуэля допрашивал пленного. Сколько же дерзости, цинизма и наглости было в этом молодом выродке! На мои вполне корректные вопросы он отвечал лишь отборными ругательствами и гнусностями. Я не переставал удивляться, как из этих нежных уст мог изливаться поток таких мерзостей. Надменность его не знала предела. Когда я заметил, что ему следовало бы вежливее отвечать человеку, который как-никак спас его от неминуемой смерти, он только издевательски расхохотался мне в лицо. В самонадеянной его башке не укладывалось, что кто-то может посягать на его жизнь. - Похоже, ты совсем обезумел! - проговорил я. - Взгляни на трупы своих товарищей. - Ха!.. Не забывай, кто я! - А кто ты? - Сын губернатора! Никто из этих рабов не смеет коснуться меня. А ты, паршивый предатель нашей расы, будешь первым болтаться на веревке. Меня так и подмывало влепить этому негодяю пощечину, но я вовремя удержался. - Значит, ты думаешь, что сын губернатора неприкосновенен? - Да! - Он презрительно скривил лицо. Удивительное лицо! Даже эта гримаса не могла лишить его невыразимой привлекательности. Невероятно: страшный демон в обличье ангела. - Ошибаешься! - заметил я. - Жизнь твоя висит на волоске. Юнец нагло расхохотался. - Завтра сюда явятся люди, которые покажут вам, мерзавцам, кто здесь господин, а кому висеть на суку... - Какие люди? - Не знаешь какие? С Маргариты. - Зачем им сюда являться? - Ты что, ослеп? Разве ты не видел нашего уплывшего корабля? Как ты думаешь, куда он направился, а? Вот, значит, на чем основывалась его самоуверенность! Упования, надо сказать, не иллюзорные и не призрачные, хотя он и не ведал о моих намерениях относительно его будущего. Дело в том, что я решил защищать его жизнь любой ценой, пусть бы даже все индейцы ополчились против меня, - и защищать, конечно, не ради его прекрасных глаз, а ради нашей же безопасности. Он был сыном именитого испанца - это не подлежало сомнению, - и, значит, жизнь его в наших руках как заложника могла оказать нам неоценимую услугу в случае нашествия на остров преследователей с Маргариты. Это могло стать ключом к нашей свободе. Во время этого дознания со стороны моря раздались вдруг крики. Оттуда к нам бежало несколько индейцев. - Корабль! - кричали они. - Корабль! Мы было подумали, что легки на помине преследователи с острова Маргарита, но не это явилось источником шума. Напротив, новость оказалась сверх ожиданий радостной. Утром, на восходе солнца, в море поднялся ветер, но продержался он не более получаса, а потом совсем стих. На море установился полный штиль. На острове случались иногда такие минуты, но длились они не больше часа-двух, а около полудня всегда поднимался сильный ветер. Шхуна не успела проплыть и мили, как паруса ее безжизненно повисли при полном безветрии, и корабль потерял ход. Лагерь наш забурлил. Известие об остановке корабля пробудило серьезную надежду, что нам удастся еще его догнать. Все, кто только мог, хватали первое попавшееся под руку оружие и со всех ног мчались к лодкам. Среди всеобщего возбуждения и суматохи не следовало терять головы. Подозвав Арнака, Вагуру и Манаури, я предложил им следующий план: берем две лодки, на которых прибыл сюда Матео с отрядом; на большую сажусь я с Арнаком, на меньшую - Вагура. Грести будут все здоровые, кроме нас троих, - мы будем стрелять, и потому руки у нас не должны дрожать. С собой заберем все дальнобойные мушкеты, а для повышения дальности их стрельбы увеличим заряд пороха. Часть мушкетов зарядим пулями, а часть - картечью. - Остальным вообще не брать оружия? - спросил Вагура. - Пусть берут, это не повредит, но лишь бы не мешали нам троим целиться. - О-ей! - вскричал Арнак. - Хорошо прицелиться - самое главное! Манаури выразил полное согласие и тотчас принял на себя командование гребцами, рассадив их по двум лодкам. Мы тем временем зарядили ружья, взяв с собой восемь мушкетов. - Прихватим и маленькую шлюпку испанцев, - решил я в последний момент, - пусть отвлечет на себя внимание. Для этой шлюпки хватило трех человек. Не прошло и четверти часа, как мы отчалили от берега. Гребцы изо всех сил работали веслами - только мелькали смуглые спины. Я встал на носу лодки, Арнак - на корме. Выйдя из бухты, мы оказались в открытом море, тихом и спокойном, как озеро в погожий день. Шхуна стояла как вкопанная, будто на якоре. Паруса ее бессильно свисали. Едва испанцы нас заметили, они как ошалелые заметались по палубе, то хватаясь за паруса, то что-то перетаскивая. В подзорную трубу я видел, как они заряжали мушкеты. Расстояние между нами быстро сокращалось. Гребцы не жалели сил. Пот ручьями стекал по их спинам. Зной становился все нестерпимее. Тела гребцов истощены были долгой неволей, здоровье подорвано, но эта решительная минута придала им новые силы. До корабля оставалось четверть мили. На море по-прежнему ни ветерка. Теперь не оставалось сомнений, что мы достигнем цели и шхуна от нас не уйдет. Два испанца могли, защищаясь, нанести нам урон, но окончательная победа должна быть за нами. Я переглянулся с Арнаком и велел ему еще раз напомнить гребцам, как себя вести: едва только мы подойдем на расстояние выстрела, поднять весла, лечь на дно лодки и не шевелиться. По носу шхуны шел высокий борт, зато корма была низкой и незащищенной. Поэтому мы обошли корабль сзади. Испанцы, предвидя этот маневр, установили на корме два ящика, за которыми и укрылись. - Внимание! - крикнул я Арнаку. - Применю небольшую военную хитрость, возможно, они поддадутся. Я решил выстрелить по испанцам картечью с большого расстояния, рассчитывая вывести их из равновесия и заставить тоже выстрелить. Тогда у них не останется времени перезарядить ружья. Так я и сделал. Шагов с двухсот от кормы шхуны я выстрелил из мушкета, целясь высоко над головами противника. Было ясно видно, как картечь ударила по парусам и палубе корабля. Тут же я схватил второе ружье и прицелился, словно собираясь стрелять вторично. Испанцы, и без того возбужденные, не выдержали и опрометчиво выстрелили. Пули их, как я и предполагал, не долетели и ударили по воде в нескольких десятках шагов от нас. - Гребите! Быстрее! - крикнул я индейцам. - Теперь прямо на них! Несколько сильных ударов веслами приблизили нас к кораблю на нужное расстояние. - Внимание! - закричал я. - Буду стрелять! - Я тоже? - спросил Арнак. - Только когда увидишь цель. Гребцы повалились на дно лодки, продолжавшей по инерции плыть. Она шла плавно, как по маслу, ни чуточки не качаясь. У испанцев, как видно, было только два ружья, из которых они выстрелили, и теперь, прячась за ящиками, они торопливо их перезаряжали. Из-за укрытия время от времени появлялась то макушка, то локоть, то колено, но лишь на короткое мгновение, не дававшее возможности прицелиться. Несмотря на спешку, противник был начеку. Но вот чуть больше, чем прежде, появилась спина, и я тут же выстрелил, целясь под лопатку. Пуля попала в цель. Испанец вскрикнул и, потеряв над собой контроль, вскочил. Грохнул еще один выстрел, на этот раз из ружья Арнака, и противник упал смертельно раненный. Тем временем второй испанец, воспользовавшись замешательством, выстрелил. Ружье его было заряжено картечью. Двое индейцев, лежавших на дне лодки, оказались раненными в спину. Теперь ружье противника вновь было разряжено, и я решил взять корабль на абордаж. Но это не удалось. Со шхуны снова прозвучал выстрел. Очевидно, испанец воспользовался заряженным ружьем погибшего. К счастью, секундой раньше в него выстрелил со второй лодки Вагура, и хотя не попал, но испанец в испуге тоже промахнулся. Решив теперь быть осторожнее, мы не спускали глаз со шхуны и стреляли всякий раз, как только враг хоть чуточку появлялся из-за ящика. Таким путем мы обрекли его на неподвижность и рассчитывали, что рано или поздно наша пуля его настигнет. Не знаю, сколько минут мы так его выслеживали, стреляя раз за разом, как вдруг развязка наступила совершенно неожиданно. Увлеченные боем, мы совсем забыли о маленькой шлюпке с тремя гребцами. За ними никто не следил. А они тем временем обошли шхуну и, пока мы привлекали к себе все внимание испанцев, подплыли к кораблю со стороны носа и незамеченными вскарабкались на борт. Каково же было наше удивление и даже изумление, когда на шхуне раздался вдруг воинственный клич трех индейцев, бросившихся на противника. Луки и копья вмиг решили исход борьбы. Шхуна была наша. Возможно ли описать мою радость, да что там - безмерный восторг, охвативший меня, когда, взбираясь на палубу испанского корабля, я осознал всю значительность этой минуты? Подойдя к верным своим друзьям, Арнаку, Вагуре, Манаури и остальным индейцам, я взволнованно пожал им руки. - Победа! - только и мог я проговорить. - Путь открыт! - добавил Арнак, окидывая взором горизонт на юге, где в дымке вырисовывалась линия материка. - Да, теперь открыт! Несколько индейцев, обученных в неволе управляться с парусами, остались на корабле, чтобы, дождавшись ветра, подвести его ближе к лагерю, остальные разместились в трех лодках и направились на них к берегу. Когда мы вошли в бухту, Манаури знаками дал мне понять, что хочет говорить со мной наедине, в присутствии одного только Арнака как переводчика, и, выйдя на берег, мы тут же отошли в сторону. - Воздух стал чистым, - начал вождь, - путь свободен. Как ты думаешь, когда мы покинем остров? - Как можно скорее. Через два-три дня. - А может, раньше? Разве ты не боишься, что с Маргариты приплывут новые люди? - Сейчас пока нет. Но позже, через неделю, дней через десять, это не исключено. - Значит, чем скорее мы отсюда уплывем, тем для нас лучше? - Конечно. Я вопросительно взглянул на Манаури, ибо не мог себе представить, что он отзывал меня в сторону для того лишь, чтобы обсудить время отъезда. И оказался прав. Речь шла о жизни молодого пленника. - Ты защищал его, - сказал Манаури, глядя мне в глаза с каким-то особым выражением, - поскольку хотел добиться от него сведений о Маргарите. Он оскорблял и тебя и нас и ничего не сказал. Ты думаешь, что-нибудь изменилось и теперь он заговорит? - Давай попробуем. Манаури прищурил глаза и с непоколебимым упорством покачал головой. - Нет, Ян! Не надо пробовать, он ничего не скажет! Да теперь это и не нужно!.. Убьем его! Впервые здесь Манаури высказался с такой твердостью. В сражениях последней ночи, бесспорно, достигнута была и еще одна победа - моральная: в Манаури умер раб и возродился вождь. Я изложил ему свои мысли насчет юнца, заметив, что нам выгодно держать молодого испанца в качестве заложника как можно дольше. - Заложника? - Именно. - Разве ты не сказал сейчас, что мы отплывем в ближайшие два-три дня, а за это время враг нас не найдет? - В наших обстоятельствах может случиться любая неожиданность, а мудрый вождь должен предвидеть всякие возможности! У Манаури вообще было скорее доброе, даже мягкое выражение лица, но в эту минуту черты его казались твердыми, словно высеченными из гранита. - Мудрый вождь прежде всего считается с тем, что думают и говорят его воины. Поэтому, Ян, выход только один: пленника надо убить! - А тебе не кажется, что это будет похоже на убийство беззащитного? - Убийство? Беззащитного? - Манаури возмущенно подчеркнул это слово. - Справедливую кару ты называешь убийством? Нет, Ян! Мы учиним над пленным честный суд. Мнение сможет высказать каждый, и ты тоже - если захочешь, в его защиту, - но справедливость должна восторжествовать. - Потом он язвительно добавил: - Белые люди тоже ведь устраивают суды, но у них это очень далеко от справедливости. И к чему я так вступался за молодого испанца, создав впечатление, что питаю к этому преступному выкормышу какое-то особое пристрастие? Не о нем ведь я пекся, а о нашей общей безопасности! В бою за лагерь погибли два индейца и один негр. Мы похоронили их рядом с Матео. Над могилой великана насыпали громадный холм, отдавая дань уважения бесстрашному человеку. В этой работе я принял самое активное участие, чтобы все видели, что не был на него в обиде. Его обоснованная неприязнь к белым находила у меня полное понимание. По мере того как солнце поднималось выше, ветер стал усиливаться. Около полудня шхуна вошла в бухту и бросила якорь. Теперь все, за исключением трех дозорных, были в лагере. Манаури тотчас потребовал суда над пленным. Неподалеку от лагеря одиноко стояло невысокое дерево, под которым и собрались все наши люди. Подле меня по бокам сидели Арнак и Вагура. У ближайших кустов лежал связанный испанец. Горделивый юнец, почувствовав, к чему клонится дело, скис, не осыпал нас больше ругательствами и подавленно молчал. Манаури в скупых словах обрисовал его преступления перед рабами на острове Маргарита и предложил присутствующим решить его судьбу. Все без исключения, здоровые и раненые, мужчины и женщины - а их было двое: негритянка Долорес и вдова Матео, индианка Ласана, - единогласно высказались за смерть. Затем Манаури обратил взгляд в мою сторону и предложил мне в заключение высказать свои соображения. - Зачем тебе мое мнение? - спросил я. - Все требуют его смерти, значит, будет так, как того хочет большинство. Мое мнение здесь ни к чему! - Ошибаешься, Ян! Мы ценим твое мнение. Тебе мы обязаны победой над испанцами! Мы ценим твое мужество и ум. Ты наш друг и товарищ. А кроме того, ты тоже белолицый, и, значит, твой суд будет самым праведным. - Так чего ты от меня хочешь? - Скажи, заслужил этот молодой испанец смерть или нет? - Заслужил! - ответил я без колебаний. Мой ответ, переведенный присутствующим Арнаком, вызвал бурную радость и всеобщее ликование. Я попросил тишины и сказал, что должен кое-что добавить. - Пожалуйста, говори! - Молодой испанец заслуживает смерти, и смерть от нашей руки его не минует. Но умереть он должен не сейчас и не здесь. - А где и когда? - Позже, после нашего благополучного прибытия в ваше родное селение. В ответ на эти слова разразилась целая буря протеста. Нет, они требовали его немедленной смерти! В сердцах их накопилось столько горечи и желчи, что они как одержимые отметали всякий голос рассудка и возмущенно отвергали мысль о заложнике. Я понял, что бури этой не удастся унять. Вопрос о немедленной смерти пленника был предрешен. Едва страсти утихли, как разразился новый спор по поводу того, какой смертью должен умереть осужденный. - Нет, нет, никаких пыток! Никаких мучений! Если честному человеку приходится убивать, он убивает, не обрекая виновного на муки! Так умрет и испанец! Опять поднялась целая буря. Но я твердо стоял на своем и не думал уступать. Когда крики немного утихли, я повысил голос: - Только бесчеловечные чудовища издеваются над беззащитными! Если вы хотите остаться моими друзьями, вы должны вести себя по-человечески. Если вы хотите сохранить мою дружбу, будьте настоящими воинами! Пусть вернется к вам разум! Слушайте, что я вам говорю! Это мое последнее слово! Арнак, Вагура и Манаури активно меня поддержали, но несколько горячих голов продолжали настаивать на своем и настраивали против нас других. Я оставался непреклонным, хотя последствия и могли оказаться для меня пагубными. И вдруг воцарилась тишина. Слова попросила женщина. Да, вдова Матео, Ласана. Она приблизилась ко мне и, указывая на меня пальцем, стала что-то говорить. Она отличалась от других необыкновенной выдержкой и обаянием, голос у нее был глубокий и сильный, приятного тембра. - Что она говорит? - шепнул я Арнаку. - Она говорит, что правда на твоей стороне... Что они должны тебя слушать, и она, жена Матео, этого требует... И еще... хо-хо! - Что: хо-хо? - спросил я тихо. - Интересные вещи мы о тебе узнаем! Арнак посмотрел на меня искоса, и, что бывало редко, лукавая улыбка появилась на его лице. - О-ой! - воскликнул и Вагура, поглядывая на меня. - Да говорите же вы наконец, в чем дело! - Она говорит - ты великий человек... и дружбу такого человека надо ценить, еще она говорит... Я не был уверен, не преувеличивают ли мои друзья. Но, как бы там ни было, слова индианки произвели сильное впечатление на слушателей и оказались решающими. Я издали поблагодарил женщину улыбкой. Дальше все происходило спокойно и в полном согласии. Было решено повесить испанца на том самом дереве, под которым вершился суд. Ему развязали путы на ногах и подвели под дерево. Глаза у него от страха остекленели, он хотел что-то крикнуть и не успел - суд свершился. И тут с лицом его произошла разительная перемена: черты, прежде столь прекрасные и нежные, вдруг обрели отвратительное выражение изуверства - качества, которое, видимо, составляло при жизни всю суть его мерзкой натуры. Вся сцена эта могла бы произвести гнетущее впечатление, если бы я не оценил верно основной ее смысл: это была не просто месть двух десятков униженных и оскорбленных индейцев и негров - это была заслуженная кара, справедливое возмездие угнетенных. Я ОТКРЫВАЮ ЧЕЛОВЕКА После свершения этого тягостного акта мы переправили своих раненых из лагеря на борт шхуны и пустились в путь вдоль острова. Ветер дул с севера, и, плывя поначалу на восток, мы имели его с левого борта, а потом - прямо по носу. Шхуна была маневренной и хорошо слушалась руля. Удачная парусная оснастка позволяла, перекладывая галсы, неплохо идти и под ветер. Все три лодки мы укрепили за кормой. Еще задолго до вечера нас приветствовали ставшие родными окрестности, и вскоре мы бросили якорь в четверти мили от берега прямо против холма. В пещере все оказалось в полном порядке. Индианки, обрадованные нашим возвращением, тут же приготовили пищу, а раненых перевязали. Всех способных двигаться я собрал на краткий совет, чтобы обсудить, когда нам лучше покинуть остров. - Как можно скорее! - заявил Манаури. - Лучше всего завтра утром! - Хорошо, завтра утром! До захода солнца остается три часа, и работы у нас хоть отбавляй. Прежде всего надо было собрать с поля кукурузу. Правда, на шхуне обнаружились большие запасы провизии, но жаль было бросать созревшую кукурузу, которую мы столько недель лелеяли и холили, оберегая как зеницу ока. Все дружно принялись за уборку урожая, и вскоре около двух десятков корзин наполнились золотистым зерном. Еще забота: у нас было теперь четыре шлюпки - флотилия, пожалуй, великоватая. Что делать с самой большой лодкой, которая своей тяжестью наверняка лишь снижала бы маневренность шхуны? Порешили оставить ее на острове, а чтобы защитить от непогоды - затащить в пещеру и заложить там камнями. Незадолго до захода солнца общими усилиями мы переволокли лодку в пещеру. Когда, трудясь в поте лица, мы наконец справились и с этим делом, дневной свет еще не померк. И тут меня осенила мысль оставить о себе на острове память и вырезать ножом на борту лодки свое имя. На носу лодки я выдолбил слова: John Bober - и тут же заколебался: почему John, а не Ян? Однако сделанного было уже не поправить, и потому я добавил еще одно слово: Polonus. А под ним год: 1726. За ужином Манаури с торжественным видом попросил минуту внимания. Обращаясь к неграм, он выразил сомнение, сумеют ли они сами, без помощи, устроиться на Большой земле и не попадут ли вновь в руки к испанцам. В связи с этим он предложил им не только гостеприимство и приют в индейском селении, но и принятие их в племя араваков на равных правах со всеми его членами. Негры встретили эти слова с глубокой благодарностью. Потом Манаури обратился ко мне и заверил, что племя окажет мне всяческое содействие, чтобы помочь благополучно добраться до островов, расположенных неподалеку от устья реки Ориноко и заселенных англичанами. Затем он добавил: - Но если сказать по совести, то нам хочется, чтобы ты оставался у нас гостем как можно дольше, и даже на всю жизнь! В дружбе, уважении и еде ты, Ян, не будешь знать у нас недостатка! Я от всего сердца поблагодарил его за добрые слова и искреннее приглашение. В последний день пребывания на острове мы пробудились задолго до рассвета и принялись перевозить на шхуну имущество и раненых. Имевшееся у нас огнестрельное оружие я решил подарить индейцам после прибытия в их селение и с особым вниманием следил, чтобы его ненароком не повредили. У нас было около тридцати мушкетов и ружей с большим запасом пороха и пуль - мощь, разумное использование которой могло гарантировать свободу и само существование араваков на много-много лет вперед. Арнаку и Вагуре, лучше других понимавшим значение этого оружия, я доверил его сохранность. Якоря мы подняли лишь около полудня, когда посвежел ветер, и курс взяли прямо на восток, стремясь подольше не приближаться к материку, с тем чтобы не попасть во встречное течение. Всего нас на шхуне было тридцать человек: нападение испанцев стоило жизни одиннадцати несчастным, в том числе одной женщине и трем детям. Дорого доставался нам путь к свободе! Стоя на палубе, опершись о борт, Арнак, Вагура и я провожали взглядом удаляющийся остров, остров Робинзона, как я его когда-то назвал. Мы прожили на нем более четырехсот дней, тяжких и напряженных, дней упорной борьбы с болезнями, с дикими животными и с людьми, дней почти непрерывного изнурительного труда и лишений, а порой и отчаяния. Прощаясь с пальмами, тающими в голубой дали, глядя на исчезающий за горизонтом холм, с которого я столько раз тщетно искал взглядом спасения в пустынном море, я не слал проклятий острову, узником которого столь долго был. На необитаемом острове, как ни странно, я открыл бесценный клад - я открыл человека в себе самом и в своем ближнем. Именно здесь с незрячих глаз моих спала пелена предубеждений к людям иной расы, здесь сердце мое изведало тепло подлинной человеческой дружбы. Нет, я не поминал лихом безлюдного острова! Кто-то сзади подошел к нам и остановился рядом со мной. Ласана. Одной рукой она прижимала к себе ребенка, а другой, как и мы, оперлась о борт. С минуту она смотрела в сторону острова, потом перевела взгляд на меня. Мне показалось, что ее огромные агатовые зрачки излучали тепло. Я положил свою ладонь на ее руку. Индианка не отстранилась.  * ОРИНОКО *  ГОРА ГРИФОВ В течение двух суток после того, как мы покинули остров, корабль наш держал курс строго на восток. Океан был пуст - нигде ни одного корабля, и это немало нас радовало. Ветер дул с северо-востока, и, хотя парусами управляли руки неопытные, а встречные морские течения затрудняли плавание, шхуна легко скользила по волнам и заметно продвигалась вперед. Все два дня мы не теряли из виду материка, простиравшегося на юге волнистой линией; побережье этой части Южной Америки, а говоря точнее - Венесуэлы, было гористым. Вождь Манаури и его воины старались рассмотреть на далекой земле знакомую вершину, у подножия которой, как они уверяли, лежали их селения. Вершина эта именовалась горой Грифов. - Разве можно узнать ее на таком расстоянии? - выразил я сомнение. - От Большой земли нас отделяет много миль. Все горы там кажутся одинаковыми. - Мы узнаем, Ян, нашу гору, мы сразу узнаем! - ответил Манаури по-аравакски, а мои юные друзья, Арнак и Вагура, как обычно, перевели мне слова вождя на английский. - Не подойти ли нам ближе к берегу? - предложил я. - Не надо! Ближе могут быть подводные скалы. Вершину Грифов мы узнаем и отсюда. Надо ли говорить, с каким усердием высматривали мы эту вершину - предвестницу лучших дней, рассчитывая, что там, в селениях араваков, придет конец нашим бедам. Там мои друзья-индейцы окажутся среди своих, а шестеро негров найдут у дружественного племени защиту и гостеприимство. А я? Я уповал на то, что, оказавшись на Южноамериканском материке, смогу легко с помощью индейцев добраться до английских островов Карибского моря. Я надеялся, что индейцы не обманут моих надежд и помогут мне охотно, от чистого сердца; тяжкие испытания последней недели связали нас верной, до гробовой доски, дружбой. Солнце клонилось к западу, когда на шхуне поднялся вдруг радостный переполох. Все бросились на нос корабля и оттуда всматривались вперед, указывая руками куда-то вдаль. В синей дымке далеко впереди на берегу вырисовывались очертания горной вершины причудливой формы. Крутой склон с одной стороны и пологий - с противоположной делали ее похожей на огромный, устремленный ввысь клюв какой-то хищной птицы. - Гора Грифов! - раздавались возбужденные голоса. Ко мне, стоявшему на руле, подошел вождь Манаури, а вслед за ним толпой и все остальные: Арнак, Вагура, Ласана, индейцы, негры. Лица их выражали столько радости, столько счастья, что и мне невольно передалось всеобщее возбуждение. - Правь к ней! - только и смог вымолвить Манаури. - Ян! - торжественным тоном произнес он. - Ты наш брат, и мы любим тебя! Тебе мы обязаны своим спасением на острове. Твой разум и твои ружья победили наших преследователей-испанцев. Дружба твоя вернула нас к жизни. Ты, великий воин своего народа, не можешь пока вернуться к своим, и мы просим тебя от чистого сердца: останься у нас! Останься навсегда! Среди всеобщего радостного оживления все присутствующие встретили его слова горячим одобрением. - Сердечно благодарю вас за даруемое мне гостеприимство, но, к сожалению, я не могу им воспользоваться, - ответил я твердо. - Я пробуду у вас не дольше, чем потребуется для подготовки моего отъезда на английские острова. Могу ли я рассчитывать на вашу помощь, Манаури? - Ты - наш брат! - ответил вождь. - Мы сделаем все, о чем ты попросишь... Вершину Грифов мы увидели, когда до нее оставалось еще немало миль, и лишь после многих часов плавания приблизились наконец к ее подножию. К этому времени солнце уже заходило и близился вечер. До ближайшего селения араваков, лежавшего на берегу лагуны в устье реки по той стороне горы, оставалось плыть еще добрых два часа при попутном ветре и хорошей видимости, а тут, как назло, и ветер под вечер стих, и стали быстро сгущаться сумерки. Не оставалось иного выхода, как подплыть поближе к горе и бросить вблизи от берега на ночь якорь. Индейцы знали здесь каждую пядь морского дна, но предпочитали дождаться рассвета и лишь при свете дня ввести шхуну в залив. Совсем стемнело, и лишь звезды светили нам, когда мы покончили наконец со всеми делами и встали на якорь. Никто, кроме детей, и не подумал отправляться на отдых - предстоящий день будоражил всех одинаково: и негров, и индейцев, и меня. Еще до наступления темноты индейцы надеялись обнаружить в море или на берегу хоть какие-нибудь признаки человеческой жизни - хотя бы лодки рыбаков, вышедших на ловлю, - но зрение они напрягали напрасно. - Это непонятно, - поделился со мной недоумением Манаури. - Я хорошо помню, как было прежде, - под вечер рыбаки всегда выходили в море. - Вероятнее всего, они выходили и сегодня, - высказал я предположение. - Мы их не видим. - Просто они, наверно, заметили нас раньше, чем мы их, и, опасаясь чужих людей на шхуне, укрыли свои лодки в бухте. - Может ли так быть? - задумался вождь. И тут я вдруг заметил, что в волнении говорю с Манаури по-аравакски. Наверно, я безбожно коверкал слова, но, как бы там ни было, говорил и совсем неплохо понимал все, что говорит Манаури. Как же так, я, англичанин, точнее говоря, вирджинский англичанин польского происхождения, - и вдруг по-аравакски! Как это? Откуда? Ни разу до этой минуты мне не приходило в голову, что я знаю аравакский язык. Впрочем, никакого колдовства тут, вероятно, не было, и все объяснялось очень просто: живя вместе с Арнаком и Вагурой на необитаемом острове более года, я постоянно изъяснялся с ними на английском языке, которым достаточно хорошо владели оба юноши. Но между собой молодые индейцы говорили исключительно на своем родном языке, притом ничуть не смущаясь моим присутствием. Бессознательно я улавливал чужую речь, и притом так успешно, что постепенно, не отдавая себе даже в этом отчета, стал понимать отдельные слова, а потом и целые фразы. Я мало придавал всему этому значения и потому знания обретал незаметно, исподволь, как бы скрытым путем, но вот, когда возникла потребность, знания эти пробились наружу и полностью проявились. В обстановке всеобщего возбуждения никто этого не заметил, кроме меня самого. Люди на палубе, привольно расположившись группами, вполголоса переговаривались, впадая порой в долгое молчание. И тогда чуткое ухо легко выхватывало звуки, доносившиеся с материка. До берега было не больше пятидесяти-шестидесяти саженей, и до слуха долетали голоса ночных джунглей, а чуть ближе - шум ленивой морской волны, ласково бившей изредка о прибрежный песок. Еще при свете дня я убедился, что растительность здесь была очень похожа на ту, среди которой мне довелось жить на острове: не сплошной непроходимый лес, а высокий кустарник, сухой и колючий, перемежающийся зарослями знакомых мне кактусов и агав, среди которых лишь изредка кое-где возносились стройные пальмы и другие высокоствольные деревья. Отзвуки ночной жизни природы, доносившиеся оттуда, были почти такими же, как и в дебрях моего острова, но насколько же глубже проникали они в душу! Непередаваемым волнением теснили они сердце, будоражили воображение. И я понимал отчего - звуки эти исходили от таинственной огромной земли, покрытой где-то в глубине непроходимыми джунглями, изрезанной руслами громадных рек, от земли, по которой бродили неведомые племена диких туземцев, где жестокие испанцы и португальцы основывали города и беспощадным мечом утверждали свои законы и свою религию. Одним словом, это были звуки земли, сулившей грозное будущее, полное неведомых приключений и опасностей. Вождь Манаури, Арнак и Вагура сидели рядом со мной. Сгорая от любопытства поскорее узнать, что ждет меня завтра, я стал расспрашивать вождя о селениях араваков. С удивлением я узнал, что деревень здесь было немного, всего пять. - Только пять селений? И больше нет? - Здесь нет. - Зато, наверное, это очень большие селения? - Есть и большие, есть и маленькие. В моей деревне, одной из самых больших, при мне жили почти три раза по сто человек. - Триста воинов? - Нет, триста всего. И воинов, и стариков, и детей, и женщин. - Сколько же примерно человек во всех пяти деревнях? - Почти десять раз по сто. - Вместе с женщинами и детьми? - Да, вместе с женщинами и детьми. Я едва верил собственным ушам. - Значит, вас так мало?! Ты не шутишь, Манаури? - Нет, Ян, я не шучу. - И это все племя араваков? Я думал, вас больше. - Ты не ошибался. Араваков намного больше - это великое племя, но живет оно не здесь, а далеко на юге, в краю, который зовется Гвиана, в месяце пути от нас. - Месяц пути - это примерно пятьсот миль? - Возможно, пятьсот, возможно, больше. Чтобы попасть туда, нужно перейти великую реку Ибириноко и еще много-много дней идти на юг от этой реки. Там находятся селения нашего народа. - Реку Ибириноко? - Это индейское название реки, которую испанцы зовут Ориноко. - Значит, здесь живет только небольшой род племени араваков? - Небольшой род, правильно. Известие это в первый момент встревожило меня: если здесь так мало людей, то, возможно, не найдется даже охотников доставить меня до английских островов Карибского моря. Но Манаури уверял, что мне не о чем беспокоиться: люди найдутся - это его забота. Обстоятельства появления здесь, на севере, вдали от основных селений, небольшой части араваков вождь объяснил мне так. Пять или шесть поколении назад, а значит, примерно лет сто тому назад, между племенами араваков на юге произошел резкий раскол и вспыхнула братоубийственная война. Из-за чего - теперь неизвестно. Племена по берегам реки Эссекибо, более многочисленные, чем другие, одержали верх и жестоко притесняли своих противников. Особенно страдали племена, жившие по берегам реки Померун. И вот однажды они погрузили свой скарб на лодки и в поисках новой родины отправились вдоль морского побережья на север. Искать пришлось долго: то негостеприимным оказывался берег, то мешала враждебность чужих племен, но в конце концов они нашли все-таки то, что искали, у подножия горы Грифов. Здесь и осели. С двух сторон соседями у них оказались два воинственных племени карибов. Но жили они довольно далеко и после нескольких неудачных стычек оставили пришельцев в покое и больше не тревожили. Лишь в последние годы на араваков свалились новые беды: на деревни стали устраивать набеги испанские пираты и торговцы невольниками. - А ты, Манаури, - прервал я рассказ, - был вождем всех араваков здесь, на севере? - Нет. Каждая из пяти здешних деревень имела своего вождя, главу рода, а я был одним из них. - А главного вождя у вас не было? - Был. Его звали Конесо. Но власть у него ограниченна, и он решает только самые общие дела. - Кто же пользуется у вас полной властью? - Вождь рода или деревни, но и он подчиняется решениям общего совета, в котором участвуют все взрослые мужчины рода. - А если совет решит, что мне не надо помогать, поскольку я белый и чужеземец? Манаури возмутился: - Ты наш брат, Ян, и спаситель, а индейцы имеют разум и сердце, они не покроют себя позором и не допустят неблагодарности! - А предположим, что за годы твоей неволи твой преемник вкусил сладость власти и встретит тебя теперь как врага, а меня тем более... Разве это невозможно? Вероятно, это было возможным, поскольку Манаури вдруг умолк. В темноте я не видел его лица, но почувствовал, что оно нахмурилось. Какие-то сомнения, видимо, тревожили и его. Минуту спустя он проговорил: - Не думай об этом. У нас тебя не ждет обида или неблагодарность. А если - хотя это и невозможно - племя решит отказать тебе в гостеприимстве и помощи, одно не вызывает сомнений, как существование этого моря и этой вершины: мы твои друзья, мы тебя любим и не оставим в беде. Все, кто на этом корабле, будут стоять за тебя не на жизнь, а на смерть! Прими эти слова, как я их тебе говорю: не на жизнь, а на смерть! Даже вопреки воле всего племени! Он высказал все это с такой глубокой искренностью, что невозможно было усомниться в добрых чувствах ко мне со стороны этих людей. И впрямь нас связывали крепчайшие узы, какие только могут связывать человека с человеком: братство, рожденное в совместной смертельной борьбе за жизнь. Арнак и Вагура, переводившие мне слова вождя, от себя добавили, что никогда не оставят меня ни в какой беде, а зная юных своих друзей как свои пять пальцев, я мог им верить. Они пошли бы за мной хоть на край света. Бок о бок с такими друзьями можно было противостоять любым опасностям на неведомом материке, который все продолжал неустанно нашептывать нам что-то таинственное и тревожное. Вскоре из-за моря вышла луна и осветила окрестности вокруг корабля. Очертания горы Грифов на фоне неба стали отчетливее и резче. Яснее проступили пятна зарослей на горном склоне, который при лунном свете вдруг как-то удивительно к нам приблизился. Эта картина вызвала среди индейцев необычайное оживление, дав им реально почувствовать близость родных селений. Ночь обещала быть светлой. Пользуясь этим, Манаури, Арнак, Вагура и еще несколько человек решили, не ожидая рассвета, отправиться на лодках на берег, посетить одну из ближайших деревень и сообщить о нашем прибытии, а к утру вернуться на корабль. - Я с вами! - решил я. Индейцы хотели было отправляться немедля, но Манаури отложил отплытие на час в ожидании полного восхода луны. - Оружие будем брать? - спросил меня Арнак. - Мушкеты, пожалуй, не стоит, - ответил я, - а вот ножи и пистолеты возьмем. - Хорошо, я заряжу три пистолета: тебе, себе и Вагуре... БЕЗЛЮДНОЕ СЕЛЕНИЕ По спокойному морю переправа на берег не представляла трудностей. Нас было одиннадцать, и мы свободно разместились в двух лодках. Высадившись на берег, гуськом, след в след, двинулись вперед. Дорога шла все время вдоль подножия горы Грифов, сначала по самому берегу, а потом свернула вправо, в заросли. Продравшись сквозь колючий кустарник, мы вышли к бухте. Собственно, это была не бухта, а скорее лагуна длиной в полмили и с довольно широким выходом в море. Манаури, указав рукой на противоположный берег, спокойно произнес: - Там деревня. Далеко впереди у самой воды темнело что-то похожее на хижины, но рассмотреть яснее с такого расстояния было трудно даже при свете луны. Через несколько минут быстрой ходьбы мы преодолели половину пути до деревни и уже стали различать отдельные хижины, разбросанные по берегу небольшой речушки. Но до сих пор нигде ни малейшего признака жизни. Тишина показалась мне до такой степени неестественной, что я дал знак остановиться. - Людей здесь нет! - заявил я. - Тут что-то неладно. Надо соблюдать осторожность. Подкрадываться тихо! Теперь я сожалел, что мы взяли с собой мало огнестрельного оружия и совсем не прихватили луков, но было поздно - делу уже не поможешь. Прежде всего надлежало выяснить тайну безмолв