Аркадий Фидлер. Горячее селение Амбинанитело --------------------------------------------------------------------- Книга: Аркадий Фидлер. "Горячее селение Амбинанитело" Сокращенный перевод с польского Л.Чех Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1959 OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 29 мая 2002 года --------------------------------------------------------------------- Аркадий Фидлер - известный польский писатель и путешественник. Он побывал в Бразилии, в Перу, в Канаде, на Таити, на Тринидаде, в Гвиане, в Мексике, в Камбодже, в Лаосе. Широкой популярностью пользуются в Польше его книги об отдаленных и малоисследованных странах. Советский читатель знаком с А.Фидлером по книгам "Зов Амазонки", "Рио де Оро" и "Маленький бизон". В 1937-1938 годах Фидлер побывал на острове Мадагаскаре. В результате этой поездки появились его книги "Завтрашний день Мадагаскара", "Горячее селение Амбинанитело" и "Остров любящих лемуров". Предлагаемая вниманию читателей книга знакомит с нравами и обычаями жителей, а также с необыкновенным животным и растительным миром Мадагаскара. Богатейшая и удивительная по своим формам природа, мягкий характер жителей завоевали сердце автора. Вместе с тем жестокий колониальный режим, эксплуатация полунищих людей вызывают его возмущение. Но Мадагаскар не дремлет, там есть свои борцы за свободу и независимость. Книгу эту с интересом прочтут самые широкие круги читателей. СОДЕРЖАНИЕ Побережье Мадагаскара Старый Джинаривело Отравленный петух Насекомые в плену Кроткий, страшный демон Яркая смерть хамелеона Беневский, невластвовавший король Мадагаскара Лес сблизил нас Рисовое поле Бездна жестокости Четыре часа пополудни Грозное фади Раяона, шеф кантона Пираты и любовь Птица с озорным хохолком Среди листьев банана Немного о женщинах Народ ховы Гора Беневского "Нет, покоя здесь нет!" "Создать нечто арочное" Необузданное богатство природы Бабочки, лемур и девушка Ночное пение Змея анкома Горе победителю Великое кабари Моя вади Злая река Амод, сын Амода Хижина на сваях Сердце матери Веломоди и отважная оса Лолопаты - предвестник смерти Рассказ о бабакутах Вооруженное нашествие Смерть Манахицары Неприятный обед Капрал Али извивается от боли Рождение громадной бабочки Пути легендарных людей ПОБЕРЕЖЬЕ МАДАГАСКАРА Мароанцетра расположена на восточном берегу северной части Мадагаскара, в глубине обширной бухты Антонжиль, там, где в 1774 году высадился Маурицы Беневский и построил крепость Луисберг. Он мечтал основать здесь государство и стать главой мальгашских племен. Добираться в Мароанцетру сегодня, пожалуй, так же трудно, как и в те времена. Никакого точного пути к портовому городку, закрытому со стороны суши хаосом гор и густым тропическим лесом, нет. Попасть в Мароанцетру можно только двумя путями: от порта Таматаве пешком или в носилках-филанзани вдоль морского пляжа, либо по морю на береговом французском суденышке, ежемесячно совершающем рейс. Мы выбрали второй путь. И вот однажды знойным январским утром мы очутились на палубе судна и через час отчалили от таматавского мола. Значительно позже мы поняли, что такое отъезд из Таматаве: это путешествие в другой мир. И какой мир! Позади осталась бурная жизнь французской колонии, лихорадочный танец вокруг золотого тельца, позади остались многочисленные доки Таматаве и фешенебельные европейские кварталы Тананариве, железные дороги и поезда, гостиницы, французские вина и французские администраторы. Как только наше судно покинуло Таматаве, колониальный шум оборвался. С наступлением тишины мир застыл в сказочном оцепенении. Тропическая сонливость овладела всеми: людьми, судном, небом. Индийский океан сейчас похож на озеро - он небывало спокоен. В воздухе от нестерпимой жары клубится белый пар. Кажется, он проникает даже в человеческий мозг и подавляет всякую мысль. В этом мире стираются события и жизнь утрачивает черты действительности. Я с моим попутчиком из Польши Богданом Кречмером стою на палубе, облокотясь на перила. В полудремоте смотрим на затуманенные расстоянием горы восточного побережья. - Сегодня ночью будет шторм, - говорит кто-то по-французски за моей спиной. - Может быть, будет, - отвечаю нехотя, не двигаясь с места. - Вы тоже в Мароанцетру? - Да. - Вы из колониальной администрации? - Нет. - Торговля? - Нет. - Эксплуатация? - Да. - Чего? Леса? - Нет. Червей. Мои слова показались незнакомцу неуместной шуткой, и я услышал тихое ворчание. Оглядываюсь. Сзади стоит огромный индус с великолепной черной бородой, одет в белый шелковый костюм. По всему видно, человек состоятельный, умеет пользоваться жизнью. Типичный восточный властелин из кинобоевиков. - Червей? - недоверчиво переспросил он, и в голосе его послышалось недовольство, а в таких же черных, как и борода, глазах блеснула неприязнь. - Мы собираем насекомых для музеев. Мы - естествоиспытатели, - поясняю я более учтиво. - Господа не французы? - Нет. - Немцы? - Нет. Поляки. - Ах, поляки! - повторяет индус с таким выражением, точно это для него радостная новость. - И вы собираете насекомых? А это выгодно? И почему вы едете в эту часть света? И, вероятно, в самую глубину тропического леса? - Нет, не в глубину. В бассейне Мароанцетры есть такая деревня - Амбинанитело, расположена над рекой Антанамбалана. - Bien, знаю ее прекрасно. Там у меня филиал, склад тканей. Я - Амод, купец из Мароанцетры. - А я думал... полицейский агент: очень уж вы любопытны. - Нет, благодарю! - поежился индус. Мое ироническое замечание, видимо, не доставило ему удовольствия, но любопытства не укротило. - Амбинанитело - деревня большая, это верно, и там много красивых девушек - рамату, но зачем вам, черт возьми, лезть в такую захудалую дыру? - Мы надеемся найти там две вещи: редких насекомых и следы Беневского. - Беневского? Кто такой Беневский? Пропавший соотечественник? - Да, что-то в этом роде. Индус вытирает шелковым платком лицо и вздыхает: - Пожалуй, ночью разразится буря... Он иссяк, пропала охота разговаривать. У нас тоже. Уходя, он сказал: - До свиданья, господа. Встретимся за обедом. Не встретились. Он ехал первым классом. Мы - вторым. К вечеру мы причалили к пристани в Фульпуэнте. Во второй половине XVIII века здесь властвовал король Хиави, союзник и почитатель Беневского. Теперь здесь властвуют белые владельцы кофейных плантаций. В течение часовой стоянки в порту на наше судно погрузили сотни мешков этих ценных зерен. Таскали их на спинах полунагие мальгаши. Грузчики принадлежат к племени бецимизараков, живущем на большей части восточного побережья острова. Согнувшись, обливаясь потом, они бегут на пароход. Индус Амод и упитанный француз Тинер, торговец лесом в Мароанцетре, тоже пассажир первого класса, сошли, как и мы, на берег и прогуливаются по пристани, чтобы глотнуть немного воздуха. Я прошу их объяснить мне одно непонятное противоречие. Почему портовые грузчики, которых колонизаторы считают отъявленными лентяями, так хорошо работают. - Противоречие? - восклицает Тинер. - Здесь нет никакого противоречия! Вас правильно информировали эти мошенники, - Тинер презрительно кивнул в сторону рабочих, - эти мошенники - самый гнусный сброд под луной. Лень этих ничтожеств не поддается описанию... - И поэтому они так бегают с мешками, - замечаю я. - Ну, то, что они так бегают с мешками, - невозмутимо продолжает купец, - совсем другое дело. Это результат гениальной экономической двигательной силы нашей колониальной администрации. Знаете ли вы, господа, что такое подушный налог? Это чудо, это современное заклинание. Он обладает такой силой, что заставил работать даже этих закоренелых бездельников. На нашем большом острове господствовали различные формы рабства, но результаты заставляли желать много лучшего, прибыли оставались слишком низки. В 1895 году мы уничтожили последние следы прежней бездарной системы. Был введен подушный налог, мера совершенная и куда более выгодная для властей, чем все обанкротившиеся прежние формы. - Смело вы говорите об этом и даже с каким-то особенным энтузиазмом! - А как же иначе? Взгляните на этих молодых ракотов, царов, расафов, сиддицов, и как там их еще! Лентяи, изголодавшиеся бродяги, разве им когда-нибудь приходило в голову взяться за настоящую работу? А теперь - обязаны. Обязаны потому, что на Мадагаскаре каждый без исключения мальгаш старше восемнадцати лет должен платить солидный подушный налог. Не беда, что большая часть туземцев ничего не имеет, кроме лохмотьев на теле, и хроническая нищета заставляет их голодать. Каждый из этих подонков ежегодно должен вносить дань. - И сколько? - Примерно столько, сколько составляет ежемесячное жалованье низшего административного чиновника. - Но ведь это же бессмыслица! Если человек беден и гол, как он будет платить налоги? Всякому известно: из пустого сосуда ничего не нальешь. - Ничего подобного! На Мадагаскаре нальешь! - зло смеется Тинер. - Колониальные власти указывают мальгашу правильный путь: иди к белому колонисту на рудники или плантации, прими все его условия - и заработаешь необходимые для уплаты налога деньги! - И мальгаш идет? Не упрямится? - Пусть попробует! Если он не внесет налога - тяжело поплатится за свое упрямство. Колониальный закон приговорит его к тюремному заключению на год, а то и больше, и там он будет работать принудительно и без всякой оплаты. Благословенные последствия реформы вы сами видите здесь в Фульпуэнте: грузчики усердно таскают на пароход мешки с кофе, чтобы заработать на уплату налога. - И что же, у мальгашей нет выхода из этого заколдованного круга? - К счастью, нет! В том-то и дело, что нет. Найдись он, колония обанкротилась бы. Без притока прибылей от подушного налога колония не может существовать. Этот налог - основной доход в бюджете администрации колонии, другие прибыли по сравнению с ним ничтожны. Даже те налоги, которые вынуждены платить мы, купцы, хотя для нас они очень чувствительны. - Правда! - подтверждает индус Амод. - Но коллега забыл, что подушный налог имеет еще одну хорошую сторону: он заставляет туземцев работать у колонистов. Без их труда белые плантаторы и владельцы рудников прогорели бы, а вместе с ними и мы, купцы. - Мальгаши, - подчеркивает с достоинством Тинер, - должны пройти такую жесткую школу труда, прежде чем сумеют принять нашу цивилизацию. - Жесткая школа труда, - замечаю я, - это значит работать и ничего взамен не получать? Тинер делает рукой резкое, недовольное движение: - Ничего не получать? А разве налоги не обращаются в добро прежде всего для самих мальгашей? Ведь их жизненный уровень повышается соразмерно с общим развитием колоний! Для их благосостояния созданы железные дороги, автострады и автобусы; для них строятся многочисленные школы, для них организуется все более густая сеть охраны здоровья. Просто немыслимо перечислить все выгоды для туземцев. И Тинер, богатый оптовый торговец из Мароанцетры, горячий поклонник Мадагаскара, с гордостью наблюдает за работой туземцев в Фульпуэнте. Среди грузчиков появился Ракото. Он только что уложил мешок с кофе в бункер судна и мчится за новым. Ракото девятнадцать лет, у него лицо веселого сорванца, он любит пошутить. Мы останавливаем его: - Эй, Ракото, постой! Возьми папиросу! Ракото послушно останавливается, он рад угощению. Папиросу прячет за ухо. - Ты когда-нибудь ездил в автобусе? Нет, Ракото еще не ездил в автобусе. - А в гостинице Фумароли был? Ракото, разумеется, никогда не был в большой гостинице в Тананариве и ни в какой другой гостинице острова. Хотя гостиницы построены на деньги с его налогов, но в них живут колонизаторы, а мальгаши только прислуживают им. Ракото не принадлежит и к тем привилегированным услуживающим мальгашам. - Читать умеешь? Нет, Ракото не умеет читать, он хохочет от одной мысли об этом. В местности, где он живет, нет школы. Коричневый грузчик с беспокойствам поглядывает на стоящий неподалеку большой деревянный склад с окошком. Он порывается бежать. Показывает на склад: - Вазаха смотрит! Вазаха - это белый человек. Мы втискиваем в потную ладонь его целую пачку папирос "Голуа". - Постой еще секунду, постой! Скажи, родные у тебя есть? У Ракото есть семья, жена. - А дети? Был ребенок, шестимесячный. Но умер недавно. - Отчего? Известно, малярия. - А что, лекарства не помогли? Не было лекарств, не получал он никаких лекарств. Ракото убегает от нас, охваченный паникой. Причиной внезапного страха был не вазаха, дежуривший на складе, а мы сами: Ракото испугался неожиданного подарка - целой пачки папирос. Суеверный мальгаш не понимает такой щедрости. Он подозревает опасное колдовство. Быть может, чужие вазахи хотят опутать его душу? Быть может, белые - мпамосавы, злые чародеи, навязали ему такой щедрый подарок, чтобы покрепче усыпить его бдительность? О, Ракото не даст себя одурачить! Ракото осторожен, проницателен, бдителен! Он бросает на нас враждебный взгляд и со сдавленным стоном на устах и с пачкой папирос в кулаке убегает что есть мочи. Он бдителен! Невольно напрашивается вопрос: когда же Ракото прозреет и бдительность свою направит по верному пути - на настоящих врагов? Пока что благодаря современному чуду, по выражению купца Тинера, в виде подушного налога ободранный, нищий Ракото совершает огромный, непосильный подвиг. Деньги, которые он отдает, приводят в движение громадную колониальную машину, а дешевый труд его рук обеспечивает благополучие не только чиновников, но и колонизаторов. Ракото - известный лентяй! x x x Индус Амод был не прав. Ночью буря не нарушила тишины. Мы плаваем в собственном поту на мокрых простынях. На следующий день Индийский океан был так же спокоен и гладок, как и до сих пор. В этот день мы вошли в порт острова Сент-Мари. Остров овеян запахом гвоздики, деревья которой здесь растут повсюду, и воспоминаниями об одной из самых бурных страниц в истории человечества. Сент-Мари был в течение XVII и в начале XVIII века островом европейских пиратов. Изгоняемые из американских вод, они переносили свой промысел в Индийский океан. В 1700 году морские пираты достигли огромного могущества, и богатые флотилии восточно-индийских компаний всецело зависели от их милости. Жертвами пиратов были не только европейские суда, ведущие торговлю с Индией и архипелагом коренных островов, - разбойники так же рьяно действовали у выходов Красного моря и Персидского залива. Здесь они охотились за арабскими, персидскими и индусскими купцами, а вблизи Мадагаскара захватывали много рабов для продажи в других частях света. После кровавых набегов пираты возвращались на остров Сент-Мари отдыхать и кутить. Здесь создавалась какая-то дьявольская республика разбойничьей братии, которая придерживалась нескольких строгих правил своеобразного savoir vivre (уметь жить). В иные годы на острове находили приют до тысячи пиратов всех морских национальностей, но главенствовали англичане. Бесшабашные пьянки часто кончались повальной резней. Единственное в своем роде скопище существовало примерно до 1720 года, пока объединенная экспедиция военных кораблей европейских государств не положила конец могуществу выродков. Многих уничтожили, иных прогнали. Такое огромное сборище пиратов на острове не могло не повлиять на судьбы Мадагаскара. Когда разбойников окончательно прогнали с Сент-Мари, часть беглецов двинулась на большой остров. Здесь у мальгашей уже укрывалось много бандитов, пресытившихся награбленным добром. Они вступали с туземцами в родственные связи, деспотически вводили свои порядки и создавали династии своеобразных царьков. Все жестокие обычаи своего прежнего существования пираты насаждали теперь среди мальгашей. Даже через полстолетия пираты играли немаловажную роль в жизни Мадагаскара. Беневский заключал союзы с их потомками, так называемыми "зана малата". Селились они главным образом на восточном побережье острова, и этим можно объяснить довольно светлый цвет кожи у многих мальгашей племени бецимизараков. Давно отшумевшие бури! Сегодня островок Сент-Мари приветствует пришельца пряным запахом гвоздики с туземных плантаций; а коричневые лица отпрысков племени бецимизараков озаряет кроткая улыбка. На четвертый или пятый день путешествия мы высадились в Мароанцетре. Маленький сонный городок, резиденция шефа дистрикта*, дремлет под сенью раскидистых манговых деревьев. Городок расположен в устье реки Антанамбалана, у залива Антонжиль. Несколько десятков деревянных лавчонок принадлежат индийцам и китайцам. Несколько десятков купцов-оптовиков - французы и креолы из Рениона. Остальные жители - мальгаши племени бецимизараков. Городок лежит в болотистой долине, и все население болеет малярией. ______________ * Дистрикт - единица административного деления. (Прим. ред.) Я поступил неосмотрительно, рассказав индусу Амоду о своем намерении искать следы Беневского. Французы в Мароанцетре - народец подозрительный и склонны к преувеличениям. Они решили, что мы затеваем какие-то козни против французской колонии. Вбили себе в голову, что нас интересует деятельность Беневского потому, что Польша хочет заявить права на Мадагаскар как на свою колонию. Какая чепуха! Но когда мы стали готовиться к экспедиции в глубь острова, нас на каждом шагу в Мароанцетре подстерегали всевозможные препятствия. Даже повара-мальгаша, необходимого в таком путешествии, мы не могли найти. Пребывание здесь Беневского не оставило никаких следов. Однажды мы с Богданом Кречмером отправились за город. Прошли несколько километров к устью на диво могучей реки Антанамбаланы. В старых географических картах указано, что на этом месте некогда находилось селение и форт Луисберг. Сегодня волны Индийского океана глухо бьются о песчаный пляж, такой пустынный, словно здесь никогда не ступала нога человека, и извечный ветер тихо шумит в иглах одиноких деревьев казуарины. Когда мы возвращались обратно, я невольно вспомнил Ракото, молодого грузчика из Фульпуэнте. Вот идет ремонт плотины. Полтора десятка заключенных работают под наблюдением стражника с ружьем. Можно предложить ему папиросу и поговорить с узниками? Стражник разрешает. Большинство осуждено за неуплату налогов, остальные - за всякие мелкие прегрешения. Врожденного юмора они не потеряли. Смеясь, намекают, что тоже не прочь покурить. Мы нашли, наконец, повара, пожилого мальгаша по имени Марово. Предприимчивый креол из Мароанцетры взялся за солидную плату довезти нас на своем небольшом грузовике до Амбинанитело. Туда ведет единственная дорога, порядочно заболоченная на всем тридцатикилометровом пути. В день отъезда к нам явился некий бецимизарака с просьбой подвезти его. Он - учитель Рамасо* из Амбинанитело. Оказывается, там есть маленькая школа. Мы, конечно, охотно соглашаемся, хотя грузовик порядочно перегружен. Рамасо немногим больше тридцати лет. Одет он тщательнее других соотечественников. У него очень темная коричневая кожа и выразительный взгляд. Глаза черные, как у всех мальгашей, спокойные, интеллигентные, вызывающие доверие. Рамасо необычайно вежлив, но без тени угодливости. ______________ * По понятным причинам я изменил некоторые фамилии. (Прим. автора.) - Я не займу много места, - говорит он с улыбкой, показывая на свою небольшую фигуру, - я легкий. Рамасо тщедушен и худ. Чувствуется, что в его доме не густо. Однако он пользуется почетом. Провожают его трое мальгашей с торжественным видом. Прощаясь, они выказывают ему всяческое уважение. - Это, вероятно, ваши родственники, - говорю я, когда мы двинулись. - Нет, не родственники. И тут же, боясь показаться неучтивым, объясняет: - Это мои товарищи. Необычное в устах мальгаша слово заставляет быть любопытным: - Какие товарищи? - Товарищи... общих убеждений. Я стараюсь разгадать выражение его лица, но он устремил неподвижный взгляд вдаль и смотрит на дорогу. - Вазаха естествоиспытатель? - спрашивает он немного погодя, желая, вероятно, перевести разговор на другую тему. Мы едем по раскинувшейся жаркой долине, орошаемой частыми дождями. Природа блещет райским великолепием; среди зелени апельсиновых рощ, хлебных деревьев и папай - дынных деревьев мелькают тростниковые хижины на сваях. Утренний воздух наполнен гомоном птиц. В той части долины, которую мы проезжаем через час, происходила первая битва, решившая участь Беневского в борьбе за власть. Сафиробаи - многочисленное племя, заселявшее в то время эти места, отклонили все условия выгодного союза и объявили Беневскому войну не на жизнь, а на смерть. В половине пути до Амбинанитело расположена деревня Маниина. Вероятно, неподалеку от этого места Беневский переправил свои отряды через реку, ударил с трех сторон на укрепленный лагерь вождя Махертомпа и нанес ему чувствительный удар. Последующие стычки, происходившие в верховьях реки Антанамбалана, заставили туземцев бежать на северную часть острова. Рисовые поля вблизи Луисберга достались самбаривам, верным союзникам белых. Когда впоследствии раскаявшиеся сафиробаи запросили мира и вернулись, Беневский отдал прежним владельцам рисовые поля, простиравшиеся на правом берегу реки. - Приближаемся! - прервал мое раздумье Рамасо. Мы проехали большую часть приморской долины; виднеющиеся на горизонте горы придвинулись ближе. Перед нами появилась внушительная крутая возвышенность, соединенная боковой цепью вершин с отдаленными высокими горами. Дорога вьется между подножием горы и рекой. За следующим поворотом перед нашими глазами открылся великолепный вид на новую плодородную долину, со всех сторон окруженную горами, с деревней посреди рисовых полей. - Амбинанитело, - показывает Рамасо. - Долина Здоровья Беневского, - говорю я, пытаясь скрыть волнение. СТАРЫЙ ДЖИНАРИВЕЛО Есть в жарком поясе нашей планеты уединенные уголки, где, кажется, всегда царит весна и вечно юная улыбка никогда не покидает людей и природу. Красота этих радостных мест - неизгладимая, неувядаемая. Восхищение ими никогда не ослабевает. Беневский открыл над рекой Антанамбалана долину Здоровья. Красоты долины поразили его, и он на некоторое время остался там жить. Все, кто ни побывал в долине Амбинанитело, как зачарованные восхищаются ею. И по сей день она считается самым красивым уголком на земном шаре. Большие синие бабочки гордо парят в воздухе, и в их сверкающих крыльях отражается сияние неба. В других местах люди науки назвали их оризабус, но здесь сверкающие воздухоплаватели не имеют никакого мудреного прозвища. Туземцы считают их важными, добрыми духами лоло, стерегущими благополучие и счастье долины. Две другие могучие, непобедимые и божественные силы сковывают очаровательную долину и держат в руках ее судьбу, то благословляя, то накликая бедствия. Первая - огромная, пересекающая долину, капризная река Антанамбалана, прошлое которой славно, а берега живописны. Вторая - дикие горы. Они опоясывают со всех сторон долину и покрыты тропическим лесом. Горы дерзкие, великолепные, непроходимые, безлюдные, таящие всякие диковины. Как зловещие призраки, стоят они вокруг и ревниво охраняют долину от остального мира. В долине ведут полусонную жизнь около тысячи мальгашей племени бецимизараков. У них есть небольшие рисовые поля, расположенные вокруг селения, и множество духов предков, которых они глубоко чтут. Люди они скромные и кроткие. К морю в Мароанцетру ходят редко. Существованию своему в долине они обязаны, вероятно, Беневскому. Во время войны он привел сюда и поселил их предков, а своих союзников - самбаривов. В долине Амбинанитело свыше тысячи гектаров плодороднейшей земли. Однако она не привлекает европейцев. Амбинанитело расположена слишком далеко от великих магистралей мира. История рассказывает, что только однажды и ненадолго прибыла сюда большая группа европейцев. Это было тогда, когда Беневский построил здесь крепость Августа и лагерь для отдыха. Теперешние жители долины не привыкли к белым людям и сторонятся их. Они пляшут при лунном свете, чтут своих предков, верят в злых духов, регулярно выплачивают французам налоги и не любят белых. Когда белый человек появляется в деревне, он вызывает шумное оживление среди молодежи и тихое беспокойство у стариков. Собаки жалобно скулят. - Вы привезли с собой много вещей! - в грустном раздумье говорит Джинаривело, коричневый старик с печальными глазами и привлекательным лицом. - Да! - отвечаю я с самой непринужденной улыбкой. - Я приехал к вам надолго. Вы мне должны рассказать все, что знаете о Беневском. Но старик смущенно смотрит на меня: он не понимает, чего я хочу; он ничего не знает о Беневском, он не помнит такого вазаху. - Как это не знаешь? Во времена дедушки твоего дедушки он прибыл сюда к вам как вождь-победитель, и вы избрали его своим ампансакабе - великим королем. Главный его лагерь был в Мароанцетре, но здесь, в долине Амбинанитело, он тоже жил. Нет, старик Джинаривело ничего не знает об этом человеке и никто в долине не знает. Джинаривело хочет увильнуть от неприятного разговора. Напряженно смотрит вдаль, на широкую реку, как бы взывая к ней о помощи. - Река!.. - смеясь, не уступаю я. - Прежде чем подружиться с Беневским, вы пытались уничтожить его, сбрасывая в реку целые деревья страшного тангуина; его плодами вы хотели отравить воду. Нет, Джинаривело ничего этого не помнит. Он, видно, и в самом деле не знает истории Беневского. К тому же ему надоел разговор со мной. Он пропускает мимо ушей горячие заверения, что я прибыл сюда как искренний друг и хочу подружиться со всеми жителями долины. Джинаривело не нужна моя дружба, он хочет только покоя, хочет отдохнуть в своей хижине. Он беспомощно улыбается, но в его улыбке чувствуется презрительное превосходство. Мы медленно шагаем по удивительному лугу у самого берега реки. Вместо травы луг устилает густой ковер необычайно чувствительной невысокой мимозы. От малейшего прикосновения ноги перистые листочки судорожно свертываются, веточки резко сгибаются и даже кусты, встревоженные прикосновением, припадают к земле как подкошенные. За нами остается широкая полоса омертвевших, как бы присевших на корточки мимоз. Растения инстинктивно защищаются от чужого враждебного прикосновения. Джинаривело сосредоточил все свое внимание на мимозах. Самозащита этих растений от ноги человека подсказывает ему желанное сравнение. И вот Джинаривело уподобляется притаившейся мимозе, он хочет чувствовать себя растением, хочет проникнуть в его душу. Сознание родства прибавляет ему сил, увеличивает упрямство. Против чужого нахала рождается союз туземца с похожим на него растением. Джинаривело поднимает голову и становится надменным. Энергичным движением я срываю несколько веток мимозы и приношу в хижину, отведенную мне под жилье Мимозу ставлю в стакан с водой, а стакан ставлю на стол. Минуту спустя вода проникает в клетки растения и сламывает его упорство. Ветки снова ожили, поднялись, стали упругими; листья широко и дружно развернулись. Джинаривело видит, как растение поддается, и не может оторвать взгляда от странного явления. И действительно, странно: мимозы похожи сейчас на ручных зверенышей. Они послушны и готовы принимать пищу из рук белого человека в его собственной хижине. А ведь только что они были замкнутыми и отталкивающими. Джинаривело оттаял. Он потерял в растении союзника и впервые взглянул на меня дружелюбней. ОТРАВЛЕННЫЙ ПЕТУХ Деревня Амбинанитело большая, богатая, чистая, стоит на белом, хорошем песке. Она расположена в центре долины, окружена рекой и рисовыми полями. В самой деревне растут кокосовые пальмы. Пальм множество, пальмы всюду. Деревня, собственно, сплошное зеленое урочище, большая роща этих чудесных деревьев - друзей человека, красивых и полезных. Они не задерживают целиком горячее солнце, а пропускают вниз такое количество лучей, какое необходимо для здоровья и счастья людей. Весь день с растущих высоко листьев падает на землю тень - таинственные знаки с неба. Они как бы олицетворяют жизненные пути людей, находящихся под покровительством пальм. Пути эти всегда светлы и находятся под счастливой звездой. Мальгаши живут в хижинах, построенных из бамбука, тростника и пальм. Хижины эти высоко подняты на сваях и продуваются свежим воздухом. В Амбинанитело нет каменных домов, здесь в них не нуждаются. Жилища расположены довольно далеко друг от друга согласно извечному мудрому мальгашскому обычаю: сосед соседу не должен заглядывать внутрь хижины, но может перекинуться с ним словом и пожелать издали доброго утра. На расстоянии отношения всегда искренни и хорошие пожелания всегда сбудутся. Но сегодня из хижины в хижину передаются нехорошие предчувствия, звучат тревожные слова. Приехал чужой, белый человек, хочет жить поблизости, в деревне. Чем это грозит? Чужой вазаха уверяет в своей дружбе, но можно ли ему доверять? А если и можно, не вызовет ли присутствие иноземцев неудовольствие духов и не навлечет ли беды на долину? В таких исключительных случаях только скрытые силы могут дать исчерпывающий ответ. Итак, вскоре после приезда в Амбинанитело у нашей хижины собралась вся деревня. Женщины ритмически хлопают в ладоши и что-то поют, а какой-то пожилой туземец произносит торжественную речь, в которой часто повторяется слово вазаха. Сначала мы думали, что они дружески приветствуют нас, гостей, тем более что настроение собравшихся показалось нам хорошим. Детишки радовались и носились, а молодые девушки то тут, то там разражались звонким смехом. Все это происходит на наших глазах, тут же на дворе, между нашей хижиной и домом старосты, шефа кантона*. Увы, старосты нет дома, он объезжает свой район. Мы стоим на веранде, со всех сторон окружающей нашу хижину, и с любопытством наблюдаем за зрелищем. Однако через некоторое время мы поняли, что это совсем не дружеское приветствие. ______________ * Кантон - единица административного деления. Несколько кантонов - дистрикт. (Прим. автора.) - Ого, что это? - шепчет Кречмер, толкнув меня в бок. - Смотрите, какими серьезными стали их лица. - Как жаль, что мы не знаем языка, - сокрушаюсь я. - Может быть, позвать повара Марово, он нам объяснит. - А где он? Он неподалеку, в кухоньке, построенной из тростника тут же за нашей хижиной. Приведенный Богданом, Марово становится рядом, смотрит, слушает. - Скажи, что они поют? Лицо Марово тупеет, словно он не умеет сосчитать до трех. - Не знаю, не понимаю, - бормочет он. И хотя он неплохо владеет французским языком, сейчас язык ему не повинуется. - Ничего не лезет в голову. Не понимаю. - Они поют на наречии бецимизараков? - Не знаю... Я плохо слышу... Кажется, поют... - Но что поют? - Откуда я знаю! - Почему ты говоришь неправду, Марово? Ты что-то скрываешь. Ничего нельзя выжать из повара. Бессмысленная улыбка плотно отгородила его от нас. - Новая разновидность мимозы, - кисло говорю Богдану. - Внимание! - шепчет мой товарищ. Картина во дворе меняется. Среди медленно танцующих людей образовался небольшой круг. Туда впустили петуха. Перепуганная шумом птица бросилась наутек. Но куда бы она ни сунулась, тут же людская стена преграждала ей путь. Тогда петух попытался взлететь, но толпа поймала его и снова потащила в круг. Удирать было некуда. - Боюсь, здесь что-то неладно! - говорю я Кречмеру. - Эта возня не нравится мне. Петух явно похож на какой-то символ. - А именно? - Если я не ошибаюсь, они готовят что-то вроде суда над нами. - Суда? - Да, божьего суда. - Вот так история была бы! - радуется Кречмер. - Я не разделяю вашего восторга, Богдан! Мы ведь должны с ними жить в полнейшем согласии. А такие божьи суды не способствуют сердечным отношениям. - Да это же мимолетные капризы! - Разумеется, мимолетные... Интересно, куда делся учитель Рамасо? Попрощался с нами у въезда в деревню и исчез. Сейчас бы он весьма пригодился! Что будет, если божий суд обернется против нас? А наверняка так и будет! - Головы нам не снимут. - Нет. У них есть лучшие способы отделаться от нас. В этой стране тысячи ядовитых растений и очень легко что-нибудь подсыпать в рис. Вот, например, несколько волосков бирманского бамбука... На Мадагаскаре существует жестокий и верный способ избавиться от неугодных людей. Почти невидимые волоски обыкновенного бамбука, предательски подброшенного в пищу и проглоченные, не перевариваются, а всасываются в стенки желудка, и со временем там образуются гнойные язвы. Через несколько месяцев отравленный умирает в страшных муках. Ясное дело, после такого продолжительного срока обнаружить убийцу невозможно. - Надеюсь, - недоверчиво улыбается Богдан, - времена старой мегеры королевы Ранавалоны миновали. Ведь она первая, кажется, заставила жителей целых селений принимать яд тангуина. - Да, тогда тысячи жертв отправились к праотцам. - Но судов божьих над людьми не было здесь, пожалуй, почти сто лет. - Официально не было. Но неофициально и в другой, более мягкой форме они существуют по сей день. Да, я не ошибся! Смотрите, что делает этот старик! Прежний оратор заговорил снова. В руке он мял шарик вареного риса и посыпал его каким-то серым порошком. Теперь я знаю, они хотят отравить петуха тангуином и по его поведению судить о наших замыслах. В голове у меня мелькнуло несколько сногсшибательных проектов, как помешать им, но ничего путного я не придумал. Петух голоден. Набрасывается, как дурак, на рис и с аппетитом клюет на свою и нашу погибель. Вдруг он останавливается и замирает, будто в глубоком раздумье. Потом срывается, быстро пробегает несколько шагов, отчаянно бьет крыльями, из его горла вырывается несколько хриплых звуков, и петух, точно пьяный, падает на землю. Он вздрагивает все реже и затихает. Издох. Яд подействовал мгновенно. Тайные силы высказались не в нашу пользу. Старик тронул птицу палкой и загробным голосом произнес: - Маты... Неживой! Я стараюсь все обернуть в шутку и с мнимым возмущением кричу тому, кто готовил рис: - Куйон! Ты всех нас обманул! Этой порции яда хватило бы для вола. Но он далек от шуток. Показывает на небо, точно не он, а высшие силы решили "ход. И вся деревня, кажется, ему поверила: люди избегают наших взглядов и расходятся очень серьезными. Петух еще дергался, когда я послал нашего повара к учителю Рамасо с просьбой немедленно прийти. Рамасо пришел, но, увы, поздно. Жители деревни уже разошлись. Остались только мы и петух. Впрочем, он знает, что произошло. Я обращаюсь к нему со всей серьезностью: - Нельзя ли объяснить жителям Амбинанитело, что мы приехали сюда с наилучшими намерениями? Мы ведь хотим жить с ними в дружбе, хотим, чтобы они считали нас благожелательными гостями, никому не хотим мешать, напротив. Рамасо, задумавшись, выпячивает губы и шумно втягивает воздух. - Я могу объяснить, но смогу ли убедить их - неизвестно, - говорит он. - А авторитет учителя? Рамасо показывает губами на петуха: - Вот наивысший авторитет: они все еще слепо верят в силу злых духов. - Петух получил слишком большую порцию тангуина, - вот тайна их духов. - Несомненно. Но они объясняют это иначе... Меня интересует, что в эту минуту думает о нас Рамасо. Может быть, и он настроен к нам неблагожелательно? Учился он в местной школе, затем в лицее Le Myre de Vilers, стало быть для мальгашских условий человек он образованный. Но все же, может быть, и у него есть причины не доверять нам? Я спросил его: - А вы сами, Рамасо, верите нашему честному желанию дружить? Он озадачен таким вопросом. На лице его появилась незаметная, растерянная улыбка. - Я вам верю, - ответил он глухим голосом. И тут же добавил: - Верю безусловно. - И считаете, что мы должны здесь остаться и работать? - Пожалуй, нет, - говорит он искренне. - Нет? - повторяю удивленно. - Пожалуй, нет. Наступает неловкое молчание. Немного погодя Рамасо прерывает его, объясняя: - Зачем подвергать себя неприятностям?.. - Неужели, - выпаливает Кречмер, - нас могут отравить? - Вы сразу готовы употребить самые сильные выражения, - слегка подсмеивается Рамасо. Нет, я не собираюсь отступать. Высказываю непоколебимое намерение остаться здесь, пока жители деревни не признают нас. Я прошу учителя в этом помочь. Рамасо охотно соглашается и тут же зовет Марово. Он велит повару усиленно следить за нашей едой. Уходя, Рамасо задержался у лежащего петуха и покачал головой: - Вот в чем сила духов. Они явно высказались против вас. Удастся ли вам преодолеть их влияние... Это уже не простое тело петуха, а священное. Когда мы остались одни, Богдан нетерпеливо замахал руками: - С ума можно сойти! Ситуация из какой-то нелепой оперетты. Еще понятно отношение к нам примитивных туземцев, но почему такой образованный человек, как Рамасо, хочет вытурить нас отсюда, - этого я понять не в состоянии. - Я тоже. - Здесь скрывается какая-то тайна. Призрачный страж в виде мертвого петуха, лежащий перед хижиной, начинает действовать на нервы. Мы задумались, как организовать оборону. - А что, если бы этот прохвост воскрес! - замечаю я. Богдан удивленно смотрит на меня, не понимая, в чем дело. - Ну, просто сделать из него чучело. Символ против символа. Мой товарищ с энтузиазмом подхватывает эту идею и немедленно приступает к ее реализации. У Богдана страсть врожденного естествоиспытателя, поэтому он и поехал со мной на Мадагаскар. Руки у него чудодейственные, и он проник во все тайны препарирования шкурок. Мы никогда не предполагали, что честную способность его рук когда-нибудь используем для борьбы с божьим судом. Богдан достает из чемодана инструменты, берет мертвого петуха и после часовой работы показывает, клянусь, самого что ни на есть живого петуха. Грудь гордо выставлена, в стеклянных глазах сверкает воинственный блеск. Петух ожил. Наступил полдень. Я прикрепил петуха проволокой к забору около нашей хижины, рядом с главной дорогой, чтобы все жители могли его видеть. Увидели. Останавливаются, удивляются, рассуждают. Знают, в чем дело. Знают, что вазаха набил птицу. Но логические доводы для них не так важны. Главное, то, что непосредственно возбуждает их фантазию, что говорит им само явление. А явление вполне понятное: птица была мертва; по воле духов валялся дохлый, никудышный петух; и вот теперь стоит как живой, точно проснулся: тело пружинит, голова задрана, глаза блестят. Чего доброго, еще запоет. А может, он показывает чужую мощь, неведомую жителям долины? Деревня уже не так уверена в себе и в приговоре духов. В полдень адски палит солнце, дороги опустели, все живое спряталось в тень. Только петух остался на солнцепеке, и это ему сильно повредило. Кожа его стала быстро сохнуть и внутри что-то позорно испортилось. Петух утратил свою гордость и стал отчаянно плутоватым. Шея его кокетливо изогнулась. А во втором часу дня она вдруг вытянулась и затем согнулась в дугу; петух явно паясничал. Первые же прохожие, выглянувшие после полудня, не смогли удержаться от смеха. В три часа петух взбесился: он вылупил в толпу один пьяный глаз и широко раскрыл клюв, будто в безумном и дьявольском хохоте. Это уже не петух: это какой-то повеса, насмешник. Он смеется над всеми невидимыми силами мира, глумится над всем святым, издевается своим раскрытым клювом над всеми приговорами и отравленным рисом. Он издевается над Мадагаскаром, над Европой. Он увлекает жителей деревни. В Амбинанитело все дрожит от хохота. Люди надрываются от смеха. Смеются все коричневые, смеются двое белых. При таком страшном порыве веселья и безумном замешательстве злой приговор божьего суда бессилен, сходит на нет. Развеялись чары, которые должны были прогнать нас из деревни. НАСЕКОМЫЕ В ПЛЕНУ В борьбе за существование сильный побеждает слабого, но слабый не обязательно должен погибнуть. Газель не безоружна. Чутье у нее острее и ноги резвее, чем у льва. Газель может удрать. Больше того, газель должна удрать. Предусмотрительная природа дала всем без исключения созданиям могучее и безотказное оружие: инстинкт самозащиты. И все-таки однажды природа совершила ошибку: нарушила железный закон, отобрала инстинкт. Природа наделила некоторых насекомых трагической тягой к свету. Это ее капризная выходка, какое-то безумие. Стихийное стремление ночных насекомых к свету - точно сумасшедший порыв, он совсем не нужен для их существования; он призрачен и упоителен, неудержим, ненормален, губителен. В первый вечер нашей жизни в Амбинанитело мы повесили на наружной стене хижины, в которой мы поселились, большую простыню. Перед ней поместили громадный заколдованный глаз - блестящую трехсотсвечовую бензиновую лампу. А напротив - черная пропасть леса, непроглядная ночь, буйная, волнующая, душная. Мы ничего не видим, только светлый круг от лампы, но нас зато видит вся долина. Яркий свет лампы видят рисовые поля, плодоносящие рощи, болота, но прежде всего - лесная чаща. Ее края и середина амфитеатром взбираются на склоны гор я находятся под магическим воздействием света. И вот летят ночные бабочки, прялки, землемеры, жуки, кузнечики, лесные клопы и множество других насекомых, всевозможный ночной сброд. Сначала десятки насекомых, затем сотни, тысячи, а потом уже нашествие, тучи. Некоторые насекомые как будто еще ведут с собой борьбу: они беспокойно кружатся вокруг лампы, желая избежать ее колдовства. Напрасно: в конце концов усядутся на простыню. Уже сидя, они еще трепещут крылышками. Напрасно - не улетят. Других уже издали опутал свет. Летят из темноты прямо на белую материю, тут же садятся, точно отуманенные наркотиком, и уже не двигаются. Простыня превращается в зоологический атлас. Это смотр ночных насекомых, населяющих соседний лес. Смотр внушительный. Только теперь нам стало понятно все тропическое богатство фауны Мадагаскара. В Европе невозможно получить и десятой доли такого улова. Богдан - страстный и беспокойный зоолог. Он носится как угорелый. Щеки его горят. Это его великий день, до нас здесь никто не собирал насекомых. Три четверги добычи - новые виды, до сих пор никому не известные. Богдан - жрец естественных наук и кровожадного божества, он без конца убивает, но притом сам так же зачарован, как и его жертвы. Его пленяет мысль, что далеко-далеко, туда, где течет холодная Висла, он отвезет щедрые дары этой ночи. В какой-то момент хлынули на лампу несколько десятков тысяч комаров. Они буквально заполнили воздух, но нас не трогают: это самцы, среди них нет ни одной злобной кусающей самки. Какой же инстинкт объединил эту однополую тучу и вытолкнул в пространство? Нет времени для размышлений. Наше внимание приковывает новое явление. Пауки не поддаются влиянию света, эти подлые разбойники пользуются слабостью других. Недалеко от лампы, в полумраке, они протянули свои сети. Вот стремящаяся к свету ночная бабочка попала в паутину и не может выбраться. Паук не набрасывается на нее сразу. Он старается быстро опутать ее новыми сетями. Ночная бабочка в отчаянии собирает силы и в последний миг освобождается. Но тут происходит странная вещь. Спасшаяся бабочка не улетает испуганно, не проявляет никакого страха. Она взлетает и тут же садится на белую простыню. Она стала нечувствительной к ужасу смерти. Чары света сильнее и значительнее гибели. Откуда-то из глубины леса объявилось одно из чудес природы: выроилось гнездо термитов. Все больше их прилетает к нам. Мы различаем крупных самок и более мелких самцов. Их тоже привлек свет. Но он не отуманил их, не приковал. Термиты неспокойно носятся по простыне и чего-то ищут, тревожные, подвижные, удрученные. Вот именно - удрученные самым буйным законом своей жизни, инстинктом размножения. И даже свет их не сдерживает. На наших глазах у них отпадают крылышки, брачный наряд готов. Вблизи слышен приглушенный шепот и виден блеск многих глаз. Наша лампа привлекла жителей деревни. Из мрака показалась девочка, не больше девяти лет. Она шла медленно, несмело, нерешительно, пока не подошла совсем близко. В ее больших, красивых, широко раскрытых глазах невиданное изумление. Девочка дрожит от волнения. Она поддалась чарам света так же, как насекомые. Другие двинулись по ее следу, подошли к самой веранде, стали в двух шагах от манящей лампы. Мужчины, женщины, даже маленькие дети, которых приподымают старшие, чтобы они могли увидеть колдовство белого человека. Блестят глаза, сверкают зубы. Стихийный прилет насекомых вызвал страшное любопытство. Они внимательно пожирают глазами каждое движение Богдана. Когда он собирает насекомых в банку с ядом и умерщвляет их, следуют возбужденные замечания и недовольство. Шепот часто вздымается, как бурная волна, и доносятся слова погромче, затем ненадолго наступает внезапная тишина, как будто вся толпа поражена. Мы чувствуем себя как актеры на сцене перед зрительным залом. - Что это за слово, которое они так часто повторяют? - опрашиваю у Богдана. - Не мпакафу ли? - Правильно, мпакафу. Что оно может означать? - Может быть, колдун? - догадывается с некоторым беспокойством мой товарищ. - Снова не хватает нам учителя. - Ангел-хранитель Рамасо должен поселиться вместе с нами, - пошутил Богдан. Вдруг какое-то мощное насекомое с громким шумом закружилось в воздухе и затем село. Богомолтисма - один из самых внушительных видов этого типа и один из самых чудовищных хищников. Садясь, богомол встряхивает всю простыню. Тисма всегда и везде пожирает других насекомых. Но сейчас - глазам не верится - сплошная идиллия: богомол уселся рядом с аппетитной прялкой, почти касаясь ее, - и ничего. Самое невероятное приключение этой ночи, самое непонятное и таинственное явление природы: богомол не схватил сидящую рядом жертву. Он поднял над головой длинные передние лапы, ощетинившиеся смертоносными шипами, и движение это не лживо - богомол действительно молится. Неподвижный, с поднятой головой, он вперил жадные глаза в лампу и, обессиленный, ослепленный ее блеском, как бы отдает почтительную дань могучему божеству - свету. Вдруг - что это? Мы затаили дыхание и прислушались. Из ближайшего леса доносится мрачный вой. В темноте слышатся протяжные громкие звуки. Они заполняют всю долину. Заполняют не то тоскливой жалобой, не то просьбой о помиловании. Это воют лемуры. Воют на наш свет. Свет разбудил их на горных склонах соседнего леса. Прервав на минуту ночную охоту, я вошел в кухню, где наш повар Марово мыл посуду после ужина. - Марово, - обращаюсь к нему, - что означает слово мпакафу? Внезапный ужас появился в его глазах. Он весь помертвел и долго не может опомниться от страха. - Ну, скажи! - настаиваю дружелюбно. - Не знаю, я ничего не знаю, - бормочет он дрожащим голосом. - Марово, не бойся! Не будь ребенком! Скажи, что оно значит. Но повар твердил одно и то же, что ничего не знает, потом он замкнулся в мрачном молчании и не стал отвечать ни на один вопрос. На следующий день рано утром он принес нам вкусный завтрак: яичницу, сухарики, привезенные из Тананариве, масло, джем, пучок сладких бананов, ароматный кофе. После завтрака он старательно прибрал нашу хижину, состоящую из одной большой комнаты, смахнул крошки с нашей незатейливой мебели - стола и нескольких грубо сколоченных стульев; затем надел чистую рубаху, стал передо мной и торжественно попросил отпустить его немедленно. - Вот так сюрприз! - восклицаю я. - Почему так внезапно? Марово отвечает, что у него страшно болит голова, что в Мароанцетре у него беременная жена, что заболели дети, что ночью ему приснился тесть и звал его и он должен пойти к тестю... Разумеется, я не соглашаюсь. Кречмер что есть духу мчится к учителю Рамасо и вскоре возвращается с ним. Учитель взывает к совести повара, и это дает желаемые результаты. Марово, все еще с мрачным лицом, соглашается остаться и работать дальше. Для поднятия духа я прибавил ему жалованье. Теперь туча рассеялась. Только с лица Марово долго не сходила упрямая забота, и на следующий день наше меню уже не отличалось ни вкусом, ни разнообразием, ни изобретательностью. - Так что означает в конце концов мпакафу? - спрашиваю учителя. - Не тревожьтесь! - утешает Рамасо. - Это нехорошее слово. Означает - пожиратель сердец. - Звучит очень романтично! - Романтично только в вашем европейском понимании. Здесь это воспринимается буквально. Пожиратель сердец - это значит белый колдун, который действительно вырывает сердца и поедает их. КРОТКИЙ, СТРАШНЫЙ ДЕМОН В Амбинанитело мы познакомились с особым миром духов; жители деревни неосмотрительно разместили их повсюду вокруг и тем самым причинили себе немало хлопот. Всевозможные духи в общем-то не отличаются привлекательностью. Они обитают в животных, деревьях, скалах, в дебрях лесов, но больше всего их кружится в воздухе. Главным образом это духи предков. Настроение у них весьма изменчивое, к людям они редко относятся с приязнью, чаще враждебно; но с ними можно поговорить и поторговаться. Казалось бы, жизнь коричневых людей, питающихся рисом, молоком кокосовых пальм и блеском солнечных лучей, должна быть простой и беззаботной. Нет! Жизнь их сложна, запутана и много трудней, чем жизнь белых людей. Вот хамелеон. Честнейшее создание в мире. Святая душа, невозможнейший растяпа, невинный пожиратель мушек. Он родственник ящериц, но куда ему до их проворства! Словно в жилах его течет не кровь, а столярный клей: передвигается он медленнее, чем муха, завязшая в меду. Испанская пословица гласит: замеченный хамелеон считается погибшим. Удирать он не умеет. И все же природа снабдила это беспомощное создание самыми необходимыми для жизни органами, чтобы оно не вымерло без остатка. В вознаграждение за малоподвижные лапы хамелеон получил весьма длинный язык, которым он ловит насекомых, не приближаясь к ним. Если насекомые не садятся поблизости, хамелеон постыдно голодает или предпринимает утомительное путешествие на соседнюю ветку. Что и говорить, хлеб достается ему тяжело. У хамелеона вкусное мясо, поэтому у него много врагов. Он вынужден приспосабливаться к окружающей природе. Цвет кожи у него преимущественно зеленоватый. Всем известно: хамелеон меняет цвет; иногда он это делает для того, чтобы надежнее укрыться, но чаще, чтобы выразить свои чувства. Хамелеон чувствует, как художник, и настроения свои передает расцветками собственной кожи. Беспомощность любит облекаться в личину храбрости, и у хамелеона тоже вид грозный и воинственный. Такое впечатление производит его огромная голова с громадным ртом, который скорей напоминает пасть прожорливой бестии. На голове у него расположены какие-то странные шлемы, фантастические колпаки, торчат шишки, похожие на рога, - все это для устрашения врагов. Однако хищные птицы вскоре обнаружили весь обман и смеются над пугалом. Но страх совсем неожиданно обуял другие существа - людей. В лесах, окружающих Амбинанитело, живет рантутру. Этот хамелеон, говорят, не больше обычных мадагаскарских хамелеонов, но обладает он якобы страшной, сверхъестественной силой. Демон, вселившийся в рантутру, убивает все живые существа, неосторожно приблизившиеся к его укрытию. С необоримой силой притягивает он летящих в воздухе птиц и пожирает их; заблудившиеся в лесной глуши звери не могут противостоять его могуществу и сами попадают в пасть. Горе человеку, очутившемуся вблизи рантутру! Тайная сила притянет и умертвит его. Рантутру никогда не трогается с места, но нагроможденные под деревом кости его жертв обнаруживают мрачное обиталище. Вера в рантутру так сильна, что приобрела реальные формы и живет в Амбинанитело, как живут дети и взрослые, как стоят их хижины, как растут бананы, как течет река Антанамбалана. Тропинки, по которым люди пробираются в глубь леса, далеко обходят опасные места. Влияние рантутру проникло даже в селение и навлекло беду на несчастного жителя Амбинанитело - Бетрару. Мадагаскар - родина более тридцати видов хамелеонов, и путешественник рано или поздно наткнется на эти чудища. Мой хамелеон - великан. Длина его вместе с хвостом около полуметра. Украшают его два ряда светлых пятен на боках, а на носу у него два смешных продолговатых отростка. Я привез его с собой из Мароанцетры и уже в пути полюбил это тихое, несмелое, кроткое животное. Он был хорошим попутчиком. Земли он не выносит. Когда я положил его на песок, он попытался убежать - помчался со скоростью улитки, пока не достиг куста, затем вскарабкался на ветку и вот уже много дней терпеливо не трогается с места. Когда я перестаю писать и отрываю взгляд от бумаги, глаза наши встречаются, вернее оба моих глаза с его одним; второй глаз независимо от первого самостоятельно обозревает окрестность, с грустью созерцая пляску слишком далеко находящихся насекомых. Хочу проникнуть в ощущения жителей Амбинанитело, хочу почувствовать их ужас. Не получается: слишком крепко сидит во мне естествоиспытатель. Не вижу в хамелеоне демона рантутру, не хватает фантазии. Пожалуйста, я могу представить, что предком его мог быть какой-нибудь гигантский ихтиозавр; но мой теперешний хамелеон всего лишь горбатый растяпа, которого можно только пожалеть. Он смирный, удивительно дряхлый, полуокаменевший, может быть даже страдающий и голодный - все, что хотите, но только не страшный. Как-то утром наступил важный момент: перед хамелеоном уселась муха. Я напряг все внимание и преисполнился доброжелательностью до такой степени, что даже сердце заколотилось. Муха все еще сидит, но хамелеон медлит. Забыл, что ли, сонная тетеря, что у него язык во рту? Нет, не забыл! Вдруг, точно молния, выскакивает из пасти длинная розовая глиста и так же молниеносно прячется. В мгновение ока мухи не стало: липкий язык уволок ее в пропасть. Удивительная, непостижимая ловкость! И любопытно, хамелеон продолжал так же неподвижно сидеть, как и сидел. Ничем, ни движением век, ни судорожным глотком он не выдал своего успеха, не проявил интереса к мушиной драме. Я начинаю постигать. В самом деле, невероятная двойственность уживается в натуре хамелеона. В неподвижном, беспомощном теле внезапный, молниеносный хищный язык - какая-то западня, небывалая, исключительная хитрость, подстроенная природой, предательство почти сатанинское. ЯРКАЯ СМЕРТЬ ХАМЕЛЕОНА Каждое утро на рассвете, когда на горных вершинах сияет уже солнце, а на склонах висит еще густое кольцо ночных облаков, старик Бетрара срывается и совершает свою ежедневную пробежку. Он мчится как безумный через все селение Амбинанитело, чтобы согреть озябшее за ночь тело и выгнать из него хворь. Вот уже тридцать лет он каждый день старается согреть свое тело, но болезни изгнать не может: в нем сидит сам демон рантутру. Возле моей хижины Бетрара на минуту останавливается, и тогда я вижу, как он страдает Бетрара весь дрожит, дрожит беспрерывно ночью и днем. Сны в долине Амбинанитело имеют силу божественного прорицания. И вот тридцать лет назад Бетраре во сне был дан наказ добыть зуб рантутру. Он не смел ослушаться. Поборов страх, он отправился в лес и действительно увидел на ветке рантутру в образе хамелеона. Как правило, демон рантутру убивает все существа, приблизившиеся к нему. Но на этот раз он не убил человека. Бетрара стащил его на землю, задушил, но, потеряв от волнения силы, тут же заснул. Проснувшись на следующий день, он снова увидел сидящего на прежнем месте живого рантутру. Бетрара в ужасе убежал в селение. Сны упрямы. Бетрару опять приснился зуб, и на следующий день все повторилось снова: он пошел в лес, задушил хамелеона вторично и без памяти свалился под деревом. Но что поделаешь, упорное животное ожило вместе с Бетрарой. Тогда обезумевший от ужаса человек стал в отчаянии рубить ножом демона. Разрубил его в клочья и на беду себе раздробил в порошок его зубы. Рантутру убит, но сон не сбылся: несчастный безумец зуба не добыл, а только навлек на себя страшную месть духов. С той поры вот уже тридцать лет он непрерывно трясется и без конца взмахивает руками, точно кромсает рантутру. Поглупевший, высохший, как щепка, в лихорадке мчится он через селение, чтобы уйти от наваждения. Бетрара - жертва мести мрачных сил, объект презрения здоровых соседей, пугало для детей. Он виновник печальной судьбы хамелеона, тихого друга, сидящего скромно на ветке куста возле моей хижины. Однажды Бетрара заметил его и совсем обезумел. Подскочил и в бешенстве ударил прутом. Я помчался на выручку. Но кулак слишком поздно опустился на буйнопомешанного: он уберег хамелеона от второго удара, но первый оказался смертельным. Хамелеон зашипел от боли, и тело его стало изгибаться. Вероятно, был перешиблен позвоночник. Минуту спустя он как ни в чем не бывало выпрямился, но кожа его, до этого светло-зеленая, быстро стала темнеть и в конце концов совсем почернела. На ветке сидел уже не мой хамелеон, а странный, черный, бросающийся всем в глаза большой кусок угля. Хамелеону уже не нужна защитная окраска: смерть приблизилась в густой черноте. Оказывается, это был еще не конец. Хамелеон зашевелился, и во мне проснулась надежда. Вскоре он сошел, вернее бессильно сполз с куста, приник к земле и так застыл; это самый скверный признак. Здоровый хамелеон не выносит земли, он удрал бы на ветку. Прошел час без всяких перемен. Затем наступило странное явление. Хамелеон из черного стал розовым, прекрасного розового цвета, как заря, как пышущая здоровьем щека ребенка. Началось с передней части морды, затем перешло на всю голову, потом медленно, незаметно, но неуклонно стало продвигаться все дальше - на затылок, передние конечности. Когда розовый цвет дошел до хребта, голова снова изменила цвет. Она начала краснеть все больше и больше, пока не вспыхнула пурпурным пламенем. На теле умирающего хамелеона розовая волна сменилась пурпурной. Удивительное, невероятное создание. У него необычной формы тело, странные повадки, о нем среди людей ходят невероятные легенды, он вызывает таинственные болезни и вот даже умирает необычно: умирает пламенно-красного цвета, цвета, который везде олицетворяет бурную жизнь, пламя... Здесь же - смерть. Смотрю на хамелеона как зачарованный. Проходящие мимо жители деревни смотрят не на него, а на меня. Я для них более любопытный зверь: может, наступила злая година для белого человека и демон рантутру опутал его? А может, вазаха сошел с ума? Все посматривают на меня тревожно, выжидающе, исподлобья. Перед заходом солнца хамелеон умирает совсем. Нет сомнения, что он кончается. С головы до ног он великолепного красного цвета и таким останется после смерти. Безумный вид смерти: это скорей победная песнь или могучий гимн. Какой-то величественный апофеоз, а не смерть! Под вечер я пригласил нескольких соседей-мальгашей на стаканчик рому и устроил поминки. Велел им смело пить и веселиться так, как веселюсь я. Пьют, но компании не получается. Пьют мрачно и опасаются подвоха. - Подвоха нет! - кричу им. - Пьем за красивую смерть хамелеона в красках. Это совсем непонятно, тревожно и тем более подозрительно. Соседи пьют и молчат. Им хочется знать подлинную причину моего веселья. Наконец старый Джинаривело - тот самый, который несколько дней тому назад на берегу реки заключил враждебный для меня союз с мимозами, спрашивает: - А на твоей родине хамелеоны никогда не умирают пурпурными? - Не умирают, потому что у нас их нет, - объясняю я с улыбкой. - Это только у вас, у ваших хамелеонов смерть окрашена в такие яркие цвета. Ого, для них это уже слишком! В хижине явно пахнет опасным подвохом, чарами грозными, поскольку они никому не известны. Они не знают, откуда грянет беда, и предпочитают вовремя исчезнуть. Неужели белый человек победил демона рантутру и поэтому теперь такой веселый? Они поспешно допивают ром и один за другим исчезают. Вслед за ними выхожу и я во двор. Полная луна. Хамелеон по-прежнему лежит на земле. И все еще невообразимо ярка его окраска. Свет луны приглушил цвет, но если осветить хамелеона электрическим фонариком, тело его засветится, как густое красное пятно. БЕНпВСКИИ, НЕВЛАСТВОВАВШИЙ КОРОЛЬ МАДАГАСКАРА Жители деревни косятся на нас. Но работа идет как должно, без помех. Ловим насекомых, охотимся за птицами, препарируем шкурки. Помогают нам несколько предприимчивых парнишек, не побоявшихся угроз старших. Продолжаю также поиски следов Беневского, но, увы, пока безрезультатно. В небольшой библиотечке, которую я захватил с собой, есть несколько французских книжек о нем. Часто их перелистываю. При этом испытываю какое-то особенное удовольствие, когда, читая необыкновенные приключения необыкновенного завоевателя, поднимаю глаза и прямо перед собой, в нескольких сотнях метров, вижу гору, на вершине которой герой повествования заложил форт Августа. В свое время - во второй половине XVIII века - Беневский был далеко не заурядной личностью. Гуманная деятельность его резко отличалась от поведения тогдашних завоевателей, которым чужды были человеческие чувства. Они стремились лишь к наживе и славе. На Беневского оказали большое влияние прогрессивные веяния эпохи просвещения. Беневский, поляк по происхождению, жил в Венгрии. Дед его, родовитый поляк, выехал в Венгрию и поселился там вместе с семьей. Маурици, внук эмигранта, родился в 1741 году. В молодости он поступил в австрийскую армию. Когда Польше стала угрожать опасность, Беневский поспешил на родину. В чине полковника Барской Конфедерации он сражался против царской России. Попал в плен и был сослан на Камчатку. Здесь он поднял бунт среди заключенных, захватил с их помощью русское судно и бежал в открытое море. После одиссеи вокруг Юго-Восточной Азии Беневский высадился на Иль-де-Франсе, французском острове в Индийском океане (нынешнее название острова Маурициус*). Остров расположен всего в нескольких сотнях километров от восточного побережья Мадагаскара. Здесь, можно сказать, была завершена сибирская эпопея, и Беневский затеял новую, еще более удивительную: заинтересовавшись таинственным Мадагаскаром, он решил покорить его. В то время большой остров был разделен на множество враждующих между собой карликовых княжеств. Никакое европейское государство не завладело еще этим островом. Пробовали это сделать купцы и колонизаторы четырех государств: очень осторожно - португальцы и голландцы, настойчивее - англичане и упорнее всех - французы. Но ужасный климат и сопротивление туземцев сделали тщетными их усилия. ______________ * На русских картах - о. Маврикий. (Прим. ред.) Наиболее выносливые и настойчивые французы пытались время от времени организовать на Мадагаскаре торговые пункты и даже колонии, как это делал, например, Модав. Его экспедиция продолжалась два года и закончилась в 1770 году, незадолго до прибытия Беневского на Иль-де-Франс. Завистливые французские администраторы и купцы Иль-де-Франса, хотя он и был французской колонией, не хотели допускать конкурентов к местным богатствам - скоту и рису, а также к рабам на Мадагаскаре. Позже та же участь постигла экспедицию Беневского. Ознакомившись подробно с положением на Иль-де-Франсе, Беневский отправился в Париж и предложил французам свой план завоевания для них Мадагаскара. Камчатский герой был обаятельной личностью. Французский двор поручил ему это трудное дело и послал во главе отряда "волонтеров Беневского" на далекий остров. Такое предприятие заранее было обречено на провал из-за саботажа со стороны заядлых соперников на Иль-де-Франсе. К сожалению, от них зависело снаряжение экспедиции. К тому же преимущества монопольной торговли на Мадагаскаре, по королевскому декрету, переходили от предпринимателей к Беневскому. Бешенство губернаторов и купцов на Иль-де-Франсе не поддавалось описанию. Несмотря на трудности, успех на Мадагаскаре все же сопутствовал Беневскому. Как известно, свое селение Луисберг он основал в устье реки Антанамбалана, в заливе Антонжиль. К мальгашам относился гуманно. Туземцев считал равными себе и всячески доказывал им свое хорошее отношение. Этим и объясняется то, что он быстро нашел с ними общий язык. "Взгляды Беневского опередили его эпоху, а обращение с мальгашами было справедливее и лучше, чем обращение других европейцев, прибывающих на этот остров", - писал знаток истории Мадагаскара англичанин У.Эллис в своем труде "Три путешествия на Мадагаскар", опубликованном в 1859 году. Не обошлось и без вооруженных стычек. Губернаторы на Иль-де-Франсе подстрекали население Мадагаскара против Беневского. Кроме того, мощное племя сакалавов, живущее в западной части острова, видело в Беневском противника, который может помешать их захватническим планам в отношении других племен. Но у Беневского не было недостатка и в преданных союзниках, которые искали у него защиты от набегов сакалавов. В течение двух лет он провел две оборонительные кампании, окончившиеся победой. Первая разыгралась в районе долины Здоровья, на которой сейчас расположено селение Амбинанитело, и отразила нападение сафиробаев, подстрекаемых губернаторами с Иль-де-Франса и сакалавами. Вторая кампания велась дальше, на северо-западе, и была решающей в грозном походе сакалавов против Беневского. Победитель не преследовал побежденных, а стремился прежде всего завязать дружбу и торговые отношения. Выдающейся датой в жизни Беневского был день 10 октября 1776 года, когда мальгаши с восточной и северной части острова признали его своим великим королем - ампансакабе. Поступили они так потому, что Франция в результате интриг губернаторов острова Иль-де-Франс решила отозвать Беневского, а дело его предать забвению. Провозглашение Беневского великим королем Мадагаскара нанесло французской колониальной политике существенный удар. Настолько существенный, что он даже был причиной смерти Беневского. А память об этом дне была вычеркнута из истории. Политика колониальных государств в таких случаях беспощадна: убирает свидетелей, уничтожает их следы, клевещет, высмеивает или покрывает все убийственным молчанием. Желая во что бы то ни стало осуществить свою идею, Беневский решился на отчаянный шаг. Он поехал во Францию лично доложить французскому правительству, как обстоит дело, и бороться за судьбу своей экспедиции. Несмотря на отрицательный ответ французских властей, Беневский не переставал думать о возвращении. Но прошло немало лет, пока он снова попал на Мадагаскар, и то по поручению англо-американской компании. В июне 1785 года Беневский с двумя десятками друзей снова прибыл на Мадагаскар. Восстанавливая после почти десятилетнего отсутствия дружеские отношения с мальгашами, Беневский принялся кропотливо создавать основы своего государства. Прежде всего он построил над морем вблизи Ангонцы и залива Антонжиль укрепленное селение. Правителям Иль-де-Франса он послал официальное сообщение о своем прибытии с уверением, что готов сотрудничать с французской колонией и предоставляет ей преимущественное право поставки продуктов на остров. Французы не пожелали такой расстановки сил. Они выслали против Беневского вооруженный отряд под командой капитана Ларшера. Поход его был удачен. Если на Мадагаскаре так и не образовалось государство под управлением Беневского, то в этом целиком повинен непредвиденный случай. Французская пуля сразила его в самом начале стычки. Это был удивительный каприз судьбы. Никто не погиб, кроме него, невластвовавшего короля Мадагаскара. Вопреки бешеной клеветнической кампании, которая велась против него в течение полутора веков шовинистическими кругами Франции, доброе имя и слава Беневского победили. Большую услугу оказали его дневники. В конце восемнадцатого столетия они были переведены на многие европейские языки и были очень популярны. Немало поэтов, писателей, драматургов всех стран брали темы для своих произведений из жизни Беневского. Однако во всем этом есть какая-то нелепая, тревожная загадка. Нынешние мальгаши совершенно не помнят истории Беневского, не знают ни легенд, ни былин о нем. Я пытался разузнать о нем в Мароанцетре - ничего; расспрашивал здесь, в Амбинанитело - никаких следов. В нескольких сотнях метров от нашей хижины высится гора, на которой согласно подробному описанию современников стоял построенный Беневским форт Августа и где некоторое время жил он сам. Ныне, понятно, там непроходимый лес, а на склонах - мальгашские плантации гвоздики, - это все. Ничто не напоминает о Беневском. Как-то я пригласил учителя Рамасо на чай. В разговоре спросил, что он знает о Беневском. И Рамасо выложил всю его историю, как по книге, да и в самом деле по книге: историю Беневского он изучил в школе по французским учебникам. Других источников - местных - он не знает. Гора Беневского хранит молчание. - Это действительно непонятно! - говорит Рамасо и, подумав, излагает объяснение, странное, но не лишенное правдоподобия. - Племя бецимизараков, - говорит он, - так же как и другие племена на Мадагаскаре, все еще очень отсталое. Мальгаши не знают истории в европейском значении этого слова. События они воспринимают в рамках собственной семьи или рода, и то в виде религиозного культа предков. - Правильно! - прерываю я. - Припоминаю факт, который значительно способствовал укреплению влияния Беневского среди мальгашей. Его мальгашские друзья распустили слух, будто Беневский - потомок влиятельного на Мадагаскаре королевского рода рамини. Будто он был внуком последнего короля, дочь которого некогда была похищена и привезена на Иль-де-Франс и родила там сына. Вот этим сыном и был якобы Беневский. Дружественные племена быстро подхватили эту весть (разумеется, сам герой не очень опровергал эти слухи), и, таким образом, культ предков был использован для укрепления дружбы мальгашей с Беневским. - Вот именно, - оживленно подтверждает Рамасо, - бецимизараки знают точно, что делал даже самый отдаленный предок, зато они совсем равнодушны к делам чужих. Беневский не создал мальгашской семьи, здесь у него нет наследников по крови, поэтому можно предполагать, что память о нем предана забвению. Нет потомков, которые обязаны были бы напоминать о его деятельности. ЛЕС СБЛИЗИЛ НАС Лес пел мне детские песенки, когда отец водил меня еще за руку. Потом был лес над Ивахой в Паране. Потом он учил любить грозу на Укаяли. Потом издавал душистый запах смолы в Канаде. Лес для меня больше, чем друг: он вошел в мою жизнь благожелательным, мудрым советником и руководит моей судьбой. Мои пути идут сквозь лес. Лес, окружающий нас в Амбинанитело, покрывает горы, спускается к самой долине и задерживается только у края болотистых рисовых полей. Лесная чаща, живая, душная, воинственная, насыщена зеленью алчных растений и звуками звериных голосов; ежедневно при восходе солнца в нашей хижине слышен хор лемуров, под вечер - хор лесных птиц, ночью - таинственные крики я загадочный гул. Лес мы видим в разное время дня и ночью при звездах, но совершенно исчезает он в час дня. Ежедневно, точно в это время, на долину обрушивается знойный ураганный ливень. После дождя появляются радуги. Я не хожу пока в лес, выручает Богдан Кречмер, мой товарищ - зоолог. У меня много работы дома - пишу. К тому же все внимание поглощает деревня, которая объявила нам тихую, упорную войну. Но все же с лесом знакомлюсь: многое оттуда попадает в мою хижину. Богдан приносит новости о своих многочисленных открытиях. В полдень, во время обеда, отчитывается в утренних походах, а так как мы душой и сердцем связаны друг с другом, не требуется много слов. Я переживаю его лесные приключения, в которых участвуют задиристые насекомые, редкие птицы, папоротники величиной с дерево, диковинные пальмы, кишащие жизнью лужи, - словом, весь созидательный, пленительный и возбуждающий мир естествоиспытателя. К вечеру - это вошло в привычку - заходят ко мне на чай с сухарями несколько соседей-мальгашей. Они приносят с собой дыхание леса, но как этот лес не похож на лес Кречмера! В их рассказах лесная чаща мрачная, злая, предательская, кишащая злыми духами. Так могут говорить о лесе люди, выросшие в долине, привязанные к рисовым полям, а может быть, враждебно настроенные к чужим, пришельцам. Может быть, хотят нас запугать? Удастся ли это? Я достаю свои старые книги о лесе и вооружаюсь. Война с деревней бессмысленна и утомительна, а вид амазонских дебрей вселяет бодрость. Старик Джинаривело прав: с растениями можно заключать союз. Однажды Джинаривело зашел ко мне невзначай покурить и поболтать. Случайно взглянув на мою укаяльскую книгу, он внезапно оживился. На иллюстрации изображены были собиратели каучука возле дерева с надрезанной корой. Он спросил, что означает эта иллюстрация. Я рассказал ему трагическую историю бразильских собирателей каучука, которые из нищих становились миллионерами, а потом - снова нищими. Я не узнаю Джинаривело: он весь просиял и тут же объяснил, в чем дело. Отец его тоже был искателем каучука, и он, будучи еще мальчишкой, часто сопровождал его. Это были хорошие времена, он очень любил ходить в лес... - А лесные духи не приставали к тебе? - спрашиваю удивленно. - Лесные духи всегда были ко мне благосклонны, - отвечает. - Значит, ты странный бецимизарака! - признаюсь я. - Почему странный? - Потому что не боишься леса. Нет, леса он не боится. Напротив. - Ах! - вздохнул он и тут же устыдился своего вздоха. Схватил соломенную шляпу и смущенный ушел. Но час спустя он возвращается. Успокоенный. Он хочет знать, что я думаю о лесе. Я решил не рассказывать, а показать репродукции фотографий из моих книг. Тропический лес на Укаяли вызывает восхищение его, а пейзаж в книге "Канада пахнет смолой" просто ослепляет. В торжественном молчании впитывает он в себя красоту группы канадских елей. По его мнению, это предел лесной красоты. Он смотрит как зачарованный. Впервые житель Амбинанитело с дружеским вниманием слушает мои слова, воспринимает мои мысли без предубеждения и подозрения. - Ты долго там был? - спрашивает Джинаривело, показывая на канадский пейзаж. - Я был там много месяцев, пока не познакомился со страной, людьми и животными. - А жители тебя любили? Показываю ему фотографию, на которой я изображен в обществе улыбающихся индейцев. - Честные люди во всем мире, - объясняю ему, - всегда благосклонны, если к ним приходят с открытой душой и доброй волей. - И они не боялись тебя? - Почему должны были бояться? Напротив, наша дружба укрепляла их силы и придавала бодрость. Старик Джинаривело понял упрек. Он перелистывает книгу и возвращается к пейзажу с елями. Он не может наглядеться на него. - На Мадагаскаре есть дерево, - говорю, - красивее, пожалуй, елей и уж наверняка диковинней. - Какое же это дерево? - старик с сомнением поднимает голову. - Пальма равенала. - Это правда, - признает он с улыбкой. - Пальма равенала особенная и необычайная, но красивее ли? - Жаль, что она не растет в вашей долине. - Растет, и даже недалеко отсюда. Если хочешь, я провожу тебя к ней. - Проводи. Мы идем к горе Беневского, которую Джинаривело называет Амбихимицинго, что означает "отсюда все видно". У ее подножия мы поворачиваем направо. Здесь в гору врезается широкое ущелье. В глубине оно покрыто величественным лесом, а по краям, ближе к выходу, видны несколько пальм равенал. Эти деревья поражают своей диковинной формой. На верхушке стройного ствола растут листья длиной в несколько метров, но не во все стороны, как обычно у пальм, а в виде громадного веера; причем листья, точно спицы колеса, образуют плоский полукруг. Ветерок, дующий с реки, постоянно шевелит их, вызывая тихий шорох; и это еще больше усиливает их диковинность. Ничего мало-мальски похожего не найдешь ни на Мадагаскаре, ни в другом месте. Природа создала зеленый монументальный веер, при виде которого человек застывает пораженный, не веря глазам своим. Пальма равенала растет во всем влажном поясе восточного побережья острова. Ее мальгашское название - равенала - означает "лист леса", потому что ее листья - самая отличительная черта леса, в котором она растет. Европейцы называют ее "деревом путешественника". В углублениях у основания ее листьев всегда есть свежая вода; жаждущий путешественник может пробить лист копьем, собрать воду в сосуд и утолить жажду. Название пальмы несколько произвольно: всюду, где растет равенала, воды хоть отбавляй, и жаждущему путешественнику вовсе не требуется добывать воду таким сложным путем. Зато больше подошло бы ей название строительной пальмы - ее мощными листьями бецимизараки покрывают крыши своих хижин. - Ты говоришь, - обращается ко мне Джинаривело, - что она красивее деревьев в твоей книге? - Так мне кажется. - А мне нет. Удивительные пальмы, а еще удивительней Джинаривело. Оказывается, простодушному жителю отрезанной от всего мира мальгашской деревни не чужда область эстетического восприятия. Насыщенные впечатлениями от созерцания чарующих равенал, мы возвращаемся в хижину и снова садимся на прежнее место с канадской книгой в руках. - А ты знаешь людей племени антананево? - неожиданно спрашивает мой гость. Разумеется, не знаю. Джинаривело рассказывает тихим голосом: - Некогда, во времена ховов, господство людей этого племени было суровым и жестоким. Многие бежали в леса и оставались там навсегда. Они превращались в лесных жителей, не таких, как мы. Это были не люди, не звери, не духи. Зла они никому не причиняли. У них были жены и дети. Их потомки по сей день блуждают в чаще, ни с кем не роднятся, никогда не покидают зарослей, и они счастливы. Да, счастливы! Однажды, много лет назад, отец Джинаривело увидел в глубине чащи такого человека и подслушал, как он поет. Пение было удивительное, очень звонкое и славило счастливую жизнь в лесу. Но когда лесной человек почувствовал запах чужого, он замолчал и скрылся. Они всегда скрываются от людей. Тот антананево пел о своей жизни: он ест жирных угрей, ходит по лесу, как по мягкой циновке, деревья улыбаются ему, он знает все вкусные корешки, может всегда петь солнцу, луне и тучам. Я смотрю на Джинаривело с возрастающим любопытством. С ломаного французского языка он переходит на родной мальгашский и начинает петь. Джинаривело, житель деревни, ненавидящей лес, поет славу лесу! Сломались в нем какие-то таинственные преграды, широко полились сдерживаемые чувства. Джинаривело мечтает. Эти мечты, пожалуй, очень причудливые, самые неожиданные, и на ум приходит странное сопоставление: житель примитивной мальгашской деревни мечтает о жизни еще более примитивной, мечтает о первобытной идиллии. Джинаривело продолжает петь. И пение сближает нас. Вопреки капризам деревни, он заключает дружбу с человеком, которого увлекла такая же любовь к лесу. Сейчас он мой друг, но меня тревожит мысль, как поступит Джинаривело, когда перестанет теть и опомнится. А вдруг сорвется и умчится, пристыженный, охваченный тревогой? Пение оборвалось; он не убежал. Лес победил. Джинаривело еще раз смотрит на канадские ели, потом улыбается и говорит, что в его роду существует обычай дарить своим друзьям плоды. Он обещает сейчас же прислать плод хлебного дерева и просит, чтобы я принял все, что он пришлет. - Все, - повторяет он значительно и уходит. Долго я остаюсь один. Потом слышу у хижины девичий голос: - Хаоды? Можно войти? - Мандрасоа рамату! - откликаюсь я. Это означает, как меня учили, что девушка может войти. Гостья легкими шагами поднимается по ступенькам (моя хижина, как и все другие, стоит на сваях), и, к моему удивлению, в дверях показывается Беначихина. Эту красивую восемнадцатилетнюю девушку с озорной улыбкой на устах я уже видел несколько раз. От неожиданности я вскочил со стула. - Беначихина? Девушка ставит на землю корзину с плодами, которую она принесла. На этот раз лицо у нее серьезное, глаза опущены и нет озорной улыбки. - Я принесла это для тебя от моего дедушки Джинаривело, - говорит она на ломаном французском языке. - Джинаривело - твой дедушка?! - спрашиваю удивленно. - Да, он мой дедушка. - Беначихина смущенно смотрит на меня и не понимает, чему я так рад. Я подхожу к корзине и делаю вид, что рассматриваю плоды. Полушутя спрашиваю: - Это все, что послал мне твой дед? В ее глазах блеснули вызывающие огоньки. Улыбнувшись, она показала великолепные сверкающие зубы. - Нет, не все, - отвечает, упорно глядя мне в глаза. - Что же еще? Беначихина с минуту потешается над моим любопытством, потом отворачивается и показывает на двор. - Вместе со мной, - говорит она насмешливо, - дедушка прислал мою младшую сестру Веломоди. В самом деле, у моей хижины, облокотившись о перила, стоит молоденькая девушка. Смотрит на нас и нерешительно улыбается. - Авиа! Иди сюда! - зовет Беначихина. Но та не отвечает, покачивает головой и не двигается с места. Она немного моложе Беначихины, может быть на год, самое большее на два. В отличие от старшей сестры, самоуверенной и сознающей свое обаяние, Веломоди кажется скромным подростком. У нее приятная внешность, но робость производит впечатление какой-то беспомощности. Беначихина внимательно следит за моим лицом и, вероятно, замечает тень невольного разочарования. - Смотри! - певуче говорит она, протягивая руки к хлебным плодам. - Две девушки принесли тебе подарок от своего деда - вкусные плоды. Их столько, что будешь пять дней пировать, а ты все еще недоволен! - А где ты научилась так тонко язвить, рамату? - спрашиваю. - Не у тебя, великий вазаха! И, сразу став серьезной, сказала потеплевшим голосом: - А чего ты хочешь еще? - Дедушка сказал, что я должен взять все, что он пришлет. - Тогда бери все! Случайное движение рукой испугало Беначихину, она одним прыжком очутилась на ступеньках и, как серна, помчалась по двору, разразившись веселым, задорным смехом. Хочу отблагодарить Джинаривело за его подарок и велю повару Марово положить в корзину сухарей. Задумываюсь, что бы подарить девушкам. Вспоминаю, что в чемодане у меня есть несколько небольших зеркалец. Я вынул два: одно побольше, квадратное, для старшей сестры, другое поменьше, круглое, для младшей. Но, увидев, что Беначихина продолжает стоять посреди двора, а Веломоди тут же, около ступенек, вознаграждаю ее доверие ко мне большим зеркальцем. Второе прошу передать Беначихине. - Мизаотро! Спасибо! - мелодично говорит Веломоди. На секунду ее коричневое лицо расцвело нежной улыбкой радости. А в глазах подкупающее тепло, которого трудно было ожидать в таком скромном подростке. Но довольно о девушках. Они быстро забываются. Меня обрадовало другое. В прочной стене оборонительных рубежей деревни образовалась брешь. У меня появился союзник по ту сторону баррикад. Дорогой, искренний союзник - Джинаривело. Мы с Богданом теперь не одиноки. Я с благодарностью смотрю на дикие горы, опоясывающие долину, и на чащу, раскинувшуюся на их склонах. Лес еще раз оказался верным другом. РИСОВОЕ ПОЛЕ Общественное устройство в Амбинанитело необычайно простое. Все население занимается исключительно сельским хозяйством, кроме четверых людей, прибывших сюда из других мест. Это учитель Рамасо, староста Раяона (с которым мы еще не познакомились, так как он постоянно находится в разъездах по своему участку - кантону) и два купца - китаец и индус. Все мальгашские семьи имеют в долине собственные небольшие, более или менее одинаковые поля. Каждая семья обрабатывает их собственными руками. В этом благословенном уголке нет споров, нарушающих спокойствие, как в других частях Мадагаскара, где на плантациях гвоздики, ванили или кофе происходят острые стычки, характерные для колониальных стран. Стычки между плантатором и эксплуатируемым. Непременно эксплуатируемым рабочим-туземцем. В Амбинанитело этого нет. Нет хотя бы потому, что здесь отсутствуют плантаторы, а горы, окружающие долину и поросшие необитаемым лесом, всегда готовый резерв земли. В долине преимущественно выращивают рис - основное питание всех мальгашей. Когда семья чересчур разрастается, молодые отпрыски стараются не делить наследства. Они выкорчевывают деревья на близлежащих склонах и сажают кофе, дающий больший доход, чем рис, или ваниль и гвоздику, еще более выгодные, чем кофе. Этот простой, почти архаический способ позволяет сохранить общественное и хозяйственное равновесие и обеспечить все население в Амбинанитело едой и, самое главное, в равном количестве. - Кроме сельского хозяйства, вы ничем другим не занимаетесь? - спрашиваю Джинаривело однажды утром во время прогулки по берегу реки. В обществе старика я отправился с ружьем, чтобы пострелять птиц для нашей коллекции. - Каждый из нас выполняет еще всякую другую работу, - отвечает он, - которую требует жизнь в долине. Например, мы строим дома. Это исключительно обязанность мужчин. А женщины ткут из волокон рафии и других растений рабаны - циновки для постелей или полов. Из них также можно делать простую одежду. Но теперь мы все больше покупаем готовые полотняные ткани у индуса Амода. - А молодежь тоже идет по стопам отцов? - Девушки да, юноши не всегда. Им уже тесно в долине. Многих манит жизнь в городах, и они отправляются туда. Они уходят через горы на восток в Анталаху. Там они работают на ванильных плантациях у вазахов и, кажется, не плохо зарабатывают. Мой внук Разафы тоже там. Хуже оставшимся, не только молодежи, но и людям более зрелого возраста. По нескольку месяцев в году их заставляют трудиться на принудительных работах и ничего за это не платят. - Ты говоришь о штрафе за неуплату подушного налога? - Ну, что вы? Каждый мужчина должен отбывать определенную принудительную работу, которая длится обычно три месяца. - А я слыхал, что всего полтора-два десятка дней в году. - Да, на бумаге. А чиновники, которые ведают этим, так злоупотребляют, что в конце концов получается не меньше двух, а чаще всего три месяца. Жалобы к высшим властям редко достигают цели. Осмелившийся протестовать бедняга скорее накличет беду на свою голову со стороны местных чиновников. Так вот, после подушного налога это вторая тяжесть, которую колониальные власти возложили на туземцев. Жестокая машина эксплуатации действует исправно. Принудительные работы высасывают у мальгашей максимум рабочей силы, нужной колонизаторам для их благополучия. Что же удивительного, если туземцы считают работу проклятием: ведь ее плоды пожинают не они, а чужие, вазахи. Охота в обществе Джинаривело не особенно удачна. Мы больше разговариваем, чем следим за птицами на деревьях. На обратном пути проходим мимо рисовых полей. На некоторых рис уже созрел и похож на овес. Кое-где собирают урожай. Работают только женщины, срезают стебли риса ножами и складывают в маленькие снопы для просушки. Я обращаю внимание Джинаривело, что на поле не видно ни одного мужчины. - Это женское дело! - объясняет старик. - Земля родит так же, как родят женщины. Поэтому срезать рис и вообще убирать урожай должны женщины, они и земля - одно и то же. - А мужчины совсем не работают в поле? - Работают, но только вначале, когда нужно подготовить почву. Обрабатывая поле, они целыми днями гоняют по участку скот до тех пор, пока под копытами не образуется глубокая, болотистая жижа. Иногда мужчины помогают женщинам сеять, а потом пересаживать молодые побеги, но никогда не вмешиваются в уборку урожая. До полудня остается два часа, а солнце печет вовсю. Женщины работают медленно, спокойно, будто совершают торжественный обряд. Жара и опыт многих поколений выработали у них мудрость размеренных движений. Для жниц важнее не уронить ни одного колоска, чем быстро все сделать. На соседнем поле трудится около десятка женщин. Когда мы проходим мимо, узнаю среди них Беначихину и Веломоди. Девушки, заметив меня, о чем-то оживленно заговорили, но тут же снова принялись жать - хозяйственные, трудолюбивые, внимательные. Джинаривело с нескрываемой гордостью осматривает поле и говорит: - Это земля и женщины нашего рода заникавуку. Прежде это было большое и богатое племя, у него было много рисовых полей. Жило оно главным образом на вершине Амбихимицинго, твоей горе Беневского. - Сегодня на этой горе уже никого нет! - Конечно, нет! Всех до единого там уничтожили. Мы молча шагаем дальше. Мне очень интересно, что происходило на этой горе, но не хочу быть назойливым и боюсь спугнуть старика. У подножья горы Беневского также раскинулось рисовое поле, но совсем другое, не похожее на те, что встречались до сих пор обширное, без межей, без оросительных канавок, таких многочисленных на других полях долины, и поросшее мелким, несозревшим рисом, посаженным, по-видимому, с большим опозданием. - Это проклятое поле! - содрогается Джинаривело, когда мы проходим у подножия горы. - Я не могу смотреть на него. - Потому что здесь так плохо растет рис? - Плохо растет потому, что земля здесь проклята! - Звучит как-то страшно... Расскажи мне! Джинаривело охотно рассказывает, хотя ограниченное знание французского языка изрядно ему мешает. Давно - по некоторым подробностям догадываюсь, что происходила эта история около середины XIX столетия - часть племени заникавуку жила на горе Амбихимицинго, а рисовые поля находились в долине под горой. В течение многих лет заникавуку враждовали с родом цияндру. Однажды ночью цияндру напали на жителей горы и всех уничтожили, в том числе и их вождя. Цияндру захватили рисовое поле у подножия горы, а чтобы своей победе придать больше веса, отрезали голову погибшего вождя и воткнули ее на кол посреди рисового поля. Оставшиеся в живых из племени заникавуку хотели отомстить за смерть своих близких, но другие жители Амбинанитело вмешались, заставили помириться обе стороны и предотвратили дальнейшее кровопролитие. С тех пор между заникавуку и цияндру отношения натянутые. Одни для других - фади, что значит запрет. Они не завязывают никаких сердечных отношений, а тем более не заключают браков. Рисовое же поле считается у всего рода заникавуку зловещим и проклятым. Проклятие это распространилось даже на цияндру. Хотя они и не выпустили из своих рук поле, но пользы оно им не приносит, хуже - вызывает в их роду распри и ненависть. Отдельные семьи жестоко ссорятся из-за отдельных участков несчастного поля. Когда много дней тому назад я приехал из Мароанцетры и впервые увидел Амбинанитело, она показалось мне оазисом спокойной, счастливой жизни. В лучах утреннего солнца очаровательное селение дремало в тени кокосовых пальм, окруженное буйными рощами бананов, кофейного и хлебного деревьев. Когда потом деревня объявила нам скрытую войну, прибегая к различному оружию - чувствительности мимозы, приговору божьего суда, грозному слову мпакафу, - жители деревни казались непоколебимой, монолитной скалой, сила которой была в единстве против нас. И вот Джинаривело приоткрывает передо мной завесу: не единодушны они, их терзают противоречивые страсти. А доброго старика уже не устраивает только изливать душу передо мной. Он требует от меня определенно высказаться, на чьей я стороне. - Я считаю себя гостем всех жителей Амбинанитело, а не только одного племени, - защищаюсь я. - Не получится, вазаха! Ты находишься здесь, а наша пословица говорит: кто сопровождает рыбака, возвращается измазанный рыбьей чешуей. Рыбьей чешуи тебе не миновать. - Это ваши внутренние распри, я здесь чужой... - Сказать тебе другую пословицу? Кто садится близко к горшку - вымажется сажей. Ты сидишь близко, вазаха, и должен выбирать! - Ну, разумеется, ты всегда будешь мне ближе, чем другие! - Спасибо тебе! Мне это и нужно было знать! БЕЗДНА ЖЕСТОКОСТИ В долине Амбинанитело водится чудовищное количество пауков и богомолов. Почему именно здесь так размножились эти хищники - не знаю. Они притаились везде: на кофейных деревьях, в дуплах пальм, на листьях бататов, в простенках хижин. Даже на москитной сетке у моей кровати постоянно сидят два паука нептилиа и охотятся на комаров. По всей долине, во всех уголках, ночью и днем происходит безжалостная борьба насекомых, всеобщее пожирание. Но самый отчаянный бой ведется между двумя разбойниками. Где бы они ни встретились, начинается война не на живот, а на смерть. Никогда не известно, кто кого сожрет, паук богомола или богомол паука, но всегда известно, что одна сторона должна быть покорена и уничтожена. Вероятно, они очень вкусны друг для друга. Однажды я заметил черного паука, когда он готовился наброситься на пчелу, доверчиво сидевшую на цветке банана. Разбойник весь насторожился, готовый к окончательному прыжку, как вдруг из-под листа высунулись две не видимые до сих пор непомерно длинные лапы, обошли пчелу и острыми шипами обхватили за талию паука: богомол. У богомола передние лапы утыканы страшнейшими шипами. Легкое, изящное движение одной такой лапой, точно движение смычком, - и ошеломленный паук срывается с места и удирает что есть мочи в лиственный лабиринт, чтобы там укрыться. Но жить ему осталось недолго. Богомол успел отрезать ему брюшко и тут же с аппетитом принялся за него. Через мгновение туловище паука исчезло в челюстях богомола, а его собственное туловище заметно раздулось. Обычная история в природе и обыкновенный случай, но поражает одна деталь: богомол пренебрег близкой к нему пчелой и схватил находившегося дальше паука. Паук вкуснее. Во время ночной охоты Богдана на насекомых при свете лампы также появляются пауки. Они расставляют вблизи лампы свои сети и охотятся за той же дичью, что и мы. Однажды ночью разыгралось любопытное зрелище. В паутину, протянутую перед нашей хижиной, влетел богомол. Он бешено заметался, пытаясь вырваться, но не смог. Из укрытия выскочил паук, чтобы кинуться на свою жертву, и вдруг остановился: богомол, запутавшийся задними лапами в паутине, угрожающе поднял вверх передние и направил в сторону налетчика, - он готов к жестокой обороне. Паук следил за ним, боясь приблизиться, но потом закружился и приготовился ударить сзади. Однако богомол начеку. Не спуская глаз с паука и угрожая колючими лапами, он поворачивается одновременно с противником. Борьба, а скорее вступление к ней, обостряется. Два маленьких создания забывают обо всем на свете, одержимые жаждой жизни и вместе с тем жаждой уничтожения. На паутине возникло два очага напряженной воли, направленные друг против друга с непонятной жестокостью. Паук, пользуясь свободой передвижения на своей паутине, наскакивает на богомола со всех сторон, точно свирепый пес. Рассчитывает, вероятно, на ослабление бдительности противника. Но богомол не дает сбить себя с толку и зорко следит за пауком. Движения у него резкие, короткие, точные, а лапы направлены в сторону преследователя. К тому же этот экземпляр богомола большой, он сильнее паука. Наконец паук устал и отступил в свой угол. И тогда в его крошечном мозгу рождается гениальная идея. Он взвесил положение, понял, что ему не справиться, и решил не тратить времени зря. И вот паук вцепился в каком-то узловом месте в паутину и стал трясти ее что есть мочи. Нити ослабли, и паук последним, резким броском вышвырнул богомола из сети. Богомол сорвался и улетел в темноту. Благоразумие восторжествовало над разбушевавшейся жестокостью. Паук вовремя осознал бесполезность борьбы и сумел отказаться от добычи. Ужинаем мы с Богданом обычно в хижине, дверь широко открыта, на столе ярко горит бензиновая лампа. На свет слетается множество насекомых. Не всегда это приятно, особенно когда их слишком много попадает в тарелки. Однажды вечером я пригласил к нам поужинать учителя Рамасо. Я люблю его общество, учитель охотно объясняет мне некоторые сложные отношения мальгашей и их обряды. Мы разговорились с ним об образности мальгашского языка. Река, например, называется ренирано, что означает мать воды, солнце - масаондро - глаз дня. Вдруг раздается звонкий, хорошо нам знакомый шум летящей тисмы. В открытых дверях появляется громадный богомол. Он влетает в комнату и кружится над нашими головами царственным полетом истинного владыки насекомых. - А знаете, как мы его окрестили? - спрашивает Рамасо. - Фамакилоха. - Что это значит? - Пожиратель голов. - Поразительно точная наблюдательность, - замечаю я. - Богомолы всегда хватают свою жертву за голову и пожирать начинают тоже с головы. Влетевший богомол садится под пальмовой крышей нашей хижины. Но тут же срывается как ошпаренный. Только что его полет был легким, нормальным; теперь он с усилием добрался до противоположной стены, потом оттолкнулся от нее, проделал несколько кругов все ниже и ниже и в конце концов сел на пол. Мы бросились, чтобы положить его в банку с ядом, и тут же обнаружили причину странного поведения: большой косматый паук мигале судорожно вцепился ему в грудь. По-видимому, паук кинулся на богомола в тот момент, когда тот уселся под крышей, и уже не выпускал его, проделав вместе с ним воздушное путешествие. Нас удивило, что богомол, сильное насекомое, совершенно не защищается. Только крылья его чуть-чуть вздрагивают, а лапы с шипами беспомощно вытянуты далеко вперед. Внимательней приглядевшись, мы поняли, в чем дело: паук схватил богомола так хитро, что тот не в силах был двинуться. Свои ноги он продел под мышки передних лап богомола и таким двойным нельсоном обезвредил самое грозное оружие насекомого. Другими ногами он вцепился в туловище богомола, а челюсти сомкнул на шее. Гениальная хватка! Богомол едва подает признаки жизни, к тому же, вероятно, он получил порцию яда. Мы решили освободить богомола и вспугнуть паука. Но не тут-то было. У паука четыре пары ног. На двух парах он бодро удирает, другими, точно железными клещами, держит добычу и тащит в свое укрытие. Вот так хватка! Вот так объятие! Мастерское, единственное в своем роде, страшное, великолепное, грозное объятие, в котором отразился не только паучий инстинкт, но и прихоть судьбы, неведомая и жестокая. По воле случая могучий хищник погибает без борьбы, без надежды на победу. Хотя Рамасо не естествоиспытатель, но он следит за исходом борьбы с таким же интересом, как Бо