Владимир Матикевич. Нашествие --------------------------------------------------------------- © Copyright Владимир Матикевич From: lsapieha@tut.by Date: 14 Aug 2003 --------------------------------------------------------------- От издателя Это необычная книга. Художественная по форме -- она не содержит вымысла. Выстраивая уникальную цепь из конкретных фактов новейшей белорусской истории, свидетельских показаний, психологических сцен, автор открывает скрытую от людей теневую сторону белорусского режима. Автор не ставит вопросов, не дает ответов. Он просто описывает социальный, политический, психологический феномен личности Лукашенко, личности, которая вместе со страной неумолимо движется к катастрофе. Мир в восприятии Лукашенко -- черно-белый. Его и вражеский. Переубедить врагов сложно -- легче уничтожить. Мертвые не опасны. Автор раскрывает психологию принятия решений, раскрывает механизмы преступных действий команды Лукашенко, показывает уникальную трансформацию человека, прошедшего путь от рядового директора отсталого совхоза до одиозного политического деятеля, которого по праву называют последним диктатором в Европе. Книга проливает свет на причины всеобъемлющей ненависти к окружающим, лживости, патологического карьеризма А.Г.Лукашенко. Фамилия автора, ныне проживающего за границей, по понятным причинам, изменена. Стена возникла перед ним внезапно. Полуистлевшая, в трещинах... Как добраться до нее, не упасть, не споткнуться о корни деревьев? Тошнило, огромные ноги не слушались, слабея. Вдалеке -- шум глухих голосов: то ли безумных, то ли пьяных... Вряд ли догонят... Он должен сделать это сегодня. Завтра мухи снова облепят его тело, уже неживое. Он рванул на себя дверь. В нос садануло смрадом. Дернул за ремень -- солдатские штаны застряли на широких бабьих бедрах. Неуклюже подпрыгнул. Раз, другой. С потолка глянула петля, и голова, существуя как бы уже без огромного заледеневшего тела, полезла в нее. Туго... Выдержит. На минуту мир туманный и вонючий качнулся. В утробе вдруг ухнуло и затошнило. Руки царапнули балку. Назад? Уже поздно. Его потащило в темноту, смрадную, но уже нестрашную. Просто он не мог ее разглядеть. Из дверей пахнуло холодом... -- Я говорил, что это дебил. Нельзя с ним водку пить. Для шизика стакан, что красный цвет для быка. Неужели он снова в кошмаре под названием жизнь? Приоткрыв глаза, увидел сослуживцев по зоне. Ну все, теперь выпрут... Жаль места хлебного: можно было зеков обирать до портков и глумиться нещадно, а теперь сам в параше... Гады. -- Вставай, сука, сейчас разговор будет. Кто-то плеснул в него из ведра. Вода отдавала помоями. - А на хрена я его из петли доставал? Да я бы его сам в петлю засунул. - Так ведь пил с кем -- с нами. И кончится наша малина. Иди в колхоз колоски собирать. Начнутся разборки, комиссии... - Жили себе спокойно... И откуда он взялся? Он с трудом различил голос начальника колонии. - Ты смотри, я думал, такой уважительный, безропотный, честный. А у зеков воровать стал через два дня. Через пост стал таскать сами знаете что. Понятно, мы тоже угощаемся, но без обид, по-братски. А этот... Пришлось поговорить с ним. Все на места расставить. И понял он меня вроде. А сегодня такую свинью всему нашему учреждению решил подложить. Неси-ка, Степан, по стакану. Смердит от него и на душе гадко... - И как он в погранвойсках-то служил? Потом еще в чекисты метил. Как не заладилось, так к нам на зону подался. - Товарищ начальник, да на хрена нам такие майсы? Увольнять его надо. - А помните, как он меня... - Да, точно, тебя... Выпил Саша стакан, побелел, потом красный стал. Глаза вылезли, и как засадит тебе... Никто ничего и не понял. - Куда засадил-то? Надеюсь, его здесь к этому пока не приспособили. Все захихикали. -- Тут бы я его порешил на месте, если бы не сослуживцы. А так пришлось по усам вмазать -- больно противные. Тело дернулось и рухнуло на живот. Какая-то слюна из крови и дерьма снова потекла из него. На минуту голоса смолкли. - А я еще на ту замочку начальство пригласил. Стыдуха. После он куда-то сбежал. Кинулись искать -- а он в петле висит, морда уже синяя. Вытащили, дыхалку восстановили. Ожил. Я спрашиваю: чего это с тобой? А он: "Ничего, гражданин начальник, не помню". Настолько дурья башка съехала, что товарища с гражданином перепутал. -- А может, он сидел? В ответ заржали. - Кто такого в зеки возьмет? И плакал тогда, и клялся, что больше не будет... А сегодня вот снова. - Надо гнать в шею, пока не поздно. - Гнать... -- мычали вокруг. Пока ему все безразлично. Желанна -- только темнота. Голоса уходят прочь... Ни одного голоса. Он -- в пустоте. Завтра он снова будет жалеть себя и ненавидеть других. Холодная вода, несколько слабых ударов по деревянному телу. - Просыпайся, сука... Тебе знаешь что пить... - Хлопцы, так я ж ничего... - Вставай! Что будем с тобой делать? Может, опять дать веревку? - Я ничего, извините, не помню, никакой веревки. -- Чтобы вспомнил, так надо бы его в ту камеру, где очко уважают. Там сразу все вспомнит. - Никакого очка не помню, ничего не помню. - Вот заладил: помню, не помню. Гнать его надо в шею от греха подальше. - Давайте ему сувенир подарим на прощание -- конец от петли... -Ага, и кликуху дадим -- висельник. Все дружно зареготали. - Ты нам расскажи, чего в ЧК тебя не взяли? Может, и там голову с жопой перепутал, в ремень шеей полез? - А вообще, кто ты, откуда, хотя нам на это наплевать... Проваливай, как говорят, по собственному желанию. Последние слова начальника колонии застряли где-то посередине комнаты, словно повисли в его, Сашкином, помутненном разуме... На обочине сельской дороги, ведущей в районный центр Лиозно, стоял запыленный, старый "мерседес". Депутат Верховного Совета Шейман, передернув затвор автомата-пистолета Стечкина, заорал стоявшим поодаль Титенкову и Кучинскому: - Отойдите, бляди, а то еще вас случайно грохну! - Ты смотри, в бак не попади. В свою машину бы хрен стрелял... Пуля, шваркнув о металл, застряла в обшивке машины. - Может, еще разок? -- спросил Шейман. - Да хватит. - А что скажет наш кандидат в Президенты? -- хором обратились стоящие к Лукашенко. - Одно скажу... Кончайте херню. Как бы эта сраная затея против нас не обернулась. - Не обернется... После рваного костюма у входа в Совмин надо дальше идти... Понадобится -- и жопу тебе подстрелим. Надо доверять специалистам. - Да пошли вы... -- сказал Лукашенко. - Когда будем делать заявление о покушении на народного представителя? - Завтра, а теперь поехали в баню, все уже накрыто. По дороге он все не переставал думать: "Ясно, сейчас подключат ментов. Доказать, что не было никакого покушения, несложно: стреляли из "мерседеса" такого-то, ни одной машины обнаружено не было, и так далее... Да хрен с ними! Авось все удастся. Прошла ведь утка с гвоздями для дачи Шушкевича. Быдло, или, как выражается умник Федута, белорусский народ, все проглотит. Интересно, что скажут лощеные Гончар и Булахов? Скорее всего: "Сработано топорно, правда всплывет в течение часа". Черт с ними, есть проблемы и покруче". Машина остановилась около покосившегося здания. Их встречал коротко остриженный, невысокий, с бегающими глазками человек. Услужливо вглядываясь в лицо кандидата, представился: - Михаил Езубчик -- будущий министр строительства. - Будешь, если выиграем, -- буркнул ему Лукашенко. В предбаннике остро пахло сухими вениками и вареной колбасой. Выпили, залезли на полку. - По-моему, все-таки херня, не поверят... - Да ладно тебе, дело сделано, -- сказал Шейман.-- Завтра увидим... Со скрипом, впуская холодный воздух, открылась дверь в парную. На пороге в чем мать родила, бледный, с пистолетом в руках, стоял Кучинский. - Что, Виктор, что случилось? -- прокричал Лукашенко. - Ничего. А вдруг они сюда явятся -- защищать тебя кто будет? Лукашенко вытаращил глаза -- член по соседству с пистолетом. Кучинский стоял, переминаясь с ноги на ногу, оглядывался по сторонам: что делать с "Макаровым"? - Ты его в жопу засунь, -- посоветовал Титенков. Баня взорвалась от хохота. Все попадали с полка. Слегка успокоившись, похлопывая тощий зад Кучинского, Лукашенко сказал: - Стану Президентом, будешь ты у меня порученцем по особым делам. Решено... Ну все, хлопцы, еще выпьем и пора спать. Спали вповалку, на банном полке. Утром их разбудили охранники. Надо подавать заявление о покушении. Могут нагрянуть менты. В машине Титенков, сидевший рядом на заднем сиденье, развеял сомнения друга: - Саня, все нормально. Ты победишь. Только вот возникает вопрос: "Кто ты и откуда?" - А знаешь откуда? -- он вдруг вспыхнул -- Откуда и ты! Из п...! Как хотелось ему тогда вмазать по тупой Ваниной роже. Он едва себя сдержал: все-таки ехал в "мерседесе" Титенкова, ел его харчи, носил костюм, купленный его дружбаном Витькой Логвинцом. К тому же Шейман, пьяный в сиську, без конца твердил: "Проскочили, проскочили... Народ вздрогнет. Стреляли в кандидата... Покушение... На тебе, выкуси, Вячеслав Францевич. У тебя власть, а мозгов нет. Да я бы на твоем месте всех нас в один миг...". - Ты чего это несешь... В какой такой один миг? Закон существует... - Да я твой закон... Сам потом поймешь, как это делается. - У тебя все же пуля в голове не зря сидит... - У меня и в кармане кое-что есть. Обойма не пустая... - Нажрались... Успокойтесь, -- сказал Лукашенко. -- Там разберемся, кто на что горазд... Государственная работа -- эта не стрельба по крышам. В машине стало тихо. Непонятно почему, но и через много лет он вспоминал этот странный титенковский вопрос, и длинными бессонными ночами, когда оставался наедине с овчарками и охраной за стеной, его преследовал чей-то голос : "Кто ты и откуда ты?" Часто во сне он кричал : "А кто вы? Откуда вы? Вы все -- дерьмо!" -- и, просыпаясь в холодном поту, плакал навзрыд... Безрассудная ненависть постоянно жила в нем. Старые и новые обиды, словно кровоточащие раны, разъедали его мозг и волю... ...Колодец. Чернота внизу. Крепкая рука, сжимающая его горло. -- Сейчас ты будешь там... Удавил мою кошку! Эхом отзывается бездна. Били долго и часто. Он не мог сосчитать этих ударов. Все темнело в глазах, и боль пропадала сама по себе, будто тело улетало куда-то. Но потом всегда чувствовал на себе теплые руки матери и что-то холодное на опухшем лице. - Ну что ты опять натворил? - Не знаю, они сами... - Боязно мне, сынок, когда деревня ненавидит... Ох и боязно... Он оправдывался: - Не могу выносить этих людей, не могу... Ненавижу их! И матери грешно думалось: "Может, лучше бы он задохнулся тогда при родах от травмы и перевязанной пуповины?!" Ей было страшно от того, кого произвела она на свет, и все чаще и чаще она, сгорбленная, застывала перед репродукцией иконы Богоматери, вырезанной из журнала. Его мать Катерина была родом из деревни Александрия. Вроде бы всего несколько домов обозвали так в тридцать девятом. В колхоз тогда насильно согнали несколько хуторов. В деревне этой не по своей воле оказался и дед Катерины, основатель рода Трофим Лукашенко со своей женой. Деду не повезло -- остался он бобылем перед самой войной да четверо детей. После войны деревня пьянствовала и голодала. Как-то Катерина, осмелившись, подошла к отцу: - Батька, прости меня... - Чего? -- отозвался тот, едва разлепив глаза от пьяной дремоты. - Не могу я больше тут, в город подамся. - Подавайся, мне все равно конец. И остальных забирай. Не выдержим мы тут, всем конец придет. Катерина поехала в Оршу. Там на льнокомбинате набирали девчат. Стала учиться на ленточницу. Он хорошо помнил этот невеселый рассказ матери. Он все помнил, даже то, что хочется поскорее забыть. Вот их класс вывезли убирать картошку. Все в поле, а он на верхушке дерева воет по-волчьи. Обучил его этому вечно пьяный брат матери Трофим. Этот Трофим предрекал его будущее: "Дебильный ты, Сашка, но настырный -- всех нас в роду превзойдешь". Учитель немецкого языка Акминский картошку копал со всеми вместе: "Это хлеб наш белорусский, ему замены нет". Ненавидел он этого Акминского уже давно. С тех пор, как тот устроил выволочку ученику Саше Лукашенко за доносительство на товарищей по школе. "На тебе, фашист поганый!" -- схватил камень, и прямо в глаз. Эдуард Владимирович от боли и неожиданности на землю рухнул. - Ты что делаешь? -- накинулись на Сашу дети с ведрами. Кто-то вмазал ему в поддых. - Байстрюк есть байстрюк! - Отпустите его, не говорите так больше. -- Акминский разнимал дерущихся. До хаты пробирался чужими садами. Под ногами катились яблоки, мешали идти. Он их тоже ненавидел. - Мама, я байстрюк? - Да ты о чем, сынок? - Я про батьку. Был он или нет? Катерина погладила сына по голове: - Был у тебя батька. Если б не был, то и тебя не было бы... Но не наш деревенский, не нашей крови... Кровь, сынок, не выбирают... - А почему я байстрюк? - Так глупости это все. Каждый ребенок байстрюк, если батьки не знает. - А я почему не знаю? - Немаулятка ты был. А батька Гриша -- цыган он по роду, так тебя и не увидел. На льнокомбинате он очес вывозил. Нормальный батька, только с одним глазом... А цыгане, знай, сынок, не все воры да обманщики. - Почему же он не с нами? - Катерина задумалась, помолчала. - Не один он был... С бабой, семьей большой... Да и без глаза... Цыган. Как такого в деревню нашу тащить? Да и он не захотел. - Когда его встречу -- убью. - Катерина вздрогнула. - Так нельзя про людей говорить, особливо про батьку. Он насупился, схватил топорище и швырнул в стену. - Я бы его, цыгана, вот так, вот так. Не называли бы меня байстрюком. - Да опомнись ты. Мать я твоя, дом у тебя есть, веска, люди наши... - Сволочи они все. - Не слушаешь ты меня, сынок. Не знаю, как и объяснить тебе все. - Да ладно, ну дурень я, ну отпетый дурень. - Не надо так, поберегись ты, чума над тобой летает. Я сон видела: чума прямо над головой. - А ты не боись, мать. Только я доберусь до них, уж доберусь. Из воспоминаний С., соседа А.Г. Лукашенко: "Деревня наша небольшая. Вся на виду. Мы его байстрюком не называли. Иногда за глаза, бывало, а так ни за что. Да не один он был таким. Придурковатый -- это было. Особенно по малолетству. Рожала его Катька тяжело, отхаживала долго. Зато когда поднялся на ноги -- черненький, вертлявый, чистый цыганенок, -- настрадалась от него, на две жизни хватит. Злым рос, уж неизвестно отчего. Бывало, повадится в чужой сад -- не отобьешься. Столько шкоды наробит... Сейчас он Президент, самый честный, говорить научился, а тогда? Всякое было... И кошку без причины придавит, и поленницу дров разнесет, особливо у того, кого невзлюбит. Не любили его в деревне, хотя и прощали его выкрутасы -- безотцовщина. Были ли у него деревенские прозвы? Ну как без них. Звали курощупом, пока в школу не пошел. Блажь имел, любил курей щупать. Засунет свой неокрепший палец в задницу и, обнаружив там яичко, орет на всю улицу, мамку зовет. А как в школу пошел, Катька нарадоваться не могла -- учился старательно. Пел, стихи про любовь рассказывал, активистом был. Как водится, любил шепнуть о непорядках в классе кому надо. Били его за это, да не шибко -- свой и добра желает. У себя -- ни кола, ни двора. Забор только недавно поставили, а порядка в чужом доме хотел. Вишь, как все пошло, куда его дорожка вывела -- в Президенты... Раньше работу в деревне бросали, когда наш "Будулай" выступал, бабы млели: крепкий, красивый мужик, артист, словом. Вот только палец с детства растопыренный выдает. По нему мы в нем своего признаем. Теперь шороху поубавилось. Успокоились. Привыкли, что ли. В деревне говорят -- трепло наш Сашка. Проку от него, как от коровы яловки в голодный год. Вот рассказал вам, а сам думаю, что как признает меня Сашка. Со света сживет. Мстительный очень. Ничего не прощает". Дождь бил прямо в лицо. Дорога расползлась. Галина едва доплелась из детского сада до хаты. Мог бы и довести... Обещал ведь, звонил, а потом опять, кот помойный, пропал неведомо куда... Хотя вся деревня знает, куда. К Маськовой. Захотела бы, так выгребла бы его из Ларискиной хаты за облезлый, зачесанный по примеру дядьки Трофима, чуб... А что он там, так сомнений нет, только не хочется ей мараться о потную морду. А тут еще Алла Коноплева, подружка так называемая, жена участкового Володи Коноплева, когда голоса для регистрации кандидатом в Президенты собирали, подошла, обняла, спросила, как дела, да и рот кошельком раскрыла: - Иду я , смотрю, автобусы для сборщиков голосов разъезжаются. Под командой, ясное дело, моего Володьки... - И что? - Да как что?! Лариска Маськова не одна, сука, приплыла, а с дочкой. Мол, в помощь, голоса для Сашки собирать... А машина его опять возле хаты ее стояла всю ночь. - Ну молодец. Спасибо тебе огромное. Галина не скрывала своего раздражения. - Да не за что, ты прости, я это так, по доброте и открытости. Держи своего кобеля на цепи -- сорвется, никакими коврижками не заманишь... В доме стояла гнетущая тишина. Казалось, что остановились даже вечно спешащие часы-ходики. - Дура я, дура, -- горько вздыхала Галина, -- куда мои глаза глядели? Не зря говорила свекровь, что он с малолетства под подол к девкам лазил. Видно, кровь цыганская бурлит. Да и дурень он отпетый. А у дурней, как говорят на деревне, стоит, как у быка-производителя. Сейчас он ходит гоголем -- а кем раньше был? Ни на одной работе не держался, поработает с полгода -- и все, сидит дома, бумаги на бывших сослуживцев строчит. Если б мама моя его в институт не пристроила -- до сих пор бы мух ловил да к себе в штаны запускал. Об этом юношеском ротозействе как-то за чаркой рассказывал его школьный друг Колька Шебеко. Шум за окном прервал ее тяжкие мысли. Возле ворот дома затарахтел Сашкин "уазик". Он ввалился в дом, бухнулся на диван, раскинув толстые ляжки. - Устал, мать. Заела работа. Учуяли про меня, комиссий разных напустили. - А Лариска Маськова в комиссию входит? Против тебя борется или нет? Санька, мигом вскочив, заорал: - Да какая еще Лариска? - Возле хаты которой машина твоя ночует, а ты, кобель поганый, в кровати подчуешься... Пошли мы однажды в суд, так надо было дело и добивать. - Вранье все да бабьи сплетни... А в суде ты сама струхнула. Теперь они нам не нужны. Скоро я съеду, совсем съеду. Не понимаешь? Сейчас уже все понимают, у кого мозги шевелятся... Она вспомнила операцию после аварии в 1982 году. И когда у него начались припадки эпилепсии, лекарства горстями глотал. Предупреждали ее врачи, что может стать ненормальным... - Да зачем я с тобой осталась, когда пластинку в голову вставили?! Была бы свободной и хлопцы счастливыми... Блядуешь, жизни нет. Соседи надо мной смеются. "Вот бы исчезнуть куда-нибудь, да надолго, чтобы глаза ее не видели", -- со злорадством подумал он. - Давай развод и лети на все четыре стороны... - А дети куда пойдут? - А хоть куда. Я такое еще всем устрою... Представить не можешь... А с этими бабами отвали от меня! - А Надьку Гарбузову помнишь? Мало ее раздирал? Не помнишь, как муж ее засаду на тебя устроил? Просадил жаканом машину насквозь, а ты, сука, спасся... Он вскочил с дивана, натянул телогрейку: - Ты много, много чего можешь вспомнить? Кто ты такая? Помолчала бы... - А Надьку Вашкевич ты тоже не помнишь? Сильно вы с ней в обществе "Знание" общались... Весь райком партии на ушах стоял. Думаешь, я не знаю, чего ты "Знание" на сверхсрочку променял?! Я помню -- пришла в райком с жалобой, а Надька Вашкевич следом за тобой уволилась по собственному желанию. И уехала в Молодечно. Галину Родионовну понесло. Все, что копилось в ней годами, разом хлынуло: слова, слезы, старые и новые обиды... - Нехорошо, позоришь ты меня. На работу стыдно ходить. Только и говорят о твоих похождениях -- третьего сына Гарбузихи бабы Лукашком называют. Я его приделала ей или ты? - Да ты вообще оборзела, -- взвился Лукашенко, -- деревенских сплетен наслушалась! Против меня заговор в совхозе зреет. И ты, я вижу, с ними заодно. Какой еще такой Лукашок? Да ты не п..., лучше сразу в прокуратуру на меня напиши. Не владея собой, он рванул на себе рубаху. Его огромная ладонь перехватила горло Гали. Она стала задыхаться, тело обмякло... -- Да будь ты проклята! Он выпустил ее. Галя рухнула на пол. Услышала только, как хлопнула дверь. Машину трясло... Хорошо, что дорога свободная. Ну, достала дура, жизни нет. Кто вы такие, чтобы меня контролировать? Да я из этого, вами разведенного дерьма, всей вашей сраной жизни, в депутаты иду. Кому это в голову могло прийти? Только мне... Над костюмами, зачесом и перхотью смеялись... Да ладно в сельском совете, там умников немало развелось, а тут в родной хате... Да кто тебя, корову, еще трахать будет, вон бабы какие под меня ложатся... Куда ехать? К Лариске? Возьмет да подкараулит возле дома... Бутылку взять? Не идет ему это зелье. Мрак, темнота подступают со всех сторон, ударить кого-то хочется, морду в клочья разорвать, убить... Возле деревни Кривель он притормозил машину. Стоящий одиноко колхозный трактор привлек его внимание. А вот и Васька Бондурков, тракторист х..в. Наверняка халтурил, используя государственное имущество... Ах ты сволочь! Схватив Бондуркова, он с размаху ударил ему кулаком в лицо, швырнул его на землю, стал бить ногами... - За что, Рыгорович, за что? Выпил я самую малость, домой еду... Рядом возникли какие-то голоса, но он не различал их, никого не видел. Бил, попадая в какое-то кровавое месиво, будто себя самого от непонятно кого защищал. Его оттащили от Бондуркова, когда у того и другого пена изо рта пошла. У тракториста нога сломана, директор невменяемый. Кого куда везти? В больницу или милицию? - Пошел, я пошел! -- он замахал руками и побрел прочь от "уазика". Утром, оледеневший, очнулся в стоге соломы. Оглядевшись по сторонам, побрел к хате... Опять разговор с Галей... Где был, что делал? А что он делал на самом деле? Куда он идет, к чему? Перед ним опять стена смерти, казалось, неизбежной. Его охватило чувство ненависти и страха. Кого ему бояться? Кого ненавидеть? Всех! До единого, кого подослала жизнь. Он не верил никому, даже самому себе... Но он идет, он движется к какой-то непонятной еще цели. Далека она или близка? Неведомая сила над ним. Кем посланная? Может быть, дело все в каменном идоле, которого нашли недавно под Шкловом? Идол языческих времен. Высеченный из камня рукой неведомого автора. Может, он и есть тот самый оживший идол. Тогда нет ему границ, нет преград и все это дерьмо будет под ним. Он ввалился в хату, произнес: - Галя, мне хреново... Я чуть человека не забил до смерти... Родионовна покачала головой: - Или блядуешь, или людей избиваешь. Милиция уже приезжала. Доискаться тебя не может. - Доищутся, обязательно доищутся, -- ответил глухо. -- Все вы меня доищетесь! Из уголовного дела No 143. Заведено Шкловским РОВД: "22 октября 1989 года директор совхоза "Городец" А.Г.Лукашенко, применяя физическую силу, избил механизатора того же совхоза Бондуркова В. В результате проведенной медицинской экспертизы выяснилось, что в результате хулиганских действий Лукашенко А.Г. пострадавшему Бондуркову были нанесены телесные повреждения средней тяжести в область шеи, головы, паха. Были выявлены многочисленные кровоподтеки на всем теле". Из свидетельских показаний А.Подольского, жителя деревни Кривель: "22 октября Бондурков помогал мне вспахать мой огород. После работы мы сидели на лавочке. Когда стемнело, к нам подъехал на УАЗе директор совхоза Лукашенко и стал кричать на нас. Затем ударил Бондуркова кулаком в лицо, а когда тот упал и стал подниматься, стал бить его ногами". В ходе предварительного расследования на имя начальника РОВД поступило еще одно заявление от механизатора Ивана Богунова. На основании вышеизложенного, возбудить уголовное дело по статье и передать дело в производство". * * * Из показаний горничной гостиницы "Октябрьская" С.: "-- Наши источники сообщают, что между вами и народным депутатом А.Г.Лукашенко была интимная связь? -- Я женщина одинокая, ребенка одна ращу. А тут народный депутат, обходительный такой, простой, наш мужик. Обещал картошки привезти, помочь деньгами. Наговорил, что разводной, один двоих детей поднимает на ноги. После всего, что было -- противно говорить. Поимел и бросил, как у нас девки говорят. Ни картошки, ни денег. Сволочь, извращенец. Белье мое спрятал. Говорит, на память. Бутерброды занюханные и рубашки грязные -- вот и все мое мимолетное счастье. Бросила я его или он меня, бес его знает. Теперь уже и не помню. Когда говорят о женщинах Президента, так это про меня. Иногда выступает по телевизору, так девки на весь этаж кричат: "Беги, твой выступает". Меня как током прошибает. Ревом реветь хочется... Да что я? Теперь все такие. Страну жалеть больше надо..." Он протянул руку -- горячее женское тело рядом. Неплохую подружку подобрали ему. Молодец Виктор, афганский опыт пригодился. И в постели женщина что надо, и докторша хорошая. Не хочется вставать. Закрыть бы глаза еще на несколько часов, но ничего не поделаешь. Еще нужна пробежка. Без этого он не может. Многие не понимают... Да и как объяснишь. Без этого черная стена надвигается на него, мысли теряются, исчезают, хочется бежать от этого, бежать... Он вскакивает с постели, натягивает спортивный костюм. Ирина повернулась во сне. Оголился розовый сосок ее пышной груди. Он выбежал на крыльцо и рванул по дорожке. Рядом пристроились две овчарки. Откуда-то смотрят глаза охраны. Чудное утро. Какая жизнь! Только бежать, бежать. Тогда ему становится легче. Сегодня он примет, может быть, главное решение в своей жизни... Минут через сорок он уже стоял под душем. Надо срочно вызывать Бородича и Тесовца. Срочно! Распоясались вконец. Поиграть в демократию захотели. И это при его власти -- власти Президента. Стадо говорилыциков. Узнаете вы у меня, как голодовки устраивать в Верховном Совете. Ворвавшись в свой кабинет, он вызвал начальника охраны зданий майора Тесовца. - Где Бородич и Аголец? - Выехали. - Сколько можно ехать, или им тоже нужен "зеленый коридор"? Через несколько минут начальник Службы безопасности Президента Бородич и командующий внутренними войсками Аголец были в его кабинете. - Значит, так. Необходимо положить конец этому бардаку. Голодают в Верховном Совете. Что задумали, твари! Переворот устроить?! Президента обмарать?! Не получится! Сегодня к утру надо вышвырнуть эту мразь из зала. Пусть ползут по своим любимым улицам, там, где их уже никто не ждет. Лицо Бородича стало бледным. - Все понятно, когда начинаем операцию? - Сегодня же. Только попозже... Лучше ночью, глаз посторонних поменьше. - Какие силы задействуем? -- спросил Аголец. - Службу безопасности, внутренние войска, "Альфу". Можете быть свободны. Докладывать мне об обстановке каждые двадцать минут. А пока я должен тут позвонить одному кoзлv... Пока он сидит на своем стуле. Он набрал номер. - Добрый день, Мечеслав Иванович... Приятно, что рано на работе. - Доброе утро, Александр Григорьевич. - Ну что у тебя нового? Сессию будешь продолжать? Только что Рыбкин звонил, в Москве от тебя решения ждут, а ты молчишь, ждешь, отсидеться хочешь. Пойми, -- продолжал Лукашенко, -- мы не можем допустить прибалтийский вариант. Ты что, хочешь, чтобы у нас вышвыривали русских и коммунистов вешали? Не забудь, Мечеслав Иванович, что мы с тобой с одного гнезда, а они кто? Националисты, отщепенцы недоделанные. Я только что разговаривал с Кремлем. Москва возмущена шабашом, который наши националисты устроили в Верховном Совете. Барсуков готов отправить нам сюда команду на помощь... Только что звонил мне Примаков. Россия не может спокойно смотреть на все это. - Мне это тоже не нравится... А что поделаешь? Общественное мнение, телевидение такое раздуют... - Да ты не волнуйся, я все на себя беру. Я гарант, и ты здесь не при чем. Трубка молчала. - У нас что, связь прервалась? - Я вас слушаю, Александр Григорьевич, -- сказал Гриб. И после паузы добавил: -- Вы Президент, поступайте как знаете. Полномочий у вас достаточно. Только об одном прошу, Григорьевич: чтобы обошлось без стрельбы и увечий. - Спасибо, Мечеслав Иванович. Иного ответа от тебя не ожидал. Кстати, только что подписал указ об обеспечении всем необходимым в работе Верховного Совета. Если будут какие-нибудь просьбы -- звони, всегда буду рад. Спать в эту ночь он не ложился. Беспрерывно звонил телефон. Хриплый, вкрадчивый голос Примакова: - Александр Григорьевич, вы, я понимаю, не спите. Бессонная ночь у нас, но что поделаешь... Вы молодой Президент, а я старый политик... Вы не суетитесь и не бойтесь... Мы рядом... Все будет нормально... Дума, Президент вас поддержат... Вы делаете благородное дело. - Спасибо, Евгений Максимович. Большое спасибо... От меня лично, от людей, которые рядом со мной. Мы вас ни в чем не подведем. Положив трубку, он слушал доклад дежурного офицера. Подготовка заканчивается. Операция состоится в три часа ночи. Возьмут всех спящими. Потом сидел в кресле, глядя перед собой. Вдруг понял: он должен сам все видеть... Набрал Шеймана. - Ты едешь со мной? - Хорошо. - Выезжаем через десять минут. Перед выездом в темноте лично сам снял флажок с президентского "мерседеса". Приятное возбуждение делало его решительным. Наконец он доберется до них. Устроит темную, отомстит за все обиды. Машины неспешно катили по спящему городу. Темные окна. Никто и не представляет, какое кино начнется сейчас. Все будет снято на пленку -- он отдал команду. И не только для того, чтобы доказать Москве -- он никого не убивал. Он будет крутить ее, наслаждаясь ярким зрелищем раз за разом, когда черная стена опять начнет давить на него. Подъехав со стороны улицы Мясникова к дому Правительства, он поднялся с Шейманом и человеком в черной шляпе на второй этаж Совмина. Отсюда ему будет все хорошо видно. - Начинаем, -- сказал Аголец в трубку. Депутаты сидели, тесно прижавшись на подиуме за столом председателя. В зал вошли Тесовец и Бородич. - У вас три минуты, чтобы покинуть зал. - Мы никуда не уйдем. Яркий свет разом вспыхнул в огромном здании. В открывшиеся двери змейками, с оружием наперевес, рядами потекли и остановились в боевых порядках люди Наумова. Спецназовцы в черных спортивных костюмах и масках через эти живые коридоры бросились на сидящих. Депутатов по одному стали вырывать из-за стола и сбрасывать вниз. Там их встречали люди в шлемах, с дубинками в руках. Раздавались глухие удары... И вот он видит их. Их выводят с опущенными головами. Вот вам байстрюк, вот вам Президент -- директор совхоза... Как будто он сам приложился дубинкой к каждому из них. Кулаки его, сжимаясь, потели... Вот вам привет от одноглазого батьки цыгана, от дядьки Трофима. Он чувствовал, как возбуждается, будто от прикосновения к Ирине. Кровь стремительно разносится по жилам. Хочется кричать -- бейте их сильнее, решительнее, Президент это разрешает! Этой жалкой кучке беспомощных врагов никогда не отнять у него власть! В коридорах больницы стоял удушающий запах нашатыря, еще какой-то отравы. Человек в длинном пальто и широкополой шляпе постучался в кабинет, на котором висела табличка: "Начмед Сакадынец О.С.". - Ну и смердит у вас, батенька... - А вы, собственно, кто? Человек молча протянул красную книжицу. - Понятно, а пахнет у нас обычно, больницей. - Но у вас же не совсем обычная... Больница непривычная... Вот с этим связано, -- опер покрутил пальцем у виска. Врач рассмеялся: - Ни один человек не должен зарекаться от посещения нас... Даже самые великие состояли на учете в подобных зеведениях... Иногда сам думаю, не стать ли пациентом. Может, в жизни все наладится... Итак, что привело вас к нам? Вообще-то люди из вашей конторы частенько нас навещают. - А что делать? Такая работа, -- вздохнул гость, поглядывая на полупустой стакан, стоящий на столе. -- Тут тайны человеческого мозга. Не всегда нормального. А кто вообще может определить -- кто нормальный, а кто нет? Вон, возьми любого великого, я повторюсь -- или шизик, или отпетый идиот... - Это уж точно, -- согласился врач. -- Да и среди не слишком великих и даже совсем маленьких полно идиотов. - Интересует меня одна история болезни... Если, конечно, она у вас имеется. Мужичок уж больно активный. То Генеральному прокурору СССР настрочит на все районное руководство, то в КГБ писульку пришлет, кого в районе надо брать, то на работу к нам просится... - Посмотреть -- дело несложное. Фамилия, имя, отчество? - Лукашенко Александр Григорьевич. Вот карточка со всеми данными. - Сейчас запросим историю болезни. Через несколько минут в руках у опера оказалась тощая папка. Не очень богато, но то, что вам надо, вы здесь найдете. Мозаичная психопатия. Наблюдались припадки эпилепсии, садистские наклонности. Во всех окружающих видит врагов. - А садистские наклонности в чем проявлялись? - В детстве любил душить кошек. - М-да... Я ведь не случайно зашел к вам. Он написал генеральному прокурору СССР, что школьный сторож пьет и сожительствует с завучихой. А дядька Рыгор ворует с фермы силос... Опер раскрыл папку. Внимательно посмотрел на врача, спросил: - И как вы нашли такого пациента? - Давно уже... После окончания пединститута явился к первому секретарю обкома партии и стал требовать назначить его директором совхоза... Мы заинтересовались пациентом и сделали запросы в пединститут, по месту жительства и работы... Изъяли амбулаторную карту из детской больницы. Выяснилось, что Лукашенко в детстве страдал садистскими наклонностями, был комиссован из армии по статье 76, с тем же диагнозом -- с должности замполита в/ч 04104. Больные с таким диагнозом имеют крайнюю склонность к манипулированию окружающими, лживости. Они склонны к сверхценным идеям, как кажется им, отличаются подозрительностью и события вокруг себя оценивают как заговор. Обычно у таких больных отсутствуют близкие друзья, они не способны поддерживать нормальные долгие взаимоотношения с людьми. Эти же факторы побуждают к постоянной смене половых партнеров. Мы, врачи, считаем, что эти люди входят в так называемую группу риска, из них вырастают маньяки... Опер устало взглянул на врача: - Да, для школы КГБ он явно не подходит. Но использовать кое в чем можно... Врач вздохнул: - Если уж такие ущербные пользу приносить будут, то наши больницы на каждом углу строить придется. А вообще-то давайте я позову врача, который вашего парня обследовал. - Я не против... -- сказал опер. Врач позвонил по телефону. - Федор Степанович, зайдите ко мне... Только очень срочно... - Иду... Молодой паренек вошел в кабинет. - Тут вашим пациентом интересуются, вы вели его амбулаторно. - А чего там интересоваться?! Два раза пытался повеситься в Шкловской тюрьме. Когда учился в институте, проверял все тумбочки на наличие спиртного, девок вылавливал, фамилии записывал. Гипертрофированное правдолюбие. Стучал, куда только мог. Извините за научный язык, у него злокачественный нарциссизм, плюс комплекс неполноценности, плюс синдром "сверхценных" идей... Одним словом -- весь набор психических отклонений, которые мы квалифицируем как мозаичную психопатию. Такой человек может всю жизнь прожить рядом с вами и, кроме замкнутости, агрессивности и чудачеств, не будет ничем отличаться от других. Главное, не спровоцировать в нем развитие этих негативных качеств. Но если такой человек получает возможность принимать решения и подчинять себе других, в этом случае он начинает представлять огромную опасность для окружающих... Хорошо, если это семья, плохо, когда деревня или целый город... Все знали его сиплый голос. Как-то подбежал в своем самопальном костюме, с зачесом слева направо через всю голову, усыпанный перхотью, к премьеру Вячеславу Кебичу, протянул руку: - Депутат Лукашенко. Помните такого, Вячеслав Францевич? Рад приветствовать... Кебич рассмеялся: - Тот самый, который подписи на всех и про все собирает? - Работаем, Вячеслав Францевич. Народ избрал, надо работать... - Ну, работай, работай... Молодец, что против частной собственности на землю выступаешь... Нашу партийную линию держишь. Не можем мы матушку-землю раздавать кому угодно. И, хитро прищурившись, спросил: - А себе надельчик не прихватил? - Да вы что, я за народ радею. Сам гол как сокол. Хотел взять землю, да отказался. А чего вы задаете этот вопрос? Я и на сессии об этом сказал. - Ты там разберись... Мне говорили помощники, что кто-то из района мне звонил. Вроде бы землеуправ. Будто бы есть у тебя немалый надел земли... Кебич ушел. Он побежал к телефону, набрал номер районного землеуправа Гордеева. - У тебя что, крыша поехала? Премьерам звонишь... - Так напишите письменный отказ от земли. Сам ваше выступление слышал. - А я от нее не собираюсь отказываться. Мои сыновья растут, уже самостоятельно землю обрабатывать могут, деньги мозолями зарабатывать. Гордеев удивился: - Как вас понимать? В микрофон на всю республику одно, а мне -- совсем другое? Где же ваша совесть? Его это рассмешило: - Где была совесть, там х... вырос. Как-то в коридоре опять столкнулся с Кебичем. Рядом, чуть в отдалении, брел Заметалин, его будущий помощник в главных делах. - О, знакомые все лица! -- сказал Кебич. -- Как идет работа на благо народа? - Нормально. Только вот трудности житейские заели... - Какие? Я ж сказал, заходите... Особенно после ваших умеренных выступлений... - Поездки в колхоз, машина добита... - Так это же мелочи. Все решим. Есть такой гараж Совмина. Можете там обслуживаться. - А если бы ее приватизировать? Кебич взглянул на Заметалина. Тот был непроницаем. -- Поможем. Пишите бумагу. Обещаю, что рассмотрим оперативно. С утра премьер был мрачен: перед глазами лежала "Народная газета". Опять эти публикации... Набрал Данилова, потом бросил трубку... Вызвал секретаря: - Пригласите Данилова, Костикова, Заметалина, Драговца, Козлова... Срочно! Вскоре все собрались в кабинете. - Считайте, что это узкое заседание Совмина... Газетку сегодня читали? Кто-то кивнул головой, кто-то робко пожал плечами. - Смотрите до чего дошли! Мы дали им демократию, свободу слова, а тут что творится? Объявляют новый номенклатурный переворот, после запрета компартии, всех нас выворачивают наизнанку... Уже до моей жены добрались. Якобы украла из госбюджета чуть не три миллиона долларов... Он обвел глазами присутствующих: - Все мы знаем друг друга. Мы не с улицы сюда собрались. Мы, надеюсь, едины. В Москве Ельцин развалил номенклатуру. Она уже из нескольких кланов состоит: либераты, демократы, партократы... У нас такого, слава богу, нет. Не наша вина, что все рухнуло и мы не в великой стране, а черт знает где... - Но за этим кабинетом большое пространство, -- поднял голову Данилов. Он всегда говорит так, что не поймешь, о чем речь. Кебич спросил: - Что ты имеешь в виду? - Многие ушли в бизнес... Фирмы, банки, предприятия... И в основном это тоже не люди с улицы, а из наших рядов. - Так им, что ли, запретить? - Да нет, пускай работают и удар на себя принимают. А эти, так называемые демократы, националисты Позняки, пускай воют. Слово "коррупция" у всех сидит в голове... - Я не знаю, о чем вы говорите, Геннадий Ильич,-- поднял голову Заметалин. -- Но мы должны управлять этим процессом... Общественное мнение имеет силу, и мы должны направлять его в нужную сторону... - И каким же это образом? - А почему бы не создать комиссию в Верховном Совете по коррупции? Пусть она разберется со всеми фактами, доложит народу, что и как есть на самом деле... Кебич обвел глазами присутствующих. - Но как создать нужную комиссию при Шушкевиче? Тоже ведь из себя демократа корчит. - Можно, Вячеслав Францевич,-- сказал Козлов.-- Мы ж смогли создать правительственную фракцию "Беларусь". И комиссию тоже создадим. Я могу переговорить с Мариничем. Человек он наш. Проверенный на разных постах. Что скажем, то и будет делать. - Только это надо делать сейчас, -- подвел черту Кебич.-- Завтра может быть поздно. Шушкевичу ни слова... - Там есть и другие неплохие депутаты, -- вставил слово Заметалин,-- так что надо серьезно подумать... --Вот и думайте, я вас для этого пригласил. Мы должны сказать всю правду народу. Она должна исходить от наших депутатов, еще раз повторяю,-- наших, а не от крикунов из оппозиции. Евгений Максимович ехал в кабинет на Лубянке прямо из ресторана "Арагви". Хотелось остаться среди друзей, но ждали дела. Доклад по Беларуси. Очень важный доклад. Они уже проиграли Азербайджан и его родную Грузию. Сейчас они могут потерять Беларусь. Этого допустить нельзя. Славянский народ, выход на западные рубежи. Ошибается Борис Николаевич, ошибается Черномырдин. Их ставка на Вячеслава Кебича. Он тоже хорошо знал его. Толковый мужик. Директор завода, первый горкома, премьер. Но сегодня, на его взгляд, это отыгранная карта. К власти могут прийти националисты. В фаворе Народный фронт, прочая оппозиция. К тому же Кебич непопулярен. Масса ошибок, компромата, правда, не крупного, но все равно... На фоне разгона компартии его причастность к прежней власти -- немалая проблема... Он хорошо помнит, как белорусские националисты затеяли референдум. Тогда им это не удалось. Сейчас они готовятся к новому броску, раскручивают антикоррупционную тему. Необходимо во что бы то ни стало лишить их инициативы. Недавно его ознакомили с последними социологическими опросами, проведенными в разных областях Беларуси. Люди устали от безвластия. Им надо что-то предложить... Примаков уселся в жесткое кресло, поднял голову. Прямо на него смотрел Борис Николаевич. Взгляд, жесткий, чуб зачесан веером. Вспомнилось недавнее выступление Ельцина: "Берите суверенитета сколько хотите, сколько проглотите...". "Самодержец..." --зло подумал Примаков и нажал кнопку звонка. Вошел заместитель. Положил папку на стол. Надпись: "Беларусь". - Не надо папок, докладывайте устно... - Ситуация в дружественной нам Беларуси крайне тяжелая. Руководство страны ее не контролирует. Все большее значение и вес приобретают сепаратистские группы во главе с руководителями националистического белорусского Народного фронта. В так называемой независимой прессе продолжается шельмование управленческих кадров, внушается мысль, что во всем виновата Россия, Кремль. Демагогически используются обвинения в коррупции, отсутствие стабильности в обществе, рост преступности... - Все понятно. Можете не продолжать. Меня интересует, что делается нашими структурами в рамках операции "Зонт". Заместитель приблизился к столу. - Наша белорусская резидентура направила усилия на внедрение агентов в политические организации, независимые газеты. В Верховном Совете была создана проправительственная группировка "Беларусь" через нашего агента по кличке "Король". Председателю Верховного Совета Шушкевичу была организована встреча с бывшим полковником КГБ Демидовым, на которой было представлено архивное дело Шушкевича и досье о его участии в вербовках и курировании подозреваемого в убийстве Президента США Кеннеди Ли Харви Освальда. В ходе этой встречи было настоятельно рекомендовано Шушкевичу дистанцироваться от белорусских националистов, занять более мягкую позицию к властям. В результате этой беседы напряжение в отношениях между председателем Верховного Совета Шушкевичем и премьер-министром Кебичем снято. Совместно с госсекретарем Даниловым разработаны несколько оперативных мероприятий. В связи с тем, что Верховный Совет на своем заседании принял решение о создании антикоррупционной комиссии, мы подготовили своего человека на пост председателя. - Спасибо за доклад. Все четко и ясно. Но вы должны понять, что Кебич -- человек вчерашнего дня. Несмотря ни на что мы должны искать другого кандидата. Этот человек не должен быть отягощен клановыми, национальными, семейными, моральными обязательствами. Словом, он должен быть мерзавцем -- но нашим мерзавцем. - Сейчас мы разрабатываем одного такого. Простой, говорливый, долгое время был осведомителем местных органов. Надо его пригласить в Москву. Присмотреться, поговорить по душам. А вдруг нам подойдет, чем черт не шутит? Сидит же Жириновский у нас в Москве, дай бог и в Беларуси получится. В Верховном Совете шум и гам. Ноябрь 1993 года. Создается комиссия по коррупции. В буфетах разливанное море... Сидят депутаты, министры и представители прессы... Депутат Скорынин предложил на должность председателя комиссии от имени фракции "Беларусь" Михаила Маринича, депутата, первого зампреда Минского горисполкома. Михаил Маринич вышел на трибуну. - Благодарю вас за доверие, -- сказал он. -- Должность мне предлагается ответственная и почетная, но я беру самоотвод... Очень много дел в горисполкоме... Не могу подвести своих сотрудников... Поймите меня правильно... Я беру самоотвод. В ложе правительства замешательство. Кебич толкнул Данилова: - Тебе не кажется, что кто-то невидимый руководит процессом. Не понимаю, что происходит. Ты же сказал, что с Мишей все договорено... - Так было все договорено. Я попросил его, и Афанасьевич согласился... - Якия будуць прапановы? -- задал вопрос Шушкевич. - Предлагаю на должность председателя комиссии Евгения Михайловича Глушкевича. Человек с опытом. Принципиальный. В прошлом председатель ревизионной комиссии ЦК ВЛКСМ. От него многим досталось... Взяточникам и казнокрадам. Мы знаем его как принципиального, ответственного человека в нашем Верховном Совете. Возражений не прозвучало. Слово взял депутат Глушкевич. Оглянувшись на председателя контрольной палаты Верховного Совета Саковича, Глушкевич сказал: - Много дел на работе, не разгрести... Еду на проверку по областям. Окончание слов Глушкевича потонуло в шуме. Посыпались предложения, фамилии. Один из депутатов вообще сказал: - А зачем нам эта комиссия?! Еще один контрольный орган, которых и так до черта... Перекрикивая этот шум, слово взял председатель Верховного Совета Шушкевич: - Я бачу, што у зале няма згоды... Трэба прымаць рашучыя меры. Я супраць стварэння гэтай камисии. А кали ужо прынята рашэнне Вярхоуным Саветам, я прапаную на гэту пасаду Алаксандра Рыгоравича Лукашенку. Ен зауседы имкнууся на адказную пасаду, некага выкрывау. Няхай сабе и выкрывае далей, кали яму тэта спадабаецца... Снова крик и шум в зале. - Кого выбираем?! Да он такое наворотит! Лукашенко подошел к микрофону. - Я оправдаю ваше доверие. Вы узнаете все, всю правду про всех... Депутаты, вернувшиеся навеселе из буфета, шумели: - Да ладно, пускай идет... Голосование. 167 -- "за". Решение принято. Кебич смотрел на зал в растерянности. И обращаясь к стоящему рядом председателю проправительственной фракции Козлову, сказал: - Как получилось, что этот горлопан стал председателем комиссии? Мы договаривались о другой кандидатуре. Козлов засмеялся: - Вячеслав Францевич. Этим человеком мы сможем управлять. Поверьте мне. - Плохо ты его знаешь. А я хорошо помню... Он пойдет на любую гадость и грязь... -Зал медленно погружался во тьму. Звезда под потолком постепенно угасала. Умолкли уставшие микрофоны... Время как будто остановилось. Никто -- ни премьер-министр Кебич, ни его проштрафившиеся министры, ни депутаты, умчавшиеся в буфет, даже не подозревали, что будет завтра... В буфете пили, наливали друг другу, произносили тосты. Им казалось, что каждое их решение судьбоносное. Они не понимали, что безответственность, разбавленная алкоголем, лишала страну будущего. И уже далеко-далеко, помимо их воли, за сотни километров от овального зала, в подмосковном Ясенево, десятки людей, работая без сна, разрабатывали в мелочах операцию под кодовым названием "Зонт"... Он вбежал в гостиничный номер. Где стакан? Налив вина -- залпом выпил. Глянул на себя в зеркало. Старт сделан. Никто его не остановит. Плевал он на своих обидчиков. Лицо точно у дядьки Трофима. Включил телевизор. Заиграла музыка. Больше не надо, никакого спиртного... Нет, еще стакан... Председатель комиссии Верховного Совета... Должность! Пускай навсегда забудут о директоре совхоза. Стук в дверь. Он опасливо распахнул ее. Лицо депутата Синицына. - Привет, Сашка. Поздравляю. -- Пожал руку. -- Но сейчас держаться надо... Пройдутся по тебе как следует... И землю вспомнят, и "Волгу" приватизированную, и участие в банке... Не говорю уже о бабах. - Херня все это. Они вагонами вывозят, а мы что с тобой? Нищие! Ты со стройки машину досок упер, а я навоза! Мы за народ должны бороться, все вскрыть, все показать, людям глаза открыть! - Ну, тебя опять понесло. Кто ж тебе поверит после всего? Он схватил Синицына за ворот, притянул к себе: - Ты хреново знаешь историю, Ленечка. Один умный человек сказал: "Чем невероятнее ложь, тем больше в нее поверят...". Да вообще плевать на все это, вот стану Президентом... Пойдешь вместе со мной? Раскрасневшийся Синицын глянул на него: - Куда деваться, конечно, пойду... Только есть одна опасность. - Да плевал я на твою опасность... Плевал... Пойдешь, куда тебе деваться. И мне тоже. А теперь отваливай, ко мне гость должен прийти. - Понимаю, понимаю, какой... В дверях Синицын столкнулся с пышногрудой женщиной. - Может, прибрать у вас, Александр Григорьевич, бельишко поменять? - Самое время, самое время, -- прорычал он, задыхаясь, и захлопнул за Синицыным дверь. Какие-то шаги... Вроде бы по траве. Мягкие, неслышные. - Вот мы и встретились. Наконец-то... Его руки ощущают мягкую шею. - Здравствуй, папа... Это я, твой байстрюк. Голова выворачивается, дергается... Бикфордов шнур. Огонь, ползущий по нему, обжигает пальцы, ладони... Он открывает глаза. Никакого света. Можно опять закрыть их. Кто-то подступает все ближе и ближе... Шаги мягкие, почти неслышные... На его лице пот -- липкий и пахучий. Наконец-то... Снова мрак, черная завеса перед светом, так и не впустившая его. А ведь он ждал этого. Может, всю предшествующую жизнь. - Здравствуй, здравствуй, папаша, я так давно тебя жду. Очень давно. Пальцы впиваются в мягкую, вздрагивающую плоть. - Ты готов или нет? Вы так долго измывались надо мной. Может, целую жизнь или даже больше... - Нет, нет, все, что происходит с тобой -- ненормально. Взгляни на себя со стороны... Без этого ничего не случится. Его голова скатывается с мокрой подушки. - А что произойдет? - Ничего, ничего. Просто ты должен уйти. Многие должны уйти, иначе не буду жить я. Так предрешено. Не мной, не тобой... - А кем же? - Я не знаю его имени. Я ничего не знаю... - Может быть, знаем мы? - И вы ничего не знаете... Мы временные тут, мы только думаем, что все понимаем. Снова перед ним проплыла безликая тень. В очертании мрака, давящей тяжести. - Я с тобой. Действуй решительнее, прямее. Ты ничего не потеряешь. Жизни нет. Это придумка, ложь... Он начал сдавливать горло или еще что-то трепещущее. - Ты так не можешь... Мы друзья. Мы породили тебя на свет. Ты клялся... Голос хрипел. - И я не могу иначе, не могу, поймите вы... Меня всю жизнь душили, вы представить не можете как... Душили и избивали. Все вы... Своими руками. Вы выдавливали мне глаза, лишали слуха и разума. - Почему ты такой? Он очнулся. Сердце вырывалось из груди. Нина ушла? Была она или нет? Кого он душил на самом деле? Это был сон? Или явь? Он принялся хватать простыни, подушки, все вокруг себя... Слава богу, никого нет. Значит -- сон. Перевернулся на спину. Светало. Горло сводило от тошноты. Он вскочил, взял стакан, налил холодной воды, проглотил таблетку галопередола. Сейчас все пройдет, сейчас... Все нормально. Он председатель комиссии. Все произошло на самом деле. Он никого не задушил. Постель пуста. Он есть, он жив. Все, чего он так хотел, существует на самом деле... Кебич неуверенной походкой вошел в кабинет Данилова. - Ну что, вы и сейчас уверены в победе? - А как же, Вячеслав Францевич. Мы уверены до последнего. - А это кто? -- Кебич вытаращил глаза. -- Какие-то генералы. Не знаю таких... Данилов вскочил из-за стола. - Вчера этим парням вы присвоили звания... - Да на хрен им звания, когда нас уже нет... Данилов слегка побледнел: - Присаживайтесь, Вячеслав Францевич... Он налил рюмку. Кебич захохотал, зрачки его с красными прожилками дико завращались. - Ты, Геннадий Ильич, -- оптимист. Оптимист... Проиграть вот так, какому-то... Звони в штаб. И не отсюда. Идем ко мне... В кабинете Кебича Данилов набрал Мясниковича. Услышал голос: - Идет подсчет... Пока все нормально... - Я рядом с премьером. Дать ему трубку? - Не надо, не надо, Я перезвоню сам. Сам... Данилов повесил трубку. - Да послал бы ты его на х... Предали нас, предали. Знаю кто, и ты, сука, знаешь... На хрен считать, голоса -- мы провалились... Да пусть был бы Шушкевич, сам черт с дьяволом, но этот хомут?! Не ожидал я такого позора. Не ожидал. - Вячеслав Францевич, там у меня генералы. Неудобно перед людьми. Пойдем... - Да еб... я твоих генералов. Тебя вместе с ними, Мясниковича, Антоновича, Кравченко... Все вы суки. Прости уж, все, кроме тебя, Генка, ты не предашь, я знаю, знаю... А генералов зови сюда... Правда, не тут им надо было быть. Не тут, а на местах. Власть, сила. Одно слово -- и нет скота. А он уж отдаст команду, поверь мне, отдаст... Стол накрыт, гуляй, камарилья... В это время, в ту же самую ночь, горели окна в штабе. В его штабе! - Сомнений нет, мы выиграли, выиграли! -- Синицын хлопнул по увесистой заднице Федуты. -- И хватит жрать, руководство страны должно быть тощим. Федута рассмеялся, хватанул бокал сухого вина. - И голодным не должно быть... А где предводитель? Его что, количество голосов не интересует? Титенков вдруг заговорил: - Никаких сомнений... Состоялось. Поздравляю, хлопцы! Он налил себе водки: - Мать твою, поверить не могу... Синицын отставил бокал: - Где он, в самом деле? Завтра победный день. Это скотовье глушит водку в кабинете Кебича, в КГБ, в МВД... Последний день Помпеи... - Позвони Саше,-- вяло сказал Титенков. - Не отвечает... Набираю каждую минуту. Красное лицо Федуты растянулось в ухмылке: - А может, мы уже не в штабе... Может, на хрен мы ему нужны?! ... В кабинет Кебича вошли Мясникович, Драговец, Кравченко. За ними плелись Костиков, Заломай... Данилов вскочил с места: - Здравствуйте, товарищи. - Результаты неутешительны. Кебич хватанул рюмку: - А другого я от вас и не ожидал... Шли бы вы все... - Надо уйти с честью,-- сказал Мясникович. -- Всех нас ждет отставка. Нужна речь, толковая речь для народа. - Пошел на х... народ и вы вместе с ним,-- Кебич вдруг рассмеялся.-- Отлично власть отдали. Отлично! Посмешище для всего мира! Говорил мне один генерал. Один способ есть, другого нет. А вы все, мне кажется, в его жопу дули... Но ничего, скоро все узнаем, все! * * * В кабинете начмеда могилевской психиатрической больницы Сакадынца раздался звонок. Хозяин кабинета, вздрогнув от неожиданности, поднял трубку. - Добрый день. Он узнал голос Ореховского, начальника облздравотдела. Звонит не часто. - Что-то случилось? - Тут такое дело, -- после некоторой паузы сказал Ореховский, -- необходимо срочно изъять из архива карточку одного вашего больного. Изъять и уничтожить как можно быстрее. - В чем дело? -- Сакадынец силился понять, чего от него добивается Ореховский. -- Что значит уничтожить? Это же уголовное дело. Я не имею права это делать. Скажите хотя бы, о ком идет речь? Ты что, не понимаешь, что происходит в стране, -- вдруг перешел на крик Ореховский. -- Включи телевизор! Открой, дурья голова, любую газету! Какая фамилия тебе еще нужна? Твой пациент амбулаторный без пяти минут Президент. Ты понимаешь, сегодня от нас зависит его авторитет... Он вышел из "волги". Телохранители поджимали его плечами. Улица Короля, 19 -- явочная квартира ФСБ России. В темном костюме навстречу вышел человек: - Сюда, сюда, Александр Григорьевич. За столом, почти обеденным, но заваленным бумагами, его встретил круглолицый, лет пятидесяти мужчина, тоже в штатском. - Поздравляю... Информация уже у Кремле. Вы Президент. Мы не ошиблись в результатах. Кремль не хочет ошибиться в вас. Он мгновенно взмок. - Спасибо, спасибо... - Садитесь,-- сказал человек. -- Завтра у вас самый тяжелый и ответственный день. Вот список людей, которых следует немедленно назначить на должности. Мы все взвесили и определили. Некоторые из них -- временщики, но сегодня они нужны. Они помогут вам мягко войти во власть. Эти люди -- опытные аппаратчики, а вам нужно время, чтобы адаптироваться в новом качестве. Он заглянул в список: Мясникович, Линг, Антонович, Заметалин... - А как же мои обязательства перед теми, кто финансировал мою кампанию? Управление делами, администрация Президента и премьер-министр должны быть их люди. - Мы знаем об этом. Выполняйте то, что обещали. - А как же я буду работать с этими? -- Лукашенко указал на предложенный ему список. -- Это же мои враги, как я буду ими управлять? - Мы поможем вам, не волнуйтесь. Вам уже известно, что любой человек может стать вашим самым надежным союзником, если вы используете три вещи: имеете на него компромат, покупаете его за деньги, либо держите его в страхе за свою жизнь. Ничего другого история для руководителя страны не придумала. Ознакомьтесь вот с этой папочкой. Эмиссар подал ему серую папку. - Вы тут прочтете про Мясниковича и его роль в афере с павловским обменом денег. Здесь же расписки Заметалина... В общем, ознакомьтесь -- вам будет полезно. Кстати, о наших врагах. Поймите, сегодня они ваши, а завтра могут стать врагами, и наоборот. Мы это уже прошли. И вы пройдете. Не сомневайтесь. Весь мир прошел. Деньги вы сами знаете где и сколько. Сейчас можете ехать в штаб. Результаты появятся через несколько минут. Встретимся завтра... Сценарий прихода к власти уже отрабатывается. Он вышел из кабинета, сунулся в "Волгу", устало приказал: - Поехали... Боль клещами сцепила голову. Ноги и руки омертвели. - Вам плохо, Александр Григорьевич?-- спросил охранник. Он усмехнулся: - Ты сегодня впервые назвал меня на "вы". Приятно... Охранник рассмеялся: - Президентов везде называют на вы... Этой ночью вы стали Президентом. "Каким Президентом?" -- подумал он. Завтра придут и будут диктовать условия. А за него проголосовали живые люди... Живые... Проголосовали с надеждой. Да хрен с ними: будут работать и жить, как жили при царе Горохе, при коммунистах, и при нем также проживут". Его, ослабевшего, почти втолкнули в штаб... Навстречу бросился Лебедько: - Мы уж не знали, что и думать... Федута шаркнул ногой: - Приветствуем, господин Президент... - Вы, я смотрю, времена даром не теряли?! -- он окинул глазами стол. - В эту ночь пьют не только победители, но и побежденные... Нам -- сам бог велел, -- сказал Синицын. - Не пить надо, а должности просить. Давайте, просите... Он рухнул в кресло. Все! Наконец-то сбылось. Сбылось! Татьяна вошла в кабинет отца. Бориса Николаевича не было. Она поспешила в комнату отдыха. Тоже нет. Вернулась к секретарю. Спросила: - Где он? И тут же взглянула на телохранителя... - Вышел с Коржаковым... Она затрясла головой. - Все понятно... Вот примерно здесь, нет, не здесь, а в ЦК, Пельше заходил к Брежневу без тапок... Когда просыпался. Вы его доведете до такой кондиции... Она развалилась в кресле. - Чего желаете, Татьяна Борисовна? -- наклоняясь вперед, спросила секретарша. - Не знаешь чего? Кофе и коньяк. Девушка выбежала и минут через десять явилась с греческим коньяком. - Иди отсюда... Татьяна разглядывала комнату Президента России. Потертая мебель, обшарпанные стены... Ладно Белый дом... Там три слоя краски на окнах, как в домах у быдла, все контролируется... А вот и папаня. Человека четыре сзади. Коржаков с красной распухшей рожей. Как она его ненавидит. Эта блевотина с зачесом набекрень продаст кого хочешь. - Танюшка! Давно ждешь? -- спросил Борис Николаевич, проведя ладонью по ее голове и садясь в кресло с российским гербом. - Давно, давно... Поговорить, папа, надо. Но не здесь -- дома... - Хорошо, поговорим... Всегда рад с дочерью встретиться. - Когда ты сможешь это сделать? - Вот сейчас побеседую с... -- он запнулся. -- А еще бы с Евгением Максимовичем... В Белоруссии проблема решена... И Виктор Степанович сейчас подъедет... - Но ты больше ни-ни... - Дочка, работа Президента сложна. Я на работе. Татьяна вышла. Борис Николаевич глянул в окно. Уже подходила осень. Коржаков опять возник перед ним. - Все прибыли. - Да ладно... Одна где-то осталась. Но это на завтра. Ты меня не обманул. Молодец! Через несколько минут в кабинет вошли Сосковец и Черномырдин. - А вот и вы. И с пустыми руками... Коржаков появился из-за спины: - Проблем нет. - А тебя никто не звал. Сосковец приблизился к нему: - Борис Николаевич, в Беларуси все в порядке. Президент рассмеялся: - В порядке! Друг Витьки Кебич в жопу провалился. А парень нормальный, попили мы с ним в Пуще. Я даже один раз зубра в банкетном зале увидел. А Шушкевич этот... Сами знаете, кто... Подняли ребята, похмелили... - После этой Пущи и всего прочего есть одно,-- сказал Черномырдин. -- Россия должна стать страной... Не с татарами и другим говном. Беларусь есть Беларусь. Мужик пришел нормальный, все понимает. Правда, на уровне совхоза... Сосковец вставил слово: -- Раскладка для нас очень благоприятная. Выход на Запад. Развитая промышленность, газопроводы и нефтепроводы, конкурентная продукция -- все это должно стать нашим. Президент белорусский должен иметь свое, а мы -- свое. Я надеюсь, что он поймет главное: кто привел его к власти и кому он обязан. В один из вечеров августа 1994 года в кабинете директора ФСБ России Степашина раздался звонок; Степашин услышал голос Ельцина. - Я жду вас. Причем срочно. Через двадцать минут машина Степашина въезжала не территорию Кремля. В приемной уже были министр обороны Грачев, руководитель службы внешней разведки Зорин и Примаков. Вошел Президент. Все встали. - Садитесь, товарищи. Вопрос у нас один. Положение в связи с результатами выборов в Беларуси. Вы сами понимаете, руководство России поддерживает выбор белорусского народа. Победил человек, на которого мы делали ставку. Победа Лукашенко -- это есть наша победа, победа наших геополитических интересов, Беларусь нам нужна, чтобы суметь достойно ответить в случае, если НАТО захочет поиграть мускулами или продвинуть свои силы на Восток. К тому же все мы помним: белорусы -- это наши генетические союзники, наши братья. Мы обязательно поможем молодому Президенту. Я дал распоряжение Геращенко проработать вопрос о выделении кредитов. Я соберу кое-кого, понимаешь, кто имеет деньги и тоже поможет... А вы должны обеспечить стабильность на нашем восточном рубеже. Надеюсь, сил и возможностей у вас хватит. А вас, Евгений Максимович, я поздравляю особенно. Будем считать, что Лукашенко ваш крестник. -- Все понятно, Борис Николаевич, -- сказал Степашин -- Есть одна проблема. Беларусь суверенна... Мы будем проводить какие-то оперативные действия. В случае утечки информации не будут ли такие действия расцениваться как наше вмешательство? Ельцин махнул рукой: -- Действуйте спокойно. Еще в 1992 году я подписал с Кебичем соглашение о взаимодействии нашего ФСБ и белорусского КГБ. Пригласи ихнего председателя КГБ и детально обсудите ваше будущее сотрудничество. Через несколько дней в Москву с "дружественным" визитом прибыл председатель КГБ Беларуси Владимир Егоров. Он предстал перед Степашиным. После часовой беседы Степашин подвел черту. - Итак, обо всем договорились. Связь с вашим Президентом осуществляет мой сотрудник Невзоров. Вместе с Грачевым я встречался с вашим генералом Максимчиком. И наши военные, и наши разведчики будут работать в тесном контакте. В отличие от политиков мы всегда были вместе. Я принимал вашего представителя, генерала Степаненко. Ему обеспечены условия для работы, выделена квартира на Можайском шоссе. Координировать всю работу будем через Латыпова и его людей. Любые перемещения, назначения, касающиеся Урала Рамдраковича, согласовывать с нами. Нам тут в Москве виднее, где и на каком участке он будет полезнее всего. Все понятно? - Так точно. - Ну, с богом... Площадь бурлила. Море народа. Пускай себе погуляют. Рев голосов из мегафонов: - Победа, победа! Потом: - Гончарик, Гончарик! Значит, и у них полно кретинов, авторов всяких там сценариев. Ладно, у него есть такой, или, вернее уже был -- Заметалин. Тот тоже страшный умник. Накануне выборов российские каналы приказал запретить. А еще кучерявый дебил по телевидению заявил: - Мы доказали, что можем продемонстрировать свою власть... Может, они его наняли для составления сценария этой вакханалии! Он победил с огромным отрывом, ладно там какие-то сорок процентов голосов по деревням подтасовали, но все равно победил, а тут -- на тебе, победу празднуют. Жалкий профсоюзно-партийный взяточник Гончарик, так называемый единый кандидат от демсил, хотел пилюлю ему подсунуть. Да им-то и денег никто на кампанию не дал. Еще не победили, а давай портфели делить -- Гончарик Президент, а Домаш --премьер... Цирк на дроте! Домаш давай на Москву нести... Мол, нам дорога на Запад. Он сам хорошо знает, куда должна вести дорога, он этой дорогой и пойдет. Но Домашу откуда знать. Из Москвы они кукиш и получили. Как хохотал он в тот вечер, даже страшный мрак ночью не давил, отступил. Спросил: - Ну, что там, на площади? - Все нормально, орут, празднуют... - Нехай празднуют, орут. - Два человека... В дымину пьяный поэт Некляев и главный редактор "Народной воли" Середич призывают идти на штурм резиденции. Никто не идет. Он усмехнулся: - Пускай бы пошли?! Вспомнил поэта Некляева, вечно пьяного, заискивающего. Старательно ему он жопу лизал, в самолетах стишки читал, а потом проворовался, борцом стал, в эмиграцию сбежал, но тут же явился. Победы ждал. Пришел бы лучше, так и так, Александр Григорьевич, проблядовался, пропился, денег чуток взял, да и писал бы себе песенки да стишки. А тут на захват резиденции зовет... В кабинет вошли Шейман и Коноплев. - Результаты отличные,--сказал Шейман. - А я будто бы без вас не знал, какие. Сейчас дело в другом. Думать надо, думать... Многое менять. Он глянул на Шеймана: - Тебя уже поменяли... В самое время, а так бы садить надо было. Доигрались со своими сценариями. Тоньше надо было убирать, тоньше... - Мы работали тонко. Другие сдрейфили, а теперь на дачах отсиживаются. - Разберемся со всеми. Иных далече, а иных... Время покажет. - Тут информация свежая и достоверная,-- сказал Шейман и запустил руку в папку. - Информация типа той, что я на выборах победил?! -- он захохотал. Шейман замолчал, слегка надулся. - Другая... Мясникович имел несколько тайных встреч с Мариничем. Искал, скотина, запасной вариант. И не только в Риге, о чем я докладывал вам. С ним встречался, с премьером Ермошиным. Договаривались. Он встал из кресла и стал ходить по кабинету. - Знаешь, куда засунь такую информацию?! Я это раньше тебя знал, службы работают. Вот, слава богу, забздели они и все провалилось. А если бы не забздели? Нас бы с тобой к эшафоту повели бы... Его вот, -- он кивнул на Коноплева, -- может бы, и пожалели... Политика дело такое. Убирать их надо, убирать... Сперва Мишку, но спокойно, все-таки в последний момент не подвел, а потом и Ермошина. Тоже спокойно. Время твоих решительных действий прошло,-- он снова резко глянул на Шеймана. -- Еще долго откручиваться и отговариваться. - Кого на администрацию? Неужели Заметалина? -- спросил Коноплев. Он спал и видел, когда горло мяснику перегрызет, как когда-то Синицыну. - Нет, только не его. Пользу принес. И принесет. Но одни скандалы, чумная личность. Отморозок. - А кого? -- у Шеймана вытянулось горло. - Ну и не тебя. Хотя вариант был бы железный. Урал Рамдракович сядет в соседний кабинет. Тишина в кабинете. - Вроде как мусульманин... А практически третий человек в стране. - А ты кто? Такой фамилии, как Шейман, у белорусов не встречал, -- жестко произнес Лукашенко. -- А если серьезно... Человек он спокойный, честный, нескомпрометированный, в отличие от вас. - Ну я-то, Александр Григорьевич, в парламенте за вас ору, пинки получаю... Он глянул на Коноплева. Хлопнул рукой по столу: - Я сейчас список всех твоих фирм дал, банк один назову. Молчи уж. И еще одно... Кто Мясниковича на спину положил, кто переиграл его вчистую? Мишка вертикаль подбирал, расставлял, чтобы в нужный момент лишить его власти. А Латыпов его самого от власти увел, "под колпак" взял. Видели, как все получилось? Как раз накануне выборов. Тончайшая работа! Команду свою подобрал, в душу ко всем залез. Как говорил один герой фильма, "Восток дело тонкое"... - Восток дело тонкое, но и опасное. Как бы паренек не переиграл, -- сказал Шейман. -- Явная креатура Москвы. Полковник, гэбэшник, доктор наук... Бестия еще та! Дети в Америке учатся, жена в Москве живет... Лукашенко рассмеялся: --Так это ж креатура, как ты грамотно выразился, Москвы, а не Вашингтона. А моя жена не в Москве, а в Шклове живет. И ты свою отправь. Сам знаю с какими бабами барахтаешься. И детей в Америке учи. Только бы прок от всего был. - Пускай идет на администрацию, -- сказал Коноплев. -- Человек надежный, авторитет у него есть... А не пойдет -- отправим. - Вот это другой разговор. Он вошел в кабинет. Зеленый ковер... Зеленое покрытие стола. Когда-то, вернее, осенью 2001 года, Президент сам ему сказал: -- В кабинете все меняй... Меняй как хочешь. В средствах не ограничиваю. Да, он любит зеленый цвет. Он мусульманин и не скрывает этого. Позвал начальника матснабжения Ткачева и сказал: - Сделаешь вот так! -- даже сам нарисовал. Потом, когда привезли мебель, пришел Лукашенко, сказал -- нормальный кабинет, но очень зеленый... Хотя и у нас во флаге много зеленого. Он знает, что в этом кабинете -- пришелец, человек временный, собственно, как и все обитатели этого дома. Но он более временный, чем все остальные. Придется уезжать. Он не знает куда и когда. Недавно пришел к Президенту, сказал: - Я бы уехал... Лукашенко глянул на него, глаза его сузились. - Это в каком смысле? - Ну, скажем, послом... - Середич и так навалял, что в Америку чешешь. А мне куда уезжать... И что за причины у тебя? - Не получается многое. Состыковок мало. Делаем одно, а потом на ровном месте проваливаемся. - Ты Москву в виду имеешь? - И это тоже. Я помогаю как могу, а потом все превращается в пыль. Он вспомнил последнюю встречу с женой. Не на московской квартире. В городе. В кафе. Ребята подослали машину. Он едва оторвался от двоих человек, ехавших в соседнем "СВ", пролетел мимо машины посла в России Григорьева, вскочил в "мерседес", присланный ребятами из Ясенево. - Куда, Урал Рамдракович? Он назвал адрес. Набрал номер телефона. - Владимир Викторович? В ответ взволнованный голос посла: - Вы где, Урал Рамдракович? - Не заметил вашу машину... Москва знаете ли... Через часа два буду в посольстве. Сейчас на Старую площадь. Друзья подстраховали, встретили. Он сел за столик. Заказал кофе и вспомнил Штирлица. - Как долго это будет продолжаться... Может, хватит? -- голос жены был спокойный и тихий. - Уже недолго... - Жизни остается мало. Или к детям, или сюда. На тебе лица нет. Он и в самом деле почувствовал, как кожа лица теряет кровь. - Поверь мне, осталось немного... Он вспоминал эту сцену, сидя перед Президентом. - Что тебя не устраивает? -- спросил Лукашенко. - Я чувствую себя техсекретарем, не более того, --сказал Латыпов. -- Я контролирую одно -- кого допустить к вам, кого не допустить. - А что еще хочешь контролировать? -- злорадно спросил Лукашенко. - Я хочу работать на вас, на ваш имидж, на страну, в конце концов. Лукашенко хрипло рассмеялся. Подбросил ему пару листков: - На, читай. - Латыпов начал читать: "Указ No 361 Президента Республики Беларусь "О заключении контрактов с некоторыми лицами, назначаемыми на должности и освобождаемыми от должностей Президентом Республики Беларусь" в разделе 1, 2 разъясняет, в частности, что "Глава администрации Президента Республики Беларусь заключает контракты с заместителями Главы администрации Президента Республики Беларусь, председателями облисполкомов и Минского горисполкома..."" - Ты все понял?! Это тебе, техсекретарю, такие полномочия даю! - Понял, но, извините, не все, Александр Григорьевич... Он продолжал читать. Далее из указа следовало, что, согласно подписанной процедуре, премьер-министр заключает контракты с "заместителями премьер-министра, Президентом национальной академии наук Беларуси, руководителями органов государственного управления". В свою очередь председатель КГБ заключает трудовые контракты с "заместителями Председателя Комитета государственной безопасности, а также с заместителем Председателя Комитета государственного контроля -- директором Департамента финансовых расследований, Генеральный прокурор Беларуси заключает контракт..." -- Дальше можешь не читать, -- сказал Лукашенко. -- Ты мне одно скажи -- доволен? Латыпов молчал. Он лоббировал этот указ несколько месяцев. К его прохождению никого не подпускали. В итоге должно было оказаться, что роли в окружении Лукашенко окажутся перераспределенными раз и навсегда. Кроме главы администрации остальные главначпупсы заключают договора с второстепенными начальниками, от которых мало что зависит. -- Нормальный указ, -- жестко сказал Латыпов. -- Сейчас администрация Президента будет администрацией, а не группой секретарей. - В Америку больше не хочешь? - Я туда, Александр Григорьевич, и не хотел. Через несколько минут Латыпов услышал голос Якубовича: - Поздравляю, Рамдрак Латыпович. Так называл его только он. - Пашутка, отзвуки дошли? - Еще какие! Все в шоке. - Надо встретиться и все обговорить. - Готов прибыть в указанное место. - Я перезвоню. Так, все сделано. Отработано. Указ все меняет. Главное, диспозиции после последних заявлений Путина. Он встречался кое с кем. У себя на территории и на сопредельной. Главное, резко ограничить список допускаемых к Президенту. Сегодня это в его власти. Информация станет предельно конкретной. Информация, исходящая от него, а не от кого-нибудь другого... Эти достукались. Какие-то бабы орут в ООН об исчезнувших мужьях. Разве так нужно было убирать, такими методами?! Тупоголовые бараны. Сегодня все назначенцы практически в его руках. Хватит этой, доставшейся от Кебича, полупьяной управленческой чехарды. У него на каждого назначаемого не надо запрашивать бумаги из КГБ, службы контроля, МВД и прочих тупых голов... Бизнес через подставные фирмы, связи с теми, кто против Лукашенко, давние связи и новые. У него и самого такие есть. Еще одно... Главное -- он сможет принести патрону деньги. Не такие, как дебил Титенков или полупьяная уродина, нынешняя управделами Журавкова. Все надо делать по-умному, чтобы ни одна свинья не догадалась... Ему позвонил из Кремля Патрушев. - Сейчас все переговоры только с вами. Все игры закончились. Когда прибудете? - Сообщу через несколько дней... Так, вертикаль у него, переговоры с Кремлем у него, местная номенклатура у него... Сегодня можно отдохнуть. Поговорить с Пашуткой... Он доказывал патрону, еще когда в Совбезе сидел, что Беларусь спасет приход сюда так называемых "нерусских" -- Боллоева, Гуцериева, Алекперова. Люди четкие, надежные, не московские кидалы. Не поверили. Многое провалилось. Сейчас не провалится. Это уж точно, не провалится! Ему удалось главное, от чего патрон и он, естественно, получат деньги. Приватизация нефтехимии. Понизить цены на предприятия... Он сможет это сделать. Сможет. Если придет другой капитал... Ему наплевать. Лукашенко уже кинули не раз. Его не кинут. Его резидентура на Беларуси -- лучшая часть российской разведывательной стратегической сети. Старый разведчик устало закрыл глаза, пытаясь уснуть, но мысли несли его все дальше и дальше, продолжая свое движение по нескончаемому лабиринту. Они сидели на даче у Якубовича, главного редактора "Советской Белоруссии", старого друга, а еще раньше -- удачного "спящего" агента КГБ, выпивали и слушали движение голосов из-за бетонного забора. - Хочу спросить тебя, Рамдракович,-- начал Якубович,-- ты ведь понимаешь, что живу я не на редакторскую зарплату. Кое-кто помогает... Русские-нерусские. Некоторых ты знаешь... Так вот, эти люди и весьма серьезные из наших, скажем так, бизнес-кругов, думают, что в Беларуси будет создана твоя личная бизнес-диаспора из людей кавказской национальности. Это даже хуже моей -- еврейской. Моих при бабках практически никого не осталось. Либо нищие, либо уехали. -- Паша, не волнуйся. Успокойся, тебе твое останется. Хоть ты и журналюга со стажем, и с нашим стажем тоже, но не понимаешь -- общественное мнение формируется не на митингах, а в закусочных и пивных. Мы должны знать, что о нас говорят... Я сейчас могу знать больше, чем знаешь ты и все твои писаки. У меня есть уши и глаза в каждом питейном заведении Минска, в каждом лотке. А ты все думаешь, что про проституток минских только один ты пишешь... Мы каждого оброком обложили, скоро все рынки будут наши, пойми -- наши. Мы и общак контролировать будем. Да он уже наш. Сейчас мы проектик хороший реализуем -- закусочные быстрого питания по всей стране. Мой один кадр занимается этим. Обижается правда, что с министра на "белорусское бистро" переведен, но что поделаешь, такова наша служба. - Вопрос серьезный, -- сказал Якубович неопределенно, заедая рюмку коньяка крестьянской колбасой. -- Есть вопрос, и немалый. И все-таки, если не придут инвесторы на госпредприятия, тогда хана всему. Это мы с тобой отлично понимаем. Ты лучше -- я хуже. Дело не в этом. Комсомолец Тозик, кстати, неплохой человек... - Что он, инвестиции обеспечит? - Да нет, конечно. Надо помочь ему почаще у Сашки бывать... Тогда кое-что решим... Латыпов отпил из бокала сухого вина. - Ты знаешь, Пашутка, хочется все побыстрее здесь закончить. - Это в каком смысле? -- спросил Якубович. - В самом что ни есть прямом. Уезжать отсюда надо, уезжать. И тебе и мне. Кстати, недавно был на дне рождения Заметалина в ресторане "Свитязь". Я знаю, как ты его любишь. Володя подскочил ко мне, мол, чего своего друга не успокоишь? А я внимания на это не обратил. Поел, попил, подумал: сиди и помалкивай, пока весь этот хлам мы на поверхность не достали. Теперь он у меня -- вот так в руке. Нашел я копию письма Заметалина министру внутренних дел Ирака. Всякую осторожность потеряв, стал на правительственном уровне лоббировать фирму своего сынка. Мы бы закрыли его сразу, но он мне нужен был, чтобы Мясника убрать. - Кстати, Миша Мясникович приличный человек. - Ну и поцелуй его в одно место. - Рамдрак Уралович, не буду... - Вот и на этом спасибо. А я ведь тебе тоже многим обязан. Налив себе вина, Якубович удивленно спросил: - За что, Уральчик? - Ты меня, мусульманина, помог либералом сделать, полнейшим либералом. Помог легенду в жизнь воплотить. Как у нас в школе говорили: в легенду вжился -- задание выполнил. Тебе за это медаль полагается. - Не пойму, что ты имеешь в виду? Латыпов рассмеялся. - Не бойся, в независимой прессе мы об этом не напишем. Я-то знаю, для чего ты с чемоданчиком по российским редакциям ездил. После твоих вояжей меня и причислили с Коноплевым, Абрамовичем, Антоновичем к "партии мира". - И ты об этом знал? -- спросил Якубович. - Конечно, родимый... А мыслимые и немыслимые ястребы, они вот где, в ручках у меня были. Все нормально сработано. Понимаешь, систему при батьке отработать очень сложно. Непредсказуем и упрям. Но команда моя пока справляется. -- Ну, это ясно, -- сказал Якубович и разровнял усы. -- Вахо, вор в законе, -- твой, Рамдракович, человек. Пока отдыхает на зоне. Скоро выйдет. Егоров, Внешэкономбанк, -- твой, Тозик, Юркин, Сиваков, Невыглас... Об этих я вообще не говорю. А сколько твоих в демсилах. Продырявленная насквозь Маринка Коктыш, Статкевич, Жихарь, Протько, Мацкевич... Латыпов глянул по сторонам. -- Ладно, ладно, разговорился ты, очень разговорился. Язык у тебя, Пашуня... Иногда его надо прикусывать. -- Согласен, Рамдракович. Якубович разлил вино в стаканы. - А когда-нибудь время настанет... Буду я тебе звонить в Вашингтон из Тель-Авива. - Будешь, если родина потребует... - Ладно, Пашка, поехал я. И тебе пора. Или тут ночевать будешь? - Какое ночевать? Латыпов чмокнул Якубовича в усы. Подойдя к машине, незаметно сплюнул. Он где-то читал, что мусульманин не может с пархатым дружить. Да пошли они все. Паша человек разумный, только много знает. Батьку смог в оборот взять. Такого же жида Заметалина помог ему убрать... Но информации много с собой носит. Кому отдает? Это еще проверим. Ельцин внимательно глянул на Черномырдина: - Что ж там, в Минске, дружок твой провалился... - Ничего страшного не произошло... Этот паренек, правда, со слабой головкой, понятиями конюха, но полностью наш. На последнем этапе, да и раньше, наши спецслужбы его поддерживали. Кебич в народе полностью потерял авторитет... Добили его газеты, телевидение. Жену куда-то впер. Все наружу выплыло. Человек он из наших, в обиде не оставим. Ельцин задумался: - Припоминаю... Докладывали мне. Он и за бугор не прочь был поглядывать. - Было такое, но мы тоже много обещали, но мало делали. Это сегодня надо признать. - У самих проблем до хрена, чтобы кого-то в обоз брать... А с этим директором совхоза надо работать. Говорят, в голове у него полная каша. Сосковец усмехнулся: - Если бы там вообще была голова... - Ладно, поздравим мы его и с ходу надо брать в оборот. Езжайте, что-то я сегодня... -- И вот еще что. Надо вокруг этого белорусского "самородка" расставить наших людей. Всех до единого. Мишка там Мясникович есть, приятный мужик, юморист, на банкетах скучать не давал. Его убирать нельзя. - Без старой команды ему не удержаться. Если своих колхозников наберет, и года не протянет. - Ладно, -- устало махнул рукой Ельцин. -- Я сам с ним на эту тему поговорю. Старую команду пускай не разгоняет. Силовиков особенно. Они ведь в первую очередь все наши. Он глянул на Сосковца: -- А ты со своей командой поговори. Сам знаешь, с какой. Пускай побыстрее внедряются... Все вышли. Свет фар выхватил мокрые сосны. Служебная Кремлевская дача на Рублевском шоссе. Несколько "мерседесов" во дворе. -- Вас уже ждут, -- этими словами Сосковца встретил охранник. По большому холлу расхаживал Березовский. Гусинский сидел в кресле. Директор ФСБ Барсуков неподвижно стоял у черного чрева потухшего камина. -- Где Коржаков? -- спросил Сосковец. -- Выехал от Бориса Николаевича. Татьяна звонила. -- Хорошо, хорошо... Как вы знаете, было совещание по Беларуси. Березовский усмехнулся: -- Можно только догадываться. Много дежурных слов о поддержке нашего младшего брата... Раздались тяжелые шаги. Вошел Коржаков. Обвел глазами присутствующих. Сказал: - Надо было бы еще рыжего пригласить. Сосковец хмыкнул: -- Учитывая вашу большую любовь, я не стал его звать. Ну да ладно, как говорится, ближе к телу... Вы понимаете, что такое Беларусь. Пускай там спецслужбы договора подписывают, делегации суются. Мы должны действовать иначе и в другом русле... Березовский, посмотрев на сидящих снизу вверх, ухмыльнулся. -- Ты что, Абрамыч? -- Аналогию вспомнил. Все это напоминает Антыкву в Карибском море. Ее население в 70-е годы создало партию народного освобождения, объявило независимость и сдало остров в аренду корпорации "Хилтон"... Только там нет такого чуда, как Лукашенко. -- Да плевать на него,--ответил Гусинский. -- Ему, правда, надо что-то от перхоти, какое-то средство поднести и причесон убрать... Но Беларусь не твоя, Абрамыч, Антыква... Сборочный Цех, какой трудно себе вообразить, транзит... Коржаков сел напротив: -- Да это потом. Пускай его заводы упадут в цене. Оружия там немерено. Среднеазиатский регион стонет, только давай, и Ближний Восток. А мы не можем, не можем сами... Сосковец отметил: -- Мыслите правильно. И много всего другого. Транзит, конечно, на первом месте. Напрягай, Абрамыч, мозги, ищи на Беларусь выходы. -- Уж на него-то найдем... А он шевелиться активно начал. Водку к нам с Запада прет эшелонами. Без всяких налогов, сигареты, уже с Лужковым снюхался. -- Да черт с ним, -- махнул рукой Коржаков. -- Голодный совсем, пускай попитается и хевру свою колхозную подкормит. Главное нам с оружием влезть. -- А кто такой Чигирь? Мне неудобно у шефа спрашивать, -- сказал вдруг Коржаков. -- Наш человек, банкир... Мы с ним через Левитана нефтью занимались. Неплохой мужик, тоже из деревенских. Но нефтью занимался хорошо. И кредиты давал безропотно... И Луку финансировал. Так что поддержка в правительстве нам обеспечена. -- Мы слегка отвлеклись от главного. Что мы можем уже сегодня поиметь от нашего выбора. Понимаете в каком смысле. Мне поручено Президентом выработать нашу промышленную политику в отношении Беларуси. Да и вообще, как жить будем? Березовский поднялся со своего места, сказал: -- Все проще простого. Нельзя допустить реформирования крупных белорусских гигантов, нефтехимии. Схемы отработаны. Нам нужен контроль за сырьевыми поставками и ценовой политикой на готовую продукцию. Барсуков подумал: "Да, опыт у тебя есть. ВАЗ раздел виртуозно. Ну и хитрющая жидовская морда". Березовский между тем продолжал: -- Необходимо создать различные фонды по типу стабилизационного. Туда собрать всю ликвидную продукцию. По этой схеме мы продуктивно работали с прежней властью. Хорошо бы законодательно обеспечить поставку в Беларусь энергоносителей по внутренним российским ценам. - И еще одно, господа. Надо дать молодому Президенту компромат на его окружение. Он это любит. Значит, пускай знает побольше, -- заметил Гусинский. -- Он уже понял: власть -- это товар. Мы эту власть у него запросто купим. Ему надо позволить две вещи -- сидеть в кресле и говорить. Говорить чем больше, тем лучше. Где угодно и что угодно. Кстати, недавно по одному из моих каналов на вопрос откуда он родом, этот чудак ответил, что не помнит где родился. Мол, где-то на границе с Россией и Беларусью. Так мог ответить только настоящий еврей. Все рассмеялись. -- Хватит, господа, -- Барсуков хлопнул себя рукой по ляжке, -- вы тут свои майсы про экономику долго будете расписывать. Делать деньги вы умеете и его выпотрошите. Мы должны сделать главное. Поставить к нему наших людей в силовых структурах. Тогда срывов не будет. С учетом его маниакальной колхозной подозрительности. Я читал тут одну записку. Звучит весьма доказательно. С головкой у него не все в порядке. -- Тем лучше для нас, -- перебил его Гусинский. Сосковец поднялся с места: -- Подведем черту. Мы дорого заплатили за эту власть в Беларуси. Она наша. Это постоянно подчеркивает Борис Николаевич. Я доложу ему о совещании... А сейчас это дело мы должны вспрыснуть. Никто не против? Все дружно перешли в другой зал к накрытому столу. Коржаков поднял рюмку: -- Мужики, я вот что скажу. Это вам не Приднестровье с придурком Смирновым, это не пирамидки Мавроди. Это целая страна у нас в кармане, с добрым, трудолюбивым славянским народом, да еще с выходом на Запад... И я хочу выпить здесь за нас с вами, за величие России! Все встали. На второй день, после поездок в ЗИЛе уже под Президентским флагом, Лукашенко сидел в бывшем кабинете Кебича и составлял указы. Он не знал, как они пишутся. Вокруг валялись скомканные рваные листки. Так, надо не забыть Надьку Гарбузову. Куда ее? Хозяйственная баба. Моего пацана не бросила, растит. Атолина посажу... Пусть Совмин кормит. Ореховскому надо что-то дать. Не подвел мужик. Вовка Коноплев... Нашатался по деревням, самогона попил, погоны совали. В помощники его... Не забыть бы кого-нибудь. Так, Надька Ермакова из шкловской сберкассы. Часто к ней после баньки захаживал... Надо что-то придумать для нее. Инка Дробышевская. Баба грамотная. Понятливая... знают про их отношения, да хрен с ними. Не он один к ней в гостиничный номер захаживал. Правда, пьет, но стакан держит. Все болезни изнутри знает. Надо здравоохранение ей поручить. Ванька Титенков. Этот может... В стране все бесхозное. Надо переписать и заинвентаризировать. Лучше Вани с этим никто не справится. Ему Синицын рассказывал, как Ванька из кассы фонда "Наследие Чернобыля" растворил 400 тысяч долларов. Да так, что концов найти никто не может. А какой он Президент без своих денег? Ментов: Малумова, Карпиевича, Сазонова трудоустроить надо. Он постоянно зачесывал волосы, спадающие на лицо. От напряжения вспотел. Указ начал у него получаться. Он уже две недели как Президент. Надоело порядком. Все чего-то просят, а он сам беден, как церковная мышь. Вчера обнаружил одну неприятность -- стал забывать запах соломы. Все, что связывает с прошлой жизнью, -- это память. Как там моя Надька? Кто сейчас ласкает ее мягкие липкие губы и мнет огромную, пахнущую сыродоем грудь? При мысли о Надьке Гарбузовой его широкие, непривычно гладкие штаны ожили. В перекрестье штанин, в самом низу, забилась, стремясь наружу, молодая горячая плоть. Сладкая ломота разлилась во всем его большом теле. По-звериному раздувая ноздри, тяжело вдыхая в себя спертый совминовский воздух, он подумал: "А может, уединиться? Вспомнить тетю Веру из детства? Первую мою бабу с рваными чулками на подвязках". От этой предательской мысли, от этого предчувствия, кровь ударила ему в виски, рука привычно скользнула вниз. Нельзя! Нельзя! -- с бешенством остановил он ее движение. Тут нельзя, тут люди. К тому же он Президент! Распаренный Лукашенко бухнулся в бассейн. -- Ну и здоровье у тебя! Втроем не отпаришь... -- сказал Титенков. - А ты жри меньше. И сала, и водки... Спортом занимайся, -- рассмеялся Лукашенко. -- Ты с кем рядом? С Президентом! Так выгляди соответственно. Титенков хотел возразить, что у него нет такой округлой женской задницы и огромных ляжек, но вместо этого сказал: -- Кстати, тебе прикупиться надо... Пару костюмов, галстуков подобрать, да и туфли поприличнее... Тут Витька Логвинец. Тот костюм он тебе на выборы нормальный принес. Только размера не знает. Трудно на тебя подобрать. Мы должны помнить, кто мы, и выглядеть, ты прав, как следует... Лукашенко задумчиво сказал: -- Кто мы? Еще сами не понимаем... Они думают, что в свое стойло приберут. -- Ты о ком? - О россиянах. Ельцин звонил, поздравлял, советовал не торопиться с кадрами. Знаю, какие там планы вынашивают. Поставили мальчика и кировать будем. - Да ты уж слишком... Грошей они дали немало. -- Мы сейчас с тобой свои заработать должны. Страна у нас, а не у них. Пойми ты, у нас в руках с тобой не Беларусь, а общество с неограниченными возможностями. Заработаем и править будем. А что там них в России? Гайдары, Чубайсы, пускай у себя разберутся. Мы такую власть устроим, что им не снилась. Как ты думаешь, что нужно России? Я как историк знаю -- земля. Империя, как говорит Позняк, всегда хочет расширяться. Я помню, когда в колхозах все раскрали, началась программа укрупнения хозяйств. Самыми горячими сторонниками такого укрупнения были как раз председатели убыточных колхозов, они быстро смекнули -- при укрупнении списываются долги и убытки. Вот и мы будем гудеть об союзе, укрупнять Россию. Смекнул или нет? Титенков мрачно вздохнул: - Не заиграйся, Сашка. Это ж тебе не совхоз... - А что совхоз? Ты совхоз не оплевывай. Там своя наука. В совхозе без хитрости не обойтись. Помнишь, возле тебя совхоз "Ударник" работал? Так директор Максимыч перед первым райкома раком стоял, бедным прикидывался. А какую домину отгрохал?! Вот она наша селянская мудрость. А мы с тобой много должны взять, чтобы всех поставить-- и россиян, и своих. Высосем все отсюда... Только думай, думай. Тогда весь мир вздрогнет. Мы сделаем державу. Для самих себя. Для детей наших. "Понесло", -- подумал Титенков. Но он прав в одном: надо пользоваться моментом, власть не вечна. Вот только как с прессой быть? - А не боишься, что узнают, распишут? Ты смотри, сколько Кебу намарали. Да ты сам постарался. -- Дурак он... Демократам поддался, телевизор мне дал, газеты. Запомни, народ -- это быдло. Проглотит все, что я ему наговорю. А ты думай, откуда нести! Дело будем иметь с ребятами, которые своих писак давно закопали. Они никогда в жизни не сдадут. Знаю я, Ванька, с кем дело иметь. Даже тебе не скажу. В кабинет с надписью на дверях "Президент Республики Беларусь А. Г. Лукашенко" вошел гарцующей походкой худосочный человек с огромной каракулевой папахой на голове и звездой Героя Соцтруда на лацкане пиджака. Лукашенко поднялся ему навстречу. - Здравствуйте, Александр Григорьевич. Я танцор. Танцую на просторах бывшей великой Родины и во всем мире. -- Здравствуйте, дорогой, кто ж не знает великого Эсамбаева. Я вашими танцами много раз по телевизору любовался. Не думал, что в жизни вас встречу. -- Вот и свиделись. Мне тоже приятно познакомиться с самым молодым Президентом. Я с большой просьбой к вам, Александр Григорьевич... Филиал своего фонда хочу открыть в Беларуси, чтобы, так сказать, культурные связи покрепче налаживать... -- Знаю, знаю. Иосиф Давыдович Кобзон мне все рассказал, да и Юрий Михайлович Лужков лично звонил. Светлая идея. Надо ее в жизни претворять. И немедленно. Из справки Контрольной палаты Республики Беларусь: "В соответствии с договором между фондом и Управлением делами Президента No 15-702, фонд имени Эсамбаева должен был заняться реконструкцией больницы Управления делами, Дворца Республики и санатория "Белая вежа" в Кисловодске. В соответствии с этим договором на эти цели фонд должен был выделить 45 миллионов долларов. Деньги не были перечислены. По указанию А. Г. Лукашенко Совмин своим решением от 11 августа 1995 года разрешил фонду беспрепятственно ввозить водку, сигареты, автомобили и другие товары, предварительно освободив фонд от пошлин и акцизов. По контракту No ММ-01/95 фонда с одной из английских компаний товар на общую сумму 250 миллионов долларов США беспошлинно транзитом ушел в Россию. Убыток от неуплаты налогов, акцизов составил 638 миллиардов белорусских рублей. Вернуть этот долг в госбюджет на сегодняшний день не представляется возможным". Лукашенко позвонил Шейман: -- Все идет по плану... Уходят последние вагоны. - Ты смотри, концы спрячь как следует. С Саковичем я договорюсь. А потом и должность ему подбросим. Ты заедь ко мне. Когда Шейман явился, Лукашенко сказал: -- Возьми и обустрой свой Совет безопасности. Подбери надежную группу людей... -- Он протянул ему объемную пачку денег. -- Мы готовим с Иваном серьезную операцию. И подумай, куда все это складывать. Этой зелени будет много. Надо в Белград ехать. Слободан надежный мужик. -- Нам же и с россиянами рассчитываться надо. В долгах как в шелках. -- С кем? Они всю страну распродали... Дальше посмотрим. Мы должны уровень соблюдать. А мелочевку отбросить. Я тут решение подписал о льготах для фирмы "Интеко". Лужковская жена сиденья для стадионов будет поставлять. Вот с ним и рассчитаемся. Президентские часы показывали половину двенадцатого ночи. Он бродил один по резиденции. С минуты на минуту должны явиться Титенков и Витька Логвинец по кличке Колхозник. Он не мог отойти от долгого разговора с Бородиным. Пал Палыч прав, абсолютно прав. Надо выходить на новый уровень. Время удобное. Никаких границ, никаких налогов. Он вспоминал этот разговор с Бородиным. -- Я слышал, вы там с Эсамбаевым якшаетесь, с Иоськой Кобзоном. Дело неплохое, но вы меня простите, по Москве слухи поползли. Не такие чтоб страшные, мол, Президент не с теми людьми... -- Понимаю, понимаю. Они мне энергоносители обещали. Зимой будем с теплом... -- Да какие у них энергоносители?! Правильно поймите, это шпана прикормленная... Они договорились все обсудить в Москве или Бородин сам подскочит в Минск. ...Вошли Титенков и Логвинец. -- Долго едете... Или уже успокоились? Солидные хлопцы, при деньгах, которые батька выдал... А когда я от вас получу?! -- Так вроде бы и мы без дела не сидим, -- тихо возразил Титенков. Лукашенко махнул рукой: -- Ладно, ладно, шучу я... Не обращай внимания. Тут у меня разговор только что был. С самим Павлом Павловичем, коллегой твоим старшим. В курсе он наших дел и первых проработок. Хочет с нами работать. Только вот говорит, уровень другой нужен, да и кое в чем, как я понял, фонд эсамбаевский засветился. Да и какие там объемы? Фирма нужна другая, солидная. Логвинец приблизился к Лукашенко.