елей и
правительства развитых стран отказываться от распространенной в прошлом
политики кредитования этих стран по частным или государственным каналам.
Если сравнить динамику доли сбережений и инвестиций в ВНП по Азии и Африке,
легко увидеть разнонаправленность тенденций, прослеживающихся на протяжении
последних 25 лет. В 1975-1982 годах доли сбережений в ВНП в африканских и
азиатских странах составляли соответственно 27,2 и 26,0 процента, но уже в
1996 году они достигли 17,7 и 34,0 процентов; аналогичные цифры для
инвестиций составляли 31,5 и 25,2; 20,5 и 35,6 процента. Для государств
Центральной и Южной Африки на протяжении 90-х годов счет текущих операций
постоянно оставался дефицитным; между 1990 и 1998 годами ежегодный размер
такого дефицита вырос с 8,9 до 15,2 млрд. долл. и составил за десятилетие в
целом (включая оценочный показатель за 1999 год) 115,2 млрд. долл.
[434] На этом фоне в 80-е и 90-е годы большая часть инвестиций в
тех странах, где западные предприниматели видели сколь-либо обнадеживающие
перспективы возврата вложенных средств, стала направляться не столько на
финансирование государственных расходов или импорта, сколько непосредственно
использоваться для повышения эффективности действующих компаний (в Латинской
Америке этот показатель вырос в 80-е годы с 14 до 32 процентов всего
инвестиционного потока), покупки государственных ценных бумаг (с 7,6 до 10
процентов за тот же период), а также притекать на фондовый рынок (рост с
незначительной доли до 10 процентов) [435]. В 90-е годы эта
тенденция усилилась и заявила о себе гораздо более резко; по некоторым
оценкам, к 1995 году более 75 процентов всех иностранных капиталовложений,
направляемых в страны "четвертого мира", использовались для покупки уже
действовавших там предприятий и компаний или установления над ними более
жесткого контроля[436]. Основными "инвесторами" выс-
[433] - Krugman P. Does Third World Growth Hurt First World
Prosperity? // Ohmae K. (Ed.) The Evolving Global Economy. Making Sense of
the New World Order. Boston, 1995. P.123.
[434] -
См.: World Economic Outlook. A Survey by the Staff of the International
Monetary Fund. October 1997. Wash., 1997. P. 216-217; World Economic
Outlook. A Survey by the Staff of the International Monetary Fund. May 1998.
Wash., 1998. P. 195-196.
[435] - См.: Cline W.R. International Debt Reexamined. P.
436.
[436] - См.: Moody К. Workers in a Lean World. P. 7.
тупали в данном случае правительства ведущих западных стран или
международные агентства, а инвестиции реально воспринимались как помощь, в
возвратность которой мало кто верил[437].
Эта картина во многом объясняет природу проблемы, которая в последние
два десятилетия все более активно обсуждается финансистами и политиками
всего мира. Речь идет о внешнем долге развивающихся стран, и вопрос о
задолженности наиболее бедных государств является важным ее составным
элементом. В результате сокращения спроса на сырье и иные виды ресурсов
возник беспрецедентный дисбаланс в торговле Севера и Юга; индекс цен на
большинство сырьевых товаров снизился с 1974 по 1991 год почти в 3,5 раза;
для поддержания приемлемых уровней импорта промышленных изделий
развивающиеся страны вынуждены были умножить свои усилия по привлечению
кредитов западных правительств, частных банков и международных финансовых
организаций[438]. Если в 1974 году общий объем их внешнего долга
составлял 135 млрд. долл., то к 1981 году он достиг 751 млрд., а в начале
90-х -- 1,935 триллиона[439], после чего наступила некоторая
стабилизация (между 2,1 и 2,3 триллиона долл.), прерванная, однако,
финансовым кризисом, начавшимся в 1997 году. В течение всего этого периода
самыми быстрыми темпами росли обязательства наиболее обремененных долгами
бедных стран: с 98 млрд. долл. в 1982 году до 304 млрд. долл. к 1992 году,
при этом снижались темпы роста их экономик -- с 2 до менее чем 1 процента в
год[440]. Отношение объемов внешних заимствований к валовому
национальному продукту составляло в 1992 году по сравнению с аналогичным
показателем 1980 года в Эквадоре -- 104 против 62 процентов, в Нигерии --
108 против 12 процентов, на Ямайке -- 153 против 78 процентов, в Судане --
217 против 101 процентов, в Заире -- 222 против 36 процентов, в Кот-д'Ивуаре
-- 223 против 127 процентов, в Замбии -- 250 против 100 процентов, в Гайане
-- 768 против 147 процентов[441], и т. д. По состоянию на 1995
год, 14 стран имели отношение долга к ВНП на уровне выше 250 процентов; 10
из них -- африканские страны, расположенные в регионе к югу от
Сахары[442]. Проблема увеличения внешнего долга развивающихся
стран особенно остра по ряду причин.
[437] - См. Cline W. R. International Debt Reexamined. P.
367-368
[438] - См. Weivaecker E.U., von. Earth Politics.
L.-Atlantic Highlands (N.J.), 1994.
P. 97.
[439] - CM. Greider W. One World, Ready or Not. P. 282.
[440] - См. Strange S. Mad Money. P. 113.
[441] - CM. Caufield C. Masters of Illusion. P. 165; Cline
W.R. International Debt Reexamined P. 48-49.
[442] - См. The Economist. 1998. February 21. P. 98.
Во-первых, основной объем долга приходится на ограниченное число стран.
Пять государств -- Бразилия, Мексика, Аргентина, Венесуэла и Филиппины --
были обременены между 1981 и 1992 годами долгом, составлявшим от 68 до 71
процента общей суммы задолженности. Столь тяжелое бремя усугублялось
необходимостью направлять на уплату процентов существенную часть экспортных
поступлений (37,9 процента в Бразилии, 24,2 процента--в Мексике, 34,7
процента -- в Аргентине, 21,7 процента -- в Венесуэле и 16,4 процента на
Филиппинах в 1995 году[443]), что провоцировало инфляцию, в конце
80-х достигавшую в большинстве латиноамериканских стран нескольких сотен
процентов в год[444]. Нестабильность в экономике имела своим
результатом снижение темпов роста и, следовательно, усугубление долговой
зависимости. Только между декабрем 1991-го и июнем 1993 года суммарный
внешний долг латиноамериканских стран вырос более чем на 10 процентов, а
различные стабилизационные программы и сокращение государственных расходов
оказались сопряжены в конце 80-х и начале 90-х годов с резким сокращением
средней заработной платы и перемещением за черту бедности множества людей;
их число выросло в тот период в 1,5 раза[445]. Неизбежным
следствием становилась растущая социальная и политическая нестабильность в
большинстве этих стран.
Во-вторых, в 80-е и 90-е годы развивающиеся страны оказались фактически
неспособны обслуживать собственные долговые обязательства. В начале этого
периода в результате новой политики рейгановской администрации, ограничившей
денежное предложение и поднявшей процентные ставки, стоимость новых
заимствований резко возросла[446]. В 1982 году во всех
развивающихся странах, за исключением членов ОПЕК, доля средств,
направляемых на обслуживание внешних обязательств, составляла 23,9 процента
экспортных поступлений, а для наиболее обремененных долгами стран достигала
50 процентов. Если вспомнить, что в 1932 году Германия объявила мораторий на
обслуживание внешнего долга в условиях, когда соответствующий показатель не
достиг еще 13 процентов[447], становится понятным, почему в 1982
году Мексика объявила дефолт по внешнему долгу. Для поддержания
относительной платежеспособности африканские страны вынуждены были
привлекать новые кредиты со все возрастающей интенсивностью; статистические
данные свидетельствуют, что в
[443] - См.: The Economist. 1997. April 26. Р. 122.
[444] - См.: Cline W.R. International Debt Reexamined. P.
60, 57.
[445] - См.: Chomsky N. World Orders, Old and New. L., 1997.
P. 129-130.
[446] - Подробнее см.: Yergin D., Stanislaw J. The
Commanding Heights. P. 235.
[447] - См.: KuttnerR. The End ofLaissez-Faire. P. 247.
70-е и 80-е годы средний темп роста внешних обязательств стран Северной
Африки достигал 17,1 процента в год, Западной Африки -- 18,0, а Центральной
Африки -- 19,1 процента в год[448]. В начале 90-х годов в
Гондурасе средства, направляемые на выплату процентов иностранным
кредиторам, превышали бюджетные расходы на образование и здравоохранение; в
Замбии платежи по кредитам МВФ были в девять раз большими, нежели затраты на
начальное образование[449]. В 1997-м и 1998 году западные страны
начали осуществлять программу списания большей части долгов беднейших стран
и последующей их реструктуризации; предполагается, например, что
задолженность Мозамбика должна быть сокращена на 85-90 процентов, Уганды,
Мали, Гайаны, Мавритании и Кот-д'Ивуара -- не менее чем на три четверти, с
последующим оформлением новых обязательств в виде облигаций и иных ценных
бумаг[450]. Однако такой подход применим лишь к весьма
ограниченному кругу стран, так как в тех случаях, когда мы сталкиваемся с
большими по абсолютному значению суммами долга, а кредиторами выступают
крупные частные коммерческие банки, главной проблемой становится именно
возможность их реструктуризации.
Это третья причина обострения проблемы внешних долгов. Она стала
особенно актуальной начиная с 80-х годов и остается такой по сей день.
Западные страны и крупные международные банки почувствовали во второй
половине 70-х годов возрастающий спрос на кредитные ресурсы со стороны
латиноамериканских стран, испытывавших острый бюджетный кризис, порожденный
внутренними причинами -- как хозяйственными, так и политическими; в течение
нескольких лет инвесторы полагали, что высокие цены на нефть и другие
экспортные товары позволяют им сохранять гарантии
платежеспособности[451]. После отрезвляющего дефолта Мексики в
1982 году развитые страны стали активно конструировать проекты
реструктуризации долгов, которые, с одной стороны, обеспечили бы поддержание
ликвидности рынка и, с другой, не нанесли бы непоправимого ущерба крупным
международным банкам. Первый из таких проектов, названный "планом Бейкера"
по имени его автора, продемонстрировал невозможность решить проблему
"кавалерийским наскоком". План предусматривал перевод части долга в
долгосрочные облигации стран-должников, откуп
[448] - См.: Deegan H. Third Worlds. The Politics of the
Middle East and Africa. L.-N Y 1996. P.181.
[449] - См.: Lappe P.M., Collms J., Rosset P., Esparza L.
The World Hunger. P. 145.
[450] - См.: The Economist. 1998. February 21. P. 97.
[451] - См.: Madison A. Growth Acceleration and Slowdown in
Historical and Comparative Perspective. P. 31, 33.
просроченных кредитов ниже их номинальной стоимости, а также передачу в
собственность кредиторам акций ряда неприватизированных промышленных
предприятий. Фактически впервые при осуществлении этого плана предполагалось
реструктурировать большее количество ссуд по линии частных банков, нежели по
линии правительств или международных финансовых организаций[452].
При этом считалось, что банки-кредиторы должны продолжить предоставление
ссуд развивающимся странам и довести объем новых кредитов до 20 млрд. долл.
в течение 1986-1988 годов. Между тем банки, согласившись на
реструктуризацию, не стремились выполнить свои обещания (новые вливания
составили лишь 12,8 млрд. долл.), а сами должники по-прежнему не могли
обслуживать свои обязательства, в первую очередь вследствие резкого снижения
мировых цен на нефть в 1986-1987 годах. Потребовалась новая волна
реструктуризации, которая была провозглашена министром финансов США H.Бренди
10 марта 1989 года и вошла в историю под названием "плана Бренди". В его
основе был добровольный отказ членов клуба кредиторов от части своих
претензий и переоформление оставшейся части долга в 30-летние казначейские
облигации. К моменту объявления плана рыночная цена долгов большинства
латиноамериканских стран колебалась между 20 и 45 процентами их номинальной
стоимости. Предполагалось, что его реализация позволит снизить долговое
бремя 39 стран с 340 до 70 млрд. долл., что должно было стать самым
радикальным сокращением международных обязательств в мировой истории.
Предполагались также дополнительное кредитование для поддержания
национальных валют, а также ряд мер, направленных на стабилизацию
финансового положения этих стран в случае, если цены на нефть и другие
стратегические ресурсы понизятся более чем в полтора раза в ближайшие пять
лет. В ходе осуществления этого плана было списано от 22 до 60 процентов
долговых обязательств, результатом чего в период 1989-1993 годов стал рост
рыночных цен долговых обязательств на 60 процентов для Уругвая, 65 процентов
для Филиппин, 109 процентов для Венесуэлы и Бразилии, 128 процентов для
Мексики, 370 процентов для Коста-Рики и 408 процентов для Аргентины; сами
эти цены достигли для Мексики, Филиппин, Коста-Рики и Уругвая от 80 до 82
центов за доллар номинальной стоимости, для Венесуэлы -- 71 цент, для
Аргентины -- 66 центов. Темпы инфляции во всех этих странах сократились в 20
и более раз[453]. Вместе с тем реструктуризация
[452] - См.: Strange S. Casino Capitalism. Manchester, 1997.
Р. 169.
[453] - Подробнее см.: Cline W.R. International Debt
Reexamined. P. 208-209, 211-213, 218-222, 248-249.
долгов развивающихся стран была относительно болезненной с точки зрения
коммерческих банков стран Запада: в 1982 году ссуды девяти крупнейших
американских банков заемщикам, подпадавшим под "план Бейкера", составляли
около 200 процентов их суммарной капитализации; при этом в условиях высокой
инфляции даже соблюдение ранее установленных процентных ставок было чревато
убытками[454]. Хотя ВНП этих стран не превышал 4 процентов
суммарного ВНП стран-членов ОЭСР, размер их долга был сопоставим с
официальными валютными резервами последних[455]. Поэтому две
волны списания долгов стали тяжелым испытанием для развитых стран и сделали
их политику в области нового кредитования более осторожной.
Четвертая причина обострения проблемы внешних долгов заключалась в том,
что все эти реформы не изменили кардинальным образом положение в тех
регионах, которые мы относим к "четвертому миру" в собственном смысле этого
слова. Фактически они установили более предсказуемый порядок выплат
процентов и основных сумм сохранившегося долга в пользу развитых стран, но,
по сути дела, не снизили отношения этих платежей к новым инвестиционным
вливаниям в развивающиеся экономики. В начале 90-х годов рост отношения
процентных платежей к экспортным поступлениям возобновился[456];
в связи с этим для решения проблем наиболее бедных стран (в первую очередь
африканских) потребовались дополнительные усилия, оформленные в 1996 году в
виде Торонтского и Тринидадского протоколов. Следствием "плана Брейди" и
двух этих инициатив стало то, что отношение процентных платежей к экспортным
поступлениям для африканских стран сократилось с 37 до 22,4
процента[457]. Однако эти видимые успехи не так впечатляющи, как
может показаться; они не затрагивают основных причин долговой проблемы и не
открывают возможности самоподдерживающегося развития развивающихся стран. На
фоне списания долгов остаются весьма актуальными два вопроса: с одной
стороны, в связи с падением цен на нефть и другие ресурсы объемы экспорта в
стоимостном выражении продолжают снижаться, сводя на нет результаты
отмеченных усилий и усложняя обслуживание долга[458]; с другой
стороны, отсутствует внутренний механизм модернизации наиболее отсталых
экономик[459].
[454] - См.: Kuttner R. The End of Laissez-Faire. P. 242.
[455] - См.: Krugman P. LDC Debt Policy // Feldstein M.
(Ed.) American Economic Policy in the 1980s. Chicago-L., 1994. P. 704.
[456] - См.: Moody К. Workers in a Lean World. P. 60.
[457] - См.: Cline W.R. International Debt Reexamined. P.
389.
[458] - См.: Ibid. P. 368.
[459] - См.: Rostov W. W. The Stages of Economic Growth. A
Non-Communist Manifesto. 3rd ed. Cambridge, 1995. P. XXII-XXIV.
Хорошо известно также, что платежи со стороны развивающихся стран стали
сегодня большими, нежели новые инвестиции в их экономику. Так, в 1994 году
сумма текущих заимствований развивающихся стран, достигшая 167,8 млрд.
долл., впервые оказалась меньше возвращенных кредитов и процентов по ним --
169,5 млрд. долл., в результате чего Запад получил чистый финансовый
трансферт на сумму более 1,7 млрд. долл. [460]. В 1995 году сумма
одних только процентов по кредитам (85 млрд. долл.) оказалась фактически
равной всему объему полученных этими странами прямых иностранных инвестиций
(90 млрд. долл.) и значительно превысила масштабы иностранной помощи (64
млрд. долл.). Если же учитывать выплату 128 млрд. долл. основных сумм
кредитов, то общая величина превышает объем инвестиций и
помощи[461]. В то же время существуют еще более впечатляющие
оценки[462]. Однако не менее важная причина сохраняющегося
тяжелейшего положения связана с внутренней политикой самих развивающихся
стран, усиливающей социальное неравенство и делающей инвестиции в них
исключительно рискованными. Расчеты показывают, что только между 1983 и 1987
годами, то есть в период, последовавший за первым долговым кризисом, бегство
капиталов из стран, экспортирующих нефть, составило 60 млрд. долл., а из
развивающихся стран, импортирующих нефть, -- 74,8 млрд. долл. В результате
пять шестых чистого прироста внешнего долга было использовано для замещения
национального капитала, постоянно покидающего развивающиеся
страны[463]. Но и эти факты лишь отчасти отражают глубину той
основной проблемы, встающей сегодня перед развивающимися странами, к анализу
которой мы теперь переходим.
Речь идет о все более очевидной в последние десятилетия неспособности
правительств стран "четвертого мира" проводить сбалансированную
экономическую политику в интересах своих народов, а также о том, что
международные займы и помощь со стороны развитых стран способствуют
сохранению в этих регионах мира низкоэффективных хозяйственных и реакционных
политических систем. Примеры тому бесчисленны. Известно, например, что в
70-е и в первой половине 80-х годов Мексика получала гигантские
[460] - См.: Caufield С. Masters of Illusion. P. 335.
[461] - См.: Lappe P.M., Collins J., Rosset P., Esparw L.
The World Hunger. P. 145-146.
[462] - Так, утверждается, что с 1982 по 1990 год "чистый
финансовый трансферт из стран Юга на Север... составил, по оценкам
экспертов, 418 млрд. долл., что эквивалентно... шести планам Маршалла"
(Paterson M. Global Warming and Global Politics. L.-N.Y., 1996. P. 173), а в
1991 году страны-должники выплатили в виде процентов на 24 млрд. долл.
больше, чем они получили в виде новых кредитов и помощи (см.: Chomsky N.
World Orders, Old and New. P. 130-131).
[463] - См.: Cline W.R. International Debt Reexamined. P.
110-111.
кредиты со стороны развитых стран и международных финансовых
организаций. Долг предприятий государственного сектора вырос с 3,8 млрд.
долл. в 1970 году до 72 млрд. долл. в 1983-м. 75 процентов расходов
национальной энергетической компании финансировались за счет международных
кредитов и правительственных дотаций; при этом президент Л.Портильо
распорядился построить для освещения своей новой резиденции электростанцию,
способную вырабатывать электроэнергию, достаточную для обеспечения целого
города средних размеров. Незадолго до долгового кризиса 1982 года, когда
страна оказалась в тяжелом положении из-за снижавшихся цен на нефть,
руководство национальной нефтехимической компании "Пемекс" укрывало на
оффшорных счетах до 4 млрд. долл. (!) в год[464]. В Африке, где
между 1978 и 1993 годами по линии ООН на мероприятия по предотвращению
детериоризации почв было выделено 9 млрд. долл., непосредственно на эти цели
был израсходован только 1 млрд. долл. [465] В целом между 1970 и
1988 годами африканские страны получили более 300 млрд. долл. в виде
иностранной помощи: в Танзании и большинстве других центрально-африканских
государств эта сумма составила от трех до пяти размеров их ВНП по состоянию
на 1988 год[466]; между тем большая часть этих средств была
потрачена на бесполезные, но амбициозные проекты -- строительство
аэропортов, новых столиц, офисных зданий или же на покупку вооружений.
Поэтому в ближайшей перспективе африканским странам приходится надеяться,
скорее, на помощь со стороны развитого мира, нежели на капиталовложения.
Известно, что ООН намеревается в течение ближайших десяти лет собрать для
помощи Африке около 25 млрд. долл., апеллируя к тому, что на континенте
находятся 22 из 25 наиболее бедных стран, а 54 процента населения живет в
нищете; однако в 1995 году в качестве инвестиции в Африку было направлено
менее 2 млрд. долл., что прекрасно отражает мнение инвесторов об
экономическом потенциале региона[467]. Как следствие, уменьшаются
и масштабы помощи: в 1994-1996 годах она сокращалась в среднем на 10
процентов в год, и сегодня объемы подобных трансфертов, направляемых с
Севера на Юг, не превосходят в абсолютном выражении 0,3 ежегодного ВНП
Германии[468]. Согласно планам Конгресса США на 1999 год, общий
объем американской помощи
[464] - См.: Roberts P. С., LaFollette Araujo К. The
Capitalist Revolution in Latin America. N.Y.-Oxford, 1997. P. 59-60, 63,
75-76.
[465] - См.: Porter G., Brown J. W. Global Environmental
Politics. P. 102.
[466] - См.: Mobius M. Mobius on Emerging Markets. P. 45.
[467] - См.: Landes D.S. The Wealth and Poverty of Nations.
P. 506-507.
[468] - См.: Martin H.-P., Schumann H. The Global Trap. P.
23-24.
зарубежным странам составит 12,7 млрд. долл., что на 14 процентов
меньше, чем в предыдущем году; при этом средства, выделяемые на
экономическое развитие африканских государств, не превысят 27 млн. долл.,
т.е. 0,2 процента общей суммы, -- это почти в пять (!) раз меньше, чем в
1998 году[469].
Между тем международные финансовые организации становятся в последние
годы наиболее активными кредиторами бесперспективных и зачастую ненужных
проектов в развивающихся странах. В начале 90-х Всемирный банк выдал ссуду в
размере 850 млн. долл. на амбициозный проект строительства плотины Сардар
Саровар на реке Нармада в Индии. Проект, нарушавший экологическую систему
региона, вызвал протесты и оказался совершенно неэффективным; индийское
правительство почло за благо вернуть банку в марте 1993 года оставшиеся
недоинвестированными 450 млн. долл. и отказаться от проекта. В 1992 году тот
же банк выделил 266 млн. долл. на развитие сети местных дорог в Колумбии,
несмотря на то, что за последние 40 лет на эти цели уже выделено более 1
млрд. долл. и не было получено ни одного документированного свидетельства
улучшения ситуации. В марте 1993 года работавшая в банке экспертная комиссия
пришла к выводу, что за предшествующие три года можно было считать успешными
лишь 26 процентов всех предпринятых проектов[470]. Не менее
тяжелые последствия вызывали и займы по линии МВФ. В этом случае объектами
кредитования становились крупные государственные программы, а полученные
средства нередко перераспределялись через бюджет, причем совершенно
неэффективно. Поощряя импорт продукции из западных стран, политика МВФ
привела к существенным перекосам в структуре многих национальных экономик и
вызвала рост торгового дефицита наиболее бедных стран с 6,5 млрд. долл. в
1980 году до 34,7 млрд. долл. в 1992-м[471]. Кредитование
торговых дефицитов стало причиной экономических катастроф, в том числе и
последнего кризиса, в ходе которого, как известно, МВФ объявил о выделении
кредитов более чем на 200 млрд. долл. в течение полутора лет. В этой связи
весьма симптоматичны возражения американских конгрессменов против
дополнительного финансирования Фонда, и остается лишь сожалеть о том, что к
ним не прислушались в должной мере[472].
[469] - См.: Suvnan M. World Bank May Suffer Sharp Cuts //
Financial Times. 1999. July 28. P. 5.
[470] - См.: Roberts P. С., LaFollette Araujo K. The
Capitalist Revolution in Latin America. P.165-169,176.
[471] - См.: Korten B.C. When Corporations Rule the World.
P. 165.
[472] - См.: The Economist. 1998. February 21. P. 51-52.
Одной из важнейших реалий в контексте данного комплекса проблем
является то, что в большинстве стран "четвертого мира" существует
беспрецедентное имущественное неравенство. В 1992 году, по данным журнала
Forbes, в государствах с низкими и средними доходами проживали 62
миллиардера, а уже через год их было 88. В Мексике их число увеличилось в
течение одного года с 13 до 24 на Филиппинах, где среднедушевой ВНП не
превосходит 2 долл. на человека в день, -- с 2 до 5[473]. В
период между 1965 и 1990 годами доля наиболее состоятельных 20 процентов
населения в мировом ВНП выросла с 69 до 83 процентов, что намного превышает
подобный показатель для развитых стран; при этом только в течение первой
половины 90-х годов реальная заработная плата неквалифицированных рабочих,
составлявших большую часть рабочей силы в развивающихся странах, снизилась в
Латинской Америке на 20-30 процентов[474]. По итогам 1994 года,
20 процентов самых бедных жителей Земли получали лишь 1,1 процента мирового
ВНП, а разрыв между верхней и нижней квинтилью характеризуется отношением
78:1. С 1987-го по 1993 год во всех трех регионах, где сосредоточено
большинство стран "четвертого мира", -- в Центральной и Южной Африке,
Латинской Америке и Карибском бассейне -- был зафиксирован быстрый рост доли
населения, живущего ниже черты бедности, определяемой ООН как 1 долл. в день
на человека. Несмотря на то, что в мире в целом подобного роста не
наблюдалось (пропорция даже несколько сократилась -- с 30,1 до 29,4
процента), общая численность людей за чертой бедности увеличилась с 1,2 до
1,3 млрд. человек. [475] При этом, как мы отмечали выше,
максимальная неравномерность в распределении доходов характерна для наименее
развитых государств. Так, если в большинстве развитых постиндустриальных
стран коэффициент Джини, применяемый для оценки неравномерности
распределения общественного достояния, составляет от 0,32 до 0,39, то
значения данного коэффициента, превышающие 0,50, могут быть обнаружены
только в самых бедных странах. Так, цифры коэффициента в пределах от 0,50 до
0,54 соответствуют Ботсване, Камеруну, Кении, Сенегалу и Замбии в Африке;
Гондурасу, Никарагуа и Сальвадору в Карибском бассейне, Колумбии и Венесуэле
в Латинской Америке, Таиланду в Азии. В Европе и Северной Америке страны с
таким показателем отсутствуют. Значения коэффициента Джини в интервале
0,55-0,59 соответствуют Центральноафриканской Республике, Гвинее-Бисау,
Лесото и Зимбабве в Африке, Гватемале,
[473] - См.: Korten D.C. When Corporations Rule the World.
P. 112.
[474] - См.: The Economist. 1997. September 20. Р. 136.
[475] - См.: World Resources 1998-1999. N.Y.-Oxford, 1998.
P. 145.
Мексике и Панаме в Карибском бассейне, Чили в Латинской Америке; страны
с таким показателем отсутствуют не только в Европе и Северной Америке, но и
в Азии. И, наконец, страны с коэффициентом Джини свыше 0,60 встречаются
только в Африке -- это Габон, Сьерра-Леоне, ЮАР, Эфиопия, Сомали и некоторые
другие[476]. Как подчеркивают специалисты, в большинстве
государств "с высокой степенью имущественного неравенства выделение ресурсов
через правительственные программы привело к снижению уровня жизни в
сельскохозяйственном секторе и росту "неформального" сектора в городах"
[477]. Этот тезис находит зримые подтверждения в странах
"четвертого мира". Например, в Заире (нынешняя Демократическая Республика
Конго), где сосредоточены гигантские запасы полезных ископаемых, в том числе
до 60 процентов мировых месторождений кобальта и магния, в начале 1997 года
около 80 процентов населения составляли безработные, промышленность была
загружена менее чем на 10 процентов, инфляция в годовом исчислении превышала
8 000 процентов, но президент республики Мобуту Сесе Секо обладал
состоянием, оцениваемым более чем в 9 млрд. долл. [478] В
Зимбабве, которая в конце 1997 года запросила (и вскоре получила) по линии
МВФ пакет экономической помощи в сумме 175 млн. долл., около 90 процентов
всех бюджетных поступлений направлялось на выплату процентов по внешнему
долгу, жалованья правительственным чиновникам и содержание аппарата
правительства (с этой целью, например, в течение трех лет было приобретено
более 150 "мерседесов" общей стоимостью около 10 млн. долл.); в то же время
чиновники оставляли нераспределенными в пользу фермеров более 1 млн. акров
плодородных земель, сохраняя их за собой[479]. Все это неизбежно
должно было привести к тому, что на Западе стал меняться подход к проблемам
"четвертого мира". Сегодня в общественном мнении растет уверенность, что не
все они могут быть решены экономическим путем[480] и что
совершенно не очевидно, могут ли открываемые кредитами и западной помощью
возможности быть рационально использованы в этих регионах
планеты[481]. Если в период конца 70-х и начала 80-х годов 88
процен-
[476] - См.: World Resources 1998-1999. Р. 248-253.
[477] - Takeuchi F., Kosai Y. Japanese Influence on the East
Asian Economies // Rowen H.S. (Ed.) Behind East Asian Growth. P. 309.
[478] - См.: Fedarko К. Land of Despair//Time. 1997.
February 17. P. 44-45.
[479] - См.: Hawthorne P. Mugabe's Empty Basket // Time.
1998. February 16. P. 34.
[480] - См.: Latouche S. The Westernization of the World.
The Significance, Scope and Limits of the Drive towards Global Uniformity.
Cambridge, 1989. P. 80.
[481] - См.: Brockway G.P. Economists Can Be Bad for Your
Health. P. 98-100.
тов граждан развитых государств поддерживали предоставление
развивающимся странам помощи в тех размерах, в которых она тогда выделялась
(около 1 процента ВНП в странах ЕС), то в конце 80-х картина выглядела
иначе. Во Франции и Бельгии число сторонников оказания такой помощи стало
снижаться, что распространилось затем на большинство прочих стран ЕС; в США
доля граждан, с энтузиазмом относящихся к такой политике, не превышала 50, а
в Японии -- 40 процентов[482]. В течение первой половины 90-х
годов все развитые страны резко снизили объемы предоставляемой "четвертому
миру" помощи: достигнув максимального значения в 20,2 млрд. долл. в 1985
году, она сжалась до 12,3 млрд. долл. в 1994-м и с тех пор остается
приблизительно на этом уровне. Характерно, что помощь со стороны США
составляет сегодня не более 0,15 процентов национального
ВНП[483]. Еще более драматично обстоит дело с продовольственной
помощью. Несмотря на то, что она оказывается по различным линиям, в том
числе через многочисленные международные и неправительственные организации,
объем выделяемого на эти цели зерна только между 1991 и 1994 годами снизился
более чем вдвое -- с 15,1 до 7,4 млн. тонн. Продовольственная помощь Африке
сократилась с 1983 года почти в 4 раза и вернулась на уровень начала 70-х
годов. В поставках зерна в беднейшие страны доля помощи сократилась с 20
процентов в середине 80-х годов до 8 процентов в 1995 году, а в совокупном
потреблении это зерно стало составлять не более 5 процентов[484].
Таким образом, к середине 90-х годов в среде экономистов и политиков
развитых стран стало выкристаллизовываться мнение, что проблемы стран
"четвертого мира" не могут быть разрешены экономическими методами, а их
поддержка означает в первую очередь укрепление наиболее реакционных
социальных порядков в современном мире. Финансируя проекты, осуществляемые
под контролем развивающихся стран, или кредитуя их импортные операции, не
говоря уже о бюджетных расходах, западные правительства, международные
финансовые институты и частные банки по сути дела способствуют умножению
богатств правящей в той или иной стране верхушки и замещают те капиталы,
которые бегут из "четвертого мира" в поисках менее рискованного размещения.
Однако, несмотря на такое положение вещей, приостановление помощи
развивающимся странам представляется сегодня
фактически невозможным по той причине, что их неконтролируемое
экономическое, и тем более политическое, "развитие" (правильнее будет
сказать -- деградация) представляет огромную опасность для всего
человечества.
[482] - См.: Grilli E. The European Community and the
Developing Countries. P. 71.
[483] - См.: Lappe F.M., Collins J., Rosset P., Esparza L.
The World Hunger. P. 129.
[484] - См.: Brown L.R., Renner M., Flavin Ch., el al. Vital
Signs 1997-1998. The Environmental Trends That Are Shaping Our Future. P.
110.
Масштабы потенциальной экологической катастрофы
Страны "четвертого мира" отличаются, как мы отметили выше,
исключительно низкой экономической эффективностью. В то же время,
научно-технический прогресс последних 50 лет и в первую очередь успехи в
области здравоохранения привели к быстрому росту их населения и, как
следствие, необходимости расширения производства. Осуществляемое на основе
примитивных технологий, оно связано с неконтролируемым вмешательством в
развитие экосистем целых регионов и чревато глобальными катастрофами.
В масштабах планеты с середины 50-х до середины 90-х годов уровень
смертности снизился более чем в 2,5 раза, причем скорее в результате
преодоления массового голода и улучшения питания, чем от успехов
здравоохранения[485]; в то же время коэффициент рождаемости
уменьшился лишь на 30 процентов[486]; для стран "четвертого мира"
разрыв динамики этих цифр был еще более очевидным. К 60-м годам развитый и
развивающийся "миры" радикально разделились по такому, казалось бы,
неэкономическому критерию, как брутто-коэффициент воспроизводства населения.
Водоразделом стало его значение, равное 2,0: все развитые страны оказались
по одну его сторону, со средним показателем 1,41; все развивающиеся -- по
другую, с показателем 2,94[487]. Нельзя не отметить, что сегодня
темпы роста народонаселения снизились в тех регионах развивающегося мира,
где прослеживаются тенденции к экономическому прогрессу; в то же время в
отсталых странах ситуация усугубляется: согласно прогнозам, население
наименее развитых стран Африки увеличится к 2025 году более чем втрое,
составив 1,58 млрд. человек; доля континента возрастет с нынешних 12 до
более чем 15 процентов населения планеты[488]. К концу первой
четверти следующего столетия в Нигерии будут проживать 301 млн. человек, в
Заире -- 99 млн., в Танзании -- 84,
[485] - См.: North D.C. Structure and Change in Economic
History. N.Y.-L., 1981. P. 15.
[486] - См.: Meadows D.H., Meadows D.L., Panders J. Beyond
the Limits. P. 25.
[487] - См.: Daty H.E. Steady-State Economics. P. 155-156.
[488] - См.: McRae H. The World in 2020. P. 99.
причем в этих странах прогнозируется лишь поддержание на прежнем
уровне, а то и снижение объемов производства основных "видов
продукции[489]. В самой населенной стране мира, Китае, уже
сегодня проживает более 1,25 млрд. человек, и, по разным прогнозам, это
число может возрасти до 1,43-1,53 млрд. между 2020 и 2025
годами[490]. В то же время расчеты показывают, что уже в
сегодняшних условиях существующие ресурсы и наличествующие экономические
возможности могут обеспечить жизненный уровень, достигнутый в США, не более
чем 18 процентам всего населения планеты, и то только в том случае, если
остальным не достанется вообще ничего[491]. Поэтому вполне
понятно, что хозяйственное развитие стало для наиболее бедных стран главным
приоритетом.
Между тем хозяйственный прогресс любой ценой имеет в развивающихся
странах своим неизбежным следствием увеличение нищеты в сельской местности и
скопление огромных масс населения в городах, где уровень благосостояния
также, мягко говоря, оставляет желать лучшего. Еще в середине 70-х годов
численность горожан в развивающихся странах превосходило таковую в странах
ОЭСР; в 1990 году оно составило почти 1,4 млрд. человек, а к 2010 году,
вполне вероятно, достигнет 2,7 млрд., то есть более чем в два с половиной
раза превысит число горожан в развитых регионах планеты[492].
Сосредоточение гигантских масс людей в огромных агломерациях повышает риск
распространения опасных инфекционных заболеваний и распространения
масштабных эпидемий. Согласно прогнозам экспертов, к 2020 году в
развивающихся странах второй по значению причиной смертности станет СПИД
(около 38 процентов общей летальности), первой же, как и сегодня, останется
туберкулез (57 процентов). При этом доля смертности, обусловленная СПИДом,
вырастет по сравнению с началом 90-х годов не менее чем в 5 раз.
Эпидемические явления в развивающихся странах привели к тому, что в текущем
десятилетии во многих африканских государствах, таких, как Ботсвана,
Зимбабве, Замбия, Малави, Уганда и ряд других, продолжительность жизни стала
резко снижаться, вернувшись к настоящему времени на уровень конца 60-х --
начала 70-х годов[493]. В начале 1998 года количество
ВИЧ-инфицированных составило в мире более 30 млн. человек и продолжает
быстро расти; в ряде африканских стран, где
[489] - См.: Kennedy P. Preparing for the Twenty-First
Century. L., 1994. P. 25.
[490] -
См.: Smil V. China's Environmental Crisis. P. 34-35.
[491] - См.: Daty H.E. Steady-State Economics. P. 149-150.
[492] - См.: Bneynsky Zb. Out of Control: Global Turmoil on
the Eve of the 21st Century. N.Y., 1993. P. 51.
[493] - См.: The Economist. 1998. July 4. P. 86-87.
наблюдается максимальное распространение вируса, к 2000 году может быть
инфицировано 8-10 процентов населения[494]. Уже сегодня в
центральноафриканских городах, население которых превосходит 200 тыс.
человек, треть из них поражена ВИЧ-инфекцией[495], и эта проблема
отнюдь не ограничена одним лишь "четвертым миром".
Помимо глобальных гуманитарных проблем, хозяйственное развитие и
политические процессы, протекающие в развивающихся странах, приводят к
гибели природных экосистем целых регионов. Причиной этого в первую очередь
становится резкое сокращение площади сельскохозяйственных угодий на душу
населения по мере повышения рождаемости. Так, например, в Китае с начала XVI
века по настоящее время данный показатель сократился почти в десять раз;
следствием становится стремление крестьян к более интенсивной обработке
земли, причем во многих случаях это приводит к истощению почв и выведению их
из сельскохозяйственного оборота. Соответствующая статистика поражает
воображение. В том же Китае с 1957 по 1988 год было потеряно более 16 млн.
га полезных площадей, что составило почти 14,5 процента всех угодий по
состоянию на конец 50-х годов[496]. Посевные площади сократились
с 1961 по 1990 год со 105,2 до 96,6 млн. га, в результате чего в расчете на
душу населения снижение превысило 50 процентов[497]. При этом как
в Китае, так и в беднейших странах Южной Азии около 40 процентов удобрений,
применяемых на рисовых полях, расходуются впустую вследствие неэффективного
их применения, в то время как из-за неудовлетворительного ухода за посевами,
плохого хранения и переработки теряется до 20 процентов выращенного риса;
использование примитивных орудий труда приводит к тому, что африканский
крестьянин в среднем выращивает в год не более 600 килограммов зерновых,
тогда как американский фермер -- не менее 80 тонн[498].
В результате, как подчеркивает А. Гор, "согласно итогам совместного
исследования, проведенного Институтом мировых ресурсов, Международным
институтом по окружающей среде и развитию и Программой ООН по окружающей
среде, состояние засушливых регионов стран "третьего мира" приближается к
критическому: в результате чрезмерной эксплуатации продуктивность
[494] - См.: Hammond A. Which World? Scenarios for the 21st
Century. Wash., D.C.-Covelo(Ca.), 1998. P. 119.
[495] - См.: McRae H. The World in 2020. P. 99.
[496] - См.: Smil V. China's Environmental Crisis. P. 55-56.
[497] - См.: Taylor J. Sustainabie Development: A Model for
China? // Dorn A. (Ed.) China in the New Millennium. P. 395.
[498] - См.: Kennedy P. Preparing for the Twenty-First
Century. P. 69.
примерно 60 процентов засушливых пахотных земель и 60 процентов
засушливых пастбищ быстро снижается" [499]. Начиная с 1970 года в
Африке, Америке и Азии площадь пустынь увеличилась на 120 млн. га; при этом
за двадцать лет фермеры во всем мире утратили более 480 млрд. тонн
чернозема, эквивалентные его запасам на Индийском полуострове. За эти же
годы была уничтожена уникальная экосистема Аральского моря, резко ухудшилось
состояние почв в Бразилии и других странах Латинской Америки. Сегодня, по
данным ФАО, в странах Африки, расположенных к югу от Сахары, где 42 процента
не использующихся в сельском хозяйстве земель имеют низкую естественную
продуктивность, две трети (по другим данным -- 80 процентов[500])
обрабатываемых площадей находятся в настолько деградировавшем состоянии, что
непригодны для ведения сельскохозяйственного производства[501].
Сложившаяся ситуация крайне опасна для большинства развивающихся стран,
и в первую очередь для тех, где население в значительной мере зависит от
сельскохозяйственного производства. Разрушающиеся экосистемы вызывают борьбу
за ресурсы, которая нередко перерастает в гражданскую войну на уничтожение,
подчас принимающую межэтнический оттенок. Так, например, в Судане, где с
аграрным сектором связана жизнь 85 процентов населения[502],
несколько засушливых лет и поражавший страну в 1989, 1994 и 1998 годах
катастрофический голод имели место на фоне непрекращающейся гражданской
войны, унесшей в течение 15 лет жизни более чем 1,5 млн.
человек[503]. В Эфиопии, испытавшей в 90-е годы неоднократные
засухи и голод, в течение долгих лет продолжалась гражданская война,
требовавшая от правительства содержания 300-тысячной армии, что вызывало
вымирание целых земледельческих районов[504]. Уничтожение ранее
плодородных почв провоцирует наступление на лесные массивы, и эта опасность
грозит всему человечеству. С 1850 года было вырублено 7,7 млн. квадратных
километров лесов[505]; и хотя сегодня сохранилось еще 40 млн.
квадратных километров из 60 млн., существовавших на Земле во времена,
предшествующие началу хозяйственной деятельности человека, важно учитывать,
сопоставляя эти цифры, что половина потерь прихо-
[499] - Gore A. Earth in the Balance: Forging a New Common
Purpose. L., 1992. P. 123.
[500] - См.: Hammond A. Which World? P. 189.
[501] - См.: Brown L.R., Flavin Ch., French H., etal. State
of the World 1997. P. 55, 119.
[502] - См.: Pearce D., Barbier E., Markandya A. Sustainable
Development. Economics and Environment in the Third World. L., 1990. P. 129.
[503] - См.: Nelan В. W. Sudan: What Is Happening Again? //
Time. 1998. July 27. P. 24-26.
[504] - См.: Lappe P.M., Collins J., Rosset P., Esparza L.
The World Hunger. P. 20.
[505] - См.: Waters M. Globalization. L.-N.Y., 1995. P. 106.
дится на последние четыре десятилетия. Соединенные Штаты утратили треть
своего лесного покрова на протяжении XX века, но Китай лишился трех его
четвертей за последние тридцать лет[506]. На протяжении 80-х
годов вырубка леса в Китае на 40 процентов превышала значения, предельно
допустимые с точки зрения поддержания самовоспроизводства природных
систем[507]. Характерно, что если в европейских странах и в США
проводятся активные лесопосадки (98 процентов всех лесов в США были посажены
хотя бы один раз [!]), то в России, где в 1996 году было вырублено более 10
тыс. квадратных километров леса, или в бассейне Амазонки, где средний объем
вырубки между 1991 и 1995 годами составлял около 126 тыс. квадратных
километров в год[508], никаких серьезных восстановительных работ
не осуществлялось. Стремительное уничтожение амазонских лесов представляет
собой наиболее очевидный пример опасности, грозящей всемирной экологической
стабильности из-за безответственной политики ряда развивающихся государств.
Налицо не столько развитие жизненно важного для экономики Бразилии региона
(в начале 90-х он обеспечивал всего 5 процентов ВНП страны и, что более
важно, лишь 10 процентов всего производства промышленной древесины), сколько
стремление властей колонизировать данную территорию ради снижения общей
социальной напряженности в пораженной бедностью и вопиющим имущественным
неравенством стране. Вплоть до настоящего времени правительство выделяет
гранты и субсидии тем, кто приобретает участки земли в девяти северных
штатах и приступает к их сельскохозяйственному освоению. Результаты такой
политики хорошо известны: если к 1975 году вырубка леса была произведена на
28,5 тыс. квадратных километров, что составляло 0,6 процента площади этих
штатов, то к 1980 году это были уже 125,1 тыс. квадратных километров, а к
1988 году -- почти 600 тыс. квадратных километров. Учитывая данные за
1991-1995 годы, можно предположить, что общие потери лесных массивов
составляют сегодня не менее 1,5 млн. квадратных километров, или около 30
процентов всех ранее покрытых лесом территорий[509]. Между тем
амазонские леса представляют собой наиболее значимый источник кислорода,
пополняющего земную атмосферу, не говоря уже о том, что они являются
уникальной экосистемой, включающей в себя ареалы распространения множества
биологических видов, не встречающихся в других регионах
[506] - См.: Meadows D.H., Meadows D.L., Randers J. Beyond
the Limits. P. 181.
[507] - См.: Smil V. China's Environmental Crisis. P. 63.
[508] - См.: Serril M.S. Ghosts of the Forests // Time.
1997. November. Special Issue. P. 52.
[509] - См.: Pearce D., Barbier E., Markandya A. Sustainable
Development. P. 192-193, 195, 202-203.
планеты. Второй по масштабам экологического ущерба от промышленной
разработки лесных массивов является Индонезия. Если в середине 70-х годов
масштабы вырубки составляли здесь 5,5 тыс. квадратных километров в год, то
через десять лет они достигли 7,0 тыс. квадратных километров, а сегодня --
12 тыс. квадратных километров в год; именно "успехи" Индонезии вывели
Восточную Азию в мировые лидеры по темпам обезлесения, составляющим сегодня
1,4 процента в годовом исчислении[510]. Нельзя также не отметить,
что проблема лесов в развивающихся странах не сводится только к их
истреблению и вызванному этим сокращению поступлений кислорода в атмосферу.
Не менее актуальной проблемой становятся неконтролируемые лесные пожары,
приобретающие все больший масштаб и вызывающие международный резонанс.
Фактически ежегодно гигантские пожары возникают в Юго-Восточной Азии, в
северных районах Латинской Америки, Мексике, России, некоторых странах
Африки и Ближнего Востока. В 1997 году, когда пожары на Борнео, Яве и
Суматре приобрели характер экологической катастрофы, более 50 тыс. малайцев
и индонезийцев были госпитализированы с тяжелыми респираторными
заболеваниями; в Сингапуре, Таиланде, Брунее и даже на Филиппинах большая
часть населения вынуждена была надевать защитные маски. Суда в Малаккском
проливе шли в условиях почти нулевой видимости, а индекс загрязненности
воздуха в малайзийском штате Саравак достиг в начале октября цифры в 839
пунктов, что соответствует более 200 (!) выкуренным в день
сигаретам[511]. В 1998 году ситуация не улучшилась. По данным за
первые 9 месяцев года, в Канаде пожары уничтожили около 4 тыс. квадратных
километров лесов, в Гватемале, Гондурасе и Никарагуа -- 5,5 тыс. квадратных
километров, в Индонезии -- около 20 Тыс., а в Бразилии -- более 52 тыс.
квадратных километров лесных массивов. В Мексике, где прошлым летом засуха
оказалась самой жестокой за последние 70 лет, количество пожаров достигло 11
тыс. Потери африканских стран в большинстве своем не
документированы[512].
Какие выводы следуют из изложенных фактов? Во-первых, они
свидетельствуют, что в большинстве развивающихся стран правительства не в
состоянии контролировать экологическую стабильность. Известно, например, что
в последние годы освоение Амазонии происходит вопреки многим решениям
центрального правительства, однако то обстоятельство, что около 80 процентов
[510] - См.: Islam I., Chowdhury A.Asia-Pacific Economies.
P. 102.
[511] - См.: Hajari N. Dark Clouds of Death // Time. 1997.
October 6. P. 40.
[512] - См.: Linden E. Smoke Signals // Time. 1998. October
12. P. 50-51.
лесозаготовок в этом регионе осуществляется незаконно, не слишком
смущает местных предпринимателей[513]. Во-вторых, и это даже
более существенно, большинство развивающихся стран в своем стремлении к
экономическому благополучию отказываются учитывать ущерб, нанесенный ими
природной среде, и не рассматривают его как фактор, снижающий их
национальное богатство. Отрицая тот очевидный факт, что "созданный руками
человека капитал и природное богатство в большей мере дополняют, нежели
заменяют друг друга" [514], они создают предпосылки для
возникновения сложных проблем в их хозяйственном развитии. Так, уничтожение
лесов и последующее разрушение почв в Китае вызывают потери, оцениваемые в
интервале от 5,5 до 9,5 процента ВНП по состоянию на начало 90-х годов; в
Индонезии ущерб от деградации окружающей среды достигает ежегодно 14
процентов ВНП, а в Коста-Рике между 1970 и 1989 годами только ухудшение
условий рыболовства, вызванное излишне интенсивным выловом рыбы, привело к
экономическому ущербу, равному годовому ВНП этой страны[515].
В-третьих, развитие событий начинает принимать необратимый характер и
требует беспрецедентных капитальных вложений. При этом, "как показал
накопленный в последние годы опыт, практически все связанные с загрязнением
проблемы можно эффективно решать с помощью технических средств, тогда как
запущенные процессы деградации окружающей среды -- будь то эрозия почвы,
вырубка лесов или опустынивание -- уже не могут быть легко остановлены"
[516]. Сегодня для финансового обеспечения программ, способных
лишь поддерживать экосистемы стран Юга в их нынешнем состоянии, необходимы
затраты, составляющие, по минимальным оценкам, около 125 млрд. долл. в год
на протяжении не менее двадцати лет. Масштаб этой цифры становится понятным,
если учесть, что вся сумма средств, выделяемых развитыми странами "третьему
миру" в виде ассигнований по всем программам помощи вместе взятым в начале
90-х годов не превышала 55 млрд. долл. в год[517] и с тех пор
имеет явную тенденцию к снижению. Таким образом, опасность становится крайне
серьезной, и в наиболее явном виде она проявляется сегодня в планетарном
изменении климата (глобальном потеплении).
[513] - См.: The Economist. 1998. March 21. Survey
"Development and the Environment". P. 11.
[514] - Daly H.E. Beyond Growth. The Economics of
Sustainable Development. Boston, 1996. P. 76.
[515] - См.: Ayres R. U. Turning Point. P. 144.
[516] - Smil V. China's Environmental Crisis. P. 10.
[517] - См.: Kennedy P. Preparing for the Twenty-First
Century. P. 121.
Основной причиной происходящих климатических перемен является, по
общему мнению, рост выбросов в атмосферу углекислого газа (CO2).
Рассматривая ситуацию в развитых странах мира, мы отмечали ранее, что на
протяжении последних тридцати лет там предприняты беспрецедентные усилия по
сокращению подобных выбросов, а эффективность промышленного производства
позволяет обеспечивать высокие показатели экономического роста при
относительно низких экологических издержках. Так, по состоянию на 1994-1995
год вклад США в мировое промышленное производство составлял 26 процентов, а
их доля в выбросах СО2, ограничивалась 23 процентами. Германия имела лучшие
показатели (8 процентов против 4), не говоря уже о Японии (17 против 5). Что
же касается развивающихся стран, то Индонезия при доле в мировом
производстве в 0,7 процента обеспечивала 1 процент выбросов СО2 Россия с 2
процентами производства была ответственна за 7 процентов загрязнений, а
Китай с теми же производственными мощностями -- за 13
процентов[518]. Активная индустриализация в Юго-Восточной Азии,
хозяйственную сторону которой мы рассматривали выше, имеет исключительно
высокую экологическую цену. Используя не самые передовые технологии,
азиатские страны потребляют огромное количество энергетических ресурсов.
Расчеты показывают, что уже в середине 90-х годов доля ЮВА на мировом рынке
энергоресурсов составила около 20 процентов, что на 30 процентов больше, чем
доля ЕС, и, согласно прогнозам, к 2000 году она превзойдет
США[519]. При этом известно, что в регионе, за исключением
Индонезии, нет значительных месторождений нефти; поэтому большая часть
энергоресурсов импортируется, в силу чего стремление избавиться от подобной
зависимости и удешевить используемые энергетические ресурсы остается здесь
чрезвычайно сильным.
К такой политике, чреватой экологической катастрофой, применимы слова
А.Горца о нецелесообразности "поддерживать, как экономически рациональную,
практику, нарушающую экологический баланс" [520]. По состоянию на
1995 год, в Восточной Азии около половины всей энергии обеспечивалось
сжиганием угля, в то время как доли газа и нефти не превышали 8-9
процентов[521]. Положительная динамика этих показателей вряд ли
станет в ближайшее время реальностью, так как в связи с падением курсовой
стоимости большинства азиатских валют импорт энергоносителей
[518] - См.: Brown L.R., Flavin Ch., French H., et al. State
of the World 1997. P. 8
[519] - См.: Mitchell К., Seek P., Grubb M. The New
Geopolitics of Energy. P. 101.
[520] - Цит. по кн.: Little A. Post-Industrial Socialism.
Towards a New Politics of Welfare. L.-N.Y., 1998. P. 8.
[521] - См.: Mitchell К., Beck P., Grubb M. The New
Geopolitics of Energy. P. 107-108.
окажется гораздо более затрудненным, нежели прежде. Серьезных же
препятствий для быстрого наращивания производства угля и других
низкоэффективных источников энергии фактически нет. В Китае, например, за
последние 40 лет угледобыча возросла почти в 40 раз: если в 1949 году страна
производила несколько более 30 млн. тонн в год, то в 1976 году -- уже 500
млн. тонн, а в 1990-м с показателем в 1,1 млрд. тонн в год Китай стал самым
крупным в мире производителем угля[522]. В 1995 году
правительство одобрило национальную программу по расширению сети работающих
на угле электростанций и иных энергетических установок[523], в
ходе реализации которой потребление угля в стране составит 3/4 мирового
объема[524]; по итогам 1996 года оно выросло на 4,5 процента и
стало основным фактором, обусловившим рост использования этого энергоресурса
в мире в целом[525]. При этом сжигание угля остается совершенно
неэффективным: большинство домашних печей имеют коэффициент полезного
действия от 15 до 25 процентов, в отличие от 50-60 процентов у отопительных
систем, работающих на дизельном топливе, и 80-95 процентов у газовых систем;
паровозы, широко использующиеся в Китае, имеют коэффициент полезного
действия не выше 6-8 процентов по сравнению с современными моделями
дизельных силовых установок, достигающих показателя в 25 и более
процентов[526]. В результате оказывается, что "уголь, сжигаемый
Китаем, ежегодно добавляет в атмосферу больше выбросов сернистого ангидрида
и окислов азота, чем их сокращается с помощью усовершенствованного контроля
за состоянием окружающей среды, осуществляемого всеми странами ОЭСР, вместе
взятыми" [527].
Нельзя также не отметить, что развивающиеся страны во все возрастающих
количествах используют и другие виды природного сырья, причем нередко рост
их потребления оказывается гораздо более высоким, нежели темп хозяйственного
развития самих этих стран. Так, между 1992 и 1996 годами потребление меди,
алюминия, черных металлов, цинка и свинца выросло здесь на 45-65 процентов,
а потребление нефти -- более чем на 60, хотя суммарный экономический рост не
превысил 40 процентов[528]. При этом производимая продукция также
далеко не всегда оказывается экологически чистой. Например, на протяжении
лет, прошед-
[522] - См.: Smil V. China's Environmental Crisis. P. 10.
[523] - См.: Weizsaecker E.U., von. Earth Politics. P. 166.
[524] - См.: Garten J. The Big Ten. P. 97.
[525] - См.: Brown L.R., RennerM., Flavin Ch., et al. Vital
Signs 1997-1998. P. 16.
[526] - См.: Smil V. China's Environmental Crisis. P. 124.
[527] - McRae H. The World in 2020. P. 135.
[528] - См.: World Economic Outlook. May 1998. P. 125.
ших после подписания Монреальского протокола, направленного на
сокращение и последующее прекращение производства веществ, способствующих
разрушению озонового слоя в атмосфере Земли, азиатские производители
продолжали наращивать их выпуск и разрабатывали масштабные планы экспорта
своей продукции в другие регионы, где ее низкая цена оставалась главным
фактором конкурентоспособности[529]. Если десять лет назад
основными производителями озоноразрушающих веществ были США, ЕС, Япония и
СССР, причем суммарный вырабатываемый ими объем составлял 971 тыс.
метрических тонн в пересчете на активные вредные элементы, то в 1994 году
все эти государства, вместе взятые, выпускали лишь 90 тыс. тонн -- в десять
раз меньше, чем до подписания Монреальского протокола, а США даже стали
единственной страной, полностью прекратившей их производство. В то же время
Китай оказался единоличным лидером, произведшим 90,9 тыс. тонн -- больше,
чем все индустриально развитые страны и Россия! При этом выпуск подобных
веществ возрос и в других молодых промышленно развитых экономиках: в Южной
Корее -- на 15 процентов, в Мексике -- на 21, в Малайзии -- на 24, в
Индонезии -- на 69, в самом Китае -- на 95, на Филиппинах -- на 109, а в
Индии -- на 193 процента[530]. Результатом становится рост
объемов выброса в атмосферу и повышение концентрации в воздухе СО2, NO2, CO,
SO2 а также других вредных газов. По различным подсчетам, проводящимся на
основе данных, получаемых в специальных лабораториях в отдаленных регионах
мира (на Южном полюсе, на горе Мауна Лоа на Гавайских островах), где влияние
непосредственных источников выбросов может считаться минимальным, содержание
СО2 в атмосфере возросло с 1958-1959 годов до 1990 года на 11
процентов[531]; между 1960 и 1995 годами рост составил 13
процентов[532]. Наиболее важным в данной ситуации оказывается
даже не столько тот факт, что сохраняется тенденция к экспоненциальному
росту содержания СО2, в атмосфере Земли, сколько то, что эту тенденцию не
поколебали никакие усилия постиндустриального мира по сокращению вредных
выбросов и оптимальному использованию ресурсов[533]. Таким
образом, развитые страны, хотя и обладают существенными резервами снижения
объемов выбрасываемых ими в атмосферу вредных газов, не могут изменить
ситуацию ради-
[529] - См.: Porter G., Brown J. W. Global Environmental
Politics. P. 38.
[530] - См.: Brow L.R., Flavin Ch., French H., et al. State
of the World 1997. P. 166.
[531] -
См.: Smil V. China's Environmental Crisis. P. 129.
[532] - См.: Weiyaecker E. U., von, LovinsA.B., Lovins L.H.
Factor Four: Doubling Wealth-Halving Resource Use. The New Report to the
Club of Rome. L., 1997. P. 225.
[533] - См.: Cannon Т. Corporate Responsibility. L., 1992.
P. 182.
кальным образом, если не будут предприняты соответствующие действия со
стороны развивающихся стран.
Известно, что современные технологии позволяют устранять из отходов
производства и выбрасываемых газов до двух третей NO2 и трех четвертей SO2
однако более полная очистка отходов фактически нереальна, так как затраты на
нее (во всяком случае в настоящее время) делают невыгодным любое
производство, где они образуются[534]. Однако последние
статистические данные показывают, что серьезного перелома в динамике объемов
эмиссии со стороны новых индустриальных стран ожидать не приходится. В 1990
году развивающиеся страны Азии обеспечивали 22 процента мировых выбросов СО2
и эта доля имеет тенденцию к постоянному росту: по прогнозам, она может
достичь 30 процентов к 2010 году, а Китай, если его развитие будет
продолжаться нынешними темпами, сменит США как наиболее мощный источник
загрязнения атмосферы в 2020 году[535].
Рассматривая историческую динамику, можно в полной мере осознать
масштаб происходящих сдвигов. Между 1950 и 1989 годами основные развитые
страны увеличили выбросы СО2 в атмосферу в среднем в 1,5-2 раза: так, для
США этот показатель повысился с 2,5 до 4,9 млрд. тонн, для Германии -- с
0,51 до 1,0 млрд. тонн, для Франции -- с 0,2 до 0,36 млрд. тонн, а в
Великобритании рост оказался минимальным -- с 0,51 до 0,6 млрд. тонн. Страны
же, активно развивавшиеся на экстенсивной основе, показали гораздо более
"впечатляющие" результаты: в СССР объем выбросов СО2 вырос в 6,5 раза (с
0,68 до 3,8 млрд. тонн), в Индии -- в 10 (с 0,07 до 0,7 млрд. тонн), а в
Китае -- в 30 раз (с 0,08 до 2,4 млрд. тонн) [536]. В результате
к 1991 году Китай занял третье место в списке наиболее активных поставщиков
углекислого газа в атмосферу Земли, обеспечивая 11,2 процента их общего
поступления (что превышало суммарные показатели Японии, Германии и
Великобритании), тогда как СССР был ответствен за 15,8, а США -- за 21,8
процента. В середине 90-х, в условиях быстрого падения промышленного
производства в странах СНГ вследствие экономического кризиса, объемы вредных
выбросов на территории бывшего СССР сократились, и с 1996 года Китай занял
вторую строчку в этом сомнительном "рейтинге". Нельзя не отметить, что по
другим подобным параметрам (например, по загрязнению атмосферы метаном) КНР
вместе с Индией занимали "лидирующие" позиции
[534] - См.: Meadows D.H., Meadows D.L., Panders J. Beyond
the Limits. P. 181.
[535] - См.: Mitchell К., Beck P., Grubb M. The New
Geopolitics of Energy. P. 169-170.
[536] - См.: Smil V. China's Environmental Crisis. P. 135.
еще в 1991 году, когда по совместным выбросам они в полтора раза
превзошли США и СССР, вместе взятые[537]. Характерно также, что,
в отличие от развитых стран, где эмиссия СО2, в значительной мере связана с
эксплуатацией автомобильного транспорта и сжиганием нефти, в "третьем мире",
где основным энергетическим источником является уголь, выбросы содержат
огромное количество взвесей, не только чреватых распространением
респираторных заболеваний, но и обладающих канцерогенными
свойствами[538].
Прогнозы, с которыми выступают экологи, звучат в этом контексте
неутешительно. Предполагается, что с 1980 по 2010 год объем выбросов
углекислого газа, окислов серы и азота в развитых странах останется на
стабильном уровне. Сокращения выбросов можно ожидать не ранее 2010 года,
когда станет возможным промышленное использование принципиально новых
технологий очистки. За эти же годы молодые промышленно развитые экономики
увеличат выбросы почти в 3 раза. Но и этот рост, который можно объяснить
ускоренными темпами их хозяйственного развития, окажется менее значительным,
чем увеличение объемов загрязнения со стороны прочих развивающихся стран, в
число которых не включены Восточная Европа и республики бывшего СССР, --
здесь ожидается рост в 3,84 раза, причем к 2015 году они превзойдут по этому
показателю все развитые страны, вместе взятые[539]. Отмечается
также, что Китай и Индия будут, как и прежде, обеспечивать наиболее быстрый
прирост эмиссии, который, как предполагается, составит с их стороны 3,7 и
3,9 процента в год соответственно; причем доля угля в общей структуре
используемых в мире энергоносителей возрастет с 42 процентов в 1985 году до
53 процентов в 2020-м[540].
Все эти и подобные сведения породили немалую тревогу в западном
обществе, однако начиная с конца 80-х годов развивающиеся по пути
индустриализации государства стали решительно возражать на критику в их
адрес. Так, в 1991 году Индия выдвинула инициативу, содержавшую предложение
избрать в качестве критерия, определяющего допустимый размер эмиссии, объем
выбросов на душу населения, а не их абсолютную величину или размер,
рассчитываемый на единицу производимого валового национального продукта; это
предложение было поддержано рядом стран "третьего мира" [541].
Тем самым Индия хотела бы на меж-
[537] - См.: Sandier Т. Global Challenges. P. 102-103.
[538] -
См.: Paterson M. Global Warming and Global Politics. P. 14-15.
[539] - См.: Duchin F., Lange G.-M., et al. The Future of
the Environment. Ecological Economics and Technological Change. N.Y.-Oxford,
1994. P. 33.
[540] - См.: Dent Ch.M. The European Economy. P. 391.
[541] - Подробнее см.: Paterson M. Global Warming and Global
Politics. P. 75.
дународном уровне закрепить свое право увеличить объемы эмиссии газов,
вызывающих эффект глобального потепления, в 25 (!) раз (в начале 90-х годов
масса выбросов на одного жителя составляла в Индии около 800 кг в год, тогда
как в США -- 19,7 тонн в годовом исчислении). Чтобы оценить "оригинальность"
данной инициативы, необходимо иметь в виду, что в таком случае Индия
получала бы "право" эмиссии 17,5 млрд. тонн "парниковых" газов, в то время
как общемировой объем их выбросов составлял в начале 90-х годов не более 22
млрд. тонны. [542]. В такой ситуации развитые страны предложили
созвать Всемирный саммит в Рио-де-Жанейро, который состоялся в 1992 году и
был посвящен в основном экологическим проблемам. При всем значении этого
события в Рио не удалось выйти за пределы дискуссий по разным аспектам
взаимоотношений между Севером и Югом; в результате стороны ограничились
констатацией наиболее общих аспектов существующих проблем и декларировали
необходимость оказания широкомасштабной помощи "третьему миру", объем
которой -- около 100 млрд. долл. ежегодно -- мог бы при надлежащем
использовании решить наиболее актуальные экологические задачи. Однако
перспективы выделения такой помощи остались совершенно иллюзорными.
Потребовались дополнительные переговорные усилия, и в декабре 1997 года
лидеры 170 государств собрались на встречу в японском городе Киото. Повестка
дня целиком была посвящена проблеме вредных атмосферных выбросов и
глобального потепления. Правительства развитых стран заняли на этой
конференции осторожную позицию, акцентируя внимание прежде всего на
сокращении собственной эмиссии, и не претендовали на установление каких-либо
жестких ограничений для развивающихся стран. Наибольшим радикализмом
отличались предложения, выдвинутые от лица Европейского сообщества, члены
которого ставили перед всеми развитыми странами (включая их самих) цель
сократить до 2010 года атмосферные выбросы пяти наиболее вредных газов до 85
процентов от уровня 1990 года. В этом случае суммарные выбросы СО2 в мире
составили бы к 2010 году около 7,5 млрд. тонн, тогда как при сохранении
существующей динамики они могли бы превысить 9 млрд. тонн. США, в отличие от
европейских государств, заявили, что между 2008 и 2012 годами они смогут
лишь привести свои выбросы к уровню 1990 года, но не более
того[543], хотя к этому времени существовали оценки Министерства
энергетики, согласно которым "к 2010 году можно было
[542] - См.: Smil V. China's Environmental Crisis. P. 135.
[543] - См.: Lemonick M.D. Hot Air in Kyoto // Time. 1997.
December 8. P. 53.
бы добиться сокращения эмиссии на 20 процентов по сравнению с уровнем
1990 года без повышения стоимости энергии, путем распространения новых
технологий и проведения политики строго избирательного стимулирования,
например, предоставления налоговых льгот старым электростанциям, работающим
на угле" [544]. Тем не менее встреча имела неожиданный успех; не
питая особой надежды на достижение компромисса, западные страны подписали
Киотский протокол, предписывающий сократить выбросы "парниковых" газов к
2012 году на 5,2 процента по сравнению с существовавшим в 1990 году уровнем.
При этом, несмотря на фактическое отсутствие механизмов приведения данного
соглашения в действие, в итоговых документах саммита впервые появилась
констатация того, что успехи в защите окружающей среды отныне могут иметь
вполне конкретное экономическое воплощение: помимо всех выгод для тех стран,
которые снижают масштабы загрязнения, в протокол была внесена норма, в
соответствии с которой государства, осуществляющие снижение быстрее графика,
могут продавать излишки своей "квоты" другим на основе рыночно
складывающихся цен[545]. Подписание этого протокола дает пусть и
не очевидные, но все же вполне заметные основания полагать, что в начале
следующего столетия будут предприняты более решительные шаги по поддержанию
экологического равновесия в глобальном масштабе.
Однако в ближайшие десятилетия ситуация вряд ли заметно улучшится. Наш
скепсис основывается на выводе о неспособности большинства государств
"четвертого мира" предотвратить уничтожение своих природных экосистем, а
также нежелании их правительств жертвовать экономическим ростом ради защиты
окружающей среды. В ближайшие десятилетия здесь не появится реальных
возможностей для обеспечения даже самых необходимых природоохранных
мероприятий. Большинству ресурсодобывающих регионов их экспорт будет
приносить средства, достаточные лишь для поддержания существующих уровней
внутреннего потребления и расчетов по текущим обязательствам, связанным с
обслуживанием внешнего долга. Молодые промышленно развитые экономики, в
первую очередь в Азии, располагающие заметно большими финансовыми ресурсами,
заинтересованы, однако, прежде всего в их эффективном инвестировании в
промышленный сектор; поэтому здесь предпочтения будут отдаваться
дополнительной экономии на отсутствии природоохранных систем, а вовсе не
развитию новых ресурсосберегающих технологий.
[544] - McAllister J.F. О. Forecast: Heat Wave //Time. 1997.
October 13. Р. 45.
[545] - См.: Lemonick M.D. Turning Down the Heat // Time.
1997. December 22. P. 21.
В этом контексте Запад вынужден выбирать, какую роль -- эффективного
инвестора, щедрого жертвователя или строгого руководителя -- играть ему в
наступающем столетии. В 70-е и 80-е годы постиндустриальные страны
склонялись к исполнению первой роли. Учитывая стремительное распространение
западных ценностей во всем мире, а также начало индустриализации в Латинской
Америке и Азии, многие эксперты выступали с весьма оптимистичными
прогнозами. Они не были поколеблены ни долговым кризисом 80-х годов, ни
проблемами, с которыми столкнулись восточноевропейские экономики, ни
мексиканским дефолтом 1995 года. Вплоть до начала азиатского кризиса
почтенные эксперты утверждали, что темпы роста восточноазиатских экономик в
1997-2005 годах составят не менее 8 процентов в годовом исчислении, тогда
как соответствующий показатель для развитых стран не превысит 3,5
процента[546], и полагали на основе подобных выкладок, что к 2010
году развивающиеся страны смогут обеспечивать более 50 процентов мирового
ВНП[547]. Однако сегодня становится очевидным, что подобным
прогнозам заведомо не суждено сбыться; в новых условиях экологические
опасности, исходящие от многих развивающихся стран, оказываются гораздо
более существенными, нежели тот вызов, который, как могло показаться, они
способны были бросить постиндустриальным державам в хозяйственной сфере.
На протяжении последнего десятилетия укреплялось понимание
необходимости оказать странам "четвертого мира" помощь, которая
способствовала бы их гуманитарному прогрессу и обеспечила бы перелом
тенденции к разрушению среды обитания человека. Такие идеи высказывались еще
до встречи в Рио; впоследствии неоднократно предпринимались попытки убедить
общественность развитых стран в том, что эти расходы не только безусловно
необходимы в нынешней ситуации, но и в том, что они не окажутся излишне
тяжелым бременем. Отмечалось, что подобные затраты составят не более 0,7
процента суммарного валового национального продукта развитых индустриальных
стран[548], а А. Гор заявлял, что такая задача посильна даже
одним только Соединенным Штатам, хотя и признавал, что в этом случае общие
расходы приблизятся к 2 процентам их ВНП[549], то есть той доле,
которая была использована в послевоенные годы для оказания экономической
помощи Западной Европе в рамках "плана
[546] - См.: Marber P. From Third World to the World Class.
P. 17.
[547] - См.: World Economic Outlook. October 1997. P. 15.
[548] - См.: Weiwaecker E. V., von, Lovins A.B., Lovins L.H.
Factor Four. P. 219.
[549] - См.: Gore A. Earth in the Balance. P. 304.
Маршалла", на долгие десятилетия обеспечившей стабильность на
европейском континенте. Между тем сегодня большинство западных стран
начинают пересматривать свои позиции, в первую очередь под влиянием
отмечавшихся выше неспособности и нежелания государств "четвертого мира"
использовать предоставляющиеся ресурсы по их прямому назначению и
продолжающегося ухудшения экологической обстановки в абсолютном большинстве
развивающихся стран.
На пороге XXI века складывается ситуация, в которой страны "четвертого
мира" неэффективно распоряжаются средствами, направляемыми как на
обеспечение их хозяйственного развития, так и на осуществление
природоохранных мероприятий. Это во многом объясняется тем, что если в
развитых государствах последние в целом экономически выгодны и затраты на их
проведение через определенный срок окупаются, то в остальных регионах мира
они неспособны принести в обозримом будущем никакого экономического эффекта.
Поэтому перспектива зависит от того, способны ли постиндустриальные общества
решительно действовать в мировом масштабе во имя поддержания устойчивости
планетарной экосистемы, а следовательно, и своего собственного развития. При
этом, однако, оказывается, что "в отношениях между суверенными государствами
не существует органа управления, обладающего властью для проведения
принимаемых решений в жизнь командно-управленческими или экономическими
методами" [550]. Развивающиеся страны не рассматривают ухудшение
своих природных экосистем или снижение показателей гуманитарного развития
как экономический ущерб, хотя во всем мире такой подход находит все более
широкую поддержку[551]; в силу этого хозяйственный рост в
"третьем мире" может считаться весьма эффективным только с большой долей
условности, ибо фактически он имеет гораздо более высокую цену, чем
аналогичные успехи развитых стран[552].
Два года назад мы отмечали, что в будущем развивающиеся страны "смогут
также оценить и чисто хозяйственные преимущества использования современных
природоохранных систем, что обеспечит их быстрое распространение; Япония
дает прекрасный пример подобного типа развития: совершив в 60-е - 80-е годы
радикальный индустриальный прорыв, она сегодня имеет один из самых высоких
показателей затрат на природоохранные меропри-
[550] - Bowers J. Sustainability and Environmental
Economics: An Alternative Text. Edinburg Gate, 1997. P. 217.
[551] - См.: Shaikh A.M., Tonak E.A. Measuring the Wealth of
Nations. The Political Economy of National Accounts. Cambridge, 1994. P. 17.
[552] - См.: Sandier Т. Global Challenges. P. 90-91.
ятия и обеспечивает самый низкий уровень загрязнения окружающей среды в
расчете на единицу производимого валового национального продукта.
Аналогичные процессы развернутся в ближайшие десятилетия и в других молодых
промышленно развитых странах Азии, а через двадцать-тридцать лет охватят
также и Китай, крупнейшую экономическую систему региона" [553].
Сегодня следует признать ошибочность этого прогноза. События последнего
времени убедительно показывают, что в течение ближайших нескольких
десятилетий ни одна из развивающихся стран (за исключением фактически
достигших высокого уровня индустриального развития Тайваня, Южной Кореи и,
возможно, стран Персидского залива) не окажется способной последовательно и
целенаправленно решать возникающие на ее территории экологические проблемы.
Подавляющее большинство стран "четвертого мира" также не сможет эффективно
справляться с проблемами гуманитарного характера -- от простого поддержания
ныне существующего уровня жизни населения и противостояния эпидемиям до
борьбы с разрушением крупных природных экосистем, являющихся средой обитания
их граждан. Не менее 20 государств в ближайшие пять лет столкнутся с
абсолютным снижением ВНП на душу населения, и большинство из них уже сегодня
являются беднейшими странами мира. По подсчетам, проводившимся еще до
последнего драматического снижения сырьевых цен и финансового кризиса, темпы
роста ВНП на душу населения в Центральной и Южной Африке в ближайшие десять
лет не превысят 0,5 процента в год[554]; однако велика
вероятность, что в реальности они окажутся отрицательными. Таким образом,
сегодня нам следует согласиться со знаменитым шведским экономистом и
лауреатом Нобелевской премии Г.Мюрдалем, который еще в 60-е годы утверждал,
что в условиях нынешнего ускорения хозяйственного прогресса в западных
странах, нарастания непропорциональности обмена между Севером и Югом и
отсутствия в развивающихся странах серьезного источника внутреннего
прогресса "рыночные силы в своей совокупности будут усугублять неравенство
между странами" [555]. Последние годы свидетельствуют также о
том, что методы вовлечения развивающихся стран в разного рода программы
развития под эгидой
[553] - Inozemtsev V.L. The Constitution of the
Post-Economic State. Post-Industrial Theories and Post-Economic Trends in
the Contemporary World. Aldershot-L., 1998. P. 380.
[554] - См.: Barro R.J. Determinants of Economic Growth. A
Cross-Country Empirical Study. Cambridge (Ma.) - L., 1997. P. 44.
[555] - Myrdal G. Rich Lands and Poor: The Road to World
Prosperity. N.Y., 1957. P. 55.>
ООН и других международных финансовых организаций, за что ратовал
Г.Мюрдаль, вряд ли могут принести должные результаты в условиях отсутствия
единого центра, из которого они могли бы жестко координироваться и
направляться.
* * *
Выводы, которые, как представляется, могут быть сделаны из
рассмотренных тенденций, находятся в явном противоречии с идеями построения
глобальной гуманистической цивилизации, основывающейся на принципах
"открытого общества".
Мы полагаем, что в современном мире среди "развивающихся" стран
существует две группы государств, радикально отличающихся друг от друга по
динамике и направлениям своего развития. К первой относятся страны,
принявшие на вооружение парадигму индустриализации; следование ей не
позволяет, как мы показали выше, когда-либо в будущем достичь уровня,
который будет к тому времени характеризовать постиндустриальный мир, однако
локальное "догоняющее" развитие способно вывести эти страны в положение
некоего арьергарда западной цивилизации с уровнем технологического
отставания в 15-20 лет. Сохранение этого отставания будет постоянно
поддерживаться тем, что источники информационных и технологических новшеств
по-прежнему локализованы в пределах постиндустриальной цивилизации. Ко
второй группе относятся страны, неспособные, как показывает практика
последних тридцати лет, к принятию индустриальной парадигмы и остающиеся
либо в полном смысле слова аграрными, либо допускающими доминирование
аграрного сектора, что сопряжено, как правило, с авторитарными методами
правления, крайне низким уровнем жизни населения и вопиющим имущественным
расслоением. Учитывая, что в рамках первой группы стран основной импульс
развития находился вне самих этих государств и был обусловлен потребностями
переноса ряда промышленных производств за пределы постиндустриального мира,
можно предположить, что без соответствующего внешнего воздействия (только
гораздо более мощного) странам второго эшелона также не суждено
инкорпорироваться в мировую экономику. Такое предположение тем более
достоверно, что в большинстве беднейших стран невозможно обнаружить как
стремление к развитию, так и минимальное ощущение возможности такового. На
протяжении нескольких десятилетий значительный объем западных инвестиций и
помощи не произвел здесь никаких реальных позитивных перемен. Большая часть
средств была израсходована совершенно нерационально или же просто присвоена
местной политической верхушкой.
Неспособность правительств этих стран обеспечить хотя бы минимальное
повышение жизненного уровня своих народов вызвало кровопролитные гражданские
войны, отсутствие медицинского обслуживания привело к развитию эпидемий, а
постоянная угроза голода подталкивала население к хищнической эксплуатации
естественных ресурсов, в результате чего экосистемы целых государств пришли
в глубокий упадок. Разделение развивающихся стран на "третий" и "четвертый"
миры произошло именно на протяжении последних двух десятилетий и создало
перспективу того, что в ближайшее время три региона -- Северная и
Центральная Африка, некоторые страны Южной Азии и наиболее отсталые
государства Латинской Америки, суммарно производящие менее 2 процентов
мирового ВНП, -- окажутся реципиентами более четырех пятых всей
экономической помощи, выделяемой постиндустриальным миром в пользу
слаборазвитых стран[556].
Представляется, что в подобных условиях должна быть решительно изменена
сама основа отношений между западной цивилизацией и "четвертым миром". На
наш взгляд, это не противоречит идеологии "открытого общества", ибо
определяющей целью остается повышение жизненного уровня народов, населяющих
бедные регионы, и предотвращение глобальной экологической катастрофы.
Сегодня трудно не видеть тенденцию к замыканию постэкономического мира, в
силу чего, с одной стороны, хозяйственное положение аграрных и
ресурсодобывающих стран может в ближайшие десятилетия радикально
осложниться, а с другой -- может существенно уменьшиться импульс
правительств западных стран и контролируемых ими международных финансовых
организаций к оказанию помощи и поддержки "четвертому миру". В определенной
степени эти два фактора взаимосвязаны, так как снижающаяся экономическая
значимость депрессивных регионов естественным образом будет притуплять
общественное внимание к их проблемам. Кроме того, проблема социального
неравенства в самих западных странах, обострение которой кажется нам
неизбежным в условиях перехода к постэкономическому обществу, станет
дополнительным фактором резкого ослабления внимания постиндустриальных
держав к их отдаленному окружению.
Однако в противостоянии экологическим опасностям и глобальной
гуманитарной катастрофе постиндустриальный мир будет вынужден постоянно
предпринимать разнообразные меры по минимизации отрицательного влияния
процессов, происходящих в "четвертом мире", на экономическую, политическую и
соци-
[556] - См.: Duchin F., Lange G.-M., et al. The Future of
the Environment. Ecological Economics and Technological Change. P. 21.
альную ситуацию в собственных пределах. Более того, мы полагаем, что в
первой половине XXI века устойчивость политической ситуации на планете будет
связана именно с перспективой решения проблем "четвертого мира".
Отсюда следует, что в ближайшие 10-15 лет потребуется радикально
изменить линию поведения развитых стран. Мы считаем возможным
охарактеризовать эту парадигму как систему обновленного колониализма. Она
основывается на очевидном положении: система ценностей "открытого общества",
которое пропагандируют сегодня западные социологи и философы, способна
естественным образом сформироваться только на прочном фундаменте устойчивого
хозяйственного роста и не может быть ни принята, ни усвоена там, где царят
экономический упадок и гуманитарное запустение. Этот тезис находит
подтверждение в том, насколько отличен эффект инвестиций в страны Азии с их
традициями патернализма или Восточной Европы, где никогда не прекращалась
хозяйственная эволюция, и в беднейшие государства Ближнего Востока,
Карибского бассейна и Африки. В контексте такого подхода было бы правильно
отказаться от надежд на сколь-либо заметную отдачу от уже осуществленных
капиталовложений и помощи странам "четвертого мира" и перейти к более
избирательной политике, основанной на понимании той опасности, которую
представляет для постиндустриальных стран развитие событий в том или ином
регионе. Такой подход уже имеет своих сторонников, однако в большинстве
своем они выступают с весьма половинчатыми заявлениями. Так, авторы Доклада
о положении в мире высказывают не до конца последовательные предложения,
когда пишут: "Кредиторам пора ликвидировать основную часть обязательств
правительств... 32-х наиболее обремененных долгами стран... -- примерно 200
млрд. долл., -- в обмен на гарантии безопасности людей: должникам следует
взять на себя обязательства сократить свои военные расходы и численность
вооруженных сил и инвестировать ресурсы, которые в противном случае пошли бы
на погашение долга, в социальную сферу и охрану окружающей среды"
[557]. На наш взгляд, подобная программа не приведет к реальным
позитивным изменениям, поскольку сэкономленные средства, как показывает
практика, скорее всего не будут использованы на необходимые нужды, а
проблемы военной и политической напряженности отнюдь не потеряют всей
остроты.
[557] - Brown L.R., Flavin Ch., French H., et al. State of
the World 1997. P. 131.
На первом этапе следовало бы, с нашей точки зрения, определить те
страны, ситуация в которых требует немедленного и радикального
вмешательства. Сюда относятся прежде всего те государства, в которых
показатель ВНП на душу населения сокращался на протяжении не менее чем пяти
из последних десяти лет, где коэффициент Джини превышает значения 0,50-0,55,
где снижается средняя ожидаемая продолжительность жизни населения, военные
расходы составляют наибольшую статью бюджетных трат, а экосистемы находятся
в катастрофическом состоянии. Эти страны должны быть лишены своего
суверенитета в течение ближайших десяти лет посредством вмешательства
международных сил на основе мандата ООН или иного подобного нормативного
акта, а управление ими передано группам международных наблюдателей и
экспертов, опирающимся на войска ООН. На протяжении следующих 15-20 лет
после установления такого режима на средства, централизованным и
согласованным образом выделяемые из бюджетов ведущих постиндустриальных
стран и предоставляемые международными финансовыми организациями, должны
быть проведены мероприятия по предотвращению дальнейшей деградации природных
экосистем, обеспечению минимального прожиточного уровня для всех граждан
этих стран, формированию производственного потенциала на основе
сбалансированных аграрных технологий. Кроме того, должны быть предприняты
меры, направленные на создание эффективной системы здравоохранения и
начального образования. Ввиду того, что в качестве "первой волны" подобного
эксперимента могут быть избраны не более 15-20 стран, совокупный ВНП которых
сегодня составляет менее 1 процента мирового валового продукта, операции по
реформированию их социальной и экономической структуры, а также проведению
необходимых природоохранных мероприятий не потребуют гигантских средств.
Важно при этом, чтобы развитые страны изначально отказались от извлечения
какой-либо односторонней выгоды от подобных мероприятий. Природные ресурсы
государств, которым оказывается помощь, их производственные мощности или
финансовые средства не должны рассматриваться в качестве какой бы то ни было
формы компенсации постиндустриальному миру за проведенные мероприятия.
Результаты первого этапа "неоколониалистских" преобразований определят
ход развертывания второго этапа. На наш взгляд, само начало "неоколонизации"
может пройти относительно добровольно: для этого достаточно провозгласить
прекращение любой помощи и инвестиций со стороны Запада терпящим бедствие
территориям до того момента, пока не последует отказа от суверенитета
национальных правительств и передачи управления в руки международной
организации или отдельных стран в рамках органа, который получил бы вновь,
причем в расширенном масштабе, функции ранее упраздненного Организацией
Объединенных Наций Совета по опеке. Существует большая вероятность, что в
начале первой стадии "неоколонизации" западные страны столкнутся с прямым
сопротивлением "колонизируемых" в связи с продолжающейся и сегодня борьбой
отдельных клик и этнических группировок внутри развивающихся стран; однако
дальнейшее развитие данной стратегии должно происходить исключительно
ненасильственным путем и основываться на восприятии "колонизируемыми"
нациями открывающихся преимуществ. Вполне может показаться, что предлагаемая
концепция фантастична, а современный мировой порядок стабилен и незыблем. Но
сегодня широко распространены гораздо более гипотетические концепции, в
частности, доктрина "экологического налога", который мог бы взиматься за
расточительное использование ресурсов и направляться на решение
природоохранных проблем в "третьем мире" (а не там ли наблюдается как раз
наиболее эффективное использование энергоносителей и сырья?); кроме того,
именно последние десятилетия со всей яркостью показали, что политические
трансформации, которые ранее не могли даже предполагаться, становятся
реальностью.
Мы не можем сегодня пытаться заглянуть еще дальше в будущее, однако
представляется, что в ближайшей перспективе концепция "обновленного
колониализма" способна оказаться исключительно действенной. В современных
условиях развитые страны представляют собой достаточно тесно сплоченный блок
держав, не раздираемых непреодолимыми противоречиями и сознающих, что
основная опасность исходит сегодня от непредсказуемых политических режимов
"третьего мира", а также от гуманитарной и экологической катастроф, которые
могут произойти в беднейших регионах планеты. С первой проблемой можно
пытаться справиться исключительно политическими методами, вторая же, на наш
взгляд, требует радикального и незамедлительного вмешательства. В настоящее
время для этого существуют необходимые материальные ресурсы, а общественное
мнение западных стран достаточно одобрительно воспримет подобную политику,
как подтверждающую особую миссию постиндустриального мира и
свидетельствующую о его приверженности устойчивому развитию человечества.
Если она окажется успешной, постепенно сформируются новые по своим
очертаниям и значению политические союзы, что фактически исключит проведение
враждебной по отношению к постиндустриальному миру политической линии в
любом регионе мира.
В заключение подчеркнем, что наша книга отнюдь не обосновывает ту точку
зрения, что политика "обновленного колониализма" представляет собой комплекс
оптимальных или единственно возможных мер по реформированию современного
мирового порядка; вместе с тем мы твердо убеждены, что современные методы
распространения ценностей "открытого общества" остаются гораздо более
уязвимыми и менее действенными, нежели изложенные.
* * * * *
Драматические события последних тридцати лет, особенно те из них, что
произошли в 90-е годы, зримо свидетельствуют о наличии всех предпосылок для
становления однополюсного мира, где доминирующая роль будет принадлежать
сообществу стран, формирующих постэкономическую цивилизацию. Этот факт можно
приветствовать, можно им возмущаться -- вопреки любым эмоциям современная
реальность не позволяет сомневаться в том, что постиндустриальный социальный
порядок предоставил развитым странам такие возможности хозяйственного,
политического и даже чисто военного влияния на остальной мир, о каких ранее
даже невозможно было помыслить.
Анализ проблем, с которыми столкнулись государства, пытавшиеся
посредством ускоренного развития обеспечить себе место среди первых в
хозяйственном отношении мировых держав, показывает, что они весьма сильно
отличались друг от друга по целому ряду важнейших параметров. Некоторые
стремились к национальному возрождению, другие находились в плену
идеологических догм, третьи добивались политического и военного
доминирования в своих регионах. Однако все они допустили на своем
историческом пути (и не могли не допустить!) одну принципиальную ошибку,
заключавшуюся в безусловной недооценке роли личности и ее творческого
потенциала. Именно поэтому прогресс в данном случае ассоциировался прежде
всего с индустриальной экспансией, богатство -- с накоплением финансовых
резервов, а хозяйственный потенциал -- с массой основных производственных
фондов и доступных естественных ресурсов. Именно поэтому предполагалось, что
благополучное общество можно построить по заранее предначертанному плану,
подчиняя ему все возможности государства и его граждан. Именно поэтому ни в
одной исповедующей принцип "догоняющего" развития не сложилось
демократической системы, уважающей права и свободы собственного народа.
Именно с таких позиций можно понять как успехи "догоняющего" развития в
создании развитых индустриальных структур, так и их неспособность обеспечить
переход общества на более высокую ступень развития, где ни прямое
принуждение, ни деньги не могут заменить ту одухотворенность и
самодостаточность деятельности человека, которая присуща постэкономическому
типу цивилизации.
Сегодня, однако, наиболее принципиальным является вопрос не о том,
могли ли шедшие по пути ускоренного развития государства влиться в
постиндустриальный мир, -- отрицательный ответ на него представляется
очевидным, -- а о том, к чему пришли эти страны и какой тип взаимодействия
между ними и зарождающимся постэкономическим миром будет характеризовать
наступающее столетие. В этой части нашего исследования мы рассмотрели только
одну сторону данной проблемы и показали, что в современных условиях
фактически ни одна страна "третьего", а тем более "четвертого" мира не
способна к динамичному развитию на основе только лишь собственного
ресурсного, промышленного и человеческого потенциала. Но это не только не
снимает вопроса о характере их взаимодействия с постиндустриальным миром,
но, напротив, ставит его в ряд наиболее актуальных.
Едва ли сегодняшние знания об этом предмете позволяют дать
исчерпывающий ответ на такой вопрос, однако некоторые тезисы могут быть
сформулированы вполне определенно.
Во-первых, следует отметить, что традиционные экономические меры
совершенно не адекватны решению основных проблем, встающих перед современной
цивилизацией, и это выступает одной из главных причин разделенности
современного мира. Те средства, которые могут дать быстрое развитие
индустриальным хозяйственным системам или способствовать восстановлению
временно нарушенной целостности общественных структур, несущих в себе
постиндустриальные начала, не могут быть применены для непосредственной
трансформации индустриальных социумов в постиндустриальные.
Во-вторых, при всей условности подобной формул