Искры из-под ножа. ^TО ФРАНЦИИ ЗВЕЗДА^U (1870-1871) О Франции звезда! Была ярка твоя надежда, мощь и слава! Как флагманский корабль, ты долго за собой вела весь флот, А нынче буря треплет остов твой - без парусов, без мачт, И нет у гибнущей, растерянной команды Ни рулевого, ни руля. Звезда померкшая, Не только Франции, - души моей, ее надежд заветных! Звезда борьбы, дерзаний, порыва страстного к свободе, Стремления к высоким, дальним целям, восторженной мечты о братстве, Предвестье гибели для деспота и церкви. Звезда распятая - предатель ее продал - Едва мерцает над страною смерти, геройскою страной, Причудливой и страстной, насмешливой и ветреной страной. Несчастная! Не стану упрекать тебя за промахи, тщеславие, грехи, Неслыханные бедствия и муки все искупили, Очистили тебя. За то, что, даже ошибаясь, всегда ты шла к высокой цели, За то, что никогда себя не продавала ты, ни за какую цену, И каждый раз от сна тяжелого, рыдая, просыпалась, За то, что ты одна из всех твоих сестер, могучая, сразила тех, кто над тобою издевался, За то, что не могла, не пожелала ты носить те цепи, что другие носят, Теперь за все - твой крест, бескровное лицо, гвоздем пробитые ладони, Копьем пронзенный бок. О Франции звезда! Корабль, потрепанный жестокой бурей! Взойди опять в зенит! Плыви своим путем! Подобна ты надежному ковчегу, самой земле, Возникнувшей из смерти, из пламенного хаоса и вихря, И, претерпев жестокие, мучительные схватки, Явившейся в своей нетленной красоте и мощи, Свершающей под солнцем свой предначертанный издревле путь - Таков и твой, о Франция, корабль! Исполнятся все сроки, тучи все размечет, Мучениям придет конец, и долгожданное свершится. И ты, родившись вновь, взойдя над всей Европой (И радостно приветствуя оттуда звезду Колумбии), Опять, о Франции звезда, прекрасное искристое светило, В спокойных небесах яснее, ярче, чем когда-нибудь, Навеки воссияешь. ^TУКРОТИТЕЛЬ БЫКОВ^U Далеко-далеко на севере, в захолустье, средь мирных пастбищ, Живет мой приятель-фермер, герой моих рассказов, прославленный укротитель быков; Ему пригоняют трехгодовалых и четырехгодовалых быков, совершенно диких, Он берется за самого свирепого - и ломает ему норов, укрощает его; Он смело выходит, даже не взяв в руки кнута, на двор, где бычок мечется, обезумев, Упрямо мотая головой, с бешеными глазами, - Только глянь! - как скоро его ярость утихла, как быстро мой друг усмиряет его! Погляди, по фермам вокруг есть немало быков, молодых и старых, и это он, мой приятель, он укротил их, И все знают его, все любят его; Погляди, среди них есть такие красивые, такие величественные, У одного светло-бурая масть, другой весь в крапинах, есть быки с белым ремешком вдоль спины, есть пестрые. Есть с широко разведенными рогами (добрая примета!), и глянь - ярко-рыжие, Глянь - два со звездочкой на лбу, - у всех круглые бока, широкие спины, Как прочно и грузно стоят они, упершись в землю копытами, и какие глаза у них умные! Как смотрят они на своего укротителя - им хочется, чтобы он подошел к ним, как они все поворачиваются к нему головами! Как они выражают покорность, как беспокойны, когда он от них уходит, - Я гадаю про себя: что же они думают о нем (прочь книги, политика, прочь все поэмы), Признаюсь, я завидую обаянию лишь этого человека - моего молчаливого, неграмотного друга, Которого любят десятки быков, который живет на ферме Далеко-далеко на севере, в захолустье, средь мирных пастбищ. ^TСТРАНСТВУЯ УТРОМ^U Странствуя утром, Выплыв из ночи, из мрачных мыслей, думая о тебе, Мечтая о тебе, гармоничный Союз, о тебе, божественно поющая птица, О тебе, переживающий дурные времена мой край, удушаемый черным отчаянием, всяким коварством, изменой, Чудо узрел я - дроздиху, кормящую своего птенца, Песнопевца-дрозда, чьи восторженные звуки, полные радости и веры, Всегда укрепляют мой дух, согревают его. И тогда я подумал и почувствовал: Если черви, и змеи, и мерзкие личинки могут превратиться в сладостное, одухотворенное пение, Если можно всякую гадкую тварь так преобразить, нужной, благодетельной сделать, Тогда я могу верить в тебя, в твои судьбы и дни, о родина; Кто знает - может, эти уроки годны и для тебя? Быть может, благодаря им когда-нибудь твоя песня поднимется радостной трелью, И ей будет предназначено прозвенеть на весь мир. ^TГОРДАЯ МУЗЫКА БУРИ^U <> 1 <> Гордая музыка бури! Ветер, вольно летящий, звонко свистящий вдоль прерий! Шумно качающий кроны деревьев! Ветер горных ущелий! Форму обретшие бледные тени! Вы, потайные оркестры! Вы, серенады призраков, чьи скрипки сеют тревогу, Влившие в ритмы природы наречия всех времен и народов, Вы, мелодии великих композиторов! Вы, хоры! Вы, безудержные, причудливые, религиозные пляски! Вы, пришедшие к нам с Востока! Ты, зыбкий ропот реки, ты, грозный шум водопадов! Ты, грохот пушек далеких и цокот копыт кавалерии! Эхо яростных битв, разноголосье горнистов! Гул проходящих войск, наполняющий позднюю ночь, торжествующий над моим бессильем, Проникающий в мою одинокую спальню, - как все вы захватываете меня! <> 2 <> Продолжим наш путь, о душа моя, и пусть остальное отходит. Внимай всему неотрывно, ибо все стремится к тебе. Вместе с полночью входят они в мою спальню, Их пенье и пляски - они о тебе, душа. О праздничная песнь! Дуэт жениха и невесты - свадебный марш, Губы, жаждущие любви, и сердца, переполненные любовью, Разрумянившиеся щеки, и ароматы - шумный кортеж, полный дружеских лиц, молодых и старых, - Ясные ноты флейт, и кантабиле звучных арф, И вот, гремя, приближаются барабаны! Победа! Ты видишь в пороховом дыму пробитые пулями, но развевающиеся знамена? И бегство побежденных? Ты слышишь крики побеждающей армии? (Ах, душа, рыдания женщин - хрипение раненых в агонии, Шипенье и треск огня - чернеющие руины - и пепел городов, и панихиды, и людское отчаянье.) Теперь наполняйте меня, мелодии древности и средневековья! Я вижу и слышу древних арфистов, внимаю их арфам на празднествах Уэльса, Я миннезингеров слышу, поющих песни любви, И менестрелей, и трубадуров, ликующих бардов средневековья, Но вот зазвучал гигантской орган, Рокочет тремоло, а внизу, как скрытые корни земли (Из которых все вырастает порывами и скачками - Все формы силы, и красоты, и грации - да, все краски, какие мы знаем, Зеленые стебли травы, щебечущие птицы, играющие, смеющиеся дети, небесные облака), Таится основа основ, и зыблется, и трепещет, Все омывая, сливая, рождая все из себя и жизни давая опору. И вторят все инструменты, Творения всех музыкантов мира, Торжественные гимны, восторги ликующих толп, И страстные зовы сердца, и горестные стенанья, И все бесконечно прекрасные песни тысячелетий, И задолго до их всеобъемлющей музыки - первозданная песня Земли, Где звуки лесов, и ветра, и мощных волн океана И новый сложный оркестр, связующий годы и небеса, несущий всему обновленье, Поэтами прошлого названный Раем, А после блужданье, и долгая разлука, и завершение странствий, И путь окончен, Поденщик вернулся домой, И Человек и Искусство с Природой слились воедино. Tutti! Во славу Земли и Неба! На этот раз Дирижер Всемогущий взмахнул чудодейственной палочкой, То мужественный зов хозяина мира, И вот отвечают все жены. О голоса скрипок! (Не правда ли, голоса, вы идете от сердца, которому не дано говорить, Томящегося, озабоченного сердца, которому не дано говорить.) <> 3 <> Ах, с младенческих лет, Ты знаешь, душа, как для меня все звуки становятся музыкой, Голос матери моей в колыбельной или в молитве (Голос - о нежные голоса - все милые памяти голоса! И высшее в мире чудо - голоса дорогой моей матери или сестры), Дождь, прорастанье зерна, и ветер над тонколистой пшеницей, И моря ритмичный прибой, шуршащий о влажный песок, Чириканье птиц, пронзительный крик ястребов Иль крики дичи ночной, летающей низко, держащей путь на юг иль на север, Псалмы в деревенской церкви или под сенью деревьев пикник на зеленой поляне, Скрипач в кабачке - и под треньканье струн залихватские песни матросов, Мычащее стадо, блеющие овцы - петух, кукарекающий на рассвете. Мелодии всех прославленных в мире народов звучат вкруг меня, Немецкие песни дружбы, вина и любви, Ирландские саги, веселые джиги и танцы - напевы английских баллад, Французские и шотландские песни, и надо всем остальным - Творенья великой Италии. Вот на подмостки, с бледным лицом, но движима огненной страстью, Выходит гордая Норма, размахивая кинжалом. Бот обезумевшая Лючия идет с неестественным блеском в глазах, И дико клубятся по ветру ее разметавшиеся волосы, А вот Эрнани гуляет в саду, украшенном пышно для свадьбы, Среди ночных ароматов роз, сияя от радости, он держит любимой руку И слышит внезапно жестокий призыв, заклятье смертное рога. Скрестились мечи, развеваются белые волосы, Но все ясней баритон и баc электрический мира, Дуэт тромбонов - во веки веков. Libertad! Густая тень испанских каштанов, У старых, тяжелых стен монастырских - печальная песня, То песня погибшей любви - в отчаянье гаснущий светоч жизни и юности, Поет умирающий лебедь - сердце Фернандо разбилось. Преодолевшая горе, возвращается песня Амины, Бесчисленны, как звезды, и радостны, точно утренний свет, потоки ее ликований. (Но вот, переполнена счастьем, идет и она! Сияют глаза - контральто Венеры - цветущая матерь, Сестра горделивых богов - запела сама Альбони.) <> 4 <> Я слышу те оды, симфонии, оперы, Я слышу Вильгельма Телля - то говорит пробужденный, разгневанный грозный народ, Звучат "Гугеноты", "Пророк" и "Роберт-Дьявол" Мейербера, И "Фауст" Гуно, и "Дон-Жуан" Моцарта. Звучит танцевальная музыка всех народов, Вальс (этот изящный ритм, затопляющий, захлестывающий меня блаженством), Болеро под звон гитар и щелканье кастаньет. Я вижу религиозные пляски и старых и новых времен, Я слышу древнюю лиру евреев, Я вижу, идут крестоносцы, вздымая крест к небесам, под воинственный грохот литавров, Я слышу, поют монотонно дервиши, и песнь прерывают безумные возгласы, и, все в неистовом круговерченье, они обращаются к Мекке. Я вижу религиозные пляски экстазом охваченных арабов и персов, А там, в Элевзине, жилище Цереры, я вижу пляску нынешних греков, Я вижу, как плещут их руки, когда изгибается тело, Я слышу ритмичное шарканье пляшущих ног, Я вижу древний неистовый пляс корибантов - жрецов, которые ранят друг друга, Я вижу юношей Рима, бросающих и хватающих дротики под пронзительный звук флажолетов, Вот они падают на колени, вот поднимаются снова. Я слышу, как с мусульманской мечети взывает к творцу муэдзин, Я вижу внутри, в мечети, молящихся (ни проповеди, ни доводов важных, ни слов), Но в странном, благочестивом молчанье - пылают лбы, запрокинуты головы и страстный восторг выражают лица. Я слышу и многострунные арфы египтян, Простые песни нильских гребцов, Священные гимны Небесной империи И нежные звуки китайского кинга (и скалы и лес зачарованы) Или под флейту индуса, под звон будоражащей вины - Вакхический клич баядерок. <> 5 <> И вот уже Азия, Африка покидают меня - Европа завладевает мной, заполняет мое существо, Под гигантский орган, под оркестр звучит всемирный хор голосов, Могучий Лютера гимн "Eine feste Burg ist unser Gott", "Stabat Mater dolorosa" Россини, И, разливаясь в высоком пространстве собора, где так прекрасны цветные витражи, Ликует страстное "Agnus Dei" или "Gloria in Excelsis". О композиторы! Божественные маэстро! И вы, певцы сладкогласные Старого Света - сопрано! теноры! басы! Вам новый, поющий на Западе бард Почтительно выражает любовь. (Так все ведет к тебе, о душа! Все чувства, все зримое, все предметы - они приводят к тебе, Но в паши дни, мне кажется, звуки идут впереди всего остального.) Я слышу рождественский хор детей в соборе святого Павла Иль под высоким плафоном огромного зала - симфонии, оратории Генделя, Гайдна, Бетховена, И "Сотворенье" меня омывает прибоем божественных волн. Дай удержать мне все звуки (я с напряженьем, в безмерном усилье, кричу), Наполни меня голосами вселенной, Дай мне изведать трепет всего - Природы, бури, воды и ветра - опер и песен - маршей и танцев, Наполни - влей их в меня - я все их жажду вобрать. <> 6 <> Ибо я сладко проснулся, И, медля, еще вопрошая музыку сна И вновь обращаясь к тому, что мне снилось - к неистовой буре, Ко всем напевам, к сопрано и тенорам И к быстрым восточным пляскам в религиозном экстазе, К органу, ко всем инструментам, чудесным и разноликим, Ко всем безыскусственным жалобам горя, любви и смерти, Сказал я своей молчаливой, но жадной до впечатлений душе, не в спальне своей, не в постели: "Приди, я нашел для тебя тот ключ, который долго искал, Пойдем освежимся средь жаркого дня, Весело жизнь узнавая, странствуя в мире реальном, Только питаясь и впредь нашей бессмертной мечтой". И больше того сказал я: К счастью, то, что ты слышишь, душа, это не звуки ветра, Не грезы бушующей бури, не хлопанье крыльев морского орла, не скрежет и скрип, Не песни сияющей солнцем Италии, Не мощный орган Германии - не всемирный хор голосов - не сочетанья гармоний - Не свадебные песнопенья - не звуки военных маршей, Не флейты, не арфы, не зов горниста, - Но к новым ритмам, близким тебе, К стихам, пролагающим путь от Жизни к Смерти, смутно дрожащим в ночной полумгле, неуловимым, незапечатленным, К ним мы пойдем среди яркого дня, их мы запишем. ^TМОЛЕНИЕ КОЛУМБА^U Разбитый, хилый, дряхлый, Выброшенный на дикий остров, далеко-далеко от родины, Двенадцать печальных месяцев, зажатый между крутыми скалами и морем, Больной, изможденный, плечом к плечу со смертью, Бреду вдоль берега, Изливая наболевшую душу. Меня переполняет скорбь! До завтра, может быть, не доживу; Ни отдыхать, о Боже, не могу, ни пить, ни есть, ни спать, Пока не выскажу мою мольбу перед Тобой, Не нагляжусь, не надышусь Тобой, не побеседую с Тобой, Не отчитаюсь снова пред Тобой. Ты ведаешь всю жизнь мою, за годом год, Долгую, исполненную не только благочестием - зиждительным трудом; Ты ведаешь пост и молитвы юности моей, Ты ведаешь задумчивую важность и прозренья зрелости моей, Ты ведаешь и то, что, прежде чем начать, я предался Тебе, Ты ведаешь и то, что позже все обеты исполнял, держался твердо их, Ты ведаешь, ни разу не утратил я ни веры, ни восторга пред Тобой, В оковах, в казематах, в немилости безропотно Все от Тебя приемлющий, как должное, все, что Тобой ниспослано. Все начинания мои посвящены Тебе, Все замыслы и все расчеты задумывались и выполнялись с мыслью о Тебе, По морю плыл, по суше странствовал к Тебе, Желания, намерения, стремления, все мной достигнутое - Тебе. О, я уверен, что они и в самом деле от Тебя - Толчок, горение, несокрушимость воли, Отчетливое внутреннее веление, которое сильнее слов, Послание Небес, нашептываемое даже во сне, - Вот что вело меня вперед. Я с Божьей помощью свершил свой труд, Я высвободил и расчистил древнейшие края земли, заросшие и одичавшие, Я сблизил полушария и неизвестное связал с известным. Конец неведом мне, он весь в Тебе, Велик он будет или жалок, я не знаю, Быть может, он таит в себе необозримые пространства и державы, Быть может, грубый, меры не знающий людской подлесок, мне хорошо известный, Здесь приживется после пересадки, воспрянет, просветится, станет достойным Тебя, Быть может, в самом деле здесь мечи перекуются на орала, Быть может, мертвый крест, безжизненный Европы крест, ростки здесь пустит и расцветет. Еще усилие, пусть этот неживой песок послужит алтарем; За то, что Ты, о Боже, освещал мне жизнь, Тобой ниспосланным лучом, спокойным, тихим, Светил светлее света самого, Невыразимым, несказанным светом, За это, Боже, коленопреклоненно, своим последним словом Я, старый, расслабленный и нищий, благодарю Тебя. Конец мой близок, Тучи уже сомкнулись надо мной, Я сбился с курса, плавание не удалось, Я уступаю корабли Тебе. Руки, все мои мышцы расслаблены, Мой мозг смущен и изможден, Пусть распадутся ветшающие снасти, я от Тебя не отпаду, Прильну к Тебе, о Боже, пускай меня колотят волны, Тебя, Тебя-то я, по крайней мере, знаю. Пророчествую или брежу? Что знаю я о жизни? О себе? Не знаю даже, завершено ли начатое дело. Передо мной, дразня меня, сбивая с толку, стелятся неясные, туманные догадки Про новые, лучшие миры, про их могучие родины. А новые внезапные виденья, что они значат? Чудесно, словно Божьей дланью, мои отверзлись очи, Сквозь небеса и воздух мне улыбается огромный смутный призрак, И по волнам далеким плывут бесчисленные корабли, И гимны на неведомых наречьях приветствуют меня. ^TИЗ ПОЭМЫ "СПЯЩИЕ"^U ^TЯ ВИЖУ: ГОЛЫЙ КРАСАВЕЦ ГИГАНТ^U Я вижу: голый красавец гигант плывет через морской водоворот, Его темные волосы сделались гладкими и плотно прильнули ко лбу, он с силою вскидывает смелые руки и хочет вытолкнуть себя ногами прочь, Я вижу его белое тело и его бесстрашные глаза, Ненавистны мне эти быстрые волны, что сейчас разобьют его головою о скалы. Что вы делаете, волны-бандиты? Неужто вы убьете смельчака и гиганта - убьете в расцвете лет? Долго он не сдается и борется, Он весь в синяках, его бьет и калечит, но он держится, покуда есть сила, Бешеные волны запятнаны кровью, они несут его прочь, и мнут, и швыряют его, Они несут его прекрасное тело по кругу, снова и снова оно налетает на скалы, Быстро они уносят из глаз этот доблестный труп. ^TЛЕДЯНОЙ УРАГАН, СЛОВНО БРИТВАМИ^U Ледяной ураган, словно бритвами, врезается в берег, пушечный залп возвещает крушение, А потом утихает буря и выходит луна, барахтаясь в зыби морской. Я гляжу - вон беспомощно бьется корабль, слышу треск - он налетел на скалу; слышу, люди завопили от ужаса, вопли становятся глуше и глуше. Я не в силах помочь, мои пальцы сжимаются в судороге, Я могу лишь кинуться к волнам, пусть они обольют меня и замерзнут на мне. Я вместе с толпою, мы ищем, - ни одного не прибило живого. Утром я помогаю подбирать мертвецов и складывать их рядами в амбаре. ^TСКВО^U Вот что рассказала мне мать, сидя как-то со мной за обедом, О той поре, когда она была девочкой и жила в старом родительском доме. К старому дому ранним утром пришла краснокожая скво. На спине у нее была вязанка того камыша, из которого плетутся для стульев, сиденья, Ее волосы, густые, прямые, блестящие, жесткие, черные, наполовину закрывали ей лицо, Ее поступь была упругой и легкой, а в голосе была неизъяснимая прелесть. Моя мать с изумлением и радостью глядела на эту незнакомую женщину, Глядела на дивную свежесть лица, на полные, гибкие руки и ноги; Чем дольше глядела моя мать на нее, тем сильнее влюблялась в нее, Никогда до той поры не видала она такой удивительной красоты и чистоты. Она усадила ее на скамью к очагу, она стала готовить ей пищу, Работы она ей не дала, но она дала ей память и любовь. Скво пробыла у нее целый день и ушла незадолго до вечера. Моей матери так не хотелось, чтобы она уходила, Всю неделю она думала о ней, она ждала ее долгие месяцы, Много лет она вспоминала ее и в летнюю и в зимнюю пору, Но краснокожая скво не вернулась, и больше ее в тех местах не видали. ^TМЫСЛИ О ВРЕМЕНИ^U Подумай о времени - обо всем, что было, Подумай о сегодняшнем дне и о веках, которые придут за ним. Задумывался ли ты, что и ты не вечен? Не страшила ли тебя мысль о могильных червях? Не боялся ли ты, что будущее - ничто для тебя? А вдруг сегодняшний день - ничто? Вдруг бесконечное прошлое - тоже ничто? Если будущее - ничто, то и они звук пустой. Подумай, так же вставало солнце на востоке, а мужчины и женщины были живыми и подвижными, существовали во плоти, и все вокруг было живым, Подумай, было время, когда ни ты, ни я не видели, не чувствовали, не думали, не участвовали в жизни, Подумай, теперь мы живем и участвуем в жизни. Не проходит ни дня единого, ни минуты и ни секунды, чтобы не появился на свет человек. Не проходит ни дня единого, ни минуты и ни секунды, чтобы кто-то не умер. Тянутся тошные ночи, а за ними тошные дни, Но наконец позади бесконечные дни в постели, Врач долго молчит, но вот его молчаливый и многозначительный взгляд отвечает на твой вопрос, Дети торопятся, плача, послали за братьями и сестрами, Ненужные больше лекарства стоят на полке (в каждой комнате запах камфары), Верная рука живого человека не отпускает руку умирающего, Ты целуешь холодеющий лоб, едва прикасаясь к нему искривленными губами, Но вот прерывается дыхание, перестает биться сердце, Тело вытягивается на постели, и живой человек глядит на него, Труп так же осязаем, как тело живого человека. Живой человек смотрит на мертвеца, Потом отводит свой взор и медлит недолго, затем, чтобы еще раз внимательно взглянуть на труп. Подумай только - мысль о смерти нерасторжимо связана с мыслью о материи, Подумай о чудесах земных, о городах и поселках и обо всех тех, для кого важно нечто, что не взволнует нас. Представь, с каким рвеньем мы строим свои дома, Подумай о том, что другие их будут строить с таким же рвеньем, а это нас не взволнует. (Я видел, как человек строил дом, который ему прослужит всего лишь семьдесят лет, восемьдесят от силы. Я видел, как другой человек возводил дом, который прослужит ему, может быть, чуть подольше.) Черные тени ползут, покрывая всю землю, - их движение бесконечно, - это тени смерти, Тот, кто некогда был президентом, умер, и тот, кто сегодня президент, несомненно, умрет в свой срок. А вот воспоминание о судьбе обычной, О том, как живут и умирают рабочие, Одинаково, хотя каждый по-своему. Всплески холодных волн у причала, лед и шуга на реке, грязная кашица в лужах, Серое, холодное небо над головой, меркнущий свет короткого декабрьского дня, Похоронные дроги и экипажи следом, хоронят старого бродвейского кучера, почти вся процессия - кучера. Мерным и твердым шагом направляются они к кладбищу, под похоронный звон. Миновали ворота, остановились у свежевыкопанной могилы, живые люди сходят с экипажей, снимают гроб, Гроб плывет на руках, его опускают и устанавливают в яме, кладут кнут на крышку, быстро засыпают могилу, Выравнивают бугор заступами - тишина, Минута молчания - все неподвижны - дело сделано, Благопристойно он похоронен - что можно сделать еще? Он был неплохим парнем, собой недурен, вспыльчив, любил крепкое слово, Готов в огонь и воду за друга, не прочь был приволокнуться, играл, ел вволю и пил вволю, Знавал лучшие времена, но стал сдавать под конец, заболел, друзья пустили шапку по кругу, Умер он сорока одного года от роду, это его хоронили. Путь свободен, фартук, рукавицы, дождевик с капюшоном, ремень, тщательно выбранный кнут, Хозяин, дежурный, выпускающий на линию, начальник станции, кто-то бездельничает за твой счет, ты бездельничаешь за чей-то счет, бегущая вперед дорога, люди остаются позади. Удачный денек, неудачный денек, хорошая выручка, плохая выручка, отъезд и прибытие, ночные возвраты на станцию, Подумай, как это знакомо и близко всем другим кучерам, но тебя их судьба нисколько не взволнует. Рынок, правительство, заработок, подумай, сколько дней и ночей ты потратил, размышляя о них, Подумай только, рабочие будут жить тем же самым, а нас это мало взволнует или не взволнует совсем. Грубыми или утонченными - какими бы ты ни считал зло и добро, подумай лучше об огромной разнице между ними, Подумай, что разница эта будет существовать для кого-то, а мы с тобой будем лежать за ее пределами. Подумай, сколько на свете радостей, Предаешься ли ты развлечениям в городе? Или поглощен бизнесом? Или же собираешься выдвинуть свою кандидатуру? А может быть, тебе утехой жена и семья? Или же мать и сестра? Или же дом и хозяйство? Или прекрасное бремя материнства? Все уплывает помалу, и мы с тобой уплываем, И наступит тот день, когда нас ничто не взволнует. Ферма, доход, урожай - как поглощен ты всем этим, Подумай, останутся фермы, доходы и урожаи, но для тебя какое это будет иметь значение? То, что обещает будущее, - хорошо; и то, что сейчас, - хорошо. Волноваться жизнью прекрасно и успокоиться в свой срок также прекрасно. Домашние радости, ежедневная работа, бизнес, строительство домов - все это не иллюзия, все имеет вес, форму и свое место, Фермы, доходы, урожаи, рынки, заработки и правительства - тоже не иллюзия, Разница между добром и злом - отнюдь не заблуждение, Земля - не звук пустой, человек, его жизнь и вещи, сопутствующие ему в жизни, - все хорошо продумано. Нет, ты не брошен на произвол судьбы, уверенно и надежно ты сам строишь ее, Ты сам, ты сам, ты сам, отныне и вовеки. Не для того произведен ты на свет матерью и отцом, чтобы стать прахом, но для того, чтобы стать Личностью, Не для того ты рожден, чтобы стать человеком нерешительным, но чтобы принимать решения, Зерно личности долго созревало в тебе и наконец взошло и обрело форму, Отныне и навсегда ты в безопасности, что бы с тобой ни случилось. Долго сучили нить, пока наконец уток не переплел основу, прочен рисунок ткани. Все приготовления были продуманы и взвешены, Долго настраивался оркестр, но вот взлетела дирижерская палочка. Желанный гость, которого так долго ждали, устроен в доме, Он прекрасный и счастливый человек, Радостно глядеть на него и быть с ним рядом. Закон прошлого - от него не уйдешь, Закон настоящего и будущего - от него тоже не уйдешь, И от закона живых людей не уйдешь - он вечен, И от закона движения и превращения невозможно уйти, И от закона героев и людей творящих добро, невозможно уйти, И никуда не уйдешь от закона низких людей, пьяниц и доносчиков. Черные тени ползут, покрывая всю землю, их движение бесконечно, Вот северянин движется в потоке времени, и южанин движется в том же потоке, всюду люди - от Атлантического до Тихоокеанского побережья, И в краях, что лежат между побережьями, и повсюду в штате Миссисипи - везде люди. Великие мастера и космос, движущиеся в потоке времени, - это хорошо, герои и люди, творящие добро, - тоже хорошо, Известные вожди и изобретатели, люди богатые, набожные, уважаемые, - все хорошо по-своему, Но есть другая шкала оценок, по которой учитывается все. Бесконечные орды невежественных и злых людей - не звук пустой, Первобытные племена, населяющие Азию и Африку, - не звук пустой, Поколения людей поверхностных - не звук пустой, они тоже движутся в потоке времени. Думая обо всем этом, мечтал я Не о том, что мы совершенно изменимся, не о том, что закон преобразится, Но что герои и люди, творящие добро, должны подчиниться общему закону, закону настоящего и прошлого И что убийцы, пьяницы и лжецы должны подчиниться закону настоящего и прошлого, Ибо, возмечтал я, закон этот сам по себе может быть хорош. И понял я, что цель и основа зримой жизни - преходящи И лишь формируют личность для жизни неизвестной и вечной. Если все превратится в прах и навоз, Если черви и крысы - вот наш конец, тогда бейте тревогу! Мы преданы! Тогда можно поверить в смерть. Веришь ли ты в смерть? Если бы я верил в смерть, я умер бы непременно, Неужели ты думаешь, я мог бы, довольный и благополучный идти навстречу полному уничтожению? Довольный и благополучный, я иду, Куда иду - не знаю, но чувствую, что это хорошо, Вся вселенная говорит о том, что это хорошо, Прошлое и настоящее говорит, что это - хорошо. Как прекрасны и совершенны животные! Как прекрасна земля и мельчайший предмет на ней! То, что зовется добром, - совершенно, и то, что зовется злом, - совершенно. Овощи и минералы - все прекрасно, и жидкости, ставшие невесомыми, прекрасны, Медленно и неизбежно они испарялись, медленно и неизбежно они и уплывут. Клянусь, я убежден, что каждый предмет, без исключения, наделен бессмертной душой. И деревья, вцепившиеся корнями в почву! И морские водоросли! И животные! Клянусь, я убежден, что нет ничего, кроме бессмертия! Это тонкая и точная структура жизни придумана для него, что туманные потоки существуют лишь для него и соединение частей - все для него и что все приготовления для него, что личность создана для бессмертия, что жизнь и материя - все, все для бессмертия! ^TИЗ ЦИКЛА "ШЕПОТ БОЖЕСТВЕННОЙ СМЕРТИ"^U ^TШЕПОТ БОЖЕСТВЕННОЙ СМЕРТИ^U Шепот смерти божественной, легким шорохам внемлю; Ночь говорит - одними губами - шелестов зыбкий хорал; Мягкие звуки шагов нисходящих - таинственных бризов дыханье, Рокот потока, бегущего вечно потока - плеск невидимых рек (Иль это капают тихие слезы, неисчислимые слезы людские?). Я вижу, явственно вижу в небе громады больших облаков; Скорбно и медленно движутся вдаль, их формы безмолвно растут и меняются; Порой омраченная, полускрытая, в дали беспредельной звезда Мелькнет и снова исчезнет. (Чьи-то роды, вернее - бессмертное чье-то, торжественное рожденье. А там, за рубеж, недоступный для взора, Уходит чья-то душа.) ^TТОМУ, КТО СКОРО УМРЕТ^U Из всех людей я выделяю тебя, ибо я принес тебе весть, Ты скоро умрешь - пусть другие говорят, что хотят, я не стану кривить душой, Я прям и безжалостен, но я люблю тебя, - тебе спасения нет. Нежно кладу на тебя мою правую руку, и ты ощущаешь ее, Я не говорю ничего, молча приникаю головою к тебе, Тихо сижу с тобой рядом, я верен тебе, Я больше для тебя, чем сиделка, больше, чем отец или близкий, Я отрешаю тебя от всего, оставляю лишь твою душу и тело, ты бессмертен, ты сбросишь оковы, Труп, который останется после тебя, - это не ты, а навоз. Нечаянно солнце сверкнуло, где и не ждали его, Уверенность и душевный покой наполняют тебя, и ты улыбнулся, Ты забыл, что ты болен, я тоже забыл, что ты болен, Что тебе аптечные склянки, что тебе рыдания друзей - я и ты, мы с тобою вдвоем. Остальные пусть уйдут от тебя, здесь не о чем скорбеть, и сокрушаться, Не сокрушаться я пришел, а поздравить тебя. ^TНА ПОМАНОКЕ^U Две лодки с сетями отплыли от берега, стали недвижно, Десять рыбаков в ожиданье; вот заметили мощный косяк сельдей - невод падает в воду, Лодки расходятся, каждая своим путем поворачивая по дуге к берегу, загребают неводом рыбу; Те, кто остался на берегу, невод вытягивают воротом. А лодки носами уже на земле, в борта их стучатся волны, Рыбаки, сложа руки, отдыхают в лодках, кое-кто стоит по щиколотку в воде, пружиня на мускулистых ногах, И на песке, от воды подальше, трепещут и бьются груды поманокской сельди с зелеными пятнышками на спине. ^TИЗ ЦИКЛА "ОТ ПОЛУДНЯ ДО ЗВЕЗДНОЙ НОЧИ"^U ^TТАИНСТВЕННЫЙ ТРУБАЧ^U <> 1 <> Слушай! Странный трубач, небывалый трубач играет в ночи прихотливые песни, Незримо паря в воздушной стихии. Трубач, я слушаю, чутко ловлю твой напев - То бурный, крутящийся вихрем вокруг меня, надо мною, То робкий, неясный, гаснущий где-то в пространстве. Ко мне, о бесплотный! Ты, может быть, дух музыканта Усопшего, взлеты мечты и восторг озарений Изведавший в том бытии, которое было Волной, океаном, вселенною звуков. Теперь, экстатический дух, ты звонкой трубою Ничьей души не тревожишь - одну лишь мою, Лишь для меня играешь ты песню, Чтоб я передал ее миру. <> 3 <> Труби, трубач, и звонко и внятно, - и буду я слушать, Пока не отступит и шумный день, И город, и весь взбудораженный мир Пред этим широким, свободным и светлым потоком мелодий. Небесной росою священный покой пролился на меня. Брожу, как в раю, освеженный прохладою ночи, Вдыхаю запахи роз, и травы, и влажного ветра, И песня твоя возносит поникший мой дух - дает мне свободу и силу, Нежась и плавая на ветровом океане. <> 4 <> Труби, трубач! Воскрешай пред моими очами Старинные зрелища - мир феодалов. О, магия музыки! Вот вереницей ожившей Идут кавалеры и дамы, пируют бароны, поют трубадуры, И, в искупленье греха, ищут рыцари чашу святого Грааля. Я вижу турнир - соперники в тяжких доспехах, на статных конях боевых, Я слышу лязг булата - удары мечей о брони, Я вижу, как полчищем буйным идут крестоносцы - чу! грохот литавров. Монахи бредут впереди, вздымая кресты к небесам. Труби же, трубач! Говори о любви, О том, что включает весь мир, - и мгновенье и вечность. Любовь - это пульс бытия, наслажденье и мука, И сердце мужчины и женщины сердце - во власти любви. Все в мире связует любовь, Объемлет и все поглощает любовь. Я вижу, вокруг меня теснятся бессмертные тени, Я чувствую пламя, которым согрет весь мир, - Румянец, и жар, и биенье влюбленных сердец, И молнии счастья, и вдруг - безмолвие, мрак и желание смерти. Любовь - это значит весь мир для влюбленных, Пред ней и пространство и время - ничто. Любовь - это ночь и день, любовь - это солнце и месяц, Любовь - это пышный румянец, благоухание жизни. Нет слов, кроме слов любви, нет мыслей, помимо любви. Труби, трубач! Заклинай свирепого духа войны! На зов твой пространство ответило эхом - подобным дальнему грому. Смотри - идут батальоны! Смотри, как в облаке пыли сверкают штыки! Я вижу солдат закопченные лица, я вижу вспышки в дыму, я слышу пушечный грохот. Не только войну, - твоя страшная песня, безумный трубач, Рождает иные картины: Разбой на дороге - грабеж, и убийство, и крики о помощи! В пучине тонет корабль - смятенье, отчаянье, гибель! Трубач! Я сам, верно, тот инструмент, на котором играешь ты песни, Ты плавишь мне сердце и мозг, их движешь, влечешь и меняешь. Внезапно твой смутный напев навеял грусть на меня, Ты погасил ласкающий светоч - надежду. Я вижу рабство и гнет, произвол и насилье повсюду, Безмерный чувствую стыд, ибо народ мой унижен - и этим унижен я сам, Моими стали страданья - обиды всего человечества, - и жажда мщенья, и скрытая ненависть, Меня гнетет пораженье - все кончено! Враг торжествует. (Но исполином встает над руинами Правда, неколебимая до конца! Решимость и воля - стоять до конца!) Труби же, трубач! Сыграй в заключенье Такую высокую песнь, какой не играл никогда! Играй для моей души, воскреси в ней надежду и веру И дай мне провидеть грядущее, Даруй мне его предвкушенье и радость. О, счастье, о, ликованье - песня восторга! О, звуки, чья сила - сильнее всего на земле! То марш победивших людей, обретших свободу, То в гимне все человечество славит всемирного бога, - и гимн этот - радость! Явились новые люди, мир стал совершенным, - и все это радость! В мужчине и женщине - мудрость, невинность, здоровье, и все это - радость! Веселье и смех вакханалий, и все это - радость! Исчезли страдания, скорбь и война - нет грязи на старой земле - осталась одна только радость. Радостью море рокочет, радостью воздух струится, Радость, радость, радость - свободы, веры, любви - радость ликующей жизни! Для полного счастья - достаточно жить и дышать! Радость! Радость! Везде и повсюду - радость! ^TЛОКОМОТИВ ЗИМОЙ^U Хочу тебя прославить, Тебя, пробивающегося сквозь метель зимним вечером. Твое сильное дыхание и мерное биение твоего сердца в тяжелых доспехах, Твое черное цилиндрическое тело, охваченное золотом меди и серебром стали, Твои массивные борта, твои шатуны, снующие у тебя по бокам, Твой размеренный гул и грохот, то нарастающий, то теряющийся вдали, Твой далеко выступающий вперед большой фонарь, Твой длинный белый вымпел пара, слегка розоватый в отсветах, Густые темные клубы дыма, изрыгаемые твоей трубой, Твой крепко сбитый остов, твои клапаны и поршни, мелькающее поблескиванье твоих колес, И сзади состав вагонов, послушных, охотно бегущих за тобою И в зной и в дождь, то быстро, то медленно, но всегда в упорном беге. Ты образ современности - символ движения и силы - пульс континента; Приди послужить музе и уложись в стихи таким, каким я тебя вижу, Внося с собой бурю, порывы ветра и хлопья валящего снега, Днем - предваряемый звоном сигнального колокола, Ночью - молчаливым миганием твоих фонарей. Горластый красавец! Мчись по моим стихам, освещая их мельканьем твоих фонарей, оглашая их твоим бесшабашным шумом, Буйным, заливистым хохотом твоего свистка - будя эхо, грохоча, сотрясая землю, все будоража, Подчиняясь только своим законам, идя своим путем. И голос твой не слезливая арфа, не бойкий рояль, А пронзительный крик, повторяемый скалами и холмами, Далеко разносящийся вдоль прерий, и по озерам, И к вольному небу - весело, сильно, задорно. ^TО ЮГ! О МАГНИТ!^U О Юг! О магнит! Сверкающий, благоуханный Юг! Мой Юг! О, горячая кровь, о, страсть, порыв и трепет! Добро и порок! Ты весь мне дорог! О, как дорого мне все тут с рождения - все, что движется вокруг, родные деревья, и злаки, и травы, и реки, Дороги мне мои реки, медлительно текущие по серебристым песчаным низинам и болотам, Дороги мне Роанок и Саванна, Олтамахо и Пэди, Тамбигби и Санти, Сабин и Кууза, О, давние далекие блуждания, - в душе я опять задумчиво брожу по берегам этих речек, Опять во Флориде я плыву по прозрачным озерам, плыву по Окичоби, иду по холмам, сквозь чудесные просеки и темные чащи, Вижу попугаев в лесах, вижу дынное дерево и в цвету железное дерево, Вновь я стою на палубе, плыву вдоль берегов Джорджии, вдоль берегов Каролины, Смотрю, где растет дуб, где желтая сосна, где душистый лавр, где лимон и апельсин, кипарис и изящная карликовая пальма, Мимо меня тянется, в первозданных каменьях, мыс за мысом; я вхожу в залив Памлико, я стремительным взглядом озираю весь край; О, кусты хлопчатника! Плантации риса, сахара, конопли, Вооруженный шипами кактус, громадные белые цветы лавра, Далекие просторы, богатство и скудость, древние леса, увитые омелой и космами мха, Аромат и цветы ананаса, первозданная жуткая тишь (здесь, в этих глухих топях крадется с ружьем разбойник и укрывается в хижине беглый); О, таинственное очарование почти неведомых, непроходимых болот, кишащих гадами, тревожимых ревом аллигаторов, криками сов и диких кошек, шипением гремучей змеи, Многоголосый пересмешник, американский артист, поющий все утро, поющий в лунном свете ночи, Колибри, лесная индюшка, енот и опоссум; Кукурузное поле в Кентукки, высокая, с длинными листьями кукуруза, стройная, шелестящая на ветру, светло-зеленая, с усиками, с красивыми, одетыми в тугую одежду початками, О, мое сердце! О, нежный, неукротимый зов, мне не заглушить его, я должен ехать; О, быть виргинцем, быть там, где я вырос! Быть каролинцем! О, неистовое влечение! Я возвращаюсь к старой Теннесси и больше не буду странствовать! ^TБЕДНОСТЬ, СТРАХ, ГОРЕЧЬ УСТУПОК^U Бедность, страх, горечь уступок - Враги, меня одолевшие в упорной борьбе. (А что есть моя жизнь и жизнь всякого человека, как не борьба с врагом, постоянная, извечная?) Вы, унижения, гасящие страсть и порывы, Жгучая боль разочарования в друге (это самая тяжелая рана из всех!), Тягостное косноязычие, мелкие сплетни, Праздные разговоры за столом (и мой язык, самый праздный из всех!), Невыполненные решения, мучительный гнев, подавленные зевки! Рано вам торжествовать, еще проявится мое истинное Я, Оно еще преодолеет и подчинит себе все, Оно еще пойдет в решающую, победоносную атаку. ^TМЫСЛИ^U Об общественном мнении, О рано или поздно неизбежном, спокойном утверждении права (таком беспристрастном, уверенном, обязательном!), О президенте с побелевшим лицом, тайно вопрошающем самого себя: "А что скажет в конечном счете народ?", О циничных судьях, о продажных членах конгресса, губернаторах, мэрах - вот они стоят, растерянные, у позорного столба, О мямлящих или вопящих попах (скоро, скоро все их покинут), О том, что год от года убывает порядочность и авторитет чиновников, судей, амвонов и школ, О том, что растет, крепнет, ширится понимание и собственное достоинство у мужчин и женщин, Об истинном Новом Свете - о лучезарных Демократиях повсюду, - Их политика, армия, флот на службе народа, - О сияющем солнце для всех, что они нам дадут, об их внутреннем свете, который превыше всего остального, О том, что все для них, все через них и все возникает от них. ^TИСПАНИЯ, 1873-1874^U Из мрака гнетущих туч, Из-под феодальных обломков, из-под груды королевских скелетов, Из-под старого европейского хлама, когда рухнул шутовской балаган, Из-под развалин дворцов, и церквей, и церковных гробниц - Вот оно глянуло вдруг, свежее, светлое лицо Свободы, знакомое бессмертное лицо. (Колумбия, как будто матери твоей лицо мелькнуло, Как будто меч перед тобой сверкнул, - И нас с тобой это сверкание сроднило!) Тебя мы не забыли, родная! Что же ты медлишь? Или ты ждешь, чтобы тучи заволокли тебя вновь? Но вот явилась же ты перед нами, - мы увидали тебя, Теперь уже нам нельзя сомневаться, мы уже знаем тебя - Ты там, как и всюду, ждешь, чтобы пришло твое время. ^TНА БЕРЕГАХ ШИРОКОГО ПОТОМАКА^U На берегах широкого Потомака снова старые голоса. (Все бормочешь, все волнуешься, неужели ты не можешь прекратить свою болтовню?) И старое сердце снова ликует, и снова всем существом ждешь возвращенья весны, Снова в воздухе свежесть и аромат, снова в летнем небе Виргинии ясное серебро и синева, Снова утром багрец на дальних холмах, Снова неистребимая зеленеет трава, мягка и бесшумна, Снова цветут кроваво-красные розы. Напои мою книгу своим ароматом, о роза! Осторожно промой каждый ее стих своею водой, Потомак! Дай мне сохранить тебя, о весна, меж страниц, пока они еще не закрылись! И тебя, багрец на холмах, пока они еще не закрылись! И тебя, неистребимая зелень травы! ^TЯСНАЯ ПОЛНОЧЬ^U Это твой час, о душа, твой свободный полет в бессловесное, Вдали от книг, от искусства, память о дне изглажена, урок закончен, И ты во всей полноте поднимаешься, молчаливая, пристально смотрящая, обдумывающая самые дорогие для тебя темы - Ночь, сон, смерть и звезды. ^TИЗ ЦИКЛА "ПЕСНИ РАССТАВАНИЙ"^U ^TГОДЫ СОВРЕМЕННОСТИ^U Годы современности, годы несвершенного! Ваш занавес поднимается, вижу, как выступают все более высокие трагедии, Вижу, как готовятся не только Америка, не только страна Свободы, но и другие страны, Вижу грандиозные явления и уходы, новые союзы, согласие народов, Вижу силу, двинувшуюся с непреодолимой энергией на мировые подмостки (Сыграна ли роль старых сил, старых войн? Выполнены ли их задачи?), Вижу Свободу во всеоружии, победоносную и величавую, с Законом по одну сторону и Миром - по другую, Потрясающее трио, выступающее против идеи иерархии; Какова историческая развязка, к которой мы стремительно приближаемся? Вижу марши и контрмарши спешащих людских миллионов, Вижу, как рушатся рубежи и границы древних аристократий, Вижу опрокинутые пограничные столбы европейских монархий, Вижу, что сегодня Народ начинает ставить свои пограничные столбы (все прочее уступает ему дорогу); Никогда вопросы не стояли так остро, как сегодня, Никогда простой человек, его дух не был столь деятелен, столь богоподобен, Слышите, он требует и требует, не давая толпе передышки! Вот он смело проникает повсюду, на суше и на море, покоряет Тихий океан, архипелаги, С помощью парохода, телеграфа, газеты, оптовой торговли оружием, Вместе с распространившимися по всему миру заводами он связывает воедино всю географию, все державы; Какие шепоты бегут перед вами через океаны, о державы? Общаются ли все нации? Наступает ли для земного шара эпоха единомыслия? Формируется ли единое человечество? Ибо - слушайте! Тираны трепещут, потускнел блеск корон, Земля в волнении, она приближается к новой эре, быть может, ко всеобщей грандиозной войне, Дни и ночи изобилуют такими знамениями, что никто не ведает, что же будет; Годы вещие! Пространство, лежащее предо мной, переполнено призраками - я тщетно пытаюсь проникнуть в него взглядом, Меня окружают образы незавершенных, предстоящих деяний, О, невероятный пыл и напор, странный, экстатический жар видений ваших, о годы! Меня пронизывают ваши видения, годы! (Я не знаю, во сне я или наяву!) Америка и Европа, свершившие свое, тускнеют, отходят в тень, Несвершенное, небывало грандиозное, надвигается, надвигается на меня. ^TПЕСНЬ НА ЗАКАТЕ^U Величаво кончается день, затопляя меня, Час пророческий, час, подводящий итоги, Ты за горло берешь, и, пока еще светит твой луч, Я пою тебя, жизнь, и тебя я пою, земля. Рот души моей радость вещает открыто, Взор души моей видит одно совершенство, Настоящая жизнь моя преданно сущее все превозносит, Подтверждая навек превосходство вещей. И да славится каждый! Да славится все! И да славится то, что зовется пространством, и духов несчетная сфера, И да славится тайна движения в любом существе, даже в малой букашке, И да славится речь, и да славятся чувства и плоть, И да славится свет мимолетный, - да славится бледная тень новорожденного месяца в западном небе, И да славится все, что я вижу и слышу, к чему прикасаюсь! Благо во всем, Благо в довольстве животных, В ежегодных возвратах зимы и весны, В ликовании юности, В упоении мужества, В грациозном величии старости, В прекрасных проекциях смерти. Отбывать удивительно! И оставаться чудесно! Сердцу - с силой толкать все ту же невинную кровь: Наслаждение - воздух вдыхать! Говорить - и ходить - и руками за что-то хвататься! Собираться ко сну, созерцать свое тело в постели! Ощущать свое щедрое тело, довольное тело! Быть немыслимым богом и жить меж богов! Меж мужчин и меж женщин, которых люблю! Удивительно, как прославляю я вас и себя! Как участвуют мысли мои в спектакле, идущем вокруг! Как спокойно над нами плывут облака! Как несется Земля, мчатся Солнце, и месяц, и звезды! Как поет и играет вода! (Я уверен, живая!) Как деревья встают и стоят на могучих корнях, размахнув свои ветви в листве! (Я уверен, что каждое дерево - это живая душа.) О, забавность вещей - даже самой ничтожной крупицы! О, духовность вещей! О, напев, что течет, омывая столетья и материки, настигая сегодня меня и Америку! Я беру твои мощные звуки, рассыпаю вокруг и бодро вперед прохожу. Я тоже пою тебя, солнце, твой восход, и зенит, и закат, Я тоже взволнован красой и рассудком земли и всего, что растет на земле, Я тоже почувствовал неодолимый свой собственный зов. Когда я проходил Миссисипи, Когда странствовал в прериях, Когда жил и глядел из окон моих глаз, Когда шел я вперед поутру, когда видел зарю на востоке, Когда окунался с побережья Восточного Моря и снова с отмелей Западных Вод, Когда я по Чикаго скитался и где только я не скитался, В каких городах или тихих лесах, даже между прицелом войны, Где бы я ни бывал, я всегда заряжался торжеством и довольством. Я пою, наконец, равнозначность, сейчас или в прошлом, Я пою бесконечность финалов явлений, Я пою продолженье Природы, пою продолжение славы, Я хвалю электрическим голосом, Потому что не вижу я несовершенства вселенной И не вижу причины бояться дурного исхода. О, закатное солнце! Хоть время уже наступило, Я в восторге еще, я еще распеваю под солнцем, уж если не слышно других! ^TМОЕ ЗАВЕЩАНИЕ^U Богатый стяжатель, делец, После усердных годов подсчитывая всю свою наживу, собираясь уйти, Распределяет между своими детьми земельные участки, дома, И завещает акции, фонды, товары какой-нибудь больнице или школе, И оставляет деньги кое-кому из близких, чтобы купили себе на память о нем сувениры из золота и драгоценных камней. Я же к концу жизни, подводя ей итог, Ничего никому не могу завещать после всех ее беспечных годов - Ни домов, ни земель, ни золота, ни драгоценных камней, - Лишь несколько воспоминаний о войне для вас и ваших детей, И маленькие сувениры о боевых бивуаках, о солдатах, и с ними мое нежное чувство. Все это я связываю воедино и вот - завещаю вам в этой охапке стихов. ^TНЕТ, ЭТО НЕ КНИГА, КАМЕРАДО^U (Из поэмы "Прощайте") Нет, это не книга, Камерадо, Тронь ее - и тронешь человека, (Что, нынче ночь? Кругом никого? Мы одни?) Со страниц я бросаюсь в объятия к тебе, хоть могила и зовет меня назад. О, как ласковы пальцы твои, как они усыпляют меня, Дыханье твое - как роса, биение крови твоей баюкает и нежит меня, И счастье заливает меня с головою, Такое безмерное счастье. ^TИЗ ЦИКЛА "ДНИ СЕМИДЕСЯТИЛЕТИЯ"^U ^TС МЫСА МОНТАУК^U Стою, как на мощном клюве орла, К востоку - моря простор (ничего, кроме моря и неба). Прибоя накат, пена, а вдалеке корабли, Бешенство волн, мелькают их белые гребни, они рвутся и рвутся к берегу, Вечно стремятся к нему. ^TТЕМ, КТО ПОТЕРПЕЛ ПОРАЖЕНИЕ^U Тем, кто потерпел поражение, не осуществив широких своих стремлений, Безымянным солдатам, упавшим первыми в первых рядах, Спокойным, преданным своему делу механикам - страстным путешественникам - лоцманам на кораблях, Многим песням и картинам, полным высоких мыслей, но не признанным, я воздвиг бы памятник, увенчанный лаврами, Высоко, выше всех остальных - памятник всем, безвременно скошенным, Охваченным пламенем каких-то странных томлений духа, Потушенным ранней смертью. ^TДРЯХЛЫЙ, БОЛЬНОЙ, Я СИЖУ И ПИШУ^U Дряхлый, больной, я сижу и пишу, И мне тягостно думать, что ворчливость и скука моих стариковских годов, Сонливость, боли, запоры, унынье, сварливая мрачность Могут просочиться в мои песни. ^TПЕРВЫЙ ОДУВАНЧИК^U Свежий, простой и прекрасный, освободившийся из плена зимы, Как будто никогда не бывало на свете ни мод, ни политики, ни денежных дел, Из пригретого солнцем, укрытого травой тайника, невинный, тихий, золотой, как заря, Первый одуванчик весны кажет свой доверчивый лик. ^TКОГДА КОНЧАЕТСЯ ОСЛЕПИТЕЛЬНОСТЬ ДНЯ^U Когда кончается ослепительность дня, Только темная, темная ночь показывает глазам моим звезды; А когда отгремит величавый орган, или хор, или прекрасный оркестр, В молчании навстречу душе моей движется симфония истинная. ^TИЗ МАЙСКИХ ЗРЕЛИЩ^U Яблоневые сады, яблони все усыпаны цветом; Пшеничные поля - вдалеке и вблизи - покрыты живым изумрудным ковром; Вечная, неистощимая свежесть каждого раннего утра; Желтая, золотая, прозрачная дымка теплого послеполуденного солнца; Тянущиеся кверху кусты сирени со множеством пурпурных или белых цветов. ^TБЛАГОСТНЫЕ ДНИ В МИРНОМ РАЗДУМЬЕ^U Счастье - это не только разделенная любовь, Не только почет, богатство, успехи в политике и войне; Но, когда жизнь медленно вянет, и утихают бурные страсти, И наступает великолепие прозрачных, тихих закатов, И легкость, свершенье, покой охватывают тело, словно свежий, благовонный воздух, И осенние дни светятся мягким сияньем, И наливается, наконец, яблоко и висит на ветке, созревшее и готовое упасть, - Тогда приходят самые счастливые, самые умиротворенные дни Благостные дни в мирном раздумье. ^TЕСЛИ БЫ МОГ Я^U (Из стихотворения "Мысли на морском берегу") Если бы мог я помериться силой с великими бардами, Запечатлеть черты величаво прекрасные, Вызвать на состязанье Гомера со всеми боями и воинами - Ахиллом, Аяксом, Гектором, Нарисовать, как Шекспир, окованных скорбью Гамлета, Лира, Отелло, Или - как Теннисон Альфред - воспеть белокурых красавиц, Если бы я овладел искусным размером И совершенною рифмой - усладой певцов, - Все это вместе, о море, я отдал бы с радостью, Только бы ты согласилось мне передать колебанье единой волны, одну ее прихоть Или дохнуло в мой стих влажным дыханьем своим, Отдав ему запах морской. ^TОТЛИВ; ДНЕВНОЙ СВЕТ МЕРКНЕТ^U (Из стихотворения "Мысли на морском берегу") Отлив; дневной свет меркнет, Благовонная морская прохлада надвигается на землю, заливает ее запахами водорослей и соли, А с ними множество сдавленных голосов, поднимающихся из клубящихся волн, Приглушенные признания, рыдания, шепот, Словно доносящиеся от далеких - или где-то укрытых - людей. Как они погружаются в глубину и вырываются на миг на поверхность! Как они вздыхают! Неназванные поэты - художники, величайшие из всех, с дорогими им, но неудавшимися замыслами, Любви безответность - хор жалоб веков - последние слова надежды, Отчаянный крик самоубийцы: "Уйти в безграничную пустыню и не вернуться больше никогда". Так вперед, к забвению! Вперед, вперед, выполняйте свое дело, погребальные волны отлива! Вперед, наступает твоя очередь, яростный прибой! ^TО ГЛУХОЙ, ГРУБЫЙ ГОЛОС МЯТЕЖНОГО МОРЯ!^U О глухой, грубый голос мятежного моря! Днем и ночью брожу, вслушиваясь в твой шорох, в удары прибоя, Стараюсь понять странный смысл твоих слов (Здесь я просто стремлюсь передать их) - И табуны белогривых коней, что несутся на берег, И широкую улыбку покрытого солнечной рябью лица, И хмурое раздумье, а за ним бешенство ураганов, И неукротимость, своеволье, причуды; Как ты ни велик, океан, твои обильные слезы - о вечном, недостижимом (Что может еще возвеличить тебя, как не великие схватки, обиды и пораженья), - Твое огромное одиночество - ты его вечно ищешь и не находишь: Наверно, что-то отнято у тебя, и попранной вольности голос все звучит и звучит яростно, не слабея, Твое сердце, как большое сердце планеты, закованное бьется, ярясь в твоих бурунах, И широкий разбег, и срыв, и не хватает дыханья, И размеренный шелест волн по пескам - шипенье змеи, И дикие взрывы хохота - далекое рыканье льва (Ты грохочешь, взывая к неба немой глухоте, - но теперь наконец-то доверчиво изливаешь Обиды свои, наконец-то другу в призрачной ночной тишине). Последняя и первая исповедь планеты, Возникающая, рвущаяся из глубин твоей души! Эту повесть об извечной, всеобъемлющей страсти Ты родной поверяешь душе! ^TТВОЮ ЗВОНКОГОРЛУЮ ПЕСНЬ^U На восемьдесят третьем гра- дусе северной широты, когда до полюса оставалось расстояние, которое быстроходный океанский пароход, плывущий по открытым водам, покрыл бы за сутки, - ис- следователь Грили услышал од- нажды пение полярной овсянки, веселыми звуками оглашавшей безжизненные просторы. Твою звонкогорлую песнь средь арктической белой пустыни Я приму как урок, одинокая птица, - ведь и мне, словно гостя, встречать пронзительный ветер, Подступивший трескучий мороз - замирающий пульс, цепенеющий разум, Этот плен ледяной, мою старость (о, стужа, суровая стужа!), Этот снег в волосах, ослабевшие руки, озябшие ноги. Я беру твою бодрую веру, о птица, я буду ей верен; Петь мне не только лето и юг, не только юный восторг и теплые волны прибоя - Недвижный, затертый во льдах, как корабль, я грозной гряде облаков, принесенной годами, С радостью в сердце песню спою. ^TЙОННОНДИО^U Смысл этого слова - плач по аборигенам. Это ирокезское слово, употреблявшееся как имя собст- венное. Йоннондио, - ты песня, ты стихи, Йоннондио, - сам звук твой, как псалом Меж пустошей и скал, сквозь зимнюю пургу, Во мне рождает смутную картину; Йоннондио - взглянув на север или запад, Я вижу бесконечное ущелье, Я вижу прерии меж темных гор, Я вижу, как сошлись индейцы на совет, Могучие вожди и старые шаманы В вечерних сумерках клубятся, словно духи (Порода диких чащ и вольных горных круч! Не образ, не стихи, - они придут позднее), Йоннондио, - не став изображеньем, Йоннондио, - навеки исчезают, Стираются и уступают место Растущим городам, и фабрикам, и фермам. Глухой и звонкий звук, как причитанье, На миг возникло в воздухе и мимо Прошло и потерялось навсегда. Йоннондио! ^TИСТИННЫЕ ПОБЕДИТЕЛИ^U Старые фермеры, путешественники, рабочие (пусть сгорбленные - от труда, пусть искалеченные), Старые моряки - много опасных дорог, бурь и крушений у них позади, Старые солдаты - они помнят походы, отступленья, кровавые раны, - Разве мало того, что они уцелели, выжили, - долгая жизнь требует столько упорства! - Они прошли через все испытанья, битвы и схватки - они-то и есть Истинные победители. ^TСТАРИКОВСКОЕ СПАСИБО^U Стариковское спасибо, - пока я не умер, За здоровье, за полуденное солнце, за этот неосязаемый воздух, за жизнь, просто за жизнь, За бесценные воспоминания, которые со мною всегда (о тебе, моя мать, мой отец, мои братья, сестры, товарищи), За все мои дни - не только дни мира, но также и дни войны, За нежные слова, ласки, подарки из чужих краев, За кров, за вино и мясо, за признание, которое доставляет мне радость (Вы, далекие, неведомые, словно в тумане, милые читатели, молодые или старые, для меня безымянные, Мы никогда не видались и никогда не увидимся, но наши души обнимаются долго, крепко и долго), За все, что живет, за любовь, дела, слова, книги, за краски и формы, За всех смелых и сильных, за преданных, упорных людей, которые отстаивали свободу, во все века во всех странах, За самых смелых, самых сильных, самых преданных (им особую лавровую ветвь, пока я не умер, - в битве жизни отборным бойцам, Канонирам песни и мысли, великим артиллеристам, вождям, капитанам души), Как солдат, что воротился домой по окончании войны, Как путник, один из тысяч, что озирается на пройденный путь, На длинную процессию идущих за ним, Спасибо, говорю я, веселое спасибо! от путника, от солдата спасибо! ^TСКОРО БУДЕТ ПОБЕЖДЕНА ЗИМА^U Скоро будет побеждена зима; Скоро ледовые спайки развяжутся и растают. Еще немного - И воздух, землю, волны зальют нежность, цветенье, рост - тысяча форм поднимется Из этих мертвых комьев, из холода, словно из низеньких погребальных курганов. Твои глаза, уши - все твои лучшие чувства, все, что способно познать естественную красоту, Проснется и наполнится ощущениями. Ты увидишь простые зрелища, нежные чудеса земли, Одуванчики, клевер, изумрудную траву, ощутишь раннее благоухание, запах цветов, Землянику под ногами, желто-зеленую иву, цветущие сливы и вишни, Малиновку, жаворонка и дрозда, распевающих песни свои, - порхающую синюю птицу; Такие сцены приносит ежегодная игра природы. ^TЛУЧШИЕ УРОКИ^U Брал ли ты уроки лишь у тех, что холили тебя, и восхищались тобою, и во всем уступали тебе? Не брал ли ты мудрых уроков у тех, что отвергают тебя и враждуют с тобой? Или у тех, что оскорбляют тебя и хотят спихнуть тебя с дороги? ^TСУМЕРКИ^U Нежные, сладострастные, усыпляющие тени, Солнце только что ушло, яркий свет растворился (я тоже скоро уйду, растворюсь), Дымка - нирвана - покой и ночь - забвение. ^TНЕ ТОЛЬКО СУХИЕ СУЧЬЯ С НЕВИДИМОЙ ЖИЗНЬЮ^U Вы, песни, - не только сухие сучья с невидимой жизнью - (чешуйчатые и голые, подобно лапам орла), Может быть, как-нибудь в солнечный день (кто знает!) какой-то будущей весной, каким-то летом - вы покроетесь почками, Породите зеленеющие листья, прохладную тень, сочный плод, Яблоки и виноград. Вырастут могучие ветви деревьев, - повеет свежий, вольный, открытый воздух, Любовь и вера расцветут, как благоухающие розы. ^TБЕЗ МАЧТ И ПАРУСОВ^U В забытой лагуне, в безымянном заливе, В недвижной унылой воде, у берега бросив якорь, Старый, со снятыми мачтами, седой, израненный, отслуживший, бессильный корабль, После вольных плаваний по всем океанам земли, стал наконец, пришвартован на крепких канатах, Ржавея и плесневея. ^TПОСЛЕ УЖИНА И БЕСЕДЫ^U После ужина и беседы, когда день уже кончен, Друг с дорогими друзьями прощается навсегда и все не может проститься. "Прощайте, прощайте", - не раз говорит он, губы его дрожат (Так тяжело его руке выпустить эти руки - им больше не встретиться, Больше не будут делиться они ни горем, ни радостью, ни старым, ни новым, - Ждет его дальний путь, он никогда не вернется). Все еще не решаясь, все оттягивая расставание - не упустить бы ни слова, даже если оно и пустячно, - Даже в дверях лицом повернувшись, будто ожидая, что вновь окликнут, даже уже спускаясь по лестнице, Все еще хочет задержаться, хотя бы ненадолго - вечерние тени все гуще, Все глуше слова прощанья - лицо уходящего тает в сумерках, Вот его и совсем не видно - о, с какой неохотой ушел он! И все говорил, говорил до последней минуты. ^TИЗ ЦИКЛА "ПРОЩАЙ, МОЕ ВДОХНОВЕНЬЕ!"^U ^TМНОГО, МНОГО ВРЕМЕНИ СПУСТЯ^U Только после того, как они пройдут долгий, долгий путь, странствуя сотни лет, будут не раз отвергнуты, После того, как разные наслоения: пробужденная любовь, радость, мысли, Надежды, желания, стремления, размышления, победы мириад читателей Оденут их, охватят и покроют инкрустациями веков и веков - Только тогда эти стихи сделают все, на что они способны. ^TКОГДА ПОЯВИЛСЯ ПОЭТ В РАСЦВЕТЕ СИЛ^U Когда появился поэт в расцвете сил, Возрадовалась Природа (гладкий, бесстрастный шар, со всеми своими зрелищами - дневными и ночными) и возгласила: он - мой; Но тут возвысила свой голос Душа Человека, ревнивая, гордая, непримиримая: нет, он мой, только мой; Тогда поэт в расцвете сил встал между ними и взял их за руки, Итак вот он стоит, сегодня и всегда, слиятель, объединитель, крепко держа их за руки, И он никогда их не отпустит, пока не примирит, Пока совсем, ликуя, не сольет их. ^TОСЦЕОЛА^U Я уже был почти взрослый, когда в Бруклине, в штате Нью- Йорк, мне случилось встретиться (в середине 1838 г.) с одним во- енным моряком, воротившимся из форта Молтри (Южная Кароли- на). Я долго разговаривал с ним и узнал от него то, о чем повест- вуется ниже, - о смерти Осцеолы. Осцеола был молодой и бесстраш- ный вождь из племени семинолов. Во время войны во Флориде он сдался в плен нашим войскам, был заключен в тюрьму и умер в форте Молтри буквально от "раз- битого сердца". Его болезнь была вызвана тоской по свободе. И ле- карь и офицеры относились к не- му очень сочувственно и делали все возможное, чтобы облегчить ему тюремный режим. И вот -- конец. Уолт Уитмен Когда пришел его последний час, Он медленно поднялся на подстилке, Надел боевую одежду, рубаху, опоясал себя поясом, обмотал себе ноги ремнями, Потребовал, чтобы ему выдали киноварь (перед ним держали его зеркальце), Раскрасил себе половину лица, шею, запястья и тыльную сторону рук, Старательно приладил к поясу нож для снимания скальпов - потом лег, отдохнул немного, Потом снова привстал на ложе, улыбнулся и в глубоком молчанье подал каждому руку, И, обессиленный, пал на подстилку, и, крепко сжимая рукоять томагавка, Остановил взгляд на жене и на детях - последний. (Пусть эти немногие строки сохранят его имя и память о том, как он умер.) ^TСМЫСЛ "ЛИСТЬЕВ ТРАВЫ"^U Не изгонять, не отграничивать и не выпалывать зло из его угрожающей массы (ни даже разоблачать его), Но умножать, объединять, довершать, расширять - и прославлять бессмертие и добро. Высока эта песня, слова ее и полет, Она обнимает бескрайние сферы пространства и времени, Всю эволюцию и в совокупности - поросль грядущего и отошедшее. Я запел ее в зреющей юности и пронес через жизнь, Скитаясь, всматриваясь, не признавая авторитетов, включая в песню войну и мир, день и ночь, Не отступив от нее ни на краткий час, Я заканчиваю ее здесь и теперь, больной, нищий и дряхлый. Я пою о жизни, но скажите мне доброе слово о смерти: Сегодня Смерть, словно тень, идет за мной по пятам, годами преследуя, мой согбенный двойник, Порой приближается, и тогда мы - лицом к лицу. ^TПРОЩАЙ, МОЕ ВДОХНОВЕНЬЕ!^U Прощай, мое Вдохновенье! Прощай, мой милый товарищ, моя дорогая любовь! Я ухожу, а куда - и сам не знаю, Не знаю, что ждет меня впереди, не знаю, встретимся ли мы с тобою, - Так, значит, - прощай, мое Вдохновенье. И ныне, в последний раз, дай мне оглянуться на минуту: Все медленнее, все слабее тикает маятник в моей груди, Пора уходить, надвигается ночь, скоро сердце перестанет биться. Долго мы жили вместе, радуя и лаская друг друга, - Какой восторг! - а теперь расставаться время настало - прощай, мое Вдохновенье! И все же позволь - спешить я не буду, Так долго мы жили друг с другом, засыпали вместе, сливаясь почти воедино, в одно существо, И теперь, если нам умереть, мы умрем вместе (да, нас никто не разделит!). Если нам уходить куда-то, навстречу неведомому, мы уйдем вместе, Быть может, мы станем богаче, счастливее и что-то познаем, Может быть, ты ведешь меня ныне к моим самым высоким, истинным песням (кто знает?), Может быть, именно ты не даешь повернуть этот ключ в роковой, последней двери - что же, в последний раз, Прощай, - и привет тебе! - мое Вдохновенье. ^TИЗ ЦИКЛА "ЭХО МИНУВШИХ ЛЕТ"^U ^TНЕТ, НЕ ГОВОРИ МНЕ СЕГОДНЯ О ПЕЧАТНОМ ПОЗОРЕ^U (Зима 1873 г., во время сессии конгресса) Нет, не говори мне сегодня о печатном позоре, Не читай мне сегодня этих газетных страниц, Статей, беспощадно клеймящих один лоб за другим, Отчетов о преступлении за преступленьем. Сегодня я не хочу о них слышать, Отвернусь от них - отвернусь от белого Капитолия, От этих пышных куполов, увенчанных статуями, Перед глазами другое - непреходящее, торжествующее, насущное, - То, о чем нет статей и отчетов. Вижу, честные фермы, вашу мирную жизнь на Севере и на Юге, в штатах, ставших равными, Вижу безвестные миллионы мужественных тружеников на Западе и Востоке, Вижу ваших тихих матерей, жен и сестер, не сознающих блага, которое в них, Вижу тысячи ваших жилищ, ни богатых, ни бедных, они встают предо мной (даже в бедности они величавы), Вижу вашу непоколебимую стойкость, отзывчивость, жертвы, Вижу ваше неиссякаемое достоинство, скромное, но уверенное в себе, Вижу добро, всегда творимое вами, ясное, как свет, но неприметное людям. (Погружаюсь во все это, как смелый пловец ныряет в глубокую, неизведанную воду.) Вот о ком я думаю сегодня, позабыв обо всем остальном, о них твержу, Им иду я сегодня навстречу. ^TКОММЕНТАРИИ ^U ^TСТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ^U Публикуемые в данном томе стихотворения и поэмы У. Уитмена взяты из книги "Листья травы". Впервые под общим названием "Листья травы" ("Leaves of Grass") вышло двенадцать поэтических произведений без указания имени автора (Нью-Йорк, 1855). Книга, которую Уитмен стремился приурочить ко Дню Независимости, была напечатана за собственный счет автора и не пользовалась широким спросом при жизни поэта. Среди сравнительно поздних англоязычных изданий следует отметить "Representative Selections, with Introduction, Bibliography and Notes" ed. by Floyd Stovall. American Book Company, N. Y., 1934. В примечаниях к этой книге делается попытка интерпретации некоторых стихотворений. Необходимо также упомянуть издание, подготовленное Э. Холлоуэй (Е. Holloway, ed.: W. Whitman. Complete Poetry and Selected Prose and Letters. Lnd., the Nonsuch Press, 1938), снабженное подробной хронологией жизни и творчества поэта и примечаниями. В России отдельные стихотворения Уитмена с увлечением переводил И. С. Тургенев, но эти переводы не были опубликованы. Пропагандировать Уитмена начал К. Бальмонт, который перевел ряд стихотворений из "Листьев травы" в 1905 году. По распоряжению властей издание с переводами Бальмонта было конфисковано. Ранние переводы К. Чуковского из "Листьев травы" также были уничтожены. Первое советское издание избранных произведений Уитмена: Чуковский К. Поэзия грядущей демократии. Пг., "Парус", 1918, с приложением статьи А. Луначарского "Уитмен и демократия". Оно неоднократно перепечатывалось с добавлением новых переводов. В ленинградском издании 1935 года следует отметить краткие примечания, сделанные К. Чуковским. Наиболее полное издание "Листьев травы" на русском языке вошло в книгу, приуроченную к 150-летию со дня рождения поэта: У. Уитмен. Избранные произведения. Листья травы. Проза. Вступительная статья М. О. Мендельсона. М., "Художественная литература", 1970. В нее включены основные поэмы и большинство стихотворений, хотя некоторые циклы и отдельные поэмы представлены в отрывках. Эта книга положена в основу настоящего издания. ^TИЗ ЦИКЛА "ПОСВЯЩЕНИЯ"^U Цикл "Посвящения", открывающий "Листья травы", состоит из ряда кратких ключевых стихотворений, написанных в 1860-1881 гг., в которых определяется художественная цель поэмы. Историку (стр. 169).- Аллеганы - цепь в горной системе Аппалачей в США, тянущаяся с севера на юг, параллельно побережью Атлантического океана. "Я не доступен тревогам...".- Маннахатта (современная форма - Манхэттен) - индейское название острова на атлантическом побережье США, на котором расположен город Нью-Йорк. Так называет Уитмен и сам Нью-Йорк, возникший на месте древнего поседения манхэттенских индейцев-алгонкинов. Рожденный на Поманоке.- Поманок - индейское название острова Лонг-Айленд (англ, "длинный остров"), родины Уолта Уитмена. ...Вереницы людей, Американос, сотни миллионов...- "Американос" (ср. далее "Либертад" - "свобода" (исп.).- Включением в поэму слов из испанского, латинского, французского и других языков для обозначения особенно важных понятий Уитмен стремился подчеркнуть интернациональный, всеобщий характер своей поэзии. ...Омнес! Омнес! Пусть некоторые презирают все на свете..." - Omnes (лат.) - "все". ...жителя Гранитного штата, и штата залива Наррагансетт...- Имеются в виду штаты Нью-Хемпшир и Род-Айленд. Dolce affettuoso (итал.) - нежный, чувствительный. Музыкальный термин, употребляемый для обозначения мелодии лирического и нежного характера. ...там, дальше, за Ко... Ко - город в Оклахоме. Песня о себе.- Одно из самых значительных программных произведений, входящих в "Листья травы", в котором раскрывается образ лирического героя Уитмена. ...И канука, и токахо, и конгрессмена, и негра я принимаю...- Канук - канадский житель французского происхождения. Токахо (амер. слэнг) - прозвище жителей одного из районов штата Вирджиния. Гингэм - дешевая суконная или хлопчатобумажная ткань. День Благодарения - национальный праздник США, учрежденный в память о первом урожае, собранном жителями Плимутской колонии в 1621 г., после голодной и суровой зимы, пережить которую колонистам удалось с помощью индейцев. Празднуется в последний четверг ноября. ... Житель Уврайна ставит западни... у большого ручья, который помогает Гурону наполниться...- Уврайн - городок в штате Мичиган, близ озера Гурон, одного из крупнейших в Северной Америке. Скво - слово, заимствованное из языка индейцев-алгонкинов и ставшее нарицательным обозначением женщины-индианки. Смак - небольшое рыболовное судно. ...Одно время года идет за другим, и четвертого июля на улицах несметные толпы...Четвертое июля, или День Независимости - национальный праздник в США, годовщина "Декларации американской Независимости", принятой Конгрессом во время американской буржуазной революции в 1776 г. ...Частые пни обступают прогалину, скваттер рубит топором...- Скваттер - фермер-поселенец, "явочным порядком" захватывающий незаселенный участок земли. На территории США скваттерство сохранялось до конца XIX в. ...Факелы сверкают во мгле, что висит над Чаттахучи или Алътомахо...Чаттахучи - река, составляющая западную границу штата Джорджия. Альтомахо - река в том же штате. ...В стенах эдобе... отдыхают охотники...- Эдобе (правильнее - "эдоби") - постройка из необожженного кирпича, которым широко пользовались индейцы юго-запада США. Окони - река в штате Джорджия. Элкхорн - река в штате Небраска. ...Я лодочник, пробираюсь по озеру... я гужер, я бэджер, я бзкай...- На американском жаргоне "гужер" - житель штата Индиана; "бэджер" - житель штата Висконсин; "бэкай" (правильнее - "бак-аи") - уроженец штата Огайо. Квакер (англ, "трясущийся", "дрожащий") - член христианской протестантской секты, возникшей в Англии в период английской буржуазной революции. Квакеры отвергали официальную церковную организацию, внешнюю пышность и обрядность. Часть квакеров, в связи с преследованием их в Англии, переселилась в США в 60-х годах XVII в. Эта секта отличалась известной религиозной терпимостью: "каждый может по-своему проявлять в себе бога". От квакеров-предков, выходцев из Англии и Дании, выводил Уитмен собственную независимость взглядов и свободу суждений. ...И я говорю новое слово, это слово "En masse"...- En masse (франц.) - все вместе, в массе. Очиток - многолетнее растение с сочными листьями, вьющееся по стенам и скалам. Персимон - фруктовое дерево, растущее в южных штатах США. ...Где в вечер Седьмого месяца...- Наименование месяцев при помощи порядковых числительных Уитмен заимствует из словаря квакеров. ...Где кати-дид играет свою хроматическую гамму...- Кати-дид - большой зеленый кузнечик, обитающий в США. ...Возвращаясь домой с молчаливым и смуглым бушбоем...- Бушбой (англ, bush - куст, заросли; boy - парень) - молодой колонист, живущий в местности, еще не расчищенной растительности. ...Нет, не о паденье Аламо...- Имеется в виду часовня г. Сан-Антонио, на бывшей территории Мексики (ныне штат Техас). Превращенная в крепость, она в 1836 г., в ходе войны между США и Мексикой, была захвачена мексиканским генералом Сайта-Анна. Весь ее гарнизон (сто восемьдесят три американских ополченца) был уничтожен во время штурма. Падение Аламо стало для американцев трагическим событием национального значения. ...Это повесть о хладнокровном убийстве четырехсот двенадцати молодых людей...- Уитмен имеет в виду событие, последовавшее за взятием Аламо: захват мексиканскими войсками в плен отряда американских солдат под командованием капитана Фэнина (около четырехсот человек) и его уничтожение 27 марта 1836 года. ...Хочешь послушать, как дрались в старину на морях?.. - Весь последующий эпизод посвящен повествованию о морском сражении между американским кораблем "Bon Homme Richard" ("Добрый Ричард", командир Джон Поль Джонс) и превосходящим его по вооружению английским фрегатом "Serapis" (командир Ричард Пирсон), происшедшем 3 сентября 1779 г. в ходе Войны за независимость США. ...В мой портфель я сую Манито...- Манито - обожествляемая североамериканскими индейцами сверхъестественная сила, заключенная во всех предметах. ...Вместе с Одином, с безобразным Мекситли...- Один - верховное божество в скандинавской мифологии. Мекситли.- Точного соответствия в ацтекской мифологии не усматривается. По-видимому, Уитмен составил имя, по звучанию близкое к именам ацтекских богов мрака, войны и смерти. Гимнософисты - философы Древней Индии, крайние мистики. Веды - древние религиозные книги индийцев. Теокалли - храм ацтеков, где совершались человеческие жертвоприношения. Кобу - дикари Новой Зеландии. ИЗ ЦИКЛА "АИР БЛАГОВОННЫЙ" Аир - род травянистых многолетних растений семейства ароидных. Имеется в виду Air calamus, распространенный в Северной Америке, корневище которого содержит эфирное масло. Аир, обладающий стойким ароматным запахом, символизирует в "Листьях травы" постоянство и жизненную силу. "Когда я услыхал к концу дня...".- Капитолий - правительственное здание в Вашингтоне, в котором происходят заседания Конгресса. "Salut au Monde!".- "Привет миру!" (франц.). , Поэма первоначально вмела другое название: "Песнь в честь всех наций и всех рас земли". ...как друиды шли по рощам Моны, вижу омелу и вербену...Друиды - жрецы древних кельтов. Мона - остров Британского архипелага. Омела и вербена считались у кельтов священными растениями. ...Вижу посевы теффа, отливающие золотым и зеленым...- Тефф - однолетнее кормовое растение семейства злаковых, африканского происхождения. Песня большой дороги.- Allons (франц.) - идем. ...И чайки, покачивающие корпус... и кое-где запоздалые лихтеры...Лихтер - несамоходное грузовое судно, служащее для дальних перевозок на буксире. Песня радостей.- ...Или ловить губанов в Чесапике...Чесапик - бухта в штате Мэриленд на восточном побережье США. Шкафут - верхний край корабельного борта. Сент-Лоренс - река Святого Лаврентия. Тысяча Островов - группа небольших островов на реке Святого Лаврентия. Песня о топоре.- ...Древнейшие зданья Ассирии, Мизры...Мизра (правильнее - "Мизр") - арабское название Египта. ...Служил для альбийских храмов в лесах или в полях...- Альбийцы, или альбигойцы - сектанты Южной Франции (Лангедока), приверженцы средневековой ереси катаров, особенно развившейся в XII-XIII вв. Альбигойцы находились в частичной оппозиции феодализму в связи с развитием в их среде просвещения. Истреблены инквизицией в конце XIII - начале XIV в. Из "Песни о Выставке".-...где людоед, Пальмерин...- Имеется в виду "Пальмерин Английский" - рыцарский роман неизвестного автора. Очевидно, речь идет об эпизоде с братьями, Пальмерином и Флориано, заточенными в замок великана, который собирался отдать их в пищу своим охотничьим львам. ...И Артур, и все рыцари сгинули, Мерлин, Ланселот, Галахад...- Артур, Мерлин, Ланселот, Галахад - персонажи и образы английских средневековых легенд о короле бриттов Артуре и рыцарях Круглого стола. Сюжет, основанный на древних сказаниях "артуровского цикла", был разработан английским поэтом Альфредом Теннисоном (1809-1892), создавшим цикл поэм под названием "Королевские идиллии" (1842-1885). Это произведение и имеет в виду Уитмен. ...Позволь представить незнакомку тебе, Колумбия... Во имя Свободы приветствий бессмертную!.. - Имеются в виду события Войны за независимость испанских колоний в Америке. В 1810-1826 гг. Колумбия освободилась от испанского господства; в 1819 г. Симон Боливар провозгласил создание федеративной республики Великая Колумбия. В 1863 г., согласно новой конституции, страна получила название Соединенных Штатов Колумбии. ^TИЗ ЦИКЛА "ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ"^U Ряд стихотворений Уитмена (а также название поэтического цикла "Перелетные птицы") возникли под влиянием Г.-У. Лонгфелло, чье творчество Уитмен очень любил. Франция (18-й год наших Штатов).- Хронология Уитмена начинается от "Декларации американской Независимости" (1776), то есть речь идет о Франции 1794 г.; стихотворение посвящено кульминационному моменту французской буржуазной революции. Год метеоров (1859-1860).-...Воспеть бы высокого седого старика...- Имеется в виду казнь Джона Брауна (1800-1859), поднявшего на юге США восстание за освобождение негров от рабства. ^TИЗ ЦИКЛА "У ДОРОГИ"^U Бостонская баллада.- Написана в 1854 г., когда в США действовал закон о беглых рабах. По этому закону агенты южных плантаторов арестовали в Бостоне негра А. Бернса для передачи его "владельцу". Буржуазные круги Бостона оказала агентам поддержку. ...Дай дорогу, Джонатан...- Джонатан - прозвище американцев, в особенности жителей Новой Англии, данное им англичанами. ...Вот это так зрелище/ Мертвые поднялись из земли/..- Призраки, поднявшиеся из гробов и с ужасом глядящие на присланные рабовладельцами войска,- это участники американской Войны за независимость XVIII в. ...глядеть на звезды и полосы...- Имеется в виду государственный флаг США. ...оркестр, играющий "Янки Дудлъ"... "Янки Дудль" - начальные слова маршевой патриотической песни. Европа (72-й и 73-й годы этих Штатов).- Речь идет о 1848 г., когда в Италии, Австрии, Франции и Германии произошла революция, которая вскоре потерпела поражение. Стихотворение посвящено кровавому "умиротворению" Европы. ^TИЗ ЦИКЛА "БАРАБАННЫЙ БОЙ"^U Цикл "Барабанный бой" объединяет стихотворения, посвященные событиям Гражданской войны в США 1861-1865 гг. 1861. - 1861 год - год начала Гражданской войны в США. ...мускулистого, в синей одежде...- Войска Союза (северян) носили форму синего цвета. Песня знамени на утренней заре. Флаг - в оригинале вымпел (Pennant). ^TИЗ ЦИКЛА "ПАМЯТИ ПРЕЗИДЕНТА ЛИНКОЛЬНА"^U Цикл посвящен Аврааму Линкольну (1809-1865), который был президентом США в годы Гражданской войны. Линкольн погиб 14 апреля 1865 года от руки наемного агента плантаторов. ^TИЗ ЦИКЛА "ОСЕННИЕ РУЧЬИ"^U Европейскому революционеру, который потерпел поражение. - Стихотворение дано в его ранней редакции (1856 г.). В дальнейшем было смягчено. Во втором издании} озаглавлено иначе: "Поэма Свободы для Азии, Африки, Европы, Америки, Австралии, Кубы и Морских Архипелагов". О Франции звезда.- Стихотворение посвящено Парижской коммуне. Гордая музыка бури. - Tutti (итал.) - музыкальный термин, обозначающий игру всего оркестра. Норма - героиня одноименной оперы итальянского композитора Винченцо Беллини (18011835). Лючия - героиня оперы "Лючия ди Ламмермур" Г. Доницетти (17971848), сюжет которой взят из романа В. Скотта "Ламмермурская невеста". Эрнани - герой одноименной оперы Дж. Верди (1813-1901). Либретто написано на основе драмы В. Гюго "Эрнани". Фернандо. - Вероятно, имеется в виду Фернандо, монастырский послушник, влюбленный в Леонору, героиню оперы итальянского композитора Г. Доницетти "Фаворитка". Амина - героиня оперы Беллини "Сомнамбула". Альбони Мариэтта (1823-1894) - итальянская певица, первая исполнительница контральтовых партий в операх Россини. Кинг - название старинного китайского ударного музыкального инструмента. Вина - индийский струнный щипковый инструмент. Баядера - храмовая танцовщица в Индии. Stabat mater -"католическое песнопение на текст духовного стихотворения XIII в. Начальные слова "Stabat mater dolorosa..." (лат. - "Мать скорбящая стояла..."). Agnus De (лат. - агнец божий) - католическое песнопение, заключительная часть мессы. Gloria in excelsis (лат. - слава в вышних) - хвалебное песнопение, вторая часть католической мессы. "Сотворенье" ("Сотворение мира") - оратория И. Гайдна. ^TИЗ ПОЭМЫ "СПЯЩИЕ"^U "Ледяной ураган, словно бритвами...". Описывается подлинный случай: в 1840 г. у берегов Лонг-Айленда затонул большой корабль "Мексика". ^TИЗ ЦИКЛА "ОТ ПОЛУДНЯ ДО ЗВЕЗДНОЙ НОЧИ"^U Испания, 1873-1874. - Стихотворение посвящено революционным силам в Испании, потерпевшим поражение в восстании 1873 г. Потомак - впадающая в Чесапикский залив река на северо-востоке США, на которой расположен город Вашингтон; примечательна своей живописностью и связанными с ней событиями американской истории. ^TИЗ ЦИКЛА "ДНИ СЕМИДЕСЯТИЛЕТИЯ"^U С мыса Монтаук.- Монтаук (правильнее - "Монток") - мыс на южной оконечности острова Лонг-Айленд. "Йоннондио".- Йоннондио (ононтио) - на языке ирокезских племен - "Прекрасная Гора", прозвище, данное индейцами канадскому губернатору Монманьи, имя которого было по-своему понято аборигенами. Уитмен, находящийся под впечатлением индейских имен собственных, придает этому слову свой смысл. ^TИЗ ЦИКЛА "ПРОЩАЙ, МОЕ ВДОХНОВЕНИЕ"^U Осцеола. - Осцеола (точнее - "Асси-Яхола", ок. 1803-1838 гг.) - индейский вождь-патриот из племени семинолов. Один из основных лидеров в так называемой "Семинольской войне" 1835-1842 гг. во Флориде, во время которой США стремились покорить семинолов. Осцеола был предательски схвачен во время переговоров о мире и заточен в военную тюрьму, где вскоре умер. А. Пащенко