полночь, лежа без мыслей в одинокой каморке на заднем дворе, Блуждая по старым холмам Иудеи бок о бок с прекрасным и кротким богом, Пролетая в мировой пустоте, пролетая в небесах между звезд, Пролетая среди семи сателлитов, сквозь широкое кольцо диаметром в восемьдесят тысяч миль, Пролетая меж хвостатых метеоров и, подобно им, оставляя за собою вереницу огненных шаров, Нося с собою месяц-младенца, который во чреве несет свою полнолунную мать, Бушуя, любя и радуясь, предостерегая, задумывая, пятясь, выползая, появляясь и вновь исчезая, День и ночь я блуждаю такими тропами. Я посещаю сады планет и смотрю, хороши ли плоды. Я смотрю на квинтильоны созревших и квинтильоны незрелых. Я летаю такими полетами текущей и глотающей души, До той глубины, где проходит мой путь, никакой лот не достанет. Я глотаю и дух и материю, Нет такого сторожа, который мог бы прогнать меня, нет такого закона, который мог бы препятствовать мне. Я бросаю якорь с моего корабля лишь на короткое время, Мои посланные спешат от меня на разведки или возвращаются ко мне с донесениями. С острой рогатиной я иду на охоту за тюленем и белым медведем, прыгая через глубокие трещины, я хватаюсь за ломкие синие льдины, Я взбираюсь на переднюю мачту, Влезаю в бочонок для вахты, Мы плывем по северному морю, много света кругом, Воздух прозрачен, я смотрю на изумительную красоту, Необъятные ледяные громады плывут мимо меня, и я плыву мимо них, все отчетливо видно вокруг, Вдали беловерхие горы, навстречу им летят мои мечты, Мы приближаемся к полю сражения, скоро мы вступим в бой, Мы проходим мимо аванпостов огромного лагеря, мы проходим осторожно и медленно, Или мы входим в большой и разрушенный город, Развалины зданий и кварталы домов больше всех живых городов на земле. Я вольный стрелок, мой бивак у чужих костров. Я гоню из постели мужа, я сам остаюсь с новобрачной и всю ночь прижимаю ее к своим бедрам и к губам. Мой голос есть голос жены, ее крик у перил на лестнице, Труп моего мужа несут ко мне, с него каплет вода, он - утопленник. Я понимаю широкие сердца героев, Нынешнюю храбрость и храбрость всех времен, Вот шкипер увидел разбитое судно, в нем люди, оно без руля, Смерть в бурю гналась за ним, как охотник, Шкипер пустился за судном, не отставая от него ни на шаг, днем и ночью верный ему, И мелом написал на борту: "Крепитесь, мы вас не покинем". Как он носился за ними, и лавировал вслед за ними, и упорно добивался своего, Как он спас наконец дрейфовавших людей, Что за вид был у исхудалых женщин в обвисающих платьях, когда их увозили на шлюпках от разверстых перед ними могил, Что за вид у молчаливых младенцев со стариковскими лицами, и у спасенных больных, и у небритых мужчин с пересохшими ртами, Я это глотаю, мне это по вкусу, мне нравится это, я это впитал в себя, Я сам этот шкипер, я страдал вместе с ними. Гордое спокойствие мучеников, Женщина старых времен, уличенная ведьма, горит на сухом костре, а дети ее стоят и глядят на нее, Загнанный раб, весь в поту, изнемогший от бега, пал на плетень отдышаться, Судороги колют его ноги и шею иголками, смертоносная дробь и ружейные пули, Этот человек - я, и его чувства - мои. Я - этот загнанный раб, это я от собак отбиваюсь ногами, Вся преисподняя следом за мною, щелкают, щелкают выстрелы, Я за плетень ухватился, мои струпья содраны, кровь сочится и каплет, Я падаю на камни в бурьян, Лошади там заупрямились, верховые кричат, понукают их, Уши мои - как две раны от этого крика, И вот меня бьют с размаху по голове кнутовищами. Мучения - это всего лишь одна из моих одежд, У раненого я не пытаю о ране, я сам становлюсь тогда раненым, Мои синяки багровеют, пока я стою и смотрю, опираясь на легкую трость. Я раздавленный пожарный, у меня сломаны ребра, Я был погребен под обломками рухнувших стен, Я дышал огнем и дымом, я слышал, как кричат мои товарищи, Я слышал, как высоко надо мною стучали их кирки и лопаты, Они убрали упавшие балки и бережно поднимают меня, И вот я лежу на свежем воздухе, ночью, в кровавой рубахе, никто не шумит, чтобы не тревожить меня. Я не чувствую боли, я изнемог, но счастлив, Бледные, прекрасные лица окружают меня, медные каски уже сняты с голов, Толпа, что стоит на коленях, тускнеет, когда факелы гаснут. Отошедшие в прошлое и мертвецы воскресают, Они - мой циферблат, они движутся, как часовые стрелки, я - часы. Я - старый артиллерист, я рассказываю о бомбардировке моего форта, Я опять там. Опять барабанный бой, Опять атака пушек и мортир, Опять я прислушиваюсь к ответной пальбе. Я сам в этом деле, я вижу и слышу все: Вопли, проклятия, рев, крики радости, когда ядро попало в цель, Проходят медлительные лазаретные фуры, оставляя за собой красный след, Саперы смотрят, нет ли каких повреждений, и приводят в порядок, что можно, Падение гранаты через расщепленную крышу, веерообразный взрыв, Свист летящих в вышину рук, ног, голов, дерева, камня, железа. Опять мой генерал умирает, опять у него изо рта вырываются клокочущие хриплые звуки, он яростно машет рукою И выдыхает запекшимся горлом: "Думайте не обо мне... но об... окопах..." <> 34 <> Теперь расскажу, что я мальчиком слышал в Техасе. (Нет, не о паденье Аламо: Некому рассказать о паденье Аламо, Все были убиты в Аламо, Все сто пятьдесят человек стали немыми в Аламо.) Это повесть о хладнокровном убийстве четырехсот двенадцати молодых людей. Отступая, они образовали каре, их амуниция служила им брустверами, И когда они попали в окружение, они отняли у врага девятьсот жизней, в девятикратном размере заставили они его расплатиться вперед, их самих было в девять раз меньше, Их полковник был ранен, у них не осталось патронов, Они сдались на почетных условиях, получили бумагу с печатью, сдали оружье и как военнопленные были отправлены в тыл. Это были лучшие из техасских ковбоев, Первые в стрельбе, в пенье песен, в разгуле, в любовных делах, Буйные, рослые, щедрые, красивые, гордые, любящие, Бородатые, обожженные солнцем, в охотницкой привольной. одежде, И ни одному из них не было за тридцать. На второй день, в воскресенье, их вывели повзводно и стали убивать одного за другим; стояло красивое весеннее утро, Работа началась в пять часов и к восьми была кончена. Им скомандовали: "На колени!" - ни один не подчинился команде, Иные безумно и бесцельно рванулись вперед, иные оцепенели и стояли навытяжку, Иные упали тут же с простреленным виском или сердцем, живые и мертвые в куче, Недобитые раненые скребли землю ногтями, вновь приводимые смотрели на них, Полумертвые пытались уползти, Их прикончили штыком или прикладом. Подросток, еще не достигший семнадцати, так обхватил одного из убийц, что понадобилось еще двое убийц, чтобы спасти того. Мальчик изодрал их одежду и облил всех троих своею кровью. В одиннадцать часов началось сожжение трупов. Таков рассказ об убийстве четырехсот двенадцати молодых людей. <> 35 <> Хочешь послушать, как дрались в старину на морях? Хочешь узнать, кто выиграл сражение при свете луны и звезд? Послушай же старинную быль, что рассказывал мне отец моей бабки - моряк. Враг у нас был не трус, даю тебе честное слово (так говорил он), Несокрушимой и хмурой английской породы, нет и не было упрямее их, и не будет вовек; Когда вечер спустился на воду, он подошел к нам вплотную и начал бешено палить вдоль бортов. Мы сцепились с ним, у нас перепутались реи, дула наших орудий касались орудий врага. Мой капитан крепко принайтовал нас своими руками. В подводной части мы получили пробоины восемнадцатифунтовыми ядрами. На нижнем деке у нас после первого залпа сразу взорвались два орудия большого калибра, убило всех, кто стоял вокруг, и взрывом разнесло все наверху. Мы дрались на закате, мы дрались в темноте, Вечер, десять часов, полная луна уж довольно высоко, в наших пробоинах течь все растет, и доносят, что вода поднялась на пять футов, Комендант выпускает арестованных, посаженных в трюм под кормой, пусть спасаются, если удастся. Часовые у склада снарядов теперь уже не подпускают никого, Они видят столько чужих, что не знают, кому доверять. На нашем фрегате пожар, Враг спрашивает, сдаемся ли мы, Спустили ли мы штандарт и кончен ли бой. Тут я смеюсь, довольный, потому что слышу голос моего капитана. "Мы не спускали штандарта, - кричит он спокойно, - мы лишь теперь начинаем сражаться"* У нас только три неразбитых орудия. За одним стоит сам капитан и наводит его на грот-мачту врага, Два другие богаты картечью и порохом, и они приводят к молчанию мушкеты врага и подметают его палубы дочиста. Этой маленькой батарее вторят одни только марсы, и больше всего грот-марс, Они геройски держатся до конца всего боя. Нет ни минуты передышки, Течь опережает работу насосов, огонь подбирается к пороховому складу. Один из насосов сбит ядром, и все думают, что мы уже тонем. Невозмутимый стоит маленький капитан, Он не суетится, голос его не становится ни громче, ни тише, Его глаза дают нам больше света, чем фонари у орудий. К двенадцати часам, при сиянии луны, они сдаются нам. <> 36 <> Широко разлеглась молчаливая полночь. Два огромных корпуса недвижны на груди темноты, Наше судно, все продырявленное, тихо погружается в воду, мы готовимся перейти на захваченный нами фрегат. Капитан, стоящий на шканцах, хладнокровно отдает команду, лицо у него бело, как мел, А невдалеке труп ребенка, который был прислужником в каюте, Мертвое лицо старика морехода с длинными седыми волосами и тщательно завитыми баками, Пламя, что, наперекор всем усилиям, по-прежнему пылает внизу и на палубе, Хриплые голоса двух или трех офицеров, еще способных сражаться, Бесформенные груды трупов и отдельные трупы, клочья мяса на мачтах и реях, Обрывки такелажа, повисшие снасти, легкое содрогание от ласки волн, Черные бесстрастные орудия, там и сям пороховые тюки, сильный запах, Редкие крупные звезды вверху, мерцающие молчаливо и скорбно, Легкие дуновения бриза, ароматы осоки и прибрежных полей, поручения, которые дают умирающие тем, кто остаются в живых, Свист ножа в руках хирурга, вгрызающиеся зубья его пилы, Хрип и сопение раненых, клекот хлынувшей крови, дикий короткий визг и длинный, нудный, постепенно смолкающий стон, - С этими так, эти безвозвратно погибли. <> 37 <> Эй, лодыри, там на часах! за оружие! Врываются толпою в побежденную дверь! О, я сошел с ума! Я воплощаю в себе всех страдальцев и всех отверженных, Я вижу себя в тюрьме в облике другого человека, Я чувствую тупую, безысходную боль, Это из-за меня тюремщики вскидывают на плечо карабины и стоят на часах, Это меня по утрам выпускают из камеры, а на ночь сажают за железный засов. К каждому мятежнику, которого гонят в тюрьму в кандалах, я прикован рука к руке и шагаю с ним рядом. (Я самый угрюмый и самый молчаливый из них, у меня пот на искаженных губах). И вместе с каждым воришкой, которого хватают за кражу, хватают и меня, и судят меня вместе с ним, и выносят мне такой же приговор. И с каждым холерным больным, который сейчас умрет, я лежу и умираю заодно, Лицо мое стало серым, как пепел, жилы мои вздулись узлами, люди убегают от меня. Попрошайки в меня воплощаются, я воплощаюсь в них, Я конфузливо протягиваю шляпу, я сижу и прошу подаяния. <> 38 <> Довольно! довольно! довольно! Что-то ошеломило меня. Погодите немного, постойте! Словно меня ударили по голове кулаком. Дайте мне очнуться немного от моего столбняка, от моих снов и дремотных видений, Я вижу, что чуть было не сделал обычной ошибки. Как же мог я забыть про обидчиков и их оскорбления! Как же мог я забыть про вечно бегущие слезы и тяжкие удары дубин! Как же мог я глядеть, словно чужими глазами, как распинают меня на кресте и венчают кровавым венком! Теперь я очнулся, Я заглажу свой промах, В каждой могиле умножается то, что было вверено ей, Трупы встают, исцеляются раны, путы спадают с меня. Я бодрее шагаю вперед вместе с другими простыми людьми, и нет нашей колонне конца, В глубь страны мы идем и по взморью, мы переходим границы, Наша воля скоро станет всесветной, Цветы, что у нас на шляпе, - порождение тысячелетий. Приветствую вас, ученики! Теперь вы можете выйти вперед! Продолжайте записывать то, что я говорю, продолжайте задавать мне вопросы. <> 39 <> Дружелюбный и кроткий дикарь, кто же он? Ждет ли он цивилизации или уже превзошел ее и теперь господствует над ней? Может быть, он с Юго-Запада и взращен под открытым небом? Или, может быть, он канадец? Может быть, он с Миссисипи? Из Айовы, Орегона, Калифорнии? Или горец? или житель лесов? или прерий? или с моря матрос? Куда бы он ни пришел, мужчины и женщины принимают его как желанного гостя, Всем хочется, чтобы он полюбил их, притронулся к ним, разговаривал с ними, остался бы с ними жить. Поступки, беззаконные, как снежные хлопья, и слова, простые, как трава, непричесанность, смех и наивность, Медленный шаг, лицо - как у всех, заурядные манеры и излияния токов, Они, преобразуясь, исходят с концов его пальцев, Они идут от него с запахом его тела и дыхания, они истекают из взора его глаз. <> 40 <> Сусальное солнце, проваливай, - не нуждаюсь в твоем обманчивом блеске, Ты лишь верхи озаряешь, а я добираюсь до самых глубин. Земля! ты будто за подачкою смотришь мне в руки, Скажи, старая карга, что тебе нужно? Мужчина или женщина, я мог бы сказать вам, как я люблю вас, но я не умею, Я мог бы сказать, что во мне и что в вас, но я не умею, Я мог бы сказать, как томлюсь я от горя и какими пульсами бьются мои ночи и дни. Видите, я не читаю вам лекций, я не подаю скудной милостыни: Когда я даю, я даю себя. Эй ты, импотент с развинченными коленями, Открой замотанную тряпками глотку, я вдуну в тебя новую силу, Шире держи ладони и вздерни клапаны у себя на карманах, От моих подарков отказаться нельзя, я даю их насильно, у меня большие запасы, с избытком, И я отдаю все, что имею. Я не спрашиваю, кто ты, это для меня все равно, Ведь ты ничто, и у тебя нет ничего, пока ты не станешь тем, что я вложу в тебя. Меня тянет к рабу на хлопковых полях и к тому, кто чистит отхожие места, Я целую его, как родного, в правую щеку, И в сердце своем я клянусь, что никогда не отрину его. Женщины, пригодные к зачатию, отныне станут рожать от меня более крупных и смышленых детей (То, что я вливаю в них сегодня, станет самой горделивой республикой). Если кто умирает, я спешу туда и крепко нажимаю ручку двери, Отверните одеяло и простыни к ногам, А врач и священник пусть уходят домой. Я хватаю умирающего и поднимаю его с несокрушимым упорством, Ты, отчаявшийся, вот моя шея, Клянусь, ты останешься жив! всей тяжестью повисни на мне. Мощным дыханьем я надуваю тебя и заставляю тебя всплыть на поверхность, Каждую комнату в доме я наполняю войсками, Теми, кто любит меня, теми, кто побеждает могилы. Спи, - я и они будем всю ночь на страже, Ни сомнение, ни хворь пальцем не тронут тебя, Я обнял тебя, и отныне ты мой, И, вставши завтра утром, ты увидишь, что все так и есть, как я говорил тебе. <> 41 <> Я тот, кто приносит облегчение больным, когда они, задыхаясь, лежат на спине, А сильным, твердо стоящим мужчинам я приношу еще более нужную помощь. Я слышал, что было говорено о вселенной, Слышал и слышал о множестве тысяч лет. Это, пожалуй, неплохо, - но разве это все? Я прихожу, увеличивая и находя соответствия, Я с самого начала даю большую цену, чем старые сквалыги-торгаши, Я сам принимаю размеры Иеговы, Я литографирую Кроноса, его сына Зевса и его внука Геракла, Я скупаю изображения Озириса, Изиды, Ваала, Брамы и Будды, В мой портфель я сую Манито, и Аллаха на бумажном листе, и гравюру распятия. Вместе с Одином, с безобразным Мекситли и с каждым идолом, с каждым фетишем, Платя за этих богов и пророков столько, сколько они стоят, и ни одного цента больше, Соглашаясь, что они были живы и сделали то, что надлежало им сделать в свой срок (Да, они принесли кое-что для неоперенных птенцов, которые должны теперь сами встать, полететь и запеть). Принимая черновые наброски всевозможных богов, чтобы заполнить их лучше собою, Щедро раздавая их каждому, и мужчине и женщине, Открывая столько же или больше божественности в плотнике, который ставит сруб, Требуя, чтобы перед ним преклонялись больше, чем перед всеми богами, когда он, засучив рукава, орудует молотком и стамеской, Не споря, что бог посылал откровения, считая, что ничтожный дымок или волос у меня на руке непостижимы, как любое из них, Пожарные, качающие воду насосом или взбирающиеся по лестнице, приставленной к дому, для меня не менее величавы, чем боги античных сражений, Я слышу, как звенят их голоса сквозь грохот обвалов, Их мускулистые ноги несут их в целости над обугленной дранкой, их белые лбы невредимы средь пламени; Жене машиниста с младенцем у сосков я молюсь о каждом, кто родился на свет, Рядом свистят три косы на покосе в руках у дородных ангелов со вздутыми на поясницах рубахами; Клыкастый и рыжий конюх искупил все свои грехи, настоящие и будущие, Когда распродал все, что имел, и пошел пешком, чтобы заплатить адвокатам, защищающим брата его, и сидел рядом с ним, пока того судили за подлог, И быку и букашке еще не молились, как нужно, Никому и не снилось, как восхитительны грязь и навоз. Сверхъестественное - не такое уж чудо, я сам жду, чтобы пришло мое время, когда я сделаюсь одним из богов, Уже близится день для меня, когда я стану творить чудеса не хуже, чем наилучшее из них. Клянусь жизнью! Я сделаюсь вскоре творцом всего мира, Уже и сейчас полагая себя в лоно теней, которые таятся в засаде. <> 42 <> Чей-то призыв из толпы, Мой собственный голос, звонкий, решительный, зычный. Придите, мои дети, Придите, мои мальчики и девочки, мои женщины, мои домочадцы и близкие, Органист уже разжигает свой пыл, он уже сыграл прелюдию. Легкие и бойкие аккорды, я чувствую гул ваших взлетов. Голову мою так и завертело на шее, Волнами катится музыка, но не из органа она, Люди окружают меня, но они не мои домочадцы. Вечно твердая, неоседающая почва, Вечно те, что едят и пьют, вечно солнце то вверх, то вниз, вечно воздух, вечно неустанные приливы-отливы. Вечно я сам и все прочие люди, непостижимые, порочные, живые, Вечно старый, неизъяснимый вопрос, вечно этот палец с занозой, Вечно назойливый гик "улю-лю!" - покуда мы не отыщем, где скрылся хитрец, и не вытащим его на расправу, Вечно любовь, вечно всхлипывающая влага жизни, Вечно повязка под нижнею челюстью, вечно стол, на котором покойник. Блуждают то там, то здесь, а глаза прикрыты медяками. Чтобы голодное брюхо насытить, щедро черпают ложкой мозги, Покупают билеты на праздник, но на праздник не попадают ни разу, Большинство пашет, молотит, обливается потом и мякину получает за труд, А меньшинство, не трудясь, богатеет и требует пшеницу для себя. Это - город, и я - гражданин, Что занимает других, то занимает меня, - политика, войны, рынки, газеты и школы, Мэр, заседания, банки, тарифы, пароходы, заводы, акции, недвижимости, движимости. Малютки-человечки во множестве прыгают там и здесь в хвостатых пиджачках, в воротничках, Кто они, я знаю хорошо (нет, они не черви и не блохи), Я признаю в них моих двойников, самый пошлый и самый ничтожный так же бессмертен, как я, То, что я делаю и что говорю, то же самое ждет и их, Всякая мысль, что бьется во мне, бьется точно так же и в них. Я слишком много говорю о себе, Эти мои строки всеядны, но других я не должен писать, Каждого, кто бы он ни был, я хочу заполнить собой целиком. Не рутинные фразы - эта песня моя, Но внезапно задать вопрос, прыгнуть далеко за предел, и все-таки привести еще ближе; Что эта печатная и переплетенная книга, как не наборщик и типографский мальчишка? И что эти удачные фотографии, как не ваша жена или друг в ваших объятьях, таких нежных и крепких, И что этот черный корабль, обитый железом, и его могучие орудия в башнях, как не храбрость капитана и машинистов? А посуда, и мебель, и угощение в домах - что они, как не хозяин и хозяйка и взгляды их глаз? И небо там, наверху - оно же и здесь, и над домом соседа, и над домами напротив, И что такое святые и мудрые, о которых мы читаем в истории, как не ты сам? И что такое проповеди, богословие, религии, как не бездонный человеческий мозг? И что есть разум? и что есть любовь? и что есть жизнь? <> 43 <> Я не отвергаю вас, священники всех времен и народов, Величайшая вера - моя, и самая малая - моя, Я вмещаю древнюю религию, и новую, и те, что между древней и новой, Я верю, что я снова приду на землю через пять тысяч лет, Я ожидаю ответа оракулов, я чту богов, я кланяюсь солнцу, Я делаю себе фетиша из первого камня или пня, я шаманствую палками в волшебном кругу амулета, Я помогаю ламе или брамину, когда тот поправляет светильник перед кумиром, В фаллическом шествии я танцую на улицах, я одержимый гимнософист, суровый, в дебрях лесов, Я пью из черепа дикий мед, я чту Веды, я держусь Корана, Я вхожу в теокалли в пятнах крови от ножа и камня, я бью в барабан из змеиной кожи, Я принимаю Евангелие, принимаю того, кто был распят, я наверное знаю, что он божество, Я стою всю мессу на коленях, я пуританин, я встаю для молитвы или недвижно сижу на церковной скамье, С пеной у рта, исступленный, я бьюсь в припадке безумия или сижу мертвецом и жду, чтобы дух мой воспрянул, Я смотрю вперед на мостовую, на землю или в сторону от мостовой и земли, Я из тех, что вращают колеса колес. Один из этой центростремительной и центробежной толпы, я говорю, как говорит человек, оставляющий друзьям поручения, перед тем как отправиться в путь. Упавшие духом, одинокие и мрачные скептики, Легкомысленные, унылые, злые безбожники, Я знаю каждого из вас, я знаю море сомнения, тоски, неверия, отчаяния, муки. Как плещутся камбалы! Как они бьются, быстро, как молния, содрогаясь и брызгая кровью! Будьте спокойны, угрюмцы и окровавленные маловерные камбалы, Я ваш, я с вами, как и со всеми другими, У вас, у меня, у всех нас было равное прошлое, И вас, и меня, и всех ждет равное будущее. Я не знаю, каково наше будущее, Но я знаю, что оно в свой черед окажется вполне подходящим и что оно непременно придет. Оно уготовано всем: и тому, кто проходит мимо, и тому, кто стоит, оно не обойдет никого. Оно суждено и тому молодому мужчине, который умер и похоронен на кладбище, И той молодой женщине, которая умерла и погребена рядом с ним, И тому ребенку, который глянул на миг из-за двери и скрылся за нею навеки, И тому старику, что прожил без цели и смысла и теперь томится в тоске, которая горче, чем желчь, И тому несчастному, что лежит в богадельне, изъеденный скверной болезнью от разнузданной жизни и пьянства, И бесчисленным убитым и погибшим, и диким кобу, именуемым навозом человечества, И простейшим амебам, которые просто плывут по воде с открытыми ртами, чтобы пища вливалась им в рот, И всякому предмету на земле или в древнейших могилах земли, И всему, что в мириадах планет, и мириадам мириад, которые обитают на них, И настоящему, и самой малой соломинке. <> 44 <> Встанем - пора мне открыться! Все, что изведано, я отвергаю, Риньтесь, мужчины и женщины, вместе со мною в Неведомое. Часы отмечают минуты, но где же часы для вечности? Триллионы весен и зим мы уже давно истощили, Но в запасе у нас есть еще триллионы и еще и еще триллионы. Те, кто прежде рождались, принесли нам столько богатств, И те, кто родятся потом, принесут нам новые богатства. Все вещи равны между собой: ни одна не больше и не меньше! То, что заняло свое место и время, таково же, как и все остальное. Люди были жестоки к тебе или завистливы, мой брат, моя сестра? Я очень жалею тебя, но я не встречал среди людей ни врагов, ни завистников, Все вокруг были добры ко мне, мне не на что жаловаться. (В самом деле, на что же мне жаловаться?) Я вершина всего, что уже свершено, я начало будущих времен. Я дошел до верхних ступеней, На каждой ступени века, и между ступенями тоже века, Пройдя все, не пропустив ни одной, я карабкаюсь выше и выше. Выше и выше иду, и призраки остаются у меня за спиной, Внизу, в глубине, я вижу изначальное огромное Ничто, я знаю, что был и там, Невидимый, я долго там таился и спал в летаргической мгле, И ждал, чтобы наступил мой черед, и не сгинул от углеродного смрада. Долго пребывал я под спудом - долго-предолго. Долго трудилась вселенная, чтобы создать меня. Ласковы и преданны были те руки, которые направляли меня. Вихри миров, кружась, носили мою колыбель, они гребли и гребли, как лихие гребцы. Сами звезды уступали мне место, вращаясь в своих кругах, Они посылали свои лучи для присмотра за тем, что должно было делаться со мною. Покуда я не вышел из матери, поколения направляли мой путь. Мой зародыш в веках не ленился, Ничто не могло задержать его. Для него сгустились в планету мировые туманности, Длинные пласты наслоялись, чтобы стать для него опорой, Гиганты-растенья давали ему себя в пищу, И чудища-ящеры лелеяли его в своей пасти и бережно несли его дальше. Все мировые силы трудились надо мною от века, чтобы создать и радовать меня, И вот я стою на этом месте, и со мною моя крепкая душа. <> 45 <> О мгновенная юность! о гибкость, которую вечно толкают вперед! О уравновешенная, пышно цветущая зрелость! Мои возлюбленные душат меня, Теснятся к моим губам, тискаются в поры моей кожи, Волокут меня по улицам и людным местам, голые приходят ко мне ночью, Днем они кричат мне: "Эгой", со скалы над рекою, качаясь и щебеча наверху, Они кличут меня по имени из цветников, виноградников, из чащи густых кустов, Они слетаются ко мне каждый миг, Целуют мое тело поцелуями, нежащими, словно бальзам, И горсти своих сердец бесшумно дают мне в подарок. О величавый восход старости! Здравствуй, несказанная прелесть дней моего умирания! Все сущее утверждает не только себя, но и то, что растет из него, И у темного беззвучия смерти есть тоже свои ростки. Ночью я открываю мой люк и смотрю, как далеко разбрызганы в небе миры, И все, что я вижу, умноженное на сколько хотите, есть только граница новых и новых вселенных. Дальше и дальше уходят они, расширяясь, всегда расширяясь, За грани, за грани, вечно за грани миров. У моего солнца есть солнце, и мое солнце покорно колесит вкруг него, А то со своими соратниками примыкает к высшему кругу, А за ними еще более великие, перед которыми величайшие становятся точками. Нет ни на миг остановки, и не может быть остановки, Если бы я, и вы, и все миры, сколько есть, и все, что на них и под ними, снова в эту минуту свелись к бледной текучей туманности, это была бы безделица при нашем долгом пути, Мы вернулись бы снова сюда, где мы стоим сейчас, И отсюда пошли бы дальше, все дальше и дальше. Несколько квадрильонов веков, несколько октильонов кубических миль не задержат этой минуты, не заставят ее торопиться; Они - только часть, и все - только часть. Как далеко ни смотри, за твоею далью есть дали. Считай, сколько хочешь, неисчислимы года. Мое рандеву назначено, сомнения нет, Бог непременно придет и подождет меня, мы с ним такие друзья, Великий товарищ, верный возлюбленный, о ком я томлюсь и мечтаю, он будет там непременно. <> 46 <> Я знаю, что лучшее место - мое, и лучшее время - мое, еще никто не измерил меня и никогда не измерит. Я всегда налегке, в дороге (придите все и послушайте!), Мои приметы - дождевой плащ, и добрая обувь, и палка, срезанная в лесу, Друзья не придут ко мне и не рассядутся в креслах, Кресел нет у меня, нет ни философии, ни церкви, Я никого не веду к обеду, в библиотеку, на биржу, Но каждого из вас, мужчин и женщин, я возвожу на вершину горы, Левой рукой я обнимаю ваш стан, А правой рукой указываю на окрестные дали и на большую дорогу. Ни я, ни кто другой не может пройти эту дорогу за вас, Вы должны пройти ее сами. Она недалеко, она здесь, под рукой, Может быть, с тех пор как вы родились, вы уже бывали на ней, сами не зная о том, Может быть, она проложена всюду, по земле, по воде. Возьмем свои пожитки, сынок, - ты свои, я свои, - и поспешим в путь, В чудесных городах и свободных странах мы побываем с тобой. Если ты устал, возложи на меня твою ношу, обопрись о мое бедро, А когда наступит мой черед, ты отплатишь мне такой же услугой, Ибо с той минуты, как мы двинемся в путь, отдыха не будет у нас. Сегодня перед рассветом я взошел на вершину горы, и увидел усыпанное звездами небо, И сказал моей душе: "Когда мы овладеем всеми этими шарами вселенной, и всеми их усладами, и всеми их знаниями, будет ли с нас довольно?" И моя душа сказала: "Нет, этого мало для нас, мы пойдем мимо - и дальше". Ты также задаешь мне вопросы, и я слышу тебя, Я отвечаю, что не в силах ответить, ты сам должен ответить себе. Присядь на минуту, сынок, Вот сухари для еды, молоко для питья, Но когда ты поспишь, и обновишь свои силы, и наденешь лучшие одежды, я поцелую тебя на прощание и распахну пред тобою ворота, чтобы ты ушел от меня. Слишком долго тебе снились презренные сны, Я смываю гной с твоих глаз, Ты должен приучить свои глаза к ослепительной яркости света и каждого мгновенья твоей жизни. Слишком долго ты копошился у берега, робко держась за доску, Теперь я хочу, чтобы ты был бесстрашным пловцом, Чтобы ты вынырнул в открытом море, крича и кивая мне, и со смехом окунулся опять. <> 47 <> Я учитель атлетов. Если твоя грудь после учения станет шире моей, ты докажешь, что и моя широка, И тот докажет, что он усвоил мой стиль борьбы, кто убьет своего учителя насмерть. Мне люб лишь такой мальчуган, что станет мужчиной не чужими стараньями, а только своими делами, Он предпочтет быть беспутным, лишь бы не стать благонравным из страха или стадного чувства, Свою милую любит он сильно и ест свое жаркое с аппетитом, Любовь без взаимности или обида режет его сильнее, чем острая сталь, Отлично он умеет скакать на коне, драться, стрелять в мишень, править парусным яликом, петь песни, играть на банджо, Бородатые лица, или изрытые оспой, или с рубцами и шрамами милее ему, чем лощеные, И черные от загара лица милее ему, чем те, что боятся солнца. Я учу убегать от меня, но кто может убежать от меня? Кто бы ты ни был, отныне я не отступлю от тебя ни на шаг, Мои слова не перестанут зудеть в твоих ушах, покуда ты не уразумеешь их смысла. Не ради доллара я говорю тебе эти слова, не для того, чтоб заполнить время, покуда я жду парохода. (Они настолько же твои, как и мои, я действую в качестве твоего языка, У тебя во рту он опутан и связан, а у меня начинает освобождаться от пут.) Клянусь, что под крышею дома я никогда ничего не скажу ни о любви, ни о смерти, И клянусь, я открою себя лишь тому или той, кто сблизится со мною на воздухе. Если вы хотите понять меня, ступайте на гору или на берег моря, Ближайший комар - комментарий ко мне, и бегущие волны - ключ, Молот, весло и ручная пила подтверждают мои слова. Никакая комната с закрытыми ставнями, никакая школа не может общаться со мной, Бродяги и малые дети лучше уразумеют меня. Мальчишка-мастеровой всего ближе ко мне, он знает меня хорошо, Лесоруб, который берет на работу топор и кувшин, возьмет и меня на весь день, Фермеру-подростку, что пашет в полях, приятно услышать мой голос, На судах, которые мчатся под парусом, мчатся мои слова, я иду с матросами и рыбаками и крепко люблю их. Солдат в походе или в лагере - мой, Многие ищут меня в ночь перед боем, и я не обману их надежды, В эту торжественную ночь (быть может, их последнюю ночь) те, которые знают меня, ищут меня. Мое лицо трется о лицо зверолова, когда он лежит в одеяле, Извозчик, размышляя обо мне, не замечает толчков своей фуры, Молодая мать и старая мать понимают меня, И девушка, и замужняя женщина оставляют на минуту иглу и забывают все на свете, - Все они хотят воплотить то, что я говорил им. <> 48 <> Я сказал, что душа не больше, чем тело, И я сказал, что тело не больше, чем душа, И никто, даже бог, не выше, чем каждый из нас для себя, И тот, кто идет без любви хоть минуту, на похороны свои он идет, завернутый в собственный саван, И я или ты, без полушки в кармане, можем купить все лучшие блага земли, И глазом увидеть стручок гороха - это превосходит всю мудрость веков, И в каждом деле, в каждой работе юноше открыты пути для геройства, И каждая пылинка ничтожная может стать центром вселенной, И мужчине и женщине я говорю: да будет ваша душа безмятежна перед миллионом вселенных. И я говорю всем людям: не пытайте о боге, Даже мне, кому все любопытно, не любопытен бог. (Не сказать никакими словами, как мало тревожит меня мысль о боге и смерти.) В каждой вещи я вижу бога, но совсем не понимаю его, Не могу я также поверить, что есть кто-нибудь чудеснее меня. К чему мне мечтать о том, чтобы увидеть бога яснее, чем этот день? В сутках такого нет часа, в каждом часе такой нет секунды, когда бы не видел я бога, На лицах мужчин и женщин я вижу бога и в зеркале у меня на лице, Я нахожу письма от бога на улице, и в каждом есть его подпись, Но пусть они останутся, где они были, ибо я знаю, что, куда ни пойду, Мне будут доставлять аккуратно такие же во веки веков. <> 49 <> Ты же, о Смерть, и горькие объятия Смерти, напрасно пытаетесь встревожить меня. Без колебаний приступает к своему труду акушер, Я вижу, как его рука нажимает, принимает, поддерживает, Я лежу у самого порога этих изящных и эластичных дверей И замечаю выход, замечаю прекращение боли. А ты, Труп, я думаю, ты хороший навоз, но это не обижает меня, Я нюхаю белые розы, благоуханные, растущие ввысь, Я добираюсь до лиственных губ и до гладких грудей дынь. А ты, Жизнь, я уверен, ты - остатки многих смертей. (Не сомневаюсь, что прежде я и сам умирал десять тысяч раз.) Я слышу ваш шепот, о звезды небес, О солнца, о травы могил, о вечные изменения и вечные продвижения вперед, Если уж вы молчаливы, что же могу сказать я? О мутной луже в осеннем лесу, О луне, что спускается с круч тихо вздыхающих сумерек, Качайтесь, искры света и мглы, - качайтесь на черных стеблях, гниющих в навозе, Качайтесь, пока так бессмысленно стонут иссохшие сучья. Я возношусь от луны, я возношусь из ночи, Я вижу, что это страшное марево - отражение полдневного солнца, Я поднимаюсь к основному и главному от великого или малого отпрыска. <> 50 <> Есть во мне что-то - не знаю что, но знаю: оно во мне. Тело мое, потное и скрюченное, каким оно становится спокойным тогда, Я сплю - я сплю долго. Я не знаю его - оно безыменное - это слово, еще не сказанное, Его нет ни в одном словаре, это не изречение, не символ. Нечто, на чем оно качается, больше земли, на которой качаюсь я, Для него вся вселенная - друг, чье объятье будит меня. Может быть, я мог бы сказать больше. Только контуры! Я вступаюсь за моих братьев и сестер. Видите, мои братья и сестры? Это не хаос, не смерть - это порядок, единство, план - это вечная жизнь, это Счастье. <> 51 <> Прошедшее и настоящее гибнут - я наполнил их, потом исчерпал, А теперь заполняю ближайшую впадину будущего. Ты, слушающий песню мою! какую тайну ты хочешь доверить мне? Прямо гляди мне в лицо, покуда я вдыхаю эту ночь. (Говори мне по чести всю правду, нас не слышит никто, но я| могу остаться не дольше минуты.) По-твоему, я противоречу себе? Ну что же, значит, я противоречу себе. (Я широк, я вмещаю в себе множество разных людей.) Я отдаю все свои силы лишь тем, кто поблизости, я жду тебя у порога. Кто завершил дневную работу? Кто покончил с ужином раньше других? Кто хочет пойти прогуляться со мною? Успеешь ли ты высказаться перед нашей разлукой? или окажется, что ты запоздал? <> 52 <> Пестрый ястреб проносится мимо и упрекает меня, зачем я болтаю и мешкаю. Я такой же непостижимый и дикий, Я испускаю мой варварский визг над крышами мира. Последняя быстрая тучка задержалась ради меня, Она отбрасывает мое изображение вслед за другим, столь же верное, как и любое из них, на лугах, погруженных в тень. Она соблазняет меня растаять в туман и пар. Я улетаю, как воздух, я развеваю мои белые кудри вслед за бегущим солнцем, Пусть течет моя плоть волнами, льется кружевными извивами. Я завещаю себя грязной земле, пусть я вырасту моей любимой травой, Если снова захочешь увидеть меня, ищи меня у себя под подошвами. Едва ли узнаешь меня, едва ли догадаешься, чего я хочу, Но все же я буду для тебя добрым здоровьем, Я очищу и укреплю твою кровь. Если тебе не удастся найти меня сразу, не падай духом, Если не найдешь меня в одном месте, ищи в другом, Где-нибудь я остановился и жду тебя. ^TИЗ ЦИКЛА "ДЕТИ АДАМА"^U ^TЗАПРУЖЕНЫ РЕКИ МОИ^U Запружены реки мои, и это причиняет мне боль, Нечто есть у меня, без чего я был бы ничто, Это хочу я прославить, хотя бы я стоял меж людей одиноко, Голосом зычным моим и воспеваю фаллос, Я пою песню зачатий, Я пою, что нужны нам великолепные дети и в них великолепные люди, Я пою возбуждение мышц и слияние тел, Я пою песню тех, кто спит в одной постели (о, неодолимая страсть! О, взаимное притяжение тел! Для каждого тела свое манящее, влекущее тело! И для вашего тела - свое, оно доставляет вам счастье больше всего остального!) Ради того, что ночью и днем, голодное, гложет меня, Ради мгновений зачатия, ради этих застенчивых болей я воспеваю и их, В них я надеюсь найти, чего не нашел нигде, хотя ревностно искал много лет, Я пою чистую песню души, то вспыхивающей, то потухающей, Я возрождаюсь с животными или с грубейшей природой, Этим я песни мои насыщаю, а также тем, что сопутствует этому: Запах лимонов и яблок, весенней влюбленностью птиц, Лесною росою, набеганием волн, Диким набеганием волн на сушу - я воспеваю и их, - Увертюрой, что звучит еле слышно, как предвкушение мелодии, Желанною близостью, видом прекрасного тела. Пловец обнаженный, плывущий в воде или на волне неподвижно лежащий, Близится женское тело, я потупляюсь, любовная плоть у меня и дрожит и болит, И возникает удивительный, перечень для меня, для тебя и для любого из нас. Лицо, руки, ноги - все с головы до пят - и чувства, что он пробуждает, Загадочный бред, сумасшествие страсти, о, отдаться тебе до конца! (Крепко прижмись и слушай, что я шепчу тебе, Я люблю тебя, о, я весь твой, Только бы нам ускользнуть ото всех, убежать беззаконными, вольными, Два ястреба в небе, две рыбы в волнах не так беззаконны, как мы.) Дикая буря, сквозь меня проходящая, и страсть, которая содрогает меня, Клятва, что мы слиты навеки, я и женщина, которая любит меня и которую я люблю больше жизни моей. (О, я охотно отдал бы все за тебя, И если нужно, пускай пропаду! Только бы ты и я! И что нам до того, что делают и думают другие! Что нам до всего остального, только бы нам насладиться друг другом и замучить друг друга совсем, до конца, если иначе нельзя.) Ради того капитана, которому я уступаю все судно, Ради того полководца, который командует мною, командует всеми, Ради нашего пола, основы всего, Ради того, что в тиши я так часто томился один, когда множество близких вокруг, а та, кого хочешь, не близко, Ради долгого, долгого поцелуя в грудь или в губы, Ради тесных объятий, которые делают пьяным меня и любого мужчину, Ради того, что знает хороший супруг, ради этой работы отцовства, Ради восторга, победы и отдыха - податливое одеяло отброшено прочь! Ради легких рук, что ласкают меня, и пальцев, что перебирают мои волосы, Ради того, что она так не хочет, чтобы я от нее оторвался, и я не хочу оторваться (Но, нежная, помедли мгновение, я опять возвращусь к тебе!), Ради этого часа, когда звезды сияют и падают росы, Я славлю тебя, о священное дело, и вас, о дети, готовые к нему, И вас, могучие чресла. ^TО ТЕЛЕ ЭЛЕКТРИЧЕСКОМ Я ПОЮ^U <> 1 <> О теле электрическом я пою; Легионы любимых меня обнимают, и я обнимаю их; Они не отпустят меня, пока не уйду я с ними, им не отвечу, Пока не очищу их, не заполню их полнотою души. Иль те, кто сквернит свое тело, не скрывают себя? Иль те, кто поносит живых, лучше тех, кто поносит мертвых? Иль тело значит меньше души? И если душа не тело, то что же душа? <> 2 <> Любовь к телу мужскому или женскому превосходна, ведь тело само превосходно, Совершенно тело мужчины, и тело женщины совершенно. Выраженье лица превосходно, Но сложенный хорошо человек выражен не только в лице; Он выражен в членах, суставах своих, изящно выражен в бедрах, запястьях, В походке своей, в осанке, в гибкости стана, колен, - его не скрывает одежда, Сила и ловкость его пробивается сквозь все ткани, Он идет, восхищая вас, словно поэма, иль даже больше, Помедлив, взгляните вы на спину его, на затылок, лопатки. Раскинутость пухлого детского тельца, груди и лица встречных женщин, складки их платья, их облик от головы и до ног; Пловец в бассейне, когда он плывет в прозрачном зеленом блеске или лежит, запрокинув голову, покачиваясь на воде; Наклон вперед и назад гребцов на лодках и всадника в седле, Девушки, матери, хозяйки за хлопотливой работой, Кучка рабочих в полдень с обеденными котелками и жены их в ожиданье, Кормящая грудью мать, дочка фермера в коровнике или в саду, Парень с мотыгой в поле, кучер, что правит шестью лошадьми, запряженными в сани, Борьба двух рабочих подростков, здоровых, веселых, задорных, на пустыре вечером после работы, Сброшены кепки и пиджаки, им любо померяться силой, Обхват головы и спины, космы волос, упавшие на глаза; Проезд пожарных в блестящих касках, игра их сильных мускулов под поясами, Неспешное возвращенье с пожара, потом передышка и снова сигнал тревоги, Все слушают напряженно - наклон головы - расчет по секундам; Вот это люблю я - и, дав себе волю, шагаю свободно, к материнской груди припадаю с ребенком, Плыву с пловцами, борюсь с борцами, еду с пожарными, отдыхаю, прислушиваюсь, считаю секунды. Я знал одного фермера, отца пятерых сыновей, - <> 3 <> Они были отцы сыновей - и те тоже отцы сыновей, - Он был удивительно мощен, спокоен, прекрасен, Его голова, желто-белые волосы, борода, глубокий взгляд его темных глаз, широта и щедрость его обращенья - Все это меня привлекало, я его посещал, - он был также мудр; Он был шести футов ростом, старше восьмидесяти лет, - его сыновья были рослые, крепкие, бородатые, загорелые красавцы; Сыновья и дочери любили его - каждый, кто знал, любил его; Любили не из почтенья, а искренне - каждый по-своему; Он пил только воду, - кровь пробивалась румянцем сквозь темный загар его лица; Он был заядлый охотник, рыбак, - сам правил лодкой, что ему подарил судовой плотник; у него были ружья, что ему любя подарили; Когда он шел с пятью сыновьями и многими внуками на охоту иль рыбную ловлю, он казался среди них самым красивым и сильным; Вы хотели бы долго, долго быть с ним, сидеть с ним рядом в лодке, к нему прикасаясь. <> 4 <> Я понял, что быть с теми, кто нравится мне, - довольство, Что вечером посидеть и с другими людьми - довольство, Что быть окруженным прекрасной, пытливой, смеющейся, дышащей плотью - довольство, Побыть средь других, коснуться кого-нибудь, обвить рукой слегка его иль ее шею на миг - иль этого мало? Мне большего наслажденья не надо - я плаваю в нем, как в море. Есть что-то в общенье с людьми, в их виде, в касанье, в запахе их, что радует душу, - Многое радует душу, но это - особенно сильно. <> 5 <> Вот женское тело; Божественный нимб от него исходит с головы и до ног; Оно влечет к себе яростно притяжением неодолимым! Я дыханьем его увлечен, словно пар, и все исчезает, кроме меня и его: Все книги, искусство, религия, время, земля ощутимо-твердая, награда небес, страх ада - все исчезает; Его безумные токи играют неудержимо - и ответ им неудержим; Волосы, грудь, бедра, изгибы ног, небрежно повисшие руки - ее и мои - растворились; Отлив, порожденный приливом, прилив, порожденный отливом, - любовная плоть в томленье, в сладостной боли; Безграничный, прозрачный фонтан любви знойной, огромной, дрожь исступленья, белоцветный яростный сок; Новобрачная ночь любви переходит надежно и нежно в рассвет распростертый, Перелившись в желанный, покорный день, Потерявшись в объятьях сладостной плоти дневной. Это зародыш - от женщины после родится дитя, человек родится; Это купель рожденья - слиянье большого и малого, и снова исток. Не стыдитесь, женщины, - преимущество ваше включает других и начало других; Вы ворота тела, и вы ворота души. В женщине качества все, она их смягчает, Она на месте своем и движется в равновесии полном; В ней все скрыто, как должно, - она и деятельна и спокойна; Ей - зачинать дочерей, и ей - зачинать сыновей. Когда я вижу душу мою отраженной в Природе, Когда я вижу сквозь мглу кого-то в совершенстве невыразимом, Вижу склоненную голову и руки, скрещенные на груди, - я Женщину вижу. <> 6 <> Мужчина тоже душа, и он на своем месте; В нем тоже все качества - он действие, сила; Изобилие познанной вселенной в нем; Ему подобают презренье, влеченье и вызов, И бурные страсти, безмерная радость, безмерное горе, и гордость ему подобают; Ведь душу умиротворяет достойная гордость мужчины; И знанье ему подобает, он любит всегда все исследовать сам; Какое б ни было море и плаванье, он лотом глубь измеряет. (И где ж ему лот свой бросать, как не там?) Священно тело мужское и женское тело; Чье б ни было - тело священно; И тело раба. И тело сошедшего на берег забитого иммигранта. Любой нужен здесь или там, как и тот, кто в достатке живет, как и вы; И каждому в шествии место дано. (Ведь все это - шествие, Вселенная - шествие с размеренным стройным движеньем.) Иль сами вы сведущи так, что зовете раба иль забитого иммигранта невеждой? Иль мните, что вы имеете право здраво судить, а он иль она не имеет? Иль думаете, что материя из текучей рассеянности отвердела, и почва лежит, вода течет, зелень растет Только для вас, а не для него и не для нее? <> 7 <> С молотка продается тело мужское (Я часто ходил до войны на невольничий рынок, смотрел, как торгуют рабами); Помогу продавцу, - растяпа, он плохо знает свое дело. Джентльмены, взгляните на это чудо! Какую б цену ни дал покупатель - все будет мало; Для него земля готовилась квинтильоны лет, без живых существ, без растений; Для него непрерывно и точно вращались миры. В голове его - всеобъемлющий мозг; В ней и под ней - создаются герои; Взгляните на руки и ноги, красные, черные, белые, - у них такие умелые сухожилья и нервы; Их нужно все обнажить, чтоб вы могли их увидеть. Отличные чувства, зажженные жизнью глаза, отвага и воля, Слои грудных мускулов, позвоночник гибкий и шея, упругое мясо, крепкое телосложенье, А там, внутри, еще чудеса. Там, внутри, течет кровь, Та же самая древняя кровь! Та же самая алая кровь! Там бьется толчками сердце, - там все страсти, желанья, стремленья, порывы. (Иль, по-вашему, там их нет, раз не выражены они в аудиториях и гостиных?) То не один человек - то отец тех, что тоже станут отцами; В нем - исток государств многолюдных, республик богатых; В нем - несчетные вечные жизни, несчетные их воплощенья и радости. Разве знаете вы, кто родится от потомка его потомка в столетьях? (Разве можете вы узнать, углубившись в столетья, - от кого вы сами произошли?) <> 8 <> С молотка продается женское тело! И она не одна - в ней плодовитая мать матерей; Она породит сыновей, которые, вырастя, станут мужьями других матерей. Любили ль вы женское тело? Любили ль вы тело мужское? Разве не знаете вы, что это так у всех людей, у всех народов, во все времена, на всей земле? Если что-нибудь священно, то тело людей священно, Слава и сладость мужчины - признак мужественности здоровой; У мужчины, у женщины чистое, сильное, крепкое тело красивей красивейшего лица. Видели ль вы безумцев, сквернящих живое тело свое? Они не скроют себя и не могут скрыть. <> 9 <> О тело мое! Я не покину подобье твое в других людях, иль подобья твоих частей; Я верю - подобья твои возникают, проходят с подобьем души (что они - душа), Я верю - подобья твои возникают, проходят с моими стихами, что они - поэмы, Поэмы мужчины, женщины, ребенка, отрока, мужа, жены, отца, матери, юноши, девушки; Голова, шея, волосы, уши, барабанные перепонки; Глаза, ресницы, радужная оболочка, брови, пробужденье и дрема век; Губы, рот, язык, зубы, челюсти с их скрепленьем, Нос, переносица, ноздри, Щеки, виски, лоб, подбородок, горло, затылок; Сильные плечи, мужественная борода, лопатки, широкий обхват груди, Руки, подмышки, локоть, кости и мускулы рук. Запястье, суставы запястья, ладонь, пальцы - большой, указательный, ногти; Широкая грудь, курчавость волос на ней, грудная клетка, Ребра, живот, позвоночник и позвонки, Бедра, округлости бедер и корень мужской, Крепления сильных мышц, хорошо несущих туловище, Колени, коленная чашечка, голень, ступни, Лодыжки, подъем, подошва, пальцы ноги, пятка; Все очертанья, сложенье, все части моего, иль вашего, иль иного мужского иль женского тела, Легкие, желудок, кишки сладкие, чистые, Мозг с извилинами внутри черепной коробки, Клапаны сердца, сочувствие, влеченье полов, материнство, Женственность и все женское - и деторожденье, Чрево, грудные сосцы, молоко, слезы, смех, плач, взгляды любви и ее треволненья, Голос, жесты, язык, шепот и восклицанья, Пища, питье, пульс, пищеварение, пот, сон, ходьба, плаванье, Устойчивость ног, прыжок, наклон, обхват и сжиманье, Изменчивость очертаний губ и около глаз, Кожа, загар, волоски, веснушки, Влеченье странное при касанье рукой нагого тела, Реки артерий, дыханье, вдох и выдох. Красота стана и бедер сверху до самых колен, Алый сок внутри вас иль меня, кости и костный мозг, Чудесное выраженье здоровья; Я говорю, что все это поэмы и части не только тела, но и души, О, все это - сама душа! ^TЧАС БЕЗУМСТВУ И СЧАСТЬЮ^U Час безумству и счастью! О бешеная! О, дай же мне волю! (Почему эти бури и смерчи несут мне такую свободу? Почему я кричу среди молний и разъяренных ветров?) О, испить этот загадочный бред глубже всякого другого мужчины! О дикие и нежные боли! (Я завещаю их вам, мои дети, Я предлагаю их вам, о новобрачные муж и жена!), О, отдаться тебе, кто бы ни была ты, а ты чтобы мне отдалась наперекор всей вселенной! О, снова вернуться в рай! О женственная и застенчивая! О, притянуть тебя близко к себе и впервые прижать к тебе настойчивые губы мужчины. О загадка, о трижды завязанный узел, темный, глубокий омут, сразу распуталось все и озарилось огнем! О, наконец-то умчаться туда, где достаточно простора и воздуха! О, вырваться из цепей и условностей, - тебе из твоих, мне из моих. И, приобщаясь к Природе, вдруг нежданно-негаданно освободиться от всех жизненных тягот! Вытащить кляп изо рта, говори и кричи, что захочешь, Почувствовать, что наконец-то сегодня я совершенно доволен, и больше ничего мне не надо. Сорваться со всех якорей! Вольно мчаться! вольно любить! ринуться прямо в опасность! Бросить опасностям вызов, дерзко заигрывать с ними! Подниматься до самого неба любви, что судьбой предназначена мне! Взлететь туда вместе с моей опьяневшей душой! Если нужно, погибнуть, пропасть! Напитать весь остаток жизни этим часом полноты и свободы, Кратким часом безумства и счастья! ^TИЗ БУРЛЯЩЕГО ОКЕАНА ТОЛПЫ^U Из бурлящего океана толпы нежно выплеснулась ко мне одна капля И шепчет: "Люблю тебя до последнего дня моей жизни. Долгим путем я прошла, лишь бы взглянуть на тебя и прикоснуться к тебе. Ибо я не могла умереть, не взглянув на тебя хоть однажды, Ибо мне было так страшно, что я потеряю тебя". Ну вот, мы и повстречались с тобою, мы свиделись, и все хорошо. С миром вернись в океан, дорогая, Я ведь тоже капля в океане, наши жизни не так уж раздельны, Посмотри, как круглятся великие воды земли, как все слитно и как совершенно! Но по воле непреклонного моря мы оба должны разлучиться, И пусть оно разлучит нас на время, но оно бессильно разлучить нас навек; Будь терпелива - и знай: я славлю и сушу, и море, и воздух Каждый день на закате солнца, ради тебя, дорогая. ^TМЫ ДВОЕ, КАК ДОЛГО МЫ БЫЛИ ОБМАНУТЫ^U Мы двое, как долго мы были обмануты, Мы стали другими, мы умчались на волю, как мчится Природа, Мы сами Природа, и долго нас не было дома, теперь мы вернулись домой, Мы стали кустами, стволами, листвою, корнями, корою, Мы вросли в землю, мы скалы, Мы два дуба, мы растем рядом на поляне в лесу, Мы, дикие оба, пасемся средь дикого стада, мы, вольные, щиплем траву, Мы две рыбы, плывущие рядом, Мы как соцветья локуста, мы благоухаем в аллее по вечерам и утрам, Мы перегной растений, зверей, минералов, Мы хищные ястребы, мы парим в небесах и смотрим оттуда вниз, Мы два яркие солнца, мы планетарны и звездны, мы две кометы, Мы клыкастые четвероногие в чаще лесной, мы бросаемся одним прыжком на добычу, Мы два облака, мы целыми днями несемся один за другим, Мы два моря, смешавшие воды, веселые волны - налетаем одна на другую, Мы, как воздух, всеприемлющи, прозрачны, проницаемы, непроницаемы, Мы снег, мы дождь, мы мороз, мы тьма, мы все, что только создано землею, Мы кружились и кружились в просторах, и вот наконец мы дома, Мы исчерпали все, нам остались лишь воля да радость. ^TОДНАЖДЫ, КОГДА Я ПРОХОДИЛ ГОРОДОМ^U Однажды, когда я проходил по большому, многолюдному городу, я пытался внедрить в свою память его улицы, зданья, обычаи, нравы, Но теперь я забыл этот город, помню лишь некую женщину, которую я случайно там встретил, и она удержала меня, потому что полюбила меня. День за днем, ночь за ночью мы были вдвоем, - все остальное я давно позабыл, Помню только ее, эту женщину, которая страстно прилепилась ко мне, Опять мы блуждаем вдвоем, мы любим, мы расстаемся опять, Опять она держит меня за руку и просит, чтобы я не уходил, Я вижу ее, она рядом со мною, ее грустные губы молчат и дрожат. ^TЯ СЛЫШАЛ ВАС, ТОРЖЕСТВЕННО-НЕЖНЫЕ ТРУБЫ ОРГАНА^U Я слышал вас, торжественно-нежные трубы органа, в это воскресенье, проходя мимо церкви; Осенние вихри, в потемках, в лесу, я слышал ваши протяжные вздохи, и была в них такая тоска; Я слышал чудесного итальянского тенора в опере, я слышал сопрано в квартете; Ты, сердце моей любви, тебя тоже я слышал, когда ты обняла мою голову, Слышал твой пульс, как в ночной тишине он звенел над моим ухом бубенцами. ^TКОГДА Я, КАК АДАМ^U Когда я, как Адам, Крепко выспавшись, выхожу на рассвете из лесного моего шалаша, Посмотри на меня и послушай мой голос, подойди ко мне ближе, Тронь меня, тронь мое тело рукою, Не бойся тела моего. ^TИЗ ЦИКЛА "АИР БЛАГОВОННЫЙ"^U ^TДЛЯ ТЕБЯ, ДЕМОКРАТИЯ^U Вот я сделаю всю сушу неделимой, Я создам самый великолепный народ из всех, озаряемых солнцем, Я создам дивные страны, влекущие к себе, как магниты, Любовью товарищей, Вечной, на всю жизнь, любовью товарищей. Я взращу, словно рощи густые, союзы друзей и товарищей вдоль твоих рек, Америка, на прибрежьях Великих озер и среди прерий твоих, Я создам города, каких никому не разъять, так крепко они обнимут друг друга, Сплоченные любовью товарищей, Дерзновенной любовью товарищей. Это тебе от меня, Демократия, чтобы служить тебе, ma femme! Тебе, тебе я пою эти песни. ^TЭТИ ПЕСНИ ПОЮ Я ВЕСНОЙ^U Эти песни пою я весной, собирая цветы для влюбленных. (Кто лучше меня поймет влюбленных, все их радости и печали? И кто лучше меня может стать поэтом товарищества?) Собирая, я прохожу через сад мира и вскоре выхожу за ворота, А теперь я иду по берегу пруда, а теперь вброд, не боясь промочить ноги, А теперь вдоль ограды, близ которой навалены старые камни, подобранные на полях, (Полевые цветы, и сорняки, и лоза взобрались на камни, приукрыли их; я иду мимо), Все дальше и дальше в чащу леса, или просто слоняюсь летними вечерами, не думая, куда иду, В одиночестве вдыхаю земляной дух, временами останавливаюсь среди тишины, Мне кажется, что у меня нет спутников, но вскоре вокруг меня собирается целый отряд, Кто рядом, кто позади, кто обнимает меня, Это души милых друзей, умерших и живых, Их целая толпа, она все гуще, а я - посредине, Собирая, раздавая, распевая, я странствую вместе с ними, Сорву что-нибудь и брошу тому, кто ближе, на память обо мне, То сирень, то сосновую ветку, То выну из кармана мох, который свисал с виргинского дуба во Флориде, и я его там отодрал, То гвоздики, и лавра листы, и пук шалфея Или то, что я вытащил из воды, забравшись в пруд (Здесь я видел в последний раз того, кто нежно любит меня и теперь возвращается, чтобы никогда не расставаться со мной, А это, ах, этот корень аира должен стать символом нашего товарищества, Обменяйтесь им, юноши! И никогда не возвращайте его друг другу!), И кленовые прутики, и каштаны, и цветы диких апельсинов, И ветки смородины, и сливовый цвет, и ароматический кедр, Окруженный плотным облаком душ, Я прохожу, иногда указывая и касаясь, иногда отбрасывая от себя, Объясняя каждому, чем он будет владеть, давая каждому что-нибудь. Но то, что вытащил из воды на краю пруда, - это я приберег, Я одарю этим тех, кто способен любить, как я. ^TСТРАШНОЕ СОМНЕНЬЕ ВО ВСЕМ^U Страшное сомненье во всем, Тревога: а что, если нас надувают? Что, если наша вера и наши надежды напрасны И загробная жизнь есть лишь красивая сказка? И, может быть, то, что я вижу: животные, растения, холмы, люди, бегущие, блистающие воды, Ночное, дневное небо, краски и формы, может быть (и даже наверное), это одна только видимость, а настоящее нечто еще не открылось для нас. (Как часто они встают предо мной без покрова, будто затем, чтобы посмеяться надо мною, подразнить меня, Как часто я думаю, что ни я, ни другие не знаем о них ничего.) Но эти сомнения исчезают так странно перед лицом моих друзей, моих милых, Если тот, кого я люблю, пойдет побродить со мною или сядет рядом со мною, держа мою руку в своей, Что-то неуловимо-неясное, какое-то знание без слов и мыслей охватит нас и проникнет в нас, Неизъяснимой, неизъясняемой мудростью тогда я исполнен, тихо сижу и молчу, ни о чем уже больше не спрашиваю, Я все же не в силах ответить на свои вопросы обо всем, окружающем нас, о смерти и о жизни за гробом, Но что мне за дело до них, я спокойно сижу и хожу, Тот, чья рука в моей, разогнал мои тревоги вполне. ^TСУТЬ ВСЕЙ МЕТАФИЗИКИ^U Итак, джентльмены, Дабы слово мое осталось в ваших умах и воспоминаниях, Я открою вам суть и конечный итог всей метафизики. (Как старый профессор - студентам В заключение курса лекций.) Исследовав все системы, новые и древнейшие, греческие и германские, Исследовав и изложив Канта, а после - Фихте, Шеллинга и Гегеля, Изложив ученье Платона - и Сократа, который был выше Платона, Исследовав и изучив божественного Христа, который был неизмеримо выше Сократа, Я обозреваю сегодня все эти греческие и германские системы, Вижу все философии, христианские церкви и догматы вижу, И явственно вижу сущность Сократа и сущность божественного Христа - Их сущность - любовь человека к собрату, влечение друга к другу, Мужа - к любимой жене и детей - к родителям, Города - к городу и народа - к народу. ^TЛЕТОПИСЦЫ БУДУЩИХ ВЕКОВ^U Летописцы будущих веков, Вот я открою, что скрыто за этим бесстрастным лицом, и скажу вам, что написать обо мне. Напечатайте имя мое и портрет мой повесьте повыше, ибо имя мое - это имя того, кто умел так нежно любить, И портрет мой - друга портрет, страстно любимого другом, Того, кто не песнями своими гордился, но безграничным в себе океаном любви, кто изливал его щедро на всех, Кто часто блуждал на путях одиноких, о друзьях о желанных мечтая, Кто часто в разлуке с другом томился ночами без сна, Кто хорошо испытал, как это страшно, как страшно, что тот, кого любишь, может быть, втайне к тебе равнодушен, Чье счастье бывало: по холмам, по полям, по лесам пробираться, обнявшись, вдвоем, в стороне от других, Кто часто, блуждая по улицам с другом, клал себе на плечо его, руку, а свою к нему на плечо. ^TКОГДА Я УСЛЫХАЛ К КОНЦУ ДНЯ^U Когда я услыхал к концу дня, как имя мое в Капитолии встретили рукоплесканиями, та ночь, что пришла вослед, все же не была счастливою ночью, И когда мне случалось пировать или планы мои удавались, все же не был я счастлив, Но день, когда я встал на заре, освеженный, очень здоровый, и, напевая, вдохнул созревшую осень, И, глянув на запад, увидел луну, как она исчезала, бледнела при утреннем свете, И на берег вышел один, и, раздевшись, пошел купаться, смеясь от холодной воды, и увидел, что солнце восходит, И вспомнил, что мой милый, мой друг теперь на пути ко мне, о, тогда я был счастлив, И воздух стал слаще, и пища сытнее, и пригожий день так чудесно прошел, И с таким же весельем пришел другой, а на третий под вечер пришел мой друг, И ночь наступила, и все было тихо, и я слушал, как неторопливые волны катились одна за другою к земле, Я слушал, как шуршали-шипели пески и вода, будто шептали, меня поздравляя, Потому что, кого я любил больше всех, тот лежал рядом со мною, спал под одним одеялом со мною в эту прохладную ночь, И в тихих лунных осенних лучах его лицо было обращено ко мне, И рука его легко лежала у меня на груди, - и в эту ночь я был счастлив. ^TЯ ВИДЕЛ ДУБ В ЛУИЗИАНЕ^U Я видел дуб в Луизиане, Он стоял одиноко в поле, и с его ветвей свисали мхи, Он вырос один, без товарищей, весело шелестя своей темной листвой, Несгибаемый, корявый, могучий, был он похож на меня, Но странно мне было, что он мог в одиночестве, без единого друга, шелестеть так весело листвой, ибо я на его месте не мог бы, И я отломил его ветку, и обмотал ее мхом, И повесил ее на виду в моей комнате Не затем, чтобы она напоминала мне о милых друзьях (Я и без того в эти дни ни о ком другом не вспоминаю), Но она останется для меня чудесным знамением дружбы-любви, И пусть себе дуб средь широкого поля, там, в Луизиане, искрится, одинокий, под солнцем, Весело шумя своей листвой всю жизнь без единого друга, - Я знаю очень хорошо, что я не мог бы. ^TНЕЗНАКОМОМУ^U Незнакомый прохожий! ты и не знаешь, как жадно я смотрю на тебя, Ты тот, кого я повсюду искал (это меня осеняет, как сон). С тобою мы жили когда-то веселою жизнью, Все припомнилось мне в эту минуту, когда мы проходили мимо, возмужавшие, целомудренные, магнитные, любящие, Вместе со мною ты рос, вместе мы были мальчишками, С тобою я ел, с тобою спал, и вот твое тело стало не только твоим и мое не только моим. Проходя, ты даришь мне усладу твоих глаз, твоего лица, твоего тела и за это получаешь в обмен мою бороду, руки и грудь, Мне не сказать тебе ни единого слова, мне только думать о тебе, когда я сижу, одинокий, или ночью, когда я, одинокий, проснусь, Мне только ждать, я уверен, что снова у меня будет встреча с тобой, Мне только думать о том, как бы не утратить тебя. ^TВ ТОСКЕ И В РАЗДУМЬЕ^U В тоске и в раздумье сижу, одинокий, И в эту минуту мне чудится, что в других странах есть такие же люди, объятые тоской и раздумьем, Мне чудится, что стоит мне всмотреться, и я увижу их в Германии, в Италии, в Испании, во Франции Или далеко-далеко - в Китае, в России, в Японии, они говорят на других языках, Но мне чудится, что если б я мог познакомиться с ними, я бы полюбил их не меньше, чем своих земляков, О я знаю, мы были бы братьями, мы бы влюбились друг в друга, Я знаю, с ними я был бы счастлив. ^TКОГДА Я ЧИТАЮ О ГОРДЕЛИВОЙ СЛАВЕ^U Когда я читаю о горделивой славе, о победах могущественных генералов - я не завидую генералам, Не завидую президенту, не завидую богачам во дворцах, Но когда говорят мне о братстве возлюбленных - как они жили, Как, презирая опасность и людскую вражду, вместе были всю жизнь, до конца, Вместе в юности, в зрелом и старческом возрасте, неизменно друг к другу привязаны, верны друг другу, - Тогда опускаю я голову и отхожу поспешно - зависть съедает меня. ^TМЫ - МАЛЬЧИШКИ^U Мы - мальчишки, мы вдвоем, Неразлучные, гуляем, То на гору, то с горы, то на север, то на юг, Мы локтями пробиваемся, мы сжимаем кулаки, Мы радуемся нашей силе, и оружие при нас, Где придется, мы напьемся, и влюбляемся, и спим, А законов мы не знаем, каждый сам себе закон, То воруем, то деремся, то под парусом плывем, дышим воздухом, пьем воду и танцуем на прибрежье, И дрожат пред нами скряги, и рабы, и попы. ^TНЕТ НА МОЕМ СЧЕТУ^U Нет на моем счету облегчающей труд машины, Нет н других изобретений или открытий, Не завещать мне даров на постройку больницы или библиотеки, Меня не вспомянут за подвиг во славу Америки, Не будут чтить ни за ум, ни за пыльные книги на полках, - Лишь несколько солнечных песен я на земле оставлю Всем товарищам, всем влюбленным. ^TПРИСНИЛСЯ МНЕ ГОРОД^U Приснился мне город, который нельзя одолеть, хотя бы напали на него все страны вселенной, Мне снилось, что это был город Друзей, какого еще никогда не бывало, И превыше всего в этом городе крепкая ценилась любовь, И каждый час она сказывалась в каждом поступке жителей этого города, В каждом их слове и взгляде. ^TРАДИ ЧЕГО, ВЫ ДУМАЕТЕ, Я БЕРУСЬ ЗА ПЕРО?^U Ради чего, вы думаете, я берусь за перо? Прославить военный фрегат, величавый и стройный, проплывающий передо мною на всех парусах? Великолепие минувшего дня? Наступающей ночи? Или чванливую гордость и блеск большого города? Нет! Просто, чтоб рассказать, что я видел двух скромных людей, В тесной толпе, у причала, они расставались: Один, остававшийся, горячо целовал друга, А тот, уезжавший, крепко его обнимал. ^TЕСЛИ КОГО Я ЛЮБЛЮ^U Если кого я люблю, я нередко бешусь от тревоги, что люблю напрасной любовью, Но теперь мне сдается, что не бывает напрасной любви, что плата здесь верная, та или иная. (Я страстно любил одного человека, который меня не любил, И вот оттого я написал эти песни.) ^TТЫ, ЗА КЕМ, БЕССЛОВЕСНЫЙ^U Ты, за кем, бессловесный, я часто ходил повсюду, чтобы побыть близ тебя, Когда я шел с тобой рядом, или сидел невдалеке, или оставался с тобой в одной комнате, Ты и не думал тогда, какой тонкий огонь электрический играет во мне из-за тебя. ^TСЕЙЧАС, ПОЛНЫЙ ЖИЗНИ^U Сейчас, полный жизни, ощутимый и видимый, Я, сорокалетний, на восемьдесят третьем году этих Штатов, Человеку, через столетие - через любое число столетий от нашего времени Тебе, еще не рожденному, шлю эти строки, они ищут тебя. Когда ты прочитаешь их, я - раньше видимый - буду невидим, Теперь это ты - ощутимый, видимый, понимающий мои стихи, - ищешь меня, Ты мечтаешь, как радостно было бы, если бы я мог быть с тобой, стать твоим товарищем, Пусть будет так, как если бы я был с тобой. (И не будь слишком уверен, что меня с тобой нет.) ^TSALUT AU MONDE^U <> 1 <> О, возьми мою руку, Уолт Уитмен! Какое мельканье чудес! Какие краски и звуки! Какая цепь бесконечных звеньев, каждое связано с другим! Каждое слито со всеми, каждое вместе со всеми владеет землей. Какие просторы в тебе, Уолт Уитмен? Какие волны и земли возникли? Какие пояса, страны и люди? Какие дети, одни играют, другие спят? Кто эти девушки? Эти замужние женщины? Кто эти старые люди, что медленно движутся, опираясь друг на друга? Какие это реки? Какие леса и плоды? Как называются эти высокие горы в дымчатой мгле? Что за миллионы жилищ, наполненных людьми? <> 2 <> Во мне расширяется широта, удлиняется долгота; Азия, Африка, Европа - на востоке, а на западе - Америка; Выпуклость земного шара опоясал жаркий экватор, Земная ось вращает Северный полюс и Южный; Во мне - самый длинный день, солнце косо кружит, не скрываясь по целым месяцам, Во мне - полуночное солнце, оно не опускается за горизонт, Во мне - пояса, моря, водопады, заросли, вулканы, архипелаги, Малайские, полинезийские и вест-индские острова. <> 3 <> Что слышишь ты, Уолт Уитмен? Я слышу, как поет рабочий, как поет жена фермера, Я слышу вдали голоса детей и крики животных рано утром, Я слышу крик австралийцев в погоне за дикой лошадью, Я слышу, как пляшут испанцы в тени каштанов под звуки кастаньет, трехструнной скрипки, гитары, Я слышу непрерывный гул с Темзы. Я слышу буйные французские песни свободы, Я слышу певучий речитатив итальянского гондольера, Я слышу шелестящий шум саранчи, она, словно град из тучи, бьет по хлебам и травам Сирии, Я слышу, как грустный напев копта на закате припадает к темной груди кормильца Нила, Я слышу гортанный щебет мексиканца-погонщика и бубенчик мула, Я слышу призыв муэдзина-араба с высокого минарета, Я слышу возглас священника у алтаря и отклик баса и сопрано, Я слышу казачий окрик и голоса моряков, выходящих в Охотское море, Я слышу стоны тяжело бредущих рабов, скованных по двое и трое ножными и ручными цепями. Я слышу, как еврей читает псалмы и молитвы, Я слышу певучие мифы греков и суровые легенды римлян, Я слышу рассказ о божественной жизни и мученической смерти прекрасного бога Христа, Я слышу, как индус повествует своему ученику о любви, о битвах, изречениях, дошедших до наших дней от поэтов, писавших три тысячи лет назад. <> 4 <> Что видишь ты, Уолт Уитмен? Кого приветствуешь ты и кто друг за другом приветствует тебя? Я вижу чудесный шар, несущийся в пространстве, Я вижу на нем крошечные фермы, деревушки, руины, кладбища, тюрьмы, фабрики, дворцы, лачуги, хижины дикарей, шатры кочевников, Я вижу его затененную половину, где люди спят, и другую половину, освещенную солнцем, Я вижу волшебную смену света и тени, Я вижу дальние страны, такие же близкие, родные их жителям, как моя страна мне. Я вижу обильные воды, Я вижу высокие пики, вижу горные цепи Анд и Аллеган, Я вижу ясно Гималаи, Тянь-Шань, Алтай, Гаты, Я вижу гигантские вершины Эльбруса, Казбека, Базар-Дюзи, Я вижу Альпы Штирии, Карнийские Альпы, Я вижу Пиренеи, Балканы, Карпаты, Доврефьель и у моря вулкан Геклу, Я вижу Везувий и Этну, и Лунные горы, и Красные горы Мадагаскара, Я вижу пустыни Ливии, Аравии, Азии, Я вижу грозные айсберги Арктики, Антарктики, Я вижу океаны - Атлантический, Тихий, - воды Мексики, Бразилии, Перу, Воды Индостана, Китайское море, Гвинейский залив, Воды Японии, чудесную - бухту Нагасаки, охваченную подковой гор, Балтику, Ботнический залив, Каспий, берега Британии, Бискайский залив, Солнечное Средиземное море со всеми его островами, Белое море и море вокруг Гренландии. Я вижу моряков всего мира, Вижу, как борются они с бурями, как стоят ночью на вахте, Как безнадежно дрейфуют, как тяжко болеют. Я вижу парусники и пароходы всего мира, в портах и в плавании, Вижу, как огибают суда мыс Бурь, Зеленый мыс, мыс Гвардафуй, Бон и Богадор, Как плывут суда у мыса Дондра, и у мыса Лопатка, и в Зондском, и в Беринговом проливе, И у мыса Горн, и в Мексиканском заливе, и у Кубы, у Гаити, и в Гудзоновом и Баффиновом заливе, Как проходят суда пролив у Дувра, входят в залив Уош, Солуэй-Ферт, огибают мыс Клир, Лэндс-Энд, Как входят суда в залив Зейдер-Зе, Шельды, Как суда посещают и покидают Гибралтар, Дарданеллы, Как пробивают суда дорогу в северных льдах, Как плывут суда вниз и вверх по Оби, Лене, По Нигеру, Конго, по Инду, Брамапутре и Меконгу, Как стоят черные, быстроходные суда в портах Австралии, Стоят в портах Ливерпуля, Глазго, Дублина, Марселя, Лиссабона, Неаполя, Гамбурга, Бремена, Бордо, Гааги, Копенгагена, Как ожидают отплытия в Вальпараисо, Рио-де-Жанейро, в Панаме. Как стоят суда у причалов в Бостоне, Филадельфии, Балтиморе, Чарлстоне, Новом Орлеане, Галвестоне, Сан-Франциско. <> 5 <> Я вижу железные дороги всей земли, Я вижу железные дороги Великобритании, Европы, Я вижу их в Азии, Африке. Я вижу телеграфные линии всей земли, Я вижу нити известий о войнах, смертях, потерях, удачах, страстях всего человечества. Я вижу течение рек всей земли, Я вижу Амазонку и Парагвай, Я вижу четыре великих реки Китая - Амур, Желтую релу, Янцзы и Жемчужную, Я вижу, как текут Сена, Дунай, Луара, Рона и Гвадалквивир, Я вижу извивы Волги, Днепра, Одера, Я вижу тосканцев на Арно и венецианцев у реки По, Я вижу, как греческие моряки отплывают из залива Эгины. <> 6 <> Я вижу просторы древней Ассирии, Персии, Индии, Я вижу, как Ганг перекатывается через высокую гряду Саукары. Я вижу места, где божество воплощалось в человека, Где сменяли друг друга священники, оракулы, жрецы, брамины, сабеи, ламы, монахи, муфтии, проповедники, Вижу, как друиды шли по рощам Моны, вижу омелу и вербену, Вижу храмы, где покоятся мертвые боги, вижу древних прорицателей. Я вижу Христа, преломляющего хлеб на тайной вечере в окружении юношей и старцев, Вижу молодого божественного силача Геркулеса - он самоотверженно, долго работает и затем умирает, Вижу безгрешную привольную жизнь и несчастную судьбу прекрасного сына ночи, пышнотелого Вакха, Вижу Нефа, цветущего, всего в голубом, в венке из перьев, Вижу Гермеса, всегда нежданного, - он умирает, любимый всеми, и говорит народу: "Не надо меня оплакивать, Это не моя страна, из моей истинной страны я был изгнан, сейчас я туда возвращаюсь, Возвращаюсь в небесные сферы, куда каждый уйдет в свое время". <> 7 <> Я вижу поля сражений на всей земле - на них буйно растет трава, и цветы, и пшеница, Я вижу следы походов - недавних и древних. Я вижу безыменные руины - почтенные памятники неведомых событий, героев - летопись земли. Я вижу края, воспетые в сагах, Вижу сосны и ели, терзаемые северным ветром, Вижу гранитные валуны и утесы, вижу зеленые луга и озера, Вижу каменные могилы скандинавских воинов, Вижу, как они высятся по берегам немолчного океана, чтобы души мертвых, когда им надоедает пребывать в покое могил, выходили из них любоваться кипением волн, слушать штормы, ощущать бесконечность, свободу, деянье. Я вижу азиатские степи, Вижу могильники Монголии, вижу юрты калмыков и башкиров, Вижу племена кочевников с их стадами, Вижу плоскогорья, прорезанные лощинами, вижу джунгли и пустыни, Вижу верблюдов, диких коней, стаи дроф, отары курдючных овец, стада антилоп, вижу степного волка. Я вижу горы Абиссинии, Вижу, как там щиплют траву козы, растет инжир, тамаринд и финиковая пальма, Вижу посевы теффа, отливающие золотым и зеленым. Я вижу бразильских вакейро, Вижу, как боливиец поднимается на гору Сората, Вишу, как гаучо, несравненный наездник, скачет по равнине с лассо на руке, Вижу, как гонятся по пампасам за диким скотом, добывая шкуры. <> 8 <> Я вижу снега и льды, Вижу остроглазых самоедов и финнов, Вижу охотника на тюленей - он в лодке, он уже кинул гарпун, Вижу, как житель Сибири едет на легких нартах, с собачьей упряжкой, Вижу добытчиков нерпы, китобоев на крайнем юге Тихого океана и в Северной Атлантике, Вижу скалы, ледники, стремительные потоки и долины Швейцарии, - зима там долга, нелегко от селенья к селенью добраться. <> 9 <> Я вижу города земли, я живу в них, какой бы то город ни был: Я - истинный парижанин, Я житель Вены и Петербурга, Берлина и Константинополя, Я поселяюсь в Аделаиде, Сиднее, Мельбурне, Я в Лондоне, Манчестере, Бристоле, Эдинбурге, Лимерике, Я в Мадриде, Кадиксе, Барселоне, Опорто, Лионе, Брюсселе, Берне, Франкфурте, Штутгарте, Турине, Флоренции, Я на улицах Москвы, Кракова, Варшавы - или еще на север, - в Христиании, или Стокгольме, или в сибирском Иркутске, или где-то в Исландии, Я опускаюсь на все эти города и вновь поднимаюсь. <> 10 <> Я вижу туман над неведомыми странами, Вижу дикарей, вижу луки и стрелы, отравленные наконечники и фетиши. Я вижу города Африки и Азии, Вижу Алжир, Триполи, Дерну, Могадор, Тимбукту, Монровию, Вижу толпы Пекина, Кантона, Бенареса, Дели, Калькутты, Токио, Вижу негра Либерии в хижине, и дагомейца и ашантийца в хижине, Вижу турка - он курит опий в Алеппо, - Вижу красочные толпы на базарах Хивы и Герата, Вижу Тегеран, вижу Маскат и Медину и в зыбучих песках с трудом пробирающиеся караваны, Вижу Египет и египтян, пирамиды и обелиски, Я вглядываюсь в надписи, высеченные на плитах песчаника или гранита, рассказывающие о царях-победителях, о древних династиях, Я вижу Мемфис и его саркофаги - в них мумии, туго обвернутые в льняную ткань, лежат много столетий, Я гляжу на убитого в сраженье фиванца - у него большие выпуклые глаза, скошена шея, руки скрещены на груди. Я смотрю на всех подневольных, на слуг за работой, Я смотрю на всех, кто томится в тюрьмах, Смотрю на калек, какие ни есть на земле, На слепых, глухонемых, на кретинов, горбунов и помешанных, На пиратов, воров, предателей, убийц и работорговцев - какие ни есть на земле, - На беспомощных детей, на беспомощных стариков и старух. Я вижу мужчин и женщин повсюду, Я вижу светлое братство мыслителей, Я вижу творческий дух человечества, Вижу плоды упорства и трудолюбия рода людского, Я вижу все звания, все цвета кожи, варварство и цивилизацию - я иду к ним, никого не чуждаясь, Я приветствую всех, кто живет на земле. <> 11 <> Кто бы ты ни был! Ты, англичанка или англичанин! Ты, сын могучих славянских племен и царств! Ты, русский в России! Ты, пришедший из темных глубин, чернокожий, с божественной душой африканец - рослый, благородных пропорций, с чудесно изваянной головой - у тебя высокое назначение, такое же высокое, как у меня! Ты, норвежец! Швед! Датчанин! Исландец! Ты, житель Пруссии! Ты, испанец в Испании! Ты, португалец! Ты, француженка или француз во Франции! Ты, бельгиец! Ты, влюбленный в свободу сын Нидерландов (от твоего корня пошел и мой собственный род), Ты, стойкий австриец! Ты, ломбардец! Мадьяр! Богемец! Крестьянин из Штирии! Вы, кто живет по Дунаю! Ты, рабочий с Рейна, Эльбы, Везера! И ты, работница! Ты, сардинец! Баварец! Шваб! Саксонец! Румын! Болгарин! Ты, житель Рима! Неаполя! Греции! Ты, стройный и гибкий матадор на арене в Севилье! Ты, не ведающий законов горец Тавра или Кавказа! Ты, бухарец, стерегущий в полях табуны кобылиц и жеребцов! Ты, изящный перс, на всем скаку с седла посылающий стрелы в цель! Ты, китаец или китаянка в Китае! Ты, татарин в Татарии! Вы, женщины всей земли, делающие свое дело! Ты, еврей, на старости лет пустившийся в опасное странствие, чтобы хоть раз взглянуть на Сирийскую землю! Вы, евреи всех стран, ждущие своего мессию! Ты, задумчивый армянин, размышляющий где-нибудь на Евфрате! Мечтательно разглядывавший развалины Ниневии! Поднимающийся на Арарат! Ты, усталый паломник, с радостью завидевший вдали сиянье минаретов Мекки! Вы, шейхи, правящие своими семьями и племенами от Суэца до Баб-эль-Мандеба! Ты, садовник, лелеющий свои оливы в садах Назарета, Дамаска, Тиверии! Ты, тибетский купец, торгующий в диких горах или в лавках Лхасы! Вы, японцы, мужчины и женщины! Ты, житель Мадагаскара, Цейлона, Суматры, Борнео! Вы, жители Азии, Африки, Европы, Австралии, всех континентов! Вы, кто живет на бесчисленных островах и архипелагах! Вы, люди грядущих столетий, которые услышат меня! И вы, кто б вы ни были и где бы ни жили, кого я не назвал! Привет вам! Привет и любовь от меня и Америки! Каждый из нас неминуем, Каждый из нас безграничен - каждый из нас обладает правом на эту землю, Каждый из нас несет в себе вечные цели земли, Каждый из нас в равной мере божественен. <> 12 <> Ты, готтентот, с твоим щелкающим языком! Вы, толпы людей с круто вьющимися волосами, Вы, рабы, истекающие потом и кровью! Вы, африканцы с непроницаемо темными, резкими лицами! Вы, бедные кобу, на которых все смотрят с высокомерием, хотя у вас есть и язык и душа! Вы, низкорослые камчадалы, гренландцы, лапландцы! Ты, австралиец, голый, с грязновато-красной кожей, с выпяченными губами, униженный, вечно в поисках пропитанья! Ты, кафр, бербер, суданец! Ты, изможденный пустыней, невежественный бедуин! Вы, зачумленные толпы Мадраса, Нанкина, Кабула, Каира! Ты, темный насельник Амазонки! Ты, патагонец! Ты, житель Фиджи! Я не ставлю и вас слишком низко по сравнению с другими, Я не скажу против вас ни слова, как бы вы ни отстали (В свое время вы двинетесь вперед и встанете рядом со мною). <> 13 <> Моя душа, полная состраданья и решимости, пронеслась над всею землей; Я всюду искал равных себе, дорогих друзей, и нашел их - они ждут меня всюду, Я уверен: что-то божественное делает их равными мне. Я поднимался вместе с вами, туманы, плыл к далеким континентам и опускался там вместе с вами, Я дул вместе с вами, ветры, Я припадал к каждому берегу вместе с вами, воды, Я протекал вместе с вами, потоки и реки земли, Я замедлял свой полет на полуостровах и высоких скалах, чтоб крикнуть оттуда: "Salut au Monde!" Во все города, куда проникает свет и тепло, проникаю и я, Ко всем островам, куда птицы стремят свой полет, стремлю свой полет и я. Всем, всем от имени Америки Я протягиваю высоко поднятую руку, подаю знак, Чтобы он был виден вечно повсюду, Из всех городов и селений, из всех жилищ человека. ^TПЕСНЯ БОЛЬШОЙ ДОРОГИ^U <> 1 <> Пешком, с легким сердцем, выхожу на большую дорогу, Я здоров и свободен, весь мир предо мною, Эта длинная бурая тропа ведет меня, куда я хочу. Отныне я не требую счастья, я сам свое счастье, Отныне я больше не хнычу, ничего не оставляю на завтра н ни в чем не знаю нужды, Болезни, попреки, придирки и книги оставлены дома, Сильный и радостный, я шагаю по большой дороге вперед. Земля, - разве этого мало? Мне не нужно, чтобы звезды спустились хоть чуточку ниже, Я знаю, им и там хорошо, где сейчас, Я знаю, их довольно для тех, кто и сам из звездных миров... <> 2 <> Ты, дорога, иду по тебе и гляжу, но мне думается, я вижу не все, Мне думается, в тебе много такого, чего не увидишь глазами. Здесь глубокий урок: все принять, никого не отвергнуть, никому не отдать предпочтенья, Курчавый негр, невежда, преступник, больной - всякому открыта она; Роды, кто-то бежит за врачом, нищий ковыляет, шатается пьяный, рабочие шагают гурьбой и смеются. Подросток, удравший из дому, экипаж богача, расфуфыренный франт, жених, увозящий невесту тайком от родни, Торгаш, что спешит спозаранку на рынок, погребальные дроги, мебель, что перевозится в город, а другая - из города, Они проходят, и я прохожу, и все проходит, и никто никому не помеха, Я никого не отвергну, все будут дороги мне. <> 3 <> Ты, воздух, без тебя мне ни говорить, ни дышать! Вы, предметы, творцы моих мыслей, дающие им отчетливый облик! Ты, свет, что окутал меня и все вещи нежным и ровным дождем! Вы, торные кривые тропинки, бегущие рядом с дорогой! Я верю, в вас таится незримая жизнь, ибо вы так дороги мне. Вы, тротуары, мощенные плитами! вы, крепкие каменные обочины улиц! Вы, пароходики! вы, доски и столбы пристаней! вы, суда в строительных лесах! вы, корабли на рейде! Вы, вереницы домов! вы, фасады, пронзенные окнами! вы, крыши! Вы, крылечки и парадные подъезды! вы, железные решетки перед домами! Вы, окна, чья прозрачная скорлупа может так много открыть нашим взорам! Вы, двери и ступеньки, ведущие к ним! вы, своды и арки домов! Ты, серый булыжник нескончаемых мостовых! вы, перекрестки, исшарканные ногами прохожих! Много прикосновений вы впитали в себя и втайне передаете их мне, Вы населены и живыми и мертвыми, их образы встают предо мной, как друзья. <> 4 <> Земля простирается по правую руку и по левую руку, Яркая картина встает предо мною, в ней каждая подробность - совершенство, Музыка начинает звучать, когда нужно, а когда не нужно, умолкает, Ликующий голос дороги, радостное, свежее чувство дороги. Говоришь ли ты мне, о дорога: "Не уходи от меня"? Говоришь ли ты мне: "Не дерзай уходить - если уйдешь, ты пропал"? Говоришь ли ты мне: "Не расставайся со мною, ведь я так гладко утоптана и по мне так удобно шагать"? "О большая дорога! - говорю я в ответ. - Я не прочь расстаться с тобою, но я тебя очень люблю, Ты выражаешь меня лучше, чем я сам выражаю себя, Ты больше для меня, чем та песня, которая создана мной". Я думаю, геройские подвиги все рождались на вольном ветру и все вольные песни - на воздухе, Я думаю, я мог бы сейчас встать и творить чудеса, Я думаю: что я ни встречу сейчас на дороге, то сразу полюбится мне, И кто увидит меня, тот полюбит меня, И кого я ни увижу сейчас, тот должен быть счастлив. <> 5 <> Отныне я провозглашаю себя свободным от мнимых преград и уз, Иду, куда вздумаю, - сам себе полный хозяин, наделенный неограниченной властью, Прислушиваясь к тому, что мне скажут другие, внимательно вникая в их речи, Размышляя, изучая, обдумывая снова и снова, Мягко и учтиво, но с непреклонной решимостью освобождаю себя от тех пут, которые могли бы меня удержать. Большими глотками и я глотаю пространство, Запад и восток - мои, север и юг - мои. Я больше, чем я думал, я лучше, чем я думал, Я и не знал, до чего я хорош. Всюду видится мне красота. Вновь я могу повторить и мужчинам и женщинам: вы сделали мне столько добра, и я хочу отплатить вам добром, Все, что я добуду в пути, я добуду для себя и для вас, Я развею себя между всеми, кого повстречаю в пути, Я брошу им новую радость и новую грубую мощь, И кто отвергнет меня - не опечалит меня, А кто примет меня - будет блажен и дарует блаженство и мне. <> 6 <> Если бы тысяча великолепных мужчин предстали сейчас передо мною, это не удивило бы меня. Если бы тысяча красивейших женщин явились сейчас передо мною, это не изумило бы меня. Теперь я постиг, как создать самых лучших людей: Пусть вырастают на вольном ветру, спят под открытым небом, впитывают и солнце и дождь, как земля. Здесь раздолье для геройского подвига (Для подвига, что покоряет сердца всех на свете людей; Столько в нем воли и силы, что он сводит насмарку законы и глумится над всеми властями, И все возражения смолкают перед ним). Здесь испытание мудрости; Не в школах окончательно испытывать мудрость: Те, у кого она есть, не могут передать ее тем, у кого ее нет. Вся мудрость - в душе, ее нельзя доказать, она сама обнаружит себя, И мудрость в каждом предмете, явлении, качестве, и больше ничего ей не надо, В ней свидетельство реальности и бессмертия мира, а также его