Перевод с французского Геннадия Русакова *
I
"В его строке -- свинец. В его горячих венах
Неистовая желчь течет".
А я двенадцать лет в долинах сокровенных
Копил стиха блаженный мед.
Придет моя пора -- и я раскрою улей,
И подтвердит мой каждый слог:
Не мщение, не злость в меня глагол вдохнули.
Когда-то страстный Архилох,
Обманутый в любви двурушничеством тестя,
Могучим ямбом прогремел.
Мне ни к чему Ликамб, я не для этой мести
Строку оттачивать умел.
Я не метал громов из мелочной гордыни.
Мне лишь отчизна дорога.
А снизойдет к ней мир -- и желчь во мне остынет.
Мой гнев -- законности слуга.
Мне против грязных гидр, на страх Питонам черным
Огнем и сталью потрясать.
Безжалостно давить, давить гадюк тлетворных --
Чтоб человеку жизнь спасать.
II
Кому ты, Пантеон, распахиваешь своды
И раскрываешь купола?
Что так слезлив Давид, кому несет в угоду
Кисть, что божественной слыла?
О небо! О судьба! Поверить ли фортуне?
О гроб, залитый морем слез!
А как небось Барер стенает на трибуне --
Аж пафос в клочья, на износ!
Ну, шуму по стране! Набат, сердца пылают,
Негодованье души жжет.
Вот якобинцы им рыданья посылают.
Бриссо, который не солжет,
Твердит, что углядел, как в смраде испарений
Свернулся пеленою мрак:
Клубилась кровь и слизь каких-то испражнений,
Рожденных мерзостью клоак.
А это к праотцам зловещей, грязной тенью
Душа Марата отбыла...
Да, женская рука и впрямь во дни цветенья
Такую жизнь оборвала!
Доволен Кальвадос. Но эшафот в накладе:
Петле за сталью не поспеть.
Кинжал и Пелетье успел туда ж спровадить...
С Маратом есть о чем жалеть:
Он, как никто, любил чужую кровь, страданья.
Скажи "подлец" -- в ответ кричат
"Бурдон!" и "Лакруа!"... Достойные созданья...
Но первым все же был Марат.
Да он и был рожден под виселичной сенью,
Петли надежда и оплот.
Утешься, эшафот. Ты -- Франции спасенье.
Тебе Гора вот-вот пришлет
Героев на подбор -- шеренгой многоликой:
Лежандр (его кумир -- Катон),
Заносчивый Колло -- колодников владыка,
За ними Робеспьер, Дантон,
Тюрьо, потом Шабо -- переберешь все святцы:
Коммуна, суд и трибунал.
Да кто их перечтет? Тебе б до них добраться...
Ты б поименно их узнал.
С отходной сим святым, достойным сожалений,
Пришел бы Анахарсис Кло,
А может, Кабанис, другой такой же гений --
Хотя б Грувель, не то Лакло.
Ну, а по мне, пускай надгробные тирады
Произнесет добряк Гарат.
Но после ты их всех низвергни в темень ада --
Долизывать Марату зад.
Да будет им земля легка в могильном мраке,
Под сенью гробовой доски:
Глядишь, тогда скорей отроют их собаки --
Растащат трупы на куски!
Гражданин Архилох Мастигофор
III
Я слышал -- изменив холодному презренью,
Разгорячились вы всерьез,
Когда вам "Монитер" дурацкое творенье
Глупца Барера преподнес.
Труды педанта вас вконец разволновали,
А стыд и страх ввели во грех,
И вы его при всех фракийцем обозвали, --
Мол, перепортил женщин всех.
К тому же говорят... Но я-то полагаю,
Что честь, краса в глазах молвы
Любым наветам вас всечасно подвергают...
Однако, сказывают, вы
Хоть шепотом, но все ж по адресу подонка
К фигурам, истинно мужским,
Добавили "подлец", "сутяжная душонка"
И пару слов, подобных им.
Вам это не к лицу. Пусть он таков, но все же...
Не дело черни подражать.
Забудьте их язык. Бесстыдство речи может
Бесстыдство дела поддержать.
IV
Безвестность подлости казалась им укрытьем...
· · · · · · · · · · · · · · · · · ·
Но колченогий слог карающей эподы
Их неминуемо найдет.
Ты, Парос -- диамант, накрытый синим сводом,
Слепящий зрак эгейских вод.
В подземной тишине вершит Природа дело,
Ее работе нет конца.
Зато из недр твоих выходит мрамор белый
Для кропотливого резца.
А чтобы высший срам запечатлели строчки,
Есть мрамор-ямб, есть сталь в пере.
Так прокали его, готовь его к отточке!
Сын Архилоха, встань, Андре!
Не опускай свой лук -- он устрашенье сброда.
Пусть, унаследовав твой стих,
Грядущие века, всесущая природа
Заголосят при виде их:
-- У, свора подлецов! Чудовищ! Прокаженных,
В пылу резни и грабежей
Привыкших вымещать свой страх на слабых женах,
Не умертвляющих мужей,
На нежных сыновьях и на отцах несчастных,
Уже бессильных их спасти,
На братьях, чья вина -- в усилиях напрасных
От братьев муку отвести!
Жизнь и у вас одна... всего одна, вампиры!
И вы искупите лишь раз
Страдания и прах, рыданья и руины --
Все, проклинающее вас!
V
Но вот они живут, а наша скорбь, владыка,
К тебе в мольбах не прорвалась.
И лишь поэт, о Бог, могучий в ратной силе,
Пленен, предсмертно одинок,
Приладив на стихи пылающие крылья
Громов, что ты метнуть не смог,
Откликнулся на зов достоинства и чести,
Вверяя судьям сатаны
Лжесудей, чьи суды -- резня на лобном месте,
Вина -- в отсутствии вины.
Дай мне, владыка, жизнь! Тогда-то эта свора
Закрутится от стрел моих!
И не укрыться им в безвестности позора:
Я вижу, я лечу, я их уже настиг.
VI
· · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·
На двадцати судах с едва прикрытым днищем --
Чтоб выбить посреди реки --
Тех пленников везли в цепях, в последнем сраме...
И всех Луара приняла:
Проконсулу Карье, под винными парами,
По нраву скорые дела.
Вот этих слизняков, приказчиков разбоя --
Фукье, Дюма, как на подбор, --
Где, что палач и вор, равны между собою
Судья, присяжный, прокурор, --
У, как я их хлестал, багровых от разгула,
Когда, вином воспалены
И похотью томясь, они сидят оснуло,
Лоснятся, хвастают, пьяны,
Сегодняшней резней и завтрашним разором,
Перечисленьем подлых дел,
И радуются им, и песни тянут хором!
А для утехи потных тел --
Лишь руку протянул, лишь губы захотели --
Красотки вмиг разгонят хмель:
Поверженных забыв, они из их постели
К убийцам прыгают в постель.
Продажный этот пол слепит приманка славы.
Он -- победителю вприклад.
Все, кто б ни победил, у женщин вечно правы:
На шее палачей висят,
В ответ на поцелуй губами ищут губы.
Сегодня наглая рука
Уже не встретит здесь ей недоступных юбок,
Стальной булавки у соска.
Раскаяние -- ад, где ищут искупленья.
Но тут не каются, а пьют.
Ночами крепко спят, не зная сожаленья,
И снова кровь наутро льют.
Неужто же воспеть кому-нибудь под силу
То, чем бахвалится бандит?
Они смердят, скоты: копье, что их пронзило,
Само, тлетворное, смердит.
VII
Когда войдет баран в пещерный сумрак бойни
И поглотит его проем --
Отара, пастухи, последний пес конвойный
Уже не думают о нем.
Мальчишки, что за ним, гоняясь, ликовали,
Красоток разноцветный рой --
Они его вчера умильно целовали,
Украсив пестрой мишурой, --
Не вспомнят про него, когда мягка котлета.
Что в бездне помощи искать?
Мне ясен мой удел. Не надо ждать ответа.
Пора к забвенью привыкать.
Как тысячу других, отрезанных от мира,
Назавтра, стадо поделя,
Разделают меня и выкинут для пира
Клыкам народа-короля.
А что могли друзья? Рукой родной и близкой,
Мой истомленный дух леча,
В решетку передать случайную записку
Да золотой для палача...
Живущий должен жить. Не мучайтесь виною.
Живите счастливы, друзья.
Вам вовсе ни к чему спешить вослед за мною.
В другие времена и я
Отвел бы, верно, взгляд от страждущих в неволе,
Не замечая скорбных глаз.
Сегодня мой черед кричать от этой боли,
Да будет жизнь светла для вас.
VIII
· · · · · · · · · · · · · · · · · · · · ·
Живем и мы. А что ж. Наверно, так и надо.
Едим и спим в последний час.
Покуда смерть-пастух выгуливает стадо,
Пока топор не выбрал нас,
Тут сплетничают, пьют, мужьям очки втирают,
Ревнуют, пакости творят,
За картами сидят и юбки задирают,
Кропают вирши и острят.
Вон кто-то шар надул: он прыгает, летучий,
Набитый ветром, без помех,
Как речи семисот пошлейших недоучек --
Меж них Барер ученей всех,
А рядом мельтешат, острят и колобродят
Политиканы, болтуны.
Но заскрипела дверь -- и на порог выходит,
Среди внезапной тишины,
Казенный поставщик кормов для тигров-судей...
Чье нынче выпало число?
Кто ляжет под топор? И леденеют груди...
И облегченно: пронесло!
Бесчувственный глупец, тебе -- назавтра срок!
· · · · · · · · · · · · · · · · · ·
IX
Погас последний луч, пора заснуть зефиру.
Прекрасный день вот-вот умрет.
Присев на эшафот, настраиваю лиру.
Наверно, скоро мой черед.
Едва успеет час эмалью циферблата
С привычным звоном пропорхнуть,
За шестьдесят шагов, которым нет возврата,
Проделав свой недолгий путь,
Как непробудный сон смежит мои ресницы,
И прежде чем вот этот стих
В законченной строфе с другим соединится,
Наступит мой последний миг:
Войдет вербовщик душ, посланец смерти скорой.
Под гоготанье солдатни
Он выкликнет меня в потемках коридора,
Где я отмериваю дни,
Оттачивая строк карающие пики --
Коплю бессильные слова, --
И рифма на губах затихнет в полувскрике,
Запястья стиснет бечева.
Через толпу друзей по тесноте прохода
Проволокут меня силком.
Я был одним из них до страшного прихода,
Но я им больше не знаком.
Что ж, я пожил свое. Свобода побуждений,
Мужская честь и прямота,
Святые образцы ушедших поколений,
Блаженства робкая мечта,
Фемиды грозный лик над кровью преступленья,
Высокой жалости урок,
Деянья старины, не знающие тленья,
Горячность дружественных строк --
Их в мире больше нет! На что мне жить на свете,
Где верховодят ложь и страх?
О трусы, только мы одни за все в ответе!
Прощай, земля! Прими мой прах.
Довольно мешкать, смерть! Утишь мои мученья.
Ты впрямь, душа, погребена
Под грузом бед? Но жить -- такое наслажденье!
И жизнь моя еще нужна.
Кто честен -- тот, судьбой гоним несправедливо,
Уже готовый в землю лечь,
Не опускает глаз, и так же горделива
Его бестрепетная речь.
Но если не дано изменчивой судьбою
Мечом потешиться в бою --
Чернила под рукой, а боль всегда со мною.
Из них оружие скую!
И если, Правота, ни помышленьем тайным,
Ни просто словом невпопад,
Ни жестом, ни хотя б сомнением случайным
Перед тобой не виноват,
И если жжет тебя больнее всякой боли
Тысячеустая хвала
Деяньям подлецов, ревнителей неволи, --
Спаси меня! В разгуле зла
Я мститель твой, я длань, разящая громами!
Уйти, не отстреляв колчан,
Не растоптав в грязи, в стыду, в позоре, в сраме
Мерзавцев, сеющих обман, --
Кладбищенских червей, дорвавшихся до тела
Несчастной Франции? Сюда,
Мое перо, мой крик, мой гнев -- пора, за дело!
Когда б не вы -- что я тогда?
Вы жаркая смола, питающая пламя,
Хоть факел выгорел до дна.
Я в муках, но живу, я неразлучен с вами.
Надежды мощная волна
Меня несет. Без вас и жизнь -- одна отрава:
Тоски ощеренная пасть,
Соратники в ярме, палаческая слава
Лжеца, палаческая власть,
Достойных нищета, изгнанников могилы,
Закона пакостная ложь...
И в этом жить?! Ну нет! Всегда достанет силы
Всадить в себя кинжал! Так что ж?
Неужто никого -- почтить хотя бы словом
Полегших жертвами резни
И осушить глаза их сыновьям и вдовам,
Чтоб окровавленные дни
Пугали палачей упорством возвращенья,
Как неизбытая вина,
Чтоб их нашла в аду трехвостка отомщенья,
Уже для них припасена?
Чтоб плюнуть им в лицо, мученье их смакуя?..
Смерть, не стучись! Я отопру.
Страдай, гневись, душа, отмщения взыскуя!
Плачь, Доблесть, если я умру.
ПРИМЕЧАНИЯ
I
Когда-то страстный Архилох... -- древние греки считали Архилоха (вторая
половина VII в. до н.э.) великим лирическим поэтом. Сватаясь к дочери
паросского богача Ликамба, Архилох получил грубый отказ. В отместку за это
он осыпал Ликамба оскорбительными стихами, написанными новым размером --
ямбом. Опозоренный Ликамб покончил с собой. (Здесь и далее прим. перев.)
II
Давид, Жак Луи (1748--1825) -- знаменитый французский
живописец-классицист, близкий друг Робеспьера, один из видных деятелей
Конвента. Его кисти принадлежит картина "Смерть Марата". Прах последнего, по
предложению художника, поддержанному Конвентом, был перенесен в Пантеон.
Барер де Вьезак, Бертран (1755--1841) -- член Комитета общественного
спасения, видный деятель Конвента. Известен своим красноречием, равно как
экстремизмом своих заявлений в Конвенте, снискавших ему прозвище "Анакреон
гильотины". Участник Термидора, позднее эмигрировал в Бельгию.
Бриссо, Жак Пьер (1754--1793) -- видный политический деятель, депутат
Конвента, жирондист. Отправлен на гильотину по решению Конвента.
Да, женская рука... -- имеется в виду Шарлотта Корде, убийца Марата.
Доволен Кальвадос -- после убийства Марата ходил слух, что оно
организовано жирондистами, укрывшимися в Кальвадосе.
Пелетье -- Лепелетье де Сен-Фаржо, Луи Мишель (1760--1793) -- видный
деятель якобинцев. Заколот роялистом, так как был в числе депутатов
Конвента, голосовавших за смертную казнь Людовику XVI. В январе 1793 года
останки Лепелетье перенесены в Пантеон. Этот эпизод Великой французской
революции запечатлен Давидом в картине "Последние минуты Мишеля Лепелетье де
Сен-Фаржо".
Бурдон де ля Кроньер, Леонар (1754--1807) -- член Конвента,
враждовавший как с Робеспьером, так и с жирондистами.
Лакруа -- Делакруа, Жан Франсуа (1753--1794) -- дантонист, обезглавлен
одновременно со своим знаменитым другом.
Лежандр, Луи (1752--1797) -- якобинец, парижский мясник, один из
ближайших друзей Дантона. 9 термидора был среди противников Робеспьера.
Колло д'Эрбуа, Жан Мари (1749--1796) -- видный деятель якобинской
диктатуры, член Комитета общественного спасения. Принимал участие в
усмирении мятежа в Лионе, где несколько сот мятежников были расстреляны, так
как Колло считал, что гильотина работает слишком медленно. В ведении Колло
находились каторжные тюрьмы, на что намекает Шенье. Участник
термидорианского переворота. Позднее отправлен на каторгу, где и скончался.
Тюрьо де ля Розьер, Жак Алексис (1753--1829) -- депутат Конвента,
близкий друг Дантона.
Шабо д'Алье, Жорж Антуан (1758--1819) -- депутат Конвента, член
Трибунала. Автор работ по юриспруденции, при Наполеоне -- участник
разработки гражданского кодекса Франции.
Анахарсис Кло -- Дю Валле-де-Грас Клоотс (Кло -- у Шенье), Жан Батист
(1755--1794) -- якобинец, депутат Конвента. Именовал себя "оратором всего
человечества". Немец по национальности, Клоотс принял французское
гражданство. Взял имя Анахарсиса -- в честь скифского философа (ок. VI в. до
н.э.), долгое время жившего в Афинах. Казнен по приговору революционного
трибунала.
Кабанис, Пьер Жан Жорж (1757--1808) -- врач и философ, друг Мирабо,
философа-просветителя Кондорсе. Один из авторов наполеоновской конституции
VIII года, следующим образом определивший ее суть: "Все делается для народа
и во имя народа, ничто не делается его собственными руками и под его
неразумную диктовку".
Грувель, Филип Антуан (1758--1806) -- литератор и дипломат, секретарь
Временного исполнительного комитета. В этом качестве зачитывал смертный
приговор Людовику XVI.
Лакло -- Шодерло де Лакло, Пьер Амбруаз Франсуа (1741--1803) --
писатель (автор романа "Опасные связи") и политический деятель, якобинец.
Выступал за низложение и казнь короля.
Гарат (правильнее Гара), Доминик Жозеф (1749--1833) -- адвокат,
профессор истории, в 1793 году был министром юстиции, затем внутренних дел
Республики, после 9 термидора оставил пост. Впоследствии стал сторонником
Наполеона, который даровал ему титул графа.
Архилох Мастигофор -- псевдоним, взятый Шенье в честь первого автора
ямбов. Мастигофор (греч.) -- вооруженный бичом блюститель порядка на улицах,
в общественных местах и т.п.
III
...Разгорячились вы всерьез... -- личность адресата этого послания не
установлена.
IV
Ты, Парос... -- на острове Парос, в Эгейском море, добывается
знаменитый белый мрамор.
VI
Карье, Жан Батист (1756--1794) -- якобинец, участник усмирения мятежей
в Нормандии и Бретани. Назначенный проконсулом в Нант, прославился своей
жестокостью при расправах с мятежниками. Отозванный Робеспьером в Париж,
вскоре предстал перед революционным трибуналом, который приговорил его к
смертной казни на гильотине.
Фукье-Тенвиль, Антуан Кентен (1746--1795) -- известен своей
непримиримостью на посту прокурора Республики. Среди его наиболее известных
жертв -- Мария Антуанетта, Малерб, Дантон, Демулен. Осужден Конвентом и
обезглавлен.
Дюма, Рене Франсуа (1757--1794) -- председатель революционного
трибунала, сторонник Робеспьера. После осуждения последнего 9 термидора
пытался выступить против Конвента, был схвачен и без суда отправлен на
гильотину.
ОБ АВТОРАХ
АНДРЕ ШЕНЬЕ (ANDRE de CHENIER; 1762--1794) -- французский поэт и
публицист. О нем и его творчестве -- в предисловии А. Михайлова. Публикуемые
стихи взяты из полного собрания сочинений Андре Шенье, вышедшего в Париже в
серии "Библиотека Плеяды" (Andre Chenier. Oeuvres completes. Paris,
Bibliotheque de la Pleiade, Gallimard, 1950).
РУСАКОВ ГЕННАДИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ (род. в 1938 г.) -- советский поэт и
переводчик. Автор сборников стихов "Горластые ветры" (1960), "Длина дыхания"
(1980), "Время птицы" (1985). Переводил с французского стихи Луи Арагона,
Алена Боске, Жан-Пьера Фая, с английского -- Томаса Мура, Джона Донна,
Томаса Кэмпиона, сонеты современников Шекспира, с итальянского -- Тонино
Гуэрры, Чезаре Павезе и др.
* АНДРЕ ШЕНЬЕ -- Ямбы (Перевод с французского Геннадия Русакова.
Вступление А. Д. Михайлова) // Иностранная литература, 1989, No 7, 145--153.