етра не выдерживает парус, Увлекшего меня на эти рифы. Когда бы гибель не таили рифы И не искал бы я спасенья в смерти, Я повернул бы с наслажденьем парус И где-нибудь обрел благую гавань. Но я горю под стать сухой скорлупке, Не в силах изменить привычной жизни. Ты, без кого ни смерти нет, ни жизни! Скорлупке утлой угрожают рифы, Направь же в гавань изможденный парус. CVI На легких крыльях чудо-ангелица На берег опустилася зеленый, Где я ступал, своей судьбой влеком. Кто мог предвидеть, что в тот день случится? Силок, из нитей шелковых сплетенный, Она в траве поставила тайком. Избави Бог меня жалеть об этом: Столь нежным взор ее светился светом. CXXI Смотри, Амур, красавица младая Тебя не чтит и мучает меня, Меж двух огней спокойствие храня. Ты - с луком, а она - без лат, босая, Стоит в траве высокой, далека От жалости ко мне, с тобой дерзка. Я - пленник, но когда твоя рука И лук опорой остаются чести, Мой государь, изведай радость мести. CXXV Когда бы удалось Моей упорной страсти Одеться в соответствующий цвет, Огонь бы довелось, Надеюсь, хоть отчасти И той узнать, что холодна в ответ; И реже бы мой след Встречался одинокий На холмах и в полях И реже бы в глазах Блестели слезы, если бы жестокий Воспламенился лед - Причина всех невзгод. Увы, Амур перу И разуму препоной, И песни терпки - и хожу понур. Но, глядя на кору Иль на листок зеленый, Судить о древе - смело чересчур. Пусть в сердце мне Амур Глазами той заглянет, Чей взор меня сразил: Сердечный горький пыл, Излившись, плачем, жалобами станет, И тон моих обид Другого оскорбит. Где сладость пылких строк, Рождавшихся вначале? Где грация? Где радостный подъем? Кто б это сердце мог, Вместилище печали, Постичь, раскрыв, и выразить резцом? Черты Мадонны в нем Любовь воспроизводит И говорит о ней И ярче и сильней, Чем, к сожаленью, у меня выходит Без помощи былой. О рок! О жребий злой! Подобно малышу, Что речью не владеет, Но хочет говорить, нетерпелив, Я говорить спешу В надежде, что успеет Мадонна вздохам внять, пока я жив. Коль радости прилив Лишь собственные властны Ей даровать черты, Зеленый брег, хоть ты Услышь: ужель мечты о том напрасны, Чтоб над тобой плыла Всегда моя хвала? Прекраснее стопа На землю не ступала, Чем та, что освятила твой покров, - И дум моих толпа Тебя облюбовала, И телом я спешить сюда готов. Когда бы меж цветов Прекрасный след остался И среди этих трав, Чтоб, чувствам выход дав, Я в поисках напрасных не метался, Где нынче наугад Влюбленный бродит взгляд! Чудесный уголок, Как все для взора мило Здесь, где, бывало, луч блуждал живой! Цветок, склонясь, сорву И думаю - взрастила Его земля, где грежу наяву: Здесь, над рекой, траву Она примяла, сидя, Вот здесь прошла она. И точность не важна: Я все найду, воочию не видя. Стократ блаженней тот, Кто нам блаженство шлет. Как ты груба, лесная песнь моя! Для твоего же блага Останься здесь, бедняга. CXXVI Прохладных волн кристалл, Манивших освежиться Ту, кто других прекрасней несказанно; Ветвистый дуб, что звал Ее облокотиться, - Опора восхитительного стана; Цветущая поляна, Где ангельская грудь Лежала; воздух чистый, Где взор явил лучистый Мне бог любви, чтоб сердце отомкнуть, - Склоните слух прилежный В последний раз к словам печали нежной. Коль смерть моя близка И небеса решили, Что скоро вежды мне Амур закроет, Пусть добрая рука Близ вас предаст могиле Мой прах - и небо душу упокоит. Судьбина козни строит, Но смерть не так страшна, Коль в смутный час распутья Едва ли упрекнуть я Сумею душу, веря, что она, Дабы покинуть тело, Спокойнее бы не нашла предела. Придет, быть может, час, Когда в приют священный Тиран вернется, добрый и прекрасный, И где, по счастью, нас Тот день застиг блаженный, Взор омрачится ясный, Найдя лишь прах безгласный Среди камней, и тут Амур ее наставит - Вздыхать по мне заставит, И небеса к страдальцу снизойдут При виде покрывала, Что слезы безутешные впитало. Прелестные цветы Ей на колени, томной, Серебряным дождем с ветвей струились. Средь этой красоты Она сидела скромно: Цветы любовным нимбом серебрились. На лоно ей ложились, Блестели в волосах И, сочетаясь с ними, Казались золотыми. И на траве - цветы, и на волнах, И, рея величаво, Цветы шептали: "Здесь Любви держава". Я повторял не раз В восторге исступленья: "Она, конечно, порожденье рая!" Лицо, сиянье глаз, Небесные движенья, И мелодичный смех, и речь живая, От правды отдаляя, Добились, что забыл Я истину от счастья: Как мог сюда попасть я? Ведь я на небе, мне казалось, был. И нет с тех пор на свете Мест для меня спокойнее, чем эти. Когда бы нарядилась ты, как хочешь, Тебя бы, песнь моя, В дуброве от людей не прятал я. CXXVII Куда меня торопит бог любви, Я должен строки скорбные направить - И дань Амуру принести сполна. С чего начать? Что под конец оставить? Попробуй все как есть восстанови, Но повесть будет в точности верна Тому, как в сердце запечатлена Его нетерпеливою рукою. Предел на время вздохам положу, О муках расскажу Моих - и боль немного успокою. Куда ни погляжу, Что ни увижу - сразу позабуду: Она одна передо мной повсюду. От моего сокровища вдали Томиться должен я по воле рока, Но я воспоминаньями живу, А если так, душа не одинока. Когда весна - владычица Земли И мир рядится в первую траву, Я мысленно, как прежде - наяву, Красавицы младой подвластен чарам. Когда же солнце греет горячей, Огонь его лучей Могу ли не сравнить с любовным жаром? Но вот осенних дней Пришел черед - она предстала взору Уже вступившей в совершенства пору. Фиалками любуясь каждый раз И глядя на раскрывшиеся почки, Когда уходит холод со двора, Что вижу я? - фиалки и листочки, Оружие Амура в грозный час; Мне видится весенняя кора, Что кутала заботливо вчера Девичье тело - местопребыванье Души высокой ныне. Как я рад, Что всех других услад Превыше для меня напоминанье О том, как юный взгляд Она пленила - кроткий мой мучитель И вместе с тем единственный целитель! Когда янтарным солнцем снег облит, Холмы вдали, одетые снегами, Мне лик напоминают неземной, Что полнит очи сладкими слезами Издалека, а рядом он слепит И побеждает сердце красотой. Под золотом, под снежной белизной Я вижу то, чего другой не может Увидеть, - то, что я один открыл; И негасимый пыл В моей груди ее улыбка множит, И нет на свете сил, Способных пламя уничтожить это, Что не боится ни зимы, ни лета. Когда ночная отшумит гроза И в воздухе морозном засверкают Планеты, проступив из темноты, Отрадой бесконечной возникают Передо мной прелестные глаза. Они глядят, как звезды с высоты, Как в первый день любви из-под фаты В слезах смотрели умиротворенно. Когда над миром новый день встает, Мне чудится восход Сияньем глаз; когда же с небосклона Светило дня уйдет, Мне кажется, что отвернулись очи Прекрасные - и я во власти ночи. При виде белых и пунцовых роз, Стоящих рядом в золотом кувшине, Моим мечтам является она, Кому не знаю равных я поныне: И тот же золотой отлив волос, И шеи грациозной белизна, Что с молоком бояться не должна Сравнения, и тот же пламень нежный, Который так идет ее щекам. Когда порыв цветам Передает в лугах зефир прибрежный, Я как бы снова там, Где некогда увидел я впервые. Как ветер гладил кудри золотые. Задумал я на небе звезды счесть, Должно быть, или все на свете воды В одном сосуде захотел собрать, Решив, что все явления природы, Которым я оказываю честь Сравненьем с милой, я смогу назвать. На всем вокруг лежит ее печать, И если мне и хочется порою От наважденья этого уйти, Я знаю - все пути К спасению закрыты предо мною, И не произнести - Пусть к счастью для меня, пускай к несчастью - Мне имени другого с той же страстью. Ты знаешь, песня, что мои слова Не могут передать и сотой доли Того, что сердцу чувствовать дано: Лишь думам суждено Ослабить чувство нестерпимой боли Уже давным-давно Разлука бы свела меня в могилу, Когда бы в грезах я не черпал силу. CXXVIII Италия моя, судьбе коварной Мирской не страшен суд. Ты при смерти. Слова плохой целитель. Но я надеюсь, не молчанья ждут На Тибре и на Арно И здесь, на По, где днесь моя обитель. Прошу тебя, Спаситель, На землю взор участливый склони И над священной смилуйся страною, Охваченной резнею Без всяких оснований для резни. В сердцах искорени Жестокое начало И вечной истине отверзни их, Позволив, чтоб звучала Она из недостойных уст моих. Помилуйте, случайные владельцы Измученных земель, Что делают в краю волшебном своры Вооруженных варваров? Ужель Должны решать пришельцы В кровопролитных битвах ваши споры? Вы ищете опоры В продажном сердце, но велик ли прок В любви, подогреваемой деньгами: Чем больше рать за вами, Тем больше оснований для тревог. О бешеный поток, В какой стране пустынной Родился ты, чтоб наши нивы смять? Когда всему причиной Мы сами, кто тебя направит вспять? Чтоб нам тевтоны угрожать не смели, Природа возвела Спасительные Альпы, но слепая Корысть со временем свое взяла, И на здоровом теле Гноеточит лишай, не заживая. Сегодня волчья стая В одном загоне с овцами живет. И кто страдает? Тот, кто безобидней, И это тем постыдней, Что нечисть эту породил народ, Которому живот Вспорол бесстрашный Марий, Не ведавший усталости, пока От крови подлых тварей Соленою не сделалась река. Не стану здесь перечислять победы, Которые не раз Над ними Цезарь праздновал когда-то. Кого благодарить, когда не вас, За нынешние беды, За то, что неуемной жаждой злата Отечество разъято И пришлый меч гуляет по стране! По чьей вине и по какому праву Чините вы расправу Над ближним, наживаясь на войне, И кличете извне Людей, готовых кровью Расходы ваши оправдать сполна? Не из любви к злословью Глаголю я, - мне истина важна. На хитрого баварца положиться И после всех измен Не раскусить предателя в наймите! Едва опасность, он сдается в плен, И ваша кровь струится Обильней в каждом из кровопролитий. С раздумий день начните И сами убедитесь, до чего Губительное вы несете бремя. Латинян славных племя, Гони пришельцев всех до одного, Оспорив торжество Отсталого народа. Коль скоро он сильнее нас умом, То вовсе не природа, Но мы, и только мы, повинны в том. Где я родился, где я вырос, если Не в этой стороне? Не в этом ли гнезде меня вскормили? Какой предел на свете ближе мне, Чем этот край? Не здесь ли Почиют старики мои в могиле? Дай Бог, чтоб исходили Из этой мысли вы! Смотрите, как Несчастный люд под вашей властью страждет: Он состраданья жаждет От неба и от вас. Подайте знак - И тут же свет на мрак Оружие поднимет, И кратким будет бой на этот раз, Затем что не отнимет Никто исконной доблести у нас. Владыки, не надейтесь на отсрочку, - У смерти свой расчет, И время не остановить в полете: Вы нынче здесь, но знайте наперед, Что душам в одиночку Держать ответ на страшном повороте. Пока вы здесь бредете, Сумейте зло в себе преодолеть, Благому ветру паруса подставив И помыслы направив Не на бесчинства, а на то, чтоб впредь В деяниях греметь Ума иль рук. Иначе На этом свете вам не обрести Блаженства, и тем паче На небо вам заказаны пути. Послание мое, Стой на своем, не повышая тона, Поскольку к людям ты обращено, Которые давно От правды отвернулись оскорбленно. Зато тебя, канцона, Приветят дружно те, Что о добре пекутся к чести мира. Так будь на высоте, Иди, взывая: "Мира! Мира! Мира!" CXXIX От мысли к мысли, от горы к другой Амур меня ведет путем неторным, Тропинки стороною обходя: Смятенная душа найдет покой, Пустынный берег над ручьем проворным Или тенистый дол в пути найдя, Где, волею вождя, То радостна она, то вдруг заплачет И лик меняет мой, отобразив На нем любой порыв, Как будто бы под маской маску прячет; И скажет, кто не меньше пролил слез: "Он любит. Но любим ли? - вот вопрос". Для глаз моих угла жилого вид - Смертельный враг. Меня дубрава манит, На высях горных отдых нахожу. Иду - и мысль на месте не стоит, И грусть нередко радостью предстанет, С которою смотрю на госпожу. Недаром дорожу Я этой сладкой, этой горькой частью И говорю в душе: желанный срок, Быть может, недалек, Когда ты не нарадуешься счастью. От этой мысли к новой - ровно шаг: Ужели правда? Но когда? Но как? Остановись порой в тени холма Иль под сосной и выбрав наудачу Скалы обломок, я на нем пишу Прекрасный лик. Когда же от письма Вернусь к себе, замечу вдруг, что плачу, И - "Как ты мог расстаться с ней?" - спрошу. Пускай, когда спешу Утешить мысль теплом ее улыбки, Я забываю о себе самом, Любовию влеком, - Душа в восторге от такой ошибки: И всюду вижу я мою любовь И счастлив заблуждаться вновь и вновь. Она не раз являлась предо мной В траве зеленой и в воде прозрачной, И в облаке не раз ее найду. И Леда перед этой красотой Сочла бы дочь-красавицу невзрачной, - Так солнце гасит яркую звезду. Чем дальше забреду, Чем глуше место, тем мою отраду Прекрасней нахожу. Но вот обман Растает, как туман, - И камнем хладным я на камень сяду, И зарыдает хладный камень тот И пальцами по струнам проведет. На самую высокую из гор, Куда бессильны дотянуться тени Других вершин, всхожу: ведь только там Охватывает безутешный взор Всю полноту душевных злоключений. Там предаюсь спасительным слезам, Поняв, что к тем местам, Где государыня моя осталась, Неблизок путь. И про себя тогда Шепчу: "Смотри туда, Где, может, по тебе истосковалась, Как ты по ней, любимая твоя". И этой думою утешен я. Канцона, за горами, Где глубже и прозрачней небосвод, Меня над речкой ты увидишь снова, Где в рощице лавровой Благоуханный ветерок поет: Душа расстаться с милой не сумела, И здесь перед тобою - только тело. CXXXV Особенной должна Быть редкость, неожиданным явленье, Возможность для сравненья Дающее со мною, - разве нет? Где брезжит первый свет, Есть птица - диво стороны далекой: Без друга, одинока, От вольной смерти восстает она. Так страсть моя - одна, Так, полная высокого стремленья, Не может жить без солнца своего, Так гаснет - для того, Чтоб вновь пылать, не зная утешенья, Горит, сгорает, чтобы возродиться, Как чудо-птица, жизни вновь полна. Могучий камень скрыт В индийском море: силой притягает К себе железо он и отторгает Его от дерева, топя суда. Знакомая беда! Так среди слез, в пучине, риф прекрасный Мой краткий век злосчастный, Мою ладью гордыней сокрушит; Так не принадлежит Мне больше сердце, не оберегает Давно меня, затем что предпочла Любимая скала Железу плоть; так в бездну повергает Меня, страша безвременной могилой, Мой камень милый, мой живой магнит. Есть в Африке края, В которых обитает зверь кротчайший, Но болью величайшей Грозят его глаза, что смерть таят. И, обращая взгляд К сей твари, следует остерегаться Глазами с ней встречаться: Опасна только ими тварь сия. Но, зная это, я Упрямо с неуклонностью редчайшей На муку вновь иду, нетерпелив: Влечет слепой порыв Туда, где взором, негою сладчайшей Мне смерть сулит, позвав на путь тернистый, Мой ангел чистый, хищница моя. Родник на юге бьет, Что именем от солнца происходит: Как только ночь приходит, Вода кипит, а утром - холодна (Тем холодней она, Чем выше солнце на небесном своде). Источник слез, я - вроде Того ключа уже который год: Едва лишь настает Для взгляда ночь, когда он не находит Лучей живого солнца, я горю; Но только посмотрю На светоч мой - и сразу сердце сводит: Внутри неузнаваем и снаружи, Дрожу от стужи, превращаюсь в лед. Как явствует из книг, Есть в Греции, в Эпире, ключ студеный, Что факел незажженный Зажжет, волной своей воспламеня. Любовного огня Душа моя еще не испытала, Когда пред ней предстала Холодная краса, - и в тот же миг В душе огонь возник, И перед нею, мукой опаленной, И камень бы разжалобиться мог. Но кто ее зажег, Сам погасил огонь, едва рожденный. Так сердце зажигала и гасила Вновь эта сила - мой живой родник. Струятся два ключа На островах Фортуны: кто напиться Из первого склонится, Умрет, смеясь; воды в другом испив, Он будет снова жив. И я бы умер весело, быть может, Но мука сердце гложет, Неслыханное счастье омрача. Амур, молчи, умча Меня туда, где слава - небылица, О роднике, который полн всегда, - Особенно когда Апрельской трелью слух ласкает птица И слез источник глубже океана: Весною рана снова горяча. Кто обо мне тебя, Канцона, спросит, - скажешь: "Берег Сорги, Закрытый дол меж гор - его приют, Куда его зовут Амур и образ той, что не в восторге От нас, не зная жалости нисколько, Себя лишь только на земле любя". CXLII Под сень благую, под густые листья Бежал я от безжалостного света, Который третье излучало небо; Уже от снега вешний ветер горы Освобождал, преображая время, Густели травы, зацветали ветви. Едва ли знала благородней ветви Подлунная и зеленее листья, Чем те, что мне весны явило время, - И я, от жаркого спасаясь света, Не за тенистые укрылся горы: Я знал, что к лавру благосклонно небо. Теперь без страха я смотрел на небо И, возлюбив прекраснейшие листья, Бродил в дубровах, поднимался в горы, Но ни ствола не повстречал, ни ветви, Что были бы в такой чести у света Верховного и презирали время. И чувств моих не охладило время, И, вновь спеша туда, где слышал небо, Влеком лучами сладостного света, Я возвращался к вам, живые ветви, И в дни, когда лежат во прахе листья, И в дни, когда травой покрыты горы. Поля дубровы, камни, реки, горы - Bсe на земле преображает время; И да простят мне дорогие листья, Что многие круги свершило небо, - И эти клеем смазанные ветви Решил покинуть я при виде света. Пленен лучами сладостного света, Великие преодолел я горы, Чтобы любимые увидеть ветви; Теперь же краткий век, места и время Иной стезей зовут меня на небо И ждут плодов - не все ж цветы и листья. Другие листья, блеск другого света, Другой на небо путь, другие горы Искать мне время и другие ветви. CCXXXVII Не столь морскими существами волны Населены, и небо над луною Не столь усеяно звездами ночью, Не столь обильны птицами дубровы И травами - поляна или берег, Сколь это сердце - думами под вечер. Мне все желанней мой последний вечер, Что у живой земли отнимет волны И сон дарует мне и тихий берег: Никто несчастней не был под луною, Чем я, - тому свидетели дубровы, В которых я блуждаю днем и ночью. Я отдыха не знаю долгой ночью, Вздыхаю - утро на дворе иль вечер, Амуром превращен в жильца дубровы. Покой найду, когда иссохнут волны, И солнце поменяется с луною Лучами, и увянет вешний берег. Рождает боль живую каждый берег, Я днем бреду в раздумьях, плачу ночью, Не превзойден превратною луною. Едва заря погаснет, что ни вечер Вздыхает грудь, из глаз струятся волны, Которым смыть под силу и дубровы. Враждебны города, но не дубровы Для дум, приют которых - этот берег Высокий, где живые льются волны, Когда я плачу безмятежной ночью, И я на день не променяю вечер, Не предпочту денницу пред луною. Блажен пастух, что был любим Луною! Мне спать бы рядом с ним в тени дубровы, И та, кто близит мой последний вечер, С Амуром и Луной на этот берег Хоть до рассвета пусть пришла бы ночью, А солнце бы навеки скрыли волны. Ты завтра узришь волны под луною, Родившаяся ночью песнь дубровы, Ступив на берег дорогой под вечер. CCLXVIII Как быть, Амур? Печали нет предела. О смерти мысль лелею: Покинула Мадонна этот свет - И сердце мне вернуть не захотела, И ради встречи с нею Прервать пора чреду жестоких лет. Увы, надежды нет При жизни положить конец разлуке. Она ушла - и в муки Отрады тайные превращены, И безутешных слез глаза полны. Ты знаешь о моей жестокой были, О муке безысходной - И ты меня жалеешь в первый раз, Вернее - нас, ведь мы ладью разбили О тот же риф подводный И в темноте остались в тот же час. Опишет ли рассказ Мои страданья, им не уступая? И ты, юдоль слепая, Со мною плакать день и ночь должна, Сокровища такого лишена. Твоя единственная слава пала, Но, мир неблагодарный, Ты не заметил. Недостоин ты, Чтобы Мадонна по земле ступала, Затем что лучезарной Небесной недостоин красоты. А я из пустоты, Которая вокруг простерлась грозно, Зову Мадонну слезно, От стольких упований сохранив Лишь слезы, - только ими я и жив. Стал горстью праха лик ее цветущий, Что от всего земного Нас отвлекал, но тлению чужда Ее душа - под сенью райских кущей, Свободна от покрова, Что был на ней недолгие года; И час пробьет, когда Она, пленяя нас другим нарядом, Предстанет нашим взглядам, Святою, вечной красотой светла И потому прекрасней, чем была. Отрадою для мысленного взора Там, где она желанна, Мадонна благосклонно предстает; И в гордом имени моя опора, Звучащем постоянно В груди моей, - мой сладостный оплот. Амур меня поймет, Он замечает - я не тот, что прежде: Пришел конец надежде; Но я надеюсь, что моя тоска Видна и той, что к правде так близка. Вы, дамы, что ее небесной статью И жизнью восторгались И юной грациозной красотой, - Мне будет состраданье благодатью, Как вы уже, наверно, догадались, Но сострадание не нужно той, Что обрела покой; А я остался здесь, на поле сечи, В душе внимая речи Амура, - мне бы узел разрубить, Но рад Амур меня разубедить: "Покончи с болью, грудь твою сдавившей, Ведь рай перед душою, Не в меру страсти преданной, закрыт. Мадонну почитают опочившей Все, кроме нас с тобою. Поверь, она к тебе благоволит, И, зная, что звучит В подлунной песнь, что славу ей приносит, Она, вздыхая, просит, Чтоб ты любви последний отдал долг - Чтоб голос твой по-прежнему не молк". Разумно сторонись Веселых, не в пример тебе, компаний, Но не беги страданий. Напутственные не забудь слова, Канцона, безутешная вдова. CCCXXXI Бывало, дней моих живой родник Мне часто приходилось покидать, И бог любви не видел большей муки. И на земле, и среди волн привык Я сердце безутешное питать Надеждою и памятью в разлуке. Бросаю меч и поднимаю руки Перед лицом Судьбы: увы, она В минуту погубила упованья, Одни воспоминанья Душе оставя, и душа должна Жить только ими, вечно голодна. Как скороход без пищи, без питья Влачится, спотыкаясь на ходу, Через холмы, равниною, чащобой, - Не так ли с той поры, как жизнь моя Утратила волшебную еду, В которую впилась - не дай, попробуй! - Та, что при слове "жизнь" пылает злобой, Я не могу бессилье превозмочь? И рад бы смерти, и боюсь, что рано. Как пелена тумана Бежит от ветра яростного прочь, Бегу из мира в гробовую ночь. Амур свидетель: вряд ли дорожить Я стал бы жизнью, если бы не та, Кого мы оба светом величали. Но срок пришел ее душе ожить На небе, и с тех пор мечта моя - Спешить за ней, чтоб нас не разлучали Случайности. Однако плен печали Мне предстоял - ведь я не разгадал Другой совет Амура в милом взоре. О горе мне! О горе! Бывало, мир несчастным покидал, Кто умереть счастливым опоздал. В глазах, что были сердцу моему Обителью, пока ревнивый Рок Его оттуда злобно не изринул, Амур с прискорбьем начертал, чему Желаньем долгим я себя обрек, Какой в прощальный день я жребий вынул. О, если бы я этот мир покинул, Покуда жизнь моя жива была! Но Смерть пришла - и ей закрыла вежды. О тщетные надежды! Земля мое сокровище взяла. Я жив, но жизнь без милой немила. Плохую службу мне не сослужи, Мой бедный разум, не оставь меня В минуту рокового помраченья, Прочел бы я во взоре госпожи: "Ты на пороге горестного дня, Отрады - в прошлом, впереди - мученья" - И был бы рад земного облаченья Лишиться первым и, освобожден От ненавистной тесноты телесной, В обители небесной Увидел бы, что пуст Мадонны трон. Но нет, - уйду, годами убелен. Канцона, всем влюбленным говори: "Ты счастлив? Так умри, Пока тебе твой путь подлунный дорог, И не ищи весомых отговорок". CCCXXXII Удел счастливый мой, пора блаженства, Златые дни, безоблачные ночи, И вздохи нежные, и сладость лада Моих латинских строф и новых песен Внезапно вылились в печаль и в слезы, И немила мне жизнь, и жажду смерти. Жестокой, злой, неумолимой Смерти Я говорю: Лишив меня блаженства, Ты сделала моим уделом слезы, И мрачны дни мои, унылы ночи. Мучительные вздохи - не для песен, И скорбь, моя сильней любого лада. Где признаки утраченного лада? В словах о муках, в помыслах о смерти. Где пламя строф, где жар любовных песен, В которых сердца чуткого блаженство? Где о любви слова под сенью ночи? И на устах и в думах - только слезы. Мечта когда-то порождала слезы, А сладостные слезы - сладость лада, И, плача, долгие не спал я ночи, Тогда как нынче слезы горше смерти, Закрывшей взгляд, исполненный блаженства, - Высокое начало низких песен. Прекрасный взор, предмет любовных песен, В последних песнях заменили слезы Воспоминаний о поре блаженства, И мысль рождает перемену лада, И без конца взываю к бледной Смерти: Прерви мои мучительные ночи! Покинул сон томительные ночи, Глухие звуки - новый признак песен, В которых говорится лишь о смерти, И что ни песня - в каждой слышны слезы. Изменчивее не бывает лада В стране любви, где начал я с блаженства. Никто не знал подобного блаженства, Никто сильней не страждет дни и ночи. Двойная боль двойного просит лада, Рождающего звуки скорбных песен. Надежду прежних дней сменили слезы, И смерть одна - лекарство против Смерти. Убитый смертью, только волей Смерти Увижу лик в обители блаженства, Что вздохи делал сладкими и слезы - Зефир и дождь под сенью нежной ночи: Из светлых мыслей ткал я строфы песен Любовного, возвышенного лада. Когда, найдя опору в скорби лада, Лауру смог бы я отнять у Смерти, Как милую - Орфей звучаньем песен, Я прежнее бы испытал блаженство! А не найду - пусть мрак ближайшей ночи, Закрыв истоки, остановит слезы. Амур, уж много лет, как льются слезы, Как скорбного не оставляю лада, На лучшие не уповая ночи. Поэтому я и взываю к Смерти С мольбою взять меня в приют блаженства, К той, без которой плачут строфы песен. Взлети слова моих усталых песен Туда, где неизвестны гнев и слезы, Она, чья красота - небес блаженство, Тотчас же новизну заметит лада, Неузнаваемого волей Смерти, Оставившей меня во мраке ночи. Вы, кто в безоблачные верит ночи, Кто пишет сам иль ждет любовных песен, Глухой к моей мольбе скажите Смерти, Страданий порту, где излишни слезы, - Пусть отрешится от былого лада, Что всех печалит, мне ж сулит блаженство. Сулит блаженство после долгой ночи: И лада скорбь, и безысходность песен, И слезы - все уйдет с приходом Смерти. CCCLIX Когда мой нежный, верный мой оплот, Чтоб тяжких дней моих ослабить муку, По левую стоит над ложем руку И речь свою премудрую ведет, Я с трепетом дерзаю в свой черед Спросить: "Откуда ты, душа благая?" Ветвь пальмы прижимая И лавра ветвь к груди, она в ответ: "Сюда, на этот свет Я поспешила с неба эмпирея, Тебя, мой безутешный друг, жалея". Ответом ей - мой благодарный взор. "Но для меня, - я говорю, - задача, Что послужило знаком..." - "Волны плача, Неиссякаемые с неких пор, И вздохи, одолев такой простор, Смущают мой покой в святом пределе. Послушай, неужели Ты огорчен, что я из мира зла В мир лучший перешла? Ты был бы этим счастлив беспримерно, Любя меня признаньям соразмерно". "Я плачу о себе, вообрази, Лишь о себе, на муки обреченном, Что ты взошла на небо, убежденном, Как в том, что видит человек вблизи. Господь бы не явил благой стези Особе юной, полн благоволенья. Будь вечного спасенья Ты недостойна, редкая душа, Что вознеслась спеша, Свободна от одежд, в приют блаженства, Высокое мерило совершенства. Что, одинокому, помимо слез, Мне остается при моем уделе? Милей угаснуть было в колыбели, Дабы не стать рабом любовных грез!" "Зачем терзаться? - слышу я вопрос. - Ты лучше бы крылам себя доверил И суету измерил, И этот плач любовный - тот же прах! - На правильных весах И радостно последовал за мною, Вознагражден из двух ветвей одною". "Нельзя ли мне, - я говорю тогда, - Узнать, что ветви означают эти?" Она: "Ты не нуждаешься в ответе, Ты, чьим пером одна из них горда. Победы символ - пальма. Навсегда Над миром и собою одержала Я верх и лавр стяжала, Триумфа знак. Всевышний и тебе С соблазнами в борьбе Поможет, и, найдя защиту в Боге, Найдешь меня в конце твоей дороги". "Ужели очи вижу наяву, Что солнцем были мне, и те же косы, Чей пленник я?" - "Подобные вопросы Напоминают глупую молву. Бесплотная, на небе я живу; Что ищешь ты, давно землею стало, Но я тебе предстала Такою, чтобы скорбь прошла твоя, И верь, что стану я Еще прекрасней и тебе дороже, Тебя да и себя спасая тоже". Я плачу, и она Мне вытирает терпеливо щеки. И вновь звучат упреки - И камень был бы ими сокрушен. И вдруг исчезли - и она, и сон. ПРИМЕЧАНИЯ На жизнь Мадонны Лауры С. 21. Был день, в который... - Петрарка имеет в виду Страстною пятницу (6 апреля 1327 г.), когда он впервые встретил Лауру. ...Скорбя, померкло Солнце... - Согласно преданию, в день распятия Христа "померкло солнце". ...Добро одних над злом других подняв... - Речь идет о планетах Юпитер и Марс, иначе говоря, о торжестве благого начала (Юпитер) над злым (Марс). ...И рыбаков Петра и Иоанна... - По преданию, Петр и Иоанн были рыбаками... ...И ныне городку... - Речь идет о селении Комон, где родилась Лаура. С. 22. Сонет построен на восхвалении не только имени Лауры, но даже слогов, его составляющих. С. 23. С тобой, мой друг... - Сонет явно обращен к какому-то конкретному лицу, которое, однако, Петрарка не пожелал назвать. С. 30. Сонет XXV адресован другу-поэту, отошедшему от любовной лирики и вновь к ней вернувшемуся. Сонет XXVI обращен к тому же другу-поэту. С. 31. Благой король... - французский король Филипп VI. ...на чьем челе корона // Наследная... - то есть корона Карла IV. Далее речь идет о крестовом походе 1333 года. Под "безжалостными сатрапами Вавилона" подразумеваются сатрапы Багдадского падишаха. ...Что Божий самый ревностный слуга... - папа Иоанн XXII. ...Твой нежный агнец... - подразумевается Агнесса Колонна. ...в троице планет... - по тогдашней космогонии: Луна, Меркурий и Венера. С. 32. А свет звезды, что немила Юноне... - свет Венеры. С. 33. Коль скоро, Аполлон, прекрасный пыл... - пыл (любовь) к Дафне. ...Когда ты жил среди простого люда... - Речь идет об изгнании Аполлона с Олимпа. ...Она сидит на травке - наше чудо, // Сама сплетая над собою сень. - Подразумеваются сразу и Дафна (возлюбленная Аполлона) и Лаура (возлюбленная Петрарки), обе они уподобляются вечнозеленому лавру. С. 34. Нет, Орсо... - Сонет посвящен Орсо дель Ангаллара. С. 35. Сонет XXXIX посвящен Джованни Колонна, и речь в нем идет о предполагавшейся встрече автора с этим кардиналом весной 1337 года. Однако боязнь повстречаться с Лаурой удерживает поэта. Когда Амур иль Смерть в средине слова // Начатой мною ткани не порвут... - Речь идет о новом сочинении, над которым Петрарка в ту пору работал (предположительно над "Африкой" или "Жизнеописанием знаменитых мужей"). Но часто мне для моего труда // Недостает благословенных нитей, // Которые мне Ливии мог бы дать. - Как явствует из заключительного следующего терцета, речь вдет о манускрипте, который Петрарка просил своего адресата (предположительно Джакомо Колонна или Джованни Колонна) прислать для работы. О том, что Петрарка просил прислать именно Тита Ливия, в оригинале не сказано. Это - предположение переводчика. Вероятнее, что под mio dilecto padre (любимый мой отец) оригинала скрыт св. Августин, а не Тит Ливий. С. 36. Когда из рощи Дафна прочь уйдет... - Под метафорической Дафной скрывается Лаура. Сонет написан по случаю отъезда Лауры в июле 1336 года; в тот день разразилась сильная гроза. Вместе с предыдущим сонет XLII образует определенное поэтическое единство, ...В глубинах Монджибелло труд замрет // Хромого Сицилийца-великана. - Согласно мифу, кузница Вулкана находилась в Монджибелло (вулкан Этна) или на острове Липари. ...И с ним Юнона вновь благоуханна. - Юнона - сестра Вулкана. В данном случае - олицетворение воздуха. С. 37. Латоны сын с небесного балкона... - то есть бог солнца Аполлон. ...Ту, по которой, как другой сейчас... - Под "той" подразумевается Дафна, в которую был влюблен Аполлон. Кто, проявив неумолимый нрав... - Речь идет о Юлии Цезаре, всплакнувшем над головой Помпея, разбитого им при Фарсале. ...И тот, кто был сильней, чем Голиаф... - то есть Давид, рыдавший над трупом мятежного сына Авессалома и трупом своего гонителя Саула. С. 38. Мой постоянный недоброжелатель... - зеркало. Хоть нет на свете трав, достойных стать // Цветку неповторимому оправой. - В переводе несколько приподнято. В оригинале проще: растительность недостойна такого красивого цветка. Вот смысл уподобления Лауры Нарциссу, И золото, и жемчуг, и лютеет... - Петрарка ревнует к украшениям Лауры, ревнует к зеркалу, в которое она смотрится. С. 40, ...Спасающейся Дафны превращенье... - то есть превращение в лавр. Как и в ряде других сонетов, тут с Дафной идентифицируется Лаура. ...И не был бы с усталым старцем схож, // Гигантской тенью застившим Марокко. - Под "усталым старцем" подразумевается мифологический Атлант, превратившийся под взглядом Медузы в одноименную гору. С. 41. Скорей... там, где две реки, // Евфрат и Тигр, влачат свои извивы // Из одного истока, Феб зайдет... - Смысл этого стихотворного пассажа таков: "скорее солнце зайдет на Востоке". С. 42. На первый дар, синьор мой, отдохнуть... - Сонет обращен к Агапито Колонна при посылке ему даров. Из дальнейших строк следует, что Петрарка посылал своему знакомцу подушку, рукопись морального или философского содержания и кубок. Агапито Колонна доводился родным братом кардиналу Джованни и епископу Джакомо, друзьям Петрарки. С. 43. В первом четверостишии этого сонета (LXI) Петрарка благословляет время и место (Прованс, Авиньон, церковь св. Клары), где он впервые встретил Лауру. Одиннадцатый на исходе год... - Сонет написан 6 апреля 1358 года, в одиннадцатую годовщину встречи с Лаурой. С. 44. ...Из груди, где разросся лавр младой // Листвой любви... - обычное в сборнике отождествление Лауры с лавром. Нет, не о том, чтоб в сердце у меня // Умерить пламя... - Почти буквальная цитата из Данте ("Чистилище", VIII, 84). С. 45. Завидев левый берег в Тирренском море... - если ехать из Прованса в Италию. С. 45. К кому обращен этот LXV1II сонет, точно не установлено. Предполагают, что к римскому приятелю Петрарки Орсо дель Ангилара (или к Стефано Колонна). Священный город ваш... - Рим. С. 47. ...Оружие, что точит мой тиран... - то есть Амур. С. 48. Меж созданных великим Поликлетом... - к портрету Лауры работы Симоне Мартини. С. 50. ...Жестокий луч еще согреет грудь... - Глаза Лауры уподобляются лучу. С. 53. ...Стереть с лица следы неравной схватки... - схватки с Амуром. С. 54. Сонет XCI, по всей вероятности, посвящен брату поэта Герардо по случаю смерти его возлюбленной, С. 55. Рыдайте, дамы. Пусть Амур заплачет - сонет написан на смерть поэта Чино да Пистойя (ок. 1270-ок. 1337), друга Данте. Рыдай, Пистойя, вероломный град... - Пистойя названа вероломной за то, что в 1301 году изгнала Чино как сторонника партии черных гвельфов. С. 56. Когда бы чувства, полнящие грудь... - Петрарка сетует на то, что его верность Лауре приносит ему только боль. А вот верность апостола Петра и Марии Магдалины Христу доставила им прощение и любовь. С. 58. Любезный Орсо, вашего коня... - Посвящен Орсо дель Ангиллара, который не смог принять участие в турнире, Надежды лгут, и, в торжестве обмана... - Сонет относят к Джованни Колонна ди Сан Вито, который собирался принять монашество. С. 59. И то окно светила моего... - В первом четверостишии Петрарка говорит о двух солнцах - о Лауре и солнце настоящем. ...И место, и пора жестокой встречи... - авиньонская церковь св. Клары. С. 60. Когда поднес, решившись на измену, // Главу Помпея Риму Птолемей... - Комментаторы полагают, что сонет, судя по его нарочитой учености, откосится к раннему периоду творчества Петрарки. Основываясь на свидетельствах Лукавя. Петрарка говорит о притворстве Цезаря. Далее рассказывается о притворстве Ганнибала, после поражения во второй Пунической войне. Успеха Ганнибал, победе рад... - Сонет посвящен молодому Стефано Колонна, разбившему 22 мая 1333 года войско Орсини под Сан-Чезарио. Медведица, лишившись медвежат... - В гербе Орсини имеется изображение медведицы. Тут намек на поражение при Сан-Чезарио. С. 61. Пандольфо, и в неопытные лета... - Сонет посвящен Пандольфо Малатеста, владетельному синьору Римини. Кто Африканца, Павла и Марцелла... - "Африканец" - Сципион Африканский; Павел - Павел Эмилий победитель македонцев в битве 168 г. до н. э.; Марцелл - римский консул, сражавшийся с Ганнибалом. С. 62. Благое место, где в один из дней... - Сонет посвящен другу Петрарки Сеннуччо дель Бене. Ему же посвящены следующие сонеты - CXII и CXIII. С. 65. Безбожный Вавилон, откуда скрылось... - Под Вавилоном подразумевается Авиньон, где находился папский двор. Этому Новому Вавилону противопоставляется Воклюз и уединенная жизнь. Меж двух влюбленных Донна шла... - то есть между Аполлоном и Петраркой. С. 66. ...На Рим лицо, а к Вавилону спину... - то есть к Авиньону. С. 67. Узнав из ваших полных скорби строк... - Сонет посвящен Антонию да Феррара, который, поверив в слухи о смерти Петрарки, написал по этому поводу скорбные стихи. С. 68. Семнадцать лет, вращаясь, небосвод... - Течь идет об очередной годовщине первой встречи с Лаурой. Сменить привычку - говорит народ - // Трудней, чем шерсть! - В буквальном переводе латинская поговорка звучит так: "Волк меняет шерсть, но не умысел". Внезапную ту бледность, что за миг... - Сонет на расставание с Лаурой по случаю своего отъезда в Рим для венчания лавровым венком (1341 г.?). С. 72. Что ж, в том же духе продолжай... - Этот - как и два следующих сонета (CXXXVII и CXXXVIII) - направлен против папского двора в Авиньоне. ...Презренная раба вина... - По утверждению Петрарки, папским придворным так нравилось французское вино, что они не хотели перебираться обратно в Рим. ...Венеру с Вакхом, Зевса и Палладу... - Здесь переводчик не совсем точен: в оригинале сказано, что "новый Вавилон" стал предпочитать Венеру и Вакха Зевсу и Палладе, то есть любострастие и вино божественной воле и мудрости. ...Вот нового султана видит око... - то есть нового папу, и далее под Багдадом подразумевается Рим, в который новый папа снова перенесет столицу христианского мира. С. 73. Богатств приблудных? Константина ль чаешь? - Существует несколько толкований этого не совсем ясного в оригинале места. Наиболее убедительным представляется следующее: император Константин (274-337 гг.), сделавший христианство государственной религией и тем самым положивший начало обогащению церкви, навлек на себя священный гнев. Когда желанье расправляет крылья... - Сонет обращен к друзьям, монахам обители Монтре, среди которых был и брат Петрарки Герардо. ...В Египет - я, оно - в Ерусалим. - Эта петрарковская символика расшифровывается: я - в рабство (Авиньон), оно - на свободу (благословенный город). С. 75. И солнце при безоблачной погоде... - Сонет обращен к Сеннуччо дель Бене. С. 76. Фула, Бактр, Кальпа, Танаис, Олимп, Атлас. - Петрарка перечисляет отдаленнейшие, по тогдашним географическим понятиям, точки. В последнем терцете он ограничивает сферу распространения своих песен Альпами и Средиземным морем, то есть Италией. С. 86. Быть верным бы пещере Аполлона... - Сонет целиком построен на иносказании. Общий смысл его таков: когда б я оставался верен латинской музе (то есть писал бы латинские стихи, которые Петрарка всегда считал для себя главными), а не отвлекался бы на написание пустяков (то есть любовной лирики по-итальянски), то я прославил бы свою Флоренцию, как прославил Катулл свою Верону, и т. д. Исходя из общего этого смысла, следует толковать и детали. Терн, репей - поэтические пустяки, писанные по-итальянски. Олива сохнет - символ "усыхающей мудрости". С. 91. Глухой тропой, дубравой непробудной... - Летом 1333 года Петрарка по пути из Кельна в Авиньон проезжал Арденнский лес. Этим путешествием и навеян сонет. С. 92. Да, Джери, и ко мне жесток подчас... - Это стихотворный ответ на сонет Джери дей Джанфильяцци ("Мессер Франческо, кто сохнет от любви..."), в котором этот последний вопрошает: как победить враждебность своей возлюбленной? С. 93. ты можешь, По, подняв на гребне вала... - Сонет написан под впечатлением плавания по реке По (из Пармы в Верону в 1345? г.). С. 93. ..лучшее из солнц... - Лаура. Амур меж трав... - Весь сонет - парафраза того, что Петрарка кратко выразил в своем прозаическом трактате "О презрении к миру": "Я нечаянно попал в сети". В первом четверостишии Лаура уподобляется лавру, под которым раскинута сеть из жемчуга и золота, то есть из ожерелья и волос Лауры. Два следующих стиха: плод, свисавший рыболовным крючком ко рту поэта, - означает, по-видимому, надежду на конечный успех сердечного влечения. С. 95. Амур, природа, вкупе со смиренной... - Сонет написан по случаю болезни Лауры. С. 96. ...И тот, кто пятьдесят шесть лет царил... - император Август. ...И тот, кого в Микенах погубили... - Агамемнон. Сей доблести и древней мощи цвет... - Сципион Африканский. ...И Македонец закусил губу... - Александр Македонский. "Блажен... Найдя такую звонкую трубу!"... - Под "звонкой трубой" следует понимать Гомера и его "Илиаду". ...Петь горячо из Мантуи пастух... - под "пастухом" подразумевается Вергилий, родом из Мантуи. С. 97. ...Ладья моя блуждает в океане... - Под блуждающей в океане ладьей подразумевается жизнь поэта. С. 98. Лань белая на зелени лугов... - "Лань белая" - Лаура. ...Промеж двух рек... - то есть между Соргой и Дюрансом (притоком Роны). ...убор златых рогов. - Витиеватое уподобление кос Лауры. Сверкала вязь... Не тронь меня!.. - Петрарка воспользовался легендой, согласно которой через триста лет после смерти Цез-ря был пойман олень с алмазной надписью на шее: "Noli me tangere. Cesaris sum" ("He тронь меня. Я принадлежу Цезарю"}. Полдневная встречала Феба грань... - то есть когда поэт достиг "половины жизненного пути" (35 лет), что, к слову сказать, и дало основание для датировки этого сонета (1339 г.). Кого-то кормят звуки, // Кого - растений сладкий аромат... - Почти дословная цитата из Плиния. ...Кого живит огонь, кого - вода... - то есть огонь живит саламандр (согласно поверью), вода - рыб. С. 100. Любимого дыханья благодать... - На возвращение из Тосканы в Прованс. С. 106. С альпийских круч ты устремляешь воды... - Река Рона. С. 112. О донны, почему, сходясь в часы бесед... - Сонет обращен к подругам Лауры. С. 114. ...И с ними солнце - в лодке на просторе... - речь идет о лодочной прогулке по Роне. ...Ни пастырь, что навлек на Трою горе... - то есть Парис, послуживший причиной Троянской воины. ...Кто б их ни вез - Автомедонт иль Тифий... - Автомедонт - возница Ахилла; Тифий - кормчий аргонавтов. С. 117. Был македонский вождь непобедим... - Речь идет об Александре Македонском. Плиний рассказывает, что Александр разрешил только нескольким художникам делать его изображения - Апеллесу в живописи, Лисиппу - в скульптуре. Тидей - один из семи царей, сражавшихся против Фив; будучи раненным в жестокой схватке с Меналиппом, нашел в себе достаточно сил, чтобы поразить его, и, уже умирая, все еще грыз его голову. Этим эпизодом, рассказанным Стацием, воспользовался Данте (рассказ о графе Уголино в "Аду"). По преданию, римский диктатор Сулла ослеп в припадке ярости. Римский император Валентиниан I (364-375) умер от приступа гнева во время приема послов. Аякс - легендарный герой Греции - бросился на меч, разобиженный тем, что ему не достались доспехи Ахилла. С. 120. Все сочеталось в нем: высокий гений... - Речь идет о какой-то царственной особе (предположительно о Карле Люксембургском). С. 122. Я сам в беде и злейших бедствий жду. - Написано в ответ на стихотворное послание (сонет) Джованни Донди, математика из Падуи, в котором тот сетовал на свои любовные страдания и просил у Петрарки совета. С. 131. Жизнь - это счастье, а утратить честь... - Сонет написан в форме диалога между Лаурой и воображаемой собеседницей. На смерть Мадонны Лауры С. 133. Синьор, я вечно думаю о Вас... - Сонет посвящен кардиналу Джованни Колонна. ...Два светоча я призываю снова... - то есть Колонна и Лаура С. 134. Увы, прекрасный лик! Сладчайший взгляд!.. - Написано на смерть Лауры (Авиньон, 6 апреля 1348 года). Повержен Лавр зеленый. Столп мой стройный... - На смерть кардинала Джованни Колонна (3 июля 1348 года). На русский язык этот знаменитый сонет переводился неоднократно. Среди переводчиков - Конст. Батюшков и Ив. Козлов. С. 140. Как часто от людей себя скрываю... в своей пустыне милой... - Речь идет о затворнической жизни в Воклюзе. С. 143. Сеннуччо мой! Страдая одиноко... - Сонет написан на смерть Сеннуччо дель Бене, близкого друга Петрарки, случившуюся в 1349 году. ...Гвиттоне, Чино, Данту мой поклон... - Петрарка перечисляет поэтов любви Гвиттоне д'Ареццо, Чино да Пистойя, Данте, которые находятся на небе Венеры (согласно тогдашней космогонии! "третьей сферы"). С. 144. Свой пламенник, прекрасней и ясней // Окрестных звезд, в ней небо даровало... - то есть в Лауре. Ее вернуть на родину огней. - То есть вернуть на звезду Венеру, откуда спустилась ее душа на землю. С. 145. Титон, ты знаешь каждый раз, что скоро... - Титон (или Пифон) - согласно греческой мифологии, сын троянского царя Лаомедонта, возлюбленный Эос, которая унесла его к себе на край земли и неба. По просьбе Эос Зевс сделал Титона бессмертным, но богини не испросила для него вечной юности, и Титон превратился в дряхлого неумирающего старика. С. 148. ...И белый день над жалким пепелищем... - день 6 апреля - день первой встречи Петрарки с Лаурой и день ее смерти. С. 150. Дол, полный звуков пеней повторенных... - под "долом" разумеется Воклюз. ...Река, где токи есть... - Сорга. С. 151. Амур, что был со мною неразлучен // На этих берегах... - на берегах Сорги. С. 153. Той, для которой Соргу перед Арно... - то есть Лауры, для которой автор предпочел Воклюз Флоренции, Тоскане, Италии. С. 154. ...Щебечет Прокна, плачет Филомела... - Прокла - ласточка, Филомела - соловей. С. 156. ...Сей день - последний, счастье миновало. - Имеется в виду отъезд Петрарки в 1347 году. С. 158. А между тем уж время приближалось... - Иными словами, проживи Лаура еще, то наступил бы момент, "Когда она могла бы внимать сердечно // Моим словам..." Когда судьба растенье сотрясла... - то есть лавр, Лауру. ...Другое Каллиопа избрала с Эвтерпой... - Каллиопа - муза эпической поэзии, Эвтерпа - муза лирической поэзии. С. 160. Нет, не читать без судорог ума... - Ответ на сонет Джакомо Колонна, епископа Ломбезского, друга и покровителя Петрарки. С. 163. Идите к камню, жалобные строки... - Речь идет о могильном камне. С. 165. ...Родной звезды восходом осиянной. - Венеры. С. 173. ...Мне ж смерть и небо, жадны в равной мере... - Речь идет о Лауре, чье тело приняла земля и чья душа вознеслась на небо. С. 176. И тот, кто наших праотцев подъял... - Христос. С. 177. ...Кто обрели, покинув суету, // Сокровище, что всех земных дороже. - То есть обрели бога. С. 178. Лет трижды семь повинен был гореть я... - Стало быть, сонет написан 6 апреля 1358 года (отсчитывая от 6 апреля 1327 г., дня первой встречи с Лаурой). Избранные канцоны, секстины баллады и мадригалы С. 182. ...В два корня превратились близ волны // Величественней, чем волна Пенея... - Дафна была превращена в лавр на берегу реки Пеней. С. 187. ...Испанию с Гранадой миновав, // Марокко и Геракловы столбы... - Геракловы столбы - скалы по обеим сторонам Гибралтарского пролива, воздвигнутые, согласно мифу, Гераклом. В географических представлениях людей петрарковского времени у Геракловых столбов кончался мир. Плескаясь в ледяных волнах, Диана // Любовника, следившего за ней... - Согласно мифу под "любовником" подразумевается Актеон. С. 188. О благородный дух, наставник плоти... - Канцона посвящена идеальному древнеримскому сенатору. ...Коль Марсовы сыны... - римский народ. С. 189. Орлы и змеи, волки и медведи // Подчас колонне мраморной вредят - речь идет о врагах дома Колонна: семействах Каэтани, Савелли, Тусколо, Орсини. ...Тысячелетье, как в ней не стало - намек на Константина, перенесшего в 329 году столицу Римской империи в Византию. С. 191. ...Рожденные туманом в этих долах... - Подразумевается Воклюз. С. 192. Я каждый ветр прощаю ради ветра, // Пленившего меня в краю, где реки... - "Ради ветра, пленившего меня" - это Лаура. Тут у Петрарки игра слов: "l'aura" (ветерок, дуновение) и Laura (имя возлюбленной поэта). "Реки" - Сорга и Дюранс. "Drer et rayson" - зачин анонимной провансальской песни. С. 193. "Пою - ведь это госпоже угодно". - Зачин канцоны Гвидо Кавальканти. ...Хочу, чтобы суровым было слово. - Начальный стих канцоны Данте. ...Прекрасный лик и сладостные очи. - Начальный стих канцоны Чино да Пистойя. ...Зари моей безоблачную пору - Начало канцоны XXIII самого Петрарки. С. 194. Кто предпочел другим дорогам в жизни... - Секстина сплошь построена на аллегориях. Ладья поэта (Петрарка) стремится к вечности, но парус, наполняемый любовным ветром, устремляет эту ладью на опасные рифы земного существования. Борьба религиозного чувства с любовным влечением - главная тема стихотворения. С. 201. Знаменитейшая эта канцона CXXVIII обращена к "властителям Италии". С. 202. ...на Тибре и на Арно // И здесь, на По... - Петрарка перечисляет три основные реки полуострова, которые как бы символизируют Италию. ...Где днесь моя обитель... - В то время Петрарка проживал, в Сельвапьяне, близ Пармы. ...Вспорол бесстрашный Марий... - Марий - победитель тевтонов в 102 г. до н. э. С. 205. И Леда перед этой красотой // Сочла бы дочь-красавицу невзрачной... - Согласно греческой мифологии, Леда - дочь Тестия, царя Этолии. От Зевса родила красавицу Елену, из-за которой возгорелась легендарная Троянская воина. С. 208. Меня над речкой ты увидишь снова... - "Речка" - Сорга. Где брезжит первый свет... - Восток. Есть птица-диво стороны далекой... - птица Феникс. С. 208. Есть в Греции, в Эпире, ключ студеный... - об этом рассказывает Плиний. Струятся два ключа // На островах Фортуны... - то есть на Канарских островах. О роднике, который полн всегда... - река Сорга. С. 210. ...и небо над луною // Не столь усеяно звездами ночью... - Согласно тогдашним астрономическим представлениям, неба! "над луной", ближе всего находящееся к земле, вообще лишено звезд, Ступив на берег дорогой под вечер... - на "берег", где находилась Лаура, то есть в Авиньон. С. 215. Когда... Лауру смог бы я отнять у смерти, // Как милую - Орфей... - Речь идет о мифе об Орфее и Эвридике. С. 218. И верь, что стану я... - то есть после Страшного суда. Н. Томашевский