волной вместе с домиком ее хозяев, жителей городской окраины. Стариковский неторопливый сказ придавал печальной повести какую-то особую мягкость и человечность. Мне пришлось основательно поработать с молодым автором над этим первым его дебютом, но во время работы мы оба пережили немало поэтических минут [10]. "Новый Робинзон" просуществовал больше двух лет, а потом по каким-то соображениям издательство решило прекратить его существование. Объяснить это решение можно было только тем, что журнал не вполне соответствовал принятому тогда трафаретному образцу пионерских журналов, хоть и был подлинно пионерским по своему духу и направлению. Я хорошо помню, как мы работали над последним номером "Нового Робинзона", сыгравшего немалую роль в истории нашей детской литературы. Мы решили готовить этот номер так заботливо, тщательно и весело, как будто бы он был первым номером начинающегося журнала. Мы чувствовали, что дело, которому было отдано столько времени и сил, не кончится с последней страницей "Нового Робинзона". Так оно и случилось. --- И вот наконец мы обосновались на шестом этаже здания, увенчанного глобусом, на углу Невского проспекта и канала Грибоедова. Детской и юношеской книгой до нашего прихода занимался в Ленгосиздате всего лишь один человек, далекий от художественной литературы и ставивший перед собой только узкопедагогические задачи. Во всяком случае, он не выпустил за время своей работы ни одной сколько-нибудь заметной и запомнившейся книги. Чтобы разбудить это сонное царство, именовавшееся Отделом детской и юношеской литературы, Ленгосиздат решил привлечь к делу меня. Но я уже ясно понимал, что без дружного и хорошо подобранного коллектива перестроить до основания всю работу Отдела будет невозможно. Я согласился принять предложение издательства только при условии, что со мною вместе будут приглашены на работу Борис Житков и один из талантливейших наших художников Владимир Васильевич Лебедев. Руководители издательства долго не соглашались на мое условие, но в конце концов приняли его. Надо было приступать к делу, а между тем в портфеле, оставленном нам прежней редакцией (вернее сказать, редактором), не оказалось ни одной сколько-нибудь пригодной рукописи. Но зато мы получили другое наследство - те повести, рассказы, очерки, которые печатались в "Новом Робинзоне". Этому журналу мы были обязаны тем, что уже на первых порах могли сдать в печать совершенно готовые книги - Н. С. Тихонова, Бориса Житкова, Виталия Бианки, В. А. Каверина, шлиссельбуржца М. В. Новорусского и и др. Но не только литературным материалом помог нам "Новый Робинзон". Он оставил нам в наследство и основное ядро сотрудников, и немалый редакторский опыт, и самую атмосферу нашей прежней журнальной редакции, где острая шутка иди даже целая занимательная история, рассказанная кем-нибудь между делом, ничуть не мешала самой напряженной работе. Так же, как и в "Новом Робинзоне", на шестом этаже Дома книги, встречалось и знакомилось между собой множество разнообразного народа. Правда, в отличие от журнальной редакции, ютившейся в одной комнате, здесь была особая комната, куда не проникал шум. Ее так и называли - "тихой", - потому что в ней шла работа, требовавшая особой сосредоточенности. Но я думаю, что, если бы и вся наша редакция была столь же тихой, она бы далеко не уехала. --- Вскоре мы поняли, что издавать книги куда труднее, чем выпускать тонкий ежемесячный журнал. Больше затрат, риска, ответственности. Да и круг авторов был у нас еще слишком узок для того, чтобы мы могли хоть в какой-то мере охватить многообразные интересы наших читателей. В сущности, Отдел детской и юношеской литературы с первых дней своего существования уже заключал в себе несколько издательств. Это был и детский Гослитиздат - издательство художественной литературы, - и детское научно-техническое издательство, и даже Госполитиздат. А при этом еще мы должны были выпускать книги не на одном, а на трех языках, ибо книга для самых маленьких ребят существенно отличается по языку от книги для младших школьников, а та в свою очередь от книги для подростков. И, пожалуй, труднее всего писать стихи и прозу для детей самых младших возрастов. К такому выводу пришел когда-то и Лев Толстой, когда писал своего "Кавказского пленника" и другие рассказы для детей. Вот что он сам говорит по этому поводу: "Работа над языком ужасна, - надо, чтобы все было красиво, коротко, просто и, главное, ясно"... "Я изменил приемы своего писания и язык"... "Кавказский пленник" - это образцы тех приемов языка, которым я пишу и буду писать для больших..." В высшей степени примечательно это свидетельство Льва Толстого. Он, в то время уже прославленный автор "Севастопольских рассказов", "Казаков", "Детства и отрочества" и "Войны и мира", как бы заново учился писать, работая над книгой для детей. Да при этом еще утверждал, что так же, теми же "приемами языка", будет писать и для взрослых. Вот как много значит работа над детской книгой для писателя, если он относится к делу так ревностно и серьезно, как Толстой. Эта работа как бы дисциплинирует автора, приучает его добиваться предельной ясности языка и обходиться без ложных украшений, о которых говорил Пушкин в одной из своих заметок: "...Прелесть нагой простоты так еще для нас непонятна, что даже и в прозе мы гоняемся за обветшалыми украшениями..." И не только "нагой" и благородной простоте учится писатель, создавая детскую книгу. К нему как бы возвращается первоначальная свежесть впечатлений. Заново, по-детски, вслушивается он в слова, давно уже ставшиедля нас привычными. Будто участвуя в затейливой детской игре, он и сам становится таким же мечтателем, фантазером и даже озорником, как его маленькие читатели. В этом мы убедились на многих примерах в первые годы нашей редакционной работы, когда послереволюционная детская литература только создавалась и вербовала авторов либо из среды писателей для взрослых, либо из новых людей, начинавших свой литературный путь с детской книги. Неизвестно, стал ли бы профессиональным писателем Борис Житков, если бы этого моряка не прибило волнами к берегам детской литературы. И уж, во всяком случае, он не создал бы ни "Морских историй", ни рассказа "Про слона", ни приключений "Пуди", который был всего-навсего хвостиком от меховой шубы. В своих повестях для детей впервые проявил себя, как прозаик, известный поэт Николай Тихонов. Участник гражданской войны, которую он провел в кавалерийском седле, альпинист и страстный любитель географии, он был желанным гостем в детской литературе, хоть и не сразу принял мое предложение писать для детей. Стихи у него были в это время сложные, густо насыщенные образами. Впоследствии он достиг зрелой простоты, но еще раньше добился ее в прозе, предназначенной для детей, особенно в превосходном цикле рассказов "Военные кони". Любопытна история "Приключений Буратино" Алексея Николаевича Толстого. Он принес в редакцию перевод итальянской повести Коллоди "Приключения Пиноккио". Эта повесть, впервые вышедшая в русском переводе еще до революции, почему-то не пользовалась у нас таким успехом, как на Западе. Не знаю, завоевала ли бы она любовь читателей в этом новом переводе, но мне казалось, что такой мастер слова, как Алексей Толстой, мог бы проявить себя гораздо ярче и полнее в свободном пересказе повести, чем в переводе. Он помнил эту повесть еще со времен своего детства и с трудом отличал отдельные ее эпизоды от тех причудливых вымыслов, которыми дополнило и разукрасило их детское воображение. Вольный пересказ, не связывающий фантазии рассказчика, давал ему возможность сохранить и эти домыслы. А. Н. Толстой взялся за работу с большим аппетитом. Он как бы играл с читателем в какую-то веселую игру, доставлявшую удовольствие прежде всего ему самому. Разумеется, рядом с этим пересказом итальянской повести возможен, а может быть, даже и нужен более точный ее перевод (какой, например, недавно осуществил Эм. Казакевич). Но все же Буратино и Барабас-Карабас Алексея Толстого стали и, вероятно, надолго останутся любимыми героями наших ребят. Новая детская литература оказалась своеобразной школой, не знающей возрастных ограничений. Писательница Татьяна Александровна Богданович написала свою первую повесть для детей, когда ей было лет шестьдесят, а то и за шестьдесят. До того я знал ее как автора книги для взрослых "Любовь женщин шестидесятых годов". Она была другом семьи В. Г. Короленко и близкой родственницейАнненских - известного публициста Николая Федоровича и поэта Иннокентия Федоровича. Замечательный историк Е. В. Тарле рекомендовал ее нашей редакции как человека, обладающего глубокими познаниями в области русской истории. Исторических книг для детей и юношества было в это время очень мало. Прежние устарели, а школа давала учащимся самые скудные, поверхностные, обесцвеченные схемой, сведения. У ребят не было никакой исторической перспективы. Они путали между собой всех Иоаннов и Александров, и вся русская история до революции сливалась в их представлении в какое-то мутное и расплывчатое пятно, которое называлось "Эпохой царизма". Дать им живые и надолго запоминающиеся образы прошлого могла только художественная книга - рассказ, повесть или роман. Но если специально детская литература предреволюционного времени почти не оставила нам традиций, которым мы могли следовать, то в исторической беллетристике для детей и юношества дело обстояло, пожалуй, еще хуже. В своем большинстве повести и рассказы "доброго старого времени" были в высшей степени примитивны и больше всего напоминали дешевые олеографии. Писали главным образом о князьях и боярах, о царях, царицах и полководцах и - только изредка - о "серых героях" типа матроса Кошки. И в этой области литературы нужны были новые темы и новые люди. Т. А. Богданович взялась за повесть о крупнейших русских промышленниках - Строгановых - и о рабочих людях, занятых на промыслах ("Соль Вычегодская"). Труднее всего было старой писательнице преодолеть декоративно-оперный стиль, в который неизменно впадали авторы исторических книг для детей. А между тем наше время да и самый материал "Соли Вычегодской" требовал не бутафорского, а подлинного изображения старого быта. Во время работы над книгой писательница то и дело возвращалась к поискам материала, собирала по крупицам мелкие бытовые подробности, без которых невозможно представить себе отдаленную эпоху. А к тому же ей пришлось основательно поработать над языком и над композицией повести. Нужно было найти в самом материале контуры сюжета, который так необходим в детской повести. Труд, потраченный на "Соль Вычегодскую", не пропал для писательницы даром. Если проследить весь литературный путь Т. А. Богданович от первой ее детской повести до последней - "Ученик наборного художества", - написанной по материалам, найденным в архивах одной из старейших петербургских типографий, - нельзя не увидеть, насколько живее, свободнее и современнее становился с каждой новой книгой ее стиль, как все больше и больше удавалось ей сочетать строгую документальность со свободным развитием беллетристического сюжета. Можно с уверенностью сказать, что за последний десяток лет своей жизни Т. А. Богданович успела сделать больше, чем за все предшествующие годы. Она как бы пережила вторую молодость, работая рука об руку с людьми другого поколения. И всем этим она была обязана детской литературе. Впоследствии наша редакция, уже обогащенная кое-каким опытом, не раз возвращалась к историческим повестям и рассказам. Мы даже мечтали о создании целой библиотеки книг на темы русской и мировой истории. При всем практическом характере нашей редакционной работы, она неизбежно приводила к некоторым обобщающим, теоретическим выводам и заставляла задумываться над довольно сложными и трудными проблемами. Одной из таких проблем был язык, стиль, жанр детской исторической книги. Когда-то к первым попыткам в этой области отнесся с живейшим интересом Пушкин. Как известно, последнее из его писем, написанное накануне дуэли, было адресовано А. О. Ишимовой - автору исторических рассказов для детей. Конечно, внимание Пушкина привлекли не литературные достоинства книги Ишимовой - довольно бледной и наивной, - а сама идея создания детских рассказов на исторические темы. В свои "Четыре книги для чтения" включил несколько коротких исторических очерков и рассказов Лев Толстой. Но из всех лучших образцов этого рода нельзя было составить даже самую скромную библиотечку. Кого же привлечь к этому делу? Писателей? Но немногочисленные тогда авторы исторических романов - как, например, Алексей Чапыгин, - писали очень сложным, стилизованным языком. А тут нужна была толстовская простота и ясность. Привлечь историков? Но среди них было еще труднее отыскать таких, которые умели бы писать для детей. Нелегко говорить о прошлом с читателем, у которого нет никакого запаса исторических знаний. Выступая на Первом съезде писателей, я как-то сказал, что сведения по истории у наших ребят похожи на лестницу-стремянку, у которой недостает очень многих ступенек, а гораздо больше зияющих провалов между ступеньками. Как же быть? Нельзя же снабжать каждую книгу длиннейшим предисловием и множеством примечаний, чтобы дать читателю хоть какое-нибудь представление о том, что предшествовало эпохе, о которой идет речь в книге, и как далека она от нашего времени. Правда, подлинно-художественная повесть - "Капитанская дочка" или "Кавказский пленник" Толстого - не слишком нуждается в комментариях. Но ведь таких повестей, доступных школьнику, было очень мало. Значит, наряду с новыми рассказами и повестями, которых мы могли ждать от писателей, надо было все же рассчитывать и на историков. Но для того, чтобы писать для детей, они должны были проделать ту "ужасную работу" над языком и стилем, о которой говорил Лев Толстой. Только при этом условии написанные ими книги могли увлечь юных читателей в той же мере, что и сюжетная беллетристика. На одном из таких опытов, пожалуй, стоит здесь остановиться. Талантливый и авторитетный ученый, специалист по истории античного мира, профессор С. Я. Лурье предложил редакции книгу, в основу которой был положен подлинный документ - письмо греческого мальчика, который жил в Александрии около 2000 лет тому назад. Профессор написал свою книгу в форме повести, хоть и не был беллетристом. "Беллетризация" материала ради придачи ему большей занимательности - это старый, испытанный прием, которым нередко пользовались в детской литературе популяризаторы научных знаний. Редакция полагала, что особая ценность книги С. Я. Лурье заключалась вее документальности. Она могла стать настоящим событием в детской литературе и вызвать к жизни еще много книг того же жанра, если бы профессор выступил не в качестве беллетриста, а в более свойственной ему роли - ученого, исследователя. На глазах у читателя и при его самом живом участии можно было провести очень увлекательную и в то же время строгую исследовательскую работу, начав с наиболее простых и элементарных вопросов. Письмо написано в египетском городе Александрии. Почему же по-гречески? Чем писал мальчик и на чем? По письму видно, что его отец находился в путешествии. Чем же он мог заниматься? Какая обстановка окружала мальчика, когда он писал письмо? Какая, примерно, была в это время погода (в письме указан месяц)? На все эти и еще многие другие вопросы можно было бы найти довольно точные ответы, показав при этом, какими богатыми ресурсами и какой замечательной методикой исследования располагает современная наука. Такая книга, шаг за шагом восстанавливающая далекую эпоху, воспитывала бы и в читателе исследователя. Отказ от привычных форм исторической беллетристики отнюдь не лишил бы ее ни художественной ценности, ни занимательности. Блестящим примером такого рода исследования (или расследования) может служить "Золотой Жук" Эдгара Аллана По. Автор "Письма греческого мальчика" только отчасти воспользовался советами редакции, но в основном сохранил форму повести. И все же мы должны быть благодарны ему за то, что его книга наряду с книгами М. Ильина, Б. Житкова и других подсказала нам новые возможности и приемы детской и юношеской научно-художественной литературы. Книг на исторические темы с течением времени стало у нас гораздо больше, круг их авторов значительно расширился. В Москве и в Ленинграде появились повести Юрия Тынянова ("Кюхля"), Степана Злобина, Георгия Шторма, В. Голубова, Георгия Блока, Елены Данько, В. Каверина ("Осада дворца" и др.). Однако наша детская литература до сих пор еще в неоплатном долгу перед младшими читателями, которым так нужны исторические рассказы, непревзойденным образцом которых до сих пор остается "Кавказский пленник" Толстого. --- Беседуя однажды с ребятами на Кировском заводе в Ленинграде, я задал им довольно щекотливый вопрос: пропускают ли они, читая книги, те страницы или строчки, которые кажутся им скучными. Ну, например, описание природы. - Нет! - ответили ребята хором. - А я, признаться, иной раз пропускал слишком длинные описания, когда был в вашем возрасте, хоть это, конечно, очень нехорошо. - И мы тоже пропускаем! - весело откликнулись ребята. Так удалось мне вызвать своих собеседников на откровенность. Дети любят в рассказе действие, события. Всякое отступление от фабулы задерживает, как бы откладывает в долгий ящик прямой ответ на прямой и нетерпеливый вопрос: что же было (или будет) дальше. И надо быть искусным рассказчиком, настоящим художником, чтобы, не отвлекаясь от сюжета, не прерывая действия, создавать по пути и образы героев, и окружающую их обстановку, даже картины природы. Это отлично умели делать безымянные авторы народных сказок и такие писатели-сказочники, как Андерсен. Безошибочным чутьем разгадали этот секрет и Пушкин в своих сказках, и Ершов в "Коньке-Горбунке", и Лермонтов в чудесной прозаической сказке "Ашик Кериб". Для ребенка сказка - та же действительность. Он - не только читатель или слушатель, а непосредственный участник всего, что происходит в рассказе. У него "руки чешутся" и ноги не стоят на месте, - он готов сейчас же, сию же минуту мчаться в бой, воевать за справедливость, спасать гибнущих, разоблачать злодеев, восстанавливать попранную правду. Недаром же мы знали так много юных героев в годы войны и в мирное время. Эти герои - дети и подростки - те же читатели наших книг, зрители наших спектаклей. Мы не раз видели их с разгоревшимися щеками и ушами за столом библиотеки-читальни, не раз слышали их одобрительные или негодующие возгласы в зрительном зале театра. Но и самое пристальное изучение классических образцов литературы, и самое глубокое знание психологии ребенка, конечно, не может подсказать ни детскому писателю, ни редактору, что именно нужно для того, чтобы создать хорошую сказку, повесть приключений, исторический рассказ или очерк о явлениях природы. Тут не обойтись без поисков, без "разведки боем". Каждый из этих жанров требует от автора и от редакции особого подхода. Каждый опыт индивидуален, хотя и позволяет иной раз делать обобщающие выводы... ^TДВЕ БЕСЕДЫ Г. Я. МАРШАКА С Д. К. ЧУКОВСКОЙ^U <> I <> 3 июля 1957 {В 1957 году Лидия Чуковская, приступая к работе над книгой "В лаборатории редактора", попросила С. Маршака поделиться с ней мыслями о редакторском искусстве и воспоминаниями о ленинградской редакции. Обе записи сделаны ею стенографически и нередко цитируются в книге, в главе "Маршак - редактор". Мы печатаем записи с сокращениями: в частности, удалено все то, что более полно и отчетливо высказано С. Маршаком в воспоминаниях, публикуемых выше. (Прим. ред.)} ...Что вам сказать о вашей будущей книге? Критик должен делать вывод вместе с читателем. Эмоциональная подготовка важна. Про это у нас забыли. Критик думает, что он может декретировать. А он должен подготовить читателя к своему выводу. Без читателя он не может делать вывода, как актер на сцене не может смеяться, если не смеется зритель. --- С Гайдаром было так. Я ему сказал, встретившись в Москве: - Вы человек талантливый, пишете хорошо, но не всегда убеждаете. Убедительные детали у вас не всегда. Логика действий должна быть безупречной, даже если действия эксцентрические. - Ладно, - сказал он, - я приеду в Ленинград. Приехал, мы засели в гостинице. Работали над "Голубой чашкой". Мы все переписали вместе, и во время работы он восхищался каждым найденным вместе словом. И вдруг позвонил мне: - Я все порвал. Это не мой почерк. Я все сделал заново. И принес. Я был очень доволен. У него появилась забота об убедительных деталях. Сравните "Голубую чашку" с этим отвратительным "Мальчишем"... Там - все недостоверно. Лядова [1] сразу приревновала Гайдара к нам и отозвала его. --- Всякая работа в искусстве бывает успешна только тогда, когда она - движение. Вспомните МХАТ. Не было еще ни театра, ни актеров, ни пьес, а два человека уже знали, за что и против чего они хотят бороться. Их ночные разговоры все предвосхитили. Пушкин шел против архаизма с развернутыми знаменами. Не только в искусстве - и в медицине так. Если клиника - стоячее болото, - ничего нет. И в педагогике так. Ушинскому работать было интересно, Макаренко было интересно, а учителю твердить зады очень скучно. --- Я никогда не забуду, как делался последний номер "Робинзона". Так, словно ему жить да жить, а не умирать. (Так вообще человек должен жить до последнего дня.) Все, накопленное нами еще до начала работы, просило выхода, и естественно, что, когда мы начали, работа пошла горячо, успешно, а не просто стол, человек, кресло, портфель. Нас увлекало то, что читатель - демократический, массовый, связанный с деревней, с заводом, а не белоручка. В этом была пленительная новизна. Пленительно было и то, что многое рухнуло. Ведь предреволюционная детская литература в противоположность взрослой была монархична, реакционна. Гимназия, а с ней и литература для детей, была изгажена Дмитрием Толстым [2], Деляновым [3]. Вольф для детей издавал Чарскую. Нас увлекало то, что можно было строить новое, и то, что можно было убрать старую рухлядь и из беллетристики, и из популярщины, где все было переводно, дидактично, без художественного замысла. --- В сторону: я вообще уверен в том, что совесть и художественный вкус совпадают. Пушкин сам по себе мог гордиться тем, что он происходит из аристократической семьи, а писатель он был демократический, потому что этого требовал художественный вкус, этого требовала настоящая гражданская совесть... В наше время и вкус и совесть должны запрещать брать героя, выходящего из ванной с махровым полотенцем на плече, потому что не у всех есть ванны... Нас радовало и увлекало, что детская литература стала литературой демократической, - мы радовались переписке Горького с детьми, которая показала, как талантлив и требователен новый читатель. Нас увлекало и то, что в детской литературе элементы художественный и познавательный идут рука об руку, не разделяясь, как разделились они во взрослой литературе. --- Житков был хороший рассказчик. Это важный признак. Беллетрист должен быть хорошим рассказчиком. Горький, А. Н. Толстой, Куприн - все были рассказчики. Поэт - это тот, у кого есть чувство лирического потока, а беллетрист - это повествователь, тот, кто умеет рассказывать. --- Мы исходили из того, что читатель-ребенок мыслит образами, а не отвлеченными понятиями, и книга должна обращаться к его воображению, вместо того чтобы быть дидактической. Все это было ново, увлекало людей, вызывало поиски. Вот почему сотрудники целыми ночами сидели в редакции "Робинзона"... Вот хотя бы Житков - он в штате не состоял, а, домой не уходя, ночами читал чужие рукописи. Обычно это такое скучное дело, а тут он читал с увлечением чужое и рассказывал свое. Все были увлечены новизной, новым движением... --- Когда мы встретились с Корнеем Ивановичем, мы сразу заговорили не прикладным образом. Стали читать стихи, и не свои только, а Фета, Полонского, англичан, выясняя, что мы оба в них любим. Мы затевали журнал, он потом не вышел. Для журнала я делал "Деток в клетке", "Индийские притчи". И "Радугу" я написал для него, потому что журнал должен был так называться. Корней Иванович тоже многое для журнала придумал. Его должен был издавать Клячко [4]. Человек он был благородный и талантливый, но безалаберный. (Я когда-нибудь о нем напишу.) --- Когда стали меня знать в "Воробей", я не пошел сразу: я его побаивался. Там сотрудничали малоталантливые люди. И название мне не нравилось. Сначала я только со стороны помогал. Там сотрудничал почтенный человек, чистый, очень уважаемый, шлиссельбуржец Новорусский. Писать он не умел, писал нейтральным языком и пр. Но мне пришла в голову такая вещь: что, если показать, что люди в крепости были в худших условиях, чем Робинзон Крузо? Беда была в том, что у Новорусского не было тонового письма, а только штриховое, он не умел давать фон, а писал либо тюремный быт, либо людей. Тем не менее это было первое интересное, что печаталось там. Мы понимали, что детская литература должна находить свежий материал и должна быть интересной и ребенку и взрослому. Постепенно я сблизился с журналом. Но когда вышел один из первых номеров с моим участием, где были и "Тюремные Робинзоны", и пересказ Корнея Ивановича одной американской вещи, "Золотой Аиры" [5], и рассказ М. Слонимского [6],- у меня явилось странное ощущение: а почему это вышло теперь, сегодня, в этом году? Никаких элементов времени не было. Когда ко второму номеру явился Житков, было ощущение, что вот наконец не книжное, а живое. Поэтому его так приветствовали. У искусства всегда должно быть два источника: жизнь и литература. Если один источник закроется, нет искусства. Если закрыть жизнь, это будет форточка, открытая в коридор. Расцвет литературы наступает там, где жизненный материал встречается с великой культурной традицией. Так было с Пушкиным, Гоголем. Гоголь ближе встретился с великой культурой, чем, скажем, Квитка-Основьяненко. Когда пришел Житков, он оказался как нельзя более кстати. Началась связь с временем. Страна переходила к строительству, к индустриализации. Мы стали придумывать в журнале окна в мир, например, отдел "Бродячий фотограф". То давали корабль на стапелях, то интервью с кондуктором. Подписи делали М. Ильин, Житков, Н. Н. Никитин. --- Мы делали книги на самые передовые темы - "Рассказ о великом плане", "Штурм Зимнего" [7],- и все-таки нас всегда упрекали в том, что мы недостаточно передовые. --- Бескультурье страшное. Недавно ко мне пришел художник N. принес мне какуюто поднадсоновскую лирику. Не понимает, что так нельзя писать. Приходит инженер, приносит стихи на разные технические темы. Я спрашиваю: почему вы это не изложите в прозе? Было бы интересно! - Я умею писать только стихами... Белинский и другие были великие строители дорог в болоте бескультурья, своей кровью цементировавшие дороги среди бездорожья. --- Конкретность, образность, простота толстовского "Кавказского пленника" - вот что мы считали образцом. Надо было восстановить силу слова, утерянную в будничной речи, в газете - помните, у Чехова в одном рассказе "снег, ничем не испорченный"? [8] - вот такой снег мы искали. Иностранных слов мы старались избегать. Они холодны, они связаны со слишком немногими ассоциациями... У нас было стремление к чистому языку. Мы понимали свою ответственность: тем, что мы делаем, мы учим людей мыслить и говорить. Что может быть ответственнее? Требования: язык живой, конкретный, русский, а не переводный; материал живой, свежий. --- Я прощаю схематизм Жюлю Верну и неправдоподобность Куперу. Прощаю потому, что у Жюля Верна это было увлечение техникой и в технике он многое предвидел. Купер... Недаром Белинский стоял за Купера, против Вальтера Скотта. Купер рожден американской и французской революцией, а Вальтер Скотт - замки, рыцари - реакционен... То, что делается впервые, заново, то, что возникает на идейной основе, то хорошо, а не рецидивы, когда краснокожими и пиратами пользуются просто потому, что их уже до нас кто-то выдумал. Написал Эдгар По "Убийство на улице Морг" - источником была жизнь, а потом стали писать убийства для сюжета, для детективщины. --- Приходит Савельев, приносит книгу "Пионерский устав" в стихах. Попытка изложить в стихах пункты пионерского устава. У нас ощущение, что это не то, что он может сказать. Книжку мы принимаем, печатаем, она не плоха и не очень хороша, но при нас остается человек, за которым мы чувствуем и мысль, и умение учиться, и интерес к жизни. Человек остается. --- В работе с Бронштейном мне дорого одно воспоминание. Полная неудача в работе с Дорфманом, который был не только физик, но и профессиональный журналист, и полная удача с Бронштейном [9]. То, что делал Бронштейн, гораздо ближе к художественной литературе, чем журналистика Дорфмана, у которого одна глава якобы беллетристическая - салон мадам Лавуазье, - а другая совершенная сушь [10]. --- Лебеденко [11] и пришел к нам с перелетом в Китай. По тем временам это было дело героическое. Он описывал подробно, как наши самолеты летели. Однако получилась всего лишь хроника - сегодня интересный день, а завтра очень скучный. Никакого нарастания, скучно. Я его спросил: - А какой самолет был хуже всех? Оказалось, "Латышский стрелок". Он был технически менее совершенен. - Долетел все-таки? - спрашиваю. - Долетел! Почему же его не взять в центр рассказа, чтобы читатель все время беспокоился: а что "Латышский стрелок"? Догоняет? Подсознательно это у меня родилось из мысли о сказке об Иванушке-дурачке. Так иногда знание фольклора помогает работе над самыми реалистическими вещами. Это и есть пути культуры. То, что Гоголь бывал у Трощинского [12] и видел комедиа дель арте, помогло ему создать Бобчинского и Добчинского, а не просто смешные фигурки. --- Тихонов писал стихи. Материал путешествий в его стихи не входил. Мы ему сказали: почему не попробовать писать прозу? В Ленинграде найти _много_ писателей было трудно. Только то, что мы вели интенсивное хозяйство, дало нам возможность привлечь много людей. Для "Нового Робинзона" Тихонов написал "Вамбери" и "От моря до моря", а потом написал для нас прекрасную книжку "Военные кони" и "Симон-большевик". Написал, и написал прекрасно, потому что был увлечен. --- Чарушин приставал ко всем, просил сделать подписи к его рисункам. Мы ему сказали: - Ведь вы прекрасно рассказываете, попробуйте писать. И он написал "Волчишку" и потом великолепные "Семь рассказов"... Лесник (Дубровский) тоже был человек талантливый. Он журналист, да еще из "Нового времени" [13], но он знал природу и знал язык. --- Каждый, кто приходил в редакцию, повышался в своей квалификации. Безбородов... Он был газетчик. Тут он шагнул на высшую ступень. --- Богданович благодаря нашей редакции пережила несколько счастливых лет, радуясь своей работе. Ее было трудно отучить от "Князя Серебряного" [14]. Сколько было на нее истрачено сил! На пожилого поэта тратить силы не стоит, потому что поэзия - дело раннее, как балет, в зрелые годы начинать писать стихи поздно. А вот с пожилым человеком, бывалым или много знающим, образованным, работать стоит. И у Богданович был свой путь к интересным вещам. Я боялся, чтобы она не подавала жареных лебедей на серебряном блюде, я гнал ее к прозаическим сюжетам, к архивам, к истории Строгановых и пр. ... Нами владело убеждение, что мы можем передать детям весь опыт человечества от ремесла до высоких и сложных научных дисциплин, и огромное количество людей может участвовать в этой передаче либо на ролях очеркистов, либо корреспондентов, либо художников - за исключением людей, лишенных вдохновения, наблюдательности, подходящих к делу, как спекулянты. (Пока мы были свободны в планировании наших книг, мы могли жить находками, Житковым, Бронштейном и пр. Когда же мы вынуждены были в короткие сроки в обязательном порядке выпускать книги на такую-то тему, мы, чтобы не уронить престижа, должны были работать неправильно, переписывать, жертвовать своею кровью. Это было неправильно, но это были вынужденные исключения, а не метод.) <> II <> 12 июля 1957 ...Было такое дело: в Академии наук собирается небольшая группа людей - году в тридцатом, - которая мечтала о научно-художественной литературе. Это были: С. Ф. Ольденбург, знаток буддизма; Борисяк, крупный геолог; это был Ферсман; это был Келлер (отец замечательного критика Владимира Александрова)... И вот эта группа людей стала обдумывать программу научно-художественной литературы 15. Тогда же возникла идея журнала. Я этим был увлечен и увлек других, в частности Н. С. Тихонова, у которого есть интерес к географии, альпинизму, а более всего к отделу "Смесь" журнала "Вокруг света"... (Что ж, ведь "Вокруг света" был когда-то делом идейным, там был замечательный человек, основатель журнала Скворцов; это было тоже рождено идеей, энтузиазмом...) Журнал нами затевался такой: транспорт, трамвай в мир науки. Кто знает, например, что такое гистология? Предполагалось, что журнал будет подвозить к воротам наук, не вторгаясь в то, для чего требуются особые знания; сделает так, чтобы у человека был цельный мир, а не разрозненные сведения о мире. Задуман был отдел "Почта экспедиций". Я думаю, этот отдел тоже мог бы быть самостоятельным журналом. Сотни - если не тысячи - экспедиций бродят по лицу земли, изучают недра, почву, растения, животных, людей и пр. Они привозят сухие отчеты, а ведь среди участников есть люди живые, интересные, которые могли бы рассказать гораздо больше. Особенно поразительный народ геологи. Это подвижники. Они необычайно увлечены своим делом, и, кроме того, между ними существует настоящая дружба - в трудностях дружба необходима. Я встречал целые гнезда геологов - кавказских, уральских и т. д. У них замечательный материал, они столько могли бы рассказать о стране! Тихонов для этого журнала написал повесть "Война" [16]. Про немца, изобретателя отравляющих газов. Довольно хорошую. Интересные вещи были написаны людьми, находящимися на границе наук. Например, Глеб Франк - он работает на границе физики и биологии. Эти пограничные области очень интересны - возьмем хотя бы физику и химию. Интересно написал Ильин. А Зощенко написал пародию на научно-фантастический роман. Великолепную! Но какой-то дурак, стоявший во главе этого дела в ГИХЛе (это был журнал для взрослых), уперся, нашел, что люди недостаточно авторитетны, и все загубил. --- До революции все издательства чрезвычайно жаждали получить хорошую детскую книжку, потому что она приносила большой доход. Но странное дело: то, что давали литераторы, успеха не имело, а всякая полулубочная поэзия имела успех. Например, скверный перевод немецкой вещи "Степка-растрепка", сделанный немцем, который плохо говорил по-русски. (Я был знаком с его сыном, даже он еще плохо говорил - представьте же себе, как говорил отец!) Он чесать себе волос И ногтей стричь больше год Не давал и стал урод. - По-русски, не правда ли?.. Тем не менее этот "Степка" имел сумасшедший успех. Это была первая детская книжка, которую я прочел. Трогательно вспоминает о ней Блок [17]. "Бабушка Забавушка" тоже имела успех. Это был ужасный перевод английской сказки, сделанный Висковатовым. У бабушки Забавушки собачка Бум жила... Успех чрезвычайный... Почему? Это были вещи хорошей традиции. Фольклорной. Проверенной временем. У них была органическая основа. В них сказалось понимание ребенка. Это были веселые книжки, несмотря на навязчивую мораль... А стихи, которые печатались в детской литературе того времени, били мимо. Ребенку интереснее было читать: ...ногтей стричь больше год, чем брюсовское: Любо василечки видеть вдоль межи... Первый, кто слил литературную линию с лубочной, был Корней Иванович. В "Крокодиле" впервые литература заговорила этим языком. Надо было быть человеком высокой культуры, чтобы уловить эту простодушную и плодотворную линию. Особенно вольно и полно вылилось у него начало. "Крокодил", особенно начало, - это первые русские Rhymes. Перед революцией появились стихи Саши Черного, но они были пародийные, камерные: "Спи, мой зайчик, спи, мой чиж, // Мать уехала в Париж..." Были и милые вещи: Слоник очень заболел, Сливу с косточкой он съел... [18] Но такого было мало... Были еще жеманные стишки Марии Моравской, неплохие стихи Венгрова [19]: Я спою вам песенку Про мышат и лесенку - Это было не бесталанно, но существенный поворот совершил "Крокодил". --- Я пришел к детской литературе через театр. Интерес к детям был у меня всегда. До революции я много бывал в приютах, в Англии сблизился с лесной школой. Но по-настоящему я узнал детей, когда в Краснодаре группа энтузиастов устроила театр: Елизавета Ивановна Васильева, я и художник Воинов. Замечательный был у нас актер Дмитрий Орлов - он потом работал в Москве у Мейерхольда. Прекрасно читал стихи Некрасова, а впоследствии "Василия Теркина". В голодные годы я организовал "Детский городок". Нам отдали бывшее помещение Кубанской рады - целый дворец, - и мы там устроили читальню, библиотеку, детский сад. А главное наше дело было - детский театр. Первые мои вещи в стихах для театра - "Кошкин дом" (маленький) и "Сказка про козла". Начинали мы собственными силами, потом приехала труппа - Орлов, Богданова и еще несколько человек. Они играли для взрослых, но мы условились с режиссером так: мы будем писать прологи для его большого театра, а он за это будет ставить пьесы у нас и даст нам своих актеров... Так и пошло наше дело. Там был чудесный художник, он придумал легкие раздвижные ширмы: получался то базар, то замок... Много было выдумки. Сидят зрители, вдруг выходит автор и говорит директору, что пьесы-то нет, он не поспел написать, что делать? Кто-то, сидящий в зале, предлагает свою - и начинается представление. Или так - выходит наивный автор и говорит: "У меня по пьесе гром... А у вас есть гром?" Было необыкновенно весело, дети театр обожали. Но наш режиссер В. стал постепенно тяготиться театром. Администратор он был гениальный, а режиссер неважный. Он решил от детского театра избавиться. Я-то числился там всего только членом репертуарного совета, хотя все делал; стулья таскал, рояли двигал... Вмешиваться я не имел права, но не мог не вмешаться. Собрались дети, уселись, а рабочие, вижу, декораций не ставят. Я успокаиваю публику; сказать детям: "Идите домой, ничего не будет!" - просто невозможно. Рабочие без распоряжения режиссера отказываются ставить декорации (время было голодное, а им приходилось работать в детском театре без дополнительного пайка), а режиссер опаздывает. Наконец он является - этакий барин в перчатках. Я ему кричу: - Что вы делаете? А он мне: - Не вмешивайтесь, это вас не касается! Я размахнулся и дал ему по физиономии. Он кинулся меня душить. Нас разняли. Потом судили в Союзе работников искусств. Председателем суда была жена Орлова, она выступила в роли настоящей шекспировской Порции [20]. Суду стало ясно, что драка произошла не на личной, а на принципиальной почве и что В. дело развалил. Решение было таково: меня лишить избирательных прав по Союзу Рабис на шесть месяцев, а его на три. Он собирался ехать в Москву на съезд делегатом - и вдруг лишен избирательных прав... В. вывесил объявление о том, что он из театра уходит. Актеры могут по желанию - оставаться или уходить. Ожидали, что те актеры, которых он привел с собой, уйдут. И вдруг оказалось, что они ушли из взрослого театра и остались у нас! Мы им почти не платили... У нас был меценат в совнархозе по фамилии Свирский, он нам выдавал штыб (угольную пыль) на топливо. Я писал о нем что-то такое: ...Свирскому спасибо, Он фунт хлеба нам дает И полпуда штыба... Позднее, уже через несколько лет, я встретил В. в поезде. Меня мучила совесть - идет за ним следом репутация битого человека, это ведь нелегко. Но он разговаривал со мной как ни в чем не бывало, вспоминал, как мы хорошо работали вместе, и т. д. Орлов потом говорил про себя и про других актеров, что мы подготовили их к столице - и вкус, и понимание искусства. --- Я с детства страстно любил те фольклорные песенки, где человек приказывает: дождю, улитке, грому, огню. Все в повелительном наклонении: Горн, гори ясно, Чтобы не погасло! Или: Дождик, дождик, перестань! Или: Божья коровка, улети на небо! Тут всюду воля, всюду приказ, маленький человек повелевает стихией [21]. Это куда лучше, чем "Золото, золото падает с неба!" - Дети кричат и бегут за дождем. Плещеев под конец жизни - просто недоразумение какое-то. --- Вскоре после того, как мы начали работать, у меня явилась мысль, что надо бы привлечь поэтов-заумников. Хармс [22] писал в это время такие вещи, как Пейте кашу и сундук. Но мне казалось, что эти люди могут внести причуду в детскую поэзию, создать считалки, припевы, прибаутки и пр. Их работа для детей оказала не только на литературу полезное действие, но и на них самих. Они ведь работали как: отчасти шли от Хлебникова - и притом не лучшего, - отчасти желали эпатировать. Я высоко ценю Хлебникова, он сделал для русской поэзии много. Но они шли беззаконно, произвольно, без дисциплины. Хармс великолепно понимал стихи. Он читал их так, что это было их лучшей критикой. Все мелкое, негодное, становилось в его чтении явным. Постепенно он понял главное в детской литературе. Что такое считалка, что такое счет - это ведь колоссально важное дело. Хармс понимал ту чистую линиюв детской поэзии, которая держится не на хохмах, не скатывается в дешевую эстраду... Работа в детской литературе дала им дисциплину и какую-то почву. Работать с ними мне приходилось поначалу очень много. Ранние вещи Хармса - например, "Иван Иваныч Самовар", "Шел по улице отряд" - делались вместе, так же, как и "Кто?" Введенского [23]. Требовалось их дисциплинировать, чтобы причуды приняли определенную форму. Дальше - например, "А вы знаете, что ПА" и т. д. - Хармс уже работал самостоятельно... Пришел к нам и Юрий Владимиров [24], вдохновенный мальчишка. --- Интересны пути фольклора и литературы. Возьмем Запад. Англию. В сущности, у них не было своей сказки, они брали чужие сказки и переделывали. Но зато у них был гениальный детский фольклор, куда входили дразнилки, шутки и т. д. Это вещи такой стройности, такой виртуозной формы, что современные поэты даже подделывать их не умеют. Там есть насмешка надо всем - над королем Артуром, над праздником 5 ноября, над Робинзоном Крузо. Этот детский английский фольклор откликался на все на свете - вся жизнь, история в него входили. Есть вещи большого ума, большой тонкости. В России сначала фольклора не признавали совсем (Белинский не одобрял сказки Пушкина). Потом признали поддельный, псевдонародный. Потом, наконец, стали признавать подлинный, но только крестьянский, а городского не признавали. Никто не думал, что стишки: Кто возьмет его без спросу, Тот останется без носу - Это тоже фольклор... Позже признали частушку. В Шотландии до Бернса был псевдонародный Оссиан, созданный Макферсоном [25]. Первые баллады были очень олитературены... Никто не понимал ни там, ни у нас, что народ - это мы все; считалось, что к уличным песенкам надлежит относиться презрительно. Мещанские песни... "Маруся отравилась". По существу говоря, это классическая баллада - эти повторения: Пришел ее папаша, Хотел он навестить. А доктор отвечает: "Без памяти лежит". Пришла ее мамаша, Хотела навестить, А фельдшер отвечает: "При смерти лежит". Пришел ее миленок, Желает навестить, А сторож отвечает: "В покойницкой лежит". Это гораздо более культурная вещь, чем все стихи Брюсова. Но форме это виртуозно, а по существу - очень трогательная история. В России сначала признали былины, потом сказки и песни, но только крестьянские. Литература питалась цыганской песней, начиная с Пушкина, но официально цыганская песня признавалась низкой. Артист императорских театров Петров отказывался выступать на концертах вместе с исполнительницами цыганских песен. А ведь вся литература - Пушкин, Денис Давыдов, Фет, Аполлон Григорьев, Блок, даже Некрасов - все были связаны с цыганской пес- ней. Что касается детской поэзии, то тут народная основа была разрушена, отторгнута тем, что это якобы лубок - у нас это считалось ругательством, - а на самом деле лубок-то хорош, плох псевдолубок... Сколько пропало новелл, из которых мог создаться наш Декамерон! (Большие возможности были у Н., но он дал себя изнасиловать, стал сочинять всякие: "Ох ты гой еси, подавай такси", - а мог бы сделать многое.) Из собирателей у одного только Бессонова [26] собраны со вкусом детские песенки. Шейн [27] много знал, но вкуса был лишен... И ласточки спят, И соколы спят... и т. д. - Это гениальная вещь, я цитирую ее в статье о рифмах. Рифмы вынесены в начало, а потом и совсем без них... Или "Вятская свадебка": Рыжий я да рыжу взял Рыжий поп меня венчал. Рыжий поп меня венчал, рыжий дьякон обручал. Рыжий дьякон обручал, рыжка до дому домчал. Рыжий кот меня встречал, Рыжий пес облаивал. В глазах становится рыжо. Это такой великий аккумулятор радости, необходимой для жизни. Вот что было для нас камертоном, когда мы создавали новый детский стих. Смысл не дешевый, не мелкий, а большой и в то же время по форме - почти считалка. Когда я был в Италии и слышал гениальные народные песенки: "Быки, быки, куда вы идете, все ворота заперты на замок, на ключ и на острие ножа", или другие - венецианские, - в которых живет отзвук похода крестоносцев, я думал: почему не находится поэт, который мог бы на этой, на народной, основе что-то построить? Таким оказался Родари. У нас его очень полюбили. В Италии его очень любят дети, а поэты мало ценят. И напрасно. В его стихах та же свежесть, что и в новых итальянских фильмах. И политическая тема подана естественно, без навязчивости. В Англии, кроме народной линии детской поэзии, существует классическая литературная: Лир, Кэрролл, Мильн, затем "Книги для дурных детей" Беллока [28]. Все эти вещи - пародийные, проповедующие мораль навыворот. В Англии получилось так, что всерьез писали для детей только синие чулки, а талантливые литературные люди к серьезному не приходили и писали пародии. Я ничего не имею против пародии,она всегда присутствует в литературе. Пою приятеля младого И множество его причуд [29] - Это тоже пародия; литература с литературой всегда перекликается, и это не худо; по когда пишут про принцессу: "Она была так уродлива, что, глядя на нее, приходилось брать в рот кусочек сахара", а про дракона: "Он питается туалетным мылом" - то это, в сущности, есть обструкция против народной сказки, уничтожение ее. Дальше - больше. Англичане соревнуются в сочинении жестоких "лимериков"... [30] Я бы сказал, что чрезмерная пародийность не очень-то близка детям по самому своему существу. Если бы мы имели возможность строить дальше, мы, вероятно, нашли бы много поэтов, которые подхватили бы чистую линию поэзии, не мелко рассудочное, а богатое ее звучание. Когда я прикоснулся к "Калевале", я был ошеломлен. Поле, где мой брат работал Под окном избы отцовской... [31] Тут такой душевный надрыв... У моря она садится ночью, и тут такие замечательные слова: Мать, утратившая дочку, Не должна кукушку слушать. Кругом все такое узорное в стихе - река, три березы, кукушка. Узорные, причудливые строчки - но это не мешает открытой, потрясающей скорби: Мать, утратившая дочку, Не должна кукушку слушать. Все в "Калевале" весомо, зримо - и люди, и звери, и вещи, и чувства, - это не стертая монета. Ее создал тот народ, который занимал когда-то пол-России. Это произведение великого народа. --- Мы верили, что детское издательство передаст детям все драгоценные элементы культуры в новом виде, что приближается некий ренессанс, мы вели поиски в разных областях, на разных путях. --- Как мародеры следуют за армией, так торгаши и спекулянты следуют за искусством... Эдгар По написал когда-то "Убийство на улице Морг". Открытие По стало добычей мародеров, выродилось в детектив. Говорят - "приключенческая литература". Что такое наша приключенческая литература? В лаборатории Павлова условными звуками вызывали у собак желудочный сок, а потом не кормили их... "Приключенцы"!.. Без языка, без мысли, без материала. Научились условными звуками вызывать у читателя желудочный сок, вызовут и не накормят ничем. --- Когда-то, когда я работал в редакции, Пастернак написал мне письмо: "Научите, как избежать шаблона, и укажите традицию". Это очень хорошая формула. Вопрос поставлен очень точно. --- Маяковский написал прекрасную детскую книжку "Что такое хорошо и что такое плохо". Тут серьезная, живая интонация... NN написать детскую книгу не мог. Надо быть личностью для этого. NN - человек, способный намагничиваться другими. И только. Сначала его намагничивал Гумилев, потом Хлебников, потом Маяковский. Это очень типический случай. NN не бездарный человек, но то, что он безличен, погубило его и в жизни и в искусстве. У нас тоже были такие люди... --- С дивной повестью пришла к нам Будогоская. Повесть для взрослых. Девушка, окончившая гимназию, поступает сестрой в санитарный поезд. Ее все любят, она молода, добра. Рядом с ней спит санитар из мужиков, Бородин. Один раз от нечего делать она шутя погладила его по голове. До этого он относился к ней, как к барышне, а тут стал ее преследовать. Он ей неприятен, потный, грубый деревенский человек. Но вот она заболевает сыпным тифом. Ее оставляют на какой-то маленькой станции одну, она в отчаянии. И вдруг оказывается, что из-за нее и Бородин остался, и он ее выхаживает. Она во время болезни думает: если жива останусь, отблагодарю его. Выздоровев, она сходится с ним. Это написано очень убедительно. Но вскоре после этого в поезде появляется молодой врач, коммунист, красивый, энергичный, молодой. Все его любят - и она. Бородин ее преследует, ревнует, он ей противен, она стесняется отношений с ним. Она просит доктора, чтобы ее отправили на другой участок, на холеру. Ее отправляют. Тут же стоит матросский поезд. Матросы хорошо относятся к ней. И вдруг однажды она видит: идет Бородин. За ней приехал! Он запирает ее где-то и снова насилует. Матросы видят, что он ей не по нутру, и предлагают: хочешь, сестренка, мы его налево отправим? Ей его жаль, она не соглашается. Скоро она чувствует, что беременна. Говорит ему. Он рад: "Я тебя в деревню повезу, будешь молоко пить, будешь жить барыней". А она начинает думать об аборте. Идет к главному врачу. Он отпускает ее в Витебск. Там она идет к врачам, те говорят: поздно! Она к бабке. Та надевает ей какой-то страшный снаряд, который должен убить плод. Она сидит рано утром на станции и вдруг чувствует боли. Думает - это выкидыш. Ее берут в больницу, и оказывается, что это дизентерия. Она при смерти. Написано это с огромной силой, особенно палата, где живут смертники... Но и тут она выздоравливает и снова начинает молить сделать ей аборт. И вдруг врачи соглашаются. После операции она страшно слаба. Поселяется в подвале у сапожника-еврея, доброго человека. Тут большая дружная семья, ее приютили. Она живет тут спокойно и вдруг однажды слышит на лестнице топот сапог - оказывается, знакомый санитар принес сюда сапоги чинить. Она счастлива, понимает, как сильно она привязана к санитарному поезду, и тот ее ведет обратно в поезд. Она приходит - поезд должен тронуться, и вдруг она видит, что ее заметил Бородин. Он стоит возле ларька и пьет для храбрости. Поезд трогается - Бородин вскакивает на подножку и бежит за ней, а она от него, из вагона в вагон. Он гонится за ней - попадает в промежуток - под колеса - и погибает. Читая, делаешь очень важный вывод. Самые ужасные вещи в жизни совершаются в минуты равнодушия, а не подъема. Зачем она погладила его по голове? Не было бы всех последующих страданий... И Бородин не виноват. Эту трагическую историю я читал с замиранием сердца. Я всем показывал, никто не хотел печатать. Я повез повесть Горькому. Думал, он оценит. Он сказал: "Ух, как натуралистично". Да какой же натурализм, это настоящее искусство. История человеческой жизни, которая для многих была бы поучительна. Над детскими вещами Будогоской нам поначалу много приходилось работать. Ее проза держится на своеобразной интонации. Но фраза написанная не всегда эту интонацию хранит. Читая сама, она ее туда вкладывает; нам же, работая над ее вещами, приходилось искать способ запечатлеть эту интонацию, выразить, сделать внятной для всех... Зато у Будогоской есть чувство сюжета, которым редко обладают русские писательницы. Первая ее вещь для детей построена замечательно. --- Какая огромная разница между стихом груженым и тем, который идет порожняком. Страшно подумать, что Льется песня над лугами... - формально написаны тем же размером, что и Жил на свете рыцарь бедный... [32] Один состав идет порожняком, другой - груженый. --- Страшные люди в поэзии - фальшивомонетчики. Неумелые не опасны. Опасны искусные. Рославлев [33] писал почти как Блок, а Бенедиктов почти как Пушкин. Обезьяны совсем похожи на людей: двигаются, как люди, а попугаи и говорят, как люди. Все, как у людей, но не люди. Вот это страшно. Записала Лидия Чуковская ^TПРИМЕЧАНИЯ ^U В седьмом и предшествующем ему шестом томах представлено литературно-критическое наследие С. Я. Маршака: статьи, заметки, рецензии о детской литературе, о литературном мастерстве, о принципах поэтического перевода, литературные портреты писателей, художников, артистов, мемуары, публицистические работы. Знакомство с материалами этих томов как бы сводит воедино разные стороны деятельности С. Я. Маршака, позволяет увидеть их общий пафос. "Он - просветитель в самом широком смысле слова, - характеризует роль Маршака в истории советского общества его первый биограф и исследователь В. В. Смирнова. - Как никто другой, он чувствовал преемственность и связь культур, движение - основу человеческой деятельности, мощный поток времени, который определяет направление, характер и судьбу разных течений в искусстве" (Вера Смирнова, О детях и для детей, "Детская литература", М. 1967, стр. 51). Энциклопедический размах того просветительского труда, которому отдавал свои силы С. Я. Маршак, наиболее ощутим в обширной части критических выступлений, связанных с проблемами воспитания. Поразительно многообразие вопросов, которыми был занят Маршак. Его волновала судьба детской игрушки и задачи пионерской организации. Он писал о театре для детей и об издательских делах. Он проводил своего рода социологические исследования, анализируя первые творческие опыты детей, их письма и свои встречи с детской аудиторией. Заботился о помощи одаренным детям и выступал на десятках совещаний, посвященных детской книге, и - главное - собирал, вдохновлял, направлял людей, способных создавать новую детскую литературу. Он былодержим грандиозной романтической целью, которая может возникнуть только в атмосфере революции - воспитанием человека будущего. Как и большинству его современников, Маршаку было присуще ощущение новизны пореволюционной действительности и стремление точно определить ее своеобразие, прежде всего ее влияние на человеческий характер и условия его формирования. В ряде статей - "Дети о будущем" (1935), "Дело Геринга о поджоге" (1935), "Дети-поэты" (1935), "Будущее" (1937) - Маршаку удается на основании анализа детских произведений, писем и просто бесед с детьми выявить те глубинные процессы, которые происходили в советской действительности и влияли на строй детского восприятия, требовали новых решений от воспитателя, от детской литературы. Сознание величия, неповторимости своего времени сочеталось у Маршака и его единомышленников с характерной для социальной психологии революционных эпох убежденностью в том, что можно сознательно воздействовать на обстоятельства, прежде всего на условия социального воспитания, цель которого создавать завтрашнего строителя и преобразователя мира. "Маршак, - пишет критик Б. Сарнов, - исходил из того, что дети, которым он должен помочь вырасти и сформироваться, - это совсем особые, новые существа, непохожие на тех, что были прежде... Им суждено изменить облик мира. Значит, надо воспитать их так, чтобы им стало тесно в рамках старых, привычных идей и представлений" (Б. Сарнов, Самуил Маршак, "Художественная литература", М. 1968, стр. 62). Маршак считал, что всеобщая ликвидация неграмотности, стотысячные и миллионные тиражи книг, то есть возможность говорить с огромной детской аудиторией позволяет осуществить грандиозный социальный эксперимент. "Нашим детским писателям, - заявлял Маршак в статье "Растущий счет", - предстоит большая и серьезная работа. Они должны показать ребенку целый мир и показать так, чтобы из маленького читателя вырос жизнерадостный и созидающий человек с уверенной и легкой поступью, настоящий человек социалистического общества" ("Литературный Ленинград", 1935, Э 18, 20 апреля). Новаторская программа требовала переоценки прежних ценностей. Маршаку, справедливо замечает Б. Сарнов, "был органически чужд, даже враждебен пафос разгрома старой культуры и даже пафос отречения от нее... Но была одна сфера культуры, в применении к которой этот "пафос отрицания" не только захватил Маршака, но даже был им прямо возглавлен. Я имею в виду ту старую литературу, что писалась специально для детей и юношества. Ее Маршак отрицал безоговорочно и бескомпромиссно. Тут он был пристрастен и запальчив, ничуть не меньше чем любой футурист или пролеткультовец. Почти все, что было сделано в этой области прежде, представлялось ему грудой безнадежно устаревшего хлама, обреченного на слом и уничтожение" (Б. Сарнов, Самуил Маршак, стр. 54-55). Определяя стратегию и тактику битвы за нового человека, С. Я. Маршак пишет не только о специфике детской литературы вообще, но и о специфике детской литературы в советской стране, Маршак видит ее в особом универсализме, энциклопедичности. "Такой энциклопедизм, - утверждает Маршак, - бывает необходим в самые активные, созидательные времена, когда человек сознает, что ему предстоит построить все заново, своими руками" ("Дети отвечают Горькому"). Та художественная энциклопедия, создать которую Маршак призывал детских писателей, должна была, по его мнению, воссоздавать дух своего времени. Героико-романтический пафос всегда был необходим детской литературе, - заявлял Маршак, но сегодня он может и должен питаться героикой и романтикой социалистической действительности. Литература должна "рассказать самым маленьким детям о содержании нашей новой жизни, передать им новые идеалы, то есть, короче говоря, заговорить с детьми младшего возраста по самым основным вопросам политики, о чем никто и никогда за все время существования детской литературы с детьми этого возраста не разговаривал" (А. Фадеев, Выступление на творческом вечере С. Я. Маршака 14 ноября 1947 г.). Этим общим задачам детской литературы соответствует и подробно разработанная Маршаком теория жанров детской литературы. В ней нашлось место не только "серьезным" жанрам(историческая книга для детей, биографическая книга, научно-художественная), но и жанрам веселым (прибаутки, считалки и т. п.). За статьями, заметками, рецензиями вырисовывается последовательная и целостная система взглядов. Она включает и подробно разработанную теорию _советской_ детской литературы, и соображения о том, как ее реализовать, и заметки критика, участника литературного процесса, и наблюдения исследователя. Статьи С. Я. Маршака - чуткий сейсмограф всего нового, что появляется в детской литературе. По ним можно восстановить историю ее становления. Работы Маршака о мастерстве, созданные им литературные портреты (Некрасова, Пушкина, Твардовского, Бернса и др.), открывают другую грань его просветительской деятельности. "Маршак говорил как-то, - вспоминает В. Смирнова, - что, если бы он встретил человека, который не любит и не понимает стихов, он сумел бы научить его их понимать и любить. "Я бы так часто читал ему прекрасные стихи, что он в конце концов полюбил бы их". И это не было шуткой" (Вера Смирнова, О детях и для детей, стр. 51). Обращаясь к классической и современной литературе, С. Я. Маршак стремится заразить читателей своей любовью, своим восхищением, "сохранить, сберечь и передать другим людям накопленные духовные ценности" (Б. Сарнов, Самуил Маршак, стр. 48). По единодушному признанию критики, в своих литературоведческих исследованиях Маршак "всегда остается поэтом-художником" (Б. Галанов, С. Я. Маршак. Очерк жизни и творчества, Детгиз, М. 1962, стр. 263). Именно поэтому его статьи "дают блестящие примеры тонкого и точного анализа, помогают овладевать очень трудным искусством постигать "смысл и поэтическую прелесть стиха" (Л. Лазарев, "О большой литературе для маленьких и больших". - Журн. "Вопросы литературы", 1962, Э 12, декабрь, стр. 173). В таких статьях, как "Шут короля Лира" (1940-1941), "Портрет или копия?.. (Мастерство перевода)" (1957),"Почерк века, почерк поколения" (1959), "Служба связи" (1960), "Поэзия перевода" (1962), обобщены принципы переводческой "школы Маршака". В творческом становлении молодых советских переводчиков она сыграла весьма значительную роль. "Чему меня Маршак учил, что я в его кабинете усваивал? - вспоминает Л. Гинзбург... - У стихотворения должны быть отец и мать: автор и переводчик... - Переводя, смотрите не только в текст подлинника, но и в окно... Собеседник жадно подбирал афоризмы, оброненные мастером: в них содержалась важная программа, скорее этическая, чем эстетическая. "Отец и мать" - следовательно, ты - переводчик - наравне с первоначальным создателем несешь ответственность за судьбу стихотворения, за то, каким оно из-под твоего пера выйдет в жизнь... "Смотреть не только в подлинник, но и в окно...", - значит, переводя чужие стихи, ты не смеешь оставаться бесстрастным читателем текста подлинника, а обязан "включить" и свои собственные эмоции, свое собственное восприятие жизни и отношение к ней, опираться на свой собственный опыт, иными словами - должен обладать _мировоззрением_, без которого никакой литературный труд, в том числе и переводческий, невозможен. Наличие _мировоззрения_ Маршак считал первостепенным достоинством переводчика и поэтому так высоко ценил, скажем, Курочкина, который в переводах из Беранже оставался пламенным "шестидесятником", или Михайлова, для которого переводы из Гейне были средством пропаганды революционных идей. Эмоциональная немощь, равнодушие, безыдейность считались в школе Маршака самыми тяжкими пороками. Казавшийся всегда добродушным и ласковым, он в своей мастерской мог клокотать от негодования и ненависти к переводчикам-делягам, невеждам, к тупицам, упершимся в "подлинник". В равной мере презирая невежество и безжизненную "ученость", Маршак выше всего ставил сочетание непосредственности таланта с культурой, первородной "земной" силы с энциклопедической образованностью. Людей, переводящих стихи, он делил на две категории - на _поэтов_ и _переводчиков_, подразумевая под вторыми тех, кто лишен способности вольно и без натуги существовать в поэтической стихии. Не раз мне приходилось выслушивать от него беспощадно саркастические замечания об иных, напыщенных и самоуверенных, переводческих "мэтрах". Зато с какой теплотой и даже восторгом говорил он о переводах "Греческих эпиграмм"" Леонида Блуменау, о "Фаусте" Пастернака, об Уитмене Корнея Чуковского, о работах Марии Петровых и Веры Марковой!.." (Л. Гинзбург, "...Не будь во вражде со своим языком", журн. "Простор", Алма-Ата, 1966, Э 10, октябрь, стр. 82). Знакомство с литературно-критическими работами поэта, драматурга и переводчика помогает особенно ясно увидеть в Самуиле Яковлевиче Маршаке "одного из тех людей, которые незаметно становятся как бы центрами притяжения в культуре своего времени. К ним стремится все талантливое и жизнеспособное, от них ждет совета, одобрения и поддержки. С именем таких людей связано обычно множество замыслов, начинаний в различных областях искусства, заметно влияющих на современный им уровень культуры и оставляющих свой след по их смерти" (журн. "Новый мир", 1964, Э 7, стр. 287). Особенность данного тома по отношению к другим томам собрания сочинений состоит в том, что он содержит книгу статей "Воспитание словом", составленную самим автором и изданную при его жизни. Книгу "Воспитание словом" составили статьи, публиковавшиеся в разное время в течение почти трех десятилетий. Б. Е. Галанов в статье "Мое святое ремесло" вспоминает: "Мне посчастливилось быть редактором сборника статей и заметок Самуила Яковлевича "Воспитание словом", и я хорошо помню, сколько раз проверялось на слух звучание каждого слова, как придирчиво определялись его весовые категории. Какая это была интересная, но, боже мой, какая мучительная работа! О взыскательном отношении Маршака к слову я знал, конечно, и раньше. И все же, как оказалось, знал недостаточно хорошо. Следуя методу, избранному самим Маршаком, мы читали каждую статью вслух. И хотя все они до этого уже издавались и переиздавались, а статью "Поэзия науки" (о своем брате М. Ильине) Самуил Яковлевич собственноручно переписал пять раз, он вновь перечитывал их и правил, правил и перечитывал. Переписав шесть строк, Маршак требовал перечитать шесть страниц, а если переписывалась целая страница, нужно было перечитывать всю статью размером в лист-полтора" (цитирую по готовящемуся в "Советском писателе" сборнику воспоминаний о С. Я. Маршаке - "Я думал, чувствовал, я жил..."). Критика, откликнувшаяся на выход "Воспитания словом", отмечала актуальность тех проблем, которые были поставлены в статьях. Л. Лазарев в рецензии "Большая литература для маленьких и больших" утверждал: "Пафос книги Маршака, который точно выражен в названии - "Воспитание словом", отвечает одной из чрезвычайно важных и жгуче современных идеологических задач, - я имею в виду активное участие литературы в этическом и эстетическом воспитании народа... Сейчас, когда традиции и новаторство находятся в центре острой дискуссии, статьи Маршака могут служить ориентирами в некоторых сложных и запутанных вопросах..." (журн. "Вопросы литературы", 1962, Э 12, декабрь, стр. 171, 174). В настоящий том не включены "Сказка крылатая и бескрылая" и "О кораблях и караванах", входившие в книгу "Воспитание словом", но представляющие собой незначительную переработку глав IV и VI статьи "О большой литературе для маленьких" (см. т. 6 наст. изд.). В "Приложении" к тому дана статья "Мир в картинах" (см. примечания). В разделе "Из незавершенного" помещены незаконченные работы С. Я. Маршака - статья "Не память рабская, но сердце..." и воспоминания о работе ленинградской редакции под условным названием "Дом, увенчанный глобусом". Завершают том две беседы С. Я. Маршака с Лидией Чуковской. Тома шестой и седьмой рассматриваются в данном издании как единое целое. В силу этого многие факты и имена, повторяющиеся в обоих томах и откомментированные в шестом томе, в седьмом томе не комментируются. Все тексты статей, входивших в книгу "Воспитание словом", даются по последнему прижизненному изданию: С. Маршак, Воспитание словом, "Советский писатель", М. 1964, и в комментариях это каждый раз не оговаривается. ^TВОСПИТАНИЕ СЛОВОМ^U О сказках Заметки о сказках Пушкина. - Впервые в "Литературной газете", 1949, Э 73, 10 сентября. Написано к 150-летию со дня рождения А. С. Пушкина. 1 "...вследствие своего исключительно смелого новаторского характера, пушкинская сказка не встретила понимания и должной оценки со стороны подавляющего большинства современников", пишет известный пушкинист Д. Д. Благой, называя среди отрицательных откликов отзывы Н. А. Полевого ("Сын отечества", 1840, т. II, кн. 3), А. В. Кольцова (Полное собр. соч., СПб. 1909, стр. 213) и В. Г. Белинского ("Сочинения Александра Пушкина. Статья одиннадцатая"). См.: Д. Благой, Творческий путь Пушкина (1826-1830), "Советский писатель", М. 1966, стр. 543. 2 Из произведения А. С. Пушкина "Сказка о мертвой царевне и о семи богатырях". 3 Оттуда же. 4 Из поэмы А. С. Пушкина "Полтава". 5 А. С. Пушкин, "Прозаик и поэт" (1825). 6 Из "Сказки о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди". Мастер снов и сказок. - Впервые в газете "Известия", 1955, Э 78, 2 апреля, под заглавием "Праздник сказки". Статья написана к 150-летию со дня рождения Ганса Христиана Андерсена. 1 Речь идет о героине драмы Генрика Ибсена (1828-1906) "Пер Гюнт". Музыку к драме написал Эдвард Григ (1843-1907). "Сказка, возбуждающая народное чувство". - Впервые в журнале "Новый мир", 1958, Э 7, июль (в цикле "Заметки о мастерстве"). В статье использовано начало более ранней публикации С. Я. Маршака, посвященной детской литературе времен Великой Отечественной войны ("О детской литературе наших дней". - Журн. "Новый мир", 1944, Э 3, март). 1 См.: Л. Н. Толстой, Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы(Статья вторая. Священная история. Русская история. География), 1862 год. - Полн. собр. соч., в 90 тт., т. 8, М. 1936, стр. 101-102. Сколько лет сказке? - Впервые в журнале "Театр", М. 1961, Э 12, декабрь. Одновременно в сборнике пьес: Габбе Т., Город мастеров, Детгиз, М. 1961. 1 Из стихотворения А. С. Пушкина "Элегия" ("Безумных лет угасшее веселье..." -1830). 2 Олеша Юрий Карлович (1899-1960) создал фантастический роман-сказку "Три толстяка" (1928), на основе которого написал пьесу-сказку, в 1930 году поставленную сначала Художественным театром, а затем Ленинградским Большим Драматическим театром. 3 Т. Г. Габбе была редактором многих книг, выпущенных Детгизом. В их числе: "Подводные мастера" К. Золотовекого, "Обновитель садов" Вяч. Лебедева, "Жизнь Имтеургина Старшего" Тэки Одулока, сборник "Мы из Игарки" и др. 4 После смерти Т. Г. Габбе вышел сборник сказок, собранных и обработанных писательницей: Тамара Габбе, Быль и небыль, Западно-Сибирское книжное издательство, Новосибирск, 1966. В указанном сборнике впервые опубликован отзыв С. Я. Маршака о сборнике "Быль и небыль" (датирован 31.1.1946 г.): "Я давно люблю русские сказки и знаю их как будто нехудо. Однако я прочел сборник Т. Г. Габбе, как новую, еще не знакомую книгу. Многие сказки в этом сборнике были мне попросту неизвестны раньше, другие повернулись ко мне какой-то новой, неожиданной стороной. Сборники сказок обычно считают достоянием детей. Эта книжка по характеру своему отнюдь не детская. В сказках и легендах, входящих в нее, живет та взрослая, чуть ироническая и спокойная мудрость, которая является результатом большого и нелегкого жизненного опыта. Прочтите сказки - вернее, притчи - "Тяжелая рука", "Фалалей Фалалеев сын", "Отцов друг", "Клад", - и это сразу станет очевидно. Только взрослый читатель вполне оценит и глубину этических выводов, и экономию слова, и филигранную тщательность в отделке деталей. Сказки эти имеют право именоваться _сказками_ в первоначальном и буквальном смысле этого слова. Их живая устная интонация напоминает нам о традициях лесковского сказа. Все эти чисто литературные качества книги должны в равной мере заинтересовать и читателя - самого широкого, и литератора-профессионала. Сборники сказок, выпущенные за последние полвека различными географическими, этнографическими, краевыми учреждениями, выполнили в большей или меньшей степени свою научную задачу, но как-то умудрились даже несколько разочаровать в сказке людей, которые любили ее по воспоминаниям детства. Нам, литераторам, давно пора заняться сказкой, как поэзией, не отдавая ее всецело в распоряжение ученых, которые ищут и находят в ней материал для своих специфических целей. Дело литераторов - создать обширный свод русских сказок, и старинных, и более поздних, для того, чтобы показать читателю все художественное богатство народной поэзии. Мне кажется, что книга Т. Г. Габбе служит этой задаче талантливо и добросовестно". 5 "Как петушок попал на крышу" (1954) - сказки французских писателей, "По дорогам сказки" (1962) - сказки писателей разных стран (сборники подготовлены Т. Габбе и А. Любарской). 6 В 30-е годы Т. Г. Габбе опубликовала статьи: О школьной повести и о ее читателе" ("Детская литература", М. 1938, Э 18-19, октябрь - ноябрь); "Повесть о детстве и повесть для детей" ("Литературная газета", 1939, Э 37, 5 июля); "Книги Л. Пантелеева" ("Литературная газета", 1939, Э 50, 10 сентября); "Евгений Чарушин" ("Литературная газета", 1940, Э 5, 26 января). 7 "Тридцать лет она была первым редактором С. Я. Маршака, редактором негласным, неофициальным, другом, чей слух и глаз нужны были поэту ежедневно, без чьей "санкции" он не выпускал в свет ни строчки. Я не раз была свидетельницей этой их совместной работы. Сначала - ученица Самуила Яковлевича - один из самых близких единомышленников в знаменитой "ленинградской редакции" детской литературы - в 30-х годах Тамара Григорьевна стала самым требовательным редактором самого поэта..." (В. Смирнова, Об этой книге и ее авторе. - В сб.: Тамара Габбе, Быль и небыль, стр. 296). О мастерстве Зачем пишут стихами? - Впервые под заглавием "Заметки о мастерстве" в журнале "Новый мир", 1950, Э 12, декабрь. 1 Из статьи В. Г. Белинского "О жизни и сочинениях Кольцова"(1846). 1. О прозе в поэзии 1 Имеется в виду стихотворение Федора Сологуба (псевдоним Тетерникова, Федора Кузьмича, 1863-1927), поэта, прозаика, драматурга, одного из видных представителей символистской литературы, выразителя пессимистического и индивидуалистического миросозерцания. Стихотворение опубликовано в сб.: Ф. Сологуб, Война, Пг. 1915. 2 Теме Отечественной войны посвящены, например, послание "К Дашкову" (1813) и "Переход через Рейн" (1814) - К.Н.Батюшкова (1787-1855); "Певец во стане русских воинов" (1812), ода "Вождю победителей" (1812), "Бородинская годовщина" (1839) - В. А. Жуковского; "Воспоминания в Царском Селе" (1814), "Бородинская годовщина" (1831), "Перед гробницею святой..." (1831), "Полководец" (1835) - А. С. Пушкина; лирика Д. В. Давыдова (1784-1839), героя Отечественной войны, военно-исторического писателя и поэта; "Поле Бородина" (1830) и "Бородино" (1837) - М. Ю. Лермонтова. 3 С Крымской войной связаны произведения Н. А. Некрасова "Внимая ужасам войны..." (1855), "Тишина" (1857) и др. 4 Речь идет о стихотворениях Ф. И. Тютчева "Вот от моря и до моря..." (1855), "Стоим мы слепо пред судьбою..." (1856). 5 "Поэты на фугасах" - статья В. В. Маяковского, опубликованная 13 ноября 1914 г. в газете "Утренний телефон газеты "Новь". 6 Кузмин Михаил Алексеевич (1875-1936) - порт, драматург и переводчик, сотрудник журналов "Весы", "Золотое руно", "Аполлон" и др., один из представителей акмеизма. 7 Цитируется стихотворение И. Северянина "Мой ответ" (1914 - Сб. "Victoria regia"). 8 Н. А. Некрасов, "Современники. Часть вторая" ("Герои времени"). 9 Из поэмы В. В. Маяковского "Война и мир". 10 Здесь и далее цитируется стихотворение "Петроградское небо мутилось дождем..." (1914). 11 См. письмо Н. Г. Чернышевского Н. А. Некрасову от 24 сентября 1856 г. (Н. Г. Чернышевский, Полное собр. соч. в 15-ти тт., т. 14, ГИХЛ, М. 1949, стр. 315). 12 См. статью Г. В. Плеханова "Похороны Ы. А. Некрасова" (1917): Достоевский "сказал, что по своему таланту Некрасов был не ниже Пушкина. Это показалось нам вопиющей несправедливостью. "Он был выше Пушкина!" - закричали мы дружно и громко... "Не выше, но и не ниже Пушкина!" - не без раздражения ответил он... Мы стояли на своем: "Выше! выше!" (Г. В. Плеханов, Литература и эстетика, т. 2, Гослитиздат, М. 1958, стр. 208). 13 Д'Аннунцио Габриеле (1863-1938) - представитель декаданса в итальянской литературе, официальный поэт фашизма, проповедовал в своих произведениях индивидуалистические идеи, презрение к толпе, утверждал необходимость диктатуры сильной личности. См. стихотворение С. Маршака "Писатели-конквистадоры" (т. 5 наст. изд.). 14 С. Я. Маршак цитирует стихи В. Г. Бенедиктова (18071873) "Кудри" (1836). 15 Письмо Н. Г. Чернышевского Н. А. Некрасову от 5 ноября 1856 г. (см. Н. Г. Чернышевский, Полное собр. соч. в 15-ти тт., 1. 14, стр. 322). 16 Из стихотворения "Прощанье" ("В последний раз твой образ милый..." - 1830). 17 А. С. Пушкин, "Перед гробницею святой..." (1831). 18 Стихотворение А. С. Пушкина "Пророк" (1826). 19 Майков Аполлон Николаевич (1821-1897) создал в обстановке 60-х годов цикл политических стихотворений "почвеннического" и монархическогонаправления ("Что может миру дать Восток", "Каткову", "Мы - москвичи" и др.). Сборник "1854" был проникнут верноподданническими настроениями, вызвал возмущение передовой части русского общества и был осмеян в ряде эпиграмм. 20 Для лирической поэзии Николая Федоровича Щербины (1821-1869) характерна античная тематика, уход от современности; сатирические стихи Щербины содержат нападки на революционно-демократический лагерь. 21 Указывая на социальную ограниченность поэзии В. Г. Бенедиктова, В. Г. Белинский писал: "Поэзия г. Бенедиктова не поэзия природы, или истории, или народа, - а поэзия средних кружков бюрократического народонаселения Петербурга. Она вполне выразила их, с их любовью и любезностью, с их балами и светскостью, с их чувствами и понятиями" (Поли. собр. соч., т. 6, 1955, стр. 494). 22 Здесь и далее цитируется стихотворение М. Ю. Лермонтова "Я к вам пишу случайно; право..." ("Валерик"-1840), в котором описывается один из эпизодов Кавказской войны: столкновение русского отряда с чеченцами у речки Валерик 11 июля 1840 г. Гихи - аул недалеко от Валерика. 23 А. А. Фет, "Псевдопоэту" (1866). 24 Имеется в виду послание Ф. И. Тютчева А. А. Фету (1862). 25 См. "Весенний дождь" (1857?). 26 А. А. Фет, "Бабочка" (1884). 27 А. А. Фет, "Лес" (1854). 28 Из статьи А. А. Блока "Литературные итоги 1907 года" (1907). 29 Здесь и далее цитируется роман А. С. Пушкина "Евгений Онегин". 30 А. А. Фет, "Ласточки" (1884). 31 А. А. Фет, "Вечер у взморья" (1854). 32 "На железной дороге" (конец 1859 или начало 1860 г.). II. О стихе работающем и праздном. 1 Шестое стихотворение из цикла Генриха Гейне "Песни творения" (книга "Новые стихотворения", 1844), перевод С. Я. Маршака (см. т. 4 наст. изд.). 2 Здесь и далее С. Я. Маршак цитирует цикл Н. А. Некрасова "О погоде. Часть вторая" ("Крещенские морозы") - 1865. 3 А. А. Фет, "Прости! во мгле воспоминанья..." (1888). 4 Из драмы А. С. Пушкина "Русалка". 5 См.: К. И. Чуковский, Мастерство Некрасова, Гослитиздат, М. 1952 - I изд.; 1962 - IV изд. 6 Здесь и далее цитируется стихотворение Н. А. Некрасова "В деревне" (1853). 7 См. письмо Н. Г. Чернышевского Н. А. Некрасову от 24 сентября 1856 г. (Н. Г. Чернышевский, Полное собр. соч. в 15-ти тт., т. 14, стр. 315). 8 См.: А. А. Фет, На книжке стихотворений Тютчева ("Вот наш патент на благородство..." - 1883). А. А. Фету принадлежит статья о поэзии Тютчева и 4 стихотворных послания к поэту. 9 Письмо Н. Г. Чернышевского к Н. А. Некрасову от 24 сентября 1856 г. См. упомянутое выше издание, стр. 315-316. 10 Здесь и далее С. Я. Маршак цитирует стихотворение Н. А. Некрасова "Похороны" (1861). 11 Цитируются "Песни о свободном слове" ("Рассыльный" - 1865). 12 Из стихотворения Н. А. Некрасова "Секрет (Опыт современной баллады)" - 1855. 13 Здесь и далее цитируется цикл Н. А. Некрасова "О погоде. Часть вторая" ("Крещенские морозы") - 1865. 14 Н. А. Некрасов, "Деревенские новости" (1860). 15 См.: цикл Н. А. Некрасова "О погоде. Часть первая" ("До сумерек") - 1858. 16 Письмо Л. Н. Толстого С. В. Гаврилову от 14 января 1908 г. (Сб. "Л. Н. Толстой о литературе", Гослитиздат, М. 1955, стр. 588). 17 Из поэмы А. С. Пушкина "Медный всадник". 18 Здесь и далее анализируется отрывок из поэмы "Крестьянские дети" (1861). 19 Речь идет о стихотворении Алексея Николаевича Плещеева (1825-1893) "Старик" ("У лесной опушки домик небольшой...") - 1877. 20 Из басни И. А. Крылова "Мельник", 21 См. "Литературное наследство", т. 49-50, I, Изд-во АН СССР, М. 1946, стр. 223. О талантливом читателе. - Впервые в журнале "Новый мир", 1958, Э 7, июль (в цикле "Заметки о мастерстве"). 1 Стихотворение М. Ю. Лермонтова "На севере диком стоит одиноко..." (1841) - перевод стихотворения Гейне "Ein Fichtenbaum steht einsam". 2 Тютчевский перевод того же стихотворения - "С чужой стороны" (1827). 3 См. "Разговор с фининспектором о поэзии" (1926). 4 См., например, воспоминания И. А. Бунина "О Чехове" (Собр. соч. в 9 тт., т. 9, Гослитиздат, 1967, стр. 180). 5 Из поэмы А. С. Пушкина "Медный всадник". Мысли о словах. - Впервые в журнале "Новый мир", 1958, Э 9, сентябрь (в цикле "Заметки о мастерстве"). 1 См. поэму А. С. Пушкина "Полтава". 2 А. С. Пушкин, "Ода его сиятельству гр. Дм. Ив. Хвостову" (1825). 3 Из романа А. С. Пушкина "Евгений Онегин". 4 Из стихотворения А. С. Пушкина "Клеопатра" ("Чертог сиял. Гремели хором..." -1828). 5 См. стихотворение А. С. Пушкина "Полководец" ("У русского царя в чертогах есть палата..."). 6 См. поэму А. Т. Твардовского "Василий Теркин". О хороших и плохих рифмах. - Впервые под заглавием "Заметки о мастерстве. О плохих и хороших рифмах" в "Литературной газете", 1950, Э 99, 24 октября. 1 Из стихотворения В. В. Маяковского "Разговор с фининспектором о поэзии". 2 Из поэмы А. С. Пушкина "Полтава". 3 Имеется в виду "Современная песня" (1836) Д. В. Давыдова. 4 К*** ("Не бойся едких осуждений..." - 1827) Е. А. Баратынского. 5 Из стихотворения А. С. Пушкина "Пророк". 6 Здесь и далее цитируется произведение В. А. Жуковского "Роланд-оруженосец" (1834 - перевод поэмы немецкого поэта-романтика Иоганна Людвига Уланда (1787-1862) "Roland Shildtrager", сюжет которой взят из старофранцузских сказаний о Карле Великом и его 12 пэрах и о славнейшем из них - Роланде, герое поэмы "Песнь о Роланде"). 7 76 сонет В. Шекспира в переводе С. Маршака. 8 А. С. Пушкин, "Румяный критик мой, насмешник толстопузый..." (1830). Слово в строю. - Впервые в журнале "Новый мир", 1958, Э 9, сентябрь (в цикле "Заметки о мастерстве"), 1 Из стихотворения М. Ю. Лермонтова "Спор" (1841). 2 Е. А. Баратынский, "Муза" (1830). 3 Цитируется стихотворение И. Ф. Анненского (1854-1909) "Лира часов" (1907). 4 А. С. Пушкин, "Зимний вечер" (1825). 5 102 сонет В. Шекспира в переводе С. Маршака. 6 Т. Г. Шевченко, "Порченая" (1837?). 7 А. А. Фет, "Я болен, Офелия, милый мой друг..." (1847). 8 Из стихотворения В. В. Маяковского "Нашему юношеству" (1927). Свободный стих и свобода от стиха. - Впервые в журнале "Новый мир", 1958, Э 7, июль (в цикле "Заметки о мастерстве"). 1 См. стихотворение Д. В. Давыдова "Современная песня". 2 Цитируется поэма В. В. Маяковского "Хорошо!". 3 Речь идет об эпиграмме А. С. Пушкина 1818 года "Послушай, дедушка...". 4 Из 76 сонета В. Шекспира в переводе С. Маршака. 5 Имеется в виду стихотворение Ф. И. Тютчева "Я лютеран люблю богослуженье..." (1834). О линейных мерах. - Впервые в журнале "Молодая гвардия", 1956, Э 1, июль - август. 1 Из стихотворения А. С. Пушкина "Портрет" ("С своей пылающей душою..." - 1828). 2 Из поэмы А. С. Пушкина "Медный всадник". 3 Из стихотворения К. Д. Бальмонта "Фантазия" (1893). 4 Из стихотворения И. Северянина "Дель-Аква-Тор" (Сб. "Громокипящий кубок"). 5 И. Северянин, "Поэза трех принцесс" (Сб. "Victoria regia"). 6 Из стихотворения А. А. Блока. "Петроградское небо мутилось дождем..." (1914). 7 Речь идет о "Замке Смальгольм" (1822) - переводе баллады Вальтера Скотта "Канун святого Джона". 8 Из поэмы А. Твардовского "Василий Теркин". Выбор дороги. - Впервые в журнале "Новый мир", 1958, Э 7, июль (в цикле "Заметки о мастерстве"). 1 Цитируется 22 сонет В. Шекспира в переводе С. Маршака. 2 Речь идет о стихотворении А. С. Пушкина "Прощание" (1830), которое написано накануне женитьбы поэта на Н. Н. Гончаровой и обращено к Е. К. Воронцовой, которой Пушкин был увлечен в период южной ссылки. 3 Речь идет о стихотворении "На холмах Грузии лежит ночная мгла..." (1829). В пушкиноведении существует несколько версий о том, кому могла быть посвящена эта элегия. Поскольку она написана после сватовства к Н. Н. Гончаровой, высказывались предположения о том, что стихотворение обращено к ней. Предполагают, что стихотворение могло быть адресовано М. Н. Волконской. Наконец, Ю. Н. Тынянов в статье "Безымянная любовь" утверждал, что Пушкин обращался в элегии к Е. А. Карамзиной, любовь к которой он таил всю жизнь. 4 Из стихотворения А. С. Пушкина "Дорожные жалобы" (1829). 5 Из поэмы А. С. Пушкина "Граф Нулин". 6 Е. А. Баратынский, К*** ("Не бойся едких осуждений..."). 7 См. стихотворение В. В. Маяковского "Разговор с фининспектором о поэзии". Право на взаимность. - Впервые с подзаголовком: Из книги "Заметки о мастерстве" - в кн.: День поэзии, 1956, "Московский рабочий", М. 1956. О звучании слова. - Впервые в журнале "Новый мир", 1958, Э 7, июль (в цикле "Заметки о мастерстве"). 1 Из стихотворения В. В. Маяковского "Письмо писателя Владимира Владимировича Маяковского писателю Алексею Максимовичу Горькому" (1926). 2 Из стихотворения К. Д. Бальмонта "Челн томления" (1894). 3 Из стихотворения Ы. Асеева "Черный принц" (1923). 4 Из поэмы А. С. Пушкина "Медный всадник". 5 Из стихотворения 1836 г. "Пора, мой друг, пора! покоя сердце просит...". 6 Имеется в виду стихотворение А. С. Пушкина "Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем..." (1830). 7 Из стихотворения А. С. Пушкина К*** ("Зачем безвремяппую скуку..."1820). 8 Из стихотворения А. С. Пушкина "Ее глаза" (1828). 9 См. "Посвящение" к "Полааве". 10 Из стихотворения А. С. Пушкина "Зимнее утро" (1829). Об одном стихотворении. - Впервые в журнале "Новый мир", 1960, Э 8, август. 1 См. "Моцарт и Сальери" А. С. Пушкина. Ради жизни на земле. - Впервые в журнале "Знамя", 1961, Э 5, май, и Э 6, июнь. Одновременно в книге: Маршак С. Л., Ради жизни на земле, "Советский писатель", М. 1961. 1 Из стихотворения А. С. Пушкина "Обвал" (1829). 2 Из поэмы А. С. Пушкина "Медный всадник". 3 Описание танца Истоминой А. С. Пушкин дает в романе "Евгений Онегин". 4 Здесь и далее цитируется поэма В. В. Маяковского "Во весь голос". 5 Из стихотворения 1828 г. "Город пышный, город бедный...". 6 Здесь и далее цитируется цикл Н. А. Некрасова "О погоде" ("До сумерек"). 7 Из поэмы А. С. Пушкина "Медный всадник". 8 См. поэму А. Т. Твардовского "За далью - даль". 9 Из стихотворения А. С. Пушкина "Бесы" (1830). 10 С. Я. Маршак цитирует стихотворение А. А. Блока "Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?.." (1910). 11 Из стихотворения А. А. Блока "Новая Америка" (1913). 12 А. Т. Твардовский, "В тот день, когда окончилась война" (1948). 13 Из стихотворения А. Т. Твардовского "Не много надобно труда..." (1955). 14 Из поэмы А. Т. Твардовского "Дом у дороги". 15 Из стихотворения А. Т. Твардовского "День пригреет - возле дома..." (1939). 16 Из поэмы А. Т. Твардовского "За далью - даль". 17 Из поэмы А. Т. Твардовского "Страна Муравия". 18 См. поэму "За далью - даль". 19 Оттуда же. 20 См. "Сорокоуст" (1920) С. А. Есенина. 21 Из поэмы "Дом у дороги". 22 Из стихотворения С. А. Есенина "Мелколесье. Степь и дали..." (1925). 23 Из поэмы А. Т. Твардовского "За далью - даль". 24 Из поэмы А. Т. Твардовского "Дом у дороги". 25 Здесь и далее: А. Т. Твардовский, "За далью-даль" 26 Из поэмы Р. Бернса "Две собаки" в переводе С. Маршака. Портрет или копия? Искусство перевода. - Впервые под заглавием "Искусство поэтического перевода" в журнале "Иностранная литература", 1957, Э 3, март. В основе статьи вступительное слово С. Я. Маршака на конференции-семинаре начинающих переводчиков. 1 Фет Афанасий Афанасьевич (Шеншин, 1820-1892) перевел и издал полные собрания стихотворений Горация (1883) и Катулла (1886), сатиры Ювенала (1885) и Персия (1889), элегии Тибулла (1886) и Проперция (1888), "Метаморфозы" (1887) и "Скорби" (1893) Овидия, "Энеиду" Вергилия (1888), "Эпиграммы" Марциала (1891). 2 Бальмонт Константин Дмитриевич переводил многих западноевропейскихписателей и поэтов, в том числе П.-Б. Шелли (Полное собрание сочинений), Э. По, У. Уитмена, П. Кальдерона, П. Верлена, Ш. Бодлера и др. Бальмонту принадлежит также первый перевод на русский язык поэмы Шота Руставели "Витязь в барсовой шкуре". 3 Здесь и далее цитируется заметка А. С. Пушкина "О Мильтоне и Шатобриановом переводе "Потерянного рая" (1837). См.: А. С. Пушкин, Полное собр. соч., т. 12, Изд-во АН СССР, М. 1949, стр. 144. 4 Мин Дмитрий Егорович (1818-1885) - медик, поэтпереводчик. Основной труд - полный перевод "Божественной Комедии" Данте. 5 Лозинский Михаил Леонидович (1886-1955) начал работу над переводами в издательстве "Всемирная литература", организованном А. М. Горьким. Переводил поэзию, прозу и драматургию мастеров испанской, английской, немецкой, итальянской и др. литератур. Широко известны его переводы "Кола Брюньона" Р. Роллана (1932) и "Божественной Комедии" Данте (1939-1945). 6 Веселовский Александр Николаевич (1838-1906) - русский филолог, знаток русско-славянской, византийской, западноевропейской литератур средневековья и эпохи Возрождения, новой русской и западноевропейской литератур. Представитель сравнительно-исторического метода в литературоведении. Ему принадлежат исследования о литературе итальянского Возрождения ("Боккаччо,его среда и сверстники", т. 1-2, 1893-1894; работы о Данте, Петрарке). 7 См.: К. И. Чуковский, Мой Уитмен. Его жизнь и творчество, "Прогресс", М. 1966. 8 Левик Вильгельм Вениаминович (р. 1907) - поэт-переводчик, литературовед. Ему принадлежат переводы В. Шекспира, Дж.-Г. Байрона, Ж. Лафонтена, А. Мицкевича, Г. Гейне, Ю. Тувима, П. Ронсара и др. 9 Основные работы Любимова Николая Михайловича (р. 1912): "Дон-Кихот" М. Сервантеса (1953-1954), "Синяя птица", "Обручение" М. Метерлинка (1958), "Легенда об Уленшпигеле..." Ш. де Костера (1961), "Гаргантюа и Пантагрюэль" Ф. Рабле (1961). Перевод романа Рабле считается одним из шедевров переводческого искусства. 10 "Ворон к ворону летит..." (1829) А. С. Пушкина - вольный перевод отрывка из народной шотландской баллады "The twa corbies". 11 "Суд в подземелье" (1834) - перевод второй главы поэмы "Мармион" Вальтера Скотта; "Торжество победителей" (1828) - перевод баллады Ф. Шиллера, содержание которой восходит к "Илиаде"; "Ночной смотр" (1836) - перевод одноименной баллады австрийского писателя Иосифа Христиана фон Цедлица (1790-1862); "Кубок" (1825-1831)-перевод баллады "Водолаз" Ф. Шиллера. "Служба связи". - Впервые под заглавием "Искусство перевода" в журнале "Вопросы литературы", 1960, Э 3, март (в цикле "Заметки о мастерстве"). 1 Возможно, С. Я. Маршак имеет в виду рукопись рассказов В. Джекобса в переводе Анны Ульрих (в архиве С. Я. Маршака имеется фотокопия этой рукописи с правкой А. М. Горького, К. И. Чуковского и С. Я. Маршака; подлинник - в архиве А. М. Горького). 2 В работе издательства "Всемирная литература" (19181924) принимали участие М. Л. Лозинский, Ф. Д. Батюшков, Е. М. Браудо, Ф. А. Браун, В. М. Жирмунский, В. М. Алексеев, С. Ф. Ольденбург, К. И. Чуковский и др. Набирающий высоту. О книгах стихов Расула Гамзатова. - Впервые в газете "Известия", 1964, Э 9, 10 января. Моск. веч. вып. С некоторыми изменениями напечатано в кн.: Расул Гамзатов, Избранное в 2-х томах. Стихотворения и поэмы. 19431963, т. I, "Художественнаялитература", М. 1964, стр. 3-6. Об отношении Р. Гамзатова к С. Я. Маршаку см. стихотворение Р. Гамзатова "В гостях у Маршака" и статью "Учитель, который знал все" (Памяти С. Я. Маршака). - "Литературная газета", 1964, Э 80, 7 июля. 1 Здесь и далее цитируется стихотворение Расула Гамзатова "Старые горцы", в издании, указанном выше. 2 Из стихотворения "В Ахвахе". 3 Из стихотворения "Петухи". Заметки и воспоминания Три юбилея. - Впервые в газете "Правда", 1937, Э 39, 9 февраля. 1 Грот Яков Кириллович (1812-1893)-русский филолог, автор литературоведческих трудов и исследований в области русской грамматики и лексикологии. В истории русской орфографии большое значение имел труд Я. Грота "Русское правописание" (1885), установивший нормы русского правописания. Правописание "по Гроту" сохранялось до орфографической реформы 1918 г. Я. Гроту принадлежит книга "Пушкин, его лицейские товарищи и наставники" (1887, 2 изд. - 1899). 1 См. сб. "Венок на памятник Пушкину", СПб. 1880, стр. 236. 2 Там же, стр. 302. Пушкин и "младое племя". - Впервые под заглавием "О Пушкине и трех школьниках" в газете "Известия", 1937, Э 34, 8 февраля. Гоголь, прочитанный впервые. - Впервые в "Литературной газете", 1952, Э 28, 4 марта. Написано к столетию со дня смерти Н. В. Гоголя. 1 Н. В. Гоголь, "Мертвые души", гл. VII. Горький - писатель и человек. - Впервые в книге "Воспитание словом", Гослитиздат, М. 1961. С. Я. Маршаком написано около 50 статей и заметок, содержащих его воспоминания о А. М. Горьком. При работе над статьями о Горьком, вошедшими в книгу "Воспитание словом" (данная и две следующих за ней), С. Я. Маршак использовал наиболее значительные из своих прежних публикаций. 1 Из рассказа А. М. Горького "Кладбище" (сб. "По Руси"). Живой Горький. - Впервые в книге "Воспитание словом", Гослитиздат, М. 1961. 1 См. также: "Литературное наследство", т. 72 - "Горький и Леонид Андреев. Неизданная переписка", "Наука", М. 1965. Две встречи в Крыму. - Впервые опубликовано в книге: "Воспитание словом", Гослитиздат, М. 1961. 1 Письмо Е П. Пешковой от января 1905 г. хранится в архиве С. Я. Маршака. 2 "Знание" (1898-1913) - книгоиздательское товарищество. Широкую известность приобрели "Сборники товарищества "Знание", составленные из новых произведе